Аннотация: Первые главы незаконченного НФ романа "Клоны"
I.
Над железным плато - черное, усеянное незнакомыми для простых землян созвездиями небо. Это окраина Большого Магелланового облака - спутника нашей Галактики.
А вон и она - родная Галактика, Млечный путь - развернулась ребром, дивно-красивая, но недостижимая.
Недостижимая, для тех живых существ, которые обитают на этом железном плато. Это люди, или же - почти люди, и зовут их - Клоны. И если им даже очень-очень захочется полететь к этой Галактике, нырнуть в сияющую пышность звёздных островов, и найти там свою родину - Землю, то ничего у них не получится.
И это не потому, что техника этого не позволяет.
Нет - как раз техника развилась до того уровня, что можно путешествовать из галактики в галактику, и именно благодаря технике они были доставлены на это место.
Но они преступники, приговорённые к пожизненному заключению на этом руднике, где добывается Уран-15 - вещество, используемое как основной компонент в топливе кораблей сверхдальнего следования (отдалённые галактики и квазары).
Но вот, например, если подойти к главному герою этого повествования, молодому человеку по имени Дамнатус, и спросить у него, за что он осуждён, он ответит своим несколько грубоватым и отрывистым голосом:
- За то, что я клон.
- Как, и всего-то? - недоверчиво переспросите вы.
- Да, - сдержано кивнёт он, и переведёт взгляд на звёзды, ибо созерцание звёзд, а в особенности Галактики Млечного пути - это его любимейшее занятие.
А вы неловко прокашляетесь, и, тем самым, оторвёте его от этого, несомненно, захватывающего занятия.
Он резко откинет длинные, густые волосы, которые неловко упали на его вытянутое, бледное лицо, и спросит сдержано:
- Что ещё?
А вы, смущённые ясным светом его больших, столь похожих на драгоценные камни глаз, всё же спросите:
- То есть вы никого не убивали?
- Нет, конечно, - презрительно фыркнет он.
- И даже никого не грабили?
- Нет, не грабил.
- Быть может, вы последователь или пропагандист какого-то опасного учения.
- Какого ещё учения? - поморщится Дамнатус. - Я никогда не был приверженцем какой-либо религиозной конфессии. Реклама ни одного из семидесяти триллионов галактических божеств не оказала на меня никакого влияния. Впрочем, я никогда не любил рекламы. Как правило, она представляет только глянцевую сторону товара. Тем более, я никогда не вступал в какую-либо секту. Я просто жил, как и иные люди, но всё же я был Клоном, и вот именно за это я здесь.
- Но чем Клон хуже человека? - спросите вы, пристально вглядываясь в его черты, и не находя в них ничего отталкивающего.
- А я не знаю, - ответит он, - Впрочем, найдутся такие люди, которые подробно вам это объяснят. Ведь всегда, если кто-то неугоден, можно придумать подробное объяснение, чем, собственно, этот человек, или группа людей, или все клоны - плохи.
И вдруг с неожиданной яростью спросит он:
- Вам интересен этот бред?!
И вы поймёте его: вещь из-за этого "бреда", проходят в заточении лучшие годы его юности. Да и не будет у него ничего после этой искорёженной юности, потому что, несмотря на то, что клонов создавали сильнее и долговечнее их доноров - людей, работа на руднике источала. А те плохенькие защитные костюмы, которые им выдавались, не могли защитить от воздействия Урана-15. Совсем незначительное число атомов этого вещества попадало в кровь. Но, как только в организме растворялась хотя бы одна миллиардная грамма Урана-15, так поражённый клон вспыхивал слепяще-белым факелом, и изгорал полностью, и даже праха от него не оставалось. И период от прибытия, и до сгорания сильно колебался - это могло произойти и через три месяца, и через три года. Так и не удалось выявить закономерности столь сильных колебаний, но, по крайней мере, рано или поздно сгорали все клоны. Поэтому и Дамнатус был обречён.
А он выкрикнет с пылом и гневом:
- Вам интересны все эти пропагандисткие брошюрки, да?! Ну, так я могу посоветовать вам нескольких авторов. И тогда вы, несомненно, присоединитесь к мнению толпы, и закричите: да - клонов надо уничтожать.
- Вовсе нет, - попытаетесь вы успокоить чрезмерно пылкого юношу. - Мне неинтересна пропаганда, мне интересна История.
- История с большой буквы? - переспросит он, уже заинтересовано.
- Да.
- С Историей сложнее, - вздохнёт он. - Историю сто раз перекраивали, особенно в последнее время, но всё же я могу назвать некоторых авторов. Правда, их сочинения достать очень-очень сложно. Они под запретом, и даже в универсалнете (вариант интернета, охватывающий планеты, захваченные Земной федерацией) - их выискивают, стирают, а владельцам серверов грозят различные сроки. Но всё же, при должном терпении, у вас, может быть, что-нибудь и получится...
И он проговорит весьма объёмный список авторов и их произведений, продемонстрировав тем самым, немалую эрудицию.
- Но... - начнёте вы следующий вопрос, но Дамнатусу уже не дадут ответить.
Его окликнет здоровенный, закованный в титановые латы надсмотрщик. И ударит юношу плетью, и пинками погонит его к шахте.
II.
Да - те книги, которые посоветовал Дамнатус, достать не то что сложно, но практически невозможно. Но всё же, потратив очень много времени, а ещё больше - денег, и нервов, вам всё же удастся кое-что выудить, и непредвзятым взглядом окинуть историю последних лет.
И вы узнаете, что главой корпорации "Клон инк", был вовсе не мифический сверх злодей, задумавший погубить весь род людской, а талантливый учёный, физик и биолог, академик Яков Михайлович Жуков. Своей целью он поставил создать новое поколение людей: более совершенных, более способных к развитию, и к любым иным положительным чувствам и самопроявлениям.
И на основе ДНК человека им были созданы клоны. Всё же, согласно со своим замыслом, он вносил в ДНК некоторые изменения, так что клоны действительно во многом выходили лучше своих создателей.
Пробную группу выращенных и воспитанных в лабораториях клонов выпустили к людям. И где бы они ни устраивались на работу, чем бы они вообще не занимались (а занимались они исключительно благими делами), везде они показывали с наилучшей стороны.
Вслед за первой группой была создана и вторая, и третья, и четвёртая группы клонов. Их были уже десятки тысяч, что, впрочем, для отметившего рождение пятисотмиллиардного ребёнка Человечества, было сущей каплей.
Несмотря на то, что ни разу за всё время клоны не проявили себя с какой-либо дурной стороны, люди их сторонились, с ними не вступали в брак, с ними даже и общались только через силу, в случае крайней необходимости.
Дамнатус родился в семье двух клонов, а через пять лет после его рождения большинство мест в парламенте объединённой Европы получила крайне правая партия "Единство масс". Её лидер Юлиус Абрахам в числе прочих лозунгов выкрикивал и следующий: "Бездуховным не место в нашем обществе!". Естественно, что под "бездуховными" разумелись клоны. Этот лозунг способствовал росту популярности Юлиуса Абрахама.
Через месяц после воцарения "Единства масс", Яков Михайлович Жуков был арестован, а вслед за ним в тюремные застенки последовали и крупнейшие специалисты "Клон инк". Ещё через месяц все они были обвинены в заговоре против свободного человечества и уничтожены.
Объединённые массы, не есть индивиды. Массе не свойственно думать, но ей свойственно слушать то, что навязывают, и то, что приятно. Ведь подленькому, да придавленному жизнью человечку, так приятно унизить кого-то, кто ещё слабее, и этого слабого обвинить в своих несчастьях. И клоны стали не просто изгоями, но опасными преступниками.
И неправда стала правдой. Масса верила в то, что клоны не только бездуховны, но они ещё и машины для убийств. В них, якобы, заложена программа: в один день они должны начать убивать всех подряд. В этом сознались "умные дядьки" из "Клон инк"-a. И никого не волновало, что сознались они под пытками.
Началась "охота на ведьм". Сначала клонов убивали повсюду: на улицах, в парках отдыха, даже в их квартирах. Властями это самоуправство не одобрялось, за это карали, как за... мелкое хулиганство.
Власти заверили жаждущих крови обывателей, что сами решат проблему с клонами. Отныне "бездуховных" отлавливали, и свозили на рудники в отдалённых мирах, а оттуда уже никто не возвращался.
Родителям Дамнатуса долгое время удавалось скрываться, и, когда их всё-таки взяли, Дамнатусу уже исполнилось девятнадцать лет...
* * *
Рудники окружали свинцовые стены, десяти метров в высоту. Говорили, что стены были возведены руками самих заключённых, но Дамнатус этого не застал: он прибыл уже в готовый лагерь.
Впрочем, стены могли и не возводить, так как рудник был окружён невидимым силовым полем, которое удерживало кислородную атмосферу, и защищало от воздействия губительных космических излучений.
Стоило только дотронуться до силового поля, и оно отбрасывало назад. И иногда пьяные надсмотрщики развлекались: раскачивали провинившегося или просто попавшегося под горячую руку клона, и бросали его на силовое поле, а потом с хохотом наблюдали, как он, оттолкнувшись от края, летит над их головами, и врезается в стену. Иногда такие полёты закачивались переломами костей...
А стены вокруг лагеря возвели просто для большей уверенности надсмотрщиков. Они расхаживали там, наблюдали сверху за клонами, и в среднем раз со стен раздавался выстрел. Потехи ради - убивали одного клона...
Дамнатуса, его родителей и ещё пять тысяч клонов поместили в длинный, унылый, проржавевший уже барак. Там спали они в стеллажах, на гнилых тюфяках. Ночами безжалостно жалили клопы, но это была меньшей из их бед. Дело в том, что все эти клоны чувствовали себя людьми, а обращались с ними как с клопами.
Когда Дамнатусу исполнилось двадцать два, его родители сгорели от переизбытка Урана-15 в крови. И Дамнатус остался сиротой.
III
У Дамнатуса был один-единственный друг, котором звали Таном. Вместе они жаждали сочинять музыку, но единственный инструмент, который у них был - это расстроенная, акустическая гитара. И сочинять они могли разве что по полчаса, после изнурительной дневной работы.
Тем не менее, чувствовалось, что Тан очень талантливый композитор, и то, что он выжимал из расстроенной гитары, заставляло быстрее биться сердца.
Однажды он подошёл к Дамнатусу, и сказал:
- Знаешь, я чувствую, что скоро должен сгореть. И хочу попрощаться с тобой.
- Да что ты! - ужаснулся Дамнатус, - Может, у тебя просто плохое настроение?
- У меня всегда плохое настроение, но сейчас я чувствую особое жжение в крови. Кровь моя бурлит, и будто наружу выплеснуться жаждет. А именно о таких чувствах говорили те, кому в скором времени суждено было сгореть.
- Но ведь ты не знаешь... - начал было Дамнатус, но Тан прервал его:
- Ни к чему говорить пустые слова. Твои утешения ни к чему не приведут, зато я кое-что придумал. Смотри...
И он достал маленькую баночку, в которой изумрудилась, и медленно двигалась некое вязкое, похожее на очень густой кисель вещество.
И Тан пояснил:
- Я давно откладывал крохи от своего дневного пайка, и вот когда накопилось полкилограмма питательной массы, обменял эти полкилограмма на так называемый Вытягивающий Раствор у Тео-Физика.
Все заключённые знали Тео-Физика. Это был чудаковатый, совершенно лысый старик, с необычайно длинными и изгибистыми пальцами. В рудниках он находил какие-то кристаллы, а потом ночами, поудобнее расположившись на своём лежаке, эти кристаллы крошил, полученные порошки смешивал, и добавлял весьма опасные жидкости, которые тоже находил в недрах их планетоида-тюрьмы.
Для надсмотрщиков он изготавливал наркотики, или же заставляющий забыть все беды алкоголь, и за это они разрешили его дополнительные ночные изыскания. Мечтой Тео, было изготовления вещества, которое защитило бы его братьев и сестёр клонов от действия Урана-15, но пока у него выходили только побочные продукты.
Одним из таких продуктов был изумрудного цвета раствор, который Тео-физик условно назвал Вытягивающим.
И когда наслышанный про свойства этого раствора Тан пришёл к нему, то физик недоумённо пожал и проговорил:
- И зачем тебе такая опасная вещь?
И ответил Тан:
- Просто хочу ответить кое-какую память о себе для своего друга.
И вот теперь, стоя перед Дамнатусом, раскрыл Тан баночку, и обильно смазал Вытягивающим раствором свои пальцы.
- Что ты делаешь?! - воскликнул Дамнатус.
- Просто хочу сохранить свой дар композитора, хочу, чтобы этот дар всегда оставался с тобою.
- Но каким же образом?
- Сейчас увидишь...
И Тан приложил свои пальцы к расстроенным, и проржавевшим струнам их несчастной гитары. Затем он скривился и задрожал, шипя:
- А будет очень-очень больно...
И тогда кожа на его смазанных раствором пальцах разорвалась, и оттуда, тонкими змейками извиваясь, поползли его нервы. Они с силой обтягивались вокруг струн, и ещё сжимались, так что образовывали новое, чрезвычайно твёрдое вещество.
Тан сильно побледнел, из уголка его рта потекла кровь, глаза закатились. Дамнатус бросился, было к нему, но Тан остановил его страшным шипеньем:
- Нет! Не подходи ко мне! Мне ты уже не поможешь, а только себя погубишь!..
Нервы продолжали вытягиваться из его тела и обвиваться вокруг струн. Кровь обильно сочилась на пол. Лицо Тана страшно исказилось, казалось, что он просто разорвётся от страшного, нечеловеческого напряжения.
Но от его нечеловеческих стонов только заворочались на своих лежаках истомлённые за день клоны. И кто-то ворчал с верхних полок:
- А ну - тихо... Поспать не дают...
Мучительная смерть была для этих клонов делом привычным, поэтому и на стенания Тана они практически не обращали внимания.
Целый час вытягивались из Тана нервы, а затем он, обессилевший, медленно стал оседать на пол. Кровь обильно сочилась из его мелко трясущегося рта. Дамнатус бросился к нему, а Тан простонал:
- Гитару держи - она теперь главное сокровище...
И Дамнатус одной рукой подхватил Тана, а другой - гитару.
Теперь у гитары были весьма толстые, маслянисто поблёскивающие струны. И, когда Дамнатус помог Тану улечься на его койку, и осторожно дотронулся до струн, то почувствовал на концах пальцев сильное жжение - ставшие струнами нервы Тана соприкоснулись с его нервами.
- Чувствуешь? - слабо простонал Тан.
- Да, - ответил Дамнатус.
- Ну, вот и хорошо. Значит, всё получилось так, как я и хотел. Вытягивающий раствор вытянул не только мои нервы, но и что-то из моего мозга. Это то, что называется композиторским талантом, и теперь всякий раз, когда ты будешь играть, моё вдохновение через струны-нервы будет передаваться тебе. Ты создашь прекрасные композиции и, благодаря им, сможешь вырваться отсюда. Твой, а, стало быть, и мой талант оценят. И мы вырвемся отсюда, чёрт подери!..
Тан помолчал немного, а потом, схватившись за голову, простонал:
- Как же болит голова. И мысли путаются... Похоже, что-то случилось с моим мозгом. Теперь только бы побыстрее умереть...
* * *
И вот наступил следующий день. Тан проснулся и сразу же начал насвистывать какие-то дурашливые мотивчики, что было для него совсем не свойственно. Он невпопад и бессмысленно улыбался, а иногда приговаривал добродушным голосом:
- Ну, а вот теперь я вам всем покажу, - и хихикал.
Дамнатус пытался с ним заговорить, но Тан отвечал только:
- Теперь я весь в гитаре, с ней и общайся.
Но вот их и повели на рудники.
И там, в забое, Тан совершил нечто страшное: он сорвал со своего лица защитную маску, и начал запихивать себе в рот руду.
Он проглотил, подавился, а затем, вновь напихал в рот взрывчатую массу, и с диким хохотом, бросился вверх. Уран-15 уже смешивался с его кровью, и он весь дымился, глаза его вылезли из орбит, а волосы тлели. Но при этом он хохотал, и это был самый отвратительный хохот, из всех, когда-либо наполнявших эти шахты.
И надсмотрщик, который дежурил возле грузового лифта, не посмел перекрыть ему дорогу. Более того, надсмотрщик бросил своё оружие, и, оглашая шахту испуганными воплями, побежал прочь. Дело в том, что надсмотрщик вполне справедливо опасался сильного взрыва.
И этот взрыв произошёл, но чуть позже, когда Тан поднялся на поверхность, и, уже пылающий, бросился к маленькому стальному зданьицу, которое располагалось в самом центре лагеря. Это был генератор защитного поля.
Если бы замысел обезумевшего Тана сработал, то лишённый защитного поля лагерь мгновенно лишился бы воздуха, и вряд ли кто-нибудь выжил. Но, так как наше повествование явно предполагает нечто большее, этого не произошло.
Тан просто не успел добежать до генератора. Он взорвался, оставив после себя десятиметровую дымящуюся воронку, с зеркально-гладкими, раскалёнными добела склонами.
IV.
Погиб Тан, но, в тоже время, лучшая его часть осталась, и эта часть была рядом с Дамнатусом - это были нервы погибшего композитора, натянутые на гитарные струны и, в общем-то, ставшие этими струнами.
Струны-нервы были толще обычных струн, и играть на них было сложнее, но Дамнатус, урывая время от бесценного сна, всё же выучился, и играл уже не просто хорошо, но превосходно.
Нервы Тана вступали в контакт с его нервами, и дальше, проходя через его мозг, порождали дивные мелодии. Услышь эти мелодии человек хоть немного разбирающийся в музыке, и сказал бы, что Дамнатус, по меньшей мере - гений...
Но кто его мог услышать? Клоны?
О! Когда-то среди них было немало сильных творческих личностей, и просто интересных людей. Но теперь рабский труд и постоянное ожидание смерти сломили их, и единственное, на что они были способны - это вкалывать на шахтах, а ночью отсыпаться.
Были ещё надсмотрщики, которые пили, сквернословили и занимались рукоприкладством. Единственное, что мог из них выжать Дамнатус - это пьяные слезы, но от такой перспективы его тошнило, и он скрывал от надсмотрщиков свой, заимствованный у Тана дар...
* * *
И вот очередной изматывающий день закончен. Измождённые клоны были загнаны в барак, и теперь расползались по своим, кишащим клопами лежакам.
И Дамнатус уже был на своём месте. Он сидел, согнувшись, и сжимал в своих сильных, но всё равно уставших руках гитару. Его желваки напряглись; под глазами залегли глубокие тени - то были следы бессонных, посвящённых творчеству ночей. А сами глаза выражали сразу и жажду деятельности, и отчаянье, и многие иные сильные чувства.
И он шептал, едва не прикасаясь губами к струнам:
- Друг мой, слышишь ли меня?.. Ведь я не знаю, когда сгорю. Силы мои на исходе. Так тяжело жить, сознавая, что каждый день может стать последним, и что всё, что было до это - было напрасно... Если бы я только знал, где почерпнуть силы...
И тут сосед его, который носил романтичное имя Петрарка, заворочался и зашипел:
- Да что же ты всё шепчешь там и шепчешь, я поспать хочу...
А Дамнатус так поглощён был своими чувствами, что даже и не понял сначала, что этот Петрарка говорит, он просто повернулся, и смотрел, не моргая, на своего соседа.
Когда-то у Петрарки была благообразная внешность, и он подавал надежды: мог оправдать своё славное имя - стать большим поэтом. Но, также как и иные, он был сломлен изматывающим трудом, и теперь уже ничего не писал.
Зато излучение Урана-15, как-то необычно повлияло на его организм, и у него вырос огромный, изгибающийся колесом нос - предмет бессчётных издёвок надсмотрщиков.
И Петрарка грустно ухмыльнулся, и спросил раздражённо:
- Что на мой нос-то уставился? Смешным тебе кажется, да?
- Вовсе и нет, - пожал плечами Дамнатус.
- А ведь этот нос - единственное, что у меня осталось, - будто и не слыша его, продолжал Петрарка. - Единственный мой билетик на волю. Им стихи мои не нужны - нет, какие там стихи. Им уродства подавай. Клон уродством ценен!.. Едет, едет к нам гнусная ярмарка уродов. Устроителя её Начхала, гонят со всех приличных мест, и он вынужден болтаться по таким захолустьям, как этот наш рудник. Выступление специально для надсмотрщиков. Но Начхалу ведь новые уродцы нужны. Вот я к нему и завербуюсь.
Глаза Петрарки засияли мечтательно, но вместе с тем он и зевнул, готовясь отойти ко сну. Тут Дамнатус подскочил к нему, и, встряхнув за плечо, спросил:
- Ну а гитаристы этому Начхалу не нужны?..
В это время к ним подошёл надсмотрщик, который совершал последний перед сном обход барака.
Надсмотрщик подошёл к Петрарке, и рявкнул:
- Ты что сказал, носатый?
- Славлю вас, - промямлил загубленный поэт.
- А-а, ну хорошо.
Надсмотрщик схватил его за нос и сильно дёрнул. Затем поинтересовался:
- Что теперь скажешь?
- Славлю вас, - пролепетал Петрарка.
- А-а, ну хорошо, - надсмотрщик сжал кулак и несколько раз наотмашь ударил Петрарку по лицу, при этом вскрикивал надсмотрщик. - У-у, клонское отродье! Гад! Получи!.. А вот ещё! Знаю, все вы людей загубить жаждете. Но ничего у вас не получится! Мы вас быстрее изведём!
Наконец надсмотрщик успокоился, и оставил истекающего кровью Петрарку обиженно сопеть, и отходить ко сну.
Ну а Дамнатус уже лежал на своём месте. Он крепко прижал к груди живую гитару, сильно кусал губы, и напряжённо думал...
V
Через несколько дней после этого достопамятного разговора, чуткий и напряжённый полусон-полуявь Дамнатуса, был прерван мучительным и прерывистым сопеньем Петрарки, который быстро-быстро ворочался на койке, над его головой.
Тогда Дамнатус приподнялся, и спросил шёпотом:
- Эй, Петрарка, что с тобой?
И прохрипел Петрарка:
- Плохо мне. Вся кровь будто пламенем объята...
Дамнатус уже слышал нечто подобное от своего друга Тана, да и от других заключённых, и он знал, что должно было последовать за этим признанием. Поэтому он вскочил, и подхватив свою бесценную гитару, отскочил на несколько шагов.
И увидел лицо Петрарки: поры расширились - из них вздымались тонкие ярко-белёсые струйки.
- Не смотри на меня так! - взмолился Петрарка. - Ведь всё будет хорошо... Скажи, что всё будет хорошо.
И Дамнатус, понимая, что Петрарка обречён, проговорил:
- Да. Всё будет хорошо.
- Ну, вот и ладненько. Вот и ладненько, - захихикал Петрарка.
А потом он скривился и зашипел:
- А-а, жжёт то как!
Дым из его пор повалил ещё сильнее.
Клоны, которым не посчастливилось пребывать поблизости, морщились и отходили подальше. Некоторые вздыхали жалостливо, но большинство ворчало.
Но все, за исключением Дамнатуса и Петрарки были сонными.
Петрарка плакал, но те слёзы, которые катились по его щекам, сразу же иссыхали от перегрева. Несчастный клон тянул к Дамнатусу дымящуюся руку, и хрипел:
- Только бы до ярмарки уродов дотянуть. И тогда улечу отсюда. Вот он мой - ключ к свободе...
И Петрарка дотронулся до своего огромного, колесообразного носа. А потом вспыхнул Петрарка, и горел, извиваясь и визжа, как горели все отравленные Ураном-15 клоны.
Слепяще-белый пламень вырывался из глубин его тела, и изжигал всё: и кожу, и мясо, и кости. Всё - за исключением носа. И вскоре единственное, что осталось от Петрарки - это его нос, да ещё едкий дым, который скрыл эту последнюю деталь от всех, за исключением Дамнатуса.
Тогда Дамнатус проговорил:
- Петрарки больше нет, но остался его "ключ". Что же с ним делать? Возьму себе...
* * *
Несмотря на то, что лежак, на котором прежде спал Петрарка, прогорел, и провалился на лежак Дамнатуса, главного героя этого повествования никуда не смещали, а оставили на прежнем месте.
И следующей ночью он лежал на почерневшей, слипшейся материи и вертел в руках нос Петрарки, который совсем не подгорел, а также не кровоточил и не смердел, и вообще - был похож на кусок эластичного пластика.
И, если бы Дамнатус сам не наблюдал, как день за днём произрастал, увеличиваясь и загибаясь, этот нос на лице сгоревшего, то он мог бы подумать, что всё это хитроумная фальсификация, подготовленная самим Петраркой.
Но именно к фальсификации готовился Дамнатус. Для этого он уже подготовил баночку с универсальным клеем, изготовленным Тэо-физиком. Причём за клей ему ничего не пришлось платить. Он просто поиграл Тэо на гитаре, и Тэо прослезился, и сказал, что эта игра, этот нематериальный дар - наилучшая вознагражденье, ценнее еды; ценнее даже чистой воды (величайшей редкости). Тэо так расчувствовался, что даже предложить весь, имевшейся у него в запасах клей, но Дамнатусу была нужна только одна баночка...
И вот Дамнатус достал маленький, но весьма острый ножичек, который сделал ещё раньше, рассчитывая, что, если какой-нибудь надсмотрщик будет слишком над ним издеваться, так он полоснёт сначала надсмотрщика, а потом и себе горло перережет.
А теперь он с помощью этого ножичка выковырял в широченном основании носа Тэо выемку, достаточную для своего носа. Оттуда сыпалась какая-то похожая на пластик, но всё же органическая требуха. И смазал Дамнатус эту выемку, а также прилегающую к ней область клеем, а затем - прицепил к своему лицу.
Тео рекламировал свой клей, как мгновенно засыхающий. Так оно и было: нос Петрарки сразу же прирос к лицу Дамнатуса. Довольно-таки криво получилось, но это было хорошо, так как и рассчитывалось не на эстетическое чувство, а на извращённую тягу к уродствам.
На следующий день на Дамнатуса обрушились нескончаемые и однообразные расспросы клонов, и такие же нескончаемые и однообразные издёвки надсмотрщиков.
- А-а, Петрарка номер два! - восторжённо вопили надсмотрщики. - Будет кого за нос подёргать!
И тогда Дамнатус подумал, что слишком рано прицепил этот нос. До приезда ярмарки уродов оставалось ещё целых три дня.
* * *
Накануне приезда ярмарки, на руднике царило необычайное возбужденье. Понятно, что надсмотрщики ожидали столь редкого развлечения со стороны. Ну а заключённые, хоть в их существовании эта ярмарка ничего изменить не могла, тоже чего-то ожидали...
Дамнатус, как и во все прошлые ночи, поспал совсем ничего - от силы три часа. А весь остаток ночи он играл на гитаре, наполняя сны окружающих клонов дивными, целительными виденьями. Также он пытался приноровиться к своему новому носу, который своей непривычной тяжестью постоянно оттягивал его голову куда-то вбок и в сторону.
И вот барак заполнился пронзительным, отупляющим звоном, который, как и всегда, вещал о том, что у клонов есть пять минут, чтобы собраться, построиться, и выйти во двор, для получения утреннего пайка и последующей отправки на работу.
Дамнатус сразу проснулся, и, приподнявшись, рассудил так:
- Сейчас, при выходе из здания, попрошу одного из надсмотрщиков, чтобы он отвёл меня к ярмарке уродов Начхала, в качестве нового урода. Первая реакция надсмотрщика будет следующей: он прорычит какую-нибудь непристойность, и, возможно, начнёт меня бить. Но мне стоит разъяснить этому негодяю, что он может получить неплохую сумму за меня от Начхала. Гитару я, конечно, возьму с собой...
- Эй, Дамнатус! - окрикнул его Сики - пятнадцатилетний парёнек, тощий и всегда почему-то перепачканный в саже, будто он работал не в урановом руднике, а в угольной шахте.
- Что такое? - обернулся к нему Дамнатус.
- У тебя что, опять нос отвалился? - Сики хихикнул.
- А? Что?! - Дамнатус поспешно начал ощупывать свой нос, и тут обнаружил, что прежний Дамнатусовский нос на месте, а вот носа Петрарки уже нет.
И первая мысль была: "Отвалился что ли?! Вот комедия то! Только кто ж смеяться будет, когда тут вопрос жизни и смерти?.."
И он сказал Сики:
- Спасибо, что предупредил. Только никому не говори, ладно?
Сики пожал плечами и поспешил к выходу, ну а Дамнатус начал искать нос Петрарки.
Он знал, что у него совсем немного времени: надо найти нос, и надо его опять приклеить. А ведь в любое мгновенье могли появиться надсмотрщики и, пинками, как замешкавшегося, погнать его к выходу.
Дамнатус приподнял подгоревший, из-за покойного Петрарки, и неизлечимо кишащий блохами тюфяк.
Затем он забрался и под лежак, начал шарить в смрадном, пыльном мраке руками.
Завизжала зло и бесстрашно крыса; тупой, кровожадной яростью полыхнули её выпученные глаза. И хотя самой крысы не было видно, Дамнатус знал, что такие премерзкие существа обитают под бараком, и что они питаются не только рухлядью, но иногда и замешкавшимися клонами.
Он подумал: "Может, крыса нос утащила?.. Тогда придётся прорываться под барак. Придётся, чёрт подери, с крысами бороться. Потому что без носа я никуда. И не представиться уже второй такой возможности".
Но тут на его спину обрушился сильный удар, и надсмотрщик поинтересовался своим грубым голосом:
- Куда это ты собрался, а, мразь?!..
Дамнатус знал, что последуют ещё удары, и поэтому так по-особому напряг своё натренированное тело, что практически не почувствовал новых ударов, которыми действительно наградил его надсмотрщик.
Юноша выбрался из-под лежака и, сделав над собой огромное усилие, не переломил надсмотрщику шею, а, как и полагалось по уставу, улыбнулся, и произнёс:
- Извините, замешкался.
Конечно, надсмотрщику нравилось чувствовать своё превосходство. Его премерзкая, жирная морда расплылась в улыбке.
- На р-работу! - хрякнул надсмотрщик.
Дамнатус подхватил гитару, и шагнул к выходу.
- Э-эй, гитару то полож! - проревел надсмотрщик и ударил Дамнатуса по шее.
Дамнатус согнулся, надсмотрщик издал ещё несколько самодовольных хрюкающих звуков.
И тогда Дамнатус отложил гитару, и направился к выходу. Надсмотрщик плёлся сзади, и однообразно и сильно бил Дамнатуса по спине.
И понимал юноша, что, оставив гитару в бараке, он как бы подписал себе смертный приговор. Значит, ему точно не удастся прорваться на ярмарку Начхала. Ведь что же ему на этой ярмарке без гитары делать?..
И вот он уже на выходе из барака. И там замер, поражённый. Остановился и надсмотрщик: присвистнул и процедил несколько отборных ругательств, которые символизировали высочайшую степень одобрения. Надсмотрщик был так заворожён, что даже прекратил колотить Дамнатуса.
А дело было в том, что из чёрных небес, прямо со стороны дивно прекрасной родной галактики спускался, блестя яркими, балаганными огнями корабль, по форме напоминающий тройную женскую грудь.
- О-о, - мечтательно сказал надсмотрщик и облизнулся. - Ярмарка уродов Начхала. Сегодня я пойду смотреть на уродиков, а ты, хых!, ты будешь вкалывать на руднике!.. - он ещё раз ткнул Дамнатуса, и продолжил пялится на корабль.
Ну, а Дамнатус уже нагляделся на уродливый кораблик Начхала, и теперь оглядывался по сторонам, напряжённо думая, что же ему делать дальше.
И вот увидел группку надсмотрщиков, к которым подошла пожилая, сгорбленная женщина, держа за руку свою маленькую дочку. Дамнатус знал эту женщину-клона. Её койка находилась в дюжине шагов от его койки. Иногда, во мраке горб этой несчастной источал столь яркое сияние, что иные клоны окрестили её маяком. Ну, а Тэо-физик как-то заявил, что в её горбу накопилось уже столько Урана-15, что, когда придёт её час гореть, то, вместе с ней сгорят многие. Впрочем, Тео не уточнял, насколько сильным будет этот пожар. Быть может, он и сам этого не знал.
Но не на женщину-маяк смотрел Дамнатус, а на её пятилетнюю дочку. Это существо родилось уже в лагере, и не видела ничего, кроме страшной барачной жизни. Она была очень тоненькой. В грязном, мятом и дырявом платьице стояла она перед здоровыми надсмотрщиками и правой рукой прижимала к своей впалой груди, свою единственную игрушку - куклу, которую смастерил для неё кто-то из лагерных умельцев. Ну, а левой рукой девочка придерживала у лица нос Петрарки.
И тогда Дамнатус всё понял: это женщина-маяк отрезала от него приклеенный нос, и отдала его своей дочке. Но у неё даже не было клея! Несчастная, на что она рассчитывала?! Стоило только девочке разжать руку, и огромный нос плюхнулся бы на землю.
Обмануть надсмотрщиков? Что же - это ей удалось. Надсмотрщики были слишком пьяны, и их мыслишки проистекали крайне вяло.
И Дамнатус, поднапрягши слух, смог расслышать их разговор. Женщина говорила:
- Вот доченька моя. Видите, какой у неё нос?!
- О да! - надсмотрщики заржали.
- На ярмарке Начхала она пригодится.
- Чего?! А чего ей на ярмарке то делать?! Она и здесь нас повеселит! Уродка! Гхы-хых-хых!
- Но, понимаете ли, господа надсмотрщики, ведь Начхал скупает всяких таких детишек с э-э-э... необычным телосложением.
Надсмотрщики разразились хохотом, и выкрикнули несколько неприличных слов. Наконец один из них заметил:
- Клонов запрещено продавать.
- Но Начхал вам очень хорошо заплатит. Вы целый месяц сможете пить не просыхая. Понимаете?
Похоже, этот аргумент показался надсмотрщикам чрезвычайно значимым. Они переглянулись, и один из них спросил насторожённо:
- А если не заплатит?
- Обязательно заплатит, - дрожащим от волнения голосом выговорила женщина.
- Ну, если чего-нибудь не получится...
И надсмотрщики добавили несколько страшных угроз, относительно того, что они учинят над женщиной и над девочкой в том случае, если Начхал им откажет.
Тем временем корабль Начхала опустился на самом краю лагеря. Возле него тускло-синеватым куполом засияло защитное поле, и слилось с тем большим полем, которое окружало рудник.
Ну, а Дамнатус думал: "Вот женщина воспользовалась тем, чем хотел воспользоваться я. В праве ли я её винить? Нет. Ведь в ней действует инстинкт материнства - один из сильнейших инстинктов. И женщина эта не о своём благе думала, а о том только, чтобы от смерти свою дочку спасти. Жаль только, что ничего у них не получится. Начхал, каким бы он простофилей не был - сразу поймёт, что это обман... Ну, а я... Что же мне теперь делать, чёрт подери?!.. Что?!.."
И тут на голову его обрушился сильный удар. Он покачнулся, немного отшатнулся, и обернулся. А сзади стоял и гнусно ухмылялся надсмотрщик.