Аннотация: 2 место на летнем КЛФ-2006. Опубликован в альманахе "Безымянная звезда" Љ9, 10:2006
Щипанов Сергей,
Горностаев Игорь
ПЕРВЫЙ
- Повтори задание.
Странно. Не в обычаях Старика экзаменовать подчиненных. Само собою разумеющимся считается: задание каждый должен помнить наизусть. Набираю ответ на клавиатуре:
- ...проникнуть на 'полигон Z-11'. Не допустить, чтобы ракета SW72 достигла цели...
Стучу и стучу.
Патрон внимательно смотрит на меня сквозь толстые линзы очков. 'Старик',.. а ведь ему только сорок семь. Но по виду - все семьдесят. Болезненная худоба, резко очерченные морщины, седина - жизнь потрепала моего Старика. Белоснежный мундир с золотисто-черными шевронами сидит мешковато. Маленькая слабость шефа - перед заброской агента он всегда являться 'при параде'.
Я наблюдаю за ним через монитор из-за стеклянной перегородки: строжайший карантин, не менее жесткий, нежели при подготовке к длительному космическому полету. Яркий, как в операционной, свет бьет в глаза, отвратительно пахнет лекарствами; мне предстоит еще накачка ударными дозами стимуляторов и прочей дрянью.
- Сол, я должен сказать тебе... - Патрон тяжело вздыхает. - Сынок,.. мы не сможем забрать тебя обратно. Твой билет только в один конец.
Старик отворачивается. Мне жаль его: в какой-то степени мы одно целое, роднее, чем близнецы, хотя совершенно разные; расставаясь с ним навсегда я теряю больше, чем отца.
Испытывает ли он ко мне такие же родственные чувства? Нет, это было бы слишком. Он любит меня, как хозяин преданную собаку, но не более. Так должно быть. Мне так легче думать...
...Я иду в сторону капсулы на ватных, плохо слушающихся ногах, словно сухопутная крыса, а не опытный хронопутешественник.
Лондон, район вокзала Ватерлоо, сентябрь 1944 года.
- Джонни! Стой спокойно, никуда не отходи! Что за наказание с этим ребенком. - В голосе молодой женщины, однако, слышится не раздражение, скорее - гордость.
Мальчик четырех лет в яркой клетчатой курточке смотрит, раскрыв рот, по сторонам. Как много людей вокруг и все куда-то торопятся. Страсть, сколько военных: летчики, моряки, артиллеристы. Джонни, малое дитя совсем не мирного времени, уверенно различает по форме даже рода войск. Его мама - темноволосая женщина с фибровым чемоданом в одной руке и тяжелой клеёнчатой сумкой в другой - оглядывается по сторонам.
- Джонни! Иди сюда.
Женщина ставит ношу у стены, усаживает мальчика на край чемодана, достает кошелек, вытряхивает на ладонь мелочь, входит в телефонную будку.
- Алло, Полли? ... Я. ... Да-да, Джулия! ... С вокзала! ... Как же так, я написала,...третьего дня. Ты не получила письмо? ... Полли, можно Джонни поживет у тебя немного? Мими заболела и.... Да, конечно! Не заблужусь.
Голландия, Ставерен, 21 сентября 1944г., 22 ч 11 м.
Сложенные из нетесаного камня приземистые строения: амбары, свинарники, овчарни, конюшни, коровники выстроились по обе стороны дороги. Сразу за ними пластались выпасы, с фламандской тщательностью расчерченные проволочной оградой на правильные квадраты и прямоугольники. На ближайшем к дороге участке расположилась батарея реактивных снарядов 'Vergeltungswaffe - оружие возмездия': три полугусеничных тягача с 'майлервагенами' - специальными платформами для перевозки ракет, автоцистерны с жидким кислородом и спиртом, передвижной генератор, штабные автобусы. Два хмурых офицера вермахта, один в чине майора, другой - полковника курят, издали наблюдая за действиями расчетов.
- Получил от Эльзы письмо. Пишет: бомбят почти ежедневно. В иной день по два-три раза. Теперь 'томми' начнут охоту за нами. Как полагаете Кранц, после сегодняшних пусков они прилетят сразу, или будут ждать утра?
- Подождут, конечно,.. хотя... на все воля Божья!
Майор швыряет окурок под ноги и тщательно втаптывает его в землю. Потом несколько раз бьет каблуком хорошо начищенного сапога в то место где ямка, хотя уже давно не видно окурка...
Момент временного перехода невероятно болезненный. По воздействию его можно сравнить с падением со значительной высоты: организм получает встряску, полностью компенсировать которую не в состоянии никакие снадобья. Несколько секунд я приходил в сознание, пытаясь понять, на каком пребываю свете. По носу ударил резкий запах навоза в комбинации с выдержанным перегноем. В итоге обнаружил себя лежащим на мокрой траве; очнулся окончательно. Темень вокруг стояла непроглядная. И тишина, только далекий стрекот; сверчки? Прислушался. Нет, скорее треск движка. Нужно идти на звук.
С небольшого пригорка покрытого низкой травой отлично просматривался луг и вся батарея 'фау', освещенная прожекторами. Ракеты на стартовых столах торчали огромными остроконечными колоннами. Впечатление некоторой несерьезности, 'игрушечности' Фау-2, возникающее при разглядывании их на снимках, здесь напрочь отсутствовало. Классические формы и пропорции металлических 'сигар', раньше вызывавшие у меня ассоциации с рисунками карикатуристов, тут внушали уважение и где-то даже восхищение. Я смог воочию убедиться в справедливости мнения: Фау-2 в конструкторском отношении опередили свое время на полтора десятка лет. Однако ж не любоваться этими динозаврами от техники прибыл я сюда. Мне нужна семьдесят вторая, но как ее опознать? Идти напрямик пока рискованно. Группы из нескольких десятков солдат облепили стартовые столы как муравьи: тянут топливные шланги, пусковые кабели, заворачивают и отворачивают болты, шпильки, гайки. Я знал: 'моя' ракета уйдет со старта последней. Это давало шанс. Нужно только успеть сделать все за промежуток между вторым и третьим пусками. Успеть!? А интервал всего тридцать секунд...
Эффектное зрелище - старт ракеты. Особенно ночью. Прозвучала команда на немецком: 'Всем в укрытие!'. Взревели моторы автоцистерн и эти бидоны на колёсах, подпрыгивая на кочках, попрятались за строения; солдаты спустились в траншеи. Несколько минут тишину нарушало лишь тарахтение движка генератора, затем раздался громкий хлопок и ближайшая ко мне 'фау' выплюнула язык пламени. Шипение подобное шуму от газосварочной горелки длилось с минуту, дальше - адский грохот и ракета закуталась дымовым облаком. Душераздирающий рев всё усиливался и скоро дошел до предела переносимости. Яркое, до боли в глазах, пламя бушевало под стартовым столом. Выше - сплошная стена дыма. Наконец из клубов медленно выполз блестящий в свете прожектора нос ракеты, а за ним явился и весь четырнадцатиметровый корпус. Набирая скорость гигантская 'сигара' рванула в ночное небо, прочертив огненную дугу. Не успел слух у меня восстановиться, как все повторилось вновь. Я подобрался, сосчитал мысленно до десяти и со всех ног бросился к последней 'фау'. Тут уж быть обнаруженным я не опасался: ни один здравомыслящий, даже увидев меня, не мог заподозрить неладное. Кроме того, дымом заволокло весь луг - сам дьявол ногу сломит. Вот он, стартовый стол - кольцо трех метров в диаметре, стоящее на четырех ножках-опорах, высотой в рост человека. Я прыгнул и уцепился за толстый кабель электропитания, подключенный, насколько помнилось, посредством магнитного штекера к разъему в корпусе самой ракеты. Портить его не имело смысла: повреждение тут же устранят. 'Внутрь. Ты должен проникнуть внутрь'. Легко сказать... Эх, жизнь моя! Не стоишь ты,.. как там его,... гроша ломанного, вот! Выматериться бы! Выдать трехэтажным.... Жаль, не умею. Яростно вскарабкался по кабелю. Над разъемом помещалась металлическая пластина, своеобразная микродверца: в момент старта штекер отсоединялся - она захлопывалась. Под ней, между разъемом и корпусом ракеты был зазор, но узкий - и мышь не пролезет. Мышь нет, а я должен! Вор-форточник понял бы меня, нормальные граждане - вряд ли. Как мне это удалось, знает один только Бог, которому тысячи лет поклоняются люди.
Едва я протиснулся под корпус 'фау', раздался знакомый хлопок, потом шипение: пошёл пробный пуск двигателя. Все! Начался обратный отсчет. Что испытывает сидящий на пороховой бочке с горящим фитилем?... Не время думать об этом, а то сглазишь. Найти и перервать кабели механизма управления газовыми рулями... Пока все, что требуется от меня. Ракета полетит, куда ей вздумается, но только не в сторону цели. Я нащупал пучок прорезиненных кабелей. Как же определить нужный? Придется рвать все подряд!
Единственное имевшиеся при мне орудие - зубы. Перегрызть пучок проводов - сущие пустяки..., но мешает дикое грохотание и ужасная тряска, валящая с ног. Если бы не медикаменты, я бы давно впал в ступор. А ведь движок еще не вышел на рабочий режим. Бог - покровитель бессловесных тварей, помоги мне!
Ракету корежат судороги. Жар усиливается. Кабели поддаются один за другим. Не знаю, каким уж был по счету очередной провод, когда я почувствовал, как превращаюсь в кусок свинца - такая навалилась тяжесть. Я понял: ракета пошла! Если не изжарюсь, то раздавят перегрузки, а если и их выдержу - разнесет на молекулы когда рванут семьсот килограммов аматола. Топлива хватает на пять минут полета. За это время ракета успевает пролететь до трехсот километров, если движется под углом к горизонту. 'Моя' поднималась вертикально. Так мне казалось. Так должно быть!
Пять минут. В этом аду они равны пяти годам. Пяти столетиям! Человек не продержался бы и минуты. Да и я походил со стороны, наверное, на цыпленка-табака, каким его изображали пародисты 20 века.
Перегрузки кончились внезапно. Наступила тишина: заглох турбонасос. Ракета выжгла топливо и достигла предельной высоты. Еще секунда и,.. все оборвалось у меня внутри. Несколько мгновений повисев над планетой, я, вместе с чертовой ступой, превратившейся в беспомощный кусок железа, ринулся на встречу с Землей.
Температура в ракете сравнялась, по ощущениям, с жаром сталеплавильного агрегата. Должно быть, прежде ее частично охлаждал жидкий кислород. Сгореть заживо или взорваться: другого не дано. Я не умел молиться, но попытался хоть что-нибудь вспомнить. 'Естедей', - закрутилось у меня в голове. И опять: 'Естедей!'.
Сколько длилось это кошмарное падение? Бог ведает. У меня пропало чувство времени, я пребывал на грани обморока. Все вокруг трещало и ходило ходуном. Корпус ракеты начал разваливаться. Я понял это за миг до того как меня выдернуло наружу потоком воздуха и отнесло в сторону. Стремительно приближалась чернеющая внизу поверхность земли. Надвигалась неумолимая смерть. А-а-а-а! Удар!! В мозгу - калейдоскоп огней, потом - сплошная тьма.
Жив?! Жив... Чудо, не иначе. Его сотворил обыкновенный стог сена. Я пулей воткнулся в него и застрял где-то у основания. Когда полностью вернулась способность соображать, попробовал двигаться - получилось! Выбрался на свежий воздух и очутился под звездным небом, которое не чаял увидеть. Тихая мирная ночь, лишь запах гари и несколько пылающих костров вдалеке - догорали обломки 'фау' - напоминали о катастрофе... Нет! Катастрофа произошла бы в случае удачного полета ракеты, а лично для меня и если б рванул заряд. Больное место Фау-2 - ненадежный взрыватель, вкупе со слабым креплением хвостовых стабилизаторов. Только... было ли лучшим исходом навсегда застрять здесь, в прошлом?
Восход солнца поймал меня на окраине поля, по которому раскидало ошметья ракеты. Там и сям горбатились стога сена. Благодарение Богу - рачительный хозяин славно потрудился, заготавливая корма для любимых своих коровушек. Голландия, одним словом. Я сидел перед отверстием в земле и с наслаждением втягивал носом идущий из него запах.
Пахло самкой. Во мне проснулся инстинкт, самый важный из всех - инстинкт продолжения рода. Из норки показалась острая серая мордочка. Крыска кокетливо поглядывала на меня черными глазками-бусинками.
Из докладной гестапо:
'...21 сентября текущего года в 22 ч.43 м. ракета Фау-2 SW72, запущенная со стартовой позиции в Ставерене в направлении Лондона, ушла со стартового стола вертикально вверх и по истечении 24 минут упала в 6 километрах северо-восточнее точки пуска. Проверка показала ... по данным приборов ...выполненных офицерами ... высота подъема ракеты составила 172 км. .... Допрос виновных продолжается... '.
Окрестности Ставерена, 22 сентября 1944г.
- Вилли, оберст сказал, что ракету испортили крысы: перегрызли кабель. Здесь их полным полно.... Вон видишь - две! Кинь в них камнем!
- Готлиб! Это правильные крысы! Они занимаются любовью, а не войной.
- Ха-ха! Да ты поэт Вилли. Не хуже Гейне.
- Ты прав, старый пивной бочонок. Стихи я люблю с детства. Ты меня растрогал, так что сегодня я угощаю тебя кёльнским!
Меня зовут Сол. Это имя дал мне Старик. Чем он руководствовался - не ведомо. А ведь я - электронный слепок его сознания, вживленный в мозг маленького ловкого животного. Таким образом, я, все же, самостоятельная личность: человеко-крыса,.. или крысочеловек? Нет, больше все-таки крыс, как показала история.
'Естедей',- любит напевать Старик, при этом чуть-чуть фальшивя - нет абсолютного слуха. Я же петь не умею совсем. И говорить. Но для меня 'Естедей' не просто песня шестидесятых годов 20 века. Это - об ушедшем от нас времени, когда все люди были молоды, чисты, готовы без остатка жертвовать собой.
Все беды человеческие проистекают от невежества. Неучем был праотец Адам, иначе зачем бы стал вкушать от запретного древа Познания. Ничему люди не научились с той поры: постоянно наступают на одни и те же грабли. Слаб человек, жаден и завистлив...
Прошлое неприкосновенно. Это закон, который был принят, как только появились теоретические обоснования возможности хронопутешествий. Любое его нарушение чревато непредсказуемыми последствиями. Но нашлись безумцы, не желающие подчиняться закону, и с того момента в прошлом начали возникать отклонения, способные перевернуть всю последующую историю вверх дном. Была срочно создана Служба Контроля и Коррекции Прошлого. Мой Старик - один из руководителей Службы. Возглавляемый им отдел контролирует период последней Мировой Войны.
Отправляя меня на задание, Старик пояснил суть проблемы. Просматривая на досуге подборку материалов о 'Биттлз' (Старик - обожатель этой группы), он наткнулся на мемуары Полли Стенли - сестры Джулии, матери Джона Леннона. Эта почтенная дама опубликовала воспоминания и выдержки из своего дневника, касающиеся племянника, который к тому времени был известен всему миру. Старик обратил внимание на слова: '... До конца сентября Джон жил у меня в Лондоне. Я проживала тогда в доме ? 335 по Роулингстрит'. Речь шла о сентябре 1944 года! Но именно тогда, по данным Службы, указанный дом должен, как и соседние, полностью разрушиться из-за прямого попадания 'шальной' ракеты (результат 'временной аномалии'). Чтобы не допустить этой трагедии и спасти для человечества будущего гения, меня и отправили на смертельное задание. Старик, похоже, переживает за Леннона больше, чем за своего любимца, Маккартни, сочинившего и спевшего 'Естедей'...
Я стащил в мастерской стеклорез с алмазным наконечником, которым научился неплохо управляться. На полузаброшенном деревенском кладбище нашлась подходящего размера шлифованная гранитная плита, на которой я решил записать историю своего полета в космос. Ведь я первое из ныне живущих на земле созданий, побывавшее за пределами земной атмосферы. Я, а не американская обезьяна или русская Лайка. Когда появятся дети, я расскажу им, кем был их отец.
Боюсь только, что суть человека в крысином теле не повторится в крысёнышах... Но я их все равно буду любить. 'Естедей...'.