"Впервые о единой письменности узнали в 90х годах, конец первого века второго тысячелетия, вообще, был богат событиями: одна из первых реконструкций церкви и первые попытки вывести объединенную мировую религию, всего лишь пробы пера, которые, как всегда, окончились очередной чередой терактов и военных операций. Интересно, что уже тогда военные старались избегать переговоров по рациям, в основном передавая короткие сигналы посредством азбуки морзе.
Джаредд Джонсон - американский военный, сержант, которому и пришла в голову идея о том, сколь это удобно иметь универсальный язык сообщения в войсках и сколь неудобно в быту общение из-за языков разных.
Следует напомнить, что уже тогда армия была объединенной, включая в себя основные государства и все военные действия были согласованы и направлены в основном против отсталых государств, отказывающихся подчинятся всеобщей унификации: языка, письменности, культуры.
Говорят, сразу же несколько мировых ученых одновременно пришли к выводу о неудобстве разности культурных традиций.
Языковой, культурный, религиозный барьеры все чаще и чаще приводили к конфликтам, стремление к миру во всем мире стало притчей во языцех, поводом для шуток и острот.
Именно тогда была выведена первая формула культурного равенства:
Разногласия и усилия для устранения разногласий, вызванных культурными различиями, не компенсируются культурным наследием, традициями и уникальностью каждой культуры...."
Чтение прервано.
Выделенное слово
"Уникальность"
Статьи по теме?
Значение?
Похожие статьи?
Вами выбрано
"Уникальность". Значение. Перейти?
К сожалению, по данной теме ничего не найдено.
Возможно, вы имели в виду
У
Унификация
Усовершенствование
Упрощение
Учреждение
"Ничего подобного я ввиду не имела", - Т. фыркнула и поежилась
В читальном зале было ужасно холодно.
Все из-за этих компьютеров. Говорят, одна из проблем, которую решали ученые в начале 10х годов второго тысячелетия был парниковый эффект и проблема немалого процента теплового излучения, идущего от разнообразной техники.
Сегодня же проблема избытка тепла казалось совершенно нереальной: компьютеры были повсюду, технический прогресс превалировал над человеческой жизнью и требовал трепетного отношения к себе, создания особых условий: каменных стен, холодного воздуха.
Иногда Т. думала о том, что вот было бы здорово оказаться там, где так жарко, что можно ходить по улице в одной лишь майке или не ежиться от холода в продуваемой всеми ветрами ("Специальная вентиляция технических, а также -читальных залов для компьютерных библиотек была изобретена японскими учеными в 2141 году, уникальная система обеспечивает поддержание постоянной минусовой температуры..." - куски этих сухих статеек по общему образованию застревают в голове, словно еда в зубах, потом не отвяжешься и даже некому рассказать) комнате с техникой.
Т. быть может и спросила бы у брата, что значит "уникальный", но у него вряд ли будет время ей объяснить, а, если и будет, то от этого шепота она все равно уже устала порядком.
Проблема всех этих шаблонных современных поселений в том, что в них всегда ужасно тихо, хоть езжай в монастырь, там, говорят, хотя бы ветер по утрам шипит, воет и... и... тяжело было подбирать слова... Т. знала, что брат бы смог сказать куда больше, она совсем недавно начало по-настоящему говорить и уже очень гордилась этим, большинству людей хватило бы написать лишь "ветер издает звуки", но это было бы так убого, что и... словами не передать.
Это выражение она выучила совсем недавно, и ужас, как гордилась, старалась вставлять по поводу и без.
Даже просто так - в своих мыслях.
Надо ведь было тренироваться витиевато думать, чтобы, когда брат, наконец, соизволит выбрать вечер для настоящего разговора, у нее уже было все готово.
Настоящие, стоящие слова, мысли.
Выраженные настоящим голосом, "уникальным голосом", как говорил ей брат.
"Твоим уникальным голосом".
Ха, у нее даже имени уникального не было.
Буква. "Т".
Вообще-то, букв было 12, плюс - порядковый номер - 7 чисел.
Но их не заучивали, как правило, не было нужды. Никто тебя звать все равно не будет.
Имена, как и язык, были теперь отголоском прошлого.
"Ненужным", скажет словарь.
"Романтичным", вздыхает Т.
Но брат и эту систему изменил, выбрав начальную букву, он назвал ее "именем", привычным, немного суховатым, слишком кратким, но все же - именем.
Сама Т. не знала номера и кода брата, знала лишь, что его звали "М".
Она ведь и не помнит, когда начала говорить. Ну, то есть, по-настоящему, а не изредка условно проговаривать сухие буквы и цифры: регистрация для выезда из дому, регистрация для входа в школу, библиотеку, регистрация для чтения... Все записывается, у всего есть порядковый номер и код. Имен зато нет ни у чего, больше нет. Только термины, обозначения, наименования.
Все детство она провела в школе, закрытой, как и все почти, никуда не выходя и не выезжая. Ненавидя буквы и книги, которые заставляли читать.
Скучные, угрюмые, неповоротливые... впрочем, нет. Этот эпитет тут вряд ли употребим.
Четкие. Мертвые.
Этот мир давно превратился в мир сирот.
Никто здесь уже и не знает своих родителей. Родство по крови было не "существенно".
А потом Т узнала, что у нее есть брат. Он был всегда, где-то там.
И однажды он просто приехал и забрал её.
И всё изменилось.
М. был библиотекарем.
Очень спокойным, очень точным.
А еще он умел говорить. И смел говорить.
И научил ее.
Сперва сквозь зубы.
Сквозь слезы.
Сквозь бесконечные отказы.
Сквозь кромешный ужас.
Везде уши, так ее научили.
Даже самый тихий шепот не окажется незамеченным. И безнаказанным.
Но дни шли за днями.
И ее неуклюжий шепот становился привычкой.
Пока брат работал, Т. проводила дни в библиотеке, среди бесконечных статей, сухих формулировок, мигающих в темноте экранов..
Бесконечное количество знаков. С каждым днем они казались ей все более сухими и скучными. Тихими. Непрочтенными.
И потому - бесполезными.
Пока однажды М. не привел ее в один из закрытых залов.
Запрещенных залов. Однажды он просто взял ее за руку прямо перед закрытием холодного каменного здания и повел ее вверх, вверх, вверх, по бесконечной лестнице; задыхаясь и сбиваясь со счета ступенек, они поднялись к архивам, о которых слышали все, но в которые мало, кто уже верил.
С потолка и до пола. Башни и башни из книг, в тугом корсете высоких стеллажей.
Затянутые. Закрытые. Забытые.
Все - на разных языках. На тысячах всеми покинутых языков.
Тогда М. наклонился и шепнул ей на ухо.
- Именно здесь я и выбрал на каком языке хочу говорить. Выбрал книгу и стал учиться вспоминать, какого это читать вслух? Почему не все буквы универсальны?
Здесь хранятся старые словари, азбуки.. тысячи изданий и переизданий.
Вряд ли я говорю так, как правильно считалось говорить прежде. Но в отсутствии человеческого языка единственно возможным остается лишь изобрести новый.
Я научил ему тебя. Но сейчас, возможно, ты захочешь выбрать себе другой и обучить меня ему.
И вдруг Т. открыла, что раньше люди боялись слов, трепетали пред ними, потому что столь многое можно было выразить, запечатлеть. А не только умолчать, спрятать и скрыть.
Слишком много боли. Так много бесконечной боли, обиды, страха, отчаяния. И дело вдруг оказалось вовсе не в военной силе общности всех культур, не в величии унификации всего сущего.
В конечном итоге это было так просто. Так безболезненно просто. Перестать говорить.
Полная. Кромешная тишина.
Но было и нечто еще, нечто совершенно иное - радость. Счастье. Смех.
Память, переданная словами, из уст - в уста.
Любовь, описанная с такой чистотой и надеждой.
Так много лет у Т. не было ничего, кроме 12 букв и 7 чисел. И вдруг душу ее наполнило целым шквалом неведомых, неимеющих ни цены, ни названия чувств...
И с каждым словом, с каждым предложением, с каждой страницей их становилось все больше.
М. пришел за ней на следующее утро, но она отказалась возвращаться домой, отказалась спускаться вниз, отказалась от завтрака, заботливо принесенного им. Слишком много пробелов в ее собственном возрожденном из похороненных языков пока еще оставалось.
Слова заполняли все ее существо, но их все равно не хватало.
Она провела в архиве ровно неделю, чихая от пыли, засыпая сидя, читая без остановки, все, до чего дотягивались руки, все, что могло понять и принять сознание. М. всегда приходил к ней, приносил новые свечи, еду, переставлял то, что Т. вернуть на свое место позабыла.
Но однажды она поняла, что не может больше его дожидаться.
Слишком многое внутри нее переменилось и молчать более было невыносимо.
Она знала, что еще ни раз вернется в эту башню, но уже гораздо позже, пока же ей нужно дать своей новоприобретенной силе - волю. Она, наконец, готова была заговорить в полный голос.
В тот вечер она пришла домой совсем другим человеком. Словно что-то заполнило прежнюю пустоту и тишину. Громко, отчаянно и отчетливо.
Бунт в мире тишины теперь представлялся единственно возможным существованием.
Только это был лишь их бунт. Её и брата.
Их собственный каменный холодный дом.
Совершенно пустой.
Дом бунтаря. Врага государства.
Только свеча на обеденном столе дожидалась ее, когда она вернулась домой в тот вечер.
Огонь гипнотизировал и манил.
Т. стояла в дверном проходе, пытаясь поймать хоть какой-нибудь звук этой ночью, но М, куда дольше нее жил в этой тишине, и уже давно научился двигаться совершенно неслышно.
Стоило ей обернуться и, конечно же, брат стоял за ее спиной.