Князь Гвоздилофф, импотент в третьем поколении, расслабленно наблюдал за танцующими.
Внезапно к нему подскочила юная мадемуазель Опрышкина, и, резвясь, потащила на болкон "дышатть воздухом".
Гвоздилофф пошел, отчасти мучимый очевидностью своего недуга, отчасти же - из любопытства.
На болконе Опрышкина схватила его за руку и томно прижалась к его плечу грудью 3го размера.
"Засиделась, дура, в деффках", - привычно подумал Гвоздилофф, но не отстранился, о чем потом очень жалел.
Опрышкина, между тем, прижималась все теснее и лепетала своим девичьим голоском о "красотах лун" и "парков мрачной дешевизне", явно чужое, и явно какого-то бездаря стишки.
Гвоздилов покачивал головой в такт, силясь разобрать, есть ли изменения в штанах или это опять геморрой дает себя знать. Пока что было не разобрать.
Наконец, юная кокотка приблизила свой ротик к его уху и прошептала:
- Давайте уединимся, мне так много нужно вам сказать!
- Ну к чему же непременно уединяться?
- Ах, ну какой же вы глупый! - в сердцах воскликнула она. - Ну хорошо, тогда просто дайте мне денег. Немного, у вас есть, я знаю. А мне надо, на аборт, вот!
И, в ужасе от того, что сказала, замерла.
- На аборт? А знает ли маменька?
Она лишь заплакала и побежала во тьму летнего сада. Через пять минут за ней пробежал поручк Р., а еще через две в саду объявилась дикая кошка и принялась орать.
-Тьху, нечисть! - произнес Гвоздилоф и пошел искать Александру Ивановну. В штанах у него напряженно зудело.
"Аборт, аборт, аборт!" - повторял он как мантру и сам себе удивлялся.
Ночь медленно уступала дню свои владения. Курс доллара держался на отметке $100/1 руб. четвертый месяц.
Водка была чертовски дорога.