Жила-была на свете маленькая фея... Вы, конечно, можете сказать, что: во-первых, фей на свете нет, а во-вторых, даже если они и есть, то зачем тогда писать про маленькую фею, ведь есть же вещи и посерьезней. На это я вам отвечу, что раз я пишу про фею, значит, они существуют, и еще,- неважно какая фея, большая ли, маленькая- важно то, что это фея. И в них надо верить, потому что это очень добрые, нежные и тонкие создания. Если же я кого-то не убедил, то пусть тот человек не читает этот рассказ, потому что больше я с ним не буду здесь разговаривать, а расскажу эту историю, произошедшую, между прочим, на самом деле в жизни, тем, кто знает, что феи есть на белом свете.
Так вот, жила-была на белом свете маленькая фея. Жилось ей очень плохо,- куда бы она ни залетела, в детскую ли комнату, или в кабинет взрослого человека, ее нигде не замечали. Может потому, что она была маленькой, а может и потому, что в нее никто не верил. Дети сегодня не верят в фей- родители их этому не только не учат, но и препятствуют изо всех сил, для них самое главное, чтобы дети выросли серьезными и важными людьми, которые будут сидеть в кабинетах и заниматься по-настоящему ВАЖНЫМИ делами, такими, какими занимаются сейчас они сами. А когда занимаешься ВАЖНЫМИ делами, то на фей не остается времени. А вы ведь знаете, что, если в фею не верить, то она, в конце концов, умирает. И однажды, вылетев из очередного дома, где ее не заметили, она попала под проливной дождь. Тогда у тебя все хорошо, то попасть под дождь очень даже приятно,- весело и радостно подставлять лицо и руки под его прохладные струи и при этом смеяться от счастья. Но маленькой фее было плохо и, поэтому, когда дождь намочил ее крылышки, она села на что-то достаточно важное, что стоило ДЕНЕГ, отчего ей стало еще хуже и тяжелее жить, и горько-горько заплакала. Вам приходилось когда-нибудь видеть, как плачут от горя маленькие феи? Я скажу вам, что это очень, очень печально и грустно и обидно.
И вдруг:
-Привет,- услышала она голос.
Сначала она подумала, что обращаются совсем не к ней, но все-таки она обернулась. Перед ней стоял человек, склонившийся к ней поближе. По всему его лицу стекала дождевая вода, но он не обращал на это внимания, только изредка облизывал губы и жмурил глаза. Но главное, что заметила фея в тот момент- он глядел на нее и... и улыбался!.. Его глаза, смотрящие немного рассеянно на нее, таили в себе искорку смеха.
-Бедная маленькая несчастная фея,- проговорил он, протягивая ей руку,- давай, перебирайся ко мне в карман, там посуше, потеплее, да и не так одиноко.
Она послушно и, вместе с тем радостно, перебралась к нему в карман и, немного придя в себя, прислушалась к стуку своего маленького сердечка: "Наконец-то, наконец-то,- ликовало и пело оно,- нашелся человек, который верит в меня; нашелся тот человек, которому я могу посвятить себя". Хоть дождь и намочил ее очень сильно, но она решила все-таки немножко привести себя в порядок- ведь не совсем же встрепанной и разбитой появляться перед своим спасителем. Устраиваясь поудобнее, она, хоп... чуть не провалилась в дыру, которая притаилась в этом кармане,- фея судорожно схватилась за ее края и, видимо, молодой человек почувствовал это движение. Прикрывая ее от дождя, он достал маленькую фею:
-Да, дыры в карманах- мои единственные спутницы жизни... но, зато самые верные,- я думаю, что они останутся со мной до конца моих дней.
И хотя он говорил о неприятных вещах, он улыбался и моя маленькая героиня уже невнимательно его слушала- она грелась в его улыбке,- ведь ей до этого никто никогда не улыбался, а ведь для фей это также важно, как для людей Солнце- прожить без него можно, но с ним и теплей и радостней.
-Мы уже скоро придем,- сказал человек,- потерпи еще немного, а пока добро пожаловать в другой карман.
И посадил ее за куртку в нагрудный карман рубашки. Здесь маленькая фея окончательно согрелась и успокоилась, а после таких приключений и переживаний в тепле приходит сон- и он стал закрывать ее глаза, а она с радостью ему покорилась, чувствуя счастливую радость и, уверенная в том, что все будет хорошо. Засыпая, она прислушивалась к стуку сердца, сначала ей казалось, что своего, потом, что его, но чем глубже она уходила в страну сновидений, тем слабже она различала, чье же сердце она слышит...
То ли под влиянием всех событий, которые случились в ее жизни, то ли от простуды, что пришла к ней во время дождя, ей приснился сон. Снилось маленькой фее, что будто бы она одна находится в большой гостиной. На улице уже Ночь, но непростая, а самая что ни на есть рождественская,- посреди гостиной уже стоит большая наряженная елка и пахнет хвоей, пока темная, но готовая зажечь свои праздничные огни, лишь только наступит полночь и начнут бить большие часы на камине, когда дети с радостными криками ворвутся сюда в желании поскорее увидеть свои подарки, что уже лежат приготовленные в тени праздничного дерева и, найдя их, будут веселиться и смеяться от счастья, а потом они увидят ее, притаившуюся тут же недалеко, взволнованную и счастливую, увидят, поверят. О, какое тогда начнется празднество: хороводы и песни, поздравления и наилучшие пожелания, улыбки и смех, тепло и радость, и как много будет сказок рассказано, светлых и прекрасных, и будут сиять восхищенные детские лица и спокойно-радостные взрослые. Но вокруг было темно и фее казалось, что эта полночь никогда не наступит, ей так хотелось любви, внимания, радости и веселья... И вот раздаются шаги, и распахивается дверь. Тесной гурьбой в комнату вбегают дети... маленькая фея от ужаса застонала во сне, что это? У всех детей, будто бы восковые, застывшие в выражении вечной озабоченности, вечного недовольства, усталости и утомленности взрослые лица. Зажигается свет в гостиной и... вместо богатой и пышной ели с бархатными и пушистыми огромными лапами, мягкими и раскидистыми, посреди комнаты стоит мертвый стол с совершенно голыми ветвями. И под этим порождением кошмара лежат подарки... Где, где толстые и мягкие, глупые и наивные куклы в шелковых платьях? Где шоколадные конфеты и воздушная сахарная вата? Где ярко расписанные игрушечные гусары, лихо гарцующие на горячих скакунах? Как же можно было лишать детей такого праздника? Вместо этого лежат галстуки и строгие деловые взрослые костюмы; счеты, чтобы приучаться правильно складывать и умножать прибыль; парики и губная помада, чтобы с детства привыкать искать красоту в неестественном. Маленькая фея бросилась к стопке книг, лежащих среди подарков,- ведь наверняка это сказочные книжки про Прекрасных Принцев, которые будят своими поцелуями красавиц, про гномов и добрых волшебников,- добрые и замечательные сказки... Но на их корешках написаны пугающие ее слова: математика, физика, логика, экономика, банковское дело, юриспруденция... "Зачем,- пронеслось в ее голове вихрем мысль,- зачем калечить детские души этим сейчас, когда они еще не окрепли и не зачерствели? Ведь еще будет достаточно времени для этого в их жизни?" Она глядела в пустые глаза существ, которых она приняла за маленьких детей- бездушных и холодных, расчетливых и циничных взрослых уже с колыбели. Они не видели ее, и ей было не докричаться, не достучаться уже до их окаменелых сердец. Но чей-то взгляд она на себе все-таки ощущала- жестокий и плотоядный, оглянувшись, она увидела, что часы, стоявшие на камине, превратились в огромную сову с железными когтями и клювом, которая пожирала ее ядовитыми, отравляющими волю, глазами хищника. Вот она сорвалась с полки и полетела прямо на маленькую фею, желая задушить, растерзать ее... и когда страшная птица уже была готова вонзить в нее свои когти, сон сжалился над нею и маленькая фея с криком и плачем, в которых выражалось все ее несчастье, все ее одиночество, проснулась в жару- простуда брала свое...
-О, Боже, что за ужасное видение пришло ко мне?- произнесла она, еще не открыв глаза.
-Всего лишь сон,- теплый и ласковый голос мягко произнес эти слова,- теперь ты можешь быть спокойна, здесь с тобой этого не случится.
Разомкнув веки, она огляделась,- бедная, небольшая и простая комната предстала ее взору: пять шагов в ширину и столько же в длину; косая крыша мансарды протянулась от двери к окну, находящемуся почти на уровне пола; кровать; письменный стол с наваленными на нем бумагами; вдоль противоположной кровати стены стояли полки заставленные книгами,- увидев эти книги, которые одним своим видом придавали уют и теплоту этой холодной и одинокой комнате, фея поняла, что Судьба, наконец, обернулась к ней своей лучшей стороной. Эти книжки были как оркестр из прекрасно настроенных инструментов и замечательных музыкантов, что чувствуют музыку своею собственной душою, слаженный и исполняющий великолепную музыку- лучшую из того, что могла себе представить моя маленькая героиня. Самые светлые сказочники, самые прекрасные истории, самые добрые волшебники пера выстроились здесь. Каким замечательным теплом и спокойствием веяло от этих книжных полок.
-Быть может, не самое достойное место, но я здесь живу и предлагаю и тебе поселиться здесь... пока.
Его голос вывел фею из задумчивости, в которую ее ввели недавний сон и то, что она увидела, очнувшись от него.
-Ну что ты, мне здесь очень нравится.- Сказала она, постаравшись выразить в голосе и словах всю ту благодарность и признательность, которая проявилась у нее в глазах.
Конечно, у нее это не получилось,- что может быть выразительнее глаз? Но он хоть и слушал ее очень внимательно, но все-таки еще внимательней он смотрел на нее. Маленькая- не больше ладони ростом, стройная и тонкая- она казалась такой хрупкой, светлые блестящие волосы и искрящиеся голубые глаза,- да, она была очень красивой, эта маленькая фея, и молодой человек в своем дрогнувшем сердце почувствовал ответственность за это прекрасное сказочное создание.
-Как тебя зовут?- он любовался ею и старался придать своему глуховатому с легкой хрипотцой голосу мягкость и теплоту.
-Тиллит,- чуть робко ответила она,- но мои друзья, когда они у меня были, ах, как это было давно,- вдруг вздохнула она печально,- звали меня Тиль.
-Я тоже буду так тебя звать. Тебе очень идет это красивое имя- звонкое и нежное, как колокольчик, и хрупкое, как... как доверие. А меня зовут Ганс, так меня и друзья зовут, которых у меня на самом деле очень мало, но ты, если хочешь, можешь сама придумать, как будешь меня называть.
За окном в это время разыгрался настоящий ураган,- он свистел и проносился по улице с огромной скоростью, стучась в окна дождем, который грозил затопить этот город и смыть его в море, на берегу которого тот стоял. Ветер врывался в раскрытые окна комнаты и тревожил, ворошил бумаги на столе, что стоял прямо около окна.
-Я люблю свежий воздух и живое дыхание ветра, часто они не дают мне грустить своим присутствием. Поэтому мои окна раскрыты до поздней осени, пока не наступают холода, когда я не могу уже обогреть эту комнату. Так что запомни: если вылетишь куда-то, то всегда можешь вернуться сюда, ну или туда, где я буду жить, потому что я часто меняю свое жилище,- мои окна всегда будут для тебя открыты.- Говорил Ганс и его слова согревали Тиллит и наполняли ее маленькое сердце уверенностью и спокойствием.
-Куда же я полечу? Ведь я никому, кроме тебя и не нужна, никто ведь не верит в меня, даже маленькие дети,- взволнованно произнесла она, вспомнив свой кошмар.
Они прекрасно поладили- эта пара, и говорили почти что всю ночь, рассказывая о себе, и, читатель, я думаю, что тебе тоже небезынтересно будет узнать об этих героях побольше. Не волнуйся,- я расскажу тебе. Во-первых, и, прежде всего я хочу повторить, что эта история случилась на самом деле, здесь нет ни капли вымысла и я был свидетелем,- я знаю их обоих очень хорошо,- какое-то время мы с Гансом были очень дружны, но жизнь распорядилась по-своему, и мы не могли видеться часто, но все-таки я был в курсе событий, о которых я честно повествую на свой страх и риск, потому как эта необычная история может показаться очень неинтересной обыкновенным людям. Итак. Ганс с детства воспитывался без отца, тот погиб во время нашествия пиратов на их прибрежный городок, защищая его,- тогда Гансу не было и трех лет, поэтому он не помнил своего отца и, как он сам говорил, никогда не знал, не чувствовал даже самого этого слова "отец". Его воспитывала мать, его и старшего брата, который был достаточно замкнут, хотя и постоянно с ним нянчился, когда их мама уходила на работу. Когда Ганс подрос, у него появилось очень много свободного времени, которое он проводил в одиночестве,- мать много работала, чтобы прокормить их с братом, а тот учился. Друзей у него с детства почти не было, хоть он был общительным и веселым, но сверстники были ему неинтересны и, потому, набегавшись с ними по улице, Ганс уходил к себе, в свою комнату. Его мама, чувствуя, что уделяет младшему сыну слишком мало времени (не от нее это зависело), делала все, чтобы он воспитывался самостоятельно,- она окружила его книгами, которые ему нравилось читать и которые она могла себе позволить купить на ее очень скромные доходы. Ганс очень любил читать, он читал детские и взрослые сказки; романы о Прекрасной Любви, правда, зачастую, трагичные; исторические книги об эпохах викингов и странствующих рыцарей. Благодаря этому он очень быстро взрослел и это еще больше отдаляло его от товарищей по играм,- он чувствовал себя старше их и ему было с ними неинтересно. А интересному было наедине с самим собой, в одиночестве, как могло бы показаться стороннему наблюдателю, но на самом-то деле он редко бывал совсем один,- к нему приходили тени и образы любимых и интересных ему героев, тех, про которых он читал и тех, которых он выдумывал сам,- книги развили его воображение и он очень много фантазировал. Так прошло детство и начало юности... он чувствовал, как что-то внутри его растет, становится все больше, требует выхода наружу. Вскоре он понял, что его переполняют фантазии и они требуют их выражения в словах, иначе они могли бы его или свести с ума, или начать гнить, не найдя применения, а это привело бы его к такому же результату. И он пытался их выпустить на волю, но слов у него еще не доставало и поэтому он давал им жизнь в виде образов, с которыми он общался, когда никого не было рядом. и он читал и читал книги- впитывал в себя их слова и чувства, чтобы, наполнившись ими, дать выход своим собственным переживаниям. И однажды это свершилось,- неловкие, неуклюжие, угловатые и громоздкие поначалу были его слова, но главное, что он понял, почувствовал, что он готов, готов облекать свои мысли, свою буйную фантазию, свое богатое воображение в форму на бумаге. Раньше он был Повелителем Теней,- он создавал их по своему желанию и по своему желанию давал им жизнь; теперь же он стал еще и Повелителем Слов- они подчинялись ему,- оставалось только научиться правильно ими управлять. Он стал Поэтом, учеником Великих Поэтов прошлого, потому как в настоящем он не видел достойных людей, могущих зваться Великими Поэтами- их стихи не волновали его, не задевали, не трогали его чувств, тогда как, читая прошлых, но живых Поэтов, он испытывал нечто вроде грозы чувств, бушующей в его груди.
Однажды он принял решение покинуть свой дом. "Мне досталась идеальная для меня мать,- говорил он мне как-то,- она, не имея возможности воспитывать меня сама, не мешала мне воспитываться самостоятельно, лишь изредка, нет, не вмешиваясь, но направляя течение моего воспитания. И еще она меня очень любила и любит, и эта любовь служила мне опорой, трамплином для моего взросления; но при всей своей любви ко мне она, хотя, быть может, и неосознанно, но все делала для того, чтобы у меня возникло желание покинуть ее дом и жить самостоятельно. И оно у меня возникло, это случилось очень давно, и с годами оно крепло и росло, и, в конце концов, я уже не мог сопротивляться ему. Но ей, моей матери, я очень благодарен за все то, что она сделала для меня. Жаль, все не хватает времени сказать ей об этом". Да, так он говорил и так он делал. Он уехал в другой город и начал работать на месте, которое ему не нравилось, потому что его единственной страстью были его фантазии и их изложение на бумаге. Он писал стихи и сказки, светлые и грустные, потому что в то время было очень модно писать бестолково счастливые истории о любви,- те, кто писал их, прославились и имели успех, а он приносил деньги; Гансу же это претило- писать ради денег, он это делал только для себя, только для того, чтобы не дать своим фантазиям сгнить, словно неубранный урожай. К тому же мир виделся ему в своих самых черных цветах: грязь и пошлость, разврат и цинизм, бесцельная жестокость и лицемерие, предательства и беспринципность, и много-много другого; а ведь он стремился к Гармонии и Красоте... Ганс не мог не быть трагичным,- его Судьба не оставляла ему шансов для чего-то другого. Но ему это нравилось и он верил, что к тому, к чему он стремиться, невозможно прийти не через страдание и боль, и он с легкостью мирился с ними, чего люди, его окружающие, не всегда понимали, а он старался и не выносить на суд общественности, которую он презирал, все то, что скапливалось в его душе и на его столе в виде исписанных неровным почерком бумаг, в которых была его настоящая жизнь. Он был асоциальной личностью. Он не входил в коллективы,- не принимал их. Как я уже говорил, Ганс был достаточно общительным и знакомых у него было очень много, а вот друзей... сходясь с отдельными личностями, он исчерпывал все, что они могли дать ему интересного в смысле общения, а потом они не возбуждали его интереса и он уходил не испытывая сожаления. И таких, чтобы ему всегда было с ними интересно, было буквально единицы. К тому же, Ганс был очень неспокойным молодым человеком- он легко срывался с нажитого места и летел, ехал, шел куда-то дальше, а потому все его друзья были очень разбросаны по свету. Но везде, где бы он ни был, он искал уединения- бежал от людей,- чем больше ему приходилось общаться, тем более росло в нем отталкивающее чувство гадливости по отношению к ним- будто бы он дотрагивался до чего-то очень неприятного. Везде в мире людей он встречал все то, от чего бежал,- непонимание, а главное, непотребность в каких-то там высших материях искусства, о которых он пытался иногда с ними разговаривать; и повсюду он слышал: деньги, деньги, деньги- как будто бы это стало всеобщей целью существования. Он мечтал о том, чтобы пробудить в людях личности, но сам ничего не делал для этого- ему было противно этим заниматься- бороться за душу человека, о которой тот даже и не думает, в которую, быть может, и не верит.
В этот вечер он вышел прогуляться перед сном,- ураганный ветер и проливной дождь не пугали его, а наоборот, только радовали- он любил проявления буйства Стихий, а ветер он изо всех их любил прежде всего. Он бесцельно бродил по маленьким и чрезвычайно изгибающимся улочкам приморского городка, заложив руки в карманы, и смотрел любопытно по сторонам,- такие маленькие городишки обычно будто бы вымирают ночью, да еще в такую погоду, а город без людей, когда даже их теней не видно, очень интересное явление. Ганс, по привычке, идя по пустынной мостовой, наделял ее жизнью,- все приходило в движение, когда он проходил мимо, но никто, кроме него этого не видел. Вот пронеслась богато расписанная карета красавицы принцессы; вот ему встретились благородные рыцари- слегка подвыпившие остроумные весельчаки, игриво задирающие премилых гризеток, спешащих по своим делам; пробежали шумной стайкой оборванные, но не очень-то тяготившиеся этим дети; а здесь он подмигнул симпатичной булочнице, которая, зардевшись, отвернулась внутрь лавки,- жизнь бурлила. Но как только он проходил дальше, место мгновенно покрывалось ночной темнотой, которую кое-где разрывал свет фонарей, и наполнялось свистом и движением ветра, звуками дождя, звонко сыплющего на мостовую. Вокруг все было темно и мрачно. Вдруг Ганс остановился пораженный невиданным зрелищем,- из окна дома недалеко от него вылетел маленький и неяркий огонек и неловко спланировал на какую-то тумбу. Загорясь от любопытства, Ганс быстрым шагом пошел туда. На тумбе сидела маленькая фея и горько плакала,- дождь немилосердно поливал ее, а она даже не пыталась укрыться от него.
-Привет,- сказал Ганс...
-"Привет" сказал я, так мы с тобой и встретились.
Молодой человек закончил свой небольшой рассказ, и маленькая фея выслушала его очень внимательно,- сердечко ее стучало часто и радостно.
-Скажи,- нерешительно спросила она его,- а когда-нибудь до меня ты встречал фей? Есть ли на свете еще феи, или все умерли от неверия и своей ненужности, и я осталась последней?
-Ну, что касается первого твоего вопроса, то: да; но это очень грустная история, а потому насчет второго я не уверен.- Видимо этот вопрос навеял какие-то воспоминания Гансу и он выглядел несколько задумчивым.- Лучше ты расскажи мне сначала о себе, ведь не каждый я могу разговаривать с феей, и мне очень интересно было бы послушать историю о твоей жизни. Ведь как бы то ни было, но ты, Тиллит- сказочное существо, а в нашем мире так мало сказок... тем более таких красивых как ты.
Фея покраснела от смущения, но, собравшись духом, она рассказала Гансу о своих приключениях, решив доверить ему очень многое из того, что лежало у нее на сердце.
-Я не знаю, кто и зачем выдумал фей. Ведь, в сущности, мы в большинстве своем (хотя нас так мало) несчастные одинокие создания, которые вынуждены скитаться по миру в поисках человека, что смог бы, даже не полюбить, а хотя бы поверить в нас, увидеть что мы существуем. Это удается далеко не всем. Раньше хоть многие дети верили в нас и тогда какая-нибудь из фей поселялась у изголовья детской кровати и жила там до тех пор, когда ребенок вырастал и попросту забывал про нее. Но теперь и дети не могут дать нам покоя и любви. Феи рождаются на свет из страны мечтаний какого-нибудь сказочника или поэта, но не любого севшего за письменный стол, а лишь тех, кто силой своей мысли или своего пера могут воссоздать всю Красоту той прекрасной страны. Делая это, немногие из них догадываются, что в такие моменты где-то на свете рождается фея и теперь она должна найти такого же мечтателя за очень короткий срок, пока у нее еще есть силы, которые покидают ее очень и очень быстро, если никто в нее не верит из тех, в чьи дома она прилетает. Трудно быть мечтателем, но феей быть еще труднее. Но мы существуем. Не знаю, какой смысл в нашем существовании, но с этим приходится мириться. Люди вокруг чересчур грубы и жестки для нас и они не хотят считаться с тем, что рядом с ними живут слабые и хрупкие феи которые так нуждаются в их понимании. И это очень грустно. Почему, Ганс, скажи, почему люди бывают такими разными? Почему они холодные и страшные, как какие-то каменные изваяния? И почему среди них бывают мечтатели и поэты, благодаря чьей созидательной одухотворенности мы появляемся на свет?
Маленькая фея взволнованно замолчала, молчал и Ганс, задумчиво опустив голову на руки, потом он медленно произнес:
-Тиль, я не знаю... Этот вопрос человечество задает само себе на протяжении, наверное, всей своей жизни и не может ответить,- не могу ответить и я.
И они опять замолчали. Через некоторое время Тиллит решившись, нарушила молчание. Хоть это была и очень маленькая фея, но ее любопытство было намного больше ее самой и, поэтому, она, не утерпев, попросила Ганса еще раз рассказать о его встречах с феями.
-Пускай- сказала она- это очень грустная история, но сейчас, здесь, я уже ничего не боюсь.
Было видно, что Ганса одолевают сомнения, но он все-таки произнес:
-Ну что ж, я расскажу тебе о том, что ты просишь, тем более что это в высшей степени поучительная история. Я очень много путешествовал, но всегда и везде я стремился к чему-то светлому и прекрасному, и я с детства мечтал встретить фею, поглядеть на нее, поговорить с ней,- моя мама позволяла мне верить в сказки, не стремилась искоренить во мне это стремление. А когда долго чего-то ждешь, то почти всегда оно тебя находит, также и в этом случае,- я встречал фей, зачастую, таких как ты: отчаявшихся, одиноких. Они, как и ты, хотели от жизни любви, тепла и веры в них, но, как и ты, не могли найти этого в людях. Встречая их, я брал их к себе домой и оставлял жить у себя. Но до сих пор это случалось уже слишком поздно,- они так долго жили среди не верящих в них людей, что потеряли большую часть своей сказочной природы. Ты знаешь, у меня есть один друг- сказочник, так вот он верит в то, что в подобных случаях феи умирают; я же на практике столкнулся с другим явлением. Я пытался создать для тех фей, которых я встречал, все условия для существования: я любил их, да хотя бы уже только то, что в них верил и видел их,- писал про них и им стихи, знакомил со своим другом и он дарил им сказки, в которых они могли бы жить, но... да, действительно, одна фея однажды умерла,- то, что с нею сделали люди, было как болезнь, от которой нет лекарства- она угасала с каждым днем и мои стихи и сказки моего друга лишь не причиняли ей страданий- делали ее легче, невесомей, чтобы было проще вернуться в то волшебное царство, откуда вы все и приходите в наш мир. А вот другие... они не могли противиться людям,- ведь это не в природе фей- бороться за выживание, в чем люди очень преуспели. Человечество отравило твоих подруг своими речами, черствыми душами, воздухом, которым оно дышит, люди высасывали силы и легкость у фей, делая их бессильными и хрупкими- отбирали у них стремления, разбивали их мечты. В такие моменты фея, сама того не замечая, начинает расти, думать, чувствовать как человек- становится человеком; и это уже невозможно остановить, разве только чудом, на которое, увы, я оказался не способен. Феи становились все больше, выше и тяжелее- они росли, а их крылышки нет- и уже не могли поднять своих хозяек в воздух, а за ненадобностью вскорости отпадали совсем и, когда это случалось, значило, что фея стала человеком- обыкновенной женщиной. Они забывали кем они были до этого, заменяли свою природу на человеческую- и это было ужасно. И, ты знаешь, мне кажется, что теперь они сами не верят в фей, а, следовательно, и своих детей будут отучать от этого... Хотя точно я не знаю, потому что после подобного превращения, когда они уходили куда-то по делам (ты представляешь, они стали заниматься делами), я собирал свои вещи и ехал дальше. Больше я не встречал их и избегаю подобных встреч- видеть как умирает фея очень больно; но видеть, как фея отрекается от сказки больней во много раз больше. Вот почему, отвечая на твой первый вопрос, я не могу ответить на второй.
Тиллит, закрыв в ужасе лицо руками, долго сидела молча,- то, что рассказал ей Ганс, наполнило ее страхом и неуверенностью.
-Но ведь, наверное,- тихо-тихо произнесла она,- они любили тебя даже становясь обыкновенными женщинами...
Она не смогла закончить,- голос ее сорвался и пропал совсем.
-Возможно,- спокойно ответил Ганс,- но они предавали свою Природу, неважно почему, а значит, они предавали мою веру в них,- я их любил когда они были феями, но их не стало. Как я могу любить одно вместо другого? Мне становилось неинтересно с ними,- каждое подобное превращение я рассматривал, как личное поражение в битве в войне с миром низкого, с миром человечества, которую я веду на протяжении всей моей жизни. Я не мог оставаться с ними, это было бы обманом, что еще больнее. К тому же, став обыкновенными женщинами, они нуждаются в обыкновенных мужчинах и, погоревав обо мне, они смогут найти себе более им теперь понятного и спокойного спутника жизни, чем я,- я слишком легкомысленнен для них, а они слишком стали тяжелы для меня; я не хочу, потеряв их, потерять еще с ними и самого себя. Быть может, я излишне жёсток, но по-другому я не могу.
И зажили они вместе. Маленькая фея старалась придать больше тепла и уюта маленькой комнатушке, в которой они жили. Когда утром Ганс уходил в город, Тиллит начинала хозяйничать в доме- смахивала пыль с книг, вдыхая их, ни с чем несравнимый, аромат- аромат старых, долго стоявших на полке меж других книг, хранивших следы рук, что дотрагивались до них, хранивших, казалось, мысли, чувства и движения душ людей не только их написавших, но и читавших их. Она любила также разбираться на заваленном бумагами столе- приводить их в порядок и аккуратно складывать в стопки. Это ей приходилось делать каждый день, потому что Ганс, приходя вечером и садясь за стол, смеясь, говорил:
-Ты уж извини меня, моя маленькая работящая пчелка, что я задаю тебе столько работы, но мне надо пересмотреть бумаги, а потом какая-нибудь меня увлекает и я забываю про все остальные и оставляю их разбросанными в беспорядке- это привычка от долгой жизни в одиночестве.
И она не обижалась на него за это, нет,- она любила разбирать листки на столе, ведь это были его черновики, то, что он писал. И она целыми днями напролет могла сидеть и читать их. Ганс писал не только стихи, часто он писал и сказки- добрые и светлые, читая их, Тиллит чувствовала, что она живет, живет и в них, и благодаря им. Но иногда ей попадались пугающие ее и непонятные ей тяжелые рассказы и отрывки, или просто мысли, написанные где-нибудь на полях, про смерть, жестокость... она лишь знала, что это существует, но почувствовать, постигнуть этого она никогда не могла- подобные чувства ей были недоступны. И часто она спрашивала Ганса об этих вещах:
-Почему, скажи мне, ты пишешь и добрые сказки и такие ужасные вещи?
И тогда он, переставая улыбаться, брал ее на ладонь и говорил ласково:
-Я пишу о жизни, Тиллит, а жизнь трагична. К тому же я не фея, а человек,- зло же- естественная часть человеческой природы, и оно присуще и мне тоже. Единственная разница в том, что я стараюсь давать ему выход не в жизни, а на бумаге. Поэтому ты не должна меня бояться,- я не причиню тебе никакого вреда.
И маленькая фея верила ему и, садясь прямо у него на ладони, начинала весело щебетать разную веселую чепуху, которая пришла ей на ум днем,- нет более приятного и легкого собеседника, чем такая вот фея, и серьезная озабоченность исчезала из глаз Ганса, и он снова начинал улыбаться. Жизнь казалась Тиллит прекрасной.
Но однажды случилось нечто ужасное. Вернее это произошло не так уж внезапно. Несколько дней подряд Ганс приходил домой уставшим, изможденным и очень серьезным. Полушутя полусерьезно он говорил маленькой фее, которое такое не могло оставить спокойной:
-Тиль, сейчас у меня в голове такие тяжелые и серьезные мысли,- он произносил это с явной иронией,- что если ты только их увидишь, даже не дотрагиваясь, то превратишься от страха в каменную скульптурку. А мне бы этого очень не хотелось.
После этого он садился за стол и начинал что-то сосредоточенно писать, но не с мечтательно-отсутствующим взором, как это бывало, когда он писал что-то хорошее, а наоборот,- собранное и жесткое лицо, словно маска,- все это не могло не волновать Тиллит, но она боялась спрашивать его. Она забивалась в самый дальний, самый темный угол комнаты и тихо-тихо сидела там, наблюдая за Гансом. Ей был хорошо виден его резко очерченный светом настольной лампы профиль, когда он, склонившись над листом бумаги, напряженно писал. Он не давал ей читать то, что он сочинял в то время, а она боялась спросить это у него. Так продолжалось несколько дней, чем дальше, тем больше виделась Тиллит в глазах Ганса какая-то обреченность, будто бы он уже видел, что сражение проиграно, но продолжает сопротивляться просто потому, что не мог, не смел, не хотел сдаваться. Фея чувствовала как что-то недоброе, ворвавшись в их жизнь, грозит обрушиться на них и смять своей тяжестью, но она ничего не могла поделать. Моя маленькая героиня уже сама не могла смеяться, наоборот,- когда Ганс, сраженный усталостью, засыпал, она подлетала к нему на подушку и долго-долго смотрела на него, на его уставшее лицо, на преждевременную седину в его светлых волосах и морщины на лбу, смотрела и потихоньку плакала, позволяя своим теплым и светящимся в ночной темноте слезам капать ему на плечо, зная, что от этого он не проснется, но сам сон его станет спокойней и мягче и что выражение напряженности и утомленности сойдут с его лица, уступив место расслабленному спокойствию. И когда это происходило, только тогда Тиллит позволяла себе немного поспать. И тогда в такое время комната наполнялась абсолютной тишиной, потому что некому было уже слышать звуки.
Но вот как-то вечером единственный друг маленькой феи пришел домой и, взглянув на него, она почувствовала такой страх, какого у нее не было даже в ту ночь, когда Ганс подобрал ее- маленькую, одинокую, всеми отвергнутую, насквозь промокшую и несчастную фею, хотя тогда, наверное, у нее и не было страха,- были отчаянье и пустота. Она увидела, что он опустошен, подавлен, отрешен от всего, в его поникших плечах она увидела то самое отчаянье, что было с ней в ту дождливую ночь. Ганс подошел к столу, устремил свой потухший взгляд куда-то в одну точку и замер, лишь его руки, творившие по ее мнению чудеса, бесцельно шарили по столу, перебирая разбросанные бумаги. Она не могла вымолвить ни слова, только подлетела к нему и старалась заглянуть в его глаза.
-Все кончено, Тиль,- севшим голосом произнес он,- все кончено. То, что мы делали с моим другом- добрым сказочником не имеет никакого смысла, потому что это никому не нужно. Никому не нужно то, чем мы с ним жили- наши мечты, наши чувства, наши сказки, наша жизнь... Все это не современно, наивно и не отвечает спросу населения. Кому нужны наши прекрасные фантазии, возвышенные слова, Любовь, Красота? Ни-ко-му! Только ему да мне, да тебе еще, быть может.- Его голос был сух и бесцветен, лишен всяких эмоций и это пугало Тиллит больше всего.- У людей нет больше воображения, они хотят думать не образами, а цифрами, только бы где чего сложить, да еще при этом и умножив. И они не могут сами разобраться где хорошо, а где плохо- у них не хватает ни времени, ни желания,- они предпочитают, чтобы это делал кто-то за них и принимают на веру все, что им предложат. И, как нам объяснили- то, что мы с моим другом делаем, не подходит для этого, слишком отвлеченно от реальной жизни, а людей нельзя отвлекать, а то мало ли чего они начнут думать. Моего друга- светлейшего сказочника, которого я знал, просто распяли- редактор и коллегия городской мэрии сказали, что он сумасшедший, бросили в камин труд всей его жизни, все его прекрасные сказки и при этом громко смеялись, а потом пригрозили тем, что, если он не перестанет писать подобные вещи, его упрячут в дом для умалишенных и больше никогда, слышишь, Тиль, никогда не дадут ему бумагу и чернила для изложения своих фантазий. А ведь именно от этого он может сойти с ума- если все его мысли будут умирать в нем, не находя выхода. Как же они его боятся, и как я их за это презираю и ненавижу. Да, Тиллит, ненавижу,- ты не знаешь, что это такое, и это твое счастье.
После этих слов он погладил ее по волосам и, морщась, словно от боли, вышел из комнаты. Фея не посмела последовать за ним, хотя она и очень хотела, но ее переполняли страх и ужас,- она была напугана и просто не знала что же ей делать. Она боялась, что с Гансом сейчас может случится что-нибудь непоправимое, она боялась, что он больше не вернется к ней и что она больше его никогда не увидит, а она так хотела ему помочь, только не знала, как и чем.
-О, Судьба, зачем же ты так жестока ко мне,- покажи, дай хоть знак, что я должна сделать, чтобы спасти его,- вырвались слова прямо из ее маленького, бешено колотящегося, сердечка, - если тебе нужна жертва, то возьми лучше меня, ведь, все равно я никому кроме него не нужна,- ради него я готова на любой поступок, ведь я люблю его, единственного человека в мире, что поверил в меня, не будь же неумолима и холодна!
Ее молитва перешла в рыдание и она уже не могла вымолвить ни слова, как вдруг случилось чудо. Тиллит почувствовала какое-то непонятное стремление, она чувствовала, что в ней рождается нечто новое: новые чувства, новые ощущения...
-Я поняла,- прошептала пораженная фея,- я поняла. Спасибо тебе, Судьба,- я расту!!! Я уже не фея, но я не забыла и не забуду, кем я была, и что со мною было. Нет, я никогда теперь не забуду этого, пускай это стало теперь для меня сказкой. Сейчас во мне рождается женщина, но фея не умирает, как это случалось с другими, и я не позволю, чтобы это случилось со мной... и он тоже этого не позволит!
И теперь уже не маленькая фея Тиль, но женщина Тиллит, узнавшая цену страданий и отчаяния, выпорхнула за дверь, чтобы отыскать, найти и постараться спасти Ганса, как он это сделал раньше с ней...
На этом я мог бы и закончить, да, по правде говоря, и хотел бы закончить свое повествование, но чувствую, что ты, читатель, не доволен таким окончанием и требуешь разъяснений... что ж, я уступлю тебе...
Тиллит выбежала из дому и побежала туда, где она надеялась найти Ганса- в городской парк. И правда он был там. Одинокая ссутулившаяся фигура медленно шла по дорожке, загребая ногами осенние упавшие листья и, склонив низко голову, прислушиваясь к их шороху. Сердце Тиллит тоскливо сжалось при виде него и она стремительно побежала к нему.
-Ганс, Ганс,- шептала она, обняв его за шею, прижимаясь к нему мокрым от слез лицом,- ты оставил меня там, в пустой и темной комнате совсем одну после всего, что ты рассказал, после всех тех минут, что мы проводили там вместе... Ганс, Ганс, как ты смог сделать это? И ты видишь,- от отчаяния и от любви к тебе я выросла и превратилась в женщину.
-Тиль,- не поднимая головы, стоя с опущенными руками, прошептал он,- как же ты могла?
-Но я ничего не забыла, я все помню и все знаю, фея не умерла,- Судьба дала мне эту возможность быть с тобой везде и теперь ты не сможешь уйти, бросить меня, теперь я всегда буду рядом с тобой... Ведь... ведь я люблю тебя...- она задыхалась от быстро произносимых слов.- Мы уедем в другой город и там ты снова оживешь, снова загорятся твои глаза и ты сможешь писать, ведь в этом не только твоя жизнь, но теперь и моя тоже.
И еще очень долго они так стояли в парке среди голых деревьев и опавшей листвы под Луной в безлюдном, словно бы вымершем городе.
Они уехали в другой город, потом в третий, четвертый... Она смогла вернуть Ганса к жизни, и он действительно смог писать дальше, хотя и утратил часть веселости и оптимизма. Он не сломался и не стал писать того, что от него добивались: "Тогда бы я убил маленькую фею Тиль, которая все еще ведь жива", поделился как-то он со мной. А потому он не стал ни богатым, ни знаменитым при жизни, возможно лишь, что потомки оценят то, что он делал. Не стремившийся раньше к людскому обществу, он стал совсем нелюдим. Нигде не задерживаясь надолго, он переезжал из одного города в другой, селясь где-нибудь в небольших комнатках в мансардах. И за ним, разделяя все его тяготы и лишения, следовала повсюду его верная спутница жизни, ставшая красивой, но задумчиво грустной и тихой, как показалось бы стороннему наблюдателю, женщиной с золотыми волосами и ясными голубыми глазами. "На самом-то деле,- признался мне Ганс,- теперь, лишь глядя на нее, я могу писать о хорошем, лишь сила ее любви позволяет делать мне это. Она выглядит, как настоящая женщина, моя Тиллит, но как только я начинаю в это хоть чуть-чуть верить, она начинает выкидывать всякие озорные волшебные дурачества и штуки и тогда я вижу, что она действительно ничего не забыла, моя маленькая фея Тиль". И, сказав это, он радостно рассмеялся искренним смехом счастливого человека...