Призрак слонялся по квартире. Лучшего определения для этого перемещения и не найти. Трудно привнести в порядок слов более точные краски, соответствующие лучше настроению, мыслям и их яркому выражению во внешнем облике угрюмого Призрака. Оно так и было, в подтверждение первой зримой мысли после прочтения этого не очень твёрдого обозначения действия. Слонялся. Можно было, конечно, подобрать и другое определение действию, но тогда бы это был или другой призрак, или другая квартира, или другое действо, которое уже произошло. Можно было бы украсть часть чужой славы, попробовав заставить Призрака бродить и нагрузить его попутно мистической миссией. Можно было бы отправить Призрака с глаголом несущим тайну и скрытый ужас с подвыванием. Но Призрак сам был бы против всякой лжи в свой адрес, особенно, для усиления психологического воздействия. Подвывать он любил, но, не пугая, за что и имя имел, не имя собственное, а звук обозначающий. Долгий, длинный звук: - У-у-у-у-у, - был его именем. Призрак умел многое. Умел и в длинном ответном звуке - "А-а-а-а!" различить отношение к себе; уважение это или любовь, страх это или призрение. Умел ещё много разных вещей, но это сейчас не ко времени. Сейчас он, как уже было сказано, слонялся по квартире молча и тихо. Квартира была пуста. Её обитатели временно отсутствовали, каждый по своим делам. Квартира тоже была, в некоторой степени, замечательной, квартира была коммунальной. Замечательность эта была в том, что Призраки редко живут коммунами, да, скорее всего никогда и не живут, а вот люди очень даже часто. И не обязательно коммунально проживают в одной квартире. Коммунально можно жить и в одном подъезде, в отдельно стоящем доме, в отдельно стоящем городе и даже в понятиях более широких и строгих, которые с наскока не поддаются точному определению и описанию. Здесь всегда нужно неторопливо подумать. Всё зависит от жильцов имеющих конкретную и точную прописку. Прописку, как привязку к месту по времени. Ничего же вечного не бывает. Во всяком случае, в коммунальном проживании точно. У Призраков и то бывают накладки. Нашего Призрака определили сюда в эту квартиру достаточно давно. Со дня построения этого дома. С самого первого дня. Он не был чьим-то призраком, оставленным на зло всем, чтобы сохранить за собой прописку. Это глупая надежда, в ЖЭКе же тоже не дураки сидят и по учёту у них призраки не проскакивают. Наш Призрак прибыл по разнарядке сверху, не с самого верха конечно, но тоже высоко. Его прислала независимая контора, которая ведала всем новым в архитектуре и строительстве ещё на предварительном этапе, так сказать, на этапе, попадания новой оригинальной, смелой мысли в область, обозначенную у людей, как голова. Контора разбрасывала мысли во все стороны и ждала, когда же кто-нибудь вскрикнет: - Мне пришла в голову одна интересная мысль! - И контора вела строгий учёт совпадений мыслей разбросанных и мыслей пришедших. Всё должно было совпадать количественно. (Конторы везде одинаковы.)
Так оно и было. Шла рутинная работа по проверке соответствия. Командировки. Отчёты. И последующая проработка новых проектов. Наш Призрак, совсем ещё молодой и неопытный сотрудник, выехал первый раз в командировку, подменив душевно заболевшего коллегу. Заданием было ознакомление на месте с новым проектом четырёхкомнатной квартиры с одним раздельным санузлом, небольшой кладовой, длинным коридором, столовой и комнаткой для прислуги. Необходимо было обжиться в данной квартире, наполнить её разумной таинственностью и размеренной непрерывной жизнью, независимо от сменяемости жильцов. И всё бы было хорошо и просто, но кантора дала первый раз в жизни сбой. Первый раз не сошёлся баланс по отосланным и пришедшим идеям. Контора оказалась совсем не готова к таким перегрузкам. Что-то выбило её из равновесия, как неожиданное попадание молнии. Сгорела конторка дотла, сгорели все личные дела сотрудников и учёт командированных. Всех повергла в шок непонятно откуда взявшаяся идея создания коммунальной квартиры. Бац! ...И документы сгорели. Контору ликвидировали из-за отсутствия документации и о нашем молодом и неопытном Призраке все забыли. Вот он и слонялся по квартире уже которое десятилетие. Существом он был безвредным, зла никому не творил и к нему все относились соответственно, по мере незанятости и не загруженности житейскими делами. Правда, был один случай, когда в квартире в одной из комнат временно разместилась семья одного ответственного работника среднего уровня. Работник был так себе, человек угрюмый и малообщительный, но вот жена его. Такой сложной женщины Призрак ещё никогда не встречал, худая и устремлённая, так в двух словах можно было её охарактеризовать, если бы нужно было внести в карточку учёта жильцов всего два слова. Когда её муж утром уходил молча на работу, выпив чаю и умывшись в общем санузле, его законная супруга Зинаида Петровна Потаскухина, выходила на середину общего коридора, и кричала всем остальным жильцам квартиры: - Вы не подумайте чего-то такого! Мы тут временно! Мы ждём со дня на день назначения. Это всё временно. Если бы не это, то я бы тут с вами и дня не провела. Нам и не такая квартира положена. И не подумайте, что даже временно я тут буду мириться с вашей грязью и тараканами. ... Семьи ответственных работников не должны мириться с тараканами! С сегодняшнего дня я объявляю войну вам и тараканам!
Призрак и не высовывался из своей заваленной всяким хламом комнатки прислуги посмотреть, кто это там кричит. Голос Зинаиды Петровны его пугал. Зинаида Петровна женщина настойчивая тут же вызвала по телефону службу по борьбе с лёгкими паразитами и так протравила всю квартиру, что даже Призрак закашлялся в своей комнатке. Зинаида Петровна сама руководила всем процессом травли тараканов. Сама без противогаза показывала санитарам в белых халатах и противогазах, куда ещё поддать раствора. Наступление было так хорошо организовано и применялось такое действенное оружие, что тараканы покинули не только квартиру, но и весь дом. Победа была безоговорочной, но не полной. Санитары ушли. Зинаида Петровна осталась. Остался и кашель, как Призрак не сдерживался, как не зажимал рот старой подушкой, кашель рвался из него, он даже перебрался в кладовую, подальше. Хорошо если бы прокашлялся и успокоился, а Призрака так подтравили, что кашлял он день и ночь, день и ночь не переставая. Очень это раздражало Зинаиду Петровну. Промучившись, день и не выспавшись ночью, Зинаида Петровна прослушала все двери соседей и установила, что кашель исходит из-за двери кладовой. Ворвавшись в кладовую несколько раз неожиданно, и никого там не обнаружив, Зинаида Петровна впала в депрессию. В сверхъестественное она, конечно же, не верила, а загрустила оттого, что кто-то из соседей оказался ей не по зубам и мучил её незаслуженно. На третий день Зинаида Петровна решила, раз точно разобраться, кто это её изводит, нельзя, то нужно отравить всех соседей вместе. Позвонив в справочную и уточнив номер службы, которая производит травление гадких соседей, Зинаида Петровна успокоилась.
Если вы думаете, что такой службы не существует, то вы плохо знаете жизнь, или у вас нет полного телефонного справочника под редакцией академика Лысенко. Соседи, это такая же категория граждан, которая была выведена путём селекции и в принципе ничем не отличается от тараканов. Они, соседи, так же всё время пытаются сделать вашу жизнь невыносимой, они так же лезут во все щели и дыры, они шуршат за вашей спиной, у них и мысли похожи, как забраться в ваш борщ, или, как забраться в вашу жизнь вместе со своими гремучими выделениями. Так что, здесь рука не должна дрожать, когда вы набираете номер специальной службы по травлению гадких соседей. Нужно быть твёрдым и решительным в этот момент, как Зинаида Петровна, и вам помогут, приедут специально обученные люди, то есть, специалисты и проведут законное освобождение жилой площади. Здесь уж кто быстрее, таковы правила. У кого первого рука не дрогнет.
Остальных соседей подробно описывать не имеет смысла, потому что они не оказали заметного влияния на ход истории, хотя и пытались это сделать на тайном собрании, которое они назвали "Комитетом спасения". На повестку был вынесен всего один вопрос, и он же единодушно был поддержан всеми соседями. Вопрос сводился к одному - " Как нам отравить эту стерву?" ... Ох! Какой ужас!
Видите, правильно предупреждали великие полководцы, быстрота и натиск решают исход битвы. Решили особо не либеральничать и травануть всю семейку разом, освободить, так сказать, кому-то карьерный рост, одной дозой двух зайцев
уложить. Наш Призрак тоже присутствовал на этом собрании в санузле, но был он там вдвойне инкогнито. Он ещё надеялся, что о нём вспомнят и вызовут обратно, что его командировка скоро закончится, а в командировочном предписании было чётко указано, ни в коем случае не вмешиваться в дела жильцов исследуемых помещений.
-:-
Мысли Призрака в присутствие людей и мысли людей в присутствие Призрака: Место Призрака - крышка высокого сливного бачка. Общая обстановка - напряжённая. Сказать больше - обоюдно-трагическая. Призраку было интересно и страшно одновременно. Вопрос был настолько живым, что от него веяло загробным холодом, беспощадным, как сама крышка сливного бачка. Поймут все посвящённые, кому она случайно падала на голову в момент низвержения, маленького очищения, прозрения, нирваны, взлёта, воспарения, отрыва. ... Шок!
И так, мысли Призрака и гневные слова других, от которых Призрак пришёл в ужас: - "Холодно здесь. ... Каково же это, чувствовать свою обречённость? Они знают, что всё уже решено. Конец всем надеждам. Всем! На расширение жилплощади и прибавку к зарплате. Зина сделала свой выбор. Её целеустремлённость. Её маниакальное, неотвратимое движение к поставленной цели достойны уважения. ... Оно наступит. Оно придёт. ... Сколько страха в их неумелых речах. Они перебивают друг друга. Они придумывают на ходу заклинания и ведут ритуальный танец вместе и в месте, где их застала трагедия. Танец должен помочь усилить заклинания. Заклинания должны остановить живое, задержать его и не дать перейти в другую форму материи. Слова сильнее яда и стрел. Туземцы! ... Сто шестьдесят восемь носителей прогрессивного оружия смогут без потерь для себя отправить тысячи туземцев в последний поход. В страну предков. В страну охраняемую поэтами. ... Они боятся, что всё отменили! ... Если соотношение покорителей и туземцев привести в соответствие с текущими задачами, то одна Зинка-змеюка сможет заменить отряд конкистадоров и отправить, нет, отравить и отправить в отменённую страну всех туземцев-соседей, которые станут у неё на пути к чётко представляемой и желанной цели. ... Туземцы хотят спастись. Цепляются за скалы и лианы мести. Мы сами загоним тебя в страну предков под жестокие заклинания нового мира. ... Ишь, какая барыня нашлась! ... А ещё этот, пузан её. Ходит, как призрак. Никого не замечает. Портфелем только помахивает! ... И портфель отравим! Правильно! Я уже пробовал, если в портфель плеснуть достаточно яда, то эта сволочь из замученной свиньи, сам будет корчиться, как свинья в судорогах. Ха-ха-ха! Это правда? ... Химия за восьмой класс. Нужно только точно знать, что портфель из свиной кожи. От этого зависит концентрация яда. ... Точно! ... Точно из свиной! Вы сами посмотрите на его морду. Свинья свиньёй! ... И не здоровается ни с кем! ... Точно! Он с себя шкуру содрал и портфель себе сделал. ... Так только свиньи поступают! ... Всё! Решили бесповоротно! Отравим их всё свинское семейство вместе с портфелем! ... Смерть портфелям! ... Тихо вы! Мы же в туалете! ... Смерть портфелям. Смерть портфелям. Смерть портфелям. Смерть портфелям. Смерть портфелям".
Вот и провёл весь день Призрак в запахе супа с фрикадельками, который готовила Зинаида Петровна к возращению мужа со службы и в сомнениях разрывающих его прозрачную душу. С одной стороны, конечно же, стерва со своим руководителем среднего звена, а с другой простые жильцы, тоже люди, и на них тоже рассчитаны нормы тепла, воды и канализации.
Наваристый суп кипел под сдвинутой крышкой, и разум Призрака закипал от неразрешимой задачи. В дверь позвонили три раза, Зинаида Петровна отвлеклась всего на минуту от своей кастрюли, чтобы открыть дверь вызванным специалистам, как полилась в суп с фрикадельками приготовленная Комитетом спасения отрава. Переживания закончились, нужно было срочно принимать решение. Призрак решил довериться арифметике и сложил, как в формуле противоборствующие стороны. Терзаясь, засчитал и портфель. С перевесом в одну жизнь победили соседи. Все остальные признаки были равны и не оказывали особого влияния на конечный результат.
Оставив суп в покое, Призрак рванул навстречу команде специалистов и в первый раз применил своё завывание: "У-у-у-у-у!" в пугающих целях, нагоняя страх и ужас. Команда специалистов была обращена в бегство с переломом ног и потерей имущества. Шаткое равновесие в коммунальной квартире было временно установлено. Вечером, дождавшись мужа, поседевшая в один день Зинаида Петровна отужинала по-семейному в своей комнате, чем очень обрадовала всех остальных соседей, дожидавшихся, звука упавших тел на пол, под дверью в коридоре. Радость впрочем, была недолгой. Простой счёт Призрака не принёс ожидаемого результата. Оказалось, что есть и другой подход к математике. Все соседи были обвинены в террористическом акте, направленном на развал среднего звена управления, с далеко идущими целями срыва пятилетнего плана. Так же они были обвинены в препятствовании отправления норм санитарной обработки, что ещё оказалось хуже и страшнее, и были забраны все в одну ночь, и без лишнего следствия расстреляны, почти, как тараканы раздавлены. Круг дезинфекции замкнулся. От такой математики Призрак сам посидел и поклялся себе на командировочном удостоверении, что никогда больше не будет так считать. А как считать, он так и не понял, когда одна жизнь в коммунальной квартире с равными нормами потребления стоит не дороже жизни одного селекционного таракана без всяких норм проживания.
-:-
С тех пор прошло уже очень много времени. Жильцы сменялись; умирали, разменивались, продавали свою комнату и переезжали в другой город, выходили замуж и переезжали к мужу, спивались, попадали в тюрьму. Много всего происходило на этих квадратных метрах. Был даже один капитальный ремонт. Планировка оставалась прежней, коммунальная суть неизменной, Призрак остался, как хранитель и недобрая слава сопровождала её. В этой квартире почему-то никогда не рождались дети. Может, конечно, и совпадение, но кто в это поверит. Соседи из других квартир всё подметят точно.
Вот мы и вернулись к слонявшемуся по квартире Призраку. Возвращения к себе он уже давно не ждал, плюнул и стерпелся со своим положением. Здесь было его место. Призраки существа послушные, где придётся там и живут. Стерпелись с ним и теперешние жильцы коммунальной квартиры и даже не обращали на него никакого внимания, так изредка разговаривали. А проживали в квартире следующие люди; первую от входной двери комнату занимал юноша по имени Виталий, во второй комнате проживал племянник Зинаиды Петровны Потаскухиной Геннадий Правда с женой Ларисой, третью комнату занимала странная пожилая чета хиппи на пенсии и в самой последней комнате жили отец с сыном.
Виталий нигде постоянно не работал, окончив институт, он не нашёл любимой работы по своей специальности инженер-судостроитель и перебивался всякими временными заработками, большую же часть времени проводил у своего компьютера, иногда встречался с девушками.
Геннадий Правда сын младшей сестры Зинаиды Петровны добился того, что в квартире был создан мемориальный музей жены работника среднего звена. Самим работникам было открыто много музеев и ещё больше было вывешено памятных мраморных досок, а вот о жёнах, как-то и забыли, а они ведь достойны не меньше. Геннадий сумел настоять, добиться того, чтобы имя Зинаиды Потаскухиной было сохранено. На входной двери с внешней стороны повесили мемориальную доску: " Здесь жила, боролась и погибла на своём посту Зинаида Потаскухина". ... Чуть ниже висел бумажный листок с надписью: " Музей временно закрыт. Идут реставрационные работы. Директор музея Геннадий Правда". Всё это, конечно же, было неправдой. За последние пять лет работы музея его мало кто посетил, в основном школьники. Геннадий, как ни странно, стал побаиваться посетителей, особенно неожиданных, праздно слоняющихся бездельников. А что им было рассказывать? Геннадий с трудом подготовил лекцию, рассчитанную на групповое посещение, если ещё более конкретно, то это должны были быть школьники младших классов, так сказать, подрастающее поколение. А с взрослыми одиночками кому охота возиться. Вот он и придумал такое хитрое объявление. Жена Геннадия Лариса относилась к мужу покорно, с уважением, ценила его положение, ум, происхождение. Она сама работавшая на двух работах, всегда думала, как же ей такой простой женщине повезло с таким мужем. По вечерам Лариса смотрела на увлечённого мыслями Геннадия с восхищением и кормила, кормила его вкусно.
Дальше по коридору проживали он и она, так их можно было называть вне зависимости от возраста. Он и Она. Обоим было за шестьдесят, но они этого совершенно не хотели и не допускали. В них и после ухода на пенсию ещё жили "дети цветов". Игорь и Елена Ненашевы, так их звали. Но чаще её он называл Ангел, а она его Мальчик.
В самой последней комнате постоянно проживал ещё более пожилой мужчина Виктор Викторович Судьбин. На пенсии, но работал, можно сказать, отчаянно работал дворником, яростно даже. Мужчина он был угрюмый, молчаливый. Сын же его, которого также звали Виктором, так заведено было в их семье, часто отсутствовал по причине своего пребывания в тюрьме. Так получилось, что Виктор старший почти всю свою жизнь провел, охраняя тюрьмы, а сыну его повезло меньше, он очень часто находился с другой стороны проволочного ограждения.
Призрак в основном проживал в кладовой, но иногда ночевал и в прихожей на вешалке, среди пальто, плащей, курток и различных головных уборов. Он мог всю ночь провести в шубе, а мог и забраться на верхнюю полку. Всех жильцов квартиры он считал своей семьёй и всех их любил. Призраку было легко не замечать того, что все жильцы разные, у каждого своя жизнь, свои заботы. Призрак после случая с Зинаидой Петровной принципиально не отдавал ни кому предпочтения, а если коммунальная жизнь доводила до этого, то Призрак старался угодить всем. Бывали спокойные дни. Бывали и ссоры.
Услышав, что входная дверь открывается, Призрак бросился к двери. Квартира оживала. Пришёл Виталий. Юноша он был высокий, худощавый с небольшим намёком в фигуре на атлетическое сложение. Начатое, но не завершённое. Спокойному выражению лица его всегда сопутствовала полуулыбка отстранённости. Серые глаза, правда, могли жить отдельно от улыбки и выражать разные эмоции. Виталий пришёл не один, он был с хрупкой, взъерошенной, очень милой, остроносой, голубоглазой девушкой. Её выкрашенные в чёрный цвет волосы, на макушке топорщились коротким ёжиком и чуть доставали до предплечья Виталия, один оставленный локон прикрывал глаза, и ещё несколько было оставлено, чтобы подчеркнуть утончённость шеи и детского подбородка.
- Ты живёшь один? - спросила она, задержавшись в дверях.
- Как перст, - ответил Виталий. - Проходи. - Призрак принял у Виталия куртку и набросил её себе на плечи. - Что ты застыла? - спросил у девушки Виталий. - Давай я помогу тебе снять твой плащ.
- А-а-а ... это кто? - девушка раньше никогда не видела призрака, принимающего верхнюю одежду. Призрак поцеловал ей руку.
- Это наш домашний Призрак, - пояснил Виталий, сняв с девушки плащ, он передал его Призраку. - Я же тебе говорил, я открыл проход в параллельные миры. Такая клёвая программа. Совершенно случайно набрёл. Башку сносит, такие миры открываются. ...
Призрак подыграл Виталию и заставил плащ девушки двигаться по длинному коридору под свои космические завывания: - У-у! ... У-у! ... У-у! ... У-у-у-у-у! - Плащ ожил в танце, ломая рукава и молодёжный фасон. ... Вот он и монах, принявший решение поставить свой собственный мюзикл по житию расстриг-отказников в реальном времени и реальной келье. Чтение молитв закончено. Братия спят. А до утра ещё три полных акта. Можно целую трагедию со счастливым началом для одного монаха и храпящей братии поставить. Каждое движение манжета впечатляет. Супер-супер-супер балет. Всё выражено кистью. Кистевой балет. Минимализм, бьющий по глазам пресыщенной публики. ... А вот так! Какое проникновение в образ! Какое владение кистью! Браво! ... Доведя смотрящих до иступлённой веры, что мир это кисть руки, повелевающая и восторгающая в любом фасоне, монах всерьёз взялся за души балетоманов. Кисть змеёй удерживала их глаза, а полы плаща повели свой рассказ, свою повесть, свою легенду. Трое в плащах взяли Трою. Трое из одного плаща проникли в Трою. Троя была взята на троих. Троих в Трое ещё не было. Троя покорилась плащу. Держалась, держалась, держалась. Терпела, терпела, терпела. Троилась, троилась, троилась. Плащу в новом фасоне покорилась. Покорилась. Пала. Коню белому не дала, а троим в плащах, невинность раздала, раздарила. Этому дала за фасон новый. Этому дала за воротник дерзкий. Этому дала за рукав наглый. Троя раскатилась тремя ногами, как принцесса распутная, от трёх мужей законных сбежавшая, на грех с тремя ногами рождённая. Каждая нога Трои для своего фасона, а в остальном всё, как у распутниц содомских между ног обычных. ... Монах резал себе душу грехом. Лезвие манило. Душа до рассвета была свободна. Троя с Содомом побратимами стали. Свой фасон завели. Плащи в моду вошли. Плащи троянские, карманы содомские. Делегации побратимов друг к другу ездят. Плащами хвастают. Грехами делятся. Фасон новый на грех ввели, и фасон стандартом признали. Пошёл стандарт на грех единый. Грех к греху. Побратимы - братья. Трое хорошо, некогда конями заниматься в грехе увязли. Грешить не успевают нормально без всяких извращений с лошадьми. И Содом при деле, на общество работает, грех на-гора даёт, свои фасоны вводит, укрепляет международное сотрудничество. ... Всё это манжет плаща рассказал в образе кисти, в классическом прочтении классического балета монахом в своём мюзикле, поставленном в своей келье, по мотивам древних легенд и мифов, когда до рассвета оставалось совсем чуть-чуть-чуть-чуть-чуть прокричать. ... Призрак перешёл с плащом к пространственно-временному финалу.
Девушке мюзикл понравился: - Клёво! ... На самом деле тащит!
( Тащит - очень точный термин, выражающий внутреннее слияние чувств смотрящего балетомана-любителя и внешнее таскание плаща Призраком по коридору коммуналки.)
Виталий самодовольно улыбался: - Я забыл тебя спросить, а как тебя зовут? - поинтересовался он у девушки.
Девушка, не отрываясь от своего парящего по коридору плаща, ответила: - Я Плохая.
- А-а-а! - вспомнил Виталий. - Помню-помню. ... Это ты? Я тебя совсем по-другому представлял.
- Хуже? - спросила девушка.
- Хуже лучшего не вставляет так, - сделал комплимент девушке Виталий.
- И как ты набрёл на такой ужас? - девушке нравилось смелое решение балетмейстера.
- Совершенно случайно, в приложении к наследству. Квартира мне от бабушки досталась. ... Её репрессировали.
- Репресанты стёрли? - спросила девушка без всякого любопытства. Вяло.
Виталий не ответил, открыл ключом свою комнату. У Плохой монитор, моня зажглась, перешло порозовевшими щёчками в режим жизни, лицо отсветило голубыми красивыми глазками, восхищением, уважением: - У-у-у! Какое у тебя роскошество!
Комната Виталия практически вся кроме неприбранного дивана, разложенного для сна, о двух больших подушках, смятой простыни, одеяла, стола обеденного, для небольшого быстрого обеда в сухомятку, низкорослого холодильника, книжных полок с инцестным смешением книг и компьютерных дисков. Была отдана во власть компьютера, существа независимого, агрессивного, выпирающего из угла комнаты, как застывшая лава вся в лианах "лапши", проводов и "кобелей". Призрак проскользнул в тонкую щель неприкрытой двери, вслед за Виталием и радостно уселся на книжную полку. Призрак любил жизнь.
- Это три головы?! - взвизгнула Плохая.
- Это ещё не предел, - скромно ответил Виталий.
- Монстр! - не было предела восхищения Плохой. - А зачем две "клавы"?
- Садись, сейчас узнаешь. - Виталий подтолкнул её в кресло.
- Искуситель, - Плохая плюхнулась в кресло домашнего соблазна, и Виталий передал ей тёмные очки, как ещё одну защиту от ужасов реальности. - Посвящаю тебя в племя Красноглазого орла!
Плохая замурлыкала от удовольствия и облизала пересохшие тонкие губы. ... Девочка.
Он повёл её в страну последнего вольного племени "Красноглазых". Ритуальный танец для посвящённых. Большой шаманский бубен ограбил фортепьяно, вырвал все клавиши и развесил на себе по кругу, соблюдая цветовой консерватизм струнных инструментов. Пальцы замелькали в аккордах, вышибая слова и туземные знаки. Обычное обольщение молодой девушки любвеобильным шаманом. Отрыв от реальности. Перемещение во всех направлениях сразу. Игра во взрослую игру, которая сама есть не больше игры:
- Как-то так я отъехал от всего. ... Всё буквально опротивело. Облом полный. Стал типа князем тоски. Тоска потекла во всю ширь. ... ( Плохая слушала все слова не перебивая, она ждала именно эти слова, именно эту комнату, именно эту игру, именно этого понятного ей шамана. Гуру.)
... "Загулил" в такое. Практически уснул с открытыми глазами. Руки сами носились, отдельно от мозга. Мозг уже не принимал наслоений, а я всё продирался и продирался, пока не кликнуло. ... Бр-р-р! Прямо в мозг. ... Затомисы открылись в мерцании. ... И такой маленький "табл" в уголке выскочил, как я его не пропустил, а может, это он меня не пропустил, как из засады выскочил. ... И я кликнул. ... "Хочешь загнать Бога в угол?". Не отворачивайся, смотри и играй. ... "Кто ты?". ... Странник. ... "Зачем?". ... Как зачем? Я не понимаю. ... "Набери любой текст, только от себя. Я определю кто ты". ... Какой текст? Я не понимаю. ... "Любой! Что у тебя в голове?". ...
Я плохо уже соображал, глаза не закрывались. Набрал пару предложений из какой-то книги. И сразу же резануло по ушам. Кровь носом пошла, но я очнулся.
... Зачем ты так? Больно! ... "Не обманывай себя. Это не твоё". ... А ты откуда знаешь? Ты кто? ... " ... в пальто!". ... Что за загадка? Я такую ещё не разгадывал. ... "Сам для себя определи или оставь на потом, когда глаза закрывать будешь, заменишь точки буквами. Текст набирать будешь? Я жду". ...
Я испугался. Попробовал отключиться. Не получилось. Не получилось! И я стал молотить, как на конкурсе Чайковского, всё, что на ум приходило. Даже не приходило, а выскакивало, как из окон во время пожара. Уф! Пожар в голове, они выскакивают, слова, а пожар ещё больше разгорается. Дым из ушей, из носу, изо рта. Аккордами налупил на две страницы, пока он меня не остановил.
... "Хватит! Хватит! Я тоже имею пределы. Хватит! Мне достаточно несколько строчек".
Я остановился и ждал.
... "Это уже лучше. Ты не пожираешь чужого. Да? Или ты меня ловко обманул?". ... Разве тебя можно обмануть? ... "Попытаться можно". ... У меня не было времени. ... "Убедительно". ... Что дальше? ... "Хорошо, я тебе позволю войти. Пришли своё фото в полный рост". ... Авчик не подойдёт? ... "Мне твоя маска не нравится". ... Я старался! ... "Я знаю. Мы твоё изображение соединим с твоим текстом и обработаем. Обратим тебя в суть твоего я ". ... Ладно, как скажешь, хотя это для меня сейчас сложно понять ...
Я, как зомби подчинился и отправил своё жуткое фото. Он мне перекачал свою программу - "Блуждающий нерв" ... и отключился. Я. ... Я тоже. Впал в прямое беспамятство. Стёрло меня конкретно. Глаза не закрывались, но я спал. Видел даже что-то приятное. Что? Не помню.
- Может это дурь такая. Новая, - предположила Плохая.
- Может, - согласился Виталий. - Я летал. Так свободно было.
- Точно дурь. - Плохая убрала волосы назад и сжалась, напряглась. Она превратилась в маленького серьёзного зверька. Умные глазки стреляли во все стороны. Выуживали подтверждение своего предположения в разных концах комнаты Виталия. Она даже потянула носом воздух, как выгнутая породой гончая потерявшая след.
Виталий сладко затянулся сигаретой. Закинул голову назад и выпускал маленькие облачка дыма. Пых и поплыл запах полей Виржинии, вытягиваясь из круглого в длинное, зависшее, сизое.
- Это был чудесный сон, - Виталий блаженствовал. - Самое интересное, что всё это было отображением той галиматьи, которую я бессознательно настучал. Строчка в строчку. Всё что из меня тогда выплеснулось. ... Выскочило само. Я потом это заучил наизусть. Оно как-то само запомнилось. ... Пришло из меня и осталось во мне. Вот послушай. ....
Плохая нашла, на чём сфокусировать взгляд. Глазки под очками заблестели, зверёк напряг слух. Фокус сошёлся на нужных ей именно сейчас словах.
- ... Я попался. Снова попался. Хотел оттолкнуться, убежать, а может и вернуться, нет, скорее всего, убежать. Убежать. Оттолкнуться от обычной проблемы. Отцветить испуганными глазами в запылённом стекле окна. Начать уже в который раз скучное путешествие по вечному кругу. Обычная никому незаметная проблемка. Мелочь. Глупость. Самоуничтожение с первыми проблесками последней надежды. Начало самоуничтожения есть рождение, как начало путешествия с редкими остановками и попытками забежать назад в твёрдой убеждённости нескончаемости круга. При определённом наклоне тела круг стремится вернуть вас в начало. Вы его отталкиваете в надежде, а он подчиняется чужой воле, управляющей им с вашим благом несущимся вам навстречу. Вы вворачиваетесь в чужое и понятное, и выворачиваетесь назло себе, в принятое сейчас, моментально приятное каждому вашему шагу. Расшибиться в моментальной славе, как в лаве жидких наслаждений. Несусь я вслед за прыткими пальцами, скачущими от меня на экран и обратно. Бегу в одном направлении и пытаюсь моментально отскочить в сторону экрана, чтобы оттуда успеть оценить себя. Это не каждый сможет, убеждаю я себя со стороны и мучаюсь анонимными сомнениями. Мною разработана анонимная система верного выигрыша во внутренней лотерее. Главное не казаться самому себе идиотом, отказывающимся от выигрыша. Самый верный выигрыш спрятан в словах. Они несутся вам в лицо и какая вам разница, что это за слова, и в каком порядке они составлены. Возьмите их все и составьте в своём порядке, так как считаете нужным, доводя и себя и слова до идеального порядка. Сам порядок идеально за ложь не отвечает. Пусть они, слова, бьются, как шары в лотерее об стекло и если вам повезёт весь мир, то есть весь встреченный вами круг, восхитится порядком слов, замрёт, обольёт вас анонимными слезами и поменяет ставки. Система мягко и вяло, определена уже на первой четверти круга. Если к одной трети вы обрели жёсткую позицию в конструкции, то вы явно законченный подлец. Вашим родителям стыдно, но они мертвы и для созданного вами порядка стыда не имут. Пусть лучше готовятся на хоругви послужить нужному делу. Тяжело жить, когда всё время нужно что-то вспоминать. Каждый поворот вокруг себя, есть потеря темпа. Темп нужен для лучшего усвоения расстояния. С темпом все мелкие неприятности ещё мельчают. Ох! Ох! Ох! Прямо запрет на трагедии. Трагедии не хуже шаров отскакивают от экрана и просто пахнут каким-то мошенничеством. Да что там! Вот раньше были трагедии! Чистые, нежные, настоящие, слезливые, нужные. Прямо, целый проект из трагедий. Лучший друг второй половины и особенно последней четверти, а уж девять десятых у всех стонут в пророческих предостережениях. Это вам не что-то новенькое. Это круг! Пророческий круг страданий. Да за что же это на наши головы? Трагедии. Трагедии. Трагедии. Какие они всё-таки прекрасные. Нужные. Трудно без них. В них скорбящие обретают силу. Экстрасенсорика нашего духа. Наших духов и призраков. ...
Призрак дёрнулся, встрепенулся от сна. Он придремал на книжной полке под мелодию слов Виталия. Задетая Призраком книга, свалилась с полки на пол. Плохая даже не пошевелилась в своём троне. Девушка боялась пропустить хотя бы одно слово своего гуру. Виталий отплясывал свой танец в её мозгу.
... Внешне мы храбримся, ругаем и презираем наши трагедии, а на самом деле очень страдаем без них. Скучаем, что ли, и зовём, зовём их всем своим существом, внутренней жаждой страдания. Истязаем кожу паром непереносимого горя и ждём, ждём, когда обдаст и отпустит. Себе же и лжём непрестанно, оттягивая всякими способами момент без страдания. Одного устали мы ждать и искать .... - Виталий перешёл на крик - Мы так залгались, что у нас отобрали право понимать! ... У нас отобрали реальность!!! Мы ничего не видим!!! Мы смотрим и не видим! Мы! Мы! ...
- Ещё! Ещё! Как мне хорошо, - застонала в кресле Плохая, торопливо расстегивая пуговки на блузке. Её руки спешили, дрожали, трепетали. Тонкие, маленькие пальчики дёргали тонкие белые кружочки, а они не поддавались. - Какая классная дурь! Меня так и прёт! Разносит! У меня мозги кипят! Ещё немножко! Чуть-чуть! Совсем немножко! Не останавливайся! Умоляю! - девушка томно извивалась змеёй в кресле.
Призрак спустился с книжной полки и с обеспокоенностью показал Виталию, что с девушки нужно снять очки. Виталий снял их, и увидел молящие, мокрые от слёз глаза девушки. Призрак в предвкушении потёр руки и состроил хитрую гримасу. Виталий категорично сказал: - Нет, - и стал выталкивать упирающегося Призрака из комнаты.
- У-у-у-у! - обидно подвывал Призрак, упираясь чтобы остаться, но Виталий был неумолим.
Призрак стёк водопадом слёз по закрытой двери, но, услышав первый стон за дверью, припал к ней, синим дымчатым ухом. Ухо призрак умел увеличивать в размерах, и оно бы выросло до размеров обитой дерматином двери, впитало бы и переварило каждый вздох и крик юной девы, если бы его не спугнули. Квартира действительно была необычной. В обычных квартирах только призраки бывают свидетелями наших тайных поступков, а здесь самого призрака поймали за недостойным поведением. Это вернулись с прогулки Ненашевы. Ангел на пенсии вошёл первым и обомлел: - Как некрасиво, милый мой, вы себя ведёте. Не нужно этого делать, - сказала она мягко без нажима.
Елена Викторовна всегда очень бережно относилась к Призраку, как в прочем и ко всему остальному миру. Своих детей у Ненашевых не было, и призрак был одним из её приёмных сыновей, так считала Елена Викторовна. Мальчик, то есть Игорь Сергеевич Ненашев, с обожанием относился к своему Ангелу и ко всему, что она любила.
Призрак отлип от двери и уменьшил ухо до нормальных размеров. Облик он принял нашкодившего, но любимого сына: - У-у-у, - извиняюще подвыл он, и ещё в этом подвывании Елена Викторовна услышала: - "Где вы так долго были, мама?"
Елена Викторовна позволила принять Призраку свой плащ, она поправила свои волосы, седеющие, они были заплетены в короткую косу и увенчаны небольшим бантиком. Та же девочка с мягким выражением глаз, повелевающих морщинками и судьбой, и поправила ... свою обнажённую грудь. Непривычно, конечно, видеть пожилую женщину с обнажённой грудью, но может быть, это было оттого, что Елена Викторовна ещё была и Ангелом, не телесно, конечно, хотя кто его точно знает. С одной стороны это было имя, которое дали ей в далёких семидесятых, где одни занимались индустриализацией и политикой, а других тошнило и воротило от шелеста серой газетной бумаги, её запаха и тупо-лживых передовиц, а с другой стороны это был её образ. Её стесняли одежды, ей всегда хотелось жизни, пахучих цветов, музыки, хотелось любить всех, даже врагов, ей хотелось счастья, красочных переливов радуги. Много чего хотелось. Работать почему-то не хотелось. Их было мало таких, малый народ - "дети цветов". Глаза так же горели красным огнём протеста и несогласия, то же племя "Красноглазых" мирно воевало со всем миром, хлеща наотмашь громким винным ритмом всех обывателей. На всё племя из уважаемого оружия было всего "три топора", длинные волосы и расклешённые книзу брюки. Наконечники стрел любви окунали в "чернила", и одна сигарета могла заблудиться в разных губах, дико танцуя на рваных струнах Хендрикса. Джим Моррисон был родным братом Елены Викторовны, а так же её отцом и лучшим другом. Так получилось. Может и случайно. Кто точно помнит своё рождение? Словами этого не объяснишь. Слова они не всегда понятны и точны. Они слова.
Елена Викторовна грустно улыбнулась Призраку, поймав его испуганный взгляд: - Мы, дорогой мой, кормили бездомных детей. Их так много сейчас. Мне их так жалко. Я бы каждого обняла и дала ему дом, пусть живут. У тебя же есть дом, у меня есть дом ...
Призрак почему-то молча замотал прозрачной головой, не соглашаясь, подвывать не стал.
... Ты можешь мне объяснить по-человечески, почему их всегда так много? - спросила у Призрака Елена Викторовна.
-:-
- Смотри! - Виталий подвёл Плохую к самому экрану. Он прижался к ней сзади и смотрел через её плечо, чуть согнувшись: - Там даже можно детей делать. Смотри! - Виталий поправил камеру и кликнул несколько раз. - Так! Это мы значит сюда, а это вот сюда, - загонял он свою стрелу любви из угла в угол. Стрела металась маленьким корабликом по голубому гладкому морю, спешила, летела, натыкалась на что-то и сказочно превращалась во всё, что угодно, во всё, во всё. Свобода! - Сейчас откроем, твой ник, - свои губы Виталий прижал к горячему плечу девушки и зашептал, обжигая своим дыханием. - Я сейчас войду в тебя.
Плохая обмякла в его руках, её ноги подкосились. Виталий удержал её хрупкое тельце одной рукой. - Подожди-подожди! Не теряй сознание. Ещё не всё. Открой свой ник. Бережно. Хорошо. Сейчас я. ... Я войду в него. ... Вхожу. Поглубже. Поглубже. ... Раскройся. Я в тебе.
Пальцы Виталия с трудом подчинялись ему. Размякли. Клавиша сопротивлялась. Казалось, что палец падал вниз, не встречая сопротивления, падал в бездну, а клика не было. Кошмар из родового сна спящих с воспалённо-открытыми глазами.
- Что с нами будет? - спросила Плохая.
- Ничего не бойся, - прошептал Виталий в ответ. - Всё будет хорошо. Через девять секунд у нас тупо родятся дети.
Плохая отбросила голову назад, её волосы щекотали глаза и нос Виталия: - Настоящие?
Виталий дунул, разгоняя волосы: - Программа делает всё натурально. Но потом нам нужно будет учитывать и их. Если мы о них забудем, программа может подкинуть нам подлянку.
- Я ещё не готова. Я боюсь, что я не справлюсь.
- Это ерунда. Ничего не бойся. Ты уже готова. Всё идёт как надо.
- Нет-нет! Подожди ещё немножко. Ещё чуть-чуть!
- Программа уже запущена. Ничего нельзя остановить.
- Но хотя бы скажи мне, какие они будут? - взмолилась Плохая.
- Ну, это будет. ... Ну, как тебе объяснить. Это что-то. Это как. Ну, в общем. ... Как обычные. - Виталий не мог именно в этот момент, этот миг, в это мгновение подобрать нужные слова. Пропало его красноречие, и язык залип в междометиях. В голове каждая попытка выдавить из себя точное описание, отдавалось тягучим давлением пустоты изнутри. ...
-:-
... "У-у-у-у!", - растерянно завыл Призрак в ответ на вопрос Ангела. Призрак был когда-то специалистом по строительству и архитектуре, ещё немного он разбирался, совсем чуть-чуть, в вопросах смертельной борьбы с близкими, то есть буквально, с соседями. ... А здесь.
- Вот-вот, мой дорогой, не можешь, - с сожалением сказала Елена Викторовна. - Может мы все бездомные? А дом, это мы?
- У-у-у-у! - понимающе подтвердил Призрак.
Елена Викторовна отряхнула грязь с изодранной юбки, надела домашние тапочки. Все приготовления к пророчеству были исполнены, Елена Викторовна посмотрела в ждущие глаза Призрака: - Ты готов?
- Да, - ответил Призрак.
- Тогда вот послушай. Они мне порвали юбку, Мальчик остался там, а я иду и бормочу себе под нос, какие-то глупые слова. И не могу остановиться. Иду и иду. Мы же их кормили. А я почему-то иду, и всё время думаю про утюг. Выключила я его или нет? Как глупо всё это. Сама забыла, где мой дом, и куда я иду. Забыла. ...
Ангел зашептал Призраку, в его просящие глаза: - Мы забыли, забыли. Мы забыли себя. Мы завыли-завыли, всех кляня и браня. Наши дети уже и не наши, и не дети. Мы их кормим отравленным мясом своим. Нате руку мою. Мне не жалко её. Ешьте, дети! - рука Елены Викторовны прошла через голову Призрака. Призрак понял всё и завыл: - У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!
Ангел услышал в этом вое свой голос, молодой и сильный - " Наше мясо отравлено нами. Мы держали его в крови. Мы мочили его и ждали, чтобы выросли вы. Руки нам откусите, дети. Наши руки построили рай. Мы наполним ваши желудки. Жуй и глотай. Жуй и глотай. ... Жуй осторожно, прожёвывай верно. Пища наполнит ваши сердца. Мясо хорошее приготовлено нежно. Есть только кожа, та, что с курка. Выплюньте это. Это не наши дети сожрут".
Ох, и разошёлся Призрак от молодого, сильного голоса, благо, ему-то позволено всё. Такова конструкция. Завыли струны, потянулись жилы надрывно. Вот-вот, ещё! Не выдержат, порвутся. Вот-вот! Ещё тоньше! Ещё! А тут же заколотило, заухало дробно в барабаны. Застучали в висках натуральные звуки. Призрак-оркестр молотил вовсю. Рвал гитарой воздух. Лоскутами его отдирал, и в оторванные дыры времени удивлённо смотрели прежние жильцы коммунальной квартиры, тихо замешивающие яд в большой выварке. Не ожидали они, такой связи времён. Варево булькало и пузырилось, пар шёл. Поспевало зелье, доходило. Шваброй мешали. По очереди. Его должно было надолго хватить. ... Или мы! Или они! - Что с людей взять, когда таковы обстоятельства.- Или мы? Или они? ... Или мы! Или мы! Или мы! Или мы не размешаем хорошо. Хорошо так, чтобы каждую сволочь достало и их детей, и детей- детей, и детей-детей-детей. ...
-:-
... У Виталия так бывало и раньше. Казалось, что всё. Нет выхода. Всё душит и рвёт изнутри от бессилия что-то изменить. ... И вдруг! Раз! Наступало просветление. Приходила неведомая помощь. Вот и сейчас он понял. Нет, он сначала нашёл нужное слово, а потом и понял, что это слово и есть спасение. Оно, слово, всё уравновесило, успокоило, объяснило: - " Ох! Наконец-то хоть что-то конкретное и понятное. ... Как устали мои мозги постоянно думать - "Что делать?". Вот оно ...", - подумал про себя юноша, а своей избраннице сказал - Понимаешь, это будут типа ... дети. Типа! Типа! Какое это нужное слово. Меня недавно поразила одна картина. Типа задела меня. Там нарисована одна типа женщина в образе кентавра. Это типа так гениально. Мурашки по коже. Копытом хочется бить. Я очень долго её рассматривал. Она типа не отпускала. ... Вот же оно то, что нужно. Если бы можно было типа того. Ну, типа подправить природу человека. Вдохнуть в него новое, мощное, непокорное. Типа улучшить его. Добавить ему, добавить новой свежей крови. Встряхнуть!
- Это типа ты сейчас со мной говоришь? - проурчала Плохая. - Я не узнаю твой голос.
Виталий так увлёкся, что не заметил, как его рука с "мышкой" заскользила по стройному юному телу. "Мышка" добралась до нежных округлостей, плавно всползла на трепетную плоть. ... Экран задёргался от увиденного, он же не мёртвый и выплеснул тысячи маленьких ладошек, которые суетились и толкались в нетерпении - "Зачем же так? Давай мы поможем! Мы не пропустим ни одного миллиметра. Всё обласкаем ".
- А как эта картина называется? - выдохнула от блаженства юная дева.
- "Типа кобыла", - прошептал ей на ухо искуситель.
Девушка нежно увлекла руку Виталия вниз, в обратный путь, через равнины и впадины, через лёгкий пушок предзаповедного, всё ниже и ниже. Туда в прекрасные дебри. ... Ладошки на экране покраснели от стыдливого нетерпения.
- Ты этого хочешь? - обдал Плохую горячим дыханием искуситель.
- Ты не останавливайся. Не останавливайся. ... Продолжай.
- Как хочется проникнуть в эту тайну. ... Ну почему мы такие? Почему? Что там внутри? Что? Что нас постоянно терзает? Что мучает? За что нам это наказание? Может типа легче ... типа. Пусть это будет типа. ... Мы будем типа жить. Слышишь меня?
- Да.
- Мы будем жить! Мы будем. Типа все достали. ... У нас будут типа дети. Мы типа хорошо будем жить.
- Вот так. ... Глубже.
- Какое всё-таки это хорошее занятие. ... Какое это всё-таки хорошее слово. Оно всё уравновешивает. А потом! Потом! Типа всё потом!
- А-а-ах!
- Потом придумают типа новое "типа". И мы типа снова будем типа довольны, что типа и не всё так типа и плохо. ... О-о-ох! ... А когда типа и жить-то? ... Типа это кого-то типа волнует кроме нас. ... Какое всё-таки хорошее слово. Оно вдыхает в нас жизнь ... типа, новую жгучую кровь, жизнь в надежде. ...
-:-
В прихожую вполз избитый Игорь Сергеевич Ненашев. Большой синяк и множество ссадин украшали его лицо стареющего идальго, но глаза излучали счастье конкистадора. Он увидел своего Ангела: - Тебе удалось. Ты смогла от них вырваться. ... М-м-м! - застонал он. - Как я счастлив, Ангел мой. ... Эти выродки ничего тебе не сделали?
Елена Викторовна вместе с Призраком бросились поднимать Ненашева.
- У-у-у-у! - от обиды завыл Призрак.
- Мальчик мой, это не выродки, как же ты так можешь. Это же наши дети!
- Они же хотели тебя изнасиловать, Ангел мой. ... Не нужно! - Ненашев запахнул полы извалянного в грязи пальто и не давал его снять услужливому Призраку.
- А где твои брюки? - удивилась Елена Викторовна. Ненашев опустил глаза и ничего не ответил. Его голые постаревшие в один миг ноги сиротливо подогнулись. - Принеси, мой мальчик, брюки, пожалуйста, из нашей комнаты, - попросила Призрака Елена Викторовна. - Ну-ну! Держись не раскисай, - приободрила она мужа. - Мы делали то, что должны были делать. ... И всё равно, это наши дети.
Квартира коммунального проживания имеет всегда одну характерную особенность, как бы это было не ко времени, но на то она и общая, общее место для проживания, жильцы приходят и уходят в любое нужное им время. И какие бы трагедии не разыгрывались в прихожей им собственно плевать.
- Вот всё-таки, суки вы бесстыжие! Вам что комнаты своей мало? Устроили здесь! - это в место своего законного проживания прибыл законный жилец Геннадий Правда. В руках у него была какая-то, судя по прихвату рукой, очень важная папка. - Вы, в каком месте живёте? Вам же государство позволило жить практически в святом месте. А вы что вытворяете, блядуны старые? Это же музей! Музе-е-ей!
Ненашевых эти слова ничуть не задели. Игорь Сергеевич почесал одну ногу другой ногой в носке и посмотрел поверх коренастого Геннадия, поверх его лысеющей головы, взглядом Пьеро: - Ангел мой, ты зря послала Призрака за брюками. Это были мои последние брюки. Он ничего там не найдёт.
- И ничего страшного, - успокоила мужа Елена Викторовна. - Давай потихонечку, помаленечку. Пойдём в ванную, я тебе ноги обмою и всё остальное. Пойдём, дорогой мой. Пойдём-пойдём.
У Игоря Сергеевича болело всё тело, ныли ссадины и кровоподтёки. Ноги его цвета поблекшей свечи не хотели подниматься, так он и зашаркал носками по полу, придерживаемый любимым человеком, повторяя: - И всё-таки я тебя спас. И всё-таки я тебя спас. ... Пусть так, но я тебя спас.
Геннадия это невнимание к его словам разозлило. Когда дверь в ванную за пенсионерами закрылась, Геннадий продолжил: - Вот скоро к нам комиссия приедет! Вот тогда вы посмотрите! Вы отсюда у меня точно вылетите! Со своими грудями и со всем хозяйством! Точно! Я вопрос поставлю! Вот у меня и документы уже все есть! Посмотрите! Посмотрите! - Геннадий от злости даже ударил пару раз папкой в дверь ванной комнаты.
Призрак угрожающе завыл у Геннадия за спиной: - У-у-у-у!
- Да пошёл ты! - отмахнулся от Призрака Геннадий. - Ты у меня тоже отсюда вылетишь, гадость прозрачная! ... Где твоя прописка, сволочь?
Призрак раздул щёки, выпятил пугающе глаза.
- А это вот видел! - выставил ему в ответ большой кукиш из коротких фаршированных злостью пальцев Геннадий Правда.
Призрак под этот кукиш быстренько облачился в военный френч и изобразил горбоносого человека с трубкой во рту. Трубка даже дымилась, как труба паровозная.
- Это я не вам, - испугался Геннадий знакомого призрака и трусливо юркнул на свои метры проживания. Папка даже выпала. Призрак подобрал папку, открыл и стал важно, внимательно перечитывать документы из папки. Величаво попыхивая трубкой. Изредка он произносил короткие фразы: - Нэт! ... Нэт! ... А вот это нэ вашэ дэло! ... Это дэло имеет очэнь большое стратэгичэское значэние. ...
-:-
День видимо уже клонился к концу. Природными признаками это не подтверждалось. Коммунальная квартира обитала вне природы. Создатель, как-то и не догадался включить её в природный ритм задуманного. Сами начудили. Неведомы были здесь ни оранжевые любовные восходы, ни ярко красные, кровавые закаты, ни ливни весенне-омывающие, ни осенне-моросящие затяжные дожди. Светло и темно, вот и все коммунально- электрические времена года. ... Лист осенний, жухлый и потрёпанный, иногда конечно заносился обувью вместе с прилипшей грязью и снег потемневший, сбитый в ледышку, вот и вся связь, собственно говоря, с природой. Грустно. ... Нет, не нужно грустить раньше времени, ещё был один материальный объект, связывающий квартиру с природой. Из неё же из природы пришедший, и ей же помогающий восстанавливать красоту и порядок. Это была обычная метла дворника. Дворника этого звали Виктор Викторович Судьбин старший, и проживал он в этой квартире, и метлу приносил домой, когда сам возвращался с работы, и стояла она гордая, прямая, высокая, и таяла, или стекала, или осыпалась возле общей входной двери. И все соседи ругались с ним за это, просили и предупреждали, угрожали и писали куда надо, но был неумолим высокий старик восьмидесяти лет, крепкий ещё. Приходил и ставил на место им заведённое, как карабин сдавал в "оружейку", после караула. Вот и сейчас вернулся Судьбин домой, в одной руке и авоська с двумя бутылками и краюхой хлеба, и метла ещё почти совсем новая. Кончики даже не все истёрлись об асфальт. Зарплату с утра получил и инвентарь новый. Но кому и инвентарь, а кому и подруга боевая. Никто в квартире из всех проживающих здесь и сейчас, и раньше, много лет тому назад, когда только вселился в свою комнатку отставной старшина внутренних войск с законной, на много младше себя, женой и малолетним сыном, не мог похвастаться, что видел глаза, или правильнее сказать, смотрел в глаза Судьбина. Судьбин всегда имел манеру смотреть угрюмо в пол и прятать глаза за густыми светлыми бровями. (Сейчас уже седыми). Так, буркнет иногда в ответ, что-то непонятное и пройдёт дальше. К этому все привыкли. Привыкли и к тому, что часто он разговаривал сам с собой, один в комнате за закрытой дверью. Сын-то почти всё время по тюрьмам, а он один остался. Почитай лет, как тридцать тому назад скончалась его законная супруга Полина. Женщина красоты необычайной. Таинственной красоты. Высокая, статная, тёмноволосая казачка с Дона. И глаза, и тело её всегда излучали жизнь, радость её, искрящуюся, тугую плотную. Всё спорилось в её красивых руках. Работа, шитьё, готовка. ... Не похожа она была на мужа. Не подходили они даже друг другу, на первый взгляд соседей. Но жили. Жили, сына растили, шумного и приставучего к другим соседям сорванца. ... Давно это было.
Рука Судьбина не смогла разжаться и опустить "карабин" в "пирамиду", в стороне его резанул знакомый силуэт: профиль, трубка, дым, маленький человек в галифе, сапогах и френче просматривал бумаги. Скорость света - это ничто, по сравнению со скоростью генетической памяти. Разогнулась сутулая спина, и развелись опущенные плечи, грудь натянула рабочий халат до звона в пуговицах. Подбородок вверх, седые кисточки бровей тоже взлетели. Нашёлся, нашёлся и блеск в глазах, и румянец на отвисших "ушами" щеках запылал. Рука, как паровозный поршень вернула на место "карабин" к груди. Вместе с авоськой.
Призрак оторвался от просмотра бумаг и заметил Судьбина. Выходить из образа вождя ему не было необходимости, потому что, жалея одинокого старика, он часто принимал этот облик, когда соседи думали, что их нелюдимый сосед разговаривает сам с собой в пустой комнатушке.
- А, Виктор! - произнёс с выученным акцентом Призрак, - Я ждал тебя, старшина. ... Посоветоваться хотел.
- И я вас ждал, - отчеканил седой старшина. ...
Комната может рассказать о многом, она сама, её стены, вещи собранные в ней, её воздух, характер, настроение. Очень важно первое впечатление, это, впрочем, как и в знакомстве с человеком. Когда встречаются два незнакомых субъекта, одушевленных или нет, их первичный контакт всегда оставляет самое точное и верное впечатление в их памяти. Комната Судьбина помнила многих, и сам Судьбин помнил многое из своей длинной жизни. Такая вот необычная вязь и переплетение живого с неживым. Наши вещи хранят память о нас, а нашу память не отпускают воспоминания о разных вещах, важных, неважных, плохих и хороших, свершённых нами, в конечном счёте, из-за тех же вещей.
Двумя надгробиями стояли в комнате Судьбина две металлические, по-военному заправленные синими одинаковыми одеялами, кровати. Подушки с вбитым углом внутрь несли свою караульную службу. Белые горы над синими долинами. И каждое утро над долинами всходило холодное, низкое колымское солнце. Отсветами обжигающей зари освещало оно большой портрет ВОЖДЯ НАРОДОВ, в полный рост, в белом праздничном кителе, над кроватью Судьбина старшего. Солнце сначала ласкало подошвы, потом голенища сапог, галифе, китель, скромные ордена и начинало мелко дрожать, подбираясь к лицу - " А вдруг не получится человеческая улыбка?". ... Вождь по-доброму улыбался, он знал природу и знал природу людей. Солнце трепетало, но всходило. Солнце ведь тоже суть есть подневольное, ослушаться не имеет права.
Старший Судьбин ничего не забыл, ему и смотреть-то не нужно было. Солнце же знало и другие глаза, глаза Судьбина младшего. Этот пустой взгляд пугал светило, он ничего не выражал, в нём не было даже тоски, ... ни надежды, ни радости, ни злости. Полное отсутствие смысла, как в той безжизненной земле скованной вечной мерзлотой. ...
Призрак уселся на кровать под портретом вождя. Для него это было привычным делом. Как он мог не помочь бедному старому человеку, брошенному всеми.
- Как поживаешь, старшина? - Спросил Призрак привычной фразой.
- Живу, как все. Хорошо живу. Спасибо вам, товарищ Сталин. - Судьбин открыл одну из бутылок и наполнил до краёв два гранёных стакана. Один он скромно подвинул вождю, а второй обхватил сам огромной ручищей. Вождь поблагодарил Судьбина кивком головы, но пить, сразу не стал, махнул ему трубкой: - " Ты пей, пей, старшина. Я потом выпью".
Судьбин жадно выхлебал полный стакан без остановки, стёр "кровавые" струйки вина с подбородка и уселся на табурет у небольшого прямоугольного стола, который стоял под окном в изголовьях кроватей.
- Как твоё здоровье, старшина? - заботливо продолжил расспрашивать Призрак.
Тяжелый взгляд Судьбина оттаял, лицо порозовело и даже глубокие морщины стали мягче: - Не могу жаловаться, товарищ Сталин. Спасибо вам и за здоровье, товарищ Сталин.
- Да что же ты меня за всё благодаришь, старшина. Здоровье-то не я тебе дал.
- Да что вы, товарищ Сталин, - как-то даже растерялся Судьбин. - Да вы мне столько всего дали. Да. ... Да всё вы мне дали. Кто же ещё, - морщины снова обострились, глубокими бороздами побежали, подтверждая правду слов. - Мне никто ничего не давал в жизни. Это только вам спасибо. Кем бы я был, товарищ Сталин, без вас. Стёрли бы меня в порошок. В грязь втоптали. Кто я такой? Кем я был? ... Голодный оборванец, вот кем я был. Ни дома у меня не было. Ничего у меня не было. Родители рано померли. Всю жизнь свою спину гнули. А что они видели? Что? ... Гнули. Гнули. За краюху хлеба, как жуки в навозе копошились. Горб и нищета, вот и вся награда. Их за людей даже не считали. Скотина. ... Скотского рода я был. Скотского! Вот и вся жизнь вам. Вся, правда. ... В яму столкнули стариков моих и землицей присыпали. Кто скотину жалеть-то будет. ... Хотя нет. Нет, - Судьбин замотал седой головой. - Скотину жалели. Кормили сытно. Лошадь дороже стоила. А что лошадь? - чем больше говорил Судьбин, тем слова его были глуше.- Лошади были красивые. Статные. Чёсаные все. Аж, блестели! Лоснились, как жиром натёртые лошадки были. Я бы сам согласился. А что? Я бы сам согласился такой лошадкой быть. Стой себе смирно в стойле. Тебя кормят. Чешут. На выгул выводят. Стой себе. Красиво. Сенца, соломки тебе свежей. Овса мерку. Я бы был лошадкой. ... А ведь я был. Был. ... Был. Был. ... Был.
- Может спать, старшина? Давай, спать. Я тебе место уступлю. - Призрак, встал с кровати Судьбина, и трубка его растворилась в воздухе вместе с дымом. Что уж тут форму держать.
Старик сразу согласился, встал. Его всё ещё могучая фигура стала какой-то жалкой, сгорбленной, осунувшейся. Размяк старик. Но, сделав шаг к кровати, старик встрепенулся. Отшатнулся от синей "долины". Призрак, когда это нужно, существо невесомое, он не нарушил девственность равнины, не тронул военный порядок. Может, это испугало старика.
- Не хочу, - голос Судьбина протрезвел. - Не буду я спать. Не могу. Не давайте мне спать, товарищ Сталин, не давайте, - запаниковал седой старшина.
- Ты что, старик? Чего ты испугался? - товарищ Сталин обнял Судьбина.
Старшина зашептал на ухо Призраку: - Они снова придут, когда я усну, товарищ Сталин.
- Кто придёт?
- Они. ... Дети.
- Какие дети, старшина?
- Маленькие. Они всегда приходят. Дождутся, когда я усну и приходят. Вот здесь стоят, - Судьбин показал на место возле кровати у самой подушки. - Станут здесь и тормошат. ... И что им места другого нет. Приходят и стоят. Ручонки худенькие. Мальчик и девочка.
- Твои это дети, старшина?
- Да нет же, товарищ Сталин. Не мои. Они вообще ничьи.
- Это как же ничьи? Беспризорные? Бездомные дети?
- Да нет же говорю. Они ...
-:-
Входная дверь снова хлопнула. Это в квартиру вернулась с работы Лариса жена Геннадия Правды. Женщина очень удачного телосложения, особенно для проживания в коммунальной квартире, стирки, ношения сумок и других дел вытекающих из окружающей среды обитания. Компактное, немножко полное, с короткими сильными ногами, цепкими руками телосложение Ларисы было, как специально для этого выведено селекционным методом. И тут ещё можно было бы поспорить, это квартирка появилась первой, так сказать, под Ларису, или Ларису потом подогнали под квартирку. Извечная философская тема про яйцо и курицу. Философско-мужская даже больше. Тема очень серьёзная и чтобы в ней хоть немножко разобраться вас не должно ничего отвлекать; мелочного и бытового. Для удержания важной мысли желательно, чтобы вкусная еда всегда находилась на расстоянии вытянутой крепкой мужской руки. В этом суть жизнеутверждающей правды. Правда, извините за жизненный каламбур, Геннадий Правда при их супружеской регистрации настоял на том, что Ларисе не нужно сразу переходить на его фамилию.
" Пойми меня, Лариса", - говорил Геннадий, приобняв Ларису за покатые плечи. - " Моя фамилия с очень непростой историей, и ...очень большая ответственность носить её. Люди же будут смотреть на тебя, и сравнивать с собой. И что получиться? ... Подумай. Детям, если они будут я, конечно, дам свою фамилию".
Лариса ничего не поняла из сказанного Геннадием и согласилась. Думать было некогда, перед ней вот-вот должна была открыться высокая резная, с целующимися амурами, дверь, из-за которой доносился свадебный марш, поднимающий в нетерпении большую девичью грудь Ларисы под скромным ситцевым платьем. ...
- Где тебя нелёгкая носит? - Встретил, вошедшую в комнату жену, Геннадий, расхаживающий по комнате и обдумывающий что--то в процессе перемещения от двери к окну и обратно. - Здесь такие дела творятся. Я сегодня попал на приём. Меня приняли! - Геннадий так сверкнул глазами, что у Ларисы сумка с продуктами на пол упала: - Ой, Геночка я же не знала. Я бы у мастера отпросилась раз такое дело. Потом бы в выходные отработала.
Геннадия это мало волновало, он продолжал мерить комнату победителем: - Первый зам принял. ... Сам первый! Первый из первых! - Геннадий поднял указательный палец в подтверждении исключительности произошедшего с ним. Взвил перст, как жезл вскинул.
У Ларисы подогнулись ноги, и рука сама прижалась к груди: - Как же это?
- А вот так! Принял. Выслушал. Прочёл мою пояснительную записку и ...- Геннадий добил Ларису паузой и колким взглядом. ( Знай, дура, с кем живёшь.) - ... поддержал!
Короче будут наш музей на другой уровень поднимать. Вот так-то, Лорка!
- Ой, Геночка, есть всё-таки правда. Есть правда на земле. Знала я. Знала, - брызнула слезой Лариса.
- Знала она. Знала, - передразнил её Геннадий. - А сколько это сил моих стоило? Ты себе представить можешь? - Геннадий похлопал себя по пролысине. - А сколько умственного перенапряжения? ... Сколько? Сколько я ночей не досыпал? Анализировал.... Эх! Ты!
Лариса в оправдание отмахивалась рукой: - Знаю, Геночка, умница ты у меня. Умница. Вот знала я это. Вот, хоть стреляй меня, знала.
Геннадий оттаял, снял с лица часть государственной заботы и оставшейся бытовой, доброжелательной частью лица попросил: - Ты бы, Лорка, что-нибудь типа ужина там собрала.
- Да почему же типа ужина? - засуетилась в родной стихии Лариса с девичьей фамилией Тяглова. Забегала от холодильника к столу и от стола к плите на общей кухне: - У нас же и щи ещё хорошие, вчерашние. И голубцы я тебе на сковородке сейчас быстро разогрею. Я быстро, Геночка, быстро. А ты рассказывай, Гена, что ещё говорили?
Геннадий специально открыл дверь комнаты, чтобы и другим жильцам квартиры было слышно: - Ждёт нас, Лариса, большая комиссия. ... Всем комиссиям комиссия! Так сам первый заместитель и сказал, что очень это важное и нужное дело музей Зинаиды Потаскухиной. Таких нужных музеев и нет нигде больше. И давно уже пора выводить наш музей на другой уровень. Это хоть и музей жены работника среднего звена управления, но уровень его не должен быть средним. ... Так и сказал, Лариса. ... Слышишь меня?
- Слышу, Геночка! Слышу! - отозвалась Лариса из кухни.
Геннадий, убедившись, что жена его слышит и не только она, вышел из комнаты и продолжил: - Под это, Лариса, даже деньги из бюджета нам выделят. Расширяться будем. ... Слышишь?
- Слышу, Геночка!
- А расширяться, это значит, ... придётся кое-кому освободить жилплощадь, - на последних словах Геннадий сделал намеренное ударение. Раскатисто получилось, учитывая акустику коммунального коридора.
- А как же соседи наши, Геночка? Им-то куда? - Лариса спросила участливо, женщина она была не конфликтная, до той поры, пока не трогали её кастрюли.
- А соседям, Лариса, придётся отсюда выметаться. Подобру-поздорову.
- Жалко их Гена.
- Слишком добрая ты, Лариса. Ты о будущем не думаешь. В любом большом деле без жертв не обойтись.
- Вот уже и готово, - Лариса, раскрасневшаяся сноровисто препроводила кастрюльку и сковородку из кухни мимо законного супруга, у которого от запахов заурчал желудок, в комнату на именной стол тёти Зины под инвентарным номером 3108.
Кушал Геннадий с аппетитом, с удовлетворением от удачно прошедшего дня. Всё сошлось, как нельзя лучше. Приняли и поддержали. Вот только комиссии он и сам, в правду сказать, внутри побаивался. Об этом он не хотел рассказывать жене. Первый зам подошёл к делу серьёзно и решил не опираться только на одно мнение, а узнать и другое. Для чего он решил комиссию составить из двух не очень дружащих между собой научных центров. Первый назывался Центром запредельно-глобальных стратегий, а второй носил название Фонд глобально-запредельных мотиваций. От одних названий у Геннадия в кабинете первого зама взмокла спина, и приключился тик на левом глазу. А в голове пронеслось - "Куда ты, дурак, полез? ... Здесь такие коты плавают". Китов на котов перепутал Геннадий от страха, но мысль менять не стал. Была в нём некая пробивная сила, отметающая мелочное ради достижения великой цели. Другой бы интеллигент месяц переживал, изводил себя страданиями, мучался от угрызений совести, что он так нелепо ошибся, даже если этого никто и не заметил. Геннадий был не таков. Улыбнется, натужено и забудет, было бы ради чего страдать.
За первым блюдом Геннадий покончил с тревожными мыслями и сомнениями. Ложку облизал. Под второе блюдо, голубцы разогретые, перешёл он к размышлению о приятном, о вещах волнующих своею тайной, которые, всегда припасают, оставляют на потом, на сладкий десерт. Подобрался Геннадий на мягких лапах к мыслям о финансировании, к сумме самой подкрался неслышно. ... Долго. Ох, как долго он примерялся к первой предполагаемой цифре, готовился к ней, как спортсмен к последней попытке. Так, по сути, и не подобрался. Побоялся спугнуть. Геннадия другая мысль привела в оцепенение, сдавила горло, не давая пройти в желудок половине откушенного голубца. Пришлось жену просить постучать по спине. Мысль о том, что может быть, даже в бюджете выделят отдельную строку. Так и напишут чёрным по белому - Средства для музея Зинаиды Потаскухиной, и в скобках припишут - (Директор Геннадий Правда.)
- Тебе голубцы не понравились? - Лариса вырвала Геннадия из цепких лап бюджета.
- Есть можно, - в принципе, это было похвалой из уст Геннадия. Зачистив молча свою тарелку, Геннадий сказал: - Давай, быстро убирай всё, записывать будешь. У меня пару предложений накопилось дельных, пока я тебя ждал. - Вилку облизывать Геннадий не стал, нужно было привыкать к новой жизни, к новому уровню, положению, само же положение на то и обязывало: - " Может я и дождусь того, что перестанут сюда шляться эти школьники. ... Дай та бог! Дай та бог! ", - успокаивал себя Геннадий, - " ... лезут всюду со своими дурацкими вопросами. Дети, тоже мне. Кто их учит и что у них в голове? ... Как им объяснить, почему тётя Зина не наняла киллера? Вот, гадёныши!", - увлёкся Геннадий и не заметил, как ладонь его, собрав жир от голубцов вокруг рта, сама обтёрлась о бахрому плюшевой скатерти тёти Зины, с мемориальным жирным пятном борща за инвентарным номером 3109. ...
-:-
- Ты уснул? - Даша, уютно устроившись на тёплой груди Виталия, улыбалась сама себе в темноте. Сейчас она не хотела быть Плохой. Смотреть в светящийся уличными огнями пролёт окна надоело, передумав и помечтав о многом, ей так хотелось об этом поговорить, поделиться с кем-то, - Спишь? - теперь она легонько толкнула Виталия.
- Нет, - Виталий прервал своё мерное сопение, коротко ответил.
- Что нет? - такой ответ не устраивал Дашу.
- Не сплю, - с тем же выражением ответил Виталий.
Для Даши этого вполне было достаточно: - А как ты думаешь? - Даша ещё больше подтянула ноги, сжалась калачиком и прижалась к Виталию, она и без того хрупкий ещё ребёнок доверила ему себя, приподняла их общее, готовое произвести на свет новую жизнь, тело, растворила мир вокруг, освободила его от всего материального. И плыли они в пустоте, не ощущая ни под собой, ни над собой ничего, ни света, ни тьмы.
- О чём? - спросил Виталий.
- Если бы у нас на самом деле появился ребёночек? Маленький такой. - Даше было тепло и спокойно в общем теле. Она сама ещё не родилась. Для неё ещё и мир-то не создан.
- Сначала я должен буду победить змея, - казалось, что Виталий и не задумывался об ответе. Откуда он его знал? Ничего же нет ни вверху, ни внизу.
- Я бы этого очень хотела. ... Он бы, наверное, сразу кричал. Плакал бедный.
- И зовут этого змея - Банджурогамия серединный змей, - Виталий потянул их общее тело вниз.
- Уа! Уа! - Даша вернула всё на своё место. - Так смешно. Может это, слова какие-то на их языке, а мы их не понимаем. Они и кричат от этого, злятся. Так ножками и ручками шевелят. Уа! Уа!
- Серединный змей, это потому что он находится между змеем искусителем и воздушным змеем. Ну, ... и между нами конечно ползает. Исконно наша змеюка. Мы его просто не замечали раньше, а может и не понимали. Хитёр гад. Жалит себя во все члены, кусает, собака, ядом. Он под всё может замаскироваться, прикинуться, даже гибридом может стать из искусителя и воздушного змея. ... И имя себе выбрал не наше, гадюка. Это чтобы нас ещё больше позлить и запутать.
- Может нам наоборот нужно учиться их словам, а мы начинаем их своим словам учить. Виталь, ты как думаешь?
- И ни в коем случае нельзя убивать его. Ты это, Даша, запомни. Он на это и рассчитывает. Запомни обязательно, на всю жизнь. Он наши молитвы использует и провоцирует нас. А я точно знаю - победить это не значит убить.
Их общее тело уравновесилось, приготовилось. Можно было лететь и вверх, и вниз. Внизу уже виднелась земля, твердь. Кто-то даже ползал там, копошился, рыл, прятался, носил что-то.
- Мне так вдруг захотелось, чтобы их было двое. ... Хм. Такие красивые. Красивые-красивые! Я их вижу. Вот как тебя. Точно вижу. ... Они уже подросли. Могут держать друг друга за руку. Это очень важно, Виталь. ... Правда, да? ....
-:-
Призрак так и не смог усадить Судьбина на кровать, упирался старик, сопротивлялось дряхлое тело, не хотело в синею долину под низкое холодное солнце. Пришлось самому товарищу Сталину отложить все свои важные государственные дела и сойти с портрета. Не любил он, когда не получалось что-то: - "Ви кто такой?" - спросил он у Призрака, упираясь в того строгим принципиальным взглядом и мундштуком трубки. Призрак сам растерялся и отошёл от старика: - " А ви кто такой?". Товарищ Сталин как всегда всё сам понял и улыбнулся: - "Ви нужное дело делаете товарищ. Извините, что не знаю, как вас зовут".
У Призрака от замешательства вырвалось: - " У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!", - страшно и тоскливо. Призрак сам сильно испугался того, что у него получилось такое имя, но ещё страшнее был взгляд, направленный на него, обдирающий холодом.
- Не нужно так сильно бояться товарища Сталина, - сказал товарищ Сталин. - Товарищ Сталин уже не тот. ... Так что же вы всё-таки хотели от моего верного старшины? Какой у вас был замысел?
А Призрака ещё больше заклинило, не поверил он товарищу Сталину, и ещё страшнее вырвалось у него: - "У-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у! У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!
- Не умеете ви докладывать, товарищ, - прервал жуткий вой Призрака товарищ Сталин, - доклад должен бить коротким, - товарищ Сталин рассуждая, стал передвигаться по маленькой комнате и, как дирижёр управляет оркестром, помогал себе трубкой, скупые, но очень точные движения управляли словами. - ... Доклад должен бить понятным, - маленькое пространство коммунальной комнатухи не мешало величию мысли, не было ей преград, ни что не мешало парадному белому кителю, белее которого нет ничего на этом свете, снега девственные, нетронутые, не могут сравниться в своей белизне непорочной. Рассыпалось всё живое и неживое перед белизной его, проходил китель и сквозь тело старика Судьбина, и сквозь бестелесное тело Призрака, - ... И самое главное. Доклад должен бить по существу. ... А за такой неумелый доклад вас нужно било бы наказать. Так било бы правильно. ... Для всех.
От таких слов у Призрака подогнулись ноги, и опустился он на колени. И стоял призрак товарища Сталина перед самим товарищем Сталиным, как перед иконой.
Товарищу Сталину это понравилось, он посмотрел вверх, на потолок, хитро улыбнулся и сказал кому-то: - " Вот, смотри, как нужно". ... "А ви, - обратился он уже к Призраку, - Послушайте, как нужно докладывать товарищу Сталину. Расскажите нам товарищ старшина, что это за дети, которые вас беспокоят и которые не дают вам спать. А мы с товарищем послушаем вас, - товарищ Сталин устал ходить и присел на пустую кровать Судьбина младшего: - Сын-то, кстати, пишет тебе? - ещё спросил он у Судьбина старшего.
- Нет, не пишет, товарищ Сталин.
- Да-а-а. Вот, дэти, - сказал с огорчением товарищ Сталин. - Воспитывай их, корми, а они короткого письмеца отцу не напишут. Нэ дэти, а изверги какие-то. ... Ну, давай, старшина, рассказывай.
Старик собрался, успокоил дрожащие руки, немного расправил плечи и, не сводя взгляда со своей кровати, начал: - Это не мои дети, товарищ Сталин. Они вообще. Это.
Как бы и не чьи. ... Детки эти. Это так, ежели по-нашему считать. Это я когда службу нёс ещё. Ну, охранял этих, врагов народа, товарищ Сталин. Я служил честно. В лагере был выводящим. На работы это. Служба хорошая, у нас всё было, товарищ Сталин, грех на что жаловаться, одет, обут, сыт всегда. Служба, в общем, оно, как и везде. Было это в сорок втором году, - задумался Судьбин. - Зимой, точно сорок второго.
- Тяжёлое время, старшина. Я помню. Всем нам досталось, - поддержал Судьбина товарищ Сталин.
- Холодная зима тогда очень выдалась. Морозы лютые. Мне-то в полушубке и валенках и то, до костей выжигало, а как эти выдерживали. Я и не знаю. ... Был у нас мальчонка совсем, лет двадцати, а выглядел, так и вообще, на все пятнадцать. Мне-то тогда не намного больше было, да я в сравнении с ним мужиком казался. В отцы, можно сказать, ему годился по виду. Он худой, щуплый. Глаза впалые. ... А туда же стервец, во враги народа полез. Шпионом был, вредителем. Колоски с поля воровал. Впаяли ему тогда на всю катушку, двадцать пять годков отмерили Вове Тютину. Так его звали. ... Вова. Володя. Я-то его и не обижал, так чтобы сильно, что толку было бить этого доходягу. Он и так сам чуть ноги таскал. Так, двинешь прикладом в спину, для порядка, чтобы от строя не отставал и всё. Честно сказать, товарищ Сталин, простите, но мне его даже жалко было иногда. Нормы-то у нас тогда большие были. Вся страна жилы рвала. Я понимаю. ...