Мифы народов Лукоморья. Песнь первая
Берег и море - местная ойкумена, Море и берег - сколько хватает глаз. Дохлая рыба, мусор, ракушки, пена, Чаячья пара ссорится напоказ.
Мир, несомненно, плоский. Ты - в центре мира. Купол небес прозрачен и невесом, Шов горизонта наспех прошит пунктиром, Дуб (баобаб? акация?) врыт в песок.
Ты - всемогущ? Забудь. Лишь прискорбно вечен. Твой приговор подписан: число, печать. Цепь золотая кангой* терзает плечи; В здешней тюрьме нет скважины для ключа.
Впрочем, бывает хуже. Не спорь, бывает: Язвы, чума и стужа, вороний грай... А у тебя тут - личный кусочек рая, Разве что заперт. Ну, так на то и рай.
Спи и гуляй, мешай имена и даты, Звезды считай и яблоки с ветки рви. А заболит... не яблоки виноваты, Это слова бунтуют в твоей крови.
Просто вдохни и зубы сожми покрепче - Скоро пройдёт, хоть будет саднить слегка. И - привыкай. Тебе присудили вечность Без языка.
*Канга - шейная колодка для преступников.
Мифы народов Лукоморья. Песнь вторая
Когда он выговаривал и пел, вышёптывал её из сизой пены - колени и ладони, пальцы, вены, наполненные солью и виной за бывшее не здесь и не сейчас, высокий голос, хрупкие ключицы, - она вотще пыталась не случиться, уйти на дно, остаться в глубине пустой ракушкой, рыбьей чешуёй, чудовищем ночным в зловонной яме... Но он, творец, её переупрямил - и проклят был творением своим.
Как чёрное подходит серебру, как дождь идёт сентябрьской прохладе,
как знание о том, что все умрут, в момент экстаза душу лихорадит,
как вопиёт остаточная жизнь, толкая обезглавленное тело
к соитию над пропастью во лжи: переиграть, продлиться, переделать,
как злость и нежность расклюют висок, ошибки и бессонницы листая,
как прорастёт надежда сквозь песок - случайная, ненужная, пустая,
как "кровь - любовь" оскомой вяжет рот, разбитый поцелуями наотмашь,
как ты стоишь, бессмертный идиот, себя из моря выдернув на отмель,
где глупой кошкой ластится волна к ладоням демиурга и убийцы... Так в памяти болит она одна - ни вынуть, ни забыться.
Мифы народов Лукоморья. Песнь третья
Делаешь вдох - январь, выдыхаешь - август. Пепел сгоревших дней оседает в бронхах. Память на ощупь, как ослеплённый Аргус, Перебирает ветошь, объедки, крохи - Всё, что на дне тебя от тебя осталось.
Небо, линяя, звёзды роняет чаще, Запах созревших яблок набил оскому. Где-то внутри хрипит музыкальный ящик, С каждым четвёртым тактом впадая в кому: "Милый... der liebe... Августин...furchtbar... страшно".
Вечная жизнь - смешная на деле штука. Ты забываешь прошлое, возраст, имя, Ярость, тоска и боль превратились в скуку, Прежний язык давно заменён другими, Лишь в подъязычье прячется россыпь звуков:
"Быть тебе скользкой рыбой, придонным гадом, В илистой жиже телом змеиться длинным. Кровью клянусь, огнём и предвечной глиной: С этой минуты я не имею брата!"
Так и случилось - или ты ждал иного? Перекроило, смяло, швырнуло в бездну, Вырвало прочь и выжгло калёным словом Всё подчистую: голос, улыбку, песни (Даже причину ссоры не вспомнить снова).
Ну и живи, казалось бы... Да, казалось. Тысячный август ловит тебя на жалость. Выйдешь на берег, смутной виной ведомый, Грея в ладони яблочный бок медовый, Море шипит, ловя наливные звёзды... И понимаешь - поздно.