Аннотация: Это продолжение "Саги о Золотой Змее", в котором мы встретимся с уже известными героями и их детьми. "И кто знает, не отзовется ли в будущем эта встреча еще более невероятными приключениями?" (с) "Сага о Золотой Змее".
Глава 1. Наследники
Большой драккар с тридцатью парами весел остановился поодаль от темнеющей впереди скалистой гряды. Тут же сильный северо-западный ветер туго натянул широкий парус, синий с белым. Гребцы ритмично заработали веслами, удерживая корабль на месте, не позволяя ветру и волнам сносить его в сторону. Тяжелые сосновые лопасти длиной в рост человека порхали, как крылья бабочки, в сильных руках викингов.
На высоких бортах драккара были развешаны щиты, в таком порядке, чтобы каждый воин мог в случае надобности легко схватить свой щит. На круто изгибавшемся кверху форштевне возвышалась огромная статуя Тора с железным молотом в руках. Бог грома, защитник Мидгарда, постоянно грозил молотом разбушевавшимся волнам, смиряя их ярость.
На носу неподвижно замершего драккара стояли несколько викингов, оставив свои весла. Впереди всех был высокий юноша с темно-рыжими, почти совсем красными волосами, разметавшимися от ветра по его плечам и спине, не отводивший глаз от морских глубин. Он выглядел на удивление сильным и крепким, его мощная фигура была вполне развита, как у зрелого мужчины. И только лицо, хоть и с крупными чертами, обветренное и резкое, все же указывало, что молодому викингу не исполнилось еще двадцати зим: на нем едва начинала расти борода, такая же рыжая, как и волосы, так что щеки и подбородок юноши казались опаленными. Но, несмотря на молодость, заметно было, что он пользуется уважением своих спутников, почтительно собравшихся сейчас за его спиной. Хотя одежда на нем была не лучше, чем у других: такие же куртка и штаны из выделанной кожи, да плащ, носивший следы штопки и морской воды, - но в море ничего не значил скромный внешний вид. Словно символ власти и воинской славы, за спиной рыжеволосого юноши угадывался контур огромной двусторонней секиры в кожаном чехле, и, рассмотрев его внимательно, никто бы не усомнился в способности молодого викинга владеть ею.
Сейчас, когда рыжеволосый юноша глядел, не отрываясь, в море, как будто искал нечто, известное ему одному, в его янтарно-карих глазах сверкали золотые искры, губы беззвучно прошептали что-то, чего не услышал никто... Наконец, молодой викинг обернулся к двоим из своих спутников, стоявшим ближе других. Это были крепкие светловолосые воины, еще молодые, хоть и намного старше своего предводителя. Они только что указали ему точное место, руководствуясь, по-видимому, какими-то известными только им признаками или ощущениями, потому что ничто не отличало внешне эту точку в море от любой другой. Теперь оба всматривались вперед с тем же волнением, чувствуя, как учащенно бьется сердце при одном воспоминании о давно ушедших временах.
- Так это точно то самое место? Здесь мой отец сражался с Золотой Змеей? - голос рыжеволосого юноши подозрительно дрогнул при этих словах.
Они мгновенно переглянулись, как могут лишь люди, объединенные общими судьбоносными воспоминаниями, и одновременно кивнули. Затем тот, что был повыше, тихо ответил:
- Да, Вермунд, это здесь. Теперь сюда может легко подойти корабль, а раньше торчала подводная скала, на которую и налетел с размаху первый "Молот Тора". Ее тоже испепелила молния Метателя Молота, вместе с... со всеми, кто пал в той битве.
- Здесь, под нашими ногами, покоится пепел тех, кто ценой своей жизни остановил нечисть, не дал Золотой Змее править Срединным Миром, - оживленно добавил второй викинг. - Никто, кроме нас со Свеном, не спасся тогда. Да и мы - только благодаря Стирбьерну.
Вермунд вновь пристально вгляделся вниз, туда, где под килем второго "Молота Тора" плескались волны, такие привычные и безопасные по сравнению со страшными штормами Зимы йотунов, наполовину обезлюдившей Землю Фьордов. Он неисчислимое множество раз, с самого детства, слушал рассказы о подвигах своего отца, великого Стирбьерна, погибшего в поединке с Золотой Змеей королевой йотунов. В детстве Вермунду было очень жаль, что он не родился раньше, чтобы сопровождать отца во всех его походах, как были с ним в последнем
бою Свен и Кари, совсем еще мальчишки тогда. Но место гибели своего отца юноша видел впервые. Ему хотелось придти сюда именно так - на собственном корабле, с хирдом викингов, опоясавшись отцовской секирой. Чтобы отец, взглянув на него из Вальхаллы, мог гордиться им - не только сыном по крови, но и наследником его духа. И вот, наконец, Вермунд счел себя достойным такой "встречи".
Из загона на корме драккара выволокли живого козла. Животное упиралось и блеяло, словно предчувствуя свою судьбу, но викинги без труда притащили его на нос корабля. Вермунд сперва срезал острым ножом пучок шерсти со лба козла и сжег его в пламени факела. Потом сильным точным ударом перерезал животному горло и бросил тушу за борт. Снял со своей шеи необычное украшение, сплетенное из мелких раковин и цветных бус, с переплетенной цветной бахромой, и тоже бросил в море.
- Прими дар от своего сына Вермунда и от своей жены, королевы Одинисы, великий Стирбьерн, победитель Золотой Змеи, - звучно произнес рыжеволосый юноша, и викинги его хирда повторили за ним отдельные слова. Не было человека в Земле Фьордов, не знавшего, чем все ее жители обязаны Стирбьерну.
Напоследок Вермунд уколол ножом себя в левую руку и вытянул ее так, что кровь стекала в море. И, пока горячие алые капли обрывались вниз, юноша заговорил торжественным и вместе с тем взволнованным голосом:
- Я здесь, отец! Узнай свою кровь и благослови меня, чтобы и я мог совершить не меньше, чем ты при жизни, и был так же достоин милости богов! Прошу тебя, вознесенного самим Тором в Вальхаллу на громовой колеснице: пошли мне часть своей силы и удачи! Открывший Землю Закатного Солнца, помоги и мне увидеть не меньше! Победитель сильных врагов, пусть и твой сын докажет, что не зря родился мужчиной. Хоть тебе не суждено было узнать меня, но я надеюсь, что годен быть твоим сыном, и не останусь безвестным в памяти людей.
Обернувшись затем к своим спутникам, юноша молча перевязал руку куском полотна. Лицо его сделалось суровым.
Теперь Свен и Кари вышли вперед, за много лет привыкнув все делать вместе, хоть и не были братьями по рождению. Они, не сговариваясь, воочию видели сейчас перед собой великую битву, отбушевавшую на этом самом месте восемнадцать зим назад, на борту другого драккара.
- Стирбьерн и для нас был отцом, пусть недолго. Он принял нас к себе, еще мальчишек, потерявших дом и семью, он же спас нам жизнь, а сам остался умирать вместе с остальными, - проговорил Свен.
В этот момент бешеный порыв ветра ударил в лицо викингам, так что они с Кари поспешно отерли глаза.
Следующим проговорил один из гребцов, с усилием вращая весло, чтобы драккар оставался на месте:
- Я не знал Стирбьерна так хорошо, но с детства слышал, что во всей Земле Фьордов не было викинга сильнее и храбрее него.
- Это правда: вот и через Пояс Льдов на севере никто никогда не мог пройти, кроме Стирбьерна, - вмешался еще один викинг.
- И в свой последний поход за Золотой Змеей Стирбьерн ушел добровольно, хоть покойный конунг и останавливал его. Ничто на свете не могло ему помешать, - добавил третий.
Еще долго викинги вспоминали о подвигах Стирбьерна, что видели сами, а чаще слышали от родных и знакомых. Долго возрожденный "Молот Тора" оставался на месте гибели первого, по точному образцу которого был построен выросшим сыном Стирбьерна.
Наконец, Вермунд решительно повернул рулевое весло, взяв курс к северу. Викинги, устав от однообразных движений, с радостью теперь вспенили веслами "землю рыб и островов", как именовалось море на поэтическом языке скальдов. Длинный белесый след еще долго тянулся за кормой драккара.
- Разве мы идем не в Сванехольм? - поинтересовался Кари, вместе со Свеном сидевший на носу корабля, на передней паре весел.
Молодой рыжеволосый предводитель, еще погруженный в свои мысли, не сразу спохватился, что забыл сообщить о дальнейшей цели. Даже Свен и Кари, его телохранители и названые братья, ни о чем не знали! Покраснев от стыда в один цвет с волосами, Вермунд обернулся к своей команде:
- Простите, друзья: здесь слишком много говорилось о прошлом, чтобы легко было сразу вспомнить о будущем! Нет, Сванехольм пока подождет. Сначала мы пойдем к Ледяному Острову, открытому моим отцом. Хочу взглянуть, вправду ли там так хороша утренняя заря, как говорится в саге, сложенной Бьярни, другом отца.
И, хотя он говорил с нарочитой юношеской самонадеянностью, но названые братья слишком хорошо знали сына Стирбьерна, и догадались, о чем тот мечтает.
- А что после Ледяного Острова? - вполголоса поинтересовался Свен, приподнимаясь на скамье. - Скажи, Вермунд: ты хотел бы отправиться на запад, за море? Туда, откуда родом твоя мать?
Юноша встряхнул головой, как норовистый конь, отбрасывая попавшую в лицо прядь волос.
- От вас ничего не скроешь, да и незачем! Конечно, хотелось бы взглянуть на родину моей матери. Я викинг, и Земля Фьордов - мой дом, но и Земля Закатного Солнца, которую я знаю только по рассказам матери, тоже не чужая для меня. Хотелось бы познакомиться с ее сородичами, узнать, жив ли еще ее отец, мой дед, и трое викингов, оставшихся там. А еще... Иногда я думаю о том, что задумывал отец, и мечтаю пройти из Земли Закатного Солнца дальше, в еще неизведанные моря. Вот было бы настоящее дело для сына Стирбьерна, не так ли? - закончил эту пламенную речь, Вермунд взглянул по очереди в глаза друзей, проверяя, не встретит ли осуждение.
Ни тот, ни другой не решились ему возразить, хотя от грандиозности замыслов молодого вождя и у них мурашки пробегали по коже: широкое открытое море сразу представлялось во всей бездонности, а палуба "Молота Тора" сразу начинала казаться хрупкой и непрочной.
Но Вермунд и без их опасений уже принял решение, и теперь сурово покачал головой.
- Когда-нибудь я обязательно отправлюсь к Земле Закатного Солнца! Но не теперь: прежде я женюсь на моей белоснежной Сольвейг, и хочу хоть несколько лет прожить с ней в радости и мире, пока море не позовет меня сильнее ее объятий.
Те из викингов, что слышали слова предводителя, понимающе усмехались. Им ли не знать, что для большинства викингов море - вторая возлюбленная, если не первая, и отказываться от дальних странствий им не легче, чем от семьи и дома. Конечно, бывают и исключения - вот Лейв, ярл Лесной Земли, отец Сольвейг, невесты Вермунда, навсегда покинул побережье, ушел со своей семьей и хирдом далеко вглубь страны. Но Вермунд, сын Стирбьерна - иное дело: уж его-то земное счастье не заставит надолго пустить корни. И без того, вряд ли бы он согласился отложить свои замыслы хоть для кого-то, кроме золотоволосой и черноглазой красавицы Сольвейг.
- Значит, к Ледяному Острову, - подвел итог Свен. - Ну и спешить же нам придется, если ты хочешь вернуться до начала зимних штормов! К тому же, скоро твоя свадьба.
Вермунд взглянул в серое осеннее небо, по которому ветер беспорядочно гнал рваные клочья туч.
- Мы справимся, даже если шторма нас застанут. Мой отец никогда не избегал штормов, и я не стану. А что до свадьбы - я пока еще не слышал, чтобы хоть один жених опоздал на собственную свадьбу. Впрочем, Сольвейг меня простит, даже если так случится, - при упоминании невесты лицо рыжеволосого викинга заметно смягчилось.
Он повернул рулевое весло, обходя поднявшуюся из моря скалу, и улыбнулся, пока никто его не видел, представляя, словно наяву, свою невесту - высокую и стройную, с яркими золотыми волосами, рассыпавшимися по плечам, с необычными для Земли Фьордов темными блестящими глазами. Сын Стирбьерна не помнил точно, когда именно они с Сольвейг поняли, что им не нужен в дальнейшей жизни никто, кроме друг друга; кажется, они знали это всегда, с самого детства.
Мощные взмахи весел уносили "Молот Тора" все дальше, навстречу северному ветру. За кормой еще долго тянулся светлый пенящийся след.
А тем временем далеко на севере, там, где всегда царила зима, все еще властвовали силы, чуждые человеческой природе. Там заканчивался Мидгард и начинался Йотунхейм, мир ледяных великанов, в котором никто не смог бы жить, кроме них самих. Там поднимались седые горные вершины, будто пытаясь вспороть небеса; там над бескрайними снежными плоскогорьями бесновался ветер; там кое-где росли чахлые, изуродованные деревья с искривленным стволом, усохшие, горбатые, униженно стелющиеся по земле. Там все еще жили необычные животные устрашающего вида, давно исчезнувшие в местах обитания людей. Там стекали с гор бурные водопады и слышался треск льда, неуклонно сползающего в море. Ледник, и снежные вьюги, и вечно бушующее на севере море в бесконечные зимние ночи пели песни того времени, когда мир был молод...
Неудивительно, что жители Мидгарда всегда боялись севера и того, что могло исходить оттуда. Ведь зимние великаны-йотуны отнюдь не оставались для них в песнях скальдов да сказаниях, которые так хорошо рассказывать вечером у очага. Не так уж давно, даже по человеческим меркам, была Зима йотунов, когда лишь ценой страшных трудов и великих жертв жителям Земли Фьордов удалось отстоять свою жизнь и свободу. И, хоть после гибели ужасной Золотой Змеи и вождей всех Кланов, уцелевшие йотуны не напоминали о себе явно, но люди не сомневались, что у себя на севере те по-прежнему готовят коварные замыслы. Да и как могло быть иначе, если всем известно, что племени Имира придет конец лишь вместе со всеми Девятью Мирами, при Рагнароке, но не раньше. После сокрушительного поражения йотуны уже не имели сил, чтобы влиять на жизнь Мидгарда, и люди заметили, что последние годы выдались теплее обычных: зима была не такой суровой, и шторма на море случались реже, а летом созревал хороший урожай. Но то в Мидгарде; а что там делается в бескрайних ледяных пустынях, лежащих за землей лапландцев - о том и храбрейшие из викингов не могли думать без содрогания. Никто из них никогда не переступал границ Йотунхейма.
Но если бы хоть один из них мог оказаться в тот день на обширной площади возле Ледяного Дворца, быстро убедился бы, что йотуны не смирились с поражением, случившимся совсем недавно по их меркам. И меньше всех был готов жить спокойно и безвестно Эдгар, молодой вождь Клана Орла, любимец и, по слухам, тайный сын королевы Морны. В решающем бою восемнадцать зим назад Эдгар увел остатки своего племени, своевременно сообразив, что поражения не избежать. С тех пор он воспользовался замешательством своих сородичей и смог заново сплотить обезглавленные остатки Кланов. Многих йотунов воодушевило, что нашелся хоть кто-то, сохранивший надежду на продолжение борьбы там, где сама Золотая Змея потерпела неудачу. Конечно, было бы опрометчиво ослабленным остаткам их племени бросаться на врага в атаку сразу. Эдгар был достаточно умен, чтобы научиться на ошибках своих предшественников. Он готовил мощное средство, чтобы бросить вызов миру людей.
Сейчас самопровозглашенный вождь йотунов стоял во дворе возле длинной и приземистой постройки из неотесанного камня. Ее ворота были выкованы из темного металла, не похожего ни на один из известных людям. Вправленные прямо в обледенелую каменную толщу, ворота производили впечатление несокрушимой мощи. И, как видно, были поставлены не зря: изнутри слышались сильные беспорядочные удары, от которых сотрясались каменные стены. Довольно усмехнувшись, Эдгар сделал знак йотунам-слугам, и те осторожно отперли ключом тяжелые ворота.
Оттуда хлынула волна горячего воздуха, потому что каменный дом был построен над подземными источниками, дающими тепло, нужное тем, кто обитал в нем. А в следующий момент из ворот ринулись, отталкивая и сминая друг друга, десятки воинов в полном вооружении. Все как на подбор, рослые и крепкие, они, казалось, хотели вырваться в дверь одновременно, и никто не мог посторониться, пропуская других. Так что во двор, расчищенный от снега, вывалился огромный ком из переплетающихся тел, рук и ног. Вопящее на разные голоса, хохочущее, рыдающее от боли, наносимой друг другу разными его частями, грохочущее железом месиво покатилось по двору, не замечая никого вокруг, кроме своей свалки.
Хлопотавшие во дворе йотуны тут же подскочили, охаживая этот человеческий клубок плетьми и дубинками. Эдгар в свою очередь сильно хлестнул одного из бойцов, оказавшегося на вершине свалки. Потом ухватил его за плечо, заставляя подняться.
Выпрямившись, тот оказался почти на полголовы выше вождя йотунов и шире в плечах. На первый взгляд выглядел настоящим воплощением могучего воина: мощный и крепкий, под бледной кожей вздувались железные мускулы, способные свернуть шею быку. Под глазом у воина наливался синяк, черные волосы беспорядочно растрепались. Но, взглянув ему в глаза, каждый растерялся бы. Глаза черноволосого богатыря, большие, широко раскрытые, блуждали, как у младенца, неспособные ни на чем сосредоточиться надолго. Они не выражали ничего, кроме искреннего недоумения, меж тем, как сам воин замер перед Эдгаром, не пытаясь освободиться.
- Ну что, мой Первый, ты знаешь, кто я? - медленно протянул вождь йотунов.
Тот, к кому он обращался, шмыгнул носом, как обиженный ребенок, пристыженно опустил голову и пробормотал, запинаясь:
- Ты - мой отец и учитель, который поит нас вкусным напитком, чтобы мы росли большими и сильными... Отец, а когда мы пойдем в бой? Скоро ли можно будет поиграть с чахлыми людишками из Мидгарда?
- Скоро, скоро, только потерпи пока, - заверил его Эдгар тоном, каким обычный отец уговаривает сына подождать праздника. - Иди, пей эликсир жизни, а то не окрепнешь.
К тому времени слуги растащили в разные стороны собратьев Первого и вынесли для них стол, уставленный множеством глиняных чашек. Из большой бутыли, искусно вырезанной из прозрачного, чуть зеленоватого льда, в чаши был разлит напиток яркого-золотого, как цветки купальницы, цвета. В морозном воздухе разлился запах смолы и дыма. Почувствовав его, воины с глазами детей бросились к столу и жадно осушили свои чаши, вылизали их затем досуха, чтобы уж точно не пролилось ни капли. При этом на всех без исключения лицах отразилось выражение неописуемого блаженства. Слугам пришлось опять взяться за плети, чтобы никто не перехватил чужую порцию. Дикое это было зрелище, дикое и нелепое.
Эдгар наблюдал за ними с удовлетворением. Наконец, хлопнул в ладоши, и вся сотня пар наивно распахнутых глаз обернулась к нему, как обычные дети к своему наставнику.
- Очень хорошо, мои милые, - проговорил он ласково. - Теперь я хочу посмотреть, как вы умеете сражаться. Хорошо ли ты, Хринг, выучил их?
Могучий одноглазый йотун из клана Волка усмехнулся, раздавая подопечным деревянные мечи, не заточенные топоры и копья для учебного боя. Было еще рано давать им настоящее оружие: слишком легко они входили в раж и совсем не умели рассчитывать силу.
Но и с учебным оружием тренировка была внушительным зрелищем. В бою только что казавшиеся недоразвитыми существа не хлопали глазами. Умение владеть оружием они затвердили накрепко, после каждой дозы волшебного эликсира, а в сочетании с природной звериной силой и ловкостью это делало их действительно грозными воинами. Воздух свистел и дрожал от их взмахов, щиты и доспехи коробились даже от ударов не заточенным оружием. Окажись здесь обычный человек, вероятнее всего, не выдержал бы и одного такого выпада.
Вдоволь насмотревшись на них, Эдгар кивнул Хрингу:
- Хорошо. Эти почти готовы. А что с младшими группами?
- Растут, мой вождь! - довольно прорычал одноглазый йотун. - Их пока рано выпускать на площадь, но в подземельях тренируются каждый день. За последнюю луну родилось еще десять младенцев. Их уже отняли от матерей и дали эликсира.
Эдгар выслушал его доклад благосклонно, однако не успел ничего ответить. Потому что внезапно налетел ветер, бледное зимнее небо потемнело, и сквозь стремительный шквал камнем вниз упала огромная черная птица. Опустившись на землю, она обернулась женщиной в одеждах цвета ночного неба, высокой и стройной. Ее черные волосы развевались на ветру, точно дым, на губах мелькнула ироничная усмешка, которую она постаралась скрыть, подойдя к Эдгару. Тот расплылся в улыбке, протянув ей руку.
- А-а, сестрица Инга почтила нас своим вниманием! Расскажи нам, что нового в мире! - проговорил он вкрадчиво.
Угольные брови Инги нахмурились при этих словах.
- Я просила тебя! - проговорила она сдержанно.
- Об этом не здесь. Пойдем в мои покои, - сказал он, оглядевшись по сторонам.
Тем временем воспитанники, заметив, что никто больше не следит за ними, побросали оружие и принялись перебрасываться снежками, слепленными из сброшенной в сторону большой кучи снега. Так как снежки они лепили по своей силе, то в воздухе теперь со свистом проносились целые снежные глыбы, способные снести голову кому послабее. Но развлекающиеся воспитанники йотунов только оглушительно хохотали, когда в кого-то из них врезался очередной великанский снежок.
Инга брезгливо поджала губы при виде них, и, не оглядываясь больше, направилась во дворец так быстро, что Эдгар едва успевал за ней.
В просторной комнате горели факелы, освещая развешенные на стенах драпировки из шкур белых медведей. Очага не было: те, кто жил здесь, не нуждались в тепле. Вождь Йотунов усадил гостью в почетное кресло напротив своего и велел принести для них обед и медовый напиток.
- Так слушай, Инга, - начал он вкрадчиво, глядя ей в глаза. - Чем ты недовольна?
- Ты знаешь, чем, - ответила она, сосредоточенно нарезая жареное мясо. - Зачем ты навязываешься мне в братья? У могучего Хресвельга не было сыновей.
- Но для народа лучше, чтобы считали иначе, - выразительно отвечал Эдгар. - Я из Клана Орла, как ты и твой отец, верно? Значит, только один из наших мог быть моим отцом, если матерью была великая королева Морна. Этого достаточно, чтобы йотуны признавали меня вождем. И, значит, ты - моя сестра по отцу.
- Но это ложь, и ты прекрасно знаешь! - фыркнула Инга. - Никогда королева не отдавала предпочтения моему отцу, как и другим вождям Кланов, как бы они ни желали того. Она не ставила никого из них выше других.
- О, ты так думаешь? - глумливо усмехнулся Эдгар. - Ну что ж, тогда объяви на тинге, что я не брат тебе, а заодно уж расскажи, что единственным, кого повелительница Морна желала сделать своим мужем и соправителем, был человек, да еще и из проклятого рода Асгейра, потомок Рагнхильд Отступницы, ее будущий убийца! И простись навсегда с надеждой отомстить за отца, потому что после этого йотуны уже никому не смогут верить, и ни за кого не пойдут сражаться.
Эдгар вложил в эту речь столько силы, что Инга на некоторое время замерла неподвижно, будто потерянная. Наконец, нехотя кивнула.
- Я не собираюсь порочить погибших. И я говорила не о них, а о тебе. Зачем тебе понадобилось отдавать пленных человеческих женщин на ложе своим воинам, плодить полукровок? Зачем ты тратишь Зелье Жизни, бывшее тайной тайн у племени Имира, ускоренно выращивая их? Не по заветам предков смешивать кровь с людьми. Чем же тогда виновата Рагнхильд Отступница, которую весь Йотунхейм проклинает уже пять сотен зим?
Но и на это у Эдгара был готов ответ. Он хорошо обдумал, чем убедить сомневающихся. И теперь усмехнулся, играя золотой цепью на шее, знаком главы рода:
- Тут нечего сравнивать! Рагнхильд ушла к людям, и ее потомки все были людьми. Тем не менее, нам есть чему поучиться и у них. Если Стирбьерн - даже не полукровка, а далекий потомок йотунов, - смог одолеть могущественнейшую из племени Имира, что смогут сделать сотни полукровок, обученные нами? Тысячи, десятки тысяч? Они не понимают страха смерти, не знают сомнений, и сомнут все поселения людей, как мокрую тряпку!
- Значит, ты решил побить людей их же оружием? - Инга покачала головой. - Но позволь тебе заметить... братец: Стирбьерн куда лучше сознавал свою цель, чем это возможно для твоих созданий. Это же идиоты! Твое зелье превращает младенцев во взрослых воинов, но у них остается ум младенца. И ты думаешь, они смогут победить людей, защищающих свою жизнь и свой дом?!
- Я пущу их в ход не раньше, чем их будет достаточно для большой войны, - невозмутимо отвечал Эдгар. - Полукровкам не нужен ум. Думать за них будем мы, чистокровные потомки Имира. Все, что от них требуется - звериная сила и боевой задор, а этого у них хватает. Кроме того, они сильнее самых крепких людей. Так что, когда мы заселим Землю Фьордов и продвинемся дальше, людям следовало бы сказать спасибо, что мы улучшаем их чахлую породу... Ты еще о чем-то хотела спросить меня, Инга?
- Нет, - черноволосая женщина склонила голову, размышляя. - Я знаю, ты не из тех, кто меняет решения, и ни к чему спорить с тобой. Я знаю, что ты жаждешь власти, а не справедливости, о которой говоришь так много. Но ты один не сломался и готов по-прежнему бороться за наше дело...
Дочь Хресвельга встала, чтобы уйти. Эдгар склонился к ней и почтительно поцеловал обе руки.
- Я очень рад, что ты это понимаешь, милая сестрица! - сказал он на прощание.
Инга стремительно вышла из кабинета, не оглядываясь назад. Спустя несколько мгновений она, вновь обернувшись черной птицей, взмыла в небо, взвихрив крыльями целую тучу снега.
Глава 2. Посол с юга
Тот же ветер, что раздувал паруса нового "Молота Тора", далеко к северу, в море, прозванном викингами Унылым, подхватил совсем другой корабль и теперь нес по направлению к Ледяному Острову. Корабль ничем не напоминал драккары викингов: он был гораздо шире и глубже сидел в воде, почти как крутобокое торговое судно. Вместо одного широкого паруса было целых три, длинных и узких, белых как крылья чайки; только теперь их остатки свисали с мачты бессильными клочьями, изорванные штормом. Борта вместо смоляной черноты драккара были окрашены в красные и золотые полосы. Но самым главным отличием были гребцы. Здесь тоже пенили воду десятки огромных весел, которые вращали по два человека каждое. Но звон цепей, раздававшийся при каждом их движении, дикий, оборванный вид гребцов, едва прикрытых от холода грубыми куртками; но расхаживающие вдоль рядов надсмотрщики с плетями, - все это указывало, что здесь вращали весла отнюдь не свободные воины. В тех краях, откуда шел корабль, к веслам приковывали провинившихся рабов и преступников, которым такое наказание заменяло смертную казнь. Временами кто-нибудь их этих несчастных, почти потерявших человеческий облик, поднимал обритую голову и, глухо ворча, смотрел в сторону палубы, где на возвышении располагались каюты "господ" - пассажиров галеры, которым одним лишь и было дело, куда она идет. Это были два разных мира, никак не соприкасавшиеся между собой. Лишь время от времени кто-то из каторжников затягивал стонущий, заунывный напев без слов, похожий на волчий вой, и тогда надсмотрщики обрушивались на них с плетьми и руганью, - чтобы не смели беспокоить свободных.
В настоящее время на палубе, кое-как прикрытый навесом из парусины от воды и холодного ветра, находился лишь один молодой человек лет двадцати пяти. С черными волосами до плеч, лежащими крупными волнами, и такими же черными живыми глазами, стройный и гибкий, быстрый в движениях, он, вероятно, считался примечательным образчиком мужской красоты на своей южной родине - в краях, где любую красоту умели почитать и запечатлевать в веках. Сейчас, однако, заметно было, что ему не слишком уютно среди северной непогоды, а его туника цвета шафрана, длиной до колен, почти не грела. Даже длинный плащ, одолженный у одного из моряков, не очень-то помогал. Молодой южанин зло поглядывал на хмурое, затянутое тучами небо, на свинцовые волны, швыряющие корабль, как щепку. С явным наслаждением протягивал руки к стоящей перед ним жаровне с раскаленными углями. Затем, отогрев пальцы, он торопливо обмакивал писчую палочку-стилос во флакон с чернилами и стремительно строчил что-то в лежащем на коленях свитке, пока его ладони, и без того обветренные, покрасневшие, не коченели снова, и все приходилось начинать сначала.
"День - а василиск его знает, какой сегодня день, после того, как нас подхватил шторм и утащил еще северней, чем мы собирались! Никто толком не знает, сколько дней нас уже мотает в этой водяной пустыне, куда, похоже, не решаются заплывать даже северные варвары - по крайней мере, мы не встречали здесь ни одного корабля. Во всяком случае, капитан "Весенней Розы", почтенный Захарий Варгас, уверяет, что с начала шторма прошло не менее четырех дней, а благородный посланник Агайского царства, Деметрий Ликарис, убежден, что все шесть. Что до вашего покорного слуги, недостойного отпрыска рода Кейронов, то по моему ощущению, мы не менее десяти дней носимся по бурному морю и терпим лишения даже в самом необходимом. Половину съестных припасов смыло за борт, и приходится питаться той же пищей что и моряки. От холода трескается кожа, и никакая одежда не помогает согреться. В море попадаются обломки льдин, а иногда появляются в отдалении громадные плавники морских зверей, куда больших размеров, чем акулы и дельфины теплых морей. Даже опытные моряки не знают, куда плыть дальше, и в какой стороне лежит ближайшая земля. Гребцы слабеют, у многих появляются кровоточащие язвы на теле. Пятеро уже умерли, и их тела опустили в море. Если в ближайшие дни мы не найдем никакой земли, всех нас ждет та же участь.
Посланники целыми днями лежат в своих каютах, мерзнут даже под пуховым одеялом и клянут - прости нам, Морской Хозяин! - совет архонтов и самого царя, в своей спеси запретивших нам сопровождать корабли северных варваров, что привозили летом груз мехов и рыбьего зуба. Наши правители убеждены, что цивилизованный человек превосходит варвара во всем, и что мы заслужим у них больше уважения, разведав путь в их землю самостоятельно. Я же теперь думаю поневоле, что лучше знающий дело варвар, чем житель великой страны, ничего не знающий за пределами своего теплого дома, а берущийся судить обо всем... Увы, я уже не помню, когда мне последний раз было тепло! А ведь я переношу плавание лучше других, на меня, по крайней мере, не действует качка. Другие, увы, почти не в состоянии есть...
О, великие Боги, неужели мы все обречены на гибель за самонадеянность наших правителей?! А лично я - еще и за прелести очаровательной Ефимии, чей старый подлый муж и напел царю в уши послать нас на север, заключать договор с варварами. Увы, вряд ли благородная Ефимия почувствует, когда мое замерзшее тело будут глодать рыбы...
Заканчиваю писать, так как становится темно. Писано в неизвестно какой день десятого (вроде бы!) месяца, хоть в этих краях он сойдет и за двенадцатый.
Стефан Кейрон, недоучившийся ритор, а ныне - толмач в посольстве, отправленном на север Великим Царем Агайи, Анхелем Двенадцатым".
Закончив свою работу, юноша бережно свернул свиток и все писчие принадлежности и уложил в непромокаемую сумку, прежде чем с заметным удовольствием спрятал оцепеневшие руки в меховых рукавицах. Будь что будет, но рукопись, описывающую путешествие агайского посольства в северные моря, он сохранит!
По своей натуре Стефан всегда надеялся на лучшее и редко унывал. Даже теперь, когда было от чего придти в отчаяние, продолжал думать о спасении, потому и позаботился о своей рукописи. Даже когда он делал последнюю запись, на лице молодого агайца время от времени появлялась то мечтательная улыбка, то злорадная усмешка - в зависимости от посещавших его чувств и воспоминаний.
Младший сын богатого купца, Стефан получил прекрасное образование в школе, готовившей философов и ученых. Немало государственных деятелей также были ее выпускниками, так что у способного юноши было весьма многообещающее будущее. Но его угораздило все испортить, увлекшись Ефимией, молодой и красивой женой старого советника Никифора Зерваса....
Вновь вспомнив, кому обязан своими злоключениями, Стефан презрительно усмехнулся, несмотря на бедственное положение, какому подвергался со своими спутниками. Не очень-то много выиграл глупый и жадный старик, сдуру женившийся на молодой! Ну, отправил его, Стефана, на край света, тонуть в ледяном море. Ну, за пару лет до того выслал на отдаленный остров молодого художника, которому слишком охотно позировала госпожа Ефимия. А куда он денет весь город? Стефан не сомневался, что легкомысленная красавица еще не раз даст повод острым на язык агайцам высмеивать советника Зерваса. Так что, некоторым образом, отпрыск Кейронов мог считать себя отомщенным, что бы там ни ждало впереди.
К ночи ветер сделался еще пронзительнее, но молодой агаец, кутаясь в плащ, оставался на палубе, не желая уходить в каюту. Здесь, в свете факелов, еще можно было что-то разглядеть вокруг, а там оставалось лишь изнывать от тревоги. Вокруг мелькали моряки, даже в почти полной темноте умудрявшиеся делать какую-то работу. То и дело слышались надрывные стоны прикованных гребцов, из последних сил вращающих весла.
Именно Стефану Кейрону, и никому другому, довелось увидеть огни по левому борту галеры.У молодого агайца бешено забилось сердце, голос не сразу повиновался, когда он закричал, указывая рукой. Но команда "Весенней Розы" поняла его. Тут же поднялась суета. Огни впереди, несомненно, означали землю, какую бы ни было, но землю, где можно было найти отдых, а может быть, и пристанище. Команда связывала кое-как
обрывки парусов, пытаясь их натянуть, чтобы преодолеть встречный ветер. Даже изможденные каторжники оживились на веслах: и им хотелось выжить, хоть жизнь ничего не обещала им, кроме продолжения мук.
На палубе появились товарищи Стефана по посольству. В основном это были осанистые, внушительного вида мужчины, уже немолодые - Кейрон был самым юным из них. Изнурительное путешествие заставило всех похудеть и побледнеть, иные еле стояли на ногах от усталости и от качки. Но при виде горящих впереди огней и к ним вернулись силы.
Вот уже впереди появились черные, будто вырезанные очертания скалистого берега. Вот уже в свете факелов стали видны движущиеся фигуры людей - они зажигали на берегу костры и сами размахивали горящими ветками, указывая мореплавателям путь. При виде них Стефана охватила горячая волна радости. Он торопливо вспоминал все зубодробительные обороты варварского наречия, готовясь приветствовать их. И, как только галера ткнулась носом в галечный берег, молодой агаец первым спрыгнул с борта вниз...
И получил страшный удар по голове, опрокинувший его на землю. Если бы не успел отчасти прикрыться рукой, дубинка или обух топора разбили бы ему голову. Как в тумане расплылись перед глазами бородатые свирепые лица людей с факелами, уже взбежавших на борт галеры.
- За что, жители Земли Фьордов?! Мы пришли с миром! - каким-то чудом удар по голове не выбил из головы Стефана местного наречия, и теперь он спешил воспользоваться его знанием, еще надеясь, что произошло недоразумение.
Но только презрительный хохот нападавших был ему ответом, меж тем как они деловито связали руки за спиной Стефана и еще некоторых из путешественников, выбрав получше одетых. Но команду "Весенней Розы" перебили до единого человека. Лежа на оттаивающих под его телом камнях, Стефан слышал, как убитых с громким плеском швыряют в море.
Когда нападавшие добрались до прикованных цепями каторжников, те тянули к ним закованные руки и что-то повторяли на своем языке. Возможно, они заметили перемену судьбы и надеялись получить свободу, перейдя на сторону победителей. Но враги не понимали, что им говорят, и вновь заработали ножами и дубинками, пока на борту галеры не осталось ни одного человека, кроме тех, кто захватил ее.
Лежа связанным вместе с другими пленниками, Стефан видел в тусклом свете факелов, как люди, обманом захватившие "Весеннюю Розу", перетаскивают на берег все их имущество и ценные подарки, предназначенные для главного вождя варваров, их конунга. Слышался хриплый хохот разбойников и их проклятья, похожие на собачий лай. При этом Стефан заметил, что их наречие отличается от знакомому ему от северян, приплывавших торговать в Агайю. Те даже на своем родном языке, весьма неблагозвучном, умудрялись говорить складно и красиво. Эти же, казалось, и друг друга понимали с трудом, проглатывая окончания слов и склеивая их между собой - так, как обычно разговаривают рабы и необразованная деревенщина.
- Скорей, скорей!.. Эй, не уроните сундук... Тяжелый, змей! Эй, да тут золотишко! И здесь тоже!
- А в этом что - тряпки, что ли? Ну, эт-то нам без надобности, если Бирге не захочет красивый плащик.
- Это царский пурпур, - сквозь зубы прошипел Стефан, глядя, как грязные лапы разбойников хватают и мнут драгоценную ткань.
Один из разбойников, самый высокий и плечистый, заросший как медведь, обратил внимание на пленника, говорящего на правильном северном наречии. Подтащив поближе сундук с драгоценностями, гордо уселся на него и ткнул в Стефана пальцем:
- Ты! Где ты выучил наш язык? Откуда вы родом? Идут ли за вами еще корабли? Говори, а то обожгу! - главарь угрожающе взмахнул факелом, от которого во все стороны полетели искры.
У Стефана вертелось на языке множество колкостей, которые так и хотелось запустить под шкуру этому неотесанному кабану. Но, к сожалению, не от него одного зависело, что говорить. Глава агайского посольства, Деметрий Ликарис, принял разговорчивость врага за готовность вести переговоры, и Стефан нехотя перевел его слова:
- Мы - мирные люди, послы из Великого Царства Агайского, что лежит в южных морях. Наш царь, да пошлют ему Боги долгие дни, послал нас с подарками в Сванехольм к вашему конунгу. Если вы - его воины, вы должны проводить нас к нему, не учиняя насилия.
Едва он договорил и смолк, предчувствуя неладное, как главарь вскочил с сундука и схватил топор с диким воплем:
- А-а, к конунгу вас проводить? Не дождетесь! Я здесь конунг, я - Бирге Большой Топор, хозяин тех, у кого нет хозяев! Мне не хватало лишь корабля, чтобы стать хозяином морей, а вы подарили мне его, и впридачу столько золота, что я смогу жить лучше любого ярла! И никто не найдет нас на этом дальнем острове, и не заставит платить вейцлу конунгу в Сванехольме!
Главарю вторил хохот разбойников, уже внимательно осматривающих "Весенюю Розу".
- Неуклюжа будет красотка! Весла сделаны не по-людски, форштевень низкий.. Не для наших морей такой корабль, Бирге! - критически переговаривались они.
- Нам лишь бы выбраться с острова, а там в первом же городе купим столько драккаров, сколько нет и в Сванехольме! - отмахнулся главарь. - А вот этих лучше убрать, раз от них больше ничего не получишь.
С этими словами он одним ударом топора отрубил голову Ликарису. Стефан в ужасе зажмурился, когда ему на щеку брызнула струя крови. Не глядя, он понимал, что такая же участь постигла и других его бывших товарищей. Он стиснул до боли связанные за спиной руки и застонал, ожидая, что холодное лезвие вот-вот ударит и по его шее, но этого не произошло. Вместо этого Стефан почувствовал пинок под ребра и бессильно вытянулся, уже ничего не желая и даже не реагируя на боль.
- А ты, болтливый мальчишка, поживешь еще немного! - прорычал голос, в котором Стефан узнал главаря. - До рассвета, чтобы я мог увидеть, как побледнеет твое личико! Надеюсь, ты не подохнешь со страху прежде, чем мы приготовимся отплыть.
Стефан открыл глаза и увидел камни, залитые кровью на много шагов вокруг, и разбойников, утаскивающих обезглавленные трупы. Потом медленно усмехнулся, увидев над собой массивную фигуру главаря.
- Ты не викинг! - с ненавистью выплюнул ему в лицо Стефан, наконец, переведя дыхание после удара. - Ты даже корабль не можешь построить сам, только и годишься, чтобы заманить чужой гибельными огнями. Тебе же не покинуть этот остров, вот ты и захватил "Весеннюю Розу", чтобы снова разбойничать на море! Но не радуйся, вас всех рано или поздно бросят за борт, чтобы вами отравились акулы, свиньи вы подлые!
Стефан не надеялся уже ни на что, но даже перед верной гибелью не мог удержать свой длинный язык на привязи. И теперь почувствовал что-то вроде удовлетворения, когда главарь яростно заревел и махнул рукой своей банде убираться прочь, чтобы те не услышали насмешек пленника.
- Смотри, смотри, щенок! Вот уже восходит солнце! Что скажешь: видишь ли ты в его лучах свою смерть?
А рассвет на безымянном северном острове действительно был изумительно хорош. Даже сейчас Стефан, подняв глаза к небу, лишь бы не видеть оскаленную рожу главаря, невольно засмотрелся на небо, куда прежде не очень-то часто поднимал глаза. Утренняя заря занималась не в какой-то одной части неба, а охватывала его целиком, широким кольцом, багряно-розовым, как покрывало невесты. Небо превратилось в исполинский пожар, горело и переливалось всеми оттенками пламени, и море тоже окрасилось розовым, как будто две стихии отражали друг друга, как зеркала. И на этом розовом море Стефан первым разглядел черную точку, вначале маленькую, как игрушечная лодочка, затем все более заметную по мере приближения.
- Нет, мерзейший вождь подлейших рабов! Я вижу в солнечных лучах твою смерть, если на свете есть справедливость! - молодой агайец рассмеялся в лицо оторопевшему главарю разбойников, хоть смех походил на истерику.
Тут солнце окончательно поднялось над морем, и то сделалось светлым и прозрачным, как стекло. Теперь уже все увидели большой драккар, спешащий, раздувая широкий парус, прямо к Ледяному Острову. На его носу выстроился отряд воинов в полном вооружении...
Вермунд, сын Стирбьерна, нарочно рассчитал время, чтобы подойти к Ледяному Острову именно на рассвете: от людей, слышавших рассказы отца и его спутников, он знал, что в это время остров особенно красив. Хотя сам Вермунд не бывал здесь раньше, однако мореходное умение викингов было у него в крови, и "Молот Тора" точно пришел в то время, когда горные вершины острова окутались прозрачными розовыми плащами поверх белизны нетающих снегов.
Но, стоило викингам увидеть колышущиеся на волнах трупы и услышать страшные крики на берегу, как от их благодушия не осталось и следа. В несколько мгновений они приготовились к бою и бросились на берег, едва драккар встал рядом со злополучной "Весенней Розой". Молодому вождю не нужно было спрашивать, что произошло.
- А, вот как: на острове моего отца завелись разбойники! - рычал он, первым же ударом разрубив секирой главаря от головы до бедер. - Позор Земли Фьордов, воры, оскверняющие землю и море! Идите к Хель, пусть утопит вас в ледяной реке!
Викинги плотным клином врезались в толпу разбойников, а те, ошеломленные их внезапным появлением и гибелью вожака, редко могли оказать настоящее сопротивление. Были, впрочем, и те, кто решил продать жизнь подороже, они дрались, как загнанные крысы, и не один викинг был ранен в том бою. Но большинство были явно испуганы, и охотно просили бы пощады, если бы был шанс ее получить.
- Пощади нас, господин! - все-таки взмолился один разбойник, падая на колени перед Вермундом и протягивая к нему руки. - Мы не хотели зла, мы просто бедные люди, у нас ничего нет, даже корабль наш разбило штормом, а построить новый мы не могли... Мы просто хотели жить!..
- Иди к Хель! - повторил юноша, снося ему голову. - Жить вы не умели, сумейте хоть умереть!..
Тем временем всеми забытый Стефан горящими глазами наблюдал за битвой. Он вертелся, как уж, жалея, что не может сам принять в ней участие, отомстить за погибших товарищей. Но вот возле него рухнул убитый разбойник, все еще судорожно сжимавший в руках копье. Извиваясь и ползая вокруг, Стефан кое-как сумел перепилить связывающие его ремни о его наконечник и, схватив копье, бросился в бой.
И вскоре все кончилось. Разбойники с Ледяного Острова были так же мертвы, как и истребленные ими южане. В короткой, но жестокой стычке с ними погибли четыре викинга, и более десятка были ранены. Уцелевшие расхаживали по усеянному трупами берегу, оказывая товарищам необходимую помощь. И только тут заметили, что среди них все это время дрался чужой.
- Хо, чужеземец! Откуда это ты взялся? Мы думали, что эти свиньи перебили всех, - произнес Вермунд, снимая шлем и утирая пот со лба. Он, не задумываясь, протянул руку черноволосому безбородому незнакомцу, хоть и не очень-то надеялся, что тот поймет.
Но тот, к его удивлению, ответил довольно чисто на наречии племени фьордов:
- К сожалению, я один остался из всех, кого послал мой царь для переговоров к конунгу Земли Фьордов! Вон там, в сундуках, лежат сокровища, что мы везли, а на берегу стоит наша галера, что, по-видимому, и была им нужна. Но я бы с удовольствием отдал все это, чтобы мои спутники были живы...
Говоря так, Стефан не забывал приглядываться к новым знакомым, и открытое смелое лицо рыжеволосого юноши вызвало у него симпатию сразу. Да и вся его команда, хоть и обладала грубоватыми манерами, привычными для моряков, казалась достойной уважения. Это были настоящие воины, ничем не похожие на недавних грабителей, пусть свирепые в бою, но привыкшие полагаться на себя и ни перед кем не сворачивающие с дороги. Поэтому Стефан решил довериться своим спасителям. Впрочем, ему и не оставалось ничего другого.
Вермунд вдруг рассмеялся и хлопнул агайца по плечу так, что тот даже пошатнулся.
- Посланец к конунгу, говоришь? Если так, тебе еще раз повезло, ведь я - пасынок Ульва Черного, конунга Земли Фьордов, и отсюда иду прямо в Сванехольм. Так что ты еще сможешь передать свои подарки по назначению. Хоть и жаль, конечно, что мы не успели спасти твоих товарищей...
Стефан выслушал его, не слишком удивившись: он уже догадывался, что юноша явно моложе него, пришедший на богато отделанном корабле, наверняка сын большого вождя, коль скоро уже имеет собственный корабль и людей. В особенности же Кейрона порадовала возможность все-таки добраться до Сванехольма. Оттуда уже можно будет найти корабль, идущий к Тысяче Островов.
- Благодарю тебя за все, доблестный вождь, - учтиво произнес он. - Меня зовут Стефан из семейства Кейрон, родом из далекой Агайи.
- Я - Вермунд, сын Стирбьерна, из рода Асгейра Смертельное Копье, - ответил молодой викинг. - И не благодари меня. Мне было в радость покончить с этими бесчестными тварями. Ледяной Остров открыл мой отец, и не для того, чтобы на нем селились воры и убийцы... Свен, Кари, все ли забрали на "Молот Тора"?
- Все готово, Вермунд, - отозвался один из викингов, только что приладив на место крышку сундука, почти оторванную разбойниками.
- А... - начал было Стефан, живо заинтересовавшийся услышанным от нового знакомого перечнем труднопроизносимых имен. Ему хотелось узнать, в каком все-таки тот родстве с конунгом, и что за род Асгейра такой, но на первых порах решил быть сдержаннее и спросил о другом: - А как же "Весенняя Роза"?
Вермунд взглянул в сторону опустевшей галеры.
- Сжечь, - после минутного колебания сказал он. - У меня не хватит людей вести два корабля. К тому же, это южный корабль, он не выдержит нашего моря. Нос и корма низкие, весла расположены неправильно. Его не переделаешь в драккар.
Спустя минуту огонь охватил злополучную "Весеннюю Розу", а с ней и тела погибших викингов. Убитых разбойников же бросили в море. Они не заслуживали погребения.
Стефан долго смотрел, нахмурившись, как сгорает его последняя связь с Агайей. Наконец, повернувшись к викингам, проговорил с наигранной веселостью:
- Ну что же, господин Вермунд, возьмешь меня на свою галеру?
Он не сразу понял, почему среди воинов воцарилось мрачное молчание, и все они, недобро поглядывая на чужеземца, старались отойти прочь, оставив его наедине с вождем. Тот же весь напрягся, словно получил смертельное оскорбление, и сильно покраснел - как будто огненная краска хлынула с его волос в лицо.
- Галера? - очень тихо переспросил он. Ты назвал "Молот Тора" галерой? Той, где весла вращают рабы, прикованные цепями?
Эта реакция была столь внезапной, что Стефан вначале не понял, что случилось. Затем решил, что неправильно выразился на чудовищно трудном местном наречии. Варвары обидчивы, как дети, с ними надо все время выбирать выражения...
- Но разве твой корабль направляется не движением весел? - спросил он с притворным недоумением.
Вместо ответа Вермунд ухватил его за руку и почти протащил последние несколько десятков шагов, пока они не поднялись по сходням на борт "Молота Тора". Там уже занимали свои места на скамьях викинги. Оружия и доспехов при них больше не было, но сложено так, чтобы легко достать при необходимости, да и щиты, украсившие борта, говорили сами за себя.
Дав агайцу время разглядеть корабль, рыжеволосый викинг сурово произнес, нависая над ними, так как был выше на целую голову:
- На таком же драккаре, как этот, носившем то же имя, мой отец Стирбьерн, победитель Золотой Змеи, прошел через Пояс Льдов и открыл большую землю за морем, населенную краснокожими людьми. Когда придем в Сванехольм, спроси об этом мою мать, она сама родом из того края. С ним был хирд свободных викингов, цвет Земли Фьордов почитал за честь вращать весло на драккаре Стирбьерна. Мой отец способен был вращать пару весел сразу, что под силу лишь немногим; даже я пока еще не набрал такой силы. А ты говоришь, что это - дело для прикованного раба! Не будь ты чужеземцем, не знающим наших обычаев, я бросил бы тебя за борт.
Встряхнув его, молодой вождь ушел прочь, став к рулевому веслу. А Стефан, на которого больше никто из викингов не обращал внимания после полученной отповеди, подумав, отправился на корму, улегся на скамью, поставленную для отдыха и, накрывшись плащом, немедленно заснул. У него болело все тело от усталости и от ударов, и сейчас было не до обидчивых варваров с их своеобразными традициями.
Глава 3. Среди викингов
Но Стефан Кейрон был не из тех, кого можно смутить надолго. Уже на следующий день, дождавшись, когда Вермунд, устав, передал рулевое весло другому викингу, а сам прилег на корму отдохнуть, молодой агайец был тут как тут. Отчасти по собственному любопытству, отчасти из-за необходимости провести некоторое время среди викингов, он стремился получше узнать новых знакомых. Прежде всего он извинился за невольное оскорбление со всем красноречием, возможным для выпускника риторической школы.
- Я же сказал - ты, как чужеземец, не виноват, что не знаешь наших обычаев, - повторил Вермунд, ложась на скамью. - Но будь осторожен, не скажи при моих родичах того, что превратит их в берсерков.
- А ты расскажи мне о них, чтобы я знал, чего остерегаться! Должен же я знать, кому дарить подарки, - непринужденно предложил Стефан.
В ответ молодой викинг широко зевнул, явно не испытывая большого желания рассказывать, но, видя, что иначе от настойчивого гостя не избавиться (разве что вправду за борт), лениво проговорил:
- Конунга Земли Фьордов зовут Ульв Черный, сын Харальда. Он второй муж моей матери, королевы Одинисы. У них есть свой сын, Сигвальд, ему сейчас одиннадцать зим. Кроме них, есть еще вдовствующая королева Ингрид...
- Подожди, благородный Вермунд! - воскликнул Стефан, торопливо занося в свой свиток эти трудные имена. - Значит, ты - сын королевы, но не конунга? Твоя мать раньше была замужем?
- Она была женой великого Стирбьерна, самого доблестного воина Земли Фьордов, - с очевидной гордостью ответил юноша. - Я родился после гибели отца, и мне сперва хотели дать его почетное имя. Но бабушка Ингрид сказала: "Не только его отец пал в войне с нечистью, почему же мальчик будет носить имя только одного из многих погибших?" И меня назвали Вермунд - "Выкуп войска", чтобы заменить под солнцем тех, кто поднялся в Вальхаллу.
"Что за варварские имена!" - хотел было воскликнуть Стефан, но вовремя прикусил язык, отчасти опасаясь вновь разозлить вспыльчивых викингов, отчасти же припомнив, что и в его родном краю, на Тысяче Островов, в древности тоже принято было давать детям значащие имена, и многие герои прошлого носили то имя, что подходило им наилучшим образом.
Вместо этого он лишь осторожно заметил:
- Мудрая у тебя бабушка. Только я уже запутался, по какой линии она тебе ею приходится?
- На самом деле она мне, конечно, не бабушка, - объяснил молодой викинг. - Она - вдова Харальда конунга, дяди моего отца, и трое ее сыновей погибли во время Зимы Йотунов, осталась только дочь, моя тетка Фрейдис. Но она по-прежнему королева, и Ульв конунг почитает ее как родную мать.
- Угу, - промычал через некоторое время Стефан, совсем сбитый с толку от подробных жизнеописаний потомков Асгейра, их деяний и родственных связей. Удивительно, как сами северяне помнят, кто у них кем приходится! Агайец не был уверен, что все правильно записал в своем свитке, голова начала болеть от трудных имен. Между тем, к их разговору присоединились и викинги с ближайших весел, слышавшие, о чем их вождь беседует с чужеземцем. Они принялись подсказывать наперебой, радуясь неожиданному развлечению во время своей монотонной работы.
- Так ты говоришь - отец нынешнего конунга привез свою жену из страны франков? И она так хорошо освоилась, что из пленницы стала королевой? - с любопытством переспрашивал Стефан.
- Нет, нет! - засмеялся один из викингов, сидевших на веслах, по имени Торкель. - С юга он привез пленницу, что родила ему Ульва, нынешнего конунга. Никто, конечно, того не помнит, но старики говорят, что та женщина была мала ростом и черноволоса, и от нее-то Ульв конунг унаследовал черные волосы. А госпожа Ингрид - настоящая уроженка Земли Фьордов.
Ошибка молодого агайца развеселила и других викингов.
- Ха-ха! Ты уж смотри, чужеземец, не скажи такого при конунге и его гостях, на свадьбе нашего вождя! Не то, пожалуй, решат, что ты простудил голову на холодных морских ветрах... Поучи как следует свой список рода Асгейра, пока мы вращаем весла!
И викинги, что слышали, о чем идет речь, долго хохотали, едва не падая со скамей, пока с передних весел на них не закричали, что они сбивают ритм.
Стефан, нечаянная причина столь бурного веселья, засмеялся вместе со всеми, считая нужным ладить с попутчиками, как подобает хорошо воспитанному человеку. Он присел на корточки возле растянувшегося на скамье Вермунда и весело проговорил:
- Благодарю тебя и твоих воинов, сын Стирбьерна, за то, что позволили мне узнать больше. Постараюсь не ударить в грязь лицом перед твоей благородной родней. Тем более что я кое-что слышал раньше о твоем отце. Еще до моего рождения викинги устраивали набеги на царства Тысячи Островов, и в тех историях звучит и его имя. Я только сейчас сообразил, о ком идет речь.
- Это было задолго до его похода к Земле Закатного Солнца, - подтвердил Вермунд, зевая, однако выглядя польщенным. - А сейчас я хочу спать. Сделай одолжение, не трещи пока что, точно стая сорок...
С этими словами рыжеволосый викинг завернулся в плащ, улегся поудобнее на твердую скамью и сразу заснул.
А Стефан, вполголоса назвав его на своем родном языке варваром, ушел прочь, к мачте, чтобы в тишине проверить и дополнить свои записи.
В течение долгих последующих дней ему больше ничего другого и не оставалось делать. "Молот Тора" неуклонно продвигался вперед, но агайец, как гость, не принятый в дружину, не имел права вращать весло. Так что он мог сколько угодно беседовать с викингами, когда те отдыхали по очереди, заносить полученные сведения в свой весьма объемистый свиток, да смотреть на море, весьма бурное в эти дни, хоть и не штормовое. К счастью, судя по видимому вдали гористому берегу, они шли уже вдоль обитаемых земель. Иногда навстречу "Молоту Тора" попадались другие драккары, и даже несколько сразу, но, разглядев, с кем имеют дело, на них поднимали белый щит и уступали дорогу. Их присутствие тоже указывало на скорый конец пути.
И еще одно обстоятельство, изрядно смущавшее потомка Кейронов, помогало отсчитывать дни пути. Дело в том, что у него изрядно отросла борода, вопреки всем агайским канонам красоты, и не было возможности от нее избавиться. Все бритвы погибли вместе с "Весенней Розой", а спрашивать их у викингов было бессмысленно: вряд ли эти длинноволосые заросшие люди знали, что это такое. Ножом же было проще срезать себе подбородок или кусок щеки, чем черную густую щетину. И вот, разглядывая свое отражение в чашке с водой, Стефан, одетый для тепла в пришедшуюся по росту запасную одежду одного из викингов, печально размышлял: имеет ли он, с бородой и в шкурах, право называться цивилизованным человеком, или сам уже наполовину превратился в варвара?
Зато викингов, похоже, очень веселила перемена, произошедшая с его лицом. То один, то другой отпускали шуточки по этому поводу. И даже сам Вермунд со смехом заметил в один из первых дней:
- Вот теперь ты больше похож на настоящего мужчину! А я еще сперва удивился: почему у тебя нет бороды, ты ведь старше меня.
- У нас в Агайе говорят: чтобы называться мужчиной, желательно иметь в голове побольше, чем на лице! - тут же нашелся Стефан, уверенный, что уж в остроумии-то его не превзойти ни одному варвару, даже самому красноречивому.
К счастью, викинги все же умели понимать дружеские шутки, не хватаясь за мечи и топоры. Так что их общество вскоре сделалось интересно агайцу, любившему заводить новые знакомства.
Когда, по словам путешественников, оставался всего один день пути до Сванехольма, столицы Земли Фьордов, внезапно налетела снежная буря. Небо заволокло густой черной пеленой, крупные хлопья снега падали непрерывно, поглощаемые разбушевавшимся морем. Было трудно что-либо разглядеть и на несколько шагов впереди. Стремительный порыв ветра разорвал парус пополам прежде, чем его успели убрать. Волосы и одежда викингов быстро покрывались инеем. Обледеневшие весла двигались с трудом.
- Вермунд, давай пристанем к берегу, переждем метель! - крикнул молодому вождю Свен, его бывший воспитатель.
Но Вермунд встряхнул головой, так что мокрые волосы хлестнули по лицу, как сосульки.
- Нет! Мой отец никогда не уклонялся ни от битвы, ни от непогоды, и я не стану! Да поможет нам великий Тор! Вперед, викинги!
Он еще кричал своим людям, судя по всему, что-то ободряющее, но почти все слова относил ветер. Вдруг его взгляд упал на Стефана, что примостился у статуи бога, в относительном затишье. У теплолюбивого агайца зуб на зуб не попадал от холода, и он едва понял, когда Вермунд схватил его за плечо:
- Сможешь грести? Бери весло и вращай, как все! Скорей!
Оторопевший Стефан скорее догадался, чем почувствовал, как его усадили на место одного из убитых разбойниками викингов и втиснули в руки тяжеленное весло. В другое время он бы энергично воспротивился такому насилию, но сейчас настолько оцепенел от холода, что ему все стало безразлично. А вслед за тем в голову пришла дерзкая мысль: "Ну и что, хоть согреюсь", когда с удивлением заметил, что весло, хоть и весит, как целая дубовая колода, все-таки движется в его руках, а сами руки еще не оторвались.
Совсем рядом с бортом драккара поднимались зыбкие водяные горы, любая из которых легко могла поглотить его. И все-таки "Молот Тора" успевал каждый раз проскочить за мгновение до того, как на него обрушится ревущее чудовище. Но он двигался не сам по себе, но повинуясь усилиям кормчего и гребцов. И Стефан, спеша успевать за слаженными усилиями викингов, ощущал свою сопричастность их труду. У южанина бешено колотилось сердце, руки отнимались при каждом повороте весла, но он чувствовал себя частью большой силы, смело бросающей вызов жестокому северному морю. Когда-то, маленьким мальчиком, он видел, как царские воины тушили горящий дом - одни смело входили под готовую рухнуть крышу, вынося людей и вещи, другие поливали водой, третьи разрушали постройки вокруг, чтобы огонь не перекинулся на них. Такими сильными, ловкими и бесстрашными показались тогда эти маленькому Стефану эти люди, бестрепетно играющие с опасной стихией, будто с котенком! Здесь была вода вместо огня, и все-таки он вновь переживал то же чувство, но уже по-другому: теперь он сам был одним из этих людей, что в детстве казались похожими на сказочных великанов. Это было совсем особенное чувство, вряд ли понятное цивилизованному человеку, живущему в покое и неге, - так подумалось Стефану. Сейчас он готов был понять, что, по рассказам, северные варвары шли в смертельный бой с песней...
Утро, непривычно тихое после штормовой ночи, он встретил с содранными до крови ладонями и смертельно усталым, впрочем, как и все. Но зато викинги теперь, к удивлению агайца, стали считать его вполне своим после того, как он вращал весло вместе с ними. За все утро ни один не назвал его чужеземцем, и тон шуток изменился - теперь к нему обращались как к человеку, который безусловно все правильно поймет и, ни в коем случае, не будет оскорблен дружеской подначкой. И сам Вермунд, к его удивлению, взглянув на израненные руки Стефана, вместо ожидаемых насмешек над изнеженным южанином, сочувственно заметил:
- Мне пришлось дать тебе весло, потому что в такую бурю нужны все силы. Но, может быть, это и к лучшему, хоть наш труд тебе пока непривычен. Теперь ты настоящий викинг, как любой из нас, и, если тебе будет угрожать опасность, мы все охотно поможем тебе.
Чувствуя на себе взгляды новых товарищей, Стефан сказал, чуть не впервые в жизни чувствуя себя пристыженным:
- Да будет тебе, сын Стирбьерна! Хоть мне и довелось этой ночкой поработать, как рабу на галере, но мне ничуть не жаль своих рук.
Вермунд одобрительно хлопнул его по плечу, пока Кари перевязывал молодому агайцу руки, смазав их какой-то едкой мазью. Затем, когда все было сделано, достал из своих вещей две золотые подвески в виде оленей и положил поверх бинтов:
- Надеюсь, этот подарок поможет вылечить твои руки, викинг. А конунг в Сванехольме, вероятно, захочет одарить тебя еще, узнав твою историю.
- Быть твоим воином - большая честь для меня, Вермунд, сын Стирбьерна, - на сей раз в словах южанина, вспомнившего свое недавнее дикое и прекрасное ощущение сопричастности к этому войску варваров, не было насмешки.
Сванехольм-фьорд был весь занят кораблями - всюду, куда ни кинь глаз, покачивались на волнах, обсыхали на берегу их длинные тела из сосновых досок, яркими цветами реяли на ветру паруса, красовались невообразимые носовые фигуры. Изрядная часть флота Земли Фьордов собралась здесь.
Когда "Молот Тора" причалил к одному из немногих свободных мест на скалистом берегу фьорда, его уже заметили. На берегу их встречали много людей, еще больше толпились позади, там, где крутая тропинка вела вдоль берега к усадьбе, окруженной деревянным частоколом. Озирая людей любопытствующим взглядом, Стефан пытался определить, кто есть кто. Так, с длинными волосами, при оружии, хорошо одетые люди - это, конечно, викинги, те, что попроще - бонды, простолюдины, а коротко стриженные, в одеждах из некрашеного полотна - рабы. Но где же главный признак воинов Земли Фьордов, каким его пугали с детства?
- А как же рога на шлемах? - прошептал агайец, видя среди встречавшихся викингов некоторых, облаченных в доспехи; но и на этих шлемы были гладкие, без всяких рогов.
Спросил он у Вермунда, но молодой вождь уже перескочил борт драккара и прыгнул на берег, так что ответил за него Кари:
- И совсем мы не носим рога на шлеме постоянно! Если ты весной соберешься с нами в поход, увидишь, как перед его началом конунг принесет жертвы в Священной Роще; вот тогда его дружина будет молиться Одину об удаче в ритуальном снаряжении. Но таскать рога в бою, если ты не лось и не бык? Нет уж, благодарю!
Стефан поспешно отвернулся, чувствуя досаду, что все еще очень мало знает о новых знакомых; но, не показывая своих чувств, фыркнул, изображая сожаление:
- Как жаль! А я собирался, если придется, забодать парочку врагов...
На самом деле он все еще не был уверен, так ли хочет оставаться среди северных варваров и вести их грубую и жестокую жизнь в краю, где лето холоднее южной зимы. При первой возможности агайец был намерен вернуться на родину. Но от новых уз, по обычаю викингов соединивших его с ними, не спешил отказываться. Их поддержка могла пригодиться чудом уцелевшему послу в чужой стране.
После ночной бури люди Вермунда все были измучены, иные, спустившись на берег, едва стояли на ногах. Но, когда рабы подали каждому викингу по ковшу подогретого пива, усталые мореплаватели еще смогли осушить их, не пролив ни капли. Постарался и Стефан не отстать от других, хотя протянутый ему деревянный ковш с лошадиной резной головой оказался страшно тяжелым, а непривычно горький вкус ячменного напитка заставил поморщиться. Чувствуя на себе взгляды новых товарищей, агайец подумал, что это еще одна проверка, и постарался их не разочаровать.
Неожиданно послышался гулкий собачий лай, и на причал выскочил огромный пес, длинноногий и лохматый, весь заросший жесткой шерстью, серой с рыжими подпалинами. Виляя хвостом и хлопая большими ушами, он промчался сквозь расступившуюся толпу и бросился на грудь Вермунду, затанцевал на задних лапах, пытаясь лизнуть в лицо. Вслед за псом по живому коридору промчался мальчик-подросток, черноволосый и смуглый, и тоже бросился навстречу вождю.
- Вермунд! Наконец-то! Я первым сказал, что это ты! - воскликнул мальчик, вместе со своим псом наскакивая на юношу, так что человека послабее такой двойной напор наверняка сбил бы с ног. Сын Стирбьерна, однако, даже не покачнулся.
- Сигвальд! И Варди тут как тут! - засмеялся он, одной ладонью ероша смоляные гладкие волосы мальчика, а второй - колючую холку огромного пса. - Ну, пустите же нас домой! Конунг уже, верно, ждет, и мама тоже.
- И еще половина Земли Фьордов! - добавил мальчик, стараясь не отставать от старшего брата. - Почти все ярлы собрались на твою свадьбу.
- Я видел у причала корабли.
- Вчера приехала из Идре-фьорда тетя Фрейдис с Ингваром ярлом и Хельги. Они сейчас с бабушкой. А еще, - Сигвальд понизил голос, оглядываясь на идущих следом викингов. - Сольвейг через две ночи будет здесь. Вчера прискакал гонец с дороги. Мы уже волновались, что ты вернешься позже нее.
- Я никогда не опоздаю встретить свою невесту! - с гордой улыбкой ответил Вермунд.
Так вернувшиеся путешественники приблизились к дверям усадьбы. На пороге их встретили богато одетые мужчина и женщина, а за их спиной виднелось полная народа зала. Мужчина, крепкий и коренастый, с уже заметной проседью в не по-северному черных волосах и бороде, был одет в алый праздничный наряд, с золотой крылатой короной на голове. Женщина, рядом с ним, тоже увенчанная короной, маленькая и тонкая, черноволосая, имела необыкновенно смуглую, цвета полированной бронзы, кожу, непохожую ни на кого из виденных прежде. Хорошо, что Вермунд предупредил Стефана прежде, что его мать, королева Одиниса, происходит из неведомого краснокожего народа с Земли Закатного Солнца, не то молодой агайец уставился бы на нее, как на единорога, не скрывая своего крайнего удивления. Теперь же сумел приветствовать конунга с супругой по обычаям новых знакомых.
Что примечательно, у викингов не обнаружилось никаких церемоний приветствия, что в ходу были у жителей цивилизованных царств на юге. Конунг сам вышел навстречу прибывшим, а те всего лишь кивнули ему головами, скорее в знак внимания, чем истинного почтения. И все принимали это как должное.
- Привет тебе, Вермунд, - произнес Ульв конунг. - Удачным ли было плавание? Мы не поверили, когда Халльдор увидел тебя с Дозорной Скалы.
Стоявший за спиной конунга высокий светлобородый воин широко ухмыльнулся.
- По вам было видно сразу, что вы не укрывались от вчерашней бури. Будь это двадцать зим назад, только Стирбьерн мог бы прийти на драккаре без паруса, с обледеневшими веслами, а теперь это можешь быть лишь ты, родич Вермунд. Верно ли я говорю, госпожа?
Стоявшая рядом с конунгом женщина кивнула, не отрывая глаз от старшего сына, вокруг которого все так же крутился младший брат со своим псом. Потом осторожно освободила руку из ладони мужа, шагнула к Вермунду и уткнулась лицом ему в грудь.
- Благодарю Богов, вернувших тебя мне! - проговорила она гортанным, немного хриплым голосом. - Счастье женщины - когда ее семья находится в сборе, у родного очага. Когда женишься на своей Сольвейг - Солнечной Песне, хоть иногда дари ей такое счастье, сын! А мы уже готовим для вас большой пир.
- Сначала баня, а потом уже пир, - вмешался Ульв конунг. - Я велел затопить баню, и скоро она будет готова. Вам надо согреться после плавания.
С этими словами Ульв Черный обвел внимательным взглядом продрогших, измученных спутников Вермунда, и тут заметил среди них незнакомца.
- А это кто - твой гость или пленник? - осведомился он у Вермунда.
- Ни тот, ни другой! - отозвался молодой вождь. - Стефан из благородного агайского рода Кейрон теперь викинг, как и мы; он вместе с нами вращал весло "Молота Тора" во время бури. Он один уцелел из посольства своей страны; остальных убили разбойники на Ледяном Острове, открытом моим отцом. Стефан привез тебе подарки от царя Агайи, конунг.
- Об этом позже, сейчас ступайте в баню, - распорядился Ульв, глядя, как рабы вносят в дом сундуки с драгоценными сокровищами юга - бывшим грузом злосчастной "Весенней Розы".
Баня на севере оказалась невероятно жаркой и душной, в раскаленном воздухе слоями плавали черные клубы выходящего из печи дыма. Стефан огляделся в ужасе, чувствуя себя попавшим в пасть огнедышащего чудовища, а вслед за тем закашлялся, наглотавшись дыма. Только поэтому он не мог немедленно выкрикнуть проклятье варварскому орудию пытки, тщетно разевая рот, чтобы глотнуть воздуха. Точно в бреду, агайец видел, что его новые товарищи, казалось, совсем не страдают здесь; напротив, они смеялись, плескаясь водой из ковшей и хлеща друг друга вениками, будто в какой-то невероятной разновидности сражения! Стефан заподозрил, что они разом сошли с ума от жары. Сам он не в состоянии был сопротивляться, когда его облили сперва горячей, потом обжигающе холодной водой, и принялись чем-то растирать; он лежал на лавке и задыхался, как рыба на берегу.
- Варвары, свирепые варвары! - еле слышно шептал он по-агайски. - Дайте мне выйти отсюда живым, а я напишу о вас все... так что ни один человек больше не захочет связываться с вами!
Наконец, пытка кончилась, и спустя какое-то время Стефан понял с изумлением, что и вправду чувствует себя лучше. Как ни трудно было их пережить, но именно дым и кипящая вода, возможно были нужны, чтобы прогнать не только с поверхности кожи, но словно бы из самых костей грязь долгого пути и холод недавней снежной бури.
- Ну вот, теперь можно и к конунгу на пир! - объявил один из викингов, Гудбруд, с которым Стефан нередко беседовал во время плавания.
- Не верится, что у вас здесь все делается так просто, - признался Стефан, не без труда натягивая длинную вышитую льняную рубашку, что были приготовлены для прибывших, в комплекте со всей необходимой одеждой. - Не только семья конунга, но и вы, простые воины, свободно пируете за его столом...
- Это еще что! Посмотришь, что будет на свадьбе Вермунда - тогда весь Сванехольм будет праздновать в усадьбе конунга целую неделю! - усмехнулся викинг. - А что, в Агайе не так?
- Нет, - признался Стефан, пристегивая подаренных Вермундом золотых оленей к вороту своего нового зеленого плаща. - У нас только в легендах о старых временах говорится о царях, что угощали за своим столом тысячи воинов, а потом сами вели их в бой. Считается, что раньше люди были примитивны и не имели твердой власти. Теперь царь-автократор не обязан заигрывать с народом, как новый сотник среди незнакомых воинов. На царя смотрят, как на солнце - он слишком высоко, чтобы беседовать с ним запросто. Если кто-то из людей хочет о чем-либо просить царя, он делает это не сам, а через чиновников и советников, имеющих право докладывать царю.
- Вот какие на юге обычаи! - удивленно усмехнулся Гудбруд, вместе со Стефаном догоняя своих. - Ну тогда я думаю, ты не захочешь возвращаться туда, останешься с нами. Наши порядки справедливее!
Глава 4. Предзнаменования
В усадьбе конунга угощали гостей, собравшихся почти со всей Земли Фьордов. По общему мнению, Сванехольм вполне вернул былое могущество после Зимы Йотунов, и теперь Ульф конунг угощал за своим столом не меньше людей, чем в свое время его отец, Харальд Победоносный. На драгоценных блюдах высились целые груды мяса и рыбы; шипя, пенились разливаемые в кубки мед и пиво. Целый десяток рабов понадобился, чтобы взгромоздить на стол запеченного целиком кабана с сохранившимся пятачком, ушами и закрученным хвостиком, так что он казался живым, точно Сэхримнир, вечно съедаемый и вечно бессмертный вепрь из Вальхаллы.
- Это Варди загнал его! - воскликнул Сигвальд, юный сын конунга, устроившись в дальнем краю стола с другими подростками, и под столом незаметно протягивая крупную кость своему псу, не оставившему его и здесь.
На почетном помосте во главе стола сидел в резном кресле Ульв конунг со своей супругой Одинисой и старой королевой Ингрид. Последняя сильно изменилась за годы, лишившие ее почти всей семьи. Лицо избороздили морщины, придающие сходство с обветренным ликом скалы, волосы под вышитым золотом покрывалом давно полностью поседели, а большие синие глаза сделались тусклыми. Однако ее высокая фигура держалась по-прежнему прямо, а в этот вечер, при встрече со своей дочерью Фрейдис и десятилетним внуком Хельги, старая королева улыбнулась впервые за долгое время.
- Спасибо тебе, дочка: ты знала, как его назвать! - проговорила она тихо, сдавленным голосом, глядя на красивого белокурого и ясноглазого мальчика. - Пока я жива, привози его в Сванехольм почаще...
Фрейдис, обнявшись с матерью при встрече, меж тем как ее муж разговаривал с конунгом, пообещала ей, стараясь отвлечь от печальных воспоминаний. Во время пира младший Хельги долго сидел на скамейке у ног бабушки, время от времени гладившей его волосы с нежностью, какой никто не мог предполагать в суровой королеве. Наконец, она вздохнула и отпустила мальчика к его сверстникам. Теперь Хельги о чем-то оживленно шептался с Сигвальдом, гладя растянувшегося под столом огромного пса эйринской породы.
Меж тем Вермунд, сев за столом рядом со своей матерью, по левую руку от конунга, коротко рассказал о своем плавании к Ледяной Земле и о сражении с разбойниками. Когда он сообщил об агайских послах и о спасении Стефана, взгляды присутствующих скрестились на том, и бывший посол, сидевший среди воинов Вермунда, четвертым от вождя, понял, что ему придется рассказывать варварам о своих приключениях.
- Я не слишком хорошо говорю на языке Племени Фьордов, - начал он с нарочитой скромностью, тем самым сразу позволяя оценить свое беглое произношение. Ну, а заинтересовать повествованием собеседника Стефану не приходилось учиться. Рассказывая, он порой увлекался и сопровождал свою речь выразительными жестами и выражением лица - слишком мало еще прошло времени, чтобы спокойно вспоминать о тех трагических событиях. Обращался он все время к Ульву, потому что тот был здесь главным и потому что черноволосый конунг, все время остававшийся сдержанным и учтивым, больше напоминал агайцу цивилизованного человека, чем большинство окружающих варваров. Но слышали рассказ Стефана все.
Закончив, он достал из сундука отрез драгоценной пурпурной ткани, той самой, на которую чуть не наложили лапу разбойники на Ледяном Острове.
- Наш великий царь посылает тебе, доблестный конунг, в знак дружбы! Такие одеяния может носить только сам царь и члены его семьи.
Ульв усмехнулся про себя, вежливо поблагодарив за подарок, вспомнив корабли с мехами, китовой амброй и моржовыми клыками, которые прошлым летом отправил к Тысяче Островов под предводительством своих сводных братьев, Халльдора и Карла. Неудивительно, что южане, любившие такие вещи, но не умевшие их добыть самостоятельно, решили заключить с северянами прочный договор...
- Я простой викинг и не привык к царским нарядам. Пусть королева Ингрид носит платье из пурпура - ее мудростью и силой уже много лет держится Земля Фьордов, - ответил конунг, передавая своей мачехе драгоценную ткань.
Потом, одну за другой, Стефан передал ему и другие драгоценные предметы: богато украшенное оружие и украшения, флаконы с ароматическими маслами, два больших бочонка с южными винами, и другие редкостные вещи. Среди них была даже искусно сделанная ветвь из чистого золота, с прозрачными, чуть звенящими листьями, и на этой ветви сидели серебряные птицы, поющие, если завести их специальным ключом. Эта диковинная вещь чуть ли не больше всего заинтересовала викингов; они долго разглядывали ее, передавая друг другу вокруг всего стола, пока конунг не велел унести. Та же судьба постигла и многие другие подарки, но изрядную их часть Ульв разделил между присутствующими, и при каждом подарке коротко сообщал о заслугах награжденного в последнее время. Наконец, он дошел и до Вермунда, подняв широкий золотой браслет, украшенный крупными рубинами.