Валерий помянул про себя чёрта и своего непосредственного начальника, чьими совместными, вероятно, усилиями технико-экономическое обоснование проекта предстояло теперь выполнить именно ему - Валерию! - а не Чернову или Катьке Штековой (то есть - Екатерине Матвеевне, конечно: она нам не Катька, что вы, её ведь повысили, да...). Вот же Турунцев - безответственность экстра-класса, учитесь! - на даче в сарае сгорел вместе со всеми расчётами и чертежами! И теперь за него отдуваться извольте, Валерий Валерьевич, за двоих потрудитесь! А после работы - домой? Нет, не сегодня, сперва - на другой конец города! Домой - только после. А там вместо ужина - что? - а ничего: старый диван и немедленный сон. Скрипучий, неровный... Как тот же диван. Ладно - купим на премию новый. Скоро. Подчистим проект, причешем, до ума доведём - и подпишут его - а тогда уж...
О том, что нужную остановку он всё же проехал, Валерий понял, когда внезапно его перестало прижимать к оконному стеклу с такой силой, что всю дорогу было тревожно: вдруг выдавят?
Немая толпа разом отхлынула и с глухим топотом повалила наружу.
-- Конечная! Просьба освободить вагон! Трамвай далее проследует в депо!
Громкоговоритель не работал (о! - оттого и проехал мимо!). Вожатый кричал в дыру - иначе не назовёшь - для продажи билетов, неровно прорезанную в исцарапанном оргстекле.
Чертыхаясь, Валерий поспешил вслед за всеми.
(Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Значит - не выйдет на этом трамвае вернулся на пропущенную остановку!)
Он и так уж давно и безнадежно опаздывал, задержавшись на работе (снова искренняя благодарность начальнику!). Ну а теперь дело становилось дрянью вконец.
Валерий вырвался из вагона, боком протиснувшись через начавшие уже закрываться двери (чортов вожатый, нарочно ведь, гад! надо пожаловаться будет...). И сразу же чуть не упал (чо-о-орт! что за...), поскользнувшись на целофановой обёртке от пышного, должно быть, букета, поджидавшей очередную жертву в бурой снежное жиже.
Ступив, наконец, на более крепкую поверхность, Валерий с надеждой посмотрел налево. Трамвая не было. Справа - тоже.
Валерию живо представилось, как он встретит - нет! - как его встретит в дверях детского сада Елена Алексеевна, безуспешно (едва не плача сама) успокаивающая Саньку, уже вовсю льющего слёзы и во весь голос орущего. Оба, конечно, одеты, готовы и - одиноки: все уж давно ушли. Да - всех забрали, за всеми пришли. Кроме Саньки. Он ждёт. Она ждёт. Санька хочет папу (да, как же... маму зовёт он!), Елена Алексеевна - домой. Воспитательница ничего, конечно, не скажет. Почти. Наверное. Но тем и хуже. Она посмотрит... так по-особому... это уж точно. Вот угораздило Светку сегодня, а? Не вчера, и не завтра хотя бы! Ведь был уговор же в конце концов! И это не в первый раз... Ну почему далеко так от дома? Что - ближе нигде в садах места нет? Что-то не верится... Ну и потом ведь...
Валерий сжал кулаки и зубы. Надо спешить. Спешить надо! Очень. Значит - бежать? А выбора нет. Не такси же ловить!
Конечная была не слишком далеко от детского сада. Это немного обнадёживало.
Валерий бросился бежать через дворы. Ему казалось (нет - он был уверен), что так - быстрее.
Оставив позади несколько пятиэтажных кирпичных домов, мусорку, 'Жигули' без колёс и капота, заброшенную голубятню и злобно гудевшую трансформаторную будку, Валерий остановился у трёхэтажного жёлтого дома, в торце которого над металлической чёрной дверью тускло светились буквы 'ПРО КТЫ'.
Часто и громко дыша, Валерий ненадолго задумался, чёртыхнулся, плюнул в темноту и направился к длинному девятиэтажному дому - напрямую через детскую площадку по тропинке, протоптанной в снегу.
Бежать стало труднее - мешала снежная каша приправленная песком щедро, но бестолково.
Тропинка, сделав пару необъяснимых поворотов, завела в кусты боярышника, росшие возле шеренги разноцветных гаражей (ну что за чорт!). Там пахло бензином, тухлятиной и чем-то ещё.
Возвращаться не хотелось и Валерий, высоко подымая ноги, двинулся в сторону синих досок хоккейной коробки.
На катке вместо льда был всё тот же вездесущий снег. В покосившихся воротах, окружённых пятёркой снеговиков, лежал разбитый телевизор.
Вспомнив о чёрте ещё пару раз, Валерий с трудом перелез через борт и направился к выходу с катка.
Примёрзшая дверца поначалу не открывалась, но затем с неожиданно громким треском поддалась, выдрав с гвоздями верхнюю петлю и криво повиснув на нижней.
Валерий замер, осмотрелся, и, продолжая виновато озираться, поспешил дальше, отчаянно надеясь, что ни перед кем не придётся оправдываться в том, что дверцу он хотя и сломал, но - совсем не нарочно.
Добравшись, наконец, до узкого проезда под самыми окнами дома, Валерий побежал в сторону давно уже им замеченного чёрного квадрата подворотни.
По следу от гусениц недавно прошдшего здесь трактора бежать стало проще. Несмотря на усталость, а может - и благодаря ей, попутно Валерий с каким-то детским любопытством следил, как удлиняется, тает и совсем пропадает его тень по мере удаления от одного фонаря и приближения к другому, под которым она вдруг появляется вновь - короткая и страшно чёрная, и снова начинает расти, и всё опять повторяется - один в один, раз за разом...
Нечаянно испугав женщину с авоськой, выходившую из подворотни, Валерий бросился вглубь.
Подворотня оказалась довольно длинной и в конце её, вопреки ожиданию, было темнее, чем в начале.
Выскочив из подворотни обратную сторону дома, Валерий с ходу налетел на ржавое сооружение из арматуры (а, чорт!). Раздался пригушённый звон. Валерий отшатнулся назад, пытаясь поскорее сообразить - что происходит и почему так неожиданно.
Объяснение вскоре было найдено. Красные буквы на картонке, примотанной к арматуре проволокой, призывали граждан быть осторожными на участке проведения ремонтных работ.
Клубы плотного пара, лениво покидавшие расщелину в земле, походившую на будущую могилу или бывший окоп, наглядно подтверждали ту степень опасности, о коей прохожие уведомлялись надписью.
'Ну кто же так делает! Вот чорт! Отрыли трубу - и бросили! Почему подачу-то не перекрыли? Задвижка у них прикипела? Или как за получкой ускакали - так и с концами?' -- начал распаляться Валерий и тут же с облегчением увидел в нескольких шагах от себя угол бетонного забора, за которым бледнело приземистое здание детского сада (ну, наконец!).
Ни в одном окне света не было (неужели закрыт? нет, ну а как же... а куда Саньку, ведь не на улицу же?).
Присмотревшись, Валерий заметил слабый отсвет на снегу за дальним углом здания, как раз там, где должен быть вход.
Значит - успел всё же!
Валерий облегчённо выдохнул и, вяло посылая проклятия рабочим, перебрался по скользкому дощатому настилу на другую сторону раскопок и поспешил в последний на его пути двор.
Здесь, очевидно, случилось что-то и с электричеством. Дома впереди казались чудовищными надгробиями, заслонявшими звёзды, мерцавшие на чёрном, как битум, небе. Фонари походили на безработные виселицы. Освещалась улица только окнами оставшегося позади дома.
Глядя под ноги, чтобы не запнуться, Валерий старался не замедлять шаг.
Ему запоздало подумалось, что зря он ругал так рабочих: сделай они ту ограду похуже - и в яму с ней вместе упал бы тогда он... А пар там - как знать? - может и вовсе не из трубы шёл, а от лужи крутого кипятка, да ещё глубиной с человеческий рост... и тогда бы вот Санька уж точно его...
Мысли Валерия были оборваны сдавленным рычанием, раздавшимся почти возле самого уха. Валерий, вздрогнув, резко повернул вправо голову и увидел на вершине огромного сугроба ощерившуюся овчарку. Собака в упор смотрела на него налитыми кровью глазами. Напрягшись, как пружина, овчарка явно готовилась прыгнуть и вцепиться в горло.
Валерия словно ударили в живот поленом, в ушах зазвенело, а во рту появился странный привкус. Он даже не заметил, как прыгнул в сторону и понёсся что было сил дальше, в темноту двора.
Почему не обратно? Почему не в ближайший подъезд? Почему не на детскую горку? Не на дерево?
Почему?
Валерий не смог бы ответить...
Его сердце колотилось как никогда, сознание заполнила пустота, а тело перестало принадлежать ему.
Валерий, не помня как, проскочил двор. Повернув за угол, подлетел к узорной калитке детского сада. Дернул за ручку. Калитка резко распахнулась и лёд ушёл из под ног. Валерий рухнул, чуть не напоровшись на какую-то железку, торчавшую рядом из под снега. Валерий застонал и безуспешно попытался встать. Левую ногу словно штыком пронзала огненная боль. В лучшем случае - он вывихнул стопу. В худшем... Не важно, потом, не сейчас! Надо вставать, надо ползти! Надо! Надо!
Валерий дышал с трудом; вспышки в глазах вторили ударам его ошалевшего сердца. Едва не упав от боли в обморок, Валерий встал на четвереньки. Вокруг было тихо, погони за ним слышно не было (что за дурак! ну и какого же чорта бежать надо было?!). На всякий случай он всё же оглянулся. Позади, совсем рядом, столпилось около десятка псов.
Елена Алексеевна тащила за руку ревущего Саньку, немногословно объясняя: зачем, куда, почему и на сколько времени.
Калитка была немного приоткрыта. Воспитательница устало толкнула её. Та сразу во что-то упёрлась и дальше не двигалась.
Елена Сергеевна посмотрела в щель и едва слышно прошипела: 'Вот алкаш проклятый! Не мог в другом месте свалиться!'.
На обитой кожзаменителем двери детского сада белел приколотый несколькими булавками тетрадный листок. На нём Елена Алексеевна записала свой домашний адрес, там Саньку можно будет забрать, т. к. здесь больше ждать нельзя, уже поздно и батареи отключили, а у ней самой ребенок дома без присмотру.
Со стороны дома сначала послышалась возня, стук, а затем раздался жалобный скрип. Из тёмного подъезда вышла старуха с керосиновой лампой в одной руке и мешком в другой. В мешке что-то полязгивало. Оставив лампу на скамейке, старуха вразвалку заковыляла к соседнему дому. У мостика через траншею она остановилась, поставила на снег пакет и достала из него кастрюлю, пару мисок и газетный свёрток.
'Ночка! Ночка! Искорка! Уголёк! Сюда! Ганя, Фея! Ну где жа вы тама? Ужинать вам принесла! Ночка!' - старуха гнусаво голосила на всю улицу.
'Та где ж-от их носит всё? Сытыи штоль опять!' - раскладывая на газете потроха и разливая в миски что-то тягучее, продолжала причитать старуха.
Наконец к ней подбежала пара тощих собачонок. Одна, совсем облезлая, робко приближалась к другой, с визгом отскакивала и вновь без успеха повторяла попытку вырвать у той что-то из пасти .
'Даська! А ну! Не балуй! Не балуй, табе говорят! Дай сюда! Я т-те!' - старуха, наклонившись, неожиданно подняла собаку за шкирку, и, не прекращая грозно бормотать, ухватила её за морду.
Собака, вывернувшись, упала на доски и заскулила.
Старуха, не обращая на это внимания, прошла поближе к подворотне, где было светлее, и принялась разглядывать свою похожую на кальмара добычу, отерев её по пути бордовым носовым платком.
'Ишь ты!' -- воскликнула старуха и сразу умолкла, заметив блеснувшее вдруг в неярком свете окон золотое обручальное кольцо.
Снять его никак не получалось. Озабоченно покачивая головой, старуха торопливо засеменила обратно. Проходя мимо зевающих собачонок, погрозила им пальцем и строго сказала: 'Разбойники!'. Почти у подъезда вдруг охнула, воротилась назад, подняла позабытую кастрюлю, бросила в неё кольцо Валерия с остатками его кисти, накрыла крышкой и ушла наконец домой, освещая стеснённое простарство лестничной клетки подрагивающим пламенем керосиновой лампы.