События, о которых я собираюсь сейчас поведать, начались холодным ноябрьским вечером, когда все жители Уэст-Энда давно грелись у своих каминов, а бездомные собаки бегали по опустевшим улицам, поджав свои тощие хвосты, пытаясь найти хоть какое-нибудь убежище от промозглого ветра. Тёмное небо со стремительно несущимися тяжёлыми тучами низко висело над городом весь день, и сейчас грозилось разразиться жутким ливнем. Едва я успел наполнить бокал отличным ирландским элем, имеющим приятное свойство питься именно в такие вечера, раздался протяжный звонок в дверь. С этого момента и начались все те таинственные и трагические происшествия, воспоминания о которых не дают мне покоя, и по сей день.
Я поспешил в прихожую, гадая по пути, кто бы мог прийти ко мне в столь ужасную погоду. Гостей я не ждал, а все мои приятели, впрочем, как и я сам, были убеждёнными домоседами, больше всего на свете ценившие уют и спокойствие. Моя жена, Катрин, скончалась два года назад, и за всё время после её похорон в моём доме ни разу не появлялась другая женщина. Верность - так я чтил память столь рано покинувшей меня супруги. Поэтому какой-нибудь подружки, тайно пришедшей ко мне провести вечер, я тоже не ожидал.
Каково же было моё удивление, когда на пороге я увидел своего давно забытого товарища Гарольда Дженнингса, с которым когда то ещё совсем молодыми учились в колледже. Тогда, как будущий историк, мой знакомый подавал большие надежды. Его было трудно не узнать даже спустя такое огромное время. Он по-прежнему носил очки в тонкой оправе, а его взъерошенные соломенные волосы, казалось, так никогда и не познали расчёски. Длинный нос с аристократическим профилем стал чуточку длиннее и острее, так мне, по крайней мере, почудилось. Но ещё более узнаваемым оказался взгляд с сумасшедшинкой в глубине пронзительно голубых, как весеннее небо, глаз.
Однако, гораздо сильнее меня удивило состояние гостя.
- Роджер! - простонал Гарольд. - Ради Бога! Помоги мне...
И заплакал.
Я засуетился вокруг гостя, снял с него крепдешиновое пальто, проводил к пылающему камину и усадил в кресло. Затем от всей души наполнил элем ещё один бокал.
- Роджер, Роджер... Что мне делать? - стонал Гарольд, схватившись за голову. - Теперь моя очередь, понимаешь? Проклятие существует! Симонэ и Чарльз уже мертвы, остался я один!
Он раскачивался из стороны в сторону, абсолютно не замечая ничего вокруг, при этом отблеск каминного огня придавал моему гостю несколько таинственный вид, и, признаюсь, на секунду мне даже показалось, что передо мной сидит сумасшедший. По крайней мере, то, что мой друг говорил, очень напоминало бред. Во время этих бессвязных фраз он неожиданно прерывался, затем начинал смеяться, потом опять начинал говорить о своей скорой смерти и каком-то проклятии. Когда же я довольно бесцеремонно всунул в его руку бокал, Гарольд вдруг снова заплакал. Я кое-как заставил его осушить половину, после чего речь моего друга стала более связной.
Своих однокурсников, о которых упомянул Гарольд - француза Симонэ Труа и моего соотечественника Чарльза Крэнтона, я знал не очень хорошо. Оба они были, скорее, приятелями Гарольда. В таком составе эта троица оставалась по сей день. Позже я лучше вспомнил и долговязого Симонэ - носатого парня с копной чёрных кудрей, ныне известного владельца лучших отелей мира, и Чарльза Крэнтона, в те дни тихого парня с белыми бровями и веснушчатым лицом, а теперь уважаемого банкира, и самого Гарольда, дотошного студента в очках. О том, что произошло с ними девять лет назад, и что оказалось причиной сегодняшних трагических смертей мне пришлось узнать спустя три часа, которые то и дело прерывались нервными вскриками или внезапной истерикой моего друга.
- Ты помнишь, Роджер, тогда сразу после колледжа я, Симонэ и Чарли отправились к древним храмам у берегов Амазонки? - глядя на огонь помутневшими от крепкого эля глазами начал Гарольд. - Поездку нам оплатил отец Симонэ. Он ведь был коллекционером всяких древних божков, идолов и статуэток. Мы обещали, что обязательно найдём что-нибудь для него. Однако, несмотря на то, что нам пришлось промаяться в душных и влажных лесах почти две недели, всё, чем были вознаграждены, это несколько унылых видов полуразрушенных алтарей из гнейса, и парой вкопанных деревянных столбов, исписанных языческими знаками, оба насквозь прогнившие из-за бесконечных ливней. Наш проводник, Хуан, плохо понимал английский, ещё хуже на нём говорил. Симонэ постоянно жаловался на боль в животе, а я и Чарли упорно его не слышали. Последние дни, измученные и уставшие, мы почти не разговаривали друг с другом. Никто из нас троих уже не хотел никаких сенсационных находок, все лишь мечтали об одном - скорее вернуться домой.
Всё произошло поздно вечером, когда мы уже переправлялись на пароме через реку и в темноте столкнулись с лодкой, на которой плыли местные аборигены. Начался ливень, и среди бушующей реки их судно быстро разметало по волнам. Мы пытались помочь людям, вытаскивали их из воды, рискуя самим быть смытыми за борт. Там было несколько женщин. Всех спасти не удалось, течение реки в это время усиливалось в разы, однако мы трое - я, Симонэ и Чарли совершили куда более ужасное злодеяние, чем разгневанная стихия. Крепко держась за скользкие поручни, мы хватали тонущих людей, и вскоре заметили плывущего к нам мужчину. Несмотря на сильные волны, он упорно двигался в нашу сторону с высоко поднятой над головой рукой, в которой держал небольшой мешок. По его смуглому и скуластому лицу текли остатки яркой раскраски, а чёрные, как две капли дёгтя глаза, выражали невероятное отчаяние. Мешочек в его руке сразу привлёк наше внимание. Мы правильно поняли, что местные жители плыли на один из своих древних праздников, о которых часто рассказывал отец Симонэ. Обычно такие таинства не предназначались для посторонних взглядов, и аборигены свято чтили эту традицию. Не было известно, каким богам они поклонялись, какие приносили жертвы, равно как никто не знал мест, где бы всё это проводилось. Но ходило немало слухов, будто к подножию своих идолов жители джунглей приносили такие драгоценные камни, что любой человек, обладай хотя бы одним из них, мог считаться миллиардером.
Тут Гарольд с отчаянием взглянул на меня.
- Я могу тебе поклясться, что такие же мысли посетили бы и тебя!
Я счёл благоразумным промолчать, дабы не провоцировать у друга ещё большего волнения, и это, в итоге, позволило мне дослушать его рассказ сравнительно спокойно.
- Тот абориген что-то кричал на своём языке, - продолжил Гарольд, вновь устремив свой взгляд на огонь, - а мы трое смотрели на алмазы, которыми был расшит свёрток в его руке. Даже в такую погоду бриллианты мерцали маленькими манящими светлячками. И едва он подплыл к нам, Симонэ выхватил у него мешок, ну а я... Я ударил беднягу в лицо ногой, когда тот попытался зацепиться. То же самое сделал и Чарли. У него это получилось даже сильнее, так как я отчётливо расслышал вскрик и сильный всплеск, после чего на поверхности реки больше никто не показался.
Утром, когда всё утихло, мы раскрыли этот чёртов свёрток...
Мой гость замолчал, отпил из бокала большой глоток, затем продолжил, по-прежнему глядя сквозь пламя камина. При этом в его глазах затлели маленькие адские угольки, будто зрачки сами превратились в два крошечных бриллианта.
- Там действительно оказались изумруды и алмазы, Роджер! В таком количестве и в таких размерах, о каких мы даже и не мечтали! - в голосе Гарольда я расслышал дьявольское торжество, словно он опять держал эти камни в руках. - Огромные бриллианты чистейшей воды! Ты представляешь, каково это в одночасье превратиться в миллионера! За окнами грязной гостиницы, где мы поселились, всё ещё раздавались крики, но теперь мы слышали совсем другие звуки. В наших ушах играл джаз светских раутов, где отныне мы станем желанными гостями. На радостях мы выпили, наверно, целую бочку дешёвого пойла, и уснули в одной комнате, со счастливыми улыбками на губах. О том, что мы сделали на пароме, из нас троих никто не обмолвился и словом. В конце концов, тот бедолага мог утонуть и без нашей помощи, ударившись головой о корягу или доску. Так мы успокаивали свою совесть, и, смею признаться, долго с этим не мучились. Лишь под утро мне показалось, что все выжившие с той лодки, зачем то собрались толпой под нашими окнами, и долго что-то пели низкими, глухими голосами. Будто бы знали, что мы сделали...
А перед тем как уехать, с нами произошла ещё одна непонятная вещь. К нам на улице подбежал маленький грязный мальчик, и начал что-то быстро тараторить на своём языке. Он почти кричал. Симонэ, который немного понимал этот диалект, побледнел, затем быстро затащил нас в ближайшую лавку. Но хозяин магазина, тоже из местных, едва увидев бежавшего за нами следом маленького хулигана, с ужасом на лице выпроводил нас за дверь, сославшись на какие-то срочные дела. Как объяснил Симонэ, это маленькое племя колдунов слало нам вдогонку проклятье. Мальчишка же предлагал вернуть то, что мы взяли, и с его слов выходило, что иначе всех нас ждёт страшное наказание. Но самое ужасное потрясение нас ждало впереди. Когда мы почти бегом устремились вниз по улице, то столкнулись с похоронной процессией. Везли кого-то из утонувших прошлой ночью. Представь, Роджер, какой ужас мы испытали, когда увидели покойника! Им оказался тот самый мальчик, которого мы только что видели! И внезапно все эти люди остановились, всего на секунды, одновременно повернули головы в нашу сторону, и снова завыли унывную песню. Поверь, Роджер, даже в тот момент я не думал, чтобы вернуть им хотя бы один камень из этого проклятого мешка!
Последние слова Гарольд почти прокричал, и я поспешил вновь наполнить его бокал.
Слушая его, я всё никак не мог понять - каким образом мне реагировать на эти откровения? Некоторые события действительно имели место в жизни моего друга. К примеру, я сам регулярно читал в газетах, с каким размахом орудовала эта троица на предпринимательском поприще. Тогда я считал, что на все их безумные эксперименты в бизнесе деньги выделял отец Симонэ, тот ещё чудак. Но теперь, после рассказа Гарольда, причина такого неожиданного процветания становилась более объяснимой и... более похожа на правду.
- Среди драгоценностей мы обнаружили кое-что ещё, - сделав большой глоток, снова заговорил мой гость. - То, что на первый взгляд не имело никакого смысла. Правда, позже Симонэ всё же докопался до истины, но это уже не имело никакого значения. Дни наши были всё равно уже сочтены.
Он замолчал на долгую минуту, во время которой вновь смотрел на горящее пламя.
- Вместе с камнями в мешочке лежал сухой пучок из маленьких обезьяньих лапок. Мы даже сначала не поняли, что это такое. Больно уж связка на засохшего паучка походила. Чарли подурачился с находкой, после чего выкинул в окно. Мы с Симонэ видели это собственными глазами. Ночью я опять слышал низкий гул издаваемый местными жителями, это заунывное пение на двух нотах, однако было ли это явью, сказать не могу.
Вернувшись, мы продали часть камней и стали богачами. О науке, и о том, что когда то хотели стать прославленными учёными, никто из нас не вспоминал. Мы ездили по миру, получали от жизни всё, чего только душа пожелает, сорили деньгами направо и налево, не отказывая себе ни в чём, и так продолжалось три года. Этот период пронёсся для меня одним праздничным днём. Этаким затянувшимся Рождеством. С подарками, цветными шарами, праздничным столом и весёлой музыкой. Нам улыбались все речные магнаты, жали руку сахарные короли и даже чванливые политики не раз обращались за финансовой помощью. Да, это было прекрасное время! Если бы мы только знали...
Гарольд закрыл глаза, и я увидел, как по его щекам потекли слёзы. Но через мгновение он сумел взять себя в руки.
- Мы полагали, что теперь, имея столько денег, мы будем только счастливы, но неожиданно умер Чарли. Последние три года я жил в Америке, и вчера только месяц, как я приехал в Англию. Первые две недели мы втроём часто встречались, но вскоре Чарли отдалился от нас с Симонэ. В последний раз, когда мы виделись все вместе, точнее, хорошо набрались, Чарли сказал странную вещь. Он спросил нас: "Ради Бога, друзья, объясните - какого дьявола вы прислали мне эту мерзость"? Тогда мы не поняли о чём речь, ведь все мы время от времени посылали друг другу всякие сувениры и безделушки. А Симонэ вообще его не расслышал. Больше мы не встречались. Я и сам оказался занят одной молодой особой, и, честно говоря, в последнее время предпочитал проводить вечера в её обществе. Когда в очередной раз, утомлённый любовными утехами, я вернулся от неё домой под утро, то с изумлением обнаружил сидящего у дверей Симонэ. Наверное, я выгляжу сейчас, как он тогда. Напуганный, в полном отчаянии...
- Чарли умер, - вместо приветствия сказал он. - А скоро придёт и наша очередь.
Мы вошли в дом, и там я узнал от Симонэ подробности столь неожиданной смерти нашего друга. Как выяснилось, Чарли скончался от внезапной остановки сердца.
- За мной прислали посыльного, - рассказывал Симонэ отчуждённым голосом. - В тот вечер я гостил у приятеля, мы хорошо выпили, и когда мне обо всём сообщили, ещё толком не протрезвел. А потом... Я был в той комнате... У Чарли было такое ужасное выражение лица. Окна оказались распахнутыми, хотя на улице стояла холодная погода. Тело лежало на полу у одного из проёмов. В руке Чарли что-то сжимал, а я узнал от доктора... Знаешь, что это было? Три маленькие высушенные обезьяньи лапки! Чарли пытался нас предупредить о настигающем проклятии, понимаешь, Роджер? Иначе, зачем человеку при инфаркте хватать эти чёртовы обезьяньи конечности? И это ещё не всё...
Гарольд подался вперёд.
- Когда допрашивали слугу, то он рассказал, что за несколько минут до того, как раздался предсмертный крик, в комнате хозяина что-то происходило. Был отчётливо слышен шум и, вроде, быстрый топот маленьких лапок. Эти умники из полиции решили, будто это уличные коты запрыгнули в открытые окна с крыши, хотя, вряд ли бы сей факт довёл Чарли до приступа. Но зачем уличным котам понадобилось искусать всё тело нашего покойного друга, этого следователи объяснить не смогли. Причём, даже не потрудились пригласить зоолога, чтобы тот определил происхождение укусов. А я голову даю на отсечение, что Чарли был убит не бродячими кошками, а этими маленькими обезьянками! И знаешь, Роджер, скоро они придут ко мне!
В глазах моего приятеля засветился такой ужас, что на секунду я невольно поверил в его историю. В камине прогорал уголь, и мне пришлось встать, чтобы подсыпать его из ведёрка, а заодно и встряхнуть возникшее оцепенение. Всё это время я находился в полнейшем замешательстве, но, тем не менее, отчаянно пытался придать услышанному рассказу логическое оправдание. Почему то в убийство аборигена и в похищение драгоценностей племени я поверил. А потом? Стечение обстоятельств? Раскаяние? Плюс это племя маленьких колдунов, их возможное проклятие. Такого Гарольд выдумать бы не смог. Да и зачем? Уже никого не волновало, откуда у него вдруг столько финансов. Что ж, на фоне свалившегося богатства вполне можно было сбрендить. Тем более что, судя по всему, эта троица ни в чём себя не ограничивала. Бог знает, что ещё они успели там испробовать, путешествуя по миру и раскуривая всякие "трубки мира" с тамошними племенами!
- Два дня назад при таких же обстоятельствах погиб Симонэ, - ровным голосом произнёс Гарольд, и я чуть не выронил ведёрко.
- Он приходил ко мне. Бледный, с выпученными от страха глазами.... "Нас всех ждёт смерть, Гарольд"! - так он сказал. И протянул мне пучок из скрюченных лапок. А когда мы выпили, он окончательно раскис и как сумасшедший постоянно спрашивал только одно: "Скажи, Гарольд, признайся - может, это всё-таки ты мне их прислал"? Затем расплакался, как ребёнок...
Тут на лице моего гостя появилась мучительная гримаса, и он приложил руку ко лбу.
- Я последний, и совсем скоро они придут ко мне!
Ну в эту мистическую чепуху про обезьянок я ещё не был готов поверить.
- Может, тогда тебе стоит попросить убежища у полиции? Не явятся же к тебе эти мартышки, когда вокруг полно людей?
- Но сколько я так буду скрываться, Роджер? Кто мне поверит?
Сказав это, Гарольд с такой надеждой посмотрел мне в глаза, что мне пришлось отвести свой взгляд.
- Симонэ объяснил мне, - голосом, в котором зазвучала обречённость, продолжил мой бывший сокурсник, - что тогда, в джунглях амазонки, племя послало нам вдогонку проклятие. Мы похитили их камни, но не знали, что вместе с ними получаем ещё и дух, который призван охранять сокровища. Эти дикари совсем не дураки... Другие племена знают, что такие колдуны способны вызвать к жизни демона девяти обезьян, и поэтому ни за что на свете не прикоснуться к чужим дарам. Для обряда умерщвляется такое же количество мартышек, а их отрубленные конечности кладутся в один мешочек с драгоценностями. С каждой обезьянки по три лапки. Четвёртую колдун оставляет себе. И пока сокровища на месте, дух дремлет. Но стоит, например, кому-то похитить камни, чернокнижники племени читают особую молитву, которая пробуждает этого демона. А уж он то знает, как вернуть украденное и расправиться с посягнувшими на дары богам идиотами...
- Но почему проклятие настигло вас спустя столько времени? - спросил я, осторожно указывая тем самым, на нелогичность легенды. Но у Гарольда и на это оказался готов ответ.
- Я тоже об этом размышлял, поверь... Мне кажется, что нам специально отвели последние годы на то, чтобы мы трое смогли понять, насколько прекрасна была эта жизнь. А может, нам позволено в последний раз повеселиться от души. Или дано время на обдумывания своего поступка, для раскаяния. И то - видишь, Роджер, я начал сожалеть о содеянном только когда повисла угроза смерти, ни днём ранее! Смерть неизбежна, понимаешь?! Неизбежна!!! - Голос у него сорвался, и он вновь замолк.
Бедняга действительно верил в проклятие девяти обезьян.
- Налей мне ещё, - попросил Гарольд, и я поспешил выполнить его просьбу.
- Там, в кармане пальто лежит свёрток, - отпив приличный глоток, обратился ко мне Гарольд. - Будь любезен, принеси его, Роджер.
Свёрток действительно оказался там, но пока я нёс его Гарольду, в голове, почему-то крепло убеждение, что имею дело с человеком, чей рассудок находится на грани помешательства. Обе упомянутые смерти и их схожие обстоятельства, о которых говорил Гарольд, я упорно считал не более чем совпадением.
- У меня есть слабая надежда, - произнёс мой гость слегка заплетающимся языком, разворачивая чёрную ткань, похожую на атлас, - что эти маленькие бесы оставят меня, если я отдам им то, что у меня осталось.
Он откинул край, и перед моими глазами засверкало целое созвездие мерцающих камней. Я не успел опомниться, как в ту же секунду Гарольд страшно вскрикнул, кинулся вперёд, схватил всей пятерней драгоценности и, дёрнул рукой ткань так, что все бриллианты брызнули на пол сверкающим дождём.
- Гляди, Роджер! - дико закричал он, протягивая мне чёрный засохший пучок. - Откуда они здесь?! Эти камни всё время лежали в банковском хранилище. Я забрал их оттуда сегодня утром и, клянусь, ещё ни разу не разворачивал. Теперь ты понимаешь? Они могут придти за мной уже этой ночью! Роджер, что мне делать?!
Я осторожно взял предмет из его рук, но через секунду едва сдержал вскрик отвращения - это были сморщенные лапки, судя по всему, действительно принадлежащие когда-то небольшой обезьянке.
- Я думаю, ты можешь остаться на ночь у меня, - предложил я, быстро положив мерзкую находку на стол.
Гарольд тут же кинулся ко мне.
- Только умоляю - давай мы будем спать в одной комнате! Тогда они не посмеют! - Его бешеный взгляд всё больше убеждал меня в недавних подозрениях. - Я прошу тебя, Роджер! Возможно, они только заберут камни!
Сказав это, он словно опомнился, упал на колени и начал собирать рассыпанные по ковру сокровища. Я стал ему помогать, гадая при этом, насколько опасным может оказаться невменяемый человек. Вспомнив, что вдобавок сам позволил Гарольду так сильно напиться, обругал себя последними словами.
В конце концов, мне пришлось ждать, пока мой пьяный гость не уснул прямо в кресле. Он всё время вздрагивал, и что-то бормотал.
В своей комнате я быстро разделся, облачился в пижаму и, положив на ночной столик свою добычу, начал засыпать.
Разве Гарольд заметит, что одного камня не хватает? Ещё немного - и бедняга спятит окончательно. Неизвестно куда бы делся весь этот свёрток, вздумай Гарольд пойти в какой-нибудь кабак. Нет, он ничего не заметит. Можно было бы взять и больше, всё равно в психушке они ему не понадобятся.
Камень загадочно мерцал даже в полной темноте, будто живой. Под неугомонный вой ветра за окном, глядя на манящий блеск бриллианта и в мечтах о скором богатстве, я сладко заснул.
Разбудил меня гром. Открыв глаза, я ничего не увидел из-за темени, царившей вокруг. В следующий миг комната осветилась вспышкой молнии, и мне удалось рассмотреть часы, висевшие на стене. Стрелки показывали без четверти два. Неожиданный и оглушительный раскат грома заставил вздрогнуть весь дом, а потом я услышал крик Гарольда. Это был вопль ужаса, услышав который любой на моём месте застыл бы от страха. Затем я вспомнил про камень, но едва только успел взглянуть в сторону столика, как следующая яркая вспышка озарила такую жуткую сцену, от которой вполне можно было сойти с ума: из-за портьеры окна к столу тянулась тощая рука. Чёрная, с висящими лохмотьями кожи на полусгнивших костях, вся покрытая чем-то склизким и блестящим.
Обезьянья лапа.
Я с диким криком выскочил из постели и кинулся в зал, к Гарольду. В полной темноте я несколько раз больно стукнулся о двери и стулья, но первобытный ужас гнал меня вперёд. Вбежав в комнату, я остановился и, трясясь от пережитого кошмара, громко позвал Гарольда несколько раз. Камин не горел, хотя перед тем как уйти к себе, я насыпал достаточно угля. Ещё раз грянул гром, на этот раз не так громко, где-то вдали. Следом наступила тишина, и мгновение спустя я отчётливо ощутил, как волосы на моей голове становятся дыбом: до моих ушей донеслось шустрое топанье маленьких лапок. Они слышались отовсюду, со всех сторон одновременно. И ещё тихое уханье, вперемежку с омерзительным хихиканьем. Я стоял, не в силах шевельнуться. Так страшно мне ещё никогда не было! Шлёпанье лапок раздавалось всё ближе и ближе, затем я вдруг понял, что это шелестит начавшийся на улице дождь. "Всё закончилось! - с деланным облегчением принялся успокаивать я себя. - Гарольд спокойно спит, а эта чёртова лапа мне просто померещилась! Грешу на приятеля, а сам-то тоже неплохо выпил! Скорее всего, никакие это не обезьяны, а просто тень от ветки так легла"... Но очередная вспышка молнии, сопровождавшаяся оглушительным грохотом, более чем убедила меня, что выпитый эль здесь не причём.
Знаете, что я увидел? Причём, увидел и разглядел довольно многое из того, чего наверняка не дозволено видеть простому смертному. Во многом благодаря ещё тому, что молнии начали сверкать одна за другой.
Мой бывший сокурсник лежал на полу возле кресла, на котором заснул. Его перекошенное диким ужасом лицо посинело, а выпученные, абсолютно белые, без зрачков глаза, смотрели прямо на меня! На шее виднелся багровый укус, наверное, такой Гарольд видел у Симонэ. Смерть уродливо искривила пальцы покойного в смертельной агонии, но было хорошо видно, что в левой руке несчастного темнеет маленький комок, издалека сильно смахивающий на букетик засохших прутиков...
А рядом...
Все девять обезьянок сидели вокруг тела и злобно скалились в мою сторону.
Боже! Что это были за морды! Истлевшие, почерневшие от плесени и времени, они выражали невероятную злобу. Тела существ почти просвечивали насквозь, и у каждой не хватало по одной конечности. Вся их поблёкшая свалявшаяся шерсть с комьями грязи без слов давала понять, откуда могли выбраться эти отталкивающего вида создания. Только отсвечивающие кровью глаза оставались живыми, жгучими от ненависти. В этих маленьких, полусгнивших телах было что-то ещё, не отсюда... На секунду я ощутил ледяное дыхание чужого мира, мрачного, полного боли и страха, места, где царят вечная тьма и холод. Тот мир был неприветлив и мёртв. Одна из обезьян привстала, бесцеремонно прошлась по лицу мёртвого Гарольда, и вновь остановилась, уставившись на меня своими жуткими зрачками. В её единственной передней лапе я увидел свёрток с драгоценностями. Обезьяна подняла вверх голову, и мне пришлось невольно лицезреть её бугрящиеся остатки плоти, под которой что-то ползало и мерзко извивалось. Один из лоскутов сгнившей кожи на её морде дрогнул, и отслоился, медленно скользнув куда-то вниз. И тут обезьянка заверещала! Да так, что мне пришлось прикрыть уши. Это не было визгом создания Господа! Неестественный хрип до неузнаваемости искажал то, что когда-то было живым. Чувствуя, как от страха теряю сознание, я из последних сил принялся возносить небесам молитву. Неясные серые тени замельтешили перед глазами, и в какой-то миг я даже почувствовал прикосновение острых коготков к своему телу.
А потом всё вокруг провалилось в небытие.
Когда я пришёл в себя, вокруг оказалось полно людей и в окна ярко светило утреннее солнце. Мужчина в форме полицейского сидел напротив меня и что-то деловито записывал в своём блокноте. Треск фотоаппаратов не смолкал ни на секунду. Что ж, теперь газетам есть о чём писать! Третья загадочная смерть известного миллионера! Тут уж полиции не отвертеться! Возможно, напишут и об укусах на всех трёх телах. В лаборатории определят, что клыки принадлежат маленькому примату. И что? Мои показания скорее сойдут для жёлтых газет, вроде тех, что печатают всякие рассказы о полтергейстах и призраках.
В итоге так всё и вышло. Разумеется, кроме того, что я не стал ничего никому рассказывать, и моей исповеди вы не увидите на страницах бульварной прессы. Пусть для всех эта история так и останется самой загадочной, а у города появится ещё одна тайна. Уж я-то точно унесу все свои секреты в могилу.
Ах, да! Я не сказал, что выгребая из камина золу, обнаружил неплохого размера бриллиант? После этого мои дела здорово поправились! Теперь я могу припеваючи дожить до седых волос. Правда, в последнее время меня, всё ж, кое-что мучает. Понимаете, я всё чаще вспоминаю эту историю, особенно в такие вечера, как сегодня. На дворе студёный ноябрь, улицы безлюдны и серы, а в сгущающихся сумерках заунывно воет ветер. Как и тогда...
Знаете, даже разбогатев, я не изменил своей привычке пить по вечерам ирландский эль у камина. Но... Странное дело, прошлой ночью мне снился сон, в котором я видел то самое племя аборигенов, о котором рассказывал Гарольд. Эти люди смотрели на меня и тягуче, монотонно пели нудную песню. Эта мелодия до сих пор звучит в моих ушах.
Всё время.
А вчера ко мне на улице подбежал маленький мальчик, оборванец... Что-то кричал на своём языке... Скорее всего, этот нищий один из бедных эмигрантов.
Может, всё это из-за бриллианта, найденного мною? Не знаю... Но почему-то не по себе. Ха-ха! Надеюсь, меня не ожидает судьба Гарольда и Чарли с Симонэ? Уж не придут ли этой ночью за мной... они?
Время покажет! А пока неплохо бы выпить отличнейшего ирландского эля, сидя у пылающего камина!