Джон Мозер : другие произведения.

Роберт Альфонсо Тафт

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Принципы без программы: сенатор Роберт А. Тафт и американская внешняя политика автор Джон Мозер (John Moser) перевод на русский язык - мой правка перевода - Миротвор Шварц

Принципы без программы:
сенатор Роберт А. Тафт и американская внешняя политика
Беседы
Эта статья первоначально опубликована в Ohio History, том 108, стр. 177-192.

(с) 1999 Ohio Historical Society.
Сентябрь 2001

автор Джон Мозер (John Moser)

   Когда речь заходила о внутренней политике, позиция сенатора от Огайо Роберта Альфонсо Тафта (Senator Robert Alfonso Taft of Ohio, 1889-1953) практически всегда выглядела предельно ясной. Будучи несгибаемым консерватором, Тафт оставался вплоть до своей смерти убежденным противником проводимой Франклином Рузвельтом (Franklin Roosevelt) политики Нового Курса, которая, по мнению Тафта, представляла собой нападки на Конституцию. Такая твердость была его политическим реноме до такой степени, что он прославился как "Мистер Республиканец", олицетворяя свою партию в ту эпоху, когда слова "республиканец" и "неандерталец" были для многих синонимами.
   Однако в области внешней политики принципы Тафта дают возможность для большого количества неправильных толкований, и они были, конечно, наиболее яростно атакованы его современниками, которые стремились принизить Тафта с помощью таких эпитетов, как "изоляционист" и "обструкционист". Разочарованный противодействием со стороны сенатора от Огайо оказанию помощи Великобритании во время Второй мировой войны, один из офицеров британской разведки охарактеризовал его как "ограниченного карлика с подлыми принципами" -- хотя он и признал, что Тафт отличается "жестким проницательным умом". 1
   После войны Тафт стал ещё более одиозной фигурой, так как с самого начала возражал против методов ведения Холодной Войны. Когда он осмелился критиковать увеличение обещаний администрации Трумэна зарубежным странам, Артур М. Шлезингер мл. (Arthur M. Schlesinger, Jr.) в 1952 обвинил его в поддержке "половинчатой" политики противостояния коммунизму - политики, которая подобна броску пятнадцатифутовой веревки человеку, тонущему в тридцати футах от берега. Известный либеральный обозреватель Ричард Ровер (Richard Rovere) примерно так же сбрасывал со счетов Тафта как законного кандидата в президенты в 1948 году, утверждая, что следующий президент "должен быть главой исполнительной власти всего человечества... который будет смело бороться во главе всего мира за свободу для всего мира... [чего] Тафт делать просто не сможет". Вскоре после смерти Тафта Джон П. Армстронг (John P. Armstrong) в Review of Politics раскритиковал внешнюю политику Тафта как "психологию обнесения рвом". 2
   Несмотря на то, что большинство подобных обвинений сыпались из передовых рядов либералов 1940-х годов, многие из них весьма и весьма напоминают те нападки, которым подвергал своих противников в начале 1950-х сенатор Джозеф Маккарти (Joseph McCarthy). The Nation, к примеру, называл Тафта и его союзников в Конгрессе "супер-потакателями", чья политика "приводит к тому, что в Кремле радостно звонят в колокола", в то время как Аверелл Гарриман (Averell Harriman) заявлял, что "Тафт отлично бы следовал в фарватере внешной политики Сталина". С этим соглашался и Шлезингер, ехидно замечая, что противодействие Тафта Североатлантическому договору "от всего сердца одобрил Андрей Вышинский" 3
   Только в 1960-х и 1970-х, когда многие историки стали разочаровываться в американском присутствии во Вьетнаме, внешняя политика Тафта была вновь подвергнута серьёзной переоценке. Этот пересмотр взглядов был начат Генри В. Бергером (Henry W. Berger), ревизионистом холодной войны, который в 1967 году отверг идею о том, что Тафт был "изоляционистом". Тафт был скорее "консервативным националистом, противостоящим настойчивым попыткам высокопоставленных американских либеральных политиков скроить свою программу в послевоенные годы". Газетный обозреватель Николас фон Хоффман (Nicholas von Hoffman) соглашался с ним, называя политику Тафта "путём к защите страны без ее разрушения, путём к тому, чтобы стать частью мира без претензий на управление оным", тогда как историк Рональд Радош (Ronald Radosh) называл его "пророком правых сил". Рассел Кирк (Russell Kirk) и Джеймс Макклеллан (James McClellan) в 1967 году также одобрили его деятельность, доказывая, что он последовательно отстаивал "принципы национальных интересов" 4
   В таком случае, где те основополагающие принципы, что были скрыты во внешней политике Тафта? Был ли Тафт недопонят и недооценен его современниками -- или же были неправы те историки, которые позже пытались его реабилитировать? Далее я попытаюсь ответить на эти вопросы путём анализа того, чего же конкретно Тафт надеялся достигнуть во внешней политике -- и какие меры он для этого предпринимал.
   Первейшим среди принципов, проводимых во внешней политике Тафтом, была твердая вера в исключительность Америки и ее народа. Несмотря на то, что он обучался в Йельском и Гарвардском университетах, убежденность Тафта в основных американских ценностях была тем, что объединяло его с большинством его современников - жителей Среднего Запада, особенно из его родного Цинциннати. Как и они, он был убежден, что Соединенные Штаты основаны на некоторых благородных идеях, которые возвышают американскую нацию над всем остальным миром. Наиболее важной из этих идей он полагал личную свободу; и, действительно, он заявлял с самого начала и затем многократно повторял, что "основное назначение внешней политики Соединенных Штатов есть обеспечение свободы нашего народа". Он полагал, что существуют три основные необходимые условия для обеспечения такой свободы - экономическая система, основанная на свободе предпринимательства, политическая система, основанная на демократии и национальная независимость и суверенитет. Все три, опасался он, могут быть уничтожены войной или даже большими приготовлениями к войне. 5
   Может быть, лучшим примером его веры в индивидуальную свободу было его последовательное несогласие с призывом на воинскую службу. Тафт полагал, что ключ к успеху в жизни - это "настойчивость и основательность", но призыв на воинскую службу "безжалостно разрывает карьеры молодых мужчин, лишая их свободы выбора, оставляя их позади в конкурентной борьбе с их собратьями и превращая общество в государство-гарнизон" 6
   Тафт, в отличие от многих своих современников, всегда немедленно указывал на возможные ограничения экономических и личных свобод, которые может повлечь за собой тот или иной курс действий. "Каждая линия поведения", заявлял он, "должна быть изучена с точки зрения ограничительных актов, которые она может вызвать, и с точки зрения налоговых издержек. Война уже по самой своей природе склонна к концентрации сил в руках центральной власти, и, таким образом, угрожает заветным американским идеалам ограничения власти государства и разделения ветвей власти". В 1939 году он сделал суровое пророчество о том, что война приведет к "незамедлительному требованию диктаторской власти, неограниченному контролю доходов, цен и продовольствия, и полной конфискации частной собственности". За месяц до Перл Харбора он вновь заявил о своей уверенности в том, что если США вступят во Вторую мировую войну, то "к концу войны право частной собственности в Соединенных Штатах будет в значительной мере уничтожено". 7
   Сенатор от Огайо поднял похожую тревогу и в тот момент, когда по окончанию войны в Европе отношения между США и Советским Союзом стали более напряжёнными. В дебатах о помощи Европе по плану Маршалла он доказывал, что ни одна из выгод плана не стоит высоких налогов и инфляции, к которым, как опасался Тафт, план приведёт у него на родине. Его противостояние вооружению европейских наций (согласно условиям Североатлантического Договора) было также вызвано (по крайней мере частично) возможными экономическими последствиями. Он называл такую военную помощь "непроизводительной тратой денег" и доказывал, что поскольку "наше экономическое здоровье жизненно необходимо для битвы против коммунизма... вооружения должны поставляться только странам, которым действительно угрожает русская военная агрессия". В долговременной перспективе, утверждал Тафт, это простой вопрос выбора "между пушками и маслом" 8
   Тафт был также обеспокоен усилением исполнительной ветви федеральной власти за счет законодательной, и именно эта обеспокоенность очень хорошо объясняет его противостояние вовлечению Америки во Вторую мировую войну. Военные мероприятия, настаивал сенатор, сделают президента "полным диктатором над жизнью и собственностью всех наших граждан". Когда в 1940 году президент Рузвельт огласил свой план обмена американских эсминцев на британские базы в Западном полушарии, Тафт возмутился этой инициативой, которую он охарактеризовал как "полное пренебрежение правами Конгресса". В следующем году, когда Рузвельт приказал военным кораблям США стрелять по германским субмаринам, как только те будут обнаружены, сенатор назвал этот акт "противоречащим закону и конституции". 9
   Начало холодной войны только увеличило опасения Тафта в отношении президентской власти, и этот стало особенно ясно во время дебатов о Североатлантическом договоре. Вот что он писал в августе 1949 года об этом договоре: "Задумайтесь о чудовищной власти, которая по этому плану даёт президенту возможность вовлекать нас в любую войну по всему миру, включая гражданские войны, где мы можем поддерживать одну сторону против другой... Я выступаю против всей идеи предоставления президенту возможности вооружать мир против России или кого-нибудь еще, или даже вооружать Западную Европу -- за исключением того, когда имеется реальная опасность агрессии". 10
   Вера Тафта в республиканские добродетели Соединенных Штатов также предполагала некоторое пренебрежение к Европе, пренебрежение, которым он заразился лично во время работы юридическим советником Американской администрации помощи (American Relief Administration) в течение нескольких месяцев непосредственно после завершения Первой мировой войны. Критикуя обструкционистскую (как ему казалось) позицию союзников, Тафт нелестно высказывался о европейцах в целом. Он обвинял французов в "империалистических намерениях" и в том, что они управляют собственной экономикой, "как провинциальной бакалеей". Об итальянцах он заявлял, что "будь у них еда, корабли и деньги, так они были бы ещё хуже немцев". Эта позиция стала более ярко выраженной после того, как в Европе вспыхнула Вторая мировая война. "Европейские ссоры бесконечны," - убеждал он своих коллег по Сенату. "У них там такой запутанный конгломерат рас, что границы не могут быть проведены без оставления меньшинств, которые являются постоянным источником разногласий". Даже вступление США в войну не смогло изменить его взгляды. Летом 1942 года он писал другу, что он опасается, что в будущем Соединенные Штаты будут втягиваться "в каждый малый пограничный спор, который может быть впереди у мучительно склонных к предрассудкам и плохо перемешанных рас Центральной Европы". На этой позиции были также основаны его аргументы против НАТО, когда он высказывал опасения по поводу того, что европейские нации могут использовать американское вооружение в попытке удержать свои заморские империи. 11
   Несмотря на многократные обвинения его критиков в "мягкости" по отношению к Советам, американизм Тафта сделал его непримиримым противником коммунизма, пусть эта угроза и представлялась ему скорее идеологической, нежели военной. Даже такой последовательный критик, как Шлезингер, признавал, что "он тратил больше времени на обличение советских грехов, чем на осуждение нацистов". Вскоре после германского вторжения в Советский Союз в 1941 году Тафт назвал Сталина "самым безжалостным в мире диктатором" и заявил, что "победа коммунизма... была бы гораздо более опасной, чем победа фашизма". Причина подобной веры была в его страхе перед тем, что обычные люди, особенно рабочие, могут быть увлечены уравнительными идеями коммунизма. В противоположность этому, доказывал он, фашизм и нацизм не содержат ничего привлекательного для американского сознания. В самом деле, в 1940 году он писал в The New York Times, что "существует много больше опасности от проникновения тоталитарных идей из кругов сторонников Нового Курса в Вашингтоне, чем когда-либо будет от любой деятельности... союза нацистов" 12
   Дополнением к любви Тафта к американским общественным институтам и идеалам была глубокая ненависть к войне, зародившаяся изначально как часть врожденного антимилитаризма. Согласно Джеймсу Т. Паттерсону (James T. Patterson), его так ужаснула величина американских потерь в Первой мировой войне, что "боялся даже взять газету в руки". Его собственный опыт в послевоенной Европе убедил его в тщетности вооруженных конфликтов. Он был также до боли несведущ в военных вопросах -- и то и дело по привычке называл главнокомандующего "начальником". Такие антивоенные настроения естественным образом содействовали его противостоянию вступлению Америки во Вторую мировую войну. Первая мировая война, заявлял он, "воздвигла столько диктаторских режимов, сколько мир не видывал уже много лет". Он был уверен, что новая война разрушит американскую демократию, создав "неограниченный деспотичный диктаторский режим в Вашингтоне" "Война", как он заявлял напрямую в марте 1941 года, "хуже даже чем германская победа". Создание атомных бомб только усилило его убеждение в своей правоте. В последние дни Второй мировой войны он предсказывал, что "если наука будет так же развиваться и дальше, то третья война может привести к полному уничтожению западной цивилизации". 13
   Однако в то же время он до конца дней своих оставался весьма уверен в том, что Соединенные Штаты, защищенные двумя океанами, практически неуязвимы для любой угрозы из Европы или Азии. Он верил, что пока США имеют мощные ВВС, его страна, как и всё Западное полушарие, будет пребывать в безопасности от нападения. Даже полная потеря Европы, заявлял он, не будет фатальна для США. "Ничто не может уничтожить эту страну", говорил он, "за исключением перерасхода наших ресурсов". 14
   Также он не верил в то, что защита внешней торговли США или инвестиций в зарубежные страны оправдывает агрессивную внешнюю политику. Оставаясь поборником защиты свободы предпринимательства на протяжении всей своей карьеры, он тем не менее не доверял Уолл-стриту, что было типично для его среднезападного воспитания, и большого бизнеса он опасался не менее, чем большой власти государства. Отвечая на доводы о том, что германская победа во Второй мировой войне может стоить Соединенным Штатам их рынков в Южной Америке, Тафт спрашивал, почему столь шумные заявления делаются по вопросу сферы экспорта в 300 миллионов долларов, которые составляют всего около 10 процентов от всего экспорта. Болеет того, заявлял он, вступать в войну со страной лишь потому, что "однажды эта страна может стать успешным конкурентом во внешней торговле - это полностью чуждая точка зрения для американского народа". Он был уверен, что американцы "скорее прекратят эту торговлю, чем начнут войну с заграницей". Он также выражал своё непонимание того, почему обычные торговые связи не могут быть установлены с нацистской Германией после ее войны против Британии; в конце концов, говорил он, "предполагаемая враждебность Японии, тоталитарной нации, не мешает Японии быть одним из наших лучших покупателей". 15
   После войны Тафт не переставал подвергать сомнению пользу инвестиций в зарубежные страны. Например, в противовес Бреттонвудскому соглашению о послевоенной валютной системе (1944 г.) Тафт отрицал утверждение о том, что современные войны вызываются экономическими причинами, и заявлял, что администрация Трумэна переоценивает роль иностранных инвестиций в послевоенном восстановлении Германии. "Ни один народ," -- со всей настойчивостью заявлял он, -- "не может переделать другой". А иногда он даже задавался вопросом -- а не приведёт ли заморская экономическая экспансия к антиамериканским настроениям за границей? "Я немного обеспокоен", заявлял он в 1945 году, "этой теорией экспорта капитала, благодаря чему мы владеем собственностью по всему миру стоимостью в миллиарды долларов - разве мы не сталкивались уже с враждебными чувствами по той же причине? Мы вели себя, как землевладельцы, не проживающие в своём имении -- и нас всегда обвиняют в эксплуатации людей. Уже сам факт наших больших инвестиций на Кубе... является главным на сегодняшний день аргументом тамошнего коммунистического движения, растущего с каждым днём.". 16
   Тафт также считал, что определенные аспекты политики США не могут иметь иного эффекта, кроме провоцирования Сталина к началу войны, а он был уверен, что советский лидер не хочет этого. Сенатор от Огайо, как и большинство американцев, чрезвычайно медленно распознавал советскую военную угрозу, заявляя в 1944 году что "победа... гарантирует мир на много лет вперед, и это будет длиться до того, как какая-нибудь ещё нация не начнет неистовствовать" В самом деле, Тафт боялся Трумэна больше, чем Сталина; во время дебатов о помощи Греции и Турции он спрашивал: "что наше высшее военное командование думает о возможности России начать войну, если мы поддержим эту программу так же, как мы можем быть вынуждены начать войну, если Россия попытается силой установить коммунистическое правительство на Кубе". Подобным образом он выступал против Североатлантического договора, заявляя, что вооружение "всех наций вокруг России от Норвегии на севере до Турции на юге скорее приведёт к войне, нежели предотвратит её". "Как бы мы себя чувствовали", спрашивал он летом 1949 года, "если бы Россия попыталась вооружить страну на нашей границе, например, Мексику?" 17
   Даже начало Корейской войны не смогло изменить взгляды Тафта на намерения Сталина. Хотя лично он и был уверен, что за северокорейским нападением стоял Кремль, но, тем не менее, он все еще отказывался поверить в то, что Советы "могут даже подумать о том, чтобы использовать собственных солдат для агрессии против других наций". Лишь в 1951 году, когда вышла его книга "Внешняя политика для американцев"(A Foreign Policy for Americans), он изменил свои взгляды. В этой книге он действительно признавал наличие как идеологической, так и военной угрозы -- но вину за это Тафт возлагал, прежде всего, на демократов, не сумевших распознать советские намерения в Ялте. 18
   Тафт неоднократно заявлял, что "основной целью нашей внешней политики должна быть защита свободы народа Соединенных Штатов". Разъяснив эту свою позицию, он приложил огромные усилия, чтобы обсудить и выяснить, какой не должна быть внешняя политика США. Например, он полностью противостоял идее войны как "крестового похода". Он отвергал идею о том, что Вторая мировая война была борьбой "за установление демократии по нашему образцу во всём мире" и утверждал, что подобная политика "противоречила бы тем самым демократическим принципам, за которые мы всегда боролись ". В речи, произнесенной летом 1946 года, он подчеркивал, что США могли вступить во Вторую мировую войну только "для сохранения свободы своего собственного народа... Несомненно, мы не вступали в войну для преобразования мира". Он находил абсурдной идею о том, что Соединенные Штаты должны "защищать мир подобно странствующему рыцарю, охраняя своих друзей и идеалы праведной веры". Несомненно, если США заявляют о такой своей роли, то им также "придётся признать, что Советы имеют право для крестового похода по распространению коммунизма на остальной мир". 19
   Тафт также опасался, что послевоенная Америка может последовать британскому примеру, вступив на путь построения империи. В 1941 году он обвинял военного министра Генри Стимсона и ему подобных в том, что они воображают себе "англо-американский союз, постоянно управляющий миром". Подобная политика, заявлял Тафт, "полностью чужда нашим идеалам демократии и свободы". После визита в Пуэрто-Рико Тафт отметил, что на этом острове по-прежнему процветает бедность и неграмотность -- несмотря на то, что он находится под контролем США сорок пять лет. Если США не могут "успешно управлять маленьким островом с двумя миллионами населения", спрашивал он, "то как мы собираемся управлять несколькими миллиардами людей в остальном мире?" В дебатах 1947 года о помощи Греции и Турции Тафт подозревал, что помощь станет методом получения контроля над обеими странами. "Если мы возьмём на себя особую роль в Греции и Турции", предупреждал он в статье в New York Times, "то вряд ли сможем... протестовать против продолжения русскими их доминирования в Польше, Югославии, Румынии и Болгарии". Он использовал подобную аргументацию в своих возражениях против Североатлантического договора, и в 1950 году обвинил Трумэна в том, что тот делает невозможным проведение "черты между империализмом и идеализмом". 20
   Заключительным принципом, влияние которого на формирование взглядов Тафта на международные отношения оказалось решающим, была вера в международное право и желание сформировать международный трибунал для толкования и применения такого права. Это было главной задачей его отца, президента Уильяма Говарда Тафта (William Howard Taft), который основал Лигу укрепления мира во время Первой мировой войны. В 1943 году он заявил, что одна из целей войны - это гарантировать, что "сила в этом мире не делает правым". Тафт представлял себе всемирный суд, в котором будут рассматриваться споры, и любая нация, которая проигнорирует решения суда, будет будет заклеймена как агрессор. Нации-участники будут затем применять против агрессора экономические санкции или даже силу. Он надеялся, однако, что общественное мнение сделает обращение к силе чрезвычайным случаем. Разумеется, в 1945 году подобный метод разрешения споров казался весьма маловероятным, особенно если учесть заметные противоречия между Соединёнными Штатами и их союзниками с одной стороны и Советским Союзом с другой. Как стало видно позднее, Тафт полагал Организацию Объединенных наций лишь весьма слабым подобием своего мирового суда. Поправка, которую он выдвигал, должна была уполномочить делегата США голосовать лишь за резолюции, соответствующие международному праву. Когда Трумэн призвал Конгресс голосовать против подобного предложения, Тафт сослался на это, как на доказательство того, что администрация "придерживается философии силы как решающего фактора в международных отношениях". 21
   Таким образом, перед нами встаёт образ сенатора, который был глубоко привязан к американским общественным институтам, обладал сильными антивоенными убеждениями, страшился империализма и верил в международное право. Но, тем не менее, хотя его принципы и приверженность им были весьма сильны, ему так и не удалось претворить свои взгляды в стройную и последовательную внешнеполитическую концепцию, на что не преминули указать современные ему критики. Джон П. Армстронг (John P. Armstrong), к примеру, заявлял, что внешняя политика Тафта "сдувается то туда, то сюда политическим ветром". В самом деле, даже автор его первой биографии, Уильям С. Уайт (William S. White) признавал, что сенатор "потратил всю свою жизнь на изложение вразумительного взгляда на надлежащую внешнюю политику США". 22
   Несмотря на это, Рассел Кирк и Джеймс Макклеллан заявляли, защищая внешнюю политику Тафта, что его непоследовательность была преувеличена. "Он изменял время от времени свой фасад", пишут они, "но не свой фундамент". Они настойчиво утверждают, что "дипломатия большой силы не может вестись с жестким постоянством... без учета изменяющихся условий" и указывают на "превращения" Артура Ванденберга (Arthur Vandenberg) и Уэнделла Уилки (Wendell Willkie) как на "более заметные, чем у Тафта". Однако временами казалось, что Тафт изменял свою точку зрения чуть ли не со дня на день -- вероятно, не в силах сформулировать последовательную позицию. Эти частые изменения вынуждали его играть исключительно негативную роль в политическом процессе. Он постоянно критиковал инициативы администраций Рузвельта и Трумэна, но сам был не в силах предложить какую бы то ни было альтернативную парадигму. 23
   Одним из главных примеров такой тенденции была его колеблющаяся позиция относительно ООН. Как считалось ранее, Тафт был далек от неприятия идеи международной организации по обеспечению мира после войны. В самом деле, он стал рьяным приверженцем подобного плана после Перл Харбора -- события, благодаря которому сенатор наконец-то убедился в том, что безопасность США требует мира и стабильности в мире. Уже после принятия за основу Устава Организации Объединенных Наций в 1944 году Тафт начал задаваться вопросом, не будет ли планируемая организация более склонна к провоцированию войны, чем к гарантированию мира. Его главной заботой было то, что его заветная идея международного права явно отсутствовала в уставе. В мае 1945 года он писал: "Мы не ликвидируем причины войны. Мы не ликвидируем милитаризм. Мы сажаем его на ещё более высокий трон. Мы не ликвидируем милитаризм... ибо мы признаём доминирование России в Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве и в значительной степени в Польше и на Балканах. Мы признаём владычество Англии над Индией и Голландии над Ост-Индией, безо всякого договора о том, что со своей стороны они будут работать над предстоящим самоуправлением... Всякая структура, которая отклоняется столь далеко от свободы народов, которые желают свободы, и от права народов на управление своими делами - увечна с самого начала". 24
   Более всего в вопросе об Организации Объединённых Наций Тафта беспокоила её основополагающая презумпция, согласно которой взятые за основу международное право и всемирная судебная система будут развиты в период борьбы за мир во всем мире. Сенатор от Огайо полагал, что данная концепция подобна запряганию телеги впереди лошади -- закон и справедливость, утверждал он, должны быть не следствием, а скорее причиной долгого мира во всём мире. Право вето, предоставленное постоянным членам Совета безопасности ООН, было для него достаточным подтверждением того, что великие державы вовсе не стремятся изо всех сил установить свод законов. Как может существовать такой свод законов, спрашивал он, "если пять крупнейших наций могут автоматически освободить себя из-под его юрисдикции?" Найдя таким образом недостатки в уставе, он предлагал вновь изолироваться от мировой политики -- на этот раз уже во имя международной справедливости, а не национальных интересов. "Расширение сферы влияния судебной системы по всему миру... вне нашей власти", заключал он, "но, безусловно, мы не можем присоединяться к процессу, который даёт возможность силе и национальной политике доминировать в мире.". 25
   Однако Тафт в конце концов неохотно дал свое согласие на устав, назвав это "составляющей частью любых мирных устремлений или мирной политики". Но его поддержка все время оставалась вялой. Вопреки его же желанию создать универсальный свод международных законов, он продолжал говорить о необходимости "свободы рук" для Соединенных Штатов при проведении внешней политики. В 1950 году он обвинял ООН в том, что она не смогла предотвратить Корейскую войну, заявляя, что "нас вовлекли в Корейскую войну как представителей ООН, делающей вид, что у неё есть на это право -- которого вовсе и не существует согласно Уставу". Он начал призывать к пересмотру Устава в 1951 году - пересмотру, который должен был включать ликвидацию вето, создание "основного закона" и организации "полицейских сил для применения закона, который мы примем". Если Советы отклонили бы принятие этих реформ, то Соединенные Штаты должны были бы сформировать новую международную организацию, из которой был бы исключен СССР. В это время он писал книгу A Foreign Policy for Americans, однако, он находил время для решительной борьбы за эту идею, предлагая чтобы НАТО (которое, по иронии судьбы, он изначально отвергал как нарушение Устава ООН) было превращено в такую организацию. 26
   В последней речи Тафта (на деле произнесенной его сыном, так как сенатор был госпитализирован по болезни, которая стоила ему жизни), он снова изменил курс, в этот раз призывая к игнорированию беспокойства ООН относительно Азии: "Я полагаю, что мы можем весьма успешно блокировать любую идею совместной с ООН работы на Востоке и сохранить для себя самих полную свободу рук". Он доказывал это, заявляя, что "в Европе мы игнорируем ООН уже давно", так как Североатлантический договор "был по своей сути полной противоположностью Устава". Тафт вновь критиковался за его отступление от ООН. Вернон Ван Дайк (Vernon Van Dyke) и Эдвард Лэйн Дэвис (Edward Lane Davis) пытались объяснить его неприятие этой организации, указывая на конфликт между принципами и практикой, свойственными коллективной безопасности - иногда мир должен приобретаться угрозой войны. "Тафт предпочитал коллективную безопасность, пока война была далеко", писали они, "но когда кризис происходил, он склонялся к тому, чтобы отказаться от борьбы, потому что война вызывала угрозу свободе". 27
   Тафт был так же непредсказуем в его отношении к Корейской войне. Когда Трумэн направил наземные войска США в Южную Корею в июне 1950 года, один из помощников Тафта предложил сенатору не поддерживать это действие, чтобы в случае неудачи Тафт смог бы использовать создавшееся положение для пользы своей партии. Тем не менее, огайец отверг это циничное предложение. 28 июня он назвал северокорейское вторжение "возмутительным актом агрессии" и настойчиво утверждал, что для США пришло время "четко предупредить коммунистов о тот, что движение через определенную линию вызовет войну". В течение следующей недели он дал повторную гарантию того, что он поддерживает действия президента; это вынудило пресс-секретаря президента Трумэна Чарльза Росса (Charles Ross) воскликнуть: "Боже мой, Боб Тафт присоединился к ООН и США". 28
   Но поддержка Трумэна Тафтом была не без оговорок. В своем выступлении 28 июня он обвинил в корейском конфликте не только Советы, но и "неумелую и непоследовательную политику администрации". Более того, он оспорил право президента использовать войска в военном конфликте без предварительного разрешения Конгресса. "Насколько я могу судить... я сказал бы, что нет законных полномочий для использования вооруженных сил для помощи Организации Объединенных Наций при отсутствии определенного предварительного рассмотрения Конгрессом частных и общих вопросов дела и величины сил, которые можно было бы использовать". 29
   Как и большинство американцев, Тафт поддержал решение Трумэна принудить Северную Корею отступить по направлению к реке Ялу. По его словам, это был простой вопрос - отказаться "от разрешения агрессору отступить к границам и остаться безнаказанным". Вовлечение в конфликт китайских войск, однако, вызвало у него резкий переход в противоположный лагерь. В январе 1951 года на вопрос, как бы он отреагировал на начало северокорейского вторжения, Тафт ответил: "Я бы туда не полез". На вопрос, что бы он сделал сейчас, будучи президентом, он ответил: "Я думаю, я бы оттуда ушёл и отступил на оборонительные позиции в Японии и на Формозе". В марте он заявил, что первоначальное решение Трумэна об использовании наземных сил было "абсолютной узурпацией власти президентом". 30
   Отправка Трумэном в отставку генерала Дугласа Макартура (Douglas MacArthur) в апреле привело к новому изменению позиции Тафта. Теперь он поддерживал призыв Макартура к использованию войск гоминдановского Китая Чан Кайши (Chiang Kai-Shek) в Корее и применении всех возможных мер для вытеснения китайских коммунистов из Кореи. Отвод войск США, писал он другу в июне, приведет к тому, что Корея станет "100-процентно коммунистической", и может привести к тому, что коммунисты возьмут под свой контроль Японию. Это последнее изменение ошеломило его критиков. Артур М. Шлезингер мл. отметил, что Тафт и его сторонники используют Макартура как "защитную окраску", чтобы сделать вид, "что они глубоко озабочены окружающим миром". Ричард Ровер соглашался с этим; это было, он утверждал, "невероятно... увидеть Тафта, который голосовал против Североатлантического договора и отправки войск в Западную Европу, в союзе с гоминдановской хунтой". 31
   Однако война затягивалась, и Тафт вновь вернулся к одной из ранних позиций. В октябре он назвал корейские события "ненужной войной, которую можно было бы предотвратить с помощью здравого смысла и спланированной программы против коммунизма". В 1952 году он призывал к прекращению огня, "если это можно сделать с честью". "Патовый мир", заключал он, предпочтительнее "патовой войны". Когда его спросили, не являются ли его предложения по Корее непоследовательными, он признал: "Вне всякого сомнения". 32
   Почему у Тафта были такие проблемы с применением его принципов при создании последовательной стратегии внешней политики? Обычный ответ часто гласит, что он был, конечно, политик, и при этом чрезвычайно республиканский политик. Это было, по словам Джеймса Т. Паттерсона (James T. Patterson) "инстинктивное недоверие президенту", был ли это Рузвельт или Трумэн. Эта тенденция была очевидна с самого начала в 1939 году, когда он назвал Рузвельта "величайшей угрозой миру в этой стране". Когда в последующие годы президент рассматривал изменения к существовавшему законодательству о нейтралитете, Тафт обвинил его в "нагнетании ажиотажа относительно событий за рубежом" для отвлечения внимания от провала Нового Курса. 33
   Однако только после избирательной кампании 1948 года республиканизм Тафта стал виден в полном объеме. Его неспособность выиграть в этом году номинацию на пост президента от Республиканской партии и последовавшее затем поражение Томаса Дьюи (Thomas Dewey) преподало ему два важных урока. Первый заключался в том, что его репутация "изоляциониста" нанесла серьезный ущерб его положению в глазах многих рядовых членов республиканской партии, и если он надеется стать республиканским кандидатом в президенты в 1952 году, то должен стать не меньшим антикоммунистом, чем другие. Второй урок был в том, что республиканцы не использовали внешнюю политику как эффективное политическое оружие против президента. Поэтому несколько следующих лет внешняя политика стала излюбленным политическим оружием Тафта. Как он писал в 1951 году, "мы не способны победить на следующих выборах, пока мы не обратим внимание на полную некомпетентность и неспособность предыдущей администрации осуществлять внешнюю политику, не привлечем внимание к потере Китая и Корейской войне как типичным примерам их крайне опасного руководства. Разумеется, на внутренней политике нам не выехать..." 34
   Но если республиканизм Тафта ещё может пролить свет на немалую часть его колебаний во время Корейской войны, то сам по себе он никак не объясняет полную неспособность сенатора предложить последовательную альтернативу политике сдерживания, которую вела администрация. В самом деле, было немало республиканцев, которые были не менее амбициозны или преданы своей партии, чем Тафт, и которые не противостояли вмешательству США в европейские дела; некоторые, собственно, обвиняли администрации Рузвельта и Трумэна в том, что они не были достаточно агрессивны во внешней политике. Кроме того, естественно, есть примеры преданных своей партии республиканцев - в первую очередь на ум приходят Генри Кабот Лодж (Henry Cabot Lodge) и Артур Ванденберг (Arthur Vandenberg) - которые запомнились как сделавшие выдающийся вклад в создание внешней политики США даже в то время, когда демократы контролировали Белый Дом. Почему Тафта не было среди них?
   Частично это объясняется тем, что Тафт часто проявлял себя приверженцем принципов, которые противоречили друг другу -- именно этот факт повлиял на его отношение к Организации Объединённых Наций. Он разрывался между страстным желанием национальной независимости - так называемой "свободой рук" - и унаследованной от отца склонностью к идее международного права и справедливости. Данное столкновение принципов заметно в его отношении к конфликту в Корее. В этот момент он вновь оказался перед лицом сложного выбора между его желанием привести в действие международное право против очевидного агрессора и его традиционной боязнью войны. В обоих случаях, взамен принятия четкого решения, он явно колебался между двумя противоположными позициями.
   Но даже более важным был тот простой факт, что внешняя политика представляла сравнительно небольшой интерес для сенатора от Огайо. Действительно, Уильям С. Уайт (William S. White) уподоблял его роль во внешней политике "адмиралу, который терпеть не может море". Летом 1941 года он признавался своей жене, Марте: "в данный момент я гораздо более заинтересован вопросом налогов и инфляции", чем ситуацией в Европе и Азии. За несколько недель до Перл Харбора он критиковал Уэнделла Уилки (Wendell Willkie) за то, что он придавал большее значение внешней политике, чем внутренним делам во время президентской кампании прошлого года. "Если эта точка зрения восторжествует", писал он, "то ещё задолго до того, как мы покончим с вооружённой автократией в Европе... мы дойдём до абсолютно тоталитарного правительства здесь". Его мнение несколько изменилось в 1951 году, когда он стал членом сенатского комитета по международным делам. Во время съезда, устроенного Торговой Палатой США, он пошутил: "люди обвиняют меня в том, что я лезу во внешнюю политику. На самом же деле внешняя политика влезла в меня". Позже он признался журналисту: "Я желал бы оставаться вне этого, но, конечно, я не могу". 35
   Какой вывод, в таком случае, можем мы сделать относительно общей значимости Тафта для истории внешней политики США? Ревизионисты обращают внимание на то, что он был в высшей степени наделен даром предвидения множества проблем, присущих сильно ориентированной на интервенцию внешней политике: беспрецедентное сосредоточение власти в руках у исполнительной ветви власти, сокращение гражданских свобод внутри страны, обвинение в "империализме", возникающее от американского влияния за рубежом, и более значимой опасности, которую Пол Кеннеди (Paul Kennedy) рассматривал как "перенапряжение империи" - превышение обязательств перед зарубежными странами возможностей нации исполнить их. Даже современные ему критики -- как, например, Джон П. Армстронг (John P. Armstrong) -- признавали, что сенатор играл важную роль в сдерживании интернационализма администрации Трумэна, ставя сложные вопросы о подробностях политического курса -- пусть его предложения и проваливались. Действительно, после Вьетнамской войны множество либералов, включая (по иронии судьбы) Артура М. Шлезингера, мл. (Arthur M. Schlesinger, Jr.), оказались способными воспринять многие из внешнеполитических идей Тафта. 36
   Но, хотя мы и не можем с лёгким сердцем отрицать значительную роль Тафта, мы также не можем и утверждать, что он предложил последовательную альтернативную парадигму для международных отношений. Платформа республиканской партии в конце 1940-х - начале 1950-х в значительной мере была откликом на интервенционализм их демократических соперников. Тому было две причины. Во-первых, Тафт никогда не владел предметом обсуждения достаточно хорошо, чтобы приложить на внешнеполитическом поприще такие же усилия, какие он прилагал, когда речь шла о внутренних экономических проблемах. Во-вторых, он был горячим сторонником своей партии, а потому для него международные отношения были едва ли более чем дубинкой для удара по демократам, инструментом для критики демократов. Таким образом, для многих наблюдателей он казался бездумным "изоляционистом", тогда как другие и вовсе не замечали за ним какой бы то ни было последовательной точки зрения.
   Вероятно, будет ошибкой, несмотря на это, возлагать всю вину за такое состояние дел на Тафта. Конец 1940-х - начало 1950-х был, в конце концов, периодом триумфа Америки, временем, когда почти все американцы поверили в роль Соединенных Штатов как лидера свободного мира, и очень немногие задавались вопросом разумности увеличения обязательств перед зарубежными странами. Даже сам Тафт, казалось, согласился с этими принципами в своей книге A Foreign Policy for Americans (хотя в ней он часто увиливал от ответа, как именно следует претворять их в жизнь). Поэтому даже если он планировал четкий и согласованный план внешней политики, исходивший из его сокровенных принципов, непохоже, чтобы он мог найти сколько-нибудь заметную поддержку этому. Так было, когда он действовал наиболее последовательно и точно по отношению к своим принципам; когда он был противником Североатлантического договора, тогда он шел не в ногу со временем. Поэтому и не была возможна серьезная переоценка внешней политики Тафта до 1960-х и вызванных Вьетнамской войной сомнений. И, более того, когда политики эры после Холодной войны борются с проблемами в международных отношениях, возможно, пришло время для еще одного подобного пересмотра.
   John E. Moser - доцент истории в Ashland University и дополнительный стипендиат The John M. Ashbrook Center for Public Affairs. Moser - автор работ Twisting the Lion's Tail--American Anglophobia between the World Wars и Presidents from Hoover through Truman, 1929-1953, которая должна выйти в ноябре 2001 года.
   1. Quoted in Thomas E. Mahl, Desperate Deception: British Covert Operations in the United States, 1939-44 (Washington, D.C., 1998), 164.
   2. Arthur M. Schlesinger, Jr., "The New Isolationism," Atlantic, 189 (May, 1952), 37; Richard Rovere, "Taft: Is This the Best We've Got?" Harper's. 196 (April, 1948), 298; John P. Armstrong, "The Enigma of Senator Taft and American Foreign Policy," Review of Politics, 17 (April, 1955), 227: For a relatively rare defense of Taft in the popular press, see H. Reed West, "Senator Taft's Foreign Policy," Atlantic, 189 (June, 1952), 50-52. written in response to Schlesinger's article.
   3. Justus D. Doenecke, Not to the Swift: The Old Isolationists in the Cold War Era (Cranbury, N.J., 1979), 200, 216; Schlesinger, "New Isolationism," 38.
   4. Henry W. Berger, "A Conservative Critique of Containment: Senator Taft on the Early Cold War Program," in David Horowitz (ed.), Containment and Revolution (Boston, 1967), 132-39; Ronald Radosh, Prophets on the Right: Profiles of Conservative Critics of American Globalism (New York, 1975), 119; Russell Kirk and James McClellan, The Political Principles of Robert A. Taft (New York, 1967), 158-61.
   5. John Morton Blum, V was for Victory: Politics and Culture During World War II (New York, 1976), 271-73; Armstrong, "Enigma of Senator Taft," 208; Vernon Van Dyke and Edward Lane Davis, "Senator Taft and American Security," Journal of Politics, 14 (May, 1952), 177.
   6. Speech before U.S. Senate, August 14, 1940, Robert A. Taft MSS, Box 1255, Library of Congress, Washington, D.C.
   7. Van Dyke and Davis, "Senator Taft," 79; Radosh, Prophets on the Right, 121; "Aid to Britain-Short of War," Speech before Senate, March 1, 1941, Taft MSS, Box 1256; Geoffrey Matthews, "Robert A. Taft, the Constitution, and American Foreign Policy, 1939-53," Journal of Contemporary History, 17 (July, 1982), 510; Radosh, Prophets on the Right, 125.
   8. Doenecke, Not to the Swift, 116; Henry W. Berger, "Senator Taft Dissents from Military Escalation," in Thomas G. Paterson (ed.), Cold War Critics (Chicago, 1971). 185.
   9. Van Dyke and Davis, "Senator Taft," 196-97.
   10. Robert A. Taft, "Washington Report," August 3, 1949, Taft MSS, Box 819.
   11. James T. Patterson, Mr. Republican: A Biography of Robert A. Taft (Boston, 1972), 78; Remarks by Taft, Congressional Record, 76th Cong., 2nd Sess., March 2, 1940, 85 (pt. 13): A1218; Taft to Marrs McLean, June 23, 1942, Taft MSS, Box 110; Berger, "Senator Taft Dissents," 185.
   12. Arthur M. Schlesinger, Jr., "His Eyes Have Seen the Glory," Collier's, 119 (February 22, 1947), 38; Taft to George F. Stanley, September 8, 1944, Taft MSS, Box 31; New York Times, May 21, 1940.
   13. Patterson, Mr. Republican, 76-77; William S. White, The Taft Story (New York, 1954), 149; Radosh, Prophets on the Right, 121; Taft, "Aid to Britain-Short of War," March 1, 1941, Taft MSS, Box 1256; Caroline Thomas Harnsberger, A Man of Courage: Robert A. Taft (Chicago, 1952), 341.
   14. Patterson, Mr. Republican, 198; Doenecke, Not to the Swift, 199.
   15. Blum, V was for Victory, 125; Radosh, Prophets on the Right, 121; Taft, "Aid to Britain-Short of war," March 1, 1941, Taft MSS, Box 1256.
   16. New York Times, January 6, 1951; Doenecke, Not to the Swift, 56-57; Berger, "Senator Taft Dissents," 174.
   17. Van Dyke and Davis, "Senator Taft," 188-89; New York Times, March 16, 1947; Taft radio address on the Drew Pearson Hour, July 24, 1949, Taft MSS, Box 552.
   18. Van Dyke and Davis, "Senator Taft," 189; Taft, A Foreign Policy for Americans, 47-63.
   19. Berger, "Senator Taft Dissents," 185; Harnsberger, Man of Courage, 228-29; Press statement, September, 1939, Taft MSS, Box 1250; James T. Patterson, "Alternatives to Globalism: Robert A. Taft and American Foreign Policy, 1939-1945," Historian, 36 (August 1974), 676.
   20. Taft to Monte Appel, June 7, 1941, Taft MSS, Box 106; Taft address at Grove City College commencement, May 22, 1943, ibid., Box 546; Berger, "Senator Taft Dissents," 177; Taft to Dorothy Thompson, July 25, 1950, Taft MSS, Box 819.
   21. Taft address at Grove City College commencement, May 22, 1943, ibid., Box 546; Patterson, Mr. Republican, 296-97; Taft, "Equal Justice Under Law: The Heritage of the English-Speaking Peoples and Their Responsibility," conference at Kenyon College, Gambier, Ohio, October 4-6, 1946, Taft MSS, Box 210.
   22. Armstrong, "Enigma of Senator Taft," 221-22; White, The Taft Story, 143; Even his later defenders recognized severe inconsistencies, prompting at least one prominent revisionist to object to what he saw as an "exclusive focus" on Taft, preferring to study "other Republican politicians of the 'extreme Right' who were far more consistent than Taft,"such as Senator Kenneth Wherry of Nebraska. Murray N. Rothbard, "The Foreign Policy of the Old Right," Journal of Libertarian Studies, 2 (Winter, 1978), 90.
   23. Kirk and McClellan, Political Principles, 173.
   24. Taft, "Notes on the Dumbarton Oaks Proposal," May, 1945, Taft MSS, Box 546.
   25. Harnsberger, Man of Courage, 345; Armstrong, "Enigma of Senator Taft," 215.
   26. Harnsberger, Man of Courage, 347; Van Dyke and Davis, "Senator Taft," 185; Taft, A Foreign Policy, 46.
   27. Taft speech before National Conference of Christians and Jews, May 26, 1953, Taft, MSS, Box 1288: Van Dyke and Davis, "Senator Taft," 183.
   28. Melvin Small, Democracy and Diplomacy: The Impact of Domestic Politics on U.S. Foreign Policy, 1789-1994 (Baltimore, 1996), 94; Patterson, Mr. Republican, 452-53.
   29. Taft speech, June 28, 1950, Taft MSS, Box 256.
   30. Transcript from "Meet the Press," January 7, 1951, ibid., Box 1280; Taft, "The President Has No Right to Involve the United States in a Foreign War," speech before Senate, March 29, 1951, ibid., Box 554.
   31. Taft to Dr. H.L. Chandler, June 25, 1951, ibid., Box 874; Schlesinger, "New Isolationism," 36; Richard Rovere, "What's Happened to Taft?" Harper's, 204 (April, 1952), 39.
   32. White, The Taft Story, 164; Taft to Fred Line, April 29, 1953, Taft MSS, Box 1064; "Meet the Press" transcript, January 20, 1952, ibid., Box 1294.
   33. Patterson, "Alternatives to Globalism," 684; New York Times, April 21, 1939.
   34. White, The Taft Story, 159-60; Taft to J. Thomas Baldwin, July 31, 1951, Taft MSS, Box 1187.
   35. White, The Taft Story, 143; Patterson, Mr. Republican, 247; Matthews, "Taft and Foreign Policy," 508-9; Taft to Forrest Davis, January 18, 1951, Taft MSS, Box 848.
   36. Patterson, "Alternatives to Globalism," 682. For Schlesinger's later views on foreign policy, see his The Imperial Presidency (New York, 1974)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"