Щербаков Валерий Федорович : другие произведения.

Гибель Михаила Булгакова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  
   В.Ф.Щербаков
   ГИБЕЛЬ МИХАИЛА БУЛГАКОВА.
  
   ( Версия, отнюдь не фантастическая)
  
  
   "Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу."
   Евангелие от Марка, гл. 4-22
  
   ... Ты так сурово жил, и до конца донес . Великолепное презренье.
   .................................
   .................................
   И гостью страшную ты сам к себе впустил
   И с ней наедине остался.
  
   Анна Ахматова Памяти Булгакова. 1940 г.
  
  
   К настоящему времени о жизни и творчестве М.А.Булгакова существуют сотни статей и книг, как отечественных, так и зарубежных авторов. Судя по последнему обзору литературы на эту тему - И.Л.Галинская "Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях",М. 2003, изд-во ИНИОН РАН, тираж 450 экз.- вполне обоснованная версия, предлагаемая нами, не выдвигалась ни в советскую эпоху (что печально, но вполне естественно), ни в постсоветскую (что автора настоящей работы, опять же естественно, и печалит, и радует, ибо ставит в позицию первооткрывателя, со всеми её плюсами и минусами). Со времени написания данной работы во взгляде автора на прошедшую эпоху, произошли некоторые, не слишком серьезные, перемены, отразившиеся в двух последующих книгах, для журнальной публикации не предназначенных. И для интернета великоваты... Ни в семитизме, ни в антисемитизме прошу Булгакова, как и меня, кстати, - не обвинять. Хотя непосредственная связь с еврейской темой в предлагаемом труде присутствует... Сейчас в интернете по этому поводу идут дискуссии (не слишком горячие). Этот вопрос гораздо сложнее, рассматривается в других моих изысканиях, в коих совместно с понятием "избранного народа", присутствует ключевое понятие - успешно завершенное "осеменение" мира - основная тема моих неопубликованных книг, не окрашенная ни любовью, ни ненавистью, попытка объективного рассмотрения исторического процесса как воплощения пророчеств Библии... Пока что избранный народ, со многими жертвами, довел цивилизацию до космических высот ... /Прошу не бросать книгу после этих слов - данная работа не о том.../ Судьба этих опусов темна... Во всяком случае, уверенный в грядущей (неважно, когда) публикации всей трилогии (к настоящему времени она разрослась до 6 книг) - автор сможет дать читателю возможность проследить за развитием его мысли /вполне вероятно, не столь уж и оригинальной, разве что, ранее, невозможной для публикации/)
   Тема взаимоотношений писателя с властью уже всплывала - назовем хотя бы последнюю книгу В.Сахарова "Михаил Булгаков - писатель и власть", М. "ОЛМА-ПРЕСС", 2000 - обильно уснащенную документацией о роли Политбюро, ОГПУ-НКВД и лично Сталина в судьбе писателя.(Эта книга основана на материалах из архива КГБ /открытых ныне лишь до 1936 года/ и рассекреченных архивах Политбюро /степень открытости коих неопределенна/). Идя по тому же пути несколько дальше, автор рискует выдвинуть свою версию развития событий после 1936 года, в корне отличающуюся от благостной картины мирной смерти от унаследованной болезни - нефросклероза...
   В литературе укрепилось прочное мнение, будто М.А. Булгаков умер естественной смертью. Конечно, бесконечно жаль, что так рано, ему еще пятидесяти не стукнуло - но что поделаешь? Все мы смертны. Опять же - наследственность - вот, и отец его тоже рано умер. Полвека прилежных трудов известных булгаковедов крепко-накрепко утвердили это мнение в наших умах. Попробуем доказательно опровергнуть это утверждение. Выдвинуть новую версию. Для чего нам даже не потребуется закапываться в дебри архивов. Достаточно будет простой логики, известных ныне новых исторических фактов, касательно многострадального советского периода, вкупе с переосмыслением старых, добавив к тому же вроде бы несовместимую с логикой - интуицию. Дабы не утомлять читателя - доказательную базу составят постраничные ссылки на одно-единственное издание, вполне доступное даже в сельских библиотеках - "Дневник Елены Булгаковой" М. Изд-во "Книжная палата", 1990. Анализ этих дневников составляет первую часть нашего исследования. В цитатах и сносках к ним указаны страницы только этого издания. Нами использованы также и многое другое - письма Булгакова, воспоминания о нем, обширные литературные источники, материалы из интернета (ныне успешно заменяющие невозможное для автора проникновение в архивы). Следует заранее оговориться - при раскрытии темы многие известные имена и некоторые не столь известные проблемы, упомянуты лишь бегло - они требуют отдельного рассмотрения...
   Цитаты из многократно изданных и известных чуть ли не наизусть произведений М.А., рассматриваемых и дешифрованных нами во 2-й части, постраничных ссылок не требуют, достаточно указать произведение и главу. Постоянно повторяемые литературоведами толкования "сюрпризов" М.А., почти не упоминаются - предпочтение отдается нашим собственным комментариям и трактовкам, пусть иногда и спорным. Филологический разбор произведений Булгакова уже совершен, на нем основательно потолкались и литературоведы и философы - пора бы внести лепту и независимому историку... Бытовые детали жизни тоже широко известны и нами не рассматриваются (хотя и тут возможны сюрпризы - Булгаков был человек сдержанный и не любил излишнего внимания к своей персоне). Читателя, заинтересованного жизнью и творчеством писателя, и не имеющего доступа к интернету - отсылаем к "Жизнеописанию Михаила Булгакова" Мариэтты Чудаковой, М. 1988, - книге, доступной по тиражу, возможно, еще имеющейся в скудных нынешних библиотечных фондах.(Пусть у нее и острые разногласия с не менее известным текстологом-булгаковедом Л.М.Яновской, вынужденно пребывающей ныне в Израиле, - работы которой мною тоже использовались /преимущественно, в интернете - в российских издательствах ее не баловали никогда, даже когда она была гражданкой СССР/ ). Из иных современных булгаковедов - часты упоминания работ А.Сахарова, В.Шенталинского и др. ...
   Наше исследование ограничивается лишь последними годами жизни и гибелью Булгакова, рассматриваемыми с точки зрения историка, не пребывающего на казенной службе, не стесненного рамками официальной историографии, и - как ныне выясняется в издательствах - по ошибке, ознакомленного с некоторыми, недавно еще секретными, архивными данными. То, что Булгаков - писатель политический, ни у кого сомнений не вызывает. Поскольку здесь анализируются взаимоотношения писателя с властью, а, точнее, противостояние Булгаков - Сталин, связанное преимущественно с политикой, - повествование можно начать с 1926 года, когда это противостояние резко обострилось. Понимая, конечно, что и прежде отношения с власть имущими вовсе не были идиллическими.
   ____________________
  
   1.
  
   Как известно, дневников Михаил Афанасьевич Булгаков потомкам не оставил. Причиной тому был неожиданный (а, возможно, не столь уж неожиданный) визит ОГПУ на его квартиру 7.5.1926. После скоропостижной кончины Ф.Э. Дзержинского это славное ведомство возглавлял до 1934 года Вячеслав Рудольфович Менжинский (именуем его полностью не из большого уважения, а единственно потому, что так или иначе это имя, а вернее, отчество, будет обыгрываться Булгаковым в его последующих произведениях. Впрочем, такой сомнительной чести удостоится не он один. Увековечены будут и Г.Г. Ягода, и Н.И. Ежов, и Л.П.Берия - все те, кому Хозяин поручил неусыпный надзор и контроль за гениальным, но несоветским, по понятиям властных органов, писателем.)
   Вот как этот визит описан второй женой писателя, Л.Е.Белозерской-Булгаковой в ее воспоминаниях шестидесятых годов:
   " На пороге стояли двое штатских: человек в пенснэ и просто невысокого роста человек - следователь Славкин и его помощник с обыском. Арендатор пришел в качестве понятого. Булгакова не было дома, и я забеспокоилась: как-то примет он приход "гостей", и попросила не приступать к обыску без хозяина, который вот-вот должен придти. Все прошли в комнату и сели. /.../ И вдруг знакомый стук.
   Я бросилась открывать и сказала шепотом М.А.:
   - Ты не волнуйся, Миша, у нас обыск.
   Но он держался молодцом (дергаться он начал значительно позже ). Славкин занялся книжными полками. "Пенснэ" стало переворачивать кресла и колоть их длинной спицей.
   И тут случилось неожиданное. М.А. сказал:
   - Ну, Любаша, если твои кресла выстрелят, я не отвечаю. ( Кресла были куплены мной на складе бесхозной мебели по 3 р. 50 коп. за штуку).
   И на нас обоих напал смех. Может быть, и нервный."
   Прежде всего, рассмотрим вероятные причины столь интригующего интереса ОГПУ к еще малоизвестному публике писателю (как драматург, Булгаков в Москве был еще не известен тоже). В 1924-1925-х годах в печати появляются его первые прозаические произведения (газетные фельетоны не в счет), вызвавшие большой интерес не только у рядовых читателей, но и у известных писателей, а, также у ГПУ... Как далее выясняется - и у Политбюро, и у большого любителя литературы - товарища Сталина. Конечно, для Иосифа Виссарионовича художественная литература была хобби, его основным занятием была политика и экономика. Но у этой прозы была характерная особенность, несомненно могущая его заинтересовать - в прозе Булгакова политика превосходно уживалась с художественностью, и политика эта могла вызвать и у Политбюро, и у товарища Сталина вполне обоснованную настороженность. А ГПУ присматривалось к писателю уже давно - по всей вероятности, с 1922 года, когда Булгаков поступил в газету, только вступал в литературу и пробовал составить "Словарь русских писателей"...
   Явных признаков антисоветской деятельности в квартире у писателя сотрудниками секретной службы обнаружено не было. Ну, переворошили квартиру, прощупали, оставили все вверх дном... А в остальном существенного ущерба не нанесли (судя по поздним воспоминаниям Л.Е.Белозерской, написанным совсем в другую эпоху). Булгаков в 1926 году ее мнения разделять не мог - ОГПУ унесло 2 экземпляра его последней повести "Собачье сердце" и 3 тетради его дневников - и то, и другое о политической благонадежности автора не свидетельствовало.
   Впрочем, нужно отметить уже существовавшую в тайной полиции железную дисциплину - законность (советского образца) при этом обыске следователи соблюдали. Но, по-видимому, придерживаясь известного принципа: "кто не спрятал - я не виноват", возвращать изъятое не спешили. Булгакову потребовались три года неустанных хлопот и хождений по инстанциям, чтобы спасти свои рукописи, вытащить их из цепких лап ОГПУ. Наконец, с помощью А.М. Горького (в то время обитавшего, преимущественно, в Италии) и его жены, Е.П.Андреевой, (по мнению издателей "Дневника Елены Булгаковой", помогли именно они, а, поскольку издатели имели доступ к сохранившемуся архиву писателя, возможно, справедливому - и имя Горького имело значительный вес, и Андреева помогала интеллигенции общаться с ГПУ в конфликтных ситуациях - ей тоже партия была многим обязана), все взятое было ему возвращено в целости и сохранности. Порядок, значит, все-таки был (чему в наши либеральные и просвещенные времена как-то и не верится). Но неблагодарный писатель, похоже, этого не оценил, после нескольких повторных вызовов в ОГПУ в том же 1926 году и унизительных допросов там, проклял это учреждение, демонстративно уничтожил возвращенные дневники (сжёг) и поклялся никогда их больше не вести.1/
   Конечно, по нашим нынешним меркам, времена тогда еще были "вегетарианские", как шутила А.А.Ахматова, тогда еще не знакомая с писателем, но достаточно хорошо разбиравшаяся в политике, а, в частности, и в практике ЧЕКА-ГПУ... Уже тогда существовало мнение, что пресловутые органы интересовались Булгаковым и раньше - хотя бы в начальный московский период, когда он переходил от фельетонов к более серьезной прозе, посещал Никитинские субботники, бывал в богемной писательской среде, шутливо предлагал даже учредить некий писательский орден. Но при следующей дружеской встрече ревнителей изящной словесности, от идеи ордена отказался, сообщив собравшимся, что органы не рекомендуют. Поскольку те же Никитинские субботники, как и прочие интеллигентские кружки, подозрительные по части идеологии, привлекали внимание чекистов - неудивительно, что их интерес вызвали и откровенные высказывания Булгакова... Например, в начале 1926 года в ОГПУ поступил донос, в котором освещалось выступление Булгакова на одном из литературных диспутов и приводились такие его слова :
   "... Пора перестать большевикам смотреть на литературу с утилитарной точки зрения. Надо дать возможность писателю писать просто о человеке, а не о политике...".
   Правда, в одном из доносов, поступившем в те дни в ГПУ давалась и такая характеристика Булгакова, как вскоре выяснилось, действительности не соответствующая :
   "Что представляет он из себя? Да типичнейшего российского интеллигента, рыхлого, мечтательного и, конечно, в глубине души "оппозиционного"..."
   Возможно, после этого доноса (а таких доносов в интеллигентской среде, как мы вскоре убедимся - было достаточно много, как во времена тогдашние, так и в грядущие) и последовал обыск в мае 1926 года...
   При последовавших затем вызовах на допросы, Булгаков, понимая, что следователям многое известно из захваченного дневника - не стал вилять и выкручиваться, отвечал откровенно и сразу же обозначил свою писательскую позицию, отчасти подтверждающую мнение о мягкотелой интеллигенции :
   "Я остро интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги..."
   В подтверждение и дополнение приведем отрывок из допроса Булгакова в ОГПУ осенью 1926 года -следователю, интересовавшемуся политическими симпатиями писателя, Булгаков откровенно отвечает :
   "...Мои симпатии были всецело на стороне белых, на отступление которых я смотрел с ужасом и недоумением...
   - Укажите фамилии лиц, бывших в кружке "Зеленая лампа"?
  -- Отказываюсь по соображениям этического порядка"
   Получать такого рода ответы от начинающего драматурга и писателя - достаточно редкое явление, тем более, в те времена, отнюдь не освещенные чрезмерным гуманизмом. (Хотя, в интеллигентской /и не только/ среде - такие случаи бывали - вспомним хотя бы поведение Бердяева на допросе у Дзержинского перед высылкой на философском пароходе...) Во всяком случае, если все действо происходило не по прямому указанию сверху - то слух о дерзком начинающем писателе быстро распространился, из ГПУ дошел до членов Политбюро, коим услужливое секретное ведомство тут же подготовило аппетитную выжимку из дневников Булгакова - преимущественно с антисемитским уклоном, то бишь откровенные высказывания писателя о евреях, к коим он не питал никакой симпатии... (Добавим от себя - в Библии тоже масса критических божественных высказываний об избранном им народе... Однако, в Политбюро Библию, похоже, детально изучал лишь товарищ Сталин, верный ученик Ленина, в очень скором будущем ставший единоличным правителем - отсюда его роковой пристальный интерес к Булгакову во все последующие годы...)
   Кстати, к евреям отношение у писателя было разное, отнюдь не всегда окрашенное антисемитизмом - вот он достаточно тепло поминает в ранней московской прозе привлекшего его в "Гудок" в 1922 году Арона Эрлиха (Похоже, в целях конспирации, именуя его "Абрамом"...) Но уже и в ранний фельетонный период в прозе Булгакова, в описании Москвы сорока сороков, появляются строчки щемяще-печального провидения: "На душе у меня было радостно и страшно. Москва начинает жить, это было ясно, но буду ли жить я?" Булгаков начинает печататься в сменовеховском берлинском журнале "Накануне", хотя отнюдь не заблуждался относительно среды, в которую он попал. Характерна запись от 26.10.1923 в его дневнике:
   "Мои предчувствия относительно людей никогда меня не обманывают. Никогда. Компания исключительной сволочи группируется вокруг "Накануне". Могу себя поздравить, что я в их среде. , Мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени. Но одно могу сказать с чистым сердцем перед самим собой. Железная необходимость вынудила меня печататься в нем. Не будь "Накануне", никогда б не увидали света ни "Записки на манжетах", ни многое другое, о чем я могу правдиво сказать литературное слово. Нужно было быть исключительным героем, чтобы молчать в течение четырех лет, молчать без надежды, что удастся открыть рот в будущем, Я, к сожалению, не герой"
   Чуть позже, в записи 23.12.24, он верно предрек печальную судьбу сменовеховцев, в которых его особенно возмущала откровенная двойная мораль их политики. Об одном из них он записывает в свой дневник:
   "... Но все-таки поймите. Старый убежденный погромщик, антисемит pur sang (чистокровный - В.Щ..) пишет хвалебную книгу о Володарском ( Гольдштейне - В.Щ.), называя его "защитником свободы печати". Немеет человеческий ум..."
   Хотя насчет антисемитизма Булгаков и сам не безгрешен (сказывалось, возможно, влияние отца, профессора Духовной академии, знатока Библии, тоже грешившего антисемитизмом - но, может быть, в беседах с первенцем, глубже касавшимся этой темы...) - в дневнике высказывается откровенно на эту опасную тему, подчеркивает еврейскую национальность несимпатичных ему людей, вроде заграничного издателя "Белой гвардии" З.Л.Каганского (в переписке с которым пытается отстаивать свои авторские права), или иных видных деятелей. - так об Эд.Эррио (тогдашний французский премьер) уверенно записывает: 21.12.1924:
   "У меня нет никаких сомнений, что он еврей. .Люба мне это подтвердила, сказав, что она разговаривала с людьми, лично знавшими Эррио. Тогда всё понятно....."
   О только что упомянутых "Никитинских субботниках" в записи от 28.12.1924 подчеркнуто отзывался: "... затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев...". А в донесениях агентов секретных служб, уже вовсю клубившихся вокруг Булгакова, находим и подтверждение такому нелестному отзыву - 10.11.1928 анонимный сотрудник службы Менжинского доносил - "... о "Никитинских субботниках" Булгаков высказал уверенность, что они - агентура ГПУ..." Так что, у Булгакова были основания опасаться излишней огласки содержания своих дневников.
   Неизвестно, каким образом - но отдельные, наиболее выразительные места из его дневников, попали в Политбюро... Впрочем, это и не удивительно, если учитывать состав тогдашнего Политбюро, вкупе с составом секретного ведомства, возглавляемого признанным эрудитом, полиглотом и знатоком финансов В.Р.Менжинским (а при его общеизвестном весьма болезненном состоянии - заместителем Г.Г.Ягодой). Понятен и подбор сотрудников ГПУ, и тенденциозный подбор фрагментов изьятого дневника, представленных на Политбюро... Особенно, если учитывать остроту, которую приобрел еврейский вопрос после Октябрьской революции - всякие высказывания на эту тему пресекались в корне - вплоть до расстрела... Впрочем, в данном случае о расстреле речи пока не было... Но кое-какие выводы из прочитанного Политбюро все-таки сделало... Политический портрет начинающего писателя для коммунистов был ясен - незамедлительно последовали и административные выводы...
   Как известно, в 1924-25 гг. Булгаков как писатель еще в Москве (а тем более в России) неизвестен. Читателям газет (в том числе и "Гудка", где он трудился) известны его фельетоны, рассказы и более крупные произведения только начинают печататься - и сразу же к молодому писателю возникают претензии идеологического характера. В 1924 году выходит сборник рассказов и повестей "Дьяволиада", тут же конфискованный, за ним следуют "Роковые яйца", другие рассказы, а затем в 1927 году в журнале "Россия" появляется первая часть романа с вызывающим названием "Белая гвардия"... Начинающего писателя заметила и критика, сопровождающая его публикации преимущественно разгромными статьями. Продолжение романа света уже не увидело (полный текст позднее будет опубликован в Париже), рекомендации Политбюро соблюдались свято, журнал был закрыт а редактора (Лежнева-Альтшулера) отправили в берлинское торгпредство для укрепления советской торговли (кстати, рядом находилась и берлинская резидентура Разведупра)...
   (Если заглянуть чуть вперед - похоже, что молодого писателя тогда же отметил и профессиональный знаток Библии, пока еще рядовой, но весьма перспективный член Политбюро Иосиф Виссарионович Сталин - также присутствовавший на чтениях фрагментов из дневника писателя. По еврейскому вопросу позиция у него была сложная. В начале своего знакомства с социал-демократией, в 1907 г., познакомившись с Лениным на 5-м съезде РСДРП и заметив, что в руководстве у меньшевиков преобладают евреи, он шутливо предлагал учинить погром - но быстро отказался от этой мысли, обратив внимание на ленинское окружение. До революции, в многочисленных ссылках старался держаться в стороне от видных собратьев социал-демократов... В дальнейшем усвоил ленинскую мысль, что "русский умник - это почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови" - и , не афишируя ее, руководствовался в своей дальнейшей политике, в отличие от Ленина, преимущественно полагаясь на людей с примесью... Во всяком случае, если первоначальные стеснения в публикациях исходили из идеологической цензуры, затем последовало внимание ГПУ и указание Политбюро - основной запрет на печатание произведений прозаических (после 1928 года не напечатано ни строчки) или драматургических (кои очень выборочно допускались лишь к постановке) - следует целиком отнести к отеческой заботе всемогущего Сталина, хорошо понимавшего, что выпускать в свет писателя столь дерзкого, не уважающего власти, пусть ему и симпатичного - не следует... А тогда, на чтениях дневника 1926 года, под хохот всех членов Политбюро, не избалованных откровенными признаниями запуганных интеллигентов - Сталин запомнил это имя...)
   Однако, вернемся к выводам Булгакова после обыска в мае 1926-го.
   Писатель понял, что его прозаические опыты власти неугодны и в своем основном творчестве переориентировался на драматургию, к которой также обращался не впервые. Естественно, понимал он это и раньше, и драматургия всегда присутствовала на равных правах с прозой (с нее-то и с газетной публицистики он и начинал, будучи врачом в деникинской армии и находясь во Владикавказе...). Но до середины 20-х годов в его творчестве превалировала проза, которую он публиковал, пользуясь НЭПом, в частных издательствах. Не успев расцвести, НЭП клонился к закату, вместе с ним и частные издательства, ставшие в то время его единственной надеждой на публикации - в государственных цензура свирепствовала строже.
   Во всяком случае, характерно такое совпадение, что "театральный" Булгаков, с громадным успехом дебютировавший в Москве, начался именно в пятилетие 1925-1930 года. И первый вызов в ОГПУ, сразу после обыска, и унизительный допрос там, совпал для Булгакова с знаменательной датой первой репетиции "Дней Турбиных" в МХАТе.1/ А в прозаических вещах наступил вынужденный перерыв, правда, непродолжительный, уже в 1929 он набрасывает неоконченную повесть "Тайному Другу", тогда же начинает свой последний и самый знаменитый "роман о дьяволе", о котором мы поговорим во 2-й части нашего исследования. Сейчас же отметим, что после 1926 года ни одной строки своих крупных прозаических произведений Булгаков в печати уже не увидел до самой смерти, да и после смерти потребовалось долгих два десятка лет, пока, наконец, с большой неохотой, не была опубликована его проза. Переизданий его ранних прозаических вещей тоже не было. И пьесы, ранние или поздние, хоть и ставились иногда на сцене, опубликованы в печати так и не были, вплоть до конца 50-х годов. Запрет на печать, наложенный еще ленинским Политбюро и товарищем Сталиным, действовал долгое время и после его смерти. (Столь длительное постоянство запрета, наложенного в столь ранние годы, свидетельствует о личной заинтересованности в этом самого вождя, хотя, со временем, и отправившего в ад "ленинскую гвардию", но неуклонно пресекавшего всякую "дьявольскую" тематику в советской литературе - весьма практичный прагматик, вождь мистицизмом не страдал...)
   Вопрос о том, кто именно способствовал возврату архива из ОГПУ - принципиального значения не имеет, хотя мы полагаем, что именно Сталин, которому запомнилось имя смелого писателя, отдал соответствующий приказ и где-то в августе 1929 архив был возвращен писателю. Дело в том, что общеизвестное "Письмо Правительству, датированное мартом 1930 года, было отнюдь не первым обращением писателя к власти 1. В значительно менее известном июльском обращении 1929 года к Сталину, арестованные у писателя архивы и его хлопоты по их возвращению, еще упоминаются. А уже в сентябрьских обращениях того же, 1929 года, к Енукидзе и Горькому, речи о них уже нет. По содержанию своему, эти письма, в общем, аналогичны, и, не желая повторяться и утомлять читателя, приведем лишь краткую выдержку из письма Булгакова брату в Париж от 24.8.1929:
   "...Теперь сообщаю тебе, мой брат, положение мое неблагополучно.
   Все мои пьесы запрещены к представлению в СССР, и беллетристической ни одной строки моей не напечатают.
   В 1929 году совершилось мое писательское уничтожение. Я сделал последнее усилие и подал Правительству СССР заявление, в котором прошу меня с женой моей выпустить за границу на любой срок.
   В сердце у меня нет надежды. Был один зловещий признак - Любовь Евгеньевну не выпустили одну, несмотря на то, что я оставался (это было несколько месяцев тому назад).
   Вокруг меня уже ползает темной змейкой слух о том, что я обречен во всех смыслах.
   В случае, если мое заявление будет отклонено, игру можно считать оконченной, колоду складывать, свечи тушить.
   Мне придется сидеть в Москве и не писать, потому что не только писаний моих, но даже фамилии моей равнодушно видеть не могут.
   Без всякого малодушия сообщаю тебе, мой брат, что вопрос моей гибели - это лишь вопрос срока, если, конечно, не произойдет чуда. Но чудеса случаются редко." ( выделено нами - В.Щ.) 2/
   Уже в этом письме Булгаков пророчески предвидит свою судьбу. Способность предвидения проявлялась и раньше - вспомним те же ранние его повести, навсегда определившие его основную тему противостояния дьявольской напасти, и писатель хорошо понимал, чем оно может окончиться. Один из вариантов концовки "Роковых яиц"" (не опубликованный по цензурным соображениям, так же, как снято было первоначальное название "Рокковы яйца" - обыгрывалось имя товарища Рокка, виновника всей фантасмагории)) - гигантские удавы захватывают Москву и никто не может им противостоять. Тогда же, проницательный критик и литературовед Р.В.Иванов-Разумник в письме 10.10.1926 года к А.Белому, подметил такую деталь в опубликованном варианте:
   "В повести молодого (не без таланта) Булгакова рассказывается, что Мейерхольд был убит во время постановки в 1927 году "Бориса Годунова", сцены Боярской думы, когда его зашибли насмерть сорвавшиеся с трапеции голые бояре. Не так неправдоподобно, как кажется"
   Шутливое пророчество это сбылось (правда, через десяток дет после назначенной даты, но зато совершенно при тех же, метафорически понятых, обстоятельствах. "Голые бояре" тогдашнего разлива действительно сорвались с трапеции и зашибли несметное количество, как знатного, так и простого народа. Попал под них и Мейерхольд3/). На эту тему (о пророческом даре), можно было бы еще порассуждать, но она здесь не главная. Пока лишь отметим, что предвидение собственной гибели было у Булгакова отнюдь не мистическим прозрением, а вполне обоснованным логическим следствием его писательской позиции.
   И вообще, в "Роковых яйцах" слишком прозрачна антисоветская направленность повести начинающегося писателя - что не укрылось от рапповской критики и, возможно, уже тогда повторно привлекло внимание к Булгакову Иосифа Виссарионовича... Запрет повести исходил скорее всего из все еще ленинского Политбюро, в котором все больше определялось руководство Сталина... К тому же, слишком уж явно в образе Владимира Ипатьевича Персикова, гениального ученого-теоретика, раскрывающего тайну животворных красных солнечных лучей - проглядывает иной образ, в подобном контексте, никогда не упоминавшийся (правда, тогдашний читатель вряд ли рискнул бы публично проводить сравнения с Владимиром Ильичом...)
   Не чуждому литературы, будущему вождю, товарищу Сталину, знатоку Библии и гениальному организатору, возможно, интересно было узнать, кого же имеет в виду столь дерзко начинающий писатель, рисуя образ практически воплощающего теорию в жизнь товарища Рокка?... Тем более, что товарищ Сталин уже сделал заявку на эту роль, и активно работает, имея в виду обязательное исполнение этой заявки. К тому времени вождь привык к новому дню рождения (об этом ниже) и всячески пресекал досужие разговоры о собственном детстве и молодости... (Интересно, удалось ли кому-либо из нынешних потребителей всезнающего интернета повидать хоть самую завалящую фотографию отца товарища Сталина, почти им не упоминаемого? Впрочем, чтобы сравняться корнями с Лениным - кровное происхождение которого было ему известно - достаточно было и рыжеволосой красавицы матери из грузинского селения Диди Ладо - с которой он почти не виделся ни до революции, ни после...) Вряд ли ему товарищу Сталину понравилось роковое значение, которое писатель придал этому товарищу Рокку - судя по быстрому запрещению не только этой повести, но и всех начинаний Булгакова в прозе. Однако талант молодого писателя лишний раз оценить мог...
   Однако, возвратимся к дневниковой теме... Спасибо Елене Сергеевне, сохранились ее дневники с 1933 по 1940 год, которые велись очень прилежно и, по нашему мнению, не без поощрения самого писателя. А если еще точнее - по нашему мнению, Е.С. и начала вести их по настоянию Михаила Афанасьевича, который иногда диктовал ей, что именно следует обязательно отметить в ее дневнике. Писатель отчетливо сознавал, что "под колпаком у Мюллера", используя современную терминологию, быть ему до самой смерти. И до самой смерти сохранилась у М.А. насмешка и презрение по отношению к ОГПУ-НКВД, как это ведомство именовалось в 1926-1940 годах.
   (Конечно, насмешек хватало и раньше - вспомним хотя бы один из знаменитых псевдонимов Булгакова - фельетониста начала 20-х годов - Г.П. Ухов. Имя Булгакова ко времени ареста его собственных дневников, было настолько известно среди руководящей верхушки, что, по словам В.М.Молотова, дошедшим до нас из уст нашего официального булгаковеда М.О. Чудаковой, - читало их тогда "всё Политбюро" /"Лотмановский сборник", 1995, стр.550 - укажем источник и страницу, сделаем исключение для подтверждения столь важного факта - В.Щ./. И, несомненно, первым читателем всего дальнейшего творчества писателя стал И.В.Сталин - общеизвестный ценитель слова и дела).
   Естественно, возврат рукописей и дневников Булгакова не успокоил. Он понимал, что заведенное на него дело отнюдь не будет закрыто этим августовским возвратом 1929 года. И представлял себе, из каких документов складывается такое дело - донесения некоторых "друзей", прислуги, прослушивание телефона, внешнее наблюдение, перлюстрация всей корреспонденции и т. п... - все эти признаки мы постараемся проследить в ходе нашего дальнейшего расследования. Впрочем, судя по современным архивным публикациям, в том числе и из архивов КГБ, такого "дела", вроде бы, и не существует... Хотя, при нынешнем состоянии библиотековедения, книговедения, пребывая в провинции - немудрено что-либо и пропустить...
   (Здесь придется сделать небольшую вставку автобиографического характера. Основная идея этой работы возникла перед мысленным взором автора (он тогда был слеп - катаракту устранили позже) в начале 2003 года, когда он уже почти 10 лет был почти обездвижен, не имел доступа к библиотекам, тем более, к интернету, едва им представляемому... Сейчас доступ имеется, идея подтверждается - и многие архивные цитаты, почерпнутые из Сети, (об архивах думать не приходится - да и архивы КГБ после 1936 года предусмотрительно закрыты для ознакомления, судя по тому же интернету) приводятся в нашей переработанной редакции 2005 года ...
   Отказ от собственного дневника говорит о многом. Понимая, что борьба с дьяволом чревата неизбежной гибелью, отлученный от типографского станка, писатель надеялся, что не пострадают хотя бы записи жены. Конечно, М.А. и Е.С. предупредил, чтобы соблюдала осторожность в записях - вполне вероятно, что такой визит мог повториться и, за неимением его собственных, дневники могут изъять и у жены. Хотя узнать наверняка это ему уже не удалось, дожил он лишь до начала 1940-го года, при перестройке 90-х годов такое "дело" или, во всяком случае, остатки его, относящиеся к начальному периоду писательской деятельности Булгакова - все же на свет появилось.
   С выразительным заголовком "Под пятой" опубликованы были его арестованные и собственноручно уничтоженные после возврата в 1929 г. дневники - как ныне выясняется, не полностью, только "филейные части" из них. , - вернуло, но копию с них сняло (для надежности даже в 2-х экземплярах, фотокопия и машинописная перепечатка) Как ни странно, наслаждалось ими (а вернее, хохотало над ними) тогдашнее Политбюро, еще не предвидевшее грядущих событий... Во всяком случае, не чуждый литературе Каменев (Розенфельд), политическая карьера которого клонилась уже к закату - недаром впоследствии он заведовал издательством "Академия"...
   Очень может быть, заведенное в ОГПУ "Дело" целиком и не сохранилось, но ведь не уборщица же нашла эти листочки в каком-то пыльном закоулке КГБ во время чистки времен перестройки? (Действительно, не уборщица, в чем нас убеждает новомировская публикация Виталия Шенталинского 1997 года тогдашних доносов врагов и друзей Булгакова, ближних и дальних - в равной мере считающих своим долгом оповестить компетентные органы. Наиболее просвещенные, как и всё руководство, были искренне убеждены, что при такой грандиозной цели, поставленной перед страной партией, оправданы любые средства... )
   "Дело", несомненно, существовало, и спрессованные выдержки из него регулярно подавались на стол Хозяину. То же относится к его произведениям. Например, среди первых ценителей романа "Мастер и Маргарита", по мнению автора, был и Иосиф Виссарионович 1/. Правда, оценивал он роман прежде всего с точки зрения политики, в чем сам был безусловным мастером. (Кстати, мастером героя закатного романа Булгакова, в одной из ранних редакций назовет именно Воланд - Сталин, в нашей интерпретации : "... такова ночь, мой милый мастер..." - Вспомним и телефонный разговор 1934 года Сталина с Пастернаком о судьбе Мандельштама, когда вождь всё допытывался - "мастер" ли тот?.. Хотя, не лишенный поэтической жилки, отлично знал цену поэзии Мандельштама...) И уже с первых редакций (на этом утверждении мы не настаиваем - возможно, первые редакции были ему незнакомы) вождь пришел к тому же выводу, что и Булгаков с друзьями - роман для опубликования абсолютно не пригоден... Впрочем, как и всё творчество писателя... Но автор, пусть он и белогвардеец, слишком талантлив... Надо его использовать... Впрочем, мы забегаем вперед... А сейчас уместно будет привести краткий набросок портрета Иосифа Виссарионовича описываемых нами времен, каким он представляется нам с высот ХХ1-го века. Естественно, портрет далеко не полный, ограничимся литературно-политическим уклоном.
   Утвердившееся было одно время в литературе мнение о коварном, жестоком политике и палаче, кутившем с собутыльниками ночи напролет, а затем их расстреливающем, хотя отчасти и допустимо, но действительности не вполне соответствует, особенно, в период его восхождения к абсолютной власти. И он, и его соратники - обитали тогда, в 20-е - 30-е годы, в Кремле в достаточно скромной обстановке. И глобусом в войне он не пользовался, хотя в сталинском кабинете глобус стоял очень долго, вероятно, как символ мира, который нужно было завоевать (фетиш мировой революции постоянно довлел над ним - хотя, на словах, он, создатель первой социалистической державы, приписывал его лишь заклятому оппозиционеру Троцкому... Подозреваю, что в 40-х годах, после крушения многих планов - глобус исчезал - но в начале 50-х должен был вернуться...). А вот советников и литературу различных отраслей Сталин использовал всегда. На первом плане в его деятельности стоит создаваемое им невиданное прежде государство - и ради этой цели он не жалеет ничего и никого. И не на последнем месте сложный еврейский вопрос, хотя евреев он не любит - но Ленин с долей еврейской крови - гений. И он не хуже - возможно, тоже помесь - но обыграет всех этих явных умников...
   Понимая, что он уступает в образованности и красноречии другим вождям революции, Сталин наверстывал упущенное упорным трудом и своим возвышением в немалой степени обязан усидчивости, работоспособности, терпению, феноменальной памяти и разнообразнейшему чтению. После дневных государственных трудов, его ночные бдения посвящались, в основном, экономической литературе, а отнюдь не пьянке (как можно было понять из литературы хрущевских времен). Вероятно, тяга к чтению осталась у него еще с семинарских времен - многие нарекания семинарских духовных попечителей вызывала его тяга к литературе - и отнюдь не только к духовной, спасительной... А определенный подход к философской, политической и художественной литературе, утвердился вместе с усвоением марксизма, в качестве всеобъясняющей и решающей философии. Немаловажную роль сыграло и то, что марксизм у Сталина утвердился на почве, обильно орошенной Библией (Библия неоднократно упоминается не зря - объяснение в других работах автора) - что вовсе не мешало продолжать ленинскую линию жестокого преследования церкви. Да и изгнанию всех прочих философских систем объяснения мира, хотя бы в чем-то отклоняющихся от марксизма. И не только философских учений... Во всяком случае, в 1922 году именно ему больной Ленин поручил организацию отправки за границу так называемого "философского" парохода, на который Булгаков, к сожалению, не успел, так как был тогда неизвестен... (Как не попал на батумский пароход, отправлявшийся в Турцию в конце гражданской войны - помешала болезнь и отсутствие денег) - тогда он только начинал писать кое-что в газетах Владикавказа, к тому же времени относятся и первые пробы в драматургии. После многих странствий, в начале 20-х годов, он только начинал обживаться в Москве, писателем он стал позже. Пусть Сталин в то время (как и впоследствии) и не слыл большим знатоком философии - в начале 30-х его советником и учителем в этой сложной науке стал Ян Стэн,* один из "бухаринских мальчиков" (расстрелянный, как и почти все они, в 1937-м).
   Конечно, основное место в сталинском чтении составляли государственные бумаги. Все прочее - постольку-поскольку... А художественную литературу Сталин читал не только для развлечения - и не только классику. Будучи рачительным Хозяином страны он следил за тем, какой духовной пищей потчуют народ подведомственные ему идеологические органы. Вознаграждал писателей талантливых и успешно справлявшихся с трудной задачей духовного перевоспитания. И строго взыскивал с провинившихся. Он успевал читать не только книги, но и текущие литературные журналы, особенно следил за творчеством выдающихся писателей, хотя бы еще и не именитых. Если читателю современному кажется невероятным, что Сталин в конце 20-х годов заметил не только пьесы, но и прозу молодого Булгакова, приведем известный литературный пример - судьбу только начинающего тогда писателя, Андрея Платонова (Андрея Платоновича Климентьева), во многом определили именно в то время появившиеся в сборниках и журналах рассказ "Усомнившийся Макар"(1929) и бедняцкая хроника - повесть "Впрок"(1931).
   Не так уж важно, кто первый обратил на них внимание - рапповская критика, атаковавшая эти вещи, или Сталин, науськавший эту пристрастную критику. Важно, что Сталин рассказы прочел и составил себе о писателе определенное мнение, даже оставил на полях свою резолюцию - "сволочь!", вкупе с прочими нелестными выражениями - фактически решил дальнейшую судьбу Платонова в литературе. Правда, в последующем разносе провинившихся редакторов вождь несколько смягчил формулировку, учитывая пролетарское происхождение автора и близость по духу - подчеркивал "двусмысленность" - во всяком случае, именно так передавал слова Сталина его верный рупор, А.А.Фадеев (Булыга), тогдашний редактор журнала, где печатался "Впрок" 1/.
   Двусмысленность, двойственность была присуща и самому Фадееву - с одной стороны, придерживаясь руководящих указаний, он не допускал публикации романов писателя, с другой, помогал в быту - полученной квартирой Платонов был обязан именно ему. После обнадеживающего взлета, его крупные произведения тех лет - роман "Чевенгур" и повесть "Котлован", так и не были опубликованы и, похоже, писатель остался в живых в период предвоенной чистки лишь потому, что его имя не мелькало в печати. По-видимому, вождь также допускал некоторую двойственность, сомнения - но лишь до принятия окончательного решения...
   В быту Сталин неприхотлив - максимальная простота и никаких претензий. Будучи на гособеспечениии, к деньгам равнодушен. К богатству не стремится и других не поощряет. Пищу предпочитает простую. В браке верен и самоубийство жены в 1932 году расценивает как предательство, все более замыкаясь в себе и ожесточаясь к другим. Успеха у женщин не добивается и к ним вообще равнодушен. С подчиненными ровен и терпелив, с руководящим составом взыскателен и требователен. Немногословен. Выслушав многие мнения, принимает собственные решения, как правило, от них не отступает и добивается неукоснительного исполнения. Цена роли не играет - для него важен лишь результат. Долгое время находясь на вершине власти Сталин не спал безмятежно - он в постоянных трудах, в учебе; не держал при себе людей никчемных, бесполезных - подыскивал наиболее энергичных и знающих; не терпел никакого блата - даже среди собственной родни никаких предпочтений не оказывал; никаких выгод не искал - превыше всего ставил государственный интерес. Его богом было государство и ему он преданно служил всю жизнь. Частную собственность презирал - пользовался всем казенным - и детей воспитал в том же духе. По современным понятиям - и поверить нельзя, что он ограничивался положенной ему зарплатой - но это так. И никаких накоплений...
   Это один лик "двуликого Януса", как назвала его жена перед смертью (по свидетельству кого-то, сохранившегося из семейства Аллилуевых), лик, обращенный вовне - суровый, но справедливый государь - правитель, для которого примером являются Иван Грозный, Петр 1-й, Владимир Ленин... С обратным знаком видится его иной, внутренний лик, для обозрения внешним миром не предназначенный - облик жестокий и многогранный, определяемый политикой и природой - впрочем, побережем эпитеты, написано об этом уже много (хотя объективности от этого многоголосия ожидать трудно), мы же попытаемся кратко обозначить, каких же целей добивался он, принося в жертву миллионы. Отметим лишь 4 стойких отрицательных черты - и все с приставкой "сверх" - подозрительность, безжалостность, злопамятность и мстительность - их с лихвой хватило, чтобы зачернить все положительные...
   Вслед за Лениным, основной политической целью Сталин считает мировую революцию, (хотя, дабы отличаться от Троцкого, цель эту скрывает) - неуклонно стремится к ней, устраняя соперников, сначала из политики, потом и из жизни, считая все промежуточные этапы лишь необходимым и неизбежным дополнением к основной цели. Правда, эта мировая революция представляется ему уже не "перманентной" - постоянной атакой на капитал, как предлагал Лев Давыдович. Столь же постоянно такие попытки терпели неудачу. Целью Сталина становится строительство государства с мощной военно-промышленной базой, создание могучей армии - и лишь с ее помощью захват Европы и торжество социализма в ней. Средств для выполнения этой цели не выбирает, жертв не считает, достижения её добивается любой ценой. Революция и гражданская война для него не закончены, мирное строительство - лишь краткая передышка, СССР лишь плацдарм для окончательной атаки на капитализм. Как писал позднее поэт Наум Коржавин (Мандель) - "Последняя битва, последняя свалка, /А в ней ни врага и ни друга не жалко".
   Еще со времен Владимира Ильича зная, что для успеха европейской революции необходима мировая война, поддержанный ленинской гвардией", он оказывает военную помощь Германии - раздавленной, разоренной, оскорбленной Версальским договором и жаждущей реванша. Впрочем, здесь он продолжает политику Ленина, закрепленную договорами в Генуе и Рапалло. В конце 20-х - начале 30-х годов делает ставку на растущее нацистское движение, помогает Гитлеру прийти к власти, верно рассчитав, что тот будет добиваться передела мира. Похоже, в СССР он был чуть ли не единственным читателем гитлеровского труда "Майн Кампф" (переведенного в 1927 г. специально для него и для партийного руководства), и сделал, в основном, правильные выводы - одной из первых жертв станет Франция... Хотя и возможно движение на Восток, но впереди еще вся Европа, Польша... Во всяком случае, в Европе война вряд ли кого обойдет... А там посмотрим... По мере развития сюжета мы еще неоднократно возвратимся к портрету Сталина. А пока...
   В июле 1927 ОГПУ получает подробную информацию о таком заявлении Булгакова :
   "... Меня считают контрреволюционером, ну, так я напишу им революционную пьесу..."
   После чего Булгаков уезжает в Крым писать пьесу "Бег"... Представленная им во МХАТ пьеса вызвала скандал не только в театре... Два раза - 14-го и 30-го января 1929 года пьеса обсуждалась на заседаниях Политбюро - где создается даже специальная комиссия - К.Е.Ворошилов, Л.М.Каганович, А.Смирнов (состав смешанный, подчеркивая объективность комиссии...) - призванная решать судьбу пьесы драматурга, уже скандально прославившегося в Политбюро своими антисоветскими и антисемитскими высказываниями... Похоже, точку в этой комиссии поставил т. Сталин,выступивший в феврале в "Правде" публично, в первый и в последний раз, высказавшись относительно творчества Булгакова... (Фактически, не в последний - об этом еще будет сказано - но иные высказывания будут происходить не публично).
   Хронологически, наш рассказ остановился на 1929 годе. С него и продолжим. В историю этот год вошел как " год великого перелома".В судьбу Булгакова этот год вошел как год "великой катастрофы" - положение его, как писателя, да и в чисто житейском плане, действительно было катастрофичным, и он уже подумывает о повторном обращении к Правительству. Публиковать его прозу перестали, его пьесы также не печатались - единственные средства к существованию приносил театр - а постановки были так редки, и подчинялись прихотям власти, желающей сломить писателя. В одном из сообщений Секретного отдела ГПУ можно прочитать :
   "Писатель Булгаков говорит, что занимается правкой старых рукописей, и закрывает драматургическую лавочку..." - однако о лавочке прозаической речи нет...
   ( Характеризуя то время, чуть забежим вперед... За несколько лет, начиная с 1929 года, прикончив НЭП, ликвидировав ростки капитализма, Сталин переломил хребет крестьянству - основному населению тогдашней России. С его точки зрения - воспринятой еще от Ленина - это мелко-буржуазная стихия, поминутно рождающая капитализм... Для построения социализма требовалось обуздать собственнические инстинкты - пусть для крестьянства это означало катастрофу... Но партия наша - пролетарская... Катастрофа эта растянулась на годы, потребовала миллионы жертв, но достигнуто главное, с точки зрения вождя - процесс пошел... Усмирена мелкобуржуазная стихия, ежеминутно рождающая капитализм... Согнанные с земли крестьяне пополнят трудовые резервы рабочего класса - на очереди индустриализация... Проблема продовольственного снабжения решается бесплатным трудом бесправных колхозников. И все это проделано чужими руками, вину за перегибы и преступления можно свалить на наркома земледелия Яковлева-Эпштейна, на тех же "ленинцев" среди партийных вождей и на головотяпов-руководителей среднего звена. Обстановка в стране накаляется... Пора искать козлов отпущения... Хотя бы указать... А со временем и наказать... А пока, пора бы подумать об идеологии и о себе - вожде и строителе беспримерного в истории социалистического государства... Конечно, из истории его уже никто не выкинет, как бы об этом не мечтало троцкистское охвостье, так называемая "ленинская гвардия"... Со временем он со всеми разберется, компромата на всех хватит... Но кому поручить увековечить социализм и его вождя - в литературе?.. Это должен быть настоящий писатель, профессионал, мастер своего дела, всякая шушера не годится... Вот Горький подошел бы... Недаром товарищ Сталин его недавно из Италии выманил... В революцию нашкодничал, со своими "Несвоевременными мыслями" выступал, Ленин дал ему возможность отдохнуть в Италии, ныне фашистской - пусть теперь пролетарскому делу послужит... Хотя, по правде говоря, не столь уж он теперь влиятелен... Но слава у него мировая... хотя товарищ Сталин давно уже рекомендовал его в архив списать... как списали в свое время Плеханова...
   /Как ни интересна эта тема, но к нашей не относится - вынуждены ее оставить. Скажем лишь, что с Горьким у Сталина не совсем сложилось, и в 1936 году, естественно, после тяжелой и продолжительной болезни, - Горький умирает при весьма загадочных обстоятельствах, пережив своего сына, скончавшегося при подобных же обстоятельствах, всего на два года. Возможно, читатель, воспитанный на истории хрущевского разлива, сочтет, что автор однозначно намекает на Сталина... Должен его разочаровать - я вовсе не исключаю иных причин, в том числе и естественных... Кстати, в случае с сыном - похоже, весьма заинтересованным лицом был Г.Г.Ягода.../.
   Во всяком случае, кроме Горького, для дальнейшей разработки Сталин наметил еще одну кандидатуру, с его точки зрения весьма перспективную. В талантливости Булгакова Сталин убедился лично, ознакомившись с его дневниками, с прозой, неоднократно бывая в театрах - и читая материалы, доставляемые из цензуры или ОГПУ. Пусть и ершистый писатель, с гонором, ничего, стерпится - слюбится... Пусть и бывший белогвардеец - тем ценнее будет признание закономерности победы социализма и товарища Сталина, как признанного вождя... Да и насчет евреев он смело выступает... Надо попытаться использовать... Талант явный... Во всяком случае, пробный шар закинуть надо... Может быть, он не осознал еще, что возврат архивов из ОГПУ - от Хозяина зависит... Вот как раз и случай удобный представляется...)
   И 2.2.1929 года в "Правде" появляется сталинская статья "Ответ Билль-Белоцерковскому". Судя по заглавию, это ответ пролетарского вождя пролетарскому писателю, автору известной тогда пьесы "Шторм", озабоченному проблемами литературы при социализме.(А скорее - озабоченному крупными заработками контрреволюционного драматурга Булгакова, пьесы которого охотно посещает публика). А по содержанию статья производила довольно странное впечатление личного обращения вождя к драматургу и писателю отнюдь не пролетарскому, не обозначенному в заголовке и почти неизвестному широкой публике. Значительное место в ней Сталин уделяет М. Булгакову. Присоединяясь к общераспространенной тогдашней критике Булгакова в литературных и театральных кругах, Сталин назвал его еще не поставленную, а, значит, прочитанную им в рукописи (для этого не обязательно было прибегать к помощи ОГПУ - достаточно востребовать у театрального начальства), пьесу "Бег" - "антисоветской", а стало быть "попыткой оправдать или полуоправдать белогвардейское дело".
   Впрочем, далее следовала оговорка "... я бы не имел ничего против постановки "Бега", если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна..." - тем самым, предоставляя писателю возможность откликнуться, завязать диалог. Драматургу-рапповцу, Билль-Белоцерковскому, которому не давали покоя лавры "правого" драматурга М.Булгакова, любимца театров и публики, "либеральный" Иосиф Виссарионович разъясняет:
   "Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбьи даже "Дни Турбиных" - рыба".И далее уточняет, что "попутчики" нужны для соревнования с пролетарской литературой, которой и предстоит создавать настоящие художественные советские произведения. Относительно художественности или не художественности Сталин особо не высказывается. Предоставляет решать театральным и литературным критикам - они свое дело знают...К тому же в статье выясняется, что Сталин предпочитает делить писателей не на "левых" и "правых", а на "советских" и "антисоветских".
   А вообще-то, считает Сталин, пьеса "Дни Турбиных", с политической точки зрения, "не так уж плоха, ибо дает больше пользы, чем вреда", в том смысле, что "если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, значит, большевики непобедимы..."
   Свое отношение к культуре Иосиф Виссарионович высказывал не раз. Так, летом 1930 года на 16-м съезде ВКП(б) он говорил:
   "Жернова нашей революции работают хорошо. Они берут все годное и отдают Советам, а отбросы выкидывают...."
   Причем, как вскоре выяснится, в случае с Булгаковым о "выкидыше" за границу речь не идет. Особо приглянувшихся вождю писателей Иосиф Виссарионович на волю не выпускает, держит под рукой. До поры, до времени... Здесь уместно будет определить отношение Сталина к людям, добивающимся выезда за границу - хотя бы временному. Железная граница для того и поставлена, чтобы оградить советский народ от тлетворного влияния Запада. Иосиф Виссарионович поставил себе задачей воспитать советских людей, вообще лишенных инстинкта собственности. В полном соответствии со своим учителем, Владимиром Ильичем, вождь стремился не допускать уступок в вопросе о собственности. Разве лишь допускал некоторые послабления людям, в знаниях и умениях которых ощущал государственную необходимость. Выдающимся людям искусства, науки, культуры, признанным мастерам... В остальном полагал, что каждый, начинающий заботиться о личной собственности - кончит погоней за наживой. Заботило его не возрастание благосостояния населения, а рост мощи государства. Для него бухаринский лозунг "Обогащайтесь!" - равноценен призыву к контрреволюции. Отсюда и его тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения к коммунизму, по мере роста благосостояния... Отсюда и подозрительное отношение к заграничным поездкам, доступным, конечно, лишь людям определенного положения в партии и государстве... Понимая, что сравнение на бытовом уровне будет не в пользу социализма, Сталин автоматически считал ненадежными всех, побывавших на Западе, и судьба их, рано или поздно, принимала печальный оборот - длительность жизни определялась, преимущественно, степенью полезности. А теперь вернемся к вопросам культуры и литературы...
   Из этих и им подобных высказываний Сталина ясна его позиция: он собирается выступать в роли "соавтора" писателя, вдохновителя и руководителя его трудов - подсказывать темы, диктовать сюжеты... Дело политика - "предупреждать", "поправлять", "указывать", а дело художника - безропотно подчиняться, воплощая в художественные образы "социальный заказ". Индивидуалистам, сторонникам свободы, многообразия мнений предлагалось подчиниться воле партии, перестроиться. Иначе - "шаг влево, шаг вправо - считается побег..." А "воспитатель" товарищ Сталин суровый - сначала окрик, травля в печати, а потом, нередко, и арест, ссылка, тюрьма, лагерь, а в заключение - смерть... Смотря по "грехам" воспитуемого - расстрел, автокатастрофа, несчастный случай, "естественная смерть" от болезни... Как нынче говорится - "возможны варианты"...
   Первый явный шаг к возможному сближению писателя с властью Сталин сделал. Для осмысления предлагавшихся возможностей, Булгакову потребовалось время и выводы его, в кратком пересказе, были неутешительны...
   Каких-либо перспектив ни в житейском, ни в творческом плане у него ни в прошлом, ни в настоящем нет, и в обозримом будущем не предвидится... Портить "Бег" переделками он не собирается... О прозе речь вообще не идет...Похоже, им всерьез заинтересовалось ОГПУ - последствия предсказуемы... Нужны переговоры с Хозяином...
   Такого рода размышления, возможно, одолевали Булгакова в начале 1930 года. В конце лета 1929 власть возвращает архив... Возможно, это еще один шаг Сталина к сближению... А что он, собственно, теряет?.. Не к ОГПУ же ему обращаться?.. Писать нужно Хозяину, решения принимает только он...В июле 1929 М.А. уже писал ему... Хотя прямого ответа и не было, дневник и повесть все-таки возвратили...А сейчас Сталин явно обращается к нему... Правда, Булгаков уже, наряду с пьесами, тайно возвращается к прозе, а в ней все та же дьявольская тема, весьма недвусмысленно намекает на товарища Сталина, имеющего характерный дефект, отразившийся и в предполагаемых названиях романа, связанных с "копытом дьявола"... Ничего, он вполне откровенно опишет свое нынешнее положение, и не погрешит против истины, если отметит, что отказался от прозы и демонстративно бросит начатый роман в огонь. (Булгаков честно выполнит это обещание, огонь часто пожирал его начинания, но не всегда безвозвратно, как в случае с дневниками).
   28 марта 1930 Булгаков пишет общеизвестное теперь "Письмо правительству", фактически - обращение к Сталину. Письмо предельно откровенное. В обстановке дикой травли Булгаков вновь ходатайствует о выезде за границу:
   "...Я прошу Советское правительство принять во внимание, что я не политический деятель, а литератор, и что всю мою продукцию я отдал советской сцене... Я прошу Правительство приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой... Я обращаюсь к гуманности Советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу.... Если же и то, что я написал, неубедительно... Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссером в 1-й Художественный театр... Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя - я прошусь на должность рабочего сцены..."
   .Сталин мог быть вполне довольным собой. Лед тронулся... Коготок увяз - всей птичке пропасть... Ведь он рачительный Хозяин - талантами не разбрасывается... Писатель понимает ситуацию, просит его великодушно отпустить... Насчет великодушия он загнул - еще со времен товарища Ленина это не наш принцип... И отпускать нельзя, и слишком обнадеживать не стоит...Что ж, хоть он и не наш человек, попробуем его со временем перевоспитать... А пока дадим по телефону какую-то надежду на лучшее, но по существу ничего не скажем...
   Ответ его последовал уже 18 апреля 1930 года - через десять дней после отправки "Письма к Правительству СССР и на следующий день после похорон Маяковского, лишний раз напомнивших, что мастеров нужно беречь - знаменитый телефонный звонок.
   Вот более поздний рассказ об этом Е.С., от 4.1.1956.
   "Он лег после обеда, как всегда спать, но тут раздался телефонный звонок и Люба его позвала, сказав, что из ЦК спрашивают.
   М.А. не поверил, решил, что розыгрыш ( тогда это проделывалось ) и взъерошенный, раздраженный взялся за трубку и услышал:
  -- Михаил Афанасьевич Булгаков ?
  -- Да, да.
  -- Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить.
  -- Что ? Сталин ? Сталин ?
   И тут же услышал голос с явным грузинским акцентом.
  -- Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков ( или - Михаил Афанасевич - не помню точно)
  -- Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
  -- Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь... А, может быть, правда - вас пустить за границу? Что - мы вам очень надоели ?
   М.А. сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса ( да он и звонка вообще не ожидал ) - что растерялся и не сразу ответил :
  -- Я очень много думал в последнее время - может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
  -- Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать ? В Художественном театре ?
  -- Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
  -- А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами...
  -- Да, да ! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить.
  -- Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего.
   _______________________
   Но встречи не было. И всю жизнь М.А. задавал мне один и тот же вопрос: почему Сталин раздумал ? И всегда я отвечала одно и то же. А о чем он мог бы с тобой говорить ? Ведь он
   прекрасно понимал, после того твоего письма, что разговор будет не о квартире, не о деньгах, - разговор пойдет о свободе слова, о цензуре, о возможности художнику писать о том, что его интересует. А что он будет отвечать на это ?
   На следующий день после разговора М.А. пошел во МХАТ и там его встретили с распростертыми объятиями. Он что-то пробормотал, что подаст заявление...
   - Да боже ты мой ! Да пожалуйста !... Да вот хоть на этом... ( и тут же схватили какой-то лоскут бумаги, на котором М.А. написал заявление ).
   И его зачислили ассистентом-режиссером в МХАТ..."( стр.299-300 ) 1/
   И в самом деле - это обращение к Сталину кое-что хорошее принесло. Житейские проблемы были решены (разве не напоминает случай с Платоновым - романы задавить, квартиру дать - хотя там речь шла о пролетарском писателе и вершителем судеб, по видимости, был Фадеев.) Но и только. О судьбе булгаковского творчества в СССР речи не было. Будто и не говорилось в его письме о том, что в стране сложилась обстановка, когда "никакая настоящая (проникающая в запретные зоны) сатира в СССР абсолютно немыслима. Будучи подготовлен к разговору гораздо лучше Булгакова, Сталин сумел провести его по своему плану, значительно укрепив свои позиции.
   Позволительно будет и нам прокомментировать это письмо и телефонный звонок вождя, обладая ныне достаточно большой информацией и не только по этому конкретному поводу. Упомянув сталинские позиции, необходимо разъяснить их и заодно внести еще кое-какие новые штрихи в предполагаемый нами набросок портрета Сталина, ни в коей мере не претендующий на полноту. Примеры приведем опять же из области литературы и политики.
   Как известно, открытой лжи Сталин не допускал - да и кто бы мог солгать ему, глядя в его тигриные глаза, зная, что у вождя есть и другие источники информации, он всегда может перепроверить и сурово наказать виновного. Но и правда должна быть подана умело - головы лишиться можно было и в том и в другом случае. Огромное значение имело - кто именно преподносит горькую правду, его происхождение, политическая ориентация, известность.
   Вот например, в 1929 году, и позже, пишет Сталину Михаил Шолохов, сообщает горькую правду о страшной картине коллективизации на Дону, где-то в начале 30-х встречается с ним на даче у Горького, а вскоре, в начавшийся период Большой Чистки, преследуемый местными энкаведистами, вновь тайно приезжает в Москву и добивается приема у Сталина. Для писателя, родственного по духу (в 1921 юный Шолохов тоже комиссарил и, по собственному признанию, дров наломал немало) и уже известного автора "Тихого Дона", пусть еще не завершенного, и 1-й части "Поднятой целины" - это оказывается не такой уж сложной проблемой. Сталин успокаивает Шолохова, разъясняет, что это - местные перегибы, делает вид, что наказывает виновников и восстанавливает справедливость - на деле оставляя все, как есть, разве лишь с некоторыми послаблениями в отношении родной станицы писателя. Сцена восстановления справедливости срежиссирована очень умело - присутствуют и истцы, и ответчики, в глаза тех и других Сталин всматривается долго и вдумчиво - и решает дело в пользу Михаила Александровича.1/ Но и чекистов понимает и не слишком наказывает (их время еще не пришло)...
   (Возможно, пресловутый еврейский вопрос и русскофамильность сыграли свою роль и тут... Шолохов поначалу был тоже очень дерзким писателем... Достаточно сказать, что первоначально героя "Тихого Дона" он назвал Абрамом Ермаковым - что в корне расходилось с трактовкой казачества в советской истории - и было сразу же снято ревнителями идеологии... Впрочем, героя второго романа, коммуниста, он гораздо более зашифрованно, назвал Давыдовым... )
   Иное дело с Булгаковым. Писатель, безусловно, талантливый, русскофамильный, но по духу и происхождению чуждый... Из духовного сословия... Товарищ Сталин, правда, тоже как-то к попам причастен был в молодости, но, ведь, преодолел... К тому же Булгаков когда-то в Белой армии служил... Хотя и врачом - но все же... С такими разговор должен быть короткий... Еще Владимир Ильич завещал ликвидировать всех чуждых по духу... иначе социализм не построишь... А писатель в своем послании, похоже, гордится тем, что он не за Мировую Революцию, а за Мировую Эволюцию... С такими не вождям беседовать, а в ОГПУ отправлять...
   А с другой стороны... В Москве он уже известен, и не только в Москве... Вредную прозу его перекрыли, и впредь в печать не пустим... Похоже, он и сам это понимает - вот пишет, начал было какой-то роман о дьяволе, и в печку бросил... Правильно сделал... А пьесы даже полезны - всему миру показывают нашу терпимость... Опять же, всегда есть возможность постановки регулировать... Да и драматурга тоже - то придушим, то приотпустим... В конце концов, жизнь сама покажет, что ему нужно писать, а что не следовало бы... Воспитывать их надо...
   Вот он на встречу надеется... И что могло бы из этой встречи выйти?.. Его позиция ясна и для товарища Сталина неприемлема... Писатель на своем будет стоять... вряд ли его переубедишь с моим-то красноречием... Останется только ликвидировать... А мне он нравится - в отличие от других, не врет, не подличает, не фарисей... И пишет хорошо... Надо сохранить... хотя бы для себя... А ОГПУ пусть присматривает, но тайно... Ни к чему нам скандалы... Да и имя мое впредь не должно упоминаться в какой-либо связи с его именем... вряд ли он в нашей среде уживется, ликвидировать все равно придется, рано или поздно... а в театре, похоже, быть ему новым Мольером, известности ему не избежать...
   Здесь пора бы в комментарии историка упомянуть и малоизвестные публике факты. Дело в том, что к этому известному большому письму Булгакова примыкает еще почти неизвестное, краткое, написанное в начале мая 1930-го. О нем свидетельствует Л.М.Яновская, которой очень помогло замечание Любови Евгеньевны Белосельской-Булгаковой (2-й жены писателя) - "... вообще, восстановлению истины... очень помог бы архив Сталина, который, я уверена, сохраняется в полном порядке..."
   И письмо это, действительно, нашлось - очень краткое, без всяких упоминаний о загранице :
   "Генеральному секретарю ЦК ВКП(б)
   Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!
   Я не позволил бы себе беспокоить Вас письмом, если бы меня не заставила сделать это бедность.
   Я прошу Вас, если это возможно, принять меня в первой половине мая.
   Средств к спасению у меня не имеется.
   Уважающий Вас Михаил Булгаков.
   5. V. 1930
   Казалось бы, телефонный звонок вождя и устройство на работу во МХАТ - решает все проблемы... Но уже через пол-месяца Булгаков обнаружит, что, в сущности, все остается по-прежнему, творческой работы ему опубликовать - не дозволено, рутинная суета театров напоминает бег белки в колесе и выхода для него никакого нет. Он оказался в тупике, а через год даже вместе с труппой МХАТа не может выехать за границу на гастроли. Сталин цепко держит его в своей власти, пользуясь его минутной растерянностью, спонтанно вырвавшимися словами. Впредь уже Хозяин может позволить себе продемонстрировать ему свое собственное чувство юмора. Оказывается, он тоже может шутить. И очень зло. К сожалению, Булгаков осознал, что совершил серьезную ошибку, слишком поздно. Впрочем, не будем забегать вперед и подсчитывать мнимые булгаковские ошибки. При такой писательской позиции, с такими учителями - Гоголем и Салтыковым-Щедриным, с неистребимой склонностью, смеясь, писать правду - гибель его была неизбежна при любом варианте развития событий. А измениться Булгаков не мог.
   Но сейчас пока идет лишь 1930-й год, писатель еще молод, полон творческих планов, даже если пришлось отказаться от дьявольской темы, к нему, похоже, благосклонен сам Сталин. И ОГПУ, вроде бы, поджало хвост - не видно его, и не слышно...Конечно, оно существует, Москва полна слухов о лубянских подвалах, о прошедшем при НЭПе "золотом потоке"... Талантливых литераторов преследуют... академиков разгоняют... историю прикрыли... инженеров сажают... вот еще для технарей какую-то Промпартию выдумали...интеллигенцию гонят... Да и у крестьян, говорят, катастрофа... начинается коллективизация... ВКП себе подстать ТКП изобрела...1/ Ничего, он еще будет писать - и не только в стол.... Ведь не вечна же эта напасть!.. Переживем... В прозу не пускают - в драматургии свое слово скажем... Тем более, есть что сказать...
   ( В прояснение, нам придется несколько отклониться от описания судьбы М.А. Булгакова и, хотя бы конспективно, обозреть судьбу страны в годы постигшего ее лихолетья, какой эта судьба представляется нам сейчас... Как читатель уже понял из предыдущих страниц, для лучшего уяснения психологии Иосифа Виссарионовича, мы попытаемся изложить этот конспект, как бы его словами. Не претендуем на высокую художественность, ибо перед вами не выдумка, а публицистическое историко-политическое исследование, в котором предпочтение отдается точности. Заранее предупреждаем читателя - как ранее, так и впоследствии, предполагаемые мысли основных персонажей, а это Булгаков и Сталин, выделяются в нашем тексте троеточиями. Как бы ни самоуверенно это звучало, но постараемся следовать принципу - "словам тесно, а мыслям просторно")... Итак - очень конспективно :
   1917-1924. Грандиозный ленинский план мировой революции провалился... Миллионы жертв... Ничего - идеология позволяет... Придется возрождать страну и начинать сначала... Но как?.. Укрепим захваченный плацдарм... Военный коммунизм оказался негоден - попробуем НЭП... Для начала - создадим СССР... А там посмотрим...
   1925-1930. Казна пуста... Откуда взять деньги?.. НЭП поможет - бараны слегка обрастут - пострижем... Мало... Коммерсантов растрясем... а потом вообще частную собственность ликвидируем, покажем нэпманам, кто здесь хозяин... Музеи почистим - тракторы важнее... Надо еще поскрести и у мещан - наверняка где-то золотишко припрятано... Крестьяне упираются - коллективизировать... Искореним мелкобуржуазную стихию, зато рабочий класс умножится... Кампанию надо провести грамотно... Правда, помощнички у меня... И тут много напортачили... Зря погубили самых трудолюбивых... Впредь учесть... Расстрелами не увлекаться = пусть поработают сначала...
   1931 - 1940. С крестьянами разобрались вроде...Тяжелая была работа, не зря ее назвали "кладбище суровой школы"...На очереди - индустриализация... Ускоренная... За 10 лет надо управиться - иначе опоздаем... Немцам с армией помогли - пусть они нам с производством помогают...Технологии новейшие - немецкая, американская... Расплатимся... И Эрмитаж продадим, если понадобится - танки и заводы нужнее... Нужно решать с кадрами... Ставить своих... Прежние -сплошь троцкисты, Лениным только прикрываются... Да и вороваты...Товарищ Ленин терпел - товарищ Сталин все взыщет... Приструнить жестким законом... Всех... Придется и своими пожертвовать... Ничего... По грехам - заслужили... Опять же, вспомним Достоевского - каждые 20 лет встряска нужна...Народ поймет и одобрит... Социализм будут строить все - кто хочет и не хочет... Упростим суд... Освоим Сибирь, Север, Дальний Восток... Рабочую силу - по разнарядке Госплана, через ОГПУ-НКВД... Перевоспитаем врагов трудом... Будут вымирать - новых пришлем... Врагов не хватит - придумаем что-нибудь, сколько праздного народа без дела шатается... Великая цель все спишет... А укрепимся - атакуем снова... Уже по-своему, по-сталински... На сей раз, если Германию правильно подтолкнуть, Европа не устоит... Восток нейтрализуем - там тоже наши товарищи работают... А , со временем, глядишь, и до Америки доберемся...).
   Возможно, теперь читателю будет легче представить себе ход событий, побывав попеременно, то в шкуре Сталина, то Булгакова, то в своей собственной, читателя уже 3-го тысячелетия. Впрочем, нынешнему читателю, если он сохранился в наш просвещенный телевизионный век, наплевать и на события далекого прошлого, и на Сталина, и на Булгакова - у него достаточно и своих забот. И развлечений хватает, масса сериалов о красивой американской, мексиканской, русской жизни - сколько слез пролито по поводу жизни и смерти молодых, прекрасных, поначалу чистых и благородных ребят, по недоразумению ставших бандитами ? Ведь будущее принадлежит молодежи. Несомненно. Но и прошлое вспоминать иногда не мешает - вдруг пригодится? Неизвестно еще, куда спираль истории вывернет, и чем обернется широко рекламируемый технический и технологический прогресс - в сфере духовной, моральной, как показала история ХХ века, он может вполне обернуться жесточайшим регрессом. И миллионы жизней теряются не только в результате войн и репрессий - методика совершенствуется...
   Вернемся к Булгакову. 1930 принес ему надежду. В конце концов, и с этой властью можно поладить... Пусть она жестокая, кровавая, и его травит всю жизнь - но со Сталиным хоть разговаривать можно по-человечески... Не то, что с ОГПУ... С теми каши не сваришь... И впредь - все вопросы лучше решать с Хозяином... Нужно только все тщательно продумывать и четко сформулировать... Хоть наверху и Дьявол, словом его не проймешь, но противостоять злу писатель обязан... если он настоящий писатель... От прозы нельзя отказываться - да ведь он и не обещал отказываться... А с романом поосторожней надо, "копыто" убрать - слишком прозрачно... И так со всех сторон грызут... На своей родине, чувствуешь себя затравленным волком... Конечно, путь гибельный, но мы еще поборемся...
   О тогдашнем, вроде бы благосклонном отношении Сталина к Булгакову Е.С. вспоминала впоследствии, в январе 1956 года, приводя рассказ А.Н.Тихонова, встреченного ею в Ташкенте, в 1942 году :
   "... Он (Тихонов) как раз поехал с Горьким (он при нем состоял ) к Сталину хлопотать за эрдмановского "Самоубийцу". Сталин сказал Горькому:
   Да что! Я ничего против не имею. Вот - Станиславский тут пишет, что пьеса нравится театру. Пожалуйста, пусть ставят, если хотят. Мне лично пьеса не нравится. Эрдман мелко берет, поверхностно берет. Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет! ( Он рукой показал - и интонационно )
   Это мне нравится !" (стр.301)
   ( Разговор об известном драматурге Николае Робертовиче Эрдмане еще впереди - скоро он нам встретится вновь. В данном случае Сталин имел в виду пьесу Эрдмана "Самоубийца")
   Воспоминания эти и рассказы относятся уже к позднему периоду, и для Булгакова лишним подтверждением благожелательного отношения к нему Вождя, конечно, не являлись. Известно ему было и коварное лицемерие Лукавого. В то время тема Дьявола его все больше занимает, он уже начинает писать второй, после "Белой гвардии", роман, ставший впоследствии "закатным". Красноречивы его первоначальные наименования - "Консультант с копытом", "Копыто инженера"... (Памятуя, что сросшиеся пальцы ноги - примета вождя - в народе именуют "копыто дьявола". Естественно, и примета эта тогда отнюдь не афишировалась и всякое упоминание о ней каралось жестоко - да и не находилось смельчаков, чтобы упоминать об этом в печати!..)
   И в то же время писатель, окруженный сетью добровольных информаторов, отчетливо сознает, насколько опасна избранная им тема... Об этом поведает сохранившийся в его архиве набросок стихотворения "Funeraille" - "Похорона" (до чего похоже на "Мои похорона" В.Высоцкого!), которое он пишет в канун 1931 года. В этом стихотворении есть строки, красноречиво говорящие об отчетливом понимании им окружающей обстановки :
   В тот же миг подпольные крысы
   Прекратят свой флейтный свист,
   Я уткнусь головой белобрысою
   В недописанный лист...
   Упоминаемые им "подпольные крысы" только начинали свой "флейтный свист" - и окажутся они в непосредственной близости от него, среди его друзей, а в последние годы - даже среди семейных родственников... Булгаков знал об этом после 1926 года, после обыска и допросов, после доносившихся до него слухов об особом внимании к нему Политбюро - тем не менее упорно развивал "дьявольскую тему"...
   Неоднократно Булгаков упоминает Дьявола в своем наброске повести 1929 года "Тайному Другу", наброске, ставшем впоследствии несколькими главами его "Записок покойника" - "Театрального романа" (как назван он был при первой публикации в середине 70-х, в журнале "Новый мир")... Отчетливо сознавая гибельность пути переговоров с Нечистой Силой, Булгаков все же решается вновь обсудить свою судьбу с Князем Тьмы. Обстоятельства, приведшие к такому решению, нам пока не совсем ясны. Скорее всего подействовал совет Е.И.Замятина, рекомендовавшего с самого начала резко и недвусмысленно обозначить свою позицию - необходимость загранпоездки.
   Вот как запомнились слова Замятина С.Ермолинскому, близкому знакомому Булгакова, свидетелю их встречи:
   "Вы совершили ошибку - поэтому Вам и отказано. Вы неправильно построили свое письмо - пустились в рассуждения о революции и эволюции, о сатире!.. А между тем надо было написать четко и ясно - что Вы просите Вас выпустить - и точка! Нет, я напишу правильное письмо!"
   Во всяком случае, обращение к Сталину 1930 года никаких ощутимых последствий в творческой судьбе не принесло, да и в житейском плане помощь эфемерная... Пьесы как не ставили, так и не ставят, о прозе вообще речи нет, травля продолжается, за границу ему хода нет - сам виноват, нужно было все-таки настаивать... Вот и Замятин со своим "Мы", Пильняк со своим "Красным деревом" тоже за границей издаются, но на выезде настаивают и, скорее всего, своего добьются... (И тот и другой погибнут в 1937-ом - один, автор "Мы" и неоконченного "Бича Божьего", умрет от загадочной болезни в Париже, другой, автор столь же крамольных повестей и близкий друг А.Ахматовой - будет расстрелян в СССР). Да и ожидаемый разговор с генсеком так и не состоялся... Ведь он сам, как помнится, предложил встретиться, поговорить... Может, и договорились бы... Или в самом деле, Булгаков вечный узник здесь, и света ему не увидать...Хотя бы в отпуск вырваться...
   Во всяком случае, ему совершенно естественным показалось вновь поговорить на эту тему со Сталиным. И вот, 30 мая 1931 г. Булгаков пишет очередное письмо Сталину.
   В этом письме вождю, не столь пространном, как предыдущее обращение к Правительству 1930 года, Булгаков в первых же строках, после эпиграфа из Гоголя на ту же тему, о необходимости для писателя заграничных путешествий и впечатлений, сразу обозначает свою основную просьбу, снабдив ее конкретными датами:
   "Я горячо прошу Вас ходатайствовать за меня перед Правительством СССР о направлении меня в заграничный отпуск на время с 1 июля по 1 октября 1931 года...
   Не удручая читателя полным текстом, приводим важные для раскрытия нашей темы отрывки:
   " С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен. Во мне есть замыслы, но физических сил нет, условий, нужных для выполнения работы, нет никаких. Причина болезни моей мне отчетливо известна. На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мной и поступили как с волком.
   И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе. Злобы я не имею, но я очень устал и в конце 1929 года свалился. Ведь и зверь может устать. Зверь заявил, что он более не волк, не литератор. Отказывается от своей профессии. Умолкает. Это, прямо скажем, малодушно..."
   Вспомним его обращение к Сталину прошлого, 1930-го года. Тогда он просил - или выслать его за границу (позже он назовет это "выходом в свет" - не зная еще, что "свет" этот очень относительный, хотя физической гибелью не грозит), или устроить режиссером в театр. Иной возможности - опубликовать его творчество в СССР - при столь недвусмысленной травле, он не предлагал. Сталин этой возможности предпочел не заметить, сохраняя столь откровенного писателя лишь для себя. И сейчас, в новом обращении к вождю, Булгаков говорит, что жизни без творчества для него, настоящего русского писателя и драматурга, не существует:
   "... Нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал - значит, был не настоящий.
   А если настоящий замолчал - погибнет.
   Причина моей болезни - многолетняя затравленность, а затем молчание... (Далее - отчет о его театральной деятельности) ... А по ночам стал писать. Но надорвался. Я переутомлен... Сейчас все впечатления мои однообразны, замыслы повиты черным, я отравлен тоской и привычной иронией.
   В годы моей писательской работы все граждане беспартийные и партийные внушали и внушили мне, что с того момента, как я написал и выпустил первую строчку и до конца моей жизни я никогда не увижу других стран.
   Если это так - мне закрыт горизонт, у меня отнята высшая писательская школа, я лишен возможности решить для себя громадные вопросы. Привита психология заключенного...
   Перед тем, как писать Вам, я взвесил все. Мне нужно видеть свет и, увидев его, вернуться. Ключ в этом.
   Сообщаю Вам, Иосиф Виссарионович, что я очень серьезно предупрежден большими деятелями искусства, ездившими за границу, что там мне оставаться невозможно."
   И в заключение письма Булгаков вновь вспоминает о несостоявшейся беседе с вождем:
   "... заканчивая письмо, хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам. Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти. Вы сказали:" Может быть, Вам действительно нужно ехать за границу?"
   Тронутый этой фразой, я год работал не за страх режиссером в театрах СССР".
   Булгаков знал, к кому он обращается - к той сатанинской силе, которая, к несчастью, овладела его страной. Но он, откровенный с властью, еще не вполне сознавал дьявольское хитроумие Лукавого. Булгаков, воспитанный в понятиях чести и рыцарства, обращался к власти, напрочь лишенной этих понятий. Сталин воспитывал свои управленческие кадры в совсем других понятиях - если ты облечен властью, а к тебе обращаются с просьбой - будь уверен на 95%, что тебя хотят обмануть. Такова была сталинская позиция, таков был непреложный закон всех советских управленцев - и таким же он остается у управленцев постсоветских. Сталин единожды допустил промашку, выпустил Троцкого, десять лет мучился от сделанной ошибки, и достиг успокоения лишь, когда добил его в 1940 году.
   Слух о таком письме Булгакова Сталину, естественно, быстро распространился среди столичной интеллигенции. Не зная точно его содержания, публика приблизительно представляла его в том виде, какой представил нам В.Шенталинский (не слишком отличающемся от реального) :
   "Дорогой Иосиф Виссарионович!
   Я писатель и мои произведения не печатают, пишу пьесы - их не ставят. Разрешите мне выехать из СССР, и я даю слово, что никогда против СССР - моей родины - не выступлю, иначе Вы всегда сумеете меня моим письмом разоблачить как проходимца-подлеца"
   Во избежание недоразумений, вынужден повториться, что таким образом содержание письма Булгакова представало в сознании интеллигентной публики, это был лишь один из тогдашних мифов - ныне читатели могут сравнить его с настоящим письмом Булгакова в мае 1931-го... По мнению автора, слух о таком письме был пущен компетентными органами с высочайшего позволения вполне сознательно - и столь же сознательно не упомянуты некоторые детали его болезненного состояния - их вождь собирался использовать, в крайнем случае...
   Булгаков был гениальным писателем, мудрым провидцем, опытным врачом, дальновидным политиком и хорошо понимал, какая судьба ждет человека, осмелившегося противостоять Вождю. Вернее, он совершенно точно предвидел ее в своем письме к брату от 24.8.1929 года. И уже в 1932 году, готовясь предложить Е.С. руку и сердце, знал, что ему предстоит "очень тяжело умирать". А сейчас он совершил, возможно, важнейшую ошибку. В своем слишком откровенном письме, он собственноручно описал, какие симптомы будут предшествовать его смерти.
   Иосиф Виссарионович высоко ценил такую откровенность. Правда, сейчас он еще не планирует смерть писателя - М.А., по его плану, еще предстоит послужить пролетарскому делу, пусть он и белогвардеец, и, вообще, сомнительного происхождения, но равных ему среди советских литераторов пока нет... Нужно заставить его, в прозе ли, в драматургии ли - восславить социализм и лично его, мудрого строителя... А там посмотрим, как с ним поступить... Когда придет время - это письмо еще пригодится... Спрячем пока в сейф...вместе с предыдущим...
   Насколько нам известно, никакого отклика на это письмо Булгакова со стороны Сталина не последовало. Во всяком случае, прямого отклика... Это не так уж важно. Важно, что в мае 1931 Булгаков, казалось, не ощущал еще столь явно нависшей над ним угрозы, во всяком случае, возможно, забыл о ней, предпочитая считать действительным, воспитанное с детства убеждение, что "правду говорить легко и приятно"... Вот только не Отцу Народов, Князю Тьмы!.. Сталин в то время уже был всесилен, уже погубил многие миллионы - и останавливаться не собирался. Возможно, уже тогда укрепилась привычка, использовать для казни или наказания когда-либо случайно или неслучайно оброненные слова самой жертвы. Шутки Сталин любил - только не над собой... Этот прием - шутка на пороге казни - повторяется неоднократно. Его невозможно не заметить. В дальнейшем рассказе постараемся это доказать.
   (Булгаков, как известно, тоже любил шутки - любил рассказывать в семейном кругу различные шутливые истории - некоторые, известные, мы приведем в "Приложении"... А сейчас вспомним малоизвестную историю о якобы написанной им антисоветской пьесе "Блин" (похоже, по аналогии с известной "Баней" Маяковского, где Булгаков перечисляется совместно с другими мерзостями на букву "б"...), и о переполохе, вызванном ею в театральных кругах... Возможно, под этой вымышленной историей скрывается и реальная основа - история с "Багровым островом", тоже вызвавшем немалый переполох... Прочитавший ее товарищ Сталин высказался кратко - "макулатура"... )
   А пока что нам предстоит ненадолго отступить от темы, ради описания одного события, случившегося летом 1931 года, тоже имевшего литературное и политическое значение. Мы имеем в виду организованный Сталиным визит в СССР Бернарда Шоу. Иосиф Виссарионович рассчитывал, что, при должном показе, у писателя мирового масштаба тоже можно будет вытянуть похвалу достижениям СССР, что, конечно, повысит авторитет Вождя и смягчит критику все еще злобствующего Запада. Но этот престарелый хитрюга, хотя кое-что и признал, от явных восхвалений увильнул...Предложение переехать окончательно в СССР тоже отверг... Мол, он старый грешник, всю жизнь варится в капиталистическом аду, к социалистическому раю не привыкнет...О Вожде вообще как-то витиевато высказался, сразу и не поймешь...:
   "Он странным образом похож и на папу римского, и на фельдмаршала.
   Я бы назвал его побочным сыном кардинала, угодившим в солдаты. Его манеры я бы счел безупречными, если бы он хотя бы немного постарался скрыть от нас, как мы его забавляли".
   Похоже, товарищ Сталин тонкость английского юмора понял... (Конечно, если до него дошел этот отзыв.) А мы дадим волю интуиции - предположим, как бы он реагировал на такие строки... - Издевается... Юморист чёртов... У нас свой юмор... И собственные юмористы есть... Вот приручим - тогда посмотрим, кто лучше...
   Впрочем, от мысли использовать зарубежных литературных светил, Сталин не отказался. Свои пролетарские писатели славят - в порядке вещей... Куда они денутся... Вот если во вражеском лагере нас славить будут... Или этого белогвардейца недобитого заставить... Писать-то он может...
   Ошибки свои Булгаков признавал. В апреле 1932 г. в письме к другу признал целых пять ошибок. Но, возможно, среди тех неназванных пяти не было той, важной, которую мы только что отметили. Судите сами:
   "Проклинаю я только те два припадка нежданной, налетевшей как обморок робости, из-за которой я совершил две ошибки из пяти. Оправдание у меня есть: эта робость была случайна - плод утомления. Я устал за годы моей литературной работы. Оправдание есть, но утешения нет" / стр. 23 /
   Впрочем, как Булгаков не спешит с уточнением своих ошибок, так и мы, похоже, поторопились, назвав указанную нами такой уж важной. Важна она оказалась лишь для определения вида смерти - в той или иной форме, казнь, как результат сложившихся событий, - была неизбежна. Теперь уже не важно, в какой она могла последовать форме, с каким извращенным юмором проведена - решающее значение обретает кара . Как правило, когда в деле замешан Иосиф Виссарионович, преимущественная кара - смерть. Как известно, он не раз высказывался в том смысле, что смерть снимает все проблемы...
   И нельзя с уверенностью отмечать, будто ответа на письмо к Сталину от 31.5.1931 не было. Ни телефонным звонком, ни письмом, ни каким-либо иным явным способом Сталин не ответил. Слишком велика разница между корреспондентами... Не стоит торопиться... Клиент должен дозреть... А то, ведь, может догадаться, что он тоже товарищу Сталину нужен... Ответ последовал не сразу и был он косвенным. Иосиф Виссарионович предпочел действовать через Главрепертком /очевидно, для нынешнего читателя придется расшифровать - Главный репертуарный комитет. Кстати, одним из членов его был отец, или другой какой-то родственник, - нынешнего рьяного разоблачителя сталинизма, телеведущего "Особой папки", Млечина/. Это советское учреждение, до сих пор дружно травившее Булгакова, 3 октября 1931 года неожиданно разрешило к постановке его многострадальную пьесу "Кабала святош". Хотя, подчеркивая самостоятельность и независимость своих решений, переименовало пьесу - она стала именоваться "Мольер". И, по тем меркам почти сразу же, 20-го октября, МХАТ подписал с Булгаковым договор на постановку пьесы.
   На этом чудеса не прекратились. Описание дальнейшего развития событий приводится и со слов очевидца, и со слов самого Булгакова. Разница только лишь в некотором сдвиге дат. Приведем здесь оба свидетельства.
   Очевидец:
   ... На премьере "Страха" /24 декабря 1931 года/ Сталин спросил: "А почему у вас не идут "Дни Турбиных?" - "Да запретили... И даже декорации уничтожили..." Назавтра позвонил Енукидзе: "Сколько вам нужно времени, чтобы восстановить спектакль?" - Ну, тут, конечно, сами понимаете... Одним словом, через месяц спектакль шел." / стр. 23 /
   Из письма Булгакова его другу, литературоведу П.С.Попову от 30.1.1932.:
   "... В половине января 1932 года, в силу причин, которые мне неизвестны и в рассмотрение коих я входить не могу, Правительство СССР отдало по МХТ замечательное распоряжение пьесу "Дни Турбиных" возобновить.
   Для автора этой пьесы это значит, что ему, автору, возвращена часть его жизни..." / стр. 23-24/
   Конечно, относительно неизвестности причин Булгаков лукавил - он их прекрасно знал, но вот входить в их рассмотрение, действительно не мог - по разным причинам афишировать свои обращения к Князю Тьмы Булгаков не мог и не хотел. Достаточно с него и слухов...Какой конец сулил ему этот диалог (впрочем, скорее - монолог, ибо с некоторых пор Иосиф Виссарионович предпочитал отвечать не словом, а делом), Булгаков не знал еще в точности, хотя и догадывался, во всяком случае, пока что для него все оборачивалось благоприятно. Травля, вроде бы, затихает, пьесы на сцене пошли, в жизни тоже намечаются счастливые перемены - близится брак с Е.С... И в то же время, в другом письме по тому же поводу он сделал приписку о том же радостном известии о восстановлении на сцене пьесы :
   " Мне неприятно признаться, сообщение меня раздавило. Мне стало физически нехорошо. Хлынула радость, но сейчас же и моя тоска... Кончилось все это серьезно: болен я стал..." И писатель признавался, что закрадывается уже "ядовитая мысль - уж не совершил ли я в самом деле свой круг?"
   Попробуем сейчас представить себе тогдашнее состояние Булгакова. Похоже, товарищ Сталин ответил... как всегда, косвенно... О загранице и не мечтай... Дам я тебе возможность творить - но под моим контролем... Как говорится, пойдешь налево - коня потеряешь, пойдешь направо - жизнь потеряешь... Выбор невелик...
   В обширном письме к Вересаеву 22-28.7.1931 Булгаков пишет:
   "Есть у меня мучительное несчастье. Это то, что не состоялся мой разговор с генсекром. Это ужас и черный гроб. Я исступленно хочу видеть хоть на краткий срок иные страны. Я встаю с этой мыслью и с нею засыпаю...
   ... Но упала глухая пелена. Прошел год с лишним.... Ответа не было. Сейчас чувство мрачное. Один человек утешал:" Не дошло". Не может быть. Другой, ум практический... подверг мое письмо экспертизе. И совершенно остался недоволен."Кто поверит, что ты настолько болен, что тебя должна сопровождать жена? Кто поверит, что ты вернешься?.."
   Я с детства ненавижу эти слова:"Кто поверит?.." Там, где это "кто поверит?" я не живу, меня нет. Я и сам мог бы задать десяток таких вопросов:"А кто поверит, что мой учитель Гоголь? А кто поверит, что у меня есть большие замыслы? А кто поверит, что я - писатель?..
   Ныне хорошего ничего не жду..."
   Возможно, сейчас самое время нам немного отвлечься от хронологического развития событий в жизни наших героев и прояснить наше к ним отношение. Наши герои - и М.А., и Е.С. - вовсе не безгрешные рыцари в белых одеждах, смертью своей побеждающие сатанинское средоточие зла. В житейском быту им так же трудно, как обычным людям, и ссорятся они, и мирятся, разве только больше любви и юмора в их взаимоотношениях. М.А. и Е.С вступают в свой третий брак. И всё у них, как у простых людей. И любовные романы у них были, есть и еще будут у Е.С. после смерти мужа. Наше повествование было бы несравненно привлекательнее для многих, скоре всего читательниц, если бы мы в деталях расписали: что, где, сколько и когда. Или живописали роман Е.С. в середине 20-х годов с Михаилом Тухачевским, как он сказался на военной карьере ее тогдашнего мужа, Е.А.Шиловского, от кого у нее младший сын, Сережа, и т.д. ( Кстати - трудно удержаться - М.А., поддразнивая Е.С. и пасынка, высказался однажды, обращаясь к маленькому Сереже: "Ты понимаешь, Сережа, - ты, Немезида!" А тот в ответ оскорбленно защищался: " Мы еще посмотрим, кто из нас Мезида, а кто не Мезида".)
   Жизнь трудна и пройти ее в незапятнанных белых одеждах никому не удается Но в жизни они совершили главное - М.А. в гибельном противостоянии исполнил свой писательский долг, воплотил в слове, данный ему от рождения великий дар, а Е.С. донесла его творения людям, несмотря на все препятствия... И никакие бытовые детали не могут затмить этого основного и решающего факта.
   А могущественный их противник, Сталин, тоже имевший в юности некоторый поэтический дар, не сумел его развить, ушел в политику, решив стать освободителем человечества. Этот путь выбирали многие - от теоретика Маркса, до политиков, воплощавших его теории в жизнь - Ленин, Сталин, Мао-дзе-дун, Пол Пот... В конце ХХ-го века мировое содружество ученых определило, что во всем мире практическое осуществления социализма стоило жизни 95 миллионов жертв, и 20 миллионов из них относятся к России.. Как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. На этом пути и развились истинные дарования Иосифа Виссарионовича, определившие, в конечном счете, и его собственную судьбу. Среди них особо выделялись жестокость, мстительность, подозрительность, склонность к изощренной политической интриге, актерско-режиссерские способности, сопровождаемые извращенным юмором. Недаром, по некоторым слухам, его излюбленным чтением в 30-х годах был "Князь" Никколо Маккиавелли...1/
   К Булгакову отношение у Сталина двойственное, он и завидует этому мастеру, его светлому искусству, и пытается доказать свое превосходство, властителя жизни и смерти миллионов, при этом окончательно превращаясь в Дьявола. Кстати, судьба его младшего близнеца-брата, можно сказать, политического протеже, ставшего смертельно опасным могущественным врагом - Гитлера, очень похожа, у того тоже в юности был некоторый художественный талант.2/ Но мы отвлекаемся и забегаем вперед... Вернемся в год 1932-й...
   А чудеса продолжают изливаться, как из рога изобилия. Булгакову предлагают писать прозу. Похоже, власть начинает ценить его и как прозаика... Может быть, удастся, наконец, полностью опубликовать и "Белую гвардию"... Ведь роман в России так и остался до конца не опубликованным... Хотя за границей его знают весь, в Париже вышел двухтомник, спасибо Николу, помогает мне вести дела с заграницей... (Поясним - Николай Афанасьевич Булгаков, брат М.А., врач-бактериолог, эмигрант, жил в Париже, переписка между ними велась постоянно до середины 1939 г., когда вдруг была прервана по причинам, тогда для обеих сторон необъяснимым. Хотя мы уверены, что Булгаков об этих причинах догадывался, просто не мог о них никому сказать - тем более жене !.. )1/
   В июле 1932 с издательством "Молодая гвардия" подписан договор на книгу о Мольере в серии "Жизнь замечательных людей"... Началась, похоже, полоса удач... А, может, и "Бег" удастся поставить...А, может, зря сожжен начатый было "роман о дьяволе"... Не так уж и страшен черт, как его малюют...
   А с другой стороны его одолевали черные мысли... Этот рог изобилия можно трактовать и иначе... Похоже, за границу его не выпустят никогда...В предыдущем обращении к Правительству он говорил о многом, а Сталин, хотя и ответил по телефону, пообещал встретиться, поговорить, но ничего не сделал, разве что во МХАТ меня определил... Ни о публикациях, ни о постановках и речи с его стороны не было... Хоть сейчас, вроде бы, и задабривают, но ведь не об этом он просил в своем последнем обращении...Речь шла только о трехмесячной поездке за границу... И конкретные сроки назвал... Выходит, он в руках Сталина - пленник...Хочу - казню, хочу - милую...Хорошо, хоть от "Копыта" отказался... Слишком уж в лоб... но от дьявола не откажусь... А с этой сатанинской властью рано или поздно - гибель неизбежна... Слишком уж мы разные... Тут и свои братья-писатели загрызть готовы ... что уж о власти говорить...( Кстати, среди писателей у Булгакова близких друзей почти не было. Из "старых" - Волошин, Вересаев, Замятин, Ахматова; из "молодых" - Ильф, ранние Петров, Олеша (насчет Олеши образца 1936 года он высказывался весьма неприязненно - об этом ниже...) Во всяком случае, Булгаков хорошо понимал, что писатель, решивший писать на такую гиблую тему, не должен обременять себя многими друзьями - в случае плохого оборота событий, он никого за собой в бездну не потащит. Да и человек он был достаточно скрытный и осторожный, фамильярности не терпел, со всеми вел себя ровно. Если уж охарактеризовать его в быту, что нашей задачей не является, то лучше всего к нему подошло бы киплинговское - "кошка, которая гуляет сама по себе").
   4-го октября 1932 года М.А. и Е.С. " обвенчались в загсе".К этому времени Булгаков уже знает, что ему предстоит трудная смерть и рано или поздно, но гибель придет к нему в виде тяжелой болезни. Об этом его предчувствии вспоминает Е.С в одном из поздних писем к Николу в 60-х годах. Оно будет процитировано нами через десяток страниц. Дневников М.А. не вел. Дневники Е.С. сохранились и опубликованы. Записи в них начинаются с 1.9.1933 года. Из житейской суеты выделим записи, относящиеся к нашей теме - взаимоотношения писателя и власти, а точнее, противоборство Булгакова и Сталина.
   Относительно опубликованной версии дневников Е.С., используемых нами в качестве исторического источника, следует сделать некоторые оговорки. Опубликована 2-я, наиболее полная версия дневников. 1-я редакция частично утеряна, частично переработана при подготовке к печати в 60-х годах. Стараясь честно сохранить первоначальные записи, как исторический документ, к которому, возможно, еще обратятся грядущие историки, Е.С. должна была учитывать, в какое время готовится опубликование ее дневников, не повредит ли это публикации основных работ Булгакова, еще не напечатанных к тому времени. В каком направлении шло редактирование, можно догадаться, например, по такой снятой при подготовке к печати записи:
   "Я не знаю, кто и когда будет читать мои записи. Но пусть не удивляется он тому, что я пишу только о делах. Он не знает, в каких страшных условиях работал Михаил Булгаков, мой муж..." (стр.6 )
   К тому же, возможны и некоторые утери при хранении...Например, в перечне поступлений в фонд хранения одна цифра, а в фактическом наличии уже другая... (На эту тему - об утрате некоторых частей архива Булгакова, переданного Е.С., незадолго до смерти, в Отдел рукописей библиотеки Ленина, - ныне существует любопытный диалог между Саррой Владимировной Житомирской, тогдашним главой отдела, и Лидией Марковной Яновской, посвятившей жизнь исследованию творчества Булгакова - интересующихся адресуем в интернет...) Впрочем, теперь это уже не так важно - в нашем распоряжении наиболее полная редакция дневников, сохранившиеся письма Е.С., отрывки из ее воспоминаний (имею в виду доступное мне издание 1990 года - надеюсь, записи Е.С. представлены достаточно полно...) Как мы уже упоминали, цитирование с указанием страниц происходит только в особо важных местах, в остальном ограничимся собственным пересказом. Разумеется, не в ущерб точности. Итак:
  
  
   ГОД 1933
  
   6.9.33. - Е.С. описывает визит во МХАТ Эд. Эррио, его разговор с М.А. за кулисами, его приглашение посетить Францию. Реакция Немировича-Данченко - уж не сделал ли он политическую ошибку, представив Булгакова французу?..
   12.10. 33." ...арестованы Николай Эрдман и Масс... Говорят, за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился. /.../ Ночью М.А. сжег часть своего романа." / Очевидно, здесь потребуется некоторый комментарий, довольно обширный/
   Николай Робертович Эрдман, друг Булгакова, и к 1933 году - очень известный драматург. Его пьесы - "Мандат" и "Самоубийца" - пользуются огромным успехом. Тоже юморист и сатирик. В то время по известности, скорее всего, равен Булгакову, по таланту, возможно, тоже. Просто, кислород ему перекрыли в самом расцвете сил и по нелепой, казалось бы, случайности. По какому-то поводу состоялся концерт известных московских артистов перед членами Правительства. И на беду, не только свою, знаменитый артист и мастер разговорного жанра, Василий Качалов (Шверубович) решил позабавить публику шутливыми баснями Эрдмана. Не учел, что публика особая, шуток не понимает, а если и понимает, то реагирует весьма своеобразно
   В этой басне, насколько помнится, речь шла о сонном царстве какого-то леса - что-то, вроде, "... спит лиса, медведь сопит..." Но завершалась басня неожиданно - "Лишь один товарищ Сталин / В глубине Кремля не спит."
   Товарищ Сталин шутку оценил. Но он тоже любил пошутить. Его товарищи по Кремлю уже хорошо знали эту слабость вождя, и от шуток старались воздерживаться. По крайней мере, на его счет. Эрдман, вероятно, этого еще не знал.
   В это время он был в Гаграх. Там в октябре снимался фильм "Веселые ребята", одним из сценаристов которого был Эрдман. Впоследствии этот фильм имел громадный успех, смеялась вся страна, а вместе с ней смеялся и товарищ Сталин, - только имени Н. Эрдмана в титрах уже не было.. Он был арестован и по приговору Особого совещания при НКВД отправлен на три года в ссылку в Енисейск. Пусть поспит в тайге три годика, охладится, впредь наука будет... Пусть знает, что в правительстве тоже есть веселые ребята... Ничего страшного, в свое время товарищ Сталин тоже там побывал... Три года на природе - смешной срок... Не о чем и говорить...
   Неугомонный шутник, Эрдман и в тайге пытался шутить - в письмах домой подписывался - "Мамин-Сибиряк". По Москве ходило в это время чье-то шутливое творение:
   Раз ГПУ, придя к Эзопу,
   Схватило старика за ж...
   Смысл сей басни ясен :
   Не надо таких басен!
   Не стоит искать автора, хотя скорее всего, им был сам Эрдман. Время еще было вегетарианское. По крайней мере для московской богемы. Хотя перелом уже произошел, московская интеллигенция этого еще не осознавала. Все еще пошучивала. Однако смысл сих басен проявлялся все жестче. Булгаков, начал понимать, что откровенничать в переписке с вождем, пожалуй, не следовало бы... И шутки на этом уровне плохо воспринимаются... И с романом надо бы поосторожнее... От визита органов никто не застрахован... Да они и без официального визита, в случае необходимости, управятся... Попадет роман наверх, а там публика малообразованная, все воспринимает буквально... (Впрочем, о том, что роман, рано или поздно, попадет наверх - Булгаков, ощущая непрерывную слежку, внимание НКВД и Политбюро - не сомневался - так же, как не сомневался в неизбежной собственной гибели после его прочтения ... Мы, в данном случае, пытаемся представить себе оптимальный вариант мыслей писателя на раннем этапе...) Если написано - "дьявол" - наверняка нас имеет в виду белогвардеец, злобствует... Погодим пока... А там посмотрим...
   Впрочем, встряска от этой печальной эрдмановской истории оказалась кратковременной. Работа над романом о дьяволе продолжалась и, судя по записям, в этот период была весьма плодотворной. Булгаков не только активно пишет, но, употребляя терминологию органов, активно распространяет свой роман - собирает друзей, читает вслух отдельные главы. А ведь пока еще роман цензурой не проверен... Мало ли чего он там напишет... Придется и слушателей проверять...
   Конец года 1933-го в записях Е.С. ничем особенным, с нашей точки зрения, не отмечен. Разве лишь, любопытна такая запись от 8.12.33.
   / Кнорре зашел в филиал, вызвал М.А., и очень тонко, очень обходительно предложил тему - "прекрасную - о перевоспитании бандитов в трудовых коммунах ОГПУ" - так вот, не хочет ли М.А. вместе с ним работать
   М. А. не менее обходительно отказался. /
   Вновь придется совершить краткий экскурс в историю взаимоотношений власти и писателя. Власть предлагает писателю всячески ее восхвалять А кое-кто пытается от этого уклониться. Уклонистов власть не любит. Тем более - критиканов - тех она даже и наказывает. Вспомним, Горький после возвращения в СССР незамедлительно совершил поездку на Соловки, остался очень доволен, со слезами хвалил ОГПУ - дескать, правильно делаете, "черти драповые". Потом, уже вместе с НКВД, летом 1933, организовал знаменитую писательскую поездку по Беломорско-Балтийскому каналу, издал книгу... В ней почти все писатели-участники путешествия отметились... Восславили великую стройку века... Правда, не все... Нашелся среди дружного коллектива отщепенец - некий Мандельштам Осип Эмильевич... Он, видите ли, поэт, в политике не разбирается, случайно затесался в эту компанию... Знаем мы эти случайности... Бухарин ему покровительствует... Давно он у нас на заметке... Стишки кропает зловредные, друзьям читает... Говорят, талант большой, мастер, видите ли... Мастеров мы ценим, вот и квартиру новую дали... А что в ответ?. Критиканство, да злопыхательство... Ничего, дождется он у нас...
   (Напоминаю читателю, что этот абзац, как и многие другие, предыдущие и последующие, посвящен чисто интуитивно привидившимся автору гипотетическим мыслям Сталина - вполне возможно, соображения его были какими-то иными, в молодости Сталин тоже писал стихи, в поэзии разбирался... Правда, те времена давно прошли - ныне на первом месте государство, политика...)
   / Судьба великого поэта, Осипа Эмильевича Мандельштама, оказалась тесно связанной с судьбой Булгакова, и имя его вскоре встретится в нашем рассказе. Хотя в жизни, обитая некоторое время в одном доме, но в разных подъездах, они, похоже, не встречались. Во всяком случае, никаких упоминаний об их встречах не сохранилось. Впрочем, стихов М.А. не любил, все об этом знали и даже Ахматова, бывая у него в гостях, своих стихов не читала. Роман булгаковский с интересом слушала, но молчала - осторожна была - вполне возможно, догадывалась, что окружение писателя тщательно фильтруется соответствующими органами. Впоследствии, уже во время войны, оказавшись в эвакуации вместе с Е.С. - рукопись читала с упоением, но высказывалась лишь ближайшим друзьям, в которых была уверена - например, Фаине Раневской/.
   А пока кончается год 1933, в дневниковых записях отметим еще декабрьские заметки о появлении в Москве американского посла, Вильяма Буллита, который уже через неделю после прибытия побывал во МХАТе на "Турбиных" и оставил прекрасный отзыв. Развитие этой темы еще впереди. Сейчас настает крайне важный -
  
   ГОД 1934.
  
   Начало года не сулит ничего экстраординарного. Завязываются и крепнут связи с американцами из посольства, М.А. все больше общается (в письменной форме, разумеется) с зарубежными издательствами, интересующимися его произведениями. Обычные рутинные записи. Обилие событий, не всегда непосредственно связанных с М.А.. но все же отмеченных в дневнике Е.С. - начинается с мая 1934.
   11.5.34. " В газетах сообщение о смерти председателя ОГПУ Менжинского ..."
   Здесь, опять-таки, придется коснуться истории. Естественно, Булгаковых интересует смерть руководителя органов, уже не менее десятка лет бдительно наблюдающих за ними. Тем более, как вскоре выяснится, смерть загадочная . Хотя внешне все выглядело вполне естественно - болел человек, вот и умер от сердечной недостаточности. С интеллигентами это бывает - несмотря на ум, иногда выдающийся - сердце у них слабое место... А Вячеслав Рудольфович, говорят, 16 языков знал.... Врачи подтверждают - не выдержало сердце такой нагрузки. Руководителем НКВД стал его верный заместитель - Г.Г.Ягода ( впоследствии его-то, вкупе с врачами, и обвинят в этой смерти, наряду с многими другими смертями. Не без оснований...) История говорит, что Менжинский начинал свою послереволюционную карьеру с деятельности финансовой, дипломатической и чекистской. Похоже, основной причиной, повлекшей смерть, была его деятельность финансовая. Да и тесно связанная с ней - дипломатическая. Слишком часто курсировал между Берлином и Москвой в ленинские времена. Возможно, по мнению Иосифа Виссарионовича, были какие-то прегрешения и по чекистской части - для нашего исследования это не так уж важно. Конец жизни Менжинский встретил на своей подмосковной даче, под охраной собственного ведомства, но с постоянными наездами вежливых гостей из ЦКК /Центральной Контрольной Комиссии /, интересовавшихся преимущественно финансовой стороной его многогранной деятельности. Перед смертью был избран в ЦК,1/ хотя вряд ли это его утешило - он-то хорошо знал шутливый нрав Хозяина.
   На следующий день, 12.5.34 в дневнике появляется запись:
   "В "Литературной газете" объявление о смерти сына Горького, Максима Пешкова. Правительственное письмо Горькому. Есть подпись Сталина. "Вместе с Вами скорбим и переживаем горе, так неожиданно и дико свалившееся на нас всех".
   Причина смерти неизвестна. Сказано: после непродолжительной болезни...
   Комментировать эту запись нет необходимости. Уже в то время сомнения в причине смерти, имевшие широкое хождение в кругах московской интеллигенции (особенно в литературных и театральных) - вполне обоснованы. Кстати, в записях того же дня есть упоминание о письме, отправленном М.А. к Горькому. Необходимы некоторые пояснения.
   Еще в середине апреля Булгаков решил вновь ходатайствовать о разрешении на заграничную поездку. Впрочем, дадим слово ему самому. Вот отрывок из письма В.В.Вересаеву от 26.4.1934:
   ...Решил подать прошение о двухмесячной заграничной поездке: август - сентябрь. Несколько дней лежал, думал, пытался советоваться кое с кем. "На болезнь не ссылайтесь". Хорошо, не буду. Ссылаться можно, должно быть, только на одно: я должен и я имею право видеть хотя бы кратко - свет. Проверяю себя, спрашиваю жену, имею ли я это право. Отвечает - имеешь. Так что ж, ссылаться, что ли, на это?
   Вопрос осложнен безумно тем, что нужно ехать непременно с Еленой Сергеевной. Я чувствую себя плохо. Неврастения, страх одиночества превратили бы поездку в тоскливую пытку. Вот интересно, на что тут можно сослаться? Некоторые из моих советников при словах "с женой" даже руками замахали. А между тем махать здесь нет никаких оснований. Это правда, и эту правду надо отстоять. Мне не нужны ни доктора, ни дома отдыха, ни санатории, ни прочее в этом роде. Я знаю, что мне надо. На два месяца - иной город, иное солнце, иное море, иной отель, и я верю, что осенью я в состоянии буду репетировать в проезде Художественного театра, а может быть, и писать.../ стр. 345 /
   Так вот, 2.5.34 Горькому было отправлено письмо с просьбой посодействовать в положительном решении этого вопроса. Отношения с Горьким у Булгакова были сложные, к его помощи он прибегал только в крайних случаях - как сейчас. Ответа он не получил - в это время Горький, похоже, сам нуждался в помощи. (Никаких ответов Горького на известные обращения к нему М.А. в булгаковском архиве не сохранилось. Это не значит, что их и не было. Возможно, уничтожены М.А. в ходе дальнейших событий, когда архив Горького срочно понадобился Сталину. Впрочем, как и заграничные архивы Троцкого и Керенского - Иосиф Виссарионович готовился к Великой Чистке и к 1937-му году все архивы вышеназванных лиц были выкрадены НКВД и доставлены в Москву. Об этом мы еще упомянем в нашем последующем рассказе, когда дойдем до 1938 года - горьковские письма тогда настоятельно будут требовать и у Булгакова лица занятые нынче культурной деятельностью - а некогда, отличавшиеся на чекистской ниве...)
   Дальнейшие события в истории с загранпоездкой М.А. описывает в письме Вересаеву от 11.7.34:
   " 17 мая лежу на диване. Звонок по телефону, неизвестное лицо, полагаю, служащий: "Вы подавали? Поезжайте в ИНО Исполкома, заполняйте анкету Вашу и Вашей жены".
   К 4 часам дня анкеты были заполнены. И тут служащий говорит:"Вы получите паспорта очень скоро, относительно Вас есть распоряжение. Вы могли бы их получить сегодня, если бы пришли пораньше. Получите девятнадцатого".
   Цветной бульвар, солнце, мы идем с Еленой Сергеевной и до самого центра города говорим только об одном - послышалось или нет? Нет, не послышалось, слуховых галлюцинаций у меня нет, у нее тоже.
   Как один из мотивов указан был мной такой: хочу написать книгу о путешествии по Западной Европе.
   Наступило состояние блаженства дома. Вы представляете себе: Париж! Памятник Мольеру... здравствуйте, господин Мольер, я о Вас и книгу и пьесу сочинил; Рим - здравствуйте, Николай Васильевич, не сердитесь, я Ваши "Мертвые души" в пьесу превратил. Правда, она мало похожа на ту, которая идет в театре, и даже совсем не похожа, но все-таки это я постарался... Средиземное море! Батюшки мои!..
   Вы верите ли, я сел размечать главы книги!
   Сколько наших литераторов ездило в Европу - и кукиш с маслом привезли! Ничего! Сережку нашего, если послать, мне кажется, он бы интереснее мог рассказать об Европе. Может быть, и я не сумею? Простите, попробую!
   19-го паспортов нет, 23-го - на 25-е, 25-го - на 27-е. Тревога. Переспросили: есть ли распоряжение. - Есть. Из Правительственной комиссии, через Театр, узнаем: "Дело Булгаковых устроено".
   Что еще нужно? Ничего.
   Терпеливо ждать. Ждем терпеливо
   Тут уж стали поступать и поздравления, легкая зависть:"Ах, счастливцы!"
   - Погодите, - говорю - где ж паспорта-то?
   - Будьте покойны ! / Все в один голос /.
   Мы покойны. Мечтания: Рим, балкон, как у Гоголя сказано -пинны, розы... рукопись... диктую Елене Сергеевне... вечером идем, тишина, благоухание...Словом, роман! В сентябре начинает сосать под сердцем: Камергерский переулок, там, наверно, дождик идет, на сцене полумрак, чего доброго в мастерских " Мольера" готовят...
   И вот в этот самый дождик я являюсь. В чемодане рукопись, крыть нечем!
   Самые трезвые люди на свете - это наши мхатчики. Они ни в какие розы и дождики не веруют. Вообразите, они уверовали в то, что Булгаков едет. Значит же, дело серьезно! Настолько уверовали, что в список мхатчиков, которые должны были получить паспорта / а в этом году как раз их едет очень много /, включили и меня с Еленой Сергеевной. Дали список курьеру - катись за паспортами.
   Он покатился и прикатился. Физиономия мне его сразу настолько не понравилась, что не успел он еще рта открыть, как я уже взялся за сердце.
   Словом, он привез паспорта всем, а мне беленькую бумажку - М.А.Булгакову отказано.
   Об Елене Сергеевне даже и бумажки никакой не было. Очевидно, баба, Елизавет Воробей! О ней нечего и разговаривать!
   Впечатление? Оно было грандиозно, клянусь русской литературой! Пожалуй, правильней всего все происшедшее сравнить с крушением куръерского поезда. Правильно пущенный, хорошо снаряженный поезд, при открытом семафоре, вышел на перегон - и под откос!
   Выбрался я из-под обломков в таком виде, что неприятно было глянуть на меня" / стр. 346-347/.
   События мая 1934 очень важны для нашего исследования. После 1934 года никаких писем о возможной загранкомандировке Булгаков больше не писал. Да и вообще к Сталину больше не обращался - за исключением краткого письма 1938 года с просьбой смягчить судьбу Н.Эрдмана. Вопрос о возможности такого путешествия для Булгакова был решен. А с ним окончательно определилась и его судьба. В разных источниках, события описаны в принципе одинаково, разнятся лишь детали - а в них-то и суть. Поскольку нас интересуют детали, читателю придется набраться терпения и прочитать, как изображает эту печальную историю Е.С. Вот ее более поздний рассказ:
   "... 17 мая по телефону некий т. Борисполец сказал М. А-чу, чтобы мы пришли, взяв с собой паспорта и фотокарточки, для получения паспортов. В АОМСе он встретил нас очень любезно, подтвердил сказанное, дал анкеты для заполнения, сказал, что мы получим валюту. Перед ним на столе лежали два красных паспорта. Когда мы внизу заполняли анкеты, в комнату вошли двое: женщина и мужчина. Меня очень смешил М.А., во время заполнения анкеты, по своему обыкновению. Те пришедшие присматривались очень внимательно, как мы сообразили потом. Паспортов нам Борисполец не выдал, "паспортистка ушла" - сказал. Перенес на 19-е. С 19-го на 20-е и т.д. Через несколько дней мы перестали ходить. А потом, в начале июня, кажется, 7-го, во МХАТе от Ивана Сергеевича, который привез всем мхатовцам гору паспортов, = мы получили две маленькие бумажки - отказ. На улице М.А. стало плохо..." ( стр.313-314 )
   Те же события отражены и в записях Е.С. 1934 года. Приведем отрывок, характеризующий душевное состояние писателя, как в обычное время, так и в моменты душевного взлета, обманчивого торжества, запись 18.5.1934:
   "... Телефонный звонок... Какой-то приятный баритон:
   - Михаил Афанасьевич? Вы подавали заявление о заграничном паспорте? Придите в Иностранный отдел Исполкома, заполните анкеты - Вы и Ваша жена. Обратитесь к товарищу Бориспольцу. Не забудьте фотографии.
   Денег у нас не было, паспорта ведь стоят по двести с чем-то. Лоли смоталась на такси домой, привезла деньги. На этой же машине мы - на Садовую-Самотечную. Борисполец встал навстречу из-за стола. На столе лежали два красных паспорта. Я хотела уплатить за паспорта, но Борисполец сказал, что паспорта будут бесплатные. "Они выдаются по особому распоряжению, - сказал он с уважением. - Заполните анкеты внизу".
   И мы понеслись вниз. Когда мы писали М.А. меня страшно смешил, выдумывая разные ответы и вопросы. Мы много хихикали, не обращая внимания н то, что из соседних дверей вышли сначала мужчина, а потом дама, которые сели тоже за стол и что-то писали.
   Когда мы поднялись наверх, Борисполец сказал, что уже поздно, паспортистка ушла и паспорта сегодня не будут нам выданы. "Приходите завтра".
   Но завтра 18-е (шестидневка)". - "Ну, значит 19-го".
   На обратном пути М.А. сказал:
   - Слушай, а это не эти типы подвели ? Может быть, подслушивали ? Решили, что мы радуемся, что уедем и не вернемся ?.. Да нет, не может быть. Давай лучше мечтать, как мы уедем в Париж !
   И все повторял ликующе:
   - Значит, я не узник! Значит, увижу свет!
   Шли пешком, возбужденные. Жаркий день, яркое солнце. Трубный бульвар.
   М.А. прижимает к себе мою руку, смеется, выдумывает первую главу книги, которую привезет из путешествия.
   - Неужели, не арестант ?!
   Это - вечная ночная тема: Я - арестант... Меня искусственно ослепили...
   Дома продиктовал мне первую главу будущей книги".( стр. 59 - 60 )
   Сейчас кажется, что все уже предельно ясно. Издеваются над Булгаковым не служащие ИНО - они лишь исполняют приказ Хозяина, который дает понять, что выпускать его из своей власти вовсе не собирается. Булгаков, действительно, узник, которому не суждено увидеть свет. Тем не менее, в том же июне, глубоко оскорбленный Булгаков, желая окончательно в этом убедиться, пишет очередное письмо Сталину, которое тоже остается без явного ответа. Косвенный ответ последовал год спустя - впрочем, мы забегаем вперед. Вернемся к письму. (Кстати, рекомендуем читателям, даже и знающим переписку писателя с вождем, еще раз ее перечитать в ПРИЛОЖЕНИИ - многие детали предстанут в совершенно ином свете).
   В июньском письме 1934 года к Сталину, излагая события этой эпопеи, Булгаковым подчеркнуты две реплики:
   "...-Паспорта вы получите очень скоро, так как относительно вас есть распоряжение. Вы могли бы их получить сегодня, но уже поздно. Позвоните ко мне восемнадцатого утром; и ниже / о 23 мая/;
   Тогда я несколько насторожился и спросил служащего, точно ли обо мне есть распоряжение и не ослышался ли я 17-го мая?
   На это мне было отвечено так:
   - Вы сами понимаете, я не могу вам сказать, чье это распоряжение, но распоряжение относительно вас и вашей жены есть, так же, как и относительно писателя Пильняка".
   Завершалось это письмо Булгакова письмо так :
   " Обида, нанесенная мне в ИНО Мособлисполкома, тем серьезнее, что моя четырехлетняя служба в МХАТ для нее никаких оснований не дает, почему я и прошу Вас о заступничестве"/ стр.348/.
   Булгаков хорошо понимает, кто автор этой злой шутки и чего от него можно ожидать в дальнейшем. Здесь уместно еще раз напомнить читателю, что упомянутый в письме Б. Пильняк, хоть и совершил несколько зарубежных поездок и творчески отчитался о них, все равно оставался чуждым попутчиком и в 1937 году расстрелян. А упоминаемый нами Е. Замятин, хоть и выпущен за границу в 1932 году, но в том же 1937 в Париже скоропостижно умер от загадочной хвори.
   А что касается адресата этого письма - неистощимого шутника и Хозяина - тот вряд ли оценил всю серьезность обиды, нанесенной Булгакову. Скорее, письмо могло только порадовать Иосифа Виссарионовича - писатель постепенно дозревает, об авторе шуток не догадывается (а если и догадывается - благоразумно помалкивает), защиты просит - глядишь, со временем, перекуется... Такого мастера любыми путями на сторону социализма перетягивать надо... Жаль, с поэтом не получается...
  
   Здесь нам пора вернуться немного назад, к истории еще одного мастера, знаменитого поэта. 13 мая 1934 года О.Э. Мандельштам был арестован. По этому поводу у Булгаковых дважды побывала Ахматова - 1-го июня 1934 и 17-го ноября того же года. Первый раз - сбор средств на проводы поэта в ссылку, когда Е.С. вывернула все карманы, второй раз - рассказ о странном звонке Сталина Пастернаку. Рассказ Ахматовой лучше привести чуть позже, а сейчас изложить развитие событий, каким оно представляется нам сегодня.
   ... Летом 1933 О.Э. Мандельштам вернулся в Москву после поездки по Бел-Балтканалу. Осенью 1933 поэт получил квартиру. Власть ожидала от него соответствующей реакции. Как позднее выяснилось, "органы" просвечивали поэта чуть ли не насквозь (так же, как и Булгакова). Реакция, со стороны О.Э., оказалась для власти неожиданностью. Для описания ее - опять воспользуемся интуицией (она сопутствует автору предлагаемого опуса во многом, и он уверен, что она его не обманывает!) - ... Знали, конечно, что волк и все стихи его такие но ТАКОГО... не ждали. После летнего перерыва стихи осенью 1933 года полились рекой. И какие стихи! Ноябрем 1933 помечено стихотворение "Мы живем, под собою не чуя страны..." - пусть с ним товарищ Сталин сам разбирается.... В том же месяце - "Квартира" - и прочие в том же духе... Прежнем, крамольном духе, еще более резкие... Возьмем, для примера, несколько четверостиший "Квартиры":
   Квартира тиха, как бумага,
   Лягушкой застыл телефон.
   Видавшие виды манатки
   На улицу просятся вон.
  
   А стены проклятые тонки
   И некуда больше бежать,
   А я как дурак на гребенке
   Обязан кому-то играть
   ..........................................
   Какой-нибудь изобразитель,
   Чесатель колхозного льна,
   Чернила и крови смеситель,
   Достоин такого рожна
  
   Какой-нибудь честный предатель,
   Проваренный в чистках, как соль,
   Жены и детей содержатель
   Такую ухлопает моль.
   Уже этих и антисталинских стихов достаточно для сурового наказания. А на столе у товарища Сталина они оказались в сплотке со многими другими, такими же. Нет, не ценит поэт благодеяний власти... Квартира ему не нравится... Другую подберем... Как там у него в "волчьем " цикле?..
   ...Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
   Душной шубы сибирских степей...
   К баснописцу просится... Антисоветскую группу создавать... Ну, уж, нет!.. Лучше куда-нибудь на Урал отправим...С сопроводиловкой - "изолировать, но сохранить"... Поэт-то, вроде, хороший... Правда, с социализмом не в ладах... Попробуем перевоспитать... Может, пригодится еще...
   (Кстати, в обоснование собственной интуиции, могу сослаться на интуитивные прозрения хорошо известного литературоведа, знавшего семью Мандельштам лично - Эмму Герштейн. Она подозревала, что Сталину могло и понравиться ныне всем известное стихотворение - хотя бы из-за строчек :
   А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
   Он играет услугами полу-людей...
   Кто поет, кто мяучит, кто хнычет -
   Он один лишь бабачит и тычет...
   Я не настаиваю на такой версии - но она вполне укладывается в мою... Действительно, вождя могло скорее развлечь такое описание людей, вряд ли осознававших глубину познаний товарища Сталина, не зря изучавшего в молодости Библию... Но, для острастки, поэта следует примерно наказать...)
   Приговорили О.М. к трем годам ссылки в Чердынь, на Урале. (Сравним ссылку Эрдмана в Сибирь, где его могли посещать даже некоторые его друзья, наиболее энергичные...) Почти сразу же по прибытии, после тяжелого психического припадка с попыткой самоубийства, о чем, естественно, доложили Сталину,- мол, сохранить, возможно, и не удастся, Вождь смилостивился, разрешил выбирать самому -конечно, кроме столиц - О.Э. выбрал Воронеж. Срок остался прежний. После беседы с Бухариным, упомянувшем хлопоты друзей поэта о смягчении приговора, Хозяин решил побеседовать с признанным поэтическим мэтром - "небожителем" Б.Л. Пастернаком. Вот этот разговор в изложении Ахматовой:
   ... Сталин сообщил, что отдано распоряжение, что с Мандельштамом будет все в порядке. Он спросил у Пастернака, почему тот не хлопотал. "Если бы мой друг, поэт, попал в беду, я бы лез на стену, чтобы его спасти". Пастернак ответил, что если бы он не хлопотал, то Сталин бы не узнал об этом деле. " Почему вы не обратились ко мне или в писательские организации?" - "Писательские организации не занимаются этим с 1927 года". - "Но ведь он ваш друг?" Пастернак замялся, а Сталин после недолгой паузы продолжил вопрос: "Но ведь он же мастер, мастер?" Пастернак ответил: "Это не имеет значения".
   Борис Леонидович думал, что Сталин его проверяет, знает ли он про стихи, и этим он объяснил свои шаткие ответы.
   ....Почему мы все говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел с Вами поговорить". - "О чем?" - " О жизни и смерти". Сталин повесил трубку / стр.352/.
   Добавим еще кое-какие детали к этому пересказу, взятые нами у многознающего Соломона Волкова - присутствовавший рядом с Пастернаком во время этого разговора друг вспоминал заключительную реплику Сталина :
   "Мы, старые большевики, никогда не отрекались от своих друзей. А вести с вами посторонние разговоры мне незачем."
   Из того же источника почерпнем еще некоторые сведения :
   Сам Мандельштам - со слов Пастернака узнавший, что Сталин выпытывал у него, "мастер" ли Мандельштам, посмеивался : "Почему Сталин так боится "мастерства"? Это у него вроде суеверия. Думает, что мы можем нашаманить..."
   (И, завершая, выскажем свою точку зрения : зря Мандельштам посмеивался - Сталин в те "вегетарианские" для интеллигентов годы не боялся "мастерства", а уважал его... Мастеров, даже нелюбимых им евреев /а мастерами всегда оказывались именно они, или люди родственной крови - и Сталин это узнал еще от Ленина/, старался в те годы все-таки сохранить... В годы последующие, в разгар Чистки, для него это уже не имело значения... )
   Ссылка кончилась в 1937 году, поэт вернулся было в Москву, но ему напомнили о паспортном режиме. Возобновилась бродячая жизнь. Стихи стали поосторожней, но дух их оставался прежним. Хотя, в январе-феврале 1938 поэт и сделал было попытку сочинить нечто хвалебное о Сталине, было уже поздно. Никакие стихи спасти уже не могли. Ордер на арест уже был подписан. Все руки у карательных властей не доходили - год выдался уж слишком хлопотливый. Пока что, с помощью ССП, /без указания свыше Ставский, тогдашний командующий советскими писателями, не дал бы путевку бывшему ссыльному и потенциальному арестанту/ - его с женой отправили отдыхать в дом отдыха. Чтобы НКВД не искало, когда придет срок. Этот дом отдыха следует рассматривать как завершающий штрих дьявольского сталинского юмора. По врожденной памятливости и неизбывной склонности к шутке, Вождь перелистал последние стихи поэта, подыскал подходящие к случаю:
   На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!
   Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.
   Сухомятная русская сказка, деревянная ложка, ау!
   Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?
   "...Конвойное время" - хорошо сказано... Наступило наконец... Вот и поэт попал... К тому же предпочитает, кажется, синее море "гуртом и гурьбой"?.. Этого добра у нас много... Обеспечим...
   И 2.5.38. - арест выездной бригадой НКВД, скорый "суд" Особой комиссии, приговор - 5 лет лагерей. Уже 27.12.38 - смерть в дальневосточном лагере, неподалеку от Тихого океана. Такова оказалась судьба истинного поэта, мастера, а спустя два года та же судьба , с некоторыми вариациями, постигла и другого мастера - философа и шутника М. Булгакова.
   Завершая эту вставную тему, полагаем, что роковой ошибкой поэта была эта злополучная поездка по БелБалтканалу, далее уже взаимосвязь причин и следствий - квартира и дальнейшая цепь бедствий. Недаром, после вполне невинного замечания Л.Пастернака (хотя, относительно невинности замечания - мнения могут быть разные - В.Щ.), посетившего поэта на новой квартире: "Ну, вот, теперь и квартира есть - можно писать стихи ", Мандельштам пришел в ярость. Надежда Яковлевна, жена поэта, описывает это так:
   " Слова Бориса Леонидовича попали в цель - О.М. проклял квартиру и предложил вернуть ее тем, для кого она предназначалась : честным предателям, изобразителям и тому подобным старателям... Проклятие квартире - не проповедь бездомности, а ужас перед той платой, которую за нее требовали. Даром у нас ничего не давали..."
   Комментарии излишни... В конечном счете, как всегда, платой оказалась смерть... Здесь необходимо хотя бы упомянуть о великолепном двухтомнике позднейших воспоминаний Н. Я. Мандельштам, по нашему мнению - лучших воспоминаний очевидца и свидетеля той трагической эпохи. Мы понимаем, почему ее воспоминания о поэте начинаются с событий 1934 года, свои мемуары автор волен начинать по своему усмотрению. Тем более, что Н.Я. пообещала написать правду, только правду, но не всю правду... А кто и когда писал о себе всю правду?... Возможно, в своем исследовании мы коснулись кое-чего утаенного... Надеемся, что это нам простится, ибо, представляя историческую точку зрения, мы не вправе умолчать и о событиях 1933 года, когда, по нашему мнению, поэт совершил роковую ошибку...1/
   Кстати, здесь необходимо хотя бы упомянуть о Фадееве, который, волею судьбы, случайно встретил поэта незадолго до гибели. Хотя он еще не руководил ССП, но был в фаворе, многое знал, Мандельштаму, вроде бы, симпатизировал. Узнав, куда направили отдыхать супругов Мандельштам, встревожился, понял, что это ловушка, но ни словом не предостерег. Умыл руки. За это мы его не укоряем. Время такое было. И совесть вряд ли мучила впоследствии по этому случаю. Иное дело в случае с Булгаковым. В этой драме он уже ведущий актер, прилежно исполняющий указания Режиссера. Пусть тогда еще и не вполне осознаваемые - в замысел задуманной Хозяином шутки его, скорее всего, не посвящают. Ему не будет от этого легче, когда придет время её осознать и понять замысел. Мы еще встретимся с Фадеевым...
  
   А пока, возвратимся к Булгакову, в май 1934.
   Он, естественно, в курсе, какие стихи пишет О.Э. и за что его могут сослать. Сам он с "осетином" в переписке, но об этом распространяться не следует... Опасный корреспондент... Такого рода стихи вряд ли Булгакову нравятся, впрочем, мы уже упоминали, что стихов он не любит...К тому же таких, слишком прямолинейных...Булгаков полагает, что у него в романе это гораздо тоньше получится... Надо только получше замаскироваться... Пустить их по ложному следу... А, ведь, похоже, не только О.Э. так плотно обкладывают... Со мной тоже так ... да, ведь, и было уже, и есть, наверняка я просвечен со всех сторон... - разве что до ареста пока еще не дошло... Вождь меня в клетке держит, пытается из меня канарейку сотворить... И в НКВД новый бес будет из кожи лезть, чтобы закрепиться... Наверняка мои наброски там побывали - да и выше, пожалуй... Как известно, Сталин литературой очень интересуется...
   До конца года все эти волнения улягутся. Ничего особенного больше не происходит. И, провожая год, Е.С. запишет 31.12.34.:
   "... Господи, только бы и дальше было так!"
  
   ГОД 1935
  
   В начале года ничего необычного. Все более тесное общение с американцами. 23.4.35 Е.С. описывает бал в американском посольстве, куда они приглашены Вильямом Буллитом, послом. Описание гостей:
   "... Афиногенов в пиджаке, почему-то с палкой, Берсенев с Гиацинтовой, Мейерхольд и Райх, Вл.Ив. с Котиком, Таиров с Коонен, Тухачевский, Бухарин в старомодном сюртуке, под руку с женой, тоже старомодной, Радек в каком-то туристском костюме, Бубнов в защитной форме..."
   Требуется небольшой комментарий. Гостей, конечно, было гораздо больше, несколько сот - вся московская элита. Сталина не было. Вероятно, и не приглашали. В любом случае, в силу занимаемого поста - не место ему в американском посольстве. В 37-38 гг. большая половина гостей, по разным причинам, оказалась расстрелянной. Тогда же, как-то увял и сник сам посол - Вильям Буллит. Его сменил Дэвис. Буллит был направлен в Европу, в 1940 году оказался уже послом во Франции. Говорят, выпустил книгу, для сталинского руководства совсем не лестную. Дальнейший путь его нам не известен. А начинал он - еще в революцию, посетил Россию, один из немногих был очарован большевиками, слал о них хвалебные отзывы в Америку. Возможно, еще там познакомился со своей будущей женой - журналисткой Луизой Брайант (тогда она была невестой Джона Рида - и впоследствии могла многое рассказать ему о загадочной смерти и похоронах своего жениха...). Видно из-за его изначально благожелательной позиции по отношению к Советам, установив дипломатические отношения с советской Россией, в 1933 году Рузвельт и послал его туда. В условиях мирового кризиса сталинское золото в уплату за американских инженеров и передовые технологии, спасало Америку от катастрофы.
   Мы потому даем этот пространный комментарий, что фигура Вильяма Буллита, в преображенном виде попав в роман, якобы, в образе Воланда, по нашему мнению, и стала тем ложным следом, каким Булгаков старался запутать тогдашних и грядущих толкователей романа. Впрочем, об этом речь еще впереди, во второй части нашего исследования, когда мы коснемся произведений М.А.Булгакова. Например, одну из глав романа о дьяволе, он прямо так и назвал - "Великий бал у сатаны". Воланд - дьявол - сатана. Вспоминается "Город желтого дьявола".... Правильно мыслите, товарищи, и дальше продолжайте в том же духе. Вот только обмануть Сталина ему вряд ли удалось.
   В этой связи уместно привести отрывок из воспоминаний С.Ермолинского, соседа и друга Булгакова, не раз слушавшего его чтение "романа о дьяволе" в самых ранних редакциях:
   "...восстанавливая в памяти те впервые услышанные главы, я вдруг вспомнил одну небезынтересную деталь. Описывая Воланда, Булгаков - не вскользь, а подчеркнуто - сообщал, что у его необыкновенного иностранца, на ноге были сросшиеся пальцы. В народе эту аномалию называют "копытом дьявола". Отсюда и первое название романа. Во всех более поздних редакциях я этой детали уже не встречал. Но разговор по поводу нее у меня с Булгаковым произошел (через несколько лет после первого чтения)
   - А помнишь, раньше у тебя было... - начал я.
   - Ни к чему деталь. - сердито перебил он. - Не хочу давать повода любителям разыскивать прототипы. Думаешь, не найдется "человека с копытом"? Обязательно найдется. А у Воланда никаких прототипов нет. Очень прошу тебя, имей это в виду."
   Если товарищ Сталин держал в руках эту уничтоженную редакцию - ему нетрудно было узнать себя, "копыто дьявола" у него имелось. А насчет уничтоженных рукописей, если они вместе с автором находятся под надзором ГПУ - НКВД, мы уже говорили, когда упоминали арестованные дневники, собственноручно уничтоженные Булгаковым.
   (А что касается Сергея Ермолинского, вместе с женой бывшего верным другом Булгакова до самой смерти - приведем свидетельство Виталия Шенталинского, рассказывающего, как орал на Ермолинского следователь на допросе :
   "...Вы не знаете, в чем ваше преступление?! В пропаганде антисоветского, контрреволюционного, подосланного белоэмигрантской сволочью так называемого писателя Булгакова, которого вовремя прибрала смерть!"
   Естественно, рядовой следователь не был посвящен в обстоятельства гибели Булгакова - эту тайну знал лишь товарищ Сталин, постаравшийся, по привычке, замести все прямые следы... Однако, следы остаются - стоит лишь копнуть чуть поглубже... А литератор С.Ермолинский получил дурную славу от компетентных органов, преследовавшую его до конца жизни... И воспоминания его о Булгакове, шестидесятых годов, по нашему мнению, самые правдивые - и поныне встречаются с подозрением у некоторых официальных булгаковедов... Мы еще встретимся с его свидетельствами...)
   Приносим свои извинения за столь многочисленные отступления от основной темы - все они, так или иначе, с ней связаны. Возвращаемся к жизни семейства Булгаковых в 1935 году.
   После бала ничего особенного не происходит. Общение с американцами продолжается. Как-то уже совершенно незаметно в дневнике отражено продолжение истории с загранпоездкой . 15.6.35 Е.С. записывет:
   " Ездили в Иностранный отдел, отвезли все документы. Приняли. Также и 440 рублей денег. Сказали, что ответ будет через месяц.
   Следующая запись уже после долгого перерыва - 22.8.35, среди прочего:
   "Прервались записи, потому что суматошно шла жизнь.
   Не записано: отказ в поездке за границу, ..."
   Опять-таки, не обойтись без комментария. Похоже, Булгаков, ошибочно истолковав отсутствие, какого бы то ни было, ответа Сталина на свое прошлогоднее послание, решил повторить попытку. Реакция оказалась недвусмысленной. И вывод должен быть однозначный - повидать "свет" Сталин мастеру не позволит. ( Отсюда знаменитое: - "Он не заслужил света, он заслужил покой" - не забудем, что это многократно цитированное высказывание принадлежит Воланду-Сталину, а "покой" служит корневой основой для слова "покойник" - а у вождя слово с делом не расходятся... В данном случае толкование "света" вроде бы, недвусмысленно, но не следует забывать о его многозначности /современные любители музыки могут вспомнить хотя бы семичастный цикл "Свет" гениального композитора К.Штокхаузена - тоже не всеми понимаемый.../. А писателю Булгакову нравилось играть словами...). Во всяком случае, по поводу заграничной поездки, Булгаков Сталина уже не потревожит. М.А. вполне сознает, что "покой" можно понимать по-разному. Если Булгаков подразумевает: " тогда оставьте меня в покое", - то Сталин ведь может, если захочет, трактовать это понятие как-то иначе...Тягостное предчувствие вероятной гибельной развязки неравного противостояния гнетет писателя уже давно, с начала 30-х годов. Совершенно ясное осознание неизбежности казни придет в 1937-38 гг., и, наверняка уж, подтвердится в сентябре 1939, а особенно, в январе 1940, когда ему предстоит, в лице совершенно чуждого ему Фадеева, ощутить непосредственный контакт с Князем Тьмы...
   Вернемся к той же записи Е.С. от 22.8.1935, где она описывает события двух пропущенных месяцев. С нашей точки зрения, весьма любопытна следующая запись, в тот же день:
   "...Сегодня появился у нас Исай Лежнев, тот самый, который печатал "Белую гвардию" в "России". Он был за границей в изгнании, несколько лет назад прощен и вернулся на родину. Несколько лет не видел М.А. Пришел уговаривать его ехать путешествовать по СССР. Нервен, возбужден, очень умен, странные вспухшие глаза. Начал разговор с того, что литературы у нас нет."
   (Не станем отказывать женщинам в наблюдательности, но возникает стойкое подозрение, перерастающее в уверенность, что некоторые записи в дневнике Е.С. записаны под диктовку М.А.. Ему ведь неизвестно еще, какова будет судьба его творчества, "окруженный невидимым тыном", он поклялся дневников не вести, но надо же дать грядущим поколениям какие-то ниточки - сохранится дневник Е.С. ... Кстати, в комментариях Лидии Марконы Яновской, издательницы дневников, сказано, по поводу этой записи:
   "...И.Г.Лежнев - прототип Рудольфа в повести "Тайному другу" и Рудольфи - в "Театральном романе". Скажем сразу - у нас, по поводу такого комментария 1990-го года - иное мнение, каковое мы постараемся обосновать во второй половине нашего исследования.)
   А пока - еще несколько слов по поводу Лежнева. Булгаков еще в бытность Лежнева издателем подозревал, а теперь убедился, что его мнимое изгнание на деле является партийным посланием. Вернувшись из берлинского торгпредства, Лежнев вновь вступил в партию по сталинской рекомендации, вступил в ССП и вел себя соответствующе. По Москве ходили легенды о том, как он сиднем просидел неделю дома в ожидании повторного сталинского звонка - когда Сталин позвонил ему перед этим, его не было дома. Повторного звонка так и не дождался... О причастности Лежнева к "невидимому тыну" у Булгакова сомнений не было...
   Возможно, у читателей появится некоторое сомнение по поводу следуюшей записи, для чего, собственно, ее цитировать. Объяснение этому последует позже, в ходе нашего дальнейшего исследования, пока что мы приводим запись от 29.10.1935:
   " Днем звонила Сейфуллина. Спрашивала, когда М.А. может принять одну приезжую из Вены по поводу перевода "Мертвых душ" М.А. сказал, что они уже переведены. "Все равно, примите, пожалуйста". Пришла приезжая. Гладко говорит по-русски. Рассказывала, как Гитлер преследует евреев".
   Объяснение этой записи не столь прямолинейно, как, возможно, решит проницательный читатель, ознакомившись с записями Е.С. последующих двух дней, 30.10.35 и 31.10.35:
   " Приехала Ахматова. Ужасное лицо. У нее - в одну ночь - арестовали сына / Гумилева/ и мужа - Н.Н.Пунина. Приехала подавать письмо Иос.Вис.
   В явном расстройстве, бормочет что-то про себя.
   31.10.35.: "Отвезли с Анной Андреевной и сдали письмо Сталину. Вечером она поехала к Пильняку...."
   Конечно, Булгаковы успокоили Анну Андреевну, помогли составить краткое (Булгаков помнил о своем опыте личного послания) письмо к Сталину, в частности, посоветовали писать от руки, не пользоваться машинкой. Но для себя, из визита австрийской гостьи, Булгаков понял, что его роман на столе у Сталина, читается внимательно, и никакие намеки от него не ускользают. Почему он это понял - поймет и читатель, если у него хватит сил добраться до второй части нашего исследования...
   Впрочем, кое-какую подсказку относительно еврейской темы можем дать и до рассмотрения реалий "закатного романа"... Вполне возможно, до Булгакова в свое время дошли слухи о реакции Политбюро на его дневники. Памятуя о составе Политбюро того времени (1926 год) - он мог представить и, в каком виде были поданы эти фрагменты - подчеркнуто антисемитская подборка... А отсюда очень недалеко и от внимания Сталина к его персоне, статье в "Правде" в феврале 1929, и дальнейшая явная слежка...
   Утвердиться в мнении, что и с Князем Тьмы можно вести переговоры, что и дьявол способен на благие дела ( вспомним эпиграф к роману: "... так кто ж ты, наконец? - Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо."), Булгакову помогло эффективное решение всех проблем, мгновенно последовавшее после отсылки письма Ахматовой к Сталину (по булгаковскому совету - краткого и рукописного). Уже в записи от 4.11.35 Е.С. отмечает:
   " Ахматова получила телеграмму от Пунина и Гумилева - их освободили.
   Конец года проходит в полном благополучии - если не считать досадной случайности. Вдруг оказывается, что за ними следят. Догадки Булгакова подтверждаются. Воспринимается это в юмористическом ключе. Е.С. записывает - "Хохотали". Возможно, вместе с женой, Булгаков и хохотал, не желая ее тревожить. Однако для себя - лишний раз принял к сведению. Подробный рассказ об этом забавном происшествии существует в 1-й редакции дневников Е.С., во 2-й, опубликованной, снят. Остался в комментариях. Оттуда и приводим запись от 8 ноября 1935 года::
   " Решили вечером куда-нибудь пойти поразвлечься. Поехали в Клуб мастеров, он почему-то оказался заперт. По дороге ломали голову, куда пойти, и решили идти в "Националь", благо автобус остановился у него. Произошло интереснейшее приключение. В вестибюле - шофер, который возит соседнего американца. Страшно любезен, предлагает отвезти обратно, желает приятного аппетита. Поднялись в ресторан. Я ахнула - дикая скука. Ни музыки, ни публики, только в двух углах - две группы иностранцев.
   Сидим. Еда вкусная. Вдруг молодой человек, дурно одетый, вошел, как к себе домой, пошептался с нашим официантом, спросил бутылку пива, но пить ее не стал, сидел, не спуская с нас глаз. Миша говорит:"По мою душу" И вдруг нас осенило. Шофер сказал, что отвезет, этот не сводит глаз, - конечно, за Мишей следят.
   Дальше лучше. Я доедаю мороженое, молодой человек спросил счет. Мы стали выходить. Оборачиваемся на лестнице, видим - молодой человек, свесившись, стоит на верхней площадке и совершенно уж беззастенчиво следит за нами. Мы на улицу, он без шапки, без пальто мимо нас, мимо швейцара, шепнув ему что-то.
   Сообразили - вышел смотреть, не сядем ли мы в какую-нибудь иностранную машину. Ехали в метро, хохотали. Никогда не бывала в "Национале", а вот сегодня черт понес! Захотели съесть котлету де воляй!" ( стр. 364 - 365 )
   (О дурной славе "Националя", напичканного сексотами и заграничными прослушивающими устройствами - Булгаков знал и туда обычно не заглядывал. Подтвердить эту дурную славу мог бы впоследствии М.Шолохов - если бы знал о ней заранее, вряд ли пригласил бы туда на романтическое свидание жену Николая Ежова - Евгению Хаютину. В тот же день эпизод этот со всеми деталями был изложен наркому НКВД и вызвал семейный скандал... Хотя смерть Хаютиной в санатории, за три дня до ареста Ежова, к ее любовным похождениям не относится - числится скорее за приступавшим к работе Л.П.Берия (Сталин по-своему закруглял эпоху "ежовых рукавиц") Пусть к Булгакову этот эпизод отношения не имеет - но сталинскую методику "зачистки" следов - лишний раз демонстрирует.)
   Следует отметить и еще одно событие 1935 года, в дневнике Е.С. не отмеченное, но к теме имеющее отношение. 30 августа 1935 года, в Москве, в Кремлевской больнице умирает внезапно в литературе достаточно заметный французский писатель Анри Барбюс, лауреат гонкуровской премии 1916-го года. Известный своими левыми убеждениями, Анри Барбюс не раз посещал СССР, начиная еще с 20-х годов В 1935 году выходит его приторно-хвалебная книга "Сталин". Судя по репутации Барбюса, Вождь вправе был ожидать какого-то мирового отклика. Однако, книжка оказалась столь убогой, что и сам Сталин это понял, ознакомившись с переводом. Еще одна попытка Иосифа Виссарионовича остаться в литературе - и снова неудача... И писатель Анри Барбюс умирает в том же году в Кремлевской больнице... (намеков не ищите, просто знаменательное совпадение фактов...)
  
   ГОД 1936
  
   Год начинается, как обычно. Стоит упомянуть запись от 6.2.36:
   "... М.А. окончательно решил писать пьесу о Сталине..."
   Дальше записи о растущем сближении с американцами, встречах с послом Буллитом, а 18.2.36 запись о вызове Булгакова к новому директору МХАТ - Аркадьеву:
   " М.А. поехал в МХАТ по вызову Аркадьева - для разговора... М.А. приехал туда часов в десять, рассказывал: разговор, над чем будет М.А. теперь работать? - М.А. ответил, что единственная тема, которая его сейчас интересует, это о Сталине. Аркадьев обещал достать нужные материалы, М.А. не верит этому..."
   Далее следует ряд записей об успехе поставленного в театре "Мольера", и, 4.3.36 Е.С. отмечает:
   "...Сегодня в газете объявлен конкурс на учебник по истории СССР. М.А. сказал, что он хочет писать учебник - надо приготовить материалы, учебники, атласы."
   И на следующий день, 5.3.36.:
   "...М.А. начал работать над учебником".
   Похоже, прокомментировать придется и этот эпизод с учебником, хотя существенной роли для нашей темы он не играет. В генеральной линии партии в эти годы происходит очередной поворот. В первый послереволюционный период и в первые годы существования СССР партия всячески третировала национальную самобытность России. Ставка делалась на интернационализм, Коминтерн, международное рабочее движение... Наряду с гонениями беспартийных или антипартийных ученых, запрещена была даже русская история вообще. Ни в школах, ни в институтах она не преподавалась - введено было обществоведение. Понятия - "отечество", "родина", "патриотизм" - были запретными понятиями.
   Шли годы и для Сталина все яснее становилось, что для победы мировой революции нужна иная тактика. Нужно почистить свои ряды, избавиться от "интернационалистов-ленинцев"...Аппетиты у них царские, а толку от них - нуль... Нужно укреплять захваченный плацдарм и в борьбе за мировое господство (или, если хотите, мировую революцию) действовать, надеясь уже не на международное рабочее движение, а на собственную армию... Поскольку ядро армии составляют именно русские, придется возвращать им историю, литературу, культуру... Придется прекратить глумление над русской культурой, чрезмерно ретивых русофобов осадить наглядно, снять со сцены издевательских "Богатырей" нашего придворного Демьяна / Демьян Бедный, он же Ефим Придворов - тогда известный поэт/, с помпой провести 100-летие со дня смерти Пушкина... Кстати, эту работу в театре стоит поручить и Булгакову (достаточно и намекнуть будет!) - может, что-нибудь для нас полезное сочинит...А то у него все положительные герои - то короли, то белогвардейцы... Свести его с Вересаевым...тоже гнилая интеллигенция, тоже врач, тоже невыездной... На пару они что-нибудь о смерти невыездного Пушкина сочинят... Тут уж этому белогвардейцу царя в герои вывести не удастся...Да и о смерти ему тоже полезно поразмышлять... Должен понимать - всё в моих руках... Роман-то у него интересный получается, но везде намеки, как мины, раскиданы...И товарищ Сталин там вроде всесильного царя, только навыворот... Люцифер какой-то... И адская пляска под фокстрот "Аллилуйя"... на жену, что ли, намекает... Поостерегся бы... А с учебником он зря старается... Историю здесь творим мы - мы её и напишем...
   В дневнике у Е.С., опять-таки подряд , следуют записи от 6.3.36:
   "...Сегодня должно было быть свидание у М.А. с Аркадьевым, но почему-то было отменено."
   И 9.3.36:
   " В "Правде" статья "Внешний блеск и фальшивое содержание", без подписи.
   Относительно этой разгромной статьи - не содержания, а сопутствующих обстоятельств, не известных тогда ни Булгакову, ни Е.С. - придется коснуться подробнее...
   Тема все та же - густая толпа осведомителей вокруг семейства Булгаковых. Процитируем известную ныне цидулю, вышедшую из ближайшего окружения Булгакова, по словам Л.М.Яновской, бумага, "вышедшая прямо из дома - живого, теплого булгаковского дома, кем-то преданного и проданного" :
   "... Сам Булгаков сейчас находится в очень подавленном состоянии (у него вновь усилилась его боязнь ходить по улицам одному, хотя внешне он старается ее скрыть). Кроме огорчения от того, что его пьеса, которая репетировалась четыре с половиной года, снята после семи представлений, его пугает его дальнейшая судьба как писателя. Он боится, что театры не будут больше рисковать ставить его пьесы, в частности, уже принятую театром Вахтангова "Александр Пушкин" и, конечно, не последнее место занимает боязнь потерять свое материальное блогополучие. В разговорах о причинах снятия пьесы он все время спрашивает : "Неужели это действительно плохая пьеса?" - и обсуждает отзывы о ней в газетах, совершенно не касаясь той идеи, какая в этой пьесе заключена (подавление поэта властью). Когда моя жена сказала ему, что на его счастье рецензенты обходят молчанием политический смысл его пьесы, он с притворной наивностью (намеренно) спросил: "А разве в "Мольере" есть политический смысл?" - и дальше этой темы не развивал"
   Приводящий эту обширную выдержку В.Шенталинский пишет далее без всяких умолчаний :
   "Донос датирован 14 марта. А накануне, 13-го вечером, к Булгаковым заявился гость - Эммануил Жуховицкий... О тайной миссии Жуховицкого Булгаковы не только подозревали - были в ней уверены, числили его в своем "домашнем ГПУ"
   Вообще-то, необязательно было бы приводить фамилию, хотя бы ради ни в чем не повинных родственников... Насколько нам известно, сын его - очень неплохой нынешний публицист и писатель. А сын за отца не отвечает... Во всяком случае, безусловно можно привести еще частичку доноса :
   "...Также замалчивает Булгаков мои попытки уговорить его написать пьесу с безоговорочно антисоветской позиции..."
   Раз уж мы коснулись этой темы - в целях более углубленного дальнейшего прочтения дневников Е.С. и выводов автора - позвольте привести гораздо более обширную цитату неизвестного псевдонима, который доносит о разговоре, состоявшемся 7 ноября 1936, и о высказываниях Булгакова в нем :
   " - Я сейчас чиновник, которому дали ежемесячное пособие, - говорил в этот день Булгаков, - пока еще не гонят с места, и надо этим довольствоваться. Пишу либретто для двух опер - историческая и из времен гражданской войны. Если опера выйдет хорошая - ее запретят негласно, если выйдет плохая - ее запретят открыто. Мне все говорят о моих ошибках и никто не говорит о главной из них : еще с 29-го - 30-го года мне надо было бросить писать вообще. Я похож на человека, который лезет по намыленному столбу только для того, чтобы его стаскивали за штаны вниз для потехи почтеннейшей публики. Меня травят так, как никого и никогда не травили : и сверху, и снизу, и с боков. Ведь мне официально не запретили ни одной пьесы, а всегда в театре появляется какой-то человек, который вдруг советует пьесу снять, и её сразу снимают. А для того, чтобы придать этому характер объективности, натравливают на меня подставных лиц.
   В истории с "Мольером" одним из таких людей был Олеша, написавший в газете МХАТа ругню. Олеша, который находится в состоянии литературного маразма, напишет все, что угодно, лишь бы его считали советским писателем, поили-кормили и дали возможность еще лишний раз скрывать свою творческую пустоту.
   Для меня нет никаких событий, которые бы меня сейчас интересовали и волновали. Ну, был процесс - троцкисты, ну, еще будет - ведь я же не полноправный гражданин чтобы иметь свое суждение. Я поднадзорный, у которого нет только конвойных.
   Что бы ни происходило в стране, результатом всего этого будет продолжение моей травли. Об испанских событиях читал всего 3-4 раза Мадрид возьмут и будет резня. И опять-таки, если бы я вдохновлялся этой темой и вздумал бы написать о ней - мне бы все равно этого не дали.
   Об Испании может писать только Афиногенов1/, любую халтуру которого будут прославлять и находить в ней идеологические высоты, а если бы я написал об Испании, то кругом закричали бы, ага, Булгаков радуется, что фашисты победили!
   Если бы мне кто-нибудь прямо сказал:"Булгаков, не пиши больше ничего, а займись чем-нибудь другим, ну, вспомни свою профессию доктора и лечи, и мы тебя оставим в покое, я был бы только благодарен. А может быть, я, дурак и мне это уже сказали, и я только не понял..."
   Похоже, это последнее из архивных изысканий Виталия Шенталинского - но достаточно красноречивое... В дальнейшей жизни Булгакова, красочно освещаемой донесениями окружения - этому писателю (как и всем другим) рыться не позволили... Вероятно, из государственных соображений, вообще закрыт для публики архив компетентных органов после 1936 года - об этом нам неосторожно поведала аннотация к работе Сахарова о писателе и власти (к сожалению, работу эту я пока не читал - сужу по интернету). Возможно, эти табуизированные "государственные соображения" - затрагиваю и я в своей работе (и не только в этой работе), наивно полагая, что пришло время раскрывать многие тайны... Или хотя бы публиковать свои догадки по этому поводу...
   Однако, вернемся к нашей теме... И в литературных кругах, от Булгакова весьма далеких, к писателю относятся по-разному... Например, Лиля Брик, близкая и к Маяковскому, и к НКВД - да и к Сталину она обращалась не без оглядки на пример Булгакова - весьма неприязненно к нему относилась, то же, похоже, касается и Виктора Шкловского, обиженного за фигуру Шполянского в "Белой гвардии"... Однако в писании доносов на Булгакова мы их не подозреваем...
   Опять-таки, возвращаемся к дневнику Е.С. 1936 года, к записи гораздо более ранней - относительно статьи в "Правде" :...
   ... Когда прочитали, М.А. сказал: Конец "Мольеру", конец "Ивану Васильевичу".
   Днем пошли во МХАТ - "Мольера" сняли, завтра не пойдет.
   Другие лица.
   Вечером звонок Феди: "Надо Мише оправдаться письмом". В чем ? М.А. не будет такого письма писать.
   Потом пришли /.../
   Все дружно одно и то же - оправдываться
   Не будет М.А. оправдываться. Не в чем ему оправдываться".
   Что-то мы много записей привели. Пора бы и комментировать. По нашему мнению, после публикации фрагментов доносов - и комментировать, собственно, нечего... Впрочем - попробуем... Общий смысл вышеприведенного - Булгаков в чем-то провинился перед Сталиным, и теперь ему нужно оправдываться, просить прощения. Указанная статья, хоть и без подписи - именно потому, что появилась в "Правде" без подписи, принадлежала или Сталину, или одному из его доверенных лиц, написана по его личному указанию. Никто в этом не сомневался. И отзыв о пьесе и спектакле МХАТа "Мольер"был резко отрицательным. Таково же отношение и к автору, разделяемое почти всей общественностью....
   Возможно у современного читателя возникнет немало вопросов. Непонятно - почему перед Сталиным, в чем оправдываться и, вообще, в чем тут дело ? Для прояснения тогдашних жизненных реалий, опять придется провести небольшой экскурс в историю. Как в партии Иосиф Виссарионович различал генералитет, высший и низший командный состав, рядовых - так и управленческая система советского периода - пирамида. На вершине Сталин, далее ближний его круг, высшее звено, среднее, низшее. В самом низу - рядовое население. Чем выше пост - тем больше привилегий, но и ответственность возрастает. Если не угодишь Вождю или вышестоящим руководителям - можешь лишиться головы. Да и с низшими звеньями надо поддерживать контакт, не отрываться от народа. Хоть и редко, но и за это, бывало, сносили голову.
   В буквальном смысле Булгаков блестяще обыграл такое положение в романе - Берлиоза (не будем обыгрывать музыкальность фамилии...) обезглавит комсомолка вагоновожатая, из самых низов, конферансье Бенгальского, тоже руководителя, ведущего концерт, "концертовожатого" - высшая нечистая сила, а то, бывает, руководитель и совсем без головы сидит в начальническом кресле. Никого это не удивляет. Хотя Булгаков относительно независим - руководителей хватает и у него - в театре, в ССП и в прочих инстанциях. Особенность его в том, что он - мастер, который не спешит перейти на советские позиции, за что его лягают со всех сторон - и в нем заинтересован лично Сталин. Вождь, конечно, не показывает слишком явно своей личной заинтересованности. Как опытный политик, он всегда стремится выполнить любое дело чужими руками. Когда надо прижать, перекрыть кислород, или же чуть приотпустить в поощрение - под рукой всегда есть непосредственное начальство Булгакова. Оно прилежно исполняет указания свыше. А если что не так - какой же со Сталина спрос?.. Он интеллигенцию любит; театры, балеты посещает; литературой интересуется, ночами не спит...Местная власть виновата - головотяпы...
   Чтобы объяснить ситуацию, в которую попал Булгаков в начале 1936 года, нужно опять-таки погрузиться в историю. Давно уже ходили слухи, в последнее время подтвержденные некоторыми исследователями, что у Иосифа Виссарионовича было не все ладно с биографией и в ней-то таилась одна из важнейших тайн вождя, тщательно оберегаемая от огласки. Какие-то неясности с обстоятельствами его рождения, в тумане и юные годы. И действительно, о своем отце он вовсе не вспоминает, никаких документов о нем нигде не сохранилось, не говоря уже о фотографиях. С матерью Екатериной, когда-то рыжеволосой красавицей, вождь тоже весьма сдержан - и виделись редко (после революции раз 5), и писем к ней почти нет, и на похороны ее в Грузию не поехал. И дата его рождения, как утверждают ныне некоторые историки (сошлюсь хотя бы на Н. Зеньковича "Тайны уходящего века",М, ОЛМА-ПРЕСС, 1999, стр.24) - не 21 декабря 1879 года, как отмечали ее всегда (и до сих пор) в стране и мире, а 6 декабря 1878 года. На эту тему, относительно еврейского следа в родословной вождя, ходит много версий... (Публично праздновать свой день рождения /всем известное 21 декабря/ вождь не любил и даже запрещал - о чем счел нужным нам поведать кратковременно общавшийся со Сталиным Лион Фейхтвангер в своей скандально известной книжке "Москва, 1937", о которой он позже постарался забыть, не включая ее ни в какие собрания своих сочинений.)
   В отцы Иосифу Виссарионовичу примеряют даже Пржевальского - уж больно похож. (Эту версию, похоже, запустил для смеха один из ныне процветающих литераторов... Во всяком случае, авторство ее приписывает ныне себе талантливый литератор А.Бушков, в своей скандальной попытке описать славный и кровавый путь вождя ("Красный монарх" и "Ледяной трон")... Более правдоподобной нам кажется другая версия, высказанная некогда А.Антоновым-Овсеенко (сыном знаменитого большевика, расстрелянного в 1937) в своей книге "Портрет тирана" - о неком Якове Егнаташвили, то ли князе, то ли купце, это не так уж важно.
   (Кстати, известный современный историк Борис Соколов в своей недавней книге "Третий Рейх. Мифы и действительность", М. ЭКСМО, 2005, стр. 112-113 - приводит документированный рассказ, где упоминается, присутствующий на вечеринке в ночь с 6 на 7 мая 1940 года (напомним, 2 месяца не прошло после смерти Булгакова, осмелившегося на дерзкие намеки в своем "закатном" романе и дважды собиравшегося поехать в Батум, на поиски документов о вожде для своей пьесы о нем, оказавшейся роковой), вместе со Иосифом Виссарионовичем его побратим /а может - сводный брат?/ - А.Эгнатошвили. Поскольку свидетельство это редкое - мною встречено впервые, да и тираж книги Б.Соколова - всего 4 000 экз. - приведем довольно обширный фрагмент этого очень интересного свидетельства :
   "На вечеринке были Сталин, Гаситашвили и Берия. Был еще Александр Яковлевич Эгнаташвили, заместитель начальника охраны Сталина и сын князя Эгнаташвили, у которого в прачках служила мать Сталина Екатерина. За столом также сидели сын Александра Георгий Эгнаташвили, младший офицер охраны, вторая жена Александра Эгнаташвили Лилия Германовна, этническая немка, и еще один офицер охраны - зять Георгия Гиви Ратишвили. Надо сказать, что Сталин и Александр Эгнаташвили были побратимами, что делало их, по грузинскому обычаю, самыми близкими людьми. Уже в 1990-е годы Георгий Александрович Эгнаташвили вспоминал о той майской встрече : "Мачеха моя была немкой, и где-то в 1925 - 1926 году она отправила свою дочь к сестре в Германию учиться. Потом в Берлине ее дочь вышла замуж за еврея, фамилии его не помню, но звали его Зигхен. А когда Гитлер пришел к власти в 1933 году и начал вытеснять евреев, этот Зигхен захватил свою жену и через Данию бежал в Америку. Так что к сороковому году дочь моей мачехи жила уже в Штатах. Сталин несколько раз взглянул на нее и вдруг говорит отцу по грузински :"Саша, что-то твоя жена очень грустная, может быть, ей не нравится, что я к тебе в гости зашел (вечеринка проходила на даче Эгнаташвили - Б.С.)?" А отец отвечает : "Что ты, Сосо! Как ты мог подумать такое! Дело в том, что в США у нее дочь осталась, и она боится, что мы начнем войну с Америкой..."
   Сталин как-то ласково посмотрел на нее, погладил усы, взял в правую руку стакан и говорит : "Уважаемая Лилия Германовна, не беспокойтесь, не волнуйтесь... - и задумался, - воевать с Америкой мы не будем". Потом переложил стакан в другую руку и застыл, как сфинкс. Прошла минута, прошла вторая, прошла третья... А он все усы поглаживает. Мы глаз с него не сводим, шелохнуться боимся. И тут он поднял правую руку, погладил усы и отчеканил : "Воевать мы будем с Германией! Англия и Америка будут нашими союзниками! Не беспокойтесь, не волнуйтесь! За ваше здоровье!" - и выпил..."
   Во всяком случае, Иосиф Виссарионович очень болезненно относился к иногда возникавшей теме о его молодости, сурово пресекал всякие попытки копаться в его прошлой и нынешней личной жизни, так что современники о ней предпочитали помалкивать. Даже, если кто-либо видел разницу между церковно-приходскими записями, документами ранних лет - и официально признанным днем рождения - 21 декабря 1879 года. Возможно, этим объясняется его явная нелюбовь к старшему сыну - Якову, рожденному от первого брака с Кето Сванидзе, односельчанкой матери и официального отца, еврейкой по происхождению... В селе все друг друга знают и Кето могла, не без основания, назвать первенца Яковом - вполне возможно, в честь реального деда. В отсутствии Иосифа - отца, занятого революционными эксами.... Недовольство вернувшегося отца уже ничего не могло изменить. А то, что он был вечно недоволен Яковом - ни для кого не секрет, это подтверждает и дочь, Светлана... Но мы уклонились в сторону - об этом я пишу в иных работах...
   Автор полагает, что этот факт, тщательно скрывавшийся Сталиным - многое объясняет. В частности, объясняется явная попытка власти перекрыть кислород Булгакову, который не только хочет писать о Сталине - этого-то Сталин и добивался - но еще и историей собирается заняться. Опасное сочетание. Еще и директор МХАТа туда же - материалы ему обещает достать... Если уж вздумал Булгаков написать о Вожде - нужные материалы мы ему сами обеспечим... Именно, нужные!.. А Аркадьева притормозим - услужливый дурак опаснее врага... И Булгакову дадим понять, тема скользкая, о Вожде нужно писать с умом... Впрочем, ума ему не занимать...Значит, понимать должен, что имя Вождя обязано оставаться незапятнанным, сиять в веках!.. А, судя по его произведениям, прошлым и нынешним, он без намеков не может...
   ...Пора возвращаться к дневнику Е.С. Прежде чем процитировать записи следующих трех дней - с 14 по 16 марта 1936 - нужно представить упомянутое там лицо. П.М. Керженцев - партийный деятель, что-то вроде "искусствоведа в штатском". В период пребывания Горького в Италии, курировал его, числился послом в Риме. В 1936 - 1938 гг. был председателем Комитета по делам искусств при СНК СССР - сменил объект надзора.
   Итак, запись от 14.3.1936:
   "... Вечером в Большом на "Наталке-Полтавке"......
   Перед началом второго действия в правительственной ложе ... появились Сталин, Молотов и Орджоникидзе...
   ...Сталин махал приветственно рукой актерам, аплодировал"
   15.3.36. " Звонок. М.А. вызывает Керженцев.
   - Можете ли, М.А., сейчас приехать ?
   - Сейчас? Я хотел сейчас пообедать.
   Перенесли на завтра на 10.30 утра. Зачем?
   16.3.36 :
   В новом здании, в Охотном ряду, по пропускам, поднялись вверх. После некоторого ожидания М.А. пригласили в кабинет. Говорили они там часа полтора.
   Керженцев критиковал "Мольера" и "Пушкина". Тут М.А. понял, что и "Пушкина" снимут с репетиций.
   М.А. показал Керженцеву фотограмму отзыва / очень лестного/ Горького о "Мольере". Но вообще не спорил о качестве пьесы, ни на что не жаловался, ни о чем не просил.
   Тогда Керженцев задал вопрос о будущих планах. М.А. сказал о пьесе о Сталине и о работе над учебником.
   Бессмысленная встреча"
   Полагаем, Керженцев зондировад почву не зря. Ему было поручено выяснить, как Булгаков реагирует на эти мартовские события ( прежде всего, на статью в "Правде"). Сталин понимает, что для Булгакова такой поворот событий - отнюдь не новость, литературная и театральная травля сопровождает его всю творческую жизнь - и новая атака вряд ли сможет его сломить. Не поможет и дружный хор знакомых - оправдывайся! Похоже, тема пьесы о Сталине и так уже утвердилась у него достаточно прочно. Нужные материалы представим... Насчет истории... что ж... его все равно к истории тянет... во всем творчестве - история... А если не в ту сторону завернет - поправим... Пока что он оставил мысль повидать свет... Понял, что от меня ему никуда не уйти... Покоя просит... Оставим в покое... Тем более, впереди такие дела намечаются...Не до литературы будет...
   Весь оставшийся 1936 год в жизни Булгаковых проходит, как обычно - роман постепенно продвигается, замысел пьесы о Сталине созревает, в театре все идет, как всегда - спектакли то ставят, то снимают (последнее - с гораздо большим энтузиазмом). Из МХАТа Булгаков осенью уходит, остается в Большом, писать либретто опер... Интересна характеристика уже упоминавшегося здесь Ставского в записи от 9.10.36:
   "Поехали с М.А. на Поварскую в Союз писателей платить членские взнося. Неожиданно М.А. решил зайти к Ставскому = секретарю ССП. Разговор о положении М.А. Ставский тут же записывал на блокноте: "Турбины"..."Мольер"... "Пушкин"...
   Ни черта из этого не выйдет. Ставский - чиновник неискренний до мозга костей. Да и не возьмет он ничего на себя!
   И следующая запись,14.10.36, в продолжение той же темы, описывая новую встречу со Ставским, на сей раз случайную:
   "... Ставский сказал, что где-то кто-то будет обсуждать произведения М.А.
   Вся его речь состоит из уверток, отписок и хитростей"
   (Объективности ради, нужно упомянуть, что Ставский был и на Халхин-голе, и на финской войне, и погиб на фронте в Великую Отечественную - мнения о нем разные... О Фадееве, сменившем его на руководящем литературном посту - тоже мнения разные - вот и поседел совсем молодым... Немудрено...)
   Похоже, становятся уже традицией наши постоянные отвлечения, связанные со вторжением в нашу тему мировых знаменитостей. Приведем опять-таки не отмеченную в дневнике Е.С. историю о посещении СССР летом 1936-го года широко известного в западном мире французского писателя Андре Жида. На А.Жида Сталин особенно рассчитывал - все-таки он входил в когорту мировых классиков, не раз побывал в Берлине, резко отрицательно высказывался о нацистах, в 1934 вызволял из их лап Димитрова, активно участвовал в Международном конгрессе писателей в 1935-м году, а теперь вот приглашен Горьким в СССР.
   Правда, к Горькому он поспел как раз к похоронам (в намерения Сталина вовсе не входило предоставлять советскому классику пооткровенничать с французским коллегой, скоро и так весь мир заговорит о московских процессах). Зато речь на похоронах произнес вполне советскую. И все бы ничего, да вот, организовали поездку плохо... Жид что-то заподозрил, дошел до каких-то гнилых сравнений, тут еще кто-то из его спутников вдруг умер - в общем, упустили... А там антисоветскую книжонку тиснул - "Возвращение из СССР" называется... Нет бы, спасибо сказать, что хоть сам жив остался... Знали бы - что-нибудь придумали...
   Кое- какие сведения о нем следователи выбьют чуть позже из другого участника международного съезда писателей, Михаила Кольцова, с протоколами допросов которого вождь ознакомил и главу писателей советских - А.Фадеева... Но об этом - в свое время...
   Мы и так уже слишком далеко ушли от М.А.Булгакова и дневников Е.С (хотя и оправдание есть - слишком завалена официальной брехней история гибели писателя...
   .
  
   ГОДЫ 1937 - 1938
  
   Годы, для всей страны тяжелейшие, но для Булгакова сравнительно спокойные. Закончен роман. Относительно, конечно, правка будет продолжаться до самой смерти. В стране разгар Большой Чистки. Отзвуки её, естественно, встречаются в записях Е.С. Московские процессы над "ленинской гвардией" у всех на устах - жертвы перечисляются и в дневнике. Но без всяких эмоций. Во первых, в такие времена надо вдвойне соблюдать осторожность, еще неизвестно, в самом ли деле их Иосиф Виссарионович в покое оставил, или это им только кажется. Да и органам, похоже, волю дали, могут самодеятельностью заняться. Во вторых, эта гвардия никогда не бывала в героях творчества Булгакова. Он и прежде о них старался не упоминать, и впредь постарается воздерживаться. За исключением, конечно, тружеников славного ведомства ОГПУ-НКВД, у него с ними особые счеты.
   Кстати, и нам предоставляется возможность высказаться вкратце и насчет политического момента, и насчет сути Большого Террора.
   С точки зрения Сталина, страна созрела для большой чистки. Европа тоже в преддверии великих перемен... Германия еще возьмет реванш за унизительный Версальский мир... Не зря товарищ Сталин вел Гитлера к власти, не дал в 1933 году победить презренным социал-демократам, первым правильно прочел гитлеровский бредовый труд, не зря на него поставил... Только такой диктатор и сможет заварить в Европе такую крутую кашу, что вряд ли в состоянии будет сам ее расхлебать... Тут-то мы и поможем!.. Попробуем свершить мировую революцию по своему, по-сталински!.. Товарищ Ленин попытался раздуть мировой пожар, да силенок у нас тогда не хватило... До Варшавы было дошли, но нашелся какой-то социалист Иосиф Пилсудский - и погнал нашего поляка Тухачевского назад...
   Кстати, надо бы и армию почистить - сплошь троцкистские ставленники, да и заелись уже, мышей не ловят... Как каратели-то еще пригодились бы, но товарищ Сталин за это время свои кадры вырастил - некуда девать... Отвлекся - о чем, бишь, я?.. О мировой революции... Ленин на Коминтерн рассчитывал... Деньги тратил - немеряно... А зря!.. Проще территорию захватить, а когда там наша армия - куда они от нашего социализма денутся?.. Армию, конечно, укрепим... Не пожалеем для этого ни денег, ни людей, ни техники. Если не умением - числом возьмем!.. Плюс танки новейшие в Европе, самолеты... Задавим... Надо только в Европе ситуацию соответствующую создать... Тут нам Гитлер и поможет...
   ... А ведь парадоксальная получается ситуация... Кругом социалисты - кто у власти уже, кто только рвется... Казалось бы, марксизм торжествует.... Ан, нет!.. Тут-то борьба и начинается... Как в 23-м году, к юбилею Октября, мы в Германии опять пытались революцию устроить... Ничего, ведь не вышло - кроме Тельмана в Гамбурге, да Гитлера в Мюнхене - никто не вышел... И у власти вроде социал-демократы были - всякие Эберты да Шейдеманы - а кто Розу Люксембург с Карлом Либкнехтом убил?.. Социалисты...
   Насчет марксизма... что-то мне припоминается... Да, как там в романе у этого белогвардейца, насчет тьмы, которая надвигается на Москву с запада... На марксизм намекает... Маркс хоть в Лондоне писал свой "Капитал", но немец... Правда, не совсем немец...И эта навязчивая перекличка с Ершалаимом... Там тоже тьма - хотя и со Средиземного моря... Похоже, Рим имеет в виду... Там сейчас Муссолини - тоже фашист... Вроде бы и социалист - да не тот... С ним легче будет справиться... Посмотрим, как в Испании дела пойдут... Там мы впервые с этими социалистами схлестнулись лицом к лицу...Там поглядим... В любом случае - мощь свою надо крепить... А пока до Европы дело дойдет - Россию основательно почистить придется, перетряхнуть с головы до ног...
   О Большом Терроре написано много - в большинстве случаев, на основании документов, какие позволено было открыть в наших архивах к настоящему моменту. Мы лишь выскажем свое мнение о его сути.
   Готовясь к великой войне, Сталин гнал страну до изнеможения. Предлог - мы в капиталистическом окружении, если за 10 лет не наверстаем отставание, нас сомнут. Мысль , в принципе верная, другое дело, что никто бы на нас нападать не рискнул - японскую авантюру 1939 года нападением на страну не назовешь. На Западе агрессивна Германия - а у нас с ней общих границ нет. А методы наверстывания... Те же, что применялись и в революцию, но еще более усовершенствованные товарищем Сталиным и его соратниками. К рассматриваемому периоду, внутренняя ситуация, с точки зрения Сталина, выглядела, примерно, так:
   "Ленинская гвардия" уже политически вредна и окончательно разложилась... Прихвостни Троцкого должны уступить командные посты сталинским кадрам... Ликвидацию их следует проводить, как индивидуально, так и группами... Наиболее известных провести через показательные процессы... Народ одобрит... Наконец-то Вождь разоблачил вредителей, врагов народа, - теперь, может, и простому человеку легче будет... Партийных секретарей рангом пониже - ликвидировать по спискам... Можно и без суда... Для того и существует упрощенное судопроизводство - "тройки", "Особые совещания" и т.п.
   Мы остановились на упрошенном судопроизводстве. Предлогом для его введения послужило убийство Кирова 1.12.1934 года - для нашего расследования неважно, кем оно было организовано (по мнению автора - не Сталиным - тот лишь воспользовался удобным предлогом для реализации своих целей). Упрощенное судопроизводство стало необходимо, чтобы прогнать через трудовые лагеря сотни тысяч рядовых строителей социализма. Еще Платон предлагал - провинившихся перед обществом посылать на самые черные работы, какие не предложишь полноценным гражданам. С тех идиллических времен много воды утекло, а мысль работала... В СССР много труднодоступных мест, куда можно упрятать неполноценных граждан... Природные ресурсы богатые...Заставить этих зэков работать на износ... Пусть хоть месяц перед смертью поработают на благо социализма... Народу в СССР много... Поставки рабсилы отработаны... Хозяйство плановое... Допустим, где-то в тайге на лесоразработках требуются несколько сот лесорубов... В какое-то областное или районное НКВД летит шифрованная телеграмма, что-нибудь, вроде: "Отгрузите 1000 ящиков помидоров" - а те свое дело знают... Ну и вольных работяг всячески прижать можно - указами, постановлениями, распоряжениями...
   Впрочем, мы отвлеклись от судьбы Булгакова. В записях Е.С. 1937-1938 годов ничего чрезвычайного не происходит. Ни Сталин Булгакова не беспокоит, ни Булгаков Сталина ничем не отвлекает от государственных забот. Впрочем, в феврале 1938 Булгаков посылает Сталину письмо, на сей раз не о себе, а о Николае Эрдмане, который отбыл срок ссылки, ютится теперь в Калинине, за 101-м километром, - не пора ли ему возвратиться в столицу. Ответа на это ходатайство не последовало. (До самой войны Эрдман был ограничен в правах, в августе 1941 мобилизован, отступал с армией, в ноябре, больной, оказался в Саратове, потом получил вызов в Москву, в ансамбль песни и пляски НКВД, где и прослужил с 1942 по 1948 год, сочиняя сценарии театрализованных представлений (в весьма достойном обществе - гениального композитора Д. Штостаковича, известно кинорежиссера С Юткевича, артиста Ю. Любимова и др. - среди которых оказался и Миша Вольпин, подельник, угодивший было в лагерь). Не знаем, чья это была шутка - Сталина или НКВД - но на вождя весьма похоже. В дальнейшем все же получил "чистый" паспорт - а кстати, и Сталинскую премию, в 1951 году, за сценарий к военному фильму "Смелые люди". Можно тоже рассматривать как сталинскую шутку. Сам Эрдман шутить, похоже, перестал. Сатирой ни в литературе, ни в драматургии не увлекался... Во всяком случае, в историю литературы вошел как автор ранних пьес - "Мандат" и "Самоубийца". История его жизни может послужить примером, каким образом товарищ Сталин перевоспитывал очень даровитых людей... Впрочем, в жизни Николай Робертович шутить не переставал - но юмор становился все более черным...).
   Кстати, вспоминая хороших друзей Булгакова, пожалуй, уместно будет вспомнить и о некоторой особой категории знакомых Михаила Афанасьевича, имена которых, на определенных этапах, довольно часто встречаются в дневнике Е.С., ничем особенным не выделяясь среди прочих имен, но все-таки окруженные довольно-таки странноватой аурой. Судьбу их проследить довольно затруднительно, но исчезали они, скорее всего, в ту же бездну, которая разверзлась в эти годы для очень многих.
   Вот, например, еще в период активного общения с американским посольством на горизонте возник переводчик Эммануил Жуховицкий, вечно пребывавший с американцами неизвестно в каком качестве, скорее всего толмача-затейника, излишне любознательного - зато активно интересовавшийся Булгаковым, его литературными делами, заграничной перепиской с издательствами, предлагая свои услуги, в качестве посредника. К 1937-му году всякие связи с американцами прекращаются - и Жуховицкий исчезает с горизонта и со страниц дневника. Появляются другие имена...
   Например, бывший белый офицер Штейгер, постоянно сопровождающий тех же американцев и других иностранцев. Правда, этот, похоже, близкого знакомства с Булгаковым не свел, но все-таки, время от времени появлялся на горизонте. И на известном балу у американцев 23.4.1935, когда М.А., ввиду позднего времени, отказался от услуг шофера, доставившего их на бал, а, уезжая под утро, Булгаковы воспользовались услугами американской машины - вместе с ними увязался и тот самый Штейгер - неизвестно, сколь полезной для него оказалась эта поездка, но в бессмертный роман он попал - и так сохранился для истории. (Правда, возможно, персонаж романа - барон Майгель - сплав Штейгера с Майзелем - известным литературным критиком и доносчиком того времени).
   В годы Большого Террора клубок имен вокруг Булгакова все более растет. Здесь и его бывшие издатели 20-х годов, Лежнев и Ангарский, претерпевшие в свое время некоторые неприятности, но теперь, похоже, вновь процветающие. Правда, НЭП безвозвратно миновал, у них нет уже ни журналов, ни издательств, за истекшее время они крепко поумнели и печататься Булгакову не предлагают, хотя творчеством его интересуются. Опять-таки, появляются они эпизодически, зато их литературные оценки профессиональны и категоричны - когда у Булгакова появляется мысль "представить" роман для публикации, они решительно не рекомендуют, прослушав несколько глав. Особенно настойчиво мысль о "непроходимости" романа отстаивает Ангарский, появившийся на горизонте, когда роман был уже почти готов и отпечатан на машинке.
   Кстати, о машинке... Печатала почти завершенную редакцию романа 1937-1938 года сестра Елены Сергеевны Булгаковой (урожденной Нюрнберг) - Ольга Сергеевна Бокщанская, опытная машинистка и незаменимый секретарь В.И.Немировича-Данченко во МХАТе. Муж ее, актер МХАТа Калужский - по мнению некоторых булгаковедов был негласным сотрудником НКВД... (Как понимаете, автор выстраивает цепочку, по которой рукопись романа могла незамедлительно попасть на стол большого любителя литературы - товарища Сталина... Это всего лишь одна из возможных цепочек - хотя архивы НКВД тех лет и закрыты для публики (и наверняка не раз тщательно чистились после смерти Сталина) - но читатель уже представляет себе, насколько основательно была просвечена семья Булгакова...
   (В те годы сотрудничество с НКВД еще не казалось столь пугающим, каким оно стало ныне... Достаточно распространено оно было среди интеллигенции - которой полагалось понимать, что партия вооружена непогрешимой теорией, через запредельные трудности ведем народ к светлому будущему (пусть не ныне живущих - но уже детей их!) - а непонимающих нужно переубеждать, перевоспитывать, для чего и существует НКВД... О методах переубеждения ходили лишь слухи - вся официальная печать (с помощью той же интеллигенции) = эти страшные слухи убедительно опровергала...
   Это лишь после начала перестройки - на доверчивых читателей хлынула потаенная литература - и разом перекрыла преподносимую до тех пор официальную историю - отныне ее целиком стали считать ложью. Лжи было и остается немало... Место истории (тем более, независимой, какую Россия никогда не знала) заняла литература - и о тех временах судят лишь по ней, ранее таимой, страшной и отвратительно-правдивой... В зависимости от ориентации, историки, убедительно подкрепляя свои воззрения одними фактами и всячески замалчивая иные - питают читателей своими, очень разноречивыми, толкованиями... Пост-перестроечное время поубавило читателей, охладило горячие головы, устремившиеся к демократии, - и вновь переменило знаки... Мудрый и страшный товарищ Сталин вновь обретает права гражданства (не зря он надеялся, что понять его смогут разве что через 50-100 лет)... Кое-какие мысли на эту крайне сложную тему высказывает и автор - в других книгах, мною написанных, но издателей не нашедших...
   В этой книге и я вряд ли внесу желаемую ясность в рассмотрение нашего прошлого - попытаюсь лишь осветить судьбу Михаила Булгакова так, как она мне ныне представляется... А в этой связи неизбежно всплывает еврейская тема... Не в смысле очередного обругивания евреев - с библейских времен их и ругали, и превозносили достаточно... Автор задался целью понять неосторожно опубликованную Горьким и тут же вычеркнутую, вероятно, цензурой - ленинскую мысль: "Русский умник - это почти всегда или еврей или человек с примесью еврейской крови"... К каким выводам он пришел - отчасти видно и по этой книге... Кровная тема - табу для советской истории, хотя она многое объясняет - от взлетов мудрости, чуть ли не божественной, до пропастей погружения во зло, тоже нелюдское... Ныне, когда свершившимся фактом стало "осеменение", слияние кровей - мир, многое теряя, пришел к космосу и подходит к консенсусу... Похоже, автор, увлекшись философией, забывает об истории и той крохотной частице ее - нашей непосредственной теме... Мы возвращаемся к Булгакову, оставленному нами в разгар Великой Чистки...)
   ... Мысль о том, чтобы "представить" роман обсуждалась Булгаковым в этот период вполне всерьез. Осенью 1937 года он на полуслове бросает "Записки покойника", ради того, чтобы завершить работу над "Мастером" и отпечатать основную редакцию. Правда, не столь уж многие слушатели романа только сконфуженно хихикали, слыша от него такие уверения, всерьез их не принимали - уж очень разительно повествовательная ткань и идейное содержание романа отличались от переживаемого реального времени. Не говоря уж о художественности - такой роман было просто невозможно представить среди тогдашней текущей литературной продукции...
   Впрочем, завершим рассказ о новых лицах в окружении Булгакова, отличавшихся чрезмерной любознательностью. В 1937 году постоянно появлялся некто Добраницкий, по слухам, партийный работник - тот назойливо интересовался творчеством, предлагал свои услуги, оптимистически предрекал Булгакову светлое будущее. (Вновь напомним - архивы НКВД тех времен, в том числе и сведения относительно Булгакова - для публики закрыты, мы вынуждены довольствоваться лишь дневником Е.С. и упоминаемыми в нем лицами, лишь полагаясь на интуицию...) А интуиция, вкупе с дневником Е.С. говорит нам, что общение с ним сопровождалось странными совпадениями, например, в июне 1937-го он интересуется отношением Булгакова к Красной армии, 10 июня предлагает подборку книг о гражданской войне, а 11 июня в "Правде" печатается сообщение о начале процесса над Тухачевским и др. Не менее любопытен и другой эпизод тех же дней, зафиксированный в одном из писем Е.С.:
   "... После звонка телефонного - Добраницкий. /.../ Добраницкий упорно предсказывает, что дальше в литературной судьбе М.А. будут изменения к лучшему, и так же упорно М.А. этому не верит. Добраницкий задал такой вопрос: "а Вы жалеете, что в Вашем разговоре 30-го года Вы не сказали, что хотите уехать?" М.А. ответил: "Это я Вас могу спросить, жалеть ли мне, или нет. Если Вы говорите, что писатели немеют на чужбине, то мне не все ли равно, где быть немым - на родине или на чужбине"
   Надеюсь, у читателя не возникает сомнений в том, что Булгаков хорошо понимает, с кем он разговаривает, и писатель не сомневается в том, что его высказывания тут же будут переданы соответствующим компетентным инстанциям... Впрочем, тема об окружающих Булгакова лицах настолько обширна, что требует дополнительных изысканий в архивных ведомствах, нам недоступных - и не только литературных (надеюсь, когда-нибудь их откроют для любознательных историков - и не только официальных). Мы здесь упоминаем эту интересную тему лишь мельком и говорим лишь о лицах, так или иначе указанных на страницах дневника Е.С. Кстати, нелишне будет заметить, что оптимизм Добраницкого намекал на скорейшее осуществление замысла пьесы о Сталине. Впрочем, сам оптимист бесследно пропал в 1937-м. Напомним, что предлагавший помощь в сборе архивных материалов о Сталине, важный чин в сфере культуры, Аркадьев, тогда директор МХАТа, тоже пострадал - снят и исчез в 1937-м, возможно, излишняя услужливость в этом деликатном вопросе тоже сыграла свою роль. (Если до читателя еще не дошло - говорю прямым текстом - не в интересах товарища Сталина (как и слежка - "зачистка" проводится руками НКВД) оставлять в живых непосредственных исполнителей его деликатных поручений...)
   Да, не забудем, в 1937 произошла знаменательная история с Лионом Фейхтвангером. В разгар Большой Чистки Сталин подыскивал подходящую кандидатуру мирового светила, которое объяснило бы миру, что происходит в СССР. Самым подходящим кандидатом оказался Фейхтвангер. Он уже имел мировую известность, эмигрант, еврей, изгнанник, антифашист - он скорее поймет, что все происходящее - в полном порядке вещей и сумеет растолковать это всему миру. Да и веры ему, всемирно известному писателю, будет гораздо больше... Как почти всегда, товарищ Сталин рассчитал точно. Скоро в Москве продавалась тощая книжица прославленного автора - "Москва 1937".(Я, кажется, уже упоминал мельком, что сам Фейхтвангер о ней больше никогда не вспоминал и в собрание своих сочинений не включал. Уж больно одиозна была эта книжка, слишком явно в ней проглядывали уши сталинского заказа, тем более на фоне последующих процессов, с множеством явно выраженных евреев-подсудимых...)
   Е.С. ее приобрела, что и отметила в дневнике. Книга М.А. не понравилась, хотя фигурантов процессов он невинными жертвами не считал и никак им не симпатизировал. Все было ясно автору заказанной книжки, свидетелю январского процесса - и как народ любит Сталина, и как Сталин любит юмор. Одно ему осталось неясно - улыбка Радека после приговора, когда всем дали "вышку", а ему, вроде бы, оставили жизнь. Дойдя до этого места, так и видишь добродушную улыбку Вождя: не знает автор нашей жизни, а вот Радек, краснобай и баламут, юмор сталинский понимает... гибели ему все равно не избежать...пусть вспоминает пока, "что лучше - быть хвостом у Льва, иль задницей у Сталина?.." Вот и пристроим его в хвост длинной очереди троцкистов... Ведь еще в 1930-м году Троцкий ему писал и через Блюмкина письмо передал... Но народ у нас бдительный... И жена Блюмкина донесла, и друзья его постарались, да и сам Радек струсил, в ОГПУ побежал, даже письмо не распечатал... В 29-м Ягода поспешил от этого безголового чекиста отделаться, расстрелял в 3 дня, не дал ему выговориться... Что-то уж слишком поторопился... Уж не себя ли спасал?.. Да и потом, в 32-м году с Надей, в 34-м с Миронычем - что-то уж слишком юлил... А Блюмкин, личность известная, тогда оказался первым расстрелянным членом партии... С тех пор много воды утекло... Ничего... До всех черед дойдет...
   Просматривая письма М.А. к Е.С. летом 1938 года (Булгаков тогда заканчивал роман о дьяволе, перепечатывал основную редакцию завершенного труда, не без основания полагая, что времени у него остается мало, а Е.С. была в отъезде), можно отметить какую-то, не совсем понятную, историю с горьковским архивом. Архив этот, с помощью НКВД в 1936 году возвращенный из Лондона (во всяком случае, значительная часть его, которая, по желанию Горького, хранилась там, подальше от Сталина, у "железной женщины, Марии Игнатьевны Закревской-Будберг, знакомой с секретными службами - возможно, нескольких стран, бывшей любовницы Горького - а затем любовницы Герберта Уэллса, с которым Иосиф Виссарионович не так давно лично пообщался, правда, не слишком афишируя эту встречу), ныне, после смерти владельца, доставлен был в СССР, собирал по стране всю горьковскую корреспонденцию и предлагал Булгакову сдать имеющиеся у него письма Горького. В особенности писателя потрясла формулировка этого предложения (он повторил ее в письме к Е.С.) - " по имеющимся у нас сведениям" - эти слова М.А. сопровождает вопросом и восклицанием, (?!).(К тому же архивом заведовала бывшая чекистка Елена Розмирович - а чекисты, как известно, бывшими не бывают ...) А что касается имеющихся у властей сведений о нем - Булгаков не сомневался в этом, по крайней мере, с 1926 года...
   Сообщая Е.С. об этом предложении, Булгаков уверяет что у него нет никаких горьковских писем, а потому ничего отдать он не может. Напоминаем читателю, что Булгаков знает о перлюстрации его переписки, поэтому в письмах к кому бы то ни было весьма осторожен, всегда помнит о Шпекине (почтмейстере из "Ревизора", отличавшимся чрезмерным любопытством). К несчастью, он был откровенен в прежней переписке с Вождем (пусть и давно завершившейся - после оскорбления, нанесенного ему в 1934, по личным вопросам он к Сталину больше не обращался). В ответном письме Е.С., похоже, упрекает его в забывчивости. Ему приходится вновь заверять Е.С. (и потенциального Шпекина), что горьковских писем у него нет и быть не может. Странноватая история, если помнить о криминальной подоплеке создания этого архива и о сомнительной репутации (по крайней мере, в глазах Булгакова) тогдашней хранительницы архива. Стоит процитировать его письмо к Е.С., от 3.6.38, довольно гневное:
   " Ку!.. Одно место в твоем письме от 31-го потрясло меня. Об автографах. Перекрестись, Ку... Ты меня так смутила, что я, твердо зная, что у меня нет не то что строчки горьковской, а даже буквы, собирался производить бесполезную работу - рыться в замятинских и вересаевских письмах, ища среди них Горького, которого и в помине не было. У меня нет автографов Горького, повторяю! А если бы они были, зачем бы я стал отвечать, что их нет? Я бы охотно сдал их в музей! Я же не коллекционер автографов. Тебе, Ку, изменила память, а выходит неудобно: я тебе пишу, что их нет, а ты мне, что они есть."
   Письмо явно рассчитано и на чужие глаза... Впрочем, это не так уж важно. Год 1937 для семьи Булгаковых проходит без чрезвычайных происшествий, можно сказать - почти нормально. (Хотя, судя по очень реалистической сцене отравления мастера и Маргариты в заканчиваемом Булгаковым романе, в этом можно бы и усомниться). Угроза непосредственной гибели М.А. появится лишь в следующем 1938 году (летом того года шла перепечатка окончательной редакции романа/). Аресты к этому времени уже стали, вроде бы, привычным явлением - хороших знакомых, друзей, да и просто людей булгаковского круга ОГПУ-НКВД выхватывали и в предыдущие годы. И зачастую они исчезали навсегда...
   В марте 1937 неприятным предчувствием кольнуло сердце известие о смерти в Париже, казалось бы, еще так недавно уехавшего Е.И.Замятина, автора знаменитого, так и не опубликованного в России романа "Мы". Вот так же мыкался здесь, не раз арестовывался сатанинской властью, все-таки вырвался, увидел свет... И пяти лет не прошло - умер... И не так уж стар был - где-то пятьдесят с небольшим... Может, и тут сработали длинные руки дьявольской свиты... А с автором, пребывающем в родном отечестве, им проще будет... я в их руках... никуда не денусь...И год подступает роковой, мной самим назначенный...
   Что ж, чему быть - того не миновать... А пока нужно завершить роман... Возможно, и представить - сколько можно таиться... Чтобы знали...
   Наши доблестные чекисты, как известно, не слишком любят делиться своими подвигами, тем более их документальным подтверждением (впрочем, это относится, скорее, к прошлому поколению - нынешнее весьма откровенно в своих хвастливых мемуарах). Мало кому известна их тайная зарубежная деятельность, особенно в столь памятные тридцатые годы. Разве лишь мелькнет где-то по телевизору темная фигура Яши Серебрянского, возглавляющего спецотряд для особых операций (предполагается, что, исключительно, за рубежом. А, возможно, и не только...) Из ныне публикуемых документов известно становится, какая хворь преждевременно свела в могилу сына Троцкого, белогвардейцев-генералов Кутепова, Миллера, Врангеля, многих перебежчиков-социалистов, прозревших и спешивших на желанный Запад... Но о странной болезни постигшей еще недавно полного сил Замятина, ничего не известно... По-видимому, последней его работой был незаконченный роман о вожде гуннов, Аттиле, прозванном "бичом божиим" - так и назван был роман... Вполне возможно, что "бич божий" образца 1937-го года достиг и до Парижа, примеров тому достаточно...
  
   ГОД 1939
  
   Начало года не предвещало ничего чрезвычайного. М.А. продолжает работать в Большом театре, совместно с И.О.Дунаевским готовит к постановке оперу "Рашель". А в одном из писем к Дунаевскому,26.1.1939, делает интересное признание:
   "... На днях во время бессонницы было мне видение. А именно: появился Петр1 и многозначительно сказал:
  -- Время подобно железу горящему, которое ежели остынет...
   А вслед за ним пожаловал и современник Шекспира Вебстер и то же самое подтвердил:
  -- Strike while the iron is hot!
   Да! Это ясно: ковать, ковать железо, пока горячо..."
   К чему относилась назревшая необходимость ковать железо - выясняется очень скоро... Подтверждает наши смутные догадки и дневник жены. 16.1.1939 Е.С. отмечает в нём:
   "... Миша взялся, после долгого перерыва, за пьесу о Сталине...
   Возможно, принимая это решение, М.А. вспомнил свое июльское письмо 1931-го года Вересаеву, где он приходит к выводу, что герои его творчества - и есть главные его враги:
   "... Недаром во время бессонниц приходят они ко мне и говорят со мной:"Ты нас породил, а мы тебе все пути преградим. Лежи, фантаст, с загражденными устами.".
   Тогда выходит, что мой главный враг - я сам.
   Имеются в Москве две теории. По первой (у нее многочисленные сторонники ) я нахожусь под непрерывным и внимательнейшим наблюдением, при коем учитывается всякая моя строчка, мысль, фраза, шаг. Теория лестная, но, увы, имеющая крупнейший недостаток.
   Так, на мой вопрос: "А зачем же, ежели все это так важно и интересно, мне писать не дают?" от обывателей московских вышла такая резолюция: "Вот тут-то самое и есть. Пишете вы бог знает что и поэтому должны перегореть в горниле лишений и неприятностей, а когда окончательно перегорите, тут-то и выйдет из-под Вашего пера хвала."
   Похоже, в 1939 году наступило время хвалы - но и смерть свою он намечал именно на этот год. И представление в цензуру своего романа, отпечатанного в последней редакции и оказавшегося, как он и предвидел - "закатным"
   По нашему мнению, столкновение в том роковом году в руках его единственного читателя хвалебной пьесы и не столь однозначного философского романа - сыграло решающую роль в судьбе Булгакова.
   Задуманная еще в 1936 году, пьеса "Батум", явилась новой темой в творчестве Булгакова. В ее основе - события батумской стачки рабочих в 1902 году, ее главный герой - молодой Сталин, действующий в пьесе под кличкой "Пастырь". В ходе усиленной работы Булгаков изучал источники, опубликованные и архивные материалы, воспоминания очевидцев событий. Вот тут-то и таилась та самая "змея гробовая.". Сталин вообще и сам старался не слишком распространяться о своей молодости, и других не поощрял вспоминать об этом периоде. Например, его соратник, Камо (Тер-Петросян), в двадцатые годы не находивший применения своим недюжинным талантам. начал было подумывать о своих мемуарах. Вероятно, много интересного мог бы рассказать. Да вот беда - случилось несчастье. По нынешним временам, обычное ДТП. Ехал Камо на велосипеде по Тифлису - и случайно угодил под грузовик. Вроде бы, обычный случай. Если не учитывать плотность тогдашнего автомобильного движения в Тифлисе. Не так уж много тогда было там автомобилей ( да и велосипедов не густо), чтобы не смогли благополучно разъехаться по своим делам. Впрочем, все это досужие сплетни, ничем не подкрепленные, которые не поощрялись ни в сталинские времена, ни во все прочие. Где доказательства? Нету! Ну и помалкивайте, пока и с вами чего не случилось...
   Говорят, и у Авеля Енукидзе, кремлевского администратора, мемуары как-то не получились. Опубликовать-то их опубликовали, вроде, да Сталину они не понравились. (Есть такая версия.) Тут как раз открылось "кремлевское дело" - обнаружилось что штаты кремлевской обслуги неправильно подбирались, много пробралось всяких "бывших" - библиотекарши, горничные...А кто в Кремле главный хозяйственник? И исчез Енукидзе, без всякого суда и следствия. Похоже, на эту тему вождю понравился один только труд Л.П.Берии - правильно вспоминает историю закавказского рабочего движения, умеет писать, литератор...
   (Кстати, интересную характеристику расстрелянному Енукидзе /его имя еще встретится на этих страницах/ приводит в своем дневнике, на публикацию не рассчитанном, родственница Сталина, обитавшая тогда в Кремле М.А.Сванидзе. Приведем ее к вопросу о старых большевиках, дорвавшихся до власти - об исчезновениии коих Булгаков не жалел...
   "... Авель несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил все вокруг себя - ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех... он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом, будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и, наконец, докатился до девочек в 9 - 11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам... В учреждение набирался штат только по половым признакам... Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков, стоило ему поставить интересную девочку или женщину и все можно было около его носа разделывать..." (Это я по поводу осторожного обращения с версиями... И следом, с места не сходя, пытаюсь воссоздать гипотетические мысли вождя... - В.Щ.)
   И вот теперь вождю предстояло оценить пьесу Булгакова. Дожал-таки... Сам пришел к этой мысли, никто его силком за стол не сажал... Хотя автор не наш, с белогвардейским душком, но талант очевиден всему свету, куда он так рвется... Ну, света ему повидать не придется... Поглядим на пьесу... Лишь бы чего лишнего не написал, в романе-то он чересчур расходился... Ничего, эта дьяволиада все равно никогда опубликована не будет... Посмотрим...
   Весна и почти все лето 1939 прошли в упорной работе над пьесой. Слух о том, что Булгаков пишет новую пьесу, распространился по всей Москве. Друзья и знакомые непрерывно названивают, приходят, прослушивают отдельные готовые куски и все поголовно хвалят. И пьеса нужная, и выполнена блестяще. Театры наперебой предлагают свои сцены для этой постановки. Но здесь приоритет у МХАТа, с которым у Булгакова опять дружеские отношения. МХАТ предполагает поставить пьесу к 21 декабря, к дню рождения товарища Сталина. Звонки из Киева, Ленинграда, Ашхабада = театры наперебой просят у Булгакова пьесу для постановки, желательно к той же дате. 24 июля пьеса закончена. В тот же день, вечером, три готовых экземпляра передают Калишьяну - тогдашнему директору МХАТа. Все как прежде - отовсюду похвалы. Уже позже Е.С. вспомнит печальное предчувствие писателя - сцену 27 июля у МХАТа, куда они с М.А. пришли на читку "Батума":
   " Когда подъехали к театру - висела афиша о читке "Батума, написанная акварелью - вся в дождевых потеках.
  -- Отдайте ее мне! - сказал Миша Калишьяну.
   - Да что Вы, зачем она Вам? Знаете, какие у вас будут афиши? Совсем другие!
  -- Других я не увижу."
   1-го августа Калишьян сообщает, "... что пьеса Комитету в окончательной редакции" - очень понравилась и что они послали ее наверх! Вплоть до 14 августа - непрекращающийся поток похвал. Ведутся обнадеживающие разговоры о деньгах, о новой квартире... Записи от 7 августа - в том же радостном ключе - договариваются с МХАТом насчет железнодорожных билетов на 14 августа, планируется поездка в Батум . В этот день среди множества записей, одна звучит диссонансом:
   "...Вечером явилась после своего выходного дня Аграфена Тимофеевна - в слезах. У нее умерла внучка. Отпустила ее на похороны до 9-го вечера...".
   Утренняя запись 8.8.39 также несколько расхолаживает:
   "Утром, проснувшись, Миша сказал, что, пораздумав во время бессонной ночи, пришел к выводу - ехать сейчас в Батум не надо..."
   Впрочем, дальнейшие события предотъездных дней сгладили неприятный осадок. МХАТ предлагает ехать в Батум вместе с театральной бригадой, которая тоже может пригодиться для сбора материалов и доработки пьесы Хлопоты об уточнении договора с МХАТом. Запись в дневнике от 14.8.39:
   "Восемь часов утра. Последняя укладка. В одиннадцать часов машина.
   И тогда - вагон".
   15.8.39 излишне подробную запись Е.С. лучше изложить своими словами. Только тронулись - через 2 часа, в Серпухове, в купе вошла почтальонша с телеграммой-молнией. "Миша прочитал (читал долго) и сказал - дальше ехать не надо". Калишьян сообщал: "Надобность поездки отпала возвращайтесь Москву". Театральная бригада покидает вагон. М.А. и Е.С. решают все-таки поехать в Батум, хотя бы на отдых. Калишьян им не начальник, во МХАТе они не работают. В Туле получают телеграмму такого же содержания, понимают, что отдыха не получится, сходят. На вокзале масса людей, неизвестно, когда будет поезд.
   "И тут, как спасение, - появился шофер ЗИСа, который сообщил, что у подъезда стоит машина, билет за каждого человека 40 рублей, через три часа будем в Москве. Узнали, скольких человек он берет - семерых, сговорились, что платим ему 280 рублей, и едем одни. Миша одной рукой закрывал глаза от солнца, а другой держался за меня и говорил: навстречу чему мы мчимся? Может быть - смерти? (Здесь и далее - подчеркнуто нами - В.Щ.)
   Через три часа бешеной езды, то есть в восемь часов вечера, были на квартире. Миша не позволил зажечь свет: горели свечи. Он ходил по квартире, потирал руки и говорил - покойником пахнет. Может быть, это покойная пьеса?" (по нашему мнению, здесь Е.С. ошибается, речь идет о реальном покойнике. Да и в случайность появления легковой машины ЗИС на тульском вокзале верится с трудом - В.Щ.).
   Вернемся к нашему комментарию. Поскольку литературное творчество Булгакова тесно связано с политикой, в чем не сомневался товарищ Сталин, не сомневаемся и мы - похоже, сомневаются в этом лишь известные булгаковеды, почти полвека не обращающие на это внимания - постольку нам, волей-неволей придется к ней обратиться, рассматривая события августа 1939.
   В августе 1939 Сталину было не до Булгакова и вообще не до литературы и любимого театра. Захватывало дух от действий, разворачивающихся на мировой сцене. Чтобы читатель не слишком заскучал при их описании, пусть представит себя на месте Сталина в этом жарком августе, а мы ему в этом постараемся помочь, насколько это в наших силах.
   ... Европа на грани большой войны...Нам это выгодно... Недаром Ленин учил: без мировой войны, не будет мировой революции... В Европе созрел молодой, агрессивный хищник... Он не простит унижения Версальского договора... Западные плутократы пытаются таскать каштаны из огня чужими руками, хотят стравить с ним нас... Не выйдет... Для начала, мы сами стравим их с Гитлером... Мы-то уже с ним сталкивались в Испании... Противник сильный... Тогда мы проиграли, но ведь это был только полигон, учения...Да и у республиканцев там была такая анархия, даже наш НКВД не справился... Пусть... Золотишко у них все-таки увезли... Пригодится...
   ... Армия у нас сейчас крепкая... И техники с каждым днем все больше... Вот сейчас япошки в Халхин-Голе сунулись... Проверить нас хотят...Надо им такой урок преподать, чтобы крепко запомнили... И новое командование проверим... Армию-то сильно почистили...
   ...А Запад все еще на нас надеется... Делегации военные шлет... Переговоры какие-то... Пусть шлет... Мы время потянем, нам выгодно... Сами-то, небось, воевать не хотят... Сдают Гитлеру все, что только он не потребует... Сдали Рейнско-Вестфальскую область, Австрию, Чехословакию...Теперь черед Польши настает... Тоже могут сдать... А, может, и упрутся...Все-таки договор у них... Тогда такая каша заварится... Пусть друг друга колошматят... А мы и свой кусок урвать сумеем, и в стороне остаемся... А в нужный момент, когда выдохнутся, можем со своим решающим аргументом выступить... Аргумент веский, его Жуков сейчас в Монголии демонстрирует...
   ...Выбор-то, в сущности, сделан... Гитлер поймет, что его приглашают на переговоры... Не зря товарищ Сталин Литвинова с поста Наркоминдела еще в мае снял...Если для них там вопросы крови такое значение имеют - пожалуйста, Вячеслава Михайловича Молотова назначим... Какая нам разница... Тот для Америки был хорош, этот на все руки мастер...
   ... Кстати, насчет мастера... Совсем забыл - Лаврентий насчет писателя что-то докладывал... Будто тот сейчас в Батум собирается... Да еще с целой театральной бригадой... Зачем?.. Пьесу я читал, мне понравилась... Да и товарищи все дружно хвалят - что в театрах, что в цензуре... Постой-постой... Если эти подхалимы все заодно - значит, наверняка, норовят мне к празднику подарок приготовить... А к какому празднику?.. Естественно, к дню рождения...Все-таки юбилей, 60 лет... Пока там репетиции, то да сё...Вот и Батум... Похоже, лишний раз в моем прошлом хотят покопаться... Еще какой-нибудь штришок эффектный добавить... Знаем мы этих театралов... Ради эффекта на все пойдут.... К декабрю как раз поспеют... А мне это надо?.. Неизвестные документы будут искать, церковные записи листать, свидетелей опрашивать... Могут разные вопросы возникнуть... Да еще в такой ответственный политический момент - Гитлера в гости жду... Правда, писатель намекает, что у того тоже с этим проблемы... Да ведь намеки эти никому не известны, их никогда не опубликуют, писатель-то и не знает, что только для меня пишет...Хватит с него, что хоть пьесы когда-нибудь опубликуем... Выборочно, конечно... Похоже, и эту пьесу придется зарубить... А жаль... Хорошая пьеса... А писателя надо приберечь...Притормозить пока... А где он, кстати, Лаврентий?.. Только что выехал?.. Вернуть!!!
   Мы просим прощения за столь продолжительный экскурс в политику, да еще и с попыткой проникнуть в мысли Сталина, но должны предупредить, что это не последний такой экскурс и не последняя попытка. Где-то через месяц, подойдя к сентябрю 1939, их придется повторить. Да и дальше продолжать в том же духе. С 14 августа до 10 сентября 1939 уместилось много событий, как в жизни писателя, так и в жизни страны и мира.
   Прежде чем продолжать наш рассказ, нужно предупредить, что концентрация событий настолько сгущается, что приходится исследовать чуть ли не каждый день этого, казалось бы, короткого периода. Правда, и напряжение растет, по мере того, как все туже закручивается спираль сюжета. Так что, мы можем обещать, хотя печальная концовка известна заранее, читателю скучно не будет.
   Образно выражаясь, из тяжелых, черных туч, обложивших Москву, громыхнул первый гулкий раскат грома. Впрочем, не первый. Тяжкое, грозное погромыхивание слышалось уже давно. Особенно четко воспринималось Булгаковым, все творчество которого - противоборство с Нечистой Силой, ведущее к неизбежной гибели. Недаром в романах писателя столь часто употребление понятия "покойник", применительно к самому себе. В 1937-1938 годах, когда, так и оставив незавершенным "Театральный роман", торопился завершить свой последний, "закатный" роман о дьявольских играх, Булгаков полагал, что конец его уже близок. Назначал его на год 1939, когда настанет пора "складывать колоду, тушить свечи". Ошибся он ненамного. Впрочем, оставим бездоказательную лирику, вернемся к прозаическим фактам, изложенным в дневнике Е.С.
   Мы оставили Булгакова 15 августа 1939 года, возвращенного в Москву телеграммой МХАТа, ввиду того, что надобность в посещении Батума вдруг отпала. Он еще не знает причины, лишь чувствует, что причина эта связана со Сталиным, с его пьесой. Позволим себе повторить часть записей того дня, отражающих его душевное состояние: "... навстречу чему мы мчимся? Может быть - смерти?../.../ Миша не позволил зажечь свет, горели свечи. Он ходил по квартире, потирал руки и говорил - покойником пахнет"... Покойником, действительно, уже попахивало, но тушить свечи было еще рано - хотя Сталин и отказывался от пьесы, но окончательного решения по поводу писателя еще не принял. Какие-то шансы еще были...
   Позвонив в тот же вечер знакомым, Булгаковы узнают, что пьеса во МХАТе не пойдет, а причины им сообщат на следующий день. 17.8.39 Е.С. записывает:
   "... пьеса получила наверху ( в ЦК наверно ) резко отрицательный отзыв. Нельзя такое лицо, как И.В.Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать.
   Второе - что наверху посмотрели на представление этой пьесы Булгаковым, как на желание перебросить мост и наладить отношение к себе.
   _________________________
  
   Это такое же бездоказательное обвинение, как бездоказательно оправдание. Как можно доказать, что никакого моста М.А. не думал перебрасывать, а просто хотел, как драматург, написать пьесу - интересную для него по материалу, с героем - и чтобы пьеса эта не лежала в письменном столе, а шла на сцене?!"
   Вопрос о наведении мостов мы сейчас рассматривать не будем - Булгаков хорошо понимал, чем может это кончиться, когда имеешь дело с дьяволом и его свитой. Внутренне, он был к смерти готов, не один год уже жил с этой мыслью. Главное - не потащить с собой ни жену, ни кого-либо из близких ему людей. В 1937 - 38 годах он достаточно близко ознакомился с этой дьявольской кухней, бесы могут позволить себе все, людские законы им не писаны. Пусть сами они выглядят иногда, как шуты гороховые, а иногда, в глазах непосвященных, как рыцари добра и справедливости. Суть их остается неизменной.
   Записи Е.С. последующих дней - растущее одиночество, сочувственные телефонные звонки друзей и знакомых - очень интересна запись 19.8.1939:
   " ...Я - по хозяйству. Но завтра должна придти новая - приходящая, интеллигентный человек - по газетному объявлению".
   Выходит, прежняя прислуга, отпущенная на похороны внучки, перед отъездом Булгаковых, так и не вернулась? Впрочем, не стоит слишком зацикливаться на этом любопытном факте - прислуга у семьи Булгаковых, судя по записям Е.С., менялась достаточно часто. Но запомнить все-таки стоит.
   В дальнейших августовских записях бытовые события смешиваются с событиями государственной важности, впрочем - судите сами: 22.8.1939 -
   "... Сегодня в газетах сообщение о переговорах с Германией и приезде Риббентропа...".
   23.8.1939 :
   "... Чищу изо всех сил квартиру, мне легче, когда я занимаюсь физической работой..."
  
   24.8.1939 :
   "... Сегодня в газетах - пакт о ненападении с Германией подписан...
   ...Вечером - убирала квартиру".
   25.8.1939 :
   "...Полотер, уборщица, мальчик на подмогу, приходящая домработница - словом, ад. Миша сбежал на целый день."
   27.8.1939 :
   "... У Миши состояние раздавленное. Он говорит - выбит из строя окончательно.
   Так никогда не было..."
   Прозвучавшая у Е.С. тревога в последующие несколько дней улеглась. Но уже 1.9.1939 года, домашние невзгоды сменяют события мирового масштаба - хотя Булгаковы, как и весь мир, этого еще полностью не сознают, но - началась 2-я мировая война. Скорее всего, это хорошо понимает М.А., и по его настоянию, в дневнике появляются такие записи:
   2.9.39 :
   "Вчера и сегодня газеты полны военных сообщений, о всеобщей мобилизации в ряде стран, эвакуации детей и так далее. А сегодня - известие о начале военных действий между Польшей и Германией.... /...../ ... сидя за столом, включили радио и слушали последние известия. И так мне это напомнило начало картины Уэллса "Будущее".
   3.9.39 :
   "Военные действия развиваются. Отрезан коридор, бомбардировки целого ряда городов, в том числе Варшавы, Кракова, Лодзи, Люблина. Франция и Англия еще не выступили. Ох, до чего им не хочется!"
   8.9.39 :
   "Конечно, все разговоры о войне. Сегодня ночью, когда вернулись из Большого, услышали по радио, что взята Варшава.
   Ходили мы в театр для разговора с Яковом. Он не советует ехать в Батум ( у нас уже были заказаны билеты на 10 сентября ). Доводы его убедительны. И пункт неподходящий, и время. Уговорил поехать в Ленинград. Обещал достать билеты и номер в "Астории..
   Вчера был у нас Калишьян с женой, и Хмелев. Калишьян очень уговаривал не ехать в Батум - дожди там начались...."
  
   Конец августа и начало сенгября 1939 года очень важный период не только в жизни семьи Булгаковых, но и в жизни многих миллионов семей. Происходили события мирового масштаба и прокомментировать их нам следует обязательно. Продолжая начатую линию, попробуем оценить эти события попеременно, глазами Иосифа Виссарионовича и Михаила Афанасьевича. Естественно, их глазами в году 1939. А потом сравним с нынешним нашим взглядом, из 3-го тысячелетия... Конечно, мы понимаем всю несоизмеримость масштабов действующих лиц, но, ведь - " попытка, не пытка - правда, Лаврентий?", - как шутил наш незабвенный Вождь.
   В конце августа 1939 года Сталин был вполне доволен собой. Он даже чуть ли не приплясывал от восторга - обманул-таки Гитлера... Втянул его в большую войну... Поляки не Швейки - без боя не сдадутся... Хоть Гитлер и посильнее будет, повозиться с ними все-таки придется... А там и Англии с Францией придется включиться - как-никак, у них с Польшей договор... Могут и сдать, конечно, им не привыкать... А если все-таки встрянут - тогда Гитлеру придется воевать на три фронта... Вот уж попляшет... А мы в стороне остаемся... В зачинщики мировой бойни попадут Гитлер и вся эта компания англо-французских плутократов... Товарищ Сталин не при чем, его имя в истории ничем не запятнано будет... Выждем, поглядим, как у Гитлера дела в Польше пойдут, а там и мы вступим... Пожалуй, и без боя вернем все, что Польша у нас в 1920-м отхватила... А там и с Прибалтикой разберемся... С немцами уже в принципе договорились... Если все, как задумано, пойдет -и Финляндию себе вернем, чухна тоже капитулирует - без немецкой поддержки им не выдержать... А если сопротивляться будут - сломаем... Укрепим Союз новой республикой... И не одной... Имя Сталина будут славить в веках, как от Христа летосчисление поведут... Да, кстати, что там с писателем... Лаврентий, доложи!..
   В конце этого августа о мировой политике думали все образованные люди - естественно, и М.А. Тем более, что писатель он был политический - высказывал свое мнение в романе по любым вопросам. А власть, как правило, придерживалась другого мнения. Пока роман оставался в рукописи - а власть была уверена, что таковым он останется навсегда - с таким разномыслием Иосиф Виссарионович мирился вполне обоснованно. Читатель он почти единственный, читки романа друзьям и родственникам писателя не в счет - надо же автору откуда-то вдохновение черпать! Наверняка, Сталину даже удовольствие доставляло расшифровывать ядовитые намеки автора на ближайшее окружение Вождя - он-то знал им цену. А что его Князем Тьмы именуют - так это же истинная правда, и история его, в конечном счете оправдает... Да и писатель уважительно лично о нем отзывается... Правда, уж больно зашифрованно... Могут и не понять... А кому понимать-то, кроме товарища Сталина?....А мне и его устные рассказы известны... Никакого уважения, но забавно...А роман надо будет сохранить...Потомки пусть почитают, поймут, может, какое время было ...И писатель пока пригодится... Что, опять в Батум собирается?.. Вот это он зря... Да, придется вынести ему серьезное предупреждение... Он человек умный, должен понять... Кто там у нас по этой части?... Профессор Майрановский, в отделе Х... Ох, не люблю я этих профессоров... Сообщите ему, какие признаки должны быть... Но губить не разрешаю... Знаю я тебя, Лаврентий...
   В конце августа - начале сентября, после неудачи с пьесой, М.А. постепенно успокаивается. Дурные предчувствия, похоже, не сбываются, а к таким неудачам ему не привыкать. Правда, тема пьесы специфическая, и власть что-то слишком грозно рыкнула... И писем от Никола что-то давно нет... И с прислугой какие-то нелады = Е.С. самой приходится по хозяйству хлопотать... Ладно, обойдется, не в первый раз... Надо и об отдыхе подумать - а почему бы нам все-таки в Батум не съездить?.. Места знакомые... Друзья не советуют... Ладно, можем и в Ленинград съездить...
   Пора и нам включаться, из 3-го тысячелетия... Полагаем, читателю уже давно ясно, куда мы клоним... Все же, некоторые комментарии необходимы...
   От поездки в Батум отговаривают его старые друзья. Оба из театрального руководства. Калашьян - директор МХАТа, Яков Л. (Леонтьев) - из дирекции Большого, когда-то хороший знакомый Авеля Енукидзе, который помог ему устроиться в Большом театре, когда Станиславский почему-то уволил из МХАТа, году в 1936-м (кстати, Станиславский и умер после этого достаточно быстро...) Это друзья Булгакова давние, в дневнике Е.С. упоминаются многие годы почти ежедневно. Боже упаси, мы ничуть не сомневаемся в искренности их дружбы. Просто, в оптимальном варианте - оба в театральном руководстве, кто-то из близкого политического руководства намекнул, что Булгаковых в Батуме сейчас не ждут, лучше бы им куда-нибудь еще... Например, в Ленинград... Там и общие знакомые есть, и дела найдутся...
   Что касается переписки с Николом... а возможно и вообще всякой заграничной переписки... Придется коснуться более поздней переписки Е.С. - приведем довольно обширную выдержку из ее письма Н.А.Булгакову от 14.9.1960:
   "Дорогой Никол, прошел 21 год со времени получения письма от Вас - от 21.6.39. Это было еще при жизни Миши. Мы никак не могли объяснить себе наступившего после этого молчания. Миша умер 10 марта 1940 года. У него была неизлечимая болезнь, нефросклероз, гипертоническая болезнь..." (стр.317)
   Заодно приведем и отрывок из ответного письма Н.А. из Парижа от 11.10.60:
   "Дорогая Елена Сергеевна, отвечаю на Ваше письмо, явившееся для нас полной неожиданностью после столь долгого, необъяснимого и потому столь тягостного прекращения вестей от Вас, О смерти Миши я узнал из иностранных и советских газет и долго ждал от Вас подтверждения и подробности о его кончине. Мы терялись в догадках, но писать Вам не решались: времена были тревожны и опасны..." (стр.389)
   Надеемся, читателю все ясно, хотя бы на сей счет, и нет надобности упоминать о недреманной службе вездесущего Лаврентия Павловича, он же... опять мы забегаем вперед, ведь о романе мы обещали поговорить во второй части нашего многообещающего исследования. Сюрпризы еще будут.
   А пока завершается этот период в дневнике Е.С. записью от 9.9.1939, после которой последует длительный перерыв:
   " ... Готовлюсь к отъезду в Ленинград...
   Ужасно мы огорчены, что сорвалась поездка на юг. Так хотелось покупаться, увидеть все эти красивые места!.."
   Записей между 9.9.39 и 29.9.39 в дневнике Е.С. нет - ей было не до того, События покатились так стремительно, что записывать было некогда. Впрочем, существуют односложные заметки по горячим следам в 1-й редакции, в настоящем издании "Дневников" попавшие в комментарии, существуют и более поздние воспоминания ее об этом периоде. На их основании и постараемся реконструировать пропущенные события.
   Но прежде, чем это сделать, разрешите привести несколько выдержек из письма Е.С. к Н.А.Булгакову от 16.1.1961 - они достаточно обширны, но очень важны для нашего последующего рассказа:
   "... Теперь хочу рассказать Вам подробнее о смерти Миши, как это мне ни трудно делать. Но я понимаю, что Вам надо это знать. Когда мы с Мишей поняли, что не можем жить друг без друга (он именно так сказал), - он очень серьезно вдруг прибавил : " Имей в виду, я буду очень тяжело умирать - дай мне клятву, что ты не отдашь меня в больницу, а я умру у тебя на руках" ( выделено нами - В.Щ.). Я нечаянно улыбнулась - это был 1932-й год, Мише было 40 лет с небольшим, он был здоров, совсем молодой... Он опять серьезно повторил: "Поклянись". И потом в течение всей нашей жизни несколько раз напоминал мне об этом. Я настаивала на показе врачу, на рентгене, анализах и т.д. Он проделывал все это, всё давало успокоение, и тем не менее, он назначил 39-й год, и когда пришел этот год, стал говорить в легком шутливом тоне о том, что вот - последний год, последняя пьеса и т.д. Но так как здоровье его было в прекрасном проверенном состоянии, то все эти слова никак не могли восприниматься серьезно, Говорил он об этом всегда за ужином с друзьями в свойственной ему блестящей манере, с светлым юмором, так что все привыкли к этому рассказу..." ( стр.321 )
   Несколько более эмоционально об этом эпизоде со столь мрачным предчувствием совершенно здорового писателя - Е.С. говорит в другом воспоминании (имеющемся в интернете) :
   "... "Дай слово, что умирать я буду у тебя на руках". (Опять-таки, выделено мною - В.Щ.) Если представить, что это говорил человек неполных сорока лет, здоровый, с веселыми голубыми глазами, сияющий от счастья, то, конечно, это выглядело очень странно. И я, смеясь, сказала: "Конечно, конечно, ты будешь умирать у меня на..." Он сказал : "Я говорю очень серьезно, поклянись." И в результате я поклялась."
   (Признайся, предполагаемый читатель: описан один и тот же эпизод 1932-го года (о смертельно опасном, начатом "дьявольском" романе Е.С., по всей вероятности, еще и не знала тогда) - но во втором случае гораздо информативнее и красочнее... А суть одна - писатель знает, чем окончится его творческий путь... И это вовсе не фантазии, не мнительность - вполне серьезно он опасался отравления, пророчески описанного им в романе... Правда, свою Маргариту он уберег... Она оказалась верной и настойчивой - как в романе... И лишь поэтому роман через четверть века дошел все-таки до читателя... Хотя до полного понимания его еще далеко...)
   На некоторое время прервем описание Е.С., в нём уже достаточно сказано - но мы еще вернемся к нему. Приведем те эпизодические записи, которые Е.С. вела в Ленинграде. Несчастье случилось сразу же по приезде в город:
   "11 сентября. Астория... Чудесный номер, радостная телеграмма Якову...
   Гулять. Не различал надписей на вывесках, все раздражало - домой. Поиски окулиста." Далее следовали очень короткие записи: " 12 сентября. Остался в номере, я в книжную лавку. Вечером у Андынского. Настойчивое уговаривание уехать. Разговоры с портье о билетах. Молния Якову. Ночной разговор из Москвы от Леонтьевых... Страшная ночь..." ( стр. 384)
   Опять прервемся. Далее можно изложить и собственными словами - тем более, пора эти записи прокомментировать, изложить нашу точку зрения. Но прежде следует отметить весьма важную запись от 12 сентября, которая в эту цитату почему-то не вошла, возможно, взята из каких-то других, неизвестных нам источников. Комментатор "Дневников" почему-то относит фразу Булгакова, датированную именно 12 сентября 1939 года, к неудаче с пьесой "Батум". Исключительно. Признаем, что и пьеса имеет к ней какое-то косвенное отношение. Впрочем, судите сами:
   "...Но пьеса была запрещена. Булгакову был нанесен последний и тяжелый удар. 12 сентября 1939 г. он скажет Е.С. :" Люся, он (Сталин ) подписал мне смертный приговор" (стр.380 - подчеркнуто нами - В.Щ.)
   Нам кажется, толкование всего вышеприведенного, однозначно, как нынче стало модно выражаться. Сталин вынес ему смертный приговор буквально, хотя, по нашему мнению, шанс на выздоровление еще был. Выезжая в Ленинград, Булгаков еще не знает, что ждет его там. Хотя к смерти он давно готов, но точных ее сроков ему знать не дано. В какой форме она придет - давно догадывается... Он - в дьявольских руках... Никакая сила его от смерти спасти не может... "Света" ему не видать, а "покой" - вот он, уже не за горами... Всю свою творческую жизнь он вел бой с нечистой силой... теперь наступает расплата... Надо с честью провести свой последний бой... Бывали прежде "приступы необъяснимой робости" - теперь им не место... Не будем искать, в чем конкретно он ошибся в последний раз - надо думать, как сохранить Е.С. и роман... Как заметает все следы Князь Тьмы - хорошо известно... Надо убедить его и всех окружающих, что всё происходящее - совершенно естественно... И сама Е.С. должна быть уверена в этом... Только тогда остается шанс, что её оставят в живых... А сколько нам осталось - мы еще поборемся... Рано еще тушить свечи...
   Так, или примерно так, по нашему мнению рассуждал Булгаков, в первый момент, когда его настиг предупреждающий удар Сталина. Он еще не знает, что этот удар лишь предупреждающий и полагает, что приговор вынесен окончательный. 12 сентября 1939 года у него еще вырвется фраза, в которой упоминается истинный виновник его гибели. Но это была его последняя слабость. Отныне и до самой смерти, он будет вести себя так, чтобы никто не мог усомниться в естественных причинах его смерти в неполных 49 лет. Но некоторые косвенные намеки все же оставил... Чтобы в неведомом грядущем смогли все же разобраться... Чтобы знали...
   Теперь вернемся к прерванному нами письму Е.С. к Николу от 16.1.61. - события в нем представлены именно так, как и добивался М.А., описываемые нами важные детали незаметно ускользают из её памяти, прошло уже 20 лет :
   " ... Потом мы поехали летом на юг, и в поезде ему стало нехорошо, врачи мне объяснили потом, что это был удар по капиллярным сосудам. Это было 15 августа 1939 года. Мы вернулись в тот же день обратно из Тулы ( я нашла там машину ) в Москву. Вызвала врачей, он пролежал несколько времени, потом встал, затосковал, и мы решили для изменения обстановки уехать на время в Ленинград. Уехали 10 сентября, а вернулись через четыре дня, так как он почувствовал в первый же день на Невском, что слепнет. Нашли там профессора, который сказал, проверив его глазное дно: "Ваше дело плохо ". Потребовал, чтобы я немедленно увезла Мишу домой. В Москве я вызвала известнейших профессоров - по почкам и глазника. Первый хотел сейчас же перевезти Мишу к себе в Кремлевскую больницу. ( Вы только представьте себе, как мог Миша отреагировать на такое лестное предложение! - комментарий В.Щ., простите, не удержался). Но Миша сказал: " Я никуда не поеду от нее ". И напомнил мне о моем слове.
   А когда в передней я провожала профессора Вовси, он сказал: " Я не настаиваю, так как это вопрос трех дней ". Но Миша прожил после этого полгода. Ему становилось то хуже, то лучше. Иногда он даже мог выходить на улицу, в театр. Но постепенно ослабевал, худел, видел все хуже.../.../ Мы засыпали обычно во втором часу ночи, а через час-два он будил меня и говорил: " Встань, Люсенька, я скоро умру, поговорим". Правда, через короткое время он уже острил, смеялся, верил мне, что выздоровеет непременно, и выдумывал необыкновенные фельетоны про МХТ, или начало нового романа, или вообще какие-нибудь юмористические вещи. После чего, успокоенный, засыпал. Как врач, он знал все, что должно было произойти, требовал анализы, иногда мне удавалось обмануть его в цифрах анализа - когда белок поднимался слишком высоко." (стр. 321-322 )
   Мы остановились на записи Е.С. от 9.9.39. После чего следует длительный перерыв и записи возобновляются только 29 сентября:
   " Нет охоты возвращаться к тому, что пропущено. Поэтому прямо - к Мишиной тяжелой болезни: головные боли - главный бич... /.../
   Кругом кипят события, но до нас они доходят глухо, потому что мы поражены своей бедой
   Мы заключили договор с Германией о дружбе. /.../
   Через несколько дней после отъезда в Ленинград, Булгаковы возвращаются в Москву. Здесь уместно привести свидетельство С.Ермолинского:
   " Я пришел к нему в первый же день после их приезда. Он был неожиданно спокоен. Последовательно рассказал мне все, что с ним будет происходить в течение полугода - как будет развиваться болезнь. Он называл недели, месяцы и даже числа, определяя все этапы болезни. Я не верил ему, но дальше все шло, как по расписанию, им самим начертанному.
   Воспользовавшись отсутствием Лены, он, скользнув к письменному столу, стал открывать ящики, говоря:
   - Смотри, вот - папки. Это мои рукописи. Ты должен знать, Сергей, что где лежит. Тебе придется помогать Лене.
   Лицо его было строго, и я не посмел ему возражать.
   - Но имей в виду, Лене о моих медицинских прогнозах - ни слова. Пока что - величайший секрет..."
   Вновь возвращаемся к дневнику Е.С.:
   18 октября 1939 г.:
   "Сегодня два звонка интересных. Первый - от Фадеева, о том, что он завтра придет Мишу навестить (да, я не записываю аккуратно в эти дни болезни - не хватает сил - не записала, что (кажется, это было десятого ) было в МХАТе Правительство, причем Генеральный секретарь, разговаривая с Немировичем, сказал, что пьесу "Батум" он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить.
   Это вызвало град звонков от мхатчиков и, кроме того, ликующий звонок от М.А., который до того трубки в руку не брал.
   Может быть завтрашний приход в связи с этим разговором ?.." (стр.285)
   К этим записям требуется наш комментарий. Начало внезапной болезнп и как она была воспринята Булгаковым - мы уже, как могли, разъяснили. Сдаваться Булгаков не собирается, хотя понимает, что настал последний бой с Князем Тьмы и провести его он должен безошибочно - на карте жизнь Е.С. и судьба романа. Но - слаб человек! - надежда, что это не так, что он еще может выкарабкаться, вызывает минутное ликование при известии о похвале Сталина. И о телефонном звонке Фадеева с обещанием придти, поговорить. Кстати, похоже, этот завтрашний визит так и не состоялся. Никаких упоминаний о нем больше нет. О последних визитах Фадеева, непосредственно перед смертью М.А., мы еще поговорим. А пока - об этой похвале, и об этом звонке. И то, и другое - тактические ходы Сталина, чтобы лишний раз потрепать нервы смертельно больному писателю, показать в чьих он руках и дать надежду, что руки эти могут и смилостивиться - при соответствующей реакции Булгакова. И еще один издевательский штрих - пишущая машинка из Америки, добывание которой потребовало чуть ли не год тягостных хлопот, хождений по инстанциям и т.д. Приводим заключительную запись Е.С. от того же дня, 18.10.39:
   " Вчера привезла домой пишущую машинку ( из Америки получена ) Прекрасная машина, но увы ! - писать не могу на ней. Какой-то непонятный замок, что ли, на ней ? Надо позвать мастера ".
   Вроде бы, мелкая деталь - но характерная. Примитивная шутка в стиле - "Америка Европе подарила теплоход..." Мол, известны нам твои американские ходы... Нас не проведешь... Впрочем, напоследок Иосиф Виссарионович приберег более изощренную шутку...
  
   ГОД 194О
  
   Продолжаем тщательно анализировать последние записи Е.С. начала 1940-го года:
   13.1.1940:
   " Лютый мороз, попали на Поварскую в Союз. Миша хотел повидать Фадеева, того не было..."
   15.1.1940:
   " Миша, сколько хватает сил, правит роман, я переписываю..."
   16.1.1940:
   " Работа над романом...
   Вечером - правка романа.
   ...Я верю, что он поправляется."
   Записи от 17.1.40 до 19.1.40 ничего существенно важного не прибавляют.
   Запись 24 января 1940 г.:
   " Плохой день. У Миши непрекращающаяся головная боль. Принял четыре усиленных порошка - не помогло. Приступы тошноты. /.../
   Живем последние дни плохо, мало кто приходит, звонит. Миша правил роман. Я писала.
   -----------------------
   Жалуется на сердце. Часов в восемь вышли на улицу, но сразу вернулись - не мог, устал."
   По воспоминаниям С.Ермолинского умирающий писатель размышляет о смерти:
   "... Мне мерещится иногда, что смерть - продолжение жизни, Мы только не можем себе представить, как это происходит. Но как-то происходит..."
   Продолжаем читать дневник Е.С. - 15.2.1940:
   " Пишу после длительного перерыва. С 25-го января, по-видимому, начался второй - сильнейший приступ болезни. Выразившийся и в усиливающихся, не поддающихся тройчатке головных болях, и в новых болях в области живота, и в рвоте и в икоте. Одним словом - припадок сильнее первого, Записывала только историю болезни, а в дневнике ни слова.
   Вчера позвонил Фадеев с просьбой повидать Мишу, а сегодня пришел. Разговор вел на две темы: о романе и о поездке Миши на юг Италии, для выздоровления.
   Сказал, что наведет все справки и через несколько дней позвонит.
   19 февраля:
   "У Миши очень тяжелое состояние - третий день уже.
   Углублен в свои мысли, смотрит на окружающих отчужденными глазами К физическим страданиям прибавилось или, вернее, они привели к такому болезненному душевному состоянию. Ему сейчас неприятен внешний.../мир/...
   10 марта:
   "16.39. Миша умер".
   Как вспоминал впоследствии С.Ермолинский:
   "10 марта в 4 часа дня он умер... На следующее утро - а может быть в тот же день, время сместилось в моей памяти, но, кажется, на следующее утро - зазвонил телефон. Подошел я. Говорили из Секретариата Сталина. Голос спросил:
  -- Правда ли, что умер товарищ Булгаков?
  -- Да, он умер.
   Тот, кто говорил со мной, положил трубку."
   Похоже, всегда сомневающийся товарищ Сталин решил проверить, насколько верны донесения агентуры, исполнявшей его приказ. Здесь уместно было бы вспомнить провидческие слова Булгакова в 1932-м году о властителях мира сего и о его любимом, умирающем в безвестии Мольере - сравним сцену смерти Мольера в романе:
   "...Король идет. Он хочет видеть Мольера. Мольер? Что с вами?
   - Умер.
   И принц, побежав навстречу Людовику, восклицает ?
   - Государь! Он умер!
   И Людовик Х1У, сняв шляпу, скажет :
   - Мольер бессмертен.
   Тот, кто правил землей, шляпы ни перед кем никогда, кроме как перед дамами, не снимал и к умирающему Мольеру не пришел бы. И он действительно не пришел, как не пришел и никакой принц. Тот, кто правил землей, считал бессмертным себя, но в этом, я полагаю, ошибался. Он был смертен, как и все, а следовательно - слеп. Не будь он слепым, он, может быть, и пришел бы к умирающему, потому что в будущем увидел бы интересные вещи и, возможно, пожелал бы приобщиться к действительному бессмертию".
   Казалось бы, писатель умер - Князь Тьмы победил. Но это лишь кажущаяся его победа. Рассмотрим последние месяцы неравного противостояния. Кстати, отметим, что Е.С. до конца болезни фиксировала ее ход и предпринимаемые медицинские меры в отдельной тетради, которая, возможно, сохранилась... Может быть, какой-нибудь любознательный медик еще заинтересуется...
   Начало января 1940 года - болезнь тяжела, но состояние больного еще вполне терпимое. Сталин и посылаемый им для наблюдения Фадеев (своеобразный сталинский принц) выжидают, какова же будет реакция Булгакова на это последнее серьезное предупреждение...
   Сталин еще не принял окончательного решения, но близок к тому. Если перед лицом смерти Булгаков сдастся - ему будет дарована жизнь. Решение зависит от него, хотя писатель вряд ли знает о возможном еще выборе, готовясь к неизбежной, давно им предвиденной смерти. Нужно преодолеть прежние приступы необъяснимой робости, которыми объяснялись пять его предыдущих ошибок. Права на ошибку уже нет. И он объявляет открытую войну Хозяину - задумывает свою последнюю пьесу, опять о Сталине, но это уже пьеса не о Пастыре, это пьеса совсем об ином Вожде, которого он именует - "человек с трубкой". А вдобавок, писатель тратит остаток сил на последнюю правку романа, которая никак не могла удовлетворить Вождя, зато вызвала его явный гнев.
   В архиве Е.С. сохранилась единственная запись Булгакова относительно замысленной им пьесы :
   " Задумывалась осенью 1939 года. Пером начата 6.1. 1940 г. ..."
   Пером начато лишь несколько не очень связанных слов, передающих примерный план. Но замысел пьесы был передан Е.С. и она сохранила его до наших дней, даже в двух, не слишком разнящихся вариантах. Память Е.С. сохранила интересный эпизод, относящийся к осени 1939 года, уже после ленинградского удара. Во время недолгих прогулок М.А. рассказывал жене о замысле новой пьесы. Услышав об одном персонаже, "человеке с трубкой", она испугалась: " - Опять ты его! - А я теперь в каждую пьесу буду его вставлять, - ответил он хладнокровно".
   О пьесе, как и о романе, мы расскажем во второй части нашего исследования. А теперь вернемся к последним дням М.А. В начале января 1940-го, будучи сам смертельно отравлен, он возвращается мыслями к своему антагонисту , поэту Владимиру Маяковскому, к его внезапной смерти - ведь телефонный звонок Сталина последовал сразу после самоубийства и похорон поэта... Воспевший социализм и подвиги ЧК-ОГПУ, противник всякого чтения, но поэт истинный и гениальный, Маяковский всегда был чужд весьма начитанному стороннику эволюции и приверженцу философской прозы - Булгакову. Хотя писатель поэзию не любит, но большой поэтический дар Маяковского признает. Возможно, вспоминает такие близкие ему строчки:
   Я хочу быть понят
   моей страной.
   А не буду понят -
   что ж,
   По родной стране
   пройду стороной,
   Как проходит
   косой дождь
   Решающий удар Сталина последовал в конце января 1940-го года.
   Булгаков сам врач, знает, что когда-нибудь кто-то еще заинтересуется, какими же симптомами сопровождалась последняя, роковая стадия его болезни. Скорее всего, диктует - жена прилежно записывает. Опять-таки под его диктовку отмечает визит Фадеева и о чем тот вел разговор. Александр Фадеев (Булыга), тогдашний руководитель ССП, доверенное лицо Сталина в писательской среде, никогда не числился ни в друзьях, ни даже в хороших знакомых Булгакова. С 1933 по 1939 его имя никогда не упоминалось в дневниках Е.С., о романе ему, если что-то и известно - то понаслышке. И скорее всего, от самого Сталина, хотя тот вряд ли давал его почитать. Булгаков ясно сознает, что Фадеев - тот гонец, который приносит смертный приговор и должен передать своему Хозяину, как Булгаков его воспримет. И разговор о романе, и разговор о поездке на юг Италии, якобы для выздоровления - умышленное издевательство Князя Тьмы, любителя извращенной шутки. И роман Фадеев не читал, и поездка в Италию - не его прерогатива... Дьявол помнит, как Булгаков бился головой о стенку, пытаясь опубликовать свои вещи, увидеть пьесы на сцене... Сколько мучений ему принесли попытки увидеть свет...Париж... Рим... Когда-то он мечтал побывать там... И вот теперь, когда приговор вынесен и почти исполнен, Сталин шлет своего верного слугу, чтобы лишний раз поиздеваться, побольнее уколоть перед смертью... И еще одна мысль терзает его в эти последние дни... - но об этом нам придется рассказать в последней части...
   Все участники этой драмы давно мертвы и никакой суд их уже не достанет. Для любителей детективов можем сообщить наше предположение, что, скорее всего, смертный приговор был исполнен руками прислуги. Первоначальный удар в начале сентября, возможно, нанесли в "Астории", через гостиничную обслугу. Второй удар, завершающий, в конце января 1940 года, был нанесен, скорее всего, в булгаковской квартире...Кое-какие косвенные указания на это имеются... Все-таки, для чего-то в булгаковском архиве сохранилась записка неизвестного автора, адресованная Марфуше - новой домработнице, активно помогавшей Е.С. в эти трудные для нее дни:
   "Милая Марфуша! Прилагаю просфиру за болящего Михаила. За обедней молилась, молебен был, свечку ставила, дала на хор, там поют слепые. Завтра будут молиться за ранней обедней. Дала нищим, чтобы молились за болящего Михаила и сама горячо за него молилась". ( стр.384 ).
   Так ли уж важно теперь, кто именно из тогдашнего бериевского ведомства исполнил эту грязную работу ? Смерть, именно такая, какую писатель предвидел еще в 1932 году и неоднократно назначал на год 1939-й, все-таки настигла его в году 1940-ом. Он мог бы и отсрочить её, но предпочел умереть с честью, не опорочив себя ничем. Уже умирающий писатель, по поздним воспоминаниям Е.С., в ноябре 1969-го, волновался, когда ему казалось, что
   "забирают его рукописи. - Там есть кто-нибудь? - спрашивал он беспокойно. И однажды заставил меня поднять его с постели и, опираясь на мою руку, в халате, с голыми ногами, прошел по комнатам и убедился, что рукописи "Мастера" на месте. Он лег высоко на подушки и упер правую руку в бедро - как рыцарь".
   По свидетельству С.Ермолинского:
   "... Почти до самого последнего дня он беспокоился о своем романе, требовал, чтобы ему прочли то ту, то другую страницу.
   Сидя у машинки, Лена читала негромко:
   "С ближайшего столба доносилась хриплая бессмысленная песенка. Повешенный на нем Гестас к концу третьего часа казни сошел с ума от мух и солнца и теперь тихо пел что-то про виноград...
   Дисмас на втором столбе страдал более двух других, потому что его не одолевало забытье, и он качал головой часто и мерно, то вправо, то влево, чтобы ухом ударить по плечу.
   Счастливее двух других был Иешуа. В первый же час его стали поражать обмороки, а затем он впал в забытье, повесив голову в размотавшейся чалме. Мухи и слепни поэтому совершенно облепили его, так что лицо его исчезло под черной шевелящейся массой. В паху и на животе и под мышками сидели жирные слепни и сосали желтое обнаженное тело".
   Оставив чтение, она посмотрела на него.
   Он лежал неподвижно, думал. Потом, не повернув головы в ее сторону, попросил:
   - Переверни четыре-пять страниц назад. Как там? Солнце склоняется...
   - Я нашла. "Солнце склоняется, а смерти нет".
   - А дальше? Через строчку?
   - "Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть".
   - Да, так, - сказал он. - Я посплю, Лена. Который час? ".
   И когда уже почти не произносил связные слова, несколько раз повторил "Дон Кихот"... "Дон Кихот"..., вспоминая свою предпоследнюю пьесу, где он писал так недавно:
   "Люди выбирают разные пути. Один, спотыкаясь, карабкается по дороге тщеславия, другой ползет по тропе унизительной лести, иные пробираются по дороге лицемерия и обмана. Иду ли я по одной из этих дорог? Нет! Я иду по крутой дороге рыцарства и презираю земные блага, но не честь!"
   Своему пасынку Сереже (младшему сыну Е.С.) он завещал:
   "Будь бесстрашным - это главное".
   А на своей последней, февральской портретной фотографии 1940 года он пишет жене:
   "Тебе одной, моя подруга, надписываю этот снимок. Не грусти, что на нем черные глаза ( он в черных очках - В.Щ.): они всегда обладали способностью отличать правду от неправды".
   По свидетельствам Е.С., в последние дни перед смертью, он заставил ее сложить и вынести из дома все рукописи, с тем, чтобы зарыть их где-нибудь в лесу. Боялся, очевидно, что все им созданное так и пропадет в бездонной пропасти НКВД. Е.С. сделала вид, что выполняет его просьбу, собрала рукописи, вынесла их - и положила между двумя выходными дверями, а потом, когда больной уснул - внесла их назад. Похоже, не понимала тогда, не понимала и позже, что опасения его вовсе не были такими уж беспочвенными. Просто, Булгаков предвидел неизбежный обыск НКВД на квартире после его смерти в том случае, если он нарушит правила дьявольской игры, или не нарушит - все равно, он должен разыграть естественную смерть и убедить в этом всех, даже собственную жену.
   Кстати, насчет обыска. Как выясняется, обыска было не избежать в любом случае. В новом свете предстает эпизод, описанный Е.С. 16 апреля 1940 года, когда, вскоре после похорон М.А., она собиралась отдохнуть в Ялте, в доме писателей:
   "Фадеев - успокоил насчет квартиры, всё обещал сделать, пьес еще не прочитал - тоже обещал не откладывать. Предложил, если понравится в Ялте, продлить путевки... Спросил, есть ли деньги.../.../ Потом Анна Ахм(атова). Прочитала то, что написала для него. Взяла фотографии. Сказала: Замятин умер ровно за три года (10 марта 1937)".
   Как всегда, Фадеев все обещает. Уж не Фадеев ли и предложил этот отдых в Ялте и заранее заботится о его продлении - НКВД должно вволю похозяйничать в пустой квартире. Одновременно, Фадеев, выполняя свои другие функции, проявляет трогательную заботу о еще достаточно молодой вдове. В тот же день отмечен приход А.А.Ахматовой (близится сороковой день). Анна Андреевна, прочтя свое стихотворение с многозначительными строчками: " ... И гостью страшную ты сам к себе впустил / И с ней наедине остался...", тут же напомнила, не менее многозначительно, о такой же безвременной смерти Замятина...
   Кстати, здесь уместно привести комментарий В. Лосева к записи Е.С. от 15.1.1940 - "Миша, сколько хватает сил, правит роман, я переписываю..." -
   "Е.С. под диктовку писателя делает поправки и дополнения к машинописному тексту и в двух отдельных тетрадях. Одна из них, так называемая "вторая тетрадь", утрачена, местонахождение ее неизвестно. Есть основания считать, что Е.С. записала в ней подробный план доработки романа." (стр.384)
   Не имея доступа к архивам, мы можем лишь предполагать. Эта пропавшая "вторая тетрадь", как и первая, крайне важна для будущих историков литературы - в ней отражена последняя битва Булгакова со Сталиным. В сохранившейся первой тетради - все более резкие политические вставки к первой части романа, которые рассматриваются нами ниже. Вполне вероятно, что во второй тетради было нечто еще более опасное для Сталина - потому-то она и исчезла, по нашему мнению, после негласного обыска в квартире уехавшей в Ялту Е.С. Конечно, это всего лишь предположения - доказательств нет. Если по этому поводу у булгаковедов есть какие-либо уточнения - примем их с благодарностью.
   О том, как заботился об оставляемой им жене сам М.А., свидетельствует следующий эпизод, рассказанный Е.С.:
   "В последние дни он попросил меня позвать Якова Леонтьевича (Леонтьева) Я позвонила ему. Тогда Миша попросил меня зажечь около кровати на тумбочке свечи. Я, недоумевая, зажгла. И когда Я.Л. зазвонил у двери, Миша сложил руки и закрыл глаза. Бедный грузный Я.Л. чуть не скончался на месте И я поняла - он, умирая, играл! Он продолжал свое актерство, свои розыгрыши - уже не видя...
   Он попросил Я.Л. нагнуться и что-то прошептал Только после смерти я узнала, что Миша сказал:"Люся захочет, конечно, хоронить меня с отпеванием Не надо. Ей это повредит. Пусть будет гражданская панихида". И потом многие меня упрекали - как я могла так хоронить верующего человека... Но это была его воля..."
   По мнению С.Ермолинского, речь здесь идет о крематории, будто Булгаков боялся быть заживо похороненным, как Гоголь, обнаруженный при перезахоронении, по слухам, перевернутым в гробу. Возможна, конечно, и такая точка зрения... Но иное прочтение этого эпизода, согласно версии, отстаиваемая нами, кажется все-таки предпочтительней... Вполне вероятно, что Е.С. не все поняла - условия дьявольской игры были ей неизвестны. Недаром с этой просьбой Булгаков обратился именно к Леонтьеву, отговорившему его от поездки в Батум и пославшему в Ленинград, в гостиницу "Астория"... И последний спектакль предназначался для него ( и скорее всего, был им понят - недаром он чуть не скончался на месте), и подобная просьба тоже... И неизвестно, какого содержания был телефонный разговор Булгакова с Леонтьевым в ужасную ночь 12 сентября 1939 года...
   Есть и другие сведения, что М.А. все же обращался с просьбой отслужить по нему панихиду к своему не менее давнему другу, литературоведу П.Попову. Панихида была отслужена в Калуге, где отбывал ссылку еще один давний друг Булгакова, Н.Лямин.
   Вот еще одно воспоминание Е.С. о последних днях:
   "Когда в конце болезни он уже почти потерял речь, у него выходили иногда только концы или начала слов. Был случай, когда я сидела около него, как всегда на подушке на полу, возле изголовья его кровати, он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня .Я предлагала ему лекарство, питье - но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спросила:"Твои вещи?" Он кивнул с таким видом, что и "да", и "нет". Я сказала: "Мастер и Маргарита?" Он, страшно обрадованный, сделал знак головой, что "да, это". И выдавил из себя два слова: "Чтобы знали, чтобы знали,,,"
   И еще:
   "Умирая, он говорил: " - Может быть, это и правильно... Что я мог бы написать после "Мастера"?.."
   Так и не сломленный писатель победителем ушел в бессмертие. Слава ожидала его в неведомом ему грядущем. Пройдет много лет и неустанными трудами Е.С., с помощью поначалу еще немногих его почитателей, роман все-таки будет опубликован и начнет свое победное шествие по миру, обретая все новые миллионы читателей и почитателей, обрастая все новыми толкованиями его литературного и философского глубинного смысла. Прежде чем внести в эти толкования свою скромную долю, не претендующую ни на философские, ни на литературные глубинные прозрения, вернемся еще на некоторое время в год 1940-й, где остались современники той драмы.
   Сталин раздосадован. Уже почти верная добыча ускользнула, сорвалась с крючка... Писатель предпочел умереть, но прощения не попросил... Гордый такой...И пьесой, такой хорошей, придется пожертвовать... А то всякая шушера валом кинется своими писаниями Вождю потрафить... А мне это надо?.. И вообще, какая-то неувязочка получается... Десять лет меня Дьяволом рисовал, мужественно стоял, а теперь вот, вроде хвалу пропел, Пастырем меня в пьесе именует... И что же получается в итоге, если каким-то чудом все это опубликовано будет, или хотя бы до цензуры дойдет?.. А, ведь, агентура доносит, он хотел представить роман к публикации... Ведущий страну такой симпатичный и благолепный Пастырь, на самом деле, оказывается, Дьявол ?.. Пусть он и прав, для одних товарищ Сталин - Пастырь, а для других - Дьявол... Такие мысли опасны и существовать не должны...Что ж, в этой схватке товарищ Сталин проиграл... Сколько талантов на этом многотрудном пути к земле обетованной загублено... десятки... сотни... пусть даже тьмы и тьмы тысяч... Но товарищ Сталин призван решать судьбы миллионов... Сейчас наступает решающий миг...Битва уже идет мировая... Пусть в этой битве будут потеряны еще многие миллионы, но товарищ Сталин все-таки перекроит мир по-своему... И пусть на могилу его, если он все-таки умрет, несмотря на все обещания врачей, наметут много мусора - со временем этот мусор развеется... Приходится и ценными людьми жертвовать... Время для них еще не пришло... А пока, что ж, отдадим писателю дань уважения... Сильный оказался человек... Не то, что эти слизняки из моего окружения...
   Как всегда, прячась за чужой спиной ( на сей раз это спина Фадеева, имя Вождя не должно связываться с развязкой этой драмы ), вождь, пером Фадеева, шлет лицемерные (хотя и с уважительные, с оттенком искренности) слова сожаления вдове покойного. В письме от 15 марта 1940 года, посланном Е.С., Фадеев пишет :
   "... Мне сразу стало ясно, что передо мной человек поразительного таланта, внутренне честный и принципиальный и очень умный - с ним, даже с тяжело больным, было интересно разговаривать, как редко бывает с кем. И люди политики, и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью,, что путь его был искренен, органичен, а если в начале своего пути (а иногда и потом ) он не все видел так, как оно было на самом деле, то в этом нет ничего удивительного: хуже было бы, если бы он фальшивил".1/
   Не зная Сталина, можно было бы поверить, что и он и Фадеев искренни в такой оценке. В конце концов товарищ Сталин тоже в молодости начинал с поэтической карьеры, писал очень неплохие стихи, некоторые даже в антологию грузинской поэзии попали, еще в те времена, когда товарищ Сталин по ссылкам скитался и никаким подхалимажем перед ним и не пахло... Давно это было... Но и сейчас еще кое-что помнится... И вот, кстати... Как раз к этому случаю... Стихи, правда, не юного товарища Сталина, какого-то современного поэта... кажется, тоже мастер был... и тоже плохо кончил ...
   ...А мог бы жизнь просвистать скворцом,
   Заесть ореховым пирогом...
   Да, видно, нельзя никак.
   Так вот, искренними эти строки письма от 15.3.1940 считать никак нельзя пусть некоторые литературоведы нас в этом от всей души уверяют. Во второй части нашего исследования мы еще поговорим о том, как надо понимать действия Сталина и Фадеева в данных обстоятельствах - Сталин, по своему обыкновению, шутил, а у Фадеева были свои тайные планы...
   Вершиной фадеевского лицемерия нам представляется визит Фадеева 5-го марта 1940-го года и следующая сцена, неоднократно описанная в воспоминаниях Е.С.:
   ... Булгаков, глядя невидящими глазами, сказал:
   - Александр Александрович, я умираю. Если задумаете издавать - она все знает, все у нее...
   Фадеев, своим высоким голосом выговорил:
   - Михаил Афанасьевич, Вы жили мужественно и умрете мужественно!
   Слезы залили ему лицо, он выскочил в коридор и, забыв шапку, выбежал за дверь, загрохотал по ступеням...
   Что это? Или артист настолько втиснулся в роль, затвердив указания Режиссера, что не сознавал, какая ему досталась роль! (Между прочим, шапку не забыл оставить!) Тогда он еще не читал романа мастера (а, возможно, и никогда его не читал) - иначе бы все-таки осознал, не так уж он был толстокож, как позднее выяснилось. И слепо верил Хозяину, бездумно исполняя все его прихоти. Тем более, облеченные в привлекательную обертку "сострадания к ближнему"...
   Искренними в том роковом 1940-м году были стихи еще одного великого поэта, по какому-то недосмотру, пережившего эту великую эпоху. Не раз упоминавшаяся в нашем исследовании Анна Ахматова в марте 1940 года, будучи в Ленинграде, написала стихотворение "Памяти Булгакова", в котором есть строки, отражающие суть этой драмы. Родились они, скорее всего интуитивно, благодаря непостижимому поэтическому прозрению :
   ... Ты пил вино, ты как никто шутил
   И в душных стенах задыхался,
   И гостью страшную ты сам к себе впустил
   И с ней наедине остался.
   Впрочем, прозрение это было не столь уж интуитивным. Анна Андреевна хорошо понимала ситуацию, возможно, даже лучше, чем Е.С.(в конце концов, о службе врачом в Белой армии Булгаков Е.С. не сообщал - она об этом узнала лишь в 60-х годах). Анна Андреевна сама находилась в том же положении - на крючке у Дьявола. Заложником был ее сын - Лев Гумилев, который в эту великую и трагически-драматическую эпоху трижды арестовывался, побывал во многих тюрьмах и лагерях, воевал в Великую Отечественную, мыкался и бедствовал после войны - и, под конец жизни, все-таки прославился, как великий русский историк, пусть казенные историки не признавали и не признают до сих пор его в этом качестве.
   Вынуждены извиниться - опять мы отвлеклись, такая уж была эпоха, рядом с великими злодеями рождались и великие гении. И вообще, чуть ли не каждое упомянутое в нашем исследовании имя осталось в истории нашей культуры и заслуживает отдельной работы. Многое уже сделано в этом направлении, многое еще предстоит.
   Возвращаясь к Анне Андреевне Ахматовой, нужно заметить, что она-то была среди друзей Михаила Афанасьевича Булгакова, всегда посещала дом писателя, когда бывала наездами из Ленинграда. И была среди первых слушателей романа, когда М.А. по вечерам читал его вслух друзьям. И одной из первых по-настоящему оценила его гениальность и гибельность для автора. Жизнь научила ее осторожности - слежку за собой она чувствовала всегда, вряд ли сомневалась в существовании таковой и за Булгаковым. Поэтому, среди хора восторженных и предостерегающих голосов присутствующих слушателей романа на вечерних посиделках, она молчала. И её молчание было понятно Булгаковым - для такого понимания и не требовалось слов...Мы полагаем, что отзвуки этой драмы слышны и в ее "Поэме без героя"(1940-1960), пусть она и посвящена, преимущественно, поэтам... ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО, КАК С БАШНИ НА ВСЕ ГЛЯЖУ...
   Для читателя 3-го тысячелетия, зачастую незнакомого с особенностями бытия прожитой нами эпохи, мы предполагаем привести в приложении некоторые материалы, не вошедшие даже в наиболее полные издания произведений М.А.Булгакова - записанные Е.С. его устные рассказы, письма М.А. к Сталину, и в частности, стихотворение А.А.Ахматовой "Памяти Булгакова", хотя оно нынче и вполне доступно, несколько других ее стихов "из года сорокового", характеризующих ту эпоху.
   Завершая эту 1-ю часть, заметим, что в дальнейшем Сталин отказался от мысли, будто кто-то может еще больше прославить его имя в литературе. Похоже, с литературой у него не получается... Вполне достаточно того, что он обессмертил свое имя в истории... Что бы ни случилось впредь, народ будет вечно помнить своего Вождя и Учителя... И в этом он оказался прав.
   Решение, не иметь больше дела с литературой, в жизни вылилось во вполне определенные, привычные для товарища Сталина формы. Приведем историю писателя малоизвестного, не вошедшего в анналы нашей литературы - Андреева Василия Михайловича, 1889 г.р., прозаика, журналиста, драматурга. Он не имел никакого отношения к семейству широко известных Андреевых - отцу, Леониду, сыновьям - Даниилу, Вадиму - нет, просто жил и творил в каком-то сибирском захолустье, попал в столицы, в последнее время обитал в Ленинграде . Ни романами, ни повестями не прославился, хотя писал вполне добротно, в модном революционном духе.
   В 1940 году его угораздило написать повесть о Сталине в молодые годы, о его ссылке в Туруханский край, Текст повести, написанный от руки, Андреев послал в Кремль. Представляете его радость, когда через три недели пришла телеграмма - Вождь удостоил его ответом: " Уважаемый Василий Михайлович! Этим хвастаться не надо. Рукопись оставляю. Сталин ". От шутки он и тут не удержался! 27 августа 1941 ( в тяжелейший начальный период войны, Ленинград вот-вот окажется в блокаде - до чего же памятлив!) Андреев был арестован, этапирован в ту же сибирскую глушь, где он родился, а 1-го октября 1942 года, умер во время следствия от "остановки сердца на почве авитаминоза".
   Существуют рассказы и о других попытках некоторых писателей покопаться в молодых годах Сталина. Впрочем, как нам кажется, и этого примера достаточно.1/
   А в завершение 1-й части нашего повествования стоит привести историю, не столь уж отдаленную во времени, которая случилась уже в эпоху брежневского правления с не менее великим русским писателем - Александром Исаевичем Солженицыным.
   Летом 1971, вскоре после получения им Нобелевской премии, собрался он с другом навестить еще остававшихся в Ростове на Дону родственников. Отправились в путь на "Москвиче" (для непонятливых - машина такая была). Добрались уже до Новочеркасска ( в сорока километрах от Ростова). И тут случилось нечто непредвиденное, когда А.И. зашел в местный "Гастроном"с целью запастись провизией. В толчее магазинной показалось ему, что не то кольнуло его чем-то, не то царапнуло... Возможно, и показалось... Но сразу же после этого одолела его такая хворь, какой раньше никогда не случалось - и кожа покрылась какими-то волдырями, и температура, и давление... Короче, будучи уже в двух шагах от Ростова, пришлось ему, с помощью друга, возвращаться в Москву и обращаться к врачу. Врач, конечно, не из Кремлевки ( и слава Богу, что-то у кремлевских врачей еще со сталинских времен репутация подмоченная), но человек надежный, знакомые рекомендовали... Врач пощупал, осмотрел, смерил давление - и высказался в том смысле, что, похоже, какое-то аллергическое заболевание на почве гипертонического криза (не будучи знатоками в медицине, мы все-таки предполагаем, что диагноз был примерно таков). Во всяком случае, рекомендовал А.И., наряду с другими лекарствами, соблюдать бессолевую диэту (а мы рекомендуем читателям не пропускать этих, казалось бы, излишних медицинских подробностей - в нашем повествовании они отнюдь не излишни ). Похоже, и без больницы не обошлось - состояние больного было тяжелейшее.
   Не столь уж много времени прошло, как последовал арест, и вслед за ним насильственная высылка из страны. В тюрьме с А.И. обращались довольно вежливо и даже накормили с соблюдением бессолевой диэты. Впоследствии выяснилось, что судьба его решалась на высшем уровне с постановлением Политбюро, и на самолет его посадили чуть ли не в единственном числе (не считая, конечно, охраны).
   Времена на дворе были уже не сталинские, пусть КГБ и решилось на первый, привычный шаг по укрощению строптивых, Политбюро не решилось на такое же продолжение, на повторение истории 1939-1940 года, - писателю позволили увидеть свет и мировую славу. Впрочем, и высылка эта хлопот властям не уменьшила...
   (В примечании 1994 г. к воспоминаниям А.И.Солженицына "Угодило зернышко меж двух жерновов", писатель поименно перечисляет неудачливых убийц этого новочеркасского эпизода, из посмертной собственноручной записки ростовского майора КГБ Бориса Иванова - руководитель группы, Рогачев В.С., москвич, действовавший под прикрытием "корреспондента из АПН", исполнитель - подполковник Гостев В., помощник - Гусев Владимир - /ж. Новый мир, 1999, N 2, стр. 111/).
   Эту историю мы рассказали потому, что она, как две капли воды, похожа на историю с непонятной внезапной ленинградской хворью М.А.Булгакова в сентябре 1939 года. Тот же гипертонический криз, то же сопутствующее аллергическое заболевание (внезапно почти ослеп), подозрение на нефросклероз...В случае с Булгаковым после незамедлительного возвращения в Москву, за лечение взялись известные врачи из Кремлевки... Раппопорт... Вовси... Похоже, характер болезни они определили без больших хлопот. Высокое давление... нефросклероз... Какие употреблялись медикаменты, неизвестно, - но уж, наверняка, рекомендована была та же бессолевая диэта... Гипертоникам она в любом случае полезна... Булгаков, сам врач, понимал, откуда вдруг у него такая смертельно опасная болезнь, понимал, что врачам её не вылечить, но покорно следовал всем предписаниям, вполне сознавая их бесполезность. Такая уж ему выпала доля... Излечить или умертвить мог только товарищ Сталин... А Булгакову остается только суметь сохранить жену и рукописи... Вытерпеть все, даже визиты сталинского гонца-наблюдателя... И не только наблюдателя...
   ___________________________
  
  
   2.
   "Что помешает мне, смеясь, говорить правду?" Гораций
  
   Я хочу быть понят
   моей страной...
  
   В. Маяковский
  
  
   Первый эпиграф Булгаков предназначил для "Жизни господина Мольера", но, конечно, он целиком относится к нему самому и его творчеству, как драматургическому, так и прозаическому. Не смеяться в своем творчестве писатель не мог - такова, уж, была природа его таланта. Он, смеясь, говорил правду тому правителю, который выпал на его долю, который тоже не был чужд своеобразному юмору, на наш нынешний взгляд - садистскому, извращенному. А на взгляд Иосифа Виссарионовича, возможно, вполне уместному и даже необходимому (вождю, ведь, время от времени, тоже требуется разрядка, это профессия тяжелая, к мягкости не располагает - да и юмор тоже в нем тоже от природы заложен был) - времена меняются и нашему читателю уже трудно проникнуться духом не столь уж давно, по историческим меркам, ушедшей эпохи. И для понимания булгаковской прозы тоже требуется предпослать несколько слов.
   Кстати, раз уж мы упомянули роман о Мольере, начатый летом 1932 года - автор надеялся довести его до печати (по нашему мнению, Сталин роман все-таки читал - не мог отказать себе в удовольствии - сам был мастером в своем деле. А возможность раздобыть его в рукописи у него была. Если уж арестованные булгаковские дневники читало все Политбюро - роман о Мольере был представлен в цензуру - в редакцию "Жизни замечательных людей", к помощнику Горького - А.Н.Тихонову - от коего получил уничтожающий отзыв. В частности, редактору (не будем уточнять, какому именно) не понравились щедро разбросанные по роману "афоризмы" Булгакова - по его мнению, свидетельствовавшие о монархизме, роялизме автора. К примеру, такие его высказывания :
   "Министр, а за ним и вся Франция сразу поняли, насколько серьезный человек на престоле. Очень понял это и Мольер и сразу установил то место, куда нужно будет обращаться за защитой в каком-нибудь крайнем случае". (напомним, что после разговора со Сталиным 1930 года, после трехлетней паузы в булгаковских постановках во МХАТе -в феврале 1932, по личному распоряжению вождя, постановка пьес возобновилась - "Кто осветит извилистые пути комедиантской жизни? Кто объяснит мне, почему пьесу, которую нельзя было играть в 1664 и 1667 годах, стало возможным играть в 1669?)
   ... "Актеры до страсти любят вообще всякую власть...", "Все любят воров, потому что возле них всегда светло и весело...", "Кто разберет, что происходит в душе у властителей людей..." Или, например, такое высказывание в главе "Кочующий лицедей" :
   "Один из мыслителей ХУ11 века говорил, что актеры больше всего на свете любят монархию. Мне кажется, он выразился так потому, что недостаточно продумал вопрос. Правильнее было бы, пожалуй, сказать, что актеры до страсти любят вообще всякую власть. Да им и нельзя ее не любить! Лишь при сильной, прочной и денежной власти возможно процветание театрального искусства. Я бы мог привести этому множество примеров и не делаю этого только потому, что это и так ясно".
   Да и описание катастрофы Мольера в его отношениях с Людовиком очень сиптоматично :
   "Тут в спину Мольера повеяло холодом, у него появилось такое ощущение, точно стояла какая-то громадная фигура за плечами и вдруг отошла. Обманывать себя не приходилось : король покинул его. Чем это можно объяснить? Тем, что все на свете кончается, в том числе даже многолетняя привязанность сильных мира. Кто разберет, что происходит в душе у властителя людей?
   К тому же, при описании родителей Мольера - проскальзывали в романе и некоторые прозрачные намеки на жестко табуированную в то время тему :
   "Ходил слушок, что Жан-Батист, отец, помимо торговли креслами и обоями, занимался и отдачею денег взаймы за приличные проценты. Не вижу в этом ничего предосудительного для коммерческого человека. Но злые языки утверждали, что Поклен-отец несколько пересаливал в смысле процентов... /.../ Мария Поклен была состоятельной женщиной... /..../Она была тиха, любезна и образованна. Большинство ее предков были обойщики, но попадались среди них и люди других профессий, например, музыканты и адвокаты."
   Впрочем, оставим Мольера, в такой обрисовке для советского читателя совершенно не подходящего - заодно добавим, что цензура погуляла по булгаковскому Мольеру и в 50-х - 60-х годах, когда начинался постепенный, очень медлительный, прорыв булгаковской прозы и драматургии в советскую печать.
   Второй раздел нашего повествования, новое истолкование творчества Булгакова, необходимо начать издалека. Не слишком издалека, не пугайтесь, мы постараемся чрезмерно не утомлять нынешнего читателя, пресыщенного информацией... Каждому из нас выпадает жить в отведенном ему времени и месте обитания, в какую-то определенную эпоху, которая выдвигает свои требования к её современникам. Как ныне говорится, "... есть только миг - за него и держись...". Правда, не все придерживаются такого мнения... Творчество Булгакова совпало с рождением нового, еще невиданного в мире, государства - СССР. А новое государство предъявляло свои, новые требования, с которыми жизненно необходимо было считаться. Причем жизненная необходимость понималась буквально, отнюдь не метафорически.1/
   В те баснословные года дети правителей наших обучались в спецшколах, (пусть они тогда и именовались вполне обычными школами), дабы со временем тоже профессионально стоять у руля. А мудрым наставникам элитной молодежи дозволялось втолковывать подрастающему поколению вождей одну простую истину, ранее широко известную, а ныне, в 20-е - 30-е годы, прочно забытую и даже запрещенную - "Учитесь читать между строк!" Прежде всего имелись в виду газеты, предназначенные для массового оболванивания населения, для чего ловко сплетались правда, ложь и умолчания, а главная тогдашняя партийная газета "Правда" передавала эту фантастическую смесь, как руководство к действию для других органов печати. И не дай Бог усомниться в правдивости этой информации! Всякие философские вопросы и споры насчет того, что есть истина, сурово пресекались в зародыше. Некоторое послабление допускалось при воспитании будущих правителей - пусть учатся диалектически преображать черное в белое и наоборот. Главное при этом - излучать неколебимую уверенность в собственной правоте, никому не давать себя перекричать. (В те годы это было не столь уж трудно - и говорить, и кричать дозволялось только членам непогрешимой партии. Впрочем, и при нынешней свободе прессы, плюрализме мнений - управленцы у нас все такие же - достаточно взглянуть на думцев, которым дозволено и говорить, и кричать, а изредка они позволяют себе даже думать!)
   Конечно, цензура была и в дореволюционной России, но существовала в печати и разноголосица мнений. Так было не только в прессе, но и в литературе. Вспомним Гоголя, Салтыкова-Щедрина... Вырабатывался особый, так называемый, Эзопов язык...Писатели искали и находили подходящие слова и словосочетания, читатели искали и находили подтекст. Бывало, и не один. Одновременно оттачивалось и мастерство писателя... В наше нынешнее время, похоже, и язык этот отпал, за ненадобностью, и мастерство тоже в прошлом...По времени близко к нам, нынешним, разве лишь блестящий мастер стиха и эзоповского языка - Владимир Высоцкий. На его примере, мы и попробуем объяснить эзопов язык почти что нашего времени...
   Стихи и песни Высоцкого хорошо известны и в 3-м тысячелетии... Как в советское время, когда они создавались, так и в постсоветское, наше нынешнее, никто не сомневался, что за основным текстом скрывается не столь уж тайный подтекст... Как у всякого истинного мастера, подтекст этот существует чуть ли не всем его творчестве...Возьмем, к примеру, песню "Чужая колея". И слушателю, и читателю тогдашнему (разве что самиздатовскому - при жизни не опубликовано было ни строчки, так же, как и у зрелого Булгакова) не требовалось специальных литературных терминов - всяческих метафор, перифраз, аллюзий и т.п. - чтобы за бытовым привычным случаем разглядеть очень важную суть... Впрочем, Высоцкому было легче... Жить и творить ему досталось в эпоху стареющего социализма...у которого ни сил, ни зубов почти не оставалось...
   Кстати, неплохая метафора у нас получается... Задумывался социализм на века, а прожил обычный библейский человеческий срок - семьдесят лет. Как пел А. Галич (Гинзбург) по другому, правда, поводу : "...Ровно семьдесят - возраст смертный... " К сожалению, на долю Булгакова достался самый смертоубийственный период...
   А тогда, при начале строительства социализма, младенец рос быстро, характер имел, хотя и не арийский, но злобно-агрессивный, и печать обрела качественно иной характер, вполне подстать хозяину. Требовалось и в прессе, и в литературе дудеть в одну дуду. Всякое отклонение от генеральной линии - преступление. Кто не с нами - тот против нас. Шаг в сторону - считается побег.
   В новом государстве все наоборот. Даже образование, полученное прежде, может привести к беде. Недаром у Булгакова в "Записках покойника" (будем называть этот роман так, как называл его автор - название "Театральный роман", хотя и присутствовало в подзаголовке рукописи, ему дала дряхлеющая цензура 60-х годов, когда этот неоконченный роман был впервые опубликован) - Максудов скрывает свое университетское образование, уверяя Рудольфи, что окончил церковно-приходскую школу. Кстати, упоминание церкви в эпоху религиозных гонений, когда в невиданном прежде государстве поменялись местами правда и ложь, рай и ад, Бог и Дьявол, - тоже могло привести писателя к печальным последствиям. Недаром, Рудольфи сразу вычеркивает у него в рукописи три слова: "Апокалипсис", "архангелы", "дьявол". Именно эти слова и характеризуют наступившую эпоху, они же и определили главное содержание последнего "закатного" романа Булгакова, как, впрочем, и всего его творчества. Даже если у именитых булгаковедов были веские причины этого не замечать, всё равно, непростительно.
   Кстати, пока мы еще не приступили к анализу творчества Булгакова всерьез, отметим, что в ранних набросках этого так и не завершенного в 1936-1937 гг. романа - повести 1929 года "Тайному другу" - такие слова присутствуют, во всяком случае, "Дьявол" именуется даже с большой буквы... Действие "Записок покойника" относится именно к концу 20-х годов, когда Булгаков, переживая полную писательскую и житейскую катастрофу, был вынужден искать защиты у Верховного Дьявола. Хотя наброски так и остались набросками в писательском столе, бесовскими рекомендациями Булгаков пренебрег, крамольные слова в тексте романа 1936-37 гг. упомянул. А портрет мелкого беса в "Записках покойника" соответствующий:
   "Дверь распахнулась, и я окоченел на полу от ужаса. Это был он, вне всяких сомнений. В сумраке в высоте надо мною оказалось лицо с властным носом и разметанными бровями. Тени играли, и мне померещилось, что под квадратным подбородком торчит острие черной бороды. Берет был заломлен лихо за ухо Пера, правда, не было.
   Короче говоря, передо мною стоял Мефистофель. Тут я разглядел, что он в пальто и блестящих глубоких калошах, а под мышкою держит портфель. "Это естественно, - помыслил я, - не может он в ином виде пройти по Москве в двадцатом веке".
   - Рудольфи - сказал злой дух тенором, а не басом.".
   Правда, и "Записки покойника" оставались в том же писательском столе, и беса к тому времени (роман писался в 1936, действие его - конец 20-х, когда жил и властвовал в ОГПУ В.Р. Менжинский) уже в живых не было - в 1934-ом Хозяин позаботился - и атмосфера резко обострилась по части политической, зато немного смягчилась по части религиозно-духовной... Большевистская попытка мощным длительным натиском ликвидировать Бога в России не удалась... В связи с этим, нетрудно представить себе невеселые мысли Вождя... Безбожная пятилетка Емельяна (Ярославского-Губельмана) провалилась... И ничего-то они толком сделать не могут... Котята слепые... Пропадет страна без товарища Сталина... Предстоит большая чистка... и большая война тоже... Население нужно сплотить... придется вернуть России историю... вернуть давно забытые понятия - "родина", "патриотизм"... Козлов отпущения уже готовят...
   Отвлечемся от сталинских размышлений конца 1936 года, вернемся к совсем недавнему нашему прошлому. Власть вернула Булгакова читателям лишь в середине 60-х годов прошлого века. А почему, собственно, такая задержка? Попытаемся объяснить. Для чего неизбежно придется опять окунуться в историю. Сталин умер в 1953-м году. Разоблачение культа личности новым вождем последовало лишь в феврале 1956, на 20-м сьезде партии. Как всегда в таких случаях, выявление некоторой доли правды сопровождалось новыми наслоениями лжи. Никите Сергеевичу Хрущеву предстояла трудная задача - открыть новый этап в строительстве социализма, откреститься от кровавого прошлого ( и партия того требовала - сколько своих в прошлом перебили!) и самому с товарищами остаться чистеньким... Впрочем, методика отработана - и бывший Хозяин, признанный Вождь и Светоч человечества - сам становится козлом отпущения... История тоже любит шутить... На Сталина сваливаются все грехи прошлого - всеми достижениями страна, разумеется, обязана стойкому партийному руководству, ленинскому ядру партии, чудом сохранившемуся в обстановке бессмысленных жестоких репрессий кровавого тирана... Насчет жестокости тирана сомнений у нас нет... И кровавость его налицо... Но вот по поводу бессмысленности... тут возможны и варианты...
   Как бы то ни было, история, в данном случае, в 1956 и во многих последующих годах, выступающая в лице безгрешного партийного руководства, других вариантов нам не представила. Тайны ее приоткрывались очень бережно и преимущественно в том же, намеченном в 1956 году, направлении. Даже полный обвал 90-х годов, хотя и приоткрыл на какое-то мгновение архивы, но двери тут же захлопнулись. Кто успел - тот и съел... А кто не спрятался - я не виноват... Опять мы отвлекаемся... Вернемся к Никите Сергеевичу...
   В годы оттепели Е.С. наверняка пыталась опубликовать роман, как попыталась было в первом послевоенном, полном больших ожиданий 1946-м, когда она написала товарищу Сталину, а ответом было знаменитое августовское ждановское постановление...1/ Но теперь-то...Вроде бы и Сталина уже нет, и с трибун его проклинают, а цензура все так же роман антисталинский не пропускает. В чем дело? А дело в том, что концепция романа власть никак не устраивала. Сталин, конечно, Дьявол, но уже со свитой возникают некоторые сомнения... Свита-то дьявольская все так же остается у власти...
   И вообще... Дьявол что-то у писателя слишком привлекательный получился... А в конце так он со свитой, вместе с грозой, проносится над Москвой... что-то вроде Апокалипсиса получается... А с религией мы все еще боремся... К тому же, и гроза эта вроде очистительная... Как это понимать?.. Тут надо крепко подумать, прежде чем на публикацию такой сомнительной вещи решиться...
   О том, как воспринимали этот роман читатели 1940-го года, пусть свидетельствует ближайший друг и первый биограф Булгакова П.Попов, прочитавший рукопись вскоре после похорон писателя, в письме к Е.С. от 27.12.1940 года:
   "... Но вот, если хотите - грустная сторона. Конечно, о печатании не может быть и речи. Идеология романа - жуткая, и ее не скроешь. Слишком велико мастерство, сквозь него все еще ярче проступает, кое-где не только не завуалировал, а поставил точки над "i". В этом отношении я бы сравнил с "Бесами" Достоевского... Меня "Бесы" тоже пленяют своими художественными красотами, но из песни слова не выкинешь - идеология крайняя. И у Миши так же резко. Но сетовать нельзя. Писатель пишет по собственному внутреннему чувству - если бы изъять идеологию "Бесов", не было бы так выразительно. Мне только ошибочно казалось, что у Миши больше все сгладилось, уравновесилось, - какой тут! В этом отношении, чем меньше будут знать о романе, тем лучше. Гениальное мастерство всегда останется гениальным мастерством, но сейчас роман неприемлем. Должно будет пройти 50 - 100 лет"...
   И при Никите Сергеевиче, великом партийном либерале, творце "оттепели", власть так на публикацию романа не решилась. А зачем прошлое ворошить?.. Может быть, читатели что-то припоминать примутся... Хоть с тех времен и мало кто остался, война многих унесла, но мы с товарищами, вроде, все расставили по местам, всякие нестыковки устранили...
   Виноват единственно только Сталин, и точка... а кто его попытается обелить - сталинистом припечатаем... И свиту сталинскую Никита Сергеевич определил - все, кроме него самого...
   Заранее заявляем - обелять Сталина мы не собираемся. Кровавый и жестокий тиран. И суровое время ему не в оправдание. Натура у него была такая, а если ей в помощь еще идеология, да еще добился абсолютной власти, сумел всякое сопротивление подавить... Мы не имеем здесь в виду сопротивление соратников, считать их политическими конкурентами Сталина просто смешно - какие уж зайцы конкуренты матерому волку! (Впрочем, не такие уж и зайцы - скорее уж алчные шакалы). Но, по мысли Хрущева, московские политические процессы именно так и следовало представить миру и оболваненному советскому народу как это сделал он в феврале 1956 года. Как водится, писатели наши тоже посильную лепту внесли И, что удивительно, и мир, и советский народ эту фальшивую легенду проглотили и переварили. "Пипл схавает!", как нынче некоторые выражаются. Легенда эта всех устраивала и оказалась удивительно живучей, чуть ли до 3-го тысячелетия дожила. С годами, правда, съеживалась и усыхала, дойдя ныне почти до нулевой отметки.
   Но в 50-х - 60-х годах легенда о стойкой "ленинской гвардии" была еще жива. В кругах московской интеллигенции ходили тогда стихи молодого Н.Коржавина (Манделя):
   ... Их убирали так нечестно,
   Что было ясно - честность в них...
   Говорить на эту тему можно до бесконечности - вернемся к Булгакову.
   В середине 60-х власть все же позволила первые робкие публикации Булгакова. Уже и соратников Дьявола не оставалось, и подыскали способ отвлечь внимание от очистительной грозы и Апокалипсиса - нашлись молодые филологи, политикой мало интересующиеся, которые и трактовали роман в нужном русле - главное, без политики. С тех пор эту колею только углубляли новые поколения булгаковедов. Таким, кастрированным, и предстал перед нами Булгаков, втиснутый в чужую колею, таким остается и по сей день. За полвека по этой колее проехалось столько мастеров художественного слова, к сегодняшнему дню колея эта затвердела до прочности бетона и выбраться из нее весьма затруднительно. И Е.С.,в свое время, столкнувшись с такой стойкой трактовкой, смирилась. Главную свою задачу она выполнила - творчество М.А. увидело свет! А понимание этого творчества тоже не за горами ...Пора бы нам выбираться из этой навязанной нам, чужой, партийной колеи!
   Для понимания образов Булгакова лучше всего применить термин "амальгама". В технике это сплав разнородных металлов. В литературе это тоже сплав - разнородных свойств, воплощенных в одном образе. Герои иногда проявляются с совершенно неожиданной стороны. Как известно - все люди братья. Для некоторых - это братья по разуму, трактуемые то в патетическом, то в сатирическом ключе. Но это уже ближе к нашей современности. Булгакову выпало жить и творить в другую эпоху, когда разум оказался не в чести. Скорее всего это "близнецы-братья" - метафора, позаимствованная у поэта-антагониста, но очень часто употреблявшаяся Булгаковым. Впрочем, не будем залезать в филологические дебри, предоставим это именитым булгаковедам, они в этом направлении за полвека немало потрудились и достигли значительных успехов. Обратимся к незаслуженно забытой политике.
   Она особенно ярко проявилась в последние месяцы жизни Булгакова, когда он окончательно осознал, что вынесенный ему приговор пересмотру не подлежит и ему остается только словом в последний раз выразить свое мировоззрение, так и не сломленное Дьяволом и его зловещей свитой. В январе 1940 года он передает Е.С. замысел своей последней пьесы, которую он уже не успеет написать, и спешно правит свой "закатный" роман. К роману мы еще вернемся, сейчас займемся пьесой. Поскольку даже в наиболее обширном отечественном издании, 5-титомнике 1989-90-х годов, о ней нет ни слова, нам придется привести пересказ Е.С.:
   План последней пьесы (насколько помню),
   задуманной М.А.Булгаковым.
   Первая картина. Кабинет. Громадный письменный стол. Ковры. Много книг на полках. В кабинет входит писатель - молодой человек развязного типа. Его вводит военный (НКВД) и уходит. Писатель оглядывает комнату. В это время книжная полка быстро поворачивается, и в открывшуюся дверь входит человек в форме НКВД (Ричард Ричардович). Начинается разговор. Вначале ошеломленный писатель приходит в себя и начинает жаловаться на свое положение, настаивает на своей гениальности, просит, требует помощи, уверяет, что может быть очень полезен. Ричард в ответ произносит монолог о наглости. Но потом происходит соглашение. Писатель куплен, обещает написать пьесу на нужную тему. Ричард обещает помощь, обещает продвинуть пьесу, приехать на премьеру. Конец картины.
   Вторая картина. Мансарда, где живет писатель со своей женой. Бедность, неряшество. Жена раздражена. Входит писатель, внешне оживлен, но внутренне смушен - сдал позиции. Рассказывает, что попугай на улице вынул для него билетик "с счастьем". Потом сообщает о разговоре с Ричардом. Ссора с женой. Она уходит от него. Писатель один. Это его в какой-то мере устраивает. Он полон надежд, начинает обдумывать будущую пьесу.
   Третья картина (второй акт). За кулисами театра. Старики и молодежь. (в пользу молодежи написаны характеры). Появляется писатель. Разговоры о ролях, о репетициях
   Четвертая картина. Там же. Генеральная. За кулисы приходит Ричард. Приглашает ведущих актеров и автора к себе на дачу - после премьеры
   Пятая картина (третий акт) Загородная дача. Сад. Стена из роз на заднем плане. Ночь. Сначала общие разговоры. Потом на сцене остаются Ричард и женщина (жена или родственница знаменитого писателя). Объяснение. Ричард, потеряв голову, выдает себя полностью, рассказывает, что у него за границей - громадные капиталы. Молит её бежать с ним за границу. Женщина, холодная, расчетливая, разжигает его, но прямого ответа не дает, хотя и не отказывается окончательно. Её зовут в дом, она уходит. Ричард один. Взволнован. Внезапно во тьме, у розовых кустов, загорается огонек от спички. Раздается голос: " Ричард!..." Ричард в ужасе узнает этот голос. У того - трубка в руке. Короткий диалог, из которого Ричард не может понять - был ли этот человек с трубкой и раньше в саду? - "Ричард, у тебя револьвер при себе?" - "Да", - "Дай мне". Ричард дает. Человек с трубкой держит некоторое время револьвер на ладони. Потом медленно говорит: "Возьми. Он может тебе пригодиться". Уходит. Занавес.
   , Четвертый акт. Шестая картина. За кулисами театра. Общее потрясение - известие об аресте Ричарда. О самоубийстве его... О том, что он - враг...Пьеса летит ко всем чертям. Автор вылетает из театра.
   Седьмая картина. Мансарда. Там жена писателя. Появляется уничтоженный автор. Всё погибло. Он умоляет простить, забыть. Уговаривает, что надо терпеливо ждать следующего случая...
   Ричард - Яго. Писатель - типа В. У него намечался роман с одной из актрис театра. (стр.315-316)
   Внесем ясность. Ричард - Яго. Достаточно к этому Яго добавить да и мы получим незабвенного Г.Г. Ягоду ( он же Иегуда Енох Гершенович). Здесь он Ричард Ричардович, в "Мастере и Маргарите" - Арчибальд Арчибальдович - помните того флибустьера, которому доверено было надзирать за писательским рестораном, а тот, после пожара, устроенного нечистой силой при его же посильной помощи, спокойно удаляется с двумя балыками подмышкой. Требуется еще и исторически достоверный комментарий. По одному из московских процессов Ягода проходил вместе с той же "ленинской гвардией". Ни тогда, ни сейчас не возникало сомнений, что казнен он был за то, что слишком много знал. Но среди массы ходивших тогда и сейчас легенд и слухов, была и такая версия - Ягода, доставивший Сталину зарубежные банковские счета многих "гвардейцев", сам умалчивал о собственном немаленьком счете, надеясь, что он у Сталина один источник информации... Версия вполне возможная, но слишком уж подчеркивает всесилие Хозяина... Во всяком случае, в фабулу замысленной Булгаковым пьесы вполне подходит.1/
   Далее: Писатель - типа В. Читатель помнит, конечно, что латинское "В" означает русское "Б". Выводы сделайте сами... да и человек с трубкой вряд ли остался неузнаваем.
   Разговор Сталина с Ягодой в замысле этой пьесы - обычная для Булгакова амальгама, здесь сплавлены воедино и лица и разговоры и времена. Такого рода разговор у Сталина действительно происходил - но не с Ягодой, к тому времени давно расстрелянным, а с Михаилом Кольцовым (Фридляндом), недавно вернувшимся из Испании. Сталин беседовал с Кольцовым в присутствии шефа НКВД ( то ли Ежова, то ли Берии, дело было в конце 1938, шла как раз смена караула).Естественно, никакого револьвера у Кольцова с собой при встрече со Сталиным не было. Просто Сталин спросил, есть ли у журналиста дома оружие, а после утвердительного ответа, поинтересовался, не собирается ли тот застрелиться. Ввергнув Кольцова в дрожь своей странной шуткой, ( и не одной - в этом разговоре, позже переданном Кольцовым брату, были и другие странности) Сталин вернулся к деловому тону, предложил Кольцову, известному мастеру журналистского пера, профессионально представить собратьям-писателям недавно вышедший под редакцией самого вождя "Краткий курс истории ВКП/б/". Кольцов, естественно, согласился, пообещал через пару недель исполнить. На том и попрощались. А через пару недель, выйдя из клуба ЦДЛ, после успешно проведенного собрания, Кольцов вдруг оказался в лапах НКВД. Сталинский юмор заключался еще и в том, что за два дня до ареста "Литературная газета" сообщила об избрании Кольцова членом-корреспондентом Академии наук СССР. Такой уж шутник был наш не столь уж давний Хозяин! 2/
   Слух о таком разговоре, распространенный скорее всего братом Кольцова, карикатуристом Борисом Ефимовым, вероятно, дошел и до Булгакова. Хотя, как человек, и как политический писатель, Кольцов был совершенно чужд Булгакову. А, возможно, и с Ягодой или еще с кем-либо произошел подобный же случай...Не столь уж это важно. Не будем доискиваться, в чем была вина Кольцова перед Сталиным - это не наша задача, хотя какая-то причина, конечно, была, а возможно, и не одна (автор полагает, что немалое значение в те расстрельные для партийного руководства годы - обретала национальная принадлежность - дорвался-таки вождь по партийного погрома! - еще с 1903-го предлагал.) - но еще один образчик сталинского юмора мы привели. Вот ведь брата, Бориса Ефимова, никто не трогал, как рисовал, по указке Сталина, карикатуры, - так чуть ли и не до сих пор рисует...возможно, уже по своей воле...
   Замысел этой пьесы вряд ли дошел до Сталина, а если и дошел, то лишь утвердил его во мнении, что с писателем пора кончать... Вот и роман свой, по общему мнению, для печати непроходимый, говорят, правит яростно, еще больше нежелательные акценты сгущает... Роман-то мне нравится, пусть он товарища Сталина и Дьяволом выставляет... зато каким?... справедливым!.. С церковью все равно, рано или поздно, придется поладить... Зря на нее Ленин накинулся... Никому она не помешает... А помощь может оказать... На своих-то помощников надежда плохая...
   Нужно заметить, что существует еще один пересказ замысла пьесы, переданный Е.С. другу Булгакова, П.С.Попову 15.4.1940, сразу после похорон по свежей памяти, в некоторых малозначительных деталях отличающаяся от приведенной нами. Если читатель заинтересуется - см. ПРИЛОЖЕНИЕ. Ориентировочные названия задуманной пьесы - "Ласточкино гнездо" или "Ричард 1-й".
   Прежде чем перейти к анализу "Мастера и Маргариты" следует, вероятно, разъяснить наши разногласия с булгаковедами в истолковании Рудольфа и Рудольфи в набросках "Тайному другу" 1929 г. и в романе "Записки покойника" 1936-37 годов. Памятуя об амальгаме и близнецах-братьях, мы можем с гораздо большей долей вероятности представить, что Рудольф Рафаилович, представленный в "Тайном друге", олицетворяет, в основном, тогдашнего председателя ОГПУ, распорядившегося в 1926 году изъять дневники писателя, Вячеслава Рудольфовича Менжинского. Недаром в "Тайном друге", отвечая на вопрос, откуда у этого издателя деньги, Булгаков пишет: " ... Он продал душу Дьяволу. Сын погибели и снабжал его деньгами..." Там же, несколькими страницами далее, Рудольф Рафаилович именуется уже Рудольфом Максимовичем - это для писателя сути дела не меняет. Так же неважно, как именуют жулика Семен Семеныча Рвацкого и с кого он списан - то ли с И.Лежнева /Альтшулера/, то ли с З.Каганского, то ли с Н.Ангарского - все они сплавлены в единый образ, все они близнецы-братья, чекисты и издатели-редакторы столь тесно взаимосвязаны, что и не различишь... Как это у столь любимого Булгаковым Киплинга: " Мы одной крови - ты и я..."
   Кстати о предвидении и пророчествах. В 1929 году, в конце так и не завершенной повести "Тайному другу", он опять-таки провидчески пишет:
   "В один прекрасный день грянула весть, что редактор мой Рудольф арестован и высылается заграницу. И точно, он исчез. Но теперь я уверен, что его не выслали, ибо человек канул так, как пятак в пруд. Мало ли кого куда не высылали в те знаменитые годы 1921 - 1925! Но все же, бывало улетит человек в Мексику, к примеру. Кажется, чего дальше. Ан нет, журнал получаешь, вдруг, фотография - российская блинная физиономия под кактусом. Нашелся. А этот не в Мексику, нет, был выслан всего только в Берлин. И ни звука. Ни слуху. Ни духу. Нету его в Берлине. Нет и не может быть.
   И лишь потом дело выяснилось. Встречаю я как-то раз умнейшего человека. Рассказал ему все. А он и говорит, усмехаясь:
   = А знаете что, ведь вашего Рудольфа нечистая сила утащила, и Рвацкого тоже.
   Меня осенило, а ведь, верно.
   - И очень просто. Ведь сами вы говорили, что Рудольф продал душу дьяволу?
  -- Так, да.
   = Ну, натурально, срок-то ведь прошел, ну, является черт и говорит, пожалуйте...
   - Ой, Господи! Где же они теперь?
   Вместо ответа он показал пальцем в землю, и мне стало страшно".
   Набросок повести "Тайному другу" писался в 1929 году а Рудольфи (сплав Менжинского с Лежневым) здесь уже покойник, продавший душу и унесенный дьяволом - ну разве это не провидение, если учесть, что дьявол в лице Хозяина фактически унес прославленного эрудита-лингвиста-чекиста лишь в мае 1934-го года! Хотя его брат-близнец, И.Лежнев, все еще процветает, но и он сильно изменился с тех пор, как пытался издать "Белую гвардию" в журнале "Россия" - и эта метаморфоза, для того времени привычная, все теснее сближает Лежнева с Менжинским.
   В "Записках покойника", над которыми Булгаков работал в 1936-37 гг., термин "покойник" по отношению к герою - как его не называй, а под Максудовым автор разумеет самого себя - употреблен вполне осознанно. Неизбежную свою гибель Булгаков относил к 1939 году и ненамного ошибся. В своем неоконченном романе он лишь слегка видоизменяет славное воинство - ныне оно именуется Рудольфи и братья Рвацкие - Макар Борисович и Алоизий Борисович. (Насчет Алоизия мы еще поговорим, когда дойдем до "Мастера и Маргариты") А пока Рудольфи, как мы уже упоминали, мысля по государственному, вычеркивает основные для понимания творчества Булгакова понятия, а близнецы-братья Рвацкие рвут каждый себе.
   Вот мы и подошли к рассмотрению основного романа Булгакова, "Мастер и Маргарита", в котором его мировоззрение выражено наиболее отчетливо. Неслучайно, на одной из страниц рукописи романа была сделана очень выразительная пометка: "Дописать, прежде чем умереть!" - возможно, надпись была сделана в 1938-39 гг., когда эта драматическая фраза обретала все более зловещую реальность. Ясно видны и его отношение к власти и к церкви - верному помощнику власти во все времена.. Даже в те периоды, когда власть становится поистине сатанинской и всячески гонит и притесняет церковь. Ведь церковь учит свою паству покоряться любой власти. Всякая власть от Бога. Бог терпел и нам велел. Претерпевший до конца спасен будет. А Булгаков, которому выпало жить и творить в эпоху дьявольского нашествия, постигшего страну, с таким пониманием божественного промысла не согласен. Хотя он и сын профессора духовной академии, с детства воспитывался в духовной среде и читал духовную литературу, Бога он не видит вообще - ни в эпоху новозаветную, ни, тем более, в эпоху современную - и там, и там дьяволу противостоит человек. И церковь очень настороженно отнеслась к этому роману, где уже с первых строк видно, каково отношение автора к ней. Вспомните описание адской пляски писателей, людей зависимых от власти и всячески ей помогающих, в меру своих сил, - в привилегированном ресторане, в Грибоедове... Там, среди этих плясунов, встречается и "...Иоганн из Кронштадта...", в котором нетрудно узнать весьма почитаемого церковью святого Иоанна Кронштадтского. (Не поймите нас превратно, предполагаемый читатель, церковь, вероятно, права в своем почитании жизни и духовного наследия Иоанна, мы просто отмечаем отношение к церкви Булгакова. Возможно, к церкви обновленческой... Возможно и показное, в расчете на грядущую дьявольскую цензуру. Особых надежд на светлое будущее у писателя не было).
   Тут можно бы процитировать несколько "церковных" строк из предыдущих редакций - в частности, из 3-ей редакции романа о дьяволе, над которым автор работал в июне 1935 ) - в варианте, описывающем окончание сна Босого, Булгаков показывает проповедь попа - отца Аркадия Элладова, выступающего перед зрителями злополучного театра :
   - Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Православные христиане! Сдавайте валюту!
   Босому показалось, что он ослышался, он затаил дыхание, ожидая, что какая-то сила явится и тут же на месте разразит умницу попа ко всем чертям. Но никакая сила не явилась, и отец Аркадий повел с исключительным искусством проповедь.. он был мастером своего дела. Первым же долгом он напомнил о том, что Божие Богу, но кесарево, что бы там ни было, принадлежит кесарю.
   Возражать против этого не приходилось. Но тут же, сделав искусную фиоритуру бархатным голосом, Аркадий приравнял существующую власть к кесарю, и даже плохо образованный Босой задрожал во сне, чувствуя неуместность сравнения. Но надо полагать, что блестящему риторику - отцу Аркадию дали возможность говорить то, что ему нравится.
   Он пользовался этим широко и напомнил помрачневшим зрителям о том, что нет власти не от бога. А если так, то нарушающий постановления власти выступает против кого?..
   Говорят же русским языком : "Сдайте валюту!..".
   (В последней редакции Булгаков снял этот выразительный персонаж - похоже, в пользу персонажей гораздо более актуальных...)
   Еще большую настороженность вызвали так называемые "новозаветные" главы романа. Действие романа, как известно, развивается в двух параллельных сюжетах - в библейскую эпоху Нового Завета и в современной Булгакову Москве 30-х годов ХХ-го века. По мнению церкви, Евангелие от Булгакова кощунственно, еретично - скорее это Евангелие от Воланда. Евангелие от Булгакова опирается скорее на апокрифическую литературу - т.е. библейскую литературу, не вошедшую в состав канонической Библии. Христос получился у Булгакова совсем живой, реально существующий - но Человек. Не Бог. Ничего от триединой сущности Бога в романе нет. Часто употребляется неопределенно-языческое - "боги". Зато отношение булгаковского Иешуа Га-Ноцри к власти и в окончательной редакции представлено недвусмысленно:
   ... В числе прочего я говорил, - рассказывал арестант, - что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть...
   Подобная концепция не устраивала ни церковь, ни власть. Ни во времена новозаветные, ни во времена нынешние. И человек, высказывающий такие мысли, обречен. Как в библейском прошлом, так и в булгаковской современности. И развитие обоих сюжетов приводит к закономерному концу, Героев обоих сюжетов ждет гибель. А поскольку Булгаков, по его собственному признанию, писатель мистический, современные герои его воскресают, во всяком случае, воскресают духовно, если не физически.
   В собственное физическое воскресение Булгаков, похоже, не верил. Вера в Бога тоже переосмысливалась. (Возможно, тут повлияли и беседы рано умершего знатока Евангелий, профессора Булгакова со своим первенцем-сыном, ставшим писателем). На долю писателя выпала эпоха всеобщего неверия. Вернее, веры не в Бога, а в Дьявола. Воистину, мир лежал во зле. Вполне обоснованно столь явное присутствие сатанизма в романе.!/ Кто бы поверить мог в относительно тихом и мирном девятнадцатом веке, что не только Россию, но и всю Европу окутает дьявольская Тьма. В Германии Гитлер, в Италии Муссолини, в Испании Франко (после 1938-го), в России Сталин...
   Как и многие другие в те дни, одолеваемый смертельной болезнью Булгаков отчетливо провидел грядущее развитие событий - война, развязанная Гитлером, стала мировой... Ослепший Булгаков уже мысленным взором видел огородников-парижан в осажденной столице. (Тогда еще никто не предвидел молниеносного разгрома не только Франции - всей Европы...)
   После смерти тело Булгакова было подвергнуто кремации и похоронен он был без креста, что, впрочем, для того времени обычно. Однако, губитель его, Иосиф Виссарионович, в физическое воскресение, похоже, верил - хотя смерть встретил тоже без креста, недаром его мумия покоилась в саркофаге в Мавзолее, подобно египетским фараонам, строившим ради бессмертия пирамиды... Впрочем, мы отвлеклись.
   Власть в Ершалаиме осуществляется на трех уровнях: местная - Синедрион, промежуточная - римский наместник, прокуратор Понтий Пилат и верховная - римский кесарь, пребывающий где-то в необозримой дали, за Средиземным морем. Даже и симпатизируя бродячему философу, оказавшемуся к тому же и целителем, прокуратор ничем не может ему помочь, если местная власть - Синедрион - обрекает его на смерть. Вернее, может попытаться, но при этом рискует собственным положением и даже собственной головой. А потому, он решает умыть руки, не вмешиваться. Но, впоследствии, местной власти и местному Иуде-предателю отомстить.
   Параллельно действие протекает в современной Булгакову Москве. Власть здесь тоже имеет свои уровни. На местном уровне действуют свои Синедрионы - так, писательский синедрион ведет травлю своего собрата-отщепенца, мастера, написавшего идеологически чуждый роман о Понтии Пилате. Власти промежуточные всячески содействуют братьям-писателям. Но внезапно откуда-то появляется Верховная власть, которой обладает Дьявол, вместе со своей свитой - службой его собственной безопасности. Дьявол, питает к мастеру некоторую симпатию, наводит собственный порядок и осуществляет справедливость, по своему, естественно, разумению. Служба его безопасности тоже развлекается по-своему, сея повсеместно хаос и смятение. Мастера дьявольская власть награждает вечным покоем, а сами носители этой власти, точно очищающая гроза, улетают, подобные четырем всадникам Апокалипсиса.
   Подробно пересказывать оба параллельных сюжета романа нет надобности - они хорошо известны. Перейдем сразу к толкованию некоторых "сюрпризов" Булгакова. Для начала, считаем нужным заявить, что наше толкование не является истиной в последней инстанции, наверняка будет оспорено многими литераторами, а, если и будет принято, то возможность дальнейших уточнений и добавлений для ученых мужей открыта. Как предвидел сам писатель, роман еще преподнесет сюрпризы... Правда, Булгаков все-таки рассчитывал, что роман будет прочитан его современниками, свидетелями событий эпохи сатанинского нашествия на Москву, и понят был бы он ими совершенно иначе, чем нам его представили в 60-х годах, представляют и поныне... Во всяком случае, некоторые его намеки были понятны немногим его слушателям, а, тем более, читателям (напоминаем, что читателей, кроме Сталина, не было вообще. Разве лишь Е.С. в Москве давала роман почитать близким друзьям - вот и Ахматова во время эвакуации в Ташкенте с восторгом читала роман Фаине Раневской - значит, один экземпляр у нее был (или одолжила ее соседка по эвакуации - та же Е.С.). И вообще, чем дальше мы втягиваемся в историю гибели Булгакова, тем больше убеждаемся, что многие современники его осознавали его смерть именно как гибель - перечтите стихотворение Анны Андреевны, написанное в 1940 году и врученное Е.С. 16.4.1940 г. Чего не скажешь о последуюшем поколении - на довольно наивный отзыв о Булгакове одного из юных читателей 60-го года, кому довелось прочесть роман в рукописи, А.А., не вдаваясь в детали, ответила : "Там всё было страшнее". 1/)
   Перейдем, наконец, к булгаковским "намекам", как назвал бы их весьма проницательный читатель, Иосиф Виссарионович, особо проницательный по части политических намеков. С интересом прочтя начало (сам в юности начинал с богословия), и с некоторым недоумением, евангельскую главу (непривычное какое-то евангелие, слишком вольная трактовка, да и о власти, пожалуй, рановато так рассуждать - до коммунизма нам далековато), Вождь с наслаждением смаковал главы писательские ( знаем мы этих писателей!). Да и быт московского чиновничества, как медицинского, так и обширного идеологического ведомства, лихо подан, и все против шерсти... Сеанс черной магии - вообще, блестяще... Умеют же писать люди...
   Дойдя до главы 13-й2/ - "Явление героя" - Вождь призадумался. Странноватый какой-то портрет... Кого-то он мне напоминает...На автора что-то не слишком похож, мне его показывали, а по сюжету получается, явиться должен именно автор...
   Кстати, читатель 3-го тысячелетия, вот тебе тест - кого ты угадаешь в таком портрете:
   "... С балкона осторожно заглядывал в комнату бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек примерно лет тридцати восьми..."1/
   Конечно, это описание героя - мастера, скажет памятливый читатель. Хотя автор волен придать герою своего художественного произведения любой облик, но в тождестве мастера и автора читатель вряд ли сомневается, как не сомневаемся в этом и мы. И все-таки, для облегчения этой трудной задачи портретного сопоставления, приведем описание Л.Е.Белозерской-Булгаковой, второй жены писателя, свидетельству которой можно верить - таким она увидела Булгакова в начале 1930-х годов:
   "Передо мною стоял человек лет 30-32-х; волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри глубоко вырезаны, когда говорит, морщит лоб. /.../ Я долго мучилась, прежде чем сообразила, на кого же все-таки походил Михаил Булгаков. И вдруг меня осенило - на Шаляпина!"
   Оставим пока товарища Сталина в некотором недоумении, а нам, прежде чем перейти к дальнейшему рассказу, требуются некоторые пояснения. Основная редакция романа, ныне увидевшая свет, написана была в 1937-38 годах, подвергалась постоянной правке. Последняя правка была осенью 1939 - в январе 1940, когда у Булгакова уже не осталось сомнений в неизбежности скорой гибели, и он старался обострить все политические "сюрпризы". Правка коснулась первой части, в начале второй сил у писателя уже не было, и вторая часть романа осталась в редакции 1937-1938 гг. Это важно для понимания романа. Товарищ Сталин, интересуясь вверенной ему литературой, читал разные варианты романа, доставляемые ему собственной службой безопасности. Нам не привелось держать в руках архивные рукописи, возможны некоторые разногласия в последовательности прочтения отдельных глав и событий. Литературоведы нас поправят, в случае необходимости.
   Что касается портрета мастера - нам кажется, что он существовал, как минимум, уже в редакции 1935 года. Почему мы так думаем - станет ясно из дальнейшего изложения... Кстати, пора к нему вернуться.
   Мы оставили Иосифа Виссарионовича в некотором недоумении. Недоумение это вскоре рассеялось, когда при дальнейшем чтении он наткнулся на нового героя, Алоизия Могарыча. (Полагаем, что при сталинском чтении варианта 1935 года, появление Алоизия произошло не так скоро, во всяком случае не в этой же главе 13-й "Появление героя", куда он попал уже при последней правке романа 1939 - 1940 года, правке, уже отравленным и умирающим писателем, правке, предпринятой, чтобы облегчить будущему читателю политические сопоставления и дать знать Сталину, что Булгаков принимает свой последний бой. По нашему мнению, зря приписывает Б.Соколов в "Булгаковской энциклопедии" столь отвратительные черты Алоизия исключительно С.Ермолинскому. И зря он ссылается на диалог от 5.3.1940 - похоже, подозревал в предательстве Булгаков именно лицемера Фадеева (Булыгу) - хотя кое в чем он мог быть недоволен и Ермолинским. Естественно, собственная версия автору кажется куда более верной. А Ермолинский - пусть и не совсем хороший человек, но в своих воспоминаниях о Булгакове правдив, и Булгаков, по праву, считал его своим другом до самой смерти /в отличие от предателя Фадеева... И не стоит так уж слепо верить воспоминаниям жен, тем более, покинутых. Хотя, недовольны Ермолинским обе последние жены и обе владели словом, оставили воспоминания - численный перевес за ними, но, в данном случае, больше полагаться стоит на мнение самого писателя - Сергей Ермолинский, друг./).
   Сопоставив портрет и имя, Сталин пришел к безошибочному выводу - портрет мастера в романе, это портрет Адольфа Гитлера. Дело в том, что известный читателю Адольф Гитлер при рождении носил и имя отца, и фамилию - Адольф Алоизий Шикльгрубер. При странных обстоятельствах потерял родительскую фамилию и отчество и вошел в историю уже Адольфом Гитлером. Подчеркивая эту знаменательную потерю, булгаковский мастер в той же главе, в разговоре, когда собеседник дважды интересуется его фамилией, дважды же отвечает, что фамилию он забыл, что это не важно.
   "... - А, помню, помню, - вскричал Иван. - Но я забыл, как ваша фамилия!
   - Оставим, повторяю, мою фамилию, её нет больше, - ответил гость..."
   Но Вождь-то отлично знает, что фамилия - это очень важно. Он и сам-то, точно так же, как и Гитлер, утерял свою фамилию, да и отчество у него сомнительное... Для русского уха и имя - Алоизий - звучит непривычно, а фамилия - Могарыч - хотя и привычное понятие, но в качестве фамилии не встречалось... Выводы читатель сделает однозначные, а уж, Вождь, тем более, намек понял и встревожился... Уж не догадывается ли?. Сопоставление верховной власти с дьявольской, портретные сопоставления, попытка навестить Батум в такой ответственный момент... Конечно, все мы, к власти причастные - одним мирром мазаны... Не потому ли он и к себе приложил такие портретные черты?.. Мол, тоже причастен - к власти духовной... Но массам такие знания ни к чему... Недаром я в тайне держу свой день рождения... И никому не позволю к этой тайне прикоснуться... К тому же эти постоянные намеки о близнецах-братьях...Рассуждения о важности вопроса крови...
   "... - Ах, королева, - игриво трещал Коровьев, - вопросы крови - самые сложные вопросы в мире!"
   И всюду у него эта кровь!.. И вино у него, как кровь, и кровь пьют, как вино... Да еще эти намеки насчет кровосмешения - опасная тема, далеко может завести... Вот намекает: у Маргариты его была кровь, вроде, французских королей, а смешалась = и до ведьмы дошла... О Могарыче и говорить нечего... каждый поймет... Да и в "Мольере" своем откровенно намекает, что и отец у драматурга, хоть и обойщик, но коммерцией и процентами увлекался, и у матери в роду не одни обойщики, а музыканты, адвокаты... Себя с Мольером сравнивает, меня с Гитлером - это ни в какие ворота не лезет...
   Не наш это, не марксистский подход... Пусть Гитлер стремится к мировому господству через расовую теорию, у нас же, марксистов, классовый подход... Недаром он на евреев ополчился... А мы своих врагов классами ликвидируем, как учил нас товарищ Ленин... Похоже, писатель политграмоты не знает, нужно ему помочь...
   ( Кстати, в сложном вопросе о крови уместен и наш комментарий. За 70 лет советской власти в отечественной исторической науке этот вопрос прочно, но незаслуженно забыт. Булгаков мог упомянуть о нем лишь косвенно, в подтексте - слишком увлекающихся этим вопросом и в гражданскую войну, и после - расстреливали. У Булгакова уже был некоторый опыт по части опасных высказываний, особенно, антисемитского характера. ( Вспомним сожженный им дневник "Под пятой", побывавший в ОГПУ - хотя сам писатель этого не знал - но копия дневника в НКВД хранилась - и воззрения его по этому вопросу Сталину известны... ) В нашей литературе ограничиваются лишь кратким упоминанием одной злокозненной разновидности этого вопроса - фашистской "расовой теории", которая, безусловно, заслуживает проклятия. Несмотря на игриво-юмористическую подачу, Булгаков в этой фразе совершенно серьезен, вопрос этот действительно сложен и требует отдельного рассмотрения, что в нашу задачу, опять-таки, пока не входит. Интересующихся отошлем к последней работе А.И.Солженицына, "200 лет с нами", обозначившей подход к теме. Скажем лишь, что наш гипотетический конспективный сталинский комментарий весьма умерен и смягчен.)
   Раз уж мы отвлеклись, отбросим скобки и упомянем о еще одной сложной проблеме - о мистически-загадочном взаимосплетении любви и крови, внезапно выскакивающих и поражающих, как финский нож. В череде обычных поколений вдруг является Мольер, Пушкин, Булгаков ... - к чему перечислять, читатель, возьми энциклопедию. И вновь потом природа отдыхает. Эта проблема требует отдельного исследования. Не забудем также, что кроме светлых гениев, бывают еще и темные. И тоже выскакивают и поражают... А теперь возвратимся к закатному роману, к Булгакову и Сталину.
   ... В первой части нашего исследования мы уже упоминали о записи в дневнике Е.С. от 29.10.1935. Речь шла о странном звонке Л.Сейфуллиной с просьбой принять некую беженку из Вены, которая, дескать, поможет в переводе "Мертвых душ", и, хотя М.А. ответил, что перевод уже существует, приезжая все равно пришла и на чистом русском языке прочла лекцию о том, как Гитлер преследует евреев. Мы отмечали, что М.А. принял к сведению: Сталин роман читал и выводы свои сделал. Для справки скажем, что Л.Сейфуллина, безусловно пролетарская писательница, автор известной повести 1924 года "Виринея", была в то время близка к верхам, а значит, чужда Булгакову, Сталин на нее рассчитывал, хотя в дальнейшем ей ничего интересного написать не удалось.
   Еще раз напоминаем, что это лишь наша версия, возможно, рожденная нашей необузданной фантазией, так же, как и возможные сталинские размышления при чтении романа. Но в том, что такое чтение действительно было и во многом способствовало гибели Булгакова, мы убеждены. Опытным булгаковедам нетрудно будет, имея доступ к архивам, в чем-то подтвердить или опровергнуть наши догадки. Например, мы убеждены, что появление Алоизия Могарыча уже в главе 13 "Появление героя" и нижеследующие абзацы о нем - это позднейшая вставка, последовавшая или осенью 1939-го, или в январе 1940-го. Уж очень многозначительна его характеристика, памятуя об амальгаме и о близнецах-братьях:
   "... А со мной случилась оригинальность, как нередко бывало в моей жизни... У меня неожиданно завелся друг. Да, да, представьте себе, я в общем не склонен сходиться с людьми, обладаю чертовой странностью: схожусь с людьми туго, недоверчив, подозрителен. И - представьте себе, при этом обязательно проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то чёрт его знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится".
   Нетрудно догадаться, о каком друге идет речь - и от Иосифа Виссарионовича не укрылись многие детали его характеристики. Однако, прежде чем продолжать описание Алоизия, напомним, что Алоизий во второй части романа несколько отличается от описания в этой позднейшей вставке и не во всем стыкуется с первой частью. Продолжим:
   "Так вот, в то проклятое время открылась калиточка нашего садика.../.../ И в калиточку вошел человек, он прошел в дом по какому-то делу, к моему застройщику, потом сошел в садик и как-то очень быстро свел со мной знакомство. Отрекомендовался он мне журналистом. Понравился он мне до того, вообразите, что я его до сих пор иногда вспоминаю и скучаю о нем. Дальше - больше, он стал заходить ко мне. Я узнал, что он холост, что живет рядом со мной примерно в такой же квартирке, но что ему тесно там и прочее. К себе как-то не звал. Жене моей он не понравился до чрезвычайности. Но я заступился за него. Она сказала:
   - Делай, как хочешь, но говорю тебе, что этот человек производит на меня впечатление отталкивающее.
   "... чем, собственно говоря, он меня привлек? Дело в том, что вообще человек, без сюрприза внутри, в своем ящике, неинтересен. Такой сюрприз в своем ящике Алоизий ( да, я забыл сказать, что моего нового знакомого звали Алоизий Могарыч) - имел. Именно, нигде до того я не встречал, и уверен, что нигде не встречу, человека такого ума, каким обладал Алоизий. Если я не понимал смысла какой-нибудь заметки в газете, Алоизий объяснял мне ее буквально в одну минуту, причем видно было, что объяснение это не стоило ему ровно ничего. То же самое с жизненными явлениями и вопросами, Но этого было мало. Покорил меня Алоизий своей страстью к литературе. Он не успокоился до тех пор, пока не упросил меня прочесть ему мой роман весь, от корки до корки, причем о романе он отозвался очень лестно, но с потрясающей точностью, как бы присутствуя при этом, рассказал все замечания редактора, касающиеся этого романа. Он попадал из ста раз сто раз. Кроме того, он совершенно точно объяснил мне, и я догадывался, что это безошибочно, почему мой роман не может быть напечатан, Он прямо говорил: глава такая-то идти не может..."2/
   Булгаков прямо обращается к Сталину, вероятно, единственному, кроме жены, читателю романа, (как мы уже говорили, остальные - слушатели) - Адольф Гитлер твой брат-близнец, я это знаю и хочу, чтобы это знали и другие... И ради мирового господства братья-близнецы всегда сговорятся... Пусть мне и не суждено увидеть результаты этого дьявольского сговора, но суть его мне известна... и я постараюсь, чтобы она стала известна всему миру... Как видишь, у меня тоже претензии на мировое господство... на господство в мире духовном... в мире литературы... Ты можешь сейчас уничтожить меня физически... но духовно победителем все равно останусь я...
   Возможно, именно эти строки и определили окончательный приговор, тем более, что летом 1939 года вождь мог сопоставлять образ Пастыря из пьесы и Воланда - из романа. Духовного превосходства мастера Сталин допустить не мог. Он привык действовать по принципу - "А сколько у Ватикана батальонов?" Решение всех возникающих затруднений видел в физическом устранении их источника. Нет человека - нет проблемы. Благо в исполнителях недостатка не наблюдается. На том временном отрезке - 1939 - 1940 год - исполнителем в дьявольской свите служил верный страж безопасности - Л.П.Берия.
   В той же 13-й главе "Явление героя" Булгаков сводит вместе всех героев разворачивающейся драмы - жертву, палачей и заказчика убийства. Многозначителен и номер главы, неоднозначно и название.1/ Недаром автор называл себя мистическим писателем. Мы уже говорили о значении текста и подтекста в творчестве великих мастеров слова. Порой, за вполне понятным и уместным в данных обстоятельствах текстом скрывается не менее значительный, а иногда даже гораздо более важный подтекст. Читая Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Булгакова, - надо уметь читать между строк. Конечно, для этого необходимо знать эпоху создания произведения и многие сопутствующие детали... Опять нас уносит в сторону... Вернемся к появлению в романе героев.
   В 13-й главе впервые упоминаются и далее неоднократно повторяются гонители мастера - "... члены редакционной коллегии, именно критики Латунский и Ариман и литератор Мстислав Лаврович..." Расшифровке этих товарищей немало сил отдали многие известные литературоведы - попытаемся и мы внести свой скромный вклад в это благое дело. Начнем с самого легкого имени - с Латунского, прототип которого всем известен и не вызывает никаких сомнений, в том числе и у нас. В данном случае (вероятно, единственном) нам придется повторить мнение матерых литературоведов. Латунский - это, конечно, сплав Литовского, известного театрального критика, драматурга, в 1932-37 гг. председателя Главреперткома, и Орлинского - критика того же пошиба.
   Далее начинаются некоторые трудности. Поскольку не все литературоведы сильны в зороастризме (признаемся, мы тоже в нем не слишком сильны), многие просто опускают имя Ариман, оставляя его вовсе без всякой расшифровки. Все же, по мере сил наших, постараемся восполнить этот пробел. В дуалистической древне-персидской религии Ариман - божество смерти, глава адских демонов, олицетворение зла и лжи - сражается против Ормузда - воплощения светлых сил. Демоны Аримана - противники богов ("противобоги") приносят людям несчастья и болезни. Вообще, зороастризму, зародившемуся еще до Рождества Христова, присущи эсхатологические идеи о конце мира, о загробном воздаянии, последнем суде и воскресении мертвых, о рожденном девой спасителе - идеи, предшествовавшие иудаизму и христианству.
   Мы понимаем, конечно, что это не имя собственное, а собирательный образ, объединяющий всех хулителей и гонителей Булгакова, вплоть до исполнителей адской воли -непосредственных виновников гибели писателя. Вот мы и дошли, наконец, до последнего из процитированных нами имен. Расшифровывали его по-всякому, некоторые, подозревая в литераторе Мстиславе Лавровиче известного тогда драматурга Всеволода Вишневского, (впрочем, тоже не без оснований), выдумывали какую-то лавровишню, литературоведы поосторожней предпочитали помалкивать и не высказывали никаких предположений на этот счет. Мы выдвигаем свое предположение и, если читатель одолел предыдущие страницы, оно вовсе не покажется ему таким уж фантастическим, каким оно несомненно показалось бы даже читателям эпохи рьяного гонителя сталинизма, Н.С.Хрущева.
   Лаврович расшифровывается просто, если мы помним имя стража безопасности тех времен и непосредственного убийцы-исполнителя воли пославшего его Хозяина - ЛАВРентий ПавлОВИЧ. Под "литератором" подразумевается, скорее всего, то же, что первые читатели романа в брежневскую эпоху подразумевали под термином "искусствовед в штатском". Впрочем, вполне возможно, имеются в виду попытки Берия остаться в литературе - его исторический труд о революционном движении в Закавказье и сборник "Батумская демонстрация 1902 года", несомненно, читанный Булгаковым в период работы над пьесой "Батум". Опять-таки повторяем, что Булгаков рассчитывал на квалифицированного читателя своего времени, для которого подобная расшифровка не представляла никакого труда. Сейчас времена изменились... Впрочем, не так уж и сильно, если полвека усиленных трудов достаточно образованной части советского и постсоветского общества, не привели к столь явно напрашивавшимся выводам...
   Кстати, да простит нас Мстислав Ростропович и многие его тезки, нам кажется, что и имя Лавровичу избрано не случайно. Есть же имена значащие - например - Владимир, Всеволод, Владислав ... Ведь недаром же, не слишком известный революционер и не столь уж мастеровитый тогдашний писатель, унаследовавший родительскую фамилию - Масловский, автор романа "Грач - птица весенняя", о Баумане, убитом черносотенцами, избрал себе псевдоним - Мстиславский... Да и грачам в романе Булгакова найдется место...
   Возможно, от всесильного мастера политики и литературы, от Иосифа Виссарионовича, такая расшифровка и не укрылась. Может быть, для расшифровки Аримана, ему и понадобился мифологический словарь,(а при отсутствии оного, сгодился бы и руководитель РАППа Авербах), но Латунский и Лаврович были у него всегда под рукой, не узнать их он не мог. И лишний раз позавидовал мастерству писателя, сумевшего в одной главе с сатанински многозначительным номером и неоднозначным названием, соединить все концы и начала. И такого мастера приходится ликвидировать... Уж слишком он умен... А роман все-таки оставим... Пусть после нас почитают... может, поймут, в какую сложную эпоху мы жили... Пусть товарищ Сталин и дьявол, на моей совести миллионы... но ведь дорогу в светлое будущее в лайковых перчатках не построишь... Моисей 40 лет выводил евреев к земле обетованной - и тоже не без жертв... Ленин начинал - тоже миллионы щепок улетело... И с какой грязью приходится сталкиваться... Писатель-то понимал... Где мне теперь такого собеседника найти?.. А в жертву принести придется... и не его одного... С Гитлером меня сравнивает... на Западе тоже все газеты карикатурами полны... Правильно я его в свет не выпустил... Нечего меня с этим щенком сравнивать... Молод еще Адольф и глуп... Куда ему со мной тягаться...
   Завершая рассмотрение главы 13-й, можно было бы еще многое процитировать - и описание болезни мастера, и его ночные страхи, и упоминание косого дождя... Но мы не будем утомлять дорогого читателя (а в наше время этот привычный эпитет особенно уместен) и ограничимся лишь краткими словами мастера в рассказе о Маргарите:
   " ...Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной..." - слова эти непосредственно относятся к судьбе Булгакова и его жены, и воспринимать их следует применительно к тогдашней реальности, как и высказывания в конце главы, о пребывании в больнице, лишний раз напоминающие об автобиографичности образа мастера:
   "...меня спасла случайность... /.../ И вот четвертый месяц я здесь. И, знаете ли, нахожу, что здесь очень и очень неплохо. Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право! Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. Ну, что же, оказывается, это не суждено Я вижу только незначительный кусок этого шара. Думаю, что это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо..."
   Раз мы уж начали говорить об Алоизии Могарыче, рассказ этот следует завершить. В основном замысле Алоизию отведено место во второй части романа. Читатель, конечно, помнит незадачливую судьбу застройщика и доносчика, вылетевшего после разборки у Воланда, в окно, как и некоторые прочие несчастливцы. Напомним лишь некоторые детали:
   "Я ванну пристроил, - стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесицу, - одна побелка...купорос..."
   "...Колонка! Купорос! Одна побелка чего стоила - И, заплакав, рявкнул: - Вон!".
   Весь юмор ситуации открывается тому, кто знает, что для самого Булгакова квартирный вопрос был весьма болезненным и вся эта околесица - "...побелка...ванна...купорос..." - исходила и из уст самого писателя, нередко озабоченного такими неизбежными бытовыми проблемами, тем более трудно разрешимыми в Москве того времени. Так что, знакомые, интересовавшиеся, чем сейчас занят мастер, иногда получали в ответ именно такую шутливую околесицу.
   Не забыт Алоизий Могарыч и в эпилоге, где автор объясняет мистику и реальность в романе:
   "... Так, может быть, не было и Алоизия Могарыча? О, нет! Этот не только был, но и сейчас существует... в должности финдиректора Варьете...
   И, по мнению Варенухи:
   "...такой сволочи, как этот Алоизий, он будто бы никогда не встречал в жизни и что будто бы от этого Алоизия он ждет всего, чего угодно..."
   Несколько забегая вперед, приведем еще один абзац, пусть пока и не слишком понятный, но важный для раскрытия нашей темы:
   "...Впрочем, может быть, администратор и пристрастен. Никаких темных дел за Алоизием не замечено, как и вообще никаких дел, если не считать, конечно, назначения на место буфетчика Сокова какого-то другого. Андрей же Фокич умер от рака печени в клинике Первого МГУ месяцев через девять после появления Воланда в Москве..."
   Судя по всему, этот абзац остался еще в ранней редакции, как и вся вторая часть, оставшаяся в редакции 1937-1938 гг. Ибо указанный Алоизий оказался весьма агрессивным, с тех пор дел успел натворить много - даже ухитрился стать одним из виновников развязывания мировой войны... Относительно буфетчика Сокова речь еще впереди...
   Известный русский философ, знаток рая и ада, высказался однажды по поводу государства, которое необходимо не для того, чтобы жизнь стала раем, а для того лишь, чтобы жизнь окончательно не превратилась в ад. Законы невиданного прежде государства, основанного Лениным и возведенного Сталиным оформляли это превращение жизни и быта граждан СССР в некую разновидность адской кухни, где заправляют неизвестно откуда появившиеся бесы. Мысль о том, что на страну свалилась какая-то дьявольская напасть, приходила в голову не одному Булгакову, но вот обратить эту мысль в великолепную литературу смог, пожалуй, только он. (Впрочем, тему эту начал еще Достоевский в своих "Бесах", за полвека до Булгакова, коснулся ее и Лесков в своем романе "На ножах").
   Роман "Мастер и Маргарита" датирован 1929 - 1940 годами. В первоначальных редакциях образ дьявола был традиционен для русской литературы - иностранец, с портретными чертами Мефистофеля в "Фаусте" Гёте. Собственно, таким он и появляется в первых главах романа, таков же и Рудольфи в "Записках покойника"... "Копыто дьявола" и тому подобные детали первоначальных редакций тщательно уничтожаются... Обременять этот образ какими-либо узнаваемыми чертами прототипа Булгаков не мог, зная уже, кто является единственным читателем его произведения и хорошо представляя, какая судьба незамедлительно ждет автора, если он не будет соблюдать осторожность.
   (Впрочем, он знал это с начала 30-х годов - в булгаковском архиве сохранился один из вариантов письма Сталину 1931 года, где писатель предлагает вождю "стать его единственным читателем" /памятуя взаимоотношения Пушкина с Николаем/ И, уничтожая первые редакции знаменитого романа со слишком прозрачными намеками, Булгаков знал - хотя ни с кем и не делился этим знанием - что так и случилось. И недаром, задумав писать пьесу о Сталине, летом 1938, бросив на полуслове незаконченные "Записки покойника" /"Театральный роман"/, спешит завершить и перепечатывает окончательную /вроде бы/ редакцию "Мастера". Знал, что столкновение обоих вещей, "Батума" с "Мастером", /а, "Мастера" он серьезно готовился "представить"/ будет катастрофичным для его судьбы, не только писательской, но и человеческой. Потому и особенно настойчиво повторял Е.С., этим и без того страшным летом 38-го, что год 1939 станет для него роковым. А та, не понимая всей серьезности ситуации, заставляла его, в 30-х годах, ходить по врачам и делать анализы - выяснявшие, что он практически здоров... А для исполнителей смертного приговора очень пригодилась его длительная нейрастения, обусловленная жизнью в постоянном напряжении борьбы с дьяволом. И ни в ком не вызывала сомнения внезапно постигшая его болезнь - )
   Мысль о том, что образ дьявола можно и персонифицировать, появилась, вероятно, в апреле 1935 года, после бала у американскорго посла Вильяма Буллита (W. Bullith). Очевидно, вспомнился "Город Желтого Дьявола" М.Горького, "Хохот Желтого Дьявола" А.Сорокина - почему бы посланца из Нью-Йорка не сплавить с образом отечественного Черного Дьявола, выходца из кавказских гор. В конечном счете - одна сатана. И в романе появилась глава 23-я "Великий бал у сатаны" - переработанный вариант прежнего "Шабаша ведьм". А Иванушка будет тщетно припоминать фамилии, будто бы начинающиеся с W. Вроде и адрес для нынешних и грядущих литературоведов указан точно - разгадку ищите на балу. И правда, бал у сатаны - это бал мертвецов. (Читатель помнит, что из гостей американского бала в апреле 1935-го года, половина оказалась расстрелянной в 1937-1938 годах. Некоторых из этих гостей мы еще встретим на страницах нашего повествования). Да и сами хозяева бала в романе - бесовская свита Воланда - к числу живых не совсем относятся.
   Среди гостей бала, описанного в романе, оказываются двое, хорошо известных читателю булгаковской эпохи, по тогдашним газетным сообщениям знакомому с прохождением так называемых "московских" процессов. Это Ягода, приказавший своему заместителю Буланову, судя по материалам обвинения в процессе, обрызгать ядом кабинет Ежова, претендующего на его должность. Как это в романе:
   "По лестнице подымались двое последних гостей.
   - Да это кто-то новенький, - говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, - ах, да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом..."
   Было это на самом деле, или это одна из легенд, коих в этих процессах достаточно - нам не так уж важно. И тот и другой многократно заслужили пулю за все свои деяния и в частностях и в совокупности. И реабилитации не подлежат, даже по нашим нынешним либеральным законам.
   Самое время нам сейчас описать отношение самого писателя к этим публичным процессам. Жертвы этих процессов - высокопоставленные партийные чиновники - для Булгакова совсем не близкие люди, а бесы, которым шеф - Верховный Дьявол, устроил заслуженную разборку. Бывшие професссиональные революционеры после победоносной революции стали столь же профессиональными палачами, нравственно погибли задолго до того, как их физически устранил партийный вождь. Таково же отношение к ним подавляющего большинства народа, страдавшего под их управлением уже 20 лет. Для Хозяина они стали не нужны, а для народа были не нужны всегда, несмотря на все их пропагандные заверения в благости своих намерений. 1936 - 1938 годы ударили по тому начальству, которое управляло весь предыдущий период, доказало, что бесы эти - истинные враги народа, а потому расправа с ними народом была встречена с энтузиазмом. Булгаков, хотя и обитал в среде московской театральной и интеллектуальной элиты, принципиально, был вовсе не чужд этих настроений. Хотя он не знал истинных масштабов происходящего в стране, но слухи доходили и до него, многие из его окружения пострадали уже в предыдущие годы. Другое дело, что его светлый талант не годился для описания творящихся зверств, ставших уже будничным явлением. Например, его юмористически-сатирическое описание событий и жертв "золотого" потока никак не соответствовало звериной жестокости происходящего на самом деле. И многие пострадавшие это отмечали. То же относится и к жесточайшему обращению не только с видными партийно-государственными деятелями той поры, в чем-то провинившимися перед Сталиным, но и к арестам и ликвидациям всего их окружения. Не говоря уже о "массовидности террора" применительно к населению, к чему призывал еще товарищ Ленин.
   Во всяком случае, попавшей под пролетарскую секиру партийной элите Булгаков не сочувствовал и, в этом случае, для него Дьявол совершал благое дело. Вот почему в романе дьявольская напасть на Москву и страну подается в виде некой очистительной грозы. Ни для хрущевской цензуры, ни для брежневской (хотя в конце 1966 - в начале 1967-го она и решилась на публикацию кастрированного варианта романа), такая концепция не подходила.
   Да ведь и страна, схваченная этой дьявольской уздой, все-таки окрепла, налилась силой... Пусть и теряя при этом многих своих сынов... Похоже, гражданская война на Руси так и не кончилась... Все так же в ходу лозунг - "Кто не с нами - тот против нас"... А судьба тех, кто не с нами, кто против этих сатанинских методов - известна... А Русь полетит дальше по этой дьявольской дороге... Как там, в малоизвестном булгаковском переложении гоголевских "Мертвых душ"?..
   "... О, дорога, дорога!.. Летят версты, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком; летит вся дорога невесть куда, в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в быстром мелькании, когда только небо над головой, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны
   Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя и ты меня великодушно выносила и спасала. О, без тебя как тяжело мне было бороться с ничтожным грузом мелких страстей, идти об руку с моими ничтожными героями!..."
   А в романе, редакции 1937 - 38 года, после очистительной грозы, над Москвой пролетают четыре всадника Апокалипсиса, и в складках черного плаща Азазелло летят мастер и Маргарита, уже не принадлежащие к миру живых людей. И сам Азазелло летит совершенно преображенный, лишенный всех шутовских черт, приданных ему автором:
   "... Сбоку всех летел, блистая сталью доспехов, Азазелло. Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык, и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза Азазелло оказались одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Теперь Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца..."
   Азазелло (бог-козел искупления, демон пустыни) - по христианской традиции падший ангел, коему суждено сгореть в огне после Апокалипсиса. Таково общепринятое значение этого имени. В данном случае, вероятны, и иные, дополнительные толкования... хотя и очень похожие - он склонен к насилию и косметическим ухищрениям (причем косметолог специфический, действие его крема - дьявольское), убийца и чрезмерно любознателен - вполне подходящий портрет для труженика-исполнителя "слова и дела". Тем более, что слово у него не расходится с делом - и Степу Лиходеева лихо выбрасывает в Ялту, и бал у сатаны организует, и проштрафившихся работников собственного ведомства ликвидирует, и отравление мастера с Маргаритой умело обставил... На все руки мастер...
   Теперь, когда открыто в конце романа настоящее лицо Азазелло, демона-убийцы, легче и нам приступить к расшифровке этого важного образа. Уже при первом его появлении на страницах романа, во второй его части (напомним, что 2-я часть осталась в редакции 1937-38 года, не подверглась последней правке 1939-40 года ), указана, а затем неоднократно повторена его основная примета - маленький рост... И кто же из дьявольской свиты хранителей безопасности образца 1937-38 года, подходит под эту примету? Правильно - нарком НКВД, генеральный комиссар государственной безопасности Н.И. Ежов. В эти два года широкоизвестный и воспеваемый поэтами "любимец страны - зоркоглазый Ежов", а впоследствии - проклятый палач, носитель "ежовых рукавиц".
   Вспомним, как Азазелло знакомится с Маргаритой. Приглашает к какому-то иностранцу, цитирует наизусть строки из романа мастера. Для 1937 года вполне естественна ее реакция:
   "... - Я ничего не понимаю, - тихо заговорила Маргарита Николаевна, - про листки еще можно узнать... проникнуть, подсмотреть... Наташа подкуплена? да? Но как вы могли узнать мои мысли? - Она страдальчески сморщилась и добавила: - Скажите мне, кто вы такой? Из какого вы учреждения?"
   Из какого учреждения Азазелло-Ежов нетрудно догадаться хотя бы из его почтительного обращения к хозяину - Воланду-Сталину по поводу судьбы Степы Лиходеева:
   "Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы".1/
   Ко времени завершения перепечатки основной редакции романа ведомство Ежова уже выкинуло из Москвы (а часто и из жизни) очень многих друзей и просто знакомых Булгакова, не говоря уже о всех прочих жертвах этого исполнительного карлика. А насчет чертей, припомним еще и троекратное упоминание их Маргаритой, сопровождаемое троекратным же заклинанием, в сцене, предшествовавшей появлению Азазелло, явившегося отравить героев. Маргарита окончательно решает доверить их судьбы черту:
   " Черт знает, что такое, и черт, поверь мне, всё устроит!.. Как я счастлива, как я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку!..
   В связи с Азазелло-Ежовым вспомним и сцену убийства милейшего барона Майгеля - наушника и шпиона. Воланд в этой сцене осуществляет справедливое возмездие и после его разоблачительной речи:
   "...Барон стал бледнее чем Абадонна, который был исключительно бледен по своей природе, а затем произошло что-то странное. Абадонна оказался перед бароном и на секунду снял свои очки. В тот же момент что-то сверкнуло в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет. Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу.
   - Я пью ваше здоровье, господа, - негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами".
   Сцена эта в романе обретает несколько более глубокий смысл, когда нам становятся известны прототипы. Обратите внимание - в этой казни участвует вся бесовская рать во главе с Воландом. И, кстати, насчет прототипов. Давно известно, что прототипом барона Майгеля был бывший белый офицер, служивший ныне сексотом в ОГПУ=НКВД, Штейгер Б.Г. - это имя несколько раз встречается и в дневниках Е.С, когда она описывает встречи с иностранцами, среди которых тот постоянно крутится.. И никакого сомнения относительно его нынешней роли ни у М.А., ни у Е.С. не было. В 1937 году, когда Ежов еще был наркомом НКВД в полном расцвете сил, Штейгер был причислен к делу Тухачевского и расстрелян. Так что в романе Азазелло -Ежов расстреливает Майгеля по воле Воланда-Сталина и при соучастии остальных партийных бесов - в точном соответствии с исторической правдой.
   Впрочем, существует и более сложное толкование - барон Майгель - та же амальгама из Штейгера, и барона Майделя- известного наушника и доносчика еще с дореволюционных времен.Эта амальгама усложняется еще и тем, что у Булгакова барон Майгель - служащий Зрелищной комиссии и занимается официально ознакомлением иностранцев с достопримечательностями столицы, а его прототип Штейгер ведал внешними сношениями в наркомате просвещения. К тому же, в романе председатель Зрелищной комиссии Аркадий Аполлонович Семплеяров, списанный, вероятно с Авеля Софроновича Енукидзе, (о его моральном облике я уже писал, приводя выдержку из дневника М.А.Сванидзе - В.Щ.) занимавшего крупный административный пост в Кремле и, возможно, близкий знакомы Штейгера... Взаимосвязи тут сложные, не совсем понятные, да и для настоящего исследования не столь уж важные...
   Раз уж коснулись истории - суд и расстрел Тухачевского происходил буквально за одну неделю в начале июня 1937 года. Булгаков к Михаилу Тухачевскому мог относиться только отрицательно, и вовсе не по личным причинам ( о которых мы мельком упоминали и не придаем им никакого значения ). Вообще о Красной армии Булгаков старался не писать, от таких предложений отказывался, под предлогом, что армии он не знает, в ней не служил и описывать не может. Естественно, о медицинской службе в Белой армии старался не упоминать (даже жене). Но еще по гражданской войне знал, что большинство фигурантов дела отнюдь не героические полководцы, а известные каратели, к которым, хоть и поздновато, но возмездие все-таки пришло. И если Сталин заставил одного четырежды орденоносного, сильно пьющего, женолюбивого и полуграмотного карателя - маршала В.Блюхера, вкупе с многажды орденоносным, женолюбивым и малограмотным (несмотря на академию) маршалом С.Буденным - осудить и расстрелять другого карателя - дважды орденоносного, женолюбивого и относительно грамотного маршала М.Тухачевского - а впоследствии, уже без всякого суда, расправился и с Блюхером, и со многими судьями - то сталинский юмор в этой дьявольской разборке Булгакова пока не касался, хотя он уже точно предвидел, как именно расправятся с ним и, возможно, с Е.С. К тому же, для Сталина эти орденоносцы времен Троцкого давно протухли, "осетрина второй свежести", как выражались тогдашние буфетчики. Для той войны, которую готовил Сталин, ему требовались кадры, воспитанные им самим. И звания, и ордена они получат из его рук... Пусть они тоже не слишком грамотны - научатся... Для того и существуют особые военные академии... Армия у нас всегда наособицу... Ведь всеобщая грамотность населения, как она понималась по-ленински - "всеобуч", значит, научить людей читать наши декреты, указы, постановления. И только. А вот по-сталински необходима стала грамотность техническая и военная - иначе не победишь...
   Характерна сцена с глобусом Воланда-Сталина, где появляется "кусок земли, бок которого моет океан" - Испания, Пиренейский полуостров, кровопролитная война 1936-1939 года, постоянная тема московского радио. Воланд в романе и завел себе этот хрустальный глобус, якобы, потому, что не всегда разбирает слова косноязычных радиодикторов. Воланд-Сталин в жизни также постоянно держал в своем кабинете глобус - как вечное напоминание о грядущей мировой революции, пусть и грядет она в виде мировой войны, как предвидел и Ильич. Сцена эта написана летом 1937, когда в Испании (и не только в Испании) льется кровь - идет репетиция недалекой уже Второй мировой войны. По мысли Сталина - нужно попытаться закрепиться в тылу гитлеровской Германии - что очень поможет для грядущего сокрушения всей Европы. Однако, события развернулись несколько иначе... Эту же сцену можно сопоставить с горестными размыщлениями Мастера, оказавшегося в психиатрической больнице, Мастера-Булгакова, мечтавшего когда-то "объехать весь земной шар", о теперь, в этой психушке, видящего "лишь незначительный кусок этого шара"...(Впоследствии, как уже упоминалось, на этом реальном глобусе попытался сыграть Хрущев, выдумав, что Сталин воевал по глобусу - такого бреда требовал момент времени, с февраля 1956 все грехи валили на Сталина Вообще, нужно сказать, время играет большую роль в истории, и не только в ныне описываемой. Момент времени вполне сопоставим с моментом истины. Попробуем подтвердить эту мысль поэтическими прозрениями, раз уж в нашем исследовании встречаются и поэты... В одно время поэт-"небожитель" (по меткому определению вождя) недоуменно вопрошает - "какое, милые, у нас, тысячелетье во дворе?" В иное время, когда поэтов не удается "укоротить", его юный ученик, склонный к новаторству, констатирует - "какое время на дворе - таков Мессия!"... Во времена ныне наступившие, поэзия, похоже, не в чести...)
   Опять мы отвлекаемся от нашей основной темы, хотя и коснулись при этом вполне возможной гибели Булгакова вместе с женой, в годы предвоеннной колоссальной сталинской чистки. Эту возможность писатель не только не исключает, но считает нужным подробно описать в своем последнем романе, каким образом она может осуществиться. Не зря летом 1938 он торопится завершить основную редакцию романа. Многие друзья и противники уже арестованы, а некоторые и расстреляны. Но для себя Булгаков уже с начала тридцатых годов предвидит иную перспективу - его не будут ни арестовывать, ни расстреливать, его устранят внесудебным путем, втихую, (к чему нам скандалы, его знают и ценят и в театральных кругах, и за границей). А гибель его постараются представить, как следствие естественной смертельной болезни - не зря человек все время страдает ипохондрией и неврастенией, жалуется, что смертельно боится одиночества, без жены никуда не идет, даже за границу с женой собирался... Наивный человек - да кто же его пустит, тем более, с женой!
   Отметив, что в романе Воланд-Сталин приказывает Азазелло-Ежову "наградить покоем" мастера и Маргариту: - "Лети к ним и все устрой", рассмотрим, как же это все устраивается. Напомним, что в 1937-38 годах Булгаков, печатая окончательную редакцию романа, уже мог ожидать, что его отравят вместе с Е.С. И если, после вынесения смертного приговора Булгакову в сентябре 1939 и январе 1940, Е.С. осталась жива и донесла до нас этот роман, то этим мы обязаны только мужественной, даже по дьявольским меркам, смерти мастера. Поскольку перед смертью Булгаков успел откорректировать лишь первую часть романа, а вторая осталась в редакции последней перепечатки летом 1938 года, когда палаческие функции в НКВД исполнял еще не снятый, не арестованный и не расстрелянный Ежов - то и в романе приказ Воланда-Сталина отравить мастера вместе с его женой, исполняет именно он, Азазелло. Фактически эта роль досталась Абадонне-Берия - но у Булгакова уже не хватило сил для дальнейших исправлений.
   Азазелло-Ежов действует в романе весьма профессионально и смерть мастера и Маргариты описана вполне реалистически. Мистически подано воскресение и последующее присоединение к дьяволу и его свите. Как в романе, так и в жизни, это, скорее, духовное воскресение - "смертью смерть поправ". Перед лицом смерти беспристрастно оценивая свой роман, Булгаков мог по праву рассчитывать на его, а значит, и свое, бессмертие. Рано или поздно, роман будет опубликован и тогда все убедятся, кто был прав, властелин, повелевающий миллионами и обманом обрекающий их на гибель, или писатель, который, смеясь, говорил правду.
   Теперь нам пора бы обратиться к рассмотрению еще одного персонажа романа, неоднократно появляющегося во второй части, в редакции 1937 - 1938 года. Это загадочный Николай Иванович, верный муж с "бородкой клинышком и несколько поросячьими чертами лица", которого оседлала домработница Наташа, заставив прилететь на сатанинский бал (естественно, сам бы он вряд ли туда попал бы, если бы не Наташа ).
   Вспомним заключительную сценку главы 22 "При свечах", непосредственно предшествующую сатанинскому балу:
   "... - Мессир, - ответил Азазелло, - разрешите мне сказать. У нас двое посторонних: красавица, которая хнычет и умоляет, чтобы ее оставили при госпоже, и кроме того, с ней, прошу прощения, её боров.
   - Странно ведут себя красавицы, - заметил Воланд.
   - Это Наташа, Наташа! - воскликнула Маргарита.
   - Ну, оставить при госпоже. А борова к поварам!
   - Зарезать? - испуганно вскрикнула Маргарита, - помилуйте, мессир, это Николай Иванович, нижний жилец. Тут недоразумение, она, видите ли, мазнула его кремом...
   - Помилуйте, - сказал Воланд, - на кой черт и кто станет его резать? Пусть посидит вместе с поварами, вот и все...Не могу же, согласитесь, я его пустить в бальный зал!
   - Да уж... - добавил Азазелло..."
   К разгадке этой сцены потребуется довольно значительный исторический комментарий. Прежде чем приступить к нему, вспомним запись Е.С. в дневнике от 23 апреля 1935 года, когда она описывает гостей американского бала. Среди них был и "Бухарин в старомодном сюртуке, под руку с женой, тоже старомодной..." Насколько нам известно, Николай Иванович Бухарин в это время уже обзавелся новой молодой женой (кстати, третьей по счету), Аней Лариной, дочерью верного ленинско-сталинского экономиста Ю.Ларина (М.Лурье). Высокопоставленный супруг был её чуть ли не вдвое старше и, естественно, на американский бал его повлекла она.
   Вернемся все же к разгадке предыдущей сцены. На февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937-го года особой комиссией уже рассматривалось дело Бухарина. Речь шла о привычном "расстрелять" или "погодить пока". Поскольку не все члены комиссии высказались за "расстрелять", Сталин, предпочитавший единодушные решения, мудро распорядился, "пусть пока посидит в НКВД - там разберутся". С присущим ему юмором отправил Николая Ивановича Бухарина в лапы Николаю Ивановичу Ежову - пусть тезки меж собой разбираются. Опять же, в отличие от многих членов Политбюро, товарищ Сталин оставляет Бухарину жизнь. Никто его расстреливать (резать) не собирается... Разберутся... Сталинские "жернова революции" или бухаринская "пролетарская секира" всегда наготове...1/
   Мы представляем, с каким наслаждением читал товарищ Сталин-Воланд эти строчки насчет своей адской кухни и поставленного им шеф-повара Н.И. Ежова - Азазелло. В конце концов, он сам руководил этим дьявольским заведением, помнил и ленинское предупреждение соратникам насчет него самого, повара, который готовит только острые блюда, отлично знал и обслуживающий персонал, унаследованный им от первозванного. Уж не говоря о Николае Ивановича Бухарине, выступающем и в романе, и в жизни в роли борова, на котором можно въехать, куда всаднику надобно. Вот и товарищу Сталину в свое время пригодился... Но сейчас его время прошло, пора с ним кончать... А мы на этой фигуре, пожалуй, еще немного задержимся.
   Дело в том, что Н.И.Бухарин дольше всех держался в когорте светлых рыцарей "ленинской гвардии", так коварно уничтоженной Сталиным. Вплоть до начала 90-х годов появлялись книги, рисующие его ничем незапятнанный облик. Живописали его как наши, так и зарубежные историки. Но в последнее десятилетие поток славословий как-то незаметно иссяк и из небытия начал медленно проступать подлинный облик Н.И.Бухарина - любимца В.И. Ленина и партии (как писал поэт, правда, не Бухарина имея в виду - "века уж дорисуют, видно, / Недорисованный портрет". Веков не понадобилось - хватило и полувека). И облик этот восторгов не вызывал. Судите сами - вот несколько отрывков разных лет из его писем закадычному другу, которые лишь недавно появились в нашей печати:
   " Кто, как не Ленин, обокрав сначала эсеров, а потом и меньшевиков, стукнул им всем по голове, взял в руки дубинку и даже с нами разговаривал лишь после того, как он сам все решит. И мы молчали и подчинялись, и всё, вопреки теории и программе, получалось великолепно. Деникин под Тулой, мы укладывали чемоданы, в карманах уже лежали фальшивые паспорта и "пети-мети", причем я, большой любитель птиц, серьезно собирался в Аргентину ловить попугаев. Но кто, как не Ленин, был совершенно спокоен и сказал, и предсказал:"Положение - хуже не бывало. Но нам всегда везло и будет везти!"
   "... Почитай, нет в России ни одного дома, у которого мы, прямо или косвенно не убили мать, отца, брата, дочь, сына, или вообще близкого человека... И все-таки Феликс спокойно, почти без всякой охраны, пешком разгуливает (даже по ночам...) по Москве, а когда мы ему запрещаем, он только смеется презрительно и заявляет: "Что? Не посмеют, пся крев!" И он прав - не посмеют..."
   " Когда все мы, как бараны, стояли за крайний военный коммунизм и расстрелами заставляли проклятых крестьян отдавать нам весь их хлеб, кто, как не Ленин, увидев, что мы не сегодня-завтра загремим и негодяй Пахом отвинтит нам голову, закричал нам:" Стой! Хватит, болваны, воротите оглобли!" И в последнюю минуту заставил нас перейти к продналогу, как, между прочим, и называлась изруганная мною брошюрка Ленина, в теоретическом отношении совершенно бездарная... Кто, как не Ленин осмелился, к ужасу "чистых" коммунистов (а, следовательно, и к моему ужасу), провозгласить НЭП и тем самым спас положение всей партии?"
   "Бумажка" - вот венец творения этого нового социалистического высокопоставленного бюрократа, творившего на крови - известно, что Бухарин всегда был сторонником террора, активно приветствовал и расстрел своих бывших друзей - Каменева с Зиновьевым. В 1936, сразу после их расстрела, в письме "наверх" утверждал:
   "... Циник-убийца Каменев омерзительнейший из людей, падаль человеческая... Что расстреляли собак - страшно рад..."
   Возможно, осознал кое-что о созданной большевиками (и им же самим) "адской машине", когда сам оказался под "пролетарской секирой". Возможно, вспомнил при этом и собственные высказывания в открытой партийной печати, когда он - "золотое дитя революции", как его именовал Ленин - теоретически обосновывал необходимость расстрелов :
   "Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов, является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи..."
   (Во времена Понтия Пилата таких именовали "фарисеями и книжниками", в солженицынскую эпоху - "образованцами",- (как-никак, Бухарин в академики пролез со своей "Азбукой коммунизма", хотя и АН СССР можно понять - куда же ей деваться?..), а в нынешнюю - уж, не знаем, как и назвать... До олигархов вроде не доросли... Разве что бригадиры многочисленных бандитских группировок...или держатели воровских "общаков"...)
   А, насчет "бумажки" - Бухарин при подготовке первого московского процесса, пытался получить удостоверение в собственной невиновности, в период, когда на Политбюро ему показывали изобличающие его показания подследственных - Зиновьева и Каменева. И, с точки зрения Сталина, вполне созрел для неизбежной своей судьбы. Булгаковский Воланд более терпим - в романе "нижний жилец" остается жить, хотя и горько жалеет, что не улетел вместе с Маргаритой, или Наташей от такой опостылевшей жизни:
   "Эх я, дурак! Зачем, зачем я не улетел с нею? Чего я испугался, старый осел! Бумажку выправил! Эх, терпи теперь, старый кретин!"
   В жизни терпеть ему оставалось недолго - расстрел последовал сразу после суда, в марте 1938-го. Стоит отметить, что почти оправдывает Булгаков и Воланда-Сталина, рисуя его портрет перед последним полетом дьявольской четверки:
   "У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще, всё кончено здесь".
   Вот как история с удостоверением обыгрывается в романе Булгакова:
   "... Я очень прошу выдать мне удостоверение, - заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, но с большим упорством, - о том, где я провел предыдущую ночь.
   - На какой предмет? - сурово спросил кот.
   - На предмет представления милиции и супруге,- твердо сказал НиколайИванович.
   - Удостоверений мы обычно не даем, - ответил кот, насупившись, - но для вас, так и быть, сделаем исключение.
   И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей:
   - Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович, провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства... поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши "боров". Подпись - Бегемот.
   - А число? - пискнул Николай Иванович.
  -- Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, - отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово "уплочено" и вручил бумагу Николаю Ивановичу. После этого Николай Иванович бесследно исчез..."
   Примерно такой же конец Николая Ивановича Булгаков предвидел - в тетради (похоже, пропавшей впоследствии, с знаменательной надписью в начале - "дописать, прежде чем умереть".) в редакции 36-37 гг. такая же сцена на балу завершается словами :
   "...Коровьев мигнул кому-то, мелькнули какие-то чернокожие лица, что-то возмущенно кричала Наташа, словом, борова убрали..." )
   Следуя всё той же исторической правде, Булгаков летом 1938, завершая основную редакцию, и не мог знать даты бесследного исчезновения Николая Ивановича Бухарина, поскольку смертный приговор был вынесен в начале 1938-го, а когда исполнен - Булгакову было неизвестно...
   Ненадолго прощаясь с Николаем Ивановичем, не забудем упомянуть и про прислугу, домработницу Наташу, как не забывал о домработницах Булгаков (недаром в его архиве сохранилась записка!). Уже при первой встрече с Азазелло, Маргарита высказывает предположение, что Наташа куплена тем же учреждением, какое представляет Азазелло. В дальнейшем, подарив ей остатки волшебного крема:
   "... - Берите все тряпки, берите духи и волоките к себе в сундук, прячьте, - кричала Маргарита, - но драгоценностей не берите, а то вас в краже обвинят.
   Наташа сгребла в узел, что ей попало под руку, платья, туфли, чулки и белье, и побежала вон из спальни."
   Корыстолюбие, как и всё человеческое, не чуждо людям как на государственной, так и на частной службе, а тем более, когда они успешно совмещают и ту и другую. К тому же Булгаков приводит немаловажное свидетельство еще одного персонажа, на сей раз из лагеря бесовской свиты:
   "... - Домработницы все знают, - заметил кот, многозначительно поднимая лапу, - это ошибка думать, что они слепые."
   Оставив в покое домработниц, обратимся к другому персонажу, не менее загадочному, чем Азазелло - к Абадонне. Абадонна в Ветхом завете синоним смерти, в Новом - ангел бездны, а дословный перевод этого имени - "прекращение бытия". Впервые упоминается это имя в Белой гвардии" и один из героев романа, поэт, связывает это имя с Львом Троцким, тогдашним наркомвоенмором. С точки зрения поэта, и Булгакова, имя этого жестокого вождя "по-еврейски Аваддон, а по гречески Аполлион, что значит губитель". В "Мастере и Маргарите" Абадонна появляется в свите Воланда мимолетно, во второй части романа, оставшейся в редакции 1937-1938 года. Характерная его черта - очки, которые он снимает, прежде чем обратить на кого-то свой убийственный взгляд. По нашему мнению, имеется в виду Берия, в 1938 году ставший заместителем Азазелло-Ежова, а в декабре того же года назначенный его преемником. Недаром он присутствует рядом с Азазелло при казни барона Майгеля, снимая свои очки (у прототипа было пенснэ, разница не столь уж велика.) В конце романа Абадонна не входит в число всадников Апокалипсиса - вероятно, потому, что их и так уже четверо, в полном соответствии с предсказанием Иоанна Богослова. К тому же, ветхозаветный падший ангел Аввадон возглавил мятеж против Бога и в наказание сброшен на землю ( как провидчески предвидел Булгаков ситуацию противостояния Берия - Сталин, в начале 1953 года ! Ошибся только в том, кто кого сбросил.)
   Вероятно, из тех же соображений не попала в число спутников Воланда и ведьма Гелла, девушка-вампир. Впервые Гелла появляется опять-таки в "Белой гвардии", в сцене, когда Николка ищет в морге труп полковника Най-Турса и увидел, как сторож "ухватил за ногу труп женщины, и она, скользкая, со стуком сползла, как по маслу на пол. Николке она показалась страшно красивой, как ведьма, и липкой.... Николка с трудом отвел глаза от шрама, опоясывающего её, как красной лентой..." Такой же шрам опоясывает и шею Геллы в романе "Мастер и Маргарита". Булгаков не мог откровенно написать о бойне, учиненной киевской ЧК в сентябре 1919, когда Киев ненадолго был захвачен большевиками, и когда чудом спасся от расстрела его младший брат. Председателем Киевского ЧК была некая рыжая девица... О гекатомбе трупов писали многие... (а, насчет ее красоты ничего не могу сказать - фото не видел - но, насколько мне известно, она была схвачена и расстреляна после ухода большевиков - В.Щ.). Булгаков не забыл Геллу и в "Мастере", хотя, похоже, собирался добавить кое-что еще. Когда новомировский критик В.Лакшин напомнил Е.С., что Гелла не участвует в сцене последнего полета:
   "Елена Сергеевна взглянула на меня растерянно и вдруг воскликнула с незабываемой экспрессией: "Миша забыл Геллу!!!" - похоже, Е.С.тоже хорошо знала подоплеку этого образа...
   Что касается Коровьева и Бегемота - они, скорее всего плод творческого воображения автора, сплавлены из всех прошлых героев "дьяволиад" - здесь и пудель Мефистофеля, и ученый кот Мурр Гофмана, и стражи безопасности предшествующих времен... Недаром, по принципу амальгамы, в устах Коровьева, гида Маргариты на балу у сатаны, проскакивает иногда нечто настораживающее при перечислении знатных покойников, гостей бала. Например, "...император Рудольф - чародей и алхимик..." Уж не тот ли это Рудольф, с каким мы встречались в предыдущих произведениях Булгакова?.. Тогда мы выяснили, что прототипом был Вячеслав Рудольфович Менжинский - воистину чародей и алхимик, сотворявший золото из крови, впрочем так же, как и все его преемники, среди которых и Арчибальд Арчибальдович со своими двумя балыками подмышкой, и литератор Мстислав (до чего же имена похожи!) Лаврович ...
   Возвращаясь к Воланду-Сталину, следует отметить и некоторые характерно сталинские обороты речи, проскальзывающие в его монологах. Например, его обращение к Маргарите: " Ну что, вас очень измучили?" весьма напоминает сталинское обращение к Булгакову в телефонном разговоре: " Что, мы вам очень надоели?" А в разговоре с головой несчастного Берлиоза звучит типично сталинское утверждение: "Факты - упрямая вещь"
   Кстати, насчет Берлиоза, - в нем сплавлены воедино черты многих представителей советской интеллектуальной элиты, верно служившей Дьяволу, но нередко попадавшей под топор той же комсомольско-партийной "пролетарской секиры", что рубила головы всем подряд, не слишком разбирая своих и чужих. Сам факт смерти под трамваем мог быть взят из газетных сообщений конца 20-х годов, когда всех потрясла нелепая смерть под вагоном только что пущенной трамвайной линии в Барселоне всемирно известного испанского архитектора Антонио Гауди.
   Что-то мы увлеклись Москвой 1937-38 годов и совсем забыли про евангельский сюжет. Сюжет этот развивается параллельно и повторяет сюжетные линии современности. Вернее, наоборот, евангельский сюжет повторяется в современности. Вместо Дьявола-Воланда-Сталина здесь действует наместник далекого римского кесаря в Ершалаиме - всадник Понтий Пилат, Золотое Копье. Хоть свиты у него, вроде бы, и нет, но с римским КГБистом в Ершалаиме, Афранием, он общается так же задушевно, при полном понимании обеих сторон. Смотри главу 25-ю "Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа". Приведем довольно обширный, но важный фрагмент из этого диалога:
   " - А скажите... напиток им давали перед повешением на столбы?
  -- Да. Но он. - тут гость закрыл глаза, - отказался его выпить.
  -- Кто именно? - спросил Пилат.
  -- Простите, игемон - воскликнул гость. - Я не назвал? Га-Ноцри.
   - Безумец! - сказал Пилат, почему-то гримасничая. Под левым глазом у него задергалась жилка. - Умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался?
   - Он сказал, - опять закрывая глаза, ответил гость, - что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь.
  -- Кого? - глухо спросил Пилат.
  -- Этого он, игемон, не сказал.
  -- Не пытался ли он проповедывать что-либо в присутствии солдат?
   - Нет, игемон, он не был многословен нав этот раз. Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость
  -- К чему это было сказано? - услышал гость внезапно треснувший голос.
   - Этого нельзя было понять Он вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда.
  -- В чем странность?
   - Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих и все время улыбался какой-то растерянной улыбкой.
  -- Больше ничего? - спросил хриплый голос.
   И далее следует распоряжение Пилата: "... прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли всех трех казненных и похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы о них больше не было ни слуху ни духу".
   Вот чего уж не удалось сделать ни Пилату в случае с Иешуа в древности, ни Воланду в случае с мастером и Маргаритой в современности!.. Заветная мечта всех тиранов - убрать все следы своих преступлений, скрыть их, дабы не было о них ни слуху, ни духу - зато всячески выпячивать свои достижения, истинные и мнимые, доводя их до мифа.
   И Тьма подступает одинаково и к Ершалаиму, и к Москве... Правда, с разных сторон... Как Иешуа Га Ноцри является жертвой Синедриона и Понтия Пилата, так и мастер в современной Москве, преследуемый продажным писательским Синедрионом, по повелению Воланда отравлен его свитой. Правда, мастер тут же воскрешен, но это дьявольское воскресение вряд ли сулит истинный покой. Как Булгакова с 1930-го года мучил вопрос о так и не состоявшейся тогда обстоятельной беседе с Вождем и Дьяволом в одном лице, так и его героев мучит та же проблема. Понтий Пилат, мечтающий о повторной беседе с Иешуа, раскаивающийся, наконец прощен и находит вечный покой.
   В современной Москве Апокалипсис продолжается, хотя Воланд исчезает вместе со своей свитой, предоставив мастеру и Маргарите мнимый покой. В сценах общения мастера с Воландом вроде бы осуществляется мечта мастера-Булгакова о вторичной, откровенной беседе с Дьяволом, но обстоятельной беседы о самом важном опять-таки не получается...При этом в новом свете предстает разговор мастера с Воландом относительно рукописи его романа о Понтии Пилате:
   " - О чем, о чем? О ком? - заговорил Воланд, перестав смеяться. - Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, - Воланд протянул руку ладонью кверху.- - Я, к сожалению, не могу этого сделать, - ответил мастер, потому что я сжег его в печке.
   - Простите, не поверю, - ответил Воланд, - этого быть не может. Рукописи не горят. - Он повернулся к Бегемоту и сказал: Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
   Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном отдал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
   - Вот она, рукопись! Вот она!
   Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
   - Всесилен, всесилен!
   Сейчас, когда нам кое-что прояснилось, знаменитое "Рукописи не горят!" выглядит несколько иначе. Невольно вспоминаются дневники Булгакова, арестованные а затем возвращенные ОГПУ в 1929 году, собственноручно им сожженные, а ныне каким-то чудом возвращенные читателю - оказывается, в ОГПУ была снята копия. И преданное огню начало романа о дьяволе в 1930-м году!.. Воистину, дьявол всесилен!.. Воистину, рукописи не горят!.. Особенно, если перед сожжением побывали в ОГПУ. О том, что его рукопись романа побывала в НКВД, а, следовательно, у Сталина, Булгаков, похоже, не сомневался. Хотя мог и не делиться с Е.С. своей уверенностью.
   А теперь продолжим цитирование предыдущей сцены:
   " Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
   - И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О, боги, боги..."
   Понятна реакция Воланда-Сталина на роман. Несмотря на весь булгаковский юмор, улыбки у вождя роман вызвать не может. Ведь оценивает он роман с точки зрения политика, а не литературоведа. Вряд ли ему показались смешными уродства московского чиновничества, им самим созданного и поощряемого. Разве лишь вызовут подобие улыбки сцены, посвященные его ближайшим соратникам... Или бытовые реалии московской жизни...Так же понятны тоска и беспокойство мастера, хотя, вроде бы неизвестно отчего - но объяснение в романе есть, и мы, как и Булгаков, понимаем, отчего впал в тоску и беспокойство мастер - ничего доброго не сулило ему мрачное молчание Воланда-Сталина... И не зря здесь неоднократно упоминается луна, символизирующая смерть...
   Если читателю интересно, мы можем продолжить оборванную мастером фразу о богах... Глава 32 -я "Прощение и вечный приют" как раз и начинается с продолжения этой фразы - печальной констатации жестоких жизненных реалий:
   "Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, её болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна /успокоит его/".
   Булгаков знает, что сталинское успокоение означает для него только смерть. И говорит это открытым текстом, надеясь, что читатели, хорошо знакомые с реалиями выпавшей на долю писателя эпохи, сделают нужные выводы.
   И вообще, мастер в этой пафосной тираде находится как бы уже в ином мире, отстранен от людей и гораздо ближе к олимпийским богам. Такая отстраненность, обращение к богам, у Булгакова отмечена уже в начале романа видна в явственном видении, снимающем всякий романтический флер с нынешней писательской кухни, которая предстает истинным адом:
   "... И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой..."
   На минуту прервем цитату, напомним, что в ней идет речь не о гумилевских флибустьерах, из-за пояса рвущих пистолет - "так, что сыплется золото с кружев розоватых брабантских манжет". Нет, Гумилев уже давно расстрелян чекистами и в писатели пришли иные люди, и давно уже не отличить писателя от надзирателя, все "инженеры человеческих душ", а заведует всей этой бесовской кухней уже знакомый нам Арчибальд Арчибальдович - Ягода. (По-моему, не стоит видеть в этом персонаже исключительно одного директора реального писательского ресторана - Я.Д. Розенталя - хотя портретное сходство несомнено. Все-таки, здесь амальгама - преобладают черты духовного, если можно так сказать, облика Г.Г.Ягоды, в последней пьесе он же был бы Ричард Ричардович). Если всегда помнить об этом, гораздо понятнее становятся отстраненные авторские отступления Однако продолжим описание писательской кухни из главы 5-й "Было дело в Грибоедове":
   "Но нет, нет! Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар... И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О. боги, боги мои, яду мне, яду!..
   Однако, роман Булгакова прочли люди уже совсем другой эпохи, социализм сталинского образца уже был в прошлом, а настоящее, пусть все еще социалистическое, было уже не столь кровожадным.( Первое советское издание романа, жестоко усеченного цензурой, было разрешено журналу "Москва" в конце 1966 - начале 1967 года.) Недаром брежневское правление называют "застоем" - кровавая молодость и жестокая зрелость миновала, наступила маразматическая старость, сменившаяся вскорости полной немощью череды дряхлых вождей, не помогли даже вставные челюсти пятнистого леопарда - последнего генсека - обернувшегося первой улыбчивой Багирой нового времени.
   Отсюда и разноголосица толкований и комментариев, в равной мере далеких от истины. Но ведь, если полвека долбить в одну точку, и в самом деле можно представить себе, будто это и есть истина в последней инстанции. Ведь нашим булгаковедам поверил весь мир, не только наша страна. И все-таки, тяжкая процедура отрезвления неизбежна...1/
   Опять мы отвлеклись - не хочется приступать к описанию еще одной злой сталинской шутки над умирающим, но не сломленным Булгаковым. Возможно, для Сталина это была привычная шутка, вполне соответствующая его чувству юмора, но нынешний читатель, к счастью, не застал той эпохи...
   Иосифу Виссарионовичу, похоже, очень понравилось, как Булгаков описал в романе Николая Ивановича Бухарина. И на последней стадии смертельного отравления писателя, уже в реальной жизни, а не в романе, не довольствуясь рапортами исполнителей из ведомства Абадонны-Лавровича, он решил, в качестве борова и транспортного средства для передачи нужной ему информации употребить близкого ему тогда надсмотрщика за писателями, Александра Фадеева. Похоже, к тому времени Фадеев уже поднаторел на проводах к смерти или приглашениях к казни подчиненных ему литераторов. А, возможно, его использовали втемную и в роль борова он с удовольствием вошел лишь впоследствии... теперь об этом трудно судить... Во всяком случае, режиссерские указания Хозяина перед посещением умирающего он получил и прилежно их выполнил. Еще ничего не подозревающая Е.С.(скорее всего, по настоянию Булгакова) отмечает в предпоследней записи опубликованного дневника, от 19.2.1940, что Фадеев вел разговор на две темы - о романе и о поездке Миши на юг Италии.
   Для Булгакова, вынужденного принимать этого зловещего гостя ради сохранения Е.С. и рукописей, совершенно ясно, с кем он разговаривает и почему Сталиным выбраны именно эти темы. Его хотят побольнее уязвить... Перед невидящим взором писателя, под фальшиво-успокоительные заверения лицемера и демагога, возможно, предстают так и не увиденные им никогда Париж... Рим... Там жил и творил Мольер, писал свои книги когда-то Гоголь... туда М.А. так стремился всю жизнь... Не суждено... Возможно, вспомнились и заключительные строки собственного переложения гоголевских "Мертвых душ" в далеком 1931-м:
   "... Определен твой путь, поэт! Тебя назовут и низким, и ничтожным, и не будет к тебе участия современников. От тебя отнимут душу и сердце. Все качества твоих героев придадут тебе, и самый смех твой обрушится на тебя же. О, милый друг! Какие существуют сюжеты, пожалей обо мне! Быть может, потомки произнесут примирение моей тени...
   И я глянул вокруг себя и, как прежде, увидел Рим в час захождения солнца".
   Забыть придется не только Рим... но и весь мир... забыть придется и роман... Удастся ли сохранить Е.С. и роман... Чтобы знали... Сколько мук приходится вынести... Ведь этот лицедей не зря сюда явился... Занудно долдонит выученный текст по своему сценарию, а сам, небось, на Люсю поглядывает... Сытый боров... И это придется стерпеть...
   Как это ни печально, но, после смерти Булгакова, боров свою функцию исполнил, что подтверждает и сама Е.С., описывая в феврале 1943 года, в Ташкенте, свои сны, где Миша приходит и разговаривает с ней:
   "... Надо успеть спросить у Миши все, что не успела спросить при жизни. Он старается меня рассмешить, говорит какие-то смешные четверостишия. Я хочу запомнить, записать... /.../ Наконец, на одной голубой промокашке я начинаю записывать:"Зачем ты шутишь над могилой тупого интригана?" (Это я вижу совершенно ясно). Я подхожу к нему и говорю:"Если бы ты знал, как я соскучилась по тебе, Мишенька!" - Он смотрит на меня, я вижу его лицо, с жилками, глаза голубые - он рад до слез. Спрашивает:" А, значит, тот... тебя не удовлетворяет?.. - "Ффу!"
   Он доволен". ( стр. 294 )
   Кстати, рискнем процитировать и еще одно высказывание Е.С., относящееся к 1968-1970-м годам, ко времени бесед с ней М.О.Чудаковой - проскользнувшее в одной из статей последней:
   - Знаете, чтобы издать Мишины книги, я бы отдалась кому угодно!"
   Впрочем, хватит о Фадееве. Хоть и с запозданием, он смыл с себя грехи собственной кровью, поставив пулей точку. И, вероятно, прощен, как прощен был Понтий Пилат, ушедший безвозвратно в бездну по лунной дорожке, по воле Дьявола-Воланда.
   А мы остаемся с писателем в последние дни его жизни. Жизненные сроки его уже отмерены Сталиным, но до самого конца у него сохраняется способность шутить. И шутит он не над кем-то - над самим собой, попавшим в такую драматическую ситуацию. Мы уже не раз упоминали о последней правке романа в конце 1939-го - начале 1940-го года. Значительной правке подверглась и заключительная глава 1-й части романа, глава 18. " Неудачливые визитеры" - написана была сцена визита несчастного буфетчика Андрея Фокича Сокова к профессору Кузьмину.
   Напомним, в который уже раз, что образы своих героев Булгаков творил методом амальгамы, т.е. сплава, когда образ, порой выявляется с совершено неожиданной стороны. Так, мастеру, несомненному герою произведения, со столь же несомненной автобиографичностью этого образа - Булгаков вдруг придает портретное описание личности не менее дьявольской, нежели Сталин, личности его младшего брата-близнеца, Адольфа Гитлера. Естественно, это не случайность, а вполне сознательный штрих, который, будучи сопоставлен с другими такими же штрихами, создает достаточно цельное представление, о чем, на самом деле, идет речь. Речь идет о том самом подтексте, который надо уметь читать между строк и который, порой, гораздо важнее буквального прочтения текста. Не зря и вложенная в уста Алоизия Могарыча тирада насчет "побелки... купороса... ванны..." - та околесица, которой сам Булгаков, одолеваемый бытовыми проблемами, отшучивался от надоедливых знакомых. Не будем залезать в психологически-филологические дебри, отметим только, что Андрей Фокич Соков - это тоже Булгаков. В том смысле, в котором Флобер утверждал, что мадам Бовари - это я.
   Прежде чем перейти к анализу последней булгаковской вставки в роман, в январе 1940-го- встрече буфетчика с профессором Кузьминым, вспомним его предыдущий визит - к Воланду. Когда мы уже знаем, что Воланд - это Сталин - несколько в ином свете предстают кое-какие детали биографии, проскальзывающие в диалоге Воланда с буфетчиком. Например, после отказа буфетчика сыграть в домино, карты... под предлогом, что он не играет, следует выразительная реплика Хозяина:
   "... - Совсем худо, - заключил хозяин, - что-то, воля ваша,, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы.1/ Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы! Итак, я слушаю ваше дело.
   - Вчера вы изволили фокусы делать...
   - Я? - воскликнул в изумлении маг, - помилосердствуйте. Мне это даже как-то не к лицу!
   - Виноват, - сказал опешивший буфетчик, - да, ведь, сеанс черной магии...
   - Ах, ну да, ну да! Дорогой мой! Я открою вам тайну: я вовсе не артист, а просто мне хотелось повидать москвичей в массе, а удобнее всего это было сделать в театре. Ну, вот моя свита, - он кивнул в сторону кота, - и устроила этот сеанс, я же лишь сидел и смотрел на москвичей..."
   Вероятно, эти откровения Воланда-Сталина-Хозяина в комментариях не нуждаются. И любовь вождя к театру получает вполне вероятное объяснение. Во всяком случае, насчет подлецов за его пиршественным столом Сталин, наверняка, не обиделся, когда листал роман у себя на даче. Он и сам считал их подлецами, выжидающими лишь подходящий момент, чтобы укусить - и, по возможности, смертельно... В конечном счете, так оно и вышло...
   Вернемся к буфетчику... После того, как дрянной голос из кабинета предсказал ему:
   "Умрет он через девять месяцев, в феврале будущего года, от рака печени, в клинике Первого МГУ, в четвертой палате..."
   - буфетчик, выяснив, где принимают лучшие специалисты по болезни печени, уже добивался приема у профессора Кузьмина. И, через некоторое время, предстал перед профессором, умоляя остановить рак печени, о котором ему известно из достоверных источников.
   Отвлечемся на минуту от буфетчика... Не кажется ли читателю, что описанная в романе ситуация с буфетчиком Соковым, как две капли воды напоминает ситуацию с самим Булгаковым в сентябре 1939 - январе 1940? Предвиденная много лет назад внезапная его болезнь, определенная врачами, как нефрросклероз на фоне гипертонии. И соответствующее лечение - лекарства от почечной болезни плюс анти-гипертоническая бессолевая диэта, плюс соответствующие препараты... И врачи у него тоже профессора-знаменитости Кремлевской больницы - Раппопорт, Вовси... Известно ему также, что среди их пациентов были и некоторые безвременно ушедшие в мир иной партийные и государственный деятели... И у всех у них был вполне приличный с медицинской точки зрения, а тем более внушительный для прочей публики диагноз болезни, приведшей к смертельному исходу...Свидетельства о смерти тоже соответствующие... И сам он врач, хотя и отошедший от дел, но тоже кое-что понимающий... И причина этой внезапной хвори ему известна... Похоже, наступил где-то товарищу Сталину на больную мозоль... Возможно, в романе - там я многое высказал... А скоре всего что-то связанное с пьесой - моим злосчастным "Батумом"...Опять же, прочитанные вместе, они являют собой вехи падения от "Пастыря" к Дьяволу... И никакие лекарства тут не помогут... Разве лишь, принесут временное облегчение... А профессора с видом непререкаемой уверенности выносят свой приговор - кто дает ему три дня жизни, кто побольше... Решать тут будет другой...
   Вернемся к буфетчику. Профессор в недоумении вопрошает:
   "... вы что, были у врача? Почему у вас голова забинтована?
   - Какого там врача?.. Видали бы вы этого врача!.. - он вдруг застучал зубами. - А на голову не обращайте внимания, не имеет отношения, - ответил буфетчик, - на голову плюньте, она здесь, не при чем. Рак печени, прошу остановить.
   - Да, позвольте, кто вам сказал?
   - Верьте ему, - пламенно попросил буфетчик, - уж, он-то знает".
   Неоднократно повтореннная в одной фразе рекомендация не обращать внимания на голову настораживает - ведь все беды Булгакова, в том числе и смертельная болезнь, исходят именно от его головы, рождающей столь опасных героев, отнюдь не фантастических, а вполне реальных.
   Поинтересовавшись, не пьющий ли ему достался клиент, профессор взялся за дело:
   " Через минуту он /буфетчик/ был раздет, лежал на холодной клеенчатой кушетке, и профессор мял его живот. Тут, надо сказать, буфетчик значительно повеселел. Профессор категорически утверждал, что сейчас, по крайней мере в данный момент, никаких признаков рака у буфетчика нет. Но что раз так... раз он боится и какой-то шарлатан его напугал, то нужно сделать все анализы... Профессор строчил на листках бумаги, объясняя, куда пойти, что отнести. Кроме того, дал записку к профессору- невропатологу Буре, объясняя буфетчику, что нервы у него в полном беспорядке".
   К тому времени, когда была написана эта сцена (январь 1940-го), Булгаков довольно часто общался с медицинскими светилами того времени и мог достаточно реалистически (хотя и с неистребимым булгаковским юмором) описать особенности обращения с профессорами. Так, профессор честно отказывается от взятки, которую пытается всучить буфетчик:
   " Уберите сейчас же ваше золото, - сказал профессор, гордясь собой, - вы бы лучше за нервами смотрели. Завтра же дайте мочу на анализ, не пейте много чаю и ешьте без соли совершенно
   - Даже суп не солить? - спросил буфетчик.
   - Ничего не солить, - приказал Кузьмин.
   - Эхх!.. - тоскливо воскликнул буфетчик, умиленно глядя на професора..."
   Похоже, самому Булгакову крепко насолила эта бессолевая диета, наверняка ему прописанная кремлевскими врачами-профессорами и обязательная при гипертоническом диагнозе. Ведь он-то уверен, что эта диэта ничуть не поможет, когда в историю болезни вмешивается НКВД. И, с присущим ему юмором, напускает нечистую силу на самого профессора Кузьмина. В эпилоге этой сцены и первой части:
   "... Профессор Кузьмин сидел в спальне на кровати, причем пиявки висели у него на висках, за ушами и на шее. В ногах у Кузьмина на шелковом стеганом одеяле сидел седоусый профессор Буре, соболезнующе глядел на Кузьмина и утешал его, что все это вздор"
   Кстати, нам, непросвещенным в медицине, почему-то кажется, что зря буфетчик так умилённо глядел на многознающего профессора, который, судя по предыдущему описанию осмотра больного, даже давление ему не померил. А при предполагаемых профессором расстроенных нервах, или внушенном буфетчику раке печени - бессолевая диета, вроде, ни к чему... Впрочем, здесь мы умолкаем, в данном случае, если это потребуется, пусть судят специалисты... А насчет нечистой силы, которая захватила профессорский синклит - как и во многом прочем, Булгаков оказался провидцем - метафорическая нечистая сила романа обрела жестокую реальность в "деле врачей" начала 1953-го года... мы еще коснемся этого...
   Свое отношение к лечащим его врачам Булгаков достаточно откровенно выразил в одном из своих последних писем - в письме к другу детства, А.Г.Гдешинскому, от 28.12.1939 года:
   "... Ну, вот я и вернулся из санатория. Что же со мною? Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосёт меня мысль, что вернулся я умирать. /.../
   ... Могу лишь добавить одно: к концу жизни пришлось пережить еще одно разочарование - во врачах-терапевтах.
   Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову.
   Есть исключения, конечно, но как они редки!
   Да и что могут помочь эти исключения, если, скажем, от таких недугов, как мой, у аллопатов не только нет никаких средств, но и самого недуга они порою не могут распознать
   Пройдет время, и над нашими терапевтами будут смеяться, как над мольеровскими врачами..."
   Отлично понимая, что от его недуга, который никто не может распознать, нет никаких медицинских средств, зная, что вся его корреспонденция перлюстрируется, тонущий Булгаков все же кидает последнюю бутылку в море. Должны же грядущие поколения знать, что с ним произошло на самом деле - и он рассказывает нам, надеясь, что читать между строк мы умеем.
   Прежде чем подводить итоги рассмотренной нами индивидуальной трагедии гениального писателя Михаила Булгакова, еще раз взглянем на исторический фон 30-х - 40-х годов когда в мире и в нашей стране разыгрывалась трагедия многомиллионного масштаба. Прежде всего рассмотрим фигуру всесильного Хозяина - Иосифа Сталина. Вождем и единоличным Хозяином он стал не сразу, сначала ему пришлось избавиться от ленинской свиты. Сначала устранил Троцкого, использовав Зиновьева и Каменева, затем устранил и их, использовав Бухарина, а затем ликвидировал и Бухарина, не говоря уже о Троцком. И всегда предпочитал действовать чужими руками. Той же тактики придерживался, убирая, по мере надобности, руководителей службы своей безопасности. Той же тактики старался придерживаться и во внешней политике.
   Еще Ленин завещал, что для победы мировой революции необходима мировая война. Вся внешняя политика Сталина была подчинена одной задаче - перессорить и заставить воевать друг с другом капиталистические страны Европы, самому оставаясь в стороне, ожидая подходящего момента, чтобы нанести решающий удар обессилевшему капитализму. Завершивший 1-ю мировую войну Версальский договор жестоко унизил Германию и она жаждала реванша. Для того Сталин и привел к власти агрессивного Гитлера, а тот сполна оправдал ожидания. Посмотрим, как хронологически развивались события с августа 1939 в преддверие 2-й мировой войны:
   19.8.39 - Политбюро принимает сталинский план мировой революции, принципиально одобренный и ранее. Начинается тайная мобилизация, что, по военной терминологии, означает войну.
   23.8.39 - японцы на Халхин-голе окружены. На гребне военного успеха на Востоке, Сталин заключает мирный договор с Гитлером на Западе. Это договор не только о разделе Польши, но и о разделе всей Европы.
   1.9.39 - начало 2-й мировой войны. Германия напала на Польшу.
   17.9.39 - советские войска вступают в Польшу под предлогом возврата исконных российских земель, Западной Украины и Западной Белоруссии. Сталин подшутил над Гитлером, оставив его единственным зачинщиком мировой бойни, в которую, 3-го сентября, уже вступили Англия и Франция.
   И далее все шло по сталинскому плану: к 60-летию Сталина попытка захватить Финляндию, не совсем удачная, захват прибалтийских государств, присоединение Бессарабии и Северной Буковины в июле 1940-го -вот тут-то и произошел сбой в таком стройном сталинском плане.1/ Гитлер почуял угрозу захвата важнейших для него поставщиков горючего - румынских нефтяных промыслов Плоешти, отказался от плана вторжения в Англию и в конце июля 1940 года приказывает начать разработку плана "Барбаросса"... Дальнейшее развитие событий не входит в нашу тему...
   И были ли шансы остаться в живых при таком развитии событий писателю, противнику революции, который еще в середине 30-х годов сумел проникнуть в тайные замыслы Сталина, в 1939-м, таком важном для вождя году, нечаянно, чуть не прикоснулся к личной тайне Сталина, дважды собираясь поехать в Батум, где мог наткнуться на нежелательные документы или на неуничтоженных еще свидетелей?.. Да еще в такой ответственный момент - вот-вот свершится мировая революция... мировая война уже начата... Гитлер наш союзник (пока еще)... А Булгаков еще грозится "представить" роман для опубликования - значит, еще более расширится круг читателей, пусть роман дальше цензуры и не пройдет... Вождь помнит, как "все Политбюро" читало дневники Булгакова, захваченные ОГПУ в 1925 году - несомненно, будут читать и роман, который автор собирается "представить". И его склонность к историческим изысканиям... неоднократные попытки искать материал именно в Батуме... в сочетании с прозрачными намеками романа... И такое сопоставление - "Пастырь" в хвалебной пьесе и Дьявол в таком двусмысленном романе... кому это будет выгодно?.. Читатель помнит, конечно, что Дьявол - это падший ангел и столкновение "Пастыря" в начальной стадии падения и Воланда - в его конечной стадии, пусть и описанного в романе дьявольски справедливым, требовало от вождя какого-то, возможно, окончательного решения.
   Конечно, в роковом сентябре 1939-го Булгаков не знал, в чем конкретно заключалась его ошибка, вызвавшая смертный приговор. И не предполагал, конечно, что приговор этот еще не окончательный. Хотя и не знал наверняка, но догадывался, почему вдруг оборвалась вся заграничная корреспонденция и что сулит для него такая изоляция от внешнего мира - вот только поделиться своими догадками не мог ни с кем. Знал, естественно, шутливый нрав Вождя, помнил ту смертельную обиду, нанесенную ему злой шуткой 1934 года - тогда он не сумел достойно ответить. Но сейчас, перед лицом неизбежной гибели - он сумеет ответить достойно. И до последних дней он правит роман, все более обостряя политические акценты. Задумывает антисталинскую пьесу. И вообще собирается и в дальнейшем, если оно у него еще есть, всячески противоборствовать "человеку с трубкой", вставляя его в каждое новое произведение - и отнюдь не в "пастырском ключе". Гибельный конец противостояния Дьяволу для Булгакова был ясен еще с начала 30-х годов. Но если писатель настоящий и пишет о современности - он должен писать даже под угрозой неминуемой смерти (см. в ПРИЛОЖЕНИИ письма 1930-го и 1931гг.) И уже не важно, в каком обличье придет эта смерть - хотя Булгаков предвидел и это.
   (По данным Л.М.Яновской всплывает еще один любопытный эпизод, возможно, решительно повлиявший на судьбу Булгакова. Она вспоминает рассказ Б.Слуцкого о его встречах с Осипом Бриком, который поведал ему новую интересную версию - будто где-то году в 1938 (тогда Булгаков и в самом деле встречался с Осипом Бриком) писатель рассказывал ему замысел своей новой пьесы "Заговор" - в которой, якобы, описывалась попытка убийства Сталина. Поскольку известна тесная связь Брика с секретной службой, и о мнимой пьесе никому (по крайней мере, мне) ничего не известно - можно высказать предположение, что Брик (может быть, сам того не ведая...) с подачи НКВД, пытался пустить в обращение некую новую версию... Суть ее, возможно, в том, что обстоятельствами смерти Булгакова никому интересоваться не следует - смертельно опасно... И традиция эта в общем-то сохраняется и доныне - недаром многие кинорежиссеры пытались экранизировать "Мастера..." - и у них или ничего не получалось, или же готовые фильмы так и не увидели света... Насколько мне известно, экранизировать роман пытались и Рязанов, и Кара, и Таланкин... Последняя по времени попытка (2-я, первую он предпринял в 2000 году) принадлежит телережиссеру В.Бортко, начавшему сьемки 10-серийного фильма в 2004 году - если ему удастся преодолеть таинственное заклятие - посмотрим...)
   При таком раскладе не помогла даже возможная личная симпатия Сталина к стойкому бунтарю-писателю, с таким ослепительным талантом пишущему правду "против шерсти". Сталин уже привык считать себя единственным воплощением мировой революции. А всякую опасность для себя полагать контрреволюцией, с соответствующими выводами... А опасны для него становятся и хвалебная пьеса, и прозрачно-сатирический, пусть и зашифрованный роман, да и сам писатель... Тем более, наступает военное время... Человек не хочет подчиниться, сопротивляется - и в душе Сталина что-то щелкает, отсекает от себя когда-то симпатичного ему человека, он уже для него и не человек вовсе, а потенциальная щепка, многие миллионы которых уже сгинули при большой рубке леса. Жернова революции мелют хорошо. Писатель прощения не попросил, даже наоборот - осмелился сопротивляться!. Сам признавался, что не сторонник мировой революции... Значит - враг... А "пятую колонну" мы у себя в 37-38 годах вычистили... Что ж, как ни печально... И уже автоматически включается знаменитый сталинский юмор. Вернее сказать - палаческий юмор.
   Пора нам подойти к завершению расследования. По нашему мнению, Михаил Афанасьевич Булгаков был убит спецназовцами из НКВД по рецепту профессора Григория Моисеевича Майрановского из Особой лаборатории Х, специально и созданной для ликвидации классовых врагов, как в стране, так и за рубежом в тех случаях, когда выгоднее представить смерть, как следствие естественной болезни... Советская история знает немало случаев применения зловещих рецептов этой лаборатории. Вот только никем не написана документированная история этой лаборатории и ее высокоученого руководителя. И сам профессор был, впоследствии, как водится, арестован и бесследно сгинул. Похоже, так и канут в Лету славные достижения научного прогресса... хотя жалеть о них не приходится, тем более, что компетентные органы давно уже взяли их на свое вооружение... (будем надеяться, те времена безвозвратно прошли.)
   Неизвестно, каким образом была введена губительная отрава, но время известно - сентябрь 1939-го и январь 1940-го... После сентябрьской инъекции 1939, как мы предполагаем, еще возможно было выздоровление, пусть хотя бы частичное. Второй удар был смертельным.
   Приближаясь к подведению итогов, следует сказать, что вопросы крови, затронутые в творчестве Михаила Афанасьевича, воистину, проблема весьма сложная и серьезная. Во многом именно они способствовали гибели ни на кого не похожего писателя Михаила Булгакова. Нарушено было табу, наложенное, возможно, со времен незапамятных... Недаром, даже во времена послесталинские, не решались коснуться их люди, близко знавшие писателя и, возможно, гораздо лучше нас осведомленные об обстоятельствах, сопутствовавших его смерти... Не касается этой темы Е.С., более того, по свидетельству М.О.Чудаковой, - она до конца жизни была благодарна Сталину, по ее мнению, подарившему писателю 10 лет жизни и творчества. Лишь смутные намеки дает в своим стихотворении, посвященном памяти Булгакова, и А.А.Ахматова. Впрочем свои соображения по кровной проблеме, начиная с времен допотопных, мы надеемся изложить в трудах последующих, а пока завершим описание судьбы вождя, распорядившегося судьбой писателя по сценарию, подробно описанному им самим в "закатном" романе...
   Мы считаем, что, подобно Понтию Пилату в истории с Иешуа Га Ноцри, Сталин в сентябре 1939-го еще не хотел гибели Булгакова. Хотел вынести последнее серьезное предупреждение - не надо писателю слишком близко подходить к тайнам Вождя - тем более, что связаны они с табу значительно более давнем. Но, судя по донесениям агентов из ведомства Берии, писатель оказался гордый, просить прощения не пожелал, задумал какую-то откровенную пьесу, правит роман, еще более обостряя и так достаточно прозрачные намеки ... в общем, нужно принимать окончательное решение... хоть он и мастер, но, как был белогвардеец, так и остался им... как волка ни корми... 1/ Опять же, товарищ Сталин остается чистеньким и в стороне от этого грязного дела, припомнив своё шутливое поучение, обращенное к оппозиции еще на 16-м съезде партии:
   "Сколько раз я вам говорил: делайте, что хотите, но не оставляйте документов, не оставляйте следов..."
   В каждой такой шутке скрывается немалая доля правды о собственных преступных действиях, ведь, как в публичных официальных речах, так и в жизни, вождь частенько приписывал собственные преступления противникам.
   В таких случаях решение Сталина бывало однозначно - только смерть решает все проблемы... Такого рода Гордиевы узлы нужно разрубать одним ударом... Многие, чуть ли не все, родственники Сталина, особенно по линии первой жены Иосифа Виссарионовича, Екатерины Сванидзе (впрочем, пострадали и Аллилуевы) - были сосланы томились по тюрьмам и лагерям или даже расстреляны из-за того, что слишком много знали. Как позднее рассказывала его дочь, Светлана, на ее вопрос, почему так много родственников сидят по лагерям и ссылкам, отец ответил: "Болтали много". Скорее всего, по этой основной причине был расстрелян в 1941-м году и сталинский шурин, брат Екатерины, Александр Сванидзе.1/ Возможно, были и какие-то иные причины - сведений об этом в литературе нет. Разве лишь приводятся слова Сталина по этому поводу: "Ишь, гордый какой... умер, а прощения не попросил..."
   Насколько болезненно воспринимал Сталин какие-либо поползновения, могущие приоткрыть тайны его родословной, молодости или вообще личной жизни - убедительно доказывает трагическая история гибели в январе 1948 года С.М.Михоэлса (Вовси) - тоже великого мастера, непревзойденного актера, к несчастью, тоже прикоснувшегося к политике и личной жизни Сталина. В 1943-м С.Михоэлс, как председатель ЕАК /Еврейского Антифашистского Комитета/ добился значительной финансовой поддержки России во время своей пропагандистской поездки по Америке. Но уже тогда он вызвал и раздражение Сталина, считавшего, что именно по его вине в американскую печать проникли некоторые сведения о его личной жизни. К началу 1948 года деятельность ЕАК раздражала Сталина по многим причинам, в рассмотрение коих нам нет необходимости вдаваться.
   Последовал разгром. По докладной тогдашнего шефа МГБ Абакумова, Михоэлс подозревался в сборе личных сведений о вожде, и вообще, "проявлял повышенный интерес к личной жизни главы советского правительства", а руководство ЕАК "по заданию американской разведки добывало сведения о жизни И.Сталина и его семьи". К тому же Михоэлса обвиняли в попытках как-то повлиять на политические решения Вождя через посредство Г.И. Морозова, первого мужа дочери Сталина, Светланы. (Г.И.Морозов - сын И. Г. Мороза, высокого лагерного чина, руководителя строительства железной дороги Котлас-Воркута). После высылки крымских татар ЕАК ходатайствовал об основании в Крыму Еврейской Автономиой Республики - с соответствующим переселением немногочисленного населения Биробиджана. Сталина эта идея не устраивала - он к концу жизни задумал значительно пополнить население этого города.
   Совокупность всех этих причин и привела к окончательному решению. Как и в случае с Булгаковым, открытый процесс уже не годился, по многим причинам, среди которых немалую роль играла мировая известность Михоэлса, да и время таких процессов давно миновало... Решено было оформить гибель, как автокатастрофу... И чем же быстрая смерть в результате мнимой автокатастрофы отличается от медленной смерти в результате мнимой естественной болезни?..
   Кстати, по иронии истории, любвеобильная Светлана в конце 50-х годов одарила своим вниманием - на короткий срок сходила замуж, вероятно, неофициально - и сына казненного Сталиным Александра Сванидзе, Джоника, вернувшегося к тому времени из ссылки.
   В заключение нашего исследования, обернувшегося циклом трагедий следует привести довольно обширный исторический комментарий о судьбе несомненно вошедшего в историю Иосифа Виссарионовича Сталина, любителя шутливых концовок. История тоже умеет шутить. И подшутила над товарищем Сталиным очень зло, в стиле его собственных шуток.
   Как известно, Иосиф Виссарионович медицину не жаловал. К врачам старался не обращаться, а поскольку здоровье было неважное - занимался самолечением. Возможно, какое-то отношение к этому имел случай с известнейшим ученым - академиком В.М.Бехтеревым в конце 1927 года. Бехтерев приехал тогда в Москву на съезд психиатров и невропатологов и, по слухам, был вызван к Сталину для осмотра и консультации по поводу ухудшающегося состояния левой руки вождя и одолеваюшей его бессоницы. После осмотра известный невропатолог, скорее всего, поделился своим диагнозом с кремлевским лечащим врачом Сталина. Поскольку охрана здоровья вождя входила в функции ОГПУ, диагноз этот стал известен тогдашнему шефу ОГПУ Менжинскому и его заместителю Ягоде, а от них - и самому вождю. Вряд ли Сталину понравился один из медицинских терминов, употребленных в диагнозе Бехтерева - "паранойя" (вовсе не обязательно означавший нечто страшное - в медицинской практике термин общеупотребительный и привычный). Вспомнил Иосиф Виссарионович, вероятно, и недавний казус с медицинским диагнозом Бехтерова, вызванного, вместе с другими светилами, к смертельно больному Ленину. Тогда у него в диагнозе проскользнул неудобный намек на сифилитическое происхождение роковой болезни вождя. И тогда Политбюро пришлось приложить немало сил, чтобы пресечь распространение нежелательных слухов... Во всяком случае, через 3 дня, в том же декабре 1927 Бехтерев скоропостижно умирает в Москве, мозг его возвращают в основанный им же Институт мозга в Ленинград (Вполне в духе мрачноватых шуток Иосифа Виссарионовича), а у Сталина, похоже, надолго остались нехорошие чувства по отношению к медицине вообще. О дальнейшей судьбе тогдашних руководителей ОГПУ мы уже упоминали.
   В дальнейшем отношение к медицине у Иосифа Виссарионовича было сложное - он, хотя и прибегал к помощи врачей, но настороженное отношение к ним оставалось - слишком хорошо он знал, что врачи тоже поддаются политическому и физическому давлению, и не всегда медицина употребляется во благо - бывает, что и во зло... С некоторой надеждой прислушивался к широковещательным заявлениям известных профессоров - О. Лепешинской, А. Богомольца... - обещавших, если не бессмертие, то значительное продление срока жизни, если пациент будет неукоснительно придерживаться их рецептов. Внутренне веруя в собственное долголетие, Сталин читал книгу Александра Богомольца "Продление жизни", сделал автора Героем Социалистического труда, отпускал из бюджета неограниченные средства на исследования по этой тематике. И горько усмехнулся, услышав о достаточно ранней смерти Богомольца - академик, обещавший продлить жизнь Сталину более чем за сто лет, сам умер, едва дожив до 65-ти ...
   В конце жизни Иосиф Виссарионович решил опять вплотную заняться медициной. По всей вероятности, его не удовлетворяла медицинская практика кремлевских профессоров (хотя общался он, изредка, лишь с одним из них - академиком В.И.Виноградовым, но и тот, в конечном счете, был арестован, вместе с другими кремлевскими врачами).1/ Похоже, к началу 1953-го года Сталин на собственное здоровье не слишком жаловался, ибо собрал всех медицинских светил отнюдь не на консилиум и не в Кремле. Все врачи Кремлевки, когда-либо лечившие безвременно почивших видных партийно-государственных деятелей высокого ранга - Менжинского, Куйбышева, Жданова... - оказались на Лубянке. Им, в своё время, под давлением ОГПУ-НКВД-МГБ подписавшим высоконаучные медицинские свидетельства о болезни и естественной смерти вождей, ставших ненужными, теперь эти же органы предъявляли счет и именовали их "врачами-убийцами". Кстати, среди арестованных врачей упоминаются Раппопорт, Вовси...- уже встречавшиеся на этих страницах. Метафора, употребленная Булгаковым, в одном из своих последних писем и в своем блистательном романе, неожиданно обрела жуткую реальность.
   Впрочем, в последний год жизни политическая активность Иосифа Виссарионовича распространялась не только на врачей. Он подозревал в измене своих ближайших соратников и готовился повторить свой успешный предвоенный судебный эксперимент 1937-1938 годов. Или же ограничиться внесудебным... в любом случае соратники не питали иллюзий относительно того, какую судьбу им готовит стремительно стареющий вождь.
   Наибольшую опасность для Иосифа Виссарионовича представлял поднаторевший в дворцовых интригах, энергичный Лаврентий Павлович Берия. Сталин, используя свой богатый опыт, не выступал против Берия открыто, клеймил "шпионами и изменниками" Ворошилова, Молотова... но тайком начинал подкоп и под Лаврентия ... затеял так называемое "мингрельское дело", непосредственно касавшееся уже и ближайших помощников Берия.
   Похоже, сил своих Иосиф Виссарионович не рассчитал. Ему шел уже восьмой десяток, хватка была уже не та, и он допустил ряд досадных промахов. Не стоило всем скопом арестовывать ведущих медицинских светил, пусть, по его мнению, это и необходимо было для решения некоторых политических задач. Оставаться в таком возрасте без всякой медицинской помощи чревато... как выяснилось, это обстоятельство учитывали и его соратники и использовали, как только представилась удобная возможность.
   К концу февраля 1953-го года и в личном окружении Сталина, отвечавшем за его безопасность, появились большие прорехи - оказались в тюрьме и преданный Сталину Виктор Семенович Абакумов, в войну руководитель СМЕРШа, после войны руководил МВД - конкурент Берия по линии госбезопасности (да и тогдашний руководитель МВД Игнатьев оказался не столь уж ретив). Арестован был и Власик - многолетний начальник личной охраны Сталина, пострадал и Поскребышев - столь же долголетний личный секретарь вождя...
   Подоплека "дела врачей", вкратце, представляется ныне таким образом... Интрига была сложная, в ней, похоже, участвовали многие, главную роль играли Берия и Маленков. Вначале рядовой молодой врач Лидия Тимашук направила по инстанциям письмо, в котором высказывалось сомнение в правильности диагноза и лечения руководителей партии Жданова и Щербакова. Насколько нам известно, Жданов в сентябре 1948 скоропостижно скончался в санатории - скорее всего, был отравлен по приказу Сталина - начиналось громкое (хотя и тайное) "Ленинградское дело" - официально, за "антипартийную деятельность", а фактически, за плохое руководство в ленинградскую блокаду в следующем году арестуют, а затем расстреляют и его заместителей, и многих партийных и торговых работников. (В сталинские времена ответственность руководителей очень близко граничила со смертью - о чем не мешало бы помнить руководящим работникам нынешних времен, пусть и самонадеянно полагающим, что возврат к прошлому у нас невозможен) В аппарате Абакумова письму не придали значения и отправили в архив, пока Сталину не понадобился лишний повод для избавления от ближайших соратников. Это письмо попало к Сталину, в сопровождении доноса на Абакумова, якобы не обращающего внимания на охрану здоровья вождей. Сталину это не понравилось, у него, особенно к старости обострилась боязнь отравления. В 1951 Абакумов арестован и начинает раскручиваться "дело кремлевских врачей" - к тому же удобное для избавления от некоторых былых соратников.
   В ночь на 1-го марта 1953 года на Ближней даче у Сталина, в Кунцево, собралось четверо гостей, приглашенных на ужин к престарелому Вождю. О степени подлости каждого из сотрапезников за пиршественным столом мнения могут быть различные. А гости были привычные, чуть ли не каждодневные - Маленков, Хрущев, Булганин и Берия. Уже под утро, Хозяин вместе с прикрепленным руководителем охраны полковником Хрусталевым (фамилию охранника можно было бы и не приводить, но она, похоже, уже вошла в историю - освежим в памяти воспоминания дочери, вспомним недавний фильм режиссера А.Германа), проводил гостей, распрощался и, обронив несколько слов охраннику, отправился спать. Все шло, как обычно. Необычны были слова руководителя охраны, вернувшегося к своим коллегам, - что, мол, Хозяин распорядился всем отдыхать, теперь можно и поспать... Никогда таких распоряжений от Вождя не бывало. Да и не могло быть, охрана не для сна назначена. Но все вроде бы повиновались, отправились спать - во всяком случае, таковы были последующие объяснения охранников, по поводу которых ни у кого не возникло никаких вопросов. Кстати, и Хрусталев вскоре скончался при невыясненных обстоятельствах, и рядовые охранники - кто не покончил вскорости самоубийством - надолго оказались разогнанными по глухим углам нашей обширной родины.
   На следующий день Хозяин долго не просыпался и лишь к вечеру, когда принесли почту, решились его разбудить, вошли и обнаружили его, неподвижно и безгласно лежащего на полу, обмочившегося. Перенесли на диван, долго дозванивались до Маленкова и Берия, наконец, Берия приехал. Сталин лежал парализованный, лишенный речи. Но мозг при инсульте все еще работает. И Сталин уже мог понять все, когда Абадонна-Берия, сняв очки (пенснэ) наклонился над ним, прислушиваясь к его дыханию. Сталин попытался что-то сказать, но лишь захрипел. А Берия, отпрянув, накинулся с руганью на охрану, мол, товарищ Сталин спокойно спит, даже похрапывает, а вы панику поднимаете... С тем товарищ Лаврович и отбыл, оставив Вождя умирать без всякой медицинской помощи (во всяком случае, первые сутки). Как выяснилось, этого было достаточно, чтобы после трех суток агонии настала милосердная смерть. А вероломные соратники, не дожидаясь фактической смерти вождя (до кончины оставался еще целый час) - уже поделили власть между собой, не считаясь с посмертной волей убиенного. Так называемое заседание Политбюро (а, фактически, той же заговорщической четверки) по распределению властных полномочий - началось 5.3.1953 в 20. 00, а прекращение дыхания у вождя зафиксировано в 21 с минутами.
   Умирать Сталину предстояло еще долгих три дня, в агонии, осмысливая прожитую жизнь. Многое он мог вспомнить за это время - недаром у него была феноменальная память... Мог вспомнить и умирающего писателя, и героев его романа... И миллионы других, отданных на заклание...Впрочем, миллионы - это статистика... Вот не достиг он той светлой цели, ради которой дозволены все средства... Коммунизм во всем мире не восторжествовал... С Европой еще можно было бы справиться, а Америка слишком далеко, да и запас атомного оружия у них пока что побольше... Похоже, товарищу Сталину уже не выжить... А кроме него - кому это будет под силу?.. Вокруг одни подлецы... Разве что у Лаврентия хватка государственного деятеля... Просчитал-таки, к чему дело клонится... А, может, и прав был тот странный писатель, сторонник Великой Эволюции?.. И для Дьявола тоже есть возмездие?.. Мысди мешались, сознание вот-вот грозило покинуть его, вместе с дыханием... Вспоминались молодые годы, соратники по партии еще ленинских времен... Немые голоса оппонентов - они хранятся еще в его личной библиотеке...
   А среди многих миллионов жизней, погубленных им напрасно, возможно, прозвучал голос или немой укор Булгакова... Неужто вправду - "Есть Страшный Суд, наперсники разврата, / Есть грозный судия - он ждет". И пусть вождь не считал себя наперсником разврата - напротив, немилосердно его карал. Пусть свершил он хотя бы часть великой своей задачи - подстегнул Россию, в кратчайшие сроки сделал могучим государством, равным и во многом превосходящим многие капиталистические страны. Пусть свершить эту задачу было бы никому не под силу - и ради ее выполнения потребовались миллионы жертв - простят ли их ему в далеком будущем?.. Поймут ли?.. Скорее всего - он надеялся, что простят - но сомнения оставались... Во всяком случае, последний жест Сталина, засвидетельствованный многими - с трудом поднял руку, не то указывая на что-то, не то грозя кому-то, по нашему мнению, трактуется неправильно. Он, закоренелый прагматик и агностик, вспомнил свою семинарскую юность, отринутую Библию, и хотел сказать этим жестом: "А Бог все-таки есть !" Хотел сказать это не только себе - но и напомнить о Всезнающем и Всевидящем своим предателям-соратникам...
   Приведем описание этого момента из книги его дочери, Светланы, "Двадцать писем к другу":
   "Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах... В какой-то момент... он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный... Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут - это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, - тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому или к чему он относился..."
   Толкутся вокруг никому не известные растерянные врачи, пытаясь хоть как-то отсрочить неизбежное... Возможно, он еще слышит ликующий возглас Берия, не знающего пока, что этого года не пережить и ему, возмездие настигнет его через полгода - "Хрусталев, машину !"
   По лунной дорожке скользит душа в открывающуюся бездну, покидая остывающее бренное тело. Уходит великий и страшный Хозяин - Иосиф Сталин, а в бессмертном романе уничтоженного им Михаила Булгакова, он же - всесильный Дьявол Воланд, он же - жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат...
  
   К О Н Е Ц
  
   В.Ф.Щербаков
   май -октябрь 2003 г.
  
  
  
  
  
   ПРИЛОЖЕНИЯ
   (печатать не обязательно, но лишний раз перечитать стоит)
  
  
   1.
   "ТАРХАНОВСКИЕ ИСТОРИИ"
  
   (Е.С. пересказывает шуточные истории М.А.)
  
   а) о Сталине и его окружении
  
   Будто бы
  
   Михаил Афанасьевич, придя в полную безнадежность, написал письма Сталину, что так, мол, и так, пишу пьесы, а их не ставят и не печатают ничего - словом, короткое письмо, очень здраво написанное, а подпись: Ваш Трампазлин.
   Сталин получает письмо, читает.
   Сталин. Что за штука такая ?.. Трам-па-злин... Ничего не понимаю!
   (Всю речь Сталина Миша всегда говорил с грузинским акцентом.)
   Сталин (нажимает кнопку на столе). - Ягоду ко мне!
   Входит Ягода, отдает честь.
   Сталин. Послушай, Ягода, что это такое? Смотри - письмо. Какой-то писатель пишет, а подпись - !Ваш Трам-па-злин". Кто это такой?
   Ягода. Не могу знать.
   Сталин. Что это значит - не могу? Ты как смеешь мне так отвечать? Ты на три аршина под землей все должен видеть! Чтоб через полчаса сказать мне, кто это такой!
   Ягода. Слушаю, ваше величество!
   Уходит, возвращается через полчаса.
   Ягода. Так что, ваше величество, это Булгаков!
   Сталин. Булгаков? Что же это такое? Почему мой писатель пишет такое письмо? Послать за ним немедленно!
   Ягода. Есть, ваше величество! (Уходит)
   Мотоциклетка мчится - дззз!!! - прямо на улицу Фурманова. Дззз!! Звонок, и в нашей квартире появляется человек.
   Человек. Булгаков? Велено вас доставить немедленно в Кремль!
   А на Мише старые белые полотняные брюки, короткие, сели от стирки, рваные домашние туфли, пальцы торчат, рубаха расхлистанная, с дырой на плече, волосы всклокочены.
   Булгаков. Тт!.. Куда же мне... как же я... у меня и сапог-то нет...
   Человек. Приказано доставить, в чем есть!
   Миша с перепугу снимает туфли и уезжает с человеком.
   Мотоциклетка - дззз!!! И уже в Кремле! Миша входит в зал, а там сидят Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян, Ягода.
   Миша останавливается у дверей, отвешивает поклон.
   Сталин. Что это такое! Почему босой?
   Булгаков (разводя горестно руками). Да что уж... нет у меня сапог...
   Сталин. Что такое? Мой писатель без сапог? Что за безобразие? Ягода, снимай сапоги, дай ему!
   Ягода снимает сапоги, с отвращением дает Мише. Миша пробует натянуть - неудобно!
   Булгаков. Не подходят они мне...
   Сталин. Что у тебя за ноги , Ягода, не понимаю! Ворошилов, снимай сапоги, может, твои подойдут.
   Ворошилов снимает, но они велики Мише.
   Сталин. Видишь - велики ему! У тебя уж ножища! Интендантская!
   Ворошилов падает в обморок.
   Сталин. Вот уж, и пошутить нельзя! Каганович, чего ты сидишь, не видишь, человек без сапог!
   Каганович торопливо снимает сапоги, но они тоже не подходят. Ну, конечно, разве может русский человек!.. Уух, ты!.. Уходи с глаз моих!
   Каганович падает в обморок.
   Ничего, ничего, встанет! Микоян! А, впрочем, тебя и просить нечего, у тебя нога куриная.
   Микоян шатается.
   Ты еще вздумай падать!! Молотов, снимай сапоги!!
   Наконец, сапоги Молотова налезают на ноги Мише.
   Ну, вот так! Хорошо. Теперь скажи мне, что с тобой такое? Почему ты мне такое письмо написал?
   Булгаков. Да что уж!.. Пишу, пишу пьесы, а толку никакого!.. Вот сейчас, например, лежит в МХАТе пьеса, а они не ставят, денег не платят...
   Сталин. Вот как! Ну, подожди, сейчас! Подожди минутку.
   Звонит по телефону.
   Художественный театр, да? Сталин говорит. Позовите мне Константина Сергеевича. (Пауза) Что? Умер? Когда? Сейчас? (Мише) Понимаешь, умер, когда сказали ему.
   Миша тяжко вздыхает.
   Ну, подожди, подожди, не вздыхай.
   Звонит опять.
   Художественный театр, да? Сталин говорит. Позовите мне Немировича-Данченко. (Пауза). Тоже умер? Когда?.. Понимаешь, тоже сейчас умер. Ну, ничего, подожди.
   Звонит.
   Позовите тогда кого-нибудь еще! Кто говорит? Так вот, товарищ Егоров, у вас в театре пьеса одна лежит (косится на Мишу), писателя Булгакова пьеса... Я, конечно, не люблю давить на кого-нибудь, но мне кажется, это хорошая пьеса.. Что? По-вашему тоже хорошая? И вы собираетесь ее поставить? А когда вы думаете? (Прикрывает трубку рукой, спрашивает у Миши: ты когда хочешь?)
   Булгаков. Господи! Да хыть бы годика через три!
   Сталин. Ээх!.. (Егорову) Я не люблю вмешиваться в театральные дела, но мне кажется, что вы (подмигивает Мише) могли бы ее поставить... месячца через три... Что? Через три недели? Ну что ж, это хорошо. А сколько вы думаете платить за нее?.. (прикрывает трубку рукой, спрашивает у Миши: ты сколько хочешь?)
   Булгаков. Тхх... да мне бы... ну хыть бы рубликов пятьсот!
   Сталин. Аайй (Егорову) Я, конечно, не специалист в финансовых делах, но мне кажется, что за такую пьесу надо заплатить тысяч пятьдесят. Что? Шестьдесят? Ну что ж, платите, платите! (Мише) Ну, вот видишь, а ты говорил...
  
   После чего начинается такая жизнь, что Сталин прямо не может без Миши жить - все вместе и вместе. Но как-то Миша приходит и говорит:
   Булгаков. Мне в Киев надыть бы поехать недельки бы на три.
  -- Ну, вот видишь, какой ты друг? А я как же?
   Но Миша уезжает все-таки. Сталин в одиночестве тоскует без него.
   - Эх, Михо, Михо !.. Уехал. Нет моего Михо! Что же мне делать, такая скука, просто ужас!.. В театр, что ли, сходить?.. Вот Жданов все кричит - советская музыка! Советская музыка!.. Надо будет в оперу сходить.
   Начинает всех сзывать по телефону.
   - Ворошилов, ты? Что делаешь? Работаешь? Все равно от твоей работы толку никакого нет. Ну, ну, не падай там! Приходи, в оперу поедем. Буденного захвати!
   - Молотов, приходи сейчас, в оперу поедем! Что? Ты так заикаешься, что я ничего не понимаю! Приходи, говорю! Микояна бери тоже!
  -- Каганович, бросай свои еврейские штучки, приходи, в оперу поедем.
   - Ну, что, Ягода, ты, конечно, уж подслушал всё, знаешь, что мы в оперу едем. Готовь машину!
   Подают машину. Все рассаживаются. В последний момент Сталин вспоминает:
   Сталин. Что же это мы, самого главного специалиста забыли? Жданова забыли! Послать за ним в Ленинград самый скоростной самолет!
   Дззз!.. Самолет взвивается и через несколько минут спускается - в самолете Жданов.
   Сталин. Ну вот, молодец! Шустрый ты у меня! Мы тут решили в оперу сходить, ты ведь все кричишь - расцвет советской музыки! Ну, показывай! Садись. А, тебе некуда с есть? Ну, садись ко мне на колени, ты маленький.
   Машина - дззз... - и вот они все входят в правительственную ложу филиала Большого театра.
   А там, в театре, - уже дикая суета, знают, что приезжает начальство, Яков Л. звонил по телефону Самосуду, у того ангина - к Шостаковичу. Самосуд через пять минут приезжает в театр - горло перевязано, температура. Шостакович - белый от страху - тоже прискакал немедленно. Мелик во фраке, с красной гвоздикой в петличке готовится дирижировать - идет второй раз "Леди Макбет". Все взволнованы, но скорее приятно взволнованы, так как незадолго до этого хозяин со свитой был на "Тихом Доне", на следующий день все главные участники спектакля были награждены орденами и званиями. Поэтому сегодня все - и Самосуд, и Шостакович, и Мелик ковыряют дырочки на левой стороне пиджаков.
   Правительственная ложа уселась. Мелик яростно взмахивает палочкой и начинается увертюра. В предвкушении ордена, чувствуя на себе взгляды вождей, - Мелик неистовствует, прыгает, рубит воздух дирижерской палочкой, беззвучно подпевает оркестру. С него градом течет пот. "Ничего, в антракте переменю рубашку", - думает он в экстазе.
   После увертюры он косится на ложу, ожидая аплодисментов - шиш.
   После первого действия - то же самое, никакого впечатления. Напротив - в ложе дирекции - стоят: Самосуд с полотенцем на шее, белый, трясущийся Шостакович и величественно-спокойный Яков Леонтьевич - ему нечего ждать. Вытянув шеи, напряжено смотрят напротив в правительственную ложу. Там - полнейшее спокойствие.
   Так проходит весь спектакль. О дырочках никто уже не думает. Быть бы живу...
   Когда опера кончается, Сталин встает и говорит своей свите:
  -- Я попрошу товарищей остаться. Пойдемте в аванложу, надо будет поговорить.
   Проходят в аванложу.
   - Так вот, товарищи, надо устроить коллегиальное совещание. (Все садятся). Я не люблю давить на чужие мнения, я не буду говорить, что, по-моему,это какофония, сумбур в музыке, а попрошу товарищей совершенно самостоятельно высказать свои мнения.
   Сталин. Ворошилов, ты самый старший, говори, что ты думаешь про эту музыку?
   Ворошилов. Так что, вашество, я думаю, что это - сумбур.
   Сталин. Садись со мной рядом, Клим, садись. Ну, а ты, Молотов, что думаешь?
   Молотов. Я, вваше ввеличчество, ддумаю, что это ккакофония.
   Сталин. Ну, ладно, ладно, пошел уж заикаться, слышу! Садись здесь, около Клима. Ну, а что думает наш сионист по этому поводу?
   Каганович. Я так считаю, ваше величество, что это и какофония и сумбур вместе!
   Сталин. Микояна спрашивать не буду, он только в консервных банках толк знает... Ну, ладно, ладно, только не падай! А ты, Буденный, что скажешь?
   Буденный ( поглаживая усы ) Рубать их всех надо!
   Сталин. Ну, что уж сразу рубать? Экий ты горячий! Садись ближе. Ну, итак, товарищи, значит, все высказали свое мнение, пришли к соглашению. Очень хорошо прошло коллегиальное совещание. Поехали домой.
   Все усаживаются в машину. Жданов растерян, что его мнение не спрашивали, вертится между ногами у всех.
   Пытается сесть на старое место, то есть на колени к Сталину.
   Сталин. Ты куда лезешь? С ума сошел? Когда сюда ехали, уж мне ноги отдавил! Советская музыка !.. Расцвет !.. Пешком дойдешь!..
  
   На утро в газете "Правда" статья:
   Сумбур в музыке. В ней несколько раз повторяется слово "какофония".
  
  
   Настоящий писатель создает свои произведения ценой своего здоровья, своей жизни.
  
   Умирая, он шутил с той же силой юмора, остроумия. Рассказывал тархановские истории.
  
   __________
  
   б) о партийных вождях, рангом помельче обуреваемых
   литературными амбициями.
  
   Рассказ Миши о чтении "Робеспьера"
  
   Раскольников Федор Федорович, бывший в то время (примерно год 1929-й) начальником Главреперткома, написал пьесу "Робеспьер". Он предложил Никитиной, что прочтет ее на одном из никитинских субботников.
   Публики собралось необыкновенно много, причем было несколько худруков, вроде Берсенева, Таирова, еще кое-кого - забыла. Актеры были - из подхалимов.
   Миша сидел крайним около прохода, ряду в четвертом, как ему помнится
   Расколььников кончил чтение и сказал после весьма продолжительных оваций:
  -- Теперь будет обсуждение? Ну, что ж, товарищи, давайте, давайте...
   Сказал это начальственно-снисходительно. И Миша тут же решил выступить, не снеся этого тона.
   - Берсенев Иван Николаевич, Александр Яковлевич Таиров... - перечислял и записывал ведущий собрание человек... (Не помню - кто был третьим)... Булгаков... (человек сказал несколько боязливо)... (Дальше пошли другие, поднявшие руки).
   Начал Берсенев.
   - Так вот, товарищи, мы только что выслушали замечательное произведение нашего дорогого Федора Федоровича! (Несколько подхалимов 0воспользовались случаем и опять зааплодировали). Скажу прямо, скажу коротко. Я слышал в своей жизни много потрясающих пьес, но такой необычно подействовавшей на меня, такой... я бы сказал, перевернувшей меня, мою душу, мое сознание... нет, такой - я еще не слышал! Я сидел как завороженный, я не мог опомниться все время... мне трудно говорить, так я взволнован! Это событие, товарищи! Мы присутствуем при событии! Чувства меня... мне... мешают говорить! Что я могу сказать? Спасибо, низкий поклон вас, Федор Федорович! ( И Берсенев поклонился низко Раскольникову под бурные овации зала.)
   (Да, а Раскольников, сказав: "Давайте, давайте, товарищи...", сошел с эстрады и сел в третьем ряду, как раз перед Мишей.)
   - Следующий, товарищи! - сказал председатель собрания. - А! Многоуважаемый Александр Яковлевич!
   И Таиров начал, слегка задыхаясь:
   - Да, товарищи, нелегкая задача - выступить с оценкой такого произведения, какое нам выпала честь слышать сейчас! За свою жизнь я бывал много раз на обсуждении пьес Шекспира, Мольера, древних Софокла, Еврипида... Но, товарищи, пьесы эти, при всем том, что они, конечно, великолепны, - все же как-то далеки от нас! (Гул в зале: пьеса-то тоже несовременная!..) Товарищти! Да! Пьеса несовременная, но! Наш дорогой Федор Федорович именно гениально сделал то, что, взяв несовременную тему, он разрешает ее таким неожиданным образом, что она становится нам необыкновенно близкой, мы как бы живем во время Робеспьера, во время Французской революции! (Гул, но слов разобрать невозможно.) Товарищи! Товарищи! Пьеса нашего любимого Федора Федоровича - это такая пьеса, поставить которую будет величайшим счастьем для всякого театра, для всякого режиссера. (И Таиров, сложив руки крестом на груди, а потом беспомощно разведя руками, пошел на свое место под еще более бурные овации подхалимов.)
   Затем выступил кто-то третий и сказал:
   - Я, конечно, вполне присоединяюсь к предыдущим ораторам в их высокой оценке пьесы нашего многоуважаемого Федора Федоровича! Я только поражен, каким образом выступавшие ораторы не заметили главного в этом удивительном произведении?! Языка!! Я много в своей жизни читал замечательных писателей, я очень ценю, люблю язык Тургенева, Толстого! Но то, что мы слышали сегодня - меня потрясло! Какое богатство языка! Какое разнообразие! Какое - я бы сказал - своеобразие! Эта пьеса войдет в золотой фонд нашей литературы, хотя бы по своему языковому богатству! Ура! (Кто-то подхватил, поднялись аплодисменты).
  -- Кто у нас теперь? - сказал председатель. - Ах, товарищ Булгаков! Прошу.
   Миша встал, но не сошел со своего места, а начал говорить, глядя на шею Раскольникова, сидящего, как известно, перед ним.
   - Дда... Я внимательно слушал выступления предыдущих ораторов... очень внимательно... (Раскольников вздрогнул.) Иван Николаевич Берсенев сказал, что ни одна пьеса в жизни его не взволновала так, как пьеса товарища Раскольникова. Может быть, может быть... Я только скажу, что мне искренне жаль Ивана Николаевича, ведь он работает в театре актером, режиссером, художественным руководителем, наконец - уже много лет. И вот, оказывается, ему приходилось работать всегда на материале, оставлявшем его холодным. И только сегодня... Жаль, жаль... Точно так же, я не совсем понял Александра Яковлевича Таирова. Он сравнивал пьесу товарища Раскольникова с Шекспиром и Мольером. Я очень люблю Мольера. И люблю его не только за его героев, но и за удивительно сильную драматургическую технику. Каждое появление действующего лица у Мольера необходимо, обоснованно, интрига закручена так, что звена вынуть нельзя. Здесь же, в пьесе т. Раскольникова (шея Раскольникова покраснела), ничего не поймешь, что к чему, почему выходит на сцену это действующее лицо, а не другое. Почему оно уходит? Первый акт можно свободно выбросить, второй перенести... Как на даче в любительском спектакле!
   Что же касается языка, то мне просто как-то обидно за выступавшего оратора, что до сих пор он не слышал лучшего языка, чем в пьесе т. Раскольникова. Он говорил здесь о своеобразии. Да, конечно, это своеобразный язык... вот, позвольте, я записал несколько выражений, особенно поразивших меня... н всосал с молоком матери этот революционный пыл"...
   Да...
  -- Ну, что ж, бывает. Не удалась пьеса. Не удалась.
   После этого, как говорил Миша, произошло то, что бывает на базаре, когда кто-нибудь первый бросил кирпич в стену.
   Начался бедлам.
   Следующие ораторы предлагали действительно выкинуть какие-то сцены, действующих лиц...
   Собрание закончилось. "А сейчас Иван Иванович исполнит полонез Шопена". Шея у Раскольникова стала темно=синей, налилась.
   Миша поднялся и направился к выходу. Почувствовав на спине холодок, обернулся и увидел ненавидящие глаза Раскольникова. Рука его тянулась к карману. Миша повернулся к двери. "Выстрелит в спину?"
  
  
   2.
  
   Запись 15 апреля 1940 года по просьбе П.Попова
   замысла последней пьесы М.А.Булгакова, рассказ Е.С.
  
   " Действие должно было открываться в мансарде. В мансарде же происходит и последняя сцена. В мансарде живет писатель, при нем жена. Жена жалуется, что писатель не умеет устраивать своих дел, что он вял, неэнергичен, не предприимчив и что нужно уметь продвигать как-нибудь свое творчество. Писатель стоит у окна и смотрит на расстилающийся перед ним город. Он говорит:" Хочешь, я все это покорю и прославлю свое имя? Дело в счастии и нужно найти свое счастье." Он смотрит на двор и вспоминает, как в его детстве водили по дворам попугаев. При них были заклеенные конверты, и попугай клювом раздавал желающим конверты с пожеланием, "с счастьем". "И вот такой конверт у меня должен быть, и я с ним прославлюсь. Счастливый случай приносит желаемое. В руки писателя попадает письмо одной женщины, матери чрезвычайно влиятельного человека, который в пьесе должен был называться всесильным человеком. При помощи этого письма писатель получает возможность проникнуть к всесильному человеку. В одном из действий представлен кабинет этого всесильного человека, до которого добрался и в который с великими трудностями попадает писатель с письмом матери. Писатель недоумевает, что в кабинете никого нет, как вдруг стоящий в кабинете шкап с книгами начинает двигаться, распадается и перед писателем оказывается всесильный человек. Писатель чувствует себя в величайшем смущении. Язык прилипает к гортани и писатель начинает бессвязно лепетать что-то о попугае, о своем счастье, о письме - и смущенный совсем умолкает. Всесильный человек долго смотрит на него и разражается градом оскорбительных слов выговора. Миша это называл монологом о наглости. Всесильный человек должен был говорить:" Много я безобразий видел на своем веку, много нахальства, которое приходилось обрывать, но такой наглости я не встречал. Откуда вы взялись, что за попугай, что за ерунду вы несете?" И кончил свой монолог всесильный человек так:" Помните, если вы хоть что-нибудь расскажете, что вы здесь видели и слышали, то вам будет конец. Теперь говорите, я вас слушаю".
   В результате передачи письма всесильному человеку, писатель добивается нужного и постепенно вкрадывается в доверие. В другой сцене уже представлено, как он живет в новой богатой и роскошной квартире. Особое значение Миша придавал сцене, где представлена жизнь всесильного человека. У всесильного человека - женщина, с которой он живет, и он чувствует, что она его не любит. Всесильный человек произносит страстный монолог о том, что ему все подвластно, что ему все возможно и что у него нет ничего недоступного, но что в сущности ему это все глубоко безразлично - и автомобили, м дачи, и почет. Он добивается лишь одного - любви, а её-то и нет. И вот он замышляет побег за границу, желая с собой увезти любимую женщину. Одна из главных сцен на площадке над морем на южном побережье. Всесильный человек ведет разговор с заговорщиком. Они обдумывают план побега, беседуя самым откровенным образом. Заговорщик ушел. Всесильный человек остается один. И вдруг перед ним светящаяся точка. Это - чья-то горящая трубка. И вот всесильный человек, стоя в недоумении, думает про себя, сейчас ли этот человек только пришел или же он слышал весь разговор, и не сразу зажег трубку. Оказывается, это Сталин, с которым всесильный человек близок Сталин заговаривает с ним самым простым и спокойным тоном и спрашивает:" Покажи свой револьвер, мне что-то мой револьвер не нравится." Всесильный человек, дрожащими руками подает ему свой револьвер. Сталин поглядывает на своего собеседника, усмехается и, спокойно передавая револьвер обратно, говорит:" Ну, возьми, это хороший револьвер". Миша думал создать эффект тем, что публика в этот момент невольно будет ожидать выстрела. Но скоро всесильного человека берут, арестовывают. Писатель об этом узнает, читая газету. Все расчеты его рушатся, авторитет его падает в связи с тем, что он дружил с человеком,
   Заподозренным в заговоре, и ему снова приходится водвориться в своей мансарде".
   * * *
   3.
   Письма М.А. Булгакова к И.В.Сталину.
   (а) Июль 1929. И.В.Сталину.
  
   Июль 1929 г. Москва
   Генеральному Секретарю партии И.В.Сталину
   Председателю Ц.И.Комитета М.И.Калинину
   Начальнику Главискусства А.И.Свидерскому
   Алексею Максимовичу Горькому
   литератора
   Михаила Афанасьевича
   БУЛГАКОВА
   (Москва, Б.Пироговская,
   35/а, кв.6. тел.2-03-27) З а я в л е н и е
   В этом году исполняется десять лет с тех пор, как я начал заниматься литературной работой в СССР. Из этих десяти лет последние четыре года я посвятил драматургии, причем мною были написаны 4 пьесы. Из них три ("Дни Турбиных", "Зойкина квартира" и "Багровый остров") были поставлены на сценах государственных театров в Москве, а четвертая - "Бег" - была принята МХАТом к постановке и в процессе работы Театра над нею к представлению запрещена.
   В настоящее время я узнал о запрещении к представлению "Дней Турбиных" и "Багрового острова". "Зойкина квартира" была снята после 200-го представления в прошлом сезоне по распоряжению властей. Таким образом, к настоящему театральному сезону все мои пьесы оказываются запрещенными, в том числе и выдержавшие около 300 представлений "Дни Турбиных".
   В 1926-м году в день генеральной репетиции "Дней Турбиных" я был в сопровождении агента ОГПУ отправлен в ОГПУ, где подвергался допросу.
   Несколькими месяцами раньше представителями ОГПУ у меня был произведен обыск, причем отобраны были у меня "Мой дневник" в 3-х тетрадях и единственный экземпляр сатирической повест моей "Собачье сердце".
   Ранее этого подверглись запрещению: повесть моя "Записки на манжетах". Запрещен к переизданию сборник моих сатирических рассказов "Дьяволиада", запрещен к изданию сборник моих фельетонов, запрещены в публичном выступлении "Похождения Чичикова". Роман "Белая гвардия" был прерван печатанием в журнале "Россия", т.к. запрещен был самый журнал.
   По мере того, как я выпускал в свет свои произведения, критика в СССР обращала на меня все большее внимание, причем ни одно из моих произведений, будь то беллетристическое произведение или пьеса, не только никогда и нигде не получило ни одного одобрительного отзыва, но напротив, чем большую известность получало мое имя в СССР и за границей, тем яростнее становились отзывы прессы, принявшие наконец характер неистовой брани.
   Все мои произведения получили чудовищные, неблагоприятные отзывы, мое имя было ошельмовано не только в периодической прессе, но и в таких изданиях, как Б.Сов. Энциклопедия и Лит. Энциклопедия.
   Бессильный защищаться, я подавал прошение о разрешении хотя бы на короткий срок отправиться за границу. Я получил отказ.
   Мои произведения "Дни Турбиных" и "Зойкина квартира" были украдены и увезены за границу. В г. Риге одно из издательств дописало мой роман "Белая гвардия", выпустив в свет под моей фамилией книгу с безграмотным концом. Гонорар мой за границей стали расхищать.
   Тогда жена моя Любовь Евгеньевна Булгакова вторично подала прошение о разрешении ей отправиться за границу одной для устройства моих дел, причем я предлагал остаться в качестве заложника.
   Мы получили отказ.
   Я подавал много раз прошения о возвращении мне рукописей из ГПУ и получал отказы или не получал ответа на мои заявления.
   Я просил разрешения отправить за границу пьесу "Бег", чтобы ее сохранить от кражи за пределами СССР.
   Я получил отказ.
   К концу десятого года силы мои надломились, не будучи в силах более существовать, затравленный, зная, что ни печататься, ни ставиться более в пределах СССР мне нельзя, доведенный до нервного расстройства, я обращаюсь к Вам и прошу Вашего ходатайства перед Правительством СССР ОБ ИЗГНАНИИ МЕНЯ ЗА ПРЕДЕЛЫ СССР ВМЕСТЕ С ЖЕНОЮ МОЕЙ Л.Е.БУЛГАКОВОЙ, которая к прошению этому присоединяется.
   М.Булгаков.
   Москва
   "..." июля 1929 г.
   * * *
   (б) ПРАВИТЕЛЬСТВУ СССР.
  
   28 марта 1930 г. Москва
   Михаила Афанасьевича Булгакова
   (Москва, Б.Пироговская 35-а, к.6)
  
   Я обращаюсь к Правительству СССР со следующим письмом:
  
   1
  
   После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я был известен, как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет:
   Сочинить "коммунистическую пьесу" (в кавычках и привожу цитаты), а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать, как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.
   Цель: спастись от гонений, нищеты и неизбежной гибели в финале
   Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный и к тому же наивный политический курбет. Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил. Зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.
   Созревшее во мне желание прекратить мои писательские мучения заставляет меня обратиться к Правительству СССР с письмом правдивым. 2.
   Произведя анализ моих альбомов, вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных было 3, враждебно-ругательных - 298.
   Последние 298 представляют собой зеркальное отражение моей писательской жизни.
   Героя моей пьесы "Дни Турбиных" Алексея Турбина печатно в стихах называли называли "СУКИНЫМ СЫНОМ", а автора пьесы рекомендовали как "одержимого СОБАЧЬЕЙ СТАРОСТЬЮ". Обо мне писали как о "литературном УБОРЩИКЕ", подбирающем объедки после того, как "НАБЛЕВАЛА дюжина гостей".
   Писали так:
   "... МИШКА Булгаков, кум мой, ТОЖЕ, ИЗВИНИТЕ ЗА ВЫРАЖЕНИЕ, ПИСАТЕЛЬ, В ЗАЛЕЖАЛОМ МУСОРЕ шарит... Что это, спрашиваю, братишечка, МУРЛО у тебя... Я человек деликатный, возьми, да и ХРЯСНИ ЕГО ТАЗОМ ПО ЗАТЫЛКУ... Обывателю мы без Турбиных, вроде как БЮСТГАЛЬТЕР СОБАКЕ, без нужды... Нашелся, СУКИН СЫН, НАШЕЛСЯ ТУРБИН, ЧТОБ ЕМУ НИ СБОРОВ, НИ УСПЕХА...("Жизнь ИСКУССТВА", N 44 - 1927 г.)
   Писали "О Булгакове, который чем был, тем и останется, НОВОБУРЖУАЗНЫМ ОТРОДЬЕМ, брызжущем отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы" ("Комс. Правда" 14/Х, 1926 г.)
   Сообщали, что мне нравится "АТМОСФЕРА СОБАЧЬЕЙ СВАДЬБЫ вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля" (А.Луначарский, "Известия" 8/Х - 1926 г.) и что от моей пьесы "Дни Турбиных" идет "ВОНЬ" (Стенограмма совещания при Агитпропе в мае 1927 г.), и так далее, и так далее...
   Спешу сообщить, что цитирую я отнюдь не с тем, чтобы жаловаться на критику или вступать в какую бы то ни было полемику. Моя цель - гораздо серьезнее.
   Я доказываю с документами в руках, что вся пресса СССР, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и с НЕОБЫКНОВЕННОЙ ЯРОСТЬЮ доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР не могут существовать.
   И я заявляю, что пресса СССР СОВЕРШЕННО ПРАВА.
   3
   Отправной точкой этого письма для меня послужит мой памфлет "Багровый остров".
   Вся критика СССР без исключений, встретила эту пьесу заявлением, что она "бездарна, беззуба, убога" и что она представляет "пасквиль на революцию".
   Единодушие было полное, но нарушено оно было внезапно и совершенно удивительно.
   В N 12 "Реперт. Бюлл." (1928 г.) появилась рецензия П.Новицкого, в которой было сообщено, что "Багровый остров" - "интересная и остроумная пародия", в которой "встает зловещая тень Великого Инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего РАБСКИЕ ПОДХАЛИМСКРО-НЕЛЕПЫЕ ДРАМАТУРГИЧЕСКИЕ ШТАМПЫ, стирающего личность актера и писателя и что в "Багровом острове" идет речь о "зловещей мрачной силе, воспитывающей ИЛОТОВ, ПОДХАЛИМОВ И ПАНЕГИРИСТОВ..."
   Сказано было, что, "если такая мрачная сила существует, НЕГОДОВАНИЕ И ЗЛОЕ ОСТРОУМИЕ ПРОСЛАВЛЕННОГО БУРЖУАЗИЕЙ ДРАМАТУРГА ОПРАВДАНО".
   Позволительно спросить - где истина?
   Что же такое, в конце концов, - "Багровый остров"? - "Убогая, бездарная пьеса" или это "остроумный памфлет"?
   Истина заключается в рецензии Новицкого. Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень, и это тень Главного Репертуарного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных "услужающих". Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее.
   Я не шепотом в углу выражал эти мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене. Советская пресса, заступаясь за Главрепертком, написала, что "Багровый остров" - пасквиль на революцию. Это несерьезный лепет. Пасквиля на революцию в пьесе нет по многим причинам, из которых, за недостатком места, я укажу одну: пасквиль на революцию, вследствие чрезвычайной грандиозности ее, написать НЕВОЗМОЖНО. Памфлет не есть пасквиль, а Главрепертком - не революция.
   Но когда германская печать пишет, что "Багровый остров" - это "первый в СССР призыв к свободе печати" ("Молодая гвардия", N 1 - 1929 г.), - она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательский долг, так же как и призыв к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.
   4
   Вот одна из черт моего творчества, и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски ( я - МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное - изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М.Е.Салтыкова-Щедрина.
   Нечего и говорить, что пресса СССР и не подумала серьезно отметить все это, занятая малоубедительными сообщениями о том, что в сатире М.Булгакова - "КЛЕВЕТА".
   Один лишь раз, в начале моей известности, было замечено, с оттенком как бы высокомерного удивления:
   "М.Булгаков ХОЧЕТ стать сатириком нашей эпохи". ("Книгоноша", N 6 - 1925 г.)
   Увы, глагол "хотеть" напрасно взят в настоящем времени. Его надлежит перевести в плюсквамперфектум: М. Булгаков СТАЛ САТИРИКОМ, и как раз в то время, когда никакая настоящая ( проникающая в запретные зоны ) сатира в СССР абсолютно немыслима.
   Не мне выпала честь выразить эту криминальную мысль в печати. Она выражена с совершеннейшей ясностью в статье В.Блюма ( N 6 2Лит.Газ.") и смысл этой статьи блестяще и точно укладывается в одну формулу:
   "ВСЯКИЙ САТИРИК В СССР ПОСЯГАЕТ НА СОВЕТСКИЙ СТРОЙ."
   Мыслим ли я в СССР?
   5
   И, наконец, последние мои черты в погубленных пьесах: "Дни Турбиных", "Бег" и в романе "Белая гвардия": упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране. В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях "Войны и мира". Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией.
   Но такого рода изображения приводят к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает - несмотря на свои великие усилия СТАТЬ БЕССТРАСТНО НАД КРАСНЫМИ И БЕЛЫМИ - аттестат белогвардейца-врага, а получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР.
   Мой литературный портрет закончен, и он же есть политический портрет. Я не могу сказать, какой глубины криминал можно отыскать в нем, но я прошу об одном: за пределами его не искать ничего. Он исполнен совершенно добросовестно.
   7
   Ныне я уничтожен.
   Уничтожение это было встречено советской общественностью с полной радостью и названо "ДОСТИЖЕНИЕМ"
   Р.Пикель, отмечая мое уничтожение, ("Изв." 15/1Х - 1929 г.), высказал либеральную мысль:
   "Мы не хотим этим сказать, что имя Булгакова вычеркнуто из списка советских драматургов".
   И обнадежил зарезанного писателя словами, что "речь идет о его прошлых драматургических произведениях".
   Однако жизнь в лице Главреперткома, доказала, что либерализм Р.Пикеля ни на чем не основан.
   18 марта 1930 года я получил из Главреперткома бумагу, лаконически сообщающую, что не прошлая, а новая моя пьеса "Кабала святош" ("Мольер") К ПРЕДСТАВЛЕНИЮ НЕ РАЗРЕШЕНА.
   Скажу коротко: под двумя строчками казенной бумаги погребены - работа в книгохранилищах, моя фантазия, пьеса, получившая от квалифицированных театральных специалистов бесчисленные отзыаы - блестящая пьеса.
   Р.Пикель заблуждается. Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа "Театр".
   Все мои вещи безнадежны.
  
   8
  
   Я прошу Советское Правительство принять во внимание, что я не политический деятель. а литератор и что всю мою продукцию я отдал советской сцене.
   Я прошу обратить внимание на следующие два отзыва обо мне в советской прессе.
   Оба они исходят от непримиримых врагов моих произведений и поэтому они очень ценны.
   В 1925 году было написано:
   "Появляется писатель, НЕ РЯДЯЩИЙСЯ ДАЖЕ В ПОПУТНИЧЕСКИЕ ЦВЕТА" (Л.Авербах, "Изв.", 20/1Х - 1925 г.).
   А в 1929 году:
   "Талант его столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества" (Р.Пикель, "Изв.",15/1Х - 1929 г.)
   Я прошу принять во внимание, что невозможность писать равносильна для меня погребению заживо.
   9
  
   Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР В СОПРОВОЖДЕНИИ МОЕЙ ЖЕНЫ ЛЮБОВИ ЕВГЕНЬЕВНЫ БУЛГАКОВОЙ.
  
   10
  
   Я обращаюсь к гуманности советской власти и проршу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу.
   11
  
   Если же и то, что я написал, неубедительно, и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера.
   Я именно и точно и подчеркнуто прошу о КАТЕГОРИЧЕСКОМ ПРИКАЗЕ, О КОМАНДИРОВАНИИ, потому что все мои попытки найти работу в той единственной области, где я могу быть полезен СССР, как исключительно квалифицированный специалист, потерпели полное фиаско. Мое имя сделано настолько одиозным, что предложения работы с моей стороны всвтретили ИСПУГ, несмотря на то, что в Москве громадному количеству актеров и режиссеров, а с ними и директорам театров отлично известно мое виртуозное знание сцены.
   Я предлагаю СССР совершенно честного, без всякой тени вредительства, специалиста режиссера и актера, который берется добросовестно ставить любую пьесу, начиная с шекспировских пьес и вплоть до пьес сегодняшнего дня.
   Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссером в 1-й Художественный театр - в лучшую школу, возглавляемую мастерами К.С.Станиславским и В.И.Немировичем-Данченко.
   Если ме ня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя - я прошусь на должность рабочего сцены.
   Если же и это невозможно, я прошу Советское Правительство поступить со мной, как оно найдет нужным, но как-нибудь поступить, потому что у меня, драатурга, написавшего 5 пьес, известного в СССР и за границей, налицо В ДАННЫЙ МОМЕНТ, - нищета, улица и гибель.
   Москва, М.Булгаков
   28 марта 1930 года. * * *
  
   (в) И.В.Сталину
  
   30 мая 1931 года Москва
  
   Генеральному Снеретарю ЦК ВКП(б)
   Иосифу Виссарионочу Сталину
  
   Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!
   Чем далее, тем более усиливалось во мне желание быть писателем современным. Но я видел в то же время, что, изображая современность, нельзя находиться в том высоко настроенном и спокойном состоянии, какое необходимо для создания большого и стройного труда.
   Настоящее слишком живо, слишком шевелит, слишком раздражает;перо писателя нечувствительно переходит в сатиру.
   ... мне всегда казалось, что в жизни моей мне предстоит какое-то большое самопожертвование и что именно для службы моей отчизне я должен буду воспитаться где-то вдали от нее.
   ... я знал только то, что еду вовсе не затем, чтобы наслаждаться чужими краями, но скорей, чтобы натерпеться, - точно как бы предчувствовал, что узнаю цену России только вне России и добуду любрвь к ней вдали от нее"
   Н.Гоголь.
   Я горячо прошу Вас ходатайствовать за меня перед Правительством СССР о направлении меня в заграничный отпуск с 1 июля по 1 октября 1931 года.
   Сообщаю, что после полутора лет моего молчания с неудержимой силой во мне загорелись новые творческие замыслы, что замыслы эти широки и сильны, и я прошу Правительство дать мне возможность их выполнить.
   С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен.
   Во мне есть замыслы, но физических сил нет, условий, нужных для выполнения работы, нет никаких.
   Причина болезни моей мне отчетливо известна.
   На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он в се равно не похож на пуделя.
   Со мной и поступили, как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе.
   Злобы я не имею, но я очень устал и в конце 1929 года свалился. Ведь и зверь может устать.
   Зверь заявил, что он боле не волк, не литератор. Отказывается от своей профессии. Умолкает. Это, скажем прямо, малодушие.
   Нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит, был не настоящий.
   А если настоящий замолчал - погибнет.
   Причина моей болезни - многолетняя затравленность, а затем молчание.
  
   * * *
  
   За последний год я сделал следующее:
   несмотря на очень большие трудности, превратил поэму Н. Гоголя "Мертвые души" в пьесу,
   работал в качестве режиссера МХТ на репетициях этой пьесы,
   работал в качестве актера, играл за заболевших актеров в этих же репетициях,
   был назначен в МХТ режиссером во все кампании и революционные празднества этого года,
   служил в ТРАМе - Московском, переключаясь с дневной работы МХТовской на вечернюю ТРАМовскую,
   ушел из ТРАМа 15.111.31 года, когда почувствовал, что мозг отказывается служить и что пользы ТРАМу не приношу,
   взялся за постановку в театре Санпросвета (и закончу ее к июлю).
   А по ночам стал писать.
   Но надорвался.
   "..." -(в этом месте нижняя часть листа оборвана - В.Щ.)
  
   * * *
   Я переутомлен.
  
   * * *
  
   Сейчас все впечатления мои однообразны, замыслы повиты черным, я отравлен тоской и привычной иронией.
   В годы моей писательской работы все граждане беспартийные и партийные внушали и внушили мне, что с того самого момента, как я написал и выпустил первую строчку, и до конца моей жизни я никогда не увижу других стран.
   Если это так - мне закрыт горизонт, у меня отнята высшая писательская школа, я лишен возможности решить для себя громадные вопросы. Привита психология заключенного.
   Как воспою мою страну - СССР?
  
   * * *
  
   Перед тем, как писать Вам, я взвесил все. Мне нужно увидеть свет и, увидев его, вернуться. Ключ в этом.
   Сообщаю Вам, Иосиф Виссарионович, что я очень серьезно предупрежден большими деятелями искусства, ездившими за границу, о том, что там мне оставаться невозможно.
   Меня предупредили о том, что в случае, если Правительство откроет мне дверь, я должен быть сугубо осторожен,, чтобы как-нибудь нечаянно не захлопнуть за собой эту дверь и не отрезать путь назад, не получить бы беды похуже запрещения моих пьес.
   По общему мнению всех, кто серьезно интересовался моей работой, я невозможен ни на какой другой земле, кроме своей - СССР, потому что 11 лет черпал из нее.
   К таким предупреждениям я чуток, а самое веское из них было от моей побывавшей за границей жены, заявившей мне, когда я просился в изгнание, что она за рубежом не желает оставаться и что я погибну там от тоски менее чем в год.
   (Сам я никогда в жизни не был за границей. Сведение о том, что я был за границей, помещенное в Большой Советской Энциклопедии, - неверно.)
  
   * * *
  
   "Такой Булгаков не нужен советскому театру", - написал нравоучительно один из критиков, когда меня запретили.
   Не знаю, нужен ли я советскому театру, но мне советский театр нужен как воздух.
  
   * * *
  
   Прошу Правительство СССР отпустить меня до осени и разрешить моей жене Любови Евгеньевне Булгаковой сопровождать меня. О последнем прошу потому, что серьезно болен. Меня нужно сопровождать близкому человеку. Я страдаю припадками страха в одиночестве.
   Если нужны какие-нибудь дополнительные объяснения к этому письму, я их дам тому лицу, к которому меня вызовут.
   Но, заканчивая письмо, хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам.
   Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти.
   Вы сказали: " Может быть, вам действительно нужно ехать за границу..."
   Я не избалован разговорами. Тронутый этой фразой, я год работал не за страх режиссером в театрах СССР.
   30.V.1931
  
   Москва
   Бол.Пироговская, 35-а, кв.6.
   Тел. 2-03-27
   * * *
  
   (г) И.В.Сталину
  
   10 июня 1934 года Москва
   Товарищу Сталину
  
   От драматурга и режиссера
   МХАТ СССР имени Горького
   Михаила Афанасьевича Булгакова
  
   Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!
  
   Разрешите мне сообщить вам о том, что со мною произошло:
  
   1
  
   В конце апреля сего года мною было направлено Председателю Правительственной Комиссии, управляющей Художественным Театром, заявление, в котором я испрашивал разрешение на двухмесячную поездку за границу, в сопровождении моей жены Елены Сергеевны Булгаковой.
   В этом заявлении была указана цель моей поездки - я хотел сочинить книгу о путешествии по Западной Европе ( с тем, чтобы по возвращении предложить ее для напечатания в СССР).
   А так как я действительно страдаю истощением нервной системы, связанным с боязнью одиночества, то я и просил о разрешении моей жене сопровождать меня, с тем, чтобы она оставила здесь на два месяца находящегося на моем иждивении и воспитании моего семилетнего пасынка.
   Отправив заявление, я стал ожидать одного из двух ответов, то есть разрешения на поездку или отказа в ней, считая, что третьего ответа не может быть.
   Однако, произошло то, чего я не предвидел, то есть третье.
   17 мая мне позвонили по телефону, причем произошел следующий разговор:
   Вы подавали заявление насчет заграничной поездки?
   Да.
   Отправьтесь в Иностранный Отдел Мосгубисполкома и заполните анкету Вашу и Вашей жены.
   Когда это нужно сделать?
   Как можно скорее, так как Ваш вопрос будет разбираться 21 или 22 числа.
   В припадке радости я даже не справился о том, кто со мною говорит, немедленно явился с женой в ИНО Исполкома и там отрекомендовался. Служащий, выслушав, что меня вызвали в ИНО по телефону, предложил мне подождать, вышел в соседнюю комнату, а вернувшись, попросил меня заполнить анкеты.
   По заполнении он принял их, присоединив к ним по две фотографических карточки, денег не принял, сказавши:
   Паспорта будут бесплатные.
   Советских паспортов не принял, сказавши:
   Это потом, при обмене на заграничные.
   А затем добавил буквально следующее:
   Паспорта вы получите очень скоро, так как относительно вас есть распоряжение. Вы могли бы их получить сегодня, но уже поздно. Позвоните ко мне восемнадцатого утром.
   Я сказал:
   Но восемнадцатого выходной день.
   Тогда он ответил:
   Ну, девятнадцатого.
   19 мая утром в ответ на наш звонок было сказано так:
   Паспортов еще нет. Позвоните к концу дня. Если паспорта будут, вам их выдаст паспортистка.
   После звонка к концу дня выяснилось, что паспортов нет и нам было предложено позвонить 23 числа.
   23 мая я лично явился с женою в ИНО, причем узнал, что паспортов нет. Тут о них служащий стал наводить справку по телефону, а затем предложил позвонить 25 и или 27 мая.
   Тогда я несколько насторожился и спросил служащего, точно ли обо мне есть распоряжение и не ослышался ли я 17 мая?
   На это мне было отвечено так:
   Вы сами понимаете, я не могу вам сказать, чье это распоряжение, но распоряжение относительно вас и вашей жены есть, так же как и относительно писателя Пильняка.
   Тут уж у меня отпали какие бы то ни было сомнения, и радость моя сделалась безграничной.
   Вскоре последовало еще одно подтверждение о наличии разрешения для меня. Из Театра мне было сообщено, что в секретариате ЦИК было сказано:
   Дело Булгаковых устраивается.
   В это время меня поздравляли с тем, что многолетнее писательское мечтание о путешествии, необходимом каждому писателю, исполнилось.
   Тем временем в ИНО Исполкома продолжались откладывания ответа по поводу паспортов со дня на день, к чему я уже относился с полным благодушием, считая, что сколько бы ни откладывали, а паспорта будут.
   7 июня курьер Художественного Театра поехал в ИНО со списком артистов, которые должны получить заграничные паспорта. Театр люьезно ввел и меня с женой в этот список, хотя я подавал свое заявление отдельно от Театра.
   Днем курьер вернулся, причем даже по его растерянному и сконфуженному лицу я увидел, что случилось что-то.
   Курьер сообщил, что паспорта даны артистам, что они у него в кармане, а относительно меня и моей жены сказал, что нам в паспортах ОТКАЗАНО.
   На другой же день без всякого замедления, в ИНО была получена справка о том, что гражданину Булгакову М.А. в выдаче разрешения на право выезда за границу отказано.
   После этого, чтобы не выслушивать выражений сожаления, удивления и прочего, я отправился домой, понимая только одно, что я попал в тягостное, смешное, не по возрасту положение.
  
   2
  
   Обида, нанесенная мне в ИНО Мособлисполкома, тем серьезнее, что моя четырехлетняя служба в МХАТ для нее никаких оснований не дает, почему я и прошу Вас о заступничестве.
  
   * * *
   (д) И.В.Сталину
   4 февраля 1938 г. Москва
   Иосифу Виссарионовичу Сталину
   От драматурга
   Михаила Афанасьевича Булгакова
  
   Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!
  
   Разрешите мне обратиться к Вам с просьбою, касающейся драматурга Николая Робертовича Эрдмана, отбывшего полностью трехлетний срок своей ссылки в городах Енисейске и Томске и в настоящее время проживающего в г.Калинине.
   Уверенный в том, что литературные дарования чрезвычайно ценны в нашем отечестве, и зная в то же время, что литератор Н. Эрдман теперь лишен возможности применить свои способности вследствие создавшегося к нему отрицательного отношения, получившего резкое выражение в прессе, я позволяю себе просить Вас обратить внимание на его судьбу.
   Находясь в надежде, что участь литератора Н.Эрдмана будет смягчена, если Вы найдете нужным рассмотреть эту просьбу, я горячо прошу о том, чтобы Н. Эрдману была дана возможность вернуться в Москву, беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения.
   М.Булгаков.
  
   Москва, 4 февраля 1938 года.
  
   * * *
   4
   Анна Ахматова
   ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО...
   (несколько стихотворений 1940-го года,
   созвучных той трагической эпохе)
  
   ПАМЯТИ БУЛГАКОВА
  
   Вот это я тебе, взамен могильных роз,
   Взамен кадильного куренья;
   Ты так сурово жил и до конца донес
   Великолепное презренье.
   Ты пил вино, ты как никто шутил
   И в душных стенах задыхался,
   И гостью страшную ты сам к себе впустил
   И с ней наедине остался.
   И нет тебя, и все вокруг молчит
   О скорбной и высокой жизни,
   Лишь голос мой, как флейта, прозвучит
   И на твоей безмолвной тризне.
   О, кто поверить смел, что полоумногй мне.
   Мне, плакальщице дней погибших,
   Мне, тлеющей на медленном огне,
   Всё потерявшей, всех забывшей, -
   Придется поминать того, кто, полный сил,
   И светлых замыслов, и воли,
   Как будто бы вчера со мною говорил,
   Скрывая дрожь предсмертной боли.
  
   1940. Фонтанный Дом
  
   * * *
  
   Я знаю, с места не сдвинуться
   Под тяжестью Виевых век.
   А что, если вдруг откинуться
   В какой-то семнадцатый век?
  
   С душистою веткой березовой
   Под Троицу в церкви стоять,
   С боярынею Морозовой
   Сладимый медок попивать,
  
   А после на дровнях - в сумерки
   В навозном снегу тонуть...
   Какой сумасшедший Суриков
   Мой последний напишет путь?
  
   * * *
  
  
  
   Все ушли, и никто не вернулся,
   Только, верный обету любви,
   Мой последний, лишь ты оглянулся,
   Чтоб увидеть все небо в крови.
   Дом был проклят, и проклято дело
   Тщетно песня звенела нежней,
   И глаза я поднять не посмела
   Перед страшной судьбою моей.
   Осквернили пречистое слово,
   Растоптали священный глагол,
   Чтоб с сиделками тридцать седьмого
   Мыла я окровавленный пол.
   Разлучили с единственным сыном,
   В казематах пытали друзей,
   Окружили невидимым тыном
   Крепко слаженной слежки своей.
   Наградили меня немотою,
   На весь мир окаянно кляня,
   Обкормили меня клеветою,
   Опоили отравой меня.
   И, до самого края доведши,
   Почему-то оставили там.
   Любо мне, городской сумасшедшей,
   По предсмертным бродить площадям.
  
   * * *
  
   Вижу я
   Лебедь тешится моя.
   Пушкин
  
   Ты напрасно мне под ноги мечешь
   И величье, и славу, и власть.
   Знаешь сам, что не этим излечишь
   Песнопения светлую страсть.
   Разве этим развеешь обиду?
   Или золотом лечат тоску?
   Может быть, я и сдамся для виду.
   Не притронусь я дулом к виску.
   Смерть стоит все равно у порога,
   Ты гони ее, или зови,
   А за нею темнеет дорога,
   По которой ползла я в крови.
   А за нею десятилетья
   Скуки, страха и той пустоты,
   О которой могла бы пропеть я,
   Да боюсь, что расплачешься ты.
   Что ж, прощай! Я живу не в пустыне,
   Ночь со мной и всегдашняя Русь.
   Так спаси же меня от гордыни!
   В остальном я сама разберусь.
  
   * * *
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1/ Опубликованная в годы перестройки версия дневника "Под пятой", основанная на машинописи и фотокопиях из архива НКВД - весьма фрагментарна. Похоже, и машинистка печатала, и фототека сохранила лишь самые смачные куски (особенно на еврейскую тему - тогда очень щекотливую) для представления в Политбюро. Сталин тогда еще не был единоличным правителем - по нашему мнению, значительно позже он будет наслаждаться творчеством Булгакова в одиночку... Конечно, если не считать руководителей ОГПУ-НКВД, поставщиков произведений писателя...
   1/ Один из первых просмотров "Дней Турбиных", в присутствии Сталина, Политбюро и аппарата ЦК, известный советский литератор Ю.Семенов (Юлиан Семенович Ляндрес - симпатий к Иосифу Виссарионовичу, погубившему его отца, не питавший) описывал так, что наглядно чувствуется зловеще-шутливый нрав вождя:
   "... После первого акта, когда медленно дали свет, зрители обернулись на ложу, стараясь угадать реакцию Сталина; он, понимая, чего ждут все эти люди, нахмурился, чтобы сдержать... улыбку; медленно поднялся, вышел в квартирку, оборудованную впритык к правительственной ложе, заметив ищущий, несколько растерянный взгляд Станиславского, устало присел к столу, попросил стакан чаю; на смешливый вопрос Немировича-Данченко - "ну как, товарищ Сталин? Нравится?" - и вовсе не ответил, чуть пожав плечами.
   И после второго акта он видел взгляды зала, обращенные к нему: аплодировать или свистеть? Он так же мол- ча, поднялся и ушел, не позволив никому понять себя, - много чести, учитесь выдержке.
   После окончания спектакля Сталин так же медленно поднялся, подошел к барьеру ложи и обвел взглядом зал, в котором было так тихо, что пролети муха, - гулом покажется...
   Он видел на лицах зрителей растерянность, ожидание, восторг, гнев... Сталин выдержал паузу, несколько раз похлопал сухими маленькими ладонями; в зале немедленно вспыхнули аплодисменты; он опустил руки; аплодисменты враз смолкли; тогда, не скрывая усмешки, зааплодировал снова; началась овация, дали занавес, на поклон вышли плачущие от счастья артисты.
   Сталин обернулся к Станиславскому и, продолжая медленно подносить правую ладонь к мало подвижной левой, сказал:
   - Большое спасибо за спектакль, Константин Сергеевич..."
   Сам спектакль был поставлен поистине чудом - после яростных споров с Главреперткомом из-за неприемлемого названия (было - "Белая гвардия", по роману, а требовалось как-то обыграть ее гибель) машинописный экземпляр текста оказался у т.Сталина (и был впоследствии обнаружен в его библиотеке), пьеса ему понравилась, что и решило исход схватки - с небольшими поправками, пьеса "Дни Турбиных" пошла и вождь смотрел ее не меньше 16 раз. О драматическом творчестве речь в данной работе больше не пойдет - это отдельная тема, ограничимся прозой.
   1/ Дело в том, что самое первое обращение Булгакова к власти последовало еще в ноябре 1921 года и адресовано было В.И.Ленину. Стараясь обосноваться в Москве, приехавший с юга Булгаков тщетно добивался прописки в квартире приятеля на правах совместного проживания. Хотя письмо вызвало дружный смех сослуживцев Булгакова, которым оно было показано перед отправкой - ответ Булгаков все-таки получил, правда не от Ленина, а от его жены. Н.К.Крупская наложила благоприятную для будущего писателя резолюцию и вопрос о прописке был решен положительно. Так что, у Булгакова уже был некоторый опыт, свидетельствующий о благотворности обращения к верховной власти.
   2/ Письмо провидческое во всех отношениях - уже в 1929-м году Булгаков знал, что отныне ни строчки его не напечатают, и за границу никогда не выпустят, да и вопрос о гибели уже предрешен.
   3/ А если еще точнее, то смертоубийство началось гораздо раньше и под "голых бояр" попал не только Мейерхольд, гениальный режиссер и умелый политик, через ОГПУ-НКВД обменивавшийся доносами с Таировым, тоже очень известным режиссером, а очень многие, даже малограмотные. И вообще, не стоит думать, что знаменитости безгрешны - другое дело, как они наказаны. И до какого колена!..
   1/ Предположение вполне закономерное, учитывая любовь Иосифа Виссарионовича к чтению, к театру, в частности, неоднократно всеми отмечаемое пристрастие к булгаковским пьесам. И неужто он оставил без внимания прозу автора, столь блистательно пишущего и всё "против шерсти"? Косвенным доказательством того, что он был ёе единственным читателем, служит неукоснительно соблюдавшийся запрет на публикацию любой булгаковской строчки, действовавший в СССР с 1926-го года чуть ли не 3 десятка лет. Какие-либо документальные подтверждения этого, возможно, и остались еще в доныне секретном хранении, но скорее всего уничтожены либо самим вождем, не любившем оставлять следов, либо многими его преемниками, пытавшимся следовать в этом отношении по его стопам, прикрываясь мнимыми государственными интересами
   Существует мнение, будто Булгаков писал еще письма к Сталину, кроме 5-ти общеизвестных, приводимых в Приложении, сам отдавал ему на прочтение свои произведения (см. телеверсию о творчестве Булгакова А.Смелянского в программе "Черный снег" от 19.12.2003) - конечно, автор настоящей работы в архивах не бывал, возможно, какие-то документы еще не опубликованы - но в такую версию не верит, ибо не соответсвует она характеру писателя, да и Сталину нетрудно было получить доступ к его творчеству, особливо к последнему роману, и без его ведома, что, по мнению автора, он и осуществлял регулярно с помощью ОГПУ-НКВД.
   А кроме того, тот же А.Смелянский вспоминает, как в 60-х годах на его вопрос об отношении М.А.Булгакова к большевикам, Е.С.Булгакова выразительно ответила: "Он их ненавидел!"
  
   * О Стэне отзывался так - "... отчаянный лентяй - умеет только разговаривать..." - и вскоре предпочел ему Митина. Практик и прагматик - Сталин "чистой" философской болтовни не принимал - предпочитал конкретику...
   1/ Фадеев оправдывался тем, что он отметил в рукописи у Платонова сомнительные места, требующие переработки, но, рукопись с его пометками ошибочно попала в типографию, и при печатании журнала эти пометки еще и выделили, напечатав в разрядку. Кстати, эта разрядка сохранилась и при нынешней, перестроечной, повторной публикации повести "Впрок" - см. А.Платонов "Повести и рассказы. (1928-1934)" М. 1988 г. А на карьере Фадеева такая оплошность не сказалась - очевидно Сталин справедливо посчитал, что его достоинства значительно перевешивают случайные досадные промахи.
   1/ Существуют и другие версии этого телефонного разговора - принципиально ничем не отличающиеся от приведенного нами рассказа Е.С., пусть она и не присутствовала при этом.
   1/ Конечно, история взаимоотношений Шолохова и Сталина сложнее, взаимопереплетаются коллективизация, судьбы крестьянства, происки НКВД, судьба "Тихого Дона" и самого писателя. В честности и благородстве самого Михаила Александровича у автора сомнений нет, что подтверждает и ныне опубликованная его переписка со Сталиным - к счастью сейчас сняты и многолетние сомнения относительно авторства "Тихого Дона" - остается лишь пожалеть, что он не дожил до торжества истины. В столь кратком сравнительном упоминании возможно лишь высказать суть - как она представляется автору.
   1/ Якобы существовавшая Трудовая Крестьянская Партия, очевидно, была позаимствована Сталиным и ОГПУ из повести репрессированного впоследствии (расстрелянного в 1939 году) экономиста А.В.Чаянова "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии" (1929), где герои воплощали в жизнь вековые крестьянские мечты. Хотя открытых судов по ней не было - арестов и расстрелов было немало...
   1/ Книга эта - наиболее циничное руководство к действию всякого политика, была издана в Москве известным издательством "Академия" в начале 30-х годов с хвалебным предисловием Каменева, которому вскоре самому придется убедиться, насколько основательно усвоил уроки Никколо Маккиавелли товарищ Сталин.
   2/ Кстати, как это ни покажется странным, не мешало бы рассмотреть при этом 2 пары: Сталин - Булгаков и Гитлер - Шпеер... Оба тирана достигли наивысшей власти, у обоих был в юности какой-то художественный талант, и оба тяготеют к своим более молодым и удачливым в художественном отношении мастерам. Разница в том, что Шпеер у Гитлера был к тому же искренним идейным соратником и беспрекословным исполнителем его воли - стал нацистским министром, значительно пережив Гитлера, покончившего самоубийством, а Булгаков изначально и до конца во всем противоречил Сталину, был его духовным и идейным антиподом, несмотря на родственную долю крови - это-то, в числе прочих обстоятельств, и заставило Сталина его ликвидировать, умело срежиссировав эту драму, ставшую для вождя столь привычной...
   1/ В дальнейшем мы еще коснемся этого внезапного перерыва в заграничной переписке, продлившегося 20 лет. Интересно, каким образом объясняют его маститые литературоведы? Впрочем, насколько известно автору, до сих пор на этот факт вообще никто не обращал внимания. А он весьма важен - уже один он опровергает естественность смертельного заболевания Булгакова - тогда придется как-то объяснять и естественность грубой изоляции Булгакова от внешнего мира, случившуюся именно осенью 1939-го, перед смертоносным ударом "естественной" болезни...
   1/ В настоящем исследовании речь идет преимущественно о шутках товарища Сталина, связанных с литературой. Однако, не меньше, а наверняка больше, было шуток у него и в политике. Хотя это и не наша тема, и уже об этом инциденте упоминалось - все-таки приведем одну из ранних, но весьма характерных для него политических шуток : описывая 5-й съезд РСДРП в Лондоне в 1907 году, когда он впервые был избран делегатом, и, сравнивая национальный состав избранных, разделившихся на меньшевиков и большевиков, он шутливо заметил, имея в виду меньшевиков, где среди делегатов преобладали евреи: "Не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром". Тогда это приняли за грубоватую шутку, но впоследствии выяснилось, что принимать ее следовало бы всерьез.
   1/ По нашему мнению, фатальную роль в судьбе Мандельштама сыграл Бухарин, всячески покровительствовавший ему - выхлопотавший ему пенсию, в 1930 году отправивший их в санаторий ЦК где, в частности, поэт случайно встретил своего будущего палача - Ежова. По всей вероятности Бухарин и включил его летом 1933-го в эту писательскую бригаду - туристов по БелБалтканалу, от которых ожидали славословий социализму, а осенью 1933 способствовал получению квартиры. Очевидно, он тоже не ожидал, какого рода стихотворный отклик вызовет эта поездка, поскольку сразу после ареста Мандельштама в мае 1934 года, открестился от него и умыл руки. А к маю 1937-го, когда поэта арестовали во 2-й раз, Бухарин уже 2 месяца сидел во внутренней тюрьме НКВД, ожидая своей очереди на гильотину, или под пролетарскую секиру, а Сталин каленым железом выжигал всё бухаринское окружение...
   1/ Тогдашний известный советский драматург - прославившийся своей пьесой "Страх"
   Еще в начале 20-х годов К.Радек (Собельсон), сторонник Льва Троцкого, сочинил эпиграмму в пику Ворошилову: "Эх, Клим, дурная голова, / Опилками завалена, /Уж лучше быть хвостом у Льва, /Чем задницей у Сталина". Довольно странно, что и псевдоним он себе выбрал сомнительный - насколько нам известно "крадек" по-польски, примерно то же, что и "шахрай" по-украински, если уж вспоминать довольно видную фигуру из недавнего окружения нашего первого российского президента..
   1/ И откуда бы Фадееву знать мнение "людей политики и людей литературы" о творчестве Булгакова, да еще столь подробно - и в начале и потом - если, судя по дневниковой записи Е.С. от 16.4.40 (месяц прошел после похорон, на которых Фадеев не присутствовал, и от даты написания письма со столь уверенным суждением о творчестве Булгакова), провожая ее в Ялту, заботясь о том, чтобы она там подольше оставалась, Фадеев ничего из этого творчества не читал - даже пьесы не удосужился прочитать! А нам не следует забывать, что Е.С., скорее всего, дала ему для прочтения машинописные экземпляры из своего архива, ведь впервые пьесы Булгакова (всего две) были опубликованы лишь в середине 50-х годов. Сталинские уши из этого письма торчат столь явно, что не заметить этого невозможно. А если Сталин столь подробно знал и раннее и позднее творчество Булгакова (еще раз повторим - неопубликованное, хранящееся лишь в домашнем архиве) - каким образом оно попадало к нему на стол? Сталинское умение заметать следы, не оставлять документов - общеизвестно, но здесь, пожалуй, Иосиф Виссарионович дал маху - хоть косвенный, но след все-таки оставил. Пусть писал письмо Фадеев - диктовал его Сталин. Или же дал основные мысли... И так же, как Людовик перед Мольером - шляпы не снял, но дань уважения отдал - хотя бы, оставаясь под маской...
   1/ В сталинском архиве сохранилось и более раннее письмо по этому же поводу, рассчитанное на то, чтобы продемонстрировать потомству скромность вождя (потому и дошло до наших дней, потому и опубликовано):
   "Тов. Андрееву (Детиздат ЦК ВЛКСМ) и Смирновой (автору "Рассказов о детстве Сталина")
   Я решительно против издания "Рассказов о детстве Сталина". Книжка изобилует массой фактических неверностей... Но не это главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория "героев" и "толпы" есть не большевистская, а эсеровская теория. Народ делает героев - отвечают большевики.
   Советую сжечь книжку.
   16 февраля 1938 г. И.Сталин. "
   Возможно, это не тот тов. Андреев, или же, если тот - до тов.Андреева письмо это не дошло, или он не понял настоятельности совета - вот и последовали вскоре телеграмма, арест и гибель. А вот В.В.Смирнова - похоже, она тоже рукопись отправила - совета послушалась, спешно перестроилась, в 1939 году опубликовала другую детскую книжку - сборник рассказов о Г.К.Орджоникидзе "Товарищ Серго" - и осталась жива.
   1/ Одних писателей в ленинско-сталинские времена репрессировано было более 600. Наиболее злостных и закоснелых в своем упрямстве "инженеров человеческих душ" ликвидировали различными способами, другие многие годы перевоспитывались в лагерях. А кому особенно повезло - даже выходили из них живыми...
   1/ Приструнить расходившуюся интеллигенцию, воодушевленную беспочвенными надеждами, решено было на примере известных писателей - М.Зощенко и А.Ахматовой. Им учинили столь наглядный разгром, что незыблемость партийных основ стала ясна каждому, не только светлым головам интеллигентов.
   1/ Такое же историческое подтверждение находит и любовная история Ягоды, который, по слухам, был влюблен в невестку Горького, жену его сына, Тимошу, как ее звали в семейном горьковском кругу. И сын Горького, Максим, и невестка,Тимоша, сотрудничали с ОГПУ, в чекистских кожанках сопровождали Горького в экскурсии на Соловки. Генрих Ягода проявлял о них трогательную заботу, незадолго перед скоропостижной смертью Максима отослал его на арктическое сафари - охотиться на медведей. И весьма своеобразно повлиял на лечащего врача, выхаживавшего Максима после полученного по пьянке воспаления легких: "Черт знает что, тут здоровых залечивают, а вы больного залечить не можете!" А Тимошу, после смерти Максима, одарил дачей и полным чекистским довольствием, включая и усиленное питание. Слухи об этом было много, а уж тем более в театральных булгаковских кругах.
   2/ Поводов для ареста и последующей казни Кольцова у Сталина могло быть несколько, возможно, основной - донос Хосе Марти из Испании насчет троцкистских испанских и немецких связей журналиста (по нынешним временам, бредовый). Возможно, вспомнилось и неумеренное восхваление Троцкого на страницах редактируемого им "Огонька" в 20-х годах... и пренебрежение тогдашней рекомендацией Сталина воздержаться от этой темы... Причины могли быть и глубже.
   !/ Кстати, по слухам, одно из первоначальных предполагаемых наименований романа - "Евангелие от Сатаны".
   1/ Речь идет о тогда еще 20-тилетнем А.Наймане, тогдашнем литературном секретаре Ахматовой, авторе позднейших воспоминаний о ней.
   2/ Для писателя-мистика 13 - число, непосредственно связанное с дьяволом и в произведениях Булгакова встречается весьма часто, так же, как упоминание луны - символа смерти - при описании героев, как новозаветных, так и современных.
   1/ Еше одна наводящая деталь - описание героя в первых редакциях романа, увы, автору настоящей работы недоступных, по разным причинам, а потому автор не может его точно процитировать, несколько отличалось от вышеуказанного, приведенного в последних редакциях, совпадая с появлением в романе Алоизия (думаю, булгаковеды это подтвердят). Герой первых редакций больше напоминал образ Булгакова - белобрысый, с выдающимся острым носом. Можно вспомнить и, вероятно, единственный стихотворный опыт писателя 1930 года с характерным названием, которое можно перевести с французского, как "Мои похорона" (вспомним и Высоцкого) - у Булгакова там - "упаду головой белобрысой...". Кстати, в том же стихотворении явная перекличка с последним стихотворением Маяковского.
   2/ Не случайно с этим описанием "сюрприза", который связан с Алоизием, стыкуется реплика Воланда-Сталина: "Ваш роман еще преподнесет сюрпризы".
   1/ Похоже, мистику чисел соблюдает и нынешнее Министерство Внутренних Дел. Его "нечистую силу" - провинившихся милиционеров - определяют в 13-ю зону, лагерь в Нижнем Тагиле, предназначенный только для этого контингента. Эти сведения подтверждает и автор знаменитого "Бандитского Петербурга" А.Константинов. В последнее 10-летие наиболее известными из присутствовавших там "бесов" были зять Брежнева, Чурбанов, и "генерал" Дима Якубович - ныне известный адвокат. Подозреваю, что адвокат дьявола. А что касается "дьявольской проницательности" автора этого опуса - ее тоже можно отнести за счет его нынешнего местонахождения - в доме под тем же N 13. Кстати, киевский адрес Булгакова - Андреевский спуск 13.
   1/ Кстати, и адрес - "ко всем чертям" вполне определенный, во всяком случае не "на деревню к дедушке". Степа оказывается в Ялте, славившейся ранее царскими дворцами, а в 30-х годах, наряду с здравницами трудящихся, в специальных санаториях и домах отдыха блаженствовали стражи безопасности.
   1/ Если читатель вдруг усомнится в исторической достоверности событий, процитируем авторитетного сталиноведа Д.Волкогонова, зафиксировавшего прямую речь Сталина на этом пленуме, отвечавшего на реплику Бухарина касательно мерзости НКВД: "- Ну, вот мы тебя туда и пошлем, ты и посмотришь..." ("Триумф и трагедия")
   1/ Хотя и по сю пору кино-варианта МАСТЕРА не существует - загадочная судьба постигала до сих пор каждую попытку такого рода - даже уже снятая картина режиссера Кары до зрителей не дошла... Похоже, кара настигла ее уже в финале. Когда в 1985 г. Э.Рязанов заикнулся было - наткнулся на отказ из ЦК КПСС - "Мастера" ставить не будем! Есть решение! Не будем!." - а вот причины никто так и не разъяснил... СССР успел развалиться, но в этом отношении ничего не изменилось. Версию, предполагаемую автором, естественно, и сейчас не напечают - чересчур многим и ныне преуспевающим наступает на болезненные места.... Посмотрим, каким выйдет на экран телевизора - если выйдет - снимающийся ныне сериал режиссера Бортко... (уверен, что кастрированным).
   1/ Здесь обыгрывается очень своеобразная сталинская форма традиционного кавказского гостеприимства. Наглядное представление о ней современному читателю могут дать позднейшие воспоминания Милована Джиласа и проза Фазиля Искандера...
   1/ План, похоже, предусматривал неуклонный рост СССР в ближайщие годы - три новые прибалтийские ССР - Литовская, Эстонская, Латвийская - значительный прирост Белорусской, Уераинской - не совсем удачное создание Карело-Финской ССР (планировалась она вместе с Финляндией), значительный прирост Молдавской ССР - а впереди грезились все европейские страны, ставшие ССР... От таких перспектив дух захватывало...
   1/ По-нашему мнению, у вождя, в данном случае, как и во многих других, основным оправданием, если он в таковом нуждался, были соображения государственные и мессианские. Что значит одна человеческая жизнь, даже миллионы человеческих жизней, если именно тебе назначено судьбой принести счастье и стать спасителем всего человечества? Как у Достоевского, что значит слезинка ребенка, и что перевесит на весах всемирной справедливости - вождь, похоже, полагал, что грядущие поколения всё ему простят, если он достигнет желанной и кажущейся уже столь близкой цели. И ошибся. По-видимому, недаром, непомерная гордыня считается первым смертным грехом и именуется сатанинской. (Впрочем, ныне уже половина россиян оправдывает Сталина).
   1/ Арестована и через год, в 1942 году, погибла в лагере его жена, Мария Корона. И сын их, Анатолий, погиб в 1941-м. Взят и бесследно исчез даже брат М.Короны. И Павел Аллилуев, подаривший сестре тот злосчастный "Вальтер", из которого она застрелилась в ноябре 1932-го, погиб, скорее всего, был расстрелян в 1938-м. Станислав Реденс, муж несчастной, обезумевшей Анны Аллилуевой, сестры Надежды, был расстрелян в 1940-м, а сама Анна отправилась в лагеря... Впрочем, если прослеживать судьбы родственных Сталину семейств Сванидзе и Аллилуевых, да и семью самого Сталина - трагедий в них предостаточно.
   1/ Вероятно, Сталину не понравился прописанный Виноградовым полный покой, отстранение от всякой деятельности - вспомнил, как сам в свое время курировал Ленина по той же методе, готовясь самому захватить
   власть - и заподозрил, что и с ним кто-то желает повторить пройденный урок. Во всяком случае реагировал он на этот совет яростным воплем: "В кандалы его!". Впрочем, так свидетельствует история, рожденная пристрастной хрущевской версией событий - насколько они верны, покажет время...
  
   49
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"