Шевцов Геннадий Васильевич : другие произведения.

Его величество человек, или Первопроходец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Заключительный роман трилогии "Человек с улицы". Роман о том, как сохранить в себе Его величество человека.
   Геннадий ШЕВЦОВ
  ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЧЕЛОВЕК, или ПЕРВОПРОХОДЕЦ
  роман
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Москва * 1997
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Аннотация
  "ПЕРВОПРОХОДЕЦ" - заключительный роман трилогии "Человек с улицы" о парадоксах бытия и том, как сформироваться в Его величество челове-ка...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СОДЕРЖАНИЕ
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
  из которой читатель узнаёт, что понимание и
  осознание это не одно и то же.
  
  Глава I
  СТОПРОЦЕНТНЫЙ ЧЕЛОВЕК...5
  
  Глава 2
  ЧЁРНЫЙ КОТ...28
  
  Глава 3
  ЗАЯВКА НА ВЕЧНОСГЬ...40
  
  Глава 4
  СЕАНС АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА...56
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
  из которой читатель узнаёт, что
  свобода - это гармония разума и тела,
  о чём власть предержащие
  могут только помечтать.
  
  Глава 5
  ЖЁЛТЫЕ БОТИНКИ...123
  
  Глава б
  ИЗ СТРАНЫ "УБИ БЭНЕ, ИБИ ПАТРИА*"...159
  
  Глава 7
  ОДИН СЫН НЕ СЫН,
  ИЛИ ПОЧТИ ДЕТЕКТИВНАЯ ИСТОРИЯ...187
  
  ЭПИЛОГ,
  из которого читатель узнаёт,
  что такое не везёт и как с ним бороться,
  или ЛОГИКА ЗДРАВОГО СМЫСЛА...211
  
   * Где хорошо - там и отечество
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Геннадий Васильевич Шевцов -
   основоположник логики здравого смысла -
   науки самосохранения человека разумного
   от негативных проявлений психики.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
  
  ИЗ КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ УЗНАЁТ,
  ЧТО ПОНИМАНИЕ И ОСОЗНАНИЕ
  ЭТО НЕ ОДНО И ТО ЖЕ.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава I
  
  СТОПРОЦЕНТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
  
  
  1
  В октябре 1985 года, воскресным днём Гевашев брёл от трёх вокзалов в сторону парка Сокольники", где намеревался, если посчастливится, попасть на представление гастролирую-щего в Москве гедээровского цирка-шапито "Буш". Участив-шиеся разборки на работе (он продолжал работать вахтёром в издательстве "Молодая гвардия") порядком надоели. Хотелось, отвлечься от нудных будней, и лучшего варианта он не нашёл.
  У метро надо было переходить улицу перед грузовым фургоном. И Игорь Васильевич не обратил бы внимания на взъерошенного водителя, но парня словно вытащили наполо-вину из кабины, он даже заострился как-то весь, слушая креп-кого, атлетически сложенного мужчину лет сорока в при-плюснутой кожаной кепке и поношенном плаще. Гевашев пригляделся к мужчине и узнал в нём старого знакомого. Вер-нее, незнакомого. Однажды встретившись, они так и не позна-комились, но на протяжении двух лет этот человек незримо следовал за ним. И, видимо, он и стал первопричиной нынеш-них невзгод. Тогда, летом 1983 рода, у киоска возле метро "Колхозная", он уже отоварился "лезвиями" и отошёл в разду-мье, в какой кинотеатр направить стопы, когда до рукава свет-лого летнего костюма дотронулся незнакомый человек с хо-зяйственной, какой-то нелепой сумкой и попросил задержаться на десять минут.
  - На десять не могу, - воспротивился Игорь Василье-вич. Изголодавшаяся по кино душа устремлялась вперёд, а тут досадные остановки.
  - Хорошо, тогда на пять, - настаивал незнакомец.
  - Чем могу быть полезен? - осведомился Гевашев, ус-тупая, и они отошли в сторонку, чтобы никто не мешал.
  - Меня не печатают. Точнее на периферии признают, а вот в столичных издательствах никак! - в голосе незнакомца взволнованность, в глазах - слёзы.
  Честно признаться, такое вступление напрашивавшегося на знакомство мужчины Игоря Васильевича озадачило. С кем-то его спутали?
  - Простите, но я никакого отношения не имею к изда-тельским делам. С чего вы взяли, что смогу вам помочь?
  В это время к ним подошёл знакомый Гевашева, обме-нялись рукопожатиями. Конечно, он не стал представлять на-вязчивого кадра Станиславу.
  - К тебе иду, Васильич.
  - А я в кино собрался.
  - Но я вас видел на проходной в "Молодой Гвардии" - настаивал незнакомец, даже не взглянув на Станислава.
  Игорь Васильевич рассмеялся.
  -Это уж точно. Я там дежурю!
  - И вы могли бы меня с кем-нибудь из редакторов по-знакомить! Или хотя бы передать рукопись.
  Несомненно, к нему привязался один из чудиков, кото-рые, по утверждению писателя Шукшина, украшают мир, как новогоднюю ёлку игрушки.
  - Это он могёт!- улыбнулся железной логике Стани-слав, подмигивая Игорю. - И вы, - обращаясь к литератору, сказал он, - догадываюсь, хотите показать свою рукопись из-дателям через Игоря Васильевича? Они при вас?
  Незнакомец покопался в сумке и извлёк полиэтиленовую папочку.
  Станислав щёлкнул застёжкой дипломата не упускать же случая, на досуге поразвлечься с друзьями-приятелями из Академии наук над опусами дилетанта!
  Незнакомец, видимо, предвидел это.
  - Талантливый читатель - феномен. По странице двум из моря книг безошибочно определяет, что читать и что не чи-тать. Итак, наугад открываем, вчитываемся в мысль...
  Он действительно раскрыл рукопись на какой-то стра-нице.
  Возможно то, что Станислав с Гевашевым обменялись информацией, где какой кинофильм и чьего производства, по-чувствовал подвох, тотчас спрятал рукопись.
  - Нет, не видел, - сказал он машинально, "когда речь зашла о "Тайнах мадам Вонг". - Так это в "России"!
  - Советую посмотреть! - сказал Станислав.
  - Ну, а вы советуете? - улыбнулся незнакомцу Игорь Васильевич.
  - Я бы Говорухину, сценаристу, посоветовал бы напи-сать продолжение, как он вместе со съёмочной группой попал в лапы пиратов, и что недосягаемая для правосудия госпожа Вонг намеривалась сделать с ними.
  - Да? - сухо отреагировал Станислав. - Странная мысль.
  - Да у меня всю дорогу так: стоит выдать мысль, как собеседник ноги в руки и ходу.
  - Ну, скажите такое, чтоб меня словно ветром сдуло бы.
  - По вам вижу - пропадаете.
  До тех пор жизнь знакомого протекала самым наилуч-шим образом: любил, был, как будто бы любим, квартирка за-качаешься и при ней, как и при жене, все достоинства семейного бытия умного человека, который руководствуется принципом - живём-то ведь раз. Стабильная зарплата, работа "не бей лежачего!", и жена в торговле, как пчёлка, в дом носит. О таких говорят - дом полная чаша.
  - С чего ты взял? - осклабился Станислав.
  - Да у вас на лице написано, - засмеялся незнакомец. - Как там в "Сталкере?" "Всмотритесь в глаза людей", кажется, говорится именно так, "они пустые, а в голове: как бы про-даться, да подороже!"
  - Насчёт подороже - что ж тут плохого? Жизнь-то, сейчас какая?! А насчёт продаться - это, уж извините, назы-вается работать. Трудиться - на том и стоим! А, по-вашему, все на преступление готовы, где уж дороже, отхватил куш и радуйся. Если, конечно, не поймали.
  - Не надо утрировать. Заниматься не своим делом и есть продаваться. Какая разница, чем заниматься, лишь бы хорошо платили, ведь так? Ну, ещё условия, где лучше.
  - А почему вы решили, что я не своим делом занима-юсь?
  - Да это ясно как день. Занимайся вы своим делом - глаза бы горели, ноги бежали, каждая минута была бы дорога, а вы решаете, где бы прослоняться в выходной день. Высот бы достигли в своём возрасте, если то, чем вы занимаетесь, было бы делом жизни. А вы кто? Таких работничков, как вы, мил-лионы по земному шару. Ждут, не дождутся пенсии, как манны небесной. Да всю жизнь стараются, как бы побольше она вышла.
  - Так... положено, - растерялся Станислав. - Что ж до смерти на работе горбиться?
  - Вот и всё ваше отношение к работе. И, в конце концов, окажется всю жизнь не своим делом занимались... Семьи путёвой не создали.
  - Ты что мелешь? - вздыбился Станислав. - У меня есть семья.
  - И дети?.. Таак, - расценивая молчание как неимение детей, насел он на Станислава. - А говорите, у вас семья.
  - Мы зарегистрированы. Всё, как у добрых людей, честь по чести.
  - Нет у вас семьи. Раз нет связывающего звена. Да и с женой вы...
  - Кто, кто мы с женой?
  - Сообщники по бизнесу. Партнеры... половые, разуме-ется.
  - Ну, и наглец! - окрысился Станислав. И тут же пой-мал себя на мысли, что секс не такое, уж плохое занятие, за-смеялся. - А вот дети - дело наживное, нехитрое.
  Незнакомец, видно, и это отношение к бытию преду-смотрел.
  - Раз нет у человека связи с будущим - продолжения рода, он и не человек... Кто?.. Кибернетическое устройство. Иссякает русская нация. А с исчезновением русского человека понятие "Родина" исчезнет.
  - Ну, это уж точно поклёп!
  - Никакого поклёпа. Неправильное восприятие жизни имеете, вот очевидность и кажется поклёпом.
  - А где же его набраться, правильного-то? - съязвил оппонент.
  - Верно, - вдруг согласился незнакомец. - Социаль-ному восприятию бытия ни в школе, ни в семье, ни на работе не учат. Потому и дефицит личностей. С малых лет человек учится... Учится приобретать квартиру, дачу, машину, поло-жение... как будто без всего этого человек не стопроцентный человек, а так себе ходячее недоразумение.
  - Ну, позвольте...
  - А вы не спорьте. Идеальная форма общения - до-полнять друг друга, а не выяснять отношения. Таким образом расширять своё познание мира, а не утомляться бессмыслен-ными спорами до посинения.
  - Да, когда собеседник безапелляционно прав. А я в этом сейчас не уверен... Вот вы сами, - почему-то брякнул Станислав, - раз вас не печатают, значит, тоже высот не дос-тигли. В рассуждениях ваших много противоречий. Выходит - не ваше это дело... литература.
  - Тут всё как раз по-другому, - неопределённо как-то хмыкнул незнакомец. - Сейчас печатают не потому, достоин или недостоин, а... - он махнул рукой, - что тут говорить? Всё настоящее пропадает, а гнилое цветёт.
  Услышав такое сообщение, Станислав рванул-таки впе-рёд, потащив за рукав Игоря, дабы избежать нелёгкой участи собеседника столь вызывающе ведущего себя незнакомца. Вдогонку они услышали:
  - А я вам что говорил? Тоже ходу?
  Это застопорило Станислава. Чего испугался?
  Непроизвольно огляделся, он был плотнее, в отличной форме, и мог бы поставить умника на место, если не хватит слов. А желание такое время от времени появлялось.
  - Скажите, пожалуйста, - вернувшись, чуть отдуваясь, сказал он. - Вы людей с первого раза раскусываете? Ну вот, допустим, эта пара, - из дипломата он вытащил фотографию. Мужчину и женщину на снимке, сфотографированных в обнимку на Красной площади, он хорошо знал. - Каковы они на ваш взгляд?
  - Держитесь от них подальше, им уже ничем не помо-жешь, - ответил, немедля нисколько, незнакомец.
  Станислав поразился его прозорливости: с трудом сумел развязаться с этими фарцовщиками. Немного поразмыслив, решил, что достаточно быть просто внимательным, чтобы оп-ределить подобные "способности" даже в первом встречном. Но незнакомец не думал терять своей власти над ним. Чуть погодя, будто раздумывая, говорить или не говорить, он про-изнёс:
  - Я подозреваю, что они, скорее сообщники, чем суп-руги. Детей у них, кстати, как и у вас, нет, и воркование их из области искусства.
  Станислав вздрогнул, хотя и не был суеверным. Да, ко-нечно, прав. Этот человек знал о жизни нечто такое, что по-зволяло ему безошибочно разгадывать людей, или этот случай совпадение? В этом интересно разобраться. Человек, с первых минут знакомства высказывавшийся столь обнажёно, открыто, в наше-то скрытное время, и жизненное кредо своё, несомненно, не мог не изложить в рукописи, этой вот голубенькой папочке в его руках. И ничего не стоит заглянуть в неё. Он улыбнулся как можно доброжелательнее, раскрыл свой дипломат.
  - Я не сомневаюсь, - произнёс он, - если ваша вещи-ца... ваш труд того стоит, он увидит свет.
  Незнакомец отреагировал странно. Он потряс руку Ста-нислава и поспешно сунул рукопись в свою сумку. Со словами: "Я рад, что не ошибся в вас!" - чуть ли не бегом двинул прочь от приятелей, по направлению к "Форуму". Они смотрели ему в след, пока он не потерялся из виду.
  К Станиславу подошли знакомые женщины. Он поде-лился с ними своими ощущениями. Они сообща погоготали над чудиком, коллективно окрестили его стопроцентным че-ловеком, у которого в загашнике одни лишь мудрствования. Но Игорь уже чувствовал, что мир вокруг изменился не в лучшую сторону. И отчётливо просматривалась хищническая натура Станислава...
  Сейчас, ещё издали, Гевашев безоговорочно принял сторону знакомого незнакомца в разговоре на повышенных тонах с вихрастым водителем грузовика.
  Сделав вид, что кого-то ждёт, Игорь стал прохаживаться вблизи мужчины на тротуаре.
  - Ну и что? - хохотнул в это время шофёр.
  Игорь сообразил, что речь идёт о шофёрской кабине, оклеенной изнутри вырезками из контрабандных журналов. Стопроцентный человек, на взгляд Игоря Васильевича, задался недостижимой целью - перевоспитать парня.
  - Хотите лишь потреблять, а ничего не производить... - уловил он конец сентенции незнакомого знакомца.
  - Ну?! - плохо понимая сказанное, навострился вос-питуемый.
  - Сам того, не замечая, формируешь в себе потребителя, повторил тот несколько иначе свою мысль. - С помощью таких вот журнальчиков, - он кивнул на выставку в кабине, - и тем самым реставрируешь в нашем обществе капитали-стические ценности.
  Стоило посмотреть, как сразу поглупело, вытянулось лицо парня. А "воспитатель" продолжал донимать его:
  - Дома, наверное, и телевизор цветной есть?
  - А как же, - заулыбался шофёр.
  - Что ж, это не роскошь, конечно. Но включаешь элек-тронное чудо, засветился экран. И ты легко попадаешь в дру-гой, красивый мир. На тебе фирменная рубашка, часы - за-гляденье. Великолепные туфли, руки на баранке "тойоты"или "Кадиллака", верно?
  Парень бездумно кивнул, мечтательно глядя на светофор.
   - Ну, а взамен людям намерен дать что-либо?
  - Зелёный дали, - сухо ответил парень, включая сцеп-ление. Трогаясь с места, кивнул на журнальные вырезки: - А с этим как-нибудь сам разберусь.
  Проводив взглядом ЗИЛ, Игорь Васильевич выразил "стопроцентному человеку" своё отношение к происшедшему разговору:
  - Здорово вы с ним разделались! Как повар с картош-кой... - Он запнулся, поняв, что выдал себя с головой: непри-лично заниматься подслушиванием.
  Но стопроцентный человек ничего, обрадовался новому собеседнику. К счастью, он Игоря Васильевича не узнал.
  Они бегом пересекли улицу, оказались в скверике перед лесопарком Сокольники. Тут ненароком Гевашев вспомнил, что надо было узнать насчет билетов в цирк "Буш". Потому и предложил пройти вглубь парка, к шатру шапито, незнакомец согласно кивнул, и они устремились к видному издалека по-лотняному куполу. Билетов не оказалось.
  - Может, к Левину?
  Игорь Васильевич объяснил кто такой Левин Александр Акимович.
  - Как-нибудь в другой раз. Ну, мне пора! - незнакомец подал руку.
  - Запишите мой телефон, - предложил Игорь Василь-евич.
  - А что? Вы мне понравились! Таак, записываю: шесть ноль восемь, два шесть, ноль семь, кого спросить? Таак! Игоря Васильевича. Насколько я понимаю, это вы и есть.
  - А вас как?.. Рунар?.. Рунар Иванович? Имя нерусское!
  - Ну, что вы, батенька! - укоризненно покачал головой собеседник. - Русское, самое что ни есть русское. "Ру" означает русский, а "нар" - народ. В итоге - Рунар!
  Рунар Иванович, узнав, что Игорь Васильевич был вне-штатным корреспондентом газеты в студенческие годы, надо-умил его описать свои нынешние злоключения вахтёра. И на-чать свою карьеру с поисками чёрного кота. "Грядут новые времена! И если нельзя издать на средства государства, то от-крывается возможность издания книг за счёт автора". Игорю, правда было не совсем понятно, причём тут чёрный кот и зачем нужно заниматься его поисками. Он отнёсся к этому как к одному из чудачеств Рунара Ивановича.
  - А что! - развеселился он. - У меня столько всяких ЧП! Единственное место, где я пообтёрся, так это в "Молодой Гвардии". Почти пять лет вахтёром и пять лет как не в милости у начальства. Конечно, если бы не семья и малые дети меня бы давно бы выкинули. Но я там, как член профсоюза, держусь за работу. А преподавателем не светит. Трудовая книжка на ладан дышит!
  - Мы с вами из одного теста сделаны. Мне тоже де-ваться некуда - трудовая книжка исписана. Никуда на поря-дочную работу не берут. Вот пришлось курсы мануальщиков закончить. Взял патент, снял в школе помещение в аренду. Худо-бедно, а кусок хлеба с маслицем, да сальцем есть. А ку-шать каждый день хочется.
  - А до курсов кем были?
  - Инженером-проектировщиком. Ликвидировали ша-калы наше управление, а нас, как нашкодивших котят, на улицу. Такие вот, батенька, нынче нравы. Целителя Касьяна увидел по "телеку" и заболел костоправством.
  - Может, и мне на курсы какие-нибудь податься и уйти с вахтёров?
  - Может быть.
  - Я бы пошел на курсы гипнотизёров. Так ведь таких нет!
  - Гипноз - дело тонкое, - с пониманием произнёс но-вый знакомый. - И не совсем понятное. Вроде бы фокус и в то же время не фокус. Вот конкретный случай.
  Надоел старик своей старухе. Вот она ему и говорит: "Сегодня буду рубить тебе голову". - "Ты что, баба, совсем очертенела?" - "Ложись! Кому говорят, ложись!"
  И носком валенка по шее стукнула, он так и преставился.
  Как вот объяснить причину смерти старика?
  - Самовнушение, - сказал Игорь Васильевич.
  В своё время в книгах по гипнозу он читал психологиче-ское объяснение этого случая.
  - Старик поверил, что ему рубят голову, потому и умер. У меня на судне "Волго-Дон" был случай, правда, со счастливым концом. Я в своё время подрабатывал коком в Спецморпроводке судов на Крайний Север. Матрос один спрашивал таблетки от головной боли. Таблеток не было. Я предложил ему лечь на койку и закрыть глаза. Тот оказался понятливым. Лёг, сделал всё, как я ему рекомендовал и вскоре заснул. Минут через пятнадцать проснулся, головные боли как рукой сняло. И весь рейс голова так ни разу и не заболела.
  - Так это внушение наяву реализовалось через сон, - Рунар Иванович помолчал и вдруг обрадовано добавил: - Та-кие курсы есть, только называются они курсы экстрасенсов. Не знаю как в Москве, а вот в Киеве есть. Свяжитесь с Кандыбой... Кто это? Учёный-гипнолог. Живёт в Ленинграде. Людей просвещает под эгидой ЮНЕСКО. Телефон ваш у меня записан. Узнаю поточнее, позвоню. Как сказал Омар Хайям:
  "Ты скажешь, эта жизнь - одно мгновение.
  Её цени, и в ней черпай вдохновенье.
  Как проведёшь её, так и пройдёт.
  Не забывай, она - твоё творенье".
  - Здорово сказано. Я, когда втихаря преподаю англий-ский у себя дома, только тогда, как кажется мне, творю.
  - Есть ученики?
  - Когда есть, когда нет.
  - Не густо! Ну, совсем заговорился! Мне пора на элек-тричку. Как говорил Конфуций, китайский мудрец древности:
  "Тот, кто знает и знает, что знает, пророк - учись у него!"
  - Давайте-ка я вас с Левиным сведу. Он Хайяма наизусть шпарит. И к Конфуцию неравнодушен. Прелюбопытный экземпляр человеческой породы. Кстати его издают, может и вас он познакомит с кем-то из редакторов. И дела ваши пойдут в гору!
  - Премного буду признателен! А далеко этот Левин?
  - Пятнадцать от силы двадцать минут.
  - Семь бед - один ответ! Поехали!
  
  
  2
  За полночь Игорь Васильевич заявился домой. Благодать - никого, и дать взбучку некому. Семейство его на даче от почты, на которой работала Оленька. Быстренько сварганил он яичницу из двух яиц с луком на скорую руку и чаище с аб-рикосовым вареньем. "Таак-к! - соображал он. - Если, ты, человек, сам себя не научишь уму-разуму, и не воспитаешь из себя господина своей судьбы, то из тебя господствующая па-тология раба сделает или крепостного! А ведь, как точно под-метил Рунар Иванович, что моё призвание - литература. Ведь я и институт закончил, а толку чуть. А почему? Мудрёный во-прос и не так-то легко найти на него ответ. А дело оказывается в чёрном коте. Что за чертовщина? Причём тут чёрный кот?" Тем не менее, он тут же побуждаемый неодолимым желанием высказаться, взялся за шариковую ручку и бумагу и начал де-лать наброски плана своего будущего детища, так сходу и оза-главив "Записки вахтёра". Чуть свет ни заря позвонил Левин. Игорь подскочил, как ошпаренный.
  - Ты вот что! - без приветствия начал Александр Акимович. - Молодец! Такого кадра я ещё не встречал! И Конфуция* знает и знаток Омара Хайяма*. Говорили о тебе. Бросай работу к чёртовой матери и приобрети машинку пе-чатную в комиссионке. И начни с Пушкина. Всего перечитай! У тебя с ним сходство. Проштудируй учебник русского языка для начала. Культуры у тебя нет, никакой. Но это дело наживное.
  - Александр Акимович! Он вам не рассказал про чёр-ного кота?
  Левин рассмеялся.
  - "Только чёрному коту и не везёт". Ладно, заскакивай после трёх. Просвещу!
  
  
  3
  Игорь был озадачен внезапным вторжением Станислава. Неслыханное дело! Такой обязательный, деликатный, преду-смотрительный приятель, прежде оповещавший по телефону о своём прибытии, бесцеремонно вламывается в чужую квартиру и хозяйничает, как у себя дома.
  - Шапку хоть сними! - воскликнул Игорь.
  - Я привык у себя в комнате раздеваться, сам знаешь, - сказал в ответ Станислав.
  Игорь зевнул и по-свойски заметил:
  - Привычка вторая натура. А ты молодец!.. - И опять судорожно зевнул. Потом спохватился: - Прости, что-то я за эти две недели расслабился.
  Нахлобучивая шапку на крючок в коридоре, Станислав озадачился:
  - Вот здесь можно повесить? Где твоя вешалка? А чего это ты расслабился? Я мальчишкам твоим принёс по значку. Кстати, где они?
  Игнорируя вопрос, Игорь сказал:
  - Я тебе вот что приобрёл в газетном киоске... Копееч-ное дело, а очередь, дай боже какая! Минут сорок-пятьдесят отстоял. Смотрю, все хотят купить молодежный выпуск "Со-ветского экрана". И я подумал, что и мне не помешает сделать то же самое.
  - Это нормально, - одобрил Станислав, рассматривая изображённую на обложке импозантную гориллу. - Про секс - интересная статья: "Почему режут фильмы, купируют филь-мы?" Тот, кто пишет это, голосует, между прочим, за наш со-циалистический секс - в высшем, моральном так сказать, во-площении на широком экране. Вот до каких времен дожили мы с тобой!..
  - Ладно, дома рассмотришь поподробнее! Станислав, ты бы просветил бы меня, что и как в мире?
  - А что рассказывать? Вот прошли выходные дни, а я у мыслителя не побывал ни разу. Совсем не знаю, чем он дышит и как живёт. Такая тоска взяла меня, что быстренько собрался к тебе в гости.
  - И у меня свои проблемы, - сказал Игорь: - Я под-нялся на такую высоту, что все ученики разбегаются.
  - Один я стойкий остался, да? - с усмешкой поинте-ресовался Станислав.
  Не слушая его, Игорь гнул своё:
  - Где-нибудь в другом месте, полагаю, ко мне вы-строилась бы годичная очередь, не находишь?
  - Почему так думаешь?
  - Потому, что москвичи - народ весьма практичный, скептически настроенный. Те же, которым действительно нужно овладеть иностранным языком, материально сидят "на нулях".
  В комнату неожиданно заглянула вихрастая головка Ро-мана, малолетнего отпрыска "рода Игорева".
  - Смотри, какой значок я принёс тебе, - приятельски сказал ему Станислав, искоса поглядывая на полки с книгами.
  - Да ладно, - поморщился Игорь, - избалуешь его совсем.
  Прилаживая значок к рубашке мальчика, тот ворковал несколько искусственно:
  - Тебе, значит, этот: а братику твоему - другой. Ну, как, нормально?
  Рома польщёно улыбался.
  - А что надо сказать? - строго спросил папа.
  - Спасибо! - прокричал Роман и исчез.
  Игорь потрогал своё горло:
  - Никакого голоса у меня, как видишь, нет сегодня. Потому, давай, просвещай! Что новенького в мире науки-техники, где ты плаваешь, как рыба в воде?
  - Что там написано?.. "Love of Life" by Jack London [Лав ов лайф бай Джэк Ландон], - засмеялся Станислав. Дурачась, стал повторять одно и тоже, повышая и понижая голос - как бы подражая Игорю. Затем с пафосом продекламировал строки Шекспира, выбитые на могильном камне.
  - И можешь перевести? - спросил Игорь.
  - Конечно! "Дорогой друг, ради Христа не копай дух сокрытый здесь. Будь благословен человек, кто сохранит этот камень. И пусть будет проклят тот, кто сдвинет мои кости".
  - Гм, лет пять прошло, как уроки брал у меня. До сих пор помнишь.
  Станислав "завёлся" по-английски, подражая бывшему учителю, в паузах меж слов истерично хохоча. Чем и развесе-лил хмурого Игоря. "Что же привело Станислава ко мне?" - думал он.
  Неожиданно Станислав подскочил к стеллажу, стал придирчиво разглядывать библиотеку Игоря. Восклицая про-читанные заглавия, он поощрительно комментировал: "Мо-ло-дец!.. Ты мне определённо нравишься".
  Игорь жестом остановил излияния:
  - Да ты присаживайся, расслабься. И расскажи своему знакомому, как ты нашёл альбом?
  - Как я мог найти, раз ты его унёс!.. Нет, не нашёл. Ну, ладно, я уже забыл.
  - Вещь всё-таки дорогая. На любителя так сотни на полторы...
  - Да не в деньгах дело! Не купишь ведь такого издания... Что за музыка у тебя звучит?
  - О, это шедевр: "Волшебная флейта". Ты, вот, лучше разъясни мне своё понимание разницы между Западом и нами.
  - Ну, ты наверняка слышал или читал у Киплинга: "За-пад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись".
  Станислав перешёл на обсуждение писателей.
  - Какого мнения ты о Джеке Лондоне? - спросил он Игоря.
  - Положительного, - кратко ответствовал тот.
  - Нет, ты поконкретнее скажи. Досягаем ли нашим отечественным писакам Джек Лондон?
  - Почти, - сказал Игорь. - У тебя хорошая осведом-ленность о Киплинге. Чувствуется: ты внимательно читал его и оценил по достоинству. Имеешь способность к оценкам.
  - Придется разочаровать тебя: понятие об этих писате-лях у меня довольно-таки смутное. Ничего определённого об их жизни и творчестве. Могу, конечно, осилить одну-две стра-ницы какого-нибудь творения от силы.
  - А "Крейцерову сонату" читал?
  - Нет. Знаю лишь, что это написал Лев Толстой. Каж-дый понимает шедевры литературы по-своему. Лично я считаю: вечное могут создавать лишь единицы на планете Земля. С другой стороны, если человек одарённый, он, хоть глупость сморозит, а её считают правдой, истиной, так сказать, в по-следней инстанции. Всё же прочие - не личности, как бы правильно ни высказывались они. Их правильность заводит в тупик. Примеров тут сколько угодно!.. Там, где росла трава по пояс, ничего больше не растёт.
  - Игорь пожал плечами, молча, выслушивал Станисла-ва, который восклицал ни к селу, ни к городу:
  - Мне пиво как-то привезли. Стал я употреблять его каждый божий день - по баночке, не более.
  - Поскольку на работе ты связан с угощениями, из тебя совсем несложно сделать наркомана, - рассмеялся Игорь. - Раз на этом застопорился, появляется мысль о том, что в мозг твой была введена некая доза наркотика.
  - Да-а?! - навострил уши Станислав: - А на чём я, по твоему разумению, мог застопориться? - Он бросился к книжным полкам, начал быстро перебирать книги: - Ага, вот Стивенсон "Остров сокровищ". Хорошая вещь?
  - В своем роде, классическая, - сказал Игорь.
  - А Жюль Верн?.. - засыпал его вопросами "эрудит ". - А Бальзак?
  - Лично я ценю его "Человеческую комедию", - стал просвещать его Игорь. - Это, несомненно, великое творение! Вдумайся лишь в одно название. Ни какая-нибудь, а именно "человеческая": один начальника из себя корчит, другой играет роль "грузчика"; третий изобретает новое, ещё более раз-рушительное оружие, способное распылить всё живое на Земле. Нафуфырится современный человек, возомнит из себя бог знает что, а на поверку - обыкновенная мразь. А почему? Да потому, что изо всех сил, выпендриваясь, старается нагадить и в литературе, и в искусстве, и в киноискусстве.
  Станислав подумал и изрёк банальную истину:
   - Значит, как был человек животным, так и остался им?
  - Цивилизованным животным, заметь, - добавил Игорь. Надо было что-то говорить, чтобы прояснить причину внезапного вторжения Станислава. Домашних проблем по горло, и их надо разрешать, но и выставить наглеца было выше его сил. И как всегда он ляпнул от фонаря: - Ты вот кандидат технических наук, Станислав, и мне интересно знать твоё отношение к материальному и духовному построению мира. Неужели ты веришь в связь человека с Космосом, в подпитку его космической энергией? И вообще, в существование дьявола, ангелов? И во всю дребедень, которой напичканы современные книги?
  - Ты и раньше спрашивал, как я воспринимаю мир? - Станислав задумался. - Если честно, он мне неясен. Непоня-тен!.. Настолько неясен, что я, возможно, сильно ошибаюсь. К примеру: я вступил в какие-то отношения с человеком и жду от него одной реакции, а результат получился совсем другой. Человек предлагает одно, а я - другое. И мы расходимся с ним! Поэтому у меня мало друзей. Настоящих, имею в виду. Но знакомых полно.
  - Нет у тебя, вообще-то, друзей, так я понимаю, - ска-зал Игорь.
  - Ошибаешься! Два настоящих друга есть... Хотя, на-чинаю думать, что и они ненастоящие. Впрочем, считаю их всё-таки друзьями.
  - Не пойму что-то я тебя, Станислав: так друзья они тебе или нет? Скажем, у Маркса был друг - Энгельс. У них было общее дело в жизни, они составляли нерушимое целое. То же самое и с "Ильичами".
  - Что это за люди? - с недоумением спросил Стани-слав.
  - Так называли с уважением Владимира Ильича Ленина и жену его Крупскую Надежду Ильиничну, - пояснил Ге-вашев.
  - А-а, - несколько смутился своему незнанию Стани-слав.
  Игорь продолжал:
  - Так вот!.. Друг тогда истинный, когда своего товарища дополняет в социальном плане. Как бы мы с тобой не общались, не можешь ты стать моим другом - настоящим, разумеется. Однако участие в моей судьбе делает тебе честь. Пока что ты кандидат в настоящие друзья. И проходишь, можно сказать, испытательный срок на прочность отношений. То есть проверку на честь, достоинство и доблесть, готовность в любую минуту придти на помощь. И чтобы наши отношения не были бы однобокими, я должен дополнить тебя; сделать твою жизнь более понятной для тебя же самого, чтобы душа не металась в разноречивых оттенках нравственного кризиса. А пока мы с тобой просто знакомые. Поэтому надо громче, во весь голос, признаться самому себе: "Нет друзей, зато полно знакомых". Это будет намного честнее и благороднее. Иными словами, у тебя нет пролетарского представления о дружбе. Так как ты отдаёшь предпочтение людям успешным, но подлым и пронырливым.
  Станислав самолюбиво поджал: губы, как бы ни прини-мая подобного "анализа" с натуры. Игорь чуть улыбнулся и продолжал:
  - Итак, я растолковал тебе истинное понятие, вклады-ваемое в слово "дружба". Процентов на десять, полагаю, ты понял меня. Остальные девяносто остались за пределами твоего осознания. Ты, как вижу, одинок. Законы мира и жизни для тебя - мираж.
  - Таак... - процедил Станислав. - А теперь второй вопрос, который занимает меня. Я не могу никак найти книгу! Не помню, кому её дал.
  Гевашев усмехнулся.
  - Не давал ты её никому. Её в сумку бросили, вот и всё. Жаль, конечно. Я прекрасно помню, что ты ею гордился и бе-рёг, как реликвию. Разве не так?
  - Но кто тогда мог взять?! Ко мне ходишь лишь ты, да ещё одна девушка.
  - Могу повторить для глухонемых: ты забыл и теперь гадаешь на кофейной гуще.
  Станислав повысил голос:
  - Ещё раз повторяю! Ходишь ко мне только ты и ещё одна девушка, Остальных я знаю годами, могу поручиться за каждого.
  - А вот этого не стоит делать!
  - Почему?!
  - Такую экзотическую книгу в "Букинисте" не купишь запросто, из заграницы не привезёшь в нашу страну. Отсюда следует, что книга стоит не менее трёх сотен, а возможно и более. Соображаешь, какой соблазн для не очень-то нравст-венных людей? Самый, на первый взгляд, благонадежный не устоит.
  - Из тех, кто ко мне заходил, не было, уверен, таких. Книга, я думаю, исчезла много раньше - месяца два тому на-зад. Точно помню: это было до праздника женского - я как раз смотрел книгу, а ко мне должна была наведаться большая компания. Потому я убрал её подальше.
  - Вижу, Станислав, ты сильно переживаешь утрату книги.
  - Ещё бы!.. Повторяю: я знал, что придёт компания, что в её составе есть и сомнительные люди, которые непрочь будут незаметно бросить книгу в свою сумку. От тебя, как ты сам убедился не раз, я не прячу. После 8-го Марта опять выставил на полку. С восьмого марта по сегодняшний день знаю, кто у меня бывал. Вот ты был несколько раз, были и другие приятели. Я тоже знал их годами.
  - С каждым годом, Станислав, люди у нас мельчают всё заметнее. А началось это расчеловечевание с1956 года, когда бездарные коммунисты-перерожденцы отреклись от вождя и учителя, из-за зависти обвинив его в культе личности.
  - Не отрицаю. Вот и ломаю голову, кто мог покуситься? Подскажи мне. Может, девчонки, которые приходили ко мне, а Васильевич?
  Игорь пожал плечами:
  - Есть неписаный закон. Когда что-то начинаешь усердно искать, никогда не найдёшь. Разве это не случалось с тобой раньше?.. Вот у меня был абонемент "Всадник без голо-вы", я положил его на видное место. Спустя какое-то время он понадобился. И что ты думаешь! Так и не смог найти. А чтобы получить этот абонемент, я много дней мучился с макулатурой. В другой раз заметил "Всадника без головы" в книжном магазине, - и галопом понёсся домой за абонементом. Ищу там, здесь и не могу найти. А едва истёк срок его действия, как вдруг без всяких поисков увидел его мирно лежащим на том самом видном месте... Ну, не чудеса ли! Так и пропали все мои усилия приобрести шедевр мировой литературы. Хотя, к слову, "Всадник без головы" любопытная книжка. И создавалась она не только, для школьников и пионеров... Или вот в газетах как-то писали взахлёб о занимательном случае с валютчиком...
  - Ты мне книгу мою найди, и я пойду домой, - нетер-пеливо прервал Станислав, повысив голос.
  - На полтона ниже говори, - сухо сказал Игорь Ва-сильевич.
  - Найди мне книгу, - упрямо талдычил Станислав.
  Игорь Васильевич взорвался:
  - Таак!.. Тогда рвём намечавшуюся дружбу. Значит, не доверяешь мне, и нет смысла водить дружбу.
  - Потише кричи, потише, - сказал владелец пропажи. - Ладно, не буду мешать, ухожу. А ты ищи, ищи.
  Игорь Васильевич воздел руки, потряс ими:
  - Я и не подозревал, что ты сомневаешься в моей поря-дочности! Думаешь, мне легко живётся? Трудовую мою в лицо швыряют!
  - А ну покажи трудовую книжку? - заинтересовался Станислав.
  - Её показывают под настроение, - уклонился Игорь Васильевич.
  - Между прочим, я показываю тебе всё, что есть у меня, - сказал с укоризной Станислав: - Найди мне "Отелло", ты же обещал, и я пойду.
  - А ты вспомни, так я веду себя в твоём жилище. Зашёл, чинно сел и нигде не копаюсь. Прекрати и ты шастать по ящикам стола.
  Станислав несколько смутился:
  - Ладно, понял. Так найди сам!
  - Ведёшь себя, как инквизитор или следователь по особо важным делам, - едко заметил Игорь Васильевич. - Я весьма чувствителен к любым негативным шагам в отношении моей личности.
  Станислав отмахнулся от него, как от назойливой мухи:
  - Замолчи, ради всех святых! Надоели твои сентенции. И ведёшь себя пошловато.
  - Это я-то!? - возмутился хозяин. - Скорее, наоборот. Ты приходишь ко мне незваный и глумишься надо мной... Его величество человеком! Без разрешения производишь сыск, шмон делаешь, как говорят блатные. Я совсем не тот, каким ты представляешь! Пусть золото лежит на каждом шагу, но оно не моё, и не дотронусь до презренного металла, как бы он, ни блестел, ни манил. Отец так воспитал меня.
  Станислав явно обиделся:
  - Ну что ж, всё ясно!.. Пойду домой. А ты найди... Мо-жет, не хочешь возвращать?
  - Дослушай до конца, Станислав, - усмехнулся Игорь Васильевич. - Я никогда не беру чужого. Однажды, ещё в школьные годы, утащил из раздевалки чужие варежки! Так отец так взгрел меня, что две недели врачи в больнице отхаживали. Сиделка была при мне денно и нощно. А когда выписали из больницы, отец так побеседовал дома, что не забываю, и по сей час. "Ещё раз возьмёшь чужое, убью! Испокон века в нашем роду не было воров. И не будет, пока я живу!" Вот это отец!
  - Верю, Игорь Васильевич, - едко усмехнулся Стани-слав. - Найди "Отелло", и я уйду!
  - Погоди немного, дай мне досказать. Я такой же, как отец! Если мои дети возьмут чужое, я им больше не родитель, понял? Только так и надо поступать в нашем суровом мире...
  - Ну, я пошёл, - заявил Станислав: - Иди ты на фик, неуправляемый человек.
  - А ты вращаешься среди циников и дельцов! - взо-рвался Игорь Васильевич. - И меня начинаешь приравнивать к этим людям. Сомневаешься в моей порядочности? Да я бы за перо не взялся, если бы ты...
  Станислав отмахнулся от него снова, как от назойливой мухи:
  - Хватит, надоел ты мне! Найди и дай "Отелло". Я ухожу, понял? А ты не хочешь искать, болтаешь и болтаешь, как заводная игрушка. Ну, ищи же "Отелло"!..
  Игорь Васильевич несколько поостыл:
  - Я ведь сказал тебе, что буду искать. Как найду, сразу привезу с доставкой на дом.
  Перехватив взгляд Станислава, устремлённый на книж-ную полку, Игорь Васильевич спокойно объяснил, взяв одну из книг.
  - Это шедевр мировой литературы. Автор книги - Константин Паустовский. В ней он описал свою жизнь.
  - А что это за писатель по имени "Лондон"? - спросил Станислав, показывая свою неосведомлённость в простейших литературных делах.
  - Ты, что, Станислав, иронизируешь? Это ведь знаме-нитый писатель. А эта книга - описания из литературы о сто-лице Великобритании.
  - А вот ещё одна книга, - сказал Станислав: - "Сказ-ки" какого-то Оскара Уайльда.
  - Верно, сказки и есть.
  - Хороший писатель Оскар Уайльд?
  - Да! Один из уникальнейших людей планеты Земля.
  - Дай мне почитать.
  Доставая с полки книгу Уайльда, Игорь Васильевич объяснял:
  - Он был аскетом и прожил недолгую, загадочную и неповторимую жизнь. "Сколько живёт, и будет жить челове-чество, - писал Уайльд, - столько же будут возносить, и по-читать меня люди на всех континентах и во всех странах". Широкие круги читателей не спешат относить книги Уайльда к букинистам. Да что говорить! Сами библиотекари воруют его книги. Вот какой чести удостоился Оскар Уайльд.
  - В первый раз слышу такое, - простодушно заметил Станислав, всматриваясь в черты лица всемирно известного писателя: - Я и он на одно лицо. Может, это действительно я?
  Игорь Васильевич изумлением посмотрел на чудака: "Он что дурачится или на самом деле туп, как бревно!?" Потом сказал вслух:
  - Пойми, дружище!.. Я прихожу к тебе с открытым сердцем, пытаюсь привить навык социального мышления... Выбрось из головы подозрение, будто я мог взять у тебя книгу. Другие могут взять - но не я!.. Почти пять лет проработал я в типографии вахтёром. И ни разу не видел, чтобы кто-то там не присвоил себе государственную продукцию. Книжную, я имею в виду. "А ты чего не берешь? - с удивлением спрашивают меня: - Быть возле пирога и не откусить?! Непонятно", Ну, я так и покатился раз со смеху, а они смеялись на мою серость. Дико, им казалось, вести себя так, как я... Понял, к чему я об этом сказал?
  - Вроде понял, - сказал Станислав.
  - Ну, объясни, как понял, - настаивал Игорь Василье-вич.
  - Я понял это так: некрасиво хорошему человеку пре-вращаться в мелкую личность.
  - Особенно в таких деликатных вопросах, как обвинение честных товарищей в воровстве книг, - сказал Игорь Ва-сильевич. - Твои подозрения в мой адрес, не лезут ни в какие ворота. Но я уже давно не удивляюсь людским слабостям! Ко-гда я показываю трудовую книжку, где стоят отметки о мно-гочисленных "приёмах на работу" и "увольнению по собст-венному желанию", на меня смотрят, как на алкаша и пройдоху. А я на протяжении десятка лет и грамма алкоголя не выпил. Моя семья понятия не имеет о выпивках, понял? - Игорь Васильевич немного помолчал и вдруг спросил Станислава: - А ты сам на работу устраивался или кто-то тебя устроил?
  - Сам, - ответил Станислав: - После института и без всяких там официальных "направлений".
  - Ага, свободный диплом, значит? Сколько лет уже ра-ботаешь?
  - Девять.
  - А жён сколько было у тебя? По-моему, две. И всех ты бросал?
  - Нет!.. Они меня бросали, - сказал тот: - Меня не-делями, случалось, не было дома. А придёшь и видишь записку жены: "Ты свинья! Опять бросил грязную рубашку с плеча? Взял чистую, переоделся и был таков". А я, в свою очередь, приписываю на полях жениной записки: "Да! Опять взял чис-тую рубаху. В углу я оставил носки и грязную рубаху. К моему приходу в следующий раз должны быть чистыми". Да, я вольный был казак. Авторитетов не признавал: так воспитал меня отец. Лишь теперь я понял, что так нельзя, жить надо иначе. - Станислав опять замолчал, видимо вспоминал ера-лашную прошлую жизнь. Потом сказал не без горечи: - Был очередной развод. Спрашивает меня судья-женщина: "Расска-жите причины. Почему вы решили развестись с женой?". От-вечаю, как все, банально: "У нас разные взгляды на жизнь. Кроме того, я свободный человек в свободном обществе раз-витого социализма. И ничего у жены не забираю, ухожу с че-моданчиком ручным". - "Так ведь нельзя, - качает головой судья: - Вы её с ребёнком оставляете. Она - мать, и человек, как и мы с вами, но вижу, что вашу совесть пробудить не уда-стся. Я развожу вас! С такой философией, гражданин Мягкох-лебов, трудно вам придётся в дальнейшей жизни. А за честное признание - спасибо: вы не юлите, как иные мужчины, бро-сающие жён".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 2
  
  ЧЁРНЫЙ КОТ
  
  1962 год. Жданов. Гигантский город металлургов и мо-ряков, что вольготно раскинулся на берегу Азовского моря, озарён в сумерки багрянцем мартеновских печей "Азовсталя", полон днём шума грохочущих трамваев и мягко шипящих ав-тобусов и легковушек. И не случайно оказался там паренёк из Кривого Рога, выросший вдали от прибоя и загадочной синевы, вдали от парусов, то плавно скользящих по изумрудной глади, то взлетающих к насупившемуся на проказы непогоды хмурому небу, оттого и тёмному. Костя с третьего класса грезил морем и кораблями. На уговоры отца и матери связать жизнь с шахтой, так сказать пойти по стопам родителей и продолжить славные традиции семьи, мотал головой и твердил одно:
  - В мореходку хочу.
  И ничего, что вместо мереходки, попал на курсы поваров. Два года напряжённой учёбы пролетели и ему теперь подвластны тайны приготовления пищи, а макароны по-флотски сварганит такие, что пальчики оближешь. Чем не кок? Скажем, Азовского Управления Черноморского пароходства? И как истинный мореман прописан на "Шексне", грузовом те-плоходе, а на железнодорожном вокзале он потому, что сво-бодных мест в общежитии нет, и пока не предвидится. Не ока-залось их и в городской гостинице, да он и не особенно со-крушался по этому поводу. Ничего, не зима, перебьётся, ждать теплохода из Керчи недолго - два дня и потерпеть можно. Правда, несколько стеснён материально. На оставшиеся гроши не разгуляешься, не потому ли его устраивало, что шумел дождь.
  - Далече едешь?
  - А ты? - вопросил тотчас Костя парня, пришварто-вавшегося к нему в развалку, с наслаждением прожёвывая пи-рожок с повидлом.
  - Вот думаю, куда бы податься?
  Знакомство состоялось. Владик показался ненавязчивым и Костя расслабился. В подёрнутых дымкой слегка косящих глазах... "
  Признаться честно на этом месте рассказа невольно по-думалось Игорю, что Костины глаза смахивают на глаза Рунара Ивановича. Но он точно набрал в рот воды и, ни жестом, ни, словом не обмолвился о своих предположениях. И не мешал Левину излагать мироощущения из рукописи из голубой полиэтиленовой папочки.
  "... В глазах виделись Косте неподдельная доброта к лю-дям и даже то обстоятельство, что тот со справкой вместо пас-порта не насторожило, а наоборот показалось сущим пустяком по сравнению с теми достоинствами, которыми так щедро одарила природа Владика.
  К тому же у Владика оказался божий дар, если умение добывать, шутя деньги можно назвать даром. Костя приятно ошеломлён, когда новый кореш с помощью нехитрого приспо-собления из своего чемоданчика умудрился в считанные ми-нуты из двух копеечных чеков из Гастронома сконструировать один и на довольно-таки приличную сумму. Чародей вызвался в том же магазине продемонстрировать своё мастерство: и на Костиных глазах отоварился "Столичной", колбасой и в киоске в двух кварталах от Гастронома, напевая про "родинки на щёчках, а в глазах - любовь", реализовал товар за наличные. Косте со стороны хорошо была видна вначале сосредоточенная, а когда Владик отошёл, сияющая от солидного навара мо-лоденькая продавщица.
  - Даже не спросила, где столько взял? - довольно ух-мыльнулся отчаянный Владик, пересчитывая наличность. Изучающе посмотрел на Костю, улыбнулся и покровительст-венно потрепал по плечу. - Меня, советую, держись! Сыт всегда будешь, а крышу над головой добудем. Вот истинный крест. Он заголил живот и перекрестил пупок.
  - А если зацапают? Тогда как? - трезво усомнился Костя.
  - Вот им! - и Владик пошевелил большим пальцем между двумя другими, презрительно сплюнул на асфальт. - Не для того я целый год вольной жизни дожидался, чтоб сло-виться. Я там... учился.
  - Чему?.. Если, конечно, это не могильная тайна...
  - Чему? Чему?.. Уму-разуму вот чему!.. Делать так клёво, чтобы комар носа не подточил. Тонкая работа.
  - Где тонко, - подвернулась Косте на язык банальная фраза. - Там и...
  - Рвётся, хочешь сказать, - не дал ему договорить Владик.
  Костя кивком головы подтвердил народную мудрость.
  - Дитя ты ещё неразумное. В жизни всё наоборот. Если кому и не везёт, так только чёрному коту. - И Владик на-смешливо засвистал известную мелодию.
  - Ну-ну, не задирайся, больно ушлый! - начал оби-жаться Костя, к которому закралась мысль уйти, но доброже-лательность Владика и заманчивое предложение погудеть в "Маяке" и то, что всё обошлось на должном уровне науки и техники, развеяли его страхи, и он остался с Владиком.
  Их радушно встретил "Маяк", довольно-таки приличный ресторан с обширным меню, с привлекательными официант-ками в накрахмаленных передниках и с ослепительно белыми коронами на кокетливых головках. Ещё вчера Костя успел уз-нать, какие радости спрятаны за манящими неоновыми буквами над дверьми, и только поэтому он пересилил свою обиду на Владика, а после второй рюмки пятизвездочного коньяка и во-все обо всех своих опасениях забыл. Ему просто хотелось ве-селиться и ни о чём серьёзном не думать.
  - "Только чёрному коту и не везёт", - уплетая за обе щеки семгу, повторял он, удивлённый открывшейся вдруг ба-нальной истиной. Они засиделись допоздна, и Косте совсем не хотелось думать о предстоящей ночи на вокзале или скамейке в каком-нибудь сквере. Владик болтал; о своих переездах, ку-тежах, о том, что завтра собирается смотаться к надежному корешу в Таганрог, и потому надо уладить кое-какие дела в Жданове.
  - Лёшка тот не чета, конечно, нам: золотые руки, деньгу заколачивает резьбой, чеканкой. Вот только больно рановато семьёй обзавёлся. - Полез за письмом. Нашёл в заднем кармане брюк, и победно размахивая им, восхищённо добавил:
  - Приглашает! "Обижусь, пишет, если не почтишь сво-им визитом, и знай, даже на порог близко не пущу". Вот это друг! - и круто меняя разговор, спросил: "Ты ночевать, где будешь?"
  Костя настроившийся сбацать гопака с краснощёкой смуглянкой, помрачнел, представив себя после весёлого кабака на вокзале. Но тут заиграли "Ах, Одесса моя", и стало всё равно где. |
  Пошёл и Владик танцевать с подружкой смуглянки - рослой девицей с пепельными волосами по плечи, с начёсом впереди. Он и в амурных делах проявил себя искусным. Через несколько минут его партнёрша и краснощёкая смуглянка, по-совещавшись, подсели к ним. Как и девушки, не чуждый музыке и поэзии Владик быстро уболтал их и в дальнейшем знакомство сложилось само собой.
  - Как? - улучшив момент, шёпотом спросил Владик, довольно потирая руки, тем самым, давая понять, что всё в ажуре, кивая на девушек.
  Костя так и зарделся, не потому, что он был, что назы-вается, красной девицей, а потому что жажда неизведанных ещё чувств ударила ему в голову, взбудоражила ум. Ему по сердцу пришлась эта смуглая девушка с вызовом в чёрных, несколько запавших глазах. Льстило ему предпочтение, которое она явно отдавала ему, отказывая в танце настойчивому армянину с посеребренными висками,
  - Разве не видите: я отдыхаю? Что за люди! Ни отдох-нуть, им поужинать не дадут спокойно, - ломаясь, щебетала она.
  - Девушка, прошу!.. Только один танец с вашей дамой, - взмолился, поворачиваясь к Косте галантный, в летах, ка-валер.
  - Слово своё она сказала. Что ещё?
  Через минуту на столе появилась шампанское.
  - Я вас всех угощаю! - рачительный армянин не сводил глаз со смуглянки и, видимо, надеялся на перспективное будущее. Уловив восхищение и снисходительную благосклон-ность во взоре дамы: сердца, он склонил перед нею свою куд-рявую головушку, буйную от природы и выпитого. Затем, ловко поймав изящную руку девушки, поднёс к губам и поч-тительно застыл (замер) в этом положении. Ни на капельку не растерявшись, она соизволила дать ему аудиенцию на пару минут в вестибюле.
  Зато у Кости от такой предприимчивости назойливого армянина прямо-таки кошки на душе заскребли. Когда она вернулась, беспокойство его прорвалось вопросом:
  - Так что надумали?
  - Ничего конкретного, - небрежно бросила она и за-шепталась с подружкой. - Ничего конкретного, - повторила, - Так, ничего, болтовня одна, сплошная болтовня. К нам на-прашиваются. Ну и кавалеры пошли! Обхохочешься! Ни кола, ни двора!
  - А к нам нельзя, - деловито продолжила за неё под-ружка. - К нам в общагу даже родных на ночь, глядя не пу-щают. На вахте сегодня сущая ведьма баба Маша. Это ж не кто-нибудь, эта ж полчеловека, чуть что, так за трубку хватается и "мусоров" вызывает.
  - С вами, девочки, не соскучишься. А за крышу над го-ловой я ручаюсь. Есть одно местечко, а с ними, - Владик вы-тащил охапку денег из кармана, - повсюду и почёт и уважение. А повсюду веселье и раздолье, - и заталкивая их обратно в карман брюк, заржал.
  У смуглянки при виде денег загорелись глаза. Костя пе-рехватал её восхищенный взгляд и с неприязнью подумал о Владике и могуществе денег, но ему показать было нечего, и он положился на всемогущего Владика. Далеко за полночь они добрались до обещанного Владиком райского местечка.
  - А если ключа не оставили? - с тревогой провожая уплывающий "Зелёный огонёк", настороженно оглядываясь по сторонам, живо спросила одна из девушек. Они до сих нор так и не представились друг другу. - Тогда как?
  - Но ведь дом-то от этого не провалился под землю и не растворился в тумане! И не резон усложнять свою жизнь грустными домыслами. К тому же я, как единственный на-следник рая: обо всем позаботился, - подал голос, молчавший всю дорогу и видно обмозговывавший их положение, Владик. - Посмелей, злой собаки нет.
  В действительности вообще никакой не только собаки, но собачонки не оказалось, ни во дворе, ни в доме, хотя жестяной прямоугольник с изображением оскаленной морды бульдога нагонял на Костю страх. На калитке висел амбарный замок, им пришлось лезть через забор. Лезли как воры, озираясь, но никто, ни за руку, ни за что другое не схватил. Дверь на веранду тоже оказалась запертой, несмотря на уверения, под резиновым ковриком ключа Владик не нащупал. Но зато ловко и привычно вытащив стекло в коридоре, влез внутрь, зажёг свет, и помог остальным. Видно было, хозяйничал в этом доме не впервые.
  - Располагайтесь! Будьте как дома! И никого и ничего не бойтесь.
  Девушкам столь романтичное вторжение в чужой дом без спроса и ведома хозяевов пришлось по сердцу, и они до-вольно быстро освоились, захлопотали у газовой плиты. За-пахло колбасой, яйцами, сыром, а от заведённого в полтона "Черного кота" на радиоле девушки завизжали от восторга. И все повторяли: "Только чёрному коту и не везёт...". А вслед им вторил и Костя.
  Смуглянке пришло в голову разыскать кота в доме и не-пременно чёрного. Не может быть частного дома без кота!
  Начали с гардероба, заглянули под тахту, но, сколько не искали - в доме не оказалось, ни одной, не только чёрной, но даже и рыжей или серой кошки. Поначалу огорчились, но зато после напропалую пели и плясали. Косте на приличия было наплевать.
  Он уже ничего не помнил и спал, сидя за столом, когда сердитый голос словами, словно ударами по голове, заставил продрать глаза, и вскочить на ноги. Но к своему разочарованию и страху он не увидел, ни Владика, ни очаровательной смуглянки, с которой он так и, ни разу не поцеловался, и даже не знал" как звать, ни её привлекательной подружки. И пона-чалу он никак не мог сообразить, где он? Что с ним? Ничего вразумительного он не смог объяснить не только участковому и разгневанной хозяйке дома, солидной дамочке, метавшей громы и молнии в адрес распустившейся молодежи, пользую-щейся попустительством безмятежно спавших ночью сотруд-ников милиции, но и самому себе. Его вывели, руки за спину. Из окон домов напротив осуждающе глядели на него серьёзные лица. Поодаль тоже стояли люди и стар и мал у калитки и укоризненно покачивали головами.
  - Выставил окно, - расслышал он. - Залез. У-у! Во-рюга... Взгляд бандитский.
  - Я бы ему? - сказал здоровенный мужик с мешком на плечах и для пущей наглядности потряс кулачищем. - Небось, приблудный.
  - Боже, и развелось их, - сказала ещё одна, меняясь в лице и хватаясь за сердце. - И чего не трудиться честно, как все люди? Теперь, небось, срок дадут... на всю катушку.
  Но их Костя уже не слышал. Вопреки разуму он с немым восхищением дотронулся до хитроумной металлической конструкции нутра спецмашины. "И до чего изобретательны люди! Вот на что талант свой растрачивают - вдруг подума-лось ему. Он криво усмехнулся. Затем стал припоминать. Ин-тересно куда остальные подевались? Машинально пошарил по карманам. Ни рубля. Прогудел что ли? Все тридцать два цел-ковых? Так нет же, расплачивался Владик. Он откинулся на холодноватую стенку машины, и его точно обожгло: вспомни-лись горячие проворные пальцы смуглянки. Её работа, как пить дать. Обчистили его и смотались. И Владька, он впервые назвал своего знакомого так непочтительно, с ними заодно. Но ведь у него столько денег! И куда же они всё-таки подевались? Может в гардероб или в подвал залезли, отсидеться пока гроза не миновала? И вдруг он успокоился, явственно почувствовав что-то мешающее ступать под ступнёй левой ноги - догадался - деньга на месте, сам на всякий не предвиденный случай, чтоб не пропить, или чтоб не вытащили, туда положил. А в том, что вырубился, никто не виноват. Может, и будили, да так и не добудились. Ничего! Как там, у Маяковского "Моя милиция меня бережет", разберутся, простят. Не вор и не тунеядец, а "мореман" из Азовского управления Черноморского пароходства. Сегодня, завтра перекантуюсь на вокзале, раз ни знакомых, ни свободных мест в гостинице, а в пятницу в рейс. Керчь, Ялта..."
  В отделении милиции действительно разобрались. По-просили подписать протокол. Ещё раньше при задержании изъяли паспорт.
  На следующий день южное солнце слепило протрезвев-шие глаза. Костя бодро, несмотря на ночь, проведённую на во-кзале, за чтением газет теперь уже из-за отсутствия паспорта, а не свободных мест при вокзальной комнате отдыха, с опла-ченной квитанцией штрафа за нарушение паспортного режима так сказать за своеобразную плату за романтическое злоклю-чение с ночёвкой в чужой хате, вошёл к начальнику паспорт-ного стола.
  - Ну, молодой человек, - приветливо обратился тот. - За паспорт распишитесь здесь и вот здесь.
  Костя так и вспыхнул от благодарности. Счастливый от-того, что так дёшево отделался, от понимания того, что его правильно поняли и должным образом компетентные дяди ра-зобрались, что к чему. И он, не вникая в то, что подписывает, твёрдо поставил подпись.
  - Счастливого пути!
  Почему пути, а не плавания желает ему этот симпатич-ный, смахивающий на грека, начальник паспортного стола? На залитой сентябрьским светом погожего дня оживлённой улице он вытащил паспорт и похолодел, рассмотрев штамп о выписке. Глаза сразу же заслезились. За что так?
  В зашумевшей голове вихрем пронеслось: "Только чёр-ному коту и не везёт!" - и на волчком вертящейся перед гла-зами заезженной пластинке он явственно увидел поддельный чек, ворох денег, смеющегося Владика, краснощёкую смуг-лянку и подружку её, с которой так и не обмолвился не единым, словом".
  Игорь Васильевич давно догадался, чьё творение читал подземельный крот с таким упоением.
  - Видать не суждено было всевышним Рунару Ивано-вичу стать моряком, - сказал он, подытоживая столь любо-пытное для него повествование, которое он живо довообразил.
  - Но изволь ответить мне.
  - Прошу!
  - Ко мне какое отношение имеет эта пошловатая исто-рия, как я догадываюсь, приключившаяся с Рунаром Иванови-чем в Жданове?
  - Прямое! - завопил Левин, вскакивая, и меряя своими шагами комнату. - В жизни каждого из нас есть свой, заметь, чёрный кот. Не рыжий и не серый.
  - Вот с этим я согласен!.. - произнёс Игорь, почувст-вовавший, что стоит на пороге открытия одной из величайших загадок и парадоксов бытия. - Извечная борьба добра со злом!.. Рунара Ивановича, как я понял, выписали и отправили к маме в Кривой Рог. И он навсегда распростился со своей юношеской мечтой - морем. Другими словами восторжест-вовало зло, не так ли?
  - Так-то оно так, но не совсем так.
  - Александр Акимович говоришь загадками. Поясни!
  - Так ты до конца выслушай!
  - И так всё ясно.
  - Ясно, но не совсем. Пониманию осмысления бытия учиться надо.
  С этим утверждением Игорь не мог не согласиться и. ликбез продолжился.
  - "Спустя полгода..., - продолжал озвучивать голу-бую папочку Александр Акимович. - "Деньги, мои деньги, - сокрушалась тётя Владика, снова и снова подскакивая к вен-скому стулу, то, охая, взбираясь на него, шарила дрожащей рукой в вещах, на антресоли. С неделю как её изводило давле-ние. С гипертонией не пошутишь! - неужели запамятовала, - и вновь бессчётное количество раз, совсем как когда-то, а точнее, сорок пять лет назад проворно вскакивала на него без оханья и аханья, забывая на время о коварном повышенном давлении. - Будь оно неладно! Нет! Она ещё в своём уме. Деньги лежали там, в укромном ей лишь ведомом потаённом местечке и вот их нет. Семьсот пятьдесят целковых с таким кропотливым изо дня в день старанием выкроенными из се-мейного бюджета за целых десять лет исчезли неведомо куда. Взяты вражьей рукой, возможно способной на убийство. - Её ужаснула мысль, что избежала печальной участи одиноко жи-вущей, а потому и беззащитной вдовы без вести пропавшего во время войны офицера. - Что делать, раз; по природе одно-любка? Тяжело без мужа, а крепиться надо, - эта мысль оша-рашила её, да так, что слегла - сказалось давление. - Врача надо!"
  На этот раз врач неотложки в ответ на встревоженные лица примчавшейся родной сестры солидного возраста и не менее солидной комплекции племянницы, покачал головой.
  - Сделали всё, что могли.
  Тело обмыли, и подготовили в последний путь, остава-лось только прописать на постоянное место пребывания. Встал вопрос - кто возьмёт непредвиденные расходы на себя?
  - Да, почему я? - возникла племянница. - У тёти Моти были, я знаю деньги на похороны. - Верно. У неё была сберегательная книжка. Надо поискать хорошенько и найти её.
  Но, ни книжки, ни денег найти не удавалось. Самые тщательные поиски оказались безуспешными.
  И тут, словно гром с последующей грозой грянул с без-облачного ясного неба, грянул, что называется, неотвратимый в этот горестный, час, настолько звонок до сих пор зловеще молчавшего целых два дня пыток телефона поразил и насто-рожил их обоих. И сестра, и племянница смотрели на него как на чумного с опаской, не решаясь узнать причину столь странного для молчуна поведения, когда звонок зазвучал столь пронзительно в тягостной тишине. Хозяйка недослышала чуток, потому и долго не успокаивался телефон. Пока племянница, опомнившись, подскочила. Резко сняла трубку. Пальцы плохо повиновались ей.
  - Вас слушают!
  Но в ответ лишь прерывисто зазвучали частые гудки, как бывает с занятым телефоном, или когда повесили трубку.
  Тётя подскочила к ней.
  - Кто?.. Звонил кто? - когда, наконец, бесполезная трубка водворилась на место, спросила она племянницу.
  - Не знаю!
  Тётя переключилась на сберкнижку.
  - Но у неё была, сама видела, сберкнижка. Запропасти-лась куда-то, и её нигде нет, - уже после погребения вновь запричитала сестра, настолько была обеспокоена столь неожи-данным поворотом событий, когда и наличные деньги и сбер-книжка сестры исчезли совершенно неизвестно куда. - Как же так, - обшаривая снова и снова дом и даже осмотрев на огороде грядки, всплакнула она. - Как же так? Была ведь, сама видела... Уж очень ей не хотелось раскошеливаться, да что делать, коль так. У неё-то у одной и были деньги. А что спро-сить с Тони. Без гроша за душой. Оно то и понятно, И Степан выпивает и двоих мал, мала меньше и обуть и накормить надо. Отведи от нас всех господи, смертный час за доброту то мою.
  И опять тот же звонок, столь пронзительный, как и на-кануне похорон в осиротевшем доме. Ей хотелось спросить: "Кого надо?", но она не спросила, а затаив дыхание, прижала к уху телефонную трубку. И ей показалось, что слышит, как дышит телефонная трубка, и странно, дышит точно живая.
  - Владик! - вырвалось у несчастной матери. - Сынок! Не молчи, я знаю, что это ты спрашиваешь Матрёну Фе-доровну. Умерла она. Да не молчи! Мне тяжко! Разве у тебя нет дома, что неизвестно где и с кем скитаешься? Ты зачем мать позоришь перед соседями? И я знаю, я уверена, что и деньги и сберкнижка на твоей совести. Твоя работа! Да не молчи, язвья твоя душа! Был бы жив твой отец, ты как шёлковый был бы у нас. Что делать? Пусть сгинет тот день, когда произвела тебя на свет! Проклятье мне, проклятье! Не хочется и жить то! Да не молчи ты!
  На другом конце провода помолчали, очевидно, обду-мывая как поступить. После минутного замешательства, вы-званного сообщением смерти Матрёны Федоровны, слышно была, как всхлипнула телефонная трубка и "У-у-у".
  Несчастная мать спешила. Только сейчас до неё дошло, что к преждевременной смерти её сестры, наверняка приложило руку её чадо, с таким трудом выпестованное без отца и мужа. И осознав это, она, жаждая возмездия, набрала ноль два. Но стоило ей услышать голос дежурного милиционера по городу, как она спохватилась и тотчас положила трубку.
  - Что делать? Что делать? - и долго ещё содрогались стены дома от её безутешного плача".
  Александр Акимович замолчал. Молчал и Игорь, потря-сённый нелепостью хитросплетений человеческих судеб, на-конец, не выдержал:
  - Получается, мы сами создаём себе проблемы и несём ответственность за свои трудности?
  - Не всегда,
  - Что-то я вас, Александр Акимович, не совсем пони-маю!
  - Ведь понимал, когда меня слушал?
  - Понимал!
  -А теперь гнёшь своё: "Не понимаю!" А это, в общем-то, хорошо, что не всё понимаешь.
  - Так уж устроен человек! - вскричал Игорь. - Вы-ходит он, как Бобик, ходит и делает вид, что всё понимает.
  - Молодец! - воскликнул Александр Акимович. - Ты превзошёл себя! Именно таращится на божий свет человек и думает, что всё понимает. А на самом деле это мираж! А сам он ни бельмеса не смыслит!
  
  
  
  
  
  Глава 3
  
  ЗАЯВКА НА ВЕЧНОСТЬ
  
  
  I
  Блуждания по издательствам были подобны скитаниям в незнакомом, лабиринте - вроде Киотского, но без Ариадны.
  Помнится фамилия одного из "стражей лабиринта" была на "О".
  - Можно? - спросил Гевашев и храбро переступил порог.
  Тихо прикрыл за собой дверь.
  - Вы ко мне?! - сразу атаковал: его редактор: - По какому вопросу?
  - Будьте добры, - И Гевашев протянул заранее заго-товленный листок прозы, автором коего был заведующий ре-дакцией этого издательства по работе с начинающими писате-лями,
  - Я занят! - недружелюбно сказал редактор.
  - Прошу! Взгляните, стоит ли мне заниматься литера-турой. У редактора помимо воли сработал, хватательный реф-лекс,
  Пробежав глазами перепечатку с оригинала только что вышедшей; книги рассказов общим тиражом в сто тысяч эк-земпляров компетентное лицо небрежно сказало:
  - Вроде всё на месте, но это не литература.
  - А что же? - с вызовом поинтересовался Гевашев.
  - Чего не знаю, того не знаю, - более простецки отве-тил редактор, выпроваживая Игоря. - Знаю лишь то, что это не литература.
  - И ты затеял с идиотом ненужный спор? - неодобри-тельно сказала ему дома Оленька, выслушав "доклад" Игоря.
  - Напротив! - ответил он: - Стал соображать, что к чему. - Опустил голову и вышел в другую комнату, дал волю своим эмоциям. Кажется, он ещё кое-что усвоил из своего ви-зита. Снова вернулся в комнату, раскрыл, было, рот, но Оленька приложила палец к губам:
  - Тише!.. Дай послушать.
  С экрана телевизора на них смотрел писатель Василий Быков. Лицо у корифея было сосредоточенное, взгляд погру-жён в глубину сознания. Он призывал к борьбе с негативами "до победного конца". Голос у него был торжественный.
  Глядя на современника, Игорь задумчиво сказал:
  - У него нет забот. Редакторы рвут рукопись из рук. Да, написать - это, конечно, великое дело, а вот как напечататься?
  
  
  2
  С другим редактором был иной по тональности и смыслу разговор. Прервав его шаблонные разглагольствования, Ге-вашев спросил:
  - У вас нет такого ощущения, что вы пропадаете? Тот ошарашено ответил:
  - Полагаю, что нет.
  Гевашев загадочно усмехнулся:
  - Значит, мне чертовски повезло встретиться с таким редактором, как вы.
  - Конечно... - осторожно сказал редактор: - Ну и что решили?
  - Отстаивать своё право на место в советской литера-туре.
  Редактор вздыбился и, сполчаса пуская в потолок клубы дыма, отговаривал Гевашева от безнадёжной затеи.
  - Видимо, гражданин, вам придётся забрать свою ру-копись обратно.
  Игорь попытался ещё раз получить у этого субъекта поддержку:
  - Может, возьмётесь отредактировать? Я могу...
  - Не надо! - с испугом сказал тот: - Тут нечего ре-дактировать.
  Пошатываясь от никотинного дыма, некурящий "автор" поплёлся к выходу. Спускаясь на второй этаж, в приоткрытую дверь узрел старого человека с пристальными зрачками-пиявками и лицом койота.
  - К вам можно? - вкрадчиво спросил Игорь: - Тут у меня... - Он полез в кармашек своей сумочки-визитки.
  - Если поэзия, то не ко мне. Я не поэт, - сказал чело-век-койот.
  - Небольшой рассказ у меня, - ответил Игорь.
  - Ладно, если небольшой, прочитаю.
  Минут пять он быстро бегал глазами-пиявками по стро-кам рукописи.
  - Таак. Это, гражданин, не литература.
  - А что же!? - удивился Гевашев.
  - Не знаю! - отрезал редактор.
  Гевашев немного подумал и сказал:
  - Можно я оставлю у вас что-нибудь из своего творче-ства? Когда можно прийти? Человек вы, вижу, хороший.
  - На следующей неделе, - сказал "койот".
  Пробегая по коридору, Гевашев натолкнулся на пожило-го человека "дежурившего" под запертой дверью завредакцией.
  - Что за чёрт? И этот ни гу-гу! - бормотал он.
  - Не появлялся ещё? - спросил Гевашев, делая вид, что знаком в редакции со всеми.
  - Нет, - ответил пожилой человек.
  - Вы кто - писатель? - спросил Игорь.
  - А как же! - усмехнулся тот. - А вы?..
  - Хочу им стать, - ответил Гевашев. - Да вот не по-лучается.
  - Хотите знать, почему? - улыбнулся писатель.
  - Здесь что-то душновато, - сказал Игорь, боясь, что именитого писателя, как он предположил, уведёт завредакцией. - Давайте уединимся, где-нибудь и поговорим, а?
  - Я занят, - недовольно нахмурился писатель.
  - Умею быть благодарным, - быстро сказал Гевашев, вытащил "красненькую" и вручил писателю.
  Тот бегло просмотрел рассказ, причмокивая губами.
  - Неплохо, это действительно рассказ. Всё при нём, как при дамочке. Рад с вами познакомиться.
  Гевашев был польщён.
  - Наконец-то слышу то, о чём мечтал.
  На следующей неделе он с гордо поднятой головой во-шёл в кабинет завредакцией, под которой "дежурил" новый знакомец, так высоко оценивший его рассказ неделю назад.
  - Можно к вам? Добрый день.
  - Вы кто? По какому вопросу? - окрысился перегру-женный собственными делами заведующий.
  - На днях известный ваш автор прочитал мой рассказ и высоко отозвался о нём...
  - Какой такой автор? Его фамилия? - недоумённо глянул на Игоря "зав".
  - Фамилию я как-то забыл спросить, - растерянно заявил Игорь, и живописал внешность писателя.
  Завредакцией вдруг захохотал, как иерихонская труба, потом покраснел и выставил Игоря из кабинета, плотно за-хлопнув дверь.
  
  
  3
  На третьем этаже одного из московских издательств, сидя в жестком кресле, в углу кабинета, распинался непонятный редактору автор пяти рассказов.
  Редактора лихорадила мысль:
  "Что это за субъект, и по каким принципам он живёт? Уму непостижимо, всё о себе да, о себе толкует! И на что свя-зался с ним?!"
  Немного подумав, он смягчился: "Все же это честный малый, совсем не знающий ни нашей кухни, ни наших задач".
  - Итаак... - начал редактор вслух, но автор не дал ему продолжить мысль.
  - Я наперёд знаю то, что вы собираетесь сказать.
  - И что же я собираюсь сказать?! - изумился редактор, которому впервые в его практике не дали раскрыть рта.
  Автор напыщенно заявил:
  - В каждом из моих рассказов, - он значительно взглянул редактору прямо в очи: - Есть заявка на вечность.
  - Позвольте, - несколько растерянно возразил редак-тор, - до звания "рассказов на вечность" ещё далековато.
  Гевашев возмутился:
  - Тогда, что же это!?
  - Пока зарисовки, - кратко ответил редактор.
  - Надо добавить "талантливые", - сказал Гевашев.
  Редактор усмехнулся:
  - Возможно, искра божья в них есть, однако это ещё не литература.
  
  
  4
  Пожимая руку Володе Железняку, давнему знакомому, сценаристу из документального кино, Гевашев весело закричал:
  - И побриться: некогда мне. Извини! Всё дела, дела!
  - Ничего страшного, - сказал сценарист, первым входя в фойе кинотеатра "Россия".
  Дело в том, что из-за большой занятости Оленьки, кото-рая отказалась идти на просмотр фильма "Покаяние", у Гева-шева оказался лишний билет, и он позвонил Володе-сценаристу, надеясь, что Железняк составит ему компанию. Гевашев обещал придти к двенадцати, хотя фильм начинался в полвторого.
  - Давно ждёшь? - спросил он, так и не вспомнив, что обещал явиться к двенадцати. Уточнив, он извинился: - Про-сти великодушно, запамятовал. Сам понимаешь - семья у ме-ня.
  - Лучше расскажи, чем занимаешься, что поделываешь? - прервал его Володя.
  Они ещё поговорили просто так; без цели. Гевашев от-метил респектабельный внешний вид сценариста. Потом взяли мороженое, и еле успели в зрительный зал.
  В документальном киножурнале показывали программ-ные станки.
  - Это моя стихия, - скромно заявил Володя.
  Фильм смотрели молча.
  Когда демонстрация "Покаяния" закончилась, Володя спросил:
  - Ну, как фильм?
  - Если честно, нет в нём заявки на вечность! - не-брежно заметил Гевашев. - А так... зрелищно. Даже востор-женные поклонники нашлись. Поорали всласть, в ладоши по-хлопали.
  - Это философская притча, - сказал сценарист.
  Гевашев гнул своё:
  - Фильм "Сталкер" - это действительно заявка на вечность. Спасти другого нельзя, получается заколдованный круг. Трагедия?..
  - А люди благополучные проблемами вечности не за-нимаются. Для простых же людей "Сталкер" - тёмный лес. Их мозг отказывается верить в подобную ситуацию.
  С грустью смотрел он на Володю-сценариста: "Безна-дёжно приземлённый ты человек. Пока не пощупаешь что-нибудь, не поверишь".
  Так оно и было. Володя пожал плечами:
  - Какими-то загадками говоришь. Ты вот мне позвонил и сказал, что пишешь прозу. Дай почитать!
  - А что? Она при мне, хотя ты, насколько я понимаю, человек, шибко занятый, - уклонился Игорь. - И мне не особенно хотелось бы, забивать твою светлую головку такими пустяками, как мои рассказы. Лучше поговорим о фильме. Вместо такого броского названия "Покаяние" я бы поставил другое... Какое? Да хотя бы "После драки кулаками машем". Лучше создали бы фильм о негативных явлениях нашей жизни и их причинах. Например, кинокартину о "Горбостройке" и ваучерной афёре.
  - Такой фильм никогда не поставят, - помолчав, на-пыщенно заявил сценарист. - Поставить его, значит нанести удар по справедливости в обществе.
  - Думаешь, она есть? По-моему в стране царит узако-ненная несправедливость, - сказал Гевашев.
  Сценарист пожал плечами, пошевелил пальцами, мол, пока я здесь, давай папочку с рассказами. Гевашев молча её, вручил, и они дружески расстались, пообещав друг другу со-звониться.
  
  
  5
  И все же Левин снизошел к просьбе Игоря познакомить его с кем-нибудь из редакторов из "Молодой Гвардии". И дал телефон.
  Через неделю окрылённый Игорь в реакции редактора "Я жду вас!" уловил великое понимание своей миссии на земле. И ошибся! Творческому союзу редактора с автором заявок на вечность, после первой же прочитанной вскользь страницы, так и не суждено было состояться.
  - Какие-то наметки, штрихи, - разводя руками, только и произнёс он. - Отредактировать? Здесь нет того о чём гово-рите вы, нет прозы.
  - Я мыслитель! - побагровел от такой несправедливо-сти автор. - За меня заступиться надо. Вот, - он потянул за треугольник змейки на сумочке-визитке, вытащил книгу весьма известного писателя.
  Но редактор, поглядывая на часы, спохватился.
  - Совещание!
  - Может в другой раз, - автор не завершил своей ги-гантской мысли, редактору было не до него: телефон: в его ка-бинете с минуту как недоумевал и куда, мог хозяин запропас-титься?
  - А зачем? - блеснув рядом пожелтелых от никотина зубов, огорошил редактор своим равнодушием автора.
  Не солоно хлебавши, автор совершил утомительное пу-тешествие по этажам издательства, которое на этот раз не ка-залось вечно молодым.
  - Простите, - обратился он на переходе из одного здания в другое к одному внушительно одетому пожилому че-ловеку.
  - Вы, случаем, не знакомы... - и он назвал имя весьма известного писателя.
  - А вы кто собственно будете?
  Игорю Васильевичу хотелось сказать "человек", и доба-вить горьковское "это звучит гордо", но он отрекомендовался начинающим писателем-мыслителем. Сотрудник издательства так был погружен в свои собственные заботы, что гордое "мыслитель" прозвучало призывом к действию. Он весь пре-образился и юркнул со словами "Ждите меня здесь!" в одну из дверей, тотчас появился с нужным телефоном. Игорю Василь-евичу ничего другого не оставалось сделать, как поблагодарить и поставить крест на этом издательстве.
  
  
  
  6
  Резкий продолжительный звонок.
  - Как на пожар,- недоумевая вслух, понёсся Игорь Васильевич открывать двери.
  Кого, кого, но соседа со второго этажа он не ожидал. Как говорят: "Не прошенный гость хуже татарина".
  - Прошу! - распахнул он дверь пошире, но Леонтий, так звали соседа, не вошёл, на приветствие никак не среагиро-вал. Набычился, и попросил выйти на площадку "поговорить по-мужски". Игорь не был не трусом, не бандитом. В своё время он качался и мог за себя постоять в экстремальных ус-ловиях, а их то было у него предостаточно.
  - Я жду!
  - Видите ли, - дипломатично произнёс он. - Я и рос-том не вышел и: давно спортом не занимаюсь. Изобретение сделать - могу, открытие - тоже, рассказ, роман сотворить могу. Сыновья есть. Семья не знает ни алкоголя, ни табака, ни спекуляции. А почему?
  Договорить ему сосед не дал. Он схватил его за рукав и попытался силой вытащить из квартиры. Игорь упёрся, но нога оппонента не давала возможности закрыть наружную дверь. Тогда Игорь запёр вторую дверь. Разволновался, руки от тако-го неравного единоборства дрожали, дыхание спёрло, но он не переставал разъяснять жизненную свою позицию, тем самым корректируя рассудочную деятельность оппонента, но теперь уже через запёртую на задвижку дверь.
  - Почему я могу, а миллионы никогда не смогут жить, так как я живу: гордо и достойно? Секрет прост, как сама правда. Я родился третьим сыном, отец - четвёртым ребёнком, мама моя - седьмая. Вот попробуйте найти человека, у которого мама - седьмая по счёту ребёнок в семье, - он слышал, как уходит Леонтий, так и не дослушав железной ло-гики.
  Звонок, на этот раз телефонный, оторвал его от горест-ных размышлений. Почему так вот приходят натренированные люди и нагло с позиции силы пытаются разговаривать?
  - Да-а-а, - отозвался он, расслышав малоприятный голос тёщи Леонтия.
  - Опять затопили.
  - Так не сезон ещё. Август на носу, а вы затопили, - и вдруг до него дошёл смысл сказанного. - Опять двадцать пять! - заорал более, не сдерживаясь, он. - Сколько можно говорить, что дело не в Гевашевых, а в сантех-ни-и-ке! А она, пора это усвоить как "отче наш!" не ремонтировалась со времён царя Гороха! - и опустил трубку.
  
  
  7
  Редактор альманаха "На море и суше" Пронин, прочитав литературную заявку на вечность "Ботинки из крокодиловой кожи", задумчиво почесал затылок. Думал он минут пять, после чего сказал:
  - Конечно, это ещё не шедевр прозы, но дело можно поправить, если найдётся человек, который согласится литера-турно доработать рукопись.
  - Где найти такого человека? - тотчас загорелся на-деждой быть посвящённым в литературное мастерство Гевашев.
  - На ваше счастье, есть у меня на примете такой. Он в моём альманахе печатался лет двадцать подряд. Вот его теле-фон и попробуйте склонить его на свою сторону.
  Игорю ничего другого не оставалось, как согласиться с Прониным, на которого он и сослался, когда вечером позвонил Колпакову.
  - Вся надежда на вас, Александр Лаврентьевич! И в ответ услышал:
  - Как раз завтра утром я встречаюсь с Прониным на станции метро "Горьковская". Приезжайте к нам. Часов в две-надцать. Садитесь в последний вагон. Напротив него - ска-мейка. Там мы и будем.
  Будучи рассеянным человеком, Игорь Васильевич на-завтра проехал названную станцию и оказался на Войковской.
  Сообразив, что не туда приехал, вернулся на "Горьков-скую". И верно: Пронин сидит на скамье, рядом незнакомый мужчина. Пронин заохал: "Поздно являетесь, так не принято в Москве. Точность, прежде всего!" И представляет Игорю Ва-сильевичу литератора Колпакова.
  - Знаете что, пойдёмте на воздух, - сказал он. - Здесь грохот и душновато.
  Поднялись по эскалатору наверх, вышли к памятнику Пушкину.
  - Ну, вы разговаривайте, а я побегу в магазин, не то он закроется. И тут же убежал.
  - Посмотрите эту рецензию на ваш рассказ, - сказал Колпаков.
  Игорь Васильевич взял рецензию, но читать не при-шлось. Опять подскочил к ним Пронин и сказал:
  - Проклятая забывчивость, вы же обещали мне десятку за написанную мною рецензию. Хотел купить продукты, хва-тился, а в кармане только на транспорт.
  - Без проблем! - Игорь покопался по карманам и из-влёк восемь рублей. - Как же так, - развел он руками, - было пятнадцать. - С супругой разминулись! - извиняю-щимся тоном нашёлся он что сказать. - Занесу, обязательно занесу в другой раз.
  Пронин проворчал сквозь зубы нечто нелестное в его адрес и махнул рукой Колпакову:
  - Ну, пока! Я побежал.
  И скрылся в метро. Колпаков расхохотался.
  - Итак, слушаю, - сказал он, наконец, отдуваясь.
  - Да вот тут у меня, как видите, - заволновался Игорь, - и рецензия Пронина на рассказ и сам оригинал. Может, - с надеждой спросил он, - найдёте время и прочтёте.
  - Читать на улице не дело, - усмехнулся презрительно литератор. - Могу только бегло просмотреть и решить во-прос: можно ли доработать эту болванку?
  - Вот за это спасибо, - воодушевился Игорь Василье-вич, впрочем, не обижаясь на колпаковское "болванку" и тотчас вытащил из бокового кармана пиджака свернутую трубкой рукопись. Попыхивая сигаретой "Мальборо", и тем самым, подчеркивая, свою значимость в материальном мире, Колпаков с невероятной быстротой просмотрел рассказ. Чувствовалось, что он действительно литератор. Не то, что Пронин.
  - Вещь неплохо задумана, - сказал он, возвращая ру-копись. - Если в материальном отношении договоримся, бе-русь превратить этот эскиз в художественный текст. Пока что это просто болванка, заготовка, так сказать.
  - Заявка на рассказ?
  - Вот именно! Но ты мне симпатичен, м-да, кажется, безденежен, то... - он улыбнулся.
  - Как скажите, так и сделаем.
  - Ну, тогда по рукам! Ваш телефон, рукопись забираю, как только завершу работу, позвоню.
  Спустя два дня раздался звонок.
  - Игорь Васильевич? - узнал Игорь характерный ба-ритон Колпакова.
  - Да, слушаю, слушаю. Рад вашему звонку, Александр Лаврентьевич.
  - Я тут с одним другом по перу обсуждал ваш рассказ... Он лет восемнадцать в лагерях строгого режима пробыл. От звонка до звонка. Друг тоже находит, что рассказ ваш перспективен.
  - Спасибо, я ваш вечный должник, - заорал Игорь от радости.
  - Ладно, не надо эмоций. Даю телефон, по которому завтра звякните в десять утра, хорошо?
  Как и условились, Игорь позвонил. Ответил усталый, очень приятный женский голос. "Наверно, жена?" - мелькнула мысль.
  - Александра Лаврентьевича здесь нет, он в Ясенево. Туда и звоните, - женщина медленно продиктовала номер.
  Позвонил в Ясенево. Обрадовался, услышав уже знако-мый голос:
  - Извините, что так вышло, я не поехал к жене, как на-меривался. Это она вам дала телефон?
  - Так точно! - гаркнул Игорь по-свойски.
  - Как поехать до метро "Беляево" знаете?
  - Пока нет, поскольку не ездил туда.
  - С "Колхозной", где живёте, жмите прямо до "Беляево" без пересадки... Мимо "Третьяковской" и "Октябрьской", понятно?
  - Минутку, запишу адрес.
  Через час взволнованный предстоящей встречей с опыт-ным как оказалось писателем, Игорь Васильевич уже был на Литовском бульваре, у кинотеатра "Ханой". Тут его и поджидал пунктуальный Колпаков.
  Предварительно они зашли в магазин, купили хлеба, торт и сыр. Колпаков оказался весьма эрудированным и про-ницательным собеседником, сказал ему, что нельзя быть столь откровенным человеком, как он. Затем он приступил к чтению вслух с комментариями, и литературной правке рукописи.
  И Игорю Васильевичу, впервые в жизни оказавшемуся в лаборатории писателя в роли стажёра, которому по новому от-крывался волшебный мир прозы, подумалось, что тому, кто стучится: рано или поздно всё равно откроют двери.
  И по дороге домой он записал: в записной книжке: "Са-мое главное в жизни разумного человека - это достучаться, чтобы услышали зов о помощи!"
  
  
  9
  "Дорогой Игорь! Я бы мог тебе сказать словами, что всё мне не понравилось. Но ты вложил много труда в свои ру-кописи, и потому просто сказать так было бы невежливо.
  Как мне кажется, я чувствовал и раньше, что рукописи твои будут где-то на этом уровне, но надо было ещё убе-диться в этом. Я убедился. Ты ни в коем случае не должен воспринимать мои слова, как личную обиду. Ибо человек силь-ный не гнётся, не ломается, наливается большим желанием всё преодолеть.
  Но, то отступление, а суть вот в чём. Я не буду с тобой говорить, как писатель, потому что сам, как ты знаешь, ничего не написал и прав, поэтому никаких у меня со стороны писательской науки нет говорить о прочитанном.
  А наука эта есть. Кто и как ей заряжается, это другой вопрос.
  И это опять отступление.
  Я буду говорить с позиции читателя, в руки которого попала какая-то рукопись. И вот он начинает читать.
  Во-первых, я бы не стал её читать, если бы ты не по-просил меня. Она - неинтересна. То есть можно расшифро-вать, почему неинтересна.
  Ну, во-первых, когда ты начинаешь, есть суп или кашу, ты не думаешь, почему это не вкусно. Невкусно и всё тут. И только если заставить себя подумать почему, тогда начнёшь копаться и может быть, докопаешься.
  Первое, что бьёт по глазам, автор не умён, не оригина-лен и попросту сероват.
  Этим сказано всё. Обо всем: остальном можно не го-ворить.
  Всё остальное - следствие.
  Нужно ли говорить что-то ещё? Если ты человек силь-ный, то нужно. Те пять лет, с которых ты говоришь, как о претензии на занятие места в советской литературе, нужны тебе не для глупой похвальбы, а для работы над элементарной скромностью пишущего человека.
  Но я не это хотел, сказать. Скромность это пустяк в сравнении более серьёзным делом: я не говорю о сюжетосло-жении, может быть этому при должной тренировке можно научиться (не знаю, сам я ничему не научился, может быть, ты удачливее меня, кто знает...). Но дело всё-таки наверно не в этом, хотя и в этом тоже. Главное, ты, как мне кажется, конечно, дай бог, чтобы я ошибся, не обладаешь чувством слова.
  Быть может ты так и в разговоре швыряешься слова-ми, что совершенно не чувствуешь цену слова, а слова имеют разную цену. Хочешь, верь, хочешь, нет. Это, конечно, не нра-воучение, но как там, у Маяковского: "слова до важного само-го в привычку входят, ветшают, как платье..."
  Так вот, к словам ты, как: в разговоре, так и рукописях своих относишься небрежно и валяешь в кучу дорогие и об-ветшалые слова, совершенно не обращая: на них внимание.
  Но вот, пожалуй, и всё. Остальное - мелочи.
  Вывод - опять же только, на мой взгляд, ибо любой другой человек тебе мог бы сказать совершенно противопо-ложные слова, и я оказался бы в глупом положении. 'Этому был бы я рад.
  Игорь, ты человек сильный, а посему можешь обращать или не обращать внимания на написанное, можешь бросить заниматься литературой или только начать ею заниматься.
  На мой взгляд, у тебя сейчас происходит период не становления, а только брезжило какое-то начало, какой-то тяги к литературе. А до становления ой как далеко. Ибо ста-новлением - это, как мне кажется, перелом в творчестве, срединная какая-то его часть. Совет - (опять же, если он тебе нужен) с тех пор, как мы с тобой виделись впервые, ты заметно прибавил в культуре и интеллигентности. Меня до сих пор не покидает мысль, что что-то у тебя неладно в об-разовании, в воспитании, психологии, хотя как психолог ты: безукоризнен. (Ты доказал это, тогда на пароходе) и именно это заставляет меня вглядываться в тебя и верить, что че-ловек ты обладающий уникальными способностями. Не знаю, может любой врач: обладает возможностью усыплять лю-дей. Может быть, но для меня это всё-таки фокус, которому я до сих пор удивляюсь.
  В этой области, как мне кажется, у тебя все-таки больше возможностей, чем в литературе, хотя как знать ... Говорят, даже Чехов был поначалу в своих писаниях не очень умён.
  А с другой стороны у тебя хватило сил написать пол-сотни страниц. И может быть, кто же знает, я потом вме-сте с тобой посмеюсь над собой и скажу: какой я был дурак, что заметил первые шаги гения.
  Ну, это шутка, Воюй за жизнь. Все мы воюем. Оказа-лось, что в шахматы ты играешь прилично. Не бей себя в грудь, не кричи, что ты делай своё дело спокойно и может быть страсть, которую ты бестолково выплёскиваешь в сло-вах своих разговорных, перейдёт на твои страницы, но на страницах страсть должна быть не в словах, а в подтексте, научишься ли ты понимать это, кто знает?!
  А вообще, если решил отправляться в плавание, никого не слушай, а тем более меня, который сам ничего не сделал. С искренним уважением к тебе, Володя.
  
  Р. S.
  Это прочти и разорви: жене не показывай. И последнее: может, тебе нужны практические советы:
  1. Есть журнал "Литературная учёба". Туда можно сходить, поговорить, однако, боюсь, что они назовут это обидным словом: "графомания" и тогда трудно будет вы-браться.
  2. Можно попробовать поискать редактора в "Моло-дой гвардии", который согласился бы тебя отредактировать, но тут есть тоже опасность - ты скомпрометируешь себя раз и навсегда.
  3. И третье, пожалуй, самое разумное - писать. Пи-сать, описывать свою жизнь с разных сторон её и умнеть, умнеть на этой работе, становиться более интересным, как. личность автора, рассказчика,
  4. Попробуй, например, описать всё, что произошло то-гда, когда мы плыли вместе: как что выглядело? Как кто вы-глядел? О чём ты думал? О чём кто говорил? Присочини, что ты укатал капитана и он правил кораблём, а ты правил им... Может быть, это будет интересным... Хотя, конечно же, ничего нельзя сказать вперёд...".
  С волнением Игорь Васильевич прочитал это послание сценариста Володи Железняка. И понял одно, что дело в идео-логии! Не воспринимает друг ситцевый, с упоением зачиты-вающийся диссидентской литературой, триумфально ведущей в социальные тупики, его, как Его величество человека, сво-бодного от алкоголя, табака и наркотиков!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 4
  
  СЕАНС АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА
  
  
  1
  Всегда интересно посмотреть на себя со стороны. А когда занимаешься необычным делом, как гипноз, вдвойне интересно.
  Те, кому посчастливилось принимать участие в его пси-хологических опытах или проходить обучение английскому языку под гипнозом у Гевашева, говорят, что он во время се-анса являет собой зрелище впечатляющее. Правда не довелось ему поглядеть на себя со стороны пока, как ни странно, в наше время кино и видеокамер. И снимали даже, да всё недосуг добровольцам-операторам показать ему свои работы. Фото-графии внушительны, конечно, но всё это из области "Остано-вись, мгновение!", да в том, то штука, что прекрасно не мгно-вение, а жизнь в целом. Ну, да ладно. А сейчас вперёд и только вперёд, на площадь ВДНХ. Он в новой ипостаси: внедряет в жизнь авторскую книгу "Аля-Улю, или Мыслитель на вахте". На Игоре Васильевиче шокирующая взгляд обывателя вышив-ками чёрная рубашка, светлые штаны, на босых ногах санда-леты.
  - Читайте только Игоря Гевашева, - пристаёт он к прохожим. - Это единственное издание в нашей стране, про-пагандирующее Социальную логику. Вот смотрите!- заинте-ресовавшейся женщине читает строчки из эпиграфа к книге. - "Таланту на заметку. Если у тебя исписанная трудовая... " Остановился его послушать мужчина, потом ещё и ещё. Он дочитал. Вокруг образовалась толпа. Игорь Васильевич пере-вёл дыхание и ввёл себя в состояние противостояния психоло-гии стада.
  - Если у таланта исписанная трудовая книжка, - он выжидательно умолкает и оглядывает толпу, - кто же нашей страной руководит?.. Правильно! Тот, кто страховался, пере-страховывался, чтобы сейчас оказаться в высших эшелонах власти! Вот, к примеру, у "железной леди", знаете о ком речь, сын есть. У Раджива Ганди; сын есть. А сын, как известно, продолжение рода, мужское начало.
  Заметил, люди в недоумении от такой постановки во-проса. Ему карты в руки.
  - Возьмите нашу "великолепную семерку". Велико-лепную в кавычках. Кто возглавил "Горбостройку"? Ни у од-ного из них нет сына. А вот у вас, - Игорь Васильевич ткнул пальцем в понравившегося ему мужчину в летах, с проседью в смоляных волосах, - исписанная трудовая книжка! А почему?
  - Правду говорит...
  - Так сказать, почему?- сделал намеренно паузу, за-метив утвердительный кивок, продолжил гениальную мысль. - У вас два сына. Так?.. Стабильное продолжение рода, а у начальства вашего одни дочери. Вот вы и маетесь. Родились полноценным, генетически здоровым, чтобы землю нашу со-ветскую прославить, а над вами измываются, мешают по-людски жить. Шавки под ногами путаются. Так вот и разъяс-няет Социальная логика, таким как вы в чём причина вашего неустройства бытия.
  Рослый детина в кожаной куртке, варенках и кроссовках возмутился такой постановке вопроса.
  - Дорогой! - не давая патологии открыть рот, - рас-крыл Гевашев свои козыри. - У меня пять сыновей. Трое ма-леньких. Слива - 10 рублей, помидоры по 8. Яблоки - 15, дыни - 25 рэ за килограмм. Разве такое издевательство над детьми страны Советов было до перестройки?
  - Правильно он говорит, - поддержал его энергично женский голос. - До чего дожили! Кормить детей не на что.
  Толпа заволновалась.
  - А дети от недостатка витаминов растут нытиками.
  - Ягоды детям по счёту даём! Когда это было...
  "Сейчас на эту тему можно часами говорить", - про-мелькнуло в голове Гевашева и он решительно взял в руки инициативу:
  - Дело, товарищи! Не в октябре семнадцатого года и не в репрессиях, как вдалбливают коммунисты-перерожденцы, а в методиках по охмурению сознания советских людей. Кстати, детально разработанных в лабораториях Запада и внедрённых в нашу систему образования и просвещения, по которым ма-нипуляторы человеческим сознанием лишают нас разума в школе, институте, на рабочих местах, а сейчас, в видеосалонах эротическими и порнографическими фильмами. Русское зару-бежье знает, кого финансировать. Сбылась мечта белогвардей-ских эмигрантов, репрессированных. Вместо Советского Союза образуются диаспоры и землячества, то есть сообщества дармоедов, паразитирующих за счёт народа. Вот поэтому, что-бы сохранить в себе Его величество человека, нам и нужны такие книги как "Мыслитель на вахте" и "Чудеса исцеления". Читая и перечитывая повесть и рассказы, написанные по зако-нам Социальной логики, вы поменяете своё обычное состояние на нормальное. И быть может, своим созидательным трудом прославите нашу землю, а если понадобится, то с оружием в руках будете защищать интересы простых людей и людей труда. Ведь всё в нашей необъятной стране и заводы и фабрики, институты и детсады, и бесплатные квартиры в домах создано усилиями миллионов тружеников. Так разве нормальный мужчина, психически и физиологически здоровый посмеет выродить род отца?
  - Нет! - и ему пожали руку в знак солидарности двое дюжих молодцев.
  - А разве Гомо сапиенс, то есть человек разумный, станет глумиться над памятью павших за свободу и независи-мость нашей Родины - Союза Советских Социалистических республик? Над теми, кому обязан жизнью?.. Копаться в гряз-ном белье истории СССР, чтобы разувериться в самом себе?.. Травить природу, чтобы самому отравиться?..
  - Нет!
  - И я говорю "нет!" Так что ж вы медлите? Сегодня я здесь, а завтра, во Владивостоке, к примеру. Тираж малюсень-кий... Всего лишь пять тысяч экземпляров. Могу и с автогра-фом!
  От тридцати экземпляров остались два экземпляра. Не успела схлынуть толпа, как Гевашева окружили омоновцы. Рослые, лобастые и с дубинками, как дикари. Пока один из них сверял разрешение на продажу авторской книги с паспортом, Игорь Васильевич здраво рассуждал:
  - Может ли нормальный человек с дубиной ходить по городу?
  Один из них мрачновато блеснул фиксой, вроде хотел прореагировать, но сдерживали его инструкции.
  - Вы правы, молодой человек, - не думая о последст-виях своих смелых большевистских высказываний, продолжал Мыслитель. - Конечно же, нет. Но всё объясняется кодиро-ванием, зомбированием, то есть прозападным и белогвардей-ским промыванием мозгов подрастающего поколения, когда молодость не имеет будущего. Продолжительность жизни 35-40 лет, то есть та, что была в дореволюционной России. И вот доказательство: дубина. И вы с ней неразлучные друзья. А по-чему? - не дожидаясь ответа, просветил: - Да потому, что вы в обычном состоянии сейчас, а организм ваш натренирован перейти в аффектное состояние и тогда какая разница женщина, ли перед вами или ребёнок во время первомайской демон-страции или 7 ноября. В ход пойдут дубинки, сокрушая всё живое. Какая разница кого уродовать раз платят, и не придётся отвечать. Ведь так?
  Фиксатый потянул своего напарника за рукав.
  - Вы с ними поосторожней! - После ухода омоновцев пробасил на ухо мужчина, смуглый чем-то напоминающий киношного Кощея Бессмертного. - Им власть дали! А вам де-тей кормить надо. Правильно говорите! А от себя добавлю, Родина у нас с вами одна - единая и неделимая!.. Сами напи-сали?.. И реализовать грамотно надо с наваром! А у них, - он кивнул на соседей-кооператоров Игоря Васильевича, - уза-коненная спекуляция. А почему вы здесь на проспекте Мира, а не на, скажем, ВДНХ?
  - Просился туда. "Где поставим, там и стоять будете", - сказали мне в Административной инспекции. Так ведь книга позитивная!" - возражал я.
  - Простите, не представился, - перебил незнакомец, подавая руку Гевашеву. - Владимир Аркадьевич!
  Возле них собралась толпа, привлечённая громкими обобщениями, в которых оба собеседника сходились взгляда-ми.
  - Пропаганда насилия, роскоши, светской жизни - ан-тисоветская пропаганда. До какого маразма дошли люди. Сте-пану Бандере памятник поставили в Украине, правда, его взо-рвали, а того, кто "живее всех живых" демонтируют. Вернуть надо людям разум. А иначе всем нам крышка... Посмотрел я в глаза Панкратову...
  - А кто это?
  - Тот, кто разрешение подписывает, а в них ни одного сына. Проверил своё наитие, так и есть - две дочери, а рядом такие же "вумные", шустрые, с шиком одетые люди. А по за-конам Социальной логики способность человека физиологиче-ски здорового независимо от пола выродить мужское начало называется патологией социального восприятия бытия. Именно она, патология, будь это Москва, или Ленинград, или Камчатка везде на одной шестой части Евразии триумфально на "бабки" Запада качает права.
  - Тише! - вдруг замолк собеседник Гевашева, мимо них прошли, возвращаясь в автобус, омоновцы. Фиксатый, взяв в руки книгу о "Мыслителе на вахте"; раскрыл её.
  Взволнованный успешной распродажей книги, Игорь Васильевич отстаивал своё право заниматься просвещением развращаемых "перестройкой" крепких парней:
  - Чтобы разобраться во всём происходящем, надо чи-тать книгу Мыслителя. Она врачует психику, и человек выжи-вает в экстремальных ситуациях. А понимаю, у вас нет money [мани]? Так возьмите... как "презент". И пропагандируйте дос-тойную человека книгу. А служить верой-правдой патологии означает быть сопричастным к совершаемым в стране престу-плениям.
  Омоновцы хмуро и где-то с недоумением смотрят на не-го. "Пора менять пластинку".
  - Дарю! Одно условие проникнитесь моей идеей и пропагандируйте её.
  Поочерёдно поблагодарив за "презент", омоновцы дви-нулись в автобус.
  - А к религии как относитесь? - услышал вдруг Ге-вашев спокойный вкрадчивый голос. Повернулся, на него из под кепи пронзительно впились буравчиками глубоко поса-женные глазки. Ухоженная бородка, усы с проседью. Джинсо-вый летний костюм, кроссовки. Нос вострый - плохая примета - человек на взлёте в потусторонний загадочный мир, о котором так много заумных монологов в Домах культуры.
  - Помогите, пожалуйста, - собрав свой складной стульчик, попросил его Гевашев. - Поддержите сумку.
  Христианин выжидательно молчит, помогая Игорю Ва-сильевичу собраться.
  - Игорь?
  "Это кто?" - поднял глаза Гевашев, и узнал давнего своего приятеля по Измаилу, который захаживал к нему поиг-рать в шахматы. И которого из-за окладистой шикарной бороды так и звали "Бородой". С бородой он в Москве расстался ещё в восьмидесятых годах с началом жизни "с нуля".
  - Вам отвечает, - обратился к задавшему каверзный вопрос Гевашев, поворачиваясь к бородачу. - Знаток кинома-тографа и религиозных течений философской мысли. Привет, Виктор! Просвети его и меня заодно, что такое Бог в твоём ве-ликом мироощущении?
  - Условно, - выпячивая грудь колесом, польщённый вниманием толпы в столь людном месте, начал "Борода", - возьмём за знак равенства "Всемогущ" и "Бог". Раз Бог значит Всемогущ! Таак?..
  Гевашев кивнул головой. Христианин промолчал,
  - Может ли Бог сделать всё, раз Всемогущ? Может! Так пусть сотворит вещь, которую сам поднять не сможет. Готово - сотворил, а поднять не может. Выходит он вовсе и не Всемогущ! А раз он не Всемогущий, то он и не Господь Бог! Ну, какой Бог всемогущий раз то, что сделал, сам поднять не может. - Виктор закурил и назидательно стал их осматривать. Вроде хотел: узнать, понимают ли его собеседники смысл сказанного? Или нет?
  - Этим, дорогой! - ощущая существенную поддержку, обращаясь к христианину, воскликнул Гевашев. - И объ-ясняется религия. И самообман, которому подтверждены не-которые люди. Выход один поверить в самого себя. В своё рождение. В своё предназначение. В то, что рождается человек для большого дела. Какого?.. Он, как правило, не знает. Жизнь так устроена, чтобы он пожизненно был маленьким и занимался бы маленькими делами. Вот из этого и исходят мерзости. И все мы зависим от людей гнусных! Кстати, - Игорь хлопнул Христианина по плечу, - я не знаю вашего семейного положения.
  Христианин: сообщил, что он разведён. Растёт дочь - пятиклассница.
  - Запомни, человек! На всю оставшуюся жизнь, что самое гнусное из всех паскудных дел на земле это вырождение по своей воле рода своего отца. И чему учат нас святые отцы, которым суждено выродиться? Потому и преступления пато-логии социального восприятия бытия должны обнародоваться. И чтобы понять это, надо поменять обычное своё состояние - животное на нормальное - человеческое. Потому и рекомендую приобрести эту книгу. Проза активизирует ваше подсознание. Человека обмануть трудно, но можно, а вот подсознание - дудки. На мякине не проведёшь.
  
  
  2
  - А это важно иметь сына? - за чашкой индийского чая всматривается в него Виктор.
  - Не виделись...
  - Четыре года. За это время женился, растёт дочь.
  - Я не вижу у тебя ни врождённой; ни приобретённой патологии. Словом такие целеустремлённые люди обязательно по моим наблюдениям продолжают род. Ты человек рослый, симпатичный, тебе шла и борода и усы: Да и сейчас девки за тобой табунами ходят! И будут у тебя ещё сыновья, - сказал Гевашев, и посмотрел на часы.
  - Я не задерживаю тебя? - обеспокоился Виктор.
  - Да время ещё есть. Должен один организатор подойти или позвонить насчёт лекции.
  - Не помешаю?.. А что за лекция?
  - Да о слонах и моськах, шмакодавках и Социальной логике, - Игорь подскочил со стула, заходил по комнате.
  Им никто не мешал. Оленька с детьми была за городом, на даче. И ему так захотелось помочь Виктору осознать один из основных законов Социальной логики: вырождаясь, человек, допущенный к политической власти опасен. Он мафиози. И работает на разрушение с большей охотой, чем на созидание.
  - Самое доступное и ценное состояние души и тела, это когда включена эйдетическая память, По тебе видно, как происходит постепенно твоё расслабление, Виктор. Посмотри наверх, на потолок, сосчитай до пятидесяти и обратно с пяти-десяти до нуля, вдохни как можно глубже и задержи дыхание. Молодчина! Или как говорят американцы: "At-a-boy! [Эта бой!]" А теперь закрой глаза. А это надо сделать, чтобы сосре-доточиться на покое и отрешённости от окружающего мира.
  Прошла минута, другая и Игорь почувствовал, что всё на мази. Как знать, возможно, восприятие его рассуждений по законам Социальной (Железной) логики, минуя критику и са-мокритику, запечатлеются в подсознании Виктора Бороды и станут достоянием структур разума уже в осознанном состоя-нии. Пойдут, несомненно, на пользу и как знать может, когда и прославит он землю нашу русскую! И, как обычно поступал в таких случаях, по обыкновению своему воодушевленно за-говорил:
  - Я снимаю с тебя, человек несвободу, снимаю то, что мешает тебе, а я это чувствую и знаю, полноценно жить и дер-зать, дерзать и творить. И ты понимаешь и не только понима-ешь, а и осознаешь, то, что ты родился здоровым и полноцен-ным ребёнком, а сколько в нашей суровой, далекой от идеала, действительности слепых, немых, глухих и вообще инвалидов с детства, да и взрослых больных и немощных. Сотни тысяч! Да приплюсуй отвратительную экологию! Но как можно спасти природу, когда люди погибают в межнациональных разборках. Безработица захлестнула страну. К тому же алкоголизация всей страны и ближнего зарубежья в самом разгаре. Процветает и проституция. Не выполняются постановления. Забастовки. И я это напоминаю тебе, потому что ты как человек разумный и соображаешь, что к чему и стоишь на моих позициях. И пусть останется в памяти твоей замечательной, что ты человек, а человека нельзя ни за какие "бабки" ни купить, ни продать! И я уверен, что наступит час, когда и ты социально заступишься за себя, и род твой отцовский продолжится там, в пространстве и во времени.
  Когда Борода проморгал глазами, он заявил, что всё слышал. Себя контролировал.
  - Все слышат. Все контролируют своё состояние. А вот самостоятельно выйти из него никто не может! И суждено тебе, Виктор, стать Гомо сапиенсом - человеком разумным. А разумный человек приумножает богатства своей социалисти-ческой Родины и не охаивает великие замыслы.
  Виктор открыл рот, пытаясь, возможно, что-то возразить, как Игорь опередил его:
  - Всё дело в том, в каком состоянии человек? Оно бы-вает обычное и нормальное. Эйдетическое и аффектное. Вы-рождается патология. А она бывает врождённой и приобре-тённой. У тебя приобретённая!
  - У Ленина не было детей!
  - У него по Социальной логике патология позитивная.
  - Что ты имеешь в виду под патологией?
  - Способность вырождаться, и вводить человека в за-блуждение. Любая- философия, так изменился мир, включая марксистко-ленинскую, заведут человека в тупик. В социаль-ный тупик.
  - Выход?
  - Отказаться от философских обобщений. Вооружить человека Социальной логикой и включить на полную мощь эйдетическое состояние. За примерами не надо далеко ходить. Кто я такой?.. Человек в эйдетическом состоянии первой ста-дии. Конфронтация с преступным обществом, в котором нам, к сожалению, приходится жить. С женой в кино не хожу. А почему? Да потому что не могу, не могу смотреть постельные сцены с женой. Неудобно. А люди семейно ходят на эротиче-ские фильмы, а почему? Да потому что они находятся в обыч-ном, то есть в животном состоянии. В нормальном состоянии человек не станет пропагандировать секс, религию, садизм и вешать коммунистов. Он человек разумный. Трагедия нашего общества в том, что за годы перестройки люди, развивая ум, забыли, что они люди. И у них отключились структуры разума. Им надо вернуть разумение. А это возможно через про-свещение. Вспомни, всегда были, есть и будут люди с высоким предназначением, такие как Сталин.
  - Когда умер Ленин, - встрепенулся Виктор, - Сталин выступил и сказал: "Сам знаю, что груб и резок, но что поделаешь. Таким родился". И ему аплодировали.
  - Понимаешь, Виктор! Сталин родился "Слоном", а его шмакодявки и Моськи в газетёнках жидовских, антисоветских, норовят облаять.
  Виктор молчал, усиленно соображая, какая сила удер-живала его в горизонтальном положении: на голове и пятках. А Игорь делал своё житейское дело - коррекцию психики. Вводил в подсознание разумение.
  - Основное для человека состояние - нормальное. За-фиксированное эйдетическое состояние в нетерпимости к не-гативным проявлениям психики.
  Обнародована телеграмма Ленина "выявить проституток и расстрелять!"
  Приказ Гитлера: Расстрел: за безбилетный проезд! Что и сделали. В Берлине площадь 26. Так площадь названа в память о 26 "зайцев", убиенных за безбилетный проезд.
  Так называемые репрессии - то же самое - нетерпи-мость к растлению советских людей. Во всех этих случаях вы-являлась патология - у "стенки" решалась её судьба. Таким образом, очищались от "антисоветского мусора" мозги совет-ских людей, готовых на самопожертвование "За Родину! За Сталина!"
  Алчная мечта репрессированных сбылась. За шесть лет перестройки - миллионы исковерканных жизней. Стабилизи-ровалось общество бездельников. Жуткие конфликты между близкими людьми.
  - 73 года терпели беспредел партийных боссов, - вставил шёпотом Виктор, после того, как Гевашев поставил его на ноги, а затем посадил в кресло, - полностью уничтожен генофонд страны. Расстреляны блестящие стратеги: Якир, Тухачевский, Блюхер, Егоров.
  - Гитлеру не удалось дезинформировать Сталина. Вы-являлись агенты влияния пятой колонны, созданной на деньги Запада для свержения Советской власти. Их и расстреливали!
  - А репрессии?
  - Ведь я тебе только что разъяснил, что всё дело в па-тологии. Так сказать, обратная сторона Гражданской войны. Ведь свергался эксплуататорский класс. Попробуй у человека отними что-нибудь, и он окажет бешеное сопротивление. Причём тут Сталин? Просто гнуснейшие стратеги наших дней сделали "ход конём": отвлечь внимание молодежи от преступ-лений нынешнего руководства, вот и сделали гения "козлом отпущения". А ЦК ВЛКСМ возглавил растление подростков и молодых людей через рок концерты, видеосалоны.
  - Согласен!
  - Вот это Виктор, другой компот!.. Идёт пир во время чумы. И делёж моськами, шмакодявками и мандавошками шкуры неубитого медведя - СССР. Президент СССР войдёт в энциклопедию как путешественник и транжира. А точнее, как наиглавнейший отморозок всех времён и народов. И будет проклят грядущими поколениями.
  - Думаешь, Сталина реабилитируют?
  - Это однозначно. Ведь завоеватель Наполеон Бонапарт - гордость Франции. Прах полководца покоится как на-циональная святыня. А кто помнит тех, кто ссылал его на ост-ров "Святой Елены?". А Петра I разве кто называет палачом? Ленинград на костях каторжан построен. История расставила всех по местам. И надо позорить тех, кто копается в грязном белье Великого Октября, и направлять, как патологию, в псих-больницы. Человек, который происходит от мамы, а не от ма-тери-суки и у которого стабильное продолжение рода, не станет людей баламутить антисоветскими высказываниями!
  - Вот я размышляю, - вставляет Борода.
  Игорь делает передышку и даёт своему оппоненту вы-сказаться.
  - Мой кадровик - бездетный. Сам я живу с подселе-нием. У тестя нет сына. Выходит он выродок?
  - Социальная логика конкретна. Раз вырождается че-ловек добровольно, по своему желанию, то он деформирует отношения на бессознательном уровне между людьми. Ведь бывая у них, он с ними взаимодействует. Это, кстати, одна из причин разводов. И наверняка и у тебя самого отношения с женой натянутые.
  - С неделю как не общаемся!
  - Вот видишь!
  - А выход есть?
  - Есть. Виктор, есть! Заиметь сына! И запомни, только с рождением полноценного сына женщина, как и мужчина, приобретают качественно новое разумение бытия. У тебя до-вольно-таки шаткое положение, живешь, небось, на её жил-площади?
  Виктор закивал головой. Игорь Васильевич продолжил блестящую мысль:
  - Так вот! Только с рождением сына, генетически здо-рового, женщина осознает, что она значит для мужа.
  - Моя хочет сына!
  - А ты? Сам подумай, на что жить? Чем кормить? Не-понятно куда катится страна.
  Было над, чем задуматься.
  - Ладно! - подумалось Игорю. - На следующий раз проверим тебя, родимый, на патологию. А сейчас, - вслух произнёс он, - давай-ка, я тебе книгу подарю на добрую па-мять.
  Виктор достал портмоне.
  Игорь махнул рукой:
  - Могу ведь я подарить книгу вот так запросто своему приятелю!
  Через пятнадцать минут они расстались, обменявшись телефонами. Через два дня без звонка он пожаловал к Игорю с тортом.
  Они пили чая, политики не касались. И вдруг Виктор за-собирался.
  - Посиди ещё!
  - Пойми, старик! - с пылом, заговорил он. - Хотела сына. А сейчас раздумала. И ни в какую! И тесть. "Отставить! - говорит. - И так планета перенаселена".
  - Он что, военный?
  - Отставник, неплохой мужик, доложу тебе.
   - Люди все милые и замечательные. И у каждого, за-меть, своя программа.
  - Разведусь я с ней.
  - Ну, зачем: так мрачно. Ещё одумается!
  - Навряд ли.
  - Состояние у тебя нормальное. Уверен, что ты доду-маешься, как выйти из социального тупика.
  - А я знаю.
  - И как?
  - Как?.. Как?.. Крест поставлю на ней.
  - Хоть я, Виктор, и не сторонник разводов, но что де-лать раз не хочет? Отматузить надо! По-русски, от всего сердца, от души!
  - Я всегда считал, что у тебя не голова...
  - А Дом Советов! - расхохотался и Игорь. Причиной веселья было осознание того, что раз додумался человек из периферии приехать в Москву, где ни друзей, ни покровителей и стать москвичом, наверняка додумается и до сына.
  Словно прочитав мысли Гевашева, Виктор поднялся к распахнутому окну, закурил:
  - За меня не беспокойся. Лучше подумай, как заработать деньги. И если знаешь - поделись!
  
  
  3
  "Экстремальная ситуация побуждает нас всерьёз за-няться этой вполне разрешимой проблемой. Мы, семья из 2 взрослых и 3 несовершеннолетних детей, не раз вызывали сантехников. Те считали и продолжают считать, что надо менять трубы отопления. С 1953 года капитального ремонта в квартире ЖЭКом не проводилось. В комнатах холодно. К тому же одна из труб прорвалась и горячая вода хлынула. Пришлось вызывать аварийную службу. Рабочие, что могли, сделали, т.е. перекрыли воду. Сантехник, из ЖЭКа резиновым: жгутом затянул это место. И по сей день, так и красуется этот жгут на трубе. Ну, а протечки на потолке на втором этаже все-таки образовались. Естественно нашим соседям это не по душе, Отношения осложнились, и здороваться они перестали, А тут новые огорчения с туалетом неполадки. Как оказалось, сантехники ещё три года назад неправильно установили унитаз. Протечки у соседей и в туалете появились.
  Ну, понятно, их на выяснения отношений потянуло. Объясняю им, что нас, русских людей, осталось очень мало. И отношения потому и должны быть самыми цивилизованными. Что дело не в нас, а в изношенной сантехнике, которая и стала причиной натянутых отношений между нами. Унитаз протекает, менять надо, трубы менять надо. А протечки хотя над нами чердак, и у нас самих на потолках образовались. Правопреемник ЖЭКа РЭУ МП "Сретенка" пусть направит специалистов и они в раз разрядят грозовую обстановку, а нам, жильцам, надо объединяться, и дружить, как люди в пятидесятых годах дружили без зависти и корысти.
  Но для воплощения этой замечательной идеи, нужна помощь компетентных инстанций. Чтобы и они, изучив си-туацию, как это заведено во всем мире, разъяснили кляузным Славяковским, что дело не в Гевашевых, а в том, что поизно-силась система отопления, и пора осознать, что такие семьи, как семья Гевашевых, где нет пьянства, спекуляции, никто никого не обкуривает - большая нынче редкость. И надо помочь семье с ремонтом и как можно скорее, а не заниматься выяснением отношений с позиций кулаков и боевого самбо".
  
  Игорь дважды перечитал написанное под копирку заяв-ление в РЭУ и остался изложением экстремальной ситуации доволен.
  - Мамочка! - обратился он к Оленьке, (так, заведено было у них, в семье обращаться при детях "Мамочка, папочка") - Борода забраковал. "Это заявление, - сказал, - надо по-другому составить'', а над этим посмеялся.
  И удовлетворённо потёр руки, расслышав:
  - Оставь на столе я посмотрю!
  
  
  4
  - Как думаешь, почему дошли мы по такой жизни? Резня в Закавказье, Фергане, самосожжение женщин, волнения на Львовщине...
  Проходящий мимо парень с косичкой замедлил шаг, уловив "горячую информацию", стал прислушиваться. Он ещё не знал, что перед ним, судя по словам шикарно одетого гос-подина, молча выслушивающего в данный момент монолог неряшливо одетого немолодого человека, закоренелый тунея-дец с точки зрения общества перестройки, по фамилии Гевашев. Вынужденный под давлением продажного гороно оставить преподавание в школе "по собственному желанию", он уже забыл, когда работал по специальности, поскольку знал, что дело это проблемное и пожизненно неразрешимое. Он посвятил себя изучению образа жизни таких же бедолаг, каким был сам. То есть людей, которые так и не научились воровать и спекулировать, как только их не приучали к тому, что "волка ноги кормят", и потому были отовсюду гонимы за непрактич-ность. Его жена Оленька, верная спутница и многострадальная душа, воспитывала двух шалунов, свято верила в гениальность супруга. Что подтверждалось не раз на практике. Если ворчала, то изредка в самых затруднительных обстоятельствах. Она считала, что лучше бы он работал. Но Игорь так не считал, ибо ничего не мог поделать с собой. "Нет, нет! - то и дело вос-клицал он. - Нанялся, продался, это не для меня". Уличные зеваки пялили насмешливо на него глаза.
  Впервые за два года общения с Игорем знакомый Ста-нислав со смешком обозвал его тунеядцем. То же самое по-вторил и сегодня:
  - Ты получал уведомление о том, что являешься пара-зитом и живёшь за счёт народа. И этим развращаешь тех, с кем водишь знакомство.
  - Да как ты смеешь!? - побагровел Игорь. - Кому ты говоришь это? Отцу малолетних детей!
  - У всех, дети есть, Васильич, но их родители трудятся...
  Кроме того, государство понастроило немало дошколь-ных заведений. При школах работают труппы продлённого дня, тебе не отвертеться от общественно-полезного труда. Либо ответишь по закону.
  Эту фразу расслышал парень с косичкой. Он внимательно оглядел людей, толпившихся возле кинотеатра "Новорос-сийск". Обратил внимание на немаловажное обстоятельство: один человек, как он понял из обрывков фраз, из армии безра-ботных, к числу коих принадлежал сам, был одет крайне плохо. Пятнистый плащ на утеплённой подкладке не был приспо-соблен для февральской стужи. Видавшая виды потрёпанная шапка вряд ли защищала от пронизывающего ветра. Обут он был в немыслимые сапоги явно из той продукции, которая го-дами захламляет склады. Себя же парень оглядел с удовлетво-рением, так как был одет словно парижский или лондонский денди. Меховая куртка вишнёвого цвета, "бананы" и сапожки "ненашенского" производства. Зато, в оправдание себе, мог заявить, что зубы ежедневно чистит, как положено, по три ми-нуты вверх, вниз щёточкой из отечественной щетины. "Смотри ведь, могут и у нас делать зубные щётки!"- похвалил он раз отечественных производителей бытовой продукции.
  - Таак! - расслышав последние слова Мягкохлебова, пробормотал себе под нос парень. - Значит; того зовут Ва-сильичем. Вообще-то, он имел в виду Игоря Васильевича, но почему-то адресовал своё определение Станиславу, который уверенно повёл Игоря к себе домой. Повод для этого был: на Садовом: кольце, близ метро '"Колхозная", напряжение элек-тросети равнялось ста двадцати семи вольтам, а Игорь как-то раз пожаловался ему: "Вторую неделю сбиваюсь с ног, разы-скивая электролампочки на сто двадцать семь вольт. Что за темпы перестройки! Лампочки не купить! А продавцы лишь сочувственно разводят руками: "Нет, и не ожидаются в обо-зримом будущем".
  На другой день Гевашев отнёс неожиданный звонок Станислава к ряду божьих знамений. - Таак!.. - обрадовано закричал он в трубку, хотя Станислав не был обижен слухом.
  Даже напротив: мог бы продемонстрировать музыкальные способности на балалайке. Правда, играл на ней крайне редко.
  - Так говоришь, на двести двадцать поменяли?
  - Так точно, - по-военному отчеканил Игорь Василь-евич, хотя в армии не служил: отбыл лишь переподготовку. - Значит, ты мог бы при желании...
  - Тебе лампочки нужны?.. Встретимся у кинотеатра "Новороссийск" через полчаса, согласен?
  - Так точно, вашбродь, - в тон ответил Гевашев.
  Там у "Новороссийска" и встретились. На рекламном щите красовалось название демонстрируемого фильма "Ана-томия любви". Внизу щита мелкими буквами добавлено: "Би-леты проданы по организациям".
  - Вот не думал, что на подобные фильмы будут ходить как на демонстрацию колоннами от организаций и учреждений, - засмеялся Игорь Васильевич.
  - А ты, что, Васильич, видел фильм? Чьего производ-ства? - Станислав глянул на щит.
  - Польша... Видел, - ответил Игорь Васильевич, - но очень давно. Помню лишь натуральные съёмки. Там встре-тились впервые сексуально-озабоченные партнеры. Ну, ин-тимное показано откровенно. Помню, как покраснел, когда впервые услышал в адрес героини пошлость из уст разухаби-стого героя фильма с гитарой под полою.
  - Надо бы посмотреть! Позвоню Ирише.
  - Понимаю! В реальной жизни - проколы, так на секс настроиться надо! - ляпнул Игорь.
  Станислав пристально всмотрелся в него. - Ты всерьёз так о нас думаешь? - процедил он. - А мы ведь серьёзная пара! У нас деловые отношения и о жизни спорим всерьёз.
  - Сколько вас таких в одной лишь Москве? Таких, вот, серьёзных, одиноких, живущих без проблем в комфортабель-ных квартирах. Да, да пожизненно одиноких!
  - Я не подсчитывал, - сказал Мягкохлебов.
  - А я полагаю, сотни тысяч!.. Самое смешное, это когда не разродившиеся бабы рвутся к политической власти.
  - Вполне естественно, - отпарировал Станислав: - Женщине с детьми политикой некогда заниматься.
  - Вижу, ты горой стоишь за неполноценных женщин-карьеристок. Твоя Ириша такая же?
  - Угадал! Но ты не подозреваешь, что у меня двое ог-лоедов.
  - От другой матери? - спросил удивлённый Игорь.
  - Это неважно, - сказал Мягкохлебов: - Главное, что дети есть.
  - А фамилию, чью носят?
  - Приёмных отцов, - ответил Станислав.
  - И после этого ты считаешь себя человеком!?
  - А кто же я, по-твоему!
  - Биоробот, - хихикнул Игорь. - У тебя сыновья?
  - Да!
  На них оборачивались, посмеиваясь, иные возмущённо роптали.
  - Тише! - сказал шёпотом Станислав, дергая Игоря за рукав плаща. - Не разводи гнилую антимонию. Что подумают люди?
  - Ага, вот чего ты боишься? Подстраховываешься, как бы чего не сказали Марьи Ивановны и их мужья?
  - А кого же мне слушать? Тебя, что ли?.. Спасибо, уже наслушался. Устал!
  - Быстро же устаешь. А живём мы в годы перестройки.
  - Вот и перестраивайся!
  Говорить стало вроде не о чем. "Чёрт с ними, этими лампочками", - подумал Игорь Васильевич и, резко развер-нувшись, заторопился домой. Пройдя несколько шагов, он ос-тановился, так как одумался и обернулся к Станиславу.
  - Васильич! - захихикал Станислав. - Значит, не нужны тебе электролампочки? И вообще, я не слуга! Надо бу-дет - сам придёшь ко мне. Попросишь, я дам. А будешь мол-чать, гордость ненужную проявлять, так шиш получишь.
  - А почему ты их не принёс? - поинтересовался, как ни в чём не бывало, Игорь Васильевич.
  - Да думал - ко мне зайдём, и я их тебе дам! А сейчас вижу, ты не в форме, да вспомнил, что ко мне должны прийти брат с женой. А мне не хотелось бы дурацких разговоров.
  - Вот что, Станислав! - взял в свои руки инициативу Игорь Васильевич. - Совсем забыл! Нашёл я тебе "Отелло", вот она! Даю на две недели. А сейчас, дуй домой! Одна нога здесь другая - там, и чтоб лампочки, тем более обещанные, здесь были!
  И действительно, ещё вчера, поздно вечером неестест-венно ярко загорелись лампочки и тут же погасли. Раскалённые нити внутри баллона ещё долго тлели, но так и не вспыхнули ярким светом. А тут в кромешной темноте звонок телефонный, нежданный, и в трубке голос Станислава:
  - Давай, завтра у кинотеатра "Новороссийск" встре-тимся! Я тебе целую сумку лампочек припас.
  И действительно, оказался хозяином своему слову. Опе-ративно смотался и предстал перед Игорем Васильевичем, как закадычный друг с обаятельной улыбкой, крепким рукопожа-тием. Их совсем мирное сосуществование, к сожалению, про-должалось недолго. То ли опять затеяли злободневный разго-вор о политике и прессе, снова выясняли отношения, симпатии, антипатии.
  - Ты в курсе, чем взбудоражена Одесса? - спросил Игорь: - Не знаю, как ты, а я бы порол приблудных "шефов" за варварское отношение к памяти.
  - Это не выход, - прервал Станислав: - В истории человечества жестокость никогда не искоренялась ответной жестокостью. Ибо подобное заблуждение опасно.
  - Значит, можно вырубать из сознания события в Одессе? Выкорчёвывать святое, что связано с великим горо-дом! Не бывать этому! - заорал Гевашев. - Пока ещё не все проснулись! А кто успел пробудиться от спячки, думает так же, как я! Я не одинок в таком понимании мира и своей социальной значимости.
  - О чём ты говоришь?! - усмехнулся Мягкохлебов: - Ты же тунеядец, ведёшь паразитический образ жизни, живёшь за счёт жены. Прости, но она недотёпа, а если терпит тебя, то явно из-за детей. Знай это! А берёшься судить о серьёзных со-бытиях. Не всё пущено на самотёк в советском Отечестве, Скажу тебе по секрету... - Станислав понизил голос до шёпота, даже повертел головой и, не найдя вокруг ничего подозри-тельного, закончил мысль: - В годы войны и оккупации на Украине наладили производство молока, мяса, сметаны, сала для фашистов. Словом, люди стали работать честно, но для оккупантов. Об этом феномене доложили Сталину. Великий "вождь человечества" возмутился до глубины души: "Надо кончать с подобными безобразиями! Советские люди забыли, выходит, о социалистическом Отечестве". В Москву хлынули на переподготовку особисты из всех регионов многонацио-нальной Родины коммунизма. Спустя месяц они в форме эсе-совцев оказались в глубоком вражеском тылу. Техника про-буждения советского патриотизма была до смешного простой. "Особисты - эсесовцы" врываются в энное украинское село и давай чинить допросы: "Кто против коммунистов и "юден?" Конечно, предатели и пособники гитлеровцев сразу два шага вперёд, грудь колесом, вот, мол, мы какие, самые преданные рейху, любим германский порядок. Заждались, мол, вас.
  - Молодцы! - улыбаются "эсесовцы". - В одну ше-ренгу стройся! Нале-во! Шагом... марш!.. Ать-два, ать-два, и прямёхонько направляют предателей Отчизны в большой ам-бар, запирают на замок, строение обливают бензином и под-жигают. Затем ходу с той деревни! Зрители слышат в их рядах негромкие лозунги: "Так будет со всеми предателями героиче-ского русского народа". Тут до сознания селян доходит, что к чему. Деваться некуда: почешут, почешут затылок и бегут к партизанам в лес, чтобы бить оккупантов. Таким вот, ориги-нальным способом пробуждалось рвение украинского селян-ства.
  Гевашев пожал плечами:
  - Может, и было всё так, но я лично нигде об этом не слышал, и не читал. Хотя вряд ли об этом есть хоть одна пе-чатная строчка.
  Мягкохлебов снисходительно ухмыльнулся:
  - Всё, что ни делалось в любимой стране, происходило по указке генерального секретаря.
  - Да, конечно, - согласился Гевашев: - В дефиците гениальности его не упрекнёшь. Додумался, как стихийно пробудить от спячки советских людей на занятых немцами территориях.
  - Именно так, - сказал Станислав.
  - Кстати, - оживился Игорь, - это с ведома генсека армяне в Закавказье насиловали азербайджанок?
  - А то, что ж, - простонародно ответил Мягкохлебов.
  - Ну и мерзавец же ты! - покачал головой Игорь: - Я всегда думаю о наших ублюдочных отношениях. Но чаще ду-маю о том, сколько достойных людей страдает в социалисти-ческой действительности от взаимоотношений с кретинами. Не находишь?
  - Ты, что ли, страдаешь и мучаешься?! - хихикнул Станислав. - Сидишь дома, телевизор смотришь да книжки почитываешь. А люди тем временем ишачат на таких, как ты.
  Гевашев с горечью ответил ему:
  - Чему завидуешь, голова садовая?!. Живу-то я в полу-разрушенном доме времен Александра Третьего, да ещё с под-селением.
  - Ничего страшного, - сказал Мягкохлебов: - Под-селена к тебе старая бабушка, она безвредная, не курит и не пьёт. Отраву тебе в суп не подсыпает, притона не держит, матом не ругается. Благодать, а не подселенка! Чего ты тень на плетень наводишь? Недалекий ты человек.
  - А ты далёкий?! - запетушился Игорь.
  - Не обижайся, не будь ребёнком, - покровительст-венно сказал Мягкохлебов.
  - Мне с тобой детей не крестить, - хмуро сказал Игорь: - Ты не знаешь деталей. Эта бабушка могла бы освободить мою семью от своего присутствия. Как работнику Минфина, ей положена другая жилплощадь - с ванной и горячей водой, чего нет в развалюхе. А она не хочет выселяться! Будет ждать три года, когда этот дом расселят.
  - Вот видишь? Сама не хочет. Насильно-то её не при-нудишь. Нет такого права у властей.
  - А право не рожать детей она имеет? Живёт лишь для себя.
  - Это её личное дело, - сказал Мягкохлебов. - Не хочет и никто её не заставит. Разве это недемократично?
  - Ущербная демократия "для себя". Тупиковая, как го-ворится, - согласился Игорь. - Оглянись вокруг себя! До че-го мы дошли: алкоголизм, проституция, безработица.
  - Да ты просто не желаешь работать, как все!
  Игорь быстро свернул полемику:
  - Станислав, ты же не попрёшь против прописной ис-тины, что спасти можно только того, кто хочет быть спасён-ным! Ну, всё! Мне пора, Станислав. Говорю, как в стенку го-рохом. Всё тот же обывательский уровень. И учти в твои по-басенки о Сталине и его методах "пробуждения" народных масс я не верю.
  - Придётся поверить, - крикнул вдогонку Станислав, не сводя глаз с настороженной спины провинциала. Буркнул что-то неразборчивое, и, не оглядываясь, повернул в другую сторону.
  Он ещё не прошёл и квартала как окликнул его кто-то:
  - Огоньку не найдётся?
  "А, это ещё кто?" - подумалось Станиславу с досадой.
  Его нагнал модно одетый парень с косичкой, указы-вающей на принадлежность к некой секте, либо к клану. Тот самый, кто с полчаса как обратил внимание на их нелицепри-ятный и потому на повышенных тонах разговор.
  - Я не курю, - сквозь зубы ответил Мягкохлебов.
  - Чего вы с тем мужиком не поделили? - не отставал незнакомец, голова которого вертелась во все стороны, будто что-то или кого-то высматривая.
  - А это уж, извините, не ваше дело.
  - Наше!.. - с нажимом сказал парень с косичкой. - Сейчас и выкорчеванные вязы на Приморском бульваре в Одессе наше кровное дело. А также боль и самосожжение уз-бечек! Мы советские люди или нет? Нам с вами вот сюда...
  Он бесцеремонно подтолкнул упирающегося Мягкохле-бова в улочку направо, за магазин "Школьник".
  Станислав побледнел, мигом перестроился:
  - Ведь и я тоже самое говорю! Все мы советские люди...
  Он видел прямо перед собой пытливые зрачки парня с военной выправкой. "С таким не пошутишь", - думал он со страхом. - Что за фанат? Ясно, что подслушивал наш разго-вор".
  - Что привязался? Не понимаю!
  - Сейчас всё поймёшь! - весело ответил парень и со знанием дела "благословил" Станислава кулаком по сопатке, таким вот первобытным способом заступившись за социали-стическую Отчизну.
  Окровавленный Станислав с криком:
  - За что ударил! Я буду... - закрыл лицо руками, опа-саясь нового удара.
  - Ничего не будешь! - весело проговорил парень. - А схлопотал ты, хлопче, за Одессу! И за хамство! Таких как твой знакомый беречь надо и помочь им выжить в наше суматошное время.
  Гевашев успел уже пройти достаточно пути, как бывший афганец Сергей дотронулся до его плеча. Он, как позднее понял Игорь, был разочарован в жизни и страдал мизантропией, возможно, то было следствие переживаний, которые выпали на его долю в знойных долинах Афганистана. Телефон и адрес Гевашева он узнал от Левина, с которым волей случая разговорился на Арбате. И вот как час разыскивал его по при-метам и описанию, которые ему дала супруга Гевашева.
  Едва ли не с порога Сергей заявил:
  - Я разочаровался в действительности, и сейчас не знаю, что делать и чем заниматься. Рад отдать все свои деньги, чтобы кто-то, хотя бы вы, помогли понять смысл жизни.
  Гевашев мягко сказал:
  - Да вы присядьте сначала!.. Вот сюда, на диванчик. На что жалуетесь?
  - Я уже сказал: на действительность! Неуверенно себя чувствую в пространстве и времени.
  - Строй наш праведный, - стал ориентировать Сергея Игорь Васильевич, - за него люди шли в бой, не щадя живота, как говорили в старину. Расскажите немного о себе.
  - Биография у меня простая: работал на заводе, служил в армии, после "афганской эпопеи" окончил институт.
  - Следовательно, из вас всё же сделали человека? - заключил Гевашев.
  - Не знаю, - сказал "пациент", - был у меня знакомый малый, который считал себя счастливым, была у него машина. Раз он едет и видит страдающего, судя по выражению лица, старика. Тот голосует, а сам за живот держится. "Вези поскорее в больницу, - говорит ему, а то умру!" Тот погнал, невзирая на красный свет и свистки гаишника. Старику сделали операцию, он остался жив. Через некоторое время разыскал спасителя и говорит: "Благодарю за помощь! Ты спас мне жизнь, и я не останусь в долгу". Подробно расспросил моего знакомого. Тот поведал, что воспитывался в детдоме, потом учился в училище. Вскоре женился. В общем, типичная ситуация. Как и многие, разочаровался в семейной жизни и развёлся с женой.
  Тогда старик предложил за месяц обучить его простому ремеслу - ремонтировать пишущие машинки. На деле оказа-лось, что это не ремесло, а скорее - наука, которую труднова-то не только преподавать, но и осваивать. Вскоре мой знакомый стал обеспеченным человеком, проблем с финансами у него не стало. Однако работает он не для того, чтобы получать много.
  - То есть превратился в полезного и нужного обществу работника, - вставил Гевашев.
  - Да, именно так! Но мы живем в окружении людей, а он воспитывался в особых условиях детского учреждения: слушал то, что положено, общался с тем индивидом, с кем разрешалось.
  - И поэтому разочаровался в действительности? - спросил Игорь.
  - Полностью!.. И теперь не знает, что делать со своими деньгами.
  - То есть превратился в мизантропа, - заключил Ге-вашев. - И знаете, почему? Есть понимание жизненной ре-альности, и есть осознание! По словарю это синонимы, на деле - не одно и то же.
  - Отлично! - улыбнулся афганец. - Стопроцентное попадание. Покурить можно?.. - и, не дожидаясь ответа, за-курил.
  - Охота покурить, милости прошу на лестничную пло-щадку, - Игорь устремился к наружной двери и распахнул её.
  Очевидно, такое отношение к курению Сергея не уст-раивало и он, плюнув на тлеющий огонек, выбросил сигарету в открытую форточку.
  - Ладно, - покладисто сказал он и продолжил мысль: - Ваша информация для меня не новость. А вот моя для вас - новость! Я показал кассиру книжку "афганца", без очереди купил билет на Москву. Получив купейный литер, взял пять бутылок водки и пошёл в вокзальный ресторан. Напоил, чуть ли не весь кабак! Кому понравятся барские замашки в наше нелёгкое время? В поезде я прошёлся по вагонам, сделал шахер-махер с ондатровыми шапками. Сделал это для того, чтобы помочь гражданам СССР коим систематически недоп-лачивает обожаемое государство. Охотники, с великими тру-дами добывающие ондатр, получают в пять-шесть раз меньше за свой труд, чем надо по справедливости.
  - Убеждаюсь, что вы действительно оригинал. Вы - личность! - сказал Гевашев.
  - Спасибо за понимание! Потому-то я и уехал из До-нецка. Надоел мне мой город в облаках смога и угольной пыли. И спасибо очкарику, что через него я вышел на вас. Долго искал, но нашёл.
  - Что за очкарик?
  - Один человек представился литератором. Говорит мне, что пишет прозу. "Можно её почитать?" - спрашиваю его. А он ляпает несуразицу: "Я вам не доверяю. Общий привет!" Хотел, было, я уходить, и вдруг очкарик дал мне ваш телефон.
  - Что за субъект? - заинтересовался Гевашев. - Один из моих клиентов, наверное?
  Сергей кивнул. Потом Игорь Васильевич стал выспра-шивать:
  - В Москву приехал по делу или ещё зачем-то?
  - Решил заняться литературным трудом. Посему и ра-зыскал вас в деревне под названием "столица Москва".
  Гевашев заразительно захохотал.
  - Молодец, что пришёл ко мне. Да, как ваше имя?
  - Сергей, - ответил парень. - Скажите, почему я нравственно погибаю в нашей атмосфере?
  - Преувеличиваете, - сказал Гевашев. - И со мной так бывало не раз. Погибаем потому, что система у нас такая.
  - Согласен с этим!
  - Что именно написали вы? - сухо улыбнулся Игорь Васильевич.
  - Да так!.. Несколько рассказов, - замялся Сергей. - В издательствах правды не найдёшь: сидят там какие-то жи-вотные, а не люди.
  - Не животные, а биороботы, - поправил Гевашев.
  На этот раз захохотал "афганец".
  - Там работают существа, - невозмутимо продолжал Игорь. - У коих три процента костного мозга, данные интел-лекта на уровне асфальта; лица тронуты печатью разврата... Я тоже побегал хорошо по редакциям.
  - А как: определяете скрытую сущность редакторов? - спросил Сергей.
  - Мне достаточно две минуты общения с ними, - ус-мехнулся Гевашев, - чтобы определить сволочь. Смотри!..
  Игорь напыжился, выпятил грудь.
  - Видишь, какой я толстый, неуклюжий, толстокожий!
  Сергей усмехнулся, окинул оценивающим взглядом Игоря Васильевича и, не найдя ни одного из перечисленных признаков, перешёл к другому вопросу:
  - Сейчас пишут о том, что телевидение в Советской державе повинно в разгуле преступности. Убито людей пре-ступниками больше, чем за войну. Ценность жизни личности упала до нуля. Убивают как мух.
  - Это правда, - кивнул Гевашев. - Кино и телевидение поистине дьявольское изобретение! Они обучают методам ограблений и безнаказанных убийств... Одна моя знакомая ез-дила отдыхать в Ялту, не то в Сочи. Познакомилась и прилипла к одному молодому офицеру. Разумеется, "кавалер" содержал её, поил и кормил. Эта деваха живёт с мужчинами с пятнадцати лет! Отпуск окончился, они расстались, обменявшись адресами. В Москве её надоумили послать через три месяца письмо "кавалеру". Так, мол, и так, у нас будет ребенок. Аборт делать поздно, врачи отказываются. И "кавалер" высылает ей двести рублей для подпольной операции. Сам понимаешь, никакого аборта не было, певица всё выдумала. Спустя время спохватилась: "Какая же я глупая! Надо было просить четыре-ста рублей, он бы выслал без звука".
  - Самая элементарная подлость, - ввернул Сергей.
  - Точнее, пошлость, - уточнил Гевашев, - которая сидит на пошлости и кнутом погоняет. Да!.. Мы живём в суро-вом и яростном мире, как выразился один писатель. - Помол-чав, он спросил: - Так вы бывали в Афганистане?
  - Не только там, но и в Чернобыле. Кто же пойдёт в смертельно опасные очаги радиации, как не такие, как я? И мы идём, хотя ни во что нет веры. Ведь и Горбачёв иногда врёт! Врут, как лошади, угодники-писатели, ученые советники пре-зидента. Каждый норовит выдвинуть свою схему-концепцию выхода из безнадёжного пике... Вот я и приехал в Москву, чтобы спросить у Горбачёва об этом.
  - Бесполезная затея, дорогой, - покачал головой Игорь. - Для бесед с вами у него физически нет времени. У меня же время найдётся, чтобы послушать твои стихи. Чувст-вую, и стихи пишите?
  - Верно! Есть целых две тетрадки.
  - Отлично, - несколько поспешно сказал Игорь. - Две тетрадки зачитывать не надо, а какое-нибудь стихотворение послушаю. Кому подражаете из поэтов?
  - Никому! - отрезал "афганец". - Сейчас увидите, что я талант самобытный. Все имена для меня пустой звук. И Есенин, и все прочие... Ну, ладно, читаю:
  
  "Сегодня мне не спится. Почему?
  Да потому, что не всё успел сказать кому-то!
  Поведать не успел историю свою,
  Ответить, для чего живу на белом свете.
  Хитришь и крутишься, где цель твоя, скажи?
  Тебе не нравится, когда тебя не замечают.
  И не говорят в лицо прекрасных слов?
  А заслужил ли ты? Не счесть твоих долгов!
  Твои долги - в тебе, ты их прекрасно знаешь.
  Но мысли, чтоб отдать, не возникает даже.
  Восстань же и проснись, ищи того цемента,
  Который так же прочен, как цемент!
  Без цели жить, поверь - удел убогих,
  Ищи ж её во всем, и где-нибудь найдёшь.
  Не тлей! Гори в огне, воспрянь над миром.
   Стремись к добру, поверь, что это цель!
  Смелей шагай во тьму, не слушай лже-кумиров".
  
  "Афганец" умолк, посмотрел на Гевашева:
  - Ну, как, есть во мне талант?
  - Как вам сказать, - промямлил Игорь, - это, пони-маете...
  - Хорошо! Читаю дальше, - прервал Сергей:
  
  - В обычной жизни пил я по бутылке в ночь,
  Теперь не пью; я был тогда безумен и неправ.
  Я рвать хочу, метать за словом слово,
  И разорвать хочу гнёт будней и лишений!
  Мой крик души подобен смерти и грому,
  Но я иду вперёд. Путей простых я не ищу.
  Вперёд! Простых дорог я не ищу.
  
  Сергей умолк, выжидательно потёр руки.
  - Мм-да, - сказал Гевашев. - Задатки стихотворца есть. Человек вы разноплановый. Возможно, если поддержат проклятые редакторы и продажные рецензенты, стихи эти увидят свет.
  - Вот! - обрадовался Сергей, хотя радоваться было нечему. - Я как чувствую, так и пишу... У меня два хороших друга погибли в Афганистане, третьего завалило в шахте, по-скольку дражайшей супруге нужны были его деньги, а не жизнь. Вы настоящий исцелитель души! Я угадал? Ну, ответьте.
  Гевашев неопределённо кивнул.
  - Спасибо! Передайте привет очкарику, он дал мне ваш телефон. Мне не надо дипломов и свидетельства о том, что я - личность... Поэт Есенин спился потому, что не был личностью. Можно, если я к вам принесу свои шмотки? Они рядом, через улицу. Хранятся у знакомца. Вот телефон! Звоните! Пока! Я побежал за шмотками.
  
  
  6
  Вечер обещал быть интересным. Возможность пооб-щаться с писателем-фантастом Казанцевым? Нет, такого случая нельзя упустить. Едва пробило два часа дня, Гевашев звякнул ставшему другом бескорыстному Колпакову, тоже фантасту, хотя и менее известному и не состоящему в Союзе писателей. Его дома не оказалось. Спустя время Игорь позвонил снова, ответил Колпаков, назначил место встречи в метро "Новокузнецкая" на мраморной скамейке. Оттуда доехали до "Библиотеки Ленина" и вышли к третьему подъезду. У Колпа-кова был пропуск-приглашение, он передал его Гевашеву.
  - А как же вы пройдёте? - спросил Гевашев.
  Колпаков загасил слюной и бросил недокуренную сига-рету в урну, ответил с улыбкой:
  - За меня: не волнуйся! Я тут желанный гость.
  Впрочем, у дверей зала не оказалось дежурных с повяз-ками. Они разделись в гардеробе и поднялись на третий этаж.
  Выбрали места в центре. Постепенно зал наполнился интеллигенцией.
  На сцене было всё, что нужно: стол, трибуна, портрет Казанцева на фоне искусственного неба.
  Выступали друзья писателя, люди, компетентные в на-учной и ненаучной фантастике. По ходу "прений" Колпаков давал пояснения: точные характеристики ораторов, объектив-ные суждения по затронутым вопросам. Затем выступил с длинным докладом виновник торжества. Речь Казанцева была скучной, если не нудной, изобиловала саморекламой и пере-сказом всем давно известных его романов.
  Как заведено в таких случаях, читатели и почитатели писали записки докладчику, их передавали по рядам в прези-диум. Написал и Гевашев.
  Казанцев зачитывал послания, от спешки глотая окон-чания слов. Дошла очередь и до записки Игоря: "Должен ли человек помогать человеку?" Казанцев вслух зачитал её, и зал ни с того ни сего загоготал. Выждав, пока наступит тишина, писатель-фантаст ответил:
  - Сократ утверждал: "Если бы люди помогали друг другу, человечество перестало бы существовать". Лично я ду-маю так: "Есть совесть, значит поможет. Нет совести..."
  - Чепуха! - как всегда, взорвался Гевашев: - Это не ответ! Если бы люди понимали самих себя, они бы кинулись помогать друг другу!
  - Позвольте с вами не согласиться, - пожал плечами маститый фантаст с бородкой "а ля Гарин".
  Колпаков, сославшись на неотложное дело, покинул зал ещё до окончания "речи" Казанцева. Наутро следующего дня позвонил Гевашеву и справился:
  - Что ответил Казанцев на твою записку?
  - Свёл вопрос к понятию совести.
  - Иначе говоря, старикан увильнул от ответа, - резю-мировал Колпаков: - Это в его духе, знаю Казанцева больше двадцати лет. Ну, а ты как поступил?
  - Подошёл к нему и заявил, чего ждал от маститого писателя большего.
  Тот высокомерно пожал плечами и повторил свой преж-ний ответ: "Под человечеством Сократ подразумевал цивили-зацию, то есть общество культурных, образованных рабовла-дельцев, которым противостояли рабы и варвары".
  - Как это понять?
  - Очень просто! Сократ имел в виду следующее: "Если дать рабам и варварам одинаковые права с рабовладельцами Эллады, то эллинская демократия прекратит существование". Понял теперь?
  - Ага, - засмеялся Игорь: - Вот теперь дошло.
  Тут Колпаков раздражённо закричал:
  - Потому Казанцев и говорит с такими, как ты, о Со-крате. Своего мнения он никогда не скажет. Он неплохо прожил бурные годы русской революции. Тогда ему было десять-одиннадцать лет, никакой нужды он не испытал, имея папу, известного семипалатинского купца. Всё прошло для него гладко и в годы сталинизма. Надеюсь, понятно?
  - Конечно, - задумчиво ответил Гевашев.
  - Ну, что с твоей рукописью? Где она, в какой редак-ции? - уже спокойнее поинтересовался Колпаков.
  - Мне сказали в "Молодой Гвардии", что она в надёж-ном месте.
  - Место там для твоей рукописи одно: редакция науч-ной фантастики. И конкретное лицо - завредакцией Щербаков. Вот ему и звони. Даю телефон..., - Колпаков медленно продиктовал номер, и, не прощаясь, бросил трубку.
  
  
  7
  Задумавшись о чём-то, Гевашев неожиданно увидел, что навстречу ему идёт, вернее, ковыляет Левин. Сначала Игорь хотел пройти мимо - вроде не замечая. Однако пригляделся и заторопился к нему. Вспомнил также, что в последнее время Левину и везло, и не везло в жизни. Везло потому, что его опекала серьёзная и заботливая жена, Не везло в издательствах: там не видели в нём художника слова, отказывали в публикации рассказов и повестей.
  Изображая искреннюю радость по поводу встречи, Ге-вашев вспоминал давний разговор с Левиным, ибо последний раз они виделись прошлый год. Тогда Игорь спросил Левина:
  - Роман ты мог бы сочинить?
  - Нелёгкий вопрос, - дымя сигаретой, благо, что не трубкой, ответил "подземельный крот", хотя жил теперь по-людски: в обширной квартире на Арбате: - Ничего, и до ро-манов доберусь...
  И вот на тебе! Левин ковыляет, и по виду всё такой же непокорный судьбе. По неведомой причуде памяти Игорь вне-запно вспомнил, как тот в припадке обречённости, не то по-мешательства - под воздействием таблеток - набросился с топором на него, Игорь в тот день зашёл к Левину в минуту отчаяния из-за неприятностей по службе:
  - Скажи, как бороться с таким социальным злом, как мой начальничек Савин?
  На исхудавшем лице Левина так и заходили желваки.
  - А ты, как видишь, ещё живой, а это самое главное: ходить, слышать и видеть. Уметь говорить для писателя не-обязательно. Достаточно, что он может чувствовать и изобра-зить на девственно чистом листе бумаги свои переживания и мысли.
  - Не согласен с тобой! - загорячился Гевашев: - С такими как Савин, надо поступать...
  Он поперхнулся, закашлялся, спазмы сдавили горло. Было не до разговоров.
  - Может, ко мне пойдём? - сказал Игорь, возвращаясь в реальный сегодняшний день с ковыляющим Левиным на пе-реднем плане.
  Левин и раньше бывал у него. Пили чай, шумно диску-тировали, причем Левин, всегда подчеркивал своё превосход-ство в знании литературы и жизни, родного русского языка. Гевашев же, обладая некоторым природным даром сочини-тельства, языка почти не знал - литературного, добавим. Не-даром его знакомый - сценарист документального кинемато-графа Володя Железняк, шутя, говорил: "Не обижайся, но ли-тературное образование у тебя липовое".
  И потому и написал литературное послание, так сказать своё резюме на Игоря Васильевича.
  "Сам знаю, что неуч с дипломом учителя "инглиш", - вызывающе ответил Игорь: - Ну и что?! Не вешаться же при-кажете! Все мы неучи в этом мире с той лишь разницей, что у меня нет литературного образования, а ты с дипломом".
  - Разве я похож на шарлатана? - спросил он Алексан-дра Акимовича.
  - Что ты!? - сказал Левин: - Ты умнее десятка зна-комых мне умников, вместе взятых.
  Он замолчал, ибо хотел добавить "гений", но мысль о том, что два гения - он, Левин, и Гевашев - не смогут ужиться, остановила Александра Акимовича. И он переменил тему:
   - С того часа, как мы расстались, я звонил тебе много раз, но не заставал дома.
  Через минуту они распрощались, Игорь от всего сердца пожелал Левину скорейшего выздоровления.
  
  
  8
  По дороге домой Гевашев вспомнил ещё об одном ню-ансе встречи с Левиным. Они заговорили об изобретательском увлечении Александра Акимовича. Тот пожаловался на бюро-кратические препоны.
  - Но вас, же знают как человека заслуженного, уважают в научно-исследовательских институтах Академии Наук, - с недоумением заметил Игорь: - Вы без пяти минут признанный изобретатель Альфастрата.
  - Почему без пяти минут? - удивлённо возразил Ле-вин: - Я и есть изобретатель Альфастрата.
  - Тогда извините, я не знал, - сказал Игорь.
  Ему стало неловко. Кто как не Левин заметил его, про-винциала, у досок объявлений, обогрел и дал пристанище на первый случай. Правда, не ахти какое - в подвале в выселен-ном доме на Уланском переулке. Кто мог подумать о том, что Игорь приживётся в Москве, обзаведётся новой семьёй и детьми, Словом выдюжит все невзгоды, холод и голод.
  "Ради чего я выдюжил? - вслух подумал Гевашев: - Непонятно. Вот Левин знает, для чего живёт, потому и семьёй по-настоящему не обзаводится".
  Вкрадчивый голос Левина негодующе сказал:
  - С женой Элеонорой у меня было всё честь по чести! Ведь при разводе ты был у нас свидетелем. Суд постановил объявить наш брак недействительным.
  - И ты огорчён? Ну и зря, - сказал Игорь: - Тебе это лишь на руку.
  - Что-то не пойму тебя, - ополчился на него Левин: - У меня такое несчастье, а ты...
  - Несчастье, - ответил Гевашев, - это когда парали-зовало человека, отнялись и речь, и ноги. А у тебя, слава богу, и руки есть, и языком чешешь, будь здоров.
  - Согласен, - сказал Левин. - Однако есть и нюансы.
  - Какие же? Весь ты напичкан сумасбродными замыс-лами покорить Москву. А это, брат, архитрудная задача.
  - Совсем не то, дружок, - возразил Александр Аки-мович: - Квартира меня мучает. Я вложил в неё самого себя и деньги немалые.
  - Лучше плюньте на этот нюанс, - сказал Игорь: - У вас сейчас здоровье не то, чтобы с Элеонорой правосудием за квартиру тягаться. Подавайтесь к Надежде Николаевне, к своей настоящей половине в Воскресенск.
  - Не могу я плюнуть на комнату, где прописан и живу. Ну, хватит об этом, Игорь! Расходимся по домам, а я берусь за новую вещь.
  - Да и сами вы прекрасно знаете о разгуле преступности в нашей стране, - Игорь Васильевич сделал паузу - не-понятно всё же отношение к нему этих двухсот пятидесяти че-ловек, безучастно взирающих на его старания активизировать их подсознание. Через неделю после памятной встречи с "Бо-родой", попал он совершенно случайно в дом отдыха ученых - по телефонному звонку некой особы Евгении Александ-ровны, которая представилась ему ''хорошей знакомой Моло-дых" - человека, о котором Гевашев имел самое смутное представление, поскольку видел его каких-нибудь пятнадцать минут в городском обществе "Знание". В этом обществе в По-литехническом музее Игорь Васильевич демонстрировал свою магическую силу. Ему поверили, и молодой учёный Молодых тотчас изъявил желание и готовность помочь Гевашеву с орга-низацией лекции "Социальная логика в помощь Перестройке", записал его координаты.
  Его давний знакомый, доморощенный ученый и литера-тор от бога Александр Левин предостерегал его:
  - Учёные мужи тебя не поймут. Знаю я их.
  Возможно чувствуя свою обречённость пророческим прогнозом, Игорь Васильевич бросил вызов залу.
  - Социальная логика для меня заключается в том, - заговорил он с пафосом и металлом в голосе, исключающим всякие возражения и провокационные вопросы, - что я задаю себе каждый божий день один и тот же вопрос: кто я такой? - и отвечаю: "Гомо сапиенс! То есть человек разумный!" - А почему?.. Да потому, многоуважаемые современники, что Игорь Васильевич Гевашев никого не окуривает, не спаивает, не промышляет и не занимается спекуляцией. Другими словами не занимается тем, что расчеловечивает человека, превращая его в двуногого хищника.
  Зал зароптал. Игорь Васильевич поднял руки, посылая успокаивающие пассы.
  - Спокойно! Спокойно! Разберёмся! Перестройка, пра-вильно молодой человек! - хотя никто ничего из молодых не предлагал, а Игорь Васильевич так воскликнул от фонаря, что обычно действовало на зал успешно. - Так и уточним: "гор-бостройка!".. "Горбостройка" вернула людям, какое состоя-ние?.. Правильно-о!.. Обычное! Животное! Желание балдеть, шикарно жить, жрать, пить в три горла! А взамен - на выкуси! - и Игорь Васильевич сложил фигу из трёх пальцев.
  - Ахинею несёт! - завизжала, точно недорезанный поросёнок, дородная дама, поднялась и, поблескивая окуляра-ми очков в золотой оправе, демонстративно удалилась.
  - Права человека, - продолжал Игорь Васильевич ме-таллическим голосом человека, привыкшего повелевать и при-слушиваться только к самому себе, в этом и заключается, как он полагал магическая сила гипнотизёра, - права те права, которые вы так рьяно отстаиваете, разработаны детально, кем вы думаете?.. Понимаю, сочувствую вам. "Голова у лошади, как говорит мой знакомый одессит Илья Бершадский, больше по размерам, чем у нас с вами - пусть она и думает". Кстати, он и в Нью-Йорке уверяет таких же, как и он сам, бедолаг-иммигрантов в истине этих слов. Но лично я не разделяю таких убеждений. И по вполне понятным причинам пока не назову имени этого разработчика прав человека. Иначе вы раз-бежитесь, и сегодня же разъедитесь по своим берлогам. А ведь вам надо сил здесь поднакопить, разумеется, за счёт государ-ства, для решающего марша-броска, чтобы до конца развалить то, что Его величество человек, так называемый Гомо сапиенс во имя грядущих поколений созидал киркой и лопатой. Так вот по Социальной логике лучше быть в интернате, но нормальным ребёнком, чем дебилом, но в хорошей семье.
  Зал затаился и он понял, что перегнул палку, и получи-лось точь в точь, как предсказал Александр Акимович: дефор-мированные члены НТО равнодушно взирали на его потуги пробудить в них что-нибудь человеческое. Впрочем, какие-то проблески в трёх-пяти субъектах улавливались. К примеру, у некоего Григория, сорокадевятилетнего крепыша. После "лек-ции" он подскочил к Гевашеву, долго в благодарность за инте-ресную и полезную информацию тряс руку, тараторя о том, что в общих чертах товарищ лектор правильно воспринимает мир, хотя кое-что надо уточнить и дополнить. Он учился у самой Джуны, и она не без обоснования, разумеется, считала и считает его способным её учеником.
  - Я многое могу. Вот только иногда слабею от щедро переданной больным силы, которую, естественно, затрачиваю на них. С вашим утверждением, что талант на Руси на сего-дняшний день явление Христа народу, никогда не соглашусь.
  Его лысина - хоть бильярд катай - ярко отсвечивалась в такт его уверениям.
  - Ну, а с логикой, что лучше быть головой мухи, чем задницей слона, согласны?
  Григорий закивал головой.
  - Вот и ладушки!
  Уже в номере у Евгении Александровны, долговязой, намалёванной кокотки, куда его пригласили после лекции, встала из-за стола пышнотелая, обтянутая джинсами певица Алёна и заявила:
  - А я вот хочу, чтоб все мужики на меня глаза пялили. Голос у нее "как из бочки", гулкий и басовитый.
  - Кто за такое предложение прошу голосовать! - под-нял первым руку Игорь Васильевич. - Ну, а если серьёзно, вы человек думающий, а будущее только за человеком мыслящим. Так вот, - тоном, не терпящим возражения, продолжал он, - пролетит твоя молодость, Алёна, морщины от распутства взбороздят твоё смазливое личико, захандрит сердечко. И не останется у тебя ни грудей, ни попы. Нет, у таких как ты, будущего! И быть не может!
  Тут кто-то из мужчин заглянул к ним на огонек, и воз-мущённая его бестактностью певица, фыркая, и обещая разо-браться с ним без свидетелей, настоящий ли он экстрасенс или фальшивка, процокала на каблуках за дверь.
  - Чтобы было яснее ясного, - заявил тотчас Игорь Ва-сильевич. - Никакой я ни экстрасенс и никогда им не был. Я мыслитель не только мыслитель, а гипнотизер-мыслитель... Пожалуй, все мы проголодались и устали и умственно и те-лесно и от политики и от измышлений средств массового околпачивания народа. Призываю вас к трапезе, и с удоволь-ствием к вам присоединяюсь. По мере возможности сниму и порчу, и сглаз, а за ваше доброе отношение ко мне верну вам растраченное здоровье и долголетие.
  Хозяйка номера стала ухаживать за ним, подбадривая его и уговаривая откушать то или иное явство. Стол ломился от снеди, ароматно и со знанием дела приготовленной. Много зелени, яблоки, груши, шоколадные плитки на десерт, и, ко-нечно же, водка и коньяк в бутылках.
  Вполне понятно, что все три женщины и пять мужчин изрядно поднакачались, и затянули популярную в народе пес-ню со словами "Ты ж мине пидманула, ты ж мине пидвела.... " Так и просидели всю ночь в номере. Кто-то подсаживался к Игорю Васильевичу и исповедовался как магу или чудотворцу в своих бедах. Игорь Васильевич вслушивался в хоровое пение под гитару, ждал сногсшибательных поступков, но так до них дело не дошло. Под утро он сделал потрясающее открытие, достойное того, чтобы его запатентовали: учёные мужи-импотенты! И, по всей видимости, не в состоянии породить ни одной здравой мысли. Догадка, не в этом ли причина появления совместных предприятий, осенила его. - Игорь Васильевич! - заверил его Григорий, - помните, рассказывал, что я ученик Джуны.
  Игорь Васильевич отметил про себя, что Григорий заре-комендовал себя среди женщин галантным кавалером с изы-сканными манерами канувших в лету аристократов.
  - Так вот, Игорь Васильевич, я хочу сказать, если бы не Октябрьская революция то ни вы, ни я не нуждались бы.
  Игорь Васильевич догадывался, почему именно так ска-зал Григорий, а сказал он так, потому что Игорь Васильевич намекнул ему о своём купеческом происхождении и Григорий воспринял его за своего человека. К тому же узнав о литера-турных успехах, Григорий тотчас загорелся желанием приоб-рести повесть и рассказы Игоря и прочесть на одном дыхании.
  - Вы льстите мне, - только и сказал польщённый Игорь Васильевич. - Смотрите, а то и я избалуюсь от такого почитания и перестану по ночам мышей ловить.
  Очевидно соображая, как это удаётся Игорю Васильеви-чу, Григорий морщит от перенапряжения свой лоб и вдруг членораздельно произносит:
  - Понимаю! Понимаю!
  По нему видно чего стоит это понимание!
  - Сюда, пожалуйста! - жестом указывая на кресло, произнёс Игорь Васильевич, настраивая свои локаторы на очередного своего подопытного кролика.
  - Привела меня к вам некая особа.
  Очевидно, в его глазах проявился интерес, но странный посетитель так и не назвал и не описал её.
  - Я весь внимание! - воскликнул тогда Игорь Василь-евич.
  - Один тип донимает нас.
  - Вас и эту особу?
  - Семью мою и меня лично,
  - Но хорошо, - теряясь в догадках, заговорил Игорь Васильевич. - Причём здесь эта особа?
  - Она заверила меня, что вас интересуют подобные конфликты, и я поверил в вас.
  - Вы льстите. Так можно сглазить меня и наслать порчу.
  - Что вы! Не затем я пришёл.
  И посетитель, назвавшись, ввёл его в курс дела. На вто-ром этаже трехэтажного дома дореволюционной постройки, без удобств, поселился с семьей мент - "лимита". Игорь Ва-сильевич поправил "милиционер", но под натиском неопро-вержимых доводов согласился впредь именовать эту особь че-ловеческой породы не ментом, а "мусором".
  - Ну не может нормальный человек ходить с дубиной по городу, как в каменный век.
  Он с этим разумным обобщением тотчас согласился.
  - У него четырнадцатилетняя дочь, в очках, ходит с ней у всех на виду в обнимку. Это наводит на мысль, что у него не все дома.
  - Вы против девочек?
  - Напротив, моя жена мечтает о дочери.
  - И что вам мешает её завести?
  - Не получается. Одни мальчики.
  - Невероятное совпадение. И у меня одни мальчики, - воскликнул Игорь Васильевич с таким ощущением, как будто видел самого себя. Дело в том, что и у него, проживающего на третьем этаже, была аналогичная ситуация: оперативник жил на втором этаже. Его тёща, гнуснейшая особа, когда был открыт винный магазин, выпрашивала выпитые бутылки у военных. И это уже не "мусор", и не мент, а ментяра под её брюзжание, сбитый с толку, а патология не стеснялась в выражениях, терризировал его семью и звонками и доносами в ДЭЗ и участковому.
  - Так давайте объединяться и совместными усилиями бороться с людьми неправедно живущими, только думающими о своём благополучии, не понимающими, что один сын не сын!
  - Давайте! - и в знак солидарности кто "за"? - Игорь Васильевич поднял обе руки. - Ну, теперь, дотошные соседи, держитесь! - воскликнул он, растроганный союзом двух стопроцентных людей, так как твёрдо был убежден в том, что его единомышленник - человек созидательного труда. В дальнейшей беседе выяснилась немаловажная деталь: он не считал за людей хапуг и казнокрадов, терпеть не мог не разро-дившихся женщин. И вообще такое испытывал волнение, об-щаясь с единомышленником, как будто разговаривал с самим собой.
  - Чудесно! Полное доверие друг к другу нас окрылит и стимулирует, - через две минуты Николай Петрович в своей юности яростно отстаивал идеалы не меркнувшего в бессмер-тии своём Октября 17 года.
  Игорь Васильевич дал волю своим эмоциям и забрал способность им противостоять. Внезапное решение их проблем пришло Игорю Васильевичу в голову. Он тотчас поделился своим грандиозным планом. И единомышленник, там, в пространстве и во времени, а на самом деле, в подвешенном состоянии на двух точках опоры поклялся в верности и пре-данности Игорю Васильевичу, как уникальному творению природы,
  - Магическая сила устремляет вас в пространство. Становится необычайно легко дышать, И это всё потому, что вы родились здоровым и свободным от эксплуатации челове-ком, потому так легко и свободно дышится, - сказал он ему, снимая со стула его ноги, но поднимая его за плечи в верти-кальное положение, переведя из положения, сидя в положение стоя твёрдо на ногах.- Ну, а теперь, когда голова свободна от мыслей, вращает вас невидимая сила, а остановиться самому нет ни желания, ни силы.
  И действительно завращался пациент как волчок. Смот-рит на него Гевашев и диву даётся - человек как человек, а вот вращается безвольно по его магической воле - жутковато становится от такой силы. И мысленно просит людей знавших его не посягать на гордость и желание сохранить в себе Его величество человека и горе тому, кто пренебрежёт его прось-бой. Покарают такого силы природы! Сам он крещённый, но в церковь не ходит, и ходить в обозримом будущем не собира-ется. У него своё вероисповедание: это вера в своё рождение. И, следуя этому здравому примеру, любой человек, желая из-менить свою неправедную жизнь на жизнь праведную, должен последовать его примеру.
  - Или я дура, или... Что-то я не совсем вас понимаю, - засуетилась вдруг Евгения Александровна. - У вас рождение, а вот у меня, его что нет?
  - А что тут понимать. Гениальность, которой наградила меня природа, состоит в простоте. В простоте противостояния патологии социального восприятия бытия. И моему миро-воззрению противостоит только патология. Вот и, получается, по Социальной логике, что тёща мента со второго этажа - па-тология. Она баламутит зятя и, занимаясь воспитанием внука, уродует его и формирует выродка своего отца. Люди пребы-вают в своей наивности суждений. К примеру, для чего суще-ствуют красивые вещи?.. И не пытайтесь на вопрос этот муд-рёный ответить - без знания Социальной логики - не полу-чится. А ответ прост; для того, чтобы зависть друг у друга разжигать, побуждать людей к насилию, садизму, к желанию порабощать и паразитировать за счёт людей труда. 600 тысяч беженцев на сегодняшний момент, национальная рознь и всё из-за страстного желания жить по-королевски. Дети на жвачках помешались. Педафилы детей развращают в то время, когда патология всех времён и народов о новом мышлении людям советским лапшу на уши вешает. Разве родителям по карману изящная упаковка по 2-3 рубля за штучку. А может, скажем, человек труда вот так запросто, как в былые годы застоя накупить груш, винограда, арбузов, дынь? Оказывается, нет, не может. А вот патология может! И притом запросто! У сосунков за распространение антисоветских изданий, получается, по тысяче рублей в месяц. И всё это без особого труда через хиханьки-хахоньки.
  Импотенты с доводами соглашались. По-видимому, со-зревали как подопытные кролики. Нутром своим Игорь Ва-сильевич чувствовал: ребята и девчата, лобастые и зубастые, в общем-то, неплохие, свои русские до мозга костей. Правда, разбаловались за годы горбостройки. Помочь надо. Но гордыне как быть? Гордыня не позволяла идти на поводу у патологии, которую мыслитель по-наитию чувствовал. Подождать надо, пока их не одолеет любопытство.
  - Таак, а вот проблема и у вас и у Николая Петровича осталась!
  - Почему же? - живо возразил он Евгении Александ-ровне. - Разрешилась частично.
  - Каким образом?
  - Сделали с ним партизанскую вылазку в город. И на объявления частных лиц дописали телефоны наших недругов.
  - А спите как?
  - Послушайте уважаемая! Суворов сам себе бодрые письма писал. А строки "Я памятник себе воздвиг нерукотвор-ный", как помните, принадлежат Пушкину. В том-то и смысл Социальной логики: разумный человек всегда найдёт выход из социального тупика и этим он отличается от человека умного. А причём здесь сон? Человек разумный спит спокойно. На-сколько помню, у Николая Петровича руки больше не дрожат, и улыбаться стал чаще.
  В самый, что ни есть разгар страстей, когда он убеждал хозяйку застолья Евгению Александровну, зорко следившей за правильным исполнением ритуала не только оприкинуть рюм-ку, но и закусить основательно в том, что самое постыдное и гнусное дело выродиться, появился профессор Романов. Игорь Васильевич был, безусловно, о нём наслышан. Евгения Алек-сандровна предусмотрительно проинформировала его в том, что это гордость науки, в пятьдесят два года, а уже доктор на-ук, к тому же воспитанный человек из старинной дворянской семьи. - Он обязательно хочет с вами встретиться. Он поможет вам с реализацией вашей лекции по линии общества "Знание".
  - Что касается моей лекции, так она здесь, - Игорь Васильевич постучал указательным пальцем по голове. - А вот относительно английского языка, я бы с удовольствием показал бы свою рукопись. Аналогов в мировой практике пока что нет. И не сомневаюсь я в её признании наукой и отечест-венной и зарубежной,
  И надо же! Такая возможность! Сам профессор хочет, и видеть и слышать его.
  - Так вы и есть тот самый загадочный Игорь Василье-вич, подавая свою визитку, воскликнул Романов, молодо, за-дорно, внося оживление в ряды коллег по работе. Сам он каза-лось, олицетворял собой энтузиазм и молодость, как праздник союза тела и ума. - Надеюсь, видеться будем в дальнейшем.
  - Тот самый! - ответил Игорь Васильевич так, словно встреча с этим всесильным человеком науки разрешала те ма-териальные и социальные вопросы, которые поставила перед* ним жизнь.
  - Не будем им мешать, я человек непьющий, да и вы из такого же теста, уединимся, ну а потом и избранных просветим. Возражений ни у кого нет! Принято единогласно.
  Игорь Васильевич отметил, что без всякого голосования решения принимал сам Романов и все с ним соглашались. А почему? Есть о чём подумать. И он устремился вперёд к раз-гадке такого неоспоримого авторитета, каким представлялся доктор наук, вот только каких лично для него это не имело ни-какого значения.
  Идти далеко не пришлось. И вот они друг напротив друга в мягких креслах в закрытом на ключ номере. Романов, как и подобает, одет с иголочки - в отличной "тройке" с галстуком. А Игорь Васильевич - с распахнутым воротом рубашки, хотя его "тройка" тоже претендует на некую официальность.
  - Глокая куздра штеко бокланула бокра и кудрячит бокрёнка, - монотонно повторяет он, как заклинатель змей.
  "Боже, с чего я начал сеанс-размышление?! - вдруг по-думалось ему. - Бога я упомянул потому, что подобно мифи-ческому Спасителю, придуманному патологией, исполняю миссию на грешной земле: я тоже Мессия - с той разницей, что в свои сорок восемь лет не ношу на шее креста и не хожу в церковь".
  - Бог для человека, - стал объяснять новоявленный "Калиостро" Романову, - его двойник, которого ещё Сергей Есенин назвал Чёрным человеком с включёнными на всю мощь механизмами веры, которые до сих пор представляют собой мировую загадку... Моя миссия на планете и состоит в том, чтобы по наитию включать эти механизмы. Спать!..
  Послушный его металлическому голосу, Романов тотчас закрывает глаза и, следуя дальнейшим подсказкам гипнотизёра, оказывается на берегу моря. Конечно, всё это происходит без ведома его сознания.
  Игорь Васильевич поднимает Романова из кресла и ук-ладывает "на песочек морского пляжа", то есть на палас. Вну-шает, что ему жарко под июльским солнцем. Профессор мгно-венно покрывается потом, развязывает галстук и расстегивает ворот рубашки, затем - все остальные пуговицы. На груди у него - маленький золоченый крестик.
  - Теперь, я понимаю, - твердит Игорь Васильевич профессору, распростёртому на "пляже", отчего нашему оте-честву понадобились совместные предприятия с заграничными фирмами. Мозг матушки-России атрофировался за двадцать лет. Почему возникает закономерный вопрос, разъясняю...
  В этот момент позвонили в дверь. "Открывать? Не от-крывать?.. - пронеслось в голове экспериментатора.
  Профессор не пошевелился: ему было хорошо на пляже не где-нибудь, а в сказочном городе Рио-де-Жанейро. Вероят-но, он чувствовал себя превосходно в обществе Мэрилин Монро и местных куртизанок. В глубоком гипнотическом со-стоянии подопытный кролик весь во власти только одного че-ловека того, кому удалось его загипнотизировать. Жаль, ко-нечно, что спустя полтора часа магическая сила пробудит его.
  Игорь Васильевич понимал - ищут Романова, но решил не подавать никаких признаков жизни и затаился. Перестал реагировать на взбесившийся звонок.
  Когда попытки проникнуть в номер оказались безус-пешными и голоса удалились, Игорь Васильевич продолжил монолог, предупредив оппонента в том, что ему можно и нуж-но возражать, если у Романова своё мнение.
  - Основное предназначение людей в демократичном обществе - это уничтожать друг друга.
  Профессор попробовал возражать, но Игорь Васильевич умело загнал его в угол, металлическим голосом разъясняя: - Так ведь это условно. Два пишем, один в уме. А иначе, зачем людям друг друга окуривать, спаивать, толкать на преступле-ния? Вы же помните "Сталкер" незабвенного Андрея Тарков-ского?
  - Я с ним лично знаком.
  - И что по Тарковскому в голове у каждого?
  - Продаться!
  - Верно, понимаете поставленную задачу. Продаться, но как можно подороже. А станет ли настоящий советский человек до военной поры это делать? Правильно, конечно же, нет, не станет! И это прописная истина!
  - Постулат, - кивнул профессор.
  - Хорошо понимаете жизнь! - похвалил Игорь Ва-сильевич Романова, отмечая про себя, что профессор из гип-нотического состояния перешёл в эйдетическое, то есть образ-ное. И потому не теряет самоконтроля и даже самостоятельно попытался раз другой выйти из под его влияния. Правда, без-успешно, но как знать. Решил не терять бдительности и быть начеку.
  - Вернее, хорошо помните. Правда, условно!.. Многое* что услышите от меня - не абсолютная истина. Однако вы согласны, ибо плывете в струе собственных чувств, мыслей, переживаний. Вас окружают сейчас лиловые, красные, оран-жевые, зелено-синие, фиолетовые тона. И вам поразительно легко! Вы верите в мою деловитость и порядочность. Вам легко дышится, удивительно хорошо на душе. Вы чувствуете себя так, будто сбросили с плеч этак лет пятнадцать...
  - Семнадцать!.. - уточнил профессор.
  - Хорошо, хорошо. Вы сбросили семнадцать лет и ви-дите себя... на лугу среди цветов. А рядом с вами...
  - Никого, - сказал он. - Я совсем один.
  - Хорошо. Я знаю вас, как морально устойчивого чело-века...
  - Которого не проведешь на мякине, - хихикнул, не выходя из эйдетического состояния, то есть не в состоянии си-лой воли самостоятельно открыть глаза профессор.
  "Ничего, старик! - подумалось Игорю Васильевичу. Поиграли в твёрдый орешек с удовольствием, а теперь рассла-бимся. Раз, напросился, будем тебя, космополита, очеловечи-вать! Ничего, ничего, и не таких раскалывали, - подбодрил он себя. - За годы практики навидался всяких... Начатое дело всегда доводил до ума. И сейчас получится".
  - Получится! - сказал вслух металлическим голосом. - Все у меня засыпали глубоким целительным сном. И вы за-сыпаете. Глубже! И глубже!
  Романов действительно заснул глубже: хлопанья в ла-доши не слышит, его пальцы не реагируют на пламя горящей спички. "Не расслабляться! - приказывает чудотворец себе. - За работу! Профессор должен проявить себя на мировом уровне, глубоко осознав социальное устройство бытия". Потом делал установки вслух:
  - Биологическое предназначение Гомо сапиенса как человека разумного - продолжение рода, то есть создание крепкой семейной ячейки.
  Профессор усердно запоминал. Его подсознание активно работало, он сам был теперь в царстве Берендея. Игорь Ва-сильевич продолжал внушать:
  - Активно осуждай антинародную эмблему Мосфиль-ма! Бичуй космополитов-мосфильмовцев, требуй не посягать на советские фильмы. Настаивай на конкурсе по созданию новой эмблемы. Организуй широкую компанию с требованием: "Нельзя допускать не разродившихся женщин и мужчин не имеющих продолжения мужского рода к политической и эко-номической власти в стране.
  И многое-многое другое ввёл Игорь Васильевич в под-сознание профессора, спящего в гипнотическом забытье. Было там и такое: "Вы начинаете думать, как я. В самом деле! Вы - академик-профессор, а я академик человеческих душ... Ваша должность и положение в обществе зависят теперь от выбора: Быть или не быть гражданином великой страны Советов? То есть человеком бескомпромиссным. Борцом с негативными проявлениями психики... Иначе пропадёте, независимо от за-нимаемых положений и постов! Дерзай и борись за право на-зываться Его величеством человеком.
  Игорь Васильевич понимал, что большинство людей так устроены, что живут "плывя по течению". В какой-то ничтожно малой степени грела лишь мысль, что по-английски его студент всё-таки заговорит, если изо дня в день последует его методике. 'Тлокая куздра штеко бокланула бокра и кудрячит бокрёнка". Слов не знаем, а содержание понятно в меру нашей испорченности. Так вот, дорогой! "Вильям ездит школьным автобусом в грамматическую школу каждый день, кроме суб-боты и воскресенья". И в английском предложении, как и в русском, есть и подлежащее, и сказуемое, дополнение и об-стоятельство.
  Игорь Васильевич вместе с Романовым вслух разобрал несколько моделей английского языка, поэтому оригинальному методу, доступному каждому здравомыслящему человеку, И он остался доволен полученными результатами. Сработала феноменальная память профессора. Озорная мысль постичь тайны психики профессора в эйдетическом состоянии возбуж-дала Игоря Васильевича поставить Романова в вертикальное положение, что несложно было сделать. И, наконец, самое за-ветное - это внушение наяву. Он возобновил коррекцию пси-хики.
  - Самое интересное ещё впереди! - многообещающе проговорил экспериментатор. - Хорошо дышится... Спокойно и радостно на душе у нас!..
  И когда у Романова открылись глаза, проникновенно продолжил Игорь Васильевич:
  - Нас здесь двое: вы и я.
  - Нас трое, - деловито поправил красный галстук профессор, непонятно каких наук, так как Игорь Васильевич, так и забыл уточнить.
  - Действительно трое! - с воодушевлением согласился Игорь Васильевич, - Я, вы и ваше незнание английского языка.
  - Тогда нас четверо, - меланхолически сказал про-фессор. - Вы, я, мое незнание английского языка и ваш Чёрный человек.
  - Ах, даа-а!.. - спохватился Игорь Васильевич и, до-вообразив несуществующего субъекта, указал на пустующее кресло. - Вот он!
  - Нет! Нет! - замахал профессор, обращаясь к пустому креслу. - Там вам не годится сидеть! Лучше вот сюда, здесь поудобнее! - и он жестом показал, куда лучше пересесть.
  Игорь Васильевич видел, что профессор горит желанием постичь таинства жизни и смерти - и долголетнего процвета-ния. Понять его, разумеется, можно: не так часто видел он пе-ред собой мастера психологических опытов, гипнотизёра, да ещё к тому же мыслителя!
  - Вот сюда, пожалуйста, - подымаясь, сказал Игорь Васильевич, усаживая со всеми почестями воображаемого гостя в кресло, а сам под одобрительные возгласы профессора устроился на стуле. Дав полную волю своему [имэджинейшн] воображению профессор увидел "человека без лица". А сам Игорь Васильевич к своему удивлению ощутил, как Чёрный человек незримо присутствует в нём.
  - Как вас величать? - спросил Игорь Васильевич во-ображаемого двойника.
  - Так же как и вас, - тотчас отозвался Романов.
  - Гм, допустим. Пусть предъявит паспорт! Ведь должен у него быть документ, удостоверяющий личность!
  - Паспорт! - протянул руку к креслу Романов.
  Игорь Васильевич подал свой паспорт. Профессор, при-подняв брови, усердно соображал, исследуя паспорт. И словно удостоверившись в подлинности документа, вдруг покачал го-ловой, всматриваясь внимательно в черты лица Игоря Василь-евича, и заявил громогласно о несоответствии документа с личностью Чёрного человека.
  - Во даёт! - невольно вырвалось у Игоря Васильевича. - Ничего вы не [андастэнд]!
  - Нет! Я [андастэнд!] - с воодушевлением сказал профессор. - Вы, вы просто телесная оболочка...
  Для пущей убедительности он показал на Игоря Василь-евича пальцем:
  - То, что вмещает сознание и подсознание. Ещё точнее - ваше подсознание занял в данный момент "Чёрный человек".
  Игорь Васильевич подумал и согласился:
  - Вполне возможно... Чувствую присутствие загадоч-ного субъекта. - Вот-вот, - кивнул он и прочитал на память соответствующие строки из Есенина.
  Опять в дверь позвонили. Профессор, кажется, не слы-шал звонка.
   - Вы позволите открыть? - спросил Игорь Василье-вич. - А вообще лучше не обращать внимания, присутствие ещё кое-кого не должно помешать нашему плодотворному по-знанию бытия.
  - Конечно, конечно, я ведь understand [андастэнд].
  Игорь Васильевич уступил инициативу самому Романо-ву, меняя тактику:
  - Ладно! Открывайте сами! Пригласите студентов, а сами оставайтесь со мною в языковой стихии Шекспира, Джека Лондона, Чарльза Диккенса. Смелее!.. Современный человек не может считать себя полноценным без овладения английским языком. Потому мы и продолжаем сеанс английского. Согласны?
  - Да, конечно. Я чётко осознаю законы английского языка. Его символы: "сабжикт, обжикт, предикит, модифайя". И представьте себе, больше ничего нет в английском предло-жении и быть не может!
  Игорь Васильевич усмехнулся:
  - Лестно слышать. А вот школьные администраторы, приняв меня на должность учителя, только тем и занимались, что изобретали способы от меня избавиться. И преуспели! Я утверждаю: теперь эти космонолиты у власти жаждут изба-виться от наследия Владимира Ильича Ленина и завоеваний Октябрьской революции. Всё идёт к тому, что им пока это удаётся, поэтому настало время остановить их триумфальное шествие. Силы безверия разнуздались, чувствуя слабину депу-татов-баламутов. Поэтому нелегко сейчас работать гипнологу без диплома, оказавшемуся с глазу на глаз с аудиторией человек в семьсот - современных, как говорят, со вкусом одетых, выбритых с применением импортной парфюмерии. И без всякой веры в чудеса! Талант испытывает дикое напряжение, чтобы пробудить в "жоржиках" электронное устройство, включающее механизм веры, то есть врождённые свойства организма Гомо сапиенса.
  Звонок верещал, как недорезанный поросёнок.
  - Откройте же дверь, - приказал он профессору. - Я [консида] (считаю) consider... - пробормотал тот ни к селу, ни к городу, но дверь открыть поторопился.
  Вошли Евгения Александровна и ещё несколько человек.
  - Пожалуйста!.. - широким жестом пригласил их профессор.
  - Вы живы!? - озабоченно спросила Евгения Алек-сандровна.
  - Я а?.. Конечно, живой, - удивлённо сказал Романов.
  По его лицу можно было догадаться, что он растерян и усиленно гадает: "Кто бы это могли быть?".
  Наконец профессор сообразил и пояснил для Игоря Ва-сильевича:
  - Это мои абитуриенты! Проходите, прошу... - сказал он гостям, - места в конференц-зале найдутся. Да, да, мест предостаточно!.. А мы продолжим сеанс английского, и по-прошу не мешать.
  - Сеанс чего?! - протирая очки, спросила Евгения Александровна, подозрительно осмотрев Игоря Васильевича. - Вы что это сделали с нашим Романовым?
  - Ничего предосудительного, - ответил Игорь Ва-сильевич. - Просто он сейчас в эйдетическом состоянии.
  - А это что такое? - вытаращилась Евгения Алексан-дровна.
  - Хотите узнать, с чем это едят? - мстительно спросил Игорь Васильевич
  - Вот именно - с чем? - повторила девица невозму-тимо.
  - С манной кашей!..
  "Абитуриенты" недоумённо переглянулись.
  - Объясните им, - обратился Игорь Васильевич к профессору, - скажите, что были заядлым курильщиком, а теперь не желаете быть таковым.
  - Да, это верно, - подтвердил Романов. - Сигареты меня больше не интересуют! Не понимаете по-русски, повто-ряю по-английски: "I am not interested in cigarettes! [Ай эм нот интрестид ин сигаретс]".
  - Гм... - замычала Евгения Александровна. - Прове-рим!
  Кто-то с готовностью протянул ей пачку "Мальборо".
  Евгения Александровна дала профессору сигарету, лю-безно поднесла зажигалку. Тот жадно затянулся, тотчас за-кашлялся и бросил сигарету.
  - Вот это, даа-а, - оказала она, обращаясь к Игорю Васильевичу. - Вы действительно волшебник. - Можно мне с вами переговорить?
  - Мы уже беседовали с вами, - улыбнулся Игорь Ва-сильевич.
  - Я по другому вопросу.
  - А. нас не интересуют другие вопросы, - возник профессор. - Английский язык! Вот что вам надо всем усво-ить. А что думает сам, Игорь Васильевич?
  - И я так думаю. И не совестно ли вам, Евгения Алек-сандровна, - осуждающе повёл себя экспериментатор, - не-ужели вы не заметили подъём творческих сил у Романова? Че-ловек раскрепостился, обрёл большую силу. Так ведь?
  Профессор согласно закивал головой. Дыхание у него изменилось, как и тон. Он с воодушевлением изрёк:
  - Сегодня же напишу обращение в Союз кинематогра-фистов и потребую, чтобы Мосфильмовскую эмблему больше не ставили при съёмках перестроечных картин. Таких, напри-мер, как "Маленькая Вера" или "Интердевочка". Пора кончать с подобным безобразием! Пусть нарисуют себе другую эмблему, а не оскверняют память скульптора Мухиной и всемирно известных шедевров социалистического реализма.
  - Назовите каких? - предложил экспериментатор.
  - Пожалуйста, "Весна на Заречной улице", "Летят жу-равли", "Чистое небо"...
  - Вы не одиноки в своём утверждении! - резюмировал Игорь Васильевич. - Мы все, включая 299 миллионов со-ветских людей, разделяем ваше требование.
  Сработало постгипнотическое внушение. "Увидев" во-ображаемую аудиторию, Романов распалялся сильнее. Гевашев усилил воздействие, профессор вспомнил введённые в его подсознание модели английского языка. Игорь Васильевич почтительно представил его в новом качестве "аудитории":
  - Уважаемые друзья! Перед вами разумный человек... Профессор неожиданно прервал речь, заявив:
  - Основное предназначение "цивилизованных" людей с планеты Земля в том, чтобы под всевидящим оком прозапад-ного руководства СССР создавать все условия для расчелове-чивания советского человека.
  Игорь Васильевич поспешно, но умело "загнал его в угол":
  - Так это всё условно! Два пишем, один в уме. Иначе, зачем спаивать друг друга, развращать, окуривать, промыш-лять!?.. Помните фильм незабвенного Андрея Тарковского "Сталкер"?
  - Разумеется!
  - Что в голове у каждого?
  - Продаться! - уверенно ответил профессор. - И как можно подороже, желательно за твёрдо конвертируемую ва-люту.
  - Но станет ли советский человек продаваться?
  - Ни в коем разе.
  - И я так полагаю. Разве это не наводит на мысль, что советский период нашей истории закончился со смертью Ста-лина? И это прописная истина.
  - Постулат! - подтвердил профессор.
  - У вас семья есть?
  - А как же! - вмешалась Евгения Александровна.
  И только теперь Игорь Васильевич осознал, что она не равнодушна к доктору наук. Как женщина к мужчине. Помани он пальцем, она не задумываясь, с блеском галантной курти-занки обслужит его. Но видать Романов, равнодушен к фри-гидным женщинам. Порядочность профессора и воспитание, как у профессионала вора - не воровать по месту работы и жительства.
  - Дети?
  - Вот детей нет!
  - И такое случается в наше смутное время. Дети дело наживное только так и думают импотенты-учёные, преуспе-вающие в развале государства. И ни у одного из них нет сына.
  - Ну и что? - завопил Григорий, нарушая тем самым ритуал послушания мыслителю.
  - Это наводит на мысль, - продолжал Гевашев уже ледяным тоном, приводя себя в противостояние патологии, посмевшей поднять руку на него как на Личность, Феномена и Человека! - Что и у вас, милейший, нет сына. А ведь вам за сорок!
  Пассами тотчас погрузил профессора в гипнотический сон. Поднял левую руку. Застыла она полусогнутая в каталеп-сии. Поднёс зажжённую спичку к пальцам. Никакого отдёрги-вания!
  - Вы в уме сосчитаете до пятидесяти, - внушал он профессору. - И самостоятельно выходите из этого удиви-тельного состояния. Но способность чувствовать и мыслить, как Игорь Васильевич, у вас остаётся. А вы, Григорий, - рас-простёр руки перед своим оппонентом Игорь Васильевич, пас-сами погружая того в гипнотический сон, - оказались дома. Прошу не волнуйтесь! Квартира разграблена, но бандита пой-мали. Хотите, стенке его! Сейчас демократия - что хочу то и ворочу! Хаос в стране!
  Григорий заволновался. Лицо потемнело, осунулось.
  - Понимаю вас. Копили, копили, доставали, перепро-давали. И на тебе - подарочек судьбы! На сигареты ни гроша не оставили! Вот, ракло проклятое! А ты что рот раскрыл, средь бела дня, а ты добренький! - и ему в руку вложил ша-риковую ручку. - Возьми тесак и покажи, на что способен!
  - Убью! - захрипел по-страшенному Григорий, дейст-вительно замахиваясь и опуская руку на воображаемого гра-бителя.
  - После таких мудрых решений и разборок по-мужски надо поднабраться сил для дальнейших подвигов. Полежим на травке, позагораем! - придерживая Григория за плечи и спину, уложил его на палас, - Таак-к! - продолжал Игорь Ва-сильевич корректировать психику подопытных. - Как видим из опыта, убивает только патология. Как вы, Романов, думаете, могли бы импотенты и патология защитить свободу и неза-висимость нашей Родины - Союза Советских Социалистиче-ских Республик?
  - Нет, конечно!
  - Может, кто хочет возразить профессору?
  Григорий храпел на паласе. Остальные словно воды в рот набрали.
  - Скажите, профессор, как вы лично относитесь к Иго-рю Васильевичу?
  - Как к самому себе! У него редчайший дар - видеть людей насквозь! Такие как он и должны стать лидерами страны и повести многострадальный наш народ за собой. И вывести на столбовую дорогу в светлое будущее.
  - А он, Игорь Васильевич, человек с исписанной тру-довой. Мается в жизни. А вот у вас у всех чистые документы. А почему? Да потому что талант явление редкое, неординарное и только он может противостоять преступному международному сообществу, в котором он рождается. Так чем вы все отличаетесь от Игоря Васильевича? Да, пожалуйста! - и Игорь Васильевич дал слово Евгении Александровне, хотя она и не напрашивалась.
  - Вот вы говорите...
  Игорь Васильевич тотчас взял инициативу в руки:
  - Правильно понимаете. В 1937 году чекисты выявляли патологию из патриотических рядов и ставили к стенке. Во время войны люди, третьи, пятые, двенадцатые по рождению обвязывали себя связками гранат и бросались под вражеские танки. Первые, вторые по рождению поднимали руки и сдава-лись в плен. Что такое Перестройка? По Социальной логике это золотые реки с кисельными берегами для таких временщиков как Горбачёв, Ельцин и их сообщников-контрреволюционеров. По чьей инициативе она проводится? Покумекайте! Время есть! Вы сделаете потрясающие открытия. Например: одинаковое содержание прав человека с проектом Геббельса. Кем был этот новатор, вы знаете! Чем кончил, тоже! Да, кстати, как вы все относитесь к товарищу всех трудящихся, то есть рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции Сталину Иосифу Виссарионовичу?
  - Палач! - выдохнула тихо Евгения Александровна. - И самый главный выродок.
  - Понимаю ваше состояние не разродившейся женщины, так и не ставшей матерью.
  - Уже поздно!
  - В тридцать с хвостиком, медики считают, ещё всё впереди!
  - Я к вам обязательно за лечением приеду, только ска-жите куда, Игорь Васильевич?
  - Так вот, уважаемая Евгения Александровна! - строго одёрнул Его величество человек патологию, - у Иосифа Виссарионовича от сына Якова - внук Евгений Джугашвили. Доцент Военной Академии имени М. В. Фрунзе. А у внука - два сына: Яков и Виссарион. А вы говорите, выродок. И зару-бите себе на носу, что все потомки великого человека - ува-жаемые люди. Старший сын дочери Светланы Иосиф - доктор наук. Сын другого сына Сталина Василия - режиссер театра Советской Армии. Вот и, получается, по Социальной логике, что Иосифу Виссарионовичу суждено было родиться не только генетически полноценным человеком, но и свободным от рабства. И профессор Романов такого же мнения.
  - Пусть сам выскажется! - изрёк сурово взирающий на психологические опыты Игоря Васильевича верзила. Взгляда было достаточно - не одобрял вмешательства экспе-риментатора в налаженную отрегулированную годами жизнь в доме отдыха.
  - Хорошо! Пусть скажет!
  - Сталинград! - произнёс с пафосом профессор.
  - Что Сталинград?
  - Как что? - возмутился профессор. - Город Сталина так и не отдали на поругание фашистам. Нам крупно повезло, говоря словами генерала Макашова, что Верховным Главно-командующим был сам товарищ Сталин. А иначе мы бы про-играли войну. Приняв удар на себя, мы спасли мир от корич-невой чумы и порабощения.
  - Замечательные слова! - похлопаем профессору Ро-манову! - и Игорь Васильевич похлопал в ладоши в гордом одиночестве. - И продолжим сеанс по восстановлению структур разума! Мы спасли славянские народы, то есть нас с вами от физического уничтожения. Так вы утверждаете, что вся трагедия Сталина в том, что он родился Слоном и не захотел стать Моськой. А Моська...
  Профессор подхватил:
  - А Моська знать, сильна, что лает на Слона. А вы знаете, Игорь Васильевич...
  - Уж не хотите ли вы сказать многоуважаемый, что Бе-рия Лаврентий Павлович много сделал доброго и вечного для процветания Советского Союза?
  - А иначе он не был бы министром внутренних дел,
  - Говорят, что страсть к прекрасному полу погубила его!
  - Это совсем не так. Он был примерным семьянином. И жена обожала его.
  - Верно! Так и хочется после таких искренних слов всеми почитаемого профессора громко сказать на всю нашу необъятную Родину - люди будьте бдительны! Враг внедря-ется во все наши властные структуры и не спит. И делает своё подлое дело и денно и нощно. Патология в кадрах! В Полити-ческом управлении! Талант с исписанной трудовой! Пусть ни одно двуногое насекомое, так и не ставшее в ходе эволюции Гомо сапиенсом, то есть человеком разумным, не пройдёт на выборах! Ну, а теперь, расслабимся!
  Игорь Васильевич рассадил всех так, чтобы друг другу не мешали. Попросил вдохнуть как можно глубже и задержать дыхание. Верзила слинял, и никто не смог помешать проводить коррекцию психики в номере Романова за закрытой дверью. И он зачитал то, что должен знать каждый уважающий себя гражданин великой в прошлом своём бессмертии страны:
  
  "ПЛАН ДАЛЛЕСА ДЛЯ СССР
  Размышления по реализации американской послевоен-ной доктрины против СССР" 1945
  Ален Даллес (1893-1969), работал в Центральном разведы-вательном управлении США (ЦРУ) с момента его создания в 1947 году. В 1942-1945 гг. руководил политразведкой в Европе. Директор ЦРУ в 1953-1961 годах. Один из организаторов разведывательной и шпионско-диверсионной деятельности против СССР и других соцстран, "идеолог холодной войны".
  Окончится война, всё как-то утрясётся, устроится. И мы бросим всё, что имеем, - всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей!
  Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников, своих союзников в самой России.
  Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением... исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино - всё будет изображать, и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать, и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства - словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу - всё это мы будем ловко и незаметно культивировать, всё это расцветёт махровым цветом.
  И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что проќисходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку всегда будем делать на молодёжь, станем разлагать, развращать, растлевать её. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов.
  Вот так мы это и сделаем.
  А. ДАЛЛЕС"
  
  При гробовом молчании загипнотизированных под-опытных кроликов, так сказать, он стал их очеловечивать, по-дытоживая: "А теперь вы должны сделать соответствующие выводы. И определиться с кем вы?.. С вымирающим советским народом? Или с паразитирующим населением?.. Хрущёв и его соратники засекретили этот доклад, но нормальные пацаны-патриоты ещё не перевелись. И они донесли, правда, с опозданием, до наших дней эту скорбную информацию.
  Со счётом пятнадцать пусть губы ваши разомкнутся, и вы произнесёте то, что я вам скажу.
  Игорь Васильевич с заметным волнением сосчитал до пятнадцати, взял себя в руки и металлическим голосом с не-большими интервалами произнёс:
  "Пусть будет проклят тот, кто пытается реставри-ровать капитализм в Советском Союзе! Пусть будут про-кляты враги наши и внешние и внутренние в веки веков! А мы в проклятиях наших черпали, и будем черпать силы наши и душевные и телесные в борьбе с международным империа-лизмом!"
  Он с удовлетворением и на этот раз убедился в эффек-тивности такой коррекции психики.
  Евгении Александровне он напомнил свой телефон и попросил не затягивать с оплатой. И тут Игоря Васильевича осенила мысль проверить их всех на полноценность.
  - Вы на лугу рядом с лесом. Собираете цветы. Плетёте венки для своих близких и любимых. И вдруг слышите вопль. Вы встревожены! Направляетесь в сторону крика. - Что ви-дите вы, Евгения Александровна?
  "Ты что делаешь, мразь?" - не отвечая, шумит она на кого-то.
  - Таак! А вы что видите? - поочередно стал обра-щаться Игорь Васильевич к каждому.
  Так и теребил он каждого, пока они наперебой не загал-дели и не заохали.
  Игорь Васильевич воспроизвёл вслух воображаемую картину насилия. Тем самым, подзадоривая, дал команду ор-ганизовать группу захвата, поймать, и обезоружить насильника и вздёрнуть на крепком суку развесистого вяза. Но всем по-чему-то захотелось резать. Пришлось разъяснить, что прези-дент уже состряпал такой указ - око за око без суда и следст-вия. И поступайте по совести! Резать - так резать! И не стоит с насильниками, мародёрами и нахлебниками всех мастей и рангов нянькаться. И началась вакханалия.
  - Вы что делаете? - обратился через минуту к Евгении Александровне.
  Она долго отнекивалась, видимо не хотела выдавать свои сокровенные тайны. Наконец решилась:
  - Замеряла "ваньку-встаньку"... Размер подходящий! Отрезаю... Вдруг "женилка" для того, чтобы стать полноценной женщиной, и разродиться, понадобится...
  - А вы?
  Григорий раскраснелся от усиленной работы. Оказалось, он преступника держал за шею.
  - Подонок! Он есть подонок! - наконец разжались и прошептали его губы.
  Он продемонстрировал Игорю Васильевичу свою руку, на которой, разумеется, ничего не было, но рассказал, как его только что укусил вот этот дебил. Ничего другого не остава-лось сделать, как согласиться с таким определением и искренне ему посочувствовать.
  Игорь Васильевич осознал, что пора закругляться:
  - С вами всё ясно! А теперь пить, гулять, петь вполго-лоса. Надо широко отметить триумф добра над силами зла. Ровно в пять дня вы выйдите из этого состояния. И будете за-ниматься тем, для чего вы и приехали в дом отдыха. И никакая сила не сможет вас заставить совершить преступление. А в памяти вашей благодарной останется незабываемая встреча с Его величеством человеком, феноменом и личностью. Честь и слава Игорю Васильевичу!
  До пяти часов оставалось сорок минут. И вполне можно было успеть взять саквояж и сделать учёным мужам ручкой. Игорь Васильевич сориентировался, через минуту выходил из номера со своими вещами. Да вот досада! Возник тот самый верзила.
  - Это хорошо, что вы здесь, - пришлось и им всерьёз заняться Игорю Васильевичу. - Сядьте вот сюда! Вдохните поглубже! Задержали дыхание! Выдохним и плавно войдём в мир забвения и крепкого целебного сна.
  Двух минут оказалось вполне достаточно, чтобы убе-диться в том, что он действительно в краю грёз и несбыточных надежд. Игорь Васильевич тут же отметил его нормальное со-стояние. По приказу "режь!" - он бросил шариковую ручку, как представляемое его воображением орудие убийства. Игорь Васильевич удовлетворенно хмыкнул:
  - Раз есть талант среди учёных, не все ещё потеряно в стране Советов. Такой, как этот не выродится и когда понадо-бится - жизнь отдаст за праведное дело. - И дал команду проснуться ровно в пять.
  Через семь минут Игорь Васильевич покачивался в "Жигулях" по дороге в Пушкино, а ещё через два часа, ужиная, воскликнул весело, чем всех домочадцев мило позабавил:
  - Везде хорошо, а вот дома лучше!
  Через 3 недели позвонила Евгения Александровна и очень довольным тоном поблагодарила Игоря Васильевича от имени своих коллег и себя лично за столь содержательную лекцию по Социальной логике Его величества человека и ле-чебно-профилактическое мероприятие, которое им помогло укрепить нервную систему. И указала число, время и место, где он действительно получил на другой день приличную сумму денег в конверте.
  Профессор, к которому Игорь Васильевич заглянул, по-радовал его своим решением то ли всерьёз, то ли понарошку крест на своей бабе поставить. И попытать судьбу ещё раз. И со смехом всё допытывался, кто у него из детей в необозримом будущем будет: мальчик или девочка?
  Маг и чародей его обнадёжил: мальчик! При этом Игорю Васильевичу, подумалось пророческое: "Горбатого могила исправит!"
  Евгения Александровна - сама любезность - предло-жила чашку бразильского кофе, собственноручного изготов-ления.
  Григорий загорелся желанием заговорить по-английски. Профессор Романов тут же возложил на него поручение: со-брать группу в 10-12 человек и на контрактной основе провести такое обучение. Евгения Александровна заверила Игоря Васильевича, что все, кто с ним экспериментально общался в доме отдыха учёных войдут в эту группу.
  - Кстати, Игорь Васильевич, вы обещали нам "Аля-улю, или Мыслитель на вахте", - вспомнил вдруг профессор Романов.
  Сработало постгипнотическое внушение, отметил про себя Игорь Васильевич.
  - Может вы нас разыграли, и книга ваша ещё не вышла из печати?
  - Обижаете, сударь!
  - Таак, где ж она?
  Все двадцать пять экземпляров тотчас расхватали. В глазах Игоря Васильевича, когда он оказался на улице, воз-никли слёзы - слёзы радости за людское признание. Разве не в этом смысл его жизни: быть полезным человеком не только в семье, но и в обществе.
  Въедливый телефонный звонок оторвал Гевашева от прослушивания кассеты с голосом Александра Левина.
  - Ааа... Это ты, подземельный крот? - шутливо сказал Игорь Васильевич.
  - Завтра у меня юбилей, в семь на Арбате, - ответил Александр Акимович: - Шестьдесят лет, и все прожиты при Советской власти. Обязательно приходи... - И объяснил Ге-вашеву, как найти молодёжное кафе "Безалкогольное".
  Хотя назавтра у Гевашева осип голос, надо было идти. В пятницу, просматривая книжные полки, он натолкнулся на трактат Владимира Орлова. Речь там шла о вдохновении, рож-дающем великие изобретения. "Пожалуй, это подойдёт!" - мысленно воскликнул Гевашев, сунул книжку в сумку и ри-нулся на "Букашку". Через полчаса он был на Арбате. По нему сновали беззаботные в своем неуёмном потребительстве при-езжие и московские люди... Вот и дом номер пятьдесят один. Арка как раз напротив киоска по приёму стеклопосуды.
  При входе в кафе Игоря остановила броско одетая жен-щина средних лет:
  - Вы куда?..
  - К юбиляру! К кому же ещё, - ответил Гевашев.
  - Смотрите мне там: поаккуратнее, - сказала женщина. Он догадался, что речь идёт о количестве потребляемых напитков на каждую человеческую единицу.
  Юбиляр встретил Гевашева собственной персоной. Был он весь в белом, с орденскими колодками и в хорошем на-строении.
  - Вот, дорогой Александр... - доставая книгу В. Ор-лова, извиняющим тоном сказал Игорь: - Всё в доме пере-вернул, пока нашёл.
  - Спасибо! Молодец, что пришёл. Заходи в кафе.
  Лампы, телевидение, у аппаратуры суетятся бородачи, озабоченно поглядывая на гостей. "Смотришь, и тебя засни-мут", - ухмыльнулся Гевашев. За столиком восседала Надя, спутница жизни юбиляра. Деловито вытаскивала из объёмистой сумки пирожки с мясом, творогом, картошкой, бутылки с минеральной водой. Всё чин чинарём. Скромно и сердито. В соседнем зале - блики цветомузыки, шум и смех. Но вот, будто по мановению волшебной палочки, всё стихло. Внимание - на виновника торжества.
  Нарядно одетая женщина с букетом цветов обращается к Левину с приветственной речью и подносит цветы, целуя при этом в щёку.
  Вскоре и Гевашев, извиняясь за сиплый голос, произно-сит речь. Он говорит о трудолюбии и редчайшем даре литера-тора плюс ученого исследователя. Затем Игорь понёс насчёт социального мышления, о необходимости спасаться от тупиков. Вещал Гевашев настолько ярко, что весь зал аплодировал и кричал "браво!". Растроганный мыслитель показал гостям несколько заурядных фокусов: с платочками, верёвкой, циф-рами. Наконец, выдал гвоздь своей програмы - человека, струной застывшего на двух стульях. Опорами служили шея и запястья стоп.
  Вечер завершали на квартире Левина - в комнатёнке, заставленной всем необходимым для полноценной жизни. На стенах - книги, карта звездного неба, вилки, ложки. Бородатый Коля, давний приятель юбиляра, Гевашев и Левин пили цейлонский чай и говорили о социальных неурядицах, разди-рающих советское общество.
  - Совесть надо возродить в людях. Оторвались от кор-ней истории Руси и братских народов, - говорил захмелевший Коля.
  - А ты веришь, что человек образумится, - подал голос Гевашев, - перестанет пить, а преступники, устыдившись от злодеяний, ими совершённых, станут на праведный путь?
  - Без веры жить нельзя! Незачем!
  - Хорошо, а что лично ты сделал для рода человече-ского?
  - Написал три рассказа. Первый - о решении пробле-мы. Проводники спали, и будут спать. Есть социальный закон - "Проводники".
  Все трое засмеялись, в том числе и автор.
  - Несуны воровали, воруют, и будут воровать. Очко-втиратели как втирали очки, так и будут втирать.
  - Приписками как занимались, так и будут заниматься. Только более изощрёнными способами. Чтобы правоохрани-тельные органы не подкопались.
  - Специализация приписчиков возрастает, - хихикнул Гевашев,
  - Кошмар! - сказал Левин: - Тюрьма как существо-вала, так и останется. Не будешь же проверять десятки тысяч карманов, пиджаков, курток, нижнего белья? Несуны неистре-бимы, как мухи. А обувь, сейчас какая? Можно тысячи унести электронных микродеталей! И каждая из них стоит, может быть, тысячу карбованцев.
  - Мм-да-а! - сказал Игорь: - Говорим о честности, а воруем миллионы.
  - Ты знаешь? В Казахстане сняли этого... как его, забыл. Так демонстрацию устроили огромную, машины поджигали и магазины.
  - И это в наши дни!
  - В четверг из Германии изюм привезли, а в нём ока-зался наркотик на тридцать миллионов монет. Так немцы кри-чат сейчас: "Это в изюм уже в Москве засунули наши недоб-рожелатели! Нарочно!"
  - Ну и глупцы там! - усмехнулся Левин: - Откуда в Москве возьмёшь столько? Да и собаки сейчас натасканы, они наркотик вмиг учуют
  - А ограбления банков?
  - Игорь, мы ведь только условились не удивляться. Всё это есть уже у нас, и жизнь со временем будет такой же, как за бугром,
  - Неужели наука бессильна в этом вопросе? - спросил Гевашев,
  - Конечно.
  - А может она сделать машинку, которая сама будет печатать литературные шедевры? - развеселился Игорь.
  - Её не так легко сделать,
  - Со временем сделают, и литература станет, доступна всем графоманам. Бери в магазине такую машину твори, что в голову придёт.
  - Это не совсем так! Машинка не улучшит и не ухудшит произведение, если, конечно, автор создал его. Но техника отредактирует хорошо. - Левин проницательно взглянул на Гевашева: - Вот тебе следует подучиться. Сесть рядом со мной и посмотреть, как я читаю по сто раз одну и ту же вещь.
  - Кошмар! - сказал Игорь: - Слишком фанатично относишься к литературе.
  - А как же иначе довести рассказы до блеска? Только следуя заветам классиков.
  - Разве помогут современному человеку Гоголь, Пуш-кин, Толстой, вообще художественная литература, если хоро-ших произведений в наши восьмидесятые годы просто не су-ществует?
  Левин дипломатично ответил:
  - Видишь ли... Художественная литература отвлекала человека от повседневных забот.
  - Ну да, - ухмыльнулся Игорь, - взял человек шедевр и зачитался. Наутро с новым подъёмом впрягся в воз работы на благо обществу.
  - Да, именно так.
  Помолчав, Коля брякнул новую мысль:
  - У нас настаёт эра засилья женщин. Надо вести борьбу с ними! Вот у Гоголя один помещик общался с женщинами сверх меры, брал ягоды и незаметно стал бабником. Поместье у него превратилось в бабье. А мужики ударились в беспро-будное пьянство.
  А вот анекдот свежайший на злобу дня.
  Однажды мой знакомый пожаловался:
  "Вот моя жена... Например: к ней приходит жлоб. Она высокая, а он ещё выше. Как к себе, заходит в мою комнату, закрываются. Вот и всё!"
  - И нельзя ничего сделать? - сочувственно спросил Игорь.
  - Ничего, - покачал головой рогоносец Коля.
  
  
  9
  Спустя пару дней Гевашев - в развитие идей "юбилей-ного разговора" с Левиным стучался в дверь его квартиры.
  Юбиляр, шаркая ногами в шлёпанцах, кинулся к выходу, торопливо открыл:
  - Заходи, заходи, пожалуйста, Игорь!
  - Фу-у, ужас, а не погода.
  - Устал, что ли? - заботливо осведомился хозяин своей двухкомнатной квартиры.
  - Конечно. Избегался: то грелку снести на ремонт, то другое. Кстати, эту грелку чинили уже два раза...
  - Какую грелку? - прервал его Левин.
  - Для ног, не для ребёнка, - засмеялся Игорь. - Электрическую грелку для нижних конечностей, Вот... для вас старался.
  - А это что? - спросил Левин.
  - Порошок для раковины, чистить.
  - А-а! Спасибо. Проходи в комнату, садись, отдыхай, - засуетился. - Глубже держи дыхание. Держи, пока глаза на лоб не полезут. Теперь вдыхай! Сейчас твоё сердце придёт в норму.
  Тут с досадой ударил себя кулаком в лоб:
  - Ч-чёрт!.. Забыл, почему я должен был зайти на свою бывшую квартиру. Мне надо там срубить звонок с дверей.
  - Понятно, - сказал Игорь. - Если кто чужой откры-вает дверь, звонок дает верещание. Ты что, боишься воров и бандитов?
  - А разве не надо бояться? Сейчас нелегко верить в людей.
  - Их, по-моему, нет. Остались винтики, болтики, шу-рупчики, а человек - ныне редкое ископаемое, вроде трице-ратопса.
  - Нет, нет, - запротестовал Левин: - Нельзя быть ми-зантропом.
  Потом они перешли, после отдыха, на темы литературы.
  - Жаль, что не дописал рассказ, но расскажу о замысле. Его название "Покорение лысого Сырта". Начал писать - так, чтобы люди смеялись до упаду.
  - Как у Гоголя, что ли? - улыбнулся недоверчиво Игорь.
  - Да! Смех сквозь слезы. Чтобы смеялись надо всем и над собой. Вероятно, будет несколько вариантов. Сейчас рас-кладываю варианты на компьютере, который выдаст опреде-лённое количество глаголов и существительных. Буду сравни-вать и дальше продолжать.
  Помолчали. Затем Гевашев спросил Левина:
  - В Союз писателей ходил?
  - Да
  - К Маркову?..
  - Нет, к Карпову.
  - Ах, да, - сказал Гевашев, - сейчас там Карпов. Он раньше "Новым Миром" заправлял. Ну и что, говорил с ним?
  - Нет, не пускают. Страшно, мол, занят, каждый день принимает зарубежных и прочих гостей.
  - Значит, жизнь! - хохотнул Игорь. Левин продолжал:
  - Мне сказали: "Да идите вы к Нефедову". И я пошёл к нему. - "Слушаю", - суховато принял меня этот Нефёдов:
  - Что там у вас?
  - Я шёл к Карпову, но он занят с гостями, посоветовали к вам обратиться, - ответил я: - Дело касается его романа "Полководец". Ну, про этого, который Крым оборонял. Лебе-дев, что ли?..
  - Дело не в фамилии, - сказал Гевашев.
  - Это верно. У меня как раз написана драма по его, то есть, Карпова, книге, говорю я Нефёдову, то есть драма сопри-касается с ней. Тот усмехнулся и говорит: "Знаешь, что, не трать сил, а снеси драму свою в литературную консультацию. Если там отзовутся положительно, будем думать, куда её при-строить".
  - Понял, - сказал Игорь. - Ничего путного из твоих хождений в Союз писателей не выйдет. Давай лучше о компь-ютере поговорим.
  - Хорошо, поговорим!.. На компьютере ясно открыва-ется видимость частей речи. Мы слышим глаголы, существи-тельные, но не "видим" их. Например, открытые глаголы "Та-мани" Лермонтова и "Кавказского пленника" Александра Сер-геевича Пушкина. Вот, посмотри, орфограммы.
  Гевашев сделал вид, что внимательно изучает орфо-грамму, хотя не понимал в ней ни бельмеса.
  - Да, - сказал он с видом "знатока": - Слышим, но не видим. Это великая вещь!
  Левин усмехнулся:
  - Да, не видим. А в орфограмме мы видим хорошо. Не-важно, какие глаголы там, но мы их созерцаем. Сама форма глагола...
  - А-а, сама форма?! - сказал Игорь: - Знаешь, что: иди и пиши заявку на открытие. На имя Маркова.
  - Уже ходил, - ответил Левин: - Сам писать, конечно, хорошо не могу. Пришлось просить Надежду Николаевну. Она под диктовку ловко переписала, я приложил к письму восемь классиков: "Тамань" Лермонтова, "Выстрел" Пушкина, "Коляску" Гоголя и ещё из двух словарей - частотного и Шанского. И говорю: "Почему у Шанского дают два разных глагола, но форма одинаковая?" А мне отвечают: "Классики, хотя тогда и не было такой науки о языке, пришли к этим гла-голам интуитивно, они чувствовали, как надо, ибо имели клас-сическое образование". Вот сейчас я перечитываю второй том "Мёртвых душ" и думаю о том, что Гоголь с ума сошёл. И оп-ределяю меру его сумасшествия, Нужно было просто сделать! Чичиков там скупил в губернском городе, фурор устроил и по-ехал по деревням. Нарвался на одного банкрота. Десять тысяч дал ему один под заклад, десять тысяч было своих. Ещё на де-сять тысяч он думает заложить мёртвые души. А что у Гоголя получается! Он даёт ему десять тысяч задатку за имение, ещё двадцать тысяч тот умоляет расписочку написать, просит взаймы, - и не отдаёт ни фига! Вот чем должны были бы кончиться "Мертвые души".
  - То есть они кончились не так? - спросил Игорь, не очень-то соображая в математике и закладных.
  - Не так! Хитрец Чичиков обманывал всех, а его пере-хитрили. Вот так было бы правильно.
  - И это была бы сама жизнь?
  - Именно! То есть деться некуда, сколько бы ты ни об-манывал.
  - Значит, это закон? - заключил Гевашев.
  - Да! Кругом Чичикова были тоже воры, казнокрады, мошенники. Хотя Чичиков и в таможне служил. Помнишь, как там орудовали мошенники? Сорок тысяч шкурок на овец наве-сили и через границу переправили! Дело это раскрыла ревизия, и Чичикова прогнали взашей. Однако десять тысяч рублей он сохранил и занялся невиданным делом - начал скупать мёртвые души... Вот что значит борьба со словом... Да, ты вот как в океане оказался?
  - Да, Сашенька, - заёрзал на стуле Гевашев, - это по молодости. На траулерах в северной Атлантике пришлось по-рыбачить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
  
  ИЗ КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ УЗНАЁТ,
  ЧТО СВОБОДА - ЭТО ГАРМОНИЯ РАЗУМА И ТЕЛА,
  О ЧЁМ УМНЕЙШИЕ ЛЮДИ
  МОГУТ ТОЛЬКО ПОМЕЧТАТЬ.
  
  
  Глава 5.
  
  ЖЁЛТЫЕ БОТИНКИ
  
  Северная Атлантика... Сбылась наивная мечта подростка - я на траулере у берегов Канады.
  Май. А здесь громоздятся слепящие глаза ледяные горы - айсберги. Среди них мощный СРТ "Добеле" словно игру-шечный кораблик. Стачивает гренландских исполинов вода, раскалываются они с пушечным громом. Эхо канонады, как кажется мне, под гвалт чаек - назойливых, ненасытных, дос-тигает берегов Ньюфаундленда. Палуба под резиновыми сапо-гами шевелится, содрогается, приходится хвататься, за что по-пало. Мысль, что траулер может затонуть, не закрадывается в душу, как поначалу, месяца три добровольного заточения. Я верю в крепость обшивки нашего дома. Не перечесть гроз, на-дежд и разочарований, которые я претерпел за это время. Эле-ментарное - сполоснуться в душе, из-за недостатка пресной воды - не реально, насладиться захватывающей и ум и сердце приключенческой книжкой - непозволительная роскошь. Но я, преодолевая соблазны, верил в то, что злоключениям моим наступает конец, не ведая о том, что они только начинаются. Возможно, потому отвлекаясь от суровой действительности, с восхищением следил за парящим над нами альбатросом.
  Но голод не тётка, заставляет меня взглянуть на часы - бесценный подарок моей матери в день успешного окончания средней школы мореходки.
  - Ты повзрослел сегодня, Игорь, - сказала в тот день мама, глядя на меня затуманенными от счастья и тревоги гла-зами.
  И от воспоминаний у меня - нынешнего - защемило сердце. Когда-то теперь я увижу её?.. Мальчишеская страсть увидеть чужие края и народы заставила меня идти в мореходку.
  Но память опять воскрешает те дни.
  - Отец, посмотри же, какой у нас бравый сын!
  Отец мой - вполне сухопутный человек, столяр-краснодеревщик. Высокий, чуть сутулый, с рубанком в руках, удивлённо всмотрелся в меня - словно увидел впервые. На морщинистом уже лице появилась лукавая улыбка.
  - А я и не заметил, как Игорь вырос, - сказал он мате-ри. - Глянь-ка, выше меня вымахал!
  - Отец! Я хотел, решил... - начал я густым басом, чтобы выглядеть ещё взрослее.
  Он прервал меня восклицаниями:
  - Смотри, мать, до чего мы дожили! То всё пел: "Папа, папа!", а теперь что?
  По его глазам я вижу, что он нисколько не обижен, ско-рее, гордится взрослым сыном.
  - Отец! Мама! Я ухожу в Северную Атлантику, к бере-гам Канады, - вдруг выдал я секрет и добавил, тщетно борясь с волнением: - Ничего будет и в моей жизни Южная...
  - Что?! Чего удумал?! - тут же заголосила мать.
  Отец задумчиво посмотрел на меня, провел тыльной стороной ладони по своему подбородку и тихо, членораздель-но произнес:
  - А я всё мечтал, что подспорьем мне будешь, когда ты рос... Теперь я уж перестал надеяться, корабли тебя приманили, я не против. Но сразу в Атлантику? Ты и моря то по-настоящему не нюхал...
  - Вот и понюхаю! - несколько грубовато возразил я. Мать всплеснула руками, запричитала:
  - Ой, да что ты надумал?! В океане пропасть можно. Сам ведь рассказывал о Бермудском треугольнике. Сколько там попропадало и кораблей и самолётов.
  - Спохватились вы оба! Когда в мореходку поступал, были рады-радёшеньки - сынок учится ремеслу, а в морской форме-то, какой красавец! А насчёт "пропасть" и на суше про-пасть можно, - вспылил я, выскакивая за дверь. Остановился за порогом.
  - Пусть едет хоть в Разатлантику. Она его образумит в два счёта, - сказал отец.
  - Да ребёнок он ещё! - горестно запричитала мать, - Удержи его!
  Отец принялся поддерживать меня:
  - А дома что хорошего? Пыль, стружки, лаком всё пропитано. Может, прав Игорёк? Я вот так нигде и не побывал.
  - Ну и. что?! - возмутилась такому повороту дела мать. Ты и в Донбассе работал, и на железной дороге. Войну прошёл! Да разве я вышла б за тебя, если...
  - Если что? - прервал отец,
  Мать уклонялась от ответа, опять загоревала:
  - Упустили мы его, помяни моё слово. Теперь на всю жизнь...
  - Ну и ладно, - возразил отец. - Пусть едет. Первый шторм его образумит...
  Это дважды повторённое отцом "образумит" так сжилось со мной, что при каждом шторме отцовский голос - слегка грустный, но бодрый - вновь и вновь вспоминался мне.
  То, что на часах без четверти двенадцать подхлёстывает меня изнутри позывами пустого желудка поторопиться в кают-компанию. Держась за фальшборт и поглядывая на крылатого красавца альбатроса, вскоре я оказываюсь в первой партии обедающих: для двадцати шести членов команды жизненного пространства за столом в кают-компании все-таки маловато.
  Кроме того, мне не терпелось понаблюдать, как совер-шает трапезу матрос первого класса Роберт Гринберг. Не меньше влекло меня вполне объяснимое любопытство к странным шрамам на лице капитана Седлера.
  Когда я вошёл, капитан наш, Артур Зигмундович, ещё не появлялся, а Гринберг уже восседал за дубовым столом перед грудой аппетитно лоснящихся мослов на алюминиевом подносе. Несмотря на "младость", я успел повидать немало крупных людей в Прибалтике, но такого детину вижу впервые! Он повыше, наверно, Петра Первого; только смешит нос, чисто рубильник, на скуластом щетинистом лице Гринберга. Глаза колючие, глубоко посаженные: с ними не хочется встречаться взглядом.
  Великан трапезничал: со знанием дела смаковал кости (гора их белела на столе), крупно откусывал от горбушки све-жеиспечённого хлеба, и лениво поносил и без того недоволь-ного камбузной жизнью кока Витьку за кислятину - щи в миске демонстративно отодвинутой чуть ли не на другой конец стола.
  Снедаемый любопытством я уставился на него. Молчун из молчунов и на тебе - в говоруны записался. От удивления я, видно, позабыл о чувстве меры, и Роберт, не удосужив меня взглядом, скорбно, голосом каким провожают покойника в по-следний путь, вдруг изрек:
  - Поговорить с тобой охота!
  Рядом забивали "козла" и наверняка просьбу Гринберга дуть в носовой кубрик к нему в "гости" сразу же после обеда услышали, но никто из рыбаков виду не подал, только, отпевая меня, кто-то нараспев притворно тяжко вздохнул.
  Я оторопел. Но, опомнившись, сделал вид, что не рас-слышал многозначительного предостережения, и занялся с са-мым серьёзным видом своим любимым блюдом - макаронами по-флотски. Со щами я разделался ещё раньше, затем посма-ковал компот из сухофруктов. Всем нутром при этом чувство-вал я свинцовый взгляд Роберта - и не знал, как вести себя дальше. И тут, к моей радости, избавляя меня от напряжения во всем теле, раздались гулкие шаги, я часто в своей жизни слышал, с шумом распахнулась дверь. Вошёл капитан Седлер. Опустился рядом со мной на скамью - как раз напротив Ро-берта. Я облегчённо вздохнул.
  Вся наша команда обожала капитана. Я старался похо-дить на него. "Вот это действительно капитан! - кажется, по-думал я на этот раз. - Такой не обидит и в обиду не даст!"
  Мои руки без устали вращали штурвал под его команду, и траулер лавировал между ледяными торосами и скрытыми под водой ледяными скалами. Не всё всегда получалось, и "Добеле", натолкнувшись на подводную скалу весь напрягался, ворчливо пенял мне, а может - роптал на бесприютную свою судьбу. Потом снова ровно стучал мотор: радуясь чистой воде, траулер рвался вперёд.
  Мгновенно появившийся кок поставил перед Седлером эмалированную миску со щами, фаянсовую тарелочку с лом-тиками хлеба и ринулся за вторым. Разлитый на скорую руку компот в алюминиевых кружках, беспорядочно расставленных на столе, слишком терпеливо, по мнению кока, дожидался своей очереди.
  - Закругляйся... - проскрипел Роберт приглушённо, будто нехотя, - последовала томительная пауза, во время ко-торой он опустошил пару кружок компота. - Глядишь и под-ружимся.
  Ни разу не взглянув, ни на меня, ни на капитана Седлера, с явным наслаждением уплетавшего кислые щи, Роберт усмехнулся, возвысился надо мной, могуче протопал к выходу.
  К вызову Роберта я отнесся скептически. Не заячьей по-роды! Как-никак боксом занимался. Однако, мысль, что зачем-то понадобился ему, не только озадачивала, но и угнетала.
  Я подошёл к окошку раздачи. Хотел, было выяснить у кока что-нибудь о неожиданным приглашении Гринберга. Но Витька плутовски теребил козлиную трехнедельную бородку и не желал ввязываться не в своё дело. Промычав что-то вроде: "М-да ничего, друг, не страшно", он вдруг огорошил меня загадкой:
  - По сердцу ты ему. Радоваться надо! Иди, иди, раз по-звал.
  Ничего, не понимая, я в сердцах чертыхнулся. Тоже же друг называется! И понуро поплелся в "гости", ожидая какого-то подвоха.
  "Были бы люди все горькими пьяницами..." - вдруг расслышал я и даже вздрогнул от удивления. Надо же! Опять Охапкин!
  Часто чудился мне голос бледного, без кровинки в лице соседа Охапкина.
  Возвратившись к родным пенатам, спившийся матрос УЭЛа (Управление Экспедиционного лова) Охапкин второй месяц изводил меня и корешей моих баснями о походах в Се-верную Атлантику - головокружительных и денежных. В отпуске старался жить, как не раз объяснял участковому, "тихо-смирно". Ну и здорово это у него получалось! То и дело (акустика в нашем доме никогда не подводила) тётя Маша, жена Охапкина, отчаянно звала соседей "На помощь! "Затем слышался надрывной крик их дочки, и без того заикающейся семилетней Галочки; грохотали неудобные для жонглирования стулья. Словом, начинался тарарам.
  Ощупывая мускулы, - я поднимался и шёл к тёте Маше, укрощать бича, не знающего меры спиртному. Однако сразу не вмешивался не в своё дело, ждал, чтобы слёзно попросили о помощи. Ага, вот и долгожданный условный стук в стенку. Теперь можно смело выступить в благородной миссии, втихомолку радуясь возможности закрепить на практике вся-ческие финты, разумеется, боксёрские. А пройтись по рыхлому телу пьяницы есть чем! Не подумайте, что я всерьёз это говорю. Невелик подвиг поупражняться на бесчувственном к милосердию телу Охапкина.
  Я быстро загонял его на тахту, взятую в рассрочку по случаю приезда главы семьи в отпуск.
  И тётя Маша приходила в себя. Как ни странно, она вы-проваживала "спасителя" в моём лице потоком брани. Откуда только у скромной ткачихи всё нелицеприятное бралось?! И я ретировался без заслуженных аплодисментов. А тётя Маша, сопя и понося на чём свет стоит мужа пьяницу и дебошира, отхаживала "родненького" с помощью влажного полотенца.
  Сделав за день хоть одно стоящее дело, я возвращался в отличном настроении, стараясь не слишком шуметь, чтобы не разбудить домочадцев. Но это была излишняя предосторож-ность, перепалку нашу с Охапкиным слушал весь дом! Перед сном я баловался двухпудовой гирей - корчил из себя супер-мена. Быстро раздевшись, плюхался на кровать со звонкой ме-таллической сеткой. Минут пять-семь панцирная сетка тяжко вздыхала, потом смирялась с присутствием моих семидесяти двух килограммов.
  Засыпая, я слушал доносившийся через стенку бред пьяного Охапкина о превратностях рыболовного промысла, об ужасах Атлантики. Строки рыбацкой песни, во всё горло рас-певаемой бичом, не выходят у меня из головы до сих пор. Вот и сейчас они в моём сознании среди грохота колющихся льдов: "Были бы люди все горькими пьяницами, Если б в Атлантику шли..."
  "Добеле", задрожав ещё сильнее, накренился - очевидно обходил льдину. Не теряя оптимизма, хватаясь за что можно, я дотащился до двери в носовой кубрик. На миг замер, раз-думывая: идти ли?
  Судно выровнялось. Отклеив себя от двери, я решитель-но нажал на ручку. И увидел трап. Такого трапа и на корме не было. Свежевымытый, он резал глаза чистотой и блеском. Даже неловко спускаться по нему в такой неприглядной обуви как резиновые сапоги! На глаза мои попался ящик с ветошью. Я торопливо вытер подошвы сапог тряпкой. И начал осторожно спускаться, как будто мог наследить.
  Дверь в кубрик не пришлось открывать: до пояса разде-тый Роберт лежал на койке, явно поджидая меня.
  Убранство кубрика интриговало. На стенке - высу-шенные гигантские крабы, морские звёзды, диковинные рыбы. Но больше всего поражал вид хозяина: татуировка на его во-лосатой груди напоминала виденный на старинных гравюрах в музее "Летучий голландец".
  - Не туда глаза пялишь! Тебя не развлекаться пригла-шали. Бери левее! Разящий наповал взгляд глубоко посаженных глаз скользнул вниз. И я невольно опустил глаза.
  Единственным украшением палубы кубрика были бо-тинки. Меня и сорок шестым размером не удивишь, сам не малютка. Но затрудняюсь назвать даже приблизительно размер той обуви в каюте Гринберга. Рядом - банка крема и щётка обыкновенная, сапожная! Задранные носки ботинок из крокодиловой кожи, как я узнал позднее, нагло глазели на меня.
  Так вот зачем понадобился я Гринбергу! Значит, Охапкин не приврал? Они реально существуют, эти жёлтые ботинки? Попадись мне теперь Охапкин, по-настоящему измочалил бы его! Ух, бич несчастный мог бы и просветить! Всё-таки сосед я тебе. Хотя и укротитель. Знал бы - ни за что на этот "Добеле" не сунулся.
  - Ещё чего выдумал! - недовольно пробурчал я, сооб-разив о своей печальной участи чистильщика обуви. Повер-нулся, собираясь уйти.
  Но не тут-то было! Великан мгновенно подскочил и вы-тянутой рукой загородил мне проход, ухмыляясь при этом, как театральный злодей. Сокращение мышц на его груди напрочь отметало всю мою мышиную возню. Я понял, что всё равно ни от щётки, ни от ботинок не отвертеться.
  Сжав кулаки, я встал в стойку, как учили в секции бокса, и мысленно приготовился к самому худшему. Ну, не убьет же он меня!
  Я не надеялся тогда, что капитан Седлер, догадавшись со слов Гринберга о моей печальной участи (он хорошо знал безобидные шуточки, которые тот практиковал с новичками), взял меня под своё покровительство. И как привидение подос-пел во время, Роберт нехотя отнял руку от притолоки, а я мол-нией вылетел на палубу. И до того был возбуждён, что не стал подслушивать разговор капитана со строптивым матросом.
  Вечером долго ворочался в койке "гамаке", тщетно пы-таясь заснуть перед ночной вахтой. Желанный сон не шёл, в свинцовую голову лезли нелепые до сумасбродства планы мщения. Потом во мне победил спортсмен. Оставив в покое шкерочные ножи, я дал волю разыгравшемуся воображению: загнал Роберта в угол и с наслаждением нокаутировал его! Отыгравшись, таким образом, за нанесённую обиду, блаженно заснул под жалобные всплески волн за иллюминатором.
  И в наступившем затишье мне привиделся кошмарный сон.
  "Ха-ха-ха! - рычал надо мною стоголосый океан. - Так ты меня обуздать вздумал?!" - И неистово гоготал, наливаясь злобой, швырялся вспенёнными громадами волн.
  "Не сдамся!.. Всё равно покорю..." упрямился я, изо всех сил сдерживая стены вод. Волны, оскалившись, как шакалы, упорно набрасывались на меня. Но я справлялся с ними, пока не возник великан Роберт с огромным шкерочным ножом и сеткой... Ухмыляясь, он принялся ловить меня. Загнанный в угол, я поднял руки с растопыренными пальцами и, проклиная тот день и час, когда нога моя ступила на борт траулера, про-изнёс изменившимся до неузнаваемости голосом: "Тело за-стыло! Окаменело!" И пугаясь этих слов, закричал я что-то не-суразное. Прихожу в себя. Темно! Руками крепко держусь за койку. Несёт куда-то вверх, выворачивает наизнанку, с размаху швыряет в бездну.
  Рискуя ошибиться, дотягиваюсь до выключателя. Уф-ф, со светом намного легче. Циферблат наручных часов с фос-форными цифрами горит даже при свете. Ага, через сорок ми-нут вахта. Почитать, что ли?
  Я вытащил из-под матраса потрёпанную книжку. Однако "Солёная купель" Новикова-Прибоя не помогла. Опять по-лезли, наслаиваясь одна на другую угрюмые мысли: "И чего привязался ко мне Роберт?! Вот не повезло с судном!.."
  За стальными стенами траулера злился и корчился океан, будто намереваясь сокрушить их - лишь для того, чтобы добраться до меня и прикончить.
  Я был тогда довольно глуп: не понимал, что роднит Гринберга с капитаном Седлером. А ведь Роберт, как узнал позже, был неизменным спутником Седлера на протяжении двадцати лет. Во всех, или почти во всех промысловых экспе-дициях - далеко небезопасных.
  Отнюдь не прогулкой была и наша! Оледенения, про-боины в обшивке, когда приходилось стоять по пояс в воде, обжигающей холодом; натовские самолеты, описывающие над судном зловещие круги... К концу рейса я знал обо всех этих "прелестях" рыбацкой жизни уже не из рассказов бывалых "мореманов", умеющих приукрасить УЭЛовские будни, - я пережил это сам.
  Несколько дней спустя возле одной из окованной желе-зом массивных досок - своеобразных распорок трала на мор-ском дне, - удерживая её вертикально, стоял Гринберг. Стру-нами вытянулись вдоль фальшборта стальные тросы-ваяра, на которые крепится трал. Рядом стоял и я, стараясь не встре-чаться взглядом с глазами своего заклятого врага. Хотя чувст-вовал их насмешливые уколы.
  Мне нужна была ясность. Боязни не было, только недо-умение и неприязнь. Что ещё надо? Если такой большой - невелика заслуга. Нечего заноситься. Мы тоже не из маленьких. Ведь окаменел от моих слов! Пусть во сне, всё же я одолел его! Мысленно я вообразил Гринберга на нашей улице. Пройтись бы по его телу кулаками втроём с Серым и Валькой. (Надо бы им написать, подумал со стыдом.) Иначе бы сейчас поглядывал на меня Роберт, за ручку здоровался бы. Не обтесал его никто, вот и задаётся! И я принялся мысленно его колошматить. Взгрев как следует, увенчал кастрюлей со щами, которые он игнорировал. И так развеселился, что даже осмелился взглянуть на него. И увидел перед собой его лапищу. Мне показалось, что собирается ухватить меня за шиворот. Приподнять, встряхнуть как напроказившую собачонку. Я не-вольно посторонился, вместо того чтобы как можно быстрее поставить особое крепление - штырёк на распорку. Колос-сальной тяжести доска стала накреняться, грозно разворачи-ваться. Роберт невнятно зарычал, как мне показалось угро-жающе, но что - я не разобрал. Очевидно, он проклинал меня со всеми моими потрохами - и смело вступил в единоборство с ожившим чудовищем-доской.
  Стоило посмотреть, как сражался он с доской! А я сма-лодушничал, не помог ему. Вернее не решался приблизиться пораженный гримасой его лица. Мне померещилось; подойди к нему - и дикарь пришибёт за милую душу.
  Доска угрожающе раскачивалась и скрипела. Наверняка поединок окончился бы в пользу Гринберга, если бы не вне-запный крен судна. "Добеле" вдруг накренился, огибая ледяной торос, и доска нависла над океанской пучиной. Роберт на глазах ослабевал, но его цепкие пальцы не выпускали доски. Траулер накренился ещё сильнее. Тело Гринберга, распластанное по доске, глухо шлёпнулось о воду!
  Столб воды, окатив палубу, оглушил меня, я чуть не по-следовал за Робертом... Способность говорить вернулась скоро, и я издал такой дикий вопль, что все, кто находился рядом, кинулись на выручку к фальшборту.
  - Гринберг! Гринберг! - вопил я. И лишь тыкал паль-цем в расходившуюся кругами воду. Как немой, ибо у меня перехватило дыхание. В рубке услышали - застопорили ди-зеля.
  Невысокий крепыш, чьё имя я никогда не мог вовремя вспомнить (а тут оно вдруг отчётливо всплыло в памяти - Зи-гурд), молниеносно, будто каждый день только тем и занимал-ся, подцепил вынырнувшего Роберта багром за пролифинку, потащил к фальшборту.
  Рыбаки, ободряя себя криками, вытянули Роберта.
  Один я стоял без дела, плохо соображая, что же про-изошло? Где я? Что с Робертом?
  А он, злой и мокрый сверлил меня осьминожьим взгля-дом и двигался в мою сторону, твёрдо решив, несомненно, прихлопнуть меня, как надоевшую муху. Не в силах бежать, я отступал. Коленки, правда, не дрожали, но странно подгиба-лись, тело обмякло. Удерживать себя в вертикальном положе-нии было для меня выше сил. Тем паче не было и мысли встать в боксёрскую стойку за свою честь. Одно, помню, подумал: "Не убьёт ведь!"
  Когда, казалось, битвы было уж мне не избежать, вне-запно я натолкнулся на ручку двери в сушилку. Мгновенная мысль: "Ага, можно уйти от расправы" - предательски запол-нила мой мозг. К счастью, не успел я ретироваться с поля не-избежного боя, как появился мой ангел-спаситель - капитан Седлер! Он поистине вездесущ и в курсе всех событий на "До-беле".
  От грозного окрика капитана Роберт словно примёрз к палубе.
  Как и тогда в кубрике, Седлер вклинился меж нами. Я опомнился и, не дожидаясь развязки, повернул ручку, захлоп-нул дверь в сушилку, наглухо закрылся в ней, до отказа зажав колесо. Но теперь это был не побег, утешал я себя.
  Ни уговоры капитана, ни просьбы Зигурда не подейст-вовали на меня: я оставался, глух и нем. Про себя молил небеса (если на них есть всевышний, в чём я сильно сомневался): "Пусть оставят меня в покое!"
  В сушилке я просидел всю ночь - благо там было тепло и уютно. А утром решился выйти из своего убежища, хотя ни-кто меня не просил об этом.
  Молча, проследовал я в камбуз, позавтракал. Никто ни о чём не спрашивал меня. Даже дружище кок! Одни смотрели на меня мрачно, другие - как на чокнутого.
  Проходя по палубе мимо, Гринберг плечом отодвинул меня с дороги, как стул. До обидного смешно!.. Но я почему-то не обиделся.
  Капитан старался не замечать меня.
  Я стал подумывать, как бы сбежать - при первой же сдаче рыбы - на плавбазу "Калининград": там работали мои кореши.
  Двадцать четвертого мая - я не мог не запомнить этот день, потому как был это день рождения отца, - я выпил в его честь две кружки чёрного кофе. Потом вместе с Зигурдом без особого вдохновения приступил к обязанностям рулевого. Льды властно оттесняли "Добеле" из богатого промысловым окунем квадрата. Тяжёлая ледовая обстановка навела уныние не только на меня, но и на весь экипаж. Тем более - на капитана Седлера. Он почти не спал эти дни, его лицо осунулось от бессонных ночей.
  Часа через два после начала вахты Седлер вошёл в рубку. Молча обвёл взглядом горизонт, устало присел на ввинченный в пол табурет. И вдруг Зигурд, смущённо улыбаясь, обратился к капитану:
  - Артур Зигмундович... Помните, я как-то хотел... - Он умолк, переминаясь с ноги на ногу. - Хотел поделиться с вами заботами. Попросить совета в важном деле... Да вот помешали льды эти. Сейчас можно?
  "Что это с ним приключилось? - с удивлением подумал я. - Обычно из него слова не вытащишь, а тут..." Седлер доб-рожелательно кивнул:
  - Давай, валяй!
  Несколько сбивчиво Зигурд стал говорить о своем "де-ле". Я был невольным слушателем его рассказа - довольно обычной истории о некой светловолосой девушке по имени Айна.
  "...Транзитный поезд "Ленинград-Рига" набирал ско-рость. Зигурд небрежно бросил кожаный чемодан со сменой белья на третью полку, а сам улегся на второй. В окна вагона смотрела тёмная ночь, монотонно приглушенно постукивали колеса. После шумных проводов у отпускника побаливала го-лова. И Зигурд не мог сразу уснуть. Только было завёл глаза - как нестойкую тишину ночного вагона смяли голоса людей. Он в досаде поискал взглядом нарушителей покоя... Небритый, в летах, проводник распекал девушку-пассажирку. Та отвечала ему извиняющимся шёпотом.
  Зигурд окончательно проснулся и стал прислушиваться.
  "Ааа, всё ясно, - усмехнулся он про себя. - Влипла девица! Ну, понятно: на Рижском вокзале вместе с кошельком и билет вытащили. А ехать надо!
  В дверном проёме скучились любопытные. Слушали, сочувственно вздыхали" глядя на потерпевшую.
  "Чего глазеть на бедняжку; зеваки несчастные!" - оз-лился Зигурд. И сам не заметил, как спрыгнул с полки, очу-тился в проёме с проводником,
  Девушка понравилась с первого взгляда: была симпа-тична, синеглаза, и хотя её милое лицо потускнело от слёз, оно не утратило привлекательности.
  - О чём тут говорить?! - сориентировавшись, сказал Загурд проводнику. - Тебя волнует безбилетный проезд?.. Хорошо, не плачь: на остановке представлю. Вы тоже до Риги? - совсем иным, ласковым тоном обратился он к девушке.
  - Да в Ригу, - кивнула она, во все глаза, глядя на вы-ручателя.
  Тут в двери, словно призрак, весь в белом, появился Азербеков:
  - Кофе, Артур Зигмундович! - свистящим из-за дос-татка переднего зуба, шёпотом сказал кок.
  - Это кстати. Благодарствую, - чуть повеселев, про-бормотал Седлер.
  Витька лениво поставил на стол поднос, предварительно отодвинув уголок карты Атлантики. Кружка умело сваренного кофе оказала благотворное действие. И тревожные мысли о срыве плана окуневого промысла немного отпустили капитана: я видел это по его глазам. Седлер стал разговорчивее - впервые за последнюю декаду.
  - Что ж, Зигурд, я понял тебя. А как хоть выглядит твоя девушка? Может, фото есть?
  - Взглянуть желаете? - искренне обрадовался Зигурд. Торопливо извлёк из внутреннего кармана блокнот, пошелестел страницами, вынул фотокарточку.
  Капитан долго смотрел на снимок чужой невесты. Не отрывая взгляда, спросил:
  - Зовут как?
  - Айна, - сказал Зигурд, застенчиво улыбаясь.
  - Айной зовут?..- глухо повторил Седлер.
  И его взгляд странно погас, затуманился. Сквозь облик девушки Зигурда капитан увидел теперь знакомое до боли лицо другой Айны - из неблизкой своей юности. Настолько по-разительным было сходство.
  "Добеле" крепко встряхнуло. Зазвенели стёкла в рубке, мелодично откликнулись пустые эмалированные кружки на столе, и Седлер пришёл в себя.
  - Напоролись на льдину, - отрывисто бросил он, - Смотрите в оба! - и вышел из рубки.
  - Стармеха ко мне! - приказал он кому-то невидимому, стоявшему за мачтой. "Есть стармеха!" - отозвался матрос и захрохотал сапогами по палубе.
  ...Седлер вернулся, наконец, в свою каюту. Издёрганные долгой жизнью нервы были натянуты, как тетива. Он бросился на койку, закрыл глаза. Рассказ Зигурда и это имя "Айна" всколыхнули его память. Он вдруг пронзительно ясно увидел себя в прошлом - юного подпаска и ту, другую девушку.
  ...Сам дьявол в образе пятнадцатилетней дочки помещика Айны глумился над ним. Сдерживая норовистого, поджарого жеребца, она визжала:
  - Быдло... наглая дрянь! Рисовать меня вздумал?!
  И хлыстом, с плеча, полосовала его по лицу, рассекала рубаху, врезаясь в тело. Распущенные льняные волосы "дьяво-ла" странно нежно ласкали лицо Седлера, когда Айна накло-нялась для удара слишком низко. В глазах у Седлера плясали радужные огоньки, вспыхивали обжигающим лицо пожаром, - и он потерял сознание.
  Он не помнил, кто донёс его домой, хотя временами вы-плывал из омута забытья. Его мозг рождал отрадные картины.
  ...3а кустарником величаво, неторопливо, будто статная девица, несёт свои воды широкая Даугава - "дорога Солнца". Надрывные гудки проходящих судов нарушают её торжест-венный покой, придавая реке будничный вид. Глядя на эти суда, большие и малые, Седлер, подпасок, грезил о дальних странствиях... А ещё он мечтал подружиться с Айной. Её имя стало священным для него "Неужели это любовь?"- спраши-вал его изнутри голос. "Да, сын Зигмунда, - отвечал немоло-дой голос нынешнего Седлера. - Вихрем ворвалась она в без-радостную жизнь подростка из семьи подёнщиков, заставила восторгаться красивой рекой, чью прелесть ты просто не заме-чал, хотя жил на её берегах, Ты не видел, как вода становится серебристо-розовой в мягких лучах заката, когда солнце "то-нет" в Даугаве. Не видел и высокого-высокого неба с вечно спешащими облаками. Красочный мир, окружавший тебя, не был освещен светом любви. Но вот пришла в него Айна! Ты забыл о тяжёлой, неприятной работе, о вечно печальных глазах матери и пустом столе в доме. И не знал ещё, что любовь не всегда только радость. Как не знал, что такое - влюбиться в единственную дочь любимицу помещика".
  В ясные солнечные дни Артуром овладевало желание искупаться в Даугаве. Он сбрасывал пропахшую потом и свиньями одежду - серую холщёвую рубаху и такие же шта-ны, обнажал стройное, мускулистое тело юнца... Проточная вода освежала, он легко плыл саженками к огороженной заво-ди. Рискуя сломать шею, карабкался на скалистый обрыв, чтобы тайно полюбоваться, как голышом плещется в неглубокой воде заводи, кустарником скрытая от любопытных глаз Айна. О, как сияет её ангельское личико, как приятен переливчатый смех! В брызгах воды играла радуга, и в их ореоле Айна казалась неземным существом.
  Артур умел и любил рисовать, а под рукой - ни каран-даша, ни бумаги. Какая жалость! Он запоминал каждое дви-жение юной красавицы, дома переносил виденное на клочки бумаги, выпрошенные у горничной помещика. В его дерзно-венных замыслах Айна жила, смеялась, наслаждалась безоб-лачной жизнью. Для Артура начинало светить солнце, когда на серой - иногда оберточной бумаге оживали любимые черты. Учащённее билось сердце, трепет пронизывал пальцы, державшие карандаш.
  И вот однажды он решился показать свои рисунки Айне.
  Как сейчас помнил Седлер тот летний день... Он подка-раулил, когда девушка выехала верхом на лошади на прогулку. Вот она! Белокурые волосы красиво обрамляют выхоленное лицо с изогнутыми бровями. В висках у Артура стучит ог-лушительно кровь. В горле застрял сухой комок. Он робко протягивает Айне свои эскизы, сердцем надеясь, что рисунки понравятся...
  - Быддо!.. Дрянь, как ты посмел?!
  И опять сыпались обжигающие удары хлыста.
  Первое, что увидел, придя в сознание уже дома, были заплаканные глаза матери. Её загрубевшие на работе пальцы бережно касались рубцов и кровоподтёков на лице, багрово-синих плеч, спины.
  В помещичьем доме, узнав о карандашных шедеврах, возмутились.
  Пришлось Артуру бежать из родных мест - пока не за-били плетьми на господском дворе. Чудом добрался он до Ри-ги. Много дней мытарился по городу, в поисках заработка, слабея от недоедания. Ему повезло: свет оказался не без "хо-роших" людей. Обрюзгший, из "добрых", владелец прокоп-чённого парохода "Русалка" бесцеремонно ощупал Артура. Повертел его в руках, как куклу, прошепелявил:
  - Будешь пить на работе - выгоню! - и по-рачьи вы-катил серо-мглистые глаза...
  Тревожно забили в рынду, и капитан Седлер оторвался от тяжёлых воспоминаний. "Опять льды подходят", - подумал он. Быстро поднялся с койки и вышел на палубу.
  Был вечер. Ясное с голубинкой небо заволакивалось ту-чами. Они нависали все ниже, ниже, пытаясь втянуть траулер "Добеле" - и меня заодно - в белесую пучину. Внезапно от-куда-то налетел шквал ветра со снегом, послышался с моря перезвон колокола. Минут через тридцать в густеющих сумер-ках замаячили огни рыболовного сейнера.
  - Португальское судно... - глухо сказал Седлер. - Его контуры не спутаешь с другими.
  - "Санта Мария"? - с тревогой отозвался я. - Опять сошлись наши стёжки-дорожки...
  Тревожиться были основания: разве забудешь о первой встрече с "португальцем" - в тот злополучный апрельский день?.. Мы опустили на предельную отметку пятисоткило-граммовые распорные доски, и трал ушёл на дно. Спустя три четверти часа наша лебедка застонала от непосильной нагрузки, и мы возрадовались, как дети, предвкушая солидный улов! Тут-то и показалась "Санта Мария". Грянула беда - и не по нашей вине: судна сцепились тралами. Стоило лишь кутку нашего трала попасть к португальцам, как нечистый на руку народец мигом обрезал его, лишив "Добеле" весомого улова - и возможности вести промысел ещё денька два.
  И вот сейчас мы проходим мимо "Сайта Марии", опо-вещая о своем приближении гудками и звоном рынды. Вне-запно громыхнула колесница Ильи-пророка, и кони небесные будто споткнулись: при яркой вспышке молнии мы с капитаном увидели на крестовине их фок-мачты стоящую фигуру в белом!.. Нет, нет! Нам не мерещилось: завёрнутая в саван "морская душа", внимая звону рынды, осеняла себя крестным знамением. "Лунатик что ли?" - подумал я с недоумением. Но моряк не смахивал на сомнамбулу.
  - Капитан! - закричал вдруг невесть откуда взявшийся Роберт.
  Меня пронизало словно электрическим током. Именно Роберта и не хватало для полноты ощущений.
  - Капитан! - повторил он. - Я уже видел такую ги-бель в расчудесной Атлантике. Это самоубийца.
  Седлер покрылся багровыми пятнами. Впрочем, мне это могло показаться при вспышке молнии.
  - Лево руля! - приказал он.
  С криком: "Не надо ему мешать!" Гринберг метнулся ко мне и повернул штурвал вправо. Наши пальцы на какое-то время сплелись. Затем его, словно клещи, больно сдавили мои.
  Капитан помрачнел и сухо процедил, не глядя на Робер-та:
  - Мы обязаны спасти человека. Так гласит морской за-кон.
  - Он хочет умереть, как требует матросский обычай! - закричал Роберт. - Этого подлеца не надо спасать!
  Я онемел.
  - Ты свихнулся?! - повысил голос капитан.
  - Не надо спасать! - гремел Роберт, отталкивая меня.
  Я упирался. Тогда он просто швырнул меня на стенку, я больно ударился коленкой и вскрикнул от боли.
  - Назад! Что рот открыл? - теперь уж на меня рявкнул Седлер. - Или место забыл своё?
  - Отдай! - изо всех сил я вцепился в штурвал, и тотчас получил пинок ногой. Пальцы разжались сами собой, я отлетел и шмякнулся о перегородку.
  - Нет, не дам мешать ему, - рычал Гринберг.
  Судорожный крик потряс Атлантику, навис над нами, вызвав дрожь в ногах.
  - Неет! - оглушительно завопил Роберт. - Не дам умереть. Отец! Спасу тебя - и сам утоплю! Полный вперёд...
  Он крутанул штурвал, судно ринулось к месту падения тела в воду.
  - Отец! Отец! - в отчаянии хрипел Гринберг.
  "Так это его отец?!" Не ощущая боли, я вскочил на ноги. Не помню, как оказался на носу - с багром в руках. До рези в глазах, заливаемых солёными брызгами, всматривался в волны, понимая; старика (это было ясно видно - измождённый старик) уже не спасти. Да и можно ли удержать от гибельного шага того, кто сам торопится в сумрачную бездну океана? Бес-смысленными движениями водил я багром в тёмной воде, сомкнувшейся за безумцем. И ничего не нащупывал. С трудом, осознав это, я растерянно посмотрел на Роберта: он, молча, потрясал в воздухе своим кулачищем! Но вот отошёл от фальшборта, забился в неслышных рыданиях. Потом долго стоял - не подвижный, как скала, смотрел на суровую Атлан-тику и вслух осуждал самоубийцу. Осуждал беспощадно - и бессильно.
  Был ли это его отец?.. Мне думается, что Роберту очень хотелось этого. В целом же тут была какая-то трагическая не-определённость.
  Позже капитан Седлер поведал мне кое-что на этот счёт. Вернее, пролил свет на биографию Роберта. Да, у него был отец, оставив двенадцатилетнего сына с измождённой трудом матерью-батрачкой, рыбак эмигрировал с чужим паспортом за океан, в Америку - искать счастья.
  А сейчас я мучительно страдал, глядя на Роберта. Он вдруг отрешённо, заунывным басом обронил слова старинной рыбацкой песни - той, что всё время горланил Охапкин:
  
  "Все говорят, что рыбак - это пьяница,
  Грубый и дерзкий народ.
  Идёт по бульвару и в бога ругается,
   Девкам проход не даёт.
  Были бы люди все горькими пьяницами,
  Если б в Атлантику шли.
  Если б носили порядки тяжёлые
   Рано с утра до зари... "
  
  А я похолодел: песня об Атлантике, созданная просмо-ленными морскими бродягами, взывала к людям, к нашей со-вести: умоляла понять, а не осуждать нескладную жизнь горе-мыки, утонувшего на наших глазах. Значит, Роберт отнюдь неспроста хрипел эти слова?
  О том, что случилось на португальском сейнере, остава-лось лишь гадать: пятый день за иллюминатором охал, выл, рычал Атлантический океан. И моё воображение рисовало жуткие сцены матросского бытия на "Санта Марии': поно-жовщина, пьяные оргии, наркотики, взбесившийся тиран шки-пер... Ответ на самый главный вопрос так и не находился: зачем старый моряк это сделал? Что или кто вынудил его броситься в холодное море?
  Зигурд потряс меня за плечо в шестом часу утра и я, вспомнив, что ребята болтали, что слышали латышскую мо-литву, спросил его:
  - Не знаешь, кто он был?
  - Латыш, наверное, - пожал тот плечами.
  - Отщепенец из эмигрантов? - попытался уточнить я. И тут же пожалел об этом: никогда больше не видел я Зигурда таким взбешенным.
  - Других судить?! Сам шантрапа, а туда же... Он умер! Умер... как настоящий моряк! И не где-нибудь под забором, а в море!
  Зигурд брызгал слюной, кричал что-то по-латышски. Не зная языка, к счастью, я не понимал, о чем он. Торопливо одевшись, осторожно обогнул защитника самоубийцы и вы-скочил на палубу.
  Утро было пасмурное, тоскливое - как и моё испор-ченное настроение. Над Атлантикой хозяйничал колючий норд-ост. Но не столь свирепо, как вечером! Будто сжалившись над нами, он устало накатывал на палубу вспененные после бури гребни волн. Их надо старательно обходить, иначе окажешься за бортом.
  Облачившись в пролифинки, и покрепче нахлобучив зюйдвестки, говорливые рыбаки тащили из пучины трал. Пядь за падью, с большим напряжением. Мрачный Роберт, ни на кого не глядя, вытянул один едва ли не добрую половину сетки. Потом запустил свои железные пальцы за второй.
  - Давай поможем! - сказал за спиной знакомый голос.
  И я заставил себя включиться в работу. Зигурд молча пристроился рядом. Вид у него был виноватый.
  Минут через пять он примирительно (будто и не было ссоры) сказал, кивая на Роберта:
  - Ну и силища! Как такого не любить? Ему что хошь простят.
  Я промолчал, не забыв ещё прозвища шантрапа. Но ведь обидчик сам ищет примирения! Значит, переживает за свою грубость...
  - Роберт прав, - продолжал Зигурд. - Что станет с УЭЛом, если со всего света попрутся на суда сухопутные кре-тины, ни фига не смыслящие в морском деле?
  - Ты кого имеешь в виду? - нервно спросил я. Всё во мне задрожало, голос пресёкся от обиды.
  Зигурд пропустил вопрос мимо ушей. И сказал, как ни в чем не бывало:
  - Насчёт отца Роберту просто померещилось...
  И вдруг заговорил торопливо, страстно, словно боясь, что не успеет высказаться:
  - Что надулся, Игорь? Не о тебе речь. Был тут один по фамилии Охапкин. Наглотался, раз тройного одеколона и давай героизм проявлять. На виду у всех лезет на Гринберга со шкерочным ножом.
  - За что? - спросил я, отмякнув.
  - Да кто его знает! Холуй был, а Роберт таких на дух не принимает. Ну вот... Возится Роберт с тралом и поначалу не понял, что к чему. Потом глянул и как шелудивого котёнка отшвырнул дуралея. Тот опять полез на этот раз с батогом. Схватил его Роберт за шкирку... Не знаю, как не разодрал Охапкина на части... Потащил волоком к фальшборту под все-общее "браво". Подумал я тогда: "Ну, поминай, как звали, тебя, Охапкин. Прощайся с жизнью! Не будешь больше дуреть от одеколона да от зубного порошка". Только зря приготовили мы багры прохвоста спасать. Лишил нас такого удовольствия Роберт. Приподнял над бортом пьянчугу, как младенца, и... поставил на место, будто куклу. Бережно поставил! И смотрит на Охапкина умиленно, как бы размышляя: что, мол, дальше с ним делать?
  - Даже не врезал?!
  - Ты это брось! - нахмурился Зигурд. - Роберт нико-гда до такой низости не дойдет. Для острастки он всё делает... Однако слюнтяй Охапкин, неведомо как, сам за бортом ока-зался! Первым опомнился Роберт и в чём был, бросился за ним. Насилу вытащили обоих. А после-то умора была! Охапкин вдруг как заскулит, как побежит... Хотя некуда на судне бежать. Расплачиваться надо за свои фокусы. Благо, что капитан Седлер вступился за него - встал между ним и командой.
  "Точь в точь как это было со мной дважды", - со сты-дом припомнил я.
  - Ну и сплавили того Охапкина на плавбазу "Калинин-град", - закончил Зигурд. - С тех пор как сгинул, никто ни-чего о нём не знает.
  Конечно, я даже и заикнуться не посмел, что знаю Охапкина. Стыдно было за непутёвого соседа и за себя.
  На горизонте из немереных глубин всплыл огромный огненный шар, и от него почему-то несло прохладой. Восход солнца! Кто не восторгался им! Даже Роберт, не выпуская тра-ла, вместе со всеми поднял голову - и засмотрелся. Раскалён-ное светило величаво поднималось над коварной Атлантикой. Лицо Роберта разгладилось, просветлело, и не казалось больше некрасивым.
  Обида на него давно прошла. Не было и боязни. Осталась лишь жгучая неприязнь.
  Он сам подошёл ко мне и Зигурду. Кивнув на озарённый светом океан, дружеским тоном проговорил:
  - Невинной овечкой прикинулась Атлантика разлю-безная. Но не приведи бог поддаться ей по своей воле. Вот как мой отец.
  - Не отец он тебе! - прервал я Роберта.
  - Отец! - с силой выдохнул он, темнея лицом. Потом как-то по-медвежьи обнял меня, легонько похлопал по спине.
  Словно отвечая на возглас Роберта, у правого фальш-борта высунулась лиловоглазая большая косатка. Раскрыв пасть, она показала нам частокол острых зубов. Затем совер-шила мощный прыжок и демонстративно исчезла: её массивное, блестящее тело покрыли свинцовые воды Атлантики. Зигурд и я невольно содрогнулись. Вздрогнул и Роберт - если это мне не показалось. Уж больно грозным показался мне морской волк с лиловыми глазами!
  ...В порт приписки траулер "Добеле" входил ночью.
  Яркий луч прожектора, пронизывая мрак, наталкивался на рыболовные суда, на палатки и домики, рассыпанные по берегу залива, - и внезапно пропадал в тёмной толще вод. На поверхности оставались лишь узкие световые полоски. Море глухо шумело, и казалось, что он вздыхает и ропщет на свою судьбу.
  Второй день в кают-компании было шумно и радостно. Празднично настроенные рыбаки - с полным на то правом - травили анекдоты, сражались в шахматы, забивали козла. Смотрели и кинофильмы. А некоторые, примостившись по уг-лам, читали.
  "Добеле" возвращался с полными трюмами морского красного окуня.
  Капитан сидел во главе шумного стола, за которым в дни промысла слышались иные звуки: дружное шарканье ложек по дну тарелок, короткие реплики, разговор вполголоса, - и тоже отдыхал. Но где-то в душе у него стыли воспоминания о далекой молодости. И ещё - мысли насчёт перемены в жизни Зигурда. А тот, не подозревая об этом, сидел на другом конце длинного стола. Его узловатые пальцы ловко брали сложные аккорды, гитара в его руках казалась живым существом. Будто восприняв, как телепат, мысли капитана, Зигурд вдруг запел негромким, но выразительным баритоном:
  
  - Брошу серьги, брошу карты,
  В шумный город уеду жить...
  
  - Ну, ты даёшь! - скрипуче засмеялся белоголовый стармех. - Чем не цыган из театра "Ромен?"
  - А что разве не похож? - тотчас откликнулся, рас-смеявшись, Зигурд.
  - Давай ещё, давай, чего смолк? - закричали со всех сторон. - Больно здорово получается.
  Дослушав "соло" Зигурда, капитан медленно встал, обо-гнул стол. Подошёл к Зигурду и на ходу обронил: "Выйдем на палубу".
  Они стояли под звёздным небом с замершими в разных точках сферы невесомыми облачками. Как бы отвечая собст-венным мыслям, капитан произнёс мягко:
  - Рад за тебя! Жениться - это правильно. Твоя Айна, - с нажимом подчеркнул слово "твоя", - девушка хорошая. Под стать тебе. Да и как человек на высоте. Согласна ли она?
  Смущённо улыбаясь, Зигурд промолчал, видимо, не спешил отвечать.
  ...Айна и он были одни на пустынном берегу залива. Вдали мерцали, дрожали, перемигивались огни Риги. Укутан-ная бушлатом Айна рассказывала о своих родных, о себе... Зи-гурд верил и не верил. Больше всего ему хотелось верить. Да и сердце подсказывало: верь! Да, прав, Артур Зигмундович: в жизни так и выходит - не так, как предполагал.
  - Я плохая, плохая, - без конца твердила Айна, - Слышишь?! Плохая я! И знаю: уйдёшь ты, как тот, другой. Уйдёшь?!
  Осторожно обнимая, он неловко успокаивал её. Чувст-вовал в словах Айны и радость, и боязнь довериться, и тайную надежду на счастье.
  - Хватит! На одном обожглась, - она заплакала.
  - Не надо. Не виновата ты. Ну, прошу, - грубовато сказал Зигурд.
  - Нет, виновата, виновата, - запричитала Айна. - Напилась, тогда, как лярва, и ничего не помню.
  Зигурд видел, что она предельно откровенна с ним, не-смотря на обиду и горечь. Такая будет опорой, верным това-рищем по жизни. Окружит лаской, заботой... Многое хотелось сказать Айне, да слова, куда-то делись.
  - Ладно тебе, - повторил он. - Идём, пора.
  Исповедовался Зигурд и мне. Но я полез в бутылку, за что схлопотал по шее, но не обиделся.
  - Гулять, Зигурд, - стоял я на своем восприятии жизни, - это одно, а вот жениться - это совсем другое.
  - Что ты имеешь в виду?
  -А то, что гордость мужскую иметь надо! Вот, возьми китайца, корейца, ливанца... женятся-то на девочках, а мы что лыком или пальцем сделаны?
  - Не понял!
  - А что здесь понимать? А о детях здоровых ты поду-мал? А есть ли гарантия, что в данный момент она трезвая и не прокуренная? Молчишь? Мой совет: семь раз примерь, а один раз, как гласит русская пословица, отрежь, да так, чтобы на всю жизнь рука об руку пройти с гордо поднятой головой с детьми и внуками!
  - И с правнуками! - усмехнулся, помрачнев, Зигурд.
  - Да! И с правнуками!
  Зигурд достал фотографию Айны, долго всматривался в её черты.
  Надо было как-то свою бестактность скрасить, и я пред-ложил:
  - Давай замнём для ясности. У тебя своя голова на плечах и ты волен поступать, как подскажет тебе твоё сердце. А лучше всего давай посоветуемся с рукой!
  - Как это?
  - Если это самообман, пусть рука твоя левая окаменеет со счётом "пятнадцать".
  Я поднял его руку на уровень груди. И когда сосчитал до пятнадцати, она действительно окаменела. Естественно он обалдел.
  - Вот, видишь, она против! Человека обмануть можно, а вот руку ещё никому обдурить не удавалось! Так что сам решай! И помни, у детей мама должна быть, а не мать-перемать! А ну, повтори!
  Зигурд покорно повторил соответствующее внушение по моему приказу. И рука его вновь стала ему повиноваться, а он меня стал слушаться и в дальнейшем перестал себя охмурять пьянками-гулянками и курением.
  Капитан Седлер ощущал гордость за своего матроса. Да, не ошибся он в Зигурде. Стоящий парень. И при случае, как бы невзначай обронил:
  - Что ж, бывает и так. Случайная встреча, обмен адре-сами. Не слишком ли просто для начала серьёзных отношений? - и лукаво посмотрел на Зигурда.
  Тот насупился и почему-то промолчал.
  - Раз надумал, Зигурд, женись, но только на достойной такого труженика, как ты, а то, как и я останешься на всю жизнь бобырем. Ни семьи, ни детей! - и капитан Седлер невесело засмеялся, поглаживая сине-багровые шрамы на лице. - Меня на свадьбу не забудь пригласить. Всех...
  Лицо капитана приняло снова озабоченное, даже хмурое выражение: скоро предстоял новый поход "Добеле" в Север-ную Атлантику. У меня же на глаза навернулись слёзы, когда я случайно подсмотрел в тот же день, как плакал Зигурд, разо-рвав фотографию Айны".
  - Как же так! - схватился за голову Левин Александр Акимович. - Фотография Зигурда сохранилась, а фотки капи-тана нет! Ты растяпа! А эта дарственная тебе надпись: "Запомни фразу, лихой моряк! Любить двух сразу нельзя никак!"
  Это уж кореш твой зорко подметил. Что же касается твоего жизнеописания, ты многое приврал, конечно!
  - Что именно?
  - Ну, хотя бы в отношении своего отца. Ты ведь мне заливал, что он у тебя купеческого происхождения, но работал шофером на ЗИСе, так?
  - Это святая правда, Александр Акимович! Он был безбожником и работал шофёром. Меня мама устроила на курсы поваров и там, в Северной Атлантике, я в общей слож-ности проработал около трёх лет. Я ведь оканчивал в Риге курсы рыбмастеров. Был и на СРТ "Добеле", и на БМП "Сергей Есенин", и на плавбазе "Калининград".
  Так что здесь, в рассказе сама жизнь. Ведь вы знаете, что закон реализма, то есть вечности в литературе, заключается в том, что мы создаём картину не того, что было, а того, что могло произойти. А читатель, разумеется, настоящий, то есть тот, кто сопереживает, остальное - недосказанное должен сам довообразить и домыслить.
  Левин оторопел от услышанного ликбеза, с минуту они, молча, пили чай с хрустящими хлебцами, которые так обожал Игорь.
  - Конечно, я не совсем разделяю твои взгляды на жизнь, - наконец нашёлся, что сказать Александр Акимович. - Но то, что ты мне рассказал, впечатляет.
  - Вот смотрю я на вас, - продолжал Гевашев, - а до меня из далёкого детства доносится бас отца, крутого мужчины, выше среднего роста с широченными плечами, каким и положено быть мужику волевому с характером к тому же с бицепсами. Такой не предаст Родины, имигрантом не станет, чужого не возьмёт. Но в лоб закатать может, конечно же, не из хулиганских соображений, а для того думается мне, чтобы структуры разума на место поставить. - "Передай сыну, на-помни, - когда мама, обеспокоенная последними наставле-ниями отца, завещал он. - Что один сын - не сын, два сына - полсына, три сына - один сын. У меня с тобой их было трое, но не сумели двоих сохранить. Проклятая война!"
  Отец закатился кашлем. Перепуганная мама, как могла, стараясь, облегчить страдания отцу. Даже в таком критическом для жизни состоянии мой отец думал о вечности, о стабильном продолжении рода своего в пространстве и во времени. Понимаете, Акимович, родился он человеком генетически здоровым и если бы не ранения на фронте, жить бы ему и не тужить лет до ста без старости! Вы же литератор и должны это понимать!
  - И всё же я тебя не совсем понимаю!
  - А это, Александр Акимович, потому что понимание и осознание это не одно и тоже. Миллионы людей курят. И вы лично, в их числе. Понимают, что курение вредно для здоровья, но курили, курят, и будут курить до тех пор, пока не прокурят свои лёгкие и не отправятся к праотцам от рака лёгких. И всё это потому, что не суждено им осознать негативные проявления своей психики! Потому и нет у вас сыновей, так как нет полновесной этой искры осознания, которая человека делает человеком...
  На этот монолог "подземельный крот" повёл себя не-адекватно: он неприлично выругался и заторопился.
  - Представляешь себе, Игорь Васильевич, - восклик-нул Игорь, обращаясь к своему отражению в зеркале в прихо-жей, после того как проводил Левина:
  - Полтора метра с беретом, а такой генератор идей, да и мы тоже не лыком шиты!
  И на печатной машинке он напечатал:
  - О слонах, всезнающих моськах, всесильных шмако-дявках и честном народе.
  Подчеркнул заголовок будущей заявки на вечность и стал исповедоваться, отстукивая пальцем каждую буковку:
  "Как-то показывали лилипутов-артистов цирка по теле-визору. Их непростую жизнь в общежитии. И одна из них вдруг пискнула, показывая пальчиком на дородную женщину выше среднего роста:
  - Шмакодявка!
  Чем и потешила честной народ - бабушек, дедушек - тружеников производства, обделённых материальными блага-ми, которых обошло вниманием всесильное государство и по-тому обречённых доживать свой век в общагах.
  Смысл сказанного так и не дошёл до сознания того, кому был предназначен. А жаль! Ведь в норме и уши и глаза и ум от рождения. Как не вспомнить слепоглухонемую Ольгу Скороходову, написавшую бессмертные строки".
  Игорь Васильевич сполчаса соображал, где могло бы быть бессмертное творение Ольги Скороходовой - книга в твёрдом переплёте.
  И когда, перевернув полки шкафа, увидел её, похвалил себя за оперативность. Вот что надо каждому зрячему и слы-шащему почитать на сон грядущий:
  
  
  "ДУМАЮТ ИНЫЕ
  
  Думают иные - те, кто звуки слышат,
  Те, кто видят солнце, звезды и луну:
  - Как она без зренья красоту опишет,
  Как поймёт без слуха звуки и весну!?
  Я услышу запах и росы прохладу,
  Легким шелест листьев пальцами ловлю.
  Утопая в сумрак, я пройду по саду,
  И мечтать, готова, и сказать: люблю...
  Пусть я не увижу глаз его сиянье,
  Не услышу голос ласковый, живой,
  Но слова без звука - чувства трепетанье
  - Я ловлю и слышу быстрою рукой.
  И за ум, за сердце я любить готова,
  Так, как любят в дружбе дорогое слово,
  Так, как любит трепет сжатая рука.
  Я умом увижу, чувствами услышу,
  И мечтой привольной мир я облечу...
  Каждый ли из зрячих красоту опишет,
  Улыбнётся ль ясно яркому лучу?
  Не имею слуха, не имею зренья,
  Но имею больше - чувств живых простор:
  Гибким и послушным, жгучим вдохновеньем,
  Я соткала жизни красочный узор
  Если вас чаруют красота и звуки,
  - Не гордитесь этим счастьем предо мной!
  Лучше протяните с добрым чувством руку,
  Чтоб была я с вами, а не за стеной".
  Вот тебе и парадокс бытия: слепая, немая, глухая, а стала поэтессой, кандидатом наук, уважаемым человеком - че-ловеком полезным, а не обузой для общества. Вот что такое свободный человек и родилась она для созидания, а не для разрушения.
  Оказывается, не каждому суждено родиться свободным, а незакомлексованным человеком.
  Взволнованный этим открытием ещё задолго до написа-ния этих строк Игорь Васильевич удостоверился в своих до-гадках на практике. И вспомнил Влада - сравнительно моло-дого мужчину. С приветливой гримасой на лице Гевашев указал пациенту пальцем на мягкий диван:
  - Прошу, присаживайтесь!
  - Это можно, - отдуваясь от подъёма на третий этаж, сказал тот.
  По телефону вы назвали себя Владом, верно? - уточнил Игорь Васильевич.
  - Правильно запомнили, - сказал пациент: - Извините, что в субботу мы с вами разминулись. Виноват я: был уверен, что будете дома...
  - Так вы приезжали в субботу? А я ждал вас в воскре-сенье до без четверти четыре. Так и не дождался.
  - Нет, не приезжал, - с лёгкой досадой ответил Влад, - но я позвонил предварительно, вас не было. Хорошо, что догадался позвонить. Кроме того, неважно себя чувствовала моя бабушка.
  - Бабушки, - провоцируя на откровенность клиента, сказал Гевашев с глубокомысленной улыбкой, конченые люди для современной цивилизации. Они, как правило, за социали-стическое государство.
  - И в сорок лет бывают бабушки! - отрезал с возму-щением Влад. - Впрочем, оставим эту тему. Я вот достал лю-бопытную книгу. Она адаптированная, но всё же...
  - Зачем целенаправленному человеку приобретать адаптированную литературу? - спросил Гевашев с лёгкой иронией.
  - Дело вкуса, - отпарировал Влад. - Кстати, у меня есть и неадаптированная Агата Кристи в четырёх томах.
  - Ну, а как вы представляете себе окружающий мир?
  - Вы знаете, - собираясь с мыслями, ответил он. - Не помню, кто сказал, но сказал великолепно: "Когда ребёнок рождается, он уже всё знает. Как только хочет издать свой первый звук, является ангел смерти и запечатывает ему уста. Ребёнок всё забывает! Начинает заново постигать мир. Входит в него. Ему кажется: он когда-то видел всё это. Может быть, во сне. Ситуация как бы повторяется".
  - Что такое гений по твоему понятию? - перескочил на другую тему Гевашев. - И вообще гениальность?
  - Это от бога, - сказал без сомнения Влад.
  - Выходит, каждый человек от бога?
  - Да, каждая божья тварь на земле. Безусловно! Гене-тически же всё устроено так, что от дебильного отца не может быть гениального малыша. Невозможно это. Сдвиги проявятся где-то в третьем поколении.
  - А для чего образование и воспитание, успехи генети-ки?
  - Вы хотите сказать о том, что выносят из школы юноши и девушки? Ясно как день, что выносят! Например, на-зовут дату Куликовской битвы, а дальше - сплошной туман. Меня в своё время не допустили к экзаменам по литературе!
  - Почему? - заинтересованно спросил Игорь Василье-вич.
  - Нарочно подстроили так, чтобы я отвечал последним. Мне достался билет по творчеству Толстого, а я обожаю Дос-тоевского, автора же "Анны Каренины" и "Войны и Мира" терпеть не могу.
  - Как же так? - развёл руками недоумевающе Игорь Васильевич. - Будь то Достоевский или великий Лев Нико-лаевич - оба они достояние мировой культуры. Ладно! Ладно! Перебивать больше не буду, продолжай!
  - Так вот! Билет по Достоевскому взял какой-то козёл, мычал что-то невразумительное. И я заявил экзаменатору: "Меня не интересует тема салонов и светского общества? Буду отвечать по "Преступлению и наказанию" Федора Михайло-вича. После некоторого препирательства, экзаменатор согла-сился, но за блестящий ответ о Раскольникове поставил мне "тройку". Вот и весь сказ!..
  - Так в чём же величие этой книги? - с иронией спро-сил Игорь Васильевич.
  - В том, что здесь выражена вера в человека. Условия, в которых существовал Раскольников, заставили его решиться на убийство старухи-ростовщицы. Прежде чем совершить преступление, он пережил страшную душевную муку! Вспом-ните, если читали, интерьер комнатушки Раскольникова, где герой кажется ничтожеством. Условия, которые диктовала ему жизнь, приказывали Раскольникову самовыразиться через со-вершение преступления. Побочно он придумал себе оправда-ние: "Тем самым освобожу себя". Сейчас я перечитываю "Братьев Карамазовых" и получаю колоссальное удовольствие. Это великая книга!
  - Можно ли сравнить, к примеру, Булгакова с Достоев-ским? - спросил Игорь Васильевич.
  - Булгаков велик сам по себе. Вообще говоря, как можно сравнить этих авторов? Безусловно, оба были провид-цами. Возьму, например, Булгаковские произведения "Роковые яйца" и "Собачье сердце". Здесь Булгаков предвидел нынешнее время, день сегодняшний. Нашу советскую действительность. Оба писателя, на мой взгляд, равноценны, но шли из разных истоков. Достоевский - это чистый философ, а Булгаков ~~ сатирик, писатель. Человек - голова всему, если мозги у него правильные. Руками и головой литератор масштаба Булгакова-Достоевского совершает чудо. Я имею в виду продолжение разумной жизни на планете Земля. Однако современные люди в массе своей не хотят делать чуда, а согласны на бездумное перепроизводство дебилов. Хотят пользоваться благами жизни. Считают себя демократами. И я предвижу страшный итог: в ближайшем будущем начнут уничтожать людей специально подобранными дебилами-убийцами которые затем порешат сами себя.
  - Слушай Влад, ты оказывается гениальный человек, если познал законы социальной психологии! - воскликнул восхищённый Игорь Васильевич
  - Напротив! Природа гениальна! Она сама позаботится о себе: в каждом поколении она выявит нужный ум. Природа порождает человека, наделяя его высшим разумом. Происходит естественный отбор. Итак, философский вывод из этого однозначен: "Есть тайны, в которые нельзя вторгаться челове-ку. Иначе он обрекает самого себя на физическое уничтоже-ние". - Влад замолчал и платком вытер вспотевший лоб, затем сложил руки на груди: - Хватит на эти темы, а то шарики за ролики заходят! Откуда у людей злоба? Озлоблением пронизан весь мир на Отчизну, на родину предков.
  - Скажи, Влад, есть ли у тебя Родина, та самая, которая пишется с большой, а не с маленькой, буквы?
  - А что дала мне эта Родина?! - зло спросил Влад. - Что получают люди за каторжный труд? Дают заработать не больше семисот рублей за два года, и то получишь на сле-дующий год. Так и сгниём в нищете.
  - И в чём же видишь погибель нашу? Не в том ли, - саркастически поинтересовался Игорь Васильевич, - как опустеет планета Земля. Впрочем, она давно пустая. Издревле пустая! Подумай, что может произойти в одночасье, если учё-ные-ядерники доберутся до плазмы. Вот тогда мы увидим ко-лоссальный гейзер, который будет работать три тысячи лет.
  Влад выпучил глаза:
  - Что, уже делаются попытки добраться до этой плаз-мы? Не понял, в чём опасность?..
  - Ну, так слушай, а не перебивай, - сказал Игорь Ва-сильевич, проявляя тем самым не только осведомлённость в этих архисложных проблемах, но и компетентность, почер-панную из общепознавательных бесед с Колпаковым и чтением специальной литературы. - Плазма, раскалённая до больших градусов, в недрах охлаждается. Образуется новое ядро планеты. Через три тысячи лет на этом ядре могут жить и раз-множаться оставшиеся в живых. Внешне планета останется такой же, как и была.
  - А откуда произошла наша Земля? - спросил Влад.
  - Подожди, доберусь и до её происхождения, - заявил Игорь, хотя сам был в этом вопросе малосведущ, нахватавшись "верхушек" популярных книг... Хотел ещё, что-то рассказать да запнулся и спросил: - Но я вижу, ты спишь?
  - Нет, нет! - спохватился Влад. - Я внимательно слушаю.
  - Так вот... Американцы вкапывали кол, а он качается. И говорят на Землю: "Здесь камни будто бы живые. Значит, в недрах Луны, в километрах в двух, может быть, от её поверх-ности есть жизнь". Вывод, каков? Следовательно, Луна нагре-вается. Кстати, Земля нагревается по вине человека: он выби-рает из её глубин ископаемое топливо и сжигает в топках.
  - То есть мы попросту гробим Землю - спросил Влад.
  - Конечно! Это ж надо додуматься: опускать ядерную бомбу на четырехкилометровую глубину и там её взрывать.
  - Почему так глубоко?
  - Для того, чтобы сделать хранилища. Со временем Земля внутри станет пустой, как орех без начинки. Не бойся! Мы не доживём до этих дней... Не лучше и на поверхности Земли: в морях уже купаться опасно, в реках тоже. Всё опога-нено и загажено! Вот я на Волге был. Там теперь можно ку-паться только с двадцатого июня по двадцатое июля" После вода становится зелёной; Почему? На Волге оживлённое судо-ходство, тысячи гребных винтов нещадно баламутят воду, смешивают её с отходами сотен химических и прочих заводов. Отсюда и вода стала зелёной. Это так называемая "селитра". Волга всю химию эту вбирает в себя. Настолько река захими-зована, что голову не расчешешь. У самого берега дышать трудно: вредные газы тяжелее воздуха и спускаются к Волге.
  - Давай и мы на землю спустимся, - сказал Влад.
  - Ты что-то говорил о своей супруге. Вроде развёлся? Разговариваешь с ней или как?
  - Два года не разговариваем.
  - Почему?! - спросил Игорь Васильевич.
  - Мне так нравится. Ты пойми - она человек сломан-ный.
  - Так восстановить можно. Свёл я тут недавно убеж-дённого холостяка и девушку вместе. И провёл с ними экспе-римент. Молодого человека зовут Володей.
  "Знаю, Володя, что мечтаешь, стать отцом, - сказал я ему.
  - Верно, хочу иметь троих детей, - говорит он в изме-нённом сознании.
  - Сейчас услышишь, кроме моего голоса, другой - женский, - внушаю я пациенту: - А я буду играть на клаве-сине.
  Под музыку Баха они принялись горячо дискутировать. Убеждаю девицу: "Наипервейшая обязанность женщины - стать матерью". А она ни в какую! "Не хочу - и баста!" - твердит. "Надо перемучиться,- продолжаю внушать, - вы-страдать понимание своего долга перед обществом. Ты и Во-лодя прекрасно сложены природой, у вас всё гармонично, дети будут физически и умственно полноценными".
  Оба они это слышат. Так их наэлектризовал, что оба разрыдались. Слёзы ручьями бегут по лицу. "Хочу быть отцом, - шепчет Володя, - хочу иметь троих детей!" Девица возражает: "Я на заводе работаю, нет ни жилья, ни постоянной прописки. Кроме того, не могу пойти против воли матери". Настаиваю: "Такие молодые, интересные люди, а ничего сози-дать не желают?!". На совесть и сопереживание их настроил. Вскоре поженились они.
  - Врёте вы, по-моему, - сказал Влад. - Когда имеешь дело с такими сломанными судьбами ещё в детстве, не полу-чится. Вернёмся к моей бывшей супруге. В её возрасте психику не сломаешь, она бросила меня потому, что любовь к ребёнку оказалась сильнее чувств ко мне.
  Гевашев, как бы соглашаясь, кивнул головой.
  - А как у вас дела с литературой; - поинтересовался Влад.
  - Пока неважно!
  - Пока перебивайтесь, чем можете, - сказал Влад.
  А через минуту пациент был далеко от реального места пребывания.
  - Вот вы и дома. Неуютно, холодно, - внушал Игорь Васильевич загипнотизированному Владу, замечая, как тот поёживается, испуганно озирается. - Произошла трагедия, - продолжал он ледяным тоном. - К вам, домой ворвался са-дист, сексуальный маньяк изнасиловал и расчленил вашу жену, а дочку вашу, зато, что его укусила за руку, защищая мать, он выбросил живую в окно, и она разбилась до смерти.
  Естественно Игорь Васильевич заранее узнал его семей-ное положение. И усыпляя студента, который жаловался на частые головные боли, ставил благородную задачу определить тип ума (ум бывает технологический, эстетический, концепту-альный и социальный), выявить творческий потенциал внушить позитивное отношение к семье, продолжению рода, к производству. Неприязнь к табаку и алкоголю, да мало ли ещё что можно попутно сделать с человеком, доверившемуся гип-нотизёру.
  Загипнотизированный Влад дрожит, слёзы на глазах от представившейся жутковатой картины разграбленной квартиры, со следами крови.
  - Слезами горю не поможешь, - делает Игорь Василь-евич установку. - Вот поймали негодяя. Можешь до него до-тронуться и убедиться самому. Нешуточное дело убить чело-века! А он убийца! Око за око!
  - Он смог убить, и я смогу! - уверенно проговорил подопытный кролик.
  - Так не упусти шанс и отомсти за жену! За дочь! Он связан по рукам по ногам. Вот перед тобой целый арсенал оружия. Выбирай! Хочешь верёвку, а может вот так саддануть тесаком в сердце, чтоб не мучался или девять грамм свинца из ТТ в лоб засандалить. Сейчас демократия. Решай сам.
  - А я решил, - и Влад уверенно берёт нож-палку. - Где этот мерзавец? А вот где ты! - подходит, замахивается и вдруг опускается на корточки с занесённой рукой.
  - Ну, что стряслось? Боишься что ли? Служил в ар-мии?..
  Какие только доводы и аргументы не приводил Игорь
  Васильевич, что око за око самый лучший вариант выхода из жуткой истории, но ему так и не удалось убедить Влада убить негодяя. Влад разжал пальцы и "оружие" предполагаемого возмездия выпало из них. Он просто так вот сидел, схватившись за голову, и рыдал в своём безутешном горе, но преодолеть себя, чтобы совершить внушаемое гипнотизёром "убийство", так и не смог.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 6
  
  ИЗ СТРАНЫ "УБИ БЭНЕ, ИБИ ПАТРИА"
  
  Шёл второй час ночи. Оленька с детьми давно делала баиньки, только ему, врачевателю человеческих душ и тела, не до сна было. Игорь Васильевич слушал исповедь человека с включённым на всю катушку подсознанием. И при этом мучи-тельно додумывался до решения извечной головоломки - ис-целить человека от наркотической зависимости.
  По природе своей человек добрее, бескорыстнее, чем есть на самом деле. К такому резюме пациент пришёл не сразу, а после бессонных раздумий о смысле жизни и основном предназначении человека. Поводом стало, как думалось Алек-сандру, прошлогоднее мистическое происшествие, которое якобы приключилось с ним. Но всему свой черёд.
  - Вот я и хочу сообща с вами разобраться, почему про-снулся я в одно из ненастных февральских дней совершенно другим человеком?
  - Каким это другим? - вкрадчивым шёпотом, спросил полусонный экспериментатор.
  "Пусть выговорится!" - думал Игорь Васильевич, из-редка лишь напоминая своему подопечному продолжать спать.
  - Только такие здоровые от рождения люди, как Саша, - приговаривал он, - спят крепко. Их ничто не беспокоит и не будоражит. И спать ты будешь, Сашенька, пока не последует команда "Проснуться!". Продолжай! Излей душу! Без критики! И исключи самокритику. И льётся речь твоя без участия воли. Ты как полноводная река. Течёшь без плотин и дамб и впадаешь прямо в открытое всем стихиям море. И голова твоя замечательная, свободна, как и сам понимаешь, от житейского мусора.
  - Она действительно пустая. И в ней нет пространства для суеты и мусора, - отозвался шёпотом пациент.
  - Накатывается детство, и всё до мельчайших подроб-ностей припоминаешь и без всякого стеснения всё что видишь и чувствуешь, мне рассказываешь.
  - "Мы были ещё маленькими, когда родители нас с Ки-риллом поделили меж собой".
  - Таак! - отозвался Игорь Васильевич. - Память у тебя действительно необыкновенная. Я в это поверил. Всё ты помнишь и воспроизводишь. И от этого восстанавливается ра-ботоспособность и крепкий правильный физиологический сон.
  - После двенадцати лет совместной жизни отцу с мате-рью вздумалось развестись. Разумеется, по инициативе матери. Поняв это, я не мог принять сердцем одиночества мамы, и долго ломал голову над тем, зачем она оставила меня без отца, а братана без мамы? Отец с Кириллом куда-то подевались. Искал их по справочникам, на улицах, заглядывался на прохожих, упорно допытывался у матери. Как правило, она отнекивалась, напускала на себя равнодушие и непонимание. Раз смилостивилась.
  - Где, где? Где и полагается им быть.
  Я осмелился раз спросить: а где это?
  Округлившимися от изумления глазами она впилась в меня как оса, обдумывая, очевидно, действительно, где? - и не найдя более разумного объяснения, промолчала.
  Около года теребил мать назойливыми расспросами и не безрезультатно. Пятого июня, в день моего рождения, а мы с братаном двойняшки мать не выдержала моего натиска, раз-рыдалась, запричитала:
  И зачем я сыночка своего родимого отдала извергу на мучение?! Этот непутёвый сдал, небось, Кирилла в интернат...
  В бессильном гневе, терзаясь, ударяла она кулачком по столу. Потом я узнал, что мать упорно рассылала письма и за-просы в разные инстанции, умоляя помочь разыскать сына. Однако дело годами не продвигалось ни на миллиметр. Зато местонахождение отца у матери сомнений не вызывало: отец, мол, там, где Макар телят не пас. Смысл этой загадочной фразы я постиг лишь, став взрослым. Но, если поразмыслить, то облик обитателей зеков тех мест как-то не вязался с оставшимся в памяти образом отца.
  По совести, много зряшнего наговаривала она, не смяг-чаясь, когда отец называл её матушкой. Он был довольно не-плохим человеком, только со странностями, конечно, если то, что не следил за внешним видом своим, к тому же завзятый спорщик, мог часами, позабыв о семье и о том, что давно за полночь, исповедоваться перед незнакомым человеком, обла-дателем завидным терпением, можно отнести к странностям. Смутно припоминал, как, бывало, матушка, найдя говоруна, в сердцах выговаривала:
  - Опять из пустого в порожнее льёшь? Людей от сна грядущего отрываешь, баламут несчастный! Тот рассеянно отмахивался:
  - Так и жизнь проспать можно!
  Потом всё-таки прерывал монолог, понурив голову, опустошённый своими откровениями и непониманием собе-седника, отправлялся спать - в наказание - в отдельную комнатушку.
  Я всегда сочувствовал ему, особенно, когда матушка разъярённой пантерой за слово наперекор отвешивала ему звонкую пощёчину.
  - И как это раньше не углядела в тебе тунеядца и бол-туна?! - сокрушалась она, следуя за мрачным, но непреклон-ным в своих убеждениях стоиком. - Знать бы заранее, ни за какие коврижки не пошла бы за такого!
  - На людях такое разве можно говорить! Постыдилась бы! - беззлобно ворчал отец. Но мать эти соображения не устраивали. Сор из избы выносился на всеобщее обозрение и застольное обсуждение. А отец, мы не заметили как, превра-тился в объект насмешек соседей. В их глазах казался он не от мира сего, а скорее чем-то потусторонним, что в рамки пони-мания обывателей никак не укладывается. И это вполне объ-яснимо: неистощимый фантазёр и мечтатель, отец не мог, как не сдерживался, ужиться с ними.
  - Целый мир со мной! - противостоял он. - А у вас, обывателей, что?.. Мирок!
  А, по мнению матушки, имущественно накопительские способности соседей как раз и сделали их настоящими людьми, а отец же в её понимании просто-напросто Емелька дурачок и несусветный враль, и лодырь и ничего более.
  - Не осталось в городе ни одного предприятия, где бы он не работал, - жаловалась она направо и налево. - Всё что-то перебирает, недоучившийся инженеришка. (Из института строптивого отца отчислили ещё со второго курса за какую-то вольность).
  Вероятней всего матушка ложно чернила отца. Знакомые же отца позже объяснили мне: "Не верь дворовым кумушкам! Не так страшен черт, как его малюют! Такие чудаки оригиналы как твой отец не только мир с ног на голову норовят и при случае переворачивают, но и украшают. Их не смущала даже та беспечность, с которой отец останавливал на улице первого встречного и с жаром излагал ему своё кредо:
  - Настоящего человека не купить за кусок сервелата или банку черной икры. Верно, приятель?
  Когда я напомнил это матушке, она взбеленилась,
  - Что за ерунду он молол?! И я выходят, продажная за тушёнку?!
  И веником меня по лицу, веником. До сих нор не пойму за что? Может, померещилось ей тогда, что с отцом сводила счёты?
  Однажды она подняла из-за какой-то мелочи такой скандал, что отец не выдержал, ударился в бега. С неделю не показывался ей на глаза. Боялся, как я сейчас понимаю, что спровоцирует его матушка и как пить дать попадёт он на су-тки... К тому времени у него уже накопился такой опыт. Нако-нец решился он предстать пред нею с повинной, надеясь, ви-димо, что злость матушки выдохлась. Да не тут-то было!
  - Убирайся счас же из моей квартиры! (Квартиру дей-ствительно матушка получила ещё до отца и нас на себя и ба-бушку, царство ей небесное! от фабрики). Поживей катись! Баламут несчастный!
  Мы с братиком кинулись к несчастному отцу, на шее повисли. Ободрённый нашим заступничеством, он хотел, было что-то объяснить ей, но матушка, горделиво подбоченясь, спо-хватилась, и слушать не стала. Нас отшлёпала, а его выставила за дверь. Швырнула вслед приготовленный узел с вещами. Отец, было, заикнулся из-за двери о книгах.
  - Перебьёшься и так! - злорадно сказала матушка.
  Как ни унижался отец, как ни выпрашивал свои книги, приобретённые в основном в букинистических магазинах, она не вняла его мольбе.
  - Иди, иди отсель!
  Так он и ушёл без книг. Вон они, стоят на полках - не-много добавили мы к ним за все последующие годы!
  Вскоре состоялся бракоразводный процесс. Немного по-годя отец "отсудил" себе Кирилла, а меня оставил матери.
  Повзрослев, я смирился с мыслью, что мы одни, жалел матушку. Ещё бы! Она, как пчёлка, вся в хлопотах-заботах. Без сверхурочных жизни не мыслят, так что в материальном плане отсутствие мужа её особенно не волнует. В других смыслах - тоже. Когда приставал к ней сослуживец по текстильной фабрике, к тому времени я, как считала матушка, неудачно женился, он был, видно, не прочь породниться с нами, но матушка одёрнула претендента в мужья:
  - Заблуждаешься, милок! Не одна я, сын у меня, не-вестка! Не горюй обо мне, понятно?
  Теперь вот, когда мне самому под тридцать, меня под-мывает иногда спросить матушку: "Неужели выбранное тобой одиночество лучше всего, что мы имели, живя с отцом?" Ведь не одни ж баталии, было в той прежней жизни? Куда больше обычных семейных радостей! Как-то я даже отважился вслух похвалить отца:
  - Добрый он был! Возил нас с Кириллом на спине, в прятки играл, в обиду не давал никому.
  "Эка заслуга - на спине катать!" - отмахнулась она.
  Не знаю, а мне лично осточертела холостяцкая житуха. Дело в том, что и я расстался с женой и Маринкой по настоя-нию матушки считай, что по дурости своей и житейской не-разберихи. И всё, думается, что был любящим сыном, не по-тому ли безвольно согласился с домыслами матушки и развёл-ся? Почему, спрашивается? Видите ли, не о такой невестке мечтала моя матушка. О какой же, интересно знать? Чем не угодила ей хорошая девушка по имени Лариса? Она и добрая и компанейская, к тому же работящая, только вот не смогла тер-петь нравоучений свекрови. А та сразу невзлюбила её, сам господь бог не разберёт за что. Я объективно говорю: жилось нам втроём не так уж плохо... С расстройств и огорчений таких стал я закладывать за воротник, сначала больше чем нужно, затем больше, чем можно. Из-за пустяка с клёвой работы ушёл, и вот тут - от безделья и тунеядства - и заварилась житейская каша.
  Мать обеспокоилась, как бы я чего не схлопотал, забега-ла, засуетилась, и оказался я в ЛТП по её милости, и как впо-следствии выяснилось, и доброжелательность соседей сказа-лась. Н кажется вовремя.
  Дружки мои боевые, разухабистые в компаниях и дис-котеках по пять лет за "фарцу" схлопотали. Завидуют, видно, мне, хотя могу их заверить, что и ЛТП - вовсе не дом отдыха или курортная здравница, а место, где ущербные люди вновь приобретают человеческий облик, и к тому же приумножают материальные богатства нашего общества. И так преуспела наука в возвращении нам человеческого облика, что я, именно там находясь, на досуге от трудов немалых и праведных и на трезвую голову, может, впервые стал задумываться о том, что "есть мир и что я значу в нём?", не подозревая, однако, что на этом вопросе свихнулось немало философов, не считая мили-ардов простых смертных. Зарекался я на свою свежую, ясную голову собрать все мужество, как выйду, проклять безволие и пассивность и отыскать братана и отца вернуть их себе и ма-тушке... Ну, отлежался я, пришёл; мать пристроила экспедито-ром к себе на текстильную фабрику, Лариса хоть и не стала шарахаться как от чумного, но обиды не забыла, как я, ни мо-лил простить.
  - Поживем, увидим, - твердит, спокойно холодно, а у самой губы дрожат. И я не могу отделить в душе её от себя, а дочь - ещё пуще. Две недели назад Лариса с Маринкой пока-тили на Чёрное море, к хорошим знакомым. Я рад за них! А мать изводит телефонными звонками - раздела имущества с Ларисой требует. Однако тут я устоял и твёрдо заявил:
  "Лариса без меня не делила и я без неё шагу не сделаю. Приедет - решим, как и что".
  - Поздно будет! - кипятится мать. - Вот попомнишь!
  А я помню, как хорошо было, когда не надо было ничего делить. От этих мыслей, от новых огорчений принялся я поти-хонечку за старое. Как то, захмелев сверх обычного, я сказал матери:
  - Ну и что у тебя за жизнь? Фабрика, телевизор, языка-тая соседка Прасковья, в лучшем случае - вылазка на природу или в кино. Вот и всё многообразие жизни! А я у меня вообще что осталось? Пустота и скука!
  Мать сильно обиделась, бросила трубку и не звонила несколько дней кряду. "Ладно, пускай, и не надо", - сказал я себе с надеждой поглядывая на Гриню-собутыльника, в заначке у которого была анаша".
  - Анаша, - повторил, пользуясь методом разъяснения, Игорь Васильевич, прерывая повествование пациента. - Нар-котик. Но о его губительном разрушающим организм воздей-ствием ты ничего не знал и не ведал. А почему? Да потому что ты никогда.., Вот ты пытаешься сейчас вспомнить его вкус и запах, а не можешь этого сделать, так как никогда его не только не употреблял, но и не пробовал. И там где ты был, анаши не было, и быть не могло.
  Рассказчик озадачился и даже попытался выйти из из-менённого состояния сознания. Но экспериментатор был наче-ку.
  - Хорошо! Хорошо! Продолжай спать. И проснуться сможешь только по моему приказу. Так что было дальше... У Грини твоего собутыльника была бутылка вина. Но выпить значило перебор. В твоё спасение...
  - И тут в самый критический момент в моё спасение - продолжал исцеляемый Александр. - Включились гены.
  - Молодец!
  "Будет! - скомандовал я себе. Вспомнил, видать, как не раз зарекался проклясть безволие и пассивность, задавался благородной целью найти кровных родных - отца и Кирилла, ведь с тех пор ни весточки. Ни строчки. На матушкины запросы никто не дал вразумительного ответа. Одни только пожелания и сочувствия, за что, конечно, спасибо. И все же, где ты, отец? И ты, Кирилл?
  Каково же было мое изумление, когда я однажды застал в своей квартире блондина моих лет с окладистой бородой и усами. Одет он просто, но со вкусом, лицо свежее, одухотво-ренное.
  - Как вы попали сюда, гражданин? Ключа я вам вроде не давал, - вопросил я его, ничуть не сомневаясь в надежности запоров - двух импортных врезных замков на дубовой двери. И к тому же безотказная сирена - "электрический сторож" гарантировала не только бдительность, но и способность обратить в паническое бегство любого желающего поживиться на чужой счёт.
  Блондин загадочно молчал.
  - Кто вы? - задал я новый вопрос "гостю", непринуж-дённо расположившемуся на диване.
  Тот несколько мгновений укоряюще смотрел на меня, потом тихо ответил:
  - Кирилл.
  Всё во мне так и задрожало. Я машинально опустился в кресло напротив дивана. Вот она долгожданная встреча!
  У Кирилла был приятный, мелодичный голос. Он с лю-бопытством обвёл взглядом комнату и спросил, указывая на персидский ковёр, лежащий посреди комнаты:
  - Что это?
  - Как что?!.. Ковёр.
  - Ковёр, - задумчиво повторил он. - А для чего он тебе? Я подивился столь наивному вопросу. Всерьёз спраши-вает или смеется надо мной?
  - Кирилл, - начал я с усилием, не веря в реальность происходящего.
  - Ты что - издеваешься надо мной?
  Кирилл опять промолчал, с нескрываемым интересом разглядывая полированную мебель с блескучими углами, цветной телевизор, антикварные книжки в роскошных пере-плётах. Закончив осмотр, глянул на меня с недоумением, и я устыдился того, что сказал полушутя так:
  - Не прикидывайся простачком! Ведь и сам так живёшь, наверное? А может, и побогаче?
  - Это как побогаче?
  - Снова за своё! Ладно, я не сержусь, Расскажи лучше об отце, - попросил я с мольбой. - Куда это вы с ним запро-пастились? Где живёте?
  А сам украдкой взглянул на часы. Целых сорок минут мы совершенно не понимали друг круга, хотя и говорили на одном языке. Вдруг я вспомнил, что пора обедать, и пригласил братана за стол. Он согласился.
  Перед едой Кирилл долго и тщательно мыл руки в ван-ной. Потом извлёк из кармана круглые ножнички, укоротил и без того короткие ногти, посмотрелся в зеркало. А, войдя на кухню, почему-то осторожно выглянул в окно, будто опасался кого-то или чего-то. Я подал ему полотенце, но Кирилл не воспользовался им, а закрыл глаза и подставил лицо улыбчи-вому солнцу; Минуты две покачался "с носочка на пяточку" и спокойно выдохнул, завершая, видимо, привычный ритуал пе-ред едой. Затем выпил маленькими глотками стакан холодной воды из-под крана, поморщился недовольно.
  Я мысленно хмыкнул: "Подумаешь, невидаль какая! Словно девчонка: ноготки, солнышко, ритуал водопоя... То ли дело я..." - и быстренько уселся за стол. К этому времени у меня разыгрался волчий аппетит. Я собирался проглотить ку-риный бульон с гренками и яйцом, вареники со сметаной, при-готовленные матерью накануне. Однако мечтам не суждено было осуществиться. Кирилл забрал у меня из-под носа эти кушанья и, выйдя на кухню, деловито отправил содержимое тарелок в мусоропровод.
  - Ты что?.. Что это значит? В своём ли ты уме? - вспылил я, едва не выругавшись.
  Кирилл спокойно ответил:
  - Ты, брат, оказывается, сам себе недруг. Да с таким питанием недолго протянешь. Максимум лет до семидесяти.
  - Почему? - машинально спросил я, хотя подумалось мне: дай-то аллах".
  - От такого состава компонентов пищи образуются яды, поражающие тело человека, - пояснил Кирилл.
  - А как же их надо компоновать? - уставился я заин-тересованно на него, тотчас забыв про своё негодование.
  - Выбирают то, что рекомендует наука о питании. О здоровой и полезной пище.
  "Весь в отца пошёл! - думал я, ополаскивая тарелки горячей водой, тем самым, избегая конфликта с матерью, - Такой же абстрактный фантазёр".
  Словно прочитав мои мысли, Кирилл заметил:
  - Жаль, что ты не в отца. Кстати, он очень просит тебя со мной наведаться к матери. Так, чтобы не догадалась она, что я и есть её сын Кирилл. Проводишь? Скажешь: "Товарищ по экспедиции".
  Я вздрогнул. Оказывается, Кирилл обо мне всё, правда непонятно из какого источника, знал. Действительно, я много странствовал. И мир, как говорится, повидал, и себя показал. Прибарахлился в чужих краях. Не пойму лишь, зачем родной матушке врать-то? И пожалел, что сегодня она не зайдёт ко мне: была накануне.
  - Разве не лучше правду сказать? - заметил я с доса-дой. - То-то обрадуется. А отец, почему сам не приехал? Дай мне его адрес! Я напишу ему. И навещу.
  - Это не так просто сделать; - нахмурился Кирилл.
  - Почему? Ведь ты приехал.
  - Я добирался целый месяц.
  - В наше-то время быстрокрылых лайнеров. Откуда ты, - доставая из шкафа географический атлас, иронически ус-мехнулся я, - начал свой путь? Не с Юпитера же! Да и на инопланетянина не похож. Где вы с отцом обитаете?
  В свою очередь Кирилл усмехнулся, оценив мой топор-ный юмор.
  - Нас здесь нет.
  - Как это нет? Этого не может быть! Здесь всё есть, - распалялся я, заметно повышая голос. Не оттого ли, что пы-тался догадаться о местонахождении отца? Знал из газет, теле-видения, что в Нижнем Приамурье - плод воображения отца, возводят первую в мире термоядерную ГЭС - гигант энерге-тики. Как изумителен Амур, одна из величайших рек мира. От красоты его берегов глаз не отвести! Они покрыты девственной тайгой. Мощные тополи, липы, берёзы, а больше, конечно, медноствольные сосны. Могучие кедры - цари тайги мрачно зеленные лиственницы, волосатые ели, ясени, маньчжурский дуб, ильм и бархатное дерево. Леса бесконечны, они стоят в несколько ярусов. Одни деревья любят расти у берегов, другие волнами поднимаются к вершинам гольцов, где вечные льды и снега. А сколько красоты в огромной пойме Амура! Там раз-долье пышным травам и цветам. Множество незнакомых в Ев-ропейской России птиц и насекомых. На берегах Амура есть скалистый обрыв, - демонстрируя свои энциклопедические познания Дальнего Востока, на котором не доводилось мне бывать, я вспомнил, что называют этот обрыв Серебреным Утёсом. Даже легенду о нём сложили:
  "Сердце утёса из чистого серебра, и горный Дух не-усыпно охраняют скалу, где спрятаны богатства древних наших предков".
  Может, и так, может - нет. Легенда и есть легенда, из неё, как и из песни слов не выбросишь... А вот геологи нашли в его недрах истинное богатство эпохи: железный колчедан - хлеб металлургии; сульфиты, нужные химической промыш-ленности, молочно-белый хрусталь, который наполнит душу человека пониманием красоты, облагородит эстетическое чув-ство. В глубинах же приамурского Холмогорья разрабатывают ещё более ценные вещи: свинцово-цинковые руды, жильное золото. - Где ещё быть отцу, как не там! - продолжал я. - Шутка ли: первая в мире станция - гигант термоядерной энергетики!.. Лет сорок ждали люди, когда же физики-термоядерщики перестанут "жечь" миллиарды рублей на экс-перименты, на "токамаки" и всякие иные опытные реакторы синтеза гелия из водорода? Наконец-то добили они эту техни-ческую загадку... - запыхавшись, я остановился, не в силах представить себе отца ни рабочим, ни инженером, ни учётчи-ком. Любая из этих профессий скорее раздражала бы его.
  Но, когда Кирилл произнёс: "Нас здесь нет!", у меня сдали нервы.
  - Вот заладил, нет, да нет! Да назови же вашу местность! Ту самую страну необетованную, на которой меня вот нет, а вы с отцом есть.
  Кирилл просиял:
  - Мы из Края легенд и разума!
  - Перестань паясничать! Говори правду, только правду! Где наш отец? Где он? - Я так разозлился, что выскочил на кухню и счёл нужным незамедлительно пропустить рюмашку водки "Старки", разумеется, для общего тонуса. Всё во мне так и заходило ходуном.
  Ну и братан! Является четверть века спустя - и не слова об отце, ни об него, ни о своих занятиях. Делает вид, что не понимает элементарных вещей. Незнайку из себя разыгрывает. Пять глотков из горлышка элегантной бутылки придали мне
  новую энергию в виде волны оптимизма, и я незамедлительно ринулся в гостиную.
  - Ну что, братан, будешь рассказывать о себе и о нашем отце?! - нервно вопросил я.
  И снова Кирилл понёс какую-то ахинею про свой Край, где не стареют люди.
  - Хватит врать! - Нервишки мои сдали, и я, очевидно вообразив себя бульдогом, вцепился ему в горло.
  Кирилл невозмутимо, без всякого усилия отодвинул ме-ня, словно манекен, а не то, что я есть на самом деле (в недавнем прошлом был спортсменом-велогонщиком). Я изумился про себя его невиданной силе - непредсказуемо для себя обмяк и обессилено упал в кресло,
  И тогда Кирилл, всё также мягко улыбаясь, стал говорить - медленно, чётко, торжественно. Сначала я не слушал его, потом услышал, да ничего не понял. Меня вдруг обуял необъятный необъяснимый страх. В голове стало пусто и светло. Неприязнь к гостю испарилась. Странное состояние! Больше того: внимая его голосу, я всё сильнее проникался к Кириллу любовью, симпатией. А ещё - стыдно признаться! - ощутил себя неразумной букашкой по сравнению с ним. Мелодия его словно завораживала меня. Хмель, ударивший в голову, улетучился. Мне стало легко, и я смежил веки. Увидел тотчас картины диковинной жизни в Краю Гомо сапиенса, так сказать человека разумного.
  Но общество, в котором занимаются люди только тем, что душа желает, по своему разумению, без зависти и корысти, не вызывало у меня никакой симпатии. Мне была непонятна работа души, цель которой - развитие человека и общества. А физическое совершенство в Краю, немыслимое без совершенствования разума, казалось ересью. То ли дело у нас, где общее на первом плане.
  Мне казалось, что я глубоко понимаю что такое "доб-лесть". Во имя грядущего, счастья всех людей, ценой собст-венной жизни совершаются подвиги. Кирилл утверждал, что у них это - грядущее, счастье всех людей лежит в основе нрав-ственности, смысла существования их повседневной жизни. Я не понимал этого. Оказывается, человек должен разобраться, для чего родился, и вырасти в определённых, созданных для этого условиях, и у него должно появиться дело жизни. Чело-век сызмальства живёт созидательным трудом, постоянно со-вершенствуясь, совершенствует жизнь. Ничто не мешает людям в Краю песен и разума жить достойно, трезво, достигать высот в деле жизни.
  Вот и выходит, что Кирилл и отец живут среди полно-ценных людей, вся жизнь которых - подвиг. Меня поразило ещё и то, что у жителей Края нет наград.
  - Но ведь случаются, скажем, пожары, катастрофы, - попробовал я отстоять ордена и медали.
  - Не случаются! - остановил меня Кирилл. - Почему? А разум на что? На столбах вокруг водоёмов, например, висят спасательные жилеты, круги.
  Стоит упавшему закричать, срабатывает акустическая система: рядом упадут спасательные круги.
  - Ну, а если глухонемой...
  - У нас нет таких.
  "Как это нет?" - ухмыльнулся я про себя, тем не менее, всё более и более заинтригованный.
  - В водоём глубокой осенью прыгнул сам по своей воле пятилетний мальчуган. Как выяснилось позднее, захотелось ему испытать свою храбрость. И действительно, не струсил, потому и не завопил. Захлебываясь, то, появляясь на поверхности, то, исчезая, он упорно грёб ручонками к берегу. Девчонка, ещё младше его, наблюдая за его безуспешными попытками добраться до берега, рванула шнур - и упрямый храбрец, был спасён.
  И всё же я усомнился: в себе ли Кирилл, когда заговорил он о диких животных. Вместо границ в Краю, где царствует труд, и процветают люди - дебри. Фантастика! Совсем как у первобытных племён, Дебри с пантерами, крокодилами, кобрами. От страха я застучал зубами: ведь чтобы попасть к отцу, надо одолеть преграду из диких зверей.
  Кирилл словно прочитал мои мысли; и успокоил:
  - Человеку, не способному на подлость, очковтира-тельство, равнодушие - нечего бояться. Другое дело, если ты мерзавец! Тогда не сможешь войти в Край, где понимают друг друга с полуслова.
  Он немного помолчал и вдруг сказал:
  - А сюда милиция не придёт?
  Я и так был обескуражен его загадочным появлением в квартире. А тут ещё упоминание о милиции. И нервно заорал:
  - Ну и подарочек мамочке! Не сбежал ли ты, Кирилл из тюрьмы?
  - Откуда? - удивился он.
  Ну, ясно, простачка играет! И я уверился, что он беглый и без паспорта! Основание так полагать давало мне довольно-таки странное поведение Кирилла.
  - Где твой паспорт? - подозрительно глянул я на него. И на всякий случай показал свой. - Вот такой!
  Братан удивлённо полистал его.
  - У нас ничего подобного нет! - заявил он искренним тоном.
  - Не валяй дурака! - завёлся я снова. - Кто ты такой? Что мне говорить, если пожалует участковый?
  - Объясни, что в гостях у тебя Гомо сапиенс, - посо-ветовал Кирилл. - Самый что ни есть настоящий!
  - И я не лыком сделан и к тому же не тряпичный, - снова вскипел я. - Людей развелось теперь, что мух. И все с документами. А тебя без паспорта! Как миленького, в первом же случае загребут и спросят: "Кто такой? Откуда?" Мне на орехи из-за тебя, козла (а правда я его не обозвал, но подумать так подумал) достанется! То, что ты марсианин или с Луны свалился, - оставь при себе. Молчи, как окунь! Вот, скажем, кто я? Пожалста! Предъявляю документ, удостоверяющий личность. Понял? Всё в паспорте есть: где родился, когда же-нился, на ком... Прописка присутствует, дочь вписана. А ты что предъявишь?
  - Что? - удивился Кирилл.
  - Непонятно, что ли? Кто ты и что - об этом узнают из паспорта, которого у тебя нет. Почём я знаю, Кирилл ты или подставное лицо? Может, смеешься надо мной, разыгрываешь. А я не так глуп! Я инженер-электронщик... - Тут я умолчал о том, что седьмой год подвизаюсь экспедитором столовой. - Учти это! Как видишь, я весь на виду. Вот моя квартира, - я огляделся. - Квартира, где я с семьёй живу, так сказать, среда обитания. Сейчас жена и дочь и Крыму, наслаждаются морем и солнцем. А ты про зверье, про дебри какие-то заливаешь. Будто я газет не читаю! Время-то, какое! Вокруг шарика космические корабли шустрят, телескопы зрят, локаторы шарят, а ты мне о Крае, где люди труда процветают, арапа заправляешь! Может, того? - и я коснулся указательным пальцем виска.
  Всё это время я не переставал сомневаться: в своём ли он уме? Кирилл протянул руку и оторвал меня от пола, не причинив, однако, боли. Немного подержав на весу, поставил на место.
  - Ну, хорошо! - сказал я покорно и судорожно хват-нул воздух. - Я буду слушать о стране "Уби бэне, иби Пат-риа", где все герои, где нет танков, молчат пушки. Может, и замков нет? - Я показал на дверь с выступающими колодами английских запоров.
  Кирилл отрицательно покачал головой.
  - Нет?! А зачем они? - простодушно вопросил, по-молчав, братан.
  - У нас же всё на замках! - отчаянно закричал я, более не сдерживаясь. - И немало мест, где человек с ружьём напе-ревес, а то и с автоматом в обнимку, и клыкастый пес-барбос рядышком. А то воры, сам понимаешь, поди, не маленький.
  - У нас нет воров!
  - Как это нет?! - возмутился я.
  Кирилл понимающе причмокнул губами.
  - А что? - усмехнулся я, искренне убеждённый в жизненности нашего общественного порядка. - Дела уголов-ные на воров, бандитов заводят. И в лагеря! А тюрьма для зло-умышленников, что мать родная: и накормит и оденет.
  Кирилл долго не мог понять, что такое тюрьма. Я пояс-нил.
  - И только?!
  Я уточнил далее:
  - Ну, ошибся человек, оступился. Не убивать же его! С кем не бывает?
  - А разве ему чего-нибудь не хватает? - допытывался Кирилл.
  Этого, признаюсь, и сам не пойму. Действительно, если всего у тебя в достатке, зачем так некрасиво поступать? Иное дело - когда не хватает.
  - А ты? У тебя тоже много всего... И ты воруешь?
  - Нехорошо ты обо мне думаешь! Ну, случаются мо-менты, - стал я оправдываться. - Один ведь раз живём. Беру, что не додают.
  Видимо, Кириллу оказалось мало такого деликатного объяснения.
  - И это всё ты наворовал? - его глаза остановились на рояле.
  Должен признаться: я отхватил рояль в прошлом году, желая повысить свой культурный уровень. Все никак не осво-божусь от суетных дел - и откладываю занятия,
  - Стараюсь от времени не отставать, - промямлил я. - Где умом, а где горбом добываю.
  В руках у Кирилла - газета, удивившая его содержани-ем.
  - Что означает слово "гонка"? - спросил он.
  Я только руками развёл.
  - Разве не ясно?.. Это когда государство наращивает свою военную мощь.
  - Как?
  - Ну, скажем, океаном сделали лазер с ядерной накач-кой, - с пылом стал я объяснять, хотя и сам понимал смутно, - мы тоже, чтобы не отстать, создаём такой же, а может, и более мощный, точный и мобильный.
  Кажется, Кирилл усвоил это - таким понимающим был его взгляд.
  Я ещё долго лепетал что-то про наши танки, автоматы, самолеты... Наконец спросил:
  - Какое-нибудь оружие у вас всё-таки есть?
  - Мы защищены биосферой! - заявил Кирилл. - Стоит появиться на горизонте нашей страны предметам, не-сущим зло, как они плавятся, словно лёд на солнце. Всё зло обратится ни во что, прежде чем достигнет наших жилищ, са-дов, полей.
  Я не знал - верить мне или нет.
  - А как же ваши дебри? - вспомнил я, при этом вздрогнув. - Как ты прошёл сквозь них? Всё-таки твоё появ-ление здесь я понимаю как подвиг!
  - Не преувеличивай! Отец попросил меня повидаться с вами. Если ты Гомо сапиенс...
  - Не понял, если я кто?
  Он мне растолковал.
  - Уж не считаешь ли ты меня за двуногую кобру? - вспылил, было я, но вовремя вспомнил о физической мощи братана и осёкся. Решил переменить тему и отдышаться.
  - А у тебя есть жена, дети? - озабоченно спросил я его чуть погодя. - Привези их всех ко мне, - поправился я. - Пожить есть, где снабжение на славу. Всё могу достать!.. - и про себя произнёс с усмешкой: "Если есть деньги, почему ж и не достать дефицит?"
  Кирилл как будто понял меня.
  - Отец рассказывал, у вас очень ценятся деньги. За них всё можно получить. По-вашему - купить. Не только предме-ты или часто мнение людей, любовь женщин...
  - Тебя интересуют женщины? - ухмыльнулся я.
  - Отец рассказывал, - повторил Кирилл с осуждением, - про рестораны и прочие злачные места... Неужели и сейчас, как в годы его жизни здесь, в ресторан трудно попасть?
  - Трудновато, но когда принадлежишь к избранным... Нет, многое изменилось. Правда, пока без мест, где Макар телят не пас, без ЛТП не обходимся.
  - А народ?
  - Что народ? - уставился я на Кирилла.
  - Народ всесилен!
  - Пожалуй ты прав, - протянул и горячо заговорил о дипломатических контактах нашей державы с их Краем Грёз. Не потому ли что чувствовал в себе вполне полномочного представителя могущественного государства.
  Кирилл огорошил меня своим "зачем?".
  - Как это зачем? - вспылил я, всё ещё наивно надеясь быть социально значимым. Удивился, выслушав объяснения, почему ещё рановато заводить такие контакты. Запротестовал, выдвинул веские аргументы в защиту нашей справедливости.
  - Раз ты это всё, - Кирилл жестом показал на вещи нас окружающие, - наворовал, стоит ли говорить о справед-ливости, если ты и тебе подобные, недосягаемые для закона?.. Хорошо! - добавил он. - Объясни в чём ваша справедли-вость?
  - Везде и во всём. Например: человек учится после средней школы...
  - Учится не производить ни материальных, ни духов-ных благ?
  С этим голословным утверждением, как мне казалось, святотатством над человеком с положением я не мог согла-ситься. Не так воспитан!
  - Все мы, люди разных национальностей, одна семья. Делаем общее дело. Строим... - я хотел сказать, что мы стро-им, но братан перебил меня:
  - Мы знаем о вас больше, - он говорил о нас словно о внеземной цивилизации, - чем ты думаешь.
  - Хорошо!- согласился я. - Тогда, объясни, пожалста, кто я такой, для чего родился, крестился? - Кстати я ос-мелился напомнить ему, что и он крещённый, и попутно спро-сил, как у них обстоит дело с богом?
  У них, оказывается, то во что верит человек, и есть его бог.
  Всё же при таких разумных ответах, я был на стороне нашего отечества и тех законов, что считаются священными и неприкосновенными. И верил. Вера моя не пошатнулась, даже когда я вдруг осознал, что нельзя сделать так, чтобы люди ста-ли всё понимать и делать и поступать как надо. Но мы, уте-шился я мыслью, терпеливые, дождёмся и такого понимания.
  - Понимать мало. Надо научиться осознавать содеянное. Только осознав свои огрехи, человек вырастит в понимании жизни.
  В это я не врубался. У них, оказывается, нет угля, газа, бензина. Кирилл объяснял, но я не смог уяснить себе на какой энергии движется у них транспорт. Конечно, могу себе пред-ставить дома, мебель, комнаты, вещи, предметы обихода без углов, исключающие детский травматизм. Но чтобы со второго этажа свалился чрезмерно любопытный малыш и остался без единой царапины? Не верю. Оказывается, и это у людей в Краю Грёз предусмотрено. Малыш попал на чуткую сетку, под окном, которая мягко помогла ему совершить посадку без по-сторонней помощи. А как же без спичек? Оказывается, окру-жающая энергия служит для них сырьем. Из аккумулирующего её материала сшита одежда. И холод, и жара им нипочем.
  - Ты хочешь сказать: у вас иначе устроено всё? И тюрем вы не строите, и воров у вас нет? - снова полез я на рожон. И вот что Кирилл ответил;
  - У нас живут и поступают иначе. Отец рассказывал: бывает, хотя очень редко приходятся оступившегося, погряз-шего в безнравственности человека, после бесполезных попы-ток спасти, наказывать. Как? Свистом, улюканием, хохотом изгоняют его. Ведь, согласись, семья не без урода. И на своем пути таким готовят суровую кару гордого, бескомпромиссного отчуждения, невзирая на родство, изгоняют их в дебри к таким же, как и он, зверям.
  - И вы называетесь людьми, обрекая бывших своих со-граждан на верную смерть? - переспросил я недоверчиво, ошалев от такого разрешения проблемы. Ведь это безнравст-венно и чудовищно.
  - Зачем так думать? Вернётся такой человек, если осознает свои злодеяния.
  - И как часто выживают такие люди?
  - Выживают, если вовремя одумаются
  Я молчал, соображая, чтобы ещё спросить.
  - А что поделывает наш отец?
  Братан взглянул на солнечные блики, играющие на японских портьерах со шхунами, кратко ответил;
  - Пятнадцать минут пятого. Теперь он купается в до-машнем бассейне и загорает. Через пять минут массаж, затем - живопись.
  Я уже перестал удивляться колдовскому влиянию бра-тана и жадно проглатывал каждое слово, произнесённое им непринужденно и с большим тактом. Я словно во сне обитал.
  - Наверное, побелел весь? Кирилл отрицательно качнул головой:
  - Достигнув зрелости, у нас люди внешности не меняют.
  - Не может быть! - завопил я. - Везде стареют, бе-леют, лысеют!
  - Это у вас, - мягко усмехнулся братан. - В обществе, в котором люди только и занимаются тем, что уничтожают друг друга. И морально, выясняя отношения, друг с другом, кто из них честнее, а кто подлее. И физически уничтожая не согласных с аморальной политикой кучки богатеев.
  - Не верю! Не верю! Ни одному слову больше не верю! - Я прямо вышел из себя. Хотел даже изгнать братана-насмешника из своей квартиры, но одумался и, кажется во-время. От физической силы Кирилла никуда не денешься! Я с досадой опустился в кресло. До сих пор не пойму: наяву всё это было или приснилось мне? Я закрывал глаза, пошире распахнул их: увы, братан не исчезал.
  В руках у него я заметил крохотный аппаратик, величи-ной с пуговицу. Невольно подумал о всевидящем глазе.
  И действительно, Кирилл приставил приборчик к моему глазу и я увидел человека.
  - Кто это?
  - Министр обороны нашего Края Грёз.
  - Здорово! - не сдержал я эмоций. - "Крест" на кольцах, "солнце" на турнике, А сколько ему?
  - Восемьдесят семь.
  - Быть не может!
  Оказывается, может! И то, что я видел своими глазами во всевидящем глазе, ярко и впечатляюще свидетельствовало тому, что возраст у них не помеха для полноценной, здоровой жизни.
  Мне показалось странным, что люди в Краю Грёз обхо-дятся без больниц и разных порочаших репутацию человека заведениях, таких как вытрезвитель, скажем. Живут, мыслят в единении с природой. Потому что зимой - зима с ярким на весь небосклон солнцем, под ногами со скрипучим искрящимся снегом, бодрящим дедушкой-морозом. Летом - лето, сухое, знойное с кратковременными дождями. И с несползающим с небосвода солнцем.
  - А я забыл, - пожаловался я Кириллу, - что такое весна с пробуждением от сна природы - восторженной, озор-ной с солнечными зайчиками на занавесках. Такой, чтоб звенела капель, журчали ручьи, зеленела травка, набирая силу. И чтоб так было со всеми временами года, как у вас, чтоб они оправдывали своё предназначение, гордо, с достоинством, как праведно живущие люди, носили своё доброе имя.
  Кириллу понравилось такое рассуждение. Я же поразил-ся своей прыти, с чего бы это? Было над чем подумать. Только я не стал думать, то ли не научили, то ли ещё по какой причине. А на вопросы меня так и подмывало.
  - А руководят какие люди?
  Удивился тому, что неженатых и незамужних ни к управлению людьми, ни к преподавательской деятельности не допускают. Кирилл показал мне группу людей - человек в семьдесят. Они расположились на лужайке и, очевидно, что-то живо обсуждали. В стороне сидели ещё трое - те молчали,
  - А это что за люди? Кирилл просветлел.
  - Это тройка - мудрейшие из мудрейших, а остальные собравшиеся - лучшие из лучших.
  - Правители пришли за советом к мудрецам? - дога-дался я.
  - У нас нет правителей.
  - Избранники народа?
  - Да нет же!.. Победители конкурсов.
  Это меня вполне устраивало. Будь я в той жизни, мог бы попытать счастья на конкурсах, а так что ждёт меня? Страшная догадка, почему я напиваюсь и курю по-чёрному, застигла меня не подготовленным к печальной участи висельника.
  Должно быть, подводя итог жизни на бельевой верёвке в ванной я во весь голос вопил.
  - Ну, зачем так? - вернул меня к жизни голос мело-дичный Кирилла. - Ещё не пожил своё на свете, а уже "пове-шусь!"
  Я опомнился, застыдился своего поступка, Затрясся, за-рыдал.
  Тем же мягким голосом братан стал объяснять. Оказы-вается, над человеком с пелёнок работают у них психологи, социологи. Уже сформировавшейся в детских дошкольных за-ведениях индивидуальности не страшны "издержки воспита-ния". Дети же рождаются крепышами, красивыми, рослыми, нет дебильных.
  В Краю Грёз нет людей толстых, безобразных, с двой-ными подбородками. Они не боятся холода, живут без страха.
  Во мне, видно, опять взбунтовались отрицательные гены.
  - Ну, а ты вот чего-то боишься, в окно выглядываешь, - ухватился я за возможность вывести его на чистую воду. Вовремя опомнился, попробовал переключиться на другую тему. - Нет старости, говоришь? Но ведь всему живому смерть приходит! Наукой доказано! - я снова закипел.
  - Люди умирают, - спокойно согласился Кирилл. - Но только...
  - Когда сами захотят, что ли? - захохотал я.
  - Не совсем так. Как только человек выполнит свою миссию на земле, он прощается со всеми и уходит добровольно из жизни в жизнь вечную, но не на небесах, а на земле.
  - Это как ещё?
  - А миссия его на грешной и безгрешной земле нашей заключается в том, чтобы создать шедевр, сделать открытие, создать или изобрести полезные вещи, продолжить род.
  - Но это не каждый может, - недоумевал я такому по-ниманию миссии человека в их Краю Грёз. То ли дело у нас! Человек должен быть нужным и полезным членом общества. Ну, а если он талантлив...
  - Этому учиться надо. Пусть понадобится вся жизнь, но если ты человек, то оставишь после себя и детей как про-должение рода и материальное и духовное наследство в виде оригинальных вещей, произведений искусства или описания того, что тобой изобретено или открыто социально значимого для человечества,
  И он как-то странно на меня посмотрел. Я не мог понять, что хотят сказать мне его чудные синие глаза. Не убить ли меня собирается? Ну, уж дудки! А милиция на что? И ходить за ней далеко не надо. Лет пять, как в нашем доме открылся вино-водочный отдел. Соответствующий пост рядом с "горячей точкой" установили! Ага, вот кто нужен мне! Страх заполз в мои плоть и душу. Да никакой он не Кирилл! Чего доброго натешится надо мной, слабосильным, и как пить дать пришьёт как котёнка, и квартиру оберёт. Лариса моя с Маринкой останутся сиротами, да к тому же раздетыми и разутыми; Животный страх поднял меня с места, я что-то буркнул, избегая взгляда убийцы, и, улучшив момент, когда он выглянул в окно, тихо выскользнул в дверь.
  - За почтой! - крикнул я в своё оправдание и ринулся вниз по лестнице.
  - Что с тобой? - обеспокоился знакомый постовой. Я сбивчиво, помогая себе жестами, растолковал, чего опасаюсь.
  - Убить?! Интересно, кому это понадобилось?..
  Я затрясся в судорожном плаче. Постовой озабоченно связался со своими товарищами-оперативниками по рации.
  - Всё в порядке! - похлопал меня по спине. - Приди в себя! Я же с тобой. Счас разберёмся!
  - Ходит по квартире, всё трогает, - всхлипывал я. - Изображает дитя. Вроде и ковры, и телевизор, и хрустальную люстру увидел впервые. Странный тип такой...
  И пяти минут не прошло, как оперативники окружили дом, самый рьяный влез на чердак. Бесшумно прокрались они через незатворённую дверь. Я вроде бы расслышал: "Руки!.."
  Через некоторое время один из оперативников пригласил меня с ним подняться. Всё ещё испытывая животный страх, я заставил себя войти в квартиру. И вытаращил глаза, Кирилла здесь не было!
  - А ну, дыхни! - брезгливо сказал мне оперативник с лычками.
  Что поделаешь? Хоть и в своей квартире, а дыхнуть всё же пришлось.
  - И не стыдно врать? - уже громыхая сапожищами по лестнице, гремел он, - Вот вкатим штраф, будешь знать.
  Как лунатик я побрёл в гостиную и увидел Кирилла. Прямой и строгий, он невозмутимо восседал в кресле и с пре-зрительной жалостью взирал на меня.
  - Вылитая копия матери, - сказал он тихо. - Мать травила отца, и ты...
  Учуяв обостренным нюхом близкую расправу, метнулся к дверям. Но замки, замки!..
  А Кирилл сожалеюще продолжал:
  - Отец верил, что ещё не поздно спасти тебя. Теперь ты понял, почему не могу взять тебя с собой в Край Грёз.
  Я зажмурился, замахал руками. Не хочу ничего видеть! Не хочу ничего слышать!.. И вдруг окунулся в тишину. Ника-ких звуков! Осторожно приоткрыл глаза. Что за напасть - никого. Я обшарил все закоулки и не нашёл никого. А может, братана Кирилла и вовсе не было, а он мне с перепою и при-грезился? И по сегодняшний день теряюсь в догадках.
  Пять месяцев терзала меня эта мысль, как зубная боль. Или всё это выдумал мой мозг. Воспалённый, подогретый, так сказать, глотком "спиритуса виниса"? Но как бы то ни было, я шарахался поначалу от компании собутыльников, подпираю-щих стойку с рядами бутылок с соблазнительными этикетками шарахался и размышлял: "Хорошо бы сконструировать био-электронный прибор, разгадывающий и гасящий скрытые людские пороки и недостатки. Тогда при любых встречах люди могли бы без всякой опаски, с искренней любовью и дружбой говорить о насущных нуждах и общечеловеческих проблемах. И вместе искоренять недоверие, вражду и силы зла в неспокойном, но прекрасном мире?
  Но жизнь есть жизнь и не все в ней, так как хочется. И это помог мне понять мой новый приятель; В тот похожий ап-рельский день, когда нещадно поливало небесное светило грешную землю, в Серебряном бору можно было в щадящей тени сосен спрятаться на скамейке, что я и сделал. Вода в Мо-скве-реке не баловала ещё теплом и лаской спортивного вида молодежь и тем более людей почтенного возраста. Но у меня было стойкое намерение показать пример. В прошлом отмен-ный пловец я не страшился нулевой температуры воды, твёрдо знал, что простудиться может любой другой, но только не я. Вот в этот ответственный момент, когда, стянув брюки вслед за рубашкой и майкой, я залюбовался пронзительно голубыми плавками, он ко мне и подсел.
  "Привет!" - протягивая руку, точно давнему знакомому весело, озорно поблескивая глазками под белесыми бровями, сказал он.
  Какой привет такой и ответ. И как-то само собою полу-чилось, что мы запросто заговорили о перестройке в сознании людей, и наши разговоры свелись к одному знаменателю: лю-дям надо перестраиваться, но только не нам с ним. Единодушно восславили мыслителей всех времён и народов. Заклеймили перестраховщиков и врагов классического образования, без которого, как нам думалось, нет и быть не может нравственно здорового и полновесного человека. Не потому ли и поддают и балдеют под аккомпанемент словесной шелухи с телеэкрана, да со страниц прессы? Мы, несомненно, понравились друг другу. Но, ни я, ни он не стремились обменяться адресами. А место встречи единодушно назвали "Серебряный бор".
  Так и повелось, как хандра одолеет меня, так и лечу туда, на место встреча Рад и он моему появлению. И травка у него наготове. И не просто трава, а особенная, только избранным, да посвященным доступная. Вроде нас с ним.
  - Покурим? - и первым затягивается. Вздохнув с об-легчением, подает сигарету мне,
  - Что это? - теряясь в догадках, впросак спросил я его в первый раз, обеспокоено заинтригованный. Лучше бы и не спрашивал.
  "Добряк" отпрянул от меня как от чумного, остановился, всмотрелся в меня повнимательнее. Нет ли какого-нибудь подвоха? Ничего подозрительного не учуяв, подошёл и, обни-мая, покровительственно за плечи доверительно зашептал:
  - Там девы бродят, в полутьме сияньи лунном.
  - Лучше вот здесь, наяву чтобы бродили, а мы, насла-ждаясь, балдели, - попробовал я возразить. Но рот оказался занятым сигаретой к тому же чадящей, отчего мои глаза засле-зились.
  Затянулся, раз, другой и звуки, чарующие звуки донес-лись явственно до меня. Я оглянулся. В сиянии лунном, в по-лутьме бродили нагие девы и голос Станислава вторил флей-той. Жаль кайфа маловато, но и те памятные минуты запечат-лелись в моей памяти. Я долго приглашал к себе приятеля по Серебряному Бору. Но, увы! Попытки эти не увенчались успе-хом. Уехал на 21 м троллейбусе один.
  Шаг сделан, за ним другой, третий... Как говорят мудре-цы, и пошло и поехало. Кто ищет, тот всегда найдёт! И это так на самом деле И надумал я разыскать своего братана.. Месяц два, или три я добирался до Края сбывающихся надежд. Не-легко это было.
  Но когда возник точно наяву Марк, братан, в одном из грёз после того как я накурился травки, я, кажется, прослезился от радости, что и мои чаяния становятся осязаемыми. И ис-кренне радовался великодушию братана Марка, любезно со-гласившегося сопровождать меня в впечатляющем путешествии по их Краю, где и плоть и разум его обитателей едины.
  "Ну, и времена пошли! Бутылёк проблема. Да на Руси испокон веков велось, так что нос в табаке и сам навеселе, и одеколоном попахивает в воскресный день. Гуляй душа зазно-бушка, коль хочется, с кем желаешь, и где пожелаешь. А сейчас что? Тоска одна!" - пожаловался я ему.
  "Тоска-а! - это ты прямо в корень взял. Голова! В шко-ле, небойсь одни пятерки хватал?.. За смекалку, маяком был?"
  "Насчёт пятёрок это точно. И насчёт маяка, правда, вот истинный крест, - и Марк действительно перекрестился. - А теперь, надо полагать, последует самый важный вопрос, что ж я готов отвечать".
  Голова моя заметно посветлела, я всмотрелся в собесед-ника, который небрежно сплюнул. Огляделся, братана рядом не было. Броско одетый молодой человек был рядом со мной. Он ещё раз сплюнул, огляделся, точно всё ещё надеясь на чудо, что к этому закрытому по настоянию жильцов дома номер восемь магазину с намалеванной вывеской "Вино" поднесут желаемую бутылку. Этого нам, случайно встретившихся у наглухо закрытых дверей магазина, не довелось дождаться.
  Давно подул свежий ветер перемен, к сожалению, кри-минальных, в стране. Многое за два года нового более демо-кратичного состава руководящих и правительственных органов изменилось. На местах Советы чётче и завидной добросо-вестностью относились к нуждам и запросам трудящихся. И всё же до практического воплощения теоретических выкладок многоуважаемых академиков, на совести которых и базирова-лась выстраданная перестройка, оказавшаяся "горбостройкой" было начать и кончить.
  Но с алкоголизмом давно велась бескомпромиссная война не на жизнь, а на смерть. Всё чаще и чаще публиковались сообщения об убийствах на почве опьянения. Катастрофически росли астрономические цифры о самоубийствах, пра-вонарушениях уголовного и административного законода-тельств.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОДИН СЫН НЕ СЫН, ИЛИ
  ПОЧТИ ДЕТЕКТИВНАЯ ИСТОРИЯ
  
  Бывают непредсказуемые обстоятельства, когда и во-левой человек может стать жертвой изощрённого садиста. На собственном примере его пациент Антон испытал это.
  Как-то раз напросился к Игорю Васильевичу в гости один давний знакомый, в прошлом неплохой редактор техни-ческой литературы, ныне грузчик одной из московских булоч-ных.
  - Давненько мы с тобой, Васильич, не смотрели в глаза друг дружке. Я забыл, какого цвета твои,
  - А я, Владимир Аркадьевич, - прилаживая трубку к уху, отозвался Гевашев, - помню какого цвета ваши.
  Привычка у него такая сохранилась, разговаривать на "вы", даже если с человеком в приятельских отношениях.
  Как обычно, Владимир Аркадьевич приехал на полчаса позже, и застал своего знакомого в хорошем настроении.
  - Пациент у меня, Владимир Аркадьевич, - шепнул Игорь Васильевич, - прелюбопытный. Антоном звать. А это Миша! Сосед, Дружим мы семьями. Заходите! Знакомьтесь!
  Когда они обменялись рукопожатиями, и расселись по креслам, Игорь Васильевич продолжил сеанс по законам Со-циальной логики - своеобразный настрой на чудесное обнов-ление организма и исцеление.
  - Так вот, уважаемый Антон, берём статистику самой развитой, разумеется, в кавычках, страны - Соединенных Штатов. Шестьсот тысяч коренных американцев умирают, не доживая до шестидесяти лет. Отчего, как думаете? От инфаркта. Ежегодно.
  Владимир Аркадьевич развёл руками в недоумении. Ему всегда думалось, что у нас плохо, а там, в дальних странах, не-обыкновенно солнечно и радостно живут люди.
  - Вот Миша, наш ассистент, - продолжал ликбез Игорь Васильевич, - также не знает правды-матки об Америке.
  - Почему ты за меня расписываешься? - поджал губы Миша.
  - Да потому, Мишенька, - по-свойски обратился к нему Игорь Васильевич, - что и вы не знаете статистики. А ведь два миллиона, перенесших инсульт, к примеру, в возрасте тридцати пяти-сорока лет, это цифра аховая. Я убежден, бо-лезни у человека от неправедного восприятия бытия. Это, когда он чёрное принимает за белое и наоборот. И ещё болезни от неуверенности в завтрашнем дне.
  Антон по приказу раскрыл глаза. Проморгал ими. Ос-мотрелся. Поднялся, решив очевидно уходить от столь бурного обсуждения проблем, когда и своих полно.
  - Рановато вы собрались, - жестом усадил его Игорь Васильевич. - Это мои ассистенты, - успокоил он пациента, указывая на Владимира Аркадьевича и соседа. - Обращаются люди за помощью, иногда как к последней инстанции. Я не просто отвлечённо рассуждаю, я вас настраиваю на исцеление. Ищу первопричину вашего недуга. Разумеется, без приборов, по наитию! Кстати, вот карточка. Заполняйте, обратная связь - укажите телефон. Можно анонимно, только имя. Как пред-почитаете.
  - Только имя.
  - Будь, по-вашему.
  - Имя... Антон так Антон. Вы, кстати, тёзка Макаренко.
  - В честь его и назвали.
  Пока Антон заполнял карточку посетителя, врачеватель не отрывал от него глаз. На вид не старше сорока пяти, вроде не воевал ни в Афгане, как довелось его старшему сыну, ни в Приднестровье. В защитниках Дома Советов в трагические дни октября 93 года не значился, а уже целый букет болезней. Сказал ему об этом. Антон развеселился.
  - Откуда болезни? Жизнь такая.
  - Какая?
  - Непростая. Вековая! Нас... сами понимаете, а нам не-кого. Он вроде прощупывал Игоря Васильевича.
  Владимир Аркадьевич и Миша помалкивали, переводя взоры с него на Антона. Когда Антон вышел в туалет, Миша спросил:
  - Что общего между вами?
  - Как что? Дети. И у тебя, и у меня, и у него, - Игорь Васильевич показал на появившегося Антона, - и у Владимира Аркадьевича, у всех у нас сыновья. А это признак генетически здорового человека. Представляете, Миша, у Антона как и у тебя, трое пацанов. Не один и не два, а трое. Вот с каким че-ловеком свела, меня судьба! И я ей благодарен за это.
  - Что-то я тебя не пойму, - нахмурился Миша. - Он гость твой или клиент? Или, - улыбнулся, - и то и другое? По какому вопросу он здесь?
  - Болеет.
  - Все мы, - встрял Владимир Аркадьевич, - болеем одним вопросом: где взять деньги и желательно в крупных ку-пюрах.
  - Ну ладно. Все мы люди занятые и больше отвлекатьоя от сеанса по чудесному исцелению не будем. И стесняться Антон, так ведь зовут вас? - Не будет, раз вы здесь, Антон, выкладывайте начистоту, как спалось сегодня, как обстоят дела дома?
  - Плохо. Соседи хреновые.
  Игорь Васильевич стал его успокаивать:
  - Аналогичная ситуация и у меня самого, и у Миши. Трое ребят у него, а мыкается с подселением. Разве так можно? Вот в Северной Корее у каждой семьи есть отдельная квартира. У них нашим руководителям поучиться надо, а не набираться опыта там, где проблемы с жильем. Но мы отвлеклись. Приступим к делу. Вот мне за пятьдесят, а я не болею. А почему, как думаете?
  - Действительно, Васильич, - навострился Владимир Аркадьевич, - давненько хотел спросить: почему люди боле-ют, а ты здоровенький?
  - Да потому, - назидательно заговорил Игорь Василь-евич, - что грязь генетически нездоровых людей ко мне не пристаёт. Прививка у меня от неё есть. И никаких вакцин не надо. А себе панацею от болезней придумал.
  - Какую?
  - Мишенька, ведь это так просто. Просто надо спасти человека! Кого от пьянки, кого от вырождения, а вот Антона, нашего замечательного современника, от болезни. Вот сейчас разберёмся, что у вас за болезни!
  - После моего чудесного исцеления возьмёмся за моих соседей и их заодно исцелим, - заржал Антон.
  - Вот только надо хорошо покумекать, - рассмеялся Миша, - отчего их будем лечить?
  - Игорь Васильевич знает! - авторитетно заявил Вла-димир Аркадьевич. - Так, Васильич?
  - Моим соседям, - нахмурился тот, - ни прививки, ни панацея не помогут. Там, где скрытая патология социального восприятия бытия, санпропускник нужен и места, где Макар телят не пас. Ведь недаром у народа нашего в запасе пословица "горбатого могила исправит". Большевики знали это. И с большой пользой для того, чтобы здоровых людей обезопасить, выявляли горбатых и раз... И в намордники. После смерти вождя мирового пролетариата и трудовой интелли-генции большевиков коммунисты отстранили от политической и экономической власти. Один Громыко Андрей, опытнейший дипломат, Министр Иностранных дел на посту остался. Не поднялась у Хруща на соратника Сталина рука.
  - Кого ты имеешь в виду? - помрачнел Миша.
  - Хрущём Иосиф Виссарионович называл Никиту Сер-геевича.
  - А Хрущёва!
  - Молодец, Мишенька! Соображаешь. Так вот после смерти вождя и товарища всех угнетённых некому стало от-щепенцев-перерожденцев намордники надевать. И расплоди-лось великое множество заумных людей с энциклопедическими познаниями. Вот в этом и трагедия советского народа. Его боль и печаль.
  Владимир Аркадьевич так и закатился от смеха:
  - По твоей логике получается, что горбатые от рожде-ния власть политическую захватили и народ ограбили, так что ли?
  - Вы же здоровый человек, Владимир Аркадьевич!
  - Не совсем, но, в общем, здоров.
  - Должны понимать - продолжал экспериментатор - Всё дело в рассудочной деятельности человека. Все люди го-ворят правильно. Но правильность, может быть, как и случает-ся частенько, тупиковой. Люди-манипуляторы убаюкивают нашу бдительность, опутывают сетями лжи, лести, как паук ткёт свою паутину, чтобы поймать жертву с одной только единственной целью - высосать из неё жизненные соки для своей мерзкой жизни. Вот Антон меня понимает, а почему? Да потому, что он обладает рассудочной деятельностью, той, ко-торая и делает его психику нормальной, а тело - свободным от недомоганий.
  - Когда-то был таким, - заерзал Антон, заметно вол-нуясь, А сейчас вот головные боли мучают, спина даёт знать.
  - Давно?
  - С месяц, как ЧП со мной приключилось. - Почти детективная история.
  - Вот когда-нибудь под настроение вы мне её и пове-даете. Может, запишу для коллекции. Я к тому же не только врачеватель, но и писатель, правда, без членского билета. Вы ведь ещё молоды. Должны понять раз и навсегда, что нельзя приписывать себе то, чего никогда у вас не было и быть не могло.
  - Но я их постоянно ощущаю. Иначе, зачем вас отвле-кать от дел?
  - Нуу! - протянул Игорь Васильевич при гробовом молчании своих подставных ассистентов. - Загнули. Дела у прокурора, а у нас - делишки. - И тут же фальшиво пропел: "С чего начинается Родина..." - сделал паузу, картинно уста-вился на Владимира Аркадьевича.
  - Опять двадцать пять! Это равносильно спросить: "Откуда дровишки?"
  -"Из леса вестимо", - заулыбался и Антон.
  Миша, молча, изучал всех.
  Игорь Васильевич стоял на своем.
  - Таак! "...С чего начинается Родина?'
  - Ааа - протянул Миша, заёрзал на стуле. - "С кар-тинки в моём букваре".
  - Так вот, - назидательно заговорил Игорь Васильевич - наша Родина начинается с намордника.
  - Не понял, - помрачнел Владимир Аркадьевич, раз-глаживая усы и бороду. Русский по паспорту, по внешности "лицо кавказской национальности", он на мыслителя произво-дил приятное впечатление, как единомышленник и эрудиро-ванный собеседник по телефону. Они частенько обменивались мнениями по текущим событиям.
  - Не согласен!- Антон резко поднялся, глянул на часы, заворчал, что столько времени потерял зазря и что он лучше позвонит, раз вместо дела разгорается спор. И уже от двери у него вырвалось:
  - Родина для меня, что мать. Она у меня одна и другой никогда не будет!
  - А у ваших детей?
  - Они, когда вырастут, сами определятся.
  - Тогда будет поздно. Мы, взрослые, за них в ответе! - вставил Владимир Аркадьевич.
  - Давайте все вместе найдём общие точки соприкосно-вения и будем плодотворно работать. Приступим к делу, как говорил незабвенный Никита Сергеевич: "За работу, товарищи!' - и положил начало развала Державы. От себя лично могу уточнить: "За работу, господа-сотоварищи!" Насколько я вас понимаю, Антон, - жестом приглашая пациента обратно в комнату, - ваши соседи считают вас лодырем и нахлебником в семье, раз ваша супруга работает, а вы нет и перебиваетесь, как сами мне поведали по телефону, случайными заработками. И дома вы с женой воюете. Понятно, откуда у вас проблемы со здоровьем.
  Антон согласно закивал головой.
  - Сели поудобнее, - Игорь Васильевич сделал жест, давая понять Владимиру Аркадьевичу и Мише, чтобы меж со-бой не разговаривали, и попросил Антона закрыть глаза. Убе-дившись по дыханию в том, что пациент заснул гипнотическим сном после двухминутных манипуляций, Игорь Васильевич стал восстанавливать архитектонику Антона.
  - Вот вы образованный человек, - почему-то он решил, что тот с высшим образованием. И напомнил ему, что никто и ничто не мешает Антону открыть глаза со счётом пятьдесят. И с чувством, толком определиться в пространстве и во времени, чтобы решить самому проблемы со своим здоровьем, с домочадцами и соседями. "Пусть выговорится! решил экспериментатор и не стал его перебивать.
  Минут через десять приступил к коррекции психики по законам Социальной логики, И попросил присутствующих и Мишу и Владимира Аркадьевича поучаствовать в этом пра-ведном деле.
  - Конфуз с поступлением в университет вышел. Так и остался без диплома о высшем образовании.
  - Может это к лучшему,
  - Может быть, - лицо Антона помрачнело. Осунулось.
  - Экзамены, надеюсь, всё же сдавали?
  - С экзаменами порядок.
  - Так всё же почему, как думаете, вас не приняли?
  - Собеседование не прошёл. Сейчас я понимаю: не брали в вузы с большевистской ориентацией.
  - А кем хотелось стать?
  - Когда маленьким был, хотел быть дипломатом,
  - А кем стали?
  - Легче ответить на вопрос: кем не стал.
  - И всё же, чем вы комиссии не понравились?
  - Понимаете, там был Колесников, завкафедрой полит-экономии, человек с причудами. Спросил про моё отношение к Ильичам, А я вопроса не понял и полез на рожон. У нас, сказал я ему, только один Ильич. Ульянов Владимир Ильич. Один. Один-единственный, и во множественном числе таких гениев человечества не бывает...
  - Так, простите, насколько я разбираюсь, - вставил Владимир Аркадьевич, - Ленина и Крупскую их единомыш-ленники и соратники так ласково и величали - "Ильичи".
  - Первый раз такое слышу, - развёл руками недоуме-вающе Миша.
  - Верно! - продолжал Антон, - Но об этом я узнал намного позднее. Да, к тому же я назвал Колесникова много-уважаемой номенклатурой без рода и племени, короче, нагру-бил.
  Профессор погорячился, и высказался против моего за-числения в университет. При этом улыбнулся, ехидно посове-товал созреть для напряжённых занятий в следующем году.
  - И вы?
  - Даже и не пытался. Так и остался технарём.
  - А как семья, дети?
  - Тоже конфуз вышел. Развёлся.
  - Разве вы не москвич?
  - Нет, орловский я. Слышали про орловских рысаков?
  - Слышать-то слышал, но не могу назвать вас рысаком. Роста вы среднего. А рысаки - это рысаки. Приходилось ви-деть их ещё на ВДНХ в старое доброе время. Я рад за вас, Ан-тон, с памятью у вас всё нормально, но, - Игорь Васильевич многозначительно сделал паузу, - нам надо восстановить ге-нетическую память, ту память, которая была у вас от рождения и под воздействием экстремальных условий ослабла.
  - Как?
  - Давайте с вами договоримся не разговаривать, чтобы с вами ни происходило. И я сделаю невозможное. Сделаю то, во что официальная медицина не верит и не хочет верить, сталкиваясь с подобными фактами.
  Как и полагается, Игорь Васильевич провёл сеанс це-лебного гипноза по полной программе. Пациент вспомнил то, что должен был вспомнить, и забыл то, что должен был забыть. Но его проблемы оказались намного серьёзнее, чем он мог предполагать. Спокойные его руки вдруг повели себя самым странным образом. Сам он заёрзал на стуле, очевидно припоминая, где он находится, и не совсем отдавал отчёт, что с ним происходит" Все молча, наблюдали его пробуждение. Вот он открыл глаза. Огляделся. Собрался уходить. Достал портмоне.
  - Что-то я вас, Антон, не пойму. Безработный, а с день-гами. Поделитесь секретом, где вы их достаёте?
  - Да взял взаймы у знакомого. Ремонт квартиры затеяли. Дом старинный, ветхий. Потолки протекают, с кранами, унитазом проблемы. Соседи грозились в суд подать.
  - Надо до суда не допустить. Но как соседи общаетесь?
  - Жена здоровается, дети тоже, а я вот для них белая ворона. Вымогают деньги на ремонт протечек в потолке, и не-малые. А дом наш с баланса списан и капитальному ремонту не подлежит. Я говорю соседке, что дело не во мне, а в сантехнике, которую ещё с пятидесятых годов не меняли. "Это ваши проблемы!" А я ей: "Проблемы у нас с вами общие. В одном царстве-государстве живём, в одном доме с одной ото-пительной системой, Разница в том, что батареи у вас горячие, а у нас ледяные. Когда сантехники хотели выяснить, в чём дело, их на порог не пустили".
  - А она кто?
  - Тёща соседа.
  Вскоре прояснилась взрывоопасная ситуация, в которой оказался пациент. Дело осложнялось ещё тем, что так назы-ваемый сосед был оперативником в МВД. Игорь Васильевич знал, что в одной только Российской Федерации от противо-правных действий сотрудников милиции пострадали сотни тысяч людей за последние пять лет. Перед ним был конкретный человек; которому повезло, что он вышел на него. И обязан был его спасти и по законам Социальной логики проявить архитектонику Антона, как скажем рентген просвечивает лёг-кие. Шаг за шагом опять стрессовые наслоения и он, как еди-номышленник, должен стать на положительные жизненные позиции. Только дополняя друг друга, избавляемся оттого, что рушит человека.
  - И вам, Антон, надо знать один из законов Социальной логики:
  "Если ты, человек, сам себя не научишь уму-разуму, тебя никто не научит".
  - Я это знаю.
  - Так вы говорите... - намеренно сделал паузу Игорь Васильевич, - с вами произошло ЧП. Интересно... В двух словах о нём и желательно предысторию. Чтобы не отвлекать-ся, прикрыли глаза. Дыхание лёгкое, ничто вас не беспокоит и не будоражит и плавно, свободно изливается то, что должно излиться.
  И то, что поведал клиент, впечатляло.
  ...Как-то раз телефонный звонок оторвал Антона от мы-тья посуды. Он услышал раздражённый голос тёщи соседа:
  "Тамару ко мне. Пусть ко мне зайдёт. Опять потолок за-лили. Лёня придёт с дежурства, по-другому разбираться будет".
  И "пи-пи-пи" в трубочке.
  - Я, - продолжал Антон, отнёсся спокойно. За десять лет пребывания в доме привык и к тону и к угрозам. Но то, что они затеяли ремонт своей квартиры, меня крайне заинтересо-вало. Значит, решил я, тёща разнюхала, что нас в скором бу-дущем не переселят и как пробивная баба, а её дамой не назо-вёшь, добилась-таки в РЭУ ремонта, ссылаясь на протески в туалете и комнатах. Ремонт - дело, понятно дорогостоящее, но она выхлопотала бесплатный ремонт. Месяц слышалось постукивание из-под пола и гул голосов. Заменили унитаз и нам. Поставили "БУ". Бывший в употреблении. Сами знаете, себе, небось, новенький, а семье многодетной "Бэушный". Бог с ними. Полегчало на душе у меня. Вроде исчерпана конфликтная ситуация. И на тебе, где-то в пятницу опять двадцать пять. На этот раз звонок в дверь и опять она, эта баба. Стоит, подбоченясь, и с ухмылкой опять приглашает, пока зятя нет, полюбоваться на пятно на кухне. Разумеется, Тамара, так зовут мою половину, спустилась вниз. Ну и мне охота поглазеть, в чём дело. Всё же не одна у бандеровцев на растерзание, а вдвоём. Наверняка там, подумал я, и жена зятя, и злюка тёща. Спускаюсь, дверь приоткрыта, переступаю порог. Есть на что посмотреть. Полы сверкают. Коридор загляденье, кухня как в лучших домах Парижа, и малюсенькое пятнышко на потолке возле стены. Так и есть, как раз на этом месте у нас холодиль-ник. Свет как-то выключили, то ли ремонт, то ли ещё что, хо-лодильник разморозился и дал течь. Спохватились мы поздно-вато. Полы гнилые и протекло к соседям. Прямо как заколдо-ванный круг какой-то. Не одно, так другое. Ну, ничего, было бы здоровье, так и его нет, - Антон замолчал. Лоб наморщился, по нему видно было, как он пытался вспомнить, что же произошло дальше.
  Игорь Васильевич как исследователь человеческой пси-хики и врачеватель не только души, но и тела, провёл раско-дирование. Миша ему помог, Антон оказался в горизонтальном положении на двух раздвинутых столах. На одном голова на другом ноги. А сам он в эйдетическом состоянии, в том самом, когда ничто, в том числе и критика и самокритика, не мешают свободно изливаться человеку.
  - "Вот!" - пальцем с перстнем тыча в белоснежный потолок, громогласно изрекла, - по его описанию, - вновь
  ожившая перед ним жена оперативника, крупная располневшая особа.
  Антон самоотверженно противостоял агрессии, как го-ворится обрушившейся на него как снег на голову в майский день.
  - "Полы гнилые. Отношения между нами ненормаль-ные. И вообще в нашем царстве-государстве всё, как и на Западе с человеческим лицом, прогнило".
  - Правильно говоришь, Антон, - шёпотом заговорил Игорь Васильевич, помогая пациенту морально противостоять, как ему представлялось, агрессии изменников социалистиче-ской Родины. Напомни этой семейке холуев антинародного режима, что статистика тому подтверждение. Повтори! По СПИДу лидируют Соединённые Штаты Америки - 218300 больных. Миллион глухих детей. А с избыточным весом мил-лионы людей... Молодец! - вслушиваясь, как Антон стара-тельно проговаривает вразумительные слова, прошептал вра-чеватель. - Продолжай Антон!..
  - "У нас ситуация такая: двое взрослых, трое детей, а у вас: трое взрослых, а детей двое".
  Антона так и тянуло на философию. Но философия лю-бая, включая марксистско-ленинскую, заведёт в наше время в социальный тупик. Только логика - Социальная логика любой ориентации выводит из тупиков. Ей и воспользовался Игорь Васильевич.
  - Что тебе говорит дочь патологии?
  - "Я устала от него, - повторил спящий уже в гипнозе Антон вновь услышанные слова, - скажи ему, - обратилась молодка к своей матери, - чтобы он ушёл. Демагогия это".
  - Ну, какая это демагогия, - стал подсказывать Игорь Васильевич, предварительно узнав, как величают жену соседа, а Антон усердно повторять:
  "Не пью, не курю. И не колюсь. В семье мир и согласие. Двое сыновей плюс дочь. Стабильное продолжение рода. Та-кими, как я, восхищаться надо. В пример ставить, только тогда и возродится наша Держава! А выяснять отношения между со-седями, кто лучше кто хуже, дело гнусное, подлое и человека нормального здравомыслящего недостойное.
  Скажем прямо, и откровенно. Ремонт у вас почему-то сделали бесплатный, а дело это по нашим временам дорого-стоящее, а нам... нам шиш!"
  Антон подхватил инициативу... Обалдевшая от такого развития событий компания Игоря Васильевича, молчала, словно воды в рот набрала. И вскоре они узнали много любо-пытного.
  - "А кто вам мешает ходить и хлопотать, - завелась, багровея, возмущенная "наглостью" Антона соседка. - Я ведь ходила целый месяц каждый день и добилась своего".
  Антон не сдавался.
  - "Вот поменяют у нас, как и у вас, сантехнику, тогда и порядок будет".
  - Антон, а нет ли ещё кого-нибудь? К кому ты обраща-ешься? - вопросил Игорь Васильевич.
  - "Сосед появился".
  - Глаз, Антон, с него не спускай, - подключился экс-периментатор к расследованию ЧП. - Нет ли у этого косто-лома в руках какого-нибудь предмета? Револьвера, или дубин-ки? Не спеши с ответом! Память у тебя великолепная. Что он тебе такое сказал, что на тебе лица нет?
  - "Тебя жалею. Триста тысяч в трёхдневный срок надо выплатить нам, а иначе придётся полтора миллиона выплачи-вать через суд".
  - Таак, Антон, я тебя понял. А как он одет, этот самый ментяра?
  - "Футболка, спортивные штатовские штаны и тапочки на босую ногу".
  - Из какой из трёх комнат он появился, не обратил внимания?
  - Из той, что прямо по коридору.
  - Ну, а сам, он каков, и откуда?
  - "Бугай, на каких пахать и сеять надо. С Западной Ук-раины".
  - "Лимита!" - ухмыльнулся Владимир Аркадьевич.
  Игорь Васильевич приложил палец к губам, а также стал делать знаки, чтобы он не мешал проводить дознание.
  - До ЧП с ним общался?
  - "Мимоходом. Изредка виделись, но никогда не разго-варивали, вроде и не из одного подъезда".
  - Антон, ты должен осознать, что дело в другом. С по-зиции силы и продажного правосудия он выясняет отношения с отцом троих детей. С человеком, который никогда не пил и не курил и в будущем не собирается этого делать... Но пока ты, Антон, этого не говори. И пару слов про подъезд.
  -"У нас то и дело бомжи. В подъезд заходят, ночуют, гадят. А его что-то в эти дни и не видать и не слыхать. Чует бандеровец, что с бездомными шутки плохи, и он своих домо-чадцев опасается. Да и взять с бомжей нечего. Одна головная боль. Потому и делает вид, что всё человеческое ему не чуждо. Сам-то он в цивильной одежде ходит. В джинсах, кроссовках. А зимой в классной дублёнке.
  - От него надо подальше держаться!
  - Так он вплотную подошёл! Странно, но меня тащит неведомая сила назад, ничего не понимаю, ведь он не ударил меня. Споткнувшись о порог, я падаю спиной на лестничную площадку. Тело моё становится ватным и совсем неохота под-ниматься. Пытаюсь, но ноги не держат.
  Всё это время Антон, оцепеневший, висел в воздухе. И понятно было: Антону всё это грезилось. И надо было познать первопричину его страданий. Время от времени Игорь Ва-сильевич командами шёпотом побуждал его быть в этом со-стоянии. И он вспоминал, проговаривая свои злоключения, на-зывая часы и давая описание места, где происходило это со-бытие, тут же забывая о том, что говорил.
  - Что это? - продолжал Антон, вернее его подсозна-ние. - Что-то бесформенное склонилось надо мной. Расплыв-чаты очертания. Страха нет. И нет, сил подняться. Всё передо мной в дымке. Но вот и Тамара моя проясняется, вижу и со-седку, но не чётко, в тумане проплывает дверь соседей, а вот шума, как она закрылась, не слышу. Что-то говорит жена, но я как глухой, не слышу. Сейчас поднимаюсь вверх по ступень-кам. Сейчас слышу:
  - И кто тебя просил приходить, да к тому же заниматься нравоучением? Сам виноват, что произошло", - слышу, как отчитывает меня Тамара,
  - Словом, Антон, получилось как в басне знаменитого баснописца Крылова "... У сильного всегда бессильный вино-ват!"
  - Это точно! - усмехнулся Миша.
  Пахло подлостью - все этот гнилостный запах ощуща-ли.
  - Антон! У тебя от рождения феноменальная память! Он ударил тебя?
  Антон молчал, видно было, как он изо всех сил напряга-ется. Вот-вот прогнётся и упадёт. Но экспериментатор и это предусмотрел. Он не стал подвергать его столь долгому экспе-рименту. Через минуту-полторы Антон стоял в вертикальном положении. И к удивлению и Миши и Владимира Аркадьевича неведомая сила стала вращать его тело, а он сам воспроизводил в мельчайших подробностях, то, что ощущал после того как ментяра его выпроводил столь странным способом.
  Оказалось, что на третий день Антон стал физически ощущать и тело и спину. Возникало учащённое сердцебиение, когда он проходил мимо той злополучной квартиры, вслух ма-терил своего палача.
  Такое поведение экспериментатор одобрял. И искренне советовал, проклинать заодно всех, кто о нём плохо думает.
  - Вот одному человеку приснилось, - подытожил эти откровения Игорь Васильевич, что одна рука короче другой. Он проснулся в холодном поту, дрожащими руками замерил сантиметром руки - они оказались у него одинаковыми. Только тогда он поверил, что это был дурной сон. Мало ли кому что может присниться? Лучше всего снам не верить. В уме до пятидесяти досчитать и проснуться! - скомандовал врачеватель и добавил:
  - Замечательно при этом себя чувствовать. Нигде ни-каких болей нет и быть не может! Ты, Антон, всегда, в любом возрасте чувствовал себя замечательно, а девяносто два года - не предел твоей жизни. Человек ты не злопамятный, но правильно сделал, что обратился за профилактикой своего общего психофизиологического состояния к Игорю Василье-вичу,
  Когда Антон досчитал до пятидесяти, глаза его сами от-крылись. Ими он по рекомендации мыслителя проморгал.
  - Если ты, - продолжал мыслитель, глядя ему в глаза, - здоровый, уравновешенный человек, который ночами спит как младенец крепким непробудным сном, а утром просыпается со светлой головой, пусть обе руки твои, человек, сами по-дымутся со счётом десять, если мы на правильном пути! И пусть окаменевшие останутся на месте, если я тебе не помог.
  Владимир Аркадьевич ещё такого чуда не видел. Он по-ражён исцелением и не скрывает своего восхищения. Со счётом десять руки исцелённого Антона действительно стали подниматься, хотя Миша искренне хотел их движение остано-вить.
  - Окаменели и застыли в пространстве и времени, - поднял руки свои с растопыренными пальцами Игорь Василь-евич над пациентом. - Ты человек генетически здоровый, хвала твоим родителям. Попробуй опустить руки самостоя-тельно. И смотри мне не подыгрывай! Только зря стараешься, то, что они окаменели и не опускаются, - признак полноцен-ности человека, и цельности его натуры!
  Руки так и не опустились, сколько обескураженный, по-трясенный Антон ни пытался их опустить.
  - Человек ты, Антон, здоровый от рождения. Потому и есть у тебя здоровое продолжение рода - сыновья. И есть и исписанная трудовая книжка, а сам-то в армии миллионов без-работных бедолаг как номенклатурная жертва. Секрет прост - не вписываешься в новый распорядок прозападной жизни по-американски, а остаёшься истинно советским человеком - частицей не поставленного на колени советского народа.
  - Так ведь нет Советского Союза, - тихо молвил Вла-димир Аркадьевич.
  - У тебя, Владимир Аркадьевич, сколько сыновей?
  - Один и дочь.
  - Вот ты по образованию кто?.. Молчишь! Редактор технической литературы, так? А работаешь кем?.. Ты сломался, потому и нет у тебя понятия "советский народ". А у него и у него, - Игорь Васильевич пальцем указал на Антона и Мишу, - есть Держава, единая и неделимая. С Кавказом, Молдавией, Средней Азией как у Пушкина. А почему? Да потому, что они от народа не отрывались! Вот сейчас и проверим это великое восприятие бытия. Посмотри в глаза мои, Антон! И произнеси вслух:
  "Рученьки мои милые..."
  - Рученьки мои милые, - эхом отозвался Антон и в точности повторил то, что произнёс врачеватель:
  - Если я здоровый и полноценный гражданин моей не-объятной Родины, у которого легко разрешаются жизненные проблемы, движения мои легки и доставляют удовольствие и радость. Я могу кувыркаться и петь от радости и по-детски смеяться. Голова моя свободна от недомоганий и просторна, и я смогу выжить в экстремальных условиях, рученьки мои милые, опуститесь со счётом десять, как я сосчитаю, и не опускайтесь, если что-то неладно с моим здоровьем.
  Антон сосчитал до десяти и его руки действительно опустились, а сам он оживился и совсем не собирался уходить, так заинтересовался таинственными явлениями своей психики.
  - Представьте себе, - пояснил Игорь Васильевич и ему и своим гостям, - если бы ты был бы болен, твои руки так бы и не опустились. Ты здоров как бык.
  Антон попытался, было возражать, но расхохотался, за-являя, мало ли кому что могло присниться. Игорь Васильевич предложил ему кувыркнуться через голову. Некоторое время тот колебался, а потом с возгласом "Была, не была!", взял и перекувыркнулся. Раз, другой! И сам обалдел от такой прыти.
  Прощаясь с ним за руку, Игорь Васильевич сделал на-путствие:
  - Приходили вы, Антон, для профилактики. А профи-лактика по восстановлению рассудочной деятельности нужна каждому, включая и президентов и депутатов Государственной Думы...
  - Чтобы легче думалось, - пожали руку Антону и Владимир Аркадьевич и Миша на прощанье.
  На лестничной площадке, задумавшись, Антон вновь достал портмоне.
  - Дорогой Антон, - остановил его мыслитель. Двое ребят, да девочка у вас. Думай о них. Посидели, пообщались, разбежались! Под настроение позвоните! Привет семье! - Пожал руку и стоял на площадке до тех пор, пока не запищала и не стукнула входная дверь.
  - Ну-у-у, Васильич, ты даёшь! Неужели вылечил? - Сверху вниз оглядел его изумлённый Миша.
  - Так он и не болел ничем.
  - Да он разогнуться сам не мог; не то, что кувыркаться, - заговорил, возбуждаясь, Миша. - Просто скромничаешь. И так просто вроде потрепались и готово! Чудеса! В голове никак не укладывается. Как ты это делаешь? А с виду обыкновенный человек!
  - Таак, Мишенька, на чём мы остановились? Вспомнил! С вопроса на засыпку "С чего начинается Родина?" Наглядно показываю!
  Провёл своих гостей в другую комнату и показал на трубу.
  - Проблемы такие же! И не только у Антона, но и у меня и сотен тысяч москвичей, ручаюсь головой! Вот она ночью зимой, лет пять тому, как лопнула, хлынула горячая вода. Звонят соседи: "Заливает!" И понеслась душа в рай - таких гадостей и угроз довелось наслушаться от соседей, что в пору их в дурдом отправлять! Вызвали "аварийку". Воду отключили - и вся помощь! Наутро сантехник бухой из РЭУ пришёл, за-мотал место протечки резиной. И так по сей день, заплатка и осталось. Вот полюбуйтесь! И если её и не прорывает, так это, потому что воду перекрыли и труба ледяная. Никто сваривать и не собирается.
  - Дело труба! - помрачнел Владимир Аркадьевич,
  - Ладно! Так всё же: с чего начинается Родина? Ладно! - мыслитель сжалился над ними, достал из тумбочки метал-лический намордник для дога. Помахал им, дал в руки подер-жать. Объяснил:
  - Кто-то просил меня приобрести намордник, но так и не забрал, Не нести, же вещь обратно в магазин так он у меня и остался. А им сделал наставление по-другому: - Чтобы вы-жить в наших условиях лихолетья, надо каждому честному че-ловеку обязательно по наморднику приобрести на всякий по-жарный случай. Так спокойнее. Знаешь, что в любое время, как кто пасть раскроет на тебя, скажем. Владимир Аркадьевич, а вы сразу на рыло намордник и надели для безопасности и ждите пока большевики не придут. А они придут! И уведут псину куда следует. Запомнили, что дог без намордника опасен? Опасен! А с ним он беспомощен! Но нуждается в изоляции.
  - Ладно! Я пошёл домой! - засобирался Миша.
  - Да и мне пора! - поднялся Владимир Аркадьевич. - Обещался пораньше домой прийти, да вот не получилось. И где время брать? Честно, я обалдел. Чудеса! Может, Антон подставное лицо, чтобы меня удивить? Так я калач тёртый, меня на мякине не проведёшь!
  В первом часу ночи Владимир Аркадьевич позвонил Игорю Васильевичу.
  - Ты ещё не лёг спать?.. Ладно! Зашёл я по пути к сво-ему знакомому, он розничной продажей книг занимается, А в прошлом кэгибист. Сам понимаешь, рассказал о случае с Ан-тоном. Тебе было бы интересно с ним по этому вопросу встре-титься.
  - Владимир Аркадьевич! Его соображения?
  - Он оказывается в курсе таких дел. Помнишь, Антон утверждал, что его вынесла какая-то волна, а удара он не по-чувствовал.
  - Помню, - вроде и не он, а Владимир Аркадьевич проводил этот эксперимент. - И что из этого следует?
  - Ты мне как-то рассказывал, что в армии не служил. Так?
  - Может, это к лучшему?
  - Вот у меня, Васильич, эта книга. Так и называется "Оружие самозащиты". Знакомый дал на два дня. Так вот на странице сто четвёртой читаю: "Скорпион. Парализатор-электрошок. Производство США. Оригинальная конструкция, удобно помещается в руке. При нажатии кнопки парализует любого противника!" Понимаешь, любого противника.
  - Вот и разрешение этой загадки, - воскликнул Игорь Васильевич. - Вам, Владимир Аркадьевич, надо следователем работать, а не грузчиком.
  -- Так ведь не я, а знакомый помог с этим вопросом ра-зобраться. И утверждает, что офицерскому составу МВД ана-логичное устройство электрошока отечественного производ-ства выдали для самообороны.
  - Теперь и ежу понятно, что бедняга Антон оказался подопытным кроликом для офицера МВД. Хорошо, что хоть тот не избил.
  Через неделю звонок от Антона.
  - Игорь Васильевич?
  После приветственных фраз и слов благодарности быв-ший пациент заявил:
  - Хочу посоветоваться.
  - Чем смогу, постараюсь помочь, - заверил Игорь Ва-сильевич его.
  - Вспомнил, как сосед дотронулся до меня каким-то предметом...
  Удивлению Антона, казалось, не будет конца, когда Игорь Васильевич его просветил, что к чему.
  - А вы откуда это знаете? Что, Тамара рассказала? И когда успела?
  Вроде Антон его разыгрывал, притворяясь Незнайкой. Но он то знал, что у его пациентов и сны и явь переплетаются. И может статься, что сон воспринимается за реальность, и на-оборот.
  Потому и заверил его, просто это совпадение. И вообще это всё могло присниться. Вот одному человеку приснилось...
  - "Что одна рука короче другой?" Так я этот анекдот знаю!
  - Антон! А я знаю тот анекдот, который вы стали рас-сказывать, - и Игорь Васильевич вкратце изложил ту историю, которая с ним приключилась, И осторожно поинтересовался его самочувствием,
  - Пока не жалуюсь! Вашу книгу от корки до корки прочитал. Много полезной информации. Ребята мои на "дзюдо" помешались, дочь гимнастикой увлечена. В секцию спортивную ходит. Сам я работу подыскиваю. Больно мне по душе ваша книга "Аля-улю, или Мыслитель на вахте". Может и мне пока заводы, фабрики стоят, перебиться - в вахтёры податься?
  - Может быть! Вы ведь, Антон, участия в развале Дер-жавы не принимали, не принимаете и принимать не желаете, поэтому у вас и проблемы! Что я могу посоветовать: держитесь подальше от соседа и его тёщи. Человек он военный. Бояться не надо, но и нельзя терять бдительности. Живём то в смутное время.
  - А я и не боюсь!
  - И помнить надо, что у врагов наших в арсенале кроме шоковых устройств есть ещё подслушивающие аппараты...
  - Знаю.
  - Надо помнить, что иногда сбываются вещие сны.
  - Ну, кто не помнит "Как ныне сбирается вещий Олег..." Пушкина.
  - Правильно. Помните, как ко мне приходили?
  - А как же. Прекрасно помню.
  - Для чего?
  - Как для чего? Ну, во-первых, познакомиться с вами, с уникальным человеком. А во-вторых, для профилактики орга-низма.
  - Ну, а сами вы когда-нибудь болели?
  - Понимаете, времени у нас с женой нет, чтобы болеть.
  - Ладно! Вот и договорились. Приятно пообщаться со здоровым и нормальным человеком. Позванивайте. Ну, а сей-час, баиньки! - На том и расстались.
  На следующий день без звонка пришёл Миша со сле-сарным инструментом.
  - Да ладно, Мишенька! - попытался его отговорить от ремонта кранов Игорь Васильевич. Потом даже обрадовался. Ведь это здорово, что никто не просил, а у человека у самого появилось желание и потребность быть полезным в обществе, И он действительно, где было возможно, поменял вентиля. И два крана, как по мановению волшебной палочки, перестали капать.
  - Ведь это так просто, когда знаешь, как сделать! - воскликнул Игорь Васильевич удовлетворённо. - А я вот, ко-гда ремонтом занимаюсь, обязательно пальцы себе отобью и ногти переломаю.
  - Ты, - проговорил степенно, не сводя с него карих глаз, Миша, - совсем другое дело. Гений! Зачем тебе самому гвозди забивать? У тебя другие задачи!
  Пили чай с пряниками, когда позвонила Тамара - жена Антона.
  - Игорь Васильевич? - удостоверившись, что именно на другом конце провода и есть врачеватель, стала интересо-ваться, поможет ли Антону его визит к нему.
  - Вот у вас, - спокойно заговорил Игорь Васильевич, - двое мальчиков... Таак?
  - И дочь! А что?
  - Так вот, а у меня пятеро сыновей.
  - И к чему вы это говорите, не пойму. Я вас спрашиваю, вы можете, помочь моему мужу или нет?
  - Отвечаю. То, что произошло в квартире у соседей, вы видели?
  - И что из этого следует?
  - Когда Антон упал...
  - Я вас поняла, вы хотите знать, что было дальше...
  - Я знаю, что Антон зацепился каблуками за порог и упал навзничь и в этот момент кто-то наклонился над ним. Кто?
  - Сосед!
  - А вы где находились?
  - На кухне, но слышала, как мать с дочкой закричали: "Не делай этого!' А я стала его от Антона оттаскивать.
  - Антон об этом знает?..
  - Нет?..
  - Тогда и не говорите! И держитесь от соседей по-дальше.
  - Как подальше, раз соседи? Отдали уже половину тре-буемой суммы.
  - Не надо было этого делать!
  И он вкратце объяснил ей, что произошло на самом деле, но она не поверила.
  - Они такие культурные.
  - Так и американцы культурные. Но это не мешает им бомбить не согласных с их политикой! Помните Хиросиму и Нагасаки? Да Вьетнам приплюсуйте. А вообще телефон ваш у меня есть, мой у вас. Будут ещё какие-нибудь проблемы, зво-ните! - и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
  - Кто это звонил?
  - Мишенька, позвонила жена нашего друга Антона, Тамара.
  - Мою жену зовут Валя. Я думал, что это она.
  - А она вредная?
  - Точно!
  - Почему, Мишенька, она у тебя вредничает? И у меня Оленька вредная... Следует всем мужикам знать назубок один из законов Социальной логики: у кого стабильное продолжение рода - у того и жена вредная, но не злопамятная. И выход один - стать покладистым и, когда она вредничает, надо от-нестись так, как будто она не к тебе, а к твоему двойнику об-ращается. Кстати, двойник, так сказать Чёрный человек, есть у каждого. Только так можно сохранить семью, а иначе хватай шмотки и беги, куда глаза глядят, пока "крыша" не поехала!
  - Потому жена Антона вредничает?
  - Правильно! Она Фома неверующая к тому же в такое лечение не поверила. Простим ей великодушно её заблуждение и вредность. К тому же денег не брали! Давай ещё по чашечке кофе для тонуса!
  Миша не отказался и старательно вникал в суть дела.
  - Сосед его не ударил, так? - Игорь Васильевич заме-тил, как Миша согласно кивнул головой - А Антон оказался на площадке в бессознательном положении за дверью, как это? - И просветил его. - Во время такое живём, когда и мышцы качать не надо. Надо просто приобрести аппарат шоковый. И тогда никакой злодей не посмеет обидеть,
  - Лучше пошить токонепроницаемую рубашку, - за-смеялся догадливый Миша.
  - Но если говорить серьёзно; надо знать законы Соци-альной логики. А один из них гласит: "Капиталистический рай, куда нас, россиян, ведут на закланье иноземные пастыри, представляет собой бордель, в котором правят секс и насилие".
  - Вот что, - решительно сказал Миша, - дай мне те-лефон Антона, я сам позвоню и предупрежу, что знать его не знаю, если они этим негодяям остальные сто пятьдесят тысяч отдадут!
  - И я так считаю, Мишенька! Каков подлец, ведь мог за здорово живёшь шоковым устройством угробить хорошего человека!
  Проводил Мишу, а когда возвращался, мимо косо на него посмотрев, прошёл сосед - "головная боль", как две капли воды схожий с соседом Антона, И невольно закралась мысль, а если такую "шутку" попытается тот отчебучить с ним, как быть? Рассмеялся, представив, как всем миром надевают на такого "шутника" припасённый для такого случая намордник для дога.
  Дома сказал жене;
  - А ведь здорово, что кроме наших гнусных соседей, есть ещё Миша, и Владимир Аркадьевич и Антон. Простые, но
  самобытные люди. И вполне заслуживают, чтобы о них узнала вся страна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Эпилог,
  
  из которого читатель узнаёт,
  что такое не везёт и как с неудачами бороться,
  
  
  I
  В один из промозглых февральских дней, когда Оленька с детьми отмывались от недельной грязи у Ольги Владими-ровны, которую величали ни как иначе как баба Лёля, Игорь Васильевич обратил внимание на человека в дублёнке с бо-родкой и коротко стриженном. Приглядевшись, узнал соседа Толю со второго этажа. Важно прохаживаясь меж рядами тор-говцев зеленью и овощами, он, показывая какие-то бумаги. Наконец, очевидно, потеряв терпение, женщина в летах и рос-кошном платке и кожаном пальто, наклонилась к уху соседки - деревенской бабе с открытым лицом и с застывшим смехом глазами и зашептала что-то. Толя вернулся к этой женщине, жестом та предложила на выбор взять, что он хочет, Толя не взял, но и показывать что-то перестал и отошёл. Игорь Ва-сильевич ускорил шаг, поровнялся с ним.
  - Когда-то и я носил бороду.
  - Как успехи в литературе? - без "Здравствуйте!" надменно осмотрел его Толя. Осмотр Геващева произвёл на него тягостное впечатление. Немыслимое пальто в полоску, шапка с каракулевыми ушами. Сапоги громоздкие. Совсем вид Игоря Васильевича не соответствовал той внешности, каким Толя представлял себе писателей. Вне критики сама манера общения!
  - Могу обрадовать поклонников Социальной логики. Всех своих врагов и недоброжелателей я вывел на чистую воду и похоронил в пространстве и во времени, и они меня больше не волнуют и не колышат. И это знаменательное событие произошло в конце тысяча девятьсот девяносто четвертого и в начале тысяча девятьсот девяносто пятого годов. Всех до единого! - более не сдерживаясь, расхохотался Игорь Ва-сильевич, - Помните, как-то, когда вы плакали, придя с работы под градусом, что к вам плохо отнеслись женщины, когда вы стояли в оцеплении со щитом и дубинкой. До меня приставал один сын бандеровца, с Западной Украины, он работал в одной из ваших контор. Ментом, пожалуй, его не назовёшь, а вот ментярой можно! Как раз и по комплекции и по образу мышления, то, что ему больше всего соответствует. Словом, ментяра! Так вот он нарвался на одной из моих страниц романа на чеченца-костолома, пожалуй, ещё похлеще, чем наш герой. И где? Там, куда я его силой воображения нарисовал в самом сердце Грозного, куда он как спецназовец попал из Москвы. И результат налицо! Абрек от мужского достоинства моего кровного врага ничегошеньки не оставил. А гада самого нашенским "Калашниковым" изрешетил.
  Веселье Игоря Васильевича, который вот так запросто выдал сокровенное экспромтом, другими словами желаемое за действительность и чего, конечно же, не было, и быть не могло в его поучительных произведениях, передалось и Толе. Рассказ был настолько впечатляющим, что и он расхохотался.
  Так и стояли они, ещё пару минут разглядывая друг дру-га, словно виделись впервые и покатывались с хохота.
  "Надо отчаливать", - промелькнуло в голове у Игоря Васильевича, - пока до Толи не дошло, кого он конкретно имеет в виду".
  Почёсывая бородку Толя, долго стоял в задумчивости, глядя вслед Гевашеву, Возможно, он не был настолько глуп, чтобы не понять о ком шла речь. Как бы то ни было, это были разные люди и по складу характера и по жизненным критериям. Навряд ли смогли они когда-нибудь подружиться, Самое лучшее, что предпочитали оба - жить, не замечая друг друга.
  
  
  
  2
  Дома Игорь Васильевич по своему обыкновению ма-шинально привёл в порядок свои сапога, да заодно и сапога своих сыновей. Те надо сказать учёбу в школе ни во что не ставили, зато предпочитали игры на "СЕГЕ". И день, да пожа-луй, и часть позднего времени проводили за игрой, то и дело вплоть до разборок .занимались непростым делом самоутвер-ждения и руками и кулаками и при этом так чесали своими, по образному выражению мамы, погаными языками, что родите-лям время от времени приходилось вмешиваться в их непро-стые взаимоотношения и утихомиривать.
  Просматривая архивные документы, прислушиваясь то и дело раздававшимися ребячьими голосами в ожидании Оленьки с работы, (она продолжала работать на почте в отделе доставки и время от времени брала у знакомого редактора на дом корректуру) Игорь натолкнулся на письмо-послание некого Макеева, с которым познакомил его ещё Левин. Покладистый вначале знакомства в новой квартире Александра Акимовича на Веснина у Старого Арбата, добродушный великан, цитируя стихи хозяина квартиры, произвёл на Игоря Васильевича благоприятное впечатление.
  Они оба восхищались Левиным; который тут же копию своего стиха подписал размашистым небрежным почерком:
  
  "Игорю Гевашеву, будущему писателю, 5 апреля 1989 года".
  
  Игорю ничего не оставалось делать, как вновь перечитать творение, созданное задолго до того, как оно к нему попало.
  УДАЧА
   Влетела в душу светозарным шариком
  Двойным удача: "Я значу. Много значу".
   Удачи как несчастья не ходят в одиночку.
   Но скопом, точно в бочку, наполнить до краев,
   И бочка выливает, на тех, кто с ней бывает;
   Удачи и удачи. Уж тут закон таков.
   Прославим же удачу: "Я значу, много значу.
  Удачу за удачей, и выпьем за неё.
  За первую удачу, за шарик многозначный,
  За необыкновенный, из рыбки золотой.
  Удача, как удача и в куртке нараспашку,
  Заправив в ножны шашку, восславим же того,
  Кто всех сильнее значит!
  Кто шлёт и шлёт удачи,
  Кому мы полюбились. Быть может, это - Бог.
  О, боже милосердный,
  Я раб твой, раб усердный.
  Ты осеняешь душу, знамением своим.
  Восславим же удачу: "Я значу. Много значу";
  Я цел и неделим! Восславим же удачу!
  
  Гевашев вовремя рассмотрел прохиндея-патологию, ко-торый рассматривал его как предмет купли и продажи и успел на феноменальных его талантах прилично подзаработать. Концом их дружбы было это письмо-поклёп прохвоста из шоу бизнеса:
  "Уважаемый Игорь Васильевич! Обязательства (изви-ните за употребление, которое вам столь ненавистно), на-ложенные вами добровольно заставляют меня предпринять ряд мер с целью обезопаситъ как Ваши, так и мои интересы. Предотвратить негативные последствия этих мер может только один человек - это вы.
  Давайте подведём итоги.
  С чего началось наше знакомство? Вы обещали меня научить разговорной речи за 6 часов! Не вышло! Один минус.
  Вы обещали творить чудеса на сцене. Не получилось. Второй минус.
  Вы обещали обучить тысячи людей английскому языку. Не научили и трёх человек. Третий минус.
  Вы произносите громкие слова о спасении советского человека, призывая Аркадия Гайдара на помощь. Страна ска-тывается к гражданской войне.
  Четвертый минус.
  Так кто же из нас обладает отрицательной логикой?
  Вы или я?
  Логика у общества может быть только такая, кото-рую заслужило само общество и по отношению к нему поло-жительной можно назвать только ту логику, которая явля-ется логикой плюрализма, а остальное чепуха. И никакого компромисса в этом отношении быть не может.
  Жду ваших соображений по адресу:
  Даю вам на размышления одну неделю до 12 августа 1989 года. И не думайте, что я буду за вами гоняться. Вас приведёт ко мне неизбежность.
  С искренним уважением...5.08.89.
  
  Р.S, Деньги, которые вы с такой Родшильдовской щед-ростью подарили мне, давно ждут вас в кассе ад. "Авангард". Вы их можете получить в любое время, имея паспорт.
  
  И мой вам совет: прежде чем подозревать непорядоч-ность в других необходимо читать то, что вы подписываете".
  
  
  3
  - Вот за этот совет премного благодарен! - воскликнул Игорь Васильевич, к тому времени уже успев осознать, что "новое мышление" по Горбачёву - это воспитание такой человеческой особи, как этот доброхот, которая сожрёт совет-скую цивилизацию со всеми её потрохами. - Таак-к! - про-должал он диалог сам с собой. - А это что ещё за "Заявление? " Ах, Оленька составила его по своей инициативе для Екате-рины Алексеевны, да та отказалась, и подписывать и даже от чтения.
  "Как решит Майя, так и поступлю!" - твёрдолобой со-седке можно было только позавидовать. "Надо же! - раз-мышлял то и дело Игорь Васильевич, - положена ей квартира однокомнатная, а получать, не торопиться. Ни детей, ни чертей. И наплевать ей как нам несладко жилось с подселением. Почитаем:
  "Мне за семьдесят. Вот вздумалось, отодвинуть газету, вы-ключить телевизор, взяться за перо. Возможно, равнодушному человеку и покажется это странным, но ведь надо когда-то высказаться. Тридцать лет на одном месте в Министерстве Финансов.
  Муж погиб, защищая нашу Родину, и я горжусь им. Видно я по натуре однолюбка, семьи новой так и не создала, как-то за работой не заметила, как промчалась молодость, да что молодость, две третьих жизни за плечами. Всё для людей. Как-то о себе не подумала, все на "потом" оставляла. Я далека от мысли жаловаться и пишу эти строчки лишь потому, что не могу высказаться, наконец.
  Много ли одинокому человеку надо? Пенсии 78 рублей. На хлеб хватает, на сливочное масло тоже, к излишествам не приучена. Комната моя светлая и в ней много солнца. Вот вроде так, да не так. Замучил меня шерстяной платок и как вспомню прошлогоднюю зиму, да представлю градусов под 30 нынешнюю, мрачноватой кажется мне жизнь моя. Неужели, думаю, мириться мне с ледяными батареями, мерзнуть в таком возрасте. Как там не ай-яй-яй от кого это зависит. Звучат денно и нощно в ушах моих голоса и хриплые, и задорные, и звонкие. Все обещают тепло и не отказываются навещать. Вот уже целый, пожалуй, год то и дело наполняется квартира наша громом, топотом, всё сверяются, батареи щупают. Все деловые. Гляжу я на молодчиков, как одеты. Мой муж даже и не мечтал о такой одежде. Куда уж ему до них с его понятиями о жизни! Потому и горжусь им. Больше, таких людей как он, честных, уважающих старость человеков давно не встречала. Поймите меня правильно, есть, конечно, хорошие люди и их немало, но таких не встречала.
  Всем сердцем, душой поддерживаю вас в политике партии, нацеленной на ликвидацию бесхозяйственности, безответственности отдельных горе-работников. И понимание это вселяет в меня веру в завтрашний день. Ведь будет и у нас двор, как когда-то, чистым и уютным с детской площадкой, цветами. Постыдятся празднично одетые люди заниматься прозаическими делишками по опорожнению своего кишечника и мочевого пузыря, позорящими честь и достоинство человека в подъездах нашего дома и на лестничных клетках. И чему научатся у них дети? Но то, что я живу в самом дорогом для планеты городе со славным будущим, даёт мне силы выживать и на себе самой убеждаться в истинности нашего образа жизни. Ведь и дом в три этажа, где весной капель звенит с потолка, с допотопным паровым отоплением с клеймом 1953 года тоже МОСКВА. Как же не гордился этим? И не внести свой посильный вклад своим мнением, зная, что каждый день мира очень дорого стоит.
  И ничуть не сомневаюсь, что всех касается дело выявлять на-ряду со спекулянтами, тунеядцами, пропойцами всё ещё бытующими в нашей реальности вот такие крайне неблагополучные, непригодные для нормальной, полноценной жизни дома как наш. Рассадники заразы и отжившего прошлого".
  
  
  4
  Он дочитал "Заявление" до конца и невольно задумался: "Жива ли Екатерина Алексеевна, а если и жива, мог бы помочь восстановить телесные и душевные силы". И вдруг вспомнил, откуда у него появилась неприязнь к соседке-пенсионерке. Эта история с арбузом, банальная таки история, положившая конец их почти, что родственным отношениям.
  Оживает она в памяти, словно случилась лишь вчера или позавчера, а точнее в понедельник день тяжёлый 28 сентября 1987 года.
  "Рома, собираться пора, - слышится голос Игоря Ва-сильевича. - Мама что же делается на белом свете. Человек ещё не встал, а его будят. И кто? Наш сын. Рома, слышишь, что говорит твой папа?
  - Ей пора просыпаться!
  - Но ты как мама должна ему объяснить, что так нехо-рошо поступать. Пусть Екатерина Алексеевна ещё поспит.
  - Не буду!
  Рома упирается и ни за что не соглашается отойти от двери комнаты Екатерины Алексеевны. Стучит и руками и бьёт ножками. Наконец дверь открывается. Распатленная Екатерина Алексеевна впускает его к себе.
  - Что на завтрак? - спрашивает Игорь.
  - Разве не видишь?
  - Вижу творог, молоко, картофельные котлеты, а вот масла нет, - бежит на кухню. Снимает чайник и заваривает чай.
  Дверь комнаты Екатерины Алексеевны распахивается, и он видит торжествующего сына с красным треснутым арбузом.
  Тем самым, - подумалось ему, - что беспризорный подпирал стенку у входной двери на лестничной площадке.
  - Арбуз наш любимый, - кричал Рома. - Мама, ма-мочка, погляди какой красный.
  Оленька тоже узнала арбуз, но промолчала,
  - Дарю вам, - сказала Екатерина Алексеевна, - меня угостили, а я их не ем! Берите и ешьте на здоровье.
  Игорь Васильевич промолчал, но стоило соседке уйти к себе в комнату как он затормашил Оленьку:
  - И ты так спокойно относишься к такому подарку?
  - Не тебе и не мне он подарен, а детям.
  - Тогда я тебя не понимаю. Ты чему их учишь? А где гордость? Екатерина Алексеевна брезгует, есть его, нам отдала, разве ты не понимаешь?
  - Дима, арбуз плохой, прокис. Сам видел, два дня на полу валялся.
  Оленька подошла к арбузу и решительно взяла в руки, открыла крышку ведра,
  - Вынеси!
  У Игоря отлегло от сердца. Вот оно великое понимание! И когда он вернулся с пустым ведром, на него накатило откро-вение:
  - Как познать радость? - обращаясь к самому себе, за-говорил он. - Окружение, сколько лет ты там, в собственном соку? Девять. Внушительная цифра. Так вот окружение твоё примитивно-обывательское, сделало всё, что было в силах сбить с тебя гордость ненужную порочную, что ты и понять неспособен с первого раза того, что я тебе пытаюсь растолко-вать, в чём заключается суть бытия по меркам всех времён и народов.
  - Сейчас я, - глянул на часы, поднялся, вышел к те-лефону в коридор. Набрал, молча номер сценариста.
  - Володю можно?.. Я тогда завтра позвоню, можно?..
  Видимо получив утвердительный ответ, положил трубку, 'Это Москва! - Помнится, вразумлял он Станиславу, другу своему ситцевому, который мог бы ему помочь материально, но не сделал этого. - Ты, к примеру, веришь в человека. А он скажет: "Давай созвонимся завтра!" Добро! Звонишь! "Ты знаешь, дела, проблемы, присесть некогда ты не теряйся, пере-звони через недельку, другую... Звонишь. - "В командировке, - отвечает приятный женский голос. - А кто его спрашивает? Отрекомендовываешься по всем правилам. И спрашиваешь: можно перезвонить через неделю? - "Через неделю рановато, у нас что сейчас? А, вспомнила, апрель, в июле посвободнее будем, звоните!" - и трубочку бах на рычажок. Ты стоишь, и вдруг приходит к тебе сумасбродная и оттого единственная мысль "Ведь мадам, очаровательная особа неопределенного возраста, и непонятно в каких отношениях с Володей сценаристом забыла добавить честно и прямо: "Звоните до по-синения!" И только тогда, если ты от природы достаточно умён и оригинален, ставишь на своём новом знакомом крест, и рвёшь бумажку с номером телефона. Ну, а если не умён, долго мучаешься со своими прожектами в отношении Володи... От-куда это у меня великое понимание?.. Сказать?
  - Скажи.
  - Из опыта. Сколько раз я просил одного документали-ста сценариста оказать содействие. Дудки! Но хитёр гад! Го-ворит: "Знаете, ко мне должны прийти! Но если вы через месяц-полтора.,. "
  Раз отчебучил я:
  "Прийти? Двоим с носилками и одному с лопатой?"
  "Ну, зачем вы так?"
  "А как ещё? Раз вы завтраками закормили".
  - "Вот что, не теряйтесь, звоните, когда буду посво-боднее..." - И бац трубочку на место. "УУУ" - оттуда. Вот такие, дружище, пироги! Так что мечта...
  - Я вышел из того возраста, когда мечтал, - резко возразил Мягкохлебов.
  - Желание претворить что-то своё сокровенное в дей-ствительность отодвигается по закону подлости.
  - Когда я с людьми разговариваю, я верю, что они должны быть хорошими. Слушай меня внимательно. Что ты за человек, у тебя страсть перебивать. Дело в том, что я знаю, че-ловек этот может меня надуть. И иду на эксперимент. Может, ты этого не поймёшь! Я тебе объясняю, я не мечтаю. Я знаю, человек способен на всё. Я про свою жизнь так, что мечты у меня это когда что-то от меня зависит. Связана жизнь с чужими людьми, понял?
  - И как ты объясняешь поведение людей?
  - Люди все необязательные. И они не обязаны для нас что-то делать, если так уж рассуждать человек должен сам себе всё пробивать. А я просто делаю эксперимент.
  - Как думается, ты занял позицию кретина.
  - Почему?
  - Сам человек сам по себе ничего не может пробить. Ты, к примеру, прислал мне рукопись. А я тебе говорю: "Извини, сейчас я занят". Ты к другому, и другой отфутболивает тебя. Человек находится в обществе, и если все члены общества равнодушно подойдут к запросам человека, то он обречён. Поэтому и существует установка, что талант пробьётся сам. И ты вооружился этой установкой. И должностные лица поже-лают тебя здоровья и счастливого пути по реализации таланта, даже пальцем не пошевелив для этого. Ты едешь с надеждой и верой, приехал, а там тоже сидит кретин-перестраховщик. И обнадёживающе глаголит:
  - "Ты талант! Ну, у нас талант всё пробивает. И я уверен всё у тебя будет хорошо!"
  ""Надейся и жди!" - приходит тебе на ум слова попу-лярной песенки. И так мечешься ты, талантливый человек по жизни. Так и не претворив в действительность своих мечтаний.
  - А я и не мечтаю.
  - А без мечты и нет человека. Александр Грин, который практически никогда не улыбался, вёл замкнутый образ жизни и тот создал и "Алые паруса" и "Блистающий мир", и "Бегущую по волнам". - Удивительные произведения, которые улыбающиеся с тонким юмором люди никогда не создадут. Люди смотрели на него и думали о нём как о просто бездарном человеке от природы лишённом мечты. А он превзошёл их всех вместе взятых..."
  И все старания Игоря Васильевича сдружиться, сбли-зиться идеологически с людьми оказались напрасными. Его старые, да и новые знакомые хотели просто зажиточно жить и всего в достатке иметь, И не признавали в нём идеолога но-вейшего мировоззрения. Время от времени он задумывался над парадоксами бытия, но меняться не хотел.
  - А раз живёшь среди волков, то и по-волчьи выть надо. Нравится тебе такая жизнь? - спросил он брата своей Оленьки на заре их деловых взаимоотношений.
  - Что значит нравится? Нравится, не нравится, а рабо-тать надо.
  - Так что тогда мерило твоей жизни? В чём главное предназначение человека? Молчишь? Так вот в том, и состоит основное предназначение человека, чтобы породить здоровую
  жизнь. Эту истину он втолковывал две недели одному другу, но так тот и не понял смысла. Так вот руководство нельзя до-верять людям, не порождающим жизни. Почему? Да потому, что своей доброжелательностью они разрушают становление личности. У них нет установок формирующих человека в лич-ность. Я тебя пытаюсь спасти. Ты бы раскрыл карты и сказал бы правду-матку.
  - Какую правду?
  - Что я никогда при таком раскладе богатым человеком не стану.
  - Каком таком раскладе, - возмутился Иван, подска-кивая, побагровев, выскочил на кухню. Распахнул форточку, сунул сигарету в рот. Игорь вышел следом, поставил чайник на газовую плиту.
  - Ты меня хочешь обобрать, - осклабился Иван.
  - Так ты ведь хитрее во стократ меня.
  - Это ты хитрый. Не работаешь, а деньги получаешь!
  - Да разве это деньги? Вот ты хочешь на таких просто-филях как мы с Олей заработать. А я как был голь-моль, так и останусь. Жаль только, что поверил тебе, что действительно для Родины стараешься.
  - Какой?
  - Союза Советских Социалистических Республик.
  - Не знаю такой.
  - Так родился, крестился ты, где на луне что ли? Иван мрачно посасывал сигарету, Игорь продолжал:
  - Ты из Иванов, не помнящих родства. Да и сын у тебя один.
  - А причём тут сын?
  - А притом, что нет никакой гарантии, что у твоего сына будет сын.
  - Ты что плетёшь, а Ольга скоро будет?
  - Да должна уже быть.
  - Я позвоню, - засобирался, долго топтался у двери, нахлобучив шапку. Махнул рукой и, не прощаясь, подался вниз по лестнице,
  Игорь расхохотался.
  Во второй половине дня Иван снова прибежал. Монолог Игоря продолжался недолго:
  - Да и задачи у нас с тобой разные. Само название предприятия обязывает меня поступать по законам Социальной логики, которые, как известно никто не отменял. Вдумайся в поэзию этого слова и его содержание "Гомо сапиенс", то есть человек разумный. И этим всё сказано.
  - Ты дурак!
  - Согласен! Но... есть одно "но". На таких дураках как я и держится Держава. А ты, как гражданин мира, за сокрытие доходов, за разорение экономики. Словом "жидяра"! У тебя ни Родины, ни патриотизма, ни гражданственности.
  - Хватит нотаций. Я не маленький. И сам знаю, что к чему.
  - Если знаешь, почему с нами не поделишься знаниями?
  - Не просто это всё. Ты не хочешь меня понять. Не хо-чешь пойти навстречу. Мне вот как... - провел по горлу паль-цем Иван, - Сам знаешь, деньги нужны. Достали меня. Тре-буют. Каждый день у меня собираются. Устал всех кормить.
  - А зачем с уголовниками связался?
  - А как узнаешь, что за человек. В душу не влезешь.
  - Почему же? Напротив, как авторитет в психиатрии могу засвидетельствовать. Ты человек опытный. В житейских переделках бывал и не раз. У тебя и связи есть. И быт обу-строен. Это у нас нищета. Так ты ещё душу сестре родной рас-травил. О тебе печётся. Переживает. А я ей разъясняю. "По-смотри на брата! - говорю. - Одет, обут. Всё у него есть. А ему всё мало. Он из породы так называемых новых русских. Сестры родной не жалеет. Норовит облапошить!".
  - Я пошёл.
  - Я тебя не задерживаю. Сам знаешь, у меня масса проблем. Меня надо поддержать, а не выяснять отношения. Вот у тебя один сын! А у меня их пять. Улавливаешь разницу?
  - Передай Ольге, что я приходил.
  - Всё хотел вот спросить тебя, почему тебя Иваном на-рекли?
  - А как надо было бы?
  - Иваном, непомнящим родства.
  - Не знаю такого имени.
  - Звучит! Да ещё как! В ногу со временем топаешь, Иван, не помнящий родства. Дуй в свои Мытищи и популярно разъясни всем домочадцам мою позицию. Так и скажи: "Игорь Васильевич разгадал все мои задумки по его охмурению и банкротству ИЧП.
  Кстати пророчество сбылось!
  - Что мелешь? Я к тебе по делу, По серьёзному делу, а ты... - Иван подскочил, затрясся и умчался на кухню покурить в форточку.
  - Да ты не ерепенься. Дай подумать.
  - Четвёртый месяц думаешь. Сколько можно думать? ~ Надо обмозговать. С адвокатами переговорить.
  - Где Ольга?
  - Пошла за картошкой. Скоро придёт.
  - Да я у тебя целый час. Понимаешь, дурья твоя голова. Меня ждут. Я с тобой время теряю.
  - Ты толком бы объяснил, что к чему. Насколько я во-локу по строительным делам...
  - Да не бельмеса ты в них не смыслишь.
  - Так, допустим. Так зачем я тебе нужен?
  - У тебя печать и право подписи.
  - Таак. Дальше продолжай.
  - Что дальше. Я пошёл.
  - Насколько я понял, мне ты подготовил кость с бар-ского стола и дырку от бублика.
  - С тобой невозможно разговаривать, - хлопнул Иван
  дверью.
  И пятнадцати минут не прошло, как пришла Оленька.
  - Заходил? - поинтересовалась она, снимая сапоги.
  - Был.
  - Что произошло между вами?
  - Пока ничего. Позвонить обещал попозже.
  - Ты бы сказал, что мы согласны.
  - Надо подумать, посоветоваться.
  - Пока будешь думать, они другого директора найдут, а мы с носом останемся.
  Отношения обострялись. Оленька была в шоковом со-стоянии. Как поступить не знала.
  - Надо проконсультироваться, - настаивал Игорь. - А не идти на поводу прохиндеев.
  Но она со слезами на глазах настояла, и он согласился.
  И через полгода оказались они у разбитого корыта. Ивана кинули, и он в свою очередь не церемонился. Всю бригаду на них натравил. Пришлось оборону держать от агрессивно настроенных строителей, которым, видите ли, срочно понадо-бились записи об их работе в трудовые книжки, а квартиру превратить в крепость...
  
  
  5
  Были в его жизни непредвиденные ситуации, потому он и не потерял самообладание, когда кандидат в студенты Наталья резко поднялась и схватила свою сумочку. Гевашев видел такие сумочки в коммерческих киосках. Натуральная кожа и цены сногшибательные, от которых пенсионерки брались за голову.
  - Верните деньги! Деньги верните! - лицо напряглось, глазки буравчиками впились в него. Впервые за всё время обучения она смотрела прямо на него. Поразительно, раньше девица прятала глаза, а если и смотрела на него-то украдкой, видимо боялась преждевременно раскрыться. Ясно было, что пришла она не для занятий английским языком. И эти часы она не занималась, а как бы отбывала по принуждению. Игоря Васильевича смущало то обстоятельство, что она была не одна. Рядом за столом, пряча глаза, делая вид, что ею ничуть не волнует и не беспокоит та конфликтная ситуация, в которой по вине студентки, оказались и студентка и преподаватель, сидел ещё один человек, который назвался её мужем. Но по манерам и по поведению смахивал на охранника особы из одного из великосветских салонов. Москва она есть Москва! Тем более в центре, на Сухаревке мог появиться кто угодно. Разумнее было принять меры предосторожности, А у Игоря Васильевича за спиной никого, кто мог бы постоять за него в конфликтных ситуациях. Его Оленька, такое же беззащитное существо, хрупкое к тому же обидчивая и легко ранимая старалась избежать конфликтов и всегда во всем обвиняла Игоря. А он отбрыкивался, как мог, разъяснял по доброте своей, почему именно так он поступил, а не иначе.
  - Расслабились! - хладнокровно произнёс Игорь Ва-сильевич. - Вот сейчас вы мне напишите свои соображения, почему вы считаете, что по этой системе научиться нельзя. Наш бухгалтер произведёт за это время полный расчёт. И мы с вами расстанемся друзьями. Я вам вашу бестактность и агрес-сивность, как врачеватель, а не только педагог прощаю.
  Сам он засуетился и, хотя бумага лежала на виду, на другом письменном столе, он копался в других папках, но чистого листа так и не нашёл. Он вышел, оставив дверь не за-крытой. И за плотно закрытой дверью в другой комнате, где все его многочисленное семейство смотрело "Кавказскую пленницу" по телевизору, он наклонился к уху Оленьки:
  - Возмущается. Деньги назад требует... Сходи вниз, - он имел в виду обеспеченную Свету молоденькую татарку, дети которой дружили с его детьми.
  Звонок, раздавшийся телефона, окрылял.
  - Да! - проговорил он и искренне обрадовался спо-койному голосу Миши. Ко мне?.. Да жду! Что делать, Миша, без охраны нельзя!
  Миша справлялся, давно ли ушёл Серёжа, его сын, сам он был туговат на уши и плохо слышал. Потому и воспользовался этим обстоятельством Игорь Васильевич для подстраховки. Всё же не один!
  - Что делать? - развёл он руками, входя в комнату, в которой его клиенты что-то оживленно обсуждали.- А вы зря язык игнорируете? '- обратился он, позабыв имя молодого человека.
  И тут впервые молодой человек, раскрыв глаза, не от-рываясь заговорил:
  - А на кой он мне? Заграницу я не собираюсь, мне и здесь недурно. Вот жене надо!
  - Деньги верните! Верните деньги! - кроме этих фраз вроде бы и не существовали другие слова, совсем как в словаре Эллочки людоедочки из "Двенадцати стульев" Ильфа и Петрова.
  - Вот сейчас и напишите! - Игорь, наконец, увидел папку с чистой бумагой. Обрадовался, достал листок и ручку.
  - Ничего я писать не буду! Хватит разыгрывать коме-дию! Все, что вы писали на доске, я знаю!
  - Так это ж прекрасно! Вот и изложите эти мысли по-английски. Давайте, валяйте! Язык вы знаете, не так ли? Так зачем я вам понадобился? Нельзя на подлостях попасть в рай! Перед вами Человек, а не предмет купли и продажи.
  - Уроки закончились!
  - Жизнь продолжается! - возразил Игорь Васильевич. - Мы не можем ориентироваться на патологию. Вы защищаете право на саморазрушение. Занимаетесь критикой, не верите в свою память, занимаетесь самоедством. Потому и должны быть такие люди как я защищены от вас, а спасти можно только того, кто в этом нуждается!
  - Мне надоел этот спектакль. Я не желаю с вами гово-рить! Верните деньги!
  Раздалось постукивание в дверь, Игорь открыл, и в ко-ридоре взял из рук жены семьдесят пять тысяч.
  - Добро! Как говорится. На нет и суда нет! Вообще, непонятно, правда, зачем весь этот сыр-бор из-за каких-то се-мидесяти пяти тысяч.
  Он посмотрел на будильник. Удовлетворённо вздохнул: "Ещё пара неприятных минут и эта паскудные люди исчезнут навсегда из его жизни. - И тут же поймал себя на мысли, что к нему придут такие же люди, которые считают, что раз они платят то и преподаватель их собственность, и пусть временно, но с ним можно помыкать, как только им заблагорассудится.
  - Не будет этого! - воскликнул Игорь Васильевич. - Ко мне должны прийти только те, которых можно ещё спасти от саморазрушения. А те, которые роют могилу для других, пусть сами в неё и попадают! Вы лишаете радости познания не только меня, но и себя, такую возможность и упустить! Это непростительно. Но нельзя, Натали! - он впервые к агрес-сорше обратился по имени, - Заниматься самокритикой! Всё что я не делаю - я делаю на благо человечества, и во имя процветания человечества! И мог бы спасти и вас! И излечить от неврастении...
  Мужчина напрягся, перестал вертеть газетой.
  - Так, где же этот Мишенька? - переключился Игорь Васильевич, догадавшись, что этот мужчина охранник Натали. - Он с вас ростом. Прошёл Афган. Профессионал, вот такой человек, к тому же у него трое сыновей, - и приоткрыл дверь в коридор, прислушиваясь, - хочет у меня работать. Так и го-ворит: "Игорь Васильевич! В любое время к вам могут прийти охламоны. Вы их научите, а они потребуют обратно деньги, да ещё и в душу нагадят. Вам лучше уйти, вот вам ваши деньги и как говорят американцы: "[Дроп дед! Гуд риданс! Бигон! Крад!] Drop dead! Good riddance! Be gone! Crud!"
  Парочка поднялась, но явно так просто уходить не соби-ралась. Не спеша одевались в прихожей.
  - Ладно! Пойдём! Шут с ним! - обронил сопровож-дающий девицу.
  Это верно вы подметали, - никакая грязь к генетически здоровому человеку не пристанет. И как бы ни осквернялись наши достоинства, и как бы современные "новые русские" не гадили, последнее слова за такими как я, людьми. Честь и слава, таким как я, как Миша, как наши замечательные соседи, которые в трудную минуту всегда поделятся куском хлеба... Нет! Нашу страну не поработить! И хотя зло вечно, всё же его меньше чем добра!
  Игорь Васильевич открыл дверь и, пропуская тех, кому уже не помочь, весело помахал рукой:
  "[Ю ноу май фоун намба! Ай эм эт ё сёвис!] You know my phone number! I am at your service!"
  И зачем-то запирая дверь, закрыл её на цепочку.
  - Проводил? - вопросила взволнованная конфликтом Оленька.
  - Даа-а! [Крад] (crud) мразь одним словом. Такой труд вложил в них и такая неблагодарность. Но это совсем по ны-нешним временам не удивительно. Время такое сумбурное живём, когда всё вверх тормашками.
  - Пишут о конце света. Объявился какой-то пророк. Дима вот читал и может тебе рассказать.
  
  
  6
  - А вот и Мишенька!
  - Да не называй его Мишенькой, - взмолилась Олень-ка. - Ну, какой из него Мишенька. Да не задерживай его до-поздна, Валя обижаться будет!
  - Ладненько! Входи, дорогой! Вот тапочки! Сюда куртку можешь повесить!
  Настрой что надо! Вроде и не было напряжённых минут только что.
  - Это не от тебя вышли клиенты?
  - Может и от меня, а что?
  - В арке стоят, хохочут.
  - Это, Мишенька, от избытка чувств, Энергия бьёт у таких людей ключом и всё норовит по голове, таких как мы, с тобой ударить. Но мы ведь с тобой не пальцем деланные! Вот в чём дело! И разворачиваем: эту энергию и насылаем её на них. И результат на лицо - истерический смех. А невроз не-излечимая болезнь XX века, так же как и шизофрения.
  Игорь Васильевич помолчал.
  - Чаю хочешь?
  - Нет!
  - Смотри! Тебе видней! А может кофейку? Да давай, не стесняйся! Они пили кофе из темно-синих с птичками чашек, и Игорь не успевал ими восхищаться.
  - Люди всё могут! И разрушать и созидать. Смотри, какая прелесть!
  Миша смотрел, но видел всё с мещанской точки зрения. "Где купил? Сколько стоит?". Прежде чем войти в комнату- кабинет, он долго присматривался к чёрной куртке на вешалке.
  - А это чья?
  - Димина.
  - Это не кожа и не кожзаменитель.
  - А что?
  - Не берусь утверждать, ткань какая-то.
  - Может текстиль?
  - Всё может быть!
  И попивая кофе, он живо интересовался, что за клиенты.
  - Простые смертные! Познакомились с методикой, за-браковали её и позорно сбежали!
  - Я вижу, что дела у тебя: не идут. Никто к тебе не хо-дит. Выходит, ты людям не нужен!
  - Вполне, Мишенька, ты прав как мой правый ботинок! Но правее! - расхохотался Игорь, надеясь, что Миша, который был глуховат, последние слова не услышит, но Миша услышал! И обиделся!
  - Понимаю тебя, дорогой, - порывающемуся Мишу уйти, убеждал его Игорь, но Миша так и не захотел кофе.
  - Но и; меня; пойми! Мне есть, что терять!
  - Всем есть что терять! - возразил Миша с каменным
  лицом.
  - Не скажи! Не у всех есть талант!
  - А что ты подразумеваешь под талантом?
  - Уникальную способность творить наперекор угото-ванной тебе судьбе. Человек рождается для большого дела, но какого он не знает и ему так и не суждено узнать. А талант знает с пеленок, знает и социально за себя заступается и заступается до тех пор, пока себя не реализует полностью.
  - Пушкин талант?
  - Александр Сергеевич гений!
  - А какая разница какая между талантом и гением?
  - Гений добрый это совокупность талантов! И только реализовав свой божественный дар, сказав своё веское слово людям, и увековечив свою память, Пушкин пошёл на дуэль. Таким образом: подписал самому себе смертный приговор,
  - А кто есть недобрые гении?
  - Мишенька, ты вроде с луны свалился. Да они на каж-дом углу. Адольф Гитлер - олицетворение зла, разлитого на планете. Гений, но заметь, злой гений!
  - А разница в чём? Пушкин гений, Гитлер гений!
  - А в том, Мишенька, что злой гений это совокупность способностей. И, сказав своё слово - проиграв войну, Гитлер сам себе вынес приговор. И покончил с собой - отравился, но не стал на колени и не сдался на милость победителей! Гений! И беда в том, что всё, что не делал - делал во вред человечеству.
  - У меня другая точка зрения. Почему ты считаешь себя умнее других?
  - А потому, Мишенька, что я Его величество человек! И меня нельзя ни купить, ни продать! Я не зарабатываю, как ты деньги, работая дворником, а компенсирую свой нелёгкий труд. Мне повезло, я родился свободным от рабства человеком и меня не поставить на колени! У меня семья! Но я свободный человек, и занимаюсь только тем, чем предназначен Его высо-чеством природой, а именно созиданием.
  И правильно сказал светло эстрады Николай Новиков, да я тебе сейчас процитирую: Где этот "'Мир новостей " Вот читай:
  - "Саша, вы счастливый человек?" Кто это спрашивает? А, корреспондент" газеты берёт у него интервью. И что он отвечает, давай почитаем:
  - "Да, безусловно., Если человек может позволить себе заниматься тем, чем он хочет, И добиться, хотя бы наполовину, чего он хочет, - уже может назвать себя счастливым; Кроме того, я все-таки везучий. Несмотря ни на что.
  - Перстень у него!
  - Ты, Мишенька, не на перстень гляди, а на лицо его, этого везучего человека. Он, как и я занимается тем, чем хочет заниматься, миллионы людей занимаются тем, чем их застав-ляет жизнь. Вот и ты разберись со своей судьбой! Кто ты такой! Для чего родился, крестился? И восстань против сил тьмы и зла! Заступись за себя! Ведь ты человек, а не робот и не предмет купли и продажи!
  Во время этого монолога Игорь шагал по комнате и ора-торствовал, пробуждая, как ему того искренне хотелось, твор-ческий потенциал в Мише. По его меркам Миша был самород-ком. Золотые руки, но в каком-то заторможенном состоянии, из которого ему никак не удавалось вывести. Он хотел спасти Мишу от рутинной работы, оскорбляющей достоинство обра-зованного человека. Не возьмут ведь члены Правительства метлу, а если и наводят порядок, так чужими руками, коверкая чужие, не своих близких и знакомых судьбы... Одно дело бес-платные субботники, на которых воспитывается патриотизм и высокое понятие Родина и гражданская позиция ко всему; что не происходит в родном Отечестве.
  - К тебе, как ни придёшь, ты как пластинка заезженная одно и то же, - поднялся Миша.
  - Что делать? Так устроена Социальная логика, если не противостоять предметам купли и продажи и манипуляторам, то всем нам, талантам, крышка! А терять талант неохота. Может тебе нечего терять, так это другое дело! Я тебе сочувствую, помогаю, чем могу, но спасти можно только того, кто в этом нуждается. И эту мысль повторяю без устали многократно, как верующий "Отче ваш". С той разницей, что мне лично церковь не нужна. Я и сам бог в этой жизни. И возможно как Мессия, первопроходец! И пока ещё не пришёл мой звёздный час, но придёт он, обязательно грядёт мой звёздный час. И миллионы устремятся ко мне за исцелением больной души тленного тела. И тогда... - он так и не досказал, что будет тогда, Миша вышел в прихожую, схватил куртку, нацепил сходу кроссовки и мигом оказался у двери. Игорь открыл дверь:
  - В любое время дня и ночи я твой покорный слуга! - несколько напыщенно произнёс он. - Заходи! Звони!..
  - Опять поссорились? И вечно ты так, не даёшь другим рта открыть, восхваляешь себя до небес, а у нас хлеба не на что завтра будет купить. Ты об этом думаешь? Отношения с людьми портишь, потому и нет у тебя друзей.
  - Ты права! - весело воскликнул Игорь, обнимая Оленьку и дотрагиваясь губами до щеки. Но своей присказки не стал произносить до конца. - Насчёт друзей их у меня нет, потому, что я человек непьющий и не наркоман! К тому же не барыга! И что интересно, всё дело в том, что я русский!
  - А причем национальность? Что-то ты стал заговари-ваться и я с тобой не соглашусь.
  - Правят то нашим Отечеством люди нерусские испокон веков. Возьми Екатерину II - немка.
  - При чем тут Екатерина Вторая?
  - А притом, как утверждает мой знакомый из славного града Ульяновска Абовян, предприниматель и просто замеча-тельный человек все мои злоключения в мирской жизни оттого, что я русский!
  Оленька, молча, прошла в кабинет и присела на стул, на котором только что восседал Миша, а до него тот молодой че-ловек, которого окрестил Игорь, телохранителем тёлки.
  - И что он утверждает?
  - А то, так и говорит: Если бы вы, Игорь Васильевич, были армянином, я посадил бы вас в "Жигули" и отвёз бы в целости и сохранности в армянскую общину. И всё было бы тип-топ, как говорится, на мази. И кабинет врачевателя и педа-гога-мыслителя и изобретателя беспереводного курса англий-ского языка и льготы на питание, как почётного гражданина города. И сам бы мэр у тебя восстанавливал бы свою работо-способность и патриотизм, и беззаветную преданность к Ро-дине. Но ты не армянин и не еврей и даже не азербайджанец! Тебе никто из банкиров не поверит! И потому я тебя в общину нашу не повезу! И ничего кроме нищеты в России тебе как её русскому представителю не светит! И заступиться за тебя не-кому. У вас, русских ни республики своей русской нет, ни ди-аспоры.
  - А почему бы тебе, дорогой, самому мне не помочь? - спросил я его.
  - Так меня за своего считать больше не будут. И за по-мощь русскому, мне самому в кредитах откажут! Так что не обессудь, дорогой!
  Но я не согласился с его пророчеством. И тогда он, оче-видно жалея меня, добавил:
  - А это потому, что ты гений! А гению надо в нашей стране каждый божий день доказывать, что ты уникален. А пока кретины и осталопы всех рангов и мастей разберутся, кто есть кто? пройдёт вся жизнь!
  - Понимаешь, Оленька! Вся жизнь на задворках! Вот какая участь мне судьбой уготована! А моё дело противостоять тому, что расчеловечивает меня! И эти никчемные люди попытались унизить меня, уникального человека, а почему? Да потому, что у них есть деньги преступным путем заработанные. Они живут в лучших условиях, поэтому и ведут себя нагло и высокомерно! А почему? Да потому что им терять нечего! Нет таланта! А у меня есть талант! Мне есть что терять! Вот это ты должна понять раз и навсегда! Да успокойся ты и спи спокойно! Были ученики, были пациенты, будут они не завтра, так послезавтра обязательно будут!
  В ту ночь он не просыпался, зато Оленька ворочалась, спала урывками, но он спал, как спят люди с чистой совестью.
  
  
  7
  Зная, что перед ней конфликтный человек, Майя Федо-ровна сделала вид, что хорошо к нему относится.
  - Вы говорите, я вас очень внимательно слушаю, - без устали повторяла она, размораживая холодильник.
  Игорь Васильевич разглядел ту самую скромную обста-новку, воссоздающую тот жилую комнату на Малой Колхозной уже знакомой ему.
  Та же железная кровать с панцирной сеткой, старенький холодильник.... И его не оставляла мысль, о лучшей доле Ека-терины Алексеевны, у которой была возможность пожить в собственной пусть и однокомнатной квартире, а не в Майеной комнате.
  Но племянница Майя Федоровна воспользовалась уни-кальной возможностью без доплаты избавиться от ненавистной коммуналки. И жила отдельно от родственников со своим сыном.
  - Социальная логика, по законам которой я с вами веду беседу, завоюет сердца людей и начнёт свое триумфальное шествие по странам и континентам. Грядёт её звездный час! - продолжал Игорь Васильевич, скорее обращаясь к самому себе, чем к Майе Федоровне.
  Вошла Екатерина Алексеевна, которая отлучилась пого-ворить с кем-то по телефону.
  - Я рада вас видеть в добром здравии, Игорь Василье-вич.
  - Екатерина Алексеевна, я всегда в форме, как человек здоровый от рождения и как человек, ведущий здоровый образ жизни.
  - Я знаю.
  - Рад слышать, что вы меня понимаете. Я, Екатерина Алексеевна, на подлостях жизнь свою не строю. Потому и не болею! Случается насморк, как и у всех, но и простуда явление временное. И, как правило, обходится без осложнений. Вот мне стукнуло первого января пятьдесят четыре года, а моё сердце, печень, почки в норме. А почему?
  Заинтересованная Майя Фёдоровна, наконец, то присела рядом за стол.
  - Вижу вам любопытно на меня поглазеть.
  - Вы правильно рассуждаете. Кстати, за кого вы голо-совали?
  - Голосовали мы за Советский Союз! За большевиков!
  - За Зюганова? - уставилась на него Екатерина Алек-сеевна.
  - Не совсем. Не за партию КПРФ голосовали, а за по-литический блок под девизом "За Советский Союз!"
  Майя Фёдоровна чистосердечно призналась, что они го-лосовали за известного экономиста, который отстаивает пла-новость экономики. И повела себя так, как будто они с Игорем Васильевичем были добрыми старыми знакомыми.
  Затренькал телефон, и вновь Екатерина Алексеевна уда-лилась. На Игоря Васильевича опять накатило прошлое.
  - А вы знаете, Майя Фёдоровна! Какая благодать в квартире?
  - Так и должно быть!
  - Надо людей выводить из социальных тупиков, а не заводить их туда! Конечно, так не хотелось Екатерине Алексе-евне от нас выезжать! Её понять можно! Но не в её силах ос-тановить жизнь!
  - Что вы имеете в виду? - с усмешкой проговорила Майя Федоровна.
  - А то, Майя Фёдоровна, что не должен человек со-глашаться на одиночество.
  - Она вдова! - членораздельно произнесла Майя Фё-доровна. - И вы это прекрасно знаете.
  - Разные бывают вдовы! - живо возразил Игорь Ва-сильевич. - Моя мама осталась беременной в самом начале войны. Отца могли убить, но он бессмертен, так как и он и моя мама подумали о будущем. И появился я третий сын! А поче-му? Да потому что она думала не только о себе, но и об отце. А что мы имеем в случае с Екатериной Алексеевной?
  Майя Фёдоровна насупилась:
  - Не вам судить о Екатерине Алексеевне!
  - А кому же? - с вызовом бросил Игорь Васильевич. - Я человек непьющий, не какой-нибудь прощелыга и не приспособленец. У меня исписанная трудовая! Так это потому что, как я понимаю сейчас, я не принимал участия в развале Советского Союза. И таких патриотов как я миллионы с испи-санными трудовыми книжками.
  - Вот с этим я согласна! - посветлела лицом Майя Фёдоровна.
  - А вам деваться некуда! Логика! К тому же не просто логика, а Социальная логика социализма, которую я называю ещё Железной. А она, как и Красная Армия непобедима! А один из её законов гласит:
  - "Способность человека мужчины или женщины, фи-зиологически здорового по своему желанию выродить мужское начало называется патологией социального восприятия бытия". Так что Екатерина Алексеевна...
  - Вы жестокий человек!
  - А это кто говорит? А-аа! - нараспев протянул Игорь Васильевич, - говорит и не согласна со мной Майя Фёдоровна, профессор. Так вот многоуважаемая Майя Фёдоровна! У вас сын есть? Есть! Замечательно! Приходиться напомнить истину - мудрость народную: Один сын не сын, два сына полсына, три сына один сын! А у вас только один сын! И будет ли у него сын - вилами по воде написано! Может и не быть! Сколько ему?
  - Двадцать четыре!
  -Таак-к! В стране назревает гражданская война, в любое время могут призвать в армию, а оттуда одна дорога, как известно, к праотцам.
  - Не приведи, господи! - прошептала пересохшими вдруг губами Майя Фёдоровна.
  Только что возвратившаяся Екатерина Алексеевна молча, слушала рассуждения Игоря Васильевича и реплики Майи Фёдоровны.
  - Так что же я упустила из вида. Давайте-ка, Игорь Ва-сильевич, я вас чашечкой чая угощу.
  - Но только одну, вторую, наверное, не осилю. Когда к вам направлялся, меня накормили жареной картошкой с вет-чиной и яйцами. Да вдобавок бокал какао! Кормят меня на убой! Так что я доволен и женой и детьми.
  На самом деле Игорь позавтракал более чем скромно. Рисовой кашей, чаем с оладушками собственного приготовле-ния. Но ему хотелось, порисоваться и в этот момент его взгляд задержался на кожаных тапочках, которыми он был очень до-волен.
  - Всегда, когда куда-нибудь направляюсь, только их и беру. Тепло, комфорт. Жаль, что не нашенские! Но хочу ска-зать, и мы умеем на совесть трудиться. С огоньком и песней! И как человек, а не гад подзаборный, и не фуфло всероссийское добавлю, что мы не можем ориентироваться на неразро-дившихся женщин и женщин, у которых но одному только сыну, я уже молчу о мужчинах выродках, предавших своих отцов! А иначе от народа нашего, евразийского останутся одни ножки, да рожки!
  Майя Фёдоровна молча, поднялась и ушла на кухню. Игорь Васильевич почувствовал, что переборщил и засобирал-ся домой. Да и пора было уходить - обещанного чая он, так и не дождался.
  - Ладно, Екатерина Алексеевна, - весело он восклик-нул.
  - Повидались, пора и отдыхать, а то я своим понима-нием жизни вас утомил.
  - Ничего! Ничего! - проговорила Екатерина Алексе-евна, зло, бросая на него свирепые взгляды, явно его, выпро-важивая и срывая свою накопившуюся ненависть ко всему и вся, заорала на выскочившую, на площадку кошку, загоняя её веником опять в прихожую.
  "Нехорошо получилось, - размышлял Игорь Василье-вич, спускаясь с третьего этажа по лестнице, вместо того, чтобы воспользоваться исправным лифтом, - даже не отреагировала на "До свиданья!", не говоря уже об обещанных конфетах для ребят. Шут с ней! Повидались и убедились, что русские люди, хоть и разобщённые, но живучие! Особенно старшее поколение.
  Ольга Владимировна радушна и приветлива, как и всегда.
  - Игорь Васильевич обещался на час, а сейчас два часа дня.
  Что делать? Как всегда в таких случаях, он сослался на плохую работу транспорта, что не соответствовало действи-тельности, рассудив, что на то и транспорт и создан, чтобы любые нагрузки и поклёпы выдерживать,
  - Голос хороший! - воскликнул задорно Игорь, отме-чая про себя, разумеется, неважнецкий вид гостеприимной хо-зяйки. Он снял пальто, немыслимую но нынешним меркам шапку-ушанку, так напоминающую шапку почтальона Печкина - телевизионного любимца детворы. Прошёл на кухню. Вспомнив, что приехал он в гости не с пустыми руками, вер-нулся в прихожую.
  Ольга Владимировна засуетилась на кухне, разогревая суп, на второе - сардельки с пюре и с солёными огурчиками. Само собой разумеющееся - колбаска, сыр, ветчина, да ещё предостаточно всякой снеди, включая салат из белокочанной капусты.
  - Прошу к столу, - ангельским голоском пригласила она за стол;
  Но Игорь, всегда вначале мылся в ванной, а потом уже трапезничал на правах родственника, Так он поступил и сейчас, в день Старого-Нового года, Он не засекал времени, помылся с удовольствием, с рекламированным шампунем, освежился под конец под холодным душем и обрёл здоровый розовый цвет лица,
  - А ведь здорово, что есть Ольга Владимировна, к ко-торой вот так запросто без копейки денег можно приехать и избавиться от месячной, пожалуй, грязи! - воскликнул он уже в прихожей, приводя свои волосы в порядок. Но то, что восхищало его, Ольга Владимировна не совсем расслышала, вполне возможно, барахлил слуховой аппарат, а может, была занята своими мыслями, которыми так ей хотелось поделиться с надёжным человеком, а Игоря-то она, и причисляла к таковым.
  Пока он поглощал со скоростью акулы обед, она ему пожаловалась на сестёр и на то, что давно не выходит из квар-тиры и потому, очевидно, и захирела, и ничто её больше не радует и не вдохновляет, как в былые годы. Внезапно она, что-то припоминая, посмотрела на часы:
  - Настя мытищинская обещалась приехать с ночёвкой. Но ты не торопись! Основательно закуси, а хочешь, налью, - и она действительно достала из холодильника и поставила на стол начатую бутылку пшеничной водки, при этом поясняя, что это особый род водки и в честь Старого-Нового года как раз кстати,
  - Ты же знаешь, не пью и не курю! - начал Игорь из-вечную песнь о своей генетической принадлежности к народу. - И дети в меня пошли!
  И возможно он бы ещё высказал бы свои соображения по поводу гулянок и пьянок с обилием жратвы, выпивки и та-бачища, если бы его не прервал нежелательный в часы его пребывания дверной звонок.
  - Легка на помине! - проворчала недовольно Ольга Владимировна, подмигивая Игорю и делая ему знак оставаться на месте условленным стуком.
  - У тебя кто есть? - услышал он тотчас же из-за рас-крывшейся двери сердитый голос, явно ему не симпатичный и незнакомый. Он выглянул из-за холодильника и увидел жен-щину в возрасте современно одетую, с розовым румянцем на щеках и явно навеселе. Ольга Владимировна дала ей понять, что у неё в гостах Игорь Васильевич, давний её знакомый.
  - Таак! - вместо приветствия протянула женщина, так и не представляясь, - Вы и есть тот самый Игорь Васильевич, который, как я понимаю, продолжает спаивать и развращать мою сестру? - она прошла к столу, взяла и стала изучать бу-тылку с водкой. - И вообще, что вы здесь делаете?
  - Тоже что и вы, - нашёлся, что сказать Игорь Ва-сильевич, - сами только что поставили диагноз. Но должен вас предупредить, что на подлянках в рай не попадёте! Вообще, как может правильно говорить человек, у которого только один сын? - он, как бы по наитию чувствует безошибочно, потенциальную патологию.
  Женщина, похоже, заинтересованно взглянула с откры-тым ртом на него. Ольга Владимировна молча, посапывая, то и дело платочком вытирала нос, пока не вмешивалась, прислу-шиваясь к их перепалке.
  - Ведь говорят: один сын не сын, два сына полсына, три сына - один сын. А у меня их пять, да приплюсуйте два внука и внучку - он явно переборщил с двумя внуками, но ему так хотелось утереть нос тем, кто вот так скоропалительно делал выводы и ни во что его не ставил. На самом деле только у Сережи был сын, а вот у Юрочки - самого старшего от пер-вого брака - пока что сына не предвиделось. Да и к чему им сын? Ведь у Светы - его жены - есть уже один от первого брака, а в браке с Юрой появилась Аннушка. Юра усыновил Алика, и всё было путём, как и у всех нормальных и полно-ценных граждан славного града Измаила: и мальчик, и девочка в семье. Для них, может, и нормально, а вот для отца Игоря Васильевича как было, так и осталось - то ли присказка, то ли ещё что - выродить отца родного - дело подлое и Его ве-личество человека недостойное.
  - Ну и что из этого? - подбоченясь, уставилась на него женщина.
  - А то, что будет ли у вашего сына сын, ещё вилами на воде писано! По всей видимости, не будет. Кстати, мать и мама это не одно и то же! - Он сказал так, потому что наглые глаза собеседницы раздражали его. Нет! Нет! Он не мог ошибиться в своих прогнозах, не имел права. Все-таки тридцатилетний опыт экспериментатора у него за плечами.
  - Вот вы мать!
  - Мать, а кто же? - поразилась женщина, с ухмылкой взирая на этого, как ей казалось, придурка, который, не занимая должности, что-то из себя воображает.
  - И я говорю; мать! - подчеркнул, повышая голос, Игорь Васильевич. - А вот, когда я был маленький, - попы-тался он разъяснить это различие между мамой и матерью, - я шёл домой из школы, и меня дома ждала мама. Понимаете, мама! А вот, когда ваш сын приходит домой, его ждёт мать. И вот эта самая женщина, которая не сумела сохранить себя для своих детей и вышла замуж с богатым сексуальным опытом, вот стоит и выясняет со мной отношения.
  Что тут было! Женщина словно сорвалась с цепи, заорала благим матом. Изо рта, словно из помойного ведра, посыпались у на бедную головушку Игоря Васильевича такие словечки, которые найдёшь лишь в лексиконе отпетых матерщиников.
  - Вот это да-а! - изумлённо закричал Игорь Василье-вич, стараясь перебить её. - И ежу понятно, что за персона перед моими очами. И где только набралась? Вроде в лагерях у Ольги Владимировны никто из родственников не бывал. Не-ужели так можно заговорить в Кремле? - это он вспомнил, что все её сестры работали в Кремле в системе обслуживания - кладовщиками. - С чего бы это? Ведь сейчас Кремль - исчадие ада - для Чечни, стариков-пенсионеров, - а тогда, когда вы там трудились - Кремль был олицетворением всего самого замечательного в нашем государстве. Нехорошо, да-мочка, быть на стороне Иванов, непомнящих родства.
  Женщина гнула своё такой сякой, жизнь сестре угробил, пенсионерку объедает, спаивает и вообще всё делает, чтобы присвоить себе квартиру. В общем, обвинила его во всех зем-ных грехах.
  Она явно провоцировала Игоря Васильевича. И ей уда-лось это сделать.
  Игорь Васильевич побагровел от возмущения и сразу же возвёл пуленепробиваемые стены вокруг себя.
  - При каждой неудаче умейте давать сдачи, иначе вам удачи не видеть из-за стен, никогда, - пропел он и окрылённый этими бессмертными строками ринулся вперёд, невзирая на опасности впереди. - Основой государства, как известно, является семья. А семья только тогда семья, когда есть связы-вающее звено - дети. А раз нет детей между супругами то и нет семьи! А раз человек не создаёт семью - он враг социа-листического государства. Вот такие как вы, крад, и разрушили мою Родину! А такими, как я надо восхищаться и ориенти-роваться на таких как я!
  А почему? - не давая потенциальной патологии открыть пошире рот, - вразумлял он, - да потому, что я не наркоман, не алкаш и не бракодел! Я не предавал Советской власти и не принимал участия в развале Советского Союза! И в наших отношениях с Ольгой Владимировной полный порядок! Мы по убеждениям нашим большевицким, даже ближе родственников. И вы прекрасно знаете, в какой квартире она проживала в Отрадном на 9 этаже. Ни лоджии, ни электроплиты. Кухня маленькая. А сейчас 3 этаж, лоджия, кухня, в которой просторно. Можно застолье устраивать как в гостиной. Рядом с Кремлем. И всё это благодаря кому? Его величеству человеку! Вот поэтому вам лично надо заткнуться и молчать.
  А вот молчать вы не можете, а почему? Да потому что у вас аппетит волчий, и вы её уже похоронили, а она живее всех
  родственников.
  И Игорь Васильевич ещё бы продолжал бы свой беспре-цедентный монолог, если бы не выдал того, о чем следовало бы молчать, сохраняя в тайне такие сведения.
  - Так вот я считал и считаю подлостью то, что вы сами распорядились этой квартирой, состряпав справку о купле-продаже. Ольга Владимировна как человек, хотела оформить завещание племяннику, а вы воспользовались её плохим само-чувствием и поторопились переоформить квартиру, как про-данную. Вы полностью изобличены. Вы негодяи, подлые люди! Похоронить живого человека...
  Ольга Владимировна, наконец-то, наладила слуховой аппарат и, расслышав последние слова, разрыдалась.
  - Вот видите, до какого состояния вы довели мою се-стру, убирайтесь, а иначе... - женщина подскочила к телефону и подняла трубку.
  Ольга Владимировна стала отбирать трубку, таким об-разом, заступаясь за Игоря.
  - Куда намериваешься звонить?
  - Куда следует.
  - Он сейчас сам уйдёт.
  - Я жду! - не отходя от аппарата, закричала женщина.
  - Ещё раз поздравляю честную компанию, - миролю-биво и уже спокойно произнёс Игорь Васильевич, овладевая своим душевным равновесием, - с Новым-Старым годом! И желаю Ольге Владимировне и таким как я, людям с большой буквы, благополучия и сил, душевных и телесных для проти-востояния всякого рода мерзавцам, которые на подлостях хотят попасть в рай. Вот вам! - и он сложил фигу из трёх пальцев. Сам расхохотался, расхохоталась и Ольга Владимировна.
  И уже открывая дверь, он ещё раз напомнил Ольге Вла-димировне, что она, как и Ленин живее всех своих родствен-ников и потому не должна раскисать, а вот одеться и выйти минут на пятнадцать на улицу надо! И вообще лучше от при-роды не отрываться, раз у природы нет плохой погоды! И если человек сам себя не взбодрит и не поддержит своё здоровье, то окружающие люди, включая и родственничков, сделают всё, чтобы он преждевременно "отбросил коньки".
  - Со Старым-Новым годом! - хотя, как говорится, на душе скребли кошки, Игорь Васильевич наигранно помахал рукой, уже за закрытой дверью в коридоре, не спуская глаз с глазка, в который, как ему казалось, наблюдает за его поведе-нием Ольга Владимировна. - И дай вам бог здоровья и тер-пения в схватке с жизнью - восстановления своих прав на квартиру.
  И хотя он вслух упомянул бога, он осознал, что это лишь по наитию. И поймал себя на мысли, что он во всеуслышание не отрицает факта существования всесильных сил природы, как необъяснимых официальной наукой, а лишь подчеркивает, что Бог, скорее всего, нужен для людей ущербных и торопящихся к преждевременному уходу из жизни. Проклятая война! Вторая Мировая. Если бы не она, всё и у Ольги Владимировны и Екатерины Алексеевны, да и у бездетных их сверстников было бы путём!.. Были бы и дети и внуки! Да и дожили бы до Светлого Будущего как до реальности...
  
  
  
  
  8
  - Благодарен судьбе, - раз поделился со мной Игорь Васильевич своими воспоминаниями о том, как по счастливой случайности, да и по стечению благоприятных обстоятельств, документально сохранил свою "Академию самообразования и гипноза" и выжил в смутное время лихолетья, как ознаменова-лись 90 е годы XX века.
  Вот как это случилось.
  "Благодарен судьбе, что свела меня с феноменом бух-галтерского дела из Ульяновска - Валерием Григорьевичем Чернышёвым. Познакомился я с ним с лёгкой руки одного процветающего предпринимателя, который разъяснял мне, пока что безуспешно, элементарные правила рынка. В частности, я узнал, что в одиночку в наши дни ничего решить нельзя. Для успеха предпринимательства нужны единомышленники, жела-тельно с начальным капиталом. Правда, за неимением доста-точных средств дела мои зашли в тупик. Я мучительно искал выход и долгое время не находил, потому с надеждой всмат-ривался в знатока бухгалтерских головоломок, который в один прекрасный день пожаловал ко мне на Сухаревку, и отреко-мендовался просто и по-мальчишески:
  - Валера.
  - Чернышёв из Ульяновска?!.. Жду вас как бога, - об-радовался я, пропуская долгожданного гостя. Ещё месяц назад, созвонившись, пригласил его.
  В общих чертах я познакомил его с проблемами основанной мной "Академии". И выяснили сразу, что договариваться о сотрудничестве не станем, так как все его помыслы заняты сейчас Русской партией, в активе которой он состоял, и начального капитала у него нет, самому несладко живётся. Но помощь, причем действенную и безотлагательную, он готов мне оказать.
  - Иногда мы не задумываемся об элементарных вещах, - назидательно заулыбался Валерий Григорьевич после чашки ароматного кофе со сливками. - Надо поскорее снять розовые очки и перестать надеяться на нанятого постороннего человека, которому доверены ваши успехи и неудачи.
  - Словом, одна голова хорошо, а две лучше! - стоял я на своём. - Без единомышленников и ни туды и ни сюды! Вот с этим я на все сто процентов согласен.
  - Надо удалить ненужную сложность. Предельно упро-стить понятия. Баланс - это весы, - Чернышёв наглядно по-водил ладонями рук с растопыренными пальцами вверх вниз. - Вот две чаши весов. Уравновесим их и получим баланс! Баланс, я бы сказал, всему голова!
  - Баланс? - невольно воскликнул я, словно и меня, наконец, коснулось прозрение.
  - Верно! А теперь, - он взял в руки мел (мы находи-лись в моём кабинете с вместительной доской из синего ис-кусственного покрытия), - не поленитесь, изобразите чашечки на бумаге, как это делаю я мелом на доске.
  Мне едва удавалось поспевать за ним. Возможно, в его воображении был не один ученик, а затаив дыхание, сидела целая аудитория. Поэтому я старался не отвлекаться и не ме-шать ему. Отключил телефон, и покорённый магией его рас-судочной деятельности, ловил каждое слово. Через час я был убеждён, что дела мои никогда не зашли бы в тупик, владей я знаниями бухгалтерского учёта, тем более что Валерий Гри-горьевич преподносил мне упрощённую систему, понятную и доступную любому.
  - Две чаши весов. На них чашечки. Каждая из них представляет собой какой-то счёт. Например, на левой чаше чашечка 50. Это касса.
  - 50 - это всегда касса?
  - Всегда, а 51 - расчётный счёт.
  - Записал, 51 - расчётный счёт.
  - Счёт 10 - это материалы.
  - Доски, гвозди, да?
  - Все виды материалов.
  - Теперь понятно, 10 - все виды материалов.
  - 40 - готовая продукция, то, что получили из мате-риалов. 01 - основные средства.
  - Что именно называют основными средствами?
  - Машины, здания, сооружения, словом, всё, что дорого стоит и долго эксплуатируется. Все эти средства относят к активным. Всё элементарно просто! А теперь посмотрим на пра-вую чашу.
  Я посмотрел и увидел непонятную для меня букву "К". Начал рассуждать:
  - Вот счета: 50, 51, 10, 40, 01 - это активные счета. Так? Так. А вот "Д" и "К" что обозначают?
  Повторил:
  - Дебет плюс. Кредит минус.
  Я перерисовал кружочки, поставил плюс и минус, и у меня здорово всё в голове прояснилось. И всё это потому, что давно, много лет тому, я поверил в то, что если человек сам себя не научит, его никто не научит. В этом конкретном случае Чернышёв не был преподавателем бухучёта, а ему лишь отводилась не менее почётная роль аудитора-консультанта, а уж преподавателем самого себя был я сам. А иначе и быть не могло. Такое отношение к нему, казалось, социально его не задевало. Осторожно стараясь его не настраивать против себя, я стал действовать по законам Социальной логики. Но так ос-торожно, чтобы он не растворился в пространстве и во времени бесследно со своими, ему лишь ведомыми тайнами осознанного бухгалтерского дела. Попутно я поинтересовался, есть ли у Валерия Григорьевича семья. Получил утвердительный ответ, осталось лишь прояснить: есть ли дети? И на это получил утвердительный ответ. Оставался лишь один каверзный вопрос, я бы сказал вопрос вопросов.
  - А сын у вас есть?
  И через минуту я, окрылённый положительным ответом и, что передо мной сидит генетически здоровый человек, и к тому же в отличнейшем расположении к моей персоне, про-должал с нескрываемым любопытством его слушать.
  - Любой руководитель любого предприятия должен знать хотя бы элементарные основы бухгалтерского дела. Знать для того, чтобы успешнее вести своё предприятие, свой корабль по бескрайним просторам рыночных отношений... Геннадий Васильевич! А причём здесь семья, дети? - все-таки проявил он интерес к моим вопросам, вполне осознанно. "Будь что будет!" - решил я ни за что не отступаться от своих принципов и бескомпромиссно решать любые, даже бухгалтерские вопросы.
  - А это потому, что в моём понимании на сегодняшний день, 20 августа 1996 года, вы выше президента Соединенных Штатов Америки... Почему?.. Я вижу ваши, Валерий Григорь-евич, округлённые глаза. Отвечаю за свои слова со всей ответ-ственностью основоположника Социальной логики. Все эле-ментарно просто: у вас есть сын, а у лучшего друга нашего президента, Билла, как и у него самого - вырождение отцов-ского рода. Поэтому надо к практическим знаниям о балансе, присовокупить один из законов Социальной логики, который гласит:
  "Врождённая способность человека, психофизиологически здорового, по своему желанию выродить мужское начало, называется патологией".
  - Если глубоко задуматься, то можно с вами согласиться.
  - Кстати, как у нашего общего знакомого обстоит дело с детьми? С продолжением рода?
  - У него две дочери.
  - Валерий Григорьевич, будьте откровенны. Что вы думаете о нём?
  - Он иногда уходит в запой. А трезвый он положитель-ный. Я знаю его лет десять. Кого-то вы лечили гипнозом, он рассказывал, кажется, его драгоценную тёщу. И вылечили! Они оба на седьмом небе от счастья. Восхищены вами!
  Я расхохотался. Здравое восприятие реальности радова-ло меня, и я намекнул собеседнику и консультанту по бухгал-терии, что смех, который возникает естественно и без прину-ждения, может излечить не только астму, но и такую мороку, как язва желудка.
  - Я вот, - вдруг поменяв тон, продолжал Чернышёв, -обратил внимание на то, что и вам присущи, как и всем людям, слабости. Вы совершенно не настроены всерьёз, воспринимать науку о балансе.
  - Напротив! - вскипел я против такого обвинительного умозаключения. - Я - весь внимание! Так, на чём мы ос-тановились?
  - В Америке, - прежним тоном разъяснял он с камен-ным лицом, - насчитывается 13,5 тысяч предпринимателей. И это число вырасти, не может, по вполне объяснимым эконо-мическим и криминальным соображениям. Существуют богачи, так называемая элита. И они повязаны меж собой узами и брачными и внебрачными и связями с криминальным миром. Объединяются "новые русские" в клубы. И что характерно - в их ряды не так-то просто попасть.
  - Статистику, где взяли?
  - Эта цифра из одного интервью со Святославом Фё-доровым, глазником, когда он баллотировался в кандидаты в президенты России.
   - Ему можно верить. Ответственный человек.
  - Именно, так. Хотя ситуация в нашей стране другая, рыночные отношения только складываются, и мы должны пройти тот самый непростой ухабистый путь, который Америка прошла.
  - Но есть но! Всё-таки у нас другой исторический путь. И, насколько, мне известно, и в Америке проблемы так и оста-ются пожизненно неразрешимыми. А это социальный тупик.
   - И не только у нас, или в США, но и во всем мире. А ведь можно жить без проблем.
  - Без проблем! - машинально повторил я. - А если вот бухгалтерию по вашей системе назвать "Бухучёт без проблем"?
  - Не пойдёт! Проблемы в финансовых делах всё равно возникнут! - стал рассуждать Чернышёв тоном, не терпящим возражений. - Вот обучение английскому языку по вашей методе так и назвать "Английский без проблем". Звучит!
  - Звучит! - поддакнул я. - И всё же "Английский по наитию" впечатляет! - Чем вы объясните при всей своем уникальности то, что вы человек несостоятельный, - обронил я ему то, что вертелось у меня на уме. - Кстати, все мои знако-мые так и не стали людьми состоятельными.
  - Да, - согласился Чернышёв, - если переступить за-претные грани, поступиться совестью, то это дело поправимое. Главное, ребята, сердцем не стареть! И не распыляться, а бить в одну точку, и правильно вы говорите, Игорь Васильевич, ра-ботать не на разрушение, а на созидание, что намного увле-кательнее и труднее. А для этого я и предлагаю внедрить в практику свой...
  - Выстраданный...
  - Верно! Свой выстраданный курс упрощённого бух-галтерского учёта.
  - То есть вы предлагаете такую систему обучения, когда малосведущий в бухучёте человек начнёт соображать, что к чему, и сможет в своих деловых бумагах разобраться без по-мощи специалиста-бухгалтера? И избежать печальной участи банкрота, как это чуть не произошло было, насколько я пони-маю, в случае с нашим общим знакомым из Ульяновска?
  - Именно так! - с воодушевлением заговорил Черны-шёв. - Когда он осмыслил азы бухгалтерского дела, ему стало легче.
  - Осмыслил что?
   - Баланс! Осмыслил баланс!
  - Вот тут вы написали: один, два, три. Я понимаю, вы даёте три наглядных примера. Д плюс 50. Дебет 50 счёта.
  - Дебет в активном счёте означает увеличение. В кассу поступили деньги.
  - Понятно. В кассу поступили деньги. Дебет 50-го счета. Активного! Так. Напротив "К" цифра 90. "К" - это кредит. А вот что за 90?
  - 90 - это пассивный счёт. Краткосрочная ссуда в банке.
  - Понимаю! Возьмём лист бумаги, перегнём пополам и получим черту, как у вас на доске. Левая и правая стороны листа - это чаши весов.
  - Верно. Баланс. Всего счетов около ста.
  - Активные счета на левой чаше?
  - Верно. На правой - пассивные.
  - Уловил. И каждый счёт в виде чашечки. А чашечка у вас в виде кружочка на чаше?
  - Верно. Если чашечка 50 пустая...
  - То в кассе денег нет!
  Утвердительный кивок головой Чернышёва. А я, воодушевлёно продолжал:
  - 50 - это касса, 51 - расчётный счёт, 10 - материалы, 40 - готовая продукция, 01 - основные средства производ-ства. К ним относятся не только здания, но и станки. С правой стороны я вижу кружочки. 85 - это? Так, спасибо за подсказ-ку: уставной фонд. 60 - это?.. Так, расчёты с поставщиками! Это, надо понимать, счета пассивные!
  - 68 - расчёты с бюджетом.
  - Это налоги?
  - Молодец! Многие предприниматели, как известно, утаивают реальные доходы. Тогда их налоговая полиция, что?.. Наказывает! Но они вынуждены это делать.
  - Вынуждены нарушать законы?
  - Да! Не будет приведена налоговая система в нор-мальное состояние. Даже Чингисхан брал оброк - одну овцу из десяти. Одну овцу. Если брали две из десяти его наместники, он их уничтожал. Потому что они приносили вред. Уже в те времена развивалась теневая экономика. Сейчас государство берёт девять овец из десяти. И в сравнении с Чингисханом наше государство в девять раз более жестокое. Если Чингисхан мракобес, то кто же эти люди, которые так его изображают? Наверное, они в десять раз его мракобеснее, раз разрушают отечественную промышленность и губят народ.
  - Хорошо! - проговорил я неожиданно для себя ме-таллическим голосом. - Давайте оставим мерзавцев на суд истории...
  - Нельзя оставлять это на суд истории! Почему утаиваются налоги? Да потому что, как бы это сказать, это объек-тивная вещь. Они иначе не могут выжить. Или им смерть и ра-зорение, или утаивание. Если хочешь жить, то утаивай. Хочешь умереть, всё отдай.
  - Отдай, чтобы элита паразитировала на трагедии народа и Державы!
  - Верно! Но ведь не вся ещё страна умерла. Выходит, политика государства работает на смерть.
  - На смерть здорового предпринимательства?
  - Верно!
  - Так капитализм - это моральное и физическое унич-тожение животного и растительного мира! Это должен знать каждый! И стать на путь социалистический!
  Чернышёв промолчал. И я не стал развивать мысль дальше.
  - Хорошо! Вот здесь вы начертили: один, два, три. Вот запись: Д-50 - дебет 50-го счёта - означает: в кассе приба-вились деньги. Откуда они взялись?
  - А вот откуда. Запись: К-90 - Кредит 90-го счёта разъясняет нам, что у нас долг на ту же сумму, что и взятая в банке ссуда.
  - Теперь я понимаю, почему теперь там плюс. Д плюс. К плюс. Рассмотрим ваш пример: Д + 50, К + 90 = 3 миллионам. И как это прочитать?
  - В данном случае взаимодействуют два счёта. Один активный, другой пассивный: На обоих счетах происходит увеличение: на том и на другом, или уменьшение. В данном случае увеличение по Дебету и увеличение по Кредиту.
  - Тогда понимаем, как в кассе появились деньги в сумме 3 миллионов, а К плюс 90 вырос наш долг...
  - Вырос наш долг банку и бухгалтерская запись: Дебет + 50, Кредит + 90 равняется = 3 миллионам рублей. То есть и активный счёт взаимодействует, и пассивный. Золотой камушек стоимостью в 3 миллиона бросили в чашечку 90.
  - Так! Д-10. 10 - это материалы. Скажем, доски. К-60. Это... спасибо за подсказку - расчёты с поставщиками. И стоит I миллион рублей. Надо это понимать так: поставщики поставили доски на I миллион рублей. Правильно ли я вос-принимаю?
  - Верно! То есть на предприятии появились доски стоимостью I миллион. И в тоже время вырос долг поставщи-кам на тот же самый миллион.
  - Увеличение произошло и по дебету и по кредиту. Чи-таем Д-10, К-60 равняется I миллиону. Так! Пойдём дальше: Д-51, К-90. 90 - ссуда 2 миллиона. Так... на расчетный счёт поступили 2 миллиона ссуды. Правильно?
  - Абсолютно верно! То есть в чашечке 51 появился ка-мушек ценой в 2 миллиона, а на 90-м счете в чашечке...
  - В чашечке 90 появился камушек золотой стоимостью в 2 миллиона. И получился баланс. А баланс, как известно и вам, а сейчас и мне, всегда баланс, иначе и быть не должно! Актив? Актив - это когда на чашечки бросаются драгоценные камушки. А что происходит с пассивными счетами?
  - Это не совсем так! В данном случае взаимодействовал активный счёт с пассивным - это первый пример. 3 примера привели. Сейчас опять будет пассивный взаимодействовать с активным, но уже по обоим счетам будет происходить уменьшение. То есть теперь мы будем драгоценные камушки сбрасывать.
  - У вас на доске 4 таблицы. Вот первая, это что?
  - Первый тип бухгалтерской проводки.
  - Получается, 4 таблицы - 4 типа бухгалтерских прово-док.
  - Так, рассмотрели только I тип. Перейдём ко 2-му?
  - Без проблем! Теперь будем по одинаковому камушку сбрасывать с чаш весов. Взаимодействуют 2 счёта: слева у нас актив, а справа - пассив. И по Дебету всегда идёт увеличение, и по Кредиту увеличение в тех примерах, которые мы только что разобрали.
  - В 1-м типе проводок, это я уяснил, УВЕЛИЧЕНИЕ. А во 2-м уменьшение. Так, Д-70 и К-50 равняются 4 миллионам. 70?- Так... Спасибо, это заработная плата. Дебет 70...
  - Выдали зарплату.
  - А кредит 50? 50 - это касса.
  - Ушли деньги из кассы.
  - То есть мы взяли 4 миллиона из кассы и отдали на зарплату.
   - Верно. И там и тут уменьшение.
   - Из предприятия и деньги ушли, и долги по зарплате. То есть 2 камушка сброшено с чаш весов. Пойдём дальше. Д-90 -это дебет 90. 90 - это ссуда, кредит 51. 51 - это у нас расчётный счёт, равняется I миллиону. Мы взяли с расчётного счёта деньги в сумме I миллион и погасили задолжность по ссуде.
  - Верно. С расчётного счёта ушёл I миллион, но зато погасилась ссуда в сумме I миллион. Ссуда наша уменьшилась на I миллион.
  - Имеем Д 2 минуса, слева скинули 1 драгоценный ка-мушек с расчётного счёта и с правой чаши сбросили 1 камушек - долги по ссуде уменьшились. Третий пример: Д - это дебет 68 -это налоги в бюджет.
  - Верно! Погасили налоги в бюджет.
  - То есть с расчётного счёта предприятия ушла сумма 2,5 миллиона, налогов для бюджета.
  - Произошло уменьшение долгов по налогам на 2,5 миллиона. И в то же время деньги исчезли - перечислились го-сударству, то есть 2 драгоценных камушка, каждый стоимостью в 2,5 миллиона, ушли и с правой и с левой чаш.
  - Так вот, такая бухгалтерская запись Д-68, К-51 = 2,5 миллиона и есть бухгалтерская проводка. Верно?
  - Да! Или отображение данной хозяйственной операции. Понятно?
  - Понятно, Валерий Григорьевич! Дальше идём. 3 таб-лица?
  - Это перетасовка в активе. Мы только рассматриваем левую чашу весов. Допустим, мы взяли драгоценный камушек с чашечки 50 и переложили в 51-ю: ничего же не изменилось!
  - Стоп! 50 - это касса, а 51 - это расчётный счёт. До-пустим, я взял 2,5 миллиона из кассы и переложил на расчётный счёт. Ничего не изменилось. Это и есть перетасовка в активе?
  - Всё элементарно просто. Ничто не выкидывается и ничто не приходит сверху. Всё остаётся на месте. Мы только переложили сумму денег из одного кармана в другой.
  - Так! Дебет 50, кредит 51 равняется 7 миллионам.
  - Два активных счёта.
  - То есть в кассу пришли деньги с расчётного счёта в сумме 7 миллионов.
  - Это и является данной хозяйственной операцией или бухгалтерской проводкой. Другими словами, это...
  - Третий тип проводки. И лучше всего сказать: Д-50, К-51 =7 миллионам. На расчётный счёт из кассы поступили деньги в сумме 7 миллионов.
  Чернышёв заулыбался.
  - Идём дальше... Д-10. 10 - это материалы, к примеру, доски: К-51.То есть, дебет 10, кредит 51 равняется 2 миллио-нам. Значит, поступили материалы за счёт суммы, оплаченной
  с расчётного счёта в сумме 2 миллионов.
  - Верно! - воскликнул Чернышёв. - Деньги превра-щены в доски. И фактически ничего не изменилось. Произошла перетасовка в чашечках. Перетасовка в активе.
  - Выходит, 4 тип бухгалтерской проводки - это пере-тасовка в пассиве? А в чём разница?
  - Тогда взаимодействовали меж собой 2 активных счёта, а сейчас 2 пассивных.
  - Так. 4 таблица - это четвёртый тип хозяйственной деятельности, или 4 тип бухгалтерской проводки. То есть надо понимать так, что в бухгалтерии мы имеем дело с 4 типами хо-зяйственной деятельности. А бывают ещё какие-нибудь типы?
  - Всё элементарно просто. В бухгалтерском деле мы имеем 4 типа хозяйственных операций или 4 типа бухгалтер-ских проводок. Ни у Рокфеллера, ни на маленьком, ни на большом предприятии не бывает 5 типа проводок.
  - Так! Рассмотрим 4 тип хозяйственных операций: дебет 70, кредит 90 равняется 10 миллионам. 70 счёт?.. Спасибо за подсказку, заработная плата. 70 - это зарплата. Пассивный счёт. А 90, я уверен, ссуда в банке. Получается, из банка взяли 10 миллионов ссуды и заплатили зарплату.
  - Верно! То есть были должны рабочим, стали должны банку. Правильно будет так: выдали заработную плату за счёт кредита в банке. То есть с правой чашечки 90 переложили дра-гоценным камушек стоимостью 10 миллионов в чашечку 70.
  - Получается, что и по 3 и по 4 типу хозяйственных операций ничего не уменьшается и не увеличивается. Просто перетасовка с одного счёта на другой.
  - Всё элементарно просто! - удовлетворённо потирал руки Чернышёв. - Надо продолжать в этом же духе.
  Что я и сделал. Валерий Григорьевич продолжал:
   - Дебет 68. Налоги! Их надо выплачивать в бюджет, а если мы этого делать не будем, то налоговая полиция будет нас штрафовать. Хоть политика налоговая грабительская, но всё, же её надо придерживаться, а иначе нам крышка. Игры с государством по утаиванию прибыли опасные! Д-68. 68 - это налоги, которые должны поступить в бюджет. К-90 - это ссу-да в банке на I миллион. Мы взяли ссуду в сумме I миллион в банке и заплатили налоги.
   - Погашение налогов за счёт ссуды, взятой В банке, В сумме I миллион.
  - То есть, Валерий Григорьевич, ничего не поменялось. Были должны налоговой полиции, а стали должны банку. Но мы провели бухгалтерскую проводку и сейчас не должны на-логовой инспекции. Так! Д-60, К-90. 60 - это поставщики. И,.. Спасибо за подсказку... подрядчики.
  - Поставщики те, кто поставляет материалы, а подряд-чики, те, кто для нас выполнил какую-то работу. Например, оклеил комнату обоями. И мы должны им выплатить какую-то энную сумму денег как заработную плату.
  - Получается, мы погасили долг поставщикам, но зато вырос долг банку.
  - Верно! Потому мы и расшифруем: дебет 60, кредит 90 равняется 4 миллионам как погашение долга поставщикам за счёт ссуды, взятой в банке в сумме 4 миллионов. Надо понять, насколько важно знать эти бухгалтерские проводки, для того, чтобы проследить любую хозяйственную операцию.
  - Так! Тогда, если мы знаем и владеем 4 типами прово-док, нам станут понятны и хозяйственные бухгалтерские книги. То есть любое действие на предприятии надо, как я понимаю, оформить в виде бухгалтерской проводки. Так ведь?
  - Всё элементарно просто. К примеру, купил I гвоздь, надо сделать проводку. Выехал в командировку, купил два гвоздя - надо сделать проводку. Купил миллион гвоздей - надо сделать проводку. Получил в кассе деньги - надо сделать проводку. Выехал в командировку - надо сделать проводку. Получил деньги под отчёт - надо сделать проводку. Все од-нотипные действия группируются. Скажем, весь дебет 10 счёта складывается. Сложили. Из миллиона только одно получается. Мы знаем, что вот столько материалов поступило, а столько материалов списано в течение, допустим, месяца. Поступило на 10 миллионов, а списали на 8 миллионов. Из 10 вычитаем 8, осталось материалов на 2 миллиона. Всё элементарно просто. Не может ведь быть на расчётном счёте минус пять рублей. Либо нуль, либо, скажем, 2 миллиона, несколько тысяч и т.д. Может быть только дебетовое сальдо.
  - Сальдо? Что-то новенькое!
  - Это остаток. Вот было столько-то по дебету, стало столько-то. К примеру, предприятие не действовало. Чистый лист. Произошла одна хозяйственная операция. После одной хозяйственной операции можно подбивать сальдо. Поступили, допустим, материалы на I миллион: Д-10, К-60 равняется мил-лиону. Так вот, по 10 счёту сальдо стало I миллион по дебету. А сальдо по 60 счёту стало I миллион по кредиту. Вот что такое сальдо! Сальдо можно подсчитывать после одной операции после двух, после ста. Сальдо подбивается на начало месяца и на конец, на начало квартала и на конец, на начало года и на конец. Допустим, ничего не было, значит, кругом нули. Там что-то стало. Скажем, вы внесли в уставной фонд миллион рублей: значит, дебет 50, а кредит 85. В кассе появился I миллион рублей. И по кредиту счета 85 тоже записываете I миллион. Потому что появились долги тому, кто внёс I миллион рублей в уставной фонд в кассу. Просто ведь?
  - Элементарно просто, когда знаешь и имеешь колос-сальный практический опыт как у вас. А вот при составлении баланса в налоговую инспекцию, что надо знать в первую оче-редь?
  - В специальных бланках проставляются цифры: до-пустим, остался в кассе I миллион, пишите: касса - I миллион. То, что есть у вас на конец месяца. То есть, пишете сальдо всегда для отчёта. Баланс составляется всегда да определённое число. Все цифры отображаете в балансе, переписываете их. Всё элементарно просто. Хорошо бы это наглядно показать! Надо взять типовой баланс и его заполнить. Допустим, у вас ничего не было - одни прочерки. Допустим, у вас только одна хозяйственная деятельность - операция за квартал. Вы что сделали? Вы взяли I миллион и внесли уставный фонд. Тогда вы в активе баланса пишете: касса - I миллион, а в пассиве пишете: 85 счёт I миллион. Баланс всегда баланс. Баланс ведь есть! Вот этот баланс идёте и сдаёте в и налоговую инспекцию. В активе у вас по кассе - I миллион, I миллион по кредиту по 85 счету - уставному счёту. Миллион тут, миллион там - баланс! А если у вас ещё ряд операций там произошло? Например, за квартал произошли 2 операции: кроме того, что вы сдали 1 миллион уставный фонд, поступили ещё материалы на 10 миллионов. Значит, у вас там, где 10, появится запись 10 миллионов, слева, и где 60, появится запись 10 миллионов, а в сумме, когда подобьёте баланс, получится, что I и 10 равняется II. Одиннадцати миллионов. И в активе и в пассиве по II миллионов. А если у вас ещё десяток операций, так и суммы появятся. Вот этот итог и подбиваете. Всё элементарно просто.
  "Верно! Верно! - подумалось мне. - Всё действительно элементарно просто, Валерий Григорьевич! Наконец-то обрёл я единомышленника и осознаю, что баланс всегда баланс! Вот его и надо составить на свежую голову, и отнести в налоговую инспекцию. И насколько я воспринимаю реальность, мне без вашей товарищеской помощи не справиться, да и сроки просрочены. Без штрафных санкций не обойтись - не на Марсе ведь живём!"
  - А что, Валерий Григорьевич! - обратился я к нему. - Располагайтесь у меня. Будем вместе решать проблемы. Одному мне с ними не справиться!
  На моё предложение о сотрудничестве, Чернышёв потёр руки, улыбнулся и с заговорщицким видом предложил мне вступить в Русскую партию. Я обещал ему по-думать. И с благодарностью принял их пропагандистские ма-териалы - брошюры, газеты, с фотографами их лидера. Разубеждать Валерия Григорьевича я не стал. Это был бы мар-тышкин труд. Мы могли бы рассориться и навсегда исчезнуть из жизни друг друга. Но не для того мы встретились, чтобы вот так элементарно просто разбежаться! Что делать? Выход нашёлся.
  - Дело в том, что я, Валерий Григорьевич, совершенно неприспособлен к нынешней жизни, - пожаловался я на житьё-бытьё.
  Чернышёв оторвался от каких-то бухгалтерских расчётов и огляделся. Я показал ему квартиру. И от души рассмеялся:
  - Раз вешал картину. Взял молоток и вместо шляпки гвоздя по пальцу вмазал.
  Чернышёв покачал головой:
  - Нельзя так жить!'
  Вот этого момента я и ждал.
   - Так! - подстраиваясь к его дыханию, произнёс я, не сводя с него своих гипнотических глаз. - Всё элементарно просто! Вы обещаете мне помочь... И лучше не откладывать на завтра, то, что можно сделать сегодня... Как компаньону!.. А в необозримом будущем евроремонт сделаем, техникой разжи-вемся и заживём припеваючи!
  - Надо подумать! - поднялся со стула Чернышёв, по-глядел на часы. - Пора в дорогу!.. Когда обратно буду?.. Со-звонимся!
  Я рвался его проводить, но мой консультант по бухучёту сослался на своих товарищей по партии, которые ждут его на одной квартире. И обещался в том случае, если будут какие-нибудь изменения в их планах, позвонить. И предложил мне без отлагательства членство в Русской партии, мотивируя это тем, что во мне он видит патриота, созидателя.
  - Надо подумать! - ответил я его же словами.
  Остаток дня я провёл в ожидании звонка, и уже было решил осчастливить своим посещением книжный магазин на Мясницкой, как он сам пожаловал, объясняя свой визит тем, что решил повременить с отъездом, чтобы мне помочь. Мне ничего больше не оставалось сделать, как дружески заключить его в свои объятия и перейти на "ты" по его просьбе, что вполне соответствовало нашему духу.
  - Извини, что не предупредил.
  - Ты же знаешь, что двери моего дома открыты для тебя в любой час дня и ночи.
  И это соответствовало действительности. Я искренне был рад его появлению. Мои дела стояли без движения. И как выйти из финансового тупика, я всё ещё не знал.
  - А ты знаешь? - обратился я к нему.
  - Так это проще пареной репы, - тотчас стал меня просвещать Чернышёв.
  Раз друг так рвётся к практике - грех ему и отказывать в этом, решил я. И, несмотря на поздний час, я достал папки с бумагами и с большим любопытством стал наблюдать со сто-роны, занимаясь неотложными домашними делами, что за этим последует.
  Два дня он вроде меня и не замечал, настолько увлёкся моими документами. И подклеивал, и подсчитывал, и скрупу-лезно бисерным почерком вписывал в разграфлённые клеточки всё, что успел осмыслить и осознать. Жена моя позаботилась, чтобы спаситель наш был сыт и в хорошем настроении. А я потому старался изо всех сил не понимать его железной логики. Искренне считал, что рановато. И всё же он меня спровоцировал:
  - Геннадий Васильевич! Как руководителю тебе надо не только понимать, но и овладевать хотя бы упрощённым бухгалтерским учётом! Давай садись рядом, я дам задание и тренируйся, пока я здесь.
  - Валера! То, что ты предлагаешь, - насилие над пси-хикой, - заявил я. В конце концов, никто его не уполномочи-вал приводить мои дела в порядок. Это была его инициатива, я лишь её одобрил. И лишь сейчас я осознал его полное безде-нежье. Другими словами, он напрашивался на компенсацию за восстанавливаемый учёт. А это серьёзные деньги. К сожалению, их у меня на данный момент не было. Ни на счету у предприятия, ни у меня. В карманах моих гулял вольный ветер. Но учёт есть учёт, я в душе и на моём лице было написано восхищение всем тем, что бы, ни предпринимал Чернышёв. "Но зачем, - подумалось мне, - заводиться с одним из руко-водителей Русской партии?"
  - Кстати! - изрек вдруг кандидат в компаньоны. - Кажется, Васильич, ты уже созрел сделать свой выбор и вступить в члены Русской партии.
  - Валера, родились мы и живём в многонациональной стране, и потому выяснять отношения - какая нация лучше и умнее - дело подлое и бесперспективное! Надо выправить свою рассудочную деятельность. И спасать советскую цивили-зацию!
  - Согласен! И всё же давай я переговорю с лидером партии с господином Милосердовым...
  - Это можно!
   - Ты согласен, а опять гнёшь своё. Почему?
  - Потому, что и ты, и Русская партия действуете по за-конам социальной психологии, а это тупик. Вот сын у тебя один?
  - И дочь есть.
  - Так вот, один сын - не сын!
  - Я это уже слышал!
  - Валера! Повторение - мать учения!
  - Ты отлыниваешь от работы.
  - Ты же прекрасно знаешь, что когда человек себя за-ставляет что-то делать - это социальная психология. Результат налицо - взрослый человек, как правило, - человек с изнасилованными мозгами. А моя жизнь противостояние тому, что рушит человека. Баланс всегда баланс!
  - Всё элементарно просто! Надо много работать, - так и не переговорив меня, принялся за бухгалтерские расчёты Чернышёв.
  А я, преисполненный благодарности за сподвижничество, заверил бессребреника, что у меня уже наклёвывается внутренняя потребность, как он, самоотверженно сесть за стол и на практике понять и осознать, почему дела стоят? А моя предпринимательская деятельность сопровождается наклад-ками да проколами? И на извечные вопросы "Кто виноват?" и "Что делать?" отвечать по законам Социальной логики Его величества человека...
  
  Конец третьей книги
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"