"НИКОГДА" - хорошее для начала слово. Ёмкое. Дерзкое. Больше подходящее для завершения чего-то, оно может быть и самим началом, начинать-то всегда с чего-то надо. Только, как-то не хочется вытягивать всё слева - направо, и строить всё в таком продолжении. Это направление набило уже оскомину. Как-то хочется строить всё основательно, сообразуясь с основным смыслом - "строить". Хочется взять, разбить - "НИКОГДА" - на составляющие кирпичи и укладывать их один на другой. Раздолбать его колуном на три части, прикинуть на глаз, как грани
вышли и положить в основание - "НИ", потом плюхнуть сверху что-то вязкое,
грязное и липкое. Раствор - вещество для скрепления всего, что у вас под рукой
лежит - это личное. Хороший хозяин - всё в дело пускает с блеском в глазах.
Состав раствора нужно угадать и что там будет скрываться за цементом, известью или, как в старину - за яичными желтками - само потом вылезет в швах.
Начало положено, - "НИ" - лежит в основании и мы на пузе, все в растворе, приволокли - "КОГ" - и шмякнули его сверху на раствор. Для лучшего прилегания можно сесть сверху и перевести дух, а если вы не устали, то идите за последним кирпичом - "ДА". Положили его? ... Подождём. ... И так, - НАЧАЛО ПОЛОЖЕНО. Теперь можно отойти и посмотреть. Получилась какая-то даже архитектурная симметрия. А что внутри? Кто там жил, живёт или будет жить? ... Знаю-знаю. Первым, что очевидно, и вы попадёте точно в мишень, заработав этим самым первые балы в игре, подумав - "Никогда не говори - Никогда".
Но чем больше живёшь - хуже выглядишь - и понимаешь, что оно кругом и рядом, это - "НИКОГДА". За него всё время чем-то цепляешься, ногами или если положил много раствора, то коленом, плечами. В общем, оно везде, начиная с -
" ... я не буду больше молодым. ... (В смысле - НИКОГДА)", и дальше, дальше больше, прямо улей из - "НИКОГДА" гудит у вас над головой. Но с ним
можно играть, его можно приспособить для себя. Я сам в первый раз испробовал эту игру на себе. - Ремонт обуви. Очередь. Приёмщица; немолодая уже женщина с уложенными волосами нежно фиолетового отлива, в очках, на каждой её руке не меньше трёх колец, так медленно заполняла все нужные квитанции, что вместо того, чтобы сорваться на грубость от нехватки воздуха и времени, я стал рассматривать календарь за её спиной, на стене. В верхней части его был изображён тропический берег, мелководье, песок - жёлтая мука, зелёная вода и остров-скала в каких-то сотни метров от берега. Там было хорошо. Жарко, но рядом океан. Я поддался искушению и с глубоко спрятанным коварством, подумал: - Нет, там я НИКОГДА не буду. Так, сделал себе задел на будущее. Если потом вдруг, когда-нибудь, я всё-таки буду валяться на том песке, то - "Никогда не говори - никогда", - я выколю у себя на груди вместе с островом-скалой. Попав, в сам себе расставленную ловушку и не очень жалуя всякие откровения на своём теле, я, время ещё было, усложнил задачу. - Ладно, - думал я. - Валяться на песке каждый дурак сможет. И ничего в этом несбыточного нет. Допустим, я не собираюсь. Допустим, нет на это денег. Допустим, даже если бы и были, то - сколько? Общие ответы - много - меня не устраивают. Хорошо, всё сошлось, а вдруг какие-то дела. Большие деньги - большие заботы. Каждая минута расписана, и вырваться из этого рабства не легче, чем Спартаку из Туркменистана, когда практически всё бесплатно; бензин бочками, квартиры в мраморе, кругом музыка и фонтаны для всех. Только не кури и ещё немногим пожертвуй. В конце-то концов, что Спартак от такой жизни сам себя к кресту прибьёт? Этого даже глупо ждать. - Поэтому я несколько усложнил себе задачу и представил себе - Я - НИКОГДА - не буду на вершине этой скалы в океане. На самой её макушке. Вот там, где проплешина среди какой-то растительности - НИКОГДА.
- Мужчина! Мужчина! Вы что, издеваетесь? - кричала на меня приёмщица. - Вы обувь-то сдавать будете или мне вас всю жизнь ждать? Вы сдавать будете?
Пусть так, начало было положено, и я мог, конечно же, ответить - НИКОГДА! Но я промолчал. Откуда-то я знал эту приёмщицу, вспомнить не мог. Ушёл я. Бежал.
Теперь, когда мы более-менее сообразились, разобрав - "НИКОГДА". Нужно же всё равно что-то положить рядом, в продолжение. И на алтарь, лучше - жертву. В высоту - хорошо, но столбы имеют пределы высот, нагрузок и их уже все застолбили.
Нужна какая-то правдивая история. С самой историей - всё понятно, а вот с правдивостью её - большие сомнения. Нет ничего более неинтересного, скучного и однообразного, чем та опора на правдивость пережитого, выстроенная слева - направо. Сколько их уже было в вычерченном библией многоугольнике, где в каждом углу свой камень под которым хранится вечный эталон греха и любви.
А ведь выворачивает всего и не хочется почему-то никому верить, - людям конечно же. Правда - матёрая сука, которая устала всем давать. Сидит себе в центре многоугольника и ждёт, когда её снова будут препарировать грязными, подлыми руками, ждёт, когда ей снова будут выворачивать матку на всеобщее обозрение. Устала, - но ждёт. Как же хочется так всё самому вывернуть, чтобы в правду не верили. Ей - то есть.
"Я".
Шёл по городу военный. Шёл себе, нёс портфель. Военный переходил дорогу, я притормозил у перехода, пропустить военного. Пока он переходил дорогу, я его рассмотрел через стекло: мужчина за сорок, нормального телосложения, роста немного выше среднего. Судя по времени - идёт домой. Судя по портфелю - штабной офицер. Общее впечатление - он военный. Всё это случилось - это чистая правда. Скорее всего, я его больше никогда не увижу, если не будет войны, и он перейдёт улицу. "НИКОГДА" - влезло само. Кто поверит в такую историю, что никогда не будет войны. А мне война и не нужна. Что же там у него в портфеле? Может там секретный план, - "Как никогда не начинать войну". Я мог бы, конечно, быстро выскочить из машины, сначала нервно дёрнув, ручник, пихнуть в спину военного, вырвать у него портфель, вернуться быстро обратно в машину, снять её с ручника и рвануть с места. Военный явно не ожидает внезапного нападения в мирное время. Но тогда войны никогда не закончатся и это - правда - план-то этого будет похищен. ... Сзади просигналили. - Уснул там?! Эй!
Я, пропустив носителя военных секретов, поехал себе дальше. Снова пешеходный переход. Притормаживаю. Дорогу поперёк пересекает бегун-беглец в трусах и кроссовках. По-виду, он намного опаснее военного, хотя бы тем, что бежит поперёк, военный хотя бы не создавал такого впечатления, и к нему, беглецу-подлецу, пока не за что было придраться, что злило.
Всё дело в том: у меня в машине сломался мой приёмник-магнитофон, диск замолкал посреди песни, зависал. Каждый раз нужно выключать и снова запускать. Он отыгрывает секунд двадцать - и дальше тишина. - Дал бы! - Радио работает, но оно раздражает своим всеядным форматом. А ещё и этот голос, который старается всё это связать раствором. Поэтому я и придумал для себя эту игру - рассматривать пешеходов и даже, если позволяло время, мысленно перемещаться в них, чтобы за момент зрительного контакта, постараться их понять изнутри или сочинить о них короткую историю. Поменяться местами, не ставя их об этом в известность. Что они и кто они? Быстро. Это, как читаешь какую-то историю, знаешь уже, чем всё закончится, но тебе интересны сами персонажи. Тебе интересно с ними меняться местами. Тебе интересно проживать их жизнь, - своей всем мало. А для этого нужно всего лишь переступить грань между своей фантазией и их реальностью. Только быстро. Первое впечатление самое верное, - так и бывает. Так бегать, как этот. Кто же так может? Своим бегом, со сведёнными коленями вместе, он провоцировал меня на грубость. Какая уж тут правда, не может этот человек с такой манерой бега колуном махать и потом ещё в этом копаться, с так низко опущенным задом и такими нелепыми движениями рук, не может. "НИКОГДА". И ноги у него старые, дряблые, чуть тащит. - Э! Да он же - старик! - Не, с таким я меняться местами не хочу - "НИКОГДА". - Слушай, дед! Ты можешь там быстрее ногами шевелить? Что ты тягаешь их! Бегай уже возле кладбища! - Бип! Бип! Бип! - это не мне и не я - это солидарность.
Дед схватился за сердце и упал на переходе. Я нервно рванул ручник и выскочил из машины. По переходу шли люди, спешили. Остановились. Кто-то перевернул тело и давил уже ему на грудь. А я: - Вы же видели, я же его не трогал. Вы подтвердите, когда приедут? Вы скажите. Я его машиной не бил и сигналил не я. Вы же видели? Вот вы, женщина? Вы скажите?
Тётка даже не стала останавливаться. Плюнула в сторону машин: - Что б вы все сдохли, ироды, на своих машинах!
"Отец".
Отец в войну был ребёнком. Как ни старался, я ни как не мог его представить там - в войне. Голодал он вместе со всеми; мать, сёстры, младший брат, да и вся их деревня. Сныть - трава, из неё делают жидкий суп. Всё сгорело.
Он часто вспоминал, и я слушал это в который раз, подсказывал, но его там - не видел. Глаза его не видел. Может это его такой оберег для меня, чтобы я этого -
"НИКОГДА" - не видел. Себе признаюсь, что мне с ним повезло. Простой, но самый бескорыстный он для меня и для всех. Ему со мной не повезло; я умнее, удачливее, но я не добрый, я единственный ребёнок. Он вместил меня в поколение между войнами, и отдавал всю жизнь - всё что имел.
"Я".
Вместился я между "шестидесятниками" и "пепси", там ещё были разные - "без твёрдого имени". Мы, как-то собрались все, пошли просить: - Дайте нам какое-нибудь имя личное всем и сразу, хорошее лучше.
- Зачем вам?
- Нужно.
- Зачем?
- Нужно и всё.
- Определитесь точнее.
- Ну, понимаете, так скучно - без общего имени, а с общим выстраданным - можно гордиться.
- А вы страдали?
- Честно? Нет.
- А хотите?
- Честно? Нет.
- Стыдно, - сказали они.
Приехала "скорая", я медленно объехал тело старика, стараясь не смотреть на него. Боялся в общем, если вдруг увижу его глаза. Больше я его точно - "НИКОГДА" - не увижу. Я же не виноват в этом. Ну, ... в том, что он.....
"Пешеходов нужно пропускать", - сказал царь Ирод в неработающем приёмнике. На следующем переходе, где я притормозил, дорогу переходила девушка с коляской. Она долго не решалась выехать на дорогу, толкнуть вперёд коляску, но всё же пошла. Несколько завозившись, правда, что-то там с колесом. Я её понял сразу - она мать одиночка. Её бросили. Мне было её жаль: одна с ребёнком. Коляска была закрыта, и ребёнка не было видно, но жалость и к нему была. Она не спешила, шла осторожно. Я не хотел быть её ребёнком. За ней так и тянулись слова молодого взрослого эгоиста-папаши. Скорее всего, он был высокий блондин с голубыми глазами. - "Я не хочу тебя обманывать. ... Понимаешь, и себя я тоже не хочу обманывать. Я буду тебе помогать. Но так будет лучше. Прости, я вам буду помогать. Короче, я пошёл. Давай, прошу тебя, только без этих слёз, уже ничего не исправишь. ... Ну, давай. Я, короче, пошёл".
Она подкатила коляску под мою машину, к капоту спереди, и подошла к моей двери. Сделала знак, чтобы я открыл окно. Это уже было не из моей игры. И зачем я только всё это начал. Она, улыбнувшись, спросила: - Вы можете мне помочь?
- А что такое?
- Да ничего особенного, сбейте своей машиной коляску и всё, ... пожалуйста.
- Вы это серьёзно, девушка?
- Да вы не удивляйтесь. От этого всем лучше будет.
- Зачем мне такой грех на себя брать? Вы вообще в своём уме, девушка?
- А не грех это, так царь Ирод повелел и нам завещал.
- Что он повелел - пешеходов давить?
- Нет, он закон издал, законы нужно исполнять, хорошие они или плохие. Вы исполните, а потом кайтесь себе. Потом уже можно.
- Но там же ваш ребёнок?
- Он не только мой и он мне не нужен. Я одна не могу его вырастить.
- Девушка, откатите коляску, пожалуйста, мне ехать нужно.
- Нет.
- Девушка, нам уже все сигналят, - я не врал - это была чистая правда.
Стала собираться толпа вокруг нас. Всё, как обычно. Снова эта тётка с предыдущего перехода: - А он и на том переходе старика сбил, я видела всё, люди! Сейчас я всем всё расскажу, я скрывать ничего не буду, хотя он мне на том переходе деньги за это предлагал. Вот ирод бессовестный! Думаешь всё купить можешь! - и двинула своим мешком по машине. - Что б вы сдохли!
- Вы, что все с ума сошли! - у меня других слов не было. - Я вас первый раз в жизни вижу, - не мог же я всем про свою игру рассказать. Кто мне поверит?
- Врёт! Врёт! - кричала тётка. - Всё врёт!
- Конечно, врёт, - подтвердила приёмщица обуви. - Он ещё с утра странно себя вёл, когда хотел обувь сдать в ремонт. Отстоял в такой очереди и ушёл. А я ведь была его любовницей раньше.
- Вы? Да когда это? - я, просто, не мог сразу сказать - нет, потому что не был полностью уверен в обратном. - Да не мог я вас любить. Вы на себя посмотрите.
- Я помню-помню, - правдиво так, главное, говорила приёмщица. - Всё помню. В молодости нашей вы меня так любили и бросили потом. Я ещё аборт от вас делала. ... Что смотришь?! Показать?!
- Это неважно, - сказала тётка приёмщице. - Все мы когда-то имели любовников и нечего вам здесь хвастаться этим. Аборт она делала. Я их десять сделала! От разных мужчин и получше этого были. ... Вы его сейчас за руки держите все, он коляску сбил с ребёночком!
У меня тут же повисли на руках.
- Да никого я не сбивал. Вы у девушки спросите, - что мне ещё было говорить им, такому умному.
Кто-то заглянул в коляску и крикнул: - Коляска пустая и целая! Там никого нет, и девушки никакой нет. Чья коляска, люди? Чья коляска? Что здесь вообще происходит?
Всё как-то само собой рассосалось. Девушка пропала. Толпа растворилась. Тётка быстро укатила коляску. Приёмщица нашла себе в толпе нового кавалера. Мне осталось только уехать. Движение снова возобновилось. Нужно как-то бороться с этими заторами на дорогах ... и вообще.
"Отец".
Я понимал своё превосходство. Я говорил и говорил. Отец сидел напротив и не смотрел на меня. Ему было неудобно, он хотел как-то уйти от этого разговора, но я не мог выпустить свою жертву. Я вбивал и вбивал свои аргументы, как гвозди. Правда была на моей стороне. Мы с ним уже много раз говорили на эту тему, он то отшучивался, то уходил физически. А я набирал и накапливал своё превосходство постепенно по крупицам - то простым укором, то фактом, который нельзя опровергнуть, то общеизвестными слухами похожими больше на правду.
- Зачем ты выбрал этого ирода? Зачем, ты можешь мне это объяснить?
- Выбрали - пусть будет, - отвечал он коротко, что ещё больше злило меня.
- Папа, ну там же всё на лжи и обмане. Что ты не видишь этого и не слышишь?
- Пусть будет.
- Там же кровь! - почти кричал я ему. Получалось, что на него.
- Пусть будет. ... Вы потом себе другого выберете. Лучше.
- Но тебе, зачем это?! Зачем, ты можешь мне внятно объяснить? Зачем?
- Надо.
- Ну, вот твоему сыну плохо от этого, а ты говоришь - надо. Кому? У Ирода все виноваты - кто на власть его покушается, - я загонял его в многоугольник с вечными истинами, где в центре, я и ткну своего отца лицом в опилки - пропитанные потом, кровью и правдой.
- Вы себе потом своего найдёте - не ирода, - не шёл он туда.
- Папа, вам-то что? Вы уже своё пожили, живите, конечно, дай вам Бог здоровья, ещё много лет. Но не решайте за нас. Вы же только своим детям хуже делаете. Вы всегда о нас заботились, а тут. ... Что с вашими мозгами случилось?
- У вас свой будет, а нам этот - хорош.
- Ну, вот смотри, сколько у тебя пенсия? ... Ты же всю свою жизнь жилы рвал на этом своём заводе и что сейчас?
- Мне хватает.
Я тогда вообще разошёлся, меня прямо приводили в бешенство его непробиваемые односложные ответы. Правда-то была на моей стороне. Он, как-то сжался тогда весь и то ли улыбался, то ли ему было плохо, и он за такой гримасой прятал боль. И мельком посмотрел на меня - это был те глаза голодного ребёнка из войны. Я это увидел. Получается, что я сам этого добился.
Потом у него был инфаркт. Я каждый день ходил к нему в больницу, и он смотрел на меня такими же глазами. Ему было неудобно передо мной, что он приносит такие неудобства. ... И страх, конечно, там был тоже.
Он поправился.
"Я".
Сейчас я смотрю на него, когда он приходит к нам, и думаю - Зачем мне эта анатомия матёрой суки с её бесстыжей маткой напоказ. Он лучше меня - я это знаю. И что я вообще могу кому-то доказывать в этих углах. Уж лучше я его накормлю и напою чаем, всё радость нам будет.
- Что там на даче?
- Растёт, - односложно отвечает он и прихлёбывает чай громко.
- Ты её продашь вообще когда-нибудь? Тебе же тяжело там. Что нам чего-то не хватает? Всё же есть.
- Нет, - говорит он.
Я это понимаю, как - "НИКОГДА". Хорошее слово. Очень хорошее, оно правильно сложено, по всей науке, без раствора - монолит. Его ни кувалда, ни колун не берут. Это ещё во многом и от мастеров зависит - нет сейчас таких мастеров, кто бы мог с этими инструментами управляться. Нет - и уже, наверное, никогда не будет. ... Скоро.