... Пояснительная записка - для того, чтобы понять, что же послужило началом - начал, взятая, из откровенно - секретного письма, оставленного с надеждой на любовь под большим камнем на перекрёстке двух неприметных дорог. Одна дорога вела вперёд. Другая назад. Всегда - назад. Письмо было спрятано в металлическую банку из-под халвы и ещё пахло халвой. Мне даже пришлось стряхнуть небольшие прилипшие сладкие крошки на свою ладонь. Я попробовал на вкус чужую халву, и вдруг я всё понял: в чём он - секрет жизни:
Хвала - Халве!!!
Халве - Хвала!!!
(Это - пароль.)
Но срочно вернёмся к письму, потому что всегда перед последним откровением должна быть ненужная, но обоснованная чем-то пауза. Весь текст письма я не могу вам здесь привести полностью, так как оно содержит в себе очень опасные мысли и суждения, из которых следует, что над нами довлеет одно очень мрачное проклятие, снять которое, мы не в силах из-за своего постоянного страха, сделать это неожиданно, точнее будет сказать - случайно. Что, несомненно, может привести нас к ещё большей загадке - почему случайно, а не осознанно - логично, и к ещё большему непониманию себя, как уже неоднократно было, когда другие известные люди оставляли нам свои большие записки в самых секретно - доступных местах. ... Да, ещё прежде, я должен, конечно, описать, как же я нашёл это искусно спрятанное письмо - послание, и что этому предшествовало.
Поймав в перекрестье воображения перекрёсток и себя на мысли, что это мне всё давно знакомо. Я увидел, что на камне у перекрёстка сидит девушка. Я так явно увидел, что она обнажена и что она читает какую-то книгу, что очень испугался за бедную девушку, которую кто-то оставил одну на камне у перекрёстка полностью обнажённую, и заставил читать. Это смахивало на подставу. Меня охватил ужас от вида этой книги, она могла быть написана бандой женщин - убийц, которые не найдя удовлетворения для своих чувственных тел, нашли другое занятие - изощрённо убивать, и тем упиваться меж страниц, ища там сокровенное пресыщение своим изголодавшимся фантазиям. Строчки сами страшно заплясали в пустоте над камнем, предупреждая и останавливая меня, как объект воздействия глубоко скрытого смысла:
" И изрыгались трупы тиражами смерти
Пустоты, умножая и без того в нетвёрдой тверди....".
( Девиз последнепечатников - иезуитов.)
Девушка с книгой моментально поняла скрытый смысл, зависших над ней страшным предзнаменованием, строк: - Почему вы с таким ужасом смотрите на мою грудь, когда я читаю стихи? Она вам не нравится? - спросила она, не отрывая взгляд от своей книги.
- Я не могу ничего сказать, - ответил я. - Ваши соски упираются в мои зрачки. Мои зрачки прилипли к вашим соскам. Как тут можно вообще говорить, когда они так напирают на мою суть, что, впрочем, присуще, в большинстве своём, и остальным представителям рода человеческого. Мне больно смотреть и бездействовать. ... О, как я люблю эту боль. Побольше бы такой боли, хочу я вам признаться. И уже можно жить и страдать, противоречиво наслаждаясь недостигнутым.
- Почему же все мужчины при знакомстве с женщиной смотрят всегда на её грудь и что-то себе там представляют? - это прочла она из книги, сопроводив эту банальную аксиому - вопрос своим указательным пальцем по странице. - Вот, так и написано.
Я покраснел, она смутила меня своим откровенным вопросом из книги, на который очень тяжело найти достойный ответ из жизни порядочного мужчины.
Только теперь я истинно увидел её. Она увидела меня. И так продолжалось долго. Я увидел её. Она увидела меня через строки стихов, которые витиевато зависли в воздухе перед ней. Она читала стихи в пространство пустоты, чтобы согреться. Это было лучшее, что она придумала в своей жизни - согреваться стихами.
- Мне холодно, - сказала она. - Они меня не понимают, а я их.
Я увидел, что она прозрачна, как лёд и её соблазнительные соски - это горизонтальные сосульки в разных смыслах обладания. Мой взгляд похолодел: - Я понимаю их, почему они не понимают вас, - сказал я ей, вожделенно задыхаясь от быстрых и простых желаний нормального мужчины: - Не дайте им растопить ваше ледяное сердце в их грубых и лживых обещаниях обжигающей любви. Сохраните немного неопалимого здравомыслия там, где у вас особенно холодно. ... Можно я пойму тебя? - сорвалось у меня грубо и правдиво.
- Нет, - это она, скорее всего, ответила себе, чем мне, лживо.
- Я ещё раз повторяю свой вопрос вам, - надавил я на её соски, не жалея своих глаз и, не заботясь о своей репутации. ... Они поддались, но и стали твёрже. Чтобы не лишиться устоявшихся взглядов о верном толковании распространённых примет женской реакции на откровенно грубые ласки, я стал подготавливать сам - сам момент проникновения - беспорядочно - безотказной рифмой желания, возбуждающей женщину наповал:
В беспорядке быстрой ночи
Я безжалостно -
Порочен!
Мысли только в тело - страсть
Глаза - ниже, ещё ниже!
Раздеваю всё, что вижу.
Глубже, дальше!
Ненасытно, жадно - больше!
Ещё - больше!
Тела - мало!
Я хочу тебя - глотая!
Каждый вскрик твой - умирая.
Вместе смерть мы принимаем
Ненасытно - воскресая
Восставая, в страсть впадаем.
Рты хватаем
И страдаем
Что так быстро
Плоть съедаем
Пожирая - грубо, властно.
Как прекрасно
Руки, ноги
Шея, грудь
Обжигает
Этот путь
Не свернуть
И ... не уснуть.
Этот путь
Снова в путь.
Этот путь ... шея, грудь.
Она сказала: - Ещё! ... Она, получив всего лишь небольшую часть меня, решила, что вместе с этим в неё входит и моральное право, обладая - управлять мной, хотя, обладал я здесь всеми правами - это в моём понимании было так.
" ... Нет гармонии в гормонах
Гормонально говоря ".
( Надпись на камне.)
Эти все изменения в её сознании, причиной которым были мои слишком откровенные слова, выпустили на свет божий всего одно единственное слово с её стороны - "Ещё!".
Вы бы слышали это - "Ещё!". Чтобы понять, чем же это слово так насторожило меня, нужно уметь отличать ритмические интонации сожительства букв от простого словоблудия. ... "Ещё!" - не просто гармоничное и ни к чему не обязывающее предложение к продолжению, а здесь, как раз прозвучало столько неприкрыто - определённого, жёсткого желания обладать моим будущим.
Всё стремительно менялось и требовало от меня крайнего сосредоточения. Если подойти ко всему этому спокойно и рассудительно - то, какие могли быть вообще ко мне претензии со стороны этой девушки. Ещё каких - то десять минут назад мы даже не были с ней знакомы, и она была для меня обычной обнажённой девушкой на камне у дороги с какой-то книгой в руках. И мне нужна была совсем не она, а "истина-тайна", которую я надеялся найти под камнем в банке из-под халвы. Да, на какой-то момент жизни я завладел её разумом и телом в открывшихся мне рифмованных строчках. Ну, так что же теперь? Впасть в обязанность и безвольно жениться? ... Я-то ожидал обычного развития, классической одноактной пьесы, где цветы роняют сладкие слёзы на алтарь любви в полной амнезии от количества рифм - вот во что превратились миллионы слов о любви, которой всегда мало, когда её кругом так безумно много в словах. Но нет, всё сорвалось в хищное - "Ещё!", в котором я уловил угрозу развития излишне затянутой пьесы спродюсированой крупным мясным холдингом только с одной тайной целью - надеждой на продолжительные антракты, которые всё окупят через дешёвый буфет. ... Очень умный и холодный расчёт крупного хладо-холдинга.
Я не мог с этим бороться дальше один. Это были бы слишком рискованные позы с моей стороны. Позы войны:
Ты меня стесняешь в средствах
Мы с тобой впадаем в детство
Ты боишься этой позы
Но она мне всех дороже.
По дороге в мир зверей
Просишь ты: -
Убей! Убей!
И держась, за талий выступ
Снова я иду на приступ
Слыша стоны о пощаде.
О пощаде? ... Чего ради?
Ты меняешь план сраженья
Отступаешь вся в смятенье.
Волос пряди разметая
Задержалась, чуть
У края.
Страстью воздух наполняешь
Меня взглядом расчленяешь
Ты смущаешь меня позой.
Ты встречаешь меня - розой.
Победила.
Проиграл.
Это то, чего не ждал.
Лепестки сбивают пыл
Покорился и забыл.
Кто я? ... Где?
Понимаю. Я в ...
И покорно принимаю
Перемирие в войне.
- Пойдём! - я беру её за руку и увожу подальше от этого краеугольного камня. Меня продолжает трясти. Начинает меняться погода и день отступает за далёкий поворот дороги, который мы не видим, но внутренне угадываем по общей перспективе полотна художника, на котором он нас изобразил. Вы спросите: - А как же истина в банке из-под халвы, зарытая под камнем у дороги, там, где неудобно рыться даже бродячей собаке, пробегающей мимо не один раз, и много раз, справлявшей малую нужду по дороге в никуда, как раз под этот камень?
Я не буду слишком вас томить ожиданием. Я ещё сам, не раз, вернусь к этому камню и справлю там свою малую нужду в поисках вечных ответов:
Мы ходим по нужде
По принуждению
Мы ходим по нужде
По убеждению
Мы ходим по нужде
Ногами
Она всегда и - "под"
И - с нами.
В надеждах без одежды.
Кому она нужна
В нужде одежда
Скрывая срам в надеждах
Хлам!
Подаренная, нам
Невеждам.
Срам!
... А сейчас, я уводил свою единственную, и очень любимою мной
женщину подальше от этого ужасного места.
- Идём быстрее, моя Ева - Джульетта! - тянул я её за руку. - И брось ты эту книгу. Она тебе больше не понадобится.
- Ты оторвёшь мне руку! Не тяни меня так. ... И вовсе я не - Ева, и не Джульетта. ... Я - Анжелина.
- Тьфу - ты! - плюнул я зло под ноги. - Ты - лживая дура! ... Давай, не будем сразу начинать наш прекрасный мир со лживых имён.
- Куда мы идём? - спросила она, ничего не ответив на мой упрёк.
- Я ещё не знаю. Не мешай мне думать, не перебивай мои мысли. Мысли не восстанавливаются. ... Я ещё даже не решил, как нам туда лучше идти - по дороге или через лес.
- Пойдём по дороге, так все делают. Я это часто видела, когда мне надоедало читать, и нечем было себя занять, - беззаботно сказала она.
- Ещё не известно, куда эта дорога ведёт, а ты так просто всё решаешь за меня. Вот так вот - просто.
- Тогда давай пойдём через лес, - также простодушно предложила она.
- Сейчас! ... Ты уже всё сама решила! Какая же ты - дрянь! Ты даже не спросила меня, что же меня удерживает, чтобы не пойти через этот лес. В лесу может быть ещё хуже, чем на дороге. Там всякое может быть. ... Там могут быть бандиты, ... звери. ... А я не очень уверен в себе сейчас.
- Зато я в тебе уверена. Ты такой храбрый. Это сразу заметно. Ты такой сильный. Ты так сильно тянул меня за руку. И потом, ты такой умный и красивый, что я просто не успеваю за тобой бежать. Ты справишься с любыми бандитами.
- Ты действительно так думаешь?
- Легко! Я в этом разбираюсь. Вот, когда моя Светка. Это моя старшая сестра. Когда она выходила замуж, значит. Никто тогда не верил, что она будет лучше всех наших Кустодиевских девушек выглядеть на своей свадьбе. Кустодиево - это наш посёлок такой. Так вот, ходили тогда всякие грязные лживые сплетни по посёлку, разговоры и всё такое там нехорошее, что всё - конец! Ты представляешь? Ерунда, в общем, будет, а не свадьба. Я то знала, кто это всё распускает по посёлку своим гадким языком. Но до поры - до времени делала такой вид, что я сама не понимаю, что происходит и что вообще творится, и что я вроде как тоже со всем этим согласна. Ну, вроде как - дурочка такая. Врагу же нельзя раньше времени открываться в своих этих, ну, ... замыслах. Это наука такая есть, как хитрость, короче или типа. Ну, её наши хуторские мужики ещё придумали, когда драться ходили с Иваньтеевскими, когда перепадало больше нашим мужикам. Доставалось - короче. Приходили чаще они всегда с разбитыми мордами, чем Иваньтеевские. Тогда мужики наши и решили в науку пойти с хитростью, ну, чтобы это. Потому как без науки надоело им ходить битыми в синяках. Они тогда с утра пойдут, соберутся, как будто косить на дальний выпас, что рядом с Иваньтеевкой. Они колы возьмут ещё с ночи заготовят, и вроде как этими колами, как косами косят, чтобы Иваньтеевские издали видели это. А потом незаметно так колы побросают и домой возвращаются, чтобы вечером потом, вроде как - запросто так, без всякого оружия у Иваньтеевки прогуливаться. Выманивать на себя значит, врага. А когда Иваньтеевские от такой неслыханной наглости взбунтуются и ринутся в атаку на кулаках. Наши мужики значит - того, овертайм делают. Колы приготовленные похватают и гонят тогда Иваньтеевских аж, до Марьяна, а это ещё километров с двадцать будет. Ну, и потом уже возвращаются под утро такими героями. Так вот! И я это так решила применить против соседки нашей Любки. Это она, сучка, такие слухи поганые распускала, что у Светки не свадьба будет, а говно какое-то. ...
Она всё рассказывала и рассказывала, а мне не хотелось это слушать, и не потому, что я ей не верил, скорее всего, это был правдивый рассказ из обычной жизни, но мне это-то и не нравилось: - Замолчи, сука тупая! - не выдержал я тогда всей правды.
- А ты себя-то в зеркало видел, идиот облезлый, - спокойно парировала она.
Ещё какое-то время мы шли молча. До леса оставалось каких-то сто метров. И всё-таки я боялся заходить в лес. Она это почувствовала: - Ты боишься? - спросила она так, словно мы прожили с ней всю жизнь вместе. Может, это было и правильно. Как ни как, но это были хорошие годы. Я любил её. Причём, я не могу сказать, что я понял это сразу же и на всю жизнь. И уже потом, когда я как-то определил это чувство, и убедил себя в том, что так оно и есть. Это всё было, потому что у меня всегда была какая-то неуверенность именно по отношению к себе самому, к своим поступкам, к своим мыслям. Я как-то не мог найти, скорее, почувствовать в себе стержень этот. Такое чувство, что я действительно в чём-то уверен окончательно и бесповоротно. И что это сидит во мне непоколебимо, и даёт мне уверенность в жизни. Я всегда завидовал другим именно в этом. Внешне мне казалось, что вот этот, незнакомый мне человек, действительно счастлив и уверен в себе. Он может и не так умён, не так, что ли, сложен. Но это и не нужно ему вовсе. Жизнь его пряма, уравновешена и спокойна до умопомрачения, что в моём понимании и есть ощущение счастья. Счастье - в таком прямом, хромированном цилиндре, с которого стекает весь этот мусор сомнений, который так мешает мне, действительно, что-то прочувствовать по-настоящему, и поверить в это. Я всегда найду какую-нибудь мелочь, соринку, нестыковку, которую все другие пропускают, не замечают, а я, внутренне наслаждаясь, своим умением не пропустить - то, что мешает довести любую вещь до совершенства и потом логически ещё убедить себя в этом, объяснить, извожу себя этой невозможностью достижения идеала. ... Может корни этого в моём детстве: