Щербинин Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Лебеди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Дмитрий Щербинин
  "Лебеди"
  (повесть)
  
  
  Глава 1
  "Дело было зимой"
  
   Семилетний Ваня проснулся, услышав, как тихонечко скрипнула дверь их крестьянской избушки. Уже открыл глаза, но так ему хорошо было, будто бы он ещё спал. А во сне Ваня чувствовал себя лебедем, парящим в небе, он видел там деревья диковинные, кроны которых облака белые, пушистые обнимали. А среди облаков ждал его, и души Любимых - вечный город.
   Но вот почувствовал запах молока парного, улыбнулся, соскочил с печки, и, проворно натянув на себя штанишки и рубашку, бросился в горницу.
   Там улыбнулся ещё шире, и проговорил:
   - Маменька! Дорогая, милая матушка! Вот ты, какая у меня умница. Пока я спал, ты уже и в сарай сходила: барашков да коровушку покормила, и молочка набрала... Спасибо!
   Он схватил большой и тёплый глиняный кувшин, и налил из него в свою чашку, которую вырезал из дерева, под руководством батюшки своего Алексея Олеговича.
   Но ни батюшки, Алексея Олеговича, ни старшего Ваниного брата Саши не было в эти дни дома.
   А дело в том, что в эту холодную, лютую зиму появилась в границах владений князя Василия огромная волчья стая. Люди вполне справедливо считали, что такая стая может разорять целые деревни, и надо остановить её пока не поздно. Так что князь Василий выступил вместе со своей дружиной, против волков.
   Но им требовались опытные проводники и охотники, к числу которых относился и Ванин батюшка Алексей Олегович. Что же касается старшего брата семнадцатилетнего Саши, то ему очень уж хотелось попробовать себя в деле боевом, и Алексей Олегович разрешил ему пойти вместе с собой.
   Мечтал о славном подвиге и Ваня, но его, семилетнего, не выпустили из дому. Сначала он очень расстроился, но потом рассудил, что всё-таки и матушка рядом с ним не так волноваться будет, как если бы одна осталась. Да и ученье ни в коем случае нельзя оставлять.
   Итак, Ваня с удовольствием выпил молока парного, да закусил хлебом и коврижками, не далее как вчера в их печи испечёнными.
   Ещё раз похвалил матушку свою - Пелагею Ивановну, и вымолвил:
   - Ну, что ж. А теперь я в школу буду собираться.
   - Ох, Ванечка, а на улице то сегодня шибко морозно.
   - Ну, это ж не оправдания, чтобы школу пропускать, - произнёс Ваня. - Ты же знаешь, как я учение люблю... А уж что мороз-красный нос - на улицу из-за него теперь что ли не выходить? Ведь ты же выходила...
   - Я то по двору нашему ходила. А тебе, Ванечка, целую версту по лесу топать.
   - Что ж, раньше ведь ходил, вот и сегодня схожу, - ответил Ваня, надевая толстую шубу, вторые штаны, и высокие валенки.
   - А волков не боишься?
   - Волков бояться - в лес не ходить! - проговорил громко Ваня. - Что ж нам теперь в боязни по избам, по погребам сидеть и не жить вовсе?
   И уже совсем другим - нежным и тёплым голосом проговорил:
   - Ты не волнуйся, милая матушка. С волками уже папа да брат мой старший разделались. И скоро они победителями вернуться. Ну, а я пошёл в школу, а то уже опаздываю...
  
  * * *
  
   Зимой дни короткие. И начинаются они поздно, и заканчиваются рано. Вот и вышел Ваня из дому в такой час, когда небо ещё не просветлело, и только начинали процеживаться сквозь хмурые, завешивающие небо тучи первые отблески зарождающегося дня.
   Но настроение у Вани было просто замечательное, весеннее! Он быстро пошёл по узенькой тропке, среди маленьких, словно бы утонувших в сугробах деревенских домиков.
   Потом озорно сощурился, и слепил снежок, который запустил в стену стоявшего на окраине деревни, пустого сарая.
   Ах, какое огромное и поэтичное чувство любви испытывал Ваня! Он любил всё: и небо, и поле, и свою родную деревеньку, и лес, и, конечно же, людей.
   А впереди он чувствовал жизнь - прекрасную, многими свершениями наполненную, и от этого хотелось смеяться, и бежать вперед...
   И нет, даже не бежать, а лететь, как лебедь! Ведь он же летал в своих снах!
   И вот Ваня засмеялся, и раскрыв руки, быстро-быстро помчался, высоко прыгая, по молчаливому, заснеженному полю.
   Замедлил свой бег только, когда оказался в лесу. Его окружали берёзы, от которых исходило какое-то неземное, белёсое свечение. И очень чувствовалось, что деревья эти живые. И душа их сказочная чувствовалась.
   А чуть в отдалении, за берёзами, чернели ели.
   Какой-то звук, донёсшийся именно из ельника, привлёк внимание Вани. Он совсем остановился, вслушиваясь.
   Теперь услышал совершенно точно - гавкнула там жалобно, о помощи прося, какая-то собачка.
   Тогда Ваня крикнул:
   - Эй, кто там?! Беги сюда! Я тебе помогу!
   Лай повторился, и на этот раз с большим энтузиазмом, но собачка не приближалась.
   Ваня вымолвил:
   - Да как же я сразу не сообразил! Ты, наверное, в беду попал, и сам бежать не в силах. Ну, ничего-ничего: сейчас я подойду и помогу тебе...
   И вот Ваня сошёл с тропки, и, пробираясь через весьма высокие сугробы, направился в сторону ельника.
   Как же темно, как же угрюмо, после светлого царствия берёзок было в окружении этих елей! Ване даже показалось, что он шагнул обратно, из пробуждающегося дня в ночные сумерки. На снегу лежали тёмные еловые иглы, куски ветвей и коры...
   - Ну, где ты? - позвал Ваня.
   И тут лай раздался совсем рядом.
   - Сейчас, бегу! - воскликнул мальчик и порывисто бросился к источнику этих звуков.
   Он увидел не то что даже собачку, а щеночка. Но это был самый удивительный из всех, когда-либо виденных Ваней щеночков. Шерсть его источала едва уловимое, но всё же, несомненно, чудесное золотистое сияние. А выражение его мордочки было таким умным, таким душевным и ласковым, что язык никак не поворачивался назвать его зверем.
   И этот восхитительный щенок, которого Ваня сразу же полюбил, и которого в душе назвал другом своим - этот щенок был привязан к старой корявой еле чёрной, толстой верёвкой. От этой верёвки исходил резкий, чрезвычайно неприятный запах.
   Верёвка плотно, в несколько оборотов перехватывала тело щеночка, и плотным и хитроумным узлом сжимала его тело.
   Душа у Вани была жалостливая и нежная. Он не переносил какой-либо несправедливости, грубости, насилия.
   И вот теперь, быстро опустившись перед щенком на колени, ласково погладил его по голове, шепча:
   - Ну, ничего, не волнуйся. Видишь, я пришёл, и теперь тебя не оставлю...
   Он попытался развязать стягивавший шею щенка узел, но это оказалось совсем нелегко - уж больно хитроумным был узел.
   Тогда Ваня стянул варежки, и попытался развязать узел своими ловкими пальцами. Но верёвка смёрзлась и заледенела. В общем - задача была не из лёгких.
   - Жалко я ножа не прихватил, - приговаривал Ваня. - Ну, ничего - и без ножа, своими силами справимся. И какой же изверг так тебя связал, да замерзать здесь бросил?
   Так спросил Ваня, и тут же получил ответ.
   На верёвке зияло клеймо: иссиня-чёрный овал, в центре которого ещё большей чернотой выжжена была буква "Ч".
   И все в окрестных деревнях знали, что значит это "Ч". Так метил свою собственность Чернодум - мрачный и злой колдун, который жил в глубинах большого ельника, примерно в пяти вёрстах от Ваниной деревни.
   Никто не любил Чернодума, потому что всем было известно, что сердце у него злобой переполнено, и что, если уж он устраивает какое-нибудь колдовство, так только во вред людям, или ж для своего личного обогащения.
   Поговаривали даже, что Чернодум детей похищает (и, действительно, были такие случаи, когда дети прямо из колыбели исчезали), но пока не попадалось ясных доказательств, что именно Чернодум это делает, а поэтому и на колдуна никакой управы не было...
   - Чернодум, - проговорил Ваня, и в голосе его появилось мстительное выражение. - Ну, ничего - нам не страшен Чернодум. Сейчас я тебя освобожу.
   И тут поблизости завыли волки. И они выли с таким яростно-торжествующим выражением, что ясным становилось, что они почуяли Ваню, и теперь бегут по его следу.
  
  * * *
  
   Как впоследствии выяснилось, дружина князя Василия с помощью деревенских охотников, загнала-таки волчью стаю к глубокому оврагу. Там случилась настоящая битва: люди дрались с лютыми зверьми.
   Волков было значительно больше, чем людей, и какая-то потусторонняя сила направляла их в битву. Лилась на снег и людская и волчья кровь, и всё же победа со значительным превосходством досталась людям.
   От огромной волчьей стаи отделилась одна незначительная часть, и этим волкам удалось прорваться сквозь людской заслон.
   "Незначительная часть" - это значит две дюжины матёрых, голодных, озлобленных волков. Каждый из них горел жаждой отмщения, каждый жаждал испить человеческой крови, и каждый мог справиться с таким семилетним мальчиком, как Ваня.
   И именно эти волки оказались в лесу, неподалёку от Вани.
  
  * * *
  
   Ваня припал к узлу зубами, и что было у него сил, потянул. Даже его крепкие зубы затрещали. Узел всё-таки немного поддался.
   Мальчик жадно вдохнул губами морозный воздух. Ведь от верёвки исходил такой невыносимый смрад, что просто невозможно было дышать.
   Страшными волчьими завываньями полнился лес. И ведь Ваня не мог знать, что это только незначительная часть разбитой стаи. По этим несущимся со всем сторон воплям могло показаться, что весь лес заполнен голодными волками.
   Но Ваня даже и не подумал, чтобы спасаться бегством. Как же это возможно, когда его новый друг, этот замечательный щенок, с такой ласковой мордашкой останется беспомощным?
   И мальчик проговорил:
   - Я тебя не оставлю...
   Вновь вцепился зубами в тугой узел, и вновь потянул. На этот раз почти развязал. Закашлялся, и вместе с клубами густого белого пара выдохнул:
   - Нет - не оставлю. Всё будет хорошо, друг мой...
   И, наконец, узел был развязан.
   - Свободны! - воскликнул Ваня, и тут понял, что волки уже окружили их.
   Эти хищники хоть и были очень голодны, хоть и ввалились их бока, и грязная шерсть обвисла - всё же были ещё очень сильны. И, к тому же они не были простыми волками, Тусклый, мертвящий свет преисподней источали их выпуклые, широченные глазищи.
   Волки стояли среди елей, а сумерки, которые их окружали, представлялись продолжением их тел. Так что казалось, будто вся эта еловая часть леса заполнена неким враждебным волкообразым чудищем.
   Волки рычали, щёлкали своими гнилыми, но всё равно сильными клыками. Но самым страшным было то, что, несмотря на их громкое и хриплое дыхание, из их глоток совсем не выходил пара, будто перед Ваней стояли призраки.
   - Главное - не падать духом, - вымолвил мальчик.
   Затем он нагнулся, и подхватил с земли лежавший там сук. Он замахнулся этим суком и выкрикнул:
   - Ну, кто первый? Подходи!
   Волки подступали медленно. Им хотелось внушить своей жертве непреодолимый ужас - им приятнее было бы растерзать бьющееся в агонии, молящее о пощаде тело.
   В том, что Ваня от них не уйдёт, у волков не было никаких сомнений.
   Ваня крепче сжал сук, и проговорил щенку одобряющим голосом:
   - Ты знаешь: я всё-таки чувствую, что всё будет хорошо. Потому что не может жизнь так вот просто обрываться. Эта жизнь такая прекрасная: в ней солнце яркое, трава душистая, вода прохладная. Всё будет хорошо...
   Сначала щенок жался к Ваниным ногам, но вот он выступил вперёд, и зарычал на надвигающихся врагов.
   И один старый волчище, страшную морду которого искажал глубокий, старый уже шрам издал звук, являвшийся чудовищным подобием смеха. Таким образом, он показывал своё отношение к геройству маленького, слабого щенка.
   Волки подбирались со всех сторон, и вот-вот должна была начаться яростная схватка, в которой, прямо скажем, у Вани было совсем мало шансов на победу.
   - Всё будет хорошо, - вымолвил Ваня, и весь напрягся - изготовился отразить первую волчью атаку.
   Тут раздался такой невыносимо громкий свист, будто сразу несколько Соловьёв-разбойников решили посоревноваться, - кто же из них громче свистнет? С елей посыпались сухие ветви и всякая труха. Волки вжались в снег, и медленно стали отползать назад. Теперь глаза волков выражали ужас.
   Зашумело прямо над Ваниной головой, и буквально в шаге от мальчика опустилась толстая вырезанная из тёмного дерева ступа. В ступе сидела колдунья Баба-Яга, которую хоть и побаивались, но всё же чтили гораздо больше Чернодума.
   Главной чертой этой лесной ведьмы был её огромный, загибающийся к самому подбородку нос. Сейчас в одной руке Баба-Яга держала метлу, с помощью которой управляла своей ступой, а в другой - какой-то тёмно-голубой жезл, с прорезью на одном конце. И именно из этой прорези вылетали ярко мерцающие, крупные снежинки.
   Эти снежинки пикировали точно на волков, и те издавали такие душераздирающие вопли, что впору было затыкать уши.
   И эти серые разбойники даже и не пытались больше нападать. Они, издавая испуганные вопли, повернулись, и побежали прочь.
   Прошло ещё несколько минут, и в лесу стало тихо-тихо. Ну, разве что у Вани в ушах от первого посвиста Баба-Яги звенело.
   Мальчик повернулся к колдунье, и произнёс громко:
   - Спасибо вам, большое!
   Баба-Яга проворчала:
   - А-а, не стоит благодарности. Просто пролетала мимо, услышала крики твои, да вой волчий. Дай, думаю, мальчонке помогу... А это что такое...
   Она вытянула руку к верёвке, которая с такой неохотой выпустила щенка. Вот рука Бабы-Яги заскрипела и прямо на глазах начала удлиняться - к верёвке вытягиваться.
   Наконец она схватила верёвку, и резким движением притянула её к себе. Ещё не увидел клейма "Ч", а только лишь понюхав верёвку проговорила Яга:
   - Это от Чернодума "подарочек". Сразу его зловоние чувствуется.
   - Ага, от Чернодума, - подтвердил Ваня, и, подхватив щеночка, который жалобно поскуливал, прижал его к груди.
   Приговаривал жалостливый мальчик:
   - Бедненький, за ночь весь обморозился. Ну, ничего. Вот сейчас я тебя в школу отнесу, там ты отогреешься, а потом - ко мне домой пойдём. Как же мне тебя назвать? Хм-м... А ты ведь такой солнечный, что назову тебя Солнышем. Нравится тебе такое имя?
   И щенок завилял хвостиком, показывая, что имя ему понравилось.
   А Баба-Яга спросила:
   - Неужто после такого приключения в школу пойдёшь?
   - А как же не идти? Разве же можно учебные занятия пропускать? Ведь они все такие важные, такие интересные!
   - А как же назад возвращаться будешь? Новых встреч с волками не боишься?
   - Не боюсь, - покачал головой Ваня. - Теперь уж они вряд ли сюда вернутся.
   - Твоя правда - недолго этим разбойникам бегать осталось, - кивнула Баба-Яга. - Однако, Ваня, должна тебе предупредить: от Чернодума ныне всякого лиха ожидать можно.
   - Чего ж он так разбушевался?
   - А чует, видно, злодей окаянный, что тёмные времена грядут.
   - О чём вы, Бабушка-Яга? - совсем уже спокойно проговорил Ваня. - Какие могут быть тёмные времени? Впереди весна, свет, счастье, да и вся жизнь прекрасная! Ладно, заговорился я с вами, а пора в школу - вот, уже совсем опаздываю. Да и Солныш замёрз.
   - А хочешь, я тебя до школы в ступе донесу? - поинтересовалась Баба-Яга.
   - У-ух ты! А, правда, можете?! - воскликнул Ваня.
   - Давай, полезай в ступу!
   И мальчик, бережно прижимая Солныша к груди, забрался в ступу к Бабе-Яге. К счастью, места там для них было достаточно.
   Вот колдунья взмахнула своей метлой, и ступа, так легко и стремительно, будто вовсе ничего не весила, взмыла над елями.
   Ветер ударил Ваню по лицу. В первое мгновенье у него даже глаза заслезились, но потом он привык. И улыбнулся, приговаривая:
   - Вот здорово то! Сегодня во сне летал, а теперь вот ещё и наяву!..
   И всё-таки, пока они долетели до школы, Ваня основательно подмёрз, и на носу у него образовалась ледяная сосулька.
  
  * * *
  
   Нет - в саму школу Баба-Яга залетать не стала - ни к чему было пугать учеников, и их учителей. Поэтому колдунья опустила свою ступу на окраине поляны. Теперь до школы было рукой подать - надо было только через поляну перебежать.
   Ваня сорвал с носа сосульку, помахал на прощанье Бабе-Яге и, прижимая к груди Солныша, бросился к школе.
   Ворвался в это деревянное, но такое просторное и светлое, и милое его сердцу здание. Сразу же, приготовившись извиниться, впрыгнул в класс, и обнаружил, что все его товарищи по учёбе смотрят либо на него, либо в окно. Оказывается, они всё-таки видели посадку Бабы-Яги.
   А преподаватель - темнобородый, грозный с виду, но добрый в душе Данила Степанович, сказал:
   - Ну, думаю, Ваня, расскажет нам сегодня интересную историю о своих приключениях.
   - Расскажу, - кивнул Ваня, - Но, прежде, накормите, пожалуйста, Солныша.
   И он, доверительно улыбаясь, протянул вперёд солнечного щеночка.
   Конечно, кушанье для Солныша нашлось: он весело захрустел куриными косточками в углу, ну а Ваня, вкратце, но чётко и образно поведал о том, что пережил.
   Данила Степанович заявил, что после уроков самолично проводит Ваню до дому, после чего занятия были продолжены.
  
  
  
  
  Глава 2
  "Чернодум"
  
   Уже заканчивался скороспелый зимний день, а Ваня в компании Данилы Степановича, и окончательно развеселившегося Солныша, возвращался по лесной тропке домой.
   В голове Ваниной всё ещё сиял последний урок - стихосложение. Вообще-то этот урок был необязательным, и только дети, которые чувствовали в себе поэтическое дарование или, по крайней мере, интересовались поэзией, могли на нём присутствовать.
   Что касается Вани, то он чувствовал просто огромный интерес к поэзии, а уж сочинение стихов было его самым любимым делом. Правда, он сознавал, что ему всего семь лет, и сочинённые им стихи ещё далеки от совершенства, да и вообще - наивны. Поэтому он стеснялся их кому-либо, кроме своего учителя показывать. Но Данила Степанович Ваню хвалил, подмечая в нём задатки большого поэтического дарования.
   И даже сказал как-то Данила Степанович:
   - Кто знает, может когда-нибудь, лет эдак через двадцать, сочинишь ты такую поэму, что имя твоё по всей Руси загремит.
   Этой похвалой вогнал Данила Степанович мальчика в крайнее смущение, но и доволен Ваня был, как никогда.
   Вот и теперь, возвращаясь через лес, Ваня думал вовсе не о грозящей им опасности. Глаза его сияли, иногда он метко бросал в окружающие их деревья снежки, а на устах его сияли поэтические рифмы. Он даже сочинил несколько весьма недурственных стишков, но тут же их забыл.
   Так, без особых приключений дошли до дома.
   А в доме, помимо вкусного ужина, поджидала Ваню перепуганная, бледная мать. И глаза её ещё были красны от пролитых слёз. Бросилась она к своему сыночку, обняла крепко, и вымолвила:
   - Я же слышала, как в лесу волки завывали!
   - Мамочка, прости меня! - искренне воскликнул Ваня.
   А учитель Данила Степанович вымолвил:
   - Вы уж не волнуйтесь, Пелагея Ивановна, что было, то было, а сын ваш цел, невредим, и сам о своих приключениях расскажет. Я же поспешу домой, ибо жена моя, Ирина, ждёт меня и тоже, должно быть, очень волнуется. Кстати, сын ваш в учении истинное солнце.
   Итак, Данила Степанович вежливо отказавшись от предложенной трапезы, ушёл, а Ваня, усевшись за стол, и, уплетая за две щеки, рассказал о своих лесных приключениях. Впрочем, жалея мать, припадал всё как совсем незначимый эпизод. Мол, и волков он только издали видел...
   Представил, кстати и Солныша. Маме щенок очень понравился. Она сказала:
   - Ну - это добрая псина вырастит. Хорошим нам сторожем будет. А то нынешний то нас пёс, дворовый Шарик совсем старым стал. Скоро придётся с ним распрощаться.
   - Бедненький Шарик, - жалостливо вздохнул Ваня, которому очень жалко было доброго старого Шарика, с которым он тоже очень дружил.
   Их домашний кот Мягколап сидел в углу, и таращился своими круглыми глазищами на Солныша. Затем кот, неслышно ступая, подошёл к нему, и осторожно дотронулся своей лапкой до уха щенка. Солныш обернулся и приветливо лизнул кота в нос - Мягколап замурлыкал.
   - Ну, вот и подружились, - улыбнулась матушка.
   Тут со двора раздался радостный лай старого Шарика. Вслед за этим дверь распахнулись, и в горницу один за другим вошли: Ванин батюшка Алексей Олегович, и старший брат Саша.
   Были они усталыми, замёрзшими, одежда на них поистрепалась, а кое-где на лицах запеклась кровь. А чья кровь - своя иль волчья не понять было.
   Но воскликнула громко Пелагея Ивановна:
   - Ох, счастье-то какое!
   И бросилась их обнимать.
   Подбежал к родным и Ваня - тоже говорил им слова ласковые, и очень радовался их возвращению.
   В то же время он пытался как-то успокоить маму, так как ему неудобно было, что она так много в течение этого дня волновалась.
   И так Ванино сердце сжалось, будто он предчувствовал, что нескоро им доведётся погрузиться в светлые сны.
   И, действительно, только матушка с Ваниной помощью собрала для вернувшихся родных покушать, как с улицы раздались крики.
   - Беда! Беда! Все собираемся у избы Аксиньи! - слышался знакомый голос одной из деревенских женщин.
   - Надо идти, - с этими словами Алексей Олегович поднялся из-за стола.
   - Куда ж ты, голубчик! - всплеснула руками Пелагея Ивановна. - Ведь только вернулся.
   - У людей беда. Нельзя в углу отсиживаться, - твёрдо проговорил Алексей Олегович.
   Он направился к выходу, прямо на ходу надевая свой тёплый тулуп. Семнадцатилетний Саша, быстро пережёвывая жаренное куриное крылышко, поспешил за ним.
   Тогда Пелагея Ивановна сказала:
   - И я с вами пойду, - и действительно начала с необычайным проворством одеваться.
   Ваня понял, что и ему дома сидеть не стоит, и поспешил следом за родными.
  
  * * *
  
   Изба бабы Аксиньи стояла на окраине деревни. Был это большой, приветливый дом, с резными фигурами петушков и козочек на крыше. Баба Аксинья жила вместе со своей внучкой Мариной, её мужем Павлом, и их малыми ребятишками: трёхгодовалыми близняшками Васильком и Николенькой.
   Но муж Павел, вот уже месяц, как отправился в город на заработки, и домашние с нетерпением ждали его возвращения - он должен был вернуться со дня на день.
   Теперь на крыльце этого дома стояла, обхватив деревянную подпору, громко голосила и рыдала, Марина. Баба Аксинья пыталась её утешить, но и сама плакала.
   Марина выла протяжна:
   - Уне-ёс ок-а-а-аяннн-ы-ый с-ы-ы-но-оч-коо-оов а-а-а-а!! Ми-ии-ле-ень-кии-их у-у-уне-е-ес!! А-а-а!!
   И, так из её завываний мало что было понятно, заговорил деревенский староста - козлобородый дед Егорыч. Он расправил свою узкую грудь, и закричал, как мог громко:
   - Слушайте все! У Марины сегодня беда случилась. Детишек своих Василька с Николенькой она покормила, и сама поужинать отошла. Вроде бы всё тихо было, да только ведь верно говорят: сердце материнское издали беду чует. В общем, и не доужинала Марина, а бросилась назад, в горенку. Да только опоздала немного, горемычная!..
   Здесь Егорычу так самому стало Марину и детишек жалко, что на глазах у него выступили слёзы, и он быстро вытер их рукавом своего старого, заплатанного тулупа.
   Затем, оглушительно высморкавшись, продолжил Егорыч:
   - Вот вбегает она к детишкам своим в горенку, и видит, что окно настежь распахнуто, ветер ледяной внутрь врывается, а в люльках, которые рядом друг с другом висели, уже и нет никого. Бросилась Марина к окну, и ещё успела увидеть, как через поле прочь от деревни нашей, оседлав здорового волка, мчится Чернодум-окаянный! А в руках то злодей этот детишек сжимает!
   Рассказ Егорыча произвёл страшное впечатление. Его слушатели с вниманием чрезвычайным, боясь хотя бы одно слово упустить. Даже и вытянулись к Егорычу деревенские мужики и бабы.
   Ведь одно дело, когда люди живут в большом городе, и плохо друг друга знают, а тут, в такой маленькой деревеньке, где каждый другому сосед - все, как одна семья. И поэтому, случившееся с детишками Марины каждый воспринял, как личное горе.
   А ведь, помимо отца Вани, ещё несколько деревенских мужиков ходили в поход вместе с дружиной Василия. И то, что Чернодум ускакал на волке, только вселило в них больший воинственный пыл. Да и не отошли они до сих пор от недавнего боя с волчищами.
   После молчания, когда только густой пар вырывался из ноздрей да из приоткрытых ртов, раздались, стремительно разрастаясь голоса. И говорили все об одном: нельзя ни минуты медлить, надо идти к лесному жилищу Чернодума, и, если это возможно, вырвать у него похищенных детишек.
   Никто не спорил. Никто никого не отговаривал. Вдруг выяснялось, что в лес собрались идти всей деревней: от мала до велика. Так и пошли. У многих даже оружия с собой не было.
  
  * * *
  
   Ледяной воздух сильно щипал, отгонял всякие мысли о сне. Да и до сна ли им было, когда окружал их чёрный, жуткий еловый лес?
   Хотя некоторые люди несли в руках горящие смоляные факелы, но свет от факелов выхватывал лишь незначительную часть пространства, а дальше чудилось нечто жуткое, колдовское.
   Только один деревенский старик знал дорогу к жилищу Чернодума, и он вёл остальных...
   Шли молча. Лица были угрюмыми, часто можно было прочитать на них страх. Стоило только какой-нибудь веточке дрогнуть, как некоторые вскрикивали. Но всё же шли вперёд...
   Никогда не забудет Ваня этой ночи. Он шёл рядом со своей матушкой, и говорил ей:
   - Маменька, ты только не волнуйся, ладно? Ты только знай, что всё будет хорошо. Договорились?..
   А ведь ему самому было очень страшно...
  
  * * *
  
   Островерхая изба Чернодума стояла на поляне, земля которой была на многие метры вглубь выжженной, мёртвой. Избу окружал высокий частокол. И те немногие, кто прежде эту избу видел, рассказывали, что из окон её всегда выбивался зловещий багрянец.
   В частоколе были одни единственные ворота, и эти ворота, как и следовало ждать, оказались запертыми.
   Но вот деревенские подошли, застучали в ворота, закричали громко:
   - Открывай! Детей отдавай!!
   Люди морально поддерживали друг друга, и поэтому ужас перед этим проклятым местом был не так уж силён.
   Но вот сверху раздался нечеловеческий, а скрежещущий, механический голос:
   - Убирайтесь! Драпайте, пока живы!
   Оказывается, на одном из кольев над воротами сидела, распушившись, большая тёмная сова, и смотрела на подошедших людей выпученными, блюдцами своих глаз.
   При виде этой птицы одной бабе стало плохо, и, если бы её не подхватил муж, то она упала бы прямо на снег.
   На многих появление колдовской совы произвело самое тягостное впечатление. Но Ванин старший брат Саша вдруг метнул в зловещую птицу свой факел.
   Сова успела увернуться, однако, всё-таки потеряла несколько перьев и испуганно скрипнула.
   - Вот так то! И на Чернодума мы управу найдём! - воскликнул Саша.
   Его поддержали. Другой мужик закричал:
   - Не зря же мы сюда шли, а? Так что выломаем ворота!
   У некоторых были топоры - вот и застучали ими по воротам. При этом кричали:
   - Отворяй, Чернодум! Отдавай детей похищенных, а то тебе хуже будет!
   Но тут поверхность ворот передёрнулась, стала липкой, и поглотила все врезавшиеся в неё топоры.
   Мужики в ужасе отпрянули, бабы толпились за их спинами и жалобно причитали. А из-за частокола раздался злобный хохот Чернодума, а потом - его неожиданно угрюмый голос:
   - Это я вас в последний раз предупреждаю: если сейчас же не уйдёте - быть вам покойниками!
   Видно, деревенским было очень страшно, но отступать они всё же не собирались. И теперь обсуждали, что делать дальше.
   Вот прозвучало предложение:
   - Подпалить его дом надо!
   Возражали:
   - А если и дети похищенные сгорят?
   - Главное - подпалить. Тут Чернодум к нам и выйдет. Пусть мужики с ним в схватку вступят, ну а бабы - детей из огня вызволят.
   В общем, посовещавшись немного, всё-таки решили, что дом Чернодума надо поджигать.
   Несколько факелов полетели через частокол, но, судя по всему, никакого ощутимого вреда не принесли.
   Решили изготовить горящие стрелы из еловых ветвей, и из смолы. Работали быстро, слаженно. Подстёгивали мороз и беспокойство за похищенных детей.
   Изготовили несколько стрел, и подожгли их - наконечники хорошо занялись. Сильными руками перекинули пылающие стрелы через частокол.
   И вот уже повалил к небу чёрный, смешенный с частыми искрами дым.
   - Горит! Горит!! - закричали взрослые со смешанным чувством испуга и восторга, совсем как напроказившие дети.
   Из-за частокола раздался яростный рёв.
   - Ну, теперь будет нам, - испуганно проговорил кто-то, однако никто не отступил.
   И вот, вместе с клубами искристого дыма, взмыл над частоколом сам Чернодум. Он сидел верхом на волке, размеры которого сравнимы были с лошадью. Из боков волка торчали чёрные, перепончатые крылья.
   Ужасно было бледное, покрытое морщинами лицо Чернодума. Казалось, что это не лицо, а череп, и на нём не морщины, а трещины.
   И шипел Чернодум, брызжа чёрной, ядовитой слюною:
   - Давно следовало вас проучить! Нынче порублю всех!
   И он взмахнул длинным клинком, из широкого зазубренного лезвия которого исходило болотистое свечение.
   И что могли предоставить против этого колдовского клинка деревенские жители? Свои топоры или вилы? И почувствовали все, что своим числом не одолеть им Чернодума, а порубит он их, как цыплят.
   Вот зарычал колдун, замахнулся мечом, поводья дёрнул, а его волк крылатый вниз полетел. Мужик, на которого Чернодум летел, выставил перед собой вилы.
   Вот свистнул клинок, и раздробленные вилы отлетели в сторону. От следующего удара крестьянин должен был разделить участь своих вил.
   Но тут раздался уже знакомый Ване пронзительный свист, и откуда-то сверху налетела на Чернодума Баба-Яга. Её тяжёлая ступа ударила колдуна в голову. Такой удар мог вышибить дух из любого, даже самого здорового человека.
   Чернодум пошатнулся, выронил клинок, но остался жив. Из раны на его затылке потекла, заливая лицо и булькая, зелёная слизь. Баба-Яга, не давая ему опомниться, выкрикнула какое-то заклятье, и быстро ударила метлой по его голове.
   Слепящим, белым пламенем оделся Чернодум и его крылатый волк. Посыпались вниз, топя снег, жаркие искры.
   Тут многие подумали, что пришёл Чернодуму конец.
   Но не так то легко было с ним разделаться. Вдруг большой пылающий факел, в который он превратился, разделился на сотни маленьких огнистых мушек, которые стремительно в разные стороны полетели.
   Баба-Яга начала по этим мушкам бить метлой - те затухали. Она металась в разные стороны, однако не могла угнаться сразу за всеми мошками, и в результате некоторые из них улетели.
   Колдунья вымолвила устало:
   - В одной из этих мушек спасся злой дух Чернодума. Сейчас он изгнан. Но, предрекаю - хлебнёте ещё от него лиха!
   И тут сквозь гул пламени, который возносился над частоколом, прорвался детский вопль.
   Сразу несколько голосов вскричали:
   - Там дети похищенные!
   - Сейчас я их принесу, - возвестила Баба-Яга и перелетела через частокол.
   Через минуту вернулась, и протянула Марине, которая была едва жива, её ребятишек - Василька и Николеньку. Детишки рыдали, но, по крайней мере, были живы, и без ожогов.
   Пошли, наконец-то, в деревню. А за их спинами переливалось по елям багровое зарево - это догорал дом Чернодума.
  
  
  
  
  
  Глава 3
  "Спокойствие и Тревога"
  
   Теплый, мягкий, наполненный ароматами трав и цветов и, вместе с тем, очень свежий воздух плавно обвивал Ваню. А он медленно шёл по родной земле. Шёл босиком, и ноги его приятно ласкала мягкая, согретая солнцем почва.
   Шёл он медленно, потому что никуда не торопился, а просто наслаждался жизнью, и испытывал чувство возвышенное, поэтическое.
   С той достопамятной зимней ночи, когда Чернодум был изгнан из окрестных лесов, прошло десять с половиной лет. И теперь цвела солнечная июньская пора.
   Конечно, за прошедшие годы Ваня вырос, возмужал. Правда, из-за чрезвычайного своего пристрастия к чтению, был несколько сутулым, но всё равно - самым высоким парнем в их деревне. Лицо у Вани было открытым, ясным. Брови у него густые и тёмные; а волосы - русые, длинные, удерживаемые ремешком. На Ване была простая, красивая рубашка светлых тонов с деревенским узором. Просторные штанины он закатал до колен.
   Ваня медленно поднимался на высокий холм, и на ходу сочинял сюжет очередного эпического стихотворения.
   И вот он на вершине холма.
   Оказывается, что там, прислонившись спиной к молодой берёзке, сидел его старший брат Саша. Видом своим - настоящий богатырь, но глаза у него, также как и у Вани были задумчивыми, мечтательными.
   В Сашиных губах подрагивала длинная, сладко-ароматная травинка. Он смотрел на заходящий за горизонт диск Солнца. Вымолвил тихим, красивым голосом:
   - Кажется, уже тысячу раз здесь был, а каждый раз красота природы мне как-то по-новому открывается. Вот, Ваня - хорошо тебе, ты у нас стихотворец, можешь эту красоту в строках поэтических выразить, а я только чувствовать могу.
   - Зато какие ты замечательные игрушки из дерева вырезаешь! - улыбнулся Ваня, присаживаясь на травку, рядом со своим братом.
   - Твоя правда, - тоже улыбнулся Саша. - Игрушки у меня знатные получаются.
   Ещё некоторое время посидели они молча, созерцая заходящее Солнце, чувствуя родимую землю; чувствуя, что они любимы.
   Потом Саша сказал:
   - Здесь такая благодать, что всякая мысль о чём-то злом, кажется кощунственной.
   - А ты и не думай, - предложил Ваня.
   - Очень бы рад, да ведь никуда от этого злого нам не деться. Ведь ты же знаешь, что я сегодня последний день в деревне, а завтра ухожу с дружиной князя Василия...
  
  * * *
  
   Да, конечно же, Ваня знал.
   Также о дружине князя Василия знали и жители всех деревень и городов русских. А дело в том, что далеко на западе, на самой границе владений князя Василия, там, где вздымались из земли уступы Сумеречных гор, в дремучих да нехоженых Жабьих лесах появилось страшное лихо.
   Известна была легенда, что там, в лесной чащобе, издревле стояла крепость, а под крепостью той находились закрытые магическим заклятьем врата. Ну, а за вратами лежали подземные гроты, заполненные жуткими существами, отдалённая память о которых сохранилась только в самых страшных сказках.
   Волшебство, которое запечатало врата, погрузило страшных существ в долгий-долгий сон, и именно поэтому чудища эти так долго не появлялись на белом свете.
   Как уже говорилось, охранная крепость в Жабьих лесах воспринималась скорее как легенда. Давным-давно оставили её гарнизон и жители, и только изредка заплутавшие в лесных чащобах путники видели эти мрачные, заросшие мхом развалины.
   Но с недавних пор в Жабьих лесах стало твориться что-то неладное. Обитатели соседнего гарнизона, который стоял на окраине этих лесов, видели, как вздымается над чащей зловещее свечение, а иногда слышались оттуда жуткие, заунывные и нечеловеческие вопли. Потом стали наведываться из леса полуволки-полулюди - оборотни. Немало крестьянских детей они утащили в своё лесное логово.
   Тогда начальник местного гарнизона собрал бывших в его распоряжении воинов, чтобы разобраться с лесными супостатам. Но этому отряду не суждено было вернуться. Зато в следующую ночь из Жабьего леса хлынула целая орда оборотней. Большая часть тамошних жителей погибла, а немногие выжавшие бросились прямо к князю Василию - о помощи его молить.
   В тот же день, что и беженцы, явились на княжеский двор и волхвы седые. Мудрые старцы имели долгую беседу с князем. В этой беседе они советовали Василию собрать дружину из всех способных держать оружие мужей, и готовиться к тяжёлой битве, в которой решится судьба всего отечество. Также волхвы советовали временно переселить всех деревенских жителей под защиту городских стен.
   Князь Василий спросил:
   - Какого же мне врага бояться? Оборотней ли?
   Волхвы ему отвечали:
   - Оборотни - лишь передовые, и далеко не самые опасные отряды вражьего войска.
   Нахмурился Василий и спросил:
   - Откуда ж это войско взялось?
   Волхвы рекли:
   - Из подземного царства должно вскоре выйти.
   - Так, значит, в старой легенде - правда, - молвил Василий.
   Затем переспросил князь:
   - Вы говорите, что главная часть вражьего войска ещё не вышла из-под земли, так?
   - Так, - кивали волхвы. - Некий тёмный колдун, на весь мир обозлённый, задумал выпустить их из вековечного заточения. И так много в нём самом силы оказалось, что он уже открыл врата, и сейчас собирается оживить самых главных чудищ.
   Тогда вскочил князь Василий, и нетерпеливым, порывистым движением выхватил свой меч.
   Пророкотал князь:
   - Так что же мы здесь время на разговоры тратим? Надо немедленно выступать, да смять врага, пока он ещё весь свой замысел не осуществил.
   - Слишком поздно, - говорили волхвы. - Тебе уже не остановить врага. Единственное, что можно сделать - это собрать большую дружину, и выбрать наилучшее место для решающей битвы. Но, в любое случае, к Жабьим лесам лучше не подходить. Отныне - это владения врага.
   Но князь Василий не хотел слушать мудрых волхвов. Он жаждал сокрушить врага в самом зародыше.
   И вот по окрестным деревням помчались стремительные гонцы. Велено было немедленно явиться к княжьему двору всем мужчинам и юношам, которые когда-либо обучались военному делу.
   До этого Саша целый год прослужил в дружине Василия. Он хорошо владел мечом, и из лука умел стрелять. Да и сам он стремился службу любимой родине сослужить. В общем, на следующий день он собирался скакать в стольный град.
   А Ваня и годами не вышел, да искусством боя на мечах не владел, так что его пока что в поход не брали.
  
  * * *
  
   И вот теперь Ваня смотрел на разгоревшийся от ушедшего солнца огромный, в полнебосклона костёр, и говорил:
   - Ты знаешь, Саша, я ведь с одной стороны очень Василия понимаю. Ему хочется остановить это зло поскорее и, как бы это сказать, "малой кровью"... Но всё же надо было волхвов послушаться! Я вот природой любуюсь, красоту эту чувствую, а знаешь, как за тебя, за всех воинов, а больше всего - за землю родимую, волнуюсь!..
   Ваня замолчал, откинулся на спину, и смотрел на небо. Помолчал некоторое время и Саша. Окружающая безмятежная тишина природы нахлынула на них.
   Затем Саша вымолвил:
   - И всё же, Ванёк, я бы на твоём месте не волновался так. Всё будет хорошо. Ведь ты же и сам у нас оптимист большой. Правда ведь, Ваня?
   Ваня ответил красивым, мечтательным голосом:
   - То, что я оптимист и жизнелюб, в этом, Саша, ты совершенно прав. Всё в жизни будет хорошо, и после нас люди счастливо жить будут. Но вот то, что нас испытания тяжкие ждут - это я чувствую.
   - Ладно, - раз будут испытания, так пройдём и испытания, - вымолвил Саша.
   - Конечно, - согласился Ваня.
   Потом, помолчав немного, вдруг воскликнул:
   - Саша, ты только посмотри, орёл летит!
   - Где?
   - Да вон же! Вон! Гляди!
   И Ваня вытянул руку вверх, указывая на орла, который высоко-высоко парил в нежно-лазурных небесах.
   Ваня говорил мечтательно:
   - Ты, Саша, только представь, какой милой, какой прекрасной он видит из такой высочины землю родимую! Представь, какое раздолье перед ним открывается... И вот он парит свободный, не ведая наших мятежных мыслей. Только он, ветер и бескрайнее небо. Я бы хотел стать орлом...
   - А ты и есть орёл...
   - Да что ты говоришь, - смущённо улыбнулся Ваня. - Я, честно говоря лучше лебедем стал...
   - В душе своей - ты и орёл и лебедь. Только, очень беспокойный лебедь. Всё то тебе на месте не сидится.
   Саша хотел сказать это с укоризною, но получилось с тем искренним чувством сильной и преданной братской любви, которую он испытывал к Ване.
   А Ваня ответил:
   - То, что беспокойный - это правда. Ведь столько всего интересного на белом свете. Столько всего узнать надо, столько хороших дел сделать. В-общим, будем верить, что эти вот лихие денёчки быстро закончатся, и будем мы жить прежней жизнью - трудиться, и духовно развиваться.
   Тут Саша прокашлялся, и вымолвил слегка смущённо:
   - Ваня. Ведь завтра я ухожу. Мы, конечно, ещё увидимся. Но... мало ли, сколько времени до этой встречи пройдёт. Так что ты прочитай мне на дорожку одно из своих стихотворений... Если, конечно, хочешь...
   - Да! Конечно! Я тебе и собирался такое стихотворение рассказать, - оживлённо проговорил Ваня.
   И спокойным, выразительным голосом продекламировал:
  
   Ветер тихий, тихая берёза,
   И объятья вечной тишины,
   В жизни будут лютые морозы,
   Но нас ждёт сияние Любви.
  
   После тяжких, горьких испытаний,
   Позади оставив мир людей,
   Полетим, вдыхая свет мечтаний,
   Стаей белокрылых лебедей.
  
   Стихотворение очень понравилось Саше, и он пообещал, что запомнит его, и всегда в трудную минуту жизни будет повторять.
   - Ну, право, не стоит! - рассмеялся Ваня, - К твоему возвращению, я ещё сотню напишу, и все тебе посвящу. Так что, будет чего почитать! Право - ха-ха-ха! - советую тебе обратить внимание на более именитых поэтов!
   - Нет, зачем же? Ведь и твои стихи очень душевные. А главное - от такой родной, близкой души исходящие.
   - Ладно, Саша, нас уже, наверное, дома заждались. Давай-ка наперегонки - кто быстрее до нашей калитки добежит!
   И два брата бросились вниз с холма, в сторону родной деревеньки. Оба бежали очень быстро, но первым всё-таки поспел длинноногий Ваня.
  
  * * *
  
   На следующий день, рано утром, Саша, прихватив домашние пожитки, уселся на своего белогривого коня и умчался в сторону стольного града.
   Печально пролаял вслед ему пёс Солныш.
   А о Солныше, кстати, надо сказать отдельно. За прошедшие годы тот очаровательный щеночек, которого спас от волчьих клыков Ваня, вырос в большого, благородного пса. И этот пёс был самым умным псом в округе. Пожалуй, он являлся почти человеком, вот только разговаривать Солныш не умел. Всегда в его добрых глазах светилась преданная дружба, обращённая ко всем хорошим людям, но, больше всех Солныш обожал Ваню. А у Вани было даже несколько весёлых, добрых стихотворений, посвящённых Солнышу.
   И, также как и раньше шерсть Солныша источала золотистое сияние. Причём сияние это становилось заметным только в сумерках. И, чем темнее становилось, тем ярче разгорался Солныш.
   Кто-то из деревенских даже пошутил, что Солныш может служить вечным факелом.
   Ну, вот, пока достаточно говорить о Солныше. Но мы ещё ни раз вернёмся к нему...
  
  * * *
  
   Итак, уехал в Стольный град Саша, уехали вместе с ним и некоторые другие деревенские юноши и мужи - все те, кто мог сражаться. Ваня очень переживал, что до сих пор не выучился военному делу, и не может теперь находиться рядом с братом.
   И уже в другой день, вечером, сидя на том достопамятном холме, и, поглаживая тёплую шерсть Солныша, который лежал у его ног, и с пониманием глядел в глаза хозяина, Ваня говорил:
   - Очень это тягостно - просто сидеть и ждать. Чувствую в себе силу огромную. Жажду эту силу на помощь родине направить, а вот - просто сижу и жду. Кажется, долго не выдержу. Вот завтра соберусь и побегу вслед за Сашей.
   При этих словах Солныш вильнул хвостом - этим дал Ване понять, что в случае чего он не оставит своего хозяина.
   Но вдруг Солныш вздрогнул. И Ваня почувствовал - эта тревожная нотка пролетела из далёкого-далёка, из-за горизонта, и болью коснулась его чувственного, поэтического сердца.
   Юноша нахмурился, и посмотрел на запад - туда, куда ушла дружина князя Василия. И вот увидел: там, очень далеко, поднимались над горизонтом клубы чёрного дыма.
   И Ваня сразу почувствовал, что только из-за большой дальности эти клубы кажутся небольшими. А на самом-то деле там бушевали большие пожары. И ещё сердцем чувствовал Ваня боль, которая оттуда, из-за горизонта восходила.
   - Ну, вот, свершилось, - проговорил Ваня, и мрачным был его голос.
   Потом он добавил:
   - Мне бы очень хотелось, чтобы всё закончилось хорошо. Но... сердце так сжимается. Тяжело...
   Он ещё некоторое время постоял на холме. Созерцал клубящийся над горизонтом дым, затем обратился к Солнышу:
   - Ладно, пошли домой...
  
  * * *
  
   Вернувшись домой, Ваня ничего не стал рассказывать своей матери Пелагеи Ивановне о тех клубах дыма, которые поднимались над горизонтом. Ни к чему было лишний раз волновать эту пожилую женщину, тем более - она и так очень волновалась.
   Кто, кроме Вани, в её доме остался? А никого! Муж её, Алексей Олегович, присоединился к дружине князя Василия ещё раньше: когда только появились самые первые, тревожные известия с западных рубежей.
   Ваня чувствовал, что в недалёком будущем его матушке многое предстоит пережить, а поэтому как мог, утешал её.
   Вот закончился этот тяжёлый, наполненный работой день.
   Надо было ещё подмести горницу. И Ваня сказал:
   - Матушка, ты уже ложись, а я сам подмету.
   - Да что ты, Ванечка. Я и сама...
   - Нет, мама. Я же вижу: ты со всеми этими переживаниями очень утомилась. Так что тебе нужен отдых. Ну, я тебе прошу...
   - Ладно, Ванечка. Прилягу я, а то и в самом деле за день истомилась...
   И мама легла в свою кровать, которая стояла в углу за ширмой. Ваня же, как и в детстве, любил спать на печи. Он говорил, что там, на печи "к сказкам ближе". Он, и в самом деле, сказки любил складывать. И все его сказки получались такие добрые-добрые, без каких-либо отрицательных персонажей.
   Убирая горницу, Ваня слышал, что Пелагея Ивановна всё ворочается, да вздыхает печально: видно, очень за своего супруга, да старшего сына волновалась.
   - Мама, а хочешь, я тебе одну из своих сказок расскажу? - предложил Ваня. - Ты же знаешь, какие у меня сказки - такие медлительные, и сонные, словно снотворное зелье.
   - Как колыбельная, как мёд, как солнечный свет, - такие эпитеты подобрала к Ваниным сказкам Пелагея Ивановна, и добавила. - Очень бы хотела, сыночек, услышать одну из твоих милых сказок.
   И Ваня, продолжая убирать горницу, начал рассказывать. Он рассказывал о волшебной небесной стране, об облачных городах, и о наделённых бессмертной душой ангелоподобных птицах, которые жили там.
   Да - он выполнял повседневную работу, но дух его парил высоко-высоко, в самой вечности.
   И, когда он закончил рассказывать, то его матушка уже погрузилась в спокойный, глубокий сон. И по его просветлевшему лику можно было понять, что она видит те расчудесные небесные города, о которых рассказывал Ваня.
   - Спокойной ночи, мамочка, - вымолвил Ваня, погасил ночник, и забрался к себе на печку.
   Он засыпал со светлым чувством, и не мог предположить, сколько горя принесёт следующий день.
  
  
  
  
  
  Глава 4
  "Иго"
  
   И вот наступило следующее утро. Обычно кричали задорно, приветствуя восходящее Солнце, а заодно и деревенских обитателей будя, петухи. Но в этот раз петухи не кричали. Зато несколько раз отрывисто, на какой-то предельно тревожной, никогда прежде неслыханной ноте пролаял Солныш.
   И сразу же за этим раздался ещё один звук: будто бы две огромные железные косы ударились одна об другую, а потом начали с силой друг об друга тереться.
   Ваня сразу вскочил с печи. Остатки волшебного, облачного сновидения упорхнули в спокойные глубины его души. Он очень быстро оделся. И мама уже поднималась со своей кровати, спрашивала:
   - Что, Ванечка? Что такое стряслось, сыночек?
   - Сейчас узнаю, мама, - ответил Ваня, и бросился к окну.
   Он осторожно отодвинул вышитую цветами светлую занавеску, и выглянул во двор.
   Казалось бы, ко всему был готов Ваня, но то, что он увидел во дворе, заставило его остолбенеть. И он не сразу ответил на повторный вопрос мамы.
   Точнее будет сказать, то, что он увидел, не помещалось в их дворе. Итак, с неба спустилось некое отдалённое, чудовищное подобие птицы. Эта многометровая гадина имела цвет в основном чёрный, но имелись ещё тёмно-рыжие прожилки. Когти у птицы были стальными, и каждый из когтей запросто мог насквозь пробить взрослого человека.
   Одной лапой чудовищная птица угодила в забор Ваниного дома, и теперь забор был переломан. Вот птица фыркнула, а потом взмахнула крылом, и вновь раздался этот оглушительный, скрежещущий звук.
   Также этим крылом птица задела старую яблоню, которая всегда одаривала Ванину семью восхитительными плодами. И многие ветви яблони были от этого переломаны, а на стволе осталось несколько глубоких шрамов.
   Тут мама, не дождавшись Ваниных пояснений, сама выглянула в окно. Вдруг вся страшно побледнела, и вымолвила неожиданно спокойным голосом:
   - Ну, вот - пришли вороги. Стало быть...
   Она не договорила. Покачнулась, провела дрожащей рукой по лбу, и тут направилась к двери.
   - Куда ты, мама?! - крикнул Ваня, и бросился за ней.
   - Что ж я... Выйду к ним, да всё узнаю.
   - Постой здесь, мама. Я сам выйду.
   - Только будь осторожен, сыночек.
   - Конечно, - кивнул Ваня.
   В передней Ваня надел лапти, и вот вышел на крыльцо.
   В воздухе нависал раздражающий, гарный запах. От крыльев чудовищной птицы исходили зеленовато-ядовитые дымки.
   Солныш подбежал к Ване, и встал, повернувшись к птице - напряжённый, готовый защищать своего хозяина до последнего.
   Птица повернула свою двухметровую голову к Ване, и уставилась на юношу выпуклым, ничего не выражающим глазом.
   - Ну, ничего уставилась? - спросил Ваня голосом негромким, но бесстрашным.
   И тут произошла ещё одна неожиданность: в боку птицы открылась дверца. Из дверцы вытянулась, впившись в землю, железная, раскладная лестница.
   Затем выкатилась ковёр-дорожка, на которой отображены были какие-то кровавые, остроугольные узоры.
   И, наконец, из птицы стали выходить безобразные существа. И заключалось их безобразие в том, что они были чужды природе и гармонии: все в каких-то шипах и отростках. Все скрипучие, все перемазанные цветами неестественными. Их даже и рассмотреть было невозможно - столько в них было этого непонятного, ненужного. Впрочем, если уж надо за что-то зацепиться, так у рядовых солдат на головах были чёрные рога. А у их командира, рога были особенные - полуметровой длины, и между их окончаньями с шипеньем прорывались синие электрические искры.
   На ногах у командира имелись высокие железные сапоги.
   Когда он ступал по земле, то раздавался изрядный грохот, да и земля вздрагивала. Вот он вышел, распрямил широченную грудь, и вдруг заорал так громко, что вздрогнули и травы и ветви на деревьях.
   Он орал:
   - Всем выйти на улицу!!
   В какое-то мгновенье Ваня почувствовал робость по отношению к этому исполину (между прочим, в нём было два с половиной метра росту). Но тут же юноша сам себе стал неприятен из-за этой робости.
   Он сжал кулаки, напряжённо думая: "Как же я могу испытывать какие-то колебания перед этой мразью? Он ведь родную землю топчет. И, быть может, мои отец и брат погибли из-за него".
   Ваня сошёл с крыльца. Подошёл к чудищу, и сказал громко:
   - Что ж ты орёшь? Ты себя здесь господином считаешь? А по какому праву? Кто тебя сюда звал?
   В это время на крыльцо выбежала Ванина матушка.
   И вот всплеснула Пелагея Ивановна руками, и бросилась к Ване, причитая:
   - Сыночек! Что ж ты делаешь? Побереги себя! Нельзя же так...
   - А как можно, мама? - спокойным громким голосом спрашивал Ваня. - Что я ему кланяться должен? С ним мой брат и отец сражались, а я что? Почему я у себя на родине кого-то бояться должен?!
   Уже выходили из своих домов перепуганные деревенские обитатели. И глаза протирали, тщетно надеясь, что всё это - всего лишь кошмарный сон.
   И тут чудище наотмашь ударило своей затянутой в железную перчатку ручищей Ваню по щеке. Удар был такой сильный, что Ваня повалился на землю. В глазах поплыли тёмные круги. Из разодранной щеки текла кровь.
   Бережные материнские руки обхватили его за плечи, и голос такой милый и тёплый шептал на ухо:
   - Сыночек миленький. Ну, как ты? Кровушка, кровушка то течёт. Ну, сейчас я тебе платочком вытру, да перевяжу.
   - Что ты, мама, - проговорил Ваня, и поднялся.
   Голова закружилась, но он сделал над собой усилие, распрямился, и прямо взглянул в мутные глаза своего врага. И всё - и вызов, и жажда борьбы, и гордый, непобедимый дух - всё явственно читалась в Ванином взгляде.
   Тогда враг взмахнул рукой, но на этот раз не ударил Ваню, а дал команду своим подручным:
   - Взять его!
   И тут же Ваня был обхвачен и сжат железными ручищами - сжат с такой силой, что заскрипели кости. Ваня ничем не выдал своего страдания.
   Но Пелагея Ивановна закричала:
   - Что ж вы делаете?!
   Ваня сказал спокойно:
   - Мама, они, право, не стоят, чтобы проявлять перед ними такие чувства.
   А железный, скрипучий командир проговорил голосом чрезвычайно громким, но каким-то надорванным, мёртвым:
   - Сейчас этот юнец получит то, что полагается всякому, кто не будет выражать достаточной почтительности новым хозяевам. То есть нам. Высечь его!
   - Нет! - закричала Пелагея Ивановна, но её, отчаянно сопротивляющуюся, вражьи солдаты оттащили в сторону, и с трудом удерживали.
   Другие солдаты сорвали с Ваню рубашку. Затем завязали на его запястьях кожаные, с проволочными прожилками ремни. И стянули эти ремни с такой силой, что Ванина кожа была содрана, и потекла кровь.
   Вдруг юноша понял, что в его силах терпеть и эту, и гораздо большую боль. И он подумал: "Ну, Ваня, ты жаждал бороться с врагами, и вот твоя борьба начинается прямо сейчас".
   Верхнюю часть ремня обвязали вокруг клюва железной птицы.
   - Поднимай! - крикнул командир, и птица приподняла клюв.
   Ваня оказался висящим в воздухе. Вражий командир прохаживался поблизости, и приговаривал с видимым довольством:
   - Учти, что когда в следующий раз провинишься, будем вздёргивать, удерживая руки за спиной. На дыбе поболтаешься, щенок. Да ещё к ногам груз подвесим. Ну, а пока десять... нет двадцать ударов этому шальному всыплете!
   Вперёд вышел солдат с огромным, круглым пузом, на которое был надет жёлтый, усеянный красными шипами щит. Он достал тяжёлую плеть, и, размахнувшись, с силой ударил Ваню по спине.
   Острая боль прожгла юношу до самого сердца. Через всю спину проступил багровый шрам. Но юноша сказал себе: "Борись", и не застонал.
   - Сильнее бей! - зарычал командир.
   ...Через пару минут двадцатый удар полоснул по окровавленной Ваниной спине. Вражий предводитель хотел, чтобы юноша закричал, взмолился о пощаде или хотя бы застонал. Ваня безмолвствовал.
   Тогда командир подошёл, и с силой сжав его подбородок, прохрипел, дыша перегаром в Ванино лицо:
   - Проси прощения
   Ваня ухмыльнулся.
   Тогда командир рявкнул палачу:
   - Бей его до тех пор, пока не завизжит!!
   И тут сделав нечеловеческое усилие, вырвалась из лап державших её солдат, Ванина мама.
   Она бросилась к Ване, но командир перехватил её за руку, и ударил своей железной перчаткой по лицу, также как он уже ударил Ваню. С окровавленным лицом повалилась мама на деревенскую улочку.
   Ваня захрипел и попытался вывернуться к командиру. Тот изрёк:
   - Кажется, провинившийся хочет попросить прощения. Что же, послушаем его.
   Предельно напряжённые, похожие на восково-бледные статуи стояли в нескольких шагах от них деревенские жители. Они не смели пошевелиться. Происходящее казалось им настолько диким, настолько противоестественным, что они просто не верили своим глазам.
   А вражий командир подошёл к подвешенному Ване и выжидающе уставился на него. Ваня не заставил себя ждать. Он плюнул, и попал прямо в укрытый под железным покрытием мутный глаз.
   Командир диким, разъярённым зверем зарычал, и вдруг, сжав кулак, со страшной силой ударил юношу в лицо.
   Ваня потерял сознание.
  
  * * *
  
   Очнулся Ваня от лёгких прикосновений какого-то предмета к своей щеке. Он попытался разлепить веки, но это было нелегко - на них запеклась кровь. Попытался помочь руками, но и руки были туго стянуты толстыми верёвками.
   Всё же ему удалось приоткрыть сначала один, а потом и второй глаз. И Ваня понял, что находится в подвале дома деревенского старосты - козлобородого деда Егорыч. Прежде Ваня бывал здесь пару раз по какому-то поручению. Егорыч хранил в этом подвале соленья, но бочки уже куда-то выкатили, а подвал приспособили под темницу. Правда, пока что единственным заключённым в этой темнице был Ваня.
   А сверху, из маленького зарешёченного окошка свешивалась к его лицу и подрагивала верёвка.
   - Эй, кто там? - позвал Ваня.
   - Это я, - прозвучал тонкий голосок.
   И Ваня узнал - это был Витёк, пятилетний мальчуган, которому Ваня показывал места, где лучше копать червей для рыбной ловли.
   Ваня спросил:
   - Как у тебя дела?
   - Так себя, - вздохнул Витёк. - У всех дела так себе. Пришли эти завоеватели. Уже по домам расселились, а наших деревенских в сарайчики дворовые выгнали...
   - Дело дрянь, - мрачно изрёк Ваня, и тут же добавил. - Бороться с ними надо.
   Затем он спросил:
   - Ну, а мама моя как?
   - Её в ваш дворовый сарай вынесли.
   - Почему - вынесли?
   - Из-за случившегося с тобой она очень плохо себя чувствует.
   Ваня сильно прикусил губу, простонал:
   - Помочь бы ей, родимой, как-нибудь. Утешить...
   И тут всхлипнул Витёк. А потом ещё всхлипнул. Ваня позвал:
   - Эй, ты чего - плачешь?
   - Угу...
   - Нечего кукситься. Говорю тебе - бороться надо. Тогда победим.
   - Мне тебя жалко, - пролепетал сквозь слёзы Витёк.
   - Нечего меня жалеть.
   - А ведь тебя, Ваня, вешать собираются.
   - Что? Точно знаешь?
   - Точно. Уже по всей деревне объявили. Это будет такая примерная казнь в устрашение другим. Уже и виселицу делают. И знаешь, где?
   - И где же?
   - На холме. Там и берёзку молодую срубили...
   Ваня вспомнил то прекрасное место, где он прощался с братом Сашей, и слёзы на его глаза навернулись. Но он быстро справился с этой слабостью, и проговорил:
   - Вот что, Витя - я бежать отсюда должен. Ты не мог бы принести мне какой-нибудь ножичек.
   - А я уже принёс.
   - Так чего ж молчал, чудак ты человек....
   - Тебя было жалко... Ладно, ты там от окна отползи, а я ножичек сброшу...
   Ваня, гусеницей извиваясь, отполз от окна. Шикнул:
   - Ну...
   Никакого ответа. Ваня ещё раз позвал:
   - Витя.
   От того места, где он лежал, видно было зарешеченное окошко, и часть безмятежного, лазурного неба за ним. И вдруг на фоне этого прекрасного неба появилась мерзкая морда одного из вражьих солдат.
   Он зыркнул на Ваню, и прорычал:
   - С кем это ты там разговариваешь, а?! Завтра утречком тебе того - каюк!
   И он выразительно провёл пальцем вокруг своей шеи. Хотел плюнуть в Ваню, но слизкая слюна попала на его подбородок. Грязно ругаясь, вражий солдат побрёл дальше.
   Вскоре возле окна вновь появился Витёк. Он зашептал:
   - Это дозорный был. Я с тобой заговорился, и он меня чуть не сцапал. Ладно - вот ножичек.
   Он скинул вниз маленький, но острый ножичек, и добавил:
   - Ты, главное, верёвку перережь, а что касается этой решётки, так не волнуйся. Мы тебе поможем...
   Ваня хотел уточнить, кто такие эти загадочные "мы", но Витёк уже убежал.
  
  * * *
  
   Ване предстояла чрезвычайно сложная работа. И, к тому же, никогда прежде он подобной работы не выполнял.
   Он подполз к ножичку, и придвинул его к трещине в полу. Затем он начал двигать руками. Верёвка постепенно перетиралась. Но, всё же - очень прочная эта была верёвка, с железными прожилками.
   Ваня работал как одержимый, и час, и второй, и третий. Он боролся за свою свободу, за свою жизнь. Но он боролся за жизнь не просто потому, что очень ему жить хотелось. Он с радостью готов был пожертвовать своей жизнью во благо родины, но он не собирался погибать так глупо - на виселице из-за своего утреннего выступления.
   И, вот, когда за оконцем померк свет дневной, и засияла в безмятежных небесах первая звезда, юноше удалось перетереть верёвку на руках.
   Теперь руки были освобождены, а разобраться с путами на ногах оказалось гораздо проще.
   Итак, ещё через минуту Ваня подскочил к стене, и подтянулся к самому окошку.
   Пустынным казался прилегающий к этому дому дворик, но откуда-то неслись, разрывая ночь непривычные: чуждые и грубые голоса. Кажется, враги одновременно и ругались страшно, и заливались неистовым хохотом.
   Юноша дёрнул решётку, но она не поддалась.
   - Э-эх, что же делать? И где ж сейчас этот Витёк? - вздохнул Ваня.
   И, только он это вымолвил, как росшая рядом с оконцем трава раздвинулась, и выглянула оттуда кучерявая голова Витька.
   - Здесь я..., - прошептал мальчик, и быстрыми, ловкими движеньями обвязал толстую верёвку вокруг решётки.
   - Что это ты делаешь? - спросил Ваня.
   Витёк пояснил:
   - Верёвка длинная - другой её конец к Недотёпе привязан - ну, знаешь - это валовая лошадь дяди Алёши...
   Ваня улыбнулся:
   - Это хорошо придумано. Лошадь дёрнет - решётка и вылетит.
   - Именно, - кивнул Витька. - Приготовься... Как только решётка вылетит, сразу из деревни в сторону леса беги. Завтра в полдень у развилки в Малиновом овраге встретимся. Понял?
   - Ладно, действуй, - сказал Ваня.
   Витька отшатнулся от окна - тенью беззвучной в ночи растворился. Ваня покрепче ухватился за решётку.
   И вот обмотанная вокруг прутьев решётки верёвка резко дёрнулась. Решётка громко треснула, погнулась, и, выскочив из пазов, вылетела во дворик.
   Ваня проехал несколько метров вслед за решёткой, а потом вскочил - перемахнул через забор. Помчался по деревенской улице.
   Из какой-то тени выглянул Витька, и шикнул:
   - В лес беги...
   - Нет - сначала я должен маму навестить, - отозвался Ваня.
   Вот и родимый дом. Окружавший его забор был переломан. Также несколько плодоносных деревьев, которых так любил Ваня, и в тени от которых он сочинил много стихов, лежали теперь сломанными. И вообще - весь их прежде такой благоуханный, аккуратный садик был теперь изгажен; повсюду валялся мусор, что-то смердело, какая-то ядовитая слизь булькала в канавках.
   Ну а из дома страшной какофонией неслись вопли пьяных вражьих солдат. За занавешенными окнами мелькали их безобразные силуэты, весь дом дрожал.
   Ваня содрогнулся от отвращения и злобы, сжал кулаки, и бросился к сарайчику. Бесшумно распахнул дверь.
   Навстречу ему поднялся Солныш.
   До этого пёс лежал в ногах Пелагеи Ивановны - охранял её. Но и сама Пелагея Ивановна лежала, свернувшись калачиком под одеялом. Лежала, на принесённом из дома большом платке, в окружении загонов, в которых жалобно блеял домашний скот.
   Солныш узнал своего любимого хозяина, и приветливо завилял ему хвостом. Не лаял, конечно, ведь понимал, что надо было сохранять возвращение хозяина в тайне.
   Ваня бросился к маме, упал перед ней на колени, и, осторожно поглаживая её седые волосы, зашептал:
   - Мамочка, милая мамочка. Ну, вот и я, твой Ваня. Видишь, я вернулся. Со мной всё хорошо. И вообще - всё будет хорошо.
   Пелагея Ивановна приоткрыла веки, посмотрела своими тёплыми глазами на Ваню, и слабо улыбнулась. Обняла его за шею, и, поцеловав в щёку, прошептала:
   - Ну, вот и вернулся, сыночек.
   Ваня ещё много-много хотел сказать своей маме, но тут пронёсся по всей деревне, и в этот сарайчик ворвался вопль караульного вражьего солдата:
   - Сбежал!! Караул!!!
   Пелагея Ивановна вздрогнула. Тень пробежала по её лицу. Она зашептала:
   - Ну, вот - это уже за тобой, Ванечка. Тебе надо бежать.
   - Но, мама, я...
   - И не спорь. Мне то они ничего не сделают, а вот тебя схватят. И сюда ведь в первую очередь сунутся. А со мной пока Солныш останется. Он меня от всякой беды защитит. Беги...
   - Ладно, мама. Я завтра днём к тебе проберусь. Из леса трав целебных принесу.
   Затем Ваня выскочил из сарайчика, пробрался задними дворами к окраине и далее, уже не таясь, понёсся в сторону леса.
   В деревне, в связи с его бегством поднялся большой переполох.
   Вопли вражьего командира рассекали ночь на много вёрст:
   - Держи его! Шкуру с живого сдеру! У-у!!
   - Сдерёшь, как же! - ухмыльнулся Ваня, но мрачной была его ухмылка.
   В лесу Ваня добежал до Малинового оврага, и там, укрывшись под корнями пня-исполина, быстро заснул.
  
  * * *
  
   Вот Ваня проснулся, взглянул на небо, и сразу же определил, что время уже приближается к полдню.
   Юноша хлопнул себя по лбу, вымолвил:
   - Да что ж это заспался?
   Он выбрался из-под пня, быстро сделал несколько физических упражнений. Затем, внимательно осматривая землю, нашёл несколько целебных корешков, которые могли помочь маме.
   Припомнил, что Витёк назначил ему встречи у развилки Малинового оврага в полдень. Время как приближалась к полудню.
   И вот Ваня бросился к тому месту, где Малиновый овраг делился на два рукава. Подождал там немного - Витёк так и не явился.
   Тогда юноша почувствовал, что не может дольше оставаться в лесу, и бросился в сторону родной деревни.
   Из безмятежных, тёпло-ласковых небес щедро изливался Солнечный свет. День задался превосходным. Ване очень хотелось, чтобы всё вчерашнее оказалось просто кошмарным сном. Тогда бы он отправился купаться на речку...
   Но, как только выскочил Ваня из лесу на поле, так почуял удушливый, мерзостный запах, который источали и вражьи солдаты, и исполинская птица, на которой они прилетели.
   Увидел и птицу полумеханическую-полуживую, шестикрылую, которая возвышалась даже над самыми высокими деревенскими домами.
   Увидел и ещё одно создание. Это был дракон, ядовито-красного, с коричневыми прожилками цвета.
   Этот дракон превосходил размерами птицу раз в пять, и вообще - был таким огромным, что, казалось, только поведёт лапой, и половина родимой деревни уже будет разрушена. У дракона было три головы на длиннющих шеях. Когда он двигал шеями, но напряжённый, дребезжащий звук прорезал воздух.
   Ваня пригнулся и в окружении трав поспешил к деревне.
   Конечно, он понимал, что в деревне творится неладное, но, когда услышал плачущие голоса, и ещё какой-то беспрерывный, мучительный стон, то осознал, что происходит что-то особенно плохое.
   И поэтому особенно тяжёло было не бежать последние метры, чтобы поскорее всё выяснить, а ползти их медленно, так как очень велика была вероятность того, что его заметят.
   Конечно, Ваня не мог выйти на главную деревенскую улицу. Но он обогнул стоявший там заброшенный сарай; затем пробрался по окраинам огородов. И, наконец, соблюдая особую осторожность, прополз между двумя близстоящими домами.
   Эти дома располагались как раз напротив дома деревенского старосты Егорыча, из подвала которого Ваня совершил накануне побег.
   И вот увидел юноша, что на улице, возле этого дома стоят связанные одной длинной верёвкой все деревенские жители. И женщины, и дети, и сам староста Егорыч сгрудились в этой перепуганной толпе. А у двух матерей были грудные дети. Этих детей матери держали на руках, качали, шептали им утешительные слова.
   Стояла там и Ванина мама. Видно было, что она делает над собой усилие, чтобы стоять прямо, чтобы не показать своё недомогание врагам. И это ей удавалось.
   А враги находились рядом.
   Сильно выпившие вражьи солдаты прохаживались поблизости от деревенских, насмехались над ними, иногда били плетьми.
   - Что вы с нами делать собираетесь? - закричала пожилая женщина.
   - Да уж ничего хорошо! - загоготали солдаты.
   - Детей пощадите! - зарыдала чья-то мать.
   - Никакой пощады вам, низшие, не будет! - потешалась уродливая солдатня.
   От напряжения на Ванином лбу выступила испарина. В голове калёным железом пульсировала мысль: "Неужто, всё это - из-за меня? Тогда надо выйти, сдаться. Не могу терпеть, чтобы столькие из-за меня страдали".
   И он действительно собирался подняться, выйти и сдаться; когда появился новый, а точнее - старый, хорошо забытый персонаж.
   Ваня сразу узнал его. Это был Чернодум. Некогда изгнанный из окрестных лесов злой чародей, выступил на крыльцо дома Егорыча. За прошедшее время он стал ещё более жутким. При солнечном свете его лик представлял собой нечеловеческий, покрытый трещинами череп. Из самой широкой трещины выбивалось белёсое пламя. Во впалых глазницах клубилась чернота.
   Он ухмыльнулся, и оказалось, что его клыки шевелятся, совсем как отдельные живые организмы. Он выдохнул из глотки желтоватый дым, и пророкотал:
   - Узнали меня?!
   Деревенские в ужасе взирали на Чернодума. Никто не шевелился, никто слова вымолвить не мог.
   Наконец, староста Егорыч сказал:
   - Ты на красно-коричневом драконе прилетел.
   - О-о, верно - я сегодня утречком на красно-коричневом драконе прилетел. Но я требую - отвечайте: узнали меня?!! - взревел Чернодум.
   Нестройно залепетали голоса:
   - Да... узнали... Чернодум...
   - Ага, Чернодум! - прорычал Чернодум. - А то, что я на драконе прилетел - это вы верно подметили. Ха-Ха-Ха!! Трудно такого дракона не заметить!!..
   И действительно - красно-коричневый дракон, смрадной горой высился над их головами и над крышами домов.
   Чернодум продолжал:
   - Таких драконов, знаете ли, первому встречному не выдают. Я один из главнейших в великой империи! Знайте, что это я был в дебрях Жабьих лесов!! Я открыл врата, и я разбудил спящую в подземельях армию!! Меня назначали правой рукой самого Главарха! Так что - трепещите! На колени все!!
   Деревенские жители не спешили опускаться на колени, и тогда заработали своими плетьми вражьи солдаты. Наконец все деревенские опустились на колени.
   Чернодум ухмыльнулся, и вымолвил:
   - Ну, а вчера у меня были дела. Надо устанавливать новый порядок по всей этой земле. Или вы думаете, что гости только к вам пожаловали, а?.. Нет. В каждую деревню железная птица прилетела, и солдат с командирами принесла. Ну, а в города - по нескольку птиц. А в крупные города - по целой птичьей стае. Так что везде теперь будет новый порядок! Только вам, жителям этой деревушки, до этого порядка никакого дела быть не может, потому что вас скоро не станет...
   Среди стоявших на коленях людей поднялся ропот:
   - Что?.. Почему так?
   И тут череп Чернодума пришёл в движение - лютой злобой исказился. И вот пророкотал Чернодум:
   - Или, думаете, забыл я, как вы меня изгнали?! Вы же мой дом лесной спалили!..
   Он помолчал, и вдруг закончил обыденным, спокойным голосом:
   - Все жители этой мерзкой деревеньки будут сожжены.
  
  * * *
  
   Не сразу поняли присутствующие, что сказал Чернодум. И ведь действительно - это, произнесённое им, было слишком уж дико, невероятно.
   А их не торопили. Вражьи солдаты, которые заранее были осведомлены о решении своего начальства, ухмылялись. Чернодум глядел на людей сверху вверх, с видом превосходства.
   Потом, когда начал подниматься ропот, Чернодум спросил, спокойно:
   - Ведь вы же меня пытались сжечь? Правда? Так почему бы мне не ответить тем же?
   Тут вскочил на ноги и закричал гневливо Егорыч:
   - Твой дом, мерзавец, за то сжигали, что ты детей маленьких похитил, и хотел кровавую расправу над ними учинить!
   Большерогий вражий командир, который накануне терзал Ваню, кивнул одному из своих подчинённых. Тот, подскочив к Егорычу, начал со страшной силой бить его, сначала закованными в железные перчатки руками, а затем, когда хрипящий, захлёбывающийся кровью Егорыч повалился на землю, - бил старика уже своими железными сапогами.
   - Довольно, - сказал, наконец, Чернодум.
   Солдат оставил едва живого, окровавленного Егорыча.
   Чернодум изрёк нарочито спокойным голосом:
   - Ну, а теперь, мои дорогие друзья, прошу проследовать в сарай.
   Крестьяне дико озирались.
   Кто-то из них, забыв, что все - они связаны одной верёвкой, попытался бежать. Таких нещадно били...
   Крики, стоны, мольбы крестьян и ругань вражьих солдат - всё это слилось в адскую какофонию.
   Видно было, что Чернодум упивается страданием простых людей. Наконец он рявкнул:
   - Тащит их к сараю!!
   Несколько дюжих солдат взялись за конец верёвки и потянули слабо сопротивляющихся людей к тому сараю, который стоял на краю деревни.
   Ваня, пробираясь по краям огородов, пополз за ними. Он говорил себе: "Просто не может быть такого, чтобы у Чернодума получилось это страшное дело. Ему обязательно кто-нибудь или что-нибудь помешает".
   Но события развивались с удручающей, невероятной скоростью.
   Ваня видел, как людей загнали в сарай, затем закрыли дверь тяжёлым, толстым засовом.
   И уже казалось, что сарай - это живое существо, которое плачет тысячью разных голосов. Чернодум подошёл к самой двери, и выкрикнул громко:
   - Э-эй, слушайте меня! Я бы мог, конечно, попросить своего дракона подпалить вас. Но я не стану этого делать. Почему, спросите вы?..
   Он выдержал минутную паузу, затем потом продолжил:
   - Думаете, мне вас жалко?
   Вновь пауза. Нависла гнетущая тишина, и только грудные дети, запертые вместе со своими матерьми в сарае, иступлёно голосили.
   Какая-то женщина выкрикнула робко:
   - Да - вам жалко нас!
   Чернодум расхохотался, и пророкотал:
   - О - не-ет! Мне вас не жалко! Я вас ненавижу! Мой дракон не станет жечь вас потому, что в его пламени вы сгорели бы слишком быстро. Не-е-ет - вы у меня будете гореть долго!!
   И вновь захохотали пьяные солдаты, и их командир.
   Чернодум дал знак, и к сараю с нескольких сторон подошли солдаты с зажженными факелами. Оказывается, под стенами сарая уже разложена была сухая солома. И вот солома вспыхнула. Занялись и стены сарая.
   Ваня лежал в траве, видел всё это, и сжимал кулаки с такой страшной силой, что расцарапал ладони в кровь.
   Юноша скрежетал зубами и шипел:
   - Там ведь мама моя. Миленькая... И все остальные... Маменька...
   Ему послышалось, что в общем хоровом вопле сжигаемых заживо людей он услышал крик своей мамы. Она кричала ему: "Ванечка!".
   У юноши закружилась голова. Он хотел бежать к сараю, сражаться с солдатами, с Чернодумом, с драконом, и выпустить людей из сарая.
   Он бы и сделал это, но на него налетел, и несколько раз лизнул в щёку, Солныш. И пёс посмотрел на Ваню таким проникновенным взглядом, что ясное сознание вернулось к юноше, и он понял, что уже ни в его силах спасти матушку или кого-либо иного, из бывших в этом сарае.
   И, если он совершит сейчас какой-нибудь необдуманный, порывистый поступок, то погибнет. И смерть его будет глупой, бесполезной и некому не нужной.
   Уже вся крыша сарая пылала. Рёв пламени слился с рёвом умирающих страшной, мучительной смертью людей. Вражьи солдаты отошли от сарая - потому что слишком жарко было находиться вблизи.
   Вот сквозь узенькое, объятое пламенем окошко высунулись детские ручки. Ручки горели.
   Ваня не отворачивался. Он просто смотрел. Смотрел до тех пор, пока от страшной душевной боли не потерял сознание.
   Солныш был рядом, и из светлых глаз разумного пса текли слёзы.
  
  * * *
  
   Тем же вечером Чернодум спрашивал у командира этого вражьего отряда:
   - Всё население деревни сожжено?
   Командир рапортовал:
   - Все до единого. Проверили пепелище сарая. Там одни косточки обугленные! Даже нашим оборотням поесть нечего будет.
   - Почему же нечего? - цинично хмыкнул Чернодум. - Оборотни неприхотливы. Соберите эти кости в мешки, и отвезите в город - оборотни их погрызут...
   - Будет исполнено! - взвизгнул довольный возможностью выслужиться перед таким важным начальником, командир.
   Этот командир намеренно смолчал о сбежавшем накануне Ване. Ведь он понимал, что за такой недочёт Чернодум, известный своей жестокостью, не погладит его по головке.
   А самому Ване командир не придавал большого значения. Но он очень ошибался.
  
  
  
  
  
  Глава 5
  "В Светозарице"
  
   Ваня и не помнил уже, как оказался в лесу. Но очнулся, лёжа рядом со светлейшим берёзовым стволом. Оказывается, во сне он нежно этот ствол обнимал, и сон был такой чудесный, лёгкий...
   Но вот он очнулся, вспомнил, что было, и стало ему невыносимо горько. Ваня заплакал...
   Подбежал Солныш, ласково лизнул Ваню в щёку. Тогда юноша поднялся, и вымолвил:
   - Да, Солныш, друг мой дорогой. Ведь сейчас не время, чтобы слёзы лить. Надо действовать. Мстить надо. Дикое, страшное слово "мщение", но всё же, мой друг, надо мстить. Надо бороться, чтобы прежняя жизнь вернулась. Пойдём в Светозарицу, надо найти Данилу Степановича. Быть может, он посоветует, что дальше делать.
   Напомню, что Данилой Степановичем звали школьного учителя Вани, ну а Светозарицей была та крупная деревня, где располагалась школа...
   Ваня стремительно шёл по лесу, иногда переходил в бег. Так он хотел убежать от страшной, гнетущей тоски, но от этой тоски невозможно было убежать.
   Был яркий день. Солнце сияло над нетронутой белизной берёзок, над зелёным благоуханным ковром трав, и вдруг почернело небо, и со страшным, коробящим грохотом пронёсся красно-коричневый дракон.
   Ваня не испугался, не вздрогнул, он только погрозил улетевшему чудищу кулаком, и вымолвил:
   - Ну, берегись же! Будет и на тебя управа! Вся земля против тебя, чудище окаянное!
   Вот окраина деревни Светозарицы. За поляной видна была школа. Ваня, пригнувшись, бросился к этому невысокому, деревенского типа зданию.
   Увидел раскрытое окно в кабинет Данилы Степановича, увидел и самого Данилу Степановича. Радостное чувство полыхнуло в сердце: вот, наконец-то, родное лицо!
   Ваня уже хотел окрикнуть своего учителя, как вдруг увидел, что в кабинете были и иные фигуры - враги. Два солдата. И ещё один, в длинной чёрной мантии, из-под которой исступлением светили два широких алых глаза.
   Ваня сразу же пригнулся к земле, и по земле подполз практически к самому окну. Там, укрытый широкими листьями нагретых высоких солнцем лопухов, привстал, и видел все происходящие в кабинете Данилы Степановича драматические события.
   Данила Степанович говорил своим спокойным, красивым голосом интеллигентного, духовного человека, обращаясь к врагу в чёрной мантии:
   - ...Но я ещё раз объясняю вам: книги, хранящиеся в нашей библиотеке - это ценные, а подчас и уникальные издания. Помимо книг, доступных и в иных библиотеках, есть там, например, стихи написанные учениками нашей школы, в течение десятков, а то и сотен лет. Среди этих стихотворений - настоящие шедевры. Вас, быть может, волнует, что в некоторых книгах содержатся элементы патриотического воспитания, но я вам вот что скажу. Главное в этих книгах - красота. Эта духовная красота - вне времени и вне власти...
   - Хватит! - взвизгнул вдруг голосом психически больного, враг в чёрном. - Запомните: все вы - уже не люди. Вы - наши рабы. Низшая раса. Вы - хуже животных. Вам недозволенно читать книги. Вам недозволенно духовно развиваться. Согласно с законами нашего нового порядка у вас вообще нет души.
   Данила Степанович усмехнулся:
   - Вот как, оказывается, всё просто. Самое лучшее, что в нашей жизни, и в жизни наших предков из души проистекало. А тут, вдруг, какой-то начальничик чирикнул бумажку, и всё - нет души.
   - Мо-о-олчать! - завизжал враг в чёрной мантии.
   - Ну-ну.
   Враг надвинулся на него, и продолжил верещать:
   - Учитель нам нужен. Один, из прежних. Как ты. Понял?
   - Положим, что понял, - кивнул Данила Степанович, и тут же добавил. - Но книг я вам жечь не позволю. Они мне дороже жизни.
   Враг повизгивал:
   - В твои задачи будет входить: учить холопов рабской преданности новой власти. Всё по новым законам. Никаких стихов. Никаких старых книжек. Слова "стихи", "любовь", "преданность" и "родина" вообще не позволительны для вас, ясно?
   - Ясно, ясно, - вздохнул Данила Степанович.
   - Ну, и? - вкрадчиво спросил враг.
   - Что, "ну и"?
   - Работать то на нас собираешься?
   - Естественно "нет". Зачем такие глупые вопросы задавать?
   Голос у Данилы Степановича оставался очень спокойным, а лицо выражало внутреннюю сосредоточенность.
   Он уже знал, что его ждёт, и был готов к этому.
   И вот враг в чёрной мантии дал знак своим подручным, и они начали избивать Данилу Степановича прямо здесь же, в его кабинете, где он, бывало, вместе с лучшими своими учениками сочинял вдохновлённые, посвящённые родной природе стихи.
   Потом, окровавленного Данилу Степановича подняли, и враг снова задал вопрос:
   - Будешь служить?
   Данила Степанович поднял своё окровавленное лицо, улыбнулся, и ответил:
   - Нет.
   Враг в чёрной мантии завизжал, громко стуча ногами по полу:
   - Тогда тебя завтра сожгут на центральной площади этой замшелой деревушки! И костёр будет сложен из книг!!
   - Но служить я вам не стану, - молвил Данила Степанович, а потом ещё добавил. - И никто вам служить не станет. А вот бороться с вами будут. И, помяните моё слово - не долго вам здесь лютовать осталось.
   - Увести его!! - заорал враг.
   Солдаты, заломив Даниле Степановиче руки, потащили его к двери.
  
  * * *
  
   Ваня вернулся в лес. Но он не отходил далеко от Светозарицы. Он мерил шагами небольшую, и ровную, покрытую ландышами лесную полянку. Солныш ходил рядом с ним, и всем своим видом показывал сосредоточенность и готовность служить хозяину.
   Ваня говорил:
   - Вот видишь, что творится. И ведь это не только у нас в деревне, не только в Светозарице, но в сотнях и тысячах иных деревнях и городах, по всех родимой земле. Гибнут лучшие люди. И сердце кровью обливается. А впрочем, что говорить - действовать, действовать нужно!
   Вот он в очередной раз прошёл полянку, повернулся, и тут увидел, что к нему стремительно идёт кто-то знакомый. Пригляделся...
   Это был Митя. Старый (с первого класса) Ванин друг. Вместе они учились, вместе стихи сочиняли.
   Если у Вани с возрастом лицо вытянулось, то у Мити лицо было широким, таким же, впрочем, как у Вани открытым. Всегда, и теперь особенно, светилось это лицо внутренней, неистощимой силой. И его крупная, ладная голова, и широкоплечее тело - всё это говорило о здоровье, выносливости.
   В отличие от длинноволосого Вани, Митя был коротко подстрижен, но его русые волосы были такими густыми, что, казалось, маленькие светлые облачка ласково облепляли всю верхнюю часть его головы.
   И как же обрадовались друзья этой встречи! Распахнув объятия, бросились навстречу друг другу, и, встретившись, обнялись крепко. Солныш огненной каруселью носился вокруг них.
   Вот разомкнули объятия, и остановились в шаге друг от друга. Смотрели прямо в глаза, и между ними волнами перетекала энергия.
   Митя говорил:
   - Ваня, ведь я знал, что так будет. Я сегодня во сне видел, что мы встретимся.
   - Ты всегда был мечтателем, - улыбнулся Ваня.
   - Да, мечтателем и романтиком, таким же как, впрочем, и ты, мой дорогой друг. Послушай, Ваня, а ведь я всё уже объяснил маме.
   - Митя, ты всегда был слишком порывистым, а сейчас это в тебе особенно проявляется. Пожалуйста, изъясняйся последовательно. Что ты объяснил маме?
   - Я объяснил ей, что до победы над врагом уже едва ли вернусь домой.
   - То есть ты из дому ушёл...
   - Да. Что в нашей деревеньке сидеть?
   А Митя жил в малюсенькой деревеньке, в трёх верстах от Светозарицы.
   - Что я там смогу сделать? А?.. Ну, максимум - птицу эту железную из строя вывести. И уже вывел.
   - Ну, ты даёшь! И как же это тебе удалось?
   - А очень просто. Я с чердака подглядел, как вражий солдафон на голову к ней забирается, отвинчивает там какую-то крышку, и копается внутри. Ну, я ночью к ней подобрался. Птица то уже спит - не шевелиться. Я к ней на голову и вскарабкался. А с собой я прихватил горшочек с дёгтем. Отвинтил, в общем, эту крышку, да и вылил туда дёготь. Вот, тебе, думаю, гадина, угощение! Посыпались из неё искры, задёргалась она, да и повалилась наземь! Была птица вражья, и нет её!..
   Митя даже показал, как дрыгалась и падала эта птица. Он рассмеялся, а потом продолжил рассказывать:
   - В общем, вернувшись домой, я маме своей прямо сказал: "Мамуля. Я тебя очень люблю, но сейчас должен уйти. Пойми меня правильно. У нас отец с этим отродьем сражаться ушёл и не вернулся. Они, вон, гадят везде; землю родную топчут, а я что - служить им должен?".
   Мама и отвечает: "Нет, конечно".
   Я и сам знал, что она меня поймёт - у меня мама такая - чистое золото. Я её очень люблю. Ты знаешь - даже и стихи ей посвящал. В общем, осталась ей в утешенье, да в помощь по хозяйству сестра моя старшая Нина. Я же, как видишь, стою пред тобой: свободный и готовый к борьбе. Но ведь и ты тоже ушёл из дому, да?
   Ванино лицо помрачнело, он вымолвил тихо:
   - Да, ушёл...
   - Что случилось? - быстро спросил Митя.
   Ваня подробно, ничего не тая, рассказал. Но в конце не выдержал, закрыл ладонями лицо - его душили слёзы.
   Митя зашептал:
   - Ваня... ты того... не плач... Ваня...
   Но Митя и сам расплакался.
  
  * * *
  
   Ваня и Митя решили, что должны спасти Данилу Степановича, а затем и школьную библиотеку.
   Уже вечерело, когда два друга, и шедший рядом с ними Солныш оказались на окраине Светозарицы.
   Ваня произнёс:
   - Перво-наперво, надо узнать, где они его держат.
   Митя ответил:
   - А у меня, относительно этого, и никаких сомнений нет. Конечно же, в подвале белых палат.
   Белыми палатами, называлось единственное каменное во всей Светозарице строение. В верхнем помещении размещались две артели - художников и ткачей. В подвалах же располагалось крупное зернохранилище.
   Белые палаты были окружены каменной стеной, которая была такой невысокий, что всякий человек, подпрыгнув, мог ухватиться за её верхнюю кромку и, подтянувшись, перемахнуть на другую сторону...
  
  * * *
  
   Уже прохладные сумерки окутали Светозарицу, когда Ваня и Митя перелезли через стену и, крадучись, начали пробираться вдоль каменной стены белых палат.
   Там было множество зарешёченных, расположенных вровень с землей окон. За некоторыми из них видны были высвеченные слабыми отблесками факелов помещения с зерновыми мешками. Но большая часть подземелий была погружена во мрак.
   И возле каждого затемнённого оконца Ваня с Митей останавливались, и звали, осторожно:
   - Данила Степанович...
   И вдруг между решётками очередного оконца просунулись руки Данилы Степановича, и раздался его обрадованный голос:
   - Ребятки, дорогие - это очень хорошо, что вы сюда пришли.
   - Мы вас спасём, - пообещал Митя.
   - Нет - об этом забудьте, - сказал, как отрубил Данила Степанович.
   - Но ведь мы можем. Тут дел то... - залепетал Митя.
   А Ваня добавил:
   - Меня ведь уже из подвала вызволяли. С помощью лошади...
   - Понимаю-понимаю, - прервал его Данила Степанович. - Только здесь вы ни лошади, ни верёвки подходящей не найдёте. А если бы даже и нашли - никакая лошадь этих решёток не вытянула бы. Посмотрите - какие они толстые.
   - Да, действительно, - вздохнул Ваня.
   - Ну, а мы их железную птицу используем! - пылко воскликнул Митя. - Она как рванёт, и...
   Тут Данила Степанович вымолвил:
   - Со врагом-то, конечно, надо бороться, но недооценивать его не стоит - враг всё-таки не такой уж и дурак. В общем, на разговоры у нас особого времени нет. Здесь вас в любую минуту могут заметить. Я обрадовался, что вас увидел, потому что вам кое-что поведать могу. Ребята, идите в стольный град. Найдите там Андроника, старого библиотекаря, и попросите, чтобы он показал вам рукопись Тёмных Веков. Запомнили?
   - Да, - кивнул Ваня.
   - Да, конечно. Но мы вас сейчас всё-таки спасём... - начал Митя, но Данила Степанович прервал его властным голосом:
   - А сейчас я вам приказываю: бегите...
   - Мы ещё вернёмся, обещаем, - вздохнул Митя.
   - Бегите.
   Поблизости, метнув в сумерки потоки факельного света, раскрылась дверь. На крыльцо белых палат, пьяно горлопаня, вывалились двое вражьих солдат.
   Ваня и Митя отползли к стене, а потом перебрались через неё и по улочкам Светозарицы бросились к школе. Солныш всё время бежал где-то поблизости - готов был защищать их.
  
  * * *
  
   И вот они вновь подбежали к школе. Конечно, и Ваня и Митя прекрасно знали, где в школьном здании находится библиотека. Но сейчас окна в это помещение были закрыты. А ещё вокруг школы прохаживался, скрипя железками, вражий часовой.
   Ваня вымолвил:
   - Книги будет перетаскивать в Овражный Домик.
   - Да, конечно...
   Овражным домиком ребята, да и взрослые называли покинутое жилище старичка-лесовичка.
   Этот волшебный старичок-лесовичок выбрал место для своего жилища в начале Малинового оврага, то есть - неподалёку от деревни Светозарицы.
   Если спуститься по овражному склону, и заглянуть под нависающие корни старой сосны, то можно было увидеть небольшую дверку.
   Дверка всегда была открыта, так как старичок-лесовичок уже давно покинул своё жилище и скрылся в неизвестном направлении.
   В эту дверку вполне мог протиснуть нетолстый человек. Ну, а прямо за дверкой располагалась старая, обильно заросшая мхом да паутиной прихожая. Именно в этой прихожей Ваня и предложил сложить спасённые книги.
   - Только они там все не поместятся, - заметил Митя.
   - А мы и не сможем все книги спасти, - печально проговорил Ваня.
   - Да, пожалуй - твоя правда, - согласился Митя, и тут же добавил. - Однако ж, с часовым надо разобраться.
   - Ну, и как ты думаешь это осуществить? - поинтересовался Ваня.
   - Надо его дубинкой по башке стукнуть, - предложил Митя.
   - Э-э, в целом неплохое предложение, но, вынужден заметить, что на башке у этого истукана - железный шлем, и твой удар может, разве что, разъярить его.
   - Значит, надо снять шлем, - произнёс Митя.
   - Тоже неплохое предложение, но...
   Митя зашептал быстро:
   - Видишь ли, пока эти железные у нас в деревне стояли, я их неплохо успел изучить. Ну, наблюдал за ними внимательно, потому что знал, что это в дальнейшей борьбе может понадобиться. Так вот - у них сзади на шее есть рычажок, надо на него нажать, а потом ещё трубочку, которая к шее подходит выдернуть. Тогда можно снимать шлем.
   - Да, - согласился Ваня, - Только надо как-нибудь так отвлечь его внимание, чтобы он не заметил, что ты на этот рычажок нажимаешь...
   И тут Ваня тихонько свистнул своему верному псу:
   - Эй, Солныш, ты будешь у нас отвлекающим моментом. Согласен?
   Солныш понимающе вильнул хвостом...
  
  * * *
  
   Вражий часовой как раз подошёл к очередному углу школьного здания. В голову его проникал однообразное поскрипывание защищающих его тело железок, и не было в его голове никаких мыслей, кроме того, что он должен охранять это здание.
   Часовой чувствовал себя в полной безопасности. Он знал, что "великий и могучий Главарх" уже завоевал это государство и, стало быть, никакого сопротивления просто не может быть.
   И вдруг из-за угла выскочил источающий солнечное сияние пёс. Пёс улыбнулся, и встал на задние лапы, в результате чего благородное лицо пса оказалось как раз вровень с сокрытой под железом тупой мордой врага.
   И часовой медленно попятился. Увиденное настолько потрясло его, что он выронил свою механическую секиру-дробилку, и издавал странные урчащие звуки.
   В это мгновенье сзади подскочил Митя. Сначала он дёрнул за рычажок на шее часового, а затем выдернул подключённую к его шее трубку. И вот он сдёрнул усеянный шипами шлем (при этом Митя расцарапался об шипы).
   Обнажилась чудовищно лысая голова. Эта голова неимоверно бледный цвет. Скорее всего, к ней просто никогда не прикасались солнечные лучи. Но, помимо того, в голове были маленькие отверстия-поры, из которых выплёскивалось синеватое свечение.
   Теперь надо было Ване действовать. Он выскочил из мрака, и ударил заранее заготовленной дубинкой часового по голове.
   Казалось, что в этой вражьей голове совсем не было костей. От удара голова прогнулась, словно плохо надутый резиновый мячик.
   Но часовой, не упал, как того ожидали ребята, он повернулся к ним. Оказалось, что у врага совсем не было носа, а вместо глаз имелись тоненькие прорези, за которыми поблёскивало нечто совсем невыразительное.
   Он раскрыл рот, и ребята увидели усеянную острыми клыками синюю глотку. Часовой хотел закричать, но вдруг пошатнулся, и медленно и безвольно, уподобившись выжатой тряпке, или слизняку сполз по стене.
   Ваня и Митя некоторое время разглядывали поверженного. Затем Митя изрёк:
   - Ух - гадость-то какая...
   А Ваня заметил:
   - С этим уродливым шлемом он даже лучше, чем без шлема выглядит. Надо же, какая образина...
   Ребята оттащили часового в кусты, и тут заметили, что он дышит (если, конечно, можно назвать дыханием тонкие, пищащие звуки), и череп его прямо на глазах выпрямляется.
   Митя проговорил медленно:
   - Надо бы его... того...
   Но дальше он уже не мог говорить. Он опустил свои широкие плечи, и глядел исподлобья, смущённо и испуганно.
   Ваня спросил:
   - Что?
   Но тут сам понял: следовало добить этого часового. Ваня вспомнил свою заживо сожжённую матушку, вспомнил, как избивали Данилу Степановича, и... понял, что не может убить этого врага. Часовой лежал перед ними, беспомощный, недвижимый, а Ваня готов был бороться с врагами в открытом бою. Он помотал головой, и медленно выговорил:
   - Нет...
   - Вот и правильно - не надо, - сразу же, с радостью поддержал его Митя. - Давай-ка, обратно к школе...
   И вот они подбежали к школе.
   Той же дубинкой, которой оглушил часового, Ваня выбил окно в помещение библиотеки. Ну а Митя, тем временем поднял выроненную часовым механическую секиру-дробилку.
   И оказалась эта секира очень тяжёлой - Митя едва её в руках удерживал. Вот он размахнулся, и на пробу ударил ей по стене здания. Тут же вся секира завибрировала, а из её основного лезвия выдвинулись ещё два маленьких лезвия, которые с истеричным визгом вгрызлись в школьную стену, и, обдав ребят ворохом опилок, за пару секунд пропили её насквозь.
   С улицы раздался окрик. Ребята замерли, вжались в стену. Окрик повторился - на этот раз громче и ближе.
   Митя прошептал:
   - Если нас обнаружат, то я готов драться.
   В напряжённом ожидании прошло несколько минут. Тогда Ваня выдохнул:
   - Ну, что ж, продолжим нашу боевую операцию.
   И они перемахнули через подоконник...
   В помещении библиотеки было темно, но Ваня и Митя так часто бывали здесь раньше, что прекрасно помнили, где какая книга лежит.
   Прежде всего, решили спасать сочинения местных поэтов и прозаиков, накопившиеся в библиотеке за многие-многие годы. Это были уникальные, и замечательные произведение.
   Такие произведения записывались от руки в особые, толстые книги, и подшивались массивными, украшенными изящной резьбой кожаными переплётами.
   Ребята взяли с собой столько книг, сколько могли унести, и бросились к Овражному домику.
   Поместили книгу в давно пустовавшую прихожую, и бросились назад, к школе. Так бегали несколько раз...
   Запыхались, но работали с большим энтузиазмом...
   Вдруг Ваня остановился, и вымолвил:
   - Всё. Мы заполнили книгами весь Овражный домик.
   - Но ведь нельзя останавливаться! - возбуждённо проговорил Митя. - Ведь мы далеко не все книги спасли. Мы ещё какие-нибудь места найдём, где их можно спрятать.
   - Скажи, какие именно? - поинтересовался Ваня.
   - Сейчас не знаю, но мы что-нибудь придумаем.
   - Сначала надо придумать...
   И тут из кустов раздался хрипящий вопль часового:
   - Тре-во-га!!
   Митя сжал кулаки, и проговорил:
   - Надо, всё-таки, было его прикончить...
   - Скоро нам придётся забыть, что такое жалость, - вздохнул Ваня, и добавил. - Ну, что же - бежим отсюда.
   - Нет, подожди-ка, - молвил Митя, и бросился к школе.
   - Ты куда?.. - зашипел ему вслед Ваня.
   - Оставайся на месте, а я сейчас вернусь, - произнёс Митя.
   И вот Митя подбежал к выбитому окну, и перевалился через него.
   А уже слышался топот бегущих врагов, и истошные вопли охранника:
   - Они здесь! Хватай их!!
   Ваня весь вытянулся, и замер в большом напряжении. Также и Солныш, который всё это время был рядом с хозяином, готов был к действию.
   Ваня шептал:
   - Ну, Митя, где же ты? Возвращайся скорее!..
   И вот выскочил из окна библиотеки Митя, бросился к Ване. И прижимал Митя к своей груди какой-то свёрток.
   - Что там у тебя? - спросил Ваня, когда они, в сопровождении Солныша, неслись по окраинам Светозарицы.
   - Знамя, - коротко ответил Митя.
   - То самое? - спросил Ваня.
   - Угу, - кивнул его друг.
   Имелось в виду знамя с гербом земли Русской, которое вышили девочки - ученицы их школы.
   Это было полотно - в развёрнутом виде три на четыре метра. В центре его, на лазурном фоне, вышит был золотыми нитями диск солнца, от которого расходились во все стороны пышные лучи.
   И в своё время Клавдия Михайловна, которая обучала девочек шитью, сказала, что это знамя вполне может сравниться по красоте своей с тем замечательным знаменем, которое висело над воротами Стольного града. И, говоря так, учительница была вполне искренней.
   Девочки вышили два таких знамени. Одно из них до недавних пор висело над зданием белых палат.
   И вот теперь Митя говорил:
   - Когда мы к Даниле Степановичу бегали, то я заметил, что враги сняли знамя.
   - И теперь ты хочешь это знамя на белые палаты повесить? - спросил Ваня.
   - Да, конечно же! - воскликнул Митя.
   По маленькой, боковой улочке подбежали они к белым палатам. Там остановились в глубокой тени и вглядывались, и вслушивались.
   Вот рядом с ними открылось оконце, и выглянула оттуда девочка лет пяти.
   - Как тебя зовут? - шёпот спросил Ваня.
   - Я - Таня, - ответила девочка.
   - Послушай, Таня, ты книги любишь? - поинтересовался Ваня.
   - Да... - кивнула девочка.
   - Тогда запомни - книги спрятаны в Овражном домике.
   - Ага.
   - Ты ведь знаешь, где этот домик находится?
   - Знаю, конечно...
   - Ну, вот - запомни это. Только ты поосторожней туда ходи, чтобы враги не заметили.
   - Конечно, я буду осторожной. Ведь враги такие плохие...
  
  * * *
  
   Со стороны школы слышались перепуганные и злобные крики врагов, которым чудилось, что из лесов вышел целый отряд хорошо вооружённых защитников этой земли.
   Ну, а возле ограды белых палат ходили двое охранников. Они шагали рядом, и чем громче кричали их сослуживцы у школы, тем быстрее они двигались и тем сильнее скрипели.
   Ваня и Митя промчались прямо за их спинами к невысокой стене, и перебрались через неё.
   На крышу палат можно было забраться посредством лестницы, которой прежде пользовался, собирая с росших рядом яблонь плоды, сторож - дядя Тима.
   Обычно он оставлял эту лестницу в углу, под навесом. Там эта лестница лежала и нынче, но рядом с нею валялся и храпел, прямо в своём железном шлеме, вдрызг пьяный вражий солдат.
   Он лежал, вцепившись одной рукой в лестницу. Так что пришлось разжимать его железные пальцы. Пьяный так и не проснулся.
   Ребята забрались по лестнице на крышу белых палат и закрепили там знамя. Затем, перескочив через ограду, бросились прочь из Светозарицы.
   Вот уже окраина деревни.
   И вдруг дорогу перерезал вражий патруль.
   Один из солдат сразу же метнул в Ваню тонкое, чёрное копьё. Наперерез прыгнул Солныш, и копьё вонзилось в верхнюю часть его передней лапы.
   Ребята бросились в боковой переулок, а оттуда, через луг - в лес.
   Прямо на бегу, Ваня спрашивал у Солныша:
   - Ну, как ты?
   Солнечный пёс тихонько гавкнул.
  
  
  
  
  Глава 6
  "Меч-Солныш"
  
   Враги не стали преследовать Ваню и Митю в лесу - побоялись, по-видимому, что там, в лесу, их поджидает хорошо вооруженный отряд.
   По маленьким, извилистым лесным тропкам пробежали ребята примерно с полверсты. Наконец остановились.
   Уже занимался новый день, но всё же в лесу ещё очень много оставалось ночного сумрака.
   Ваня уселся на корягу, и подозвал Солныша:
   - Ну, друг мой верный, подойди, посмотрю я твою рану. Кажется, ничего страшно, правда?
   И действительно - казалось, что вражья стрела не причинила солнечному псу особого вреда. И давно уже вырвал её, и отбросил своими могучими клыками благородный пёс...
   Но, когда Солныш подошёл к Ване, и юноша внимательнее посмотрел на его рану, то ясным стало, что стрела была отравленной. Рана источала ядовито-зелёное свечение.
   Солныш испытывал сильную боль. Он чувствовал, что сильный яд уже разлился по всего его телу, и что смерть его неизбежна. И с этой, просто печальной мыслью он посмотрел в глаза Ване.
   И Ваня всё понял. Он замотал головой, и заговорил быстро-быстро:
   - Нет-нет, Солныш мой дорогой, ты спас меня, и ты не умрёшь. Вот сейчас мы найдём каких-нибудь целебных кореньев и...
   Но Солныш вздохнул, совсем как уставший человек, и медленно опустился на землю.
   - Сейчас! Мы обязательно что-нибудь придумаем! Правда, Митя?! - воскликнул Митя.
   - Да, конечно, - кивнул Митя.
   И тут зашевелилось росшее поблизости дерево, и вышел из неё старый-престарый дед в длинной зелёной рубахе, с малахитовой бородой, с густыми мшистыми бровями, и с изумрудными волосами.
   Ребята насторожённо на него глядели, а старец созерцал их спокойствием своих, похожих на лесные озёра глаз.
   Наконец Ваня спросил:
   - Ведь вы не человек, да?
   Старец кивнул:
   - Конечно, не человек. Можете звать меня просто Лешим.
   - Хорошо, Леший так Леший. Вы можете помочь моему псу? - поинтересовался Ваня.
   - Нет, - просто ответил Леший.
   - Ну, а раз так, то мы не будем терять времени, и...
   - Уже никто не сможет вашему псу помочь, - изрёк Леший.
   - Что? Но... - на Ванины глаза навернулись слёзы. - Неужели придётся его похоронить?
   - А ты этого хочешь? - поинтересовался Леший.
   - Нет, конечно, - замотал головой Ваня. - Я вас прошу - помогите нам!
   Леший продолжил:
   - Как я уже говорил: жизнь вашему псу сохранить невозможно. Точнее жизнь - в привычном для вас смысле. Но ведь он не простой пёс - он наполовину создание небес. И я мог бы воплотить его дух в новую форму. Он станет твоим светоносным мечом. Согласен?
   По Ваниным щекам катились крупные слёзы, и он совсем этих слёз не смущался. Он обернулся к Солнышу, и спросил:
   - Ты слышал? Согласен ли?
   И Солныш, ясные глаза которого уже были задёрнуты поволокой смерти, кивнул, и тихонечко застонал - уж слишком велики были мучения от яда, который разъедал его тело.
   Леший изрёк:
   - Ну, а раз так, то не будем терять времени...
   И вот Леший подошёл к Солнышу, и положил свою необычайно длинную ладонь на его лоб. А когда отнял её - глаза Солныша уже были закрыты, и он не шевелился.
   Затем Леший начал делать стремительные движения руками, и руки его разрастались. И уже казалось, что не руки это, а огромные, из небес сотканные крылья...
   Также Леший кружился вокруг недвижимого Солныша в танце.
   Скорость этого танца постоянно увеличивалась, так что, в, конце концов, Леший слился в некое, неуловимое для глаз, переливающееся всеми цветами радуги призрачное полотно.
   А в центре этого живого вихря лежал Солныш. И вот шерсть пса засияла ярче, чем обычно, и потянулись от неё, плавно извиваясь в воздухе, пульсируя мягким солнечным светом, златотканые, живые нити.
   Этих нитей становилось всё больше, а тело пса, напротив - таяло.
   И, наконец, от Солныша ничего не осталось. В траве лежала отвратительная змеюка - это был яд, проникший в тело благородного пса.
   Поднялась, завывая, ядовитая гадина. Но тут прекратил свой неистовый, колдовской танец Леший, и оказалось, что в руках он сжимает клинок из солнечного света. Этот клинок и был воплощением Солныша.
   Вот взмахнул Леший клинком и рассёк змеюку надвое. Остатки гадины ярко вспыхнули, и быстро прогорели - даже и праха от неё не осталось.
   Леший подошёл к Ване и протянул ему клинок, со словами:
   - Тебе он будет служить верой и правдой.
   - Спасибо, - поклонился Лешему Ваня.
   Ваня с Митей уже собрались идти дальше, но тут Леший окликнул их. Он вымолвил:
   - Уж больно ярко этот клинок сияет. До поры, до времени не надо, чтобы он чьё-либо внимание привлекал. Подождите-ка...
   Тут Леший вихрем бросился в чащу, некоторое время шумел там, гудел и, наконец, вернулся, неся сплетённые из иголок и кусочков коры весьма прочные, тёмные ножны.
   Эти ножны Леший самолично закрепил у Вани на боку.
   Помещённый в них клинок совсем не сиял, и более того - самих ножен не было видно со стороны.
   Тогда Леший кивнул, и вымолвил:
   - Вот теперь действительно хорошо. А то ведь вышел такой указ: у кого есть оружие - должен врагу сдать. А за неподчинение - казнь мучительная. У них всё на муках построено... Ну, ладно, идите, ребятки. Чувствую - впереди у вас великие свершения.
  
  * * *
  
   Ваня и Митя решили идти в стольный град. Там они должны были исполнить волю Данилы Степановича - найти старого библиотекаря Андроника, и попросить у него рукопись Тёмных Веков.
   От деревни Светозарицы до стольного града можно было добраться по хорошо устроенному, широкому тракту. И всего-то их разделяло тридцать вёрст.
   Прежде и Ваня, и Митя ни раз бывали в стольном граде. Ездили туда с родными, и каждая из таких поездок являлась восхитительным праздником. Замечателен был не только красавец стольный град, но и дорога к нему. Нарядные, расположенные на фоне живописных пейзажей деревушки, и жители этих деревушек - добродушные, красивые - всё это радовало, и хотелось подарить миру что-то прекрасное, из самых глубин души.
   После каждой поездки (да и прямо во время поездки) и Ваня, и Митя непременно сочиняли по восторженной поэме, а то и по две, и по три поэмы.
   Но как же теперь всё преобразилось! Одна из деревень была полностью сожжена, так же как и родная деревня Ваня. Позже ребята узнали, что жители этой деревни оказали героическое сопротивление врагу.
   В остальных деревнях можно было видеть железных птиц, а так же отвратительных, закованных в броню, вечно пьяных вражьих солдат, и их командиров, которые отличались от своих подчинённых ещё большей озлобленностью.
   Везде захватчики силились в лучших домах, а жителей выгоняли в сараи, а то и вовсе на улицу. Но вовсе уходить никому из местного населения не разрешалось. Порабощённые люди должны были выполнять самую грязную, а порой и бессмысленную работу. Так, жители одной деревни днём и ночью рыли здоровую канаву, однако, никто не знал, кому эта канава понадобиться.
   И ещё был смрад - смрад окружал врагов, смрад постепенно наполнял родные селения. К этому смраду невозможно было привыкнуть - от него постепенно увядала душа.
   Ваня и Митя старались не попадаться на глаза врагам, и обходили всякую деревню стороной.
   Но, всё же, у них произошла стычка.
  
  * * *
  
   Они шли по полю, среди кочанов капусты, и вдруг услышали спереди ненавистные вражьи окрик и чьи-то стенания.
   Тут же, не сговариваясь, ребята опустились наземь, и поползли среди частых капустных укрытий навстречу этим крикам.
   Они делали так потому, что чувствовали - кто-то страдает, и этому кому-то нужна их помощь.
   И вот они увидели двух вражьих солдат. Они, усеянными шипами, громадами возносились над пожилой женщиной, которую принудительно, пинками и ударами, поставили перед собой на колени. Женщина была сильно измучена, в её седых волосах запеклась кровь, так же многочисленные ссадины покрывали её лицо.
   Один из солдат говорил:
   - Так в последний раз тебя спрашиваю: будешь нам еду готовить?
   Женщина вымолвила:
   - Да что б я вам, извергам, сыночка моего загубившим, еду готовила? Вот - вам что будет!
   И она показала врагам кукиш.
   Тогда второй солдат ударил её своим железным сапогом в грудь. Женщина захрипела и откинулась на спину. Солдат замахнулся своей секирой, намериваясь обезглавить женщину.
   В это мгновенье Ваня вскочил, и прыгнул к нему. Прямо в прыжке Ваня выхватил из ножен клинок, и тут же нанёс удар. Никогда прежде Ваня не упражнялся с мечом, и не уверен был, что у него что-нибудь получится.
   Но меч-Солныш помог его руке, и удар получился воистину богатырским. Не только доспехи, но и все тело врага было рассечено. Враг развалился на две дымящиеся половинки.
   Краем глаза Ваня заметил, что второй солдат замахнулся на него длинным ножом.
   Юноша быстро рубанул в ту сторону, и второй враг, перерубленный также легко, как и первый, рухнул на землю. Из среза выливалась тёмно-синяя с чёрными прожилками слизь, и отравляла почву.
   Смрад от поверженных был просто невыносимым.
   Ваня и Митя, подхватив женщину под руки, помогли ей подняться, и отвели в сторону. Остановились в тенистом овражке.
   Там женщина молвила:
   - Ну, спасибо вам, ребятки. Спасли меня... Только вот обратно в нашу деревню мне уже нельзя возвращаться. В лес мне надо идти. Знаю там местечко тайное, где люди от врага сбежавшие собираются. Не хотите ли со мной пойти?
   - Нет, - покачали головами ребятами. - Нас дорога в стольный град ждёт и дело важное...
   Они распрощались, и пошли своими дорогами. Теперь в руках у Мити была секира, которую он прихватил у поверженного врага. Нести секиру было очень тяжело, но юноша не собирался от неё отказываться, и на каждом привале тренировался с нею.
  
  
  
  
  
  Глава 7
  "Плотина"
  
   И вот дорога провела Ваню и Митю среди украшенных берёзовыми рощами холмов, и они увидели стольный град, главная часть которого стояла на самом большом из окрестных холмов.
   Но теперь в центре города возвышался вражий красно-коричневый дракон.
   А по стенам, которые прежде сияли облачной белизной, прохаживались, издавая скрип, железные птицы. Стены во многих местах были изгажены.
   Прежде стольный град поражал обилием прекрасных садов, теперь большая часть этих садов была вырублена. Над городом нависало, дрожа в раскалённом воздухе, облако смрадных испарений.
   Ребята увидели, что из ворот выходят под чёрными знамёнами с изображением окровавленной плети, отряды вражьего войска.
   - Ишь, будто на парад какой-то собрались, - произнёс Митя.
   И тут ребята услышали приятный девичий голос:
   - Не на парад, а на ученья.
   Они обернулись, и только теперь заметили, что буквально в двух шагах от дороги сидит на плоском белом камне под укрытием ветвей орешника и наблюдает за передвижением вражьих войск миловидная девушка.
   Девушка была невысокого роста, с волосами очень светлыми, почти белыми. Девушку украшало светлое с народным узором длинное платье.
   Её лицо привлекало ясностью, открытостью, затаённой нежностью; но в тоже время лицо было таким сосредоточенным, одухотворённым, и такая в нём светилась жажда действия, что Митя вдруг всё понял, и проговорил:
   - А ведь ты с врагами собираешься бороться, правда?
   - Естественно, - кивнула девушка, - А вы - разве "нет"?
   - Конечно, и мы собираешься бороться, - проговорил Митя, неотрывно глядя в лицо девушки.
   Он думал, что никогда ещё не встречал такой красавицы. Румянец разлился по его щекам, глупая улыбка растянулась до самых ушей. Но Митя не замечал этого - он был очень счастлив, он впервые по-настоящему влюбился.
   А Ваня смотрел, сощурившись, на всё выходившие и выходившие из города войска, и говорил:
   - Совершено несомненным является не только то, что мы собираемся бороться, но и то, что мы уже боремся.
   Девушка внимательно смотрела и на Митю, и на Ваню. Особенно подолгу её ласковый взгляд останавливался на Мите, который казался ей особенно милым.
   Вот девушка привстала, и подала свою лёгкую, изящную руку сначала Ване, а потом Мите. И в сильных, горячих ладонях Мити её прохладное запястье задержалось дольше, чем у Вани. Девушка говорила:
   - Прежде всего, представлюсь. Меня зовут Аней. Родом я из стольного града. Прежде увлекалась чтением, также писала стихи и рассказы, рисовала. Мой отец ушёл с государем Василием и не вернулся. Мой брат был схвачен, так как на него донесли, что он был приближён к государю. Это правда - мой брат писал вдохновлённые стихи, где славил этот город, родную землю, и её правителей. Его бросили в темницу, и... там он был замучен.
   Голос девушки дрогнул. Некоторое время она помолчала, затем, собравшись с силами, продолжила:
   - Тогда я поняла, что должна бороться. И вот сегодня решила провести первую диверсию. Но теперь, друзья мои, пойдёмте вслед за вражьим войском, и по пути вы мне расскажите о себе.
   Ваня и Митя взяли Аню с двух сторон за руки, и пошли по маленькой, укрытой берёзками тропке. И они видели, как вражье войско, промаршировав вдоль городских стен, направилось по дороге среди холмов.
   Сначала свою историю рассказал Ваня, затем - Митя. А в конце они поведали уже о совместных своих приключениях.
   Аня выслушала их, и сказала:
   - Значит, я действительно в вас не ошиблась. Будем сражаться вместе...
  
  * * *
  
   Они все ещё шли по тропке, обвиваемые прохладным дыханием светлых берёзок, и отвратительный, принесённый врагами смрад почти не терзал их.
   Вот, что говорила Аня:
   - Мне не составило большого труда узнать, что враги задумали провести учения. Видите - маршируют? Это, конечно, не всё вражье войско, но, по крайней мере, его значимая часть. На учениях они будут готовиться к торжественной встрече своего предводителя Главарха. И что меня больше всего заинтересовало, так это место, которое они для учений избрали. Это Росистое поле. Ну, знаете такое место?
   - Нет, - покачал головой Митя.
   Более его сведущий в географии Ваня ответил:
   - Я читал, что это поле славится своими целебными росами, а также то, что поблизости протекает река Камышовка.
   - Ага, действительно, поблизости протекает Камышовка. Но самое интересное, что как раз возле Росистого поля на Камышовке построена плотина. За плотиной - водохранилище. Теперь вопрос: что будет, если плотину разрушить?
   - Поток воды хлынет на Росистое Поле, - ответил Митя.
   - Умничка! - улыбнулась Аня. - А теперь - дополнение к этому вопросу: что будет, если в это время на поле будут находиться вражьи воины?
   - Да их просто снесёт! - ухмыльнулся Митя.
   - Вот именно, - кивнула Аня.
   - У-ух!! - тут Митины глаза засияли так ярко, что возникло опасение, как бы не загорелся и окружающий лес. - Так мы можем одним махом со всем вражьим войском разделаться!
   - Ну, положим, со всем войском мы не разделаемся, но, при удачном стечении обстоятельств, всё же сможем нанести ему определённый ущерб.
   В Анином голосе сладкими нотами звенела нежность - Митя ей очень нравился своей наивной, мальчишеской непосредственностью. В нём она уже видела как бы дополнение себя. Конечно, и Ваня ей нравился - в нём она чувствовала хорошего, верного друга.
   И вот дошли до Росистого поля. Всё это поле, было примерно в одну версту от одной оконечности до другой.
   Под лучами высоко взошедшего солнца нарядными слезинками радуги сияли знаменитые, невысыхающие, целебные росы. Но врагам никакого дела не было до этой красоты. Пожалуй - эта красота даже раздражала их, потому что в её окружении они подсознательно чувствовали своё уродство. И поэтому с особым остервенением начали они топтать роскошь трав и цветов. И шумели, и грохотали и скрипели. Тряслась и стенала под их многотонной поступью матушка-земля.
   Ваня, Митя и Аня побежали. Ведь им пришлось сделать значительный крюк - обогнуть Росистое поле.
  
  * * *
  
   Наконец, они добежали до платины.
   Здесь два высоких косогора сходились, а между ними выстроено было сооружение из прочного тёмно-красного дерева. Помимо того, что сооружение на несколько метров уходило в землю, так его ещё поддерживали установленные под углом толстые деревянные брусья.
   В центральной части плотины имелась мраморная труба. И из этой трубы упругой, кристально-чистой многометровой струей выбивалась с сильным, но ласкающим слух гулом, река Камышовка.
   Ребята остановились перед плотиной. На целых пятнадцать метров возносилась она над ними. И они чувствовали мощь сокрытой за ней водной массы. Казалось, что многотонный молот-кулак затаился там, но готов был обрушиться на врага.
   - Ну, за дело!
   С таким восклицанием Митя размахнулся трофейной вражьей секирой, которой уже неплохо научился обращаться, и бросился к ближайшей деревянной подпоре.
   Он нанёс удар, и острое лезвие секиры немного погрузилось в древесную твердь. Тогда рядом с основным лезвием появились ещё и дополнительные, механические - они тоже начали терзать древесину, - полетели колючие щепки, но дело продвигалось слишком медленно.
   - У меня тоже кое-что есть, - сказала Аня и вытащила чёрный, но брызгающий алыми искрами хлыст.
   - Откуда это у тебя? - спросил Ваня.
   - А у одного вражьего командирчика стащила. Он налакался где-то самогону. Шёл, значит, по нашей улице, качаясь, а потом и вовсе завалился в канаву. Тут-то я подбежала и похитила это "командирское" оружие. Сейчас испытаем его в деле.
   Аня подбежала к соседней деревянной подпорке и ударила из всей своей девичьей силы.
   Хлыст обвился вокруг подпоры, и, протяжно завывая, сжал её. Количество алых искр увеличилось. Язычки белёсого пламени стремительно разбежались по подпоре. Тем временем хлыст разжался - Аня вынуждена была нанести ещё один удар.
   - Кажется, твоё оружие получше моего! - воскликнул Митя, вновь и вновь нанося удары секирой по другой подпоре.
   - Что ж, а теперь попробуем мой меч!
   С этим восклицанием Ваня выхватил свой златосветный меч, и нанёс им один сильный удар. И от одного этого удара подпора была перерублена...
   Всё же каждый из них внёс свою лепту в разрушение плотины.
   Когда все подпоры были перерублены, вкопанная в землю плотина, естественно, осталась стоять на месте. Но тут Аня, отец которой работал на должности проектировщика, указала какие-то особые соединения в основной конструкции, и, немало провозившись, ребята перерубили их.
   Теперь плотина трещала, гудела, отдельные её составляющие выгибались, из-под них выбивались упругие водные струи.
   - Кажется, нам лучше отойти в сторону, - предложил Ваня.
   Так они и сделали. И даже не просто отошли, а отбежали.
   А ещё через несколько мгновений плотина рухнула, и многометровые водные валы, таща с собой уподобившиеся щепкам тяжёлые брёвна, устремилась в долину.
   Ребята засели в кустах на косогоре, и видели, как водная масса, стремительно разливаясь по Росистому полю, захлестнула маршировавшие там вражьи отряды.
   С такого расстояния фигуры врагов казались крошечными игрушками, но всё же видно было, как они попадали в водную стихию, как эта стихия вращала и поглощала их. Многие бежали от воды, но двигались они слишком медленно, и стихия всё равно настигала их.
   Эта картина произвела на Митю такое впечатление, что он вскочил, громко, словно после отличного представления в театре захлопал в ладоши, и закричал, сколь мог сильно:
   - Получилось! Ну, надо же! Получилось! Ха-ха!!..
  
  * * *
  
   Постепенно водный поток усмирился, и уже нигде не было видно вражьих солдат.
   Ребята решили идти к стольному граду окружным путём.
   Шли по берёзовым рощицам. По-прежнему светило солнце. Но совсем не пели птицы, и звериных голосов они не слышали.
   А ребята испытывали очень смешанные, противоречивые чувства. С одной стороны, они, конечно, обрадованы были, что так насолили врагу, но с другой стороны томило и давило некое нехорошее чувство.
   И Ваня так выразило это чувство:
   - Вот лучшие силы юности, которые надо было бы направить на творческое созидание, мы тратим на разрушения и убийства. Пусть там враги были, но всё равно как-то горько на душе. И стихов чистых да ясных хочется.
   И Ваня уже собирался продекламировать одно из таких, сочинённых им прежде "чистых да ясных стихотворений", как тишину прорезал скрипучий вопль железной птицы.
   Ребята повалились в росшие рядом с дорогой кусты, и тут же над их головами пронеслась эта смрадная тварь. Вновь закричала птица, и издали ей ответила другая. А потом ещё несколько подобных воплей раздались с разных сторон.
   Тогда Митя вымолвил:
   - Подождите. Я сейчас с дерева посмотрю...
   - Осторожно, - попросила Аня.
   Митя в сопровождении восторженных взглядов девушки вскарабкался на берёзку и произнёс:
   - Над Росистым полем и вокруг него, так и кружат эти "птахи" железные. Нас, должно быть, высматривают. Ну, нас вы так просто не заполучите. А вот мы вам ещё покажем!
   И Митя показал железным птицам кулак. Затем спрыгнул, с дерева и вымолвил:
   - Ну, что ж - а теперь, пойдём дальше...
   И до самого стольного града добрались они без особых проблем.
   Но у самых городских ворот, над которыми бесстыдно трепыхалось знамя захватчиков: окровавленная плеть на чёрном фоне, царил возбуждённый самими врагами переполох.
   Возвращались с неудавшихся учений нестройные, подмокшие и разрозненные части железного воинства. Они скрипели больше обычного, а из трещин в их железных доспехах всё ещё сочилась вода.
   Навстречу им выбегали те воины, которые оставались в городе, и ещё не знали, в чём дело. К тому же какой-то из представителей новой власти почему-то решил, что в связи с последними событиями надо вывозить из города все запасы с продовольствием. И на груженных доверху телегах выезжали или несли в руках под присмотром врагов украденную у них пищу городские жители.
   В общем, у городских ворот царила страшная сутолока, и ребята без особых проблем смогли пробраться внутрь стольного града.
   Правда, Мите пришлось расстаться с боевой секирой, а Ане - с огненной плетью, так как, несмотря на суматоху, такое оружие в руках у ребят было очень заметным...
   И уже шагая по прежде благоуханным, а теперь смрадным улицам, над которыми, глядя с вершины, возносился отвратительный красно-коричневый дракон, Ваня говорил Ане:
   - Мы должны найти библиотекаря Андроника. Слышала ли ты о таком?
   - Конечно, - кивнула девушка. - Почтеннейший и очень приятный дедушка, который насоветовал мне прочитать целую гору замечательных книг, что я, с течением времени и сделала. Некоторые, впрочем, не успела. Сожжение книг назначено на эту пятницу. То есть - через три дня.
   -Мы этому помешаем, - уверенно заявил Митя. - А где сейчас Андроник? Надеюсь, он не в темнице?
   На это Аня ответила:
   - Андроника, как человека потенциально опасного для новой власти, приговорили к казни через четвертование. Но сейчас он скрывается у надёжных людей.
   - Ты проводишь нас к нему? - быстро спросил Ваня.
   - Теперь я вам доверяю так же, как самой себе. Так что, конечно, проведу вас к Андронику, - ответила Аня.
   А затем девушка добавила:
   - Но сначала мы зайдём ко мне домой. Надо навестить матушку, а то она, должно быть, уже очень за меня волнуется.
  
  * * *
  
   Аня жила в одном из уютных домиков стольного града. Вокруг домика возносилась декоративная, украшенная цветочным узором стена. Но теперь на стене вражьей рукой были выведены частично похабные, частично бессмысленные символы, знаки, фигуры, и просто линии. Такие "художества" можно было видеть практически на всех стенах. И враги это объясняли тем, что надо "искоренять национальный колорит противника".
   Также вырублены были почти все яблони и вишни, в тени которых прочитала так много книг Аня. Это враги объясняли тем, что, во-первых, деревья источают одуряющий их запах, а во-вторых, тем, что за деревьями могли прятаться вставшие на путь борьбы местные жители.
   Анин ухоженный домик приглянулся какому-то важному чину вражьей армии, и он, вместе с несколькими своими телохранителями, разместился в нём.
   Что же касается Ани, то она, вместе с мамой, была выселена в прилегающий к дому сарайчик, и обязана была прислуживать этим негодяем, замучившим её старшего брата и, возможно, убившим отца.
   Аня провела своих гостей через заднюю калитку, и сразу же пригласила в сарайчик.
   Навстречу им поднялась пожилая, со впалыми, заплаканными глазами женщина. Видно, постигшие утраты, причиняли этой женщине сильную душевную муку, но всё же она держалась.
   Она сразу же признала в Ване и Мите своих, и улыбнулась им, говоря:
   - Проходите, ребята хорошие. Рассказывайте, кто вы, да откуда...
   И, пока они рассказывали, женщина, с помощью Ани, приготовила из не столь уж богатых, оставленных им врагами пожитков, вкусную и питательную трапезу, в которой проведшие так долго в дороге Ваня и Митя очень нуждались.
   Дойдя до того места, где они встретились с Аней, Ваня, который говорил больше Мити, так как он умел рассказывать более складно и последовательно, остановился и смущённо посмотрел на Аню.
   Но девушка ответила:
   - Ты можешь полностью доверять моей маме...
   И тогда Ваня рассказал всё, что сделали они с плотиной.
   Анина мама приняла всё это неожиданно спокойно, и вымолвила только:
   - Но ведь враги не оставят это так просто. Теперь, ребятки, вам вдвойне надо быть осторожными.
   - Понимаю, мама, - вздохнула Аня.
   Мама подошла к ней, взяла свою дочь за руки, и, ласково глядя в её глаза, сказала:
   - Ведь я совсем не осуждаю тебя, доченька. С врагом надо бороться, и все силы этой борьбе отдавать. Но только я очень за тебя волнуюсь, и за вас, ребятки, волнуюсь...
   Мама смахнула набежавшую слезу, но новые слёзы блистали в её глазах. Она говорила:
   - Доченька моя, ведь я чувствую, что скоро нам предстоит расстаться. И разлука будет долгой...
   - Ладно... Что ты говоришь, мама.
   Аня чувствовала себя смущённой и готовой разреветься, а этого из-за Митиного присутствия она бы себе никогда не простила.
   - Материнского сердца не обманешь, - вздохнула мама, но затем через силу улыбнулась, и вымолвила. - Ну, да ладно, слёзы то лить. А предложу я вам, ребята, домашней наливочки. Это что-то вроде вина, только послабее. Много пить не станем, ни к чему пьянеть, но на сердце полегчает...
   И она достала из-под прикрытого соломой шкафчика большую, наполовину пустую бутылку с тёмно-красной наливкой.
   Разлила всем по стаканам, и все выпили. И действительно - полегчало на сердцах.
   И Аня улыбалась совсем просто и лучезарно. Девушка говорила:
   - А ведь, знаете, я не всегда такой вот примерной ученицей было. Не только книжки запоем читала, но ещё, например, и бумажных летунчиков делала.
   (Здесь надо пояснить, что летунчиками жители этого мира называли аналоги земных самолётиков, которых, по понятным причинам, они никогда не видели)
   - Бумажные летунчики? - переспросил Ваня.
   - Ну, да - сейчас я вам покажу.
   Аня метнулась через сарайчик и через мгновенье вернулась с толстой тетрадью, из которой выдрала страницу и сделала безупречный летунчик модели голубь.
   Девушка запустила летунчик, и он, пролетев через весь сарай, плавно развернулся у дальней стены и, как ни в чём не бывало, вернулся к ним.
   Тогда Митя сказал:
   - Ты знаешь, Аня, а я ведь тоже летунчиков разных конструкций придумывал, и запускал их с крыши нашего сарая. На крыльях некоторых из них отправлял в воздушное путешествие свои стихи, которые казались мне неудачными.
   - А ты ещё и стихи пишешь? - быстро спросила Аня.
   - Ну, в общем - да. Только они - так себя, - зарделся от смущения Митя. - Вот Ваня стихи пишет - это да. Заслушаешься! Если хотите стихи послушать, так пусть вам лучше Ваня почитает.
   - Да что ты! - улыбнулся Ваня. - Ведь мы же вместе в поэтическом кружке у Данилы Степановича занимались. И у тебя и у меня были как неудачные, так и вполне успешные стихи. Во всяком случае Данила Степанович всегда ставил наше поэтическое дарование на одном уровне. Есть у тебя очень удачные стихи. Например, "Берёзы" - можешь рассказать.
   - Ладно уж, - пробормотал Митя, и далее продекламировал своё стихотворение:
  
   Вас, берёзки милые, лучше не сыскать,
   Я под вашей кроною так люблю мечтать!
  
   Вы зимой согреете ласковым теплом,
   Летом охладите беленьким стволом.
  
   Соком в звень весеннюю напоите вы,
   Со стихами падают осенью листы.
  
   Светлизна светлейшая ласковых берёз,
   Среди рощ берёзовых я душою взрос!
  
   Слушатели захлопали, а очень довольный похвалой Митя раскланялся. Затем, по очереди читали стихи и Ваня, и Аня и, опять-таки, Митя. Припомнила свои девичьи стихи и Анина мама...
   После опять решили позабавиться с летунчиками, и Аня показала ребятам ещё несколько интересных бумажных конструкций, которые совершали вполне удачные полёты по сараю.
   Но уже тесно было в сарае, и хотелось на свежий воздух, под высокое небо. Вышли. Свежего воздуха не было. Наполненная смрадными испарениями, принёсенная врагами дымка, нависала над стольным градом.
   Тревожный гул, слитый из сотен суетливых голосов, напоминал о том, что успешно проведённая ребятами операция доставила немало хлопот врагам.
   Запускали летунчики на свежем воздухе. Немало позабавились, когда выскочивший из дому двухголовый железный пёс, погнался за одним из летунчиков, но так и не поймал его, зато со всего маха впечатался в каменную стену - пробил её, да и застрял в ней всеми своими двумя бестолковыми головами.
  
  * * *
  
   Но уже близился вечер, а время было драгоценно, так как минуты бездействия были минутами страдания для родимой земли.
   Так что Аня попрощалась с матушкой своей, и сказала, что отведёт ребят к Андронику. Добавила, что вернётся уже на следующий день, так как близился вечер, а выход на улицы после шести часов был строжайше запрещён. За неповиновение наказывали смертью.
   Но, когда вышли на улицу, то обнаружили, что там оживлёно. Враги орали:
   - А ну пошли! Будет вам представление!
   И сгоняли к центру города русских людей.
   Выглядели эти люди затравленно. Им мнилось, что их непременно казнят. В общую толпу попали и Аня, и Ваня, и Митя.
   Они крепко держались за руки, так как, чем дальше, тем больше на этих неприспособленных к массовым шествиям улочках становилось, как жителей города, так и врагов.
   Попали, наконец, на большую и уже порядочно запруженную народом площадь перед царскими хоромами.
   А что касается царских хоромов, то они были окружены высокой, но теперь в нескольких местах пробитой стеной. Когда-то эти стены были украшены златоверхими башенками, но врагам чуждо было изящество, и башенки были сожжены и раздроблены ударами какого-то исполинского молота.
   Над всем этим возносился, сидевший за хоромами красно-коричневый дракон. Казалось, что стоит ему только дыхнуть своим пламенем, и все согнанные на площадь люди будут сожжены.
   Вот в окружавшей хоромы стене открылись ворота, и выкатились оттуда несколько массивных повозок.
   Здоровяки-палачи с помощью своих подручных быстро собрали помост, и внесли на него орудия пытки, от одного вида которых даже у смелого человека могли волосы встать дыбом
   На помост взошёл Чернодум. Он сразу же начал орать грубым, сильным голосом:
   - Слушайте вы все! Сегодня, во время учений доблестных воинов его величества Главарха, была совершена диверсия, в результате которой пять воинов погибли.
   - Всего-то... - разочарованно вздохнул Митя.
   Чернодум продолжал:
   - Мы уверены, что в совершении этой диверсии виноваты родственники согнанных сюда, а, возможно, кто-то из диверсантов даже присутствует в этой толпе. Мы не можем оставить подобное преступление безнаказанным. За смерть мы отвечаем смертью. Но, так как вы существа низшие, то, естественно, одна ваша жизнь ценится куда ниже жизни одного нашего воина. Положено, что за одного погибшего нашего солдата будет умерщвлено десять заложников. Взирайте!
   Чернодум отступил на дальнюю часть помоста, где для него было уготовано кресло.
   Из царских палат выехала ещё одна повозка, и из неё стали сгружать уже измученных - голодных и сильно избитых людей.
   И некоторые граждане узнавали среди этих людей своих отцов, братьев или сыновей. Это были воины из дружины государя Василия.
   Увидев изумление и ужас на лицах людских, Чернодум выкрикнул:
   - Да, да! Это останки разбитого воинства вашего Василия.
   И тут один из воинов закричал:
   - Неправда! Неразбито воинство! И государь Василий жив!!
   - Заставить его замолчать!! - завизжал Чернодум.
   Тут же массивные фигуры палачей окружили отважного воина, и... лишили его языка.
   Ну, а дальше началось действо слишком жуткое, чтобы быть описанным здесь. Пленных воинов одного за другим или небольшими группами поднимали на помост, и там подвергали страшным, нечеловеческим мучениям.
   Хруст костей и вопли истязуемых беспрерывно метались над площадью. Некоторые из невольных зрителей рыдали, некоторые лишались чувств, а кто-то из родственников казнимых лишился рассудка.
   Чернодум кричал:
   - А, может, кто-нибудь из тех, истинных устроителей диверсии выйдет сейчас из толпы, а?! Тогда мучения заложников будут прекращены...
   Митины щёки побледнели, но на них выступили алые пятна. Слёзы по его щекам катились, и шептал юноша:
   - Что же нам делать? Неужели... неужели...
   Ваня крепко сжал его руку и проговорил негромким, но твёрдым голосом:
   - Не вздумай выходить. Они ведь только этого и ждут. Хватают таких борцов, как мы. И по всей русской земле кровь льётся. Если мы выйдем, то сдадимся. А мы должны разбить этих гадов.
   - Мы что же боимся? - прошептал Митя.
   - Я - нет, - сразу ответил Ваня. - Я готов принять мучения, но не так вот - идти как подарочек, к врагу на расправу.
   - Могу сказать тоже самое, - вздохнул Митя.
   - Пойдёмте отсюда, ребята, - предложила Аня.
   И они начали выбираться с площади, над которой всё ещё перекатывались вопли мучеников.
   Ребятам удалось проскользнуть сквозь оцепление, состоявшее из как всегда пьяных вражьих солдат...
  
  
  
  
  
  Глава 8
  "Тайна Андроника"
  
   Аня провела Ваню и Митю на улочку весьма отдалённую. Доносящийся с площади мучительный рев едва долетал до этих мест. Но всё же и здесь в воздухе разлит был ненавистный вражий смрад.
   Аня остановилась возле калитки дома, который казался давно заброшенным. И своей тонкой, изящной ручкой простучала она некий весьма замысловатый шифр.
   Вскоре в калитке приоткрылось окошечко. Выглянула из него пожилая женщина, и молвила:
   - А - это ты, Аня... А к тобой?
   - Это - свои. Им можно доверять.
   Тогда женщина приоткрыла калитку, и быстро оглядела улицу. Никого поблизости не было. Тогда женщина быстренько подтолкнула ребят внутрь, и закрыла калитку на тяжёлый, железный засов.
   Повела их к дому. По дороге приговаривала:
   - Да на вас лиц нет. Бледные, яко смерть. Что случилось?
   Аня вздрогнула, как от удара, и вымолвила, с трудом:
   - Мы сейчас с площади. Там людей невинных, хороших людей, родных наших мучительной смертью казнят.
   Глаза женщины вспыхнули мстительным пламенем, и она проговорила:
   - Террором они хотят запугать нас, но ничего у них не выйдет. Чем больше зверств, тем сильнее гнев народный. Я уже в воздухе этот гнев праведный чувствую. Переполниться чаша терпения, и поднимется весь народ русский на захватчиков...
   Женщина провела их в дом, который и изнутри, также как и снаружи выглядел заброшенным. Жалкие, запылённые останки старой мебели лежали кое-где на полу. Окна были выбиты, в потолке зияли прорехи.
   Но женщина провела их в дальнюю, затенённую комнату, и там приоткрыла имевшийся в полу люк.
   Сразу же за люком начинались кирпичные ступени, высвеченные трепещущими факелами.
   Женщина прошла несколько ступеней, и сказала громко:
   - Это я, Василиса, а со мной Аня, и ещё двое молодых людей, которым можно доверять.
   Из тени выступил высокий и широкоплечий бородатый мужчина, в сильной руке у которого был тяжёлый меч. Он внимательно посмотрел на Ваню и Митю, и вымолвил, угрюмо:
   - Ну, что ж - проходите...
  
  * * *
  
   Подвал был большим, но всё же людей, спрятавшихся в нём от преследования "новой власти", оказалось так много, что в подвале практически невозможно было пройти.
   В слабом свечении факелов виднелись люди лежащие на полу, спящие, или же сидящие, но измученными, усталыми глазами смотрящие куда-то в пустоту. В подвале было очень душно. Тяжкое уныние наполняло воздух. Глядя на этих, заочно приговорённых к мучениям и смерти людей, хотелось плакать.
   Проявляя чудеса изворотливости, ступая в узкие зазоры между спящими и дремлющими людьми, Ваня и Митя шли следом за Аней.
   Но и в этой тесноте для почтенного библиотекаря Андроника выделили особый закуток. Это было маленькое, отгороженное бетонной стеной помещение.
   Но ребята при всём желании не могли попасть в закуток Андроника, потому что большую часть этого закутка занимали древние фолианты. Фолианты лежали стопками, которые до самого потолка вздымались.
   В закутке разместился стол, на котором тоже горами лежали книги. Помимо того, книги были и под столом.
   На крошечном, свободном от книг месте на столе горела свеча. А рядом со столом, на составленной из книг табуретке сидел человек настолько тонкий и ссохшийся, что похож был больше на мумию, а не на живого человека.
   Но всё же это был живой человек, и звали его Андроником.
   Незадолго до описываемых событий Андронику исполнилось сто три года, но его лицо относилось к тому типу просветлённых, одухотворённых лиц, по которым невозможно было бы определить возраст его владельца. Андронику могло быть и пятьдесят, и тысячу и сто тысяч лет.
   И между ребятами и сидящим к ним вполоборота Андроником расположился проход настолько узкий, что протиснуться в него не представлялось никакой возможности. Так что ребята остановились в дверях.
   Аня прокашлялась. Тогда Андроник посмотрел на них глазами, глубину которых можно было сравнить с глубиной ночного неба.
   Библиотекарь вымолвил:
   - Здравствуете, дорогие гости.
   Ребята склонили головы, и пробормотали подобающие случаю приветствия.
   Затем Ваня произнёс:
   - Вам, должно быть, знаком Данила Степанович.
   - А как же. Данила Степанович - учитель из деревни Светозарица. Он и сам когда-то был одним из моих учеников.
   Тогда Ваня продолжил:
   - Данила Степанович говорил, чтобы мы нашли вас и попросили показать рукопись тёмных веков.
   Тогда проговорил Андроник голосом, похожим на печальную песнь:
   - Некоторые книги из городской библиотеки мне, вместе с верными друзьями удалось спасти...
   - О, здесь действительно очень много книг, - похвалил библиотекаря Митя.
   Но Андроник изрёк голосом, всё таким же печальным:
   - Здесь - едва ли тысячная часть из одного только ценнейшего запасника. Остальные книги сейчас тщательно охраняются врагами и, как вам должно быть уже известно, будут сожжены в пятницу.
   Когда Андроник говорил это, то в голосе его была такая беспредельная, нечеловеческая скорбь, будто в каждой из этих, приговорённых к сожжению книг видел он любимого сына или дочь.
   Далее библиотекарь продолжал:
   - Что касается рукописи тёмных веков, то её я тоже собирался вынести, но не успел.
   - Э-эх! - горестно воскликнул Митя, но тут же добавил. - Что ж, в таком случае мы выкрадем эту рукопись!
   - Нет, не получится. Слишком хорошо её и все остальные книги охраняют, - покачал головой Андроник.
   - Но что же нам тогда делать? Ведь не уходить же с пустыми руками, - произнёс Ваня.
   Андроник говорил:
   - Я многие книги помню наизусть. Что касается рукописи тёмных веков, в которой более десяти тысяч страниц, то из неё я помню только отдельные части. Но то, что имеет особое значение для вас, да и для всех остальных, я могу процитировать...
   И вот, что рассказал стоявшим в дверях ребятам Андроник.
  
  * * *
  
   То смрадное государство, значимую часть которого составляли скрипучие механизмы, и в их числе - боевые, железные птицы, всегда противостояло государству небесному - среди облаков сокрытому городу птиц-снов.
   Началась между ними жестокая война. Описание её сражений, героических и мерзких поступков заняло бы сотни и тысячи страниц, но нужно ли это?..
   И вот разразилась последняя битва. Проходила она не только в этом мире, но и за его пределами - в области снов и духовных видений.
   Здесь надо отметить, что в этом, нашем мире, помимо физических отражений духовных, небесных птиц, встали на борьбу с ржаво-железными врагами и все честные люди.
   Многие птицы небес, многие люди отважные погибли. Значительные раны были нанесены земле, но всё же победа, как казалось людям, осталась за ними. Хотя враги не были уничтожены полностью, но они были отогнаны в подземелья под Жабьими лесами, где и почивали непробудным сном.
   Но ради этой победы ещё большим, чем людям, пришлось пожертвовать небесным птицам. Чтобы сковать магическую мощь врага, они и сами всю свою силу вынуждены были заключить в магический амулет, который врос в грудь вражьего предводителя Главарха.
   Главарах не мог разрушить амулет, и даже не мог вырвать его из своей груди, но и птицы снов отныне жили только в своём облачном городе, и не имели никакой связи с этим миром, и не могли ему помочь.
   И теперь, чтобы остановить Главарха, надо было разрубить амулет и вернуть птицам снов былые силы.
   Несмотря на огромный объём рукописи тёмных веков, в ней так и не объяснялось, как же разбить заключённый на груди Главарха амулет, и как после этого вернуть птицам небесным былые силы.
   Вот, в общем-то, и всё, что рассказал ребятам Андроник.
  
  * * *
  
   Как только повествование было закончено, Митя сделал то, что, в общем-то, и ожидалось от его пылкой натуры. Он воскликнул:
   - Мы непременно разрубим амулет!
   После этого Митя закашлялся. Всё-таки в подвале было очень мало свежего воздуха.
   Ваня сказал:
   - По крайней мере, теперь у нас есть чётко поставленная цель. И, если мы её не исполним, значит, зря жизни прожили. Правильно я говорю?
   - Угу, - кивнул Митя.
   - Ага, - вздохнула Аня.
   Возвращаться домой к Ане из-за уже наступившего комендантского часа было слишком рискованно, но и находится в этом душном подвале молодые люди, конечно не могли.
   И они поднялись наверх. Уселись среди развалин старого дома. Через пробоины в крыше видны были отдельные звёзды.
   Разговаривали очень тихо.
   Аня шептала:
   - Как же хорошо, как тихо на небе. Вот посмотришь на эти звёзды, и думаешь: откуда всякое зло берётся? И зачем это зло нужно?.. А, впрочем, что голову ломать. Давайте-ка лучше друг-другу стихи рассказывать.
   И они почти до самого утра рассказывали стихи. Звёзды привнесли в их души умиротворение, и они рассказывали не только свои старые стихи, но прямо тут же придумывали спокойные, красивые строки.
   Заснули только перед рассветом, и проспали всего два часа. Однако за эти два часа набрались сил, и утром проснулись свежими, отдохнувшими, готовыми продолжать свою борьбу.
  
  * * *
  
   Вернулись к Аниному дому, и там, в сарайчике обсуждали свои дальнейшие действия.
   Митя говорил:
   - Ведь эти, затопленные нами учения вражьих войск проводились как репетиция к приезду Главарха.
   - Да, - кивнула Аня. - Возможно, что он действительно посетит наш город, но хотелось бы побольше об этом визите узнать.
   - Как же ты узнаешь? - полюбопытствовал Митя.
   Аня приложила свою маленькую ладошку ко лбу, и понизила голос до шёпота, так как из сада доносилось лязганье железного пса:
   - Ведь в нашем доме остановился очень важный чин вражьей армии. Думаю, стоит напоить его нашей настройкой.
   - Ну, это ты зря, - махнул рукой Митя. - Думаешь, у него спьяну язык развяжется? Не... Они ж привычны к пьянству. Так что, ваша слабая настойка его не продерёт.
   - Да? А что ты думаешь насчёт этого?
   И Аня достала из кармашка маленький пузырёк, в котором плескалась зеленоватая жидкость.
   - Яд что ли? - полюбопытствовал Митя.
   - Ох, ну, конечно же, нет, - покачала головой Аня. - Это настой из корней лунной травы. В смеси с нашей настойкой получается удивительный результат. Скажем так: если ты выпьешь хотя бы каплю этой смеси, то захмелеешь так, что и двигаться не сможешь.
   - Ничего себе! - присвистнул Митя. - Не - мне такого счастья не надо.
   Всё это время Ваня сидел рядом, смотрел на них, и мягко улыбался. Он думал: "Ну, вот. Нашли друг друга, как две половинки целого. И хотя спорят, хотя говорят о вещах обыденных, а всё же чувствуется, что они любят друг друга".
  
  * * *
  
   Вечером того дня Аня осторожно постучалась в двери своего дома. Ваня и Митя залегли под приоткрытыми окнами, и слушали.
   Дверь распахнул один из охранников-верзил. Больше всего он напоминал надутый железный шар с шипами. Этот охранник гавкнул:
   - Пошла вон!
   Аня притворно ласковым голосом воскликнула:
   - А я вот вашему господину выпить принесла! Очень вкусная выпивка!!
   Она знала, что этот командир очень любит выпить. Пожалуй, выпивка и составляла главный смысл в его существовании.
   И расчет оправдался. Из глубин дома раздался хриплый окрик:
   - Пусть войдёт!
   Аня впорхнула в горницу, и замерла, поражённая.
   Там, где прежде сияла светлейшими тонами всегда тщательно вычищенная ей и мамой горница, теперь воцарился хаос. Мебель была разбита и испачкана нечистотами; все стены изрисованы, заплёваны. Стол покорёжен, покрыт грудами подгнивающей еды.
   Среди всего этого запредельного свинства восседал, смачно рыгая, вражий командир, представитель так называемой высшей расы. Верхняя часть его железных доспехов была раскрыта, и под ней виднелось синеватая, студенистая плоть. От командира несло вонью гниения, казалось, что это оживший труп.
   И, хотя Аня когда-то училась и на актрису, очень большого труда стоило ей отобразить на лице приветливое выражение.
   Она показала врагу бутылку, и сказала:
   - Вот. Вам принесла. Попробуйте.
   - Сначала сама отхлебни, - проворчал, разглядывая Аню, командир.
   Глаза у него были сонными, ленивыми, со слизкой поволокой.
   Хорошо, что Аня прихватила с собой и чистый стакан. Налила в него немного, отхлебнула.
   - Так. Хорошо. А теперь дай я попробую...
   - Налить вам в стакан?
   - Нет. Давай целую бутылку.
   Аня едва успела перелить из зажатого между пальцами пузырька в бутылку, настой из корней лунной травы.
   Враг нетерпеливо, дрожащими своими пальцами выхватил из рук девушки бутылку, запрокинул её днищем к потолку, и жадно начал вливать в себе настойку.
   Как уже говорилось, одна капля получившегося раствора могла повалить взрослого человека.
   Но командир только крякнул, выражая тем самым крайнюю степень довольства. Да ещё и на словах похвалил:
   - Крепкая штуковина! А-а...
   Он ещё раз рыгнул, и из его глотки вырвался поток пламени.
   - Вот сла-а-авно-о-о!!! - загоготал он.
   Вот он вскочил, и мясистой горой пробежался по комнате, затем вернулся юлой на одном месте закрутился.
   Аня подошла к нему, вращающемуся, и спросила:
   - Извините, а вопрос вам можно задать?
   - Да! - благодушно икнул вражий начальник.
   - Ведь ожидается прибытие Главарха.
   - Ну, если можно так выразиться.
   - Когда же это произойдёт?
   - Секретная информация.
   - Но ведь я своя. Вы можете мне полностью доверять.
   - А, ну да. Конечно! - пьяно промычал враг, и добавил. - В пятницу, как раз перед сожжением.
   - Что же он, самолично прибудет?
   - Это очень-очень секретная информация. Ты ведь никому её не расскажешь, правда?
   - Ну, конечно, - заявила Аня.
   - Так вот. Главарх ещё не окончательно проснулся в своих подземных чертогах под Жабьими лесами. Он слишком слаб, чтобы предстать пред глазами побеждённого народца. И вместо настоящего Главарха на торжествах будет присутствовать его заместитель.
   Тогда Аня прошептала вкрадчиво:
   - Ну а амулет с городом птиц - он будет у заместителя?
   - Э-э, а откуда тебе про амулет известно? - спросил, испуская изо рта ещё одну огненную струю, вражий командир. - Это чрезвычайно секретная информация...
   - А разве мне что-то известно? - удивлённым голосом спросила Аня. - Ведь меня вообще не существует. Я просто ваш сон.
   - А-а, - облегчённо вздохнул пьяный.
   - Так будет ли у заместителя амулет? - повторила свой вопрос Аня.
   - Ну, конечно же - нет, - пропел чрезвычайно дурным голосом враг. - Этот амулет невозможно снять с Главарха...
   - Неужели, прямо никак не возможно?
   - Я не знаю! Не знаю! Ы-Ы-Ы!!
   Пьяный вдруг завалился на пол, и остался лежать на нём, быстро стуча неожиданно маленькими ножками, и рыдая.
   Аня выпрыгнула в окно, и оказалась прямо рядом с Митей и Ваней, - они бросились к сараю.
   И уже в сарае Аня спросила:
   - Слышали?
   - Слышали, - кивнули ребята.
   - Ну, что будем делать? - поинтересовалась Аня.
   И Митя без всяких колебаний ответил:
   - Мы отправимся в Жабьи леса, спустимся в подземелья, и найдём там Главарха.
   Никто не стал с ним спорить, потому что они чувствовали, что именно это и должны сделать. И только пока не знали, как осуществить такой невероятный план.
  
  
  
  
  
  Глава 9
  "Железные крылья"
  
   После небольшого, проведённого в том же сарае совещания, было решено (и в основном по настояниям пылкого Мити), что в подземелья к Главарху следует добираться не на своих ногах, и даже не на добрых скакунах, а на вражьих железных птицах.
   Митя мотивировал это своё отчаянное решение тем, что до сожжения книг осталось совсем ничего - менее двух суток, и, если они хотят остановить это злодеяние, то действовать надо со всей возможной скоростью.
   Аня рассказала ребятам, что, по её собственным наблюдениям, железные птицы ходят по городским стенам, а так же иногда кружат в небе - как над самим стольным градом, так и над его окрестностями.
   И довольно часто, примерно раз в сутки, хотя бы одна из птиц направляется в то массивное здание, которое возвышалось неподалёку от главных городских ворот, но за пределами городской стены. Прежде там располагалась большая кузня, теперь, насколько было известно Ане, враги устроили там ремонтные мастерские.
   Выслушав Аню, Митя хлопнул в ладоши, и, широко улыбаясь, проговорил:
   - Как раз то, что нам нужно! Возьмём эти ремонтные мастерские штурмом, и завладеем одной из птиц...
   - Ну, ты и герой! - искренне похвалила его Аня.
   Но тут же девушка добавила:
   - Конечно, действовать мы будем очень осторожно. Сначала посмотрим, что там к чему, да какая охрана...
   А ещё была трогательная и простая сцена прощания, между Аней и её мамой. Аня говорила:
   - Милая мамочка. Ты знай, я очень тебя люблю, и меньше всего мне хочется делать тебе неприятно. А, тем более, не хочу я причинять тебе боль. Но, мама, я ухожу.
   Мама крепко сжала ладони своей дочери и, глядя прямо в её глаза, вымолвила:
   - Я знаю. Так должно свершится. Я не держу тебя. На рассвете ты уйдёшь.
   - Милая мама. Нам надо верить в лучшее. И ты верь, что я вернусь, ладно?
   - Конечно, а во что мне ещё верить? Солнышко ты моё, - улыбнулась сквозь слёзы Анина мама.
   Митя вымолвил:
   - А ещё надо верить в общую победу нашего народа.
   - Вот это обязательно будет, - спокойным, мечтательным голосом произнёс Ваня. - Разве же может что-то наш народ сломить? Нет, и ещё раз нет!
   - Вот и вы такие же, деточки мои, - говорила со слезами на глазах, Анина мама.
  
  * * *
  
   Ребята едва дождались следующего рассвета. Тогда комендантский час закончился, и можно было передвигаться по улицам.
   Оказывается, за пределы городских ворот не выпускали. Там стояли здоровенные вражьи воины и рычали:
   - А кто вас знает, может, вы помогаете партизанам?! Если кого за пределами этих стен увидим, накажем мучительной смертью!
   - Мучительной!- передразнил врагов Митя, и издали показал вражьим солдатом кулаком. - Ничего кроме мучений и делать не умеют! Ничтожества!
   Аня вымолвила:
   - Ну, ничего страшного. Я знаю ещё один проход...
   Вслед за девушкой они прошли на пустынную, прижавшуюся к городской стене улочку. Протиснулись между стоявших почти впритык домов.
   И вот оказались они возле небольшой, полузатопленной трубы.
   И, упираясь ногами и руками в склизкие стены этой трубы, поползли под незначительным углом вниз.
   Но вот ползший позади Митя сделал слишком резкое движение, поскользнулся, и подтолкнул тех, кто был впереди.
   В результате, все они покатились вперёд, и вскоре выскочили в окружавший стольный град ров. Прежде этот ров наполняла ясная, прозрачная водица, в которой можно было не только купаться, но даже и пить её.
   Теперь вода была загрязнена и имела тёмно-зелёный цвет.
   Ребята едва вырвались из этой слизкой трясины, подплыли к кустам, которые росли на берегу, и затем ползком, среди трав да цветов, которые изрядно пожухли из-за отравленной атмосферы, подползли к зданию бывшей кузницы, а теперь - ремонтных мастерских.
   Это было кирпичное, двухэтажное строение, все окна в котором, несмотря на жар зарождающегося дня, были наглухо закупорены.
   Из глубин ремонтных мастерских беспрерывно доносился грохот, скрежет, гул, а из-за мутных окон вырывались багровые сполохи.
   Воздух у мастерских был особенно смрадным. Ребята начинали кашлять, а на массивном валуне, к которому они подползли, и за которым укрылись, даже образовался весьма толстый слой липких, тёмных осадков.
   Вот увидели они, как с небес спустилась одна из железных птиц. Возле раскрытых ворот сложила крылья, и, корёжа своими железными лапами и без того уже истерзанную землю, проследовала в здание.
   Несмотря на то, что птица шагала, сложив крылья, всё равно она едва протиснулась через ворота.
   И только тут ребята заметили, что возле входа сидят в тени два вражьих охранника.
   Воины облачены были в свои железно-шиповые костюмы, и лица их скрывали уродливые маски. Тем не менее, они вливали в себя самогон, через трубки, проведённые к их ртам.
   Доносились их скрипучие голоса:
   - Проклятый солнечный свет...
   - Да-а... Ведь именно из-за него портятся наши железные птицы...
   - Да что эти птицы! Я сам порчусь! У меня уже мозги плавятся! Проклятый свет!
   - Ну, ничего - вот как Главарх прибудет, так всё уладится.
   - А правда, слухи ходят, что будет не Главарх, а только его заместитель?
   - Нельзя так говорить!
   - Да я что - я только чужые сплетни передаю. Ещё говорят, будто Главарх до сих пор слишком слаб, и не может со своего каменного ложа подняться.
   - Ересь всё это! За такие словечки, вообще, не долго на костерке поджариться...
   - У-у-у!!! Я ничего такого и не говорил! Конечно же, я уверен, что к нам прибудет сам Главарх, и устранит эту досадную помеху, в виде Солнца.
   - Да! Без Солнца было бы хорошо! Вечная ночь - это как раз по мне...
   Так переговаривались вражьи воины, а пылкий Митя шептал Ване и Ане:
   - Думаю, дорогие мои друзья, нечего нам здесь дальше сидеть-выжидать. Сейчас же проводим операцию по захвату ремонтных мастерских.
   - Но..., - начал было Ваня, однако был прерван Митей.
   - Никаких "но". У нас просто нет на это "но" времени. Извини, конечно...
   - Поспешишь - людей насмешишь, - вздохнул Ваня.
   Но Митя был неумолим, он говорил:
   - Я двумя руками и двумя ногами за то, чтобы действовать сейчас же. И у меня такой план: я с независимым видом, открыто подхожу к мастерским. Конечно, всё внимание охранников будет привлечено ко мне. А в это время ты, Ваня, подползаешь к ним сзади, и наносишь удар своим расчудесным мечом-Солнышом. Ведь он всё ещё у тебя?
   - Конечно же, - кивнул Ваня.
   Дело в том, что сплетённые лешим ножны так хорошо сливались с его одеждой, что со стороны вообще ничего не было видно.
   - Тогда я начинаю действовать, - проговорил Митя.
   - Митя, - окрикнула его Аня, но Митя уже бросился к дороге и, когда вышел на неё - неспешным шагам направился к мастерским.
   Пьяные, разморенные солнцем охранники не сразу его заметили, а когда всё-таки заметили, то спросили один у другого:
   - Правда, идёт кто-то?
   - Вроде идёт...
   Поднялись лениво, шагнули навстречу Мите, покачиваясь, спрашивая:
   - Эй, ты кто?
   Митя медленно продолжал к ним приближаться. Он вытянул перед собой руки, показывая, что в них ничего нет.
   Тем временем Ваня и Аня ползли среди трав, приближались к охранникам сзади.
   Тут один из врагов взревел:
   - Эй! А ты знаешь, что сюда нельзя приближается...
   - На самом деле, я только хотел кое-что спросить, - произнёс Митя.
   - Вот я тебя "спрошу", - взревел охранник, доставая свою секиру.
   Но в это время уже подскочил сзади Ваня, и ударил Солнышем. Две половинки охранника рухнули на дорогу.
   Второй охранник обернулся к Ване, и выронил бутылку с самогоном. Бутылка разбилась. Резкий, неприятный запах ударил Ване в ноздри. Он на мгновенье замешкался, и враг воспользовался этим мгновением.
   Он громко закричал, и бросился в сторону стольного града. Двигался он с такой скоростью, что догнать его не представлялось никакой возможности.
   Ребята поспешили внутрь мастерских.
  
  * * *
  
   Внутри мастерских было так жарко, смрадно и душно, что у ребят сильно закружились головы, и они едва устояли на ногах.
   В воздухе витали тяжёлые, медлительные клубы ядовитого дыма, среди которых проносились стремительные, жгучие искры.
   Вокруг железной птицы и по её корпусу ползали механические жуки. Что-то в ней проверяли, что-то подпаивали.
   Руководил этим процессом некто, напоминающий наполненный фиолетовым ядом стручок, у которого, тем не менее, были и ручки маленькие, и ножки, и вытянутая, совершенная лысая голова, на которой не было носа, а рот представлял с собой прорезь в форме миниатюрной буквы "о".
   Когда он увидел ребят, то эта буква "о", расширилась, превратившись в большое "О".
   - Тихо, не кричи, - сказал Ваня, и показал существу меч.
   Рот существа вновь сжался до размеров маленького "о", и оно кивнуло.
   Тут механические жуки прекратили свою работу, и с намерениями явно недружелюбными приблизились к ребятам.
   Митя крикнул стручкообразному существу:
   - А ну-ка, прикажи им, чтобы стояли и не рыпались!
   Существо издало ртом несколько громких, чавкающих звуков. Механические жуки разбежались по углам.
   Тогда Аня спросила:
   - Ты можешь поднять железную птицу в воздух?
   "О"-образный рот существа не двигался, но, тем не менее, слышался его, лишённый эмоций голос.
   - Могу.
   Митя вымолвил:
   - Тогда ты возьмёшь управление на себя. А мы будем следить за тобой. Ты понял?
   - Да, - кивнуло существо.
   - Тогда - полезай внутрь! - скомандовал Митя.
   Вот они подошли к птице.
   Существо нажало на рычажок, и в брюхе птицы распахнулась дверь с выдвижной лестницей.
   Существо вещало:
   - Ещё плохо починили. Далеко не улетим.
   Тут со стороны города раздались крики и пронзительный трубный рёв.
   Ваня вздохнул, и молвил:
   - Ну, вот. Кажется, тот охранник уже рассказал о нас...
   - Так что и времени на окончательную починку нет, - произнёс Митя. - Летим!
   По лестнице они забрались внутрь железной птицы.
   В её пузе было помещение для вражьих солдат (сейчас пустовавшее), а в голове - кабина управления. Сквозь два выпуклых глаза можно было глядеть на окружающий мир.
   И там было такое количество всяких рычажков, что, если бы не захваченное ими существо, то ребята, скорее всего, так и не разобрались с управлением.
   Существо начало передвигаться рычажки, птица повернулась к выходу, но оказалось, что там уже замелькали вражьи тени.
   Ваня сказал:
   - Там мы уже не прорвёмся.
   А Митя воскликнул:
   - Лети прямо вверх.
   - Но там крыша мастерской, - возразило существо.
   - Ничего. Пробьём крышу, - проговорил Митя.
   - Это очень опасно, - ойкнуло существо.
   - Лети! - повелел Митя.
   Тогда существо резко рвануло самый большой рычаг, и, одновременно, надавило на педаль, которая выступала из пола.
   Из боков птицы резко выдвинулись, перевернув и поломав немало оборудования, два железных крыла.
   Вот птица взмахнула крыльями и метнулась вверх.
   Последовал сильнейший толчок, скрежет, грохот. Ребята повалились на пол, но тут же, впрочем, и вскочили.
   Митя подскочил к стручкообразному существу, и спросил:
   - Ну, что - летим?
   - Летим, - ответило существо.
   Железная птица, в которой находились ребята, пробила крышу ремонтных мастерских. Корпус её и крылья погнулись, но всё же она способна была лететь дальше.
   - Направляйся к Жабьи лесам, - скомандовал Митя.
   - О, да, - ответило существо.
   И вот уже Митя восклицает восторженно, указывая за открывающийся за выпуклыми иллюминаторами-глазами вид:
   - Ваня, ты только взгляни - высотища то какая! И красотища! Здорово, правда?
   - Здорово, - ответил Ваня, но в его голосе прозвучала печаль.
   Митя обратился к нему:
   - Что ты, Ваня, разве не рад полёту? Ведь это так необычно?
   - Немного иначе себе полёт представлял. Я ещё помню свои детские сны. Вовсе не в этой железяке летать я мечтал...
   Тут Митя взглянул в зеркало, на которое, посредством иных зеркал, отражалось то, что было позади железной птицы.
   Тут Митя присвистнул, и вымолвил, невесело:
   - Эге-ге... А за нами то погоня!
   По меньшей мере, дюжина железных птиц отражалась на этом зеркале заднего вида. Они размахивали своими неповреждёнными крыльями, и постепенно догоняли их.
   Тогда проговорила стручкообразное существо:
   - Вас схватят. Вас ждёт страшная, мучительная казнь.
   Митя прикрикнул на него:
   - А ты веди птицу, куда тебе сказали, и помалкивай!
   Тут Ваня голосом более печальным, чем прежде вымолвил:
   - Дайте мне, пожалуйста, ручку и перо.
   - Вот, держи..., - Аня достала из кармашка своего платья, и протянула Ване то, что он просил.
   - Ты что - сейчас стихотворение собрался писать? - удивился Митя.
   - Да, - кивнул Ваня. - Ты знаешь: как ни странно, но меня именно сейчас занимает большое лирическое чувство. Пожалуйста...
   Он прошёл в помещение, которое предназначалось для вражьих солдат. Там уселся на неудобную, железную скамейку и, положив лист к себе на колени, написал:
  
   В разрушенном войной пространстве,
   Среди мгновений отданных борьбе,
   Любви живёт святое постоянство,
   Я приближаюсь к смерти и к тебе.
  
   Так горько тратить юные души порывы,
   На ненависть и разрушенье, и вражду.
   Но всё ж - в душе мелодией переливы, -
   С любимой встречи, как спасенья жду.
  
   Твоя мелодия, твой шёпот вдохновлённый -
   Он выше боли, и страданий и войны.
   Тебя во снах я видел, и, в тебя влюблённый,
   Я жду объятий вечной тишины...
  
   Ваня написал это стихотворение, а потом: ещё и ещё стихотворения.
   И, хотя он старался записывать эти строки своим обычным аккуратным почерком - внутренности железной птицы слишком сильно дрожали. И, соответственно, вздрагивала и Ванина рука.
   Но в этот раз все его стихи были похожими. В каждом из них было предчувствие встречи с любимой.
   И вдруг его окликнул Митя.
   - Ваня!
   - Да? - Ваня тут же сосредоточился на окружающем его.
   Митя спросил:
   - Тут этот, на стручок прохожий не проходил?
   Ваня ответил:
   - Ты уж, извини, но я, кажется, слишком в написание стихов погрузился.
   Митя молвил:
   - А то он жаловался, что у него живот сильно болел. Ну, и просил ненадолго отлучиться. Я его отпустил, а его всё нет и нет. Птица уже несколько минут без управления летит.
   Тут раздался крик Ани:
   - Скорее сюда!
   Ребята бросились на этот крик и оказались в кабинке управления.
   Аня указывала на то зеркало, где отражалось то, что было позади птицы. Оказывается вылетело из задней её части нечто, напоминающее железное яйцо с крылышками.
   - Вот в этом яйце и улетел наш стручок, - молвил Ваня.
   А Митя произнёс:
   - Ну, а нам предстоит изучить, как же этой птахой управлять...
   Дело в том, что их преследователи были уже весьма близко, и Митя задумал резко взмыть в небо и, таким образом, быть может, оторваться от них.
   И этот пылкий юноша дёрнул за тот рычаг, который, по его мнению, отвечал за подъём птицы.
   Но Митя ошибся, и птица, вместо того, чтобы взмыть к жаркому солнцу, метнулась к земле, и ударилась об неё с такой силой, что ребята едва костей не поломали.
   И только по случайности железная птица не поломалась сразу, а прорыв в земле весьма глубокую и протяжную борозду, взмыла в небо.
   Но теперь уже валил из её брюха и из хвоста чёрный дым - что-то там горело. Одно крыло оказалось надломленный, так что вся эта бесчувственная конструкция постоянно заваливалась набок.
   - Долго мы не пролетим, - произнёс, потирая ушибленный лоб, Ваня.
   - Да уж. Пилот из меня, прямо скажем, никудышный получился, - смущённо сказал, потирая лоб, Митя.
   - Смотрите. Впереди озера, - вымолвила Аня.
   И действительно: впереди земля поднималась изящными, нетронутыми войной холмами, среди которых залегли, сияя на солнце, чистые озёра.
   Митя проговорил быстро:
   - Значит так. У меня следующий план. Спускаемся предельно низко к этим озёрам. Затем - переводим нужный рычаг в такое положение, чтобы птица летела вверх. А сами прыгаем в воду. Наши преследователи летят за пустой железкой, а мы будем плескаться в воде. Идёт?
   - Идёт-то идёт, знать бы только за какой рычаг дёргать, - вздохнул Ваня.
   - Кажется, всё-таки за этот, - и Митя указал на один из рычагов.
   Затем они раскрыли дверцу, которая была поблизости - в шее железной птицы. Вот спустились так низко к озеру, что стальные когти птицы почти уже вспарывали водную гладь.
   Затем Митя рванул выбранный им рычаг, и сам, вслед за своим другом и подругой, прыгнул в воду...
  
  
  
  
  
  Глава 10
  "...С любимой встречи..."
  
   Ваня выпрыгнул из железной птицы первым, вслед за ним - Аня, и последним - Митя.
   Периоды между их прыжками были незначительными, но железная птица летела очень быстро, так что и упали они в разных местах.
   Вот Ваня вынырнул, посмотрел на небо, и обнаружил, что их преследователи - железные птицы, последовали за своим дымившимся подобием, и уже отлетели на значительное расстояние.
   Теперь Ваня огляделся, высматривая своих друзей. Но дело в том, что берега этого озера очень часто изворачивались, образуя множество бухточек. В одной из этих бухточек и оказался Ваня. Что же касается Ани и Мити, то они могли оказаться, как и в соседней бухточке, так и на противоположном берегу озера, так и вообще - в одном из соседних озёр.
   И Ваня решил выбраться на берег, и там оглядеться.
   Вода у берега, так же как, впрочем, и во всём озере, была очень чистой. И видны были роскошные подводные сады. Плавали там, среди изумрудных, жёлтых и синих водорослей стайки бойких рыбок, которых, похоже, совсем не волновало, что где-то идёт война.
   А на берегу, под сенью молодой, белой берёзки сидела девушка. Стройная, лёгкая, плавная, в белом платье. А на голове её, что совсем уж странным казалось, была широкополая шляпа.
   Лицо девушки излучало такое мягкое тепло, такую светлую, непорочную ласку, что Ване подумалось, что всё связанное с войной, ему просто приснилось, а есть только он, и эта девушка, и прекрасные, воплощённые в реальность сны.
   Ваня выбрался на берег, и с огромным душевным наслаждением вглядывался в нежное лицо девушки. Она улыбнулась ему какой-то неподражаемо тихой, музыкальной улыбкой. Она нисколько не смущалась, но сидела перед ним такая же хрупкая, и непобедимая, как небесные белые облачка.
   И Ваня вымолвил, тихо:
   - Кажется, что и нет никакой войны. А только приснилась мне. Скажи - правда, это?
   Вот заговорила девушка, и таким красивым был её голос, что по щекам Вани покатились слёзы.
   Вот, что она говорила:
   - Мне бы тоже очень хотелось верить, что никакой войны нет. Но я видела... Ну, вот, бедненький, что же ты плачешь?
   И она провела своей тёплой ладошкой по Ваниному лбу и по его щеке.
   - Нет... ничего... пожалуйста, рассказывай...
   - Но я видела... Прежде, наверное, надо сказать, что меня зовут Леной. Я сирота. Но у меня есть приёмные родители, и хорошие друзья. Это цирковая труппа. Мы ездили из города в город, из села в село, и везде нас очень хвалили. Мои дорогие люди показывали всякие акробатические номера, ну а играла на лютне или на гитаре. Иногда пела... В общем, мой дом - это вся земля родная, и это было прекрасно... А теперь пришла эта война... Нас заставили дать несколько представлений перед вражьими солдатами. Это было ужасно... А недавно я видела казнь наших русских детишек. Им было лет по двенадцать или по тринадцать, и их поймали за то, что они подсыпали врагам слабительное в суп...
   Здесь Лена остановилась и тихо молвила:
   - Ты так смотришь в мои глаза... Тебе они, наверное, нравятся?
   - Никогда такой красоты не видел, - честно сказал Ваня.
   - Но мои глаза видели ад. Тем детям, живым детям, вспарывали животы, и заливали туда кипящую смолу. Им выкалывали глаза. Их рубили на части. И всё это на моих глазах, и на глазах родных тех ребятишек. И вот я сижу здесь... сижу...
   Голос Лены задрожал.
   Ваня, желая защитить от ужаса войны тот ласковый мир, который видел в этой девушке, тихонечко дотронулся до её рук, а она вдруг прильнула к его плечам, и зарыдала.
   Она шептала:
   - И вот я сижу здесь, и думаю: такая я вся из себя хрупкая, нежная. Но сейчас я не имею права быть такой. Я должна бороться. Милый мой, дорогой человек, не спорь со мной. Я это сердцем своим чувствую... Ты, можешь, удивишься, что так искренне тебе всё говорю. Но ведь я тебя ждала...
   - Меня ждала? - переспросил Ваня.
   - Да, - кивнула Лена. - Дело в том, что я тебя во снах видела. Даже имя твоё земное знаю. Тебя ведь Ваней зовут?
   - В общем, да, - кивнул, чувствуя сильное счастье Любви, юноша.
   - А ещё, совсем недавно, ты стихотворение писал, в котором нашу встречу предвидел.
   - Да. Но как же ты... счастье то какое...
   - Так вот, Ваня, теперь ты понимаешь, что я тебя давно ждала, и не будешь меня отговаривать. Я с тобой пойду.
   - Но ты не знаешь...
   - Как же не знаю? Я всё знаю. Вы в подземелья под Жабьим лесом направляетесь.
   - И ты, стало быть, с нами...
   - Да, с вами. А сейчас - пойдём.
   - Но прежде мы должны найти моих друзей.
   - Вскоре мы с ними встретимся, а сейчас - просто пойдём.
   И вот они взялись за руки, и пошли вдоль берега озера.
   Потом поднялись на зеленеющий под благодатными солнечными небесами холм. Открылись три, расположенных один за другим озера. Каждое из озёр было отгорожено тонким, возведённым природой зелёным мостиком.
   Оказывается, Аня упала во второе озеро, а Митя - в третье. И теперь они стояли на природных мостиках: Аня - на ближнем, а Саша - на дальнем, до которого было сто с лишним метров.
   И все они замахали друг другу руками, и направились в одну сторону.
   Лена спрашивала:
   - Вот, Ваня, как думаешь: что самое главное во всей вечности?
   - Любовь, - сразу ответил юноша.
   - Вот и я так думаю, - улыбнулась Лена.
  
  * * *
  
   И вот они встретились.
   Лена протянула руку сначала Ане, потом Мите. Вымолвила:
   - Меня Леной зовут.
   Они тоже представились. И вот почувствовали: что, в общем-то, и не надо Лене объяснять, кто она.
   И странным показалось бы такое предположение, что когда-то Лены не было рядом с ними.
   Итак, чувствуя духовное единение, прошли они вслед за Леной в небольшую, укрытую от сторонних глаз ложбину, залёгшую среди весьма высоких и крутых склонов холма.
   Так расположилась цирковая труппа. Несколько крупных повозок, лошади, а также - люди, которые сидели возле костров, или просто лежали на траве. Были там люди печальные, были и такие, которые старались развеселить себя и окружающих пением или забавными историями.
   Навстречу друзьям кинулись три крупных пса: рыжий, белый и чёрный. Лена молвила:
   - Это друзья.
   И псы тут же радостно завиляли хвостами, доверительно промчались рядом с ребятами, и даже покувыркались в травах.
   Затем ребята подошли к повозкам.
   Там Лена представила им своим приёмным родителям, а также и братьям и сёстрам.
   Вместе они покушали, и за обедом Лена объяснила родным, что должна уйти вместе со своими друзьями.
   Кое-кто вызвался идти вместе с ней, но Лена сказала:
   - Нет. Я должна одна идти...
   И никто с ней не стал спорить. Знали, что под внешней мягкостью скрыта железная воля. Если она так сказала, то не откажется от своего решения.
   И была трогательная сцена прощания Лены с её родными, похожая на сцену прощания Ани с её мамой.
   Каждому из ребят выделили по доброму скакуну. А Лена взяла с собой лютню.
   И вот вчетвером поскакали они по кажущемуся бескрайним, и похожим на степь полю. Воздух был свежим, хотелось смеяться, но Ване вдруг подумалось, что это их счастье - это уже прощание с жизнью.
  
  * * *
  
   Десять часов проскакали безостановочно, и за это время даже могучие скакуны притомились, поэтому, когда перед ними, окружённое лёгкой берёзовой рощей, открылось озерцо, ребята решили возле этого озерца остановиться.
   Искупались, развели костерок.
   Уже вечерело. В небе замерцали первые звёзды.
   Митя говорил:
   - Между прочим, мы не успеваем.
   - Да, к сожалению, - вздохнул Ваня. - Завтра в стольный град прибывает двойник Главарха, и будет сожжение книг.
   Тут Лена вымолвила:
   - Я знаю - от этого озерца и до окраины Жабьего леса примерно двадцать вёрст.
   Митя вымолвил:
   - Так за час доскакать сможем.
   - А сожжение книг - завтра вечером, - произнёс Ваня.
   - А от окраины Жабьего леса, и до входа в подземное царство Главарха - ещё десять вёрст, - вымолвила Аня.
   - А, может, успеем? - спросил Митя. - Добреемся до Главарха, и книги будут спасены.
   - Хм-м, - Ваня задумался, и проговорил, неспешно. - Всё-таки нам неизвестно, сколько ещё топать от входа в подземное царство и до самого Главарха.
   - Проведение нам поможет, - уверенно произнёс Митя.
   Затем Митя подбежал к скакунам, которые только напились из озера, и теперь прилегли на траве, отдохнуть.
   Он гладил их по головам, и, заглядывая им в глаза, говорил:
   - Милые мои лошадки, довезёте нас, а? Я понимаю: вы очень устали, но это очень-очень важно. Поможете, ладно?
   Скакуны переглянулись, вздохнули и поднялись.
   - Ну, вот и здорово, - обрадовался Митя. - Стало быть, всё у нас получиться.
   Лена провела своей ладонью по глади озера, и вымолвила:
   - Прощай, озеро милое.
   Обняла берёзку, и шепнула ей:
   - Прощай, родимая берёзонька.
   И медленным, долгим поцелуем землю поцеловала, и сказала ей:
   - До свидания, матушка сыра земля. В, конце концов, примешь ты меня...
  
  * * *
  
   Вскоре ребята скакали вслед за ушедшим солнцем, на запад. Но уже отгорали там, на западе небес последние отблески умершего дня. И тьма ниспадала с небес, и тьма вздымалась навстречу им из земли.
   Время от времени багровые всполохи прорезывали ночную темноту, и, чем дальше они скакали, тем ярче эти всполохи становились.
   Аня вымолвила голосом мрачно-торжественным:
   - Мы приближаемся к Жабьему лесу...
   Они ещё скакали по полю, и вокруг их завывали тёмные вихри.
   Выплёскивались из ветрового завывания злобные, нечеловеческие голоса. И ни раз уже ребята чувствовали на лицах своих прикосновение призрачных, леденящих дланей.
   А потом яркое и затяжное багровое сияние, пульсируя, растянулось по небосводу, и ребята поняли, что подскакали уже вплотную к Жабьему лесу.
   Деревья в Жабьем лесу были настоящими исполинами. Их корявые корни, змеясь, вздымались из земли; их ветви, подобные толстым щупальцам и чудовищным лапам, шевелились, издавая при этом ужасающий скрежет и треск.
   Ну а между стволов нависала некая призрачная дымка, в которой чудились очертания полуразложившихся призраков, которые, скалясь, тянули свои костлявые длани к ребятам.
   И скакуны встали на дыбы, а затем попятились назад.
   - Ну, что же вы? - спрашивал у них Митя. - Я вас очень прошу: не останавливайтесь. Давайте проскачем через Жабий лес...
   Но на этот раз скакуны его не слушались, но продолжались пятиться.
   Тогда вымолвил Ваня:
   - Что ж. Мне кажется, что следует довериться этим благородным созданиям. Скорее всего, нам не прорваться через дебри Жабьего леса. Призраки или ещё какие-нибудь вражьи твари сцапают нас. Надо искать какой-то другой путь.
   Тут молвила Лена:
   - Мне известно, что, когда Чернодум разбудил армию Главарха, то вражьими силами, а также силами захваченных им в плен людей была проложена прямо через лес дорога. И теперь по этой дороге передвигаются пешие отряды вражьего войска.
   Митя покачал головой и вымолвил:
   - А мне кажется, что лучше уж, всё-таки, прямо через лес скакать. Ведь на этой дороге мы точно на какой-нибудь вражеский отряд наткнёмся.
   Но Ваня поддержал Лену. Он вымолвил своим спокойным, рассудительным голосом:
   - Ведь мы же, так или иначе, всё равно в самое логово к врагу идём. Наверняка, нам попадутся какие-то охранные посты, и мы должны сразу решить, как через них будем проходить. И вот, что я думаю: таиться, красться бесполезно. Здесь, на вражьей территории, нас всё равно заметят. И, если мы будем тайком передвигаться, то нас примут за шпионов, и вот тогда непременно схватят. А если мы двигаться в отрытую, то, возможно, до какой-то черты нас не будут останавливать и проверять. Примут за своих. Правда - за очень необычных "своих".
   - В принципе, я с тобой согласна, - молвила Аня. - Вот только интересно: на какой именно черте нас всё-таки остановят и проверят...
   - Ну, скоро мы это узнаем, - произнёс Митя. - Нечего время терять. Раз уж решили по дороге скакать, так поскачем.
   - Только сначала, всё-таки, надобно эту дорогу найти, - вздохнула Лена.
  
  * * *
  
   И вот поскакали ребята вдоль грохочущего, трещащего, шипящего, наполненного разными ужасами леса.
   Багровые всполохи вновь и вновь прорезывали небо. И в этих всполохах увидели они мрачные развалины разрушенного врагом города. На виселицах раскачивались объеденные оборотнями и вороньём трупы, на искорёженных стенах домов видны были пятна крови.
   А на обломках самого крупного здания сидела, сложив крылья, многометровая железная птица. Складывалось такое впечатление, что птица дремала, но всё же ребята предпочли объехать это место стороной.
   Потом они ещё целый час скакали, и уже стало казаться, что выбранное ими направление неверно, и что они никогда не найдут дороги.
   И скакуны взмокли, и дышали тяжело, хрипло.
   - Бедные, - говорил скакунам Митя. - Ну, потерпите ещё немного...
   И вдруг выскочили они на дорогу.
  
  * * *
  
   Неизвестно, как врагу удалось в столь короткий срок проделать такую работу. Дорога была сделана из стальных, плотно друг к другу подогнанных плит. Протяжность каждой плиты равнялась, по меньшей мере, пяти метрам.
   И ребята поскакали по этим плитам, в самое логово врага.
   Плотные и высокие стены Жабьего леса быстро сомкнулись вокруг них. Глаза скакунов были расширены от ужаса, да и ребята покрылись мурашками - чувствовалось присутствие потусторонней, зловещей силы.
   Понимали друзья, что, стоит им только остановиться, и эта сила наброситься на них, и они будут растерзаны.
   Так, в сильнейшем напряжении проскакали они несколько вёрст. И тут навстречу им попался вражеский отряд. Уныло марширующие, тяжело экипированные солдаты, увидели нечто, заставившее их остановиться.
   Навстречу им, на статных скакунах мчались фигуры совсем уж неожиданные. И всем этим солдатам подумалось, что это не живые люди скачут, а могучие призраки. Далее была мысль: служат ли эти призраки Главарху? И все решили, что они, несомненно, в услужении у Главарха, потому что, в противном случае, всем им, солдатам - крышка, потому что от призраков этих исходила такая сила, что, казалось, стоит им дунуть, и солдаты превратятся в дымящиеся головешки...
   Так что солдаты не посмели остановить скачущих. Более того - они отпрянули на обочину, и стояли там, не смея пошевелиться. И, когда "призраки" промчались мимо, и не тронули их, то солдаты очень обрадовались, и далее пошли, громко распевая непристойные песни. Они просто не способны были на какие-либо иные проявления счастья.
   И, примерно также встречали ребят и все остальные, повстречавшиеся на их пути вражьи отряды. А таковых отрядов было весьма и весьма много.
   Исключением был отряд, где, вместе с вражьими солдатами вышагивали ещё железные метровые пауки.
   Солдаты удерживали этих скрипучих пауков на ошейниках. Но, когда наши герои приблизились к ним - пауки издали такие тонкие, истошные вопли, что у ребят заложили в ушах. Пауки попытались вырваться, и разодрать коней. Просто такая уж в них была заложена программа: раздирать всех коней. Ведь во вражьем войске живых коней не было...
   Одного паука не удалось сдержать, и он вырвался, волоча за собой металлический ошейник. Работая всеми своими шестью лапами, начал паук догонять того коня, на котором сидел Ваня.
   Паук уже раскрыл свою усеянную остро-заточенными клыками пасть, когда Ванин скакун изловчился, и ударил своими задними копытами удар в паучий лоб. Паук, перевернувшись, отлетел с дороги, и врезался в древнее дерево, которое тут же обхватило его своими могучими ветвями, и раздавило.
   Другие пауки не стали их преследовать, и ребята поскакали дальше.
  
  * * *
  
   Вдруг деревья расступились, и открылось весьма обширное, выжженное пространство. Земля была покрыта глубокими и широкими трещинами. Вот взметнулись оттуда огневые гейзеры - полыхнули сквозь небосклон ярчайшим багрянцем.
   Ребята увидели крепость, которая высилась в самом центре этого выжженного пространства. Жуткие, чёрные башни карабкались одна на другую; тёмные призраки, уныло завывая, носились над стенами и среди башен.
   Вскоре ребята подъехали к воротам.
   Там, как и следовало ожидать, поставлен был мощный охранный пост. И, помимо разного рода чудищ, находился там, как-то ни странно, обычный человек. Выражение лица у него было хитрым и озлобленным. Странно становилось ясным, что он - предатель. К тому же, судя по всему, занимал на этом охранном посту руководящую должность.
   Этот человек, равно как и его прислужники, с изумлением взирал на приближающихся конников.
   И вот рявкнул предатель:
   - Э-эй, а вы кто такие?!
   Лена ответила так спокойно, будто каждый день попадала в такие вот передряги, и отвечала на подобные вопросы:
   - Мы - странствующие актёры.
   - Актёры, говоришь? - недоверчиво переспросил предатель.
   - Да. Актёры, - кивнула Лена. - Видите - у меня лютня. Также я пою, а мои друзья - подпевают; к тому же они показывают разные акробатические номера.
   - Вот как..., - проговорил предатель.
   Он старался повнимательнее изучить лица этих необычных гостей, но не мог долго выдерживать чистого и ясного сияния, которое исходило из их очей. И вот предатель, отступил, потупился, и плечи его опустились.
   Теперь он даже и посмотреть на этих, отнюдь не богатырского сложения ребят, не смел. Казалось ему, что стоит ему только голову поднять, и он тут же будет испепелен.
   И вот махнул он задрожавшей рукой, и пробормотал:
   - Вы действительно очень на актёров похожи. Можете проезжать...
   И вражьи воины, которые до этого перекрывали им проход, расступились. Итак, наши герои проехали внутрь крепость.
   И вот они оказались на площади, в разных частях которой возвышались груды человеческих черепов.
   Среди этих черепов маршировали безголовые скелеты. На этих скелетах были надеты измятые латы, а в костистых своих дланях сжимали они выщербленные, ржавые мечи.
   В центре площадь была расколота так, будто в это место упал большой метеорит. Но, когда ребята подъехали к этому провалу, то увидели большие, уводящие в бездну ступени.
   Тут ребята спешились, и Митя обратился к скакунам со следующими словами:
   - Ну что ж, кони дорогие. Служили вы нам недолго, но служили верой-правдой. Простите, что завели вас далеко, но так было нужно для общего блага. И вот здесь мы расстанемся. Скачите, милые кони, сколько у вас хватит сил. И прощайте, дорогие! Надеюсь - мы ещё встретимся.
   Кони посмотрели на всех них своими красивыми, печальными глазами, развернулись, и помчались назад.
  
  
  
  
  
  Глава 11
  "В чертогах Главарха"
  
   Они спускались вниз, по этим высоким, изъеденным трещинами ступеням. Ещё трещины были в стенах - причём, попадались и весьма широкие. За этими трещинами бушевало, пытаясь вырваться вверх, багровое пламя.
   Помимо того, на стенах висела некая помесь из синей слизи и железа - она, в противовес пламени, дышала холодом. Так что ребята попеременно попадали из воздуха обжигающего, в воздух леденящий.
   Словно бы из зимы в лето шагали они. Но и в холоде и в жаре - везде было смрадно, душно и тошно. Так же, как под рабским ярмом. Они подготовили себя к тому, что в подземельях практически нечем будет дышать, и всё же, если бы не поддерживали друг друга, то лишились бы чувств.
   Лестница провела их через огромную пещеру, которая была заполнена искрами, жаром и грохотом. В этой кузнице ковались новые железные птицы; новые, ещё невиданные монстры, а помимо того - орудия для убийств, для пыток, для разрушения.
   Их было очень-очень много - этих вражьих истуканов. Сотни тонн железа. И ребята, почувствовав их мощь, вздрогнули и остановились...
   Но вот они посмотрели друг на друга, и прояснились и просияли их глаза. А Лена молвила:
   - Помните: главное - это Любовь.
   Ещё дальше, и глубже спускались они.
   Оказались в подземельях, где правил холод. Там на их губах, и на их волосах появился иней. Они шли мимо гробниц, на которых выкованы были зловещие символы.
   Но все эти гробницы были уже раскрыты, а их обитатели - вырвались, и вершили где-то зло.
   И, чтобы не превратиться в ледяные статуи, ребята побежали. Они бежали до тех пор, пока не остановились перед дверьми столь огромными, что в пору было бы подумать, - а не превратились ли они сами в муравьёв.
   Возле этих дверей стояли два безголовых великана. Но и лишённые голов, великаны возвышались на два десятка метров. И без голов они жили, и видели окружающее их.
   И, когда ребята подошли, великаны преградили их путь своими многотонными алебардами. Когда скрестились эти алебарды, то послышался треск, и искры посыпались на пол.
   Хором взревели великаны, и голоса их были подобны зажатому в банку раскату грома:
   - Кто вы такие?!
   И ребята тоже вынуждены были кричать:
   - Мы актёры!! Мы пришли развеселить Главарха!!!
   Великаны ревели:
   - Наш великий владыка ещё слишком слаб. Вряд ли вам удастся его развеселить!
   Ребята отвечали:
   - Но у нас получится. Ведь мы не простые актёры. В нас - магическая сила...
   Великаны продолжали реветь:
   - Вы подозрительны! Здесь никогда не было актёров! Думаем, надо доставить вас застенок! Там, под пыткой, вы всё выложите!
   - Нет! Вы ошибаетесь! - закричали ребята.
   Но тут произошло вот что. В огромной двери, повыше того места, где сходились алебарды стражников, раскрылось око, размерами своими в несколько раз превосходящее взрослого человека. Было это око алым, а в центре его была прорезана пульсирующая чёрная щель.
   А затем грянул из-под сводов, а также из пола, и из стен, и из-за двери голос столь сильный, что голоса великанов могли утонуть в нём, как камешек в океане.
   - Пускай они войдут!
   Алебарды стражников тут же разошлись, а двери с тяжким гулом начали раскрываться.
   И вот ступили ребята в залу, большую, чем все иные залы.
   Выкованные из чёрного металла колонны вздымались вверх. Сводов залы не было видно - там клубилась тёмная дымка. А из колонн выдвигались отвратительные демонические физиономии.
   Эти каменные демоны щёлкали клыками, и смотрели на ребят неистовыми, выпученными глазищами. Того и гляди - выскочат да и утащат на растерзание внутрь колонн.
   Но ребята, взявшись за руки, шли дальше.
   Так, прошагали они, по меньшей мере, полверсты, и, наконец, остановились, перед сооружением, представляющим собой нечто среднее между каменным гробом и троном.
   Там, полулежал, полусидел Главарх. Был в его теле камень, было железо, а ещё - угли. Он был настолько громаден, что мог бы сразу проглотить всех четырёх ребят.
   Беспредельную злобу, от которой темнело в глазах, и подкашивались ноги, выражал лик Главарха.
   Вот раскрыл он глотку, и оттуда, вместе с облаками пепла, взвился голос:
   - Ну, зачем пришли?!
   Выступила вперёд Лена, и, бесстрашно смотря в глаза Главарху, молвила:
   - Мы пришли, чтобы продемонстрировать своё искусство.
   Злобно хмыкнул Главарха, и его насмешке вторили многочисленные его прислужники: существа с фигурами людей, но с мордами жаб, скорпионов, волков и крокодилов. Эти, хорошо вооружённые твари, стояли по бокам от гроба-трона, и пристально разглядывали ребят.
   Главарх продолжал рокотать:
   - Жалкие людишки! Вы отважились сойти в мои покои! За это вы, наверное, рассчитываете получить какую-нибудь подачку. Например, золотое блюдо с драгоценными камешками, да?!
   Ребята неопределённо пожали плечами.
   Тогда вымолвил Главарх:
   - Так вот, знайте, что, вряд ли вам удастся меня позабавить. И только в случае успеха вашего представления вы можете рассчитывать на какую-нибудь награду. В противном же случае вас ждут муки. О, вы будете умирать долго! Вот ваши то вопли позабавят меня. Да и моих верных подданных! Обожаем мы это дело!!
   - Да! Да!! - заверещали, подпрыгивая от восторга, звереобразные рабы Главарха.
   Но Лена вещала прежним - спокойным и красивым голосом:
   - И всё же сначала позвольте продемонстрировать наше искусство.
   - Отчего же не позволить? - ещё раз хмыкнул Главарх. - Давай! Начинай!
   Тогда Лена достала лютню, которая до этого была закреплена у неё на спине, и, проведя пальцами по струнам, запела.
   О, как же она пела!
   Стоявшие за её спиной Аня, Митя и Ваня прослезились, но это были слёзы светлейшего счастья. Лена пела так, будто всё прекрасное, что было в нескончаемой природе, воплотилось в каждой её ноте, в каждом звуке. Это был счастливейший гимн жизни, и, вместе с этим - печаль истерзанной войной земли. Это была песнь первой Любви, и Любви вечной. Это была песнь души, это была песнь детских снов.
   Сначала её песнь была посвящена весенней, радостной, звонкой и неистовой сущности мироздания. Потом пришла пора жаркого, плодоносного лета. Следом - осени поэтично-шелестящей; багряной и золотистой. И, наконец, зиму воплотило пение Лены.
   Мягкий и неожиданно тёплый, приятный саван снега снизошёл на землю, и окутал всё. Пропела колыбельную вьюга. Ребятам виделось, будто, окутанное белым саваном, приближается к ним нечто.
   Что это было - смерть или сон? Им было безразлично - они засыпали.
   И вдруг Лена подбежала, и растолкала сначала Ваню, затем и всех остальных. Они поднимались, оглядывались и видели, что все, кто были в этой зале, теперь заснули.
   Стражи лежали на полу, а Главарх храпел так, как грохочет вулкан перед извержением.
   Лена говорила:
   - Своим пением я погрузила всех их в сон. Но у нас не так много времени. Вскоре они должны проснуться.
   - Леночка, ты просто гений! - искренне похвалил её Митя.
   А Ваня ничего не говорил. Он просто посмотрел в её глаза. Там сияла Любовь.
   И вот ребята подбежали к полугробу-полутрону Главарха, и начали карабкаться вверх по выступающим из него и тоже задремавшим каменным демонам.
   Взбирались они, естественно, с большим энтузиазмом, так что, проявив воистину акробатическое мастерство, в течение нескольких минут оказались уже на груди Главарха.
   Эта грудь была подобна выжженному, потрескавшемуся полю, от которого исходил одновременно и жар, и холод, а также и смрад. Это поле вздымалось всё сильнее и сильнее - храп становился беспокойным. Главарх вскоре должен был проснуться.
   Но вот ребята нашли амулет.
   Это была тёмно-синяя, обрамлённая тёмно-железными лучами полусфера, которая выступала прямо из груди Главарха.
   - Ну вот, мы и пришли, - сказал Митя.
   Голос его дрожал, а губы были бледны от сильного волнения.
   - Теперь надо добраться до облачного города к птицам небесным, - произнесла Аня.
   Лена положила на амулет свои ладони, и тут амулет просветлел, стал приветливо-лазурным. И там, в этом ласкающем глаза небесном свете плыли мягкие и пушистые, похожие на маленьких котят облака.
   - Откройся, пожалуйста. Пропусти нас, - попросила Лена.
   Но больше в амулете ничего не изменялось. Зато Главарх просыпался.
   Вот приоткрыл он глаза, в которых бездной вихрилась ненависть. Вот зарычал он:
   - Что вы задумали, несчастные?!
   Лена взмолилась:
   - Птицы небесные, услышьте нас, пожалуйста!!
   Главарх начал поднимать свои ручищи, чтобы схватить дерзновенных ребят, но двигался ещё слишком медленно.
   Тогда воскликнул Митя:
   - Надо разрубить амулет!
   Ваня выхватил из ножен свой меч-Солныш.
   - Нет!!! - страшно взревел Главарх.
   Но Ваня уже нанёс удар.
   От этого удара амулет не раскололся, но на его поверхности открылась дверца, с покатыми, ярко-сияющими живым золотом краями. Подул свежий ветер, и подхватил ребят так легко, будто они были пушинками.
   И вот ребята впорхнули внутрь амулета, а проход за ними закрылся.
  
  
  
  
  
  Глава 12
  "В объятьях вечной тишины"
  
   Со всех сторон было бескрайнее, светоносное, полное образами невинных снов небо.
   Не чувствуя тел, подобные душам бессмертным, летели ребята среди облаков. А потом, когда два особенно больших облака расступились, узрели они город небесный, в котором жили птицы снов.
   И шептал, благоговейно Ваня:
   - Этот город я видел в прекраснейших детских снах.
   - И я, - улыбнулась Лена. - Это ведь наша родина...
   - Да - это действительно наша родина, - согласились Митя и Аня.
   И летели они среди облачных храмов и дворцов, которые были столь же прекрасны и неописуемы, как самое дорогое в душе.
   И вот они оказались в центре города, у стен белейшего храма, который вмещал в себя все земные храмы и всё стремление людей к Богу и к Любви.
   Возле стен храма звёздами журчал фонтан. Заглянули в его воды друзья, и увидели, что они - белоснежные лебеди.
   А ещё они узнали свою судьбу.
   Итак, у них был выбор. Могли они остаться в этом городе, и всю вечность пребывать в блаженстве Любви и полёта. Но могли они вернуться назад.
   И всё дело в том, что время в городе небесном шло совсем иначе, чем в мире людей. Только через три недели после своего исчезновения появились бы они в образе всемогущих лебедей над родимой землей, и победили бы Главарха, Чернодума, и всю остальную злобную вражью свору.
   А после победы...
   Нет - отнюдь не в город небесный должны они были вернуться, а назад - на выжженную грудь Главарха, на три недели назад, на двадцать один день до своей окончательной победы.
   И Главарх, конечно, их схватит...
   Главный враг должен был понять, что сотворили эти ребята. И какие же муки, какие неописуемые истязания ждали их, за это, если даже за незначительную провинность враги изобретали самые болезненные способы умерщвления...
   Ничего не скрыл от них фонтан, и ребята увидели, что их ждёт. Но не станем омрачать эти страницы описанием того, от чего даже у закалённого человека волосы встали бы дыбом...
   Ваня, Леня, Митя и Аня увидели всё это...
   Увидели они ещё и армию государя Василия, которая вынуждена была отступить и затаиться. Но эта армия, в тот решительный день, когда снизойдут с небес лебеди, должна была прийти на помощь родимой земле. С радостью увидел в её рядах своего батюшку и старшего брата Ваня...
   Лебеди не сомневались, и их решение было таким же нерушимым, как Любовь - они возвращались, чтобы принять мученическую смерть и победу.
   И стаей лебединой, полетели они среди облаков обратно.
   - Мы так недолго были вместе, - молвил Ваня.
   - Мы всю вечность были вместе, - ответила Лена.
   - Истинно говоришь, - согласился Митя.
   - И впереди нас ждёт вечность, - молвила Аня.
   И была битва, описание которой здесь неуместно, потому что эта повесть не о войне, а о Любви.
   И было мученичество.
   И была победа.
   И была, и есть, и будет всегда Вечность и Любовь.
  
  КОНЕЦ
  18.01.04
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"