Давно он чувствовал себя здесь дома - в библиотеке факультета средневековой истории г. Женевы. Вид на озеро Лак Леман и хороший буфет. Котята прыгали между столиками. В немецкой части Швейцарии им запрещали бы такое нарушение гигиены. А тут уважают умных животных. Стояла золотая осень. Лебеди чуть поспешнее, чем обычно, чистили себе перья, в правильном опасении, что скоро люди будут утолять свою жажду белизны не их видом, а панорамой снежных горных вершин.
Этот раз Артём попал в свой любимый город благодаря трехмесячной стипендии швейцарской организации "Помощь и Сотрудничество". Артем готовил диссертацию на тему "Кальвинизм в ключе космобиологической социологии". Как такая тема могла пройти, и самому Артему было непонятно. По-видимому, сыграло роль его забайкальское происхождение из городка Чита-46. Такому человеку надо помочь. Недаром в Женеве ныне расположена Комиссия Прав Человека. А если без научных претензий прислушаться к звучанию названия "Женева/Генф", то в нем заложено зарождение (генезис) совести (стыда - gêner, Gewissen). Среди великих мужей Женевы - Вольтер и Руссо. А где изобилует совесть, там и преступность недалека. В этом городе выкристаллизовались две мощнейшие, впоследствии борющиеся друг с другом и делящие мир между собой мировоззренческие системы: Это Кальвин тут свирепствовал в поисках царства небесного на земле и подарил западному миру хозяйственную этику Кальвинизма, которая родила (как великий социолог Макс Вебер доказал) дух современного Капитализма. И, конечно, родимый Ленин сочинял здесь свои шедевры. "Находясь в Женеве, Ленин не нашел в себе сил и мужества ринуться в пучину революционных событий" - раньше писали у нас. Надо было сказать, что именно в Женеве он нашел в себе силу и мужество дождаться своего часа, пока судьба (в виде предоставленного благородными немцами бронированного поезда) не открыла ему дорогу к применению своих мировоззренческих формул.
Французский язык для Артема был всё - неиссякаемым родником идей и совершенным инструментом донесения их до масс, короче, колыбелью жизни. Даже - это случилось совершенно неожиданно для всех участников - личной жизни. Артем обычно говаривал себе, что его, в конце концов, эта чаша минует. Значит, не изволила миновать.
"Привез бы туда какую-нибудь русскую красавицу", - советовали (или дразнили) московские друзья. "Не надо", - возражал Артем, "испортилась бы роскошествами Швейцарии". Артем ведь любил эту страну не за горы, ни за блестящую организованность реальной жизни и способность набивать сейфы капиталом со всего света, а вопреки этим чудесам. Он любовался духом аскетизма, некогда пронизывавшим эту страну. Еще, конечно изобилием языков. Помимо французского, немецкого и итальянского Артем выучил и четвертый государственный язык - ретороманский, по звучанию более похожий на какой-нибудь наш кавказский говор, чем на итальянский. (Точнее надо было назвать этот язык "ретро-романским.")
И тут Вероника присела к нему в буфете, мило уговаривая черно-беленького котенка освободить на время стульчик, и призналась, что давно желает поразговаривать с носителем такого красивого высокого лба. Ее речь была ясна, как хрусталь, как и, впрочем, ее облик. Они обменялись, как следует, взглядами на жизнь, и взаимного восхищения не было конца. Вероника была не просто ангелом, но особым, доложил ей Артем, ведь это она, "святая Вероника, обтерла платком пот с облика Иисуса, когда Тот поднимался на голгофу с крестом на спине. Ныне этот платок хранится в испанском городе Орведо. Современные биохимические экспертизы (посредством анализа ткани, пылинок и т.п.) указывают на подлинность этой истории и рождают новый взгляд на Плащаницу Туринскую, что заставляет переписать историю раннего христианства, а вот..."
"Это всё безумно интересно", - перебил его доклад Вероника, "но я, честно говоря, более приземленный человек, чем Вам кажется". "Не может быть", - решил для себя Артем, "ведь такая молодец, одна в поте лица воспитывает двоих детей, хотя сама еще такая свеженькая. Бывший муж - типичный новый швейцарец, нашел себе что-то еще более свеженькое. Домик с видом на озеро Лак Леман, спасибо, ей купил и больше не беспокоит. Ее родители живут в г. Лозанне, оба учителя математики. Восхитительно".
Дети сразу одобрили Артема. Детский мир (в отличие от женского) ведь не был совсем чужд этому книжному человеку: в Москве Артем слыл единственным непьющим Дедом Морозом. "И в свободное от отдыха время", как он выразился, сочинял сказки, не то для детей, не то для взрослых, точнее для детей слишком сложные, а для взрослых слишком несерьезные.
Славно играли и шумели с ним Вероникины малыши Пьер и Полиночка. Для них Артем придумал такие строчки:
Когда прыгают слонята,
Тогда стонут медвежата.
Когда скачут лягушата,
Тогда плачут комарята.
Это ничего, ребята,
Вот что видел я когда-то:
Когда мышечка споёт,
Слониха в обморок падёт.
Или под впечатлением пленительного вида на Лак Леман:
Жили-были, жили-плыли
В лодочке всего четыре
Храбрых, буйных зайчика,
Навещали попугайчика.
"Вдруг захочет с нами жить,
В лодке плыть и не тужить?"
Попугайчик жил один,
Звал их на чаёк и блин.
"Сахара не надо. Вредно."
Рассказал он бледно.
Плыли дальше, жили-были
Сладеньких всего четыре.
И так стали они жить, Артем привез пару книг и лыж из Москвы и велел своим не скучать. Вообще было решено, что странник Одиссей доплыл до Итаки до своей Пенелопушки, при том без единого выстрела в посторонних женихов. Вот чьи-то древнегреческие стихи (в поспешном переводе), как будто для них написанные:
Пенелопушке
У корабля семеро морьëв,
У Трои было пятеро валов,
У паруса четверо ветров.
У капитана шестеро братьëв,
У старой рыбки нет и трех зубов.
У урагана два больших очëв.
Где кораблик, там моря.
У меня одна любовь:
Где ты, там я.
Но родились у Артема и такие лирические французские стихи (в переводе):
Что? - переспрашиваешь ты.
Мы... - переотвечаю я.
Ты? - будешь вечно мой?
Так... - шевельнул я головой.
Или такие:
Небо кроют
Прекрасные души порывы,
Ужасные внушай обрывы!
Стремительный ж души полёт
Одолевает мглу забот.
Прошло три месяца. Стипендия закончилась, и начался февраль. Через сладкие, Женевские туманы все чаще пробивалось прохладное солнце. У Артема появились румяные щеки от здорового образа жизни и критическое отношение к исторической науке как таковой. "Мон шер", говорила ему Вероника, "в твои годы здесь уже служат в международных учреждениях Прав Человека или, хотя бы, в каком-нибудь банке. А у тебя только собственный банк исторических данных. Может быть, поищешь какую-нибудь, извини за выражение, работу?"
Одним словом, в Швейцарии жить тоже не легко.
Любопопытные
Любят попадать
Под копыта
Любви пыток.
А вот что случилось 16-ого апреля к вечеру: В разгаре, конечно, весна. Запахи и чирикание повсюду. Вид из окна библиотеки факультета средневековой истории г. Женевы был пленителен. Котята познавали, что существует мир вне буфета. Лебеди на озере с новой гордостью встряхивали свои перышки. Только горы стояли, как стояли и облака проплывали, как проплывали, рассказывая горам свои новости. А горы кивали в ответ: "Да вы что?" Или: "Вот чудеса!" Вдруг Артем взял да вышел на улицу, приобрел галстук и стал искать работу.
Прошло несколько лет, много ли, мало ли, это не существенно, главное - работа нашлась. Артем попал на службу в ООН. Дослужился даже от международного наблюдателя III-его ранга до международного наблюдателя II-ого ранга. Первой весомой миссией была, по иронии судьбы, командировка на историческую родину - в Байкальскую Республику, что раньше называлось "Сибирью", пока та не передалась под международную миротворческую опеку после того, как в Якутске раскрылся исламский заговор пресловутой террористической организации "Оса зла", обвиняющейся в намерении зажечь все оставшиеся месторождения нефти и газа северобайкалия. Мировому сообществу, конечно, нельзя было, сложа руки, ждать печальных итогов таких намерений.
Гуманитарный аспект миссии Артема заключался в том, что он, коренной носитель русского языка, должен был поговорить с народом и выявить степень скорости уменьшения доли ощущения нищеты на душу населения. Дело в том, что население еще не полностью освоило языки нового управления - китайский и английский. Маленькая группа неисправимо отсталых слоев даже более или менее открыто ностальгировала по бывшему величию некоей "Российской Федерации", в состав которой они якобы входили. Они были, естественно, в меньшинстве, но демократическая этика нового порядка требовала поговорить и с ними (прежде, чем изолировать их от остального населения). Для этого применялись такие наблюдатели, как Артем.
"Хорошо, что Вероника положила мне на всякий случай свитер в кунзачок", подумал Артем, когда вышел из самолета в Иркутске. Был уже март, но температура иногда еще снижалась до пяти градуса тепла, особенно, когда дул полярный ветер. При всех прелестях измененного климата, определенная доля непредсказуемости все еще осталась.
Во время полета Артем сложил на эту тему такие стихи:
Эх
Самолет, а горючее жрет.
Сам я лед, что лета ждет.
Вид Алтая породил вот это:
Снег хрустит
По лыжне,
Капли стучат
По лужне.
Речь скользит
По ложне,
Между строк
По лажне.
Вот междуна-
Родное
Положение.
"А священное море Байкал, это тебе не Лак Леман. Тут, говорят, еще съедобная рыба водится. Хороший сувенир будет. Завтра поеду туда", - решил для себя Артем.
КОНЕЦ
Иннокентий Ильич Иначин, 04.04.04, Брест-Бретанск
Примечания издателя (Глеб Глубокович Широкоразмахин, Радио Слобода Плюс):
Волевым актом героя отправиться "туда" (ср. у Анны Ахматовой "туда, туда, / где черная вода") завершается новый рассказ Иннокентия Иначина. Это замечательно и обнадеживает. Не всё еще потеряно, пока жив Байкал. В последнем абзаце вновь в свои права вступает мотив потусторонности, или, проще говоря, трансцендентности. Ибо вопреки деформированному сознанию героя (не впрок пошли долгие годы поисков работы) мы прекрасно понимаем, что рыба, даже съедобная, больше, чем рыба. Недаром греки называли ее "".
"Черезчудно" относится к новому жанру антропоэкологической лирики, который предназначен широкому кругу читателей для поспешного и одноразового прочтения.
Эпиграфом Эрдмана представляется поэтика этого жанра: тонкими нитями соединяются внешне разнородные мотивы любовной и мировой историй, ленинизма и либерализма, экономизма и экологизма, универсализма и патриотизма.
"Черезчудно" принадлежит к недоделанным текстам, доделание которых вряд ли в них внесёт большую ясность, чем их недоделанность, поэтому сначала об авторе:
От автора - простите за выражение - веет чем-то подозрительно интернационалистским. Не еврейского ли он будет происхождения? Свидетельствует об этом и упорное желание переписать историю раннего христианства. Хорошо, что герой был вовремя остановлен Вероникой, символом именно этого нашего святого раннего христианства (это говорю вам как бывший коммунист).
Ладно, это я так, эмоционально, дальше без предвзятостей. Очень интересует, что же такое "космобиологическая социология". Следовало бы было автору сноску со ссылками добавить. Предполагаю, что это какие-то оккультные попытки улавливания связей между Кальвином и Ленином через космобиологические константы, как общее поле деятельности или что-то мистическое в этом духе.
А так всё есть: чувства, реализм, диалоги, одновременная критика ленинизма и либерализма (точнее, неолиберализма, что на глобальном уровне ничто иное, как неоколониализм), описание природы.
Из цитат мне больше всего понравилось замечание о Ленине насчет "сил и мужества". Пусть всегда будет всем достаточно сил и мужества, чтобы жить в согласии с совестью. Это я говорю вам не только как бывший коммунист.
Открытое письмо автору (Гризельда Вячеславовна Пещерницкая, учительница девичьего лицея "Тонкий колосок" г. Тулы и редактор бюллетеня "Символизм сегодня"):
Дорогой Иннокентий Ильич!
Недавно прочитала Ваш рассказ и намериваюсь, с Вашего согласия, предложить нашему педсовету включить его в учебную программу на уроках "История отечества и не только".
Отправным пунктом для солидной интертрепации Вашего замечательного рассказа считаю фразу: "Хороший сувенир будет." Здесь всё ин нуче (в орешке, как древние говорили). Ведь "souvenir" - воспоминания. Память о прошлом - залог будущего. Умные животные в этом смысле, как они у Вас выступают, умнее человека, за исключением женевских лебедей, которые уже заразились болезнями цивилизации: поспешно чистят перья и чрезмерно самолюбивое обращение внимают на тупую оценку и поверхностный взгляд толпы. Ведь что такое "жажда белизны"? Пустота, белое безмолвие, наркомания, одним словом, чернота. Черно-беленький котенок, при всей миловидности - символ манихейского (производное от древнеперсидского религиозного вождя Мани) духа кальвинизма, так как он сидит на Вероникином месте, этим олицетворяя ее мировоззренческий канон.
Зато облака и горы безупречно себя ведут. Описание Швейцарии без гор и князю Мышкину не простили бы дочери генерала. Как у Достоевского, так и у Вас в центре - тематика совести. Только там Идиот - Иисус, здесь Артем - Адиссей. Имя буквы "И" (по Р. Штанглю) - прямолинейный путь к Богу или в ад (эгоцентризм, порочность (Рогожин - тень Мышкина) или альтруизм), а "А" - тема ясности/темноты: "Оса зла" темная альтернатива оса-знания. "В" и "Б"- материнская грудь. Байкал - мать надежды.
Вероника - тоже хорошая мать. Только не известно, как они жили с Артемом. В ходе рассказа меняется не только глобальный климат, но и климат в мозгах Артема. Отчего это происходит? Мы не знаем, но можем догадаться: Если прислушаться к воззванию служить "в международных учреждениях Прав Человека или, хотя бы, в каком-нибудь банке", то выходит, что особой разницы нет. В данном случае так и вышло: тонкий гуманитарий теперь служит гуманитарным интересам хищного капитала. Но, как и животные, так и стихи героя умнее его: уверена, что связь с "родным положением" и предстоящая встреча со Съедобной Рыбой очистят и повернут героя на путь праведника.