Февраль был похож на март, он стекал каплями с сосулек и ударялся в жестяной подоконник григовской "Песней Сольвейг", и только однажды вдруг ударил мороз и утром, выйдя в переулок, я увидела белую чистую страницу снега, пересеченную одинокой ниточкой кошачьих следов, и черного кота, который шел мне навстречу по тротуару, встряхивая заснеженными лапами.
Тогда-то мы с ним и познакомились, возле филармонии. Не с котом, с Аркадием. Прямо как в кино все получилось. У меня был лишний билет, потому что Верочка заболела, и я стояла у входа. Как назло, меломанов, вероятно, отпугнула погода, да и в кассе было полно билетов. Он проходил мимо и, конечно, вовсе даже не собирался на этот концерт, а просто шел себе с работы, с дипломатом. А я смотрю: ну, мужик такой, такой мужик - в дымчатых очках! - и говорю: а вам не нужен лишний билет, могу отдать, если в хорошие руки. И возьму недорого.
Он остановился, посмотрел на меня, оглядел всю - с кисточки башлыка до унтов - и спрашивает: а чего ты такая смешная? А я говорю: я не просто смешная, я еще и рыжая, только этого сейчас не видно, вот если пойдете со мной - увидите. Решайтесь, говорю, а то скоро начало, цены подскочат. Он спрашивает: что за концерт? Фортепианный, отвечаю. Ну и пошли.
Снял он с меня в гардеробе мои шанхайские барсы ("лиса пожилая"), опять оглядел и говорит: ой, ну все-таки до чего же ты смешная. Еще и рыжая.
А я предупреждала!
Он спрашивает: у тебя что, подруга заболела? Я говорю: нет, это я так женихов ловлю, специально лишний билет купила. И много, спрашивает, поймала? Да полно, у меня кольца обручальные на обеих руках и даже одно на ноге, только я сейчас не надела, а то еще ограбят на обратном пути.
Чтоб не ограбили, он меня потом проводил - до самой парадной. Я спрашиваю: а вас дома не ждут? Хоть позвонили бы. Ждут, говорит, но не дома. Пускай ждут.
А когда мы уже почти пришли, он меня поцеловал. Вот спасибо нашему дворнику: никогда лед не скалывает вовремя. Я точно бы растянулась, если бы он меня не поймал. (Не дворник, конечно, а Аркадий.) Поймал, прижал - вроде как случайно, - и... потом прошло еще много-много секунд - и он меня поцеловал. В общем, как в кино, я ж говорю.
Потом он посмотрел на меня, словно я с луны свалилась, и спрашивает: послушай, Рыжик, а зовут-то тебя как? Я говорю: Ася. Как у Тургенева? Нет, у Тургенева Анна Николаевна, а я Александра Николаевна. А его звали Аркадий.... Ну, это я уже сказала, чтоб не путаться в местоимениях.
Поднялась я домой, бабушка спрашивает: что ты, Асенька, такая сегодня яркая, будто целовалась с кем? Кто же, говорю, на морозе целуется. Ну, возразила бабушка, это ты не скажи... да и разве это морозы? Вот до революции...
Я к себе, легла на ковер и думаю: найдет - не найдет? Завтра или через неделю? И кто его там - не дома - ждет?
У человека, когда он лежит на полу, сразу меняется миросозерцание. Спокойнее становишься, без закидонов. С космосом общаешься. Или ляжешь на спину, руки под голову, наушники наденешь и - Григ, Мендельсон; Мендельсон, Григ... И сквозь Грига - Аркадий, Аркадий, Аркадий...
Март был холодный, как февраль. В хрустящих синих тенях. Аркадий ждал меня возле консерватории - каждый день.
Однажды я пригласила его на учебный концерт - были какие-то гости, из-за какой-то границы, короче, я играла в черном платье, декольте. Он увидел и - ну, вообще обалдел.
- Знаешь, Рыжик, я тебя только по волосам узнал. Ты была бы шикарной дамой, если бы захотела...
- Может быть, не пробовала, я просто люблю быть смешной. Это моя слабость.
И повела его к себе.
Комната у меня маленькая - одиннадцать метров. И живем мы в ней вообще-то вдвоем - с роялем. Вернее, живет рояль, а я при нем состою. Потому что он занимает значительно больше места, чем я.
Зато ковер во всю комнату - сидеть можно везде, даже под роялем. И сплю я на полу.
Пока я варю кофе, Аркадий разглядывает мой альбом.
- С кем это ты обнимаешься? Лохматый такой.
- А, это Ленечка, Верин брат. Мы на Черном море в прошлом году вместе отдыхали.
- Это что, повод обниматься?
- Это мой друг. Он мне фенечку подарил.
- Хиппарь?
- Угу.
- А ты?
- Не, я нет. Мне некогда. Я вкалываю, как лошадь. Что делать - талант. Хочешь послушать гаммы?
- Нет, спасибо. Я предпочитаю кофе.
О, кофе я варить умею! Кофе - моя вторая слабость. (Первую вы помните.) А еще - кофе с корицей. Кофе с шоколадом. Кофе с ванилью.
Я бросаю в наши чашки по щепотке ванилина. Теперь мы не заснем до утра.
...Мы и так не заснем до утра. Боже мой, до чего же я, кажется, жутко влюбилась!
- Ты останешься? - спросила я.
- Я? А? Да...- он поперхнулся.- А твоя бабушка?
- Что бабушка? Ты хочешь попросить у нее благословения?
Он замялся.
- Да я... Просто... И потом...
- Ты что, не хочешь? Ну, насиловать не стану.
Он покраснел.
- Нет, я... Ты... Ты только погаси свет, ладно?
И потом в темноте долго возился со своей одеждой и стукался о рояль, и, уже подходя, хотел что-то сказать, но я не дала: я прижалась к нему - вся, он задрожал, задохнулся, и я скользнула вниз... и все исчезло.
К утру он заснул, а я лежала и слушала, как мелодично падают капли из плохо закрытого крана на кухне (кап, кап-кап-кап... - песней Сольвейг, ушедшим мартовским февралем) и как за стеной ворочается бабушка. Наверное, она вспоминала своего жениха, офицера, погибшего в 1916 году на германском фронте, фамилию которого она много лет боялась произносить. А может быть, вчерашний скандал в булочной из-за недоданного кассиршей пятака.
А утром Аркадий стоял посреди комнаты в теплых кальсонах, смешно пытаясь натянуть брюки и увернуться от моего взгляда, когда увидел, что я не сплю, и все мямлил:
- Я не думал, что ты... Что вчера так... Боялся... Что смешно... Будешь смеяться...
- "Кальсоны и любовь", трагедия в пяти действиях,- торжественно произнесла я.
Он покраснел до слез и засмеялся вместе со мной,
А кто его тогда не дома ждал, я вскоре узнала. На дне рождения у его приятеля - не то Гоши, не то Кеши, - в общем, без пяти минут доктора наук. Сперва все было хорошо: мы придумали подарок - термобигуди (а он лысый, этот Гоша, как коленка, хотя и молодой: это от ума, наверное), Аркадий стишок написал на открытке: "Тебе мы дарим бигуди, /Не злоупотребляй, гляди!", купили гвоздики какого-то сизого цвета, и Аркадий все смеялся над моими клетчатыми брюками и котелком и обещал подарить мне тросточку. Всю дорогу мы хохотали, а в подъезде у Гоши (или Кеши) стали целоваться, как сумасшедшие.
Там в гостиной была шикарная качалка, я забралась в нее с ногами и кто-то из перспективных ученых принес мне коньяк и кофе прямо в кресло и спросил, что я думаю о синтезе не помню чего. Я сказала: ничего не думаю, меня из школы выгнали - за неспособность.
Потом я нашла рояль - это был рояль!.. нет, это был Рояль! - Беккер, весь в белом чехле и завален сверху кипами чего-то Sientific. Правда, он оказался слегка расстроенным, но я сыграла "Котенок на клавишах", а потом "Беттину". Аркадий сидел у моего левого бедра на скамеечке для ног и рассматривал какие-то новые книги - понять бы хотя бы названия! - и вот тут вошла она. А с ней Гоша, как кот нашкодивший.
Аркадий возле моего бедра стал жесткий, как замороженная курица. А Гоша подводит ко мне эту дамочку и говорит:
- Знакомьтесь.
Роскошная блондинка - ненавижу таких! - холеная, как породистая лошадь. Какого черта, однако, я должна свей знакомиться?
Она протянула мне руку, вальяжно, как для поцелуя:
- Дина Валентиновна.
Нет, стразовая моя, я тоже не девочка, подумалось...
- Александра Николаевна. А это мой муж, Аркадий.
- Мы знакомы,- ледяно сказала она и фыркнула куда-то в сторону. Аркадия перекосило, и он, извинившись, рванул на кухню. Кеша, бия крыльями, несколько раз дернулся туда-сюда и, наконец, пошел за ним.
- Мы с Аркашей коллеги,- молвила блондинка. - А вы, моя милая, чем занимаетесь?
- В основном любовью,- ответила я, - но сейчас мне некогда. Я должна посетить туалет.
Оставила ее с открытым ртом и вышла. Я не виновата, что кофе с коньяком на меня так действует.
Проходя мимо кухни, услышала, как Аркадий шипит на Гошу:
- Хоть бы ты меня предупредил, я бы...
А Кеша так же шипяще оправдывается:
- Я сам не знал. Я ее не приглашал. Ты же ее знаешь. Не могу не...
Я громко хлопнула дверью туалета.
Когда я вернулась в комнату, Динка-блондинка сидела на подоконнике и курила, молодые ученые читали оду имениннику, а Аркадий - мрачнее тучи - сидел возле рояля и тыкал пальцем в ре-диез.
- Хотите танцевать? - спросила я этих химиков. Стряхнула Аркадия, села за рояль и сыграла им чарльстон на тему Грига... понимали бы они юмор! Сплясали, и Геша тоже.
Блондинка на окне презрительно улыбалась. Мне страшно захотелось сделать так, чтобы с нее слетела вся ее холеная красота, чтобы она хоть на минутку стала некрасивой, вылезла бы наружу... Вылить ей кофе на белую юбку что ли? Представляю, как заверещит!
Я бросила играть.
- Что же вы? - спросила она, стряхивая пепел на паркет.- Так мило.
Ми-и-ило, растянула это "и", как жвачку, так ми-и-ило. Аркадий заскрипел зубами. Ах, вот оно что! Стыдно, значит.
- Что вам сыграть, мадам? - спросила я.- Вы хотите сплясать?
Блондинка нежно улыбнулась:
- О нет. Развлекать публику - это, скорее, по вашей части.
- Конечно,- ответила я. - Хотите, я станцую? Геша, ставьте бокалы на стол - будет баскский народный танец. Мадам оплатит убытки.
Я рыжая, как Саломея, я буду плясать... но в следующий раз. А сейчас мне пора... у меня свиданье. Чао!
И сделала им ручкой. Химики ржали, блондинка окислилась:
- У Аркаши явно испортился вкус.
Аркадий позеленел и вышел в прихожую. Я за ним.
- Прекрати паясничать,- сказал он.
- Бога ради,- ответила я.- Как тебе будет угодно.
К ней он, конечно, в теплых кальсонах не приходил. Но это уже не мое дело.
В конце концов - с тех пор прошло уже два года. Я сижу на парапете набережной и играю на сопрановой блок-флейте песню Сольвейг, играю, наслаждаясь своим несчастьем. Играю, чтобы рассказать все это тому, кто умеет слушать. С серенького небосвода не землю капает снег. И кто-то добрый кинул мне гривенник, блестящий, как звезда.
Бабушка не может понять. Ее жених погиб в 1916 году на германском фронте, и бабушка вышла замуж за дедушку... он был пролетарий. Потом родилась мама, потом я, а теперь бабушку часто обсчитывают в булочной, потому что она плохо видит, и ей только иногда снится юнкерский бал - в коричневатом, как старые фотоснимки, сне - и музыка, и Елагин, и "я к тебе прибежала на лыжах".