Идти по улице всё-таки не решился. Вдруг кто-то увидит, глянув в окно - потом будут неприятности. Неприятности? Как-то легко сказано - неприятности. Катастрофа! Ведь я не гулять по улице с девушкой собираюсь, а... ну, ясно.
Весь искололся сухим репейником, пропылился, вспотел - ни ветерка, ни малейшего движения воздуха. А ночь - будто и не ночь. Жарко, душно, гудят комары, впиваясь в кожу до самой кости. Такое впечатление, что у них не жало, а иголки как у шприца. Дай волю, выкачают кровь так, что останется только лишь сухая оболочка.
Ненавижу комаров! - решил для себя, прибив ладонью сразу двух, пристроившихся на щеке. Успели, твари, насосаться - вся ладонь в крови.
Вот и дом. С тылу не видно ничего - ни огонька, ни одного проблеска света. Занавески закрыты, дом тих и мрачен, как склеп. Посмотрел вокруг, заметил здоровенную бочку, стоящую на кирпичном основании. Поёжился - под ней лежат кости убитой Всеволодом несчастной женщины, его 'сбежавшей' жены. Проклятый изврат...
Прикинул - сейчас должно быть около половины двенадцатого. Так-то сейчас уже процесс поклонения Сатане должен быть в разгаре. Насколько знаю - хозяина дома нет на месте, он сегодня работает в ночную смену. Всеволодом придётся заниматься отдельно...
Подошёл к закрытому ставнями окну, прислушался - в доме тихо, но не оставляло ощущение, что кто-то там бормочет. Хотел прислушаться - не дали. На речке вдалеке кто-то истошно начал вопить, изображая таким образом пение. Слов было не разобрать, упор 'певец' делал на громкость и экспрессивность.
Подумал - как проникнуть в дом? Дверь заперта... Достал из кармана шёлковый шарф - захватил из дома Марии. Замотал им лицо, затянул узел на затылке - получилось что-то вроде маски. Прикинул в руке короткую дубовую скалку, тоже позаимствованную у Марии, шагнул вперёд, и только собрался постучать в дверь, как услышал рядом с собой дыхание и шорох. Адреналин хлынул в кровь, я чуть не подпрыгнул на месте, мгновенно повернувшись замахнулся, и...опустил руку.
- Ты?! Какого чёрта? Я тебе что сказал?! Ты чего притащилась?! Я ведь тебя чуть не прибил!
- Лучше прибей - выдохнула Маша - лучше ты прибьёшь, чем я помру от страха, ожидая тебя дома. Я же сказала -буду с тобой, и всё тут!
- Кошмар какой! Ты- кошмар!- я удручённо помотал головой, и добавил - спрячься в тени сарая и сиди там. Если кто-то соберётся войти в дом - кинешь камень в окно. Поняла? Выполняй всё, как я тебе сказал. Пока не позову, не выходи!
- Да, да, конечно! - замотала головой Мария и прокралась к сараюшке, стоявшей позади дома. Потом ойкнула и вернулась:
- Не могу! Страшно! Там под бочкой покойница лежит, ты говорил! А у сарая темно, и шуршит кто-то! А вдруг мыши? Я их боюсь до смерти!
- Тьфу! Стой у меня за спиной. Перевяжи чем-нибудь лицо, чтобы не узнали.
- Да, да, я тоже шарф взяла! И ещё ножик! Вот! - она достала из-за спину руку, в которой был зажат кухонный нож с деревянной рукояткой - я видел его на кухне - ржавое чудовище длиной сантиметров семьдесят. Не нож, а меч какой-то. Я фыркнул, и укоризненно покачал головой:
- А мотыгу не догадалась взять? Мотыгой-то сподручнее!
- А надо было? - растерянно спросила Мария, и я махнул рукой - чувство юмора у неё точно пропало - лицо завяжи. Брось пока свой меч-кладенец.
Маша зажала ножище в подмышке, и ловко перевязала лицо шарфом. Теперь мы оба были похожи на злодеев. За одну рожу можно сразу дать пять лет строгого режима. В таком виде люди в булочную не ходят. Если только не собираются эту самую булочную спалить дотла.
- Стой сзади и следи за тем, что вокруг происходит - приказал я жёстко - игры кончились. Беспрекословно выполняй мои приказы.
Мария закивала головой и повернулась к улице, наблюдая за тем, что там происходит, а я подошёл к двери. Подёргав, убедился - закрыто хорошо, основательно. Похоже - закрыто на засов. Двери в этой местности, как и дома, были очень даже прочными и основательными, дома бревенчатыми, а двери из хороших досок, дуба. Сломать их было непросто.
Задумался - придётся что-то изобретать. Если я начну стучать, вызывать этих уродов - они могут и не открыть. А ещё - могут всполошиться, и как следует подготовиться. Не исключено, что в доме есть оружие - например, ружьё. Получение заряда дроби в кишки не способствует пищеварению.
Блеснула мысль - вот оно! Нашёл решение. Подозвал Машу и объяснил, что она должна сделать. Маша кивнула головой, сняла шарф и подошла к двери. Я прижался рядом, за углом, так, чтобы меня не было видно ни с веранды, ни из окна, выходящего в зал. Стук в дверь - осторожный, нервный, как стучат женщины. Некоторое время ничего не происходит, тихо. Потом хлопнула дверь на веранду и кто-то подошёл к входной двери.
- Кто? Кого надо?
- Ольгу. Мне надо ей отдать долг - только сейчас принесли. Я занимала пятьсот рублей. Позовите мать. Это соседка.
- Щас...спрошу! - парень ушёл внутрь дома, и минуты три не показывался. Похоже, что там происходила какая-то работа. Обсуждение, так сказать. Потом парень появился снова:
- А чего ночью-то? Утром нельзя было прийти? Она уже спать легла. Ты одна?
- Одна. Само собой, одна! Я только отдам деньги, и уйду.
- Ладно. Заходи...
Крупный, полноватый парень около двадцати лет возраста приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу, осматривая всё вокруг, готовый тут же захлопнуть дверь:
- Заходи. Быстрее.
Мария изобразила, что сейчас станет подниматься по невысокому крыльцу, парень отвлёкся на неё, разглядывая стройную фигуру в тренировочном костюме, высвечивающуюся в лунном свете, когда я вышагнул из-за угла, обутый в мягкие кеды, и с размаху врезал парню по голове дубовой скалкой. Звук был такой, будто врезал деревянному столбу. Парень обмяк и свалился на пороге, повиснув головой через ступеньку.
- Жди тут! - тихо скомандовал я, и бросился в дом - если второй в это время поглядывал за входом, нельзя было дать ему подготовиться к сопротивлению.
Однако - нет. Этот скот был занят тем, что разукрашивал свою мачеху разнообразными узорами. В качестве красок служила кровь, выдавленная из убитой кошки, ощерившей окровавленные зубы в эмалированном тазу посреди комнаты.
Не оборачиваясь, парень спросил:
- Ты врезал ей? Неплохо иметь ещё жертву. Да и денежки как раз в кон!
Он обернулся, когда я уже сделал два шага, приблизившись на расстояние метра. Удар! Сатанист падает на пол и не шевелится. Беглый осмотр комнат - больше никого нет. Их двое. Двое - и жертва, привязанная к столу и вращающая вытаращенными глазами.
Поворачиваюсь, иду ко входу. Под ногами скрипят тяжёлые половицы. Половики и дорожки аккуратно свёрнуты и сложены у входа - не хотели пачкать кровью. Подхожу к лежащему без чувств парню, хватаю за ноги и волоку в дом. Маша идёт за мной, я останавливаю:
- Шарф! Сейчас же надень шарф! Там Ольга - она не должна нас узнать.
Мария быстро заматывает лицо, и я закрываю дверь. Затем волоку парня дальше. Голова сатаниста волочится по полу, лицо бьётся о высокий порог, но мне не до удобства негодяя. До смерти не заживёт - и славно. Оглядываюсь вокруг - вижу стулья с высокой спинкой - добротные, старые. Из настоящего дерева. Не ДСП какое-нибудь. Иду на кухню, шарюсь по чулану, по полкам. Стараюсь браться за вещи только через тряпочку - отпечатки пальцев нам ни к чему. Потом выругался и взял кухонный нож - то, что я искал, висело у меня над головой - бельевые верёвки, на веранде. Обрезал, принёс в зал.
Усадив негодяев на стулья по одному привязываю ноги к ножкам, руки стягиваю за спинкой стула. Рты набил тряпками, взятыми с кухни, кляпы перетянул полосками ткани, завязанными на затылке. Всё. Норма. Упакованы, безопасны. Теперь очередь за жертвой.
Ольга лежит на столе - обнажённая, вымазанная кровью - своей и чужой. Её запястья надрезаны и завязаны несвежими тряпочками. На животе надрез - сверху вниз, от пупка вниз, до линии волос. Кожа в этом месте разошлась, демонстрируя желтоватый жир и красные мышцы. Такое впечатление, что женщину хотели освежевать, снять с неё кожу, и тренировались, а может только что начали это дело, да мы помешали. Меня даже передёрнуло - вовремя успели. Вот же поганцы!
Комната довольно хорошо освещена - множеством свечей, язычки пламени которых колеблются от движения воздуха, тянущего откуда-то со стороны, возможно из приоткрытых форточек. В комнате жарко - свечей много, а на улице и так духота. Висит запах стеарина и чего-то неуловимого, знакомого...воск? Ладан? Что-то травяное, приторное. Рот жертвы заткнут, ноги и руки привязаны к ножкам стола. Она в сознании, мотает головой, мычит, пытается что-то сказать. Я молча подхожу к ней, лежащей в луже крови, и негромко, весомо, говорю, стараясь изменить голос, нарочито хрипя и кашляя:
- Сейчас я выну у тебя изо рта кляп. Ты не должна кричать и звать на помощь. Тебе ничего не грозит - мы пришли для того, чтобы освободить. Ты меня хорошо поняла? Если ты закричишь, то подвергнешь нашу жизнь опасности. И ещё - сейчас ты узнаешь, кто убил твою дочь Свету. Хочешь это узнать? Хочешь отомстить убийце?
Ольга внимательно слушала, потом утвердительно закивала головой. Я просунул нож под повязку, удерживающую кляп у неё во рту, потом выдернул кляп. Женщина глубоко вздохнула, и застонала:
- Бооольно...твари..ох, какие твари...они меня изнасиловали...а потом хотели снять кожу живьём. Они кровь пили...твари! Отвяжите! Отвяжите меня!
- Я отвяжу. Но позже. Немного позже. Сейчас смотри на своих приёмных сыновей. Я буду с ними разговаривать. Они знают, кто убил Свету.
- Я и так знаю - с ненавистью выплюнула слова Ольга - это они убили, сектанты хреновы! Они ненормальные - всё время говорили о том, что должны принести меня в жертву, что я должна дать им силы, что они станут после моей смерти колдунами. Они насиловали меня! Оба! По очереди! По нескольку раз каждый! Какая гадость, о господи! Отпустите меня! Убью, твари!
- Действительно убьёшь? - задумчиво переспросил я - ты знаешь, что их не посадят, так? Что психиатры наверняка признают их больными, парней полечат и снова выпустят - убивать, терзать, мучить - как твою дочь. Как тебя.
- Знаю. Светочка...доченька моя! - женщина бессильно заплакала, зарыдала и помотала головой - они смеялись, рассказывали, как она просила их не убивать!
- А ты знала, что они сожительствовали с ней несколько лет? Что твой муж сожительствовал с ней?
- Узнала. Да. Сегодня узнала. Они и это мне рассказали. Садисты проклятые. Им доставляли удовольствие мои муки - насиловали, и нашёптывали в уши, вспоминали, как они мучили мою дочку.
- Как ты допустила, глупая сучка?! - не выдержала Мария - как ты могла этого не видеть? КАК?!
- Я много работала. Посменно. И я хотела сохранить семью - мёртвым голосом сказал Ольга, закрыв глаза - дура я. Погубила дочку. И жить мне незачем. Одно желание осталось - убить тварей!
- Хорошо - кивнул я, потянулся к столу и перепилил верёвки, удерживающие женщину. Та села на столе, не обращая внимания на свою наготу, неуклюже сползла со стола, и чуть не упала, удержавшись рукой за угол стола. Потом зажала рукой закровоточившую рану на животе и потянулась к ножу, который я оставил на столе, предварительно вытерев рукоять и лезвие. Взяла нож и медленно пошла к сидящим на стульях очнувшимся парням. Их маленькие заплывшие глазки с ужасом следили за подходящей к ним смертью, они тужились, дёргались, но не могли порвать верёвки. Ольга подошла к первому, с ненавистью посмотрела в его глаза и хрипло спросила:
- Что, понравилось терзать мою дочку?! Глазки ей выдавливать? Плакала, говоришь? - она медленно, без замаха вдавила лезвие ножа в глаз парню, всаживая всё глубже и глубже. Тот задёргался, едва не разорвав верёвки - невыносимая боль придала ему силы. Затем обмяк, и только ноги ещё секунды три подёргивались в судорогах. Наконец, тело умерло, как и мозг, им управляющий. Второй изувер, похоже, обмочился и обделался, глядя на убийство брата. Под ним расплылось пятно, а потом закапало на пол, образуя вонючую лужу.
Женщина подошла к нему и ласково спросила:
- Нравилось сдирать с меня кожу? С моей дочки? - она рванула рубаху, оголяя грудь и дряблый живот парня, а потом, воткнув нож тому в низ живота, вспорола его до самого подреберья так ловко, как будто всю жизнь делала харакири (Потом я узнал, что Ольга работала на мясокомбинате, и уж чего-чего, а крови не боялась и с ножами управляться умела)
Свившиеся в клубки сизые внутренности напоминали гигантских червей, мерзко завоняло кровью и нечистотами. И со вторым негодяем было покончено. Женщина выдернула нож из убийцы дочери, посмотрела на лезвие, как будто увидела в первый раз, и подняв вверх попыталась ударить им себя в шею.
Я успел за долю секунды до удара, когда лезвие почти коснулось её шеи. Около секунды боролся, преодолевая сопротивление, потом женщина обмякла и зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону:
- Яааа... яааа...виноватаааа...доооченькаааа...аааааа...ааа...милая...Светочка...аааа...аааа...жить не хочу! Пригрела уродов! Вышла замуж за эту тварь! Аааа.... Ааааа...
- Тихо! - прикрикнул я - ты виновата, но ты наказала убийц, да только не всех! А твой муж, который растлил её? Который измывался над ней, грозя убить тебя так же, как свою прежнюю жену? Это он виноват! Он - первопричина всего, он сделал этих тварей, и сам тварь! Ты должна жить, чтобы отомстить!
- Я должна жить, чтобы отомстить - бесчувственно повторила женщина, и подняла на меня глаза - что я должна сделать?
Я облегчённо вздохнул, и начал инструктаж.
Через сорок минут мы шли домой, оставив у Ольги скалку, которой я бил парней. Здоровенный тесак, что Маша прихватила из дома, забрали с собой. Убивала Ольга своим кухонным ножом...
Дорога назад прошла без приключений. Ольге было приказано поднять шум минут через двадцать после нашего ухода. Впрочем - поторапливаться всё равно следовало - мало ли что приказали - она могла решить делать всё по-своему. Женщина есть женщина...
- Вань, а Вань... - сквозь дрёму я услышал знакомый голос и удивился - почему 'Вань'? Я же Вася? И тут же понял - Ваня, именно Ваня. Вася я только во сне, когда летаю в небесах на серебряных крыльях.
- Чего ты не спишь? Не устала, что ли? Надо было ещё нам с тобой позаниматься любовью, чтобы дрыхла без задних ног...
- Неет...хватит. Кстати - ты так меня сегодня ночь возбуждал! Такой сильный, брутальный мужчина...хрясь дубинкой! Хрясь! Стоять, уроды! Ух, самец...ты во всём самец. Завидую твоей Василисе - уйдёшь от меня к ней, и забудешь несчастную Машу. Может хоть забеременею от тебя, хоть что-то останется... Странно так - покойного мужа до сих пор люблю. По-своему люблю. Вспоминаю, тоскую. Но и тебя люблю - аж в паху горит! Как подумаю о тебе - хочу до боли! Может ты околдовал меня? Ну не может же так быть! Может я вообще сдвинулась мозгами и стала нимфоманкой? У нас в клинике лечатся несколько таких несчастных баб - так мужчины врачи боятся к ним заходить - того и гляди член оторвут. Бросаются, как дикие. Страшно смотреть на них - им кого-никого, лишь бы мужчина был. Вернее - не мужчина, а пенис ходячий. Болезнь, однако. И они никогда не удовлетворяются. Всё время хотят, а разрядки нет. Я не такая...
- Ты для этого меня разбудила? - усмехнулся я - сообщить, что ты мультиоргастичная женщина? Я и так это знаю. Чувствую. Тем более, что ты так вопишь, будто кошка, которой придавили дверью хвост. Кстати - ты когти-то свои кошачьи придерживай. Всю спину мне располосовала. Хорошо ещё что на мне всё заживает в секунду, а так - ходил бы сейчас в полосочку.
- Ничего. Это знак доблести - тебе почётно, что ты можешь так возбудить женщину. Пусть все видят, какой ты молодец! А что, вправду так воплю? Почему-то я сама не слышу этого...мне кажется я такая тихонькая-тихонькая, такая кисочка, только мурлыкаю.
- То-то Барсик спрятался под диван от греха подальше - решил видать, что хозяйку душат, а потом и его черёд придёт. Ну, так что случилось? Чего ты меня под утро разбудила? Что с тобой?
- Сама не знаю. Лезет в голову всякая дребедень, не спится мне. Как думаешь, Ольга выполнит то, что ты ей сказал?
- Выполнит. Чувствую. Такой ненависти как у неё, я давно не ощущал. И баба она так-то неглупая.
- Неглупая? Интересно, просекла она, кто есть кто?
- Сдаётся что - да. Голос твой узнала. Ты нафига влезла со своими нравоучениями? Насчёт того, что она сама виновата?
- Не выдержала. Ведь и в самом деле виновата. Если бы не она - и дочь была бы жива, и ей бы горя не досталось. Твари всё-таки какие эти парни... А ты хорошо придумал. И твари убиты, и у нас руки чисты. Ну...почти чисты. Ты ведь нарочно её надрючивал, я поняла. Настраивал на убийство, как торпеду.
- А что, разве я не правду сказал? Подержат и выпустят ублюдков. Вы же не будете вечно держать их в клинике. Полгода реабилитации - и пошёл домой. Так?
- Так...только откуда ты это знаешь? Ой, неспроста знаешь. Ей в тебе что-то такое, что позволяет думать, что ты, во-первых, имеешь высшее образование. Во-вторых, имел какое-то отношение к правоохранительным органам.
- С чего решила?
- Насчёт образования? У тебя правильная речь, без простонародных словечек. Если и проскакивают какие, то только ради того, чтобы похохмить. А когда забываешься, ощущение такое, как будто говоришь с преподавателем литературы. Насчёт органов - ты совершенно автоматически стирал отпечатки пальцев в доме Ольги. Кроме того - со знанием дела рассказывал, что будет с преступниками. И это всё точно - то, что ты рассказал. У нас кого только не держали - зарубил мать топором, побыл в больничке - и на свободу. Великолепно! Вроде как вылечился. Я спорила уже с главврачом по этому поводу - отпускаем в мир убийцу - какое право мы имеем это делать? Он мне - а какое право мы имеем его тут держать? У нас нет пожизненных психушек с тюремным содержанием, как за границей, к примеру. В той же Америке. У нас или признают вменяемым и расстреливают - пусть даже он пускает слюни и скачет на четвереньках, или признают невменяемым, и тогда ему всё сходит с рук. Давно подумывала уйти из клиники, заняться врачебной практикой. Не могу видеть того, что там происходит. Знаешь, скольким людям поставили диагноз 'шизофрения', просто потому, что был звонок сверху?
- А зачем? Зачем такой диагноз?
- Чтобы не болтали лишнего. Политические. Не хочу участвовать в этом. Устроюсь куда-нибудь в поликлинику психиатром, буду брать шоколадки у благодарных посетителей, выписывать справки и уходить домой вовремя. Здесь до поликлиники идти пятнадцать минут. А я езжу чёрт те куда...зачем это мне надо?
- А научная работа, а зарплата - ведь урежут небось?
- Научная работа? Да какой из меня учёный...по инерции уже занимаюсь. Для зарплаты. За степень надбавку получить. А много ли мне одной надо денег? На трусы и кусок хлеба хватит. А наряжаться - к чему? Старовата уже для новой семьи. Вот если бы ты остался...
- Маш...я чувствую, что мне придётся уйти. Зачем ты рвёшь сердце себе и мне? Ты мне не безразлична, наверное даже я в тебя влюблён. Мне хорошо с тобой, и не только в постели. С тобой интересно поговорить, ты умная, образованная. Ты очень красива - в клинике я это не замечал, ты там всегда не накрашенная ходила, а чуть подкрашиваешься - ты просто отпадная красавица!
- Какая красавица? Как ты сказал?
- Отпадная. Так - похоже, психиатр в тебе неистребим. Может как-то можно его заглушить, а? Ну-ка, ну-ка... - я сдвинул с груди женщины одеяло и стал целовать соски, тут же собравшиеся в тугие розово-коричеевые ягодки. Она поёжилась и покрылась мурашками, тяжело и прерывисто задышала, с упрёком сказав:
- Ну что ты со мной делаешь?! Я и так уже просто булькаю внутри...после наших игрищ. И ты опять?!
- А нечего было будить. Зачем меня разговорами разогрела? Нет уж, теперь поздно...держись!
И она держалась. Полчаса. А после заснула, разбросав руки и ноги - левую ногу перекинула через меня, правая рука висит до пола, влажные красные губы полуоткрыты и время от времени пошлёпывают, как будто пытаются поцеловать что-то, витающее в воздухе. Вырубилась напрочь, утомлённая сексом и переживаниями. Наконец-то!
Я осторожно снял с себя её голую ногу и положил поближе к другой, накрыл одеялом, поправив руку и убрал со лба всклокоченные, намокшие от пота волосы. Полюбовался картиной спящей любовницы - нет ничего красивее спящих детишек и любимых женщин. Они чем-то сродни друг другу - во сне такие беззащитные, такие милые, хочется укрыть их от всех опасностей в мире, от зла и печали. Увы, не всегда это удаётся...
Помучившись минут пятнадцать - сон куда-то улетучился - я осторожно слез с кровати и пошёл во двор, как есть, голышом. На улице ещё темно, так что никто не увидит. Вода в душе уже остыла, но была ещё довольно тёплой. Помылся, постоял под струями воды, решив утром наполнить бак доверху - напор слабоват, видно вода кончается. Пока стоял - думал. Что меня ждёт? И что в моих отношения с Машей? Люблю ли я её? Хммм...не знаю. Мне с ней комфортно, она хороший товарищ - если можно так сказать о женщине. У неё великолепное тело, она неистощима в постели и правда меня любит. Так что же мне ещё надо? Но вот нет чего-то такого...неуловимого...вероятно - это называется 'любовь'. Нет любви. Настоящей любви, ради которой хочется умереть, или свернуть горы. Спокойная дружба-любовь без безумства и горения. Вероятно, всё-таки место в моей душе занято другой женщиной, совсем другой. И с этим ничего не поделаешь.
Я вздохнул, закрыл кран душа. По коже пошли мурашки - поднялся утренний ветерок и похолодил мою остывшую в воде кожу. Полотенце рядом с душем на верёвке уже высохло после ночных водных процедур, я насухо растёрся и побрёл в дом, глядя на розовеющий рассвет. Прикинув время, цокнул языком и решил, что всё-таки стоило бы поспать пару часов, иначе завтра буду сонный, как зимняя муха.
С этой мыслью я побрёл к постели, отодвинул на другой край Машу, снова разбросавшуюся по всей постели, чуть не поперёк, пристроился на краешек дивана...и как ни странно, почти тут же уснул. Вода смыла с меня груз мыслей и грязь ночных похождений. Мне ничего не снилось (Спасибо, Оле Лукойе, он же Морфей!), и я как следует отдохнул за эти недолгие часы сна.
- Ваня, вставай! Да ну вставай же, обед на столе! - в носу чего-то засвербило, и я, не выдержав, чихнул и открыл глаза. Надо мной наклонилось смеющееся лицо Маши. Она держала в руке пёрышко, которым, негодяйка, щекотала у меня в носу.
- Наконец-то! Спишь, как мёртвый! Пора обедать, а ты ещё не завтракал. Так истощаешь, как скелет, надо хорошо питаться.
- Не делай из еды культа, Киса!
- О! Ты любишь 'Двенадцать стульев'? - восхитилась Маша - я обожаю Ильфа и Петрова! Вставай, Ванечка. Я таких щей свежих наварила, густые - ложка стоит! Мяса полкастрюли. Тебе надо хорошо кушать. Ты вон как ночью трудился...
- Ты про что - подозрительно осведомился я - ты помалкивай о том, о чём говорить нельзя. Забудь.
- Не могу забыть! - невинно похлопала глазками Мария - ты был великолепен в постели. А ты о чём, вообще-то? Кстати, за мясом ходила на базар, к тётке Гале. Она мясом торгует и яйцами. Так вот - эта самая тётя Галя что-то вроде справочника, или как это лучше сказать - информбюро. Что у нас в посёлке происходит - всё знает. Все новости на базар стекаются. Понимаешь?
- Понимаю - усмехнулся я - сейчас расскажешь, чего там узнала. Или я тебя сейчас кину в постель и затрахаю до смерти.
- Хмм...многообещающе. Может не рассказывать? - томно сказала Маша, и потянулась, как сытая кошка - нет уж, пошли есть. Пока ешь, я тебе всё и расскажу.
- Пару слов - как там обстановка?
- Ничего не скажу, пока не сядешь за стол. Иди, надевай трусы, мой руки и обедать. Бельё вон там, на стуле возьми, я тебе приготовила.
Щи и правда были знатными. На что уж я не особый гурман и любитель поесть, но запах от тарелки шёл такой, что захлебнулся слюнями.
Маша заметила моё состояние и рассмеялась:
- То-то же...а то - завалю, завалю - без таких щей через неделю уже желания заваливать не будет. Впрочем - ты-то может и подольше выдержишь - оценивающе-задумчиво осмотрела она меня.
- Хватит издеваться! - дуя на горячие щи в ложке буркнул я - рассказывай, сейчас же! Садистка...
- Ладно уж...слушай. В общем - выждала я время - пошла на базар к одиннадцати часам. Сейчас, к сведению, уже два часа. Ну - почти два. К одиннадцати все новости уже должны разойтись по всем закоулкам. Как покойный муж говаривал - в нашей дерёвне на одном конце чихнут, а на другом конце уже знают. Вроде город, но и не город. Итак - иду я к тёте Гале. Она аж светится вся, её информация распирает, будто гной из нарыва хочет вырваться. А я не спрашиваю - мясо у неё рассматриваю, косточки говяжьи тереблю. А потом так невзначай говорю:
- Тихо как у нас летом, правда, тёть Галь? Скукотища. Улица как вымерла, жарко.
Тётя Галя где-то в деревне покупает мясо, и потихоньку продаёт. Прибавка к пенсии. Участковый вот только гоняет - базарчик-то только для цветов и овощей, а она - мясом торгует. Ну да ладно. Не о том речь. Как только я сказала - тётя Галя аж взвилась:
- Это у нас скучно?! У нас тихо?! Ты что, не знаешь, что ночью-то случилось?!
- Что, тёть Галь - спрашиваю я - неужто водопровод опять прорвало?
- Водопровод! Вы поглядите на неё! Для неё водопровод самое главное в жизни! А тебе неинтересно, кто на самом деле убил Светку, за которую твоего сожителя таскали в ментовку? Неужто не интересно?
- Хмм...интересно. А откуда ты знаешь, кто это был?
- Тётя Галя всё знает! От тёти Гали ничего не укроется! - она понизила голос, и нахмурила брови, нарочито сокрушённо покачав головой - такое страшное дело, ой, какое страшное... Братья убили Светку-то! Вот! Насиловали, и убили! И Ольгу ночью снасильничали, и хотели убить. А она как-то изловчилась, развязалась, схватила ножик и порубила их, как свиней! Говорят - одного милиционера стошнило, когда он увидел - кровь по полу, везде - на полу, на стульях. А они валяются - головы отрезанные, все изрезанные полосками и кусочками. И это...мужское достоинство она им вырезала и повесила на улице, на бельевую верёвку. Ужас какой! Зыков, с пятого дома, шёл на работу - видит - из калитки выходит Ольга, голая, вся в крови, с ножом с руках. Вышла, и встала у калитки, дальше не идёт. Он перепугался, а Ольга-то ему и говорит - вызови милицию - я их всех убила! Он побежал в магазин - телефоны-то у нас все повыдирали, хулиганье, ручки бы у них поотваливались поганые! Милиция приехала, Ольгу забрали на спертизу. Скорая ещё приезжала. Бабу-то они порезали сильно, кровь пили у неё. Сектанты оказались. Как она, милая, выжила - только Господь знает! Нашу русскую бабу так просто сектантам не одолеть - сразу письки поотрезает!
- Так откуда стало известно, что они убили Светку? С чего ты это взяла?
- А вот с чего - они, когда ея насильничали, всё и сказали. Слышь - бабка снова понизила голос - они так её накачали, что она шла враскоряку и по ногам текло! Вот! Люди говорят - чуть не порвали ей там всё! Теперь спертизу будут делать, черпать у неё.
- Экспертизу, имеешь в виду?
- Да, испертизу!
- Вот это новости...вот это да...
- Это ещё что! Это ещё ерунда! Дальше-то что было! Севку-то её повязали! Говорят - он со Светкой кувыркался, соблазнял. А ещё, само главно - он жонку свою ведь убил!
- Как убил? Ольгу? Она же живая?
- Тьфу! Каку Ольгу! Прежню жонку, ту, что вроде как сбежала с мужиком! Эти самые братья знали, где лежат её косточки, знали, что папаша мамку убил и молчали. А ей, Ольге-то, когда сильничали, и обсказали всё. Думали видать, что всё равно убьют её и похоронят рядом с мамкой. А вот не удалось. В общем - Севку арестовали, и он уже сознался, что задушил жонку. Поговаривают, что участковый Федорчук в курсе был, дружбан его! Они ведь вместе выпивали. Сева и Федорчук, чтоб ему пусто было! Федорчука вроде как гнать из милиции собираются. Вот теперя всё! Теперя я всё рассказала! Ну как тебе?
- Ну что сказать - я фигею, дорогая редакция!
- То-то же...а ты - сонное царство, сонное царство. А тут - вона чего. Сатанисты завелись. Вообще-то за братьями давно подмечали странности - чего-то шепчут, чего-то подглядывают. Жаловались на них Севке-то, а у него Федорчук в дружбанах, вот и покрывал. Теперя отпокрывался! Сколько мяса у меня потаскал, крыса поганая! Так ему и надо, ментяре этому. И Севке тоже. Надо же, чего учудил - приёмную дочку сильничать! Таких надо сразу к стенке и шлёпать, как в революцию.
Мария закончила рассказ и посмотрела на меня, хитро усмехнувшись:
- Всё, как ты спланировал. Эх ты и иезуит - комар носу не подточит! Ольге сейчас экспертизу сделают - сразу определят, что её точно насиловали. И определят - кто. Посадить бабу не посадят - скорее всего к нам в клинику засунут, на психиатрическую экспертизу. Потом отпустят домой. Как она будет жить одна - вот вопрос...
- Ну ты же как-то живёшь? - пожал я плечами, догрызая с здоровенного мосла последние хрящики - а она чем хуже?
- Ну что ты понимаешь? - с тоской и горечью сказала Мария - я не жила, а существовала! Не может женщина жить одна. Ей нужно о ком-то заботиться, кого-то любить. Иначе это не жизнь, а чертополох на огороде - никому не нужный, колючий и злой.
- Неужто у тебя за все эти годы после смерти мужа никого не было? Ни одного мужчины? Не хотелось ни с кем лечь в постель? Или просто погулять по городу?
- Было пару раз - созналась Мария - с коллегой... Невтерпёж стало, вот и...в общем расстались - ему бы только бабу, а душу мою ни к чему. Тем более, что он женат. Зачем мне женатик? Какой от него прок? Для оргазма? Так я и сама могу...что и делала все эти годы - Мария - порозовела и отвела глаза - и чего это я тебе такое рассказываю, сама удивляюсь.
- А чего такого-то? Дело житейское. Я тебя понимаю.
- Если бы - усмехнулась женщина - ладно, хватит об этом. Речь не обо мне. А зачем ты сказал ей порубить их на куски? К чему это бойня?
- Иначе бы не поверили, что Ольга была не в себе. Слишком рационально. Женщина в душевном расстройстве будет бить, пока силы не кончатся. Надо было, чтобы ваши светила убедились в её душевном нездоровье - состояние аффекта вывести. Как думаешь, что будет с диагнозом на Ольгу в клинике?
- Да как? Понаблюдают её, потом напишут, что она была в состоянии аффекта, но вообще-то у неё лёгкая степень шизофрении. Так, на всякий случай напишут. Мол - свихнулась. Она не первая, и не последняя. У нас в советском государстве нет маньяков. Нет проституции. Нет наркомании. Ты думаешь, хоть строчка о трагедии просочится в газеты? Как бы не так! Для этого должно случиться что-то экстраординарное. Распоряжение сверху должны дать. Иначе - тишь, благодать - уборочная, надои, доярки с вёдрами.
- А может и к лучшему - задумавшись отметил я, ковыряясь в зубах расщеплённой спичкой - если показывать по телевизору всю эту грязь, может грязи станет и больше? Как ты думаешь?
- А право знать? Право выбирать? Почему нас его лишают? Мы что, скоты бессловесные? Почему мы не можем выбрать - что смотреть, что знать, что хотеть, как одеваться и как жить?
- Ээээ...милая...с такими речами тебе место точно в дурдоме - усмехнулся я - рядом с вашими политическими.
- Это точно. Потому я и не хочу видеть, что там происходит. Делаете - ну и делайте. Только без меня!
Три дня после этой бурной ночи ничего не происходило. Совсем ничего. Мы с Машей гуляли по городу, ходили в кино - пресловутое золото Макенны поглядели. А что - красочно. Можно посмотреть. Особенно если рядом с тобой сидит женщина и поглаживает тебя по бедру... Правда сосредоточиться в этот момент трудно - на фильме.
Ходили купаться, загорать - валялись, как два тюленя. Я загорел до черноты - моя кожа отказывалась обгорать, и Мария мне завидовала до посинения. Ей, несмотря на смуглую кожу, приходилось отсиживаться в тени - она не была на пляже с тех пор, как погиб муж, и кожа совсем растренировалась. Белая, как молоко. Правда - потом тоже потемнела.
Я проводил эксперимент над своим модифицированным телом - предупредил Машу, чтобы она не дёргалась, когда я уйду под воду, и просидел там больше часа, пока не посинел, как осеннее небо. Родники есть родники.
За то время, что я сидел под водой, у меня не открылись никакие жабры, но недостатка в кислороде я не испытывал. Похоже и вправду организм впитывал его через кожу, напрямую. Маша взяла с меня слово, что больше так при ней я делать не буду. Несмотря на то, что я её предупредил, она себе места не находила этот час, и через полчаса моего сидения даже попыталась донырнуть до меня, сидящего на дне и держащегося за камень. Пришлось погрозить ей кулаком, она и уплыла, очень раздосадованная и злая.
Ночи мы проводили вместе - жаркие ночи, заполненные вздохами, стонами, и всеми теми звуками которые сопровождают пару молодых людей оставшихся наедине ночью в одной постели. Впрочем - вряд ли любовники будут обсуждать теорему Лагранжа...хотя, от русских людей можно и не того ожидать. Однажды в перерыве между соитиями мы начали спорить по происхождении Земли и всего мира. Вернее - это Маша начала излагать теорию Большого Взрыва, а я искал в этой версии уязвимые места. Закончилось это, как и следовало ожидать - любовными объятиями. А разве вся наша жизнь не ведёт к тому же? Инстинкт размножения для человека стоит превыше всего. Род человеческий должен продолжаться - это аксиома.
Кстати - насчёт продолжения рода - пока мы не могли сказать с уверенностью, но скорее всего, в этом направлении нашей парочкой были сделаны гигантские шаги, увенчавшиеся закономерным успехом - так вроде пишут в советских передовицах.
Советские газеты...их стоит коснуться особо. Вероятно трудно представить себе, что кто-то может выпускать газету, не приносящую прибыли, газету, которую никто и никогда не читает, а использует лишь для того, чтобы вытереть задницу или завернуть селёдку. Так вот - большинство газет именно такими и были. Я пытался извлечь из них хоть какую-то интересную информацию, нужную мне для познания мира вокруг себя - не тут-то было. Как следовало из газет, весь мир вертелся вокруг Центрального Комитета Партии и свершений, достигнутых советским народом под руководством этой самой партии. Логики это не поддавалось никакой - судя по газетам, жили мы, как сыр в масле катались. Однако - в магазинах ни черта ничего нет - ни мяса нет, ни колбасы. За исключением ливерной. Иногда съедобной, иногда нет. Мясо только на базаре - пять рублей килограмм. И это притом, что зарплата могла составлять сто рублей. Много это, или мало - не знаю, не с чем сравнивать. Мне кажется - мало. Но может только мне так казалось?
Нашёл книги по истории России, почитал, просветился. Смутно вспоминалось прочитанное, как будто читал раньше - значит и вправду когда-то знал, читал, изучал.
Все три дня порывался куда-нибудь попробовать устроиться на работу, тем более, что мои раны зажили, не оставив и следа. Ноги выпрямились, шрамы рассосались, как будто их не было. Я снова превратился в симпатичного парня, на которого (с удовольствием отметил для себя) оглядываются девушки - загорелый, высокий.
Машу аж перекашивало от ревности, когда она видела, что девчонки бросали на меня взгляд и нарочито громко хихикали, виляя бёдрами в микроюбках - чтобы обратил внимание. Ей казалось, что она старовата для меня, что сейчас я вот загляжусь на какую-то девку и сбегу от этой 'старой бабки Машки'.
Вначале я не понял, почему она не пускает меня на поиски работы, а потом сообразил - не хочет отпускать от себя. Но и мне было не по себе - жить за счёт женщины, да ещё и не шибко богатой - как-то не по мужски.
На этой почве у нас постоянно шли споры, в которых Маша доказывала, что это устаревшее мнение, что женщины так же равноправны, как и мужчины, и нельзя шовинистски отказывать женщине в праве содержать любимого мужчину, потому что ретроградное общество относится к этому негативно. Я только смеялся на эти слова, чем злил её ещё больше. Впрочем - до ругани не доходило, всё заканчивалось бурным сексом или поцелуями.
Меня всё время не оставляло ощущение, что я нахожусь в отпуске - счастливое ничегонеделание, прожигание жизни - моё подсознание давало понять, что такого у меня никогда не было.
'Отпуск' кончился на пятый день счастливой жизни. Ничего не предвещало последующих бурных событий - обычное солнечное утро, чай с вафлями, Маша, помолодевшая и похожая на девчонку в лёгком сарафанчике, просвечивающим насквозь и облегающем её крепкие бёдра.
В дверь постучали, и подруга чуть не выронила чайник, испуганно округлив глаза:
- Кто это? Опять милиция? Я что-то боюсь, Вань! Ты это...осторожнее открывай - напряжённо сказала она мне вслед.
Я открыл дверь, готовый к любым неприятностям, но увидел перед собой женщину с измученным бледным лицом, довольно молодую, моложе Маши. Она с испугом посмотрела на меня, и спросила:
- А Маша дома?
- А вы кто? Как вас представить? - почему-то подчёркнуто официально спросил я.
- Я...Вера. Двоюродная сестра Оли, вашей соседки. Мне с Машей поговорить нужно. Меня Оля прислала.
Я пожал плечами, и пошёл на кухню.
- Маш, иди - там некая Вера, двоюродная сестра Ольги. Да, да - той самой. Она о чём-то хочет с тобой говорить. Только с тобой. Меня она почему-то боится, аж до описивания. Уж не знаю, чем я ей так страшен. Узнай, чего ей надо. Что-то не нравится мне этот визит...от Оли.
Горячий, сладкий чай пролился во внутренности и я закрыл глаза от удовольствия. В жизни есть несколько радостей, и это одно из них. Лимон бы сюда - внезапно пришла в голову мысль из глубин мозга. Откуда тут лимоны? Ещё бы бананов захотел, оптимист! А редиски с длинными хвостами не хочешь? Капустки подгнившей? Вчера с Машей шли мимо заведения, написано: 'Диетическая столовая'. Так из неё такой тухлятиной несло, что меня с души воротило. Если ЭТО диета, что же тогда обычная еда? А вот вафли неплохие, сливочные. Хрустят и тают во рту.
- Вань, а, Вань! - раздался позади растерянный голос Маши - это ведь к тебе пришли на самом деле. Вера к тебе пришла...
- С какого перепугу? Да я её знать не знаю - недовольно буркнул я, оторванный от даосистского созерцания чаинок в моей фарфоровой кружечке - она же сказала, что к тебе!
- Напугалась тебя. Мне рассказала.
- Чего рассказала-то? Ну что я из тебя как клещами вытягиваю?! Маш, что всё это значит?
- Товарищ колдун, миленький, помоги! Помоги, пожалуйста! - Вера бросилась на колени и схватив меня за ноги, стала целовать их, кланяясь, как иконе. Я ошеломлённо замер с раскрытым ртом, замерла и Маша, вытаращив глаза и глядя на ползающую под ногами девушку.
- Эт-то что за хрень! - я вскочил на ноги и отодвинулся от припадошной - чего она меня колдуном-то называет, не пояснишь?
- Не сердись, товарищ колдун! Мне Олька сказала, что ты колдун, настоящий колдун, и умеешь с духами разговаривать! Помоги!
- И чем же я тебе могу помочь? - автоматически спросил я, не обратив внимание на то, что информация к ней пошла от Ольги. Потом только спохватился.
- Беда у нас, товарищ колдун! Папка мой помер, а у него заначка была на чёрный день. Деньги! И он никому не сказал, где их закопал. А тут беда случилась - муж мой, Петька, заболел. Деньги на лечение надо, и работать не может - обезножел, как зимой на рыбалке обморозил ноги. Гниют ноги, и всё тут. И мамка тоже слегла. Я на двух работах работаю - на хлебзаводе, жилы тяну. Дочку почти не вижу. А папашка заныкал куда-то деньги, и не сказал, зараза! Он дом продал, а ещё машину. И всё спрятал - вроде как на чёрный день. А днём лёг поспать, захрипел...и всё. Нет папашки, и нет денег. Хоть вешайся. Может и повесилась бы, если б не Машка. Дочка моя, Машулька. Она меня держит. Сил уже никаких нет жить...помоги, родимый, помоги! Одна надежда на тебя!
- А когда Ольга тебе про меня сказала, и что говорила? В каких выражениях?
- Она не выражалась, она очень уважительно про тебя говорила. Сказала, что ты колдун великой силы. И что если кто-то и поможет мне, то только ты. А когда говорила - да вот, на днях, я к ней в психушку приходила, принесла передачку. Меня не пускали, но санитар у меня там знакомый, Васька Суслин - мы в одном классе учились, вот он и пустил. На минуту. Что успела она, то сказала. А Олька баба основательная, она слов на ветер не бросает. Если что сказала, то оно так и есть.
- Есть такой, Суслин, в клинике - мотнула головой Маша - выжига тот ещё. Всё норовит медсёстрам под юбку залезть. Уволить его давно пора, да работать некому. По всем законам - и медицинским, и юридическим, посещение обследуемого в психиатрическом стационаре строго запрещено, чтобы не вызвать у него реакции на посещение. Мало ли что они там принесут! Да чёрт с ним. Поможешь ей? У бабы и вправду край. Я бы тебя не просила, если бы не это дело. Только вот что, Верка - молчи! Будешь языком трепать - я тебе глаза выдеру! Если мой Ваня из-за тебя пострадает - я лично тебя задушу!
- Нет, что ты, что ты - да я что хочешь для него сделаю, лишь бы помог!
- Что хочешь - тоже не надо - хмыкнула Маша - ему меня хватает. Одной!
- Да ты не поняла - я заплачу! Я тыщу дам ему! Только пусть найдёт кубышку! Как найдём - так сразу и дам тыщу!
- Мне нужна фотографии твоего отца, и мне нужно пройти туда, где он умер.
- Конечно, конечно! Пойдёмте в наш дом! Там альбом, и фотки есть. Там он и умер. Там и спрятал кубышку. Мы искали, искали, даже под полы залазили - нет нигде. Только на тебя надежда.
- Ты пойдёшь, Маш?
- Конечно пойду. Куда я тебя одного отпущу с чужой бабой - хмыкнула Мария - сейчас, только переоденусь. И ты оденься - там брюки выглаженные летние, светлые. И рубашка без рукавов. Может сетку наденешь? Ну майку сетчатую?
- Сетчатые майки - униформа гомосексуалистов! - не думая брякнул я, а Маша вытаращила глаза:
- С чего ты взял, что им в тюрьме сетчатые майки дают? Сомневаюсь, что они там в таких нарядах разгуливают...
- Да это я так брякнул, не знаю почему. Причём тут педики и сетчатые майки - не знаю. Вырвалось.
- А кто такие педики? Это производное от пединститута, что ли?
- Тьфу! Отстань! Собирайся давай! Вера вон смотрит на нас, как на умалишённых - чего, мол, несут?!
- Да я-то ничего не несу, а вот ты... - Маша вышла из комнаты, одетая для улицы. Лёгкое платье сидело на ней замечательно, крепкая грудь торчала вперёд, совсем не испорченная кормлением ребёнка.
Я крякнул от удовольствия:
- Хорошо выглядишь! Красавица. Не была бы моя - отбил бы у кого-нибудь.
- Пошли, отбивальщик - сморщила носик довольная Маша, и мы двинулись на улицу.
Идти пришлось минут двадцать, не меньше. Вера шла впереди, задыхаясь и не обращая внимания на то, что Маша её слегка придерживала:
- Тише, тише ты! Ну куда ты летишь? Успеем - лежала кубыха...сколько? Год? Ну и ещё десять минут полежит. А вот если ты свалишься и помрёшь - что будет без тебя дочка делать? Придержи шаг.
- Ой, я просто лечу, как будто крылья выросли! Господи, неужели всё закончится - мы уже и надеяться перестали. Полечим Петю как следует, матери лекарств накупим - жить будем! Спасибо, что согласился, что не прогнал меня.
- Подожди благодарить. Вначале попробуем - может ничего и не получится.
- Получится, получится, я знаю! - радостно ответила Вера - не может получиться! Иначе в мире правды нет вообще никакой...
Старый деревянный дом, как и все дома вокруг. Огород, баня - всё как у всех, всё как у людей. В доме неприятный тяжёлый запах, впитавшийся в стены. Пахнет какой-то мазью, пригоревшим молоком и дешёвыми духами - как будто пытались отбить запах болезни. Так пахнет в домах, в которых кто-то давно и тяжело болеет. Я знал этот запах.
В кресле перед телевизором сидел мужчина с небритым, опухшим лицом. Его ноги были завязаны тряпьём и от них шёл неприятный запах. От самого мужчины - тоже. Он был давно и тяжело пьян, и встретил нас угрюмым взглядом покрасневших глаз и яростной руганью:
- Аферистов привела! Аферюг! Мошенников! Говорил же тебе, не води сюда никого! Сука! Врезать бы тебе, да не достану! - мужчина заплакал от бессилия и его лицо перекосила гримаса отчаяния и ненависти.
- Не обращайте внимания - затараторила Вера - это он так, не со зла. Так-то он хороший, только вот как заболел, переживает сильно, потому пить и начал. Но он в меру пьёт, не напивается уж совсем как!
- Как свинья? - безжалостно спросила нахмурившаяся Маша - алкаш он, твой Петя. Веди, показывай фото.
Мы прошли в другу комнату и с книжного шкафа, забитого старыми книгами с потрёпанными корешками, Вера достала пыльный альбом.
- Вот, вот он, папаша! - женщина стряхнула пыль с крышки альбома, и раскрыла его на первой странице - тут он с мамой, а вот тут совсем молодой. Смотрите.
И я стал смотреть, запоминая лицо того, кого сейчас буду вызывать.
Дверь позади нас скрипнула и открылась. Я не обратил внимания, и только когда Верка пронзительно завизжала, обернулся, чтобы увидеть, как Маша стоит с побелевшим лицом и держится руками за стержень, торчащий у неё из груди. Острие стержня было блестящим, похожим на отточенную пику, и на его конце отчётливо виднелись две капельки красной жидкости, похожие на две маленькие сочные лесные ягодки.
Ошеломлённый, я долю секунды не мог понять что произошло, пока не увидел позади подруги фигуру Пети, зажавшего под левой подмышкой костыль, правую руку он держал вытянутой вперёд, и в ней был зажат 'батожок', сделанный то ли из лыжной палки, то ли из прута нержавейки. Эта палка оканчивалась крестовидной рукоятью из наборного плексигласса и утопала в руке алкаша, глядевшего на нас остекленевшими от пьянства глазами.
Вся картина нарисовалась у меня в считанные доли секунды - я мгновенно метнулся вперёд и приложил алкаша в челюсть так, что та хрустнула, а мужик улетел в угол вырубленный наповал - у меня даже кулак онемел.
Маша жалобно смотрела на торчащую из груди палку, беспомощно открывала рот, пыталась что-то сказать - но не смогла. Изо рта у неё толчком выплеснулась кровь, а на губах лопнули розовые пузыри. Затем Маша стала падать вперёд, как в замедленном действии - плавно, и навзничь, будто подорванная сапёрами башня.
Я успел подхватить её на руки, вырвал из спины палку и аккуратно положил на пол единственного близкого человека в этом мире.
Маша бледнела, синела, тяжело булькала пробитым лёгким, а потом протянула руку, погладила меня по щеке и с трудом улыбнувшись, потеряла сознание. Рука упала на пол и бессильно разжалась.