Ширяев Сергей Павлович : другие произведения.

Шестерни Кармы. Книга первая. Остров

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    -Зачем ты идёншь по краю пропасти? -Для того, чтобы узнать упаду я туда или нет. -А если упадёшь? -Значит, пропасть оказалась сильнее. -Ну, удачи.


   Б А Й К А N 36.
  
   "Шестерни кармы".
  
   Книга первая. Остров.
  
   Извечный вопрос человека:
   Ты сам идёшь, или тебя ведут?
  
   1.
  
  
   Нависающая могильной глыбой старость. Чем ближе окончательный расчёт, тем больше хочется добавить чего-то доброго, значимого на свою чашу весов. Оказывается там так мало лежит. Куча совершённых дел, казалось, была такая огромная, но ветрами прошедших лет сдуло всю случайную шелуху, и остались три с половиной махоньких самородка - дети, внуки, да полтора дома, выстроенных для будущих поколений. О плодоносящем саде можно только мечтать, не говоря уж о том, чтобы взойти на Амуко.
   В любой энциклопедии даже мелким шрифтом не пропечатают, так чтоб фамилия сохранилась для любознательных потомков. А в историческую летопись страны можно попасть только в виде "советского народа" или "населения России". В общем, полное забвение.
   Хотя, нет, вру насчёт фамилии. Останется могильный памятник с датами пребывания в подлунном мире. Не рассчитывая на слишком занятых и забывчивых детей и внуков, можно памятник выбрать и заказать заранее. И место подыскать посуше. Только всё равно не стоит питать иллюзий насчёт того, насколько нужен ты был этому миру, или он через силу принял тебя. На время. Грустно.
   Начинаешь метаться, торопиться сделать то, что всё время откладывал по разным причинам на потом. Время-то идёт неумолимо. Вот он пришёл этот "потом", а сделать, оказывается, уже почти ничего нельзя. Опоздал.
   Не доел, не допил, хоть бы понадкусывал-попробовал. Так нет же. Всё потом, потом, успеется. А теперь уже и по медицинским показаниям нельзя. Это о материальных благах. А женщины? То особая грусть и расстройство. Да мало ли о чём можно к старости скорбеть. Только надо ли?
   Зачётная книжка жизни уже полна разных отметок: "Зачёт сдал", "Зачёт не сдал", "Хорошо", "Удовлетворительно". Почему-то не известно сколько в ней осталось чистых страниц. И я до сих пор не знаю, сам я выбираю предметы для сдачи зачётов, или это делает кто-то другой.
   Проще всего самоубийцам. Получил "Неуд." за не сданный предмет - и в прорубь, или пулю в висок. Правда, теперь модно стало сводить счёты с жизнью в автомобиле. Оказалось, очень удобное для подобных целей техническое средство. Что поделаешь, прогресс. Или, например, "передоз". Тоже неплохо помогает от жизни. Уходишь в парах чего-то химического.
   То есть, альтернатива старости есть. И не в единственном экземпляре. На пенсии тоже остаётся выбор. Но тут мы снова валяем дурака, выбирать не хотим. Для старушек дорога утоптана сотнями поколений. Они с головой до самой смерти погружаются во внучатую среду. Не озаботились вовремя наплодить детей, от которых происходит внуки. Ничего страшного. Разводят кошек.
   Для мужской части стареющего населения - анализ прожитого и источение мудрости осиленных лет. Правда в мире этой самой мудрости скопились МЕГАТОННЫ (!). И востребованность её подрастающими поколениями почти нулевая. Куда там. Тебя соседи не слушают, а что говорить о более удалённых. Выход тоже есть. Разговаривают сами с собой. Такие вот пироги.
   Конечно, всегда найдётся пассионарная прослойка с не истощившимся запасом любопытства, у которой в жизненной зачётке ещё много места осталось.
  
   2.
  
   Я собрал рюкзак, прихватил корзинку и уехал в лес, как бы за грибами. Чем дальше, тем лучше, чем не знакомее места, тем интереснее. У Природы, не тронутой Природы всегда найдётся, чем тебя удивить.
   Вояж немного напоминает бегство. Быстрые пересадки с метро на электричку, оттуда на редкий пригородный автобус. Косые взгляды попутчиков - мол, гриб-то уже отошёл. Да не гриб мне нужен.
   В леса ухожу не оглядываясь, знаю, что вернусь не сегодня. Город остался далеко позади, цивилизация жалобно подаёт сигнал тепловозным гудком где-то на пределе слышимости. Лес и в самом деле избавился от листвы и изготовился зимовать, но заморозки ещё не грянули. Гриб есть. Их, грибов полно, они съедобные, но брать их сейчас - лениво, а мне так и вовсе не требуется. Из любви к прекрасному срезаю двух боровиков-крепышей и одного красноголовика. Красавцы, потому и не удержался. Может получится сварить супчик.
   Наверное, при известном старании таких запоздалых грибов можно не одно лукошко насобирать. Я не хочу себя отягощать, беру для компании пару крепеньких сыроежек и иду дальше. Цель не так чтобы и далеко - километров десять - двенадцать. Дорога - зимник старый, развороченный гусеницами и большими колёсами. Сейчас он особо плохо проходим, недавние дожди размягчили глину и вернули к жизни огромные лужи тёмно коричневой воды в колее. Дикий камень, белый мох, шумные сосны и мрачные ели. И неповторимый, терпкий осенний воздух северного леса.
   А вот и протока. Здесь вода стекает с небольшой гряды, бурлит на валунах. Сейчас вода тёмно бурая, на её фоне бело-жёлтые хлопья пены создают впечатление маленького водопада. На полянке, у переката будет мой лагерь. Несмотря на ранний час, уже темнеет. Сегодня я только обустраиваю стоянку, все осмотры - с завтрашнего дня.
   Маленькая уютная палатка, тёплый спальник, два литровых котелка на одного человека, фонарь, рыболовные снасти, топорик и всякие прочие мелочи создают в переноске достаточный груз, чтобы устать. Но я преодолеваю минутную слабость предаться усталости и иду собирать дрова, пока ещё светло. Мне везёт - нахожу неподалёку два упавших ствола вполне пригодных для горения. Веток тоже хватает. Выбираю самые сухие. Весёлый огонь разгорается уже в ночи. У меня есть хитрое приспособление от дождя над костром. Когда-то в незапамятные времена мне подарили изрядный кусок специальной стеклоткани, сопроводив подарок рассказом, что таким материалом обёртывают форсунки вспомогательных двигателей космических аппаратов. Не знаю, как там насчёт форсунок, а если укрепить ткань над костром, то дождь ему не страшен, и ткани плевать на огонь.
   А дождь пошёл. Настоящий, осенний, мелкий и затяжной. В палатке слышен не сам дождь, он даже не шуршит, а редкая, крупная и звучная капель с веток. Вода кругом и всюду, и только она и звучит. Природа ограничилась водой с неба и той, что течёт в гранитных камнях. Под водяную музыку я засыпаю. Первая ночь в лесу.
  
   3.
  
   Рядом с моей стоянкой располагался природный объект, который мне давно хотелось посетить. Где-то совсем недалеко должен был покоиться гигантский гранитный валун. Миллионы лет назад он откололся от массива и откатился-отполз под влиянием внешних факторов. Его ласкало тёплое море, сковывали морозы, поливали дожди, секли нещадные ветры. Потом, много лет спустя, когда валун состарился и округлел, на него лёг очередной ледник. Раздавить валун леднику не получилось, но новые отметины он тоже оставил.
   Позже пришли люди и что-то такое необычное разглядели в валуне, кроме его титанических размеров. Они так же оставили свои неповторимые следы, рисунки, знаки. Первых людей сменили другие, потом ещё одни. Много их было. Вокруг валуна устраивались ритуальные церемонии, пиршества, кровавые жертвоприношения. Молились люди и убивали.
   Исчезли те люди. Память о них стёрлась, разнеслась прахом по ветру, только несколько трудноразличимых знаков осталось на поверхности камня от тех диких времён. На валуне гораздо больше теперь имелось современной краски, нанесённой в виде уж совсем непотребных граффити.
   И легенда гуляла в окрестностях старого камня - чистый новодел. Легенда гласила - если в полнолуние сесть в углубление сверху валуна и провести в таком положении целую ночь, то можно схлопотать вторую молодость. Раз была легенда, значит, имелись и её носители-разносчики и рискующие здоровьем исполнители ночного высиживания молодости. Наверняка кто-то из местных и пришлых сидел на камне и не только в полнолуние, чтобы потом, чертыхаясь и проклиная весь фольклор от царя гороха, долго и безуспешно лечить воспалённые придатки и острый радикулит. Человек верит в то, во что он хочет верить.
   Но что-то в старом камне, тем не менее, было такое, что влекло многие годы людей и более здравомыслящих со всей округи. Сейчас, на переходе осени в зиму никто не рисковал сюда добираться, пусть и за молочной зрелости молодостью. И это было для меня хорошо. В моём деле компания не требовалась, скорее наоборот.
   Утро предсказуемо встретило серостью и сыростью. Облака совсем опустились на землю и, назвавшись туманом, тем не менее, продолжали сеять холодным не гостеприимным дождём. Зато костёр был жив. Термо-влагостойкая ткань времён несокрушимой советской империи привычно держала удар.
   Плотный калорийный завтрак позволял, не отвлекаясь, располагать для пользы дела всем световым днём. Я подкормил костёр хорошим поленом и отправился на поиски природного феномена. Туман меня нисколько не смущал. Феномен обнаружился скоро, в голом лесу, даже не смотря на плотный туман, его было видно издалека.
   Народный фольклор оказался совсем недалёк от истины, что касается размеров валуна. Но совершенно не отражал его величественности. Вершина располагалась вровень с верхушками сосен. Камень подавлял, нависал, доминировал.
   Формой валун напоминал кубик, который долго катали, пока не сточились грани и углы. Какие-то великаны тысячи лет играли валуном в кости, доигрались, что одна костяшка не источилась и не закатилась за край Ойкумены. Невольно глаз разыскивал лунки на гранях. Только под солидным слоем мха и лишайников ничего было не разобрать.
   Я дважды обошёл валун вокруг, щёлкая "мыльницей". Камень Петака молчал и не обращал на меня никакого внимания. Я подошёл вплотную, где камень сразу "заговорил". Звуки были тихие, как дуновение лёгкого ветерка. Определить конкретный источник на поверхности было невозможно. Местами казалось, что журчит и капает вода, стекающая по граням валуна. Начинаешь прислушиваться, журчание превращается в шорох пересыпаемого песка. Какие-то потрескивания, постукивания, тихий скрежет, чем больше вслушиваешься, тем звуки становятся разнообразнее. Если же приложить ухо непосредственно к жёсткому мокрому лишайнику, то можно различить орган на низком регистре. А когда наклоняешь голову к самой земле, то отчётливо чавкают чьи-то сапоги по мокрому мху.
   Одна грань валуна-кубика более пологая, она и более изувечена посетителями. По ней любители Природы и Истории карабкались на вершину, оставляя по дороге свои имена и даты посещения. К валуну здесь прислонён довольно длинный ствол с вырубленными грубыми ступенями. Взбираться по нему всё равно чрезвычайно сложно, ноги скользят, рукам ухватиться не за что. Я несколько раз соскальзываю, но упорно лезу по стволу и преодолеваю препятствие.
   Вершина. Потраченное время и приложенные усилия окупились сторицей. Наверху приходит ощущение заблудившегося муравья. Простора, правда, нет из-за тумана. Зато, кажется, что ты уже воспарил и витаешь среди облаков.
   Вандалы потрудились и на верхней грани Камня Петака. Мусор, надписи, пытались даже костёр зачем-то жечь. Вокруг камня вообще всё пространство было усыпано бутылками, пластиковыми пакетами, обломками пиротехники и прочими продуктами жизнедеятельности, включая упаковку из Макдональдса - верный признак, что и сюда, в глушь пришла цивилизация. Свалка. Наверху Камень Петака молчал.
   На верхней грани камня действительно имелось углубление, заполненное грязной водой пополам с павшей листвой. Помещать туда любую часть тела, даже самую не главную, не очень хотелось. Зато можно было опустить прибор. Прибор - доморощенная, но вполне адекватная конструкция определения наличия и интенсивности торсионных полей, как продольных, так и поперечных.
   До сих пор прибор выдавал одни и те же значения уровня торсионного поля, что в лагере, что рядом с Камнем Петака. Так же он повёл себя и когда я взобрался на верхнюю грань. Я слегка расстроился. Прибор был проверенный на многих маршрутах, весьма в своём роде чувствительный и надёжный. Мне представлялось, что на таком легендарном объекте показания во всех диапазонах могли бы и зашкаливать.
   Но, нет, тишина. Обычный фон. Пришлось покинуть Камень Петака не солоно хлебавши. Напоследок, для проформы я обошёл мрачный валун по периметру, то приближаясь к камню, то удаляясь от него. Результат оказался тем же, то есть, нулевым. Ну, что ж, отрицательный результат, тоже результат.
   До темноты было ещё достаточно времени, чтобы провернуть несколько текущих бытовых дел. Следовало собрать как можно больше дров, постараться наловить рыбы и обмозговать план "Б", поскольку план "А" - сходу получить от Камня Петака нужный результат - провалился.
   На вечерней зорьке, если можно так назвать медленное истекание мутного дневного света, рыба ловилась не плохо. Десяток средних по размеру плотвичек обеспечили мне ужин. Я провозился с бытовыми заботами до глубокой ночи. Зато теперь у меня заработал перемёт на четыре крючка, и двухдневный запас дров разместился в относительной сухости под ближайшей елью.
   Я надеялся, что пока стоит сырая дождливая погода, сильных заморозков не грянет, и я успею изучить природный феномен по полной программе. На завтра я наметил серию замеров с применением разнообразных раздражителей.
   Никакой спешки в моём деле не предвиделось. Наука, даже самодельная, требует вдумчивости, терпения. Тщательности, иначе результата не будет. Я не спешил вернуться в каменные джунгли родного города-монстра. Мне не надо было спешить на пустые встречи, не требовалось к очередной пятнице делать взнос по кредиту. Я даже мир не спасал от неминучей гибели. Я спасал себя от скуки.
  
   4.
  
   Ночью дождь усилился. Он тревожно барабанил по водонепроницаемой ткани палатки, надеясь достать до единственного обитателя. Ткань оправдывала марку и воду не пропускала. Тепла в палатке мне пока тоже хватало. Можно было ещё валяться, вслушиваясь в лесную жизнь. Но сегодня планы были другие. В предрассветной хмари я выбрался из палатки приготовить чай. К усилившемуся дождю добавился окрепший ветер. Сосны в вышине гудели, осыпали холодным душем пополам с иголками.
   Часа через два ветер стих, дождь прекратился. Можно было начинать включать план "Б". План предусматривал грязную работу. Я извозился по самую макушку. Труднее всего оказалось чёрную жижу из углубления на верхней грани камня. Чего только там, на дне ямки я не обнаружил. Особенно много оказалось монет, целая нумизматическая коллекция. Много иностранной мелочи. Забавно, что наши представления о связях с потусторонним миром сводятся к элементарному подкупу последнего.
   Мусорная куча собралась огромная. Поджечь её стоило мне немалых трудов и почти всех запасов жидкости для растопки. Но, занялось и разгорелось. Опять подул ветерок, на небе стали появляться голубые просветы. Даже солнце замелькало. Я забеспокоился, что тучи уйдут совсем, и на ночь грянет хороший мороз.
   Не то чтобы я боялся заморозка, но в мои планы скороспешная зима пока не входила. Ритуальный мусорный костёр трещал, поглощая обёртку благ цивилизации, источая едкий дым.
   "Как бы меня стражи леса не засекли при такой ясной погоде".
   Зря я волновался. Костёр догорел, тучи вернулись, и я, удовлетворённый проделанной работой, отправился на заслуженный отдых.
   На ужин, он же пропущенный обед, сегодня была тушёнка с макаронами. Питательное и вполне достойное ситуации блюдо. При добавлении к нему любого свежего овоща смесь становится почти изысканной. Дополнив своё вечернее питание сладким горячим чаем с пряниками, я забрался в палатку готовить следующий этап плана "Б".
   Гроза ударила ближе к утру. Между оглушительными разрядами близких молний жутко завывал ветер. Я начал опасаться, что на палатку рухнет какая-нибудь из ближайших корабельных сосен. Стихия ограничилась осыпанием иглами и мелкими ветками. Молнии пугали не меньше. Судя по пушечным разрывам, били они где-то совсем рядом, может даже в Камень Петака. Для плана "Б" это было хорошо.
   Неистовая погода стихла-иссякла с восходом солнца. Северный лес от дождя почернел, солнцем озолотился. Ручей рядом с лагерем превратился в бурный поток, несущий лесной хлам. О рыбалке в ближайшее время не могло быть и речи. Надо было направляться к валуну.
   Камень Петака и сегодня оказался на прежнем месте, а вот площадка вокруг валуна заметно изменилась, подвергнутая яростной огненной бомбардировке. Гроза с помощью молний и ветра повалила вокруг камня все деревья в радиусе метров пятидесяти, невзирая на их возраст и происхождение. Громадные обугленные щепки торчали из земли, валялись дымящимися грудами. Шальная молния не пощадила даже ствол, по которому я накануне взбирался на валун. От импровизированной лестницы осталась кучка тлеющего мха.
   Заработал мой тангенциально-торсионный прибор. Показания его пока были не устойчивы, стрелки дёргались, цифровое табло мельтешило во все стороны. Камень Петака оживал. Мне теперь до зарезу нужно было подняться на верхнюю грань. Очень беспокоило тамошнее углубление. Пришлось идти за верёвкой и, изображая скалолаза, карабкаться на вершину. В моём возрасте такие резкие упражнения уже вредны. Преодолел, однако.
   Вся вершина оказалась испещрённой следами ударов молний, как будто хлыстом стегали. Углубление было на месте и, как оказалось, в нём совсем отсутствовала вода. Загадка.
   Рядом с углублением мой прибор взбесился. Энергия тут пульсировала с немыслимой амплитудой. Даже я сам через руки-ноги, а особенно голову ощутил эти упругие волны, идущие из глубин камня. Самая работа. Следовало получить адекватный отклик и зафиксировать показания.
   Я установил прибор строго над углублением, сориентировал в горизонте по линии Манфреда и стал опускать в яму заранее припасённые объекты. Торсионный поля радостно и однозначно откликнулись, хотя и не так, как я предполагал. Так даже интереснее, непредсказуемость, своеволие, озадачивание.
   Работа спорилась, было чрезвычайно увлекательно наблюдать, как стальные шарики медленно по спирали уходят на дно углубления и там безтемпературно плавятся. Или как старый жёлудь ворочается на вертикальной стенке, набухает и даёт чахленький, но вполне живой росток, который тут же выбрасывает листья, которые на глазах желтеют и опадают. Насекомые в пробирках просто дохли в мелких конвульсиях, а луч света от фонарика заметно искривлялся. Сила!
   Увлечённый, не заметил, как подкрался вечер. Я бы и дальше продолжал свои опыты, без обеда и ужина, но со стороны моего лагеря послышался какой-то шум, голоса. Мне, естественно, это не понравилось - и от работы оторвали и по лагерю шарятся. Быстро свернув оборудование, я поспешил проведать стоянку и познакомиться с непрошенными гостями.
  
   5.
  
   Я шёл по темнеющему лесу и набирался злости, чтобы выплеснуть её на тех, кого встречу в лагере, подбирал слова поярче. Странное дело, может там ничего плохого и не происходит, а я уже злюсь, готовлю санкции. Я шёл, уворачиваясь от веток и стволов неожиданно встающих на пути деревьев. Заблудиться тут было не возможно, дорога известна, всё в пределах прямой видимости, а бормотание из лагеря не приближалось.
   Я шёл и шёл на звук, но лагерь пропал, так же, как и ручей. Фонарь светил отменно, я видел даже свои следы на павшей листве. А лагеря не было. Я заподозрил неладное, остановился и повёл лучом вокруг. Лес, да лес кругом. Голый, неприветливый, мокрый, и ни каких следов стоянки. Пришлось достать компас и сверить направление. Компас врать не собирался, он чётко указал, что шёл я в верном направлении. Только отмахал уже больше километра. Проскочил лагерь и не заметил ручей?
   Правила заблудившегося в лесу гласят: первое - не паниковать, второе - попытаться вернуться в исходную точку. Я взял себя в руки и пошёл назад, теперь уже не спуская глаз со светящегося в темноте компаса. Через некоторое время стало ясно, что теперь пропал валун. Камня Петака на предполагаемом месте не оказалось. Вместо валуна имелся склон. Крутой склон холма, которого раньше (я мог бы поклясться) здесь не было.
   Похоже, я и в самом деле заплутал. Выход предполагался один, в соответствии с третьим пунктом "Правил заблудившегося в лесу" - как это не прискорбно, но переждать ночь и с рассветом продолжить поиски. Мне показалось, что тут, на вершине холма я проведу ночь с большим комфортом, чем в низине, и полез вверх по склону.
   Восхождение в темноте даже на не слишком крутые поверхности чреваты падениями и прочими неприятностями. Данный подъём оказался очень крутым, я несколько раз срывался и собирался уже плюнуть и бросить эту затею, как обнаружил неприметную тропу. По ней я довольно успешно преодолел препятствие.
   Возвышенность или холм простиралась вглубь тёмного леса настолько, что мой фонарь не опять заколебался - остаться на ночь на краю или пройти дальше. Поднявшийся пронизывающий ветерок сомнения развеял, я принялся искать надёжную защиту от холода и дождя. Фонарь выхватывал мощные стволы сосен, берёз и елей, под которыми вряд ли можно было укрыться, земля везде оказалось сырой. Скорее всего, мне придётся довольствоваться тем, что есть, по крайней мере, здесь, вдали от края ветер почти стих.
   До этого момента происшествие меня не слишком сильно беспокоило. Заблудиться в лесу может и опытный турист. Я же был увлечён своими исследованиями и невольно совершил какую-то оплошность. Утром всё разъяснится. Вполне возможно, что я блуждал в темноте вокруг Камня Петака, полагая, что иду к лагерю. Лес, он и не такие шутки выкидывает, для этого даже темноты зачастую не требуется. С проблемой местонахождения я буду бороться при свете дня, а сейчас надо правильно провести длинную, холодную ночь. Это тоже целая наука.
   Одна из елей показалась мне достаточно надёжным укрытием. Пятачок сухих иголок я расширил, срубив несколько веток и выстелив ими предполагаемое лежбище. Отель "Еловый" класса ползвезды принял меня в свои апартаменты.
   Сон не шёл, я всё время в мыслях возвращался к Камню Петака. У меня крепло убеждение, что моё нынешнее состояние как-то связано с возросшей после грозы активностью валуна. Проследить всю цепочку причин и следствий в таких случаях весьма и весьма затруднительно, информации, как всегда, хронически не хватает. Посмотрим, какие ещё сюрпризы меня ожидают завтра, я теперь не сомневался, что они непременно будут.
   Время полночь ознаменовалось началом очередного дождя. Я ворочался, пытаясь создать из себя как можно более компактную с точки зрения теплопотерь композицию. Всё время чего-то не хватало. Наконец сон сжалился и пришёл, и утянул меня в глубины сумеречных миров. Виделись странные места и странные люди, и сам я был там тоже весь очень странный. Только это было во сне не самое главное. Основное же - это на меня возлагалась какая-то миссия, и я никак не мог, не имел права её провалить. Во сне мне вручили полотняный мешок с крупной солью и окропили водой. Отныне я стал посвящённым.
   Проснувшись от того, что затекло всё тело, я ещё силился понять, во что же меня посвятили. Но это, как часто случается в снах, осталось за кадром. Сон, всего лишь сон. Однако, он почему-то меня растревожил. Выстраивалась некая, пока не вполне ясная цепочка событий, где мне предлагалось участвовать.
   Я выбрался из-под ёлки, чтобы размять затёкшие члены, ночь продолжалась, темень стояла непроглядная. И тут я увидел свет. Среди деревьев, вдалеке мелькнул огонёк. Весь организм, помимо его воли захлестнула волна дикой надежды заночевать в тепле, под крышей. Как безумный рванулся я к свету, даже не подумав о том, что накануне никакого огня и в помине не было.
   "Подумаешь, не было. Зажгли, вот и горит".
   Источник света оказался не близко. Я успел несколько раз упасть, зацепившись за многочисленные корни, исхлестаться колючими ветками, чуть не потерять свою котомку с научным инвентарём, прежде чем добрался до заветной цели. Это светилось окно. Маленькое оконце во входной двери дома.
   Тут мой запал несколько притух. Я точно знал, что в окрестностях Камня Петака жилья нет, карты я проштудировал тщательно. А тут дом. Большой жилой двухэтажный дом. Вполне настоящий, снизу каменный, сверху деревянный. Окон много, все тёмные, только от входной двери дежурный свет источается.
   "Спят хозяева, наверное, будить как-то среди ночи неудобно. С другой стороны дождик всё пуще, холод пробирает всё глубже. Придётся тревожить обитателей неожиданного дома".
   Рядом с дверью имелся звонок. Я позвонил. Где-то в глубине строения послышалась трель. Подождал. Никто на мой призыв не откликнулся. Позвонил ещё раз. С тем же успехом. Постучал. В ответ тишина. Постучал громче - опять ничего. Рискнул подёргать за ручку, дверь открылась. Не заперто.
   "Фу ты, совсем неудобно".
   Тем не менее, подгоняемый непогодой, вошёл в сени. Чисто, тепло, сухо. Благодать для усталого замёрзшего путника. Я готов был прямо тут в прихожей заночевать. Но, изготовив пару извинительных фраз, пошёл дальше. Дом оказался пуст. Совсем пуст.
   Изнутри он выглядел вполне обжитым, хотя и не слишком насыщенным мебелью. В доме имелась большая хорошая печь, но тепло производилось от электрических обогревателей. Дом располагал всеми бытовыми удобствами, включая горячую и холодную воду из кранов - это я сразу проверил.
   Не обнаружив признаков хозяев, я осмелел и обошёл дом от подвала до чердака. Там тоже никого не было. В доме много чего обнаружилось из припасов, инвентаря. Только человеческого присутствия не было обозначено. Одежды нет, обуви нет, шкафы пустые. Ни фотографий, ни документов, что указывало на принадлежность домостроения. Загадка.
   В конце концов, навалилась естественная усталость и от тепла разморило. Я разделся и рухнул в кровать. Все разборки загадок завтра, с утра.
   Нет, не подумайте чего дурного и невоспитанного. Я всё-таки действительно разделся перед сном, только зубы не почистил. В остальном я был паинькой, забравшимся в чужой дом. Или нет, то была Машенька в сказке про четырёх медведей. Опять нет, медведей было трое. Святые угодники, как хорошо спать в настоящей кровати.
   А дождь за бортом в это время разошёлся до ливня, ливень до бури, буря превратилась в ураган. Ураганом качало дом, от него раскачивалась кровать, а в ней мирно и безмятежно посапывал я, усталый путник, убаюканный, как в колыбельке.
   Наукой установлено, что человек может спать бесконечно долго. Подтверждаю. Тем более, что и природа сна достоверно не установлена, и его определения в литературе страдают расплывчатостью.
   Той ночью Шестерня провернулась на очередной зуб. Я этого ещё не заметил.
  
   6.
  
   Видимо день уже наступил. В окна просачивался мутный свет. Не смотря на мягкую уютную кровать подо мной, всё тело ломило, как после непосильного труда. Утренней зарядке пришлось уделить сегодня больше времени. Что тут удивляться, возраст даёт о себе знать. Нагрузка получилась не слабая. Вчера я после напряжённого трудового дня на валуне отмахал ещё не меньше десяти километров с разнообразными препятствиями.
   В доме по-прежнему я был один, хозяев за ночь не прибавилось. И дом, и печь, и скромная мебель оставались на своих местах, а владельцы ни малейшего намёка на присутствие не подавали. Следовало предположить, что уехали они далеко и весьма надолго, а дом оставили в режиме ожидания с минимальным отоплением. Сам так поступал, если хотел вернуться среди зимы не в промёрзший склеп, а в домашнее тепло.
   Из еды у меня завалялся раздавленный шоколадный батончик - "сиротская радость". Отрава, конечно, но отсрочить голод вполне сойдёт. Я проверил, чем могут поспособствовать утолению голода местные запасы. Хозяева оказались действительно запасливыми. Тут был чай и сахар, кофе и жестяная коробка с печеньем.
   "Раз я уже здесь, то есть нарушил неприкосновенность жилища, глупо будет останавливаться и страдать от прочих неудобств. А посему - нормальный завтрак".
   После горячего чая с печеньем на душе повеселело. Поиски дороги домой, то есть в лагерь, казались пустяком. Я выбрался наружу. В воздухе висела прежняя сырость пополам с мокрым снегом. Эдакая воздушно-снежная каша. Видимость шагов двадцать, не больше.
   "Как бы снова не заблудиться теперь уже в снежном молоке. Не отпускает меня Камень Петака. Какие ещё сюрпризы он припас".
   Поиски дороги вдруг не показались мне такими уж простыми. Я потолкался возле дома и решил пройти тем путём, которым, как мне помнилось, я попал в дом. По компасу. Получилось легко. Вышел на край того обрыва, который накануне ночью штурмовал. И ведь собирался уже, не смотря на сырой склон найти вчерашнюю тропу и спуститься.
   Привлёк внимание шум оттуда, снизу. Пока разыскивал в снежном киселе безопасный спуск, этот шум не давал мне покоя. Что так может звучать в заснеженном северном лесу. Бред, но почему-то первым делом я предположил, что это копошатся какие-то животные, например, северные олени или лоси стадом мигрируют. Хотя, о чём это я, лося стадами не ходят. А что касается оленей, то с тем же успехом тут могли оказаться слоны или зебры. Сомнения спасли мне жизнь.
   Шум не стихал. Он периодически накатывал, возрастая по громкости, ударял глухо, как в дырявый барабан, и отползал, чтобы снова накатить волной. Волной! Вот что это напоминает - морской прибой!? Море в лесу!? Право, лучше были бы слоны. Скажем, сбежали из частного зоопарка и идут нескончаемой чередой домой в Африку, через клюквенные болота продираются.
   Пока я бегал по краю и выстраивал версии одна безумнее другой того, что делается у подножия возвышенности, налетел ветерок и слегка разрядил туман. И я увидел подножие. Увидел свинцовую воду в белой пене прибоя. Эта вода дикими волнами накатывала на крутой берег, и шумела.
   "Вот ведь как бывает, ещё сегодня ночью я шёл тут по лесу пугал мелких зверюшек, а сегодня уже океан плещется. В нормальной жизни такого быть не может, как и беглых слонов, следовательно - это галлюцинация. От переутомления. Но, как бы там не было, вниз я не прыгнул-сполз-съехал в объятия волн неведомого моря".
   Как защитить разум от очевидной несуразности? Только физкультурой. Типа - "упал-отжался". Я пожертвовал, не смотря на продолжающийся снегопад, личной лыжной шапочкой грязно морковного цвета, чтобы обозначить место, где я, предположительно, штурмовал ночью склон. И побежал. Побежал, конечно, направо, так правильно.
   Бежал и строго вдоль склона, очень внимательно следя, чтобы не рухнуть в бурлящий океан. От одной мысли, что я мог бы там оказаться, на мне начинали бегать мурашки. Метель старательно заметала землю, белила деревья. Шум прибоя не стихал. Судя по показаниям неразлучного компаса, я двигался по широкой дуге. Расстояние измерял количеством шагов. Свой шаг я давно измерил и перепроверил. При обычной ходьбе он составлял семьдесят пять сантиметров, в беге по пересечённой местности - восемьдесят пять.
   Морковная шапочка, облепленная снегом, объявилась после пяти километров кросса. Понятно - это остров. А вокруг бушующее ледовитое море. Несуразица не исчезла. Всё ещё больше запуталось. Озадаченный стоял я на крутом берегу, пытаясь ухватить хоть какую-то полезную мысль. Бесполезно, я даже не представлял себе с какого конца браться за решение задачки. Совершенно не понятно было, как я сюда угодил. Не мог же я, в самом деле, не заметить, что иду по морю, а не посуху.
   Научно-технический склад ума подразумевает поиск ответов в области рациональных объяснений видимых глазом событий. Не смотря на то, что моим хобби было изучение загадочных природных объектов, я придерживался мнения, что мистику надо привлекать в последнюю очередь, когда рациональные причины исчерпаны. И здесь я прибег к испытанному методу. Значит, мы имеем дело с приливом.
   Большой такой, нестандартный прилив, редкое явление природы из Баренцева моря. Нахлынул неожиданно, видимо глобальный парад планет случился. Если это так, если воды нахлынули от лунно-солнечного стояния, то к ближайшей ночи его уже не будет. Проверим. Я вернулся в дом.
   В глобальных приливах я был, правда, не слишком силён, поэтому по резвому размышлению положил воде убраться к утру.
   В ожидании отлива я ещё более внимательно осмотрел дом. Может людям тут приходилось укрываться от таких приливов. Скорее всего, люди здесь отсутствовали с лета. Отдохнули в теплое время на природе, вкусили радостей загородной жизни и уехали. Оставили какой-то переходящий запас продуктов и всякой мелочи, а остальное вывезли. Несколько непонятно было, как сюда добирались, дорог я не обнаружил. Неужели пешком?
   При доме имелся огород, сейчас укрытый снегом. Теплица была заперта, и сквозь запотевшие окна я ничего внутри не разобрал. А ещё за домом раскинулся роскошный сад. Даже сейчас было видно насколько он ухоженный. Нигде на участке ничего не валялось, никакого брошенного инвентаря или сухих веток. То, что надо укрыто плотной материей. Образцовый сад, образцовый дом. Даже как-то неудобно занимать тут место без спроса. Но другого выхода нет, надо ждать спада воды.
   Вокруг дома расположилось несколько хозяйственных построек, все запертые на массивные висячие замки. Что прятали там хозяева от пришельцев - неведомо. При этом обширная кладовая в доме была не заперта, и я сунул туда нос. Оказалось - богатейший выбор спортивного инвентаря, рыболовных снастей и туристического снаряжения. Только лодки не было, чтобы пересечь море.
   Опустилась ночь, а прибой так и не стих. Я каждые два часа выходил на берег с громадным хозяйским фонарём и проверял наличие моря. Оно не только не исчезало, но даже не мелело. Далеко за полночь я устал от проверок и уснул.
  
   7.
  
   Проснулся отдохнувшим, полным сил и планов. На дворе сиял морозный день, который я посетил с великой радостью. В конце концов, жизнь-то продолжается. Встал на лыжи. За полчаса я обежал остров по всему периметру, не переставая восхищаться видами, открывающимися с его круч. При ярком солнце место предстало во всей красе. И принимал я эту красоту спокойно, без душевного надрыва.
   Море так никуда и не ушло, оно просто замёрзло. По моим субъективным ощущениям мороз стоял под минус двадцать. Замёрзший океан просматривался до самого горизонта. Это не был гладкий каток. Тут и там льдины торосились многометровыми гребнями, у самого берега образуя непроходимый вал. Спускаться сегодня к подножию хотелось ещё меньше, чем когда в него бил прибой. Среди заледеневшего моря стоял остров, по которому я совершал прогулку. Возвышался остров над уровнем моря метров на тридцать, вершина почти плоская, форму острова я бы назвал яйцеобразной, примерно два на полтора километра. Вся поверхность острова заросла могучими деревьями, просто великанами растительного мира. Здесь пустили корни и сосны и ели, и дубы, и клёны, и много чего ещё, что среди зимы не сразу и угадаешь. Посерёдке острова торчала секвойя настолько колоссальная, что не верилось в подобное чудо. Такой вполне себе понятный, немного необычный, но зато открытый остров. Одно смущало - как я здесь оказался?
   Дом располагался почти в середине острова и терялся в кущах гигантской древесной поросли. Только сейчас при свете дня я разглядел целиком всё это творение природы и поразился, насколько велики деревья, как мал домик, до чего обширно раскинулось море и как одинок я, маленький человечек посреди зимнего великолепия, что лежало у моих ног.
   Восхищение оказалось настолько велико, что на время заслонило тот удивительный факт, что я здесь вообще нахожусь. В порыве чувств я сделал ещё несколько кругов, норовя каждый раз бить новую лыжню.
   Рядом с домом, ближе к обрыву хозяева устроили, как это принято теперь говорить, сад камней - дюжина весьма крупных валунов разного цвета и фактуры. Я снял лыжи, присел на вычурный выступ ближайшего камня и вдруг с нарастающим ужасом понял, что хочу здесь остаться, что моё место тут под колоссальными дубами и берёзами, на берегу неведомого моря, среди камней, в домике без хозяев. Приступ паранойи был так силён, что я стал оглядываться в поисках источника воспаления моего мозга. Вокруг же была суровая красота, и никаких источников.
   Хотя, если класть руку на сердце и честно признаваться самому себе, то нечто подобное следовало предвидеть. Однажды моё увлечение сакральными объектами должно было привести к неожиданному результату. Или ожидаемому? Хороший вопрос.
   Прогулка на свежем воздухе затянулась, нагрянувший голод обозначил новую цель. Сегодня, под впечатлением накатившего приступа, я устроил себе полноценный обед из наличных концентратов, не стесняясь расходовать их, как будущий хозяин. Я приступил к процедуре свыкания с мыслью о длительном пребывании на острове.
   По некоторому размышлению, справившись с первым шоком, роль Робинзона Крузо не смущала и не пугала, оставался только эффект неожиданности. Ещё, как продукту своей цивилизации мне требовались явные подтверждения произошедшего изменения моего статуса. Вряд ли речь могла идти о каком-то документе или телефонном звонке с ценными указаниями, но нечто близкое я принялся разыскивать.
   Как много можно обнаружить нового, если пристальней вглядываться в уже знакомые места. Засёк полку с книгами. При первом знакомстве с домом, видимо, не обратил на неё должного внимания. На полке вижу: Карен Симонян "Аптекарь Нерсес Мажан", Клиффорд Саймак "Заповедник гоблинов", Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд все тома, которые выходили на русском языке, Аркадий и Борис Стругацкие "Понедельник начинается в субботу", "Кулинария" Госторгиздат 1955 года и так далее. Вряд ли такая подборка имеет всеобщее свободное хождение.
   Идём дальше. Уголок музыки и песни. Стоит компактный музыкальный центр торговой марки "KETO". Никогда о такой не слышал, однако, это ещё ничего не значит. Небольшая полочка с дисками. Весь "CafeИ Del Mar" на одном диске. "Быть того не может, их же сотня альбомов, не меньше". Весь "Medwyn Goodall", причём, включая совместные альбомы, и тоже на одном компакте. "Jethro Tull", "Enigma", "Yanni", "David Lanz", "Karunesh" и всё в том же духе.
   Вывод уже напрашивался сам собой. Но я иду дальше. Иду к телевизору. Марка изготовителя TV - приёмника и DVD - плейера та же - "KETO". Совсем маленькая полочка с коробками сборников фильмов. Читаю - "Охотник за смертью - 2", "Дрожь земли", "Призрак замка Морисвиль", "Искатели приключений", "Агент поневоле"...
   Дальше можно было не смотреть. Меня и именно меня здесь ждали и приготовились. Сколько ни ломал я голову, никаких альтернатив моему предстоящему пребыванию на острове не высвечивалось. В виде шаткой надежды оставался только тотальный обыск дома с лупой и такая же процедура по всему острову. Вдруг что-то найдётся, указующее на выход отсюда. Правда такие действия уже граничат с паранойей, а она у меня итак скоро разовьётся. Надо пойти другим путём. Путём диалога и компромиссов.
   Прежде чем вступать в диалоги с неведомыми силами, я всё же ещё несколько раз обшарил остров, роясь в снегу. Посетил возможные закоулки, выходил на морской лёд, преодолевая торосы, забирался на могучие деревья в поисках скрытых дупел или знаков. Особое внимание досталось чудовищной секвойе, но дерево было безобиднее младенца. Остров передо мною был открыт, честен и бескомпромиссен. Скрупулёзный осмотр дома и вскрытых мною дворовых построек так же ничего не принёс. Нет худа без добра, не найдя тайных подземных ходов или скоростных лифтов "остров - домой" я теперь хорошо знал место своего обитания - заточения. Если что-то от меня и смогло скрыться под снежным покровом, оно не стоило внимания.
   В доме можно было, не стесняясь жить, но и тут никакой тайной комнаты или секретной дверцы в нём не предусматривалось. Найти источник воды в кранах мне не удалось, так же, как и обнаружить, откуда приходит электрический кабель. От классического Робинзона Крузо моё пребывание на острове отличалось не только погодными условиями (Роби в своей жизни, скорее всего, и понятия не имел о лыжах и санках), но и высоким бытовым комфортом. В этом комфорте имелся великий плюс, в нём же скрывался и громадный минус.
   Борьба за выживание почти не оставляла Робинзону времени на праздные раздумья, хотя, если мне не изменяет память, он так же страдал от одиночества. У меня же этого времени оказался целый вагон. Книги, фильмы, музыка слабо способствовали заполнению досуга. Его всё равно оставалось слишком много.
   Спорт. Хорошая штука, если взяться за неё с умом. Два часа днём, два часа вечером пробежки по острову. Ввёл в систему независимо от погоды и настроения. Здоровье крепилось прямо на глазах. Лыжи я освоил настолько, что стал практиковать экстремальные спуски к подножию острова. В паре мест торосы позволяли выскакивать прямо на открытый морской лёд. Это было захватывающе интересно до тех пор, пока я не сломал лыжи. Хоть голова цела осталась. Потом пришла глубокая оттепель, так что снег почти истаял, и на морском льду образовались гигантские лужи. Лёд вообще стал хлипким и опасным. Затем пришёл мощный ураган, переломал весь лёд, нагнал его почти вровень с островом. Грянувшие следом морозы довершили дело. О лыжных гонках пришлось забыть.
   Потеря лыж был удар ниже пояса. Я снова нырнул в кладовые. Нашлись финские сани. Конечно, это совершенно не то, что бег на лыжах. Однако, оказалось, что если их нагрузить несколькими берёзовыми чурками, сани превращаются в неплохой спортивный снаряд. С островных круч я больше не рисковал устраивать санный бобслей, но и простая беготня по проложенным между соснами и дубами загогулистым трассам позволяла поддерживать не плохую физическую форму. И расходовать время, которого у меня неожиданно стало слишком много.
   В своих не прекращающихся изысканиях по острову и в доме, я руководствовался не только стандартным набором человеческих чувств плюс опыт, который, как известно не пропьёшь и интуиция. Никуда не делся, не пропал мой прибор для определения интенсивности торсионных полей. Как показали измерения, поля на острове имелись, и в доме тоже. Разной интенсивности и полярности, стационарные, переменные и блуждающие. Можно сказать, что торсионная обстановка на острове оказалась весьма бурной. Источники полей локализовались в камнях деревьях, а в доме главным излучателем оказалась дровяная печь.
   Когда сей факт с печью мне стал доступен, я принялся её регулярно топить, хотя особой нужды в дополнительном тепле не было, электричества хватало с избытком. Я не слишком силён в печных вопросах, но даже моему не просвещённому взгляду печь представлялась загадочным сооружением.
   В ней сходу загорались любые дрова, не зависимо от их размера и влажности и очень долго горели. Отдельная полешка могла зачастую полыхать весь вечер. Печь удивительно быстро прогревалась и долго держала тепло. В ней можно было готовить, и я часто ставил в печь горшок, предварительно набросав туда самых неожиданных ингредиентов. Результат всегда получался неизменный - вкусное необычное кушанье.
   Так вот эта самая печь, оказывается, умела не только печь (прошу прощения за невольный каламбур), но и петь. А если точнее, то музицировать. Дело в том, что её торсионные поля больше всего "колыхались" именно во время приготовления пищи. Я уделил несколько дней тому, чтобы научиться подавать сигнал с прибора измерения полей на музыкальный центр. Когда же всё получилось, мне довелось насладиться фантастическими мелодиями от печи.
  
   8.
  
   Однако, подобные экзерсисы не могли надолго скрасить моё одиночество. Зима с буранами и снегопадами, с морозами и короткими световыми днями продолжалась. Тем не менее, я стал готовиться к весне. Извлёк и пересчитал садовый инвентарь, до остроты бритвы наточил две лопаты и тяпку. В кладовой нашлись семена и удобрения.
   Я откопал от снега теплицу и проник внутрь. Сооружение оказалось весьма достойным и по площади и по благоустройству. Что самое замечательное, в теплице имелись не только мощные лампы, но и электрообогреватели. Я вплотную занялся огородничеством.
   Пожалуй, из всех моих занятий копание в земле, выращивание саженцев оказало самое благотворное воздействие на моё сумрачное состояние. Я успокоился. Видимо, таково извечное воздействие живого на человеческий организм.
   Когда в воздухе совсем запахло весной, но снег ещё не сошёл, ко мне явился первый гость. Он нёсся, как взмыленный лось, пробивая лыжню по тяжёлому снегу. Одет гость был в сине-чёрно-красный костюм лыжника и с номером "784" на груди.
   Лыжник, тяжело дыша, пронёсся мимо меня, когда я тащил в дом охапку дров. Челюсть моя упала на ботинки, туда же ссыпались и дрова. Спортсмен, а это по всем признакам был участник какого-то спортивного забега, на меня не обратил ни малейшего внимания. Он пересёк остров по длинной диагонали и исчез. Я, после того как пришёл в себя, бросился вдогонку, но обнаружил только обрывающийся лыжный след. Лыжник как будто взлетел в небеса. То же самое обнаружилось и с противоположной стороны лыжни. Спортсмен появился ниоткуда и пропал в никуда.
   Событие на фоне устоявшейся жизни получилось настолько неординарным, что я, бросив все дела, несколько раз прошёлся по лыжной трассе из конца в конец в поисках пропавшего лыжника или дополнительных следов. Наиболее осмысленным действием моим на тот момент были вешки, которые я установил в местах появления и убытия "летучего лыжника".
   После происшествия с залётным спортсменом я стал внимательнее. И был вскоре вознаграждён. Совершая очередную пробежку с санями, я наткнулся на группу товарищей, пытающихся развести в лесу костёр. Мужики в количестве трёх человек были не только на лыжах, но и имели при себе увесистые рюкзаки. Ребята собрались в поход на шашлыки.
   Как на грех в тот раз я бегал с санями гружёными булыжниками, хотя обычно держал в них дров на хороший пионерский костёр. Я убедительно попросил компанию оставаться на месте, а сам отправился за дровами. Мне так и виделось, как мы сядем у костерка и поболтаем всласть. Не срослось.
   Видать мужики решили, что я им на хвост собираюсь упасть. Эдакий местный халявщик. Моя суетливость была в данном случае вполне объяснима и оправдана. Но они не дождались. Ушли. А я вёз им не только дрова, но и пару бутылок марочного коньяка, консервированную ветчину и несколько банок красной икры. А они ушли. Следы не двусмысленно показывали их короткий маршрут по острову. Где группа вошла и где вышла.
   Я очень расстроился. Там же на месте неудавшейся стоянки развёл костёр и опростал под икру и ветчину целую бутылку многозвёздного напитка. Странно, что при этом умудрился ещё и правильно расставить вешки. Алкоголь дал выход давно копившимся эмоциям. Я носился вокруг костра, богохульствовал, упрекал кого-то в том, что меня без спроса с неведомой целью запрятали на необитаемый остров, насильно сделали Робинзоном Крузо. Приморозило, запал вышел, костёр потух, и я поплёлся домой.
   Я зря так сильно расстраивался, гости стали приходить регулярно. Во-первых, меня посетили несколько лыжников, неведомым образом соскочивших с дистанции. Поговорить с ними не удавалось, парни и девушки были так сосредоточены на лыжне, что меня воспринимали как досадную помеху, типа подгулявшего болельщика. Одна лихая биатлонистка даже пригрозила пристрелить меня, если не отстану. Могла, вполне могла бы.
   Иногда дело происходило без меня. Я обнаруживал только след, оставленный на снегу, а сам бегун уже успевал раствориться в эфире. Я упрямо ставил вешки, обозначая траектории. Делал замеры торсионным прибором. Пока никакой системы не наблюдалось. Бежали и вдоль, что называется, острова и поперёк, и от центра к краю и наоборот. Судя по нашлёпкам флагов на костюмах, национальность бегунов охватывала, по крайней мере, всю Европу. Хотя это и ничего ещё не значило.
   Однажды пришла семейная пара. Они прогуливались в лесу, дышали весенним воздухом и, как посчитали, заблудились. Всё пытали меня, в какой стороне Финский залив. Подозрительно так косились, не получая конкретного ответа. Я предложил им вернуться точно по своим следам той же дорогой. Так они и сделали, убыли с острова в той же точке, где и появились.
   Множество раз я пытался уйти вслед за ними в точке пропажи гостей. Ничего так и не получилось. Я пробовал вырваться, что называется на спинах "лыжников". Они исчезали, а я так оставался на своём острове.
   Со временем я стал спокойнее воспринимать визиты этих странных гостей, как движение перелётных птиц или появление медведя-шатуна. Визиты на время прервались, когда начал интенсивно сходить снег, и земля размокла от талых вод. Я всё чаще выходил греться на весеннее солнце. Вооружался биноклем (был и такой в доме инвентарь) и подолгу разглядывал льдистый горизонт, сидя в саду камней.
   Среди зимы меня как-то не очень тянуло заняться рыбной ловлей, а тут, то ли солнце так подействовало, то ли захотелось новых впечатлений, а может витаминов не стало хватать. Я отправился ловить рыбу. Лёд стоял ещё крепкий, хотя на поверхности уже плескались лужи, разраставшиеся под весенними лучами в озёра. Снасти в хозяйстве имелись, а вот бур отсутствовал. Мне пришлось долбить лунки ломом. Получилось не очень ловко, треснувший лёд чуть не отправил меня в полынью.
   Несмотря на опасность, я упорствовал в своём желании поудить рыбки, и своего добился. Рыба пошла. Ловился налим и судак. Целую неделю я развлекался этим занятием, пока очередной шторм не разметал льды и не открыл чистую воду.
   С приходом весны меня окончательно поглотили агротехнические заботы. О "лыжниках" я как-то позабыл. Зато они меня не забыли. Для простоты, поскольку любое усложнение в данном случае ни к чему путному не приводило, я всех визитёров называл "лыжниками". Они не обижались. Тем более, что встречаются термины и похуже.
   Только земля начала подсыхать и зацвели подснежники, появились беглые уголовники. Двое. Один, явно, матёрый, жизнь посвятивший борьбе с Уголовным кодексом. Второй - обычная приблуда. То ли живая консерва, то ли ещё с какой целью взятая с собой в бега главарём. Этот второй и выглядел, как дурачок, всё время улыбался. Лицо его почти блаженное, щурилось солнцу, подставлялось ветру. Зато первым, матёрым можно было не только детей пугать, а и народ постарше струхнул бы, завидев в лесу подобную рожу.
   Я в то время преследовал в лесу некие садово-декоративные цели, поэтому бродил с лопаткой и топором, складывая добытое в те же финские санки, которые прекрасно бегали по сырой листве. Наверное, моя внушительная экипировка и остановила уголовный элемент от нападения, и ещё заметная изнурённость их организмов. Не рискнули поживиться, а судя по взглядам, так хотелось, причём хотелось моей крови обоим. Но и просить ничего не стали. Вот ведь, чёртово семя.
   Для себя же я отметил, что, не смотря на очевидную опасность ситуации, всё-таки я один в пустом лесу, страха не было. Что-то другое шевельнулось внутри. Я каким-то образом знал, что если нападение и произошло бы, уголовники получили бы должный отпор. Не исключено, что помимо топора, они и мой уверенный взгляд почувствовали. Оценить могли иначе - а вдруг у этого цирлика под курточкой обрез припасён?
   Ну, ушли, и, слава Богу. Не пришлось проверять мою уверенность на практике. Я отследил их путь - парочка исчезла на самом краю острова. Кстати, мне редко доводилось лицезреть сам момент ухода, а уж, тем более, появления. Здесь такая возможность представилась. Оказалось, ничего особенного. Были люди секунду назад, а сейчас нет. Каких-то явных фаз перехода разглядеть не удавалось. Но я не терял надежды, исследователь во мне был ещё жив. Однажды я надеялся проторить себе дорожку в дольний мир.
  
   9.
  
   С появлением, даже на короткое время, на острове уголовного элемента я обеспокоился усилением защиты дома. Я вытащил инструменты и приступил к реализации. Двери во всех постройках, а особенно в доме теперь запирались. До этого я бродил по острову, как Эдемский Адам. На острове не водилось зверьё, только птицы изредка останавливались передохнуть, чтобы лететь дальше по своим птичьим делам. Сейчас, например, они могучими стаями двигались к северу.
   Солнце припекало всё сильнее. Деревья, одно за другим, начали покрываться молодой листвой. Появилась трава. Во мне снова зародилась надежда на возможное появление хозяев дома. Но дни проходили за днями, а я всё так же оставался один. Скучать, правда, не приходилось. Сад и огород отнимали уйму времени.
   Где-то в середине мая появился странник. То был ветхий старик, еле передвигавший ноги, обутые в немыслимые боты. Вполне возможно, что когда-то он был монахом, некоего удалённого скита и лет тридцать назад отправился на богомолье. С тех пор и ходит по разным местам, не находя приюта.
   Это был первый "лыжник", который встал у меня на постой. Не долго, всего пару ночей провёл странник в моём (теперь уже моём) доме. Я был чрезвычайно рад компании, и это не смотря на то, что старик оказался весьма немногословен. Он большей частью молился или в одиночестве сидел на берегу моря в саду камней. Там он, скорее всего, тоже возносил молитвы, но не так явно. Оказывается, каменный сад притягивал не только меня.
   Я предоставил старику весь мой скромный гардероб на выбор, сменить ветхую одежонку, но он ограничился только тёплым свитером и перчатками. После его тихого незаметного ухода я обнаружил на столе икону Смоленской Божьей Матери "Одигитрии".
   На последок, накануне своего исхода старец, как бы невзначай, обронил нечто, вроде как из Екклесиаста - "Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; Время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру".
   -- Твоё время ещё придёт - сказал старик. И ушёл.
   Как хочешь, так и понимай.
   Не смотря на оставленное во мне внутреннее беспокойство, этот дедушка был из разряда тихих клиентов. Такие не часто посещали остров, в основном прибывали более шумные. Они полагали моё жилище чем-то средним между охотничьим домиком и приютом для бездомных. Большими толпами "лыжники" не поступали, двое-трое, максимум четверо. Дом большой, места много, еды и тепла хватает. Я не роптал. А излишняя требовательность, претензии на отсутствие мобильной связи и Интернета и удалённость ближайшей железнодорожной станции (знать бы ещё, есть ли такая за морем) и пиццерии компенсировались для меня потоком новостей и живым человеческим общением.
   Где-то, в это же время я обратил внимание на то, что, не смотря на прожорливость гостей, запасы мои не убывали. Стал считать и приглядываться - и правда, не изменяются. "Лыжники", особенно те, что с детьми, обожали варить различные каши на сгущённом молоке с вареньем. А банок, как было в кладовой двенадцать плюс пятнадцать, так и стоят.
   Но не всё было так безоблачно, как в том тереме со скатертью самобранкой. Подъели всю запасённую прежними хозяевами свёклу, морковку и репчатый лук. К картошке подбирались, так еле удалось отстоять семенной материал, выставленный на яровизацию.
   В целом для каждой последующей группы "лыжников" наблюдалась тенденция всё дольше задерживаться на острове. И исчезали они теперь по-другому. Вдруг схватятся среди ленивого отдыха или, наоборот, бурного веселья, как будто Вселенский Рог протрубил, засобираются и, спешно в лес. Ничем не остановишь. Так и уходили, растворялись среди набиравшей силу зелени. Им на смену шли новые порции "лыжников", чтобы на несколько дней составить мне компанию.
   Получалось, что в доме почти всё время кто-то проживал. Картина стала привычной и я снова расслабился.
   С волчицей я столкнулся нос к носу на самой высокой стороне острова. Тут в воду спускалась небольшая гряда. С камней можно было удить рыбу. Место мной прикормленное, потому на рыбу изобильное. Сегодня в улове мне повезло на двоих средних лососей и здоровенного окуня. Я надеялся подвигнуть очередных постояльцев на приготовление ухи. "Лыжники" почему-то упорно норовили считать меня штатным егерем, садовником, сторожем, портье и поваром в одном лице. Приходилось иногда в довольно жёсткой форме одёргивать и растолковывать ошибочность подобных взглядов.
   Полный радужных надежд, карабкался я с рыбинами по склону, озабоченный только тем, не растерять улов. А наверху сидит она. Точнее возлежит, как Сфинкс. Взгляд устремлён вдаль, поза - готовности ждать вечность.
   Признаюсь, поначалу я струхнул, волк, всё-таки. Переждав минуту и убедившись в отсутствии явных агрессивных намерений зверя, я продолжил подъём. Оказалось, что волчица не одна. Рядом крутился щенок, игривый волчонок пары месяцев отроду.
   Завидев меня с рыбой, волчонок с радостным визгом устремился в мою сторону и ткнулся носом в сапоги. Мать не проявляла ни ко мне, ни к щенку никакого интереса, продолжая созерцать что-то на горизонте. Я даже украдкой оглянулся проверить, что могло привлечь внимание в море. На горизонте и в воде ничего, кроме облаков не было.
   А волчонок, тем временем, унюхал рыбу и потребовал её себе в качестве игрушки. Я с опаской, осторожно отвёл садок в сторону. Действо летающей рыбы привело волчонка в восторг, он принялся догонять ускользающую добычу, прыгать, скакать. Мелкий волк изображал большого волка, рычал смешным дискантом, скалил микроскопические зубы. Добыча не давалась, волчонок сердился, прыжки его становились всё более опрометчивыми, пока он, наконец, не скатился с камня.
   -- Эх, ты, волчонок.
   Мой голос заставил притихнуть щенка и обернуться его мать. Волчица чрезвычайно внимательно посмотрела мне в глаза, как бы оценивая и готовясь что-то объявить. От этого проницательного взгляда у меня внутри всё перевернулось.
   "Ох, неспроста она здесь объявилась".
   Волчонок взобрался на камень, но был тих и жался к моей ноге, подозрительно глядя на мать. Волчица встала, неспешно подошла к нам и, наклонив лобастую голову, лизнула щенка. От материнской ласки тот, почему-то, жалобно взвизгнул. Волчица подняла голову и снова пристально посмотрела мне в глаза.
   -- Я всё понял. Не сомневайся.
   Ответ мой удовлетворил волчицу. Она развернулась и пошла прочь. Щенок заволновался, он засеменил короткими лапами, интенсивно замахал хвостом. Ему явно хотелось броситься вслед за матерью. Когда волчица отошла шагов на двадцать, и стало понятно, что она совсем уходит, волчонок взвизгнул и бросился за ней. Тогда мать, не останавливаясь, обернулась и сурово рявкнула на щенка, мол, вопрос решённый и обсуждению не подлежит. Волчонок понуро поплёлся обратно.
   Мы с ним ещё долго сидели на камнях. Волчонок ждал, что мать вернётся, я - неведомо чего, наверное, просто жаль его было. Когда стало смеркаться, мы оба поняли, что ждать больше нечего.
   -- Пошли домой Волчок. Начинаем новую жизнь.
   В доме Волчок забился под мою кровать и не выходил оттуда два дня, пока очередные "лыжники" - семейная пара с ребёнком не убыли восвояси, на Большую Землю. С ним пытались заигрывать, предлагали что-то вкусное, с точки зрения городского жителя. Волчок неизменно огрызался.
   Когда мы остались вдвоём, он соизволил показаться и немного поел.
   Рос Волчок быстро (хотя, я не очень себе представлял, как быстро вообще растут волки), взрослел, матерел. В отсутствие посторонних - игривый и ласковый. На людях - суровый, отстранённый, держащий дистанцию. Гладить Волчок себя не позволял никому, только мне, да и то - это скорее было лёгкое потрёпывание по холке. Ел исключительно ту пищу, которую давал я, на что-то сам изредка охотился. "Лыжников" вообще сторонился. Большую часть времени Волчок проводил вне дома, обходил-обегал владения размером с остров. Часто я заставал его в саду камней, настороженно вглядывающемся в горизонт.
   Я не причисляю себя к великим знатокам зверей или большим любителям животных, хотя передачи Дроздова смотрел частенько. Со зверьми у меня было так - я сам по себе, в городе, а они сами по себе, в лесах-саваннах, на край - в зоопарках. А тут - волк, под боком, в одном доме. Тем не менее, мы с Волчком как-то быстро нашли общий язык. Мою речь он понимал вполне адекватно, если я не пытался пользоваться совсем уж абстрактными понятиями. Тогда молодой волк склонял набок голову, давая понять, что я где-то перемудрил, или откровенно зевал.
   То, что это не вполне обычный волк, я подозревал, но убедился во время одной не совсем приятной встречи в конце лета. А дело было так.
   К дому приближалась группа оборванцев. Издали они производили впечатление то ли погорельцев, то ли беженцев, которые бегут уже не один месяц, да всё лесами дремучими. Я привык к новым лицам и эти меня не слишком удивили. Измождённый и усталый вид их, почему-то, не вызывал сочувствия. То ли горящие лютой ненавистью глаза у всех троих, то ли подозрительно топорщившиеся лохмотья, скрывавшие оружие, были тому причиной. Не берусь утверждать наверняка. Не понравились, и всё тут.
   На тот момент в доме проживали две "лыжницы", мать и дочь. Вполне взрослые особы, которые пару дней назад вышли из душной Москвы набраться в лесу здоровья, да так и забрели ко мне. Не самые беспокойные жилицы, если не считать того, что мать беспрестанно поучала великовозрастную дочь, учила, так сказать, жизни, которую, лона считала, знала очень хорошо. Она первая ринулась оказать помощь страждущим путникам, показать, так сказать, пример молодёжи. Благой порыв, ничего не скажешь, хотя и глупый. Она первая оказалась в заложниках.
   Завладев женщиной, бродяги, до того почти застенчивые, преобразились. И следа не был теперь усталости и почтительности. Из-под лохмотьев, больше декоративных, чем в самом деле изношенных, и в самом деле появилось оружие. Пришельцы почувствовали себя хозяевами положения.
   На истошные крики матери (бандиты наслаждались ими) выскочила дочь и, заламывая руки попыталась начать спасение ближайшей родственницы путём проливания слёз и бросания к ней на грудь (кино латиноамериканское, любая серия). Не обращая внимания, что к той груди уже был приставлен обрез.
   Я прервал мелодраматический кадр и не дал девке стать второй заложницей. Сбил с ног, дал упасть, затем поднял, встряхнул и затолкал обратно в дом. В это время группа бандитов живописно расположилась на лужайке метрах в двадцати. Их главарь, долговязый детина с автоматом Калашникова начал неспешно диктовать условия их пребывания в доме и окрестностях.
   Слушая бандитский панегирик о свободе их личностей, я лихорадочно прикидывал варианты выхода из сложившейся ситуации. Ничего путного сразу в голову не приходило, да ещё девка билась в дверь и орала благим матом. Отвлекала, не давала сосредоточиться.
   Окончание речи главарь обозначил короткой убедительной очередью из автомата прямо над моей головой. Пули смачно впились в древесину, полетели щепки, я присел, нагнулся и, тем самым, пропустил первый момент нападения Волчка. Какое-то неуловимое движение, полёт серого тела, и главарь уже валяется на траве, а автомат убегает на спине волка, который цепко держит в зубах ремень.
   Надо отдать должное бандиту, сноровистый парень оказался, он тут же вскочил на ноги и бросился вслед за Волчком. Я не стал терять времени даром, а сходу швырнул в одиночного бандита молоток, бывший в тот момент у меня в руках, что-то я там приколачивал.
   Поскольку все на лужайке следили за молниеносной дуэлью главаря и волка, то молоток прибыл по назначению без помех никем не замеченный до самого соприкосновения. Похоже, я пустил его с избыточной скоростью, потому что бандит, получив удар увесистой железякой в грудь, упал, выронив обрез и затих.
   Зато за пятерых дёргалась парочка из мамаши-"лыжницы" и третьего бандита. Заложница орала и брыкалась, её пленитель размахивал куцым ружьём и тоже орал. А ещё он нервно дёргался во все стороны, видимо, ожидая нападения. Вдвоём они исполняли такую замысловатую румбу-кадриль, что хоть в телешоу снимай.
   Не будь всё так трагично, это могло бы вызвать даже улыбку. Мне пока было не до смеха. Появился волк. Он не спеша трусил к поляне, на ходу слизывая с морды кровь. Много крови. Картина настолько жуткая, что третий бандит бросил заложницу, та сразу рухнула без чувств, и принялся палить по Волчку.
   Выстрелов оказалось не много, всего два, да и те ушли куда-то в небо. Зато я разозлился окончательно. Схватил подвернувшийся садовый инструмент, впоследствии оказалось, что это был секатор с телескопическими ручками, и помчался за бандитом.
   Наверное, я был страшен не меньше волка с окровавленной пастью. Прыгая через лежащие на траве тела с секатором наперевес, с перекошенной злобой рожей, что-то тоже со страху орущий - зрелище из фильмов ужасов. Бандит улепётывал не разбирая дороги.
   Из всей компании на острове в тот момент только Волчок сохранял хладнокровие. Он лёгкой трусцой обогнал меня и начал оттирать в сторону. А во мне ещё бурлил волнами адреналин, я сжимал, как революционную винтовку с примкнутым штыком мирный секатор. Я жаждал крови.
   Волчок рыкнул и встал поперёк дороги. Я остановился и начал медленно приходить в себя. Сердце бешено гнало кровь, переполненную веществами, ответственными за убийства. Где-то на другом конце острова затихли крики последнего разбойника. Дочь - "лыжница" вырвалась-таки на свободу, и они с матерью ревели теперь на лужайке в три ручья. Второй бандит не шевелился.
   Я очумело уставился на секатор в моих руках. И что я собирался я им делать, только если огреть разбойника. О других вариантах я предпочитал не думать. Не глядя на нас мать с дочерью уползли в дом. Им было что обсудить. Мы с Волчком остановились возле лежащего бандита. Тот до сих пор не подавал признаков жизни.
   Волк поднял голову и посмотрел на меня. Я смотрел на него. В таких случаях говорят, искра понимания проскочила. Не знаю, может быть. Но я понял, что он мне хочет сказать. Я ответил согласием. Не сговариваясь дальше, мы ухватили бездыханное тело и потащили к обрыву.
   Никакой паузы не последовало между транспортировкой тела к краю острова и падением с него. Шуршание осыпающихся камней, короткий всплеск. Всё. Дело сделано. Теперь мы с Волчком повязаны кровью. Ружья я так же выбросил в океан.
  
   10.
  
   Встреча с бандитами не прошла для нас без последствий. Я имею ввиду нас с Волчком, ибо "лыжницы" пропали уже к вечеру. Что-то в нас изменилось. Во-первых, я вдруг разглядел, что Волчок незаметно превратился во взрослого волка, лобастого, крупногрудого, сильного. Во-вторых, у него появилась эдакая звериная уверенность, которая передавалась и мне. Вообще складывалось впечатление, что Волчок точно знает, что надо делать, а что нет. И не только ему, но и мне тоже.
   В-третьих, и это, пожалуй, самое главное, во мне самом обозначились новые процессы. Для меня окружающий мир приобрёл дополнительную контрастность, чёткость изображения и звука. Второстепенные детали больше не заслоняли обзор, а ушли куда-то на периферию. Зато главное, а его, как оказалось, было совсем не много, заняло подобающее место - впереди, во главе, на первой строке.
   Ещё недавно меня огорчил бы неурожай картошки, которая хоть и уродилась, но такая кривая и мелкая, что есть её не хотелось из обычной жалости. Сегодня же я выкапывал клубеньки и откуда-то напитывался уверенностью, что на моё предстоящее благополучие этот факт влияния не окажет. Новые партии "лыжников" я рассматривал теперь не как неизбежное, но временное неудобство, сопряжённое с хлопотами и переживаниями, а исключительно, как источник эмоционального восприятия мира вообще, ситуации на острове в частности и душ пришельцев.
   Сложился набор тестов-опросов, которые я проводил сразу по прибытии гостей. Многим не нравилось, что их допрашивают, задавая весьма интимные или не удобные вопросы. А после интенсивного перекрёстного допроса в присутствии сурового волка их селят в спартанских условиях. Подавляющая часть моих гостей - "лыжников" продолжала придерживаться того взгляда, что они прибыли на незапланированный отдых, и им тут должны.
   В доме я себя окончательно отделил от "лыжников", перебравшись на второй этаж. Туда вела отдельная лестница, и мы не пересекались. Ближе к осени "лыжники" преобразились, теперь это были "марафонцы", потом пошли грибники. Эти последние оказались самыми благодарными гостями - нетребовательные и неприхотливые, чаще вежливые, чем грубые, словоохотливые и весьма осведомлённые обо всём на свете. Я обратил внимание, что и Волчок их приветил.
   Волк жил со мной на втором этаже дома на веранде, с которой открывался чудесный вид. Волчок любил возлежать на веранде в позе умудрённого сфинкса и следить за порядком вокруг дома. Пришла новая зима. Я украсил ёлку, что росла вблизи сада камней. Наряд состоял в основном из конфет и шоколадок, что составило раздолье для перелётных птиц и детей "лыжников". Волчок к празднику под названием "Новый Год" остался равнодушен, как, впрочем, и другим праздникам, которые я пытался отмечать - день рождения или 23 февраля. Он поменял летнюю шкуру на зимнюю тёплую шубу и стал в два раза больше. "Лыжники" его опасались, а волк их в этом и не разуверял. Для поддержания имиджа страшного лесного чудовища он скалил принародно зубы и очень страшно завывал по ночам.
   Море-океан снова замёрзло, так и не порадовав за год ни одним парусом или дизельным дымом. Кстати, море на поверку оказалось не таким уж и солёным. На остров визитёры прибывали только пешком. Ни лодок, ни парашютистов. В середине зимы случилась лыжная экспедиция из десяти энтузиастов, которые шли к Южному полюсу. Ходоки были чрезвычайно удивлены и долго не могли поверить, что в Антарктиде встречаются подобные оазисы. Обещали опубликовать отчёт со снимками в ближайшем номере "Nature".
   "Господи, да кто же им поверит. Я и то верю только наполовину в реальность острова. Вторая половина - это дань устойчивым галлюцинациям".
   Экспедиция к полюсу помимо множества прочих полезных новостей принесла и печальные вести - не спокойно стало на границах России. Активизировались не только хохлоиды и грузоиды, паталогическая ненависть которых к русским общеизвестна. Прибалтика, всегда действовавшая из-под тишка, втыкавшая ножи в спину, вдруг завелась до того, что стала физически травить русскоязычное население своих республик. Открыт счёт жертвам.
   В Балтийском море проходу не стало не только кораблям, под российским флагом, но и вообще судам, идущим в порты России. Больше всех безобразничали норвежцы. И к ним неожиданно примкнули всегда такие застенчивые и медлительные финны. Вон, оказывается что дремало в северных лесах среди оленей.
   На Чёрном море тоже всё не Слава Богу. Там распоясались больше всех, как ни странно, болгары при попустительстве англичан и турок. Суда через проливы из России и обратно стали ходить как военные конвои в сопровождении боевых кораблей.
   Беспокоил и Дальний Восток. Мелкие, но частые стычки между Китаем и Японией грозили перерасти в большую войну. России постоянно приходилось выбирать с кем и против кого дружить. И выборов таких становилось всё меньше.
   "Что творится на белом свете. Оставь страну всего лишь на год, и смотри, что происходит".
   Справедливости ради, надо отметить, что проблемы нарастали и в прочих Венесуэлах-Аргентинах, но это меня как-то меньше тревожило. Общий же настрой в мире был чрезвычайно поганый. Бедой пахло.
   Волчок иногда принимал участие в разговорах, что-то мотал на ус, на меня поглядывал, как бы вопрошая, уяснил ли я всё правильно из услышанного. Не простой, ох, не простой волк проживал у меня.
   А во мне, тем временем продолжался какой-то невидимый глазу процесс, начавшийся ещё прошлой осенью, когда я только ступил на остров. Конечный результат процесса был мне пока не известен.
   Количество "лыжников" сократилось, и они на всё меньшее время задерживались на острове. Всё чаще мимо меня пролетала эдакая живая комета, спешащая к финишу, и тут же растворялась в снежной пыли.
   Наступила весна, прошло лето, минула осень. Дни мелькали, как в калейдоскопе. Какое-то время я следил за календарём, вёл дневник. Следил за текущим временем. Потом появились лакуны. Они росли, достигали недель потом месяцев. Я медленно погружался в безвременье. Любое моё действие не имело ни начала, ни конца, во всяком случае, мне представлялось, что я всегда нахожусь посередине любого процесса и поэтому бесконечно чем-то занят.
   В какой-то момент, который я не заметил, "лыжники" пропали совсем. Я определил это по толстому слою пыли на первом этаже дома, куда давно перестал заглядывать. Можно было подумать, что этой пыли не один год, хотя мне мерещилось, что я не так давно делал тут уборку. На меня сей факт провала во времени так подействовал, что с перепугу я вычистил все комнаты первого этажа, снова повесил календарь, опять принялся вести дневник.
   Случилось это прозрение либо летом, либо осенью, но точно не зимой, потому что печь не топилась, и вода не замерзала. Только которое это было лето от Рождества Христова, я точного знания не имел.
  
   11.
  
   Пробуждение среди ночи. Чувство беды, неминучего несчастья. Дом трясётся, как припадочный, кровать елозит по полу, стёкла дребезжат. Землетрясение? Ураган? Жалобный звон лопнувшего стекла. На первом этаже грохот рухнувшей мебели. За крепкой стеной вой и разрывы. Гроза? Война? На четырёх костях перебегаю к стене, потому что из кровати меня выбросило очередным толчком. За ещё целыми окнами мелькают кровавые вспышки в черноте ночи.
   Подбежал Волчок, куда-то тянет. Шарю впотьмах в поисках одежды, нахожу рубашку и один ботинок. Память толчками отшибло полностью - не могу вспомнить, что сейчас на дворе - тепло или мороз. В одном башмаке и расхлюстанной рубашке выбегаю вслед за Волчком из дома. Лестница на второй этаж с отдельным выходом из дома дыбится от непрерывных толчков, несколько ступеней лопнули. Скатываюсь среди острых щепок прямо в дверь. Её нет, точнее, она еле держится на половинке петли.
   По мягкой траве отползаю от дома, попутное наблюдение - трава, значит, лето. Чувствую, Волчок где-то рядом, страхует. Опять толчок из-под земли. Меня упруго подбрасывает вверх. Приземление очень болезненное со звучным шлепком полуголого тела на сырую землю. Где-то неподалёку приземляется волк, недовольно рыкает. Он не доволен обстоятельствами.
   После толчка тут же начинаются сполохи. Источник не определить, кровавые отблески идут из-за низких туч. Мы с Волчком, пользуясь паузой, отбегаем и оказываемся в саду камней. Тут сполохи закончились. Новый толчок. Я набиваю шишку, припечатавшись о на удивление крепкий камень. Снова начинает сверкать. Отовсюду шум или гул. Гремит на все лады беспрерывно, будто сумасшедший оркестр на великанских инструментах развлекается.
   И море не отстаёт. Нам из сада камней хорошо видно в свете вспышек, как дыбятся горы воды, ударяют друг в друга, создавая фонтаны брызг, уходящие в пламенеющие небеса. Одна такая гора неожиданно выскочила рядом с берегом и всей тяжестью обрушилась на него. Нас с Волчком небрежно смывает вглубь острова. Поток бурлит, тянет то на дно, то опять выбрасывает на поверхность. Соприкасаюсь с деревом. Это секвойя. Вода кувыркает, не даёт зацепиться. Кора скользит и меня проносит мимо великана. Ах, как хорошо было бы оказаться сейчас на одной из его гигантских веток. Поток неумолим, несёт дальше. Здесь растёт дуб, я его помню. Дальше голое пространство до самого обрыва. Кора на дереве ещё более скользкая, но я впиваюсь насмерть. Держусь, вода с утробным урчаньем стекает обратно в море.
   Новый толчок и новая серия вспышек. Вижу Волчка, он недовольно отряхивается от воды и рычит в сторону моря. Я тоже мог бы порычать туда, но что это изменит.
   Может сейчас и лето, только вода жутко холодная, наверное, из глубины. Ветер (оказывается, и он тоже участвует в катаклизме) начинает своё чёрное дело охлаждения организма. Я оглядываюсь в поисках убежища. Кругом всё пляшет и сверкает, как на последнем в мире цирковом представлении. Дрожит земля, беснуются волны, даже камни в саду перекатываются, багровые вспышки с чёрного неба бьют по глазам. И среди этого безумия Природы - я в одном ботинке и мокрый волк. Всё есть для нас с напарником-зверем, только лавы огнедышащей не хватает, если только она уже где-то не прорвалась и не течёт сюда.
   Лавы я так и не дождался. Надо мной разверзлись небеса. Чудовищная молния низринулась на многострадальную землю и ударила прямиком в спасшее нас дерево. Дальше всё происходило, как при замедленной съёмке. Звука нет, поскольку я сразу оглох, осталась только ярчайшая картина. Вот стоит дуб, мокрый, но целый. В него ввинчивается спираль разноцветного огня немыслимой яркости, так что свет давит на глаза. От спирали отскакивают тонкие золотые змейки, разбегаются по стволу. А вот мощный вековой дуб начинает расходиться вдоль ствола, будто его ножом рассекают, как морковку. Огненные змейки сползают по коре на землю, струятся среди мокрой травы, подбираются ко мне и волку. Я чую опасность, а бежать не могу. Не могу даже пошевелиться, Волчок тоже. Мы можем только наблюдать, как разовьются дальше события.
   А змейки ползут, вот они уже щекочут мою голую ногу. На волке мокрая шерсть встаёт дыбом. Перед нами красиво, величественно лопнул дубовый ствол и развернулся гигантским цветком. Хорошая толстая дубовая ветвь аккуратно опустилась мне на макушку. Занавес упал. Представление закончилось.
  
   12.
  
   Землянка безбожно протекала. Такое впечатление, что сверху была не крыша, решето. Волчок несколько дней кряду ворчал, недовольный криворуким хозяином. Да, криворукий. Локти только до половины сгибаются, пальцы тоже через один работают, ходьба на длинные (больше ста метров) дистанции категорически противопоказана. Одним словом, инвалид, не говоря уж о регулярных головокружениях и прострелах в спине.
   Дубовая дубинка от дуба опустилась мне на головушку больше месяца назад. Неделю назад я начал более-менее сносно ходить самостоятельно. В промежутке лежал пластом, затем со скрипом ползал. А тут сразу комсомольская ударная стройка. Дом и все остальные постройки, могущие дать укрытие, разметало по брёвнышку, причём основную часть строительных элементов смыло в море.
   Смешно, но я до сих пор ходил-ковылял в том самом единственном башмаке, который успел нацепить в ночь апокалипсиса местного значения. Штаны, правда, нашлись среди разного тряпья, зацепившегося за ветки кустов и деревьев. Великих трудов стоило поснимать все эти вещи. Человек в одном ботинке - всего лишь полубосой гражданин, а без штанов - голытьба бесштанная. Позор всему человечеству. А он тут ворчит ещё про крышу.
   Землянкой новое жилище называлось условно, скорее это был шалаш. Всё, что не унесла вода, пошло в дело строительства, соразмерно моим невеликим теперь физическим силам. Волчок помогал. Построились мы под расщеплённым дубом. И не потому что здесь нашлась самая удачная площадка, а просто Волчок меня, павшего, здесь выхаживал. Меня как веткой зашибло, так тут он меня и лечил и кормил и от холода спасал. И ведь спас, волчара. Кроме того, дуб так удачно, если не считать моей контузии, расщепило, что две стены шалаша получились как бы готовые. Остальное я собирал по всему острову. Где ползком, где волоком собирал строительный материал - он же остатки былого прекрасного дома.
   О тепле мы не беспокоились, конечно, это в большей степени касалось меня, чем волка. Удивительным образом сохранился кабель, неведомо откуда несущий электричество и гирлянда нагревателей на нём. Половину электропечек пришлось выбросить, но остальные исправно снабжали нас теплом. И воды хватало. Из порванной трубы непрерывно бил фонтан чистой пресной воды. Даже ручей образовался.
   Всё бы и ничего, пока не пришли настоящие холода, и с дырявой крыши не потекла ледяная вода, а из многочисленных щелей не задул гриппозно-простудный сквозняк. Несколько древесно-стружечных щитов от разбитого дома почему-то не унесло в море. Вот бы заполучить их, соединить-укрепить, смотришь, получилась бы приемлемая каморка. Только ни мне, ни нам вдвоём с Волчком сей материал был не по силам, да и лежал далеко.
   Как-то раз, когда холодный ветер особо яростно злобствовал вокруг нашего шалаша, я зачем-то представил себе, как ветродуй оборачивается в нашу пользу. Ветер начинает дуть по земле всё сильнее и ищет среди пожухлой травы объект по силам. Среди деревянного хлама ветер-помощник находит не повреждённый лист OSB и заползает под него. Вначале лист никак не реагирует, он уже начал врастать в почву. Но добрый ветер настойчив, он напрягается, усиливается, втискивается в зарастающую щель между листом и землёй. Край листа чуть отгибается и, вдруг - хлоп, лист отскочил и летит, гонимый развеселившимся ветром. Эй, эй, эй, ты куда? Куда гонишь фанеру? Мы тут.
   Я очнулся и в последнюю секунду разглядел, как на шалаш обрушилось что-то большое и тяжёлое. На этот раз обошлось без жертв, мне только ноги слегка придавило. В самую середину шалаша протиснулся древесно-стружечный угол, ещё немного, и пробил бы мне грудь. Обошлось. Я рад. Рад и Волчок, вон как завывает снаружи.
   Только чему так радуется волк? Что теперь у нас одной сплошной стеной станет больше? Или загадочному способу, каким плита переместилась в пространстве? Я повторил операцию с другим листом. Получилось ещё более коряво. Лист прилетел и снёс полшалаша. Но ведь прилетел.
   Не стоит и расписывать с каким энтузиазмом принялся я осваивать новую технологию перемещения тяжестей. Необычайно широкое поле для фантазий и оттачивания мастерства. Поначалу, как водится, выходило очень неуклюже. Не один день ушёл на то, чтобы соразмерять силу мысли с массой и габаритами перемещаемого тела. Плавность, устойчивость, равномерность, горизонтальные и вертикальные перемещения, повороты, вращения, нарушения сплошности (разрушение) - всё это надо было освоить. Моим удачам Волчок радовался чуть ли не больше меня самого. Воздушные пируэты валунов из сада камней воспринимались им как чудесная игра, и волк впадал в щенячество - прыгал, скакал, визжал, даже лаял от полноты волчьих чувств.
   Увлекательно получилось и полезно. Я построил дом. Громко сказано - дом, скорее крепкая лачуга. Теперь защита от непогоды обеспечена. В процессе зодчества из обломков я так навострился манипулировать предметами, что мог бы успешно выступать в цирке с индивидуальным номером. Наибольший восторг проистекал от забивания гвоздей и вкручивания шурупов с использованием новых способностей.
   Когда по нашим скромным понятиям возведение жилья закончилось, я взялся за очистку острова от мусора. В процедуре наведения порядка имелся глубокий практический смысл. Мелкие предметы после катаклизма тонким слоем расползлись по всей поверхности острова, в том числе там оказались и консервные банки. До сих пор Волчок выискивал их, что называется, в ручном режиме для удовлетворения наших пищевых потребностей. Я же применил более продуктивный метод сбора. В результате через три дня мы имели огромную кучу разнообразных грязных банок с трудно различимым содержимым. Это ничего, разберёмся. Теперь можно было смело встречать зиму, что мы и сделали.
  
   13.
   Как завораживающе прекрасен первый снег. Он не стал ещё привычным элементом пейзажа он пушист и мягок и холоден по-доброму. Снег как зарядил сыпаться крупными хлопьями, так и шёл и шёл с небольшими перерывами. Сугробы всё росли и росли, превращая остров в один большой сугроб. Не стало заметно, как сильно постарели деревья, за исключением вечной могучей секвойи и насколько изменилась береговая линия.
   Волк вывозил меня на прогулки в самодельных санках. Санки я сделать сумел, а что касается моего тела, то тут всё оказалось гораздо сложнее. Многочисленные переломы срастались исключительно не правильно, болели. Волчок сочувствовал и помогал, как мог.
   Спустя время, как в былые времена пошли "лыжники". Большинство так же метеорами пролетали остров насквозь, не обращая внимания, на местность, по которой бегут. Наличие номеров на груди и нашлёпок национальных флагов подтверждало - бегут спортсмены.
   Первый не спортивный, так сказать прогулочный "лыжник" обнаружил наше авангардистское жилище, меня, восседающего на высоком табурете в немыслимых портянках косматого и бородатого, волка, сфинксообразно возлежащего рядом, и испугался. Испугался и убежал, не сказал ни слова.
   Первым реальным собеседником после местного апокалипсиса оказалась женщина, отставшая от туристической группы. Её не смутила ни моя борода, ни присутствие волка. Завязалась беседа.
   Я знал, что для неё обратное окно должно было открыться через трое суток. Теперь такие вещи мне были подвластны с точностью до минуты. Поселить гостью пришлось в нашей неказистой хижине. Снаружи-то, под шапкой снега, вблизи расщеплённого дуба хижина выглядела вполне импозантно. Эдакая избушка лесного отшельника, водящего дружбу со зверями-птицами. Внутри же комфорт находился на уровне ниже плинтуса. А запах! Но Власту, так звали нашу гостью, ничего не смущало. Наоборот, она, видя наше бедственное положение, рьяно взялась за уборку. И достигла в этом деле больших успехов.
   Удивительное дело, Волчок, категорический противник тактильных контактов со своей особой, позволил Власте себя гладить, и, о, ужас, трепать по холке. Присутствие женщины радикально сказалось на нашем жилище. Оказалось, что и в таком сарае можно достичь немалых эстетических и гигиенических высот. Со стороны Власты порядок в доме потребовал многих героических усилий, но ей, похоже, это нравилось.
   А вечерами мы вели беседы. Обо всём. Власта интересная собеседница и не плохой знаток человеческих характеров успешная сотрудница в сфере туристического бизнеса, она вдруг призналась, что какое-то время назад всерьёз подумывала уйти в монастырь. Почему-то Власта считала, что именно таким путём смогла бы принести людям максимальную пользу, изменить мир в лучшую сторону. Однако, впала в длительные раздумья, в монахини не подалась, зато пошла в поход, где и отстала от группы. Счастливым образом попала на остров, на котором она ведёт душеспасительные беседы и где ей нравится.
  
   __ // __
  
   Среди ночи я проснулся и увидел звезду. В нашей хибарке имелось только одно окно, точнее кусок форточки от домовой веранды, всё, что удалось разыскать целого из всего стекольного хозяйства. Через это окно и светила звезда. Фантастически яркая, как сорок Сириусов, она создавала сноп серебристо-белого звёздного света в лачуге. Свет обволакивал предметы менял их облик. Наше жилище преобразилось. Самые обычные предметы приобрели сказочные очертания, как декорации волшебной, но страшной сказки.
   Вот фонтанчик, постоянно бьющей из повреждённого водопровода воды, мы его не перекрывали, чтобы труба на морозе не прихватило. Такой обыденный в дневное время фонтанчик засеребрился и разбрасывал вокруг себя жемчужные капли. Вот стеклянный кувшин с отбитой ручкой превратился в хрустальный кубок и засиял радужно поверхностями сколов. Здесь и серый волк попал в полосу чудесного света. Шкура у него засеребрилась, а глаза горят, как два жёлтых лазера, того гляди дырок нажгут. В сноп звёздного света угодил мой посох. Как-то Волчок притащил узловатую крепкую палку, я её дострогал, и получился надёжный костыль. По всей поверхности посоха проступили руны-иероглифы-знаки. Они переливались неземным светом и пугали.
   Что и говорить, настоящий волшебный свет. Падал он и на меня. Видимо в этом свете я тоже выглядел не обычно. Власта, проснувшись и взглянув на нас с волком, ойкнула. А с нами, теми, кто попал в полосу звёздного света, что-то стало происходить. За посох и кувшин не ручаюсь, а у волка глаза так и заиграли всеми цветами радуги, и шерсть вспышками искр пошла.
   У меня тоже что-то со зрением стало меняться. Глубинная суть вещей стала видна. Повернулся направо-налево - вижу сквозь стены. И так далеко вообще вижу, что дух захватывает. Слух изменился. Не то чтобы стал острее - чую, как на другом конце острова лёд растёт, но не это удивительно. Стал воспринимать другие звуковые частоты. Гул подземный и движение воздуха - инфразвук. Вибрации камней и спящих растений - из ультразвукового диапазона.
   И знания. Самые разные от владения языками до теоретических основ физики, космогонии и философии. Потоком вливались. Если бы звезда не потухла так же неожиданно, как и загорелась, я, наверное, лопнул от избытка новой информации. А мозг услужливо сообщил (он у меня стал самоговорящий), что прибыло девять целых, четыре десятых терабайт дополнительной информации.
   Я подумал в наступившей темноте и решил, что это много, точнее, пока вполне достаточно. Сидя в самой тёмной темноте со времён сотворения мира, я переваривал происшествие. Власта и Волчок не шевелились.
   -- Так, - это первое, что произнёс я в новом качестве.
   Это моё "так" очень многое означало. Тут и подведение черты под происшедшим и обозначение вектора в будущее. В очень не простое будущее.
   Шестерня скрипела, делая новый проворот. И я уже стал замечать её загадочное воздействие.
  
   14.
  
   У Власты железная воля. Она дождалась рассвета, тем самым дав мне возможность прийти в себя, прежде чем начала задавать вопросы. А я видел, каких трудов ей стоило сдержаться. До утра мы так и не спали. Волчок тоже усваивал свою, волчью порцию впечатлений, ворчал, поскуливал.
   Первый вопрос Власты:
   -- Что это было?
   Ответ:
   -- А я знаю?
   -- Я видела тебя, наблюдала там, в свете звезды. Ты выглядел в луче таким удовлетворённым, как кот съевший горшок хозяйской сметаны.
   -- Я не ел хозяйскую сметану.
   -- Нет, ты не отшучивайся. Я знаю, произошло что-то серьёзное.
   -- Просто звезда светила. Ярко светила, необычно, но и только.
   Однако Власта не отставала, требовала ответов.
   -- Ладно, Властелина - девушка из пластилина, пошли, прогуляемся.
   Своим ходом мы доковыляли до сада камней. После катаклизма камни перемешались и лежали совершенно не эстетичной грудой. Фэн-шуй плакал от горя. Если бы не снежок, прикрывавший это каменное безобразие, картина оказалась совсем удручающей.
   Море-океан серебрилось торосами в солнечных лучах, навевало покой. Очень обманчивый покой. Я вспомнил, какие водяные горы выскакивали на берег буквально недавно и поёжился.
   Мы расположились живописной группой на берегу. Волчок на снегу, Мы с Властой на прихваченных санках.
   -- Остров этот, как ты уже догадалась, не простой. Его нет на картах Земли, и никаким видом транспорта на него не попасть. К нему пролегает особый путь. Кому и когда путь откроется, решают не люди. Кто - не скажу. Не знаю. Только догадываюсь.
   Власта замерла и слушала очень внимательно. Волчок, величественно спокойный, не пропускал ни единого слова, понимал, что сейчас формулируется, складывается нечто очень важное, дальнейшая наша жизнь, наверное.
   Прилетела сова белая, полярная. Села на соседнее дерево и, как бы присоединилась к компании. Совы на острове не водились, тем более белые полярные. Ладно, пускай слушает.
   -- Я живу на острове тридцать три года. Такое магическое число часто встречается в истории. Нечто вроде срока выдержки доброго вина, которое должно созреть. А остров, по всей видимости, бочка, где вино зреет. Остров кто-то создал, тот, кто и сегодня им заправляет. И этот кто-то не я, хотя руку слегка к теме приложил. Откуда-то мне это известно. За тридцать три года здесь перебывало множество людей, самых разных, и плохих и хороших, молодых и старых, из разных стран. Они все оставляли какой-то след, я его чувствую. Как чувствую и то, что время моего пребывания на острове подходит к концу. Я возвращаюсь.
   -- Подожди, подожди, ведь если ты живёшь здесь уже больше тридцати лет, то сейчас тебе должно быть под девяносто. Внешне ты очень хорошо сохранился, на векового дедушку не похож.
   -- Согласен, это загадка, как и то, что сейчас на Земле всего лишь следующий год за тем, когда я её покинул.
   Вижу, Власта верит и не верит. Может быть мне следовало как-то иначе изложить положение дел, более обтекаемо что ли. С женщинами вообще всё как-то сложнее получается, да и отвык я от них. Но я чувствовал как надвигаются большие события и рассусоливать было просто некогда. Сова выразила согласие с моей точкой зрения резким уханьем. Все вздрогнули и посмотрели на сову. Та вертела головой на триста шестьдесят градусов и по очереди моргала жёлтыми светофорными глазами.
   -- Разве полярные совы так разговаривают?
   -- Здесь, на острове даже грибы под настроение разговаривают. И потом, кто сказал, что она полярная?
   Волчок согласно с чем-то покивал лобастой головой и подошёл к дереву, где расположилась сова. Они обменялись мнениями по поводу текущих событий.
   Я в полглаза приглядывал за Властой. Очевидные, на мой взгляд, вещи её почему-то удивляли, вызывали недоверие, в то же время странности и несуразности она принимала совершенно легко.
   -- Завтра откроется проход для тебя. Ты сможешь покинуть остров.
   -- Это приказ или неизбежность?
   -- Не стану врать, мне известно только время и место, но никак не причина.
   Я слукавил, кое-что я всё-таки знал. Например, что это завтрашнее окно откроется, наконец, и для меня.
  
   15.
  
   Идти было чрезвычайно трудно. Глубокий снег не просто тормозил движение, а норовил вообще похоронить путников. Впереди неизменно шла Власта, прокладывая лыжню. Следом шёл Волчок, он тянул санки. В санях сидел я и наш скудный походный скарб. Снежный туман клубился уже несколько часов. Волк периодически исчезал в тумане, потом снова появлялся, как привидение. Сова, получавшая прозвище Умка, перелетала с ветки на ветку и указывала дорогу. Вокруг расстилалась бескрайняя зимняя тайга. Третьи сутки пути. Мороз за тридцать. И ни какого жилья вокруг.
   Стоявшая у меня перед внутренним взором карта говорила, что до ближайшего жилья сто двадцать километров по прямой. Далеко. Несколько утешало то, что где-то тут, рядом проходил зимник. Не то чтобы мы рассчитывали на попутный транспорт. Надоели сугробы, а там, какая-никакая дорога.
   Несмотря на титанические усилия, продвигались мы чрезвычайно медленно. И, похоже, что ночевать сегодня снова придётся в морозном лесу, так и не дойдя до дороги.
   Уже в сумерках выбрали поляну, на неё навела сова. Лупоглазая птица категорически отказалась лететь дальше, хотя я считал, что мы могли бы ещё продвинуться. Умка настаивала, я согласился. Место и в самом деле выглядело подходящим для стоянки. Два упавших друг на друга ствола образовали какое-то подобие навеса, защиты. Все занялись делом. Власта с Волчком утоптали снег и притащили хворост. Я натянул вокруг павших деревьев полог, получился кривенький шатёр. Умка облетела территорию, проверяя наличие скрытых врагов. В лесу было спокойно.
   В этом походе у меня, помимо функции вечного дневального, была ещё одна важная обязанность - разжигание и сохранение огня. Видимо от великого холода я наловчился разводить огонь одним усилием воли. Моим спутникам очень нравилось наблюдать за процессом. Власту процедура получения огня вообще приводила в щенячий восторг. Вначале появлялось рассеянное тепло, оно локализовалось на самой сухой веточке, нагревало её, досушивало. Веточка потрескивала, начинала дымиться, потом тлеть. Огонь вспыхивал всегда неожиданно. Он тут же охватывал все ближайшие дрова и весело устремлялся к небу.
   -- Если бы люди, живя в пещерах, обладали таким даром, они бы уже тогда, до Потопа переехали в многоэтажки и построили супергигантские корабли. И никто не утонул бы, все бы выжили.
   -- Тогда нас сейчас было бы сто миллиардов, дышали бы друг другу в затылок. Всё хорошо вовремя.
   Власта соглашалась, но продолжала считать добычу огня с применением силы воли человека настоящим чудом. Вот то, что у меня в голове подробная карта местности, её ничуть не удивляло. Подумаешь, карта. Вот, огонь!
   Костёр горел, снег в котелке топился. Мы предвкушали отдых и горячую пищу. А ещё разговоры. Очень тянет поговорить на философский лад у костра, в тайге, под зимними звёздами. Участие в беседах принимали все, даже сова Умка. Не сразу, постепенно мы стали различать нюансы её уханья. Одним глазом сова следила за беседой у костра и чаще всего поддакивала. А второй глаз в это время бдил тёмный лес. Каждые две-три минуты Умка совершала головокружительное вращение ушастой головой, выявляя малейшие поползновения из тайги.
   И опасность пришла. Волки. Вначале стая нарезала круги на значительном удалении от лагеря, не решаясь приблизиться. Потом голод взял своё, волки осмелели, их горящие глаза замелькали по краю поляны. Последней о приближении санитаров леса узнала Власта. И перепугалась больше всех. Её "ой!" и "ай!" послужили лесной стае сигналом к нападению.
   Дружно бросились волки из леса на добычу. Только очень стремительной атака не получилась, глубокий снег помешал в три прыжка преодолеть расстояние от чащобы до лакомой добычи. Волчок безошибочно определил вожака стаи и ринулся ему навстречу. Завязался бой.
   Волков, как в сказке, нападало семеро. Пока главный пытался отстоять свою жизнь и право на долю в добыче, остальные шестеро уже предвкушали, как они будут лакомиться этой добычей, то есть Властой и мной. Так бы оно и вышло, будь перед ними обычные люди и звери. Волки просчитались.
   Я и сам оказался удивлён не меньше волков, как быстро пришли в готовность все мои чувства и новые способности. Не мудрствуя лукаво, я выбрал среди них огонь. Простой огонь в ночи освещающий, в холод согревающий, а для врагов опаляющий. Это не была яркая молния, которые так любят метать доморощенные чародеи или шаровой огонь профессиональных огнепоклонников. Из указательного пальца правой руки я источил тепловой поток высокой (очень высокой) температуры. Почти не заметный поток, только воздух слегка колыхался между мной и целью, да редкие веточки вспыхивали искрой и облачком пара.
   Не слишком эффектно, зато весьма эффективно. Дикий голодный волк в тепловом потоке не горел, а зажаривался. И делал это очень быстро. Над поляной начал расползаться запах жареной волчатины.
   В колеблющемся свете костра шёл не шуточный бой. Мелькали уродливые тени, от чего казалось, что дерущихся больше, чем их есть на самом деле. Волчок изрядно потрепал вожака, но убивать не стал, а бросил в сугроб отдыхать из каких-то только ему ведомых гуманистических соображений. Может потому, что одного племени всё-таки. Зато сова излишками гуманизма не страдала. Она с высоты пикировала на волков и выдирала из них громадные клочья шерсти вместе с мясом. Ох, волки и вертелись от такой стрижки. Вой стоял на поляне невообразимый.
   Но громче всех старалась Власта. Её крик уходил куда-то в область ультразвука. От него осыпался с ёлок снег, а волки теряли ориентацию и ещё пуще начинали метаться. А тут я их поджаривал.
   Бой, таким образом, получился шумным, но не долгим. Стая, искусанная, ощипанная, с ожогами первой степени ретировалась в чащу зализывать раны. Мы же вернулись к прерванной беседе. Больше в лесу нас до утра никто не тревожил.
   На следующий день мы благополучно вышли на зимник, удачно арендовали попутный микроавтобус и после обеда торжественно вступили в село.
   Село представляло вполне обычное для этих мест жилищное образование. Три дома выделялись среди прочих каменностью и новизной, они сияли огнями, имели высокие заборы, злобных собак и очищенный от снега подъезд. Остальные строения олицетворяли различную степень упадка деревни. И таких остальных было с полсотни.
   Нас сразу сориентировали на местную гостиницу эконом класса, тем более, что других мест для размещения и не было. Большая часть изб вообще стояли заколоченными. К чужакам в деревне традиционно относятся настороженно, хрен знает, кто такие, и зачем пожаловали. Это о людях. Что касается деревенских собак, то их в деревне Лаково проживало больше, чем людей и они образовывали вполне самостоятельное сообщество. Собаки сразу почуяли Волчка и разволновались.
   Стая разнокалиберных кабыздохов, неистово лая, начала собираться к избе-гостинице. Хозяйка приюта дебелая баба лет сорока от роду с гигантским бюстом, на котором категорически не сходился ватник, флегматично получила с нас деньги на неделю вперёд и равнодушно удалилась. Мы остались в собачьей осаде.
   Когда все деревенские шавки собрались перед нашим покосившимся забором и их злобный вперемешку со страхом лай стал невыносим, к обществу четвероногих друзей человека вышел Волчок. Он важно прошествовал к калитке, толкнул её головой и оказался среди собак. К нему сразу выскочила самая напористая собачонка, эдакий местный задира-заводила, ростом, как раз под брюхом Волчка пройдёт. Его моськина пляска вокруг волка продолжалась недолго. Волчок улучил момент, резко наклонился и схватил "моську" за правую заднюю лапу. Тузик, почуяв крепкие зубы волка на своём тщедушном тельце, испустил предсмертный вой, который эхом раскатился по деревне. На помощь собрату ринулись остальные пустобрёхи. Вот тут и началось самое интересное.
   Волчок перехватил лапы своей жертвы так, что обе задние оказались у него в пасти. Тузик прощался с жизнью и о многом, судя по вою в ней сожалел. Далее Волчок принялся размахивать жертвой направо и налево, отгоняя заливавшихся лаем собак. Ловко действовал.
   На забор уселась сова Умка наблюдать за побоищем в самой гуще. Она не вмешивалась, а только следила и, видимо, прикидывала про себя - что Тузиком об Шарика, что Шариком об Тузика, обоим всё равно больно.
   Свара получилась знатная. На мой взгляд, Волчок таким образом развлекался. После серьёзной волчьей стаи, эта, в общем-то, трусливая орава больше напоминала расшалившуюся младшую группу детского сада.
   Правда, хозяева собачонок так не думали. Откуда что взялось. Из неживых домов, как тараканы вдруг выползли какие-то древние старухи и деды и попытались грудью встать на защиту своих блохастых любимцев. Вот тут Волчок оскалился по-настоящему. Он принял боевую стойку, ощерил пасть, шерсть у него встала дыбом, хвост мелко дрожал. И волк зарычал. От такого рыка и льву, наверное, сделалось бы дурно, не говоря о трусливых собачонках. Их как ветром сдуло, пропали и чёрные старухи.
   Кроме повреждённого собачьего самолюбия, жертв больше не было, даже "моська"-заводила убралась на всех четырёх конечностях. По большому счёту с нашей стороны это было чистой воды хулиганство. Деревня могла ведь и озлобиться, а портить сходу отношения с местными жителями в наши намерения не входило. Но Волчок считал иначе. Он полагал, что надо с самого начала указать неразумным, кто здесь хозяин. В дальнейшем нас обходили стороной.
  
   16.
  
   Никаких особенных причин задерживаться в деревне Лаково у нас не имелось. Мы отоспались, отогрелись и через три дня отправились дальше. Когда "Patriot" местного лесника, согласившегося подбросить нас до райцентра, выехал за околицу, мы явственно услышали, как облегчённо вздохнула деревенька.
   Райцентр с не затейливым названием - Кузоватово, встретил нас такими же, как везде, сугробами, стаями оголодавших воробьёв, новой с иголочки церковью и таким же новеньким супермаркетом. Наш план предусматривал проживание здесь в течение какого-то времени.
   Мы сняли дом поближе к окраине, чтобы меньше контактировать с местными жителями. Всё-таки мы были странной компанией, и дела наши до конца не были понятны нам самим. Дом стоял посреди запущенного участка, летом заросшего одичалой малиной, а сейчас заваленного толстым слоем снега. Мы с энтузиазмом взялись наводить здесь порядок.
   Для меня любые физические упражнения были жизненно необходимы. Другое дело, что не всё ещё я мог себе позволить после злополучной травмы. Но, видимо, такова цена возвращения в дольний мир. Всем коллективом убирали снег, выдирая из него колючки и сухие ветки, удаляли прочий мусор, тоже водившийся на участке в изобилии. Здесь, на окраине нам никто не мешал, от жилого массива дом отделял развалившийся ещё в годы первых пятилеток кирпичный завод, с другой стороны раскинулся обширный пустырь.
   Пришлось съездить несколько раз в областную столицу, оформить приобретение внедорожника - нам требовалась мобильность и независимость. Записались в автошколу, Власта, как полноправный ученик, я факультативно. Волчок точил зубы и когти, сова ловила мышей (научилась делать это даже в доме).
   В остальном мы себя никак не проявляли. Но, как оказалось, наше появление для кое-кого не прошло незамеченным. Через неделю, как мы въехали в дом, появился участковый. Проверил документы у нас с Властой. Волчок умело косил под послушную, но диковатую овчарку, Умка прикинулась чучелом. Вроде обычный визит представителя власти во вдруг оживший не вполне благополучный объект, но меня он насторожил. Вопросы участковый задавал тоже как бы обычные, но отчего-то при этом нервничал. "Откуда прибыли?", "Куда собираемся потом?", "Какова цель пребывания в Кузоватово?", "Почему выбрали именно этот дом?", "С кем из местных жителей поддерживаем отношения?", "Как относимся к последним заявлениям президента США и нашего Президента?".
   Лейтенант спрашивал, и всё время озирался, как будто что-то искал. Невзначай заглядывал под кровати, за печь, шарил косеньким взглядом по полкам. Пусто, ничего нет, подозрительно.
   "А машина на какие средства куплена?", "Почему зарегистрирована в соседней области?".
   Утомил участковый, можно было бы его неуемную настойчивость пресечь и насильно спровадить, но, чувствовал я - рано нам светиться в миру. Незачем знать, с чем мы явились и что предпримем. Тем более ни к чему выдавать свою силу и прочие возможности. Поэтому дотерпели, дождались иссякания нездорового любопытства представителя власти, а вечером устроили совет.
   Единогласное решение - съезжать. Ранняя весна застала нас за переездом. Не то чтобы этот переезд требовал каких-то особых усилий. Нет, просто мы перебрались в собственный дом. Место, на наш взгляд, подходящее, в небольшой деревне на берегу реки. Некий господин на честно заработанные средства купил в деревне почти целый гектар не слишком плодородной, зато чистой землицы и построил на нём дом. Даже сад успел разбить. Но совершенно неожиданно помер. Наследникам российская глубинка оказалась ни к чему, их больше интересовала Италия, на худой конец Франция. Гектар с домом они продали нам.
   Дом просторный, каждый занял место по вкусу. Мне и Власте по спальне, Волчку - веранда с видом, Умке - чердак с паутиной, а внедорожнику - вместительный гараж. Имелась в доме и широкая гостиная для массовых мероприятий нашего коллектива. Большая телевизионная панель и спутниковая тарелка на двести каналов позволяли живо интересоваться новостями со всего мира. И тут мы были единодушны. Конечно, имелись какие-то индивидуальные телевизионные пристрастия. Власта, например, обожала передачи, где кудесники от сковороды и кастрюли готовили немыслимые блюда. Почерпнутые с экрана знания она тут же реализовывала у плиты. Волчок вдумчиво смотрел каналы "Viasat Nature" а сова была без ума от Ивана Затевахина.
   Однако, основную потребную информацию я добывал из Интернета и газет, которых выписал целую кучу (пишут, пишут ещё). А ещё мы выходили тренироваться. Для остальных это были ни к чему не обязывающие разминки, что-то вроде дополнительной физзарядки. Мне требовалось большее. Я изнурял себя многочисленными и изощрёнными упражнениями, пытался бегать, отжиматься, поднимать тяжести. Изувеченный дубовой молнией организм поддавался с трудом, по миллиметру.
   Когда стало совсем тепло, пришла Весть. И мы засобирались в дорогу. Нас ждало первое дело.
  
   17.
  
   Я и сейчас, по прошествии времени, не смогу толком описать, что такое Весть. Некое туманное сгущение эфира, тревожный звук невидимого колокольчика, изменение журчания кармических потоков, флуктуация торсионных полей, вряд ли подобные термины что-то проясняют, но это был сигнал для нас. Весть имела вектор и интенсивность. Правда, точное место на этом векторе ещё предстояло разыскать и уже на месте определиться, что означает амплитуда синусных полей в четыреста миллитерций.
   Моё волнение передалось остальным членам команды, в результате чего мы набили во внедорожник столько лишнего, что бедолага просел почти до земли под его тяжестью. Параметры Вести сильнее всех чувствовал я, поэтому сидел рядом с Властой за штурмана. Волчок развалился на самых последних сидениях, на одеялах, а сова обосновалась на спинке среднего ряда. Для Умки я сделал на досуге специальный шесток из самшита, который у меня остался после изготовления новой трости и некоторых амулетов. Умке нравилось держать равновесие на полке, особенно когда машина совершала крутые виражи.
   По моим не подтверждённым ощущениям ехать нам было не слишком далеко. Зато путь пролегал, как мы уже выяснили, по не самым благополучным местам области. В окрестностях появились разбойники. Самые настоящие, бородатые, с обрезами. Шалили, промышляли грабежами, говорят, были даже погибшие от злодейских рук.
   Нам, видимо, повезло, никаких разбойников нам не встретилось, хотя следы их деятельности на пустынной дороге попадались. Растащенные уже давно завалы из деревьев и всякого мусора, сгоревший автобус на обочине, брошенный трактор со следами пуль - отметины неблагополучия не только здешнего, но и всей страны. После того, как год назад застрелили Президента, Смута окутала большую страну. Нечисть повылезала из щелей и обрела силу. Одни религиозные сектанты чего стоили, даже на мутной волне Перестройки не болталось по стране такого количества пророков и мессий.
   Заехали в церковь. Здесь тоже следы борьбы за веру - стены расписаны и потом забелены, следы поджогов. Пустовато в храме. Две старушки истово молились перед иконой Божьей Матери. К нам вышел батюшка - убелённый сединами согбенный старик. Его спина так низко склонила голову к земле, что казалось все беды страны последних месяцев навалились на неё.
   От того же волнения, что сопровождало меня с момента прихода Вести, я скупил почти все храмовые запасы свечей и ладана. В багажнике внедорожника, ещё сильнее прижав его к земле, рядом с мешками с крупной солью стояло теперь десять канистр со святой водой.
   На место прибыли в сумерках. Мои ощущения, что это есть конечный пункт, подтвердил Волчок. Умка явно утомилась дорогой и с радостью выпорхнула размять крылья. Власта усталости и не стеснялась, заявив, что именно здесь и сейчас ей требуется полноценный отдых. Её можно было понять - реальный водительский стаж у девушки только начал отматывать первые недели вождения.
   Место выглядело не слишком привлекательно для тех, кто решит тут погостить. Для постоянного проживания я бы его тем более не выбрал. Мы пристроились на окраине рабочего посёлка, в котором раньше, на заре Великих Подвигов проживали то ли стройотрядовцы, то ли зэки, поднимавшие тогда Нечерноземье.
   Сейчас ту жили беженцы. Полный интернационал. Несмотря на позднее время, жизнь в посёлке била ключом. От дома к дому сновали пёстро одетые женщины с корзинами, вёдрами, тюками, сумрачные мужчины в серых пиджаках, серых сапогах и таких же серых кепках. И много детей, шумных и вездесущих, грязных, но весёлых.
   Любопытная стайка босоногих, а местами и голопопых сорванцов издали, на безопасном расстоянии наблюдала, как разминается Волчок. А тот решил перед ребятнёй покрасоваться, как небезызвестный лев Бонифаций. Прыгал, скакал, валялся, умеренно рычал, чтобы не отпугнуть зрителя. Короче, пока мы готовили ужин, он сорвал неоднократные аплодисменты непритязательной публики.
   Всех позвали ужинать, посёлок жил по своим часам. Мы воспользовались паузой и тоже перекусили. Дети больше не показывались, видимо, и режим сна тут соблюдался строго. Уже в полной темноте, когда мы грелись у костра, вспоминая наш зимний переход через дремучий лес, к нам вышли три местных аксакала.
   Удивительное это было зрелище. Один из подошедших в грязной зелёной чалме и засаленном стёганом халате представлял интересы приверженцев Магомета не зависимо от их родоначальной национальности. Второй - уроженец Дальнего Востока - отвечал за китайско-вьетнамско-корейскую диаспору. Третий горой стоял за всемирное братство молдаван и украинцев, а так же прочих неучтённых народностей.
   Каким-то образом эти трое догадались-поняли, зачем мы здесь. Собственно говоря, их привела общая беда.
   Жизнь любых сортов беженцев, независимо от того, что заставило их пуститься в бега, тяжела и бесправна. Волей-неволей им приходится объединяться, забывая прошлые мелкие обиды перед лицом белее серьёзных и насущных угроз. Сегодня окружающий мир из своих многочисленных благ цивилизации предоставил жителям посёлка бараки с дырявыми крышами и немного электричества. А так же неограниченную возможность бороться за жизнь и, если повезёт, выжить. Они и этому были рады.
   Из неспешного рассказа аксакалов, не имеющего ничего общего с жалобами - одна чистая констатация ситуации, выходило, что с каждодневными бедами они справляются. У кого-то есть постоянная работа, кому-то повезло меньше, и он довольствуется временными заработками. Половина детей ходят в сельскую школу. Вскладчину купили трактор - гордость рабочего посёлка, и вспахали приличный клин под картошку и общественные огороды. В криминал никто из жителей не опускается, за этим строго следит вся интернациональная община. Даже болезни их обходят стороной. За редким исключением.
   Вот это редкое исключение их сейчас и беспокоит. Многодетная семья. Он русский, она - узбечка, шестеро детей. Он работает в городе водителем мусоровоза, старается, зарабатывает по здешним меркам хорошо. Она вся в детях и хозяйстве, работящая и отзывчивая, ещё и другим помогает. Дети ещё мелкие, только двое ходят в школу, в том числе самая старшая тринадцатилетняя Гюльнара. Крепкая семья, дружная, на них все равняются. Пример таких людей вселяет в окружающих надежду, что можно переломить Судьбу и вырваться из нищеты и безысходности.
   И вот этой семьи коснулось чёрное крыло неудачи. Гюльнара заболела. Да так заболела, что никто толком не может сказать, чем же она больна. Наверное, в Москве или ещё где-то найдутся врачи, что справятся с диагнозом и даже вылечить смогут. Показывают же по телевизору, как происходят чудеса исцеления за счёт современной медицинской техники. Только вот беда, им и всем "колхозом" столько денег не собрать даже на поездку в столицу, где жить надо неведомо сколько, а, главное - на лечение. Местные врачи сразу присоветовали сдать девушку в психушку, и дело с концом. Так ведь помрёт она там, а не вылечится.
   Жаль девку, красивая, добрая, не глупая до болезни была. Теперь же и в школу её не отпускают, куролесит она там, и дома без присмотра держать стало опасно. В школе одноклассников избивала жестоко, учителям такие вещи говорила, что пересказать стыдно. А дома или одежду всю повыбрасывает, или малышей пугает, или ещё что учудит. Из последних "подвигов" - голышом по посёлку бегала, кричала, что хана нам всем, а на прошлой неделе чуть дом не сожгла, еле успели потушить. Шайтан в девку вселился, не иначе.
   Жители посёлка безропотно сносили горе, ставшее всеобщим, как ещё один удар внешних и почти всегда не дружественных сил. Рассказывали, по сути, к нам обращались за помощью, но, видно было - не особенно надеялись. Моя команда, так уж мы выглядели, на бригаду скорой помощи не тянула. Пожалуй, только Власта могла сгодиться в качестве сердобольной сиделки, уж очень близко к сердцу она начала принимать здешние проблемы. Даже слезу украдкой промокнула. Волк скорее походил на истребителя Айболитов, чем их подручных. А сова еле отсвечивала пегим пятном на заднем плане. У неё началась внеплановая линька, и внешний вид Умки занимал сейчас всё её время.
   Отправились к месту основного проживания пострадавшей. Жилой сарайчик многодетной семьи и в самом деле выглядел более ухоженным, чем остальные, если не считать свежих пятен то ли туши, то ли чернил на стене. В темноте было видно, что он свежеокрашен, но пятна ещё свежее. Двор прибран, выметен. Только окно выбито и затянуто наспех старое простынёй.
   -- Вот, уже успела нахулиганить - кивнул на выбитое окно и пятна туши аксакал в тюрбане.
   Из сарайчика доносился шум, то ли драки, то ли крупной ссоры. Первое, что меня поразило внутри дома, как только мы переступили порог - это могильный холод, такой, что только сосулек не свисало со стен. И это не смотря на то, что в большой комнате вовсю полыхала чугунная печь. В доме царил погром. Свежеразбитая посуда, опрокинутый платяной шкаф. Перепуганная мать с остальными детьми жалась на кухне. В глазах стайки жильцов застыли боль и ужас. Детишки в безмерном испуге тихонько подвывали.
   А в оставшемся свободном пространстве орудовала фурия. Наверное, не исключено, что когда-то это была тихая симпатичная девушка, добропорядочный член семьи и всего посёлка, помощница во всех делах. Теперь, глядя на существо, мечущееся между стен, полом и потолком, можно было только содрогаться от омерзения.
   Лохмотья одежды почти не прикрывали тело, сплошь покрытое синяками и нечистотами, лицо расцарапано, волосы, когда-то законная гордость владелицы, сбились в неопределённый ком. Безумные глаза в свете одинокой тусклой лампочки светились жёлтым звериным огнём. А тошнотворный запах превышал все мыслимые пороги восприятия.
   Гюльнара, а это была именно она, завидев нас, взревела, как сущий дьявол и произвела немыслимый с точки зрения нормального человека прыжок к дверному проёму. Физическая форма моя ещё не позволяла вступать в подобные единоборства, если они вообще требовались, а психическая подготовка Власты оказалась ещё не достаточной для противодействия силам зла. Мы втроём вывалились из дома на крыльцо. Образовалась свалка, в которую попали и трое аксакалов. Спасибо Волчку, он их поштучно за штаны вытянул из клубка человеческих тел.
   В какой-то момент мне удалось достать бутылку со святой водой и выплеснуть её на Гюльнару. Реакция была настолько мгновенной, настолько же и удивительной. Девушка перестала нас с Властой кусать и царапать, взвыла и косматым шаром укатилась обратно в дом, где и заперлась в комнате. Знакомство состоялось.
   По договорённости с соседями, членов семьи эвакуировали, дом обесточили и отсоединили газовый баллон. Пошли в ход наши припасы. Периметр дома я самолично просыпал крупной солью, смоченной святой водой. Дом дополнительно окропили со всех сторон, на дверь закрепили православный крест. Полномасштабную операцию назначили на завтра, на утро.
   Волчок с Умкой остались охранять гнездовище Дьявола, они знали, что делать. Мы с Властой отправились залечивать многочисленные ссадины и порезы и готовить амуницию для следующего этапа.
   Ночь прошла беспокойно. Поспать почти не вышло. Выла запертая Гюльнара, да так, что кровь стыла в жилах. Группами и поодиночке приходили соседи. На лицах беспокойство, страх. Все с одним вопросом - придётся съезжать из насиженного посёлка или нет. Им не хотелось, очень не хотелось снова стать неприкаянными беженцами, перекати-поле. Господи, как много на свете людей, которые никому не нужны, кроме самих себя. Я начал подозревать, что таких большинство. Остальным же повезло чуть больше. На время.
   Утро пришло мрачное, как будто умышленно небо хмурилось и иссякало мелким дождём, чтобы посеять смуту и неуверенность в наших рядах. Не дождавшись от нас вразумительных ответов по поводу будущего и его радужных оттенков, кое-кто из поселян уже укладывал в машины вещи (это у кого они были). Большинство "безлошадных" беспомощно взирало на происходящее. Нужно было срочно добавить этому маленькому мирку оптимизма.
   Я включил в машине какую-то сверхбодрую FM-станцию. Там как заголосили на тему текущих новостей. Это было ошибкой, их сверхглупые и пугающие утренние комментарии о событиях во всём мире и в нашей родной области только подхлестнули начинающуюся панику.
   И тут появилась полиция. Вовремя, прямо скажем. Это потом, гораздо позже выяснилось, что никто из селян их не вызывал. Но, тем не менее, они появились, значит, кто-то всё-таки послал сигнал в участок. Серьёзные ребята прибыли, с автоматами наперевес. Не обращая внимания на протесты поселковых аксакалов, вооружённая группа захвата разделилась. Часть пошла брать под стражу нас с Властой, остальные направились вызволять Гюльнару.
   После коротких переговоров с представителями власти мы согласились до прояснения всех обстоятельств посидеть в машине, эдакая форма домашнего ареста. Мы не стали возражать, тем более, что из неё хорошо просматривался дом, где заперлась одержимая. Сейчас мы уже точно представляли себе, с кем имеем дело. Знали, в отличие от вооружённых до зубов, которые толпой не ведающих, что творят героев, принялись вскрывать дверь.
   В открывшейся двери Гюльнара самостоятельно появилась на крыльце. Каким-то образом ей удалось придать себе вполне благообразный вид, переодеться, причесаться, повесить на лицо скорбную улыбку скромницы и жертвы. Галантные мужики в балаклавах и бронежилетах расшаркивались, нам не слышно было, но, подозреваю, что рассыпались в любезностях.
   Гюльнара - сама невинность, что-то сообразное отвечала, вроде как даже пустила непрошенную слезу. Следуя её настойчивым указаниям, брошенным в нашу сторону, отряд потянулся от дома к нам. События развивались не очень для нас удачно, обстановка явно складывалась не в нашу пользу. Я с досадой осознал, что упустил время. Противник силён, хитёр, изворотлив, а я ещё дал ему время подготовиться, повернуть ситуацию в свою пользу. За это теперь придётся расплачиваться, как минимум, срывом всей операции.
   События этого мрачного утра разворачивались при стечении многочисленных зрителей. Практически весь посёлок, включая грудных детей и парализованных домочадцев, собрался поглазеть, чем всё это закончится. Полицейские шли к нам с твёрдым намерением покарать, это читалось в их глазах сверкавших праведным гневом в прорезях балаклав. В спины им, теперь уже не стесняясь, злорадно ухмылялась Гюльнара. Её оскал - бывшая улыбка - зверел с каждой секундой, с каждым шагом полицейских, и даже с расстояния я видел, как глаза одержимой наливаются бешеной кровью. Все застыли в ожидании. В наступившей неожиданно тишине слышался только хруст щебня под подошвами армейских ботинок спецназовцев.
   За секунду перед тем, как всё резко изменилось, я почувствовал некоторую театральность, наигранность всей сцены. Актёры, декорации, зрители, запах вечно пыльных кулис. Но то была всего одна секунда. Потом раздался дикий вой. Ревела Гюльнара. Как по команде, все присутствующие обернулись на звук. Это Волчок с Умкой, до сего момента пропавшие из виду, вышли на сцену. При этом ничего особенного мои помощники не совершали. Волк мирно сидел перед крыльцом, на котором бесновалась Гюльнара, досрочно вышедшая из образа пай-девочки. А сова кружила перед дверью, нарезая сложные акробатические восьмёрки.
   Никто не пересекал черты из соли со святой водой. Граница была настолько очевидна, что все сразу увидели, где окопалось Зло. Мрак над домом, кажется, даже усилился. Полиция оказалась в растерянности. Бойцы в недоумении переглядывались. Майор - командир группы - тут же стал вызывать начальство для консультаций. Пора было на сцену выходить и мне. И я вышел.
   Не торопясь открыл дверцу, под завороженными взорами собравшихся выбрался на дорогу, небрежно отстранил не сопротивлявшегося охранника направляясь к багажнику. Там я медленно экипировался, подгоняя амуницию, проверяя оборудование. После моего властного похлопывания по крыше внедорожника наружу выбралась и Власта. Сплошная театральщина. Нам никто не препятствовал, зрители наблюдали.
   Под не смолкающий вой Гюльнары и гробовое молчание остальных, мы неспешно направились к злополучному дому. И снова меня преследовало ощущение присутствия в театре. Даже запах грима померещился, хотя вряд ли он был мне знаком.
  
   18.
  
   Обряд экзорцизма. Мероприятие в жизни редкое, гораздо чаще встречается в кинематографе, в фильмах устрашающе-мистического жанра. В разных религиях манипуляторные составляющие несколько разнятся, хотя суть у всех одна. Есть жертва, с гнездящейся в ней силой, и есть изгонитель-шаман-колдун-экзорцист. Действо, не зависимо от атрибутики, сводится к тому, что бы так напугать демона, чтобы ему расхотелось обретаться в теле жертвы. Проще говоря, изгнать. Что там делает демон, не так важно. Есть раскольнические варианты экзорцизма, где нечисть выманивают всякими сладкими посулами.
   Но это не наш метод. Сделки с дьяволом добром не кончаются. Характерно, что нигде нет упоминаний об окончательном уничтожении демонов, изгнанных из жертвы. Такой сверхзадачи никто и не пытался ставить. Всем понятно, что Зло бессмертно. Его можно только немного отодвинуть. Не далеко и ненадолго. И потом внимательно следить, чтобы оно не вернулось вновь.
   Поэтому, изгнание.
   Немного о жертвах. Циркулирует поверье, что дьявол избирает слабых духом, некрещёных, сомневающихся, не зрелых и прочая. Скажу откровенно - это полная чушь. Тщеславие отнюдь не чуждо нечистому, наоборот, присуще. Не велика заслуга одолеть неразумного младенца, Дауна или рядового олигарха. Это как украсть у ребёнка конфету.
   Гораздо больший эффект достигается, если удаётся скрутить крещёного, правоверного, коммуниста со стажем или твердокаменную феминистку. Вот тогда это победа! Она значима и в глазах (если они у них имеются) подельников дьявола и в глазах родных и близких жертвы (тут негативно). Ещё большего резонанса можно достичь, если скрутить политика высокого ранга. Но это очень-очень трудно. Склизкие ребята, не ущучить. Самая неуловимая категория - адвокаты-юристы, их внутренняя сущность сплошная виртуальность, дьяволизации не поддаются. Так у этих и нимбов не бывает. Подозреваю, что юристы - одна из разновидностей нечисти.
   Наша подопечная - работящая и ответственная, любящая и любимая дочь своей семьи. Молодая девушка Гюльнара, верующая, но без фанатизма, преданная своему народу, но помнящая, что Родину пришлось покинуть не от хорошей жизни и обрести новую. Где дьявол нашёл трещину в защите, которой мы все обладаем от рождения? Как просочился?
   Обряд изгнания - это не шаблон, не инструкция, по которой надлежит действовать, так, к примеру лечат больных на Западе (иногда довольно успешно). В больницу попал, предъявил страховку номер такой-то, тут тебе сразу диагноз болезни номер триста восемьдесят пять, и лечение по инструкции номер шесть сот восемнадцать (какова страховка). Если не помогло, то это инструкция виновата, или сам пациент, поскольку в неё не вписался. А дальше - тяжба, юристы, затраты - конца края такому лечению нет. Но иногда можно и вылечиться.
   Дьявол хитрее любой болезни, вирулентен до удивления, что там какой-то вирус гриппа. У меня в частности и всей компании в целом недоставало опыта в подобном деле. Собственно говоря, его совсем не имелось. Но мы пошли на противника. Наверное, только полные дилетанты могут так отважно идти в бой с совершенно не знакомым врагом.
   Вышибить фанерную дверь труда не составило. В глубине затихшего дома метнулась тень, на нас пахнуло холодом и всякой мерзостью. Простая молитва "Отче наш", произнесённая в стенах теперь уже нечистого дома, повергла одержимую в ярость. Гюльнара снова превратилась в фурию, в прыгучую фурию. Не знаю, какое ещё существо могло скакать по стенам так же легко, как по полу. Когда же я попытался окропить помещение святой водой, Гюльнара взлетела на потолок. Страшное зрелище висящий на потолке человек. А когда он воет и скалит зубы - вдвойне.
   Я не стал выяснять, за что цеплялась на потолке одержимая, а отсыпал круг из соли и принялся читать основную молитву. Молитва, главную формулу которой я написал ещё на острове, содержала два десятка рефренов, на первый взгляд мало общего имеющих с какой либо религией. Однако же при первых звуках моего голоса, одержимая завыла дурным воем (верный признак, что не нравится ей мои слова молитвы), да так, что стёкла завибрировали, со щелястого потолка посыпалась труха, если в доме оставались какие-то насекомые, они должны были враз погибнуть до личинок и яиц включительно.
   Мне тоже заложило уши, там что-то трещало. Нечисть, гнездящаяся в теле Гюльнары, явно пыталась меня заглушить.
   "Не нравиться - это очень хорошо".
   Глоток святой воды, и голос мой окреп. Я дочитал, правда, спотыкаясь и повторяясь, текст до конца и начал по новой. Предстояло провести тут не один час. Так мы и расположились - я, посередине комнаты на подстилке из крупной соли, усердно бубнящий смертоносный текст. Гюльнара - бесом одержимая, мечущаяся по той же комнате, крушащая то, что ещё не было до конца разрушено. Сзади мне прикрывала спину Власта, заодно пополняющая запасы святой воды во фляжке, поскольку я постоянно поливал ей одержимую, от чего та корчилась и завывала ещё громче.
   Волчок сидел прямо в калитке перед участком и всем грозным своим видом даже мысли не допускал у тех, кто вознамерился бы проникнуть за соляной периметр. Умка барражировала над всем участком, охраняя дальние подходы.
   Не смотря на то, что никто из жителей посёлка и пришлых, которых тоже собралось не мало, нам не мешал, люди кучковались группами и очень напряжённо обсуждали невиданное для них событие. Полицаи о чём-то интенсивно консультировались на своих частотах и пока другой активности не проявляли. Сквозняком слухов надуло пару чиновников из районной администрации. Они выделялись из толпы чёрными портфелями и синими в полоску одинаковыми галстуками. С этими было всё понятно, они первые кандидаты получать по шапке в случае чего. Поэтому для них самое главное не упустить момент и вовремя объявить "штормовое предупреждение".
   Первый этап мы заметно выигрывали. Гюльнара стала умолкать, её беспрерывный рёв перешёл в отдельные всхлипы, а к полудню девушка забилась за обломки мебели и совсем затихла. Я посчитал это хорошим знаком, потому что чувствовал себя ещё вполне бодро, готовым продолжать ритуал экзорцизма. Только язык припух и голос подсел. Все мы подкрепились парным козьим молоком. Даже сова похлебала. Появление молока было определённым знаком того, что местные жители в основном на нашей стороне.
   Полицейские, видя, что ничего криминального не происходит, засобирались и отбыли. Остался только участковый, живо принимавший участие в обсуждении местных дел. От администрации тоже оставили своего наблюдателя - мальчонку лет восемнадцати, такого рохлю, что было сразу видно - от этого даже армия отказалась. Местные жители не расходились.
   Я наполнил рабочие ёмкости святой водой и продолжил чтение молитвы. Одержимая молчала, как будто её и не было в доме.
   -- Может ей плохо? - Власта обеспокоенно заглядывала мне через плечо.
   Гюльнара и в самом деле не шевелилась, лежала как мёртвая. Сбитые в ссадинах голые ноги торчали из мебельных обломков в неестественной позе.
   -- Надо пойти проверить, вдруг помощь требуется.
   Сердобольная Власта, не дожидаясь моего ответа, проскочила в комнату и наклонилась над одержимой. Её ошибка, моя ошибка - всё это дорого нам обошлось. Одержимая фурия прямо-таки выстрелила телом и вцепилась Власте в лицо. Куча-мала, крик, визг. Еле удалось разнять, истратив приличный запас святой воды, поливая женщин.
   Странное дело - я до сих пор не воспользовался своей Силой. Разумное объяснение могло быть только одно - посылая тепловые импульсы, я, скорее всего, спалил бы девушку на радость дьяволу. Из тела жертвы нечистого необходимо было выманить.
   Легко сказать выманить, а как практически подступиться к такой задаче. По сути, если демона удастся выманить, что бы атаковать моей внутренней Силой, то задача изгнания его будет выполнена. Замкнутый круг.
   Чтобы обдумать ситуацию, нам пришлось ненадолго отступить. Местная фельдшерица обработала царапины на лице Власты. Мы, то есть, я, Волчок и Умка, стоя рядом, её просто жалели.
   Решение пришло так же неожиданно, как Весть. Я достал из багажника коробку с сильнодействующим препаратом, которую вёз ещё с острова. Пытать меня будут, не скажу, почему вёз, и откуда она там взялась эта коробка с ампулами. Там, на острове вообще много чего появлялось самым загадочным образом, то, что потом весьма пригождалось в наших делах. Например, коробка из-под "Ксерокса", полная деньгами, на которые мы много чего купили и до сих пор живём.
   Но, я отвлёкся. Препарат с острова предназначен был для обездвиживания животных, когда им нужно сделать какую-либо медицинскую процедуру не слишком приятную для животного. Так гласила инструкция. Приводился расчёт дозы на килограмм веса животного от белки до носорога. Мне требовалось перевести на человеческие параметры. Полкубика препарата, кубик святой воды, теперь надо было умудриться провести инъекцию.
   Придумали хитрость. Власту поместили в дверной проём, спиной к одержимой. Власта понимала, что так надо, но тряслась от страха, поскольку за её неприкрытой спиной жутко завывал демон. Одержимая готова была наброситься на Власту, но её не пускала соль. Магический круг из крупной морской соли, смоченной святой водой. Власта, как бы случайно задела ногой солевой барьер, и круг разорвался.
   С каким злорадством взвыла одержимая, кидаясь на нашу помощницу. Мы были начеку, и как только демон коснулся Власты, игла смачно впилась в худосочное предплечье Гюльнары. Ликование - демона сменилось воплем отчаяния. Тело девушки - вместилище дьявола покатилось по полу, как шар. Во все стороны летели брызги чего-то гадкого.
   В инструкции на препарат было подробно описано, как он действует на коров, лошадей, собак, даже было упоминание о тиграх. О человеке, тем более с нечистым довеском - ни слова. Мы подождали двадцать минут, как рекомендовалось для коз и овец, и вошли в комнату.
   Гюльнара лежала, распластавшись по полу, труп трупом. Глаза закатились, дыхание не чувствовалось, пульс вообще не прощупывался. Мы с опаской переложили её с грязного пола на не до конца разодранный матрас и взялись за проведение следующей фазы. Ещё одна молитва существенно короче первой, но подразумевающая большую экспрессию при чтении.
   У ложа не подвижной Гюльнары собралась вся наша компания, каждый занял подобающую позицию и сосредоточился. Через час чтения второй молитвы и окропления святой водой, из тела одержимой что-то начало просачиваться. Вначале в виде почти не заметных сполохов вокруг головы, потом сгущений чего-то мерцающего. И вдруг, как потекло. Из Гюльнары бил фонтан, можно сказать, хлестал. Другое дело, что видел поток исходящей нечисти только я один, ещё не много что-то чувствовал Волчок, остальные были не в курсе.
   Я несколько растерялся, полагая, что нечистый изыдет хоть на время, но в компактной форме. А этот гад растекался на астральном плане бесформенной энергетической лужей. Надо было что-то срочно предпринимать, пока супротивник не просочился в подпол.
   Мои несколько неуклюжие пассы по насыланию очистительного жара дали неожиданный эффект. Вся вытекшая из одержимой жидкость астрального свойства, до того представлявшая собой подобие эфирной слизи, начала скатываться в шарики, подобные ртутным, и сливаться между собой. Прямо на глазах образовался один большой шар, который я удерживал тепловыми потоками. Шар на астральном плане являл зрелище чрезвычайно эффектное. Он колыхался, не прикасаясь ни к какой поверхности и переливался всеми цветами радуги, больше упирая на розовый.
   Я залюбовался игрой полихромных бликов и чуть не упустил момент атаки. Всё произошло чрезвычайно быстро. Из блестящего шара вытянулось щупальце, распалось на множество мелких, которые попытались охватить мою голову. Волчок рявкнул, Умка встрепенулась, а я, в качестве ответной не произвольной реакции резко сжал свои темпорально-тепловые потоки. Получился очень плотные термоудар.
   Свистящий визг, уходящий в ультразвук, исходил, казалось, не от шара, а со всех сторон. На самой высокой ноте, ещё воспринимаемой ухом, лопнула гигантская вселенская струна, и всё затихло.
   Вообще затихло. Слышно было только, как где-то далеко за посёлком, в лесу плачет какое-то животное. Демон ушёл. Навсегда, как я думаю. Нам остались: бессознательная Гюльнара, основательно разгромленный дом, грязь и резкий запах сернистых соединений. Команда потянулась на свежий воздух.
   А на свежем воздухе угасал день. Вон сколько времени занял процесс, а мы даже не заметили, я-то уж точно. Несколько жидких кучек поселян настороженно следили за тем, как мы сворачиваем амуницию и укладываем в машину. Подошла мать Гюльнары.
   -- Всё закончилось? Как моя дочь, с ней всё в порядке?
   -- Не волнуйтесь, с ней всё теперь будет в полном порядке.
   Оказывается, я жутко устал, язык, так тот от непрерывного чтения вообще опух и во рту не помещался. Я отправил объясняться с родственниками и соседями Власту. А они подтягивались всё в большем количестве.
   -- Не беспокойтесь, ей теперь нужен покой и уход. А ещё тепло и много воды, там очень грязно.
   Грязно! Семье придётся заново копить всё имущество, там, по-моему, ни одной чашки не осталось.
   По посёлку зашелестело - "Они справились". Я и сам не ожидал, что у нас всё получится. Даже удивительно, как быстро всё закончилось. Мы устали, но ведь тут могло продолжаться не одни сутки. Может нечисть попалась не серьёзная, не опытная, малолетняя? Так и мы ещё вовсю зелёные, не обстрелянные.
   Сил на поездку не осталось никаких. Водитель нашего внедорожника - Власта тоже выглядела не лучшим образом. Мы заночевали в посёлке.
  
   19.
  
   Домой мы вернулись лишь на четвёртые сутки. Вначале требовалось восстановить силы, на это пришлось потратить удивительно много времени. Потом прошёл многочасовой марафонский тур "бодания" с районными властями, которым непременно для отчётности необходимо было знать, что это такое было, и не повлияет ли оно, это явление на обстановку в районе. Отметились полиция и МЧС. Посёлок осчастливили визитом два с половиной газетных корреспондента и один областной телевизионный канал. Журналисты страстно допрашивали аксакалов и детей, а телевизионщики больше всего внимания уделили Волчку. Снимали во всех позах и ракурсах - "волк прогуливается", "волк скалит зубы", "волк дремлет в позе усталого Сфинкса", "волк ест". Умку объявили не киногеничной и в кадр она не попала. На что сова смертельно обиделась и забилась в машину, где и провела почти всё время. С Волчком они помирились-примирились уже дома, устроив совместную охоту на полевых крыс, которые удумали в наше отсутствие обосноваться на нашем участке.
   На обратном пути заехали в ту же церковь, пополнили запасы святой воды. Батюшка, всё тот же согбенный старик оттянул меня за пуговицу в тесный придел и долго вёл со мной беседу о том не лёгком пути, на который я уже встал. Под конец благословил и обещал за нас за всех молиться: и за людей, и за зверя, и за птицу.
   Репортажи с места событий создали нашей команде некоторую рекламу. Прошла волна звонков на тему изгнания бесов - из подвала, откуда они, мерзавцы без совести и чести воруют у пенсионеров банки с домашними консервами, или излечения одержимой супруги, которая уже второй год уклоняется от исполнения супружеских обязанностей в постели. Подобная "пена" и "накипь" неизбежны, у людей масса проблем, решить которые, зачастую, никто не в силах. Кроме них самих, разумеется.
   Когда явная "ботва" и "чешуя" увяли и осыпались, прибыл визитёр. Гонец с Кавказа. Он принёс Весть. Это был наш случай. Мы засобирались в дорогу.
   Путешествие из глубинки России на Кавказ требует отдельного описания. Наверное так пробирались по делам из Петербурга под сень гор ещё в середине 19-го века. Прежде всего, мы через раз натыкались то на бандитов, то на пост полиции или войсковой наряд. Различий между одними, другими и третьими было не много. Руки чесались пальнуть по этим орлам из чего-нибудь огнестрельного. И очень правильно, что я не обзавёлся ничем стреляющим, даже ножи у нас в хозяйстве использовались исключительно кухонного формата. И ведь совсем недавно кругом встречались вполне приличные люди. Как настали смутные времена, на большую дорогу выползла всякая погань, да ещё погоны надела.
   Отбиваться от назойливых проверяющих, которые, собственно говоря, требовали элементарную мзду за проезд, приходилось астральными силами. Троица из Власты, Волчка и Умки исполняла отвлекающий манёвр, а я, тем временем, вдумчиво вводил встречный блок-пост в ступорно-сомнамбулическое состояние. К концу поездки мы так навострились разбираться с бесконечными кордонами, что чувствовали себя разъезжей труппой бродячих артистов, дающих в день по пять-шесть представлений одного и того же надоевшего сюжета. Труппа даже начала слегка хулиганить. То сова нагадит по полной программе на фуражку командира, пока тот в ступоре глаза пучит в пространство. То волк колбасный паёк у вояк слямзит. А то Власта, скромница и пуританка разрисует губной помадой бородатых мужиков, пока они стоят столбами бесчувственными.
   Всё равно никто из них ничего потом не вспомнит, вот и развлекались. Развлечения развлечениями, но опасность на дорогах никуда не делась, постреливали. В том числе стреляли и по одиноко идущим автомобилям. Чем дальше на юг, тем плотнее становились проверки на дорогах. Не редкими, хотя и удивительными, становились конные отряды. Этих удальцов на лошадях можно было без ретуши снимать в кино, причём они легко вписались бы в панораму, как нынешнего века, так и века позапрошлого. Расшитые серебром и золотом белые и чёрные бурки, роскошные папахи, сияющие на солнце эфесы дорогих сабель, нагайки, серебряные стремена. Ух, красота, да и только. Волчок их, правда, почему-то недолюбливал. Фыркал и отворачивался, когда мимо парадным строем гарцевала опереточная кавалерия.
   В предгорьях, в условленном месте мы встретились с гонцом, принёсшим Весть. Дальнейшее продвижение обеспечивал он. Ещё не старый мужчина, то ли ингуш, то ли аварец, пользовался среди боевиков большим авторитетом. Только в одном месте при проезде возник спор с бойцами блок-поста, после чего гонец долго ругался на всех кавказских наречиях.
   -- Шакалы паршивые, за жалкие деньги душу готовы продать дьяволу. Допродавались, теперь шайтан гуляет по горам, как у себя дома, никого не жалеет. Земля не родит, скот дохнет, а им и дела нет. Сами вымрут, как шелудивые собаки и деньгами этими кровавыми не успеют воспользоваться.
   Видимо на этом посту с нашего проводника содрали слишком много.
   Огромный аул в долине реки встретил нас дымом пожарищ. Некогда богатый - почти все дома, сохранившиеся после огня, либо свежей постройки, либо капитально отремонтированы - теперь носили следы запустения и разрушения. Хрен знает, какая по счёту Кавказская война уполовинила поселение. Смрадные пожарища, следы обстрелов, скорбная похоронная процессия вдали.
   Мы разместились в наполовину сгоревшем доме, хозяева которого то ли погибли, то ли ушли. Гонец не стал на эту тему вдаваться в подробности. Нас приняли весьма настороженно. Чему удивляться, настороженность теперь стала основной чертой жителей России. Она, эта настороженность пока не скатилась в откровенный страх или озлобленность. Но до этого уже не далеко.
   Для поднятия собственного боевого духа и демонстрации наших бескрайних добрых намерений, мы устроили генеральную уборку. Правда, в основном уборкой занималась Власта, как единственная среди нас прямоходящая и имеющая все здоровые конечности. Мы, конечно, тоже помогали.
   Наш пациент, если можно так выразиться, мальчик лет десяти, проживал с бабушкой на другом конце аула. Мы демонстративно всей компанией проследовали туда пешком через всё поселение. Вблизи разрушения выглядели ещё страшнее. Тут везде витала смерть. И не видно было, чтобы кто-то пытался восстанавливать разрушенное. Утрата надежды - это последняя стадия отчаяния.
   Дом, где держали мальчика, выглядел не лучше остальных. Единственное отличие от соседних построек - это гирлянды цветных лоскутов на заборе, деревьях, на окнах дома и даже на крыше. Эти лоскуты - знак участия жителей, их не полного равнодушия. Значит, надежда ещё не совсем угасла.
   Нас никто не встречает, в доме тихо. Наш проводник бесшумно исчезает, считая свою миссию выполненной. Входим в дом. Несмотря на очевидную бедность, в доме чисто, прибрано, пахнет не гарью, а жильём. Пожилая женщина чинно сидит на стуле, застыла, как изваяние. Даже не верится, что тут что-то не в порядке.
   Проходим дальше, в большую комнату. Полагаем, что это гостиная. В ней ковры. На полу, на стенах, на вытертом диване или тахте, везде ковры. Кроме них в комнате почти ничего нет. На тех же коврах на стенах развешано старинное оружие - пистолеты, ножи, сабля в серебряных ножнах.
   Среди пёстрых ковров мальчик. На мальчике поношенный костюм, из которого он давно вырос, не по размеру большие ботинки, чёрная шапочка. Мальчик грустно смотрит на нас вошедших огромными карими глазами и даже не моргает. Мы здороваемся, он молчит. Вряд ли ту имеет место языковое затруднение, при встрече люди в первую очередь говорят "здрасьте".
   Некоторое время мы все вместе стоим молча и смотрим друг на друга. Бабушка в прихожей тоже молчит.
   -- Что если мы присядем? Ты не возражаешь?
   Я решаю, что пора взять инициативу в свои руки.
   -- Как тебя зовут?
   Не дожидаясь ответа, обвожу рукой своё воинство, собираясь одновременно и представить каждого члена и давая команду занять исходные позиции.
   На какую-то секунду я отвернулся от мальчика, буквально на мгновение выпустил его из поля зрения. Что-то мелькнуло в воздухе, только шорох прошёл. А мальчик уже у ковра под саблей. Вжик - сабля у него в руках, сверкает смертоносной сталью. Молниеносно вооружился малец и тут же бросился в атаку.
   Сабля больше пацана, но он так лихо взмахнул ей, что я не сомневался - сейчас кого-то зарубит. Почему-то объектом атаки парня стал не я, главарь группы, а Волчок. Какую-то серьёзную опасность ощутил мальчик в волке, тут демону виднее. Но палаш, рассекая со зловещим свистом воздух, целился Волчку по голове.
   Хорошая всё-таки у меня команда. Это я замешкался, купился на коровьи глаза. А ребята мои бдили. Волчок легко увернулся от разящей сабли. Даже как-то нехотя увернулся, будто не впервой ему такое. Умка, не мешкая, хлопнула парня по глазам крылами. А Власта уже давно наготове со шприцем, полным расслабляющей жидкости.
   Пока мальчишка отбивался саблей от совы, что, надо заметить, отнюдь не простое для него дело, средство подействовало, и сабля и лихой рубака оказались лежащими на очередном ковре.
   Мы переложили теперь уже нашего пациента на тахту, соблюдая все меры предосторожности. Я направился к до сих пор безмолвствующей бабушке с целью уточнить, как наиболее безболезненно удалить из дома холодное и огнестрельное оружие, и застал следующую картину. Старушка, оказывается, была нема и неподвижна не ввиду природно-национальной скромности. В дрожащих мелкой дрожью руках она держала гранату, сжимая её из последних сил.
   Как только я отобрал у неё взрывоопасный предмет, бабушка сразу сделалась без чувств. Вряд ли это была простая безобидная, но бездумная шутка внучка. А вот мне следовало задуматься. По ходу операции я допустил две оплошности - проморгал сабельную атаку нечистого, по сути, был к ней не готов. И не догадался проверить старушку. В первом случае, замахнись одержимый непосредственно на меня, не сносить мне головы. Во втором - выпавшая из усталых рук граната, разнесла бы всю нашу компанию вместе с бабушкой. Ошибки надо не только признавать, но и исправлять. Будем работать над собой.
   Вызвали родню, которая, как водится, клубилась недовольной стаей за околицей. Унесли бесчувственную старушку. Вести быстро разнеслись по земле, толпа густела.
   Нам пока ничего конкретного не высказывали. О настроении людей можно было судить по богатой мимике и активной жестикуляции. Особенно горячились женщины. Внешне почти не жилой аул выдвинул к одержимому дому не меньше двухсот наблюдателей.
   Когда мы с Властой принялись просыпать периметр солью, гортанные возгласы из толпы превратились в бурный клёкот. Объявился наш давешний проводник и предупредил, что жители требуют прекратить наше богохульство и убираться прочь из аула.
   -- Они ждут гонца от муфтия, считают, что это дело не вашей церкви.
   Проводник говорил шёпотом, нервничал. Его можно было понять. Люди в подобных ситуациях либо впадают в апатию, когда им уже всё равно. Либо взвинчивают себя настолько, что любое совершенно безобидное событие может их воспламенить, как порох.
   -- Если честно, то мы сейчас не представляем никакую религию. А точнее, все сразу. Зло интернационально и межконфессионально. Дьявол не имеет национальной принадлежности. Он в равной степени представляет угрозу и для русского, и для индуса, и для нанайца, и для еврея.
   -- К сожалению, люди, простые люди это плохо понимают, очеловечивая зло.
   -- Это действительно так, поэтому мы не будем спешить. Когда ожидается гонец?
   -- Сегодня.
   -- Вот и хорошо. Постарайтесь убедить жителей, что мы ничего не предпримем до прибытия полномочного представителя. И действовать начнём только с его согласия.
   Проводник, покорившись судьбе, отправился на стихийный митинг. Ему, видимо, давно уже было не по себе от всей этой истории. Для него своя планида, так же, как и для нас, особая роль. Дело надо было довести до конца. Убедительности проводнику хватало, потому что толпа затихла и внимательно слушала.
   Мы же за это время провели все положенные предварительные процедуры и расположились под навесом передохнуть. Навес прикрывал уличный очаг, где когда-то пекли лепёшки и коптили сыр, варили чанах, кукурузную похлёбку. Теперь здесь пахло плесенью. Самой удобной мебелью у очага оказался своеобразный топчан, подобный греческой лежанке-клинэ для вкушения пищи из положения лёжа. Есть не хотелось, да и нечего было. Зато лежбище вполне подходило, чтобы раскинуть мои больные кости. Я лёг и сразу уснул.
  
   20.
  
   Проснулся в полной тишине. Рядом не наблюдалось ни Власты, ни Волчка, ни Умки. Я озирался на лежанке-клинэ и в ногах обнаружил гонца. Ничего общего с горскими народами он не имел. Я сходу определил его, как англичанина. Лет двадцати восьми-тридцати, высокий, худой, кисти рук с длинными подвижными пальцами. На щеках лихорадочный румянец, глаза бледно голубые, блестят фанатичным огнём Веры. Только вот какой?
   Расписная шапочка, цветной халат, зелёный пояс намекали на то, что передо мной приверженец Аллаха.
   "Новообращённый. Это хреново. Такие во всём порываются оказаться святее Папы Римского".
   Я медленно поднялся с жёсткого ложа и сел.
   "Какова роль этого странного гонца в нашем деле? Не совершил ли я какой-то очередной ошибки?".
   Нехорошо засосало под ложечкой.
   Меня отвлёк шорох под конической крышей навеса. Там устраивалась Умка. Значит, я не один. Друзья бдят.
   За меня снова кто-то подумал. Рядом с лежанкой-клинэ стояла бутылка со святой водой. Я машинально отхлебнул из неё. Что тут началось. Гонец-англичанин преобразился до неузнаваемости. Рыжий волос попёр из-под расписной шапочки извивающимися змеями, руки вытянулись и обзавелись когтями, вокруг похолодало и завоняло. Не оставалось никаких сомнений, кто передо мной.
   Дьявольское отродье зарычало и потянулось ко мне. Причём само оставалось на месте, а вытягивались только чёрные руки с кривыми когтями под стать тигриным. Мы с Умкой отреагировали одновременно. Я плеснул в демона святой водой из бутылки, а сова ухнула. Умка впервые применила свою силу по-настоящему. Этот её "Ухм!" эхом прокатился по горам, вспугнув стаи ворон и чаек (и откуда эти-то в горах?). Кроме того в демона полетел ком перьев и пуха.
   Оглушённая нечисть, мокрая, в перьях не знала, куда себя девать. Мы ей указали место. Под землёй. Засыпанная солью, политая святой водой, она исчезла в клубах жёлтого дыма и бессильных стонах.
   И мальчик тоже исчез. Улизнул от бдительного ока Волчка. Виноватый волк долго оправдывался, утверждал, что он ни на секунду не спускал с пацана глаз, был постоянно при нём. Вот только ухнуло что-то за стеной, он прислушался и на долю секунды отвлёкся. Глядь, а парня-то и нет в доме. Всё закрыто, а проблемный ребёнок пропал.
   Видать звёзды сегодня не правильно встали. Хотя, с другой стороны, от дьявола мы всё-таки избавились. Пока суетились в доме и во дворе, разыскивая пропавшего мальчика, прибыл настоящий гонец. Сообщил-успокоил население, что имеет на руках письменное одобрение муллы на проведение процедуры экзорцизма именно нашей командой. Отдельно мулла просил оказывать нам всяческое содействие.
   Мы тут же воспользовались обещанной помощью и снарядили группы активных местных жителей на поиски пропавшего ребёнка. Остальным тоже нашлась работа. Позже мы обнаружили щель, через которую утёк проблемный подросток. То был не большой подвальчик, через который вёл ход к ближайшему обрыву. Соль мы, конечно, просыпали везде, но не перед подвальной дверью. Упущение. Урок на будущее.
   В целом расправиться с нечистью удалось опять довольно успешно. Жертв и разрушений нет, пацан найдётся. Мы в этом не сомневались. Победа добавляла нашей команде очков. И опыта.
   К вечеру, когда нашли беглеца (прятался в разрушенной хижине и дрожал от страха) и прибрались в доме, нам устроили, наконец, встречу, она же проводы. Население отмякло, заулыбалось. Развели костёр, зарезали барашка, появился хлеб, овощи, вино. Скромно, но весьма душевно. Пели песни. Я тоже пел. Плясать, правда, не стали. Тем не менее, праздник удался.
   Когда, проснувшись поздно утром на следующий день, мы покидали аул, проводник привёл к нам двух старцев. Люди не спешные они долго вступали, настраиваясь на самое главное, что хотели сказать. Оказывается, ночью в горах сошёл мощный оползень (а мы и не слышали) и перекрыл ближайшую реку. Для них это благо, тем более, что при оползне никто не пострадал и ничего не разрушено, за исключением не большого участка дороги.
   Старцы считали, что это хороший знак, теперь у них всё будет хорошо. Село оживёт, люди вернутся, будут играть свадьбы, рожать детей и отстраивать разрушенные дома.
   Всё снова прошло слишком гладко. Хотя в этот раз нам было указано на ряд очевидных оплошностей.
  
   21.
  
   По возвращении мы снова взялись за тренировки. Результаты были налицо. За прошедший месяц изнурения животно-человеческих организмов, Власта похудела на шесть с половиной килограммов, я почти перестал хромать, а сова небрежно выполняла петлю Нестерова с обратным Иммельманом.
   И снова звонки, и вновь не по делу. У людей море проблем, которые никто не хочет решать. Человечество, вплоть до каждого индивидуума обрастет проблемами, как корабль ракушками. В первую очередь их не хотят решать сами люди, а ведь могли бы. Но норовят переложить их решение на других, так проще, а, главное, меньше ответственности. Спроси у такого просящего - что ты сам сделал для себя любимого, чтобы жить тебе же стало лучше? Он ответит - я писал туда-то, звонил тому-то, даже на митинг ходил, а оттуда ни хрена никакой помощи. Ну, что тут скажешь.
   Прибыл гонец из Новороссийска. Принёс Весть. Мы сразу откликнулись и съездили. Это был реальный случай. Сухогруз вернулся из длительного рейса. Посетил множество стран, подряжаясь возить туда-сюда разные грузы. Где-то, в одном из африканских портов у них пропал матрос. Молодой парень ушёл и не вернулся. Думали вначале, что по бабам загулял, африканки, они местами очень знойные и сладкие. Искали, но в борделях не нашли.
   Через несколько дней сам объявился. С трудом узнали парня. Весь серо-зелёный, заикаться начал, речь путаная, внешне постарел лет на двадцать. И, что печально, не может толком рассказать, где был, что делал, несёт какую-то околесицу про колдунов. Вначале решили, что Эболу подхватил или ещё какую малярию, Африка на болезни богата. Судовой врач осмотрел бедолагу и отверг такой диагноз.
   А парню становилось всё хуже, начал совсем заговариваться. Не помогали прописанные эскулапом витамины и парацетамол. Через день то с опасными предметами на экипаж кидался, то норовил за борт сигануть. Поймали, связали всем скопом (ох, и сопротивлялся же он). Так, связанным, на Родину и доставили.
   Не смотря на протесты экипажа и уверения судового доктора, матроса в береговую больницу не определили, а оставили на борту, а корабль на дальнем рейде. Всю команду в карантин, капитана под арест. Мутная какая-то история.
   На корабль, где содержали подопечного, нас пускать отказались. Категорически. Пришлось проникать контрабандой, ночью. Не знаю в чём тут дело, но ночью портовая гавань оказалась существенно более оживлённой, чем днём. Жизнь на поверхности моря кипела и бурлила. Сновали катера и буксиры, что-то загружали, что-то выгружали. Только происходило всё тихо, вполголоса. Ни тебе гудков-свистков, зычных окриков боцманов и таких же раскатистых ответов матросов. Чайки ночью тоже молчали, из солидарности, наверное. Сплошная деловитость и порядок, в отличие от светлого дня.
   Порядок движения, действительно соблюдался строгий. Нас на стареньком баркасе пропустили далеко за полночь, уступив дорогу двум гружёным баржам и таможенному катеру.
   Пациента мы обнаружили глубоко в недрах корабля. Его содержали даже и не в отдельном кубрике, а прямо в трюме. Бедняга прятался среди картонок и пустых ящиков в самом дальнем углу трюмной секции. Завидев нашу команду, морячок попытался сбежать. Ему воспрепятствовали. Тогда он заскулил и принялся метаться по огромному трюму. Вдоль стен проходили какие-то трубы, среди которых он, в конце концов, забился и затих.
   Талями в трюм спустили целый мешок соли и три канистры святой воды. Тем же путём подняли моряков, пытавшихся поймать пациента, и спустили меня с Властой и Волчком. Умка влетела сама.
   Изолировать пациента оказалось совсем не так просто. Соль мы сыпали не щадя и на дно трюма и по трубам и по многочисленным лестницам, запросили ещё два мешка. Только одержимого это не останавливало. Он ловко находил бреши и ускользал. По стенам перемещался, как паук. В запертом трюме в полумраке аварийного освещения ловить гуттаперчевого господина было очень не просто.
   Моряки, сверху наблюдающие за ловлей, посоветовали применить сеть. Мы согласились. Сеть доставили, пропитали святой водой, принялись набрасывать. Сеть тяжёлая, нейлон затвердел от солнца и соли так, что сеть при ударах гремела как стальная.
   Если бы не Умка, мы до морковкиных заговен метали снасть. При очередном забросе сова подхватила край и (откуда только силы взялись) набросила на нашего подопечного. Тот рухнул, запутался-забился. А нам того и надо было. Скрутили окончательно, вкололи обездвижитель.
   Одержимый тихо лежал на холодном металле, как спеленатая свежепойманная белуга. Изредка по телу его пробегали лёгкие спонтанный судороги, он тихонько постанывал. Я начал читать Первую Молитву. В пустом трюме даже от негромкого голоса эхо раскатывалось подолгу, усиливая действие слова. Вкруг нас сидели Власта, Волчок и Умка. Привычно бдительные и настороженные напарники.
   Остальные члены корабля, кто не угодил в карантинный барак и не побоялся составить нам компанию, постояли, послушали и покинули трюм. Не предназначена изгоняющая дьявола Молитва для простых ушей. Холод сгущался в трюме, и мрак тоже. Казалось, что лампы стали совсем тусклыми, за бортом кто-то скребся и стонал.
   Такая медитация и нас самих могла свалить, тем более, что длилась молитва уже много часов. А одержимый пребывал всё в том же неизменном состоянии. Действие препарата, по моим расчётам закончилось больше часа назад, а по телу пациента лишь лёгкая дрожь гуляла.
   Мне стало жаль парня, ведь сколько времени лежит на ледяном металле (не догадались уложить на деревянный поддон), мокрый, кровь по жилам еле теплится. Как бы не схлопотал после наших экзорцизмов воспаление лёгких. У меня самого всё тело затекло от многочасового стояния.
   Я сделал движение рукой к парню, как бы пощупать - жив ли. Пересёк линию соли. Тут и началось всё неприятное. Тело молодого человека в сетке итак не слишком живого зеленоватого оттенка, совсем посерело и начало, как медуза расползаться. К моей протянутой руке из серого киселя выпрыгнул жгут. Прозрачный, студенистый, но весьма упругий. Я еле успел отдёрнуть руку за пределы соляного круга. Жгут смачно шмякнулся о невидимую преграду и стёк мерзкой слизью на стальной пол.
   Я плеснул внутрь круга святой водой. Демон завыл, забился под сетью, и обернулся кучей чёрных скорпионов. Теперь по моему усталому телу пробежала судорога от вида гадкой шевелящейся массы. Скорпионы метались вдоль соляного круга, ища лазейку. Но её, к счастью, не было. Тогда ядовитые твари принялись подпрыгивать, откуда-то у них появились крылья, скорпионы начали взлетать.
   Через минуту внутри соляного круга жужжал рой летучих скорпионов. Шуршал хитин, клацали демонстративно клешни, жала на конце хвоста прыскало ядом. Шло превращение стаи насекомых в одно большое. Метаморфоза не заняла много времени. И вот уже перед нами стоял гигант насекомого мира - Царь-Скорпион.
   Конечно, вся эта мишура с превращениями призвана была всего лишь отвлечь наше внимание, пока здоровенная медведка, прикрывшись сетью, отгребала соль из круга. Метко пущенная Властой в хитрую медведку струя святой воды, пресекла попытку вырваться из окружения. Тут и я метнул свой Шарик Живицы.
   Шарик намертво прилип к панцирю скорпиона переростка и начал свою разрушительную работу. Хитин трещал, осыпался, под ним проглянула белёсая плоть, сочащаяся ядом. Я заговорил Вторую Молитву.
   Африканский демон задёргался. Его насекомое тело скоропостижно превращалось то в одинокий куст, то в клубок шипящих змей, но с каждым превращением всё более вялым выглядело это тело, пока не застыло скелетом совсем уж неведомого создания. Порожденье тьмы попыталось встать на хрупких костях и тут же рассыпалось в прах.
   Тут уж Власта оттянулась. Она залила всё, что было внутри соляного круга тройной дозой святой воды. По трюму разнёсся гулкий стон, зацокали сотни свиных копытцев, захрюкали десятки свиных же рыл. Последний удар прогремел по днищу судна, и демон сгинул в родной Преисподней. У нас на руках остался бездыханный матрос.
   Пока его вытягивали на палубу и приводили в чувство, пришло сообщение с берега, что карантин снят, и все свободны. Народ ликовал, сам же бывший одержимый не помнил ровным счётом ничего из того, что с ним приключилось.
   Церквей в Новороссийске теперь много. Однако мы не поленились и объехали все храмы. В каждом от нас осталось по большой горящей свече.
  
   22.
  
   -- Нет, Волчок, ты не продукт эволюции. Для бездушной Природы нет никакого смысла создавать популяцию волков, численностью в одну особь с паранормальными способностями. Если рассуждать с позиции спонтанных генетических флуктуаций, то тем более. Углубление в темы ничего не даёт нового. Решительно не даёт. По Земле при таком раскладе давно уже бродили бы толпы Годзилл. Поэтому я и считаю, что любой смысл отсутствует.
   Волк уклончиво соглашался. В отличие от меня, Волчок не был настроен сегодня дискутировать ни по какому поводу.
   -- Я может быть не совсем прав насчёт единичной особи. Вдруг где-то тебя ждёт подруга-экстрасенс, или две. Допускаю. Но это ничего не меняет. Всё равно, я считаю, что к твоему появлению приложили руку Высшие Силы. Несомненно.
   Волчок поднялся и ушёл в другую комнату, оставив меня наедине с бутылкой. Пить одному не хотелось, и я позвал Умку. Соблазнить сову не составляло труда. В настоящее время гастрономические пристрастия нашего летающего друга имели куриный оттенок. Сырая куриная печень и сырые куриные сердечки сводили её с ума. Волчок дразнил Умку крылатым каннибалом.
   -- Мы избраны и назначены. Нам в руки, пардон, в лапы даны невиданные способности, не свойственные изначальным прототипам. И мы не имеем права от них отказаться, зарыть, так сказать. На всех нас четверых возложена миссия. В противном случае вы с Волчком просто не появились бы на свет, а я бы давно и безнадёжно помер. Куда делась бы Власта, не знаю, только, думаю, что и у неё тоже не было бы будущего. В гадалки уличные подалась бы.
   Умка переминалась возле плошки, аккуратно подхватывая и подолгу смакуя каждый кусочек куриных потрошков.
   По случаю творческого простоя, Власта отъехала на неделю к родственникам, о которых вдруг, неожиданно вспомнила. Я остался караулить дом. У меня не осталось родни. Волк с совой меня опекали.
   Перед отъездом Власты мы получили отказ в исполнении Заказа. Это получилось неожиданно и неприятно. Никакого внятного объяснения за отказом не последовало.
   Весть пришла вместе с Гонцом. Ничего необычного ни в том, ни в другом мы не усмотрели, сходу взявшись собираться в дорогу. А когда стройной колонной выдвинулись за околицу, последовал телефонный звонок. Загробный, нечеловеческий голос поведал мне, поскольку трубка была в тот момент у меня, что Заказ безоговорочно отменяется.
   Я не поверил звонку, посчитав его происками нечистого на дальних подступах, и попытался продолжить движение. Буквально через сто метров двигатель заглох. Пришлось и в самом деле возвращаться. После впечатляющих успехов на поприще экзорцизма, я ощутил себя нашкодившим мальчишкой, хотя никакой вины за собой не видел. И это получалось ещё болезненнее.
   Поломав голову до вечера над нагрянувшей загадкой и проводив Власту, я погрузился во внеплановую меланхолию. Мои чахлые запросы в тонкий мир оставались без ответа, там царил полный вакуум. Хорошо сове и волку, они философически воспринимают окружающий мир со звериным уклоном и не торопятся транжирить эмоции. Раз сказано - нельзя, значит, запрещено. Зато не возбраняется чистить перья и вылизывать шерсть.
   А Гонец-то приезжал из Прибалтики. Серьёзный такой господин, с бородкой и тросточкой. Ему бы цилиндр и монокль - вылитый граф получился бы. И повадками смахивал на дворянина. Акцент приятный, обходительность. Может быть, чуть-чуть навязчиво всё преподносилось. Только это я сейчас, за рюмкой для себя такой вывод сделал. Ну, и что из того, там у них так принято. А вот не вмешалась ли в наши дела большая политика? Регион последнее время был не спокойный. Не стреляли, пока. Зато по всему Балтийскому морю туда-сюда сновали боевые корабли и подлодки, барражировала боевая авиация. В самом деле, не стреляли, в отличие от других мест, ограничивались взаимным запугиванием. В такой ситуации достаточно было небольшой искры, какой-нибудь мелкой провокации, и Балтика полыхнёт войной.
   Может быть, нас потому и остановили, что даже ненароком мы могли сыграть роль капсюля воспламенителя. Роль не самая лучшая.
   "Чтобы всё лежало на нужных полках, будем считать, что наша команда своим НЕ появлением по месту Заказа предотвратила крупный, а, главное, преждевременный международный конфликт горячего исполнения".
   Бутылка опустела, взбудораженное самолюбие угомонилось, пришёл умиротворяющий очистительный сон. А на утро явился новый Гонец. Гонец из Монголии. География наша расширялась.
  
   23.
  
   С заданием в дружественной, как всегда, Монголии мы справились успешно. Конечно, имелись нюансы, помноженные на местный колорит. Подобное нас не напрягло, а только добавило опыта. Зато дорога - это нечто. Из Центральной России доехать до монгольской границы своим транспортом и в лучшие времена приравнивалось к подвигу. Теперь же шофёрский героизм надо было возвести в квадрат.
   По известным причинам нам такой компанией, да с нашей амуницией ехать поездом, а тем более лететь самолётом было совсем не с руки. Причём, и поезд и самолёт представляли не самый безопасный транспорт. Что такое три-четыре отметины от пуль на корпусе машины да на стекле, да десяток вмятин за всю длинную дорогу, по сравнению с регулярным сходом с рельсов пассажирских вагонов и лётными происшествиями со смертельными исходами.
   Окинув, наконец, единым взором родную страну от Москвы до самых, до окраин, я слегка пришёл в ужас. Двигаясь многочисленными трассами мимо множества больших и малых поселений, я слышал невысказанную Весть. То был приглушённый кем-то призыв о помощи. Существовал ли он всегда или образовался в период моего отсутствия, стал сейчас гуще, или всегда был таким - неизвестно. Но мы проезжали мимо, и нас никто не тревожил, не вызывал. Мы оставляли за бортом боль и стон. У нас своё Задание.
   Ещё одно любопытное наблюдение, которое слегка приоткрыло завесу тайны, сделали мы в дороге. На длинном перегоне, где-то в Восточной Сибири встретилась нам странная группа - немыслимой, нечеловеческой красоты женщина неопределимого возраста, карлик, в целом обычный, но возраст как двадцать можно было дать, так и восемьдесят. С ними в компании - рысь и попугай. Ребята потеряли колесо. Посреди бескрайней тайги, на бесконечной, уходящей в обе стороны в горизонт пустынной дороге встретились две команды.
   Пока мы оказывали коллегам помощь - разыскивая удравшее колесо и прилаживая его на место, чтобы дотянуть до ближайшей автомастерской, все перезнакомились. Встречная команда торопилась на своё двенадцатое Задание. Поделиться опытом не получилось, ребята очень спешили. Всё, что нам стало известно нового, так это то, что мы не одни. И Заданий много, и есть жертвы среди команд экзорцистов в схватках с Нечистью Голимой.
   После поездки в Монголию Задания посыпались одно за другим. Поездки во все стороны и на сто и на тысячу километров в один конец. Не успевали отдышаться после прошедшей операции и пополнить запасы вспомогательных средств воздействия, как приходила новая Весть, и мы пускались в путь.
   Так продолжалось до Рождества. Своим внутренним зрением я предположил, что нас ждёт долгожданная неделя полного отдыха (больше выдавал желаемое за действительное). Ёлка имелась у нас живая своя, росла среди двора и росту имела метра четыре. Украсили мы её скромно, зато каждый внёс свою лепту. Весело водили хороводы с песнями под луной, играли в снежки. Зима, по общему мнению, нравилась всем четверым больше, чем лето.
   Атака началась под утро, когда самая густая тьма, когда крепче всего спиться и не ожидаешь подвоха. Волчок встрепенулся первым, ещё до того, как стали ломать забор. Накинуть на себя хоть что-то из одежды мы с Властой всё-таки успели, прежде чем вывалились на мороз. Наш забор таранил трактор, обыкновенный "Беларусь" с ковшом. Вокруг трактора в кромешной тьме копошились какие-то тени.
   На случай всяческих неожиданностей и из соображений бдительности мы давно оснастили участок мощными прожекторами. На всю катушку пользоваться ими ещё не приходилось, зато сейчас они оказались весьма кстати. Яркий галогеновый свет залил дом, забор, сугробы и целую банду посторонних перед нашими воротами. Существа, а по другому я их не могу назвать, прятали лица в капюшонах, масках и прочем тряпье, переползали в снегу, как тюлени. Однако, на забор пока не бросались. Самым активным среди нападавших был трактор. Забор трещал, но держался.
   Мгновенно оценив ситуацию, каждый из нас занял своё место. Я задал вопрос Умке, что видно за пределами освещённой зоны. Сова, набравшая удобную для визуального контроля высоту, ответила, что скопление нечисти наблюдается только вдоль забора, остальной посёлок ещё спит. Ну, спит, и слава Богу.
   "Беларусь" справился с сугробом и протаранил-таки забор. Правда, тут же снова застрял. Нечисть завыла и начала подтягиваться в помощь слабосильному трактору. Мне очень хотелось проверить, сохранилось ли защитное действие соляного круга, отсыпку которого мы сделали ещё летом.
   Трактор сдал назад, и в пролом в заборе потянулись чёрные фигуры. Осторожно так полезли, с опаской. Пугливая какая-то это была нечисть. Всё происходило у нас на виду, при полном электрическом освещении. Нечисть неуверенно топталась у пролома, не решаясь двинуться дальше, видимо, собиралась с силами. Для меня же стало понятно, что соляной круг истаял за осень и начало зимы, никакого влияния на вторгшихся он не оказывает, и надо возобновлять периметр каким-то иным способом.
   Трактор снова пошёл на приступ, толкая впереди себя передовой отряд выходцев из тьмы. Пора было включаться в оборону. Формальный повод - сломанный забор у нас имелся. Первый огненный шар угодил в переднее колесо трактора, от чего оно сразу занялось оранжевым дымным пламенем. Второй плазмоид пробил сквозные дыры сразу в двух атакующих созданиях. Забавно, но на них это почти никак не сказалось. Создания конвульсивно подёргались и пошли дальше, смешно переставляя ноги в глубоком снегу.
   Первая группа из четырёх нежитей вышла на расчищенную от снега площадку. Отсюда нечисть побежала трусцой, при этом головы у них мотались, как на бесхребетных шеях, а руки вообще выглядели, как тряпочные. Я полоснул по передовикам огненным жгутом, стараясь резать пополам. Получилось. Две рассечённые надвое фигуры рухнули на землю, причём из них, как можно было предположить, не вытекло и капли крови. Шмякнулись четыре куля тряпья, и всё. Наверное, мороз сказался, а так обязательно что-нибудь потекло.
   Умка закончила подсчёт сил агрессора и выдала точное число - сорок девять минус два. Понятно, счёт павшим открыт. Проникшие на территорию участка бродячие покойники, начали растекаться вдоль забора, пытаясь обойти дом. Там, за стеной их уже ждали Власта и Волчок. Я почувствовал, что созрел выдать очередной заряд, и новый огненный жгут мгновенно разрезал ещё парочку нежитей. Потом пришлось угомонить тракториста, который, не смотря на пылающее колесо, предпринимал попытки въехать на участок.
   Толпа мертвяков в проломе густела, мои огненные удары сыпались всё чаще. Я входил в ментатный экстаз. Не отставали и волк с Властой - на флангах росли кучи обезглавленных и разорванных мертвяков. Рефери из поднебесья монотонно транслировал изменение численности напавших. Вот уже половина врагов угомонилась окончательно.
   Битва протекала довольно тихо, почти бесшумно с обеих сторон. Нечисть по определению действует чаще всего тихой сапой, а когда дохнет окончательно, то не кричит. У нас же были свои резоны не поднимать шум. Вряд ли приезд пожарных, милиции, скорой помощи и скапливание толпы зевак способствовали бы успешному отражению атаки тёмной нечисти.
   Так бы оно всё и прошло никем не замеченное. Конечно, на утро предстояла большая уборка поля боя, но мы что-нибудь придумали бы. Всё испортил некстати оказавшийся поблизости полицейский ночной патруль. Загадка природы - когда нужны эти люди в погонах, хрен дозовёшься, зато, когда от их вмешательства может получиться только вред - они тут как тут. "Луноход" взревел сиренами, расцвёл мигалками и ринулся на выручку потерпевшим.
   Бравые полицейские сходу вступили в схватку с превосходящими силами противника. Надо заметить, справедливости ради, что не смотря на тёмную ночь и слабое знание обстановки полиция, тем не менее, правильно выбрала сторону, на которую нужно встать. Только слегка не рассчитала силы. Десяток ходячих мертвецов развернулись к новой угрозе и оказали посильное для мертвяков сопротивление. На наручники они плевали, на выстрелы в воздух не реагировали вовсе, стрельбу на поражение игнорировали.
   Мне же теперь следовало быть чрезвычайно осторожным, чтобы ненароком не зацепить плазмоидом кого-то из полиции. А там, в гуще всё так перемешалось, что клубок тел теперь представлял единое целое. Из ближайших домов полез любопытный обыватель. Кто-то кому-то позвонил, и зеваки начали подтягиваться на машинах, снимая происходящее на мобильники и видеорегистраторы.
   И, конечно же, прибыли пожарные и скорая помощь, эдакие неразлучники. Положительный момент от поднятой шумихи состоял в том, что оставшаяся на ходу нечисть ретировалась в темноту пустырей незамеченной. Негативное последствие - мы её, эту нечисть не добили, а надо было.
   На этом основной бой закончился, дальше последовали многочисленные и нудные стычки со всеми прибывшими службами, включая Водоканал, у которого нечисть угнала трактор. Все требовали какой-то компенсации за вызов. Больше всех ахали и охали санитары, обходя кучи поверженных тел. Они вызвали подмогу и принялись вывозить мертвяков, попутно стыкуя половинки и четвертинки дохлых тел. Полиция отделалась мелкими ушибами и незначительными царапинами.
   Кульминацией стал приезд прессы и местного телевидения. Эти деятели пера и экрана, ничего не понимая в происходящем, тем не менее, с жаром вели репортаж от дымящихся останков трактора, как от Дебальцевского котла.
   Моей команде удалось незаметно исчезнуть из поля зрения объективов. Я принял на себя удар прессы в одиночку. Моё короткое интервью содержало легенду о столкновении в пределах моей недвижимости двух враждующих бандитских группировок за раздел сфер влияния над рынком торговли нелегальными овощами и фруктами. Размышлять интервьюеров над услышанным я оставил в темноте, погасив прожекторы и уйдя в дом.
   До самого утра снаружи что-то происходило. Вывозили тела, кто-то шлялся по участку, изредка скреблись в дверь. Но мы не открывали.
   Когда солнечные лучи залили землю не теплом, а хотя бы светом, на нашем участке и рядом с ним о ночном происшествии напоминал истоптанный снег, заваленный забор и чёрное пятно копоти от горевшего трактора.
   Мы взялись за уборку.
  
   24.
  
   Целый месяц нас не тревожил вылазками очевидный теперь противник. Больно неуклюжая получилась у него попытка. А с другой стороны, окажись противник понаглее, а мы чуть менее расторопны, ввалилась бы мертвечина в дом, и попробуй её оттуда без потерь выковырнуть. Дом бы точно спалили.
   И периметр оказался слабоват. Капитальную перестройку ограды мы отложили на лето. Сейчас же я закупил целый грузовик технической соли, крупной, как орехи. Слой по забору сыпали не жалея. На просмотр соляной акции сбежались озабоченный жители. Давали советы, беспокоились о будущем урожае нашей картошки и несчастной судьбе яблонь и груш на участке. Что делать, на войне без потерь не бывает. Придётся картошку покупать, хоть у тех же мифических бандитов от фруктово-овощной мафии.
   Снег ещё не совсем сошёл, когда пришла Весть. Какая-то не обычная, без Гонца, просто, как вызов по телефону. Засобирались, поехали. Меня посетило предчувствие надвигавшегося чего-то очень большого и опасного. Однако, как обычно, волновался я один. Моё воинство пребывало в безмятежном покое относительно нашего будущего. Их не беспокоил ход событий, на который они никак не могли повлиять. Крутятся себе и крутятся Шестерни Кармы, поскрипывают. Ты только лапы и клюв между ними не суй, и всё будет в порядке.
   Следуя указаниям Вести, наш путь закончился в пионерском лагере. Бывший подмосковный пионерский лагерь кишел постояльцами. Ближе к месту я уже начал догадываться, куда мы едем и кого там встретим. Тем не менее, открывшаяся картина поразила нас до глубины душ.
   Такому разнообразию персонажей позавидовали бы все театры мира вместе взятые, включая кукольные, Голливуды и зоопарки всех мастей. Слёт команд по борьбе в нечистью, вот куда мы попали.
   Наше пребывание в лагере ограничивалось всего лишь несколькими днями, за которые следовало постичь не только азы экзорцизма, которым мы все в той или иной степени владели, но и сдать квалификационный экзамен. Все наши упражнения в полевых условиях до сегодняшнего дня по изгнанию и вообще борьбе с нечистью были всего лишь лёгкой разминкой, а точнее, квалификационным отбором.
   Каждая группа прошла до лагеря свой неповторимый исключительно индивидуальный путь, причём у нашей команды он получился отнюдь не самым загогулистым. Те, кто собрался здесь уже сдали первый зачёт, попытавшись самостоятельно более или менее успешно бороться со злом. Конечно, при надзоре и поддержке неких руководителей. Теперь нас учили, как это делать профессионально.
   Команды имели не только разный состав от людей всех полов, рас и возрастов до растений и насекомых, но и разную численность, хотя чаще всего встречались четвёрки, как у нас. Семинары для членов групп так же шли по индивидуальным программам. У каждого члена в группе была своя конкретная роль, которая на сегодня сложилась стихийно, теперь её закрепляли. График организаторы составили настолько плотный, что виделись мы только поздно вечером перед самым сном или рано утром перед завтраком.
   На занятиях так же некогда было отвлекаться, тем более думать о постороннем. Тем не менее, меня нет-нет да и посещала мысль - "Ну, хорошо, вот я здесь сижу перед доской, покрытой меловыми знаками и символами, усердно внимаю и конспектирую. Видимо, Власта так же сидит за партой, как школьница. А вот Волчок, ему, что тоже лекции читают или учат всяким хитрым захватам и укусам?" Нам этого не показывали, группы занимались вдали друг от друга.
   "Хорошо, опять-таки допустим, ты волк. А как же сова? Ведь шёл и птичий семинар. Орлы там всякие, пеликаны, вороны. Зрелище, наверное, весьма поучительное, для нерадивых школьников - класс птиц на коллоквиуме". И уж совсем загадочными представлялись уроки для пресмыкающихся, насекомых (шершни, к примеру) и растений. Наши организаторы знали что делали, всем был обеспечен свой курс.
   Удивляться и ходить разинув рот было совершенно некогда. Информацию в нас буквально впрессовывали. Завершилось обучение коротким практическим занятием в составе другой группы. Нас всех перетасовали как карточную колоду. Я попал в компанию миловидной старушки из какого-то африканского племени, игривого котёнка персидской породы и вечно сонного ангорского хомячка. Старушка носила своих напарников в лукошке, разделённом перегородкой на два лежбища - эти попали к ней по сегодняшней разнарядке. А вот постоянным членом её группы был двухметровый бугай, который очень ревниво посматривал в нашу сторону весь практикум.
   Мы справились с заданием на отлично. Старушка продемонстрировала блестящие навыки в восточных единоборствах, котёнок в мгновение ока превратил муляж противника в труху, хомячок силой хомячьей воли спалил эти останки и развеял. Я аккуратно руководил нашим временным коллективом.
   Финишное индивидуальное собеседование - и нам, я имею ввиду себя, Власту, Волчка и Умку, выдали установленного образца, лицензию на фирменном бланке, где перечислены были все подпадающие под нашу юрисдикцию случаи экзорцизма и присвоили позывной - "ПЕГАС".
   Всё произошло так быстро, что всю обратную дорогу мы молчали. Каждый пытался в одиночку переварить нагрянувшие перемены. И только въехав во двор и глядя на набухающие почки на яблонях и цветущую вишню, Волчок заявил:
   -- Ну, вот теперь и начинается настоящая жизнь.
   Пожалуй, он прав, нам выдали боевые патроны.
  
   Конец первой книги.
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"