Шипилов Андрей Юрьевич. Рисянка

Учились мы тогда в восьмом классе. Через пару месяцев нужно было сдавать экзамены - нововведение, от которого страдали не только мы, детки, но и те, кто наживал себе с нами язвы желудка, седые волосы, гипертонии, инфаркты и прочие отвратительные последствия постоянной перегрузки нервной системы, учителя, одним словом. Но в головах у нас были далеко не экзамены. Увы.

На дворе стояла удивительная погода. Ранняя весна. Кругом была такая тишина, что казалось, будто природа запуталась сама в себе. Зима уже сдала позиции, а весна еще не вошла в оставленный ею город. А город так и стоял молча и отрешенно, уже забывающий ужасы холодов, но еще не согретый прелестями весны, брошенный на попечение своих пернатых обитателей, проклятых вестников зимней серости и ранних сумерек, ворон.

В таких вот ранних непонятных сумерках не менее непонятного времени года мы с Вовкой бродили по улицам, заходили во дворы, сидели на полуразбитых лавках верхом, щелкали семечки, плевались, кто дальше и обсуждали свое житье-бытье.

Жили мы с Вовкой в маленьком дворе. И старших товарищей, которые ввели бы нас в прекрасный - мы в это искренне верили - мир взрослой жизни, туда, где смеются белозубые создания в коротких юбках, пьяно падая на задний диван такси, где не нужно стыдливо идти в кухню за чаем в момент, когда в телевизоре целуются или и того хуже ...трутся друг о дружку взрослые дяди и тети, где обмениваются впечатлениями после вчерашних танцев усатые парни в джинсе, выкидывая недокуренные и до половины американские сигареты, у нас не было.

От дяди Коли, выпиваки из первого подъезда мы слышали не раз и не два, что пьяная женщина своим прелестям не хозяйка, а скорее даже совсем наоборот. Вопрос был ясен, как день. Для того чтобы потерять девственность, нам жизненно был необходим алкоголь. Вернее не нам, а нашим потенциальным жертвам. На жертвы после долгих и горячих обсуждений были выбраны две одноклассницы. Оксана и Лена. Не то, чтобы они нам больше других нравились. Нет. Но в их пользу было много вроде бы случайных факторов.

Во-первых, они нам казались вполне половозрелыми девочками и на вопрос с запрещенным глаголом в их адрес мы сами себе отвечали утвердительно: Конечно! Ну, уж если они этого не делают, то кто же тогда, блин-малин?..

Во-вторых, они были подружками и всегда держались вместе. Следовательно, пригласить (завести, заманить, затащить за волосы, что еще?..) их в гости можно было сразу обеих, что на наш с Вовкой взгляд не должно было вызвать никаких подозрений с их стороны.

В-третьих, они всегда сидели за одной партой, впереди нас, и громче всех смеялись на отпущенные нами (мы тоже с Вовкой были однопартниками) пошленькие шуточки. Последний фактор нам казался решающим и много-много-много-ох-как-многообещающим.

0x08 graphic
На первое мая каждый год мы ходили всем классом, вернее всей школой, на демонстрацию. Мероприятие это было, надо признаться, не особо веселым, если не сказать больше: привычно-монотонным. Но в этот раз мы с Вовкой ждали праздника Первомая с таким трепетом и волнением, который, наверное, не снился даже легендарным героям Революции, гражданской и Отечественной воен и Международного Рабочего Движения.

План был прост до безобразия. Поскольку наш дом был расположен в непосредственной близости от площади им. В.И.Ленина, (места кульминации проведения демонстраций) пригласить девчонок на чай было бы делом вполне обыденным, достойным и приличным. О том, что Вовкины родители уехали на выходные с ночевкой на дачу, наши избранницы должны были узнать только после того, как переступят порог гостеприимного Вовкиного дома. Стол должен был быть накрыт с купеческой щедростью: обещанный чай (грузинский или 36-ой), торт (три семьдесят пять в соседнем гастрономе), соленые огурцы (прошлогодний урожай Вовкиной дачи), водка и шампанское. Где взять последние два компонента охмурёжа мы понятия не имели.

После съедения торта и опустошения высоких бутылок по нашему плану должна была сработать народная мудрость денно и нощно глошонная дядей Колей. Что нужно будет делать дальше мы толком и не знали. Одно было установлено точно: я направляюсь (несусь, волокусь, ползу, ковыляю) с Оксаной в родительскую спальню, а Вовка с Леной - в свою комнату.

Одним словом, вопросов было больше, чем ответов. Как мы то себя будем чувствовать после водки с шампанским (об этом дядя Коля помалкивал, хитро щуря глаз)? Что делать, если сладострастницы начнут вырываться, и до какой границы можно применять силу? А если они все-таки девственницы? О ужас! Нет! Только не это! О девственницах ходили страшные слухи. Мол, у них там не что иное, как капкан. Да, да, капкан! И, мол, жертвы уже были. И даже в больнице есть специальный кабинет, куда потом приходят кровоточащие бедолаги. И что ... Б-р-р-р! Страхи то какие... Как вспомню, так вздрогну.

Но желание стать полнокровными самцами было настолько сильным, что никакие страшные истории о девственницах-ловушках, никакие затраты, никакие очереди за вожделенным алкоголем, никакой страх перед детской комнатой милиции - ничто, решительно ничто не могло поколебать нашу веру в успех запланированного предприятия.

(Я возвращаюсь мыслями в те далекие дни, и мне становится ужасно смешно. Как экстравагантно и ориентально должен был выглядеть наивный подростковый секс в Вовкиной комнате, обвешанной саблями, мечами, кортиками и другим холодным оружием? Брал бы он свою ошарашенную одноклассницу на спортивно-жесткой кровати, на доске для жима штанги на грудь, стоящей в углу или прямо на полу, вернее на медвежьей шкуре, подаренной когда-то Вовкиному отцу и заменяющей Вовке половик? Хрипел бы в углу комнаты на старой радиоле Высоцкий (других пластинок у Вовки не было): ...идет охот-т-т-т-т-та на волков, идет охот-т-т-т-т-та...? Вот это страсти, вот это любовь!..)

В небытие канули мои мечты о зеркальном фотоаппарате и Вовкины о кроссовках и новой боксерской груше. Мы стояли в бесконечной извилистой очереди и крепко сжимали в кулаках каждый по три пятерки. Давили немилосердно со всех сторон. Но мы знали, за что терпим. И глаза наши, наверное, тогда были удивительной чистоты. Как у пионеров-героев на портретах в красном уголке нашей школы. Вовкины все-таки оказались несколько чище моих и водки ему не продали: В следующий раз приходи с родителями, алкоголик!.. Спорить было бессмысленно, и он вышел из очереди с опущенной головой. Сразу за ним человеческая масса сомкнулась еще более плотными рядами. Мне повезло больше и к вечеру - во всяком случае, было уже темно - мы, стоя подле магазина, рассматривали дивно-грязный пейзаж на бутылке Пшеничной. Давали только по одной в руки и денежные знаки, оставшиеся у нас в наличии, никак нашему горю помочь не могли. Выпивки (слово то, какое!) было катастрофически мало. План горел! Из-за отсутствия в ассортименте гастронома с морозящим душу названием какого-то дурацкого шипучего вина с пузырьками вся наша великолепная (а нет?) затея летела в тартарары. Что делать?

Ильфа и Петрова мы с Вовкой, конечно, читали. И о существовании полутора сотен способов самогоноварения теоретически знали. Но само слово самогонка для городского мальчика страшно, ужасно и отталкивающе. Найдя компромисс между робкими остатками совести и суровой реальностью стремительно приближающихся праздников, могущих оказаться пустыми, решили мы поставить бражку. Хотя оба слабо понимали, что же это компот такой. Однако о процессе приготовления подобных напитков, хотя и понаслышке, но знали. Нельзя было просто не знать, не слышать. Невозможно. Как ни затыкай уши. Кто жил в те героические времена, тот вспомнит.

В каждом советском городе, в каждом советском доме, в каждой, наверное, четвертой советской семье где-нибудь в кладовке, в углу, за шторой, под столом на кухне, постыдно спрятавшись от постороннего взгляда, тихонечко (а иногда и интенсивно) бурлила пузатая бутыль. И голь была на выдумку хитра, и не было конца рецептам. Из чего только не варили запрещенное зелье! Поговаривали, что неплохой букет можно изыскать при добавлении зубной пасты Буратино или даже (о господи!) стирального порошка Лотос (не знаю, жив ли изобретатель). Помню, кто-то придумал вместо газоотвода надевать на горлышко емкости тонкую резиновую перчатку. Она со временем заполнялась газом, надувалась и постоянно шевелилась, пугая детей и собак. Иногда создавалось впечатление, что она кому-то машет, плавно, лирично и трогательно. Вся эта конструкция, кажется, называлась привет Горбачеву.

Праздники приближались, и тянуть дальше было некуда. В подвале дома нами была найдена двадцатилитровая бутыль с узким горлышком, тщательно вымыта и высушена. Видимо эта чудесная стеклотара когда-то использовалась именно для приготовления чего-то алкоголесодержащего, скорее всего вина. Половина на половину, чтобы пропажа не была замечена родителями, мы с Вовкой таскали из наших кухонь банки с вареньем, полукилограммовые пакеты с сахаром и маленькие кубики дрожжей (странное, непонятное шипящее слово, не менее странная, непонятная вязкая масса). Вся эта адская смесь была залита водой, плотно закрыта крышкой и соединена с окружающим миром тоненькой трубочкой газоотвода.

Каждый день, возвращаясь со школы, мы с Вовкой заходили в подвал и внимательно прислушивались. Но тщетно. Настойка не бродила. Ни одного, даже самого маленького, задрипанного пузыречка не удавалось нам обнаружить в пыльной бутылке из-под кефира, в которой покоился конец полихлорвиниловой трубки.

Просидев пол дня в городской библиотеке, мы обнаружили свою ошибку. Тепло. В подвале не было должного тепла. Нет - так будет! - решили мы с Вовкой, и на следующий день автономный источник тепла был изобретен. Состоял он из старого, не одним видно поколением залитого в мокрых снах ватного одеяла, двух электрических грелок, нескольких слоев полиэтилена и месячной подписки Правды (благо добра этого тогда хватало). Грелки подключались к соседней с моей, где стояла бутыль, стайке. С бабушкой, Александрой Никитичной, хозяйкой стайки, ни о чем не догадывающимся нашим электродонором, мы стали здороваться по три раза на день. Чтобы не вызвать никаких подозрений. Сами приносили ей картошку из подвала, ходили за хлебом и молоком в магазин, и в каком то моменте практически почувствовали себя тимуровцами.

Эффект превзошел все наши ожидания. Многострадальный напиток начал бродить. Да причем с такой силой, что мы с Вовкой всерьез побаивались взрыва. Регуляторы грелок были перещелкнуты на минимум, и взрыва удалось избежать.

Опять что-то у нас не выходило. Продукт был кислым. Не просто кислым, но дико кислым. Так кислым, что лимон по сравнению с нашей бражкой мог показаться шоколадом. Кроме того абсолютно (!!!) не чувствовалось в этом растворе даже намека на алкоголь. Мы были шокированы. Как так? Почему? Столько труда... Через неделю - Первомай... Да уж...

Дзинь! Дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-нь!!! - лопался от натуги дверной звонок в моей квартире. Участковый, - подумал я - бабка спалила, старая кляча. Дверь я открывал с католической покорностью и полной готовностью идти в тюрьму. Или в ссылку. Но это не был участковый, это был Вовка. Он прибежал ко мне с горящими глазами и с килограммовыми пакетами вьетнамского риса в трясущихся от счастья руках. Не отдышавшись, Вовка кричал мне прямо в лицо:

Трудно сказать. То ли, действительно, рис помог (тогда мы были в этом свято уверены), то ли просто время подошло, и варение как следует перебродило, но характерный долгожданный вкус алкоголя, наконец то появился. Содержимое бутыли было нами тщательно, на два раза, процежено через марлю и перелито в трехлитровые банки. За этим процессом нас чуть не застукала моя мать, но мы с Вовкой находчиво заперлись в ванной и кричали, чтобы мама не включала свет и не входила, потому, что мы проявляем пленки и готовим растворы для печати.

И пришло время, и настал час. Наступил долгожданный праздник. День Международной Солидарности Трудящихся. (читай: День Торжественной Потери Невинности). Общий сбор на площадке перед зданием школы был назначен на 9:00. Мы с Вовкой были на ногах с семи.

Квартира к приему гостей была подготовлена полностью: накрыт стол (торт, пирожные, холодные закуски, в выгнутых, непрозрачных графинах - рисянка, в вазе - свежие тюльпаны), застланы с интригующей небрежностью постели, на журнальном столике - будто случайно забытый январский номер Советского Экрана с обнаженной Мэрлин на обложке... Блат-хата, офицерский бордель - ни дать, ни взять. По радио без перерыва крутили победные марши и максимально-позитивно-патриотические песни. За окном - Вовка жил на первом этаже - в спешке проходили маленькие группки демонстрантов с приколотыми к лацканам пиджаков красными бантами. Многие были слегка навеселе.

Мы с Вовкой сидели в глубоких креслах, в белых рубашках, с без вина затуманенными взглядами и старались разговаривать о постороннем. Но у каждого перед глазами по диким спиральным траекториям кружили полные, полуоткрытые красные губы, добротные молочные железы с торчащими сосками, сочленения ног и греховные устья...

Они не пришли. Просто не пошли к нам, вернее к Вовке, в гости. Отказались. У Оксаны неожиданно оказалась больной мама и ей нужно было сразу после демонстрации идти домой. А Ленка разумно заявила, что одна она не имеет обыкновения приходить на чай. Вот так.

Мы недоумевали: Почему? Если они нас раскусили - а именно так все и выглядело - то каким образом. Наверное, все проще простого: у нас в тот день все на лицах было написано. Хреновы малолетние любители чаепитий...

Мы снова сидели с Вовкой все в тех же глубоких креслах, полностью ошарашенные, и перед глазами по тем же спиральным орбитам кружились огромные, сине-фиолетовые, неестественно мясистые фиги. К такому развитию событий мы были полностью не подготовлены. План Б просто-напросто не существовал. Рука сама собой потянулась к бутылке...

Мы позвонили двум нашим друзьям, Костику и Сереге. И они с радостью примчались. Костик решил пить с нами водку, а Серега отказался. Налив себе золотого нектара, - так он обозвал нашу рисянку - он лег на пол и начал перебирать струны гитары с большим и пошлым красным бантом на грифе.

Костик скоро сильно опьянел, упал почему-то на ковер, стал отжиматься, в перерывах между отталкиваниями от пола хлопая в ладоши, громко смеялся, на шестнадцатом отжимании упал окончательно и начал вяло исторгать из себя рвотные массы. Вот те раз! Мы сильно испугались, затащили его в душ, выкупали в холодной воде и положили на кровать, укрыв полотенцем. Костик слабо сопротивлялся, объясняя нам с закрытыми глазами, что мысли то у него в полном порядке, вот только тело, блин, как-то не слушается. Ну и бог с ним, с телом, главное - голова, - успокаивали мы его.

Праздник продолжался. Мы с Вовкой закурили по Столичной и на чем свет стоит материли женщин вообще и Оксанку с Ленкой в частности. Серега переполз ближе к стенке и гнусавенько, по-гребенщиковски, пел свои непонятные нам тогда песни:

Натура брала свое и вскоре Вовка начал шкнить, чтобы я звонил своей знакомой из фотокружка. Была там одна девчонка, Светка. Я ей очень нравился, это было видно. Да она этого и не скрывала, постоянно просила, чтобы я ее проводил домой, мол, у нее район неспокойный. Район, как район, - думал я и не провожал.

Вовка об этой истории знал и резонно предположил, что сейчас как раз настало время ее проводить. Знал он (язык мой - враг мой) и о существовании Светкиной младшей сестры. Телефон я вспомнил сразу - Светка давала мне его при каждой встрече. Она оказалась дома и с неожиданной легкостью согласилась пойти с нами на прогулку. Сестра! Сестра, е-мое!.. Сестру пусть захватит! - ревел Вовка, летая по комнате, как тигр в клетке.

Вовка пьяно прыгал до потолка от радости. Я не знал, чем все это закончится и немного побаивался. Серега сказал, что мы животные и стал петь про огнегривого льва и синего вола. Костик из соседней комнаты заверил нас, что ему уже лучше и что он пойдет с нами.

В шесть мимо Телеграфа мы проехали на трамвае, чтобы посмотреть, как выглядит Маринка. Маринка выгладила что надо. Выйдя на следующей остановке и купив за рубль два букета (по три штучки) тюльпанов, мы подплыли развязанной походочкой - руки в брюки - к нашим девушкам. Девушки нервно теребили в руках сумочки, а при виде цветов и вовсе - покраснели.

На каждый тюльпанчик была надета тоненькая резиночка. Мы их сняли, и лепестки тотчас осыпались. Цветы пришлось тут же выбросить в урну. Но зато девушки громко смеялись и на пол часа железная тема для разговора была обеспечена.

Мы пошли гулять в парк, а потом на площадь В.И.Ленина. Кругом под ногами был праздничный мусор: лопнувшие надувные шарики, мятые бумажные гвоздики, коньячные и пивные пробки. Сзади за нами на почтительном расстоянии следовали Серега и Костик. Костик постоянно порывался к нам подойти, но Серега его не пускал. Вовка с Маринкой пошли в кино. Но их оттуда выгнали за неприличное поведение. А я со Светкой просидел до темноты на лавке в парке. Мы жарко и неумело целовались, я гладил (о Счастье!) ее грудь, а в перерывах, пока отдыхали губы, мы спорили об экспозиции при ночной фотосъемке со штативом. Потом я все-таки проводил ее домой. Район у нее и вправду был спокойным.

Не до конца оправдал наши надежды тот далекий Первомай. Но опыт есть знание. А знание есть сила. И с еще большей силой и рвением принялись мы с Вовкой бороться за искоренение позорного, не дающего спокойно дышать, недостатка - нашей невинной невинности. За что боролись на то и напоролись. Несколько месяцев спустя мы по-заговорщецки, вполголоса рассказывали друг другу о том, как это было...

Сильно располневшая, успевшая три раза побывать замужем, куря тонкие английские сигареты, заложив руку за руку, выставив на всеобщее обозрение необъятное бедро, покрытое голубой джинсовой тканью, и сверкая золотой фиксой, жеманно изгибаясь, намекала она мне на наше смешное прошлое.

И твой адрес, записанный мною на золотинке от сигарет, я больше не прочту никогда. Отпущенный моей влажной ладонью, он закружится вместе с косяком сухих листьев, пылью, стартующей с вечерним ветром вдоль бордюров в тенистых дворах нашего детства, поднимется высоко-высоко в ясное и прозрачное небо сентября, с упреком взглянет на присевшие крыши домов и постоянно куда то спешащих людей, и улетит в далекую и загадочную страну, откуда, похоже, возврата нет. В страну нашей юности.

Оставить комментарий © Copyright Шипилов Андрей Юрьевич (udmurd@poczta.onet.pl) Размещен: 16/09/2000, изменен: 17/02/2009. 29k. Статистика. Статья: Публицистика		Ваша оценка:

Шипилов Андрей Юрьевич : другие произведения.

Рисянка