Шель Виктор Моисеевич : другие произведения.

Пурим

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Виктор Шель

Пу­рим

  
  
  
   Сей­час-то я хо­ро­шо знаю, что та­кое празд­ник Пу­рим. Это празд­ник ос­во­бо­ж­де­ния ев­рей­ско­го на­ро­да от уг­ро­зы унич­то­же­ния. Я про­чёл вни­ма­тель­но биб­лей­скую кни­гу "Ес­фирь", опи­сы­ваю­щую со­бы­тия, ко­то­рые при­ве­ли к ус­та­нов­ле­нию это­го празд­ни­ка. Пять­де­сят лет на­зад, ко­гда впер­вые в мо­ей жиз­ни ус­лы­шал это сло­во, я не имел ни ма­лей­ше­го пред­став­ле­ния, что оно обо­зна­ча­ет. А ус­лы­шал я это сло­во то­гда, ко­гда я впер­вые бо­лез­нен­но ощу­тил свою при­ча­ст­ность к ев­рей­ско­му на­ро­ду. Об этом да­лё­ком пе­рио­де мо­ей жиз­ни я хо­чу рас­ска­зать.
   В ию­не 1952 го­да я окон­чил тех­ни­кум и был на­прав­лен на ра­бо­ту в го­род Ир­кутск в Вос­точ­ной Си­би­ри. Вме­сте со мной по­лу­чи­ла на­зна­че­ние Ха­ну­ма Хан­ду­ло­ва, ко­то­рая учи­лась в па­рал­лель­ной груп­пе. Ха­ну­ма бы­ла стар­ше ме­ня на че­ты­ре го­да, и её ро­ди­те­ли жи­ли в Ир­кут­ске. Она еха­ла к ро­ди­те­лям, а я ехал в не­из­вест­ность. Моя ма­ма ос­та­лась в Одес­се. Мне то­гда ед­ва ми­ну­ло 19 лет, и для ме­ня это бы­ла пер­вая в жиз­ни са­мо­стоя­тель­ная по­езд­ка. По­езд­ка из Одес­сы в Ир­кутск поч­ти че­рез всю стра­ну са­ма по се­бе мог­ла бы стать пред­ме­том рас­ска­за, но не о ней пой­дёт речь.
   Мне да­ли кой­ку в об­ще­жи­тии за­во­да им. Куй­бы­ше­ва, хо­тя моя ра­бо­та к это­му за­во­ду ни­ка­ко­го от­но­ше­ния не име­ла. Ха­ну­ма, как стар­шая по воз­рас­ту и к то­му же ме­ст­ная, счи­тая се­бя обя­зан­ной опе­кать ме­ня на пер­вых по­рах, до­би­лась то­го, что­бы ме­ня по­се­ли­ли не в два­дца­тико­еч­ной ком­на­те, а в ком­на­те все­го на че­ты­ре че­ло­ве­ка. Мои со­се­ди ока­за­лись сим­па­тич­ны­ми людь­ми, ка­зав­ши­ми­ся мне по­жи­лы­ми. Они ока­за­лись в Си­би­ри не по сво­ей во­ле, а в свя­зи с ог­ра­ни­че­ни­ем прав. Иван Се­мё­но­вич был ле­нин­гра­дец. Его вы­сла­ли из Ле­нин­гра­да в со­рок чет­вёр­том го­ду, поч­ти сра­зу по­сле сня­тия бло­ка­ды. Он мне так и не ска­зал ис­тин­ной при­чи­ны вы­сыл­ки. Алё­ша, дру­гой мой со­сед, ска­зал, что Ива­на вы­сла­ли, по­то­му что он не яв­лял­ся трое су­ток на за­вод, где он ра­бо­тал фре­зе­ров­щи­ком. Он от го­ло­да по­те­рял си­лы и не мог под­нять­ся с по­сте­ли. Вра­чи же от­ка­за­лись дать ему бюл­ле­тень, оп­ре­де­лив, что он ни­чем кро­ме по­те­ри сил от го­ло­да не бо­лен. Суд при­знал его зло­ст­ным про­гуль­щи­ком и осу­дил на пять лет ла­ге­рей. В пять­де­сят пер­вом его вы­пус­ти­ли, но не раз­ре­ши­ли про­жи­ва­ние в боль­ших го­ро­дах. Он по­се­лил­ся в Ир­кут­ске и уст­ро­ил­ся на за­во­де по сво­ей спе­ци­аль­но­сти. Алё­ша до­ба­вил, что же­на и ре­бё­нок Ива­на умер­ли от го­ло­да в Ле­нин­гра­де.
   Алё­ша был из Ор­ла. Он то­же от­си­дел пять лет. Он вы­нес бу­хан­ку хле­ба с хле­бо­за­во­да, где он ра­бо­тал. Он это рас­ска­зал мне сам, улы­ба­ясь, без зло­бы. Он ска­зал, что вы­но­си­ли все, а он один по­пал­ся. Алё­ша был до­б­рый че­ло­век, и я бы­ст­ро с ним под­ру­жил­ся. Алё­ша умел де­лать очень мно­гое свои­ми ру­ка­ми. В ко­ло­нии он про­сла­вил­ся свои­ми по­дел­ка­ми. За ог­ром­ную фи­зи­че­скую си­лу, доб­ро­ду­шие и уме­ние мас­те­рить важ­ные для за­клю­чён­ных и для ох­ра­ны ве­щи его лю­би­ли все. Сколь­ко за­жи­га­лок он сде­лал из стре­ля­ных гильз - труд­но со­счи­тать. Од­но толь­ко бы­ло не­сча­стье с Алё­шей - он был не­из­ле­чи­мый ал­ко­го­лик. Без пя­ти­де­ся­ти грамм ут­ром он был не че­ло­век. Вы­пив за­вет­ную рю­моч­ку, Алё­ша ста­но­вил­ся до­б­рым и раз­го­вор­чи­вым. Мы, его то­ва­ри­щи по об­ще­жи­тию, зна­ли эту его сла­бость и все­гда при­пря­ты­ва­ли для не­го бу­ты­лоч­ку со­ро­ко­гра­дус­ной, вы­да­вая по ут­рам ров­но пять­де­сят грамм и ни грам­ма боль­ше. Со мной ему по­вез­ло. Я ра­бо­тал в та­кой кон­то­ре, ку­да ни один кли­ент не яв­лял­ся без бу­тыл­ки. Я не лю­бил пить. Всё, что мне да­ва­ли, я та­щил в об­ще­жи­тие и пря­тал для Алё­ши.
   Треть­им мо­им со­се­дом был та­та­рин Мус­та­фа из Кры­ма. Он всю вой­ну про­шёл в ар­тил­ле­рии и да­же стре­лял из сво­ей пуш­ки по Бер­ли­ну. За во­ен­ные за­слу­ги он по­лу­чил ор­ден Крас­ной Звез­ды и не­сколь­ко ме­да­лей. А по­сле де­мо­би­ли­за­ции ему не раз­ре­ши­ли вер­нуть­ся в Крым. Он по­пы­тал­ся най­ти свою се­мью, но не на­шёл. Поз­же он уз­нал, что его же­на и пя­ти­лет­ний сын по­гиб­ли от ди­зен­те­рии по до­ро­ге в Ка­зах­стан, ку­да их вы­сла­ли со всем крым­ско-та­тар­ским на­ро­дом. Мус­та­фе бы­ло лет три­дцать пять, но мне он ка­зал­ся ста­рым. Я был очень удив­лён, ко­гда об­на­ру­жил, что моя со­уче­ни­ца Ха­ну­ма ин­те­ре­су­ет­ся им.
   Вот в та­кую ком­па­нию по­пал я в 1952 го­ду. До Ир­кут­ска я был да­лёк от ре­аль­ной жиз­ни и ве­рил ка­ж­до­му сло­ву га­зет. Се­го­дня я бы ска­зал, что до встре­чи с эти­ми людь­ми я ос­та­вал­ся на­ив­ным ре­бён­ком. Да­же го­не­ния на ин­тел­лек­ту­аль­ную эли­ту со­вет­ско­го ев­рей­ст­ва я про­сто не за­ме­тил. Как я мог за­ме­тить, ес­ли в Одес­се я рос в ок­ру­же­нии пат­рио­ти­че­ски на­стро­ен­ных ев­ре­ев, убе­ж­дён­ных сто­рон­ни­ков со­вет­ско­го строя, на­столь­ко ас­си­ми­ли­ро­ван­ных, что их мож­но бы­ло счи­тать бо­лее рус­ски­ми, чем са­мих пред­ста­ви­те­лей это­го сла­вян­ско­го на­ро­да? Я рос в рус­ской куль­тур­ной сре­де и твёр­до ве­рил, что Советский Сою­з - са­мое де­мо­кра­ти­че­ское, са­мое спра­вед­ли­вое го­су­дар­ст­во.
   Я, ко­неч­но, знал, что я ев­рей, но счи­тал это не­по­нят­ным курь­ё­зом. В дет­ст­ве моё ев­рей­ст­во не при­но­си­ло мне серь­ез­ных не­при­ят­но­стей. Я ни­чем не от­ли­чал­ся от мо­их свер­ст­ни­ков, сре­ди ко­то­рых боль­шин­ст­во бы­ли та­ки­ми же ас­си­ми­ли­ро­ван­ны­ми ев­рея­ми, как я. От мо­их рус­ских свер­ст­ни­ков я от­ли­чал­ся толь­ко за­пи­сью в пас­пор­те. Я рос без ба­буш­ки и де­душ­ки, ко­то­рые мог­ли бы рас­ска­зать мне что-ли­бо о ев­ре­ях. Мои же ро­ди­те­ли са­ми ма­ло зна­ли об иу­да­из­ме и стро­го сле­ди­ли за тем, что­бы я об этом ни­че­го не знал.
   Я не имел пред­став­ле­ния о тер­ро­ре, ца­рив­шем в стра­не. Мои ро­ди­те­ли от ме­ня скры­ва­ли ужа­сы 1937 го­да. О том, что в стра­не не обо всём мож­но го­во­рить от­кры­то, я ко­неч­но знал. Мои ро­ди­те­ли по­за­бо­ти­лись, что­бы я нау­чил­ся быть ос­то­рож­ным. Они объ­яс­ня­ли мне это вра­же­ским ок­ру­же­ни­ем, ко­то­рое бу­дет ра­до вос­поль­зо­вать­ся на­ши­ми вре­мен­ны­ми труд­но­стя­ми для ан­ти­со­вет­ской про­па­ган­ды. Моё пер­вое зна­ком­ст­во с реа­лия­ми со­вет­ской дей­ст­ви­тель­но­сти бы­ло, ко­гда я уз­нал, что та­кие хо­ро­шие лю­ди, с ко­то­ры­ми я де­лю ком­на­ту, ог­ра­ни­че­ны в пра­вах. Ес­ли ог­ра­ни­че­ния Ива­на Се­мё­но­ви­ча и Алё­ши бы­ли на­ло­же­ны су­дом, то Мус­та­фа был ли­шен прав без су­да и ви­ны. Я не мог по­нять это.
   В один из дней сен­тяб­ря, ко­гда на ули­це бы­ло ещё не силь­но хо­лод­но и бы­ло при­ят­но по­сто­ять с при­яте­лем, я воз­вра­щал­ся в об­ще­жи­тие с ра­бо­ты в ком­па­нии со­слу­жив­ца. Мы ос­та­но­ви­лись на уг­лу и пе­ред рас­ста­ва­ни­ем, об­су­ж­да­ли ка­кой-то во­прос, ка­зав­ший­ся нам важ­ным. В мо­ей ре­чи был одес­ский ак­цент, ко­то­рый в пер­вые ме­ся­цы жиз­ни в Си­би­ри вы­де­лял ме­ня из мас­сы ме­ст­ных жи­те­лей. Один про­хо­жий, ус­лы­шав наш раз­го­вор, ос­та­но­вил­ся и об­ра­тил­ся ко мне:
   - Вы одес­сит?
   Я ог­ля­дел че­ло­ве­ка, за­дав­ше­го во­прос. Это был по­жи­лой че­ло­век в длин­ном паль­то и чёр­ной ка­ра­ку­ле­вой шап­ке. Он был со­вер­шен­но не­зна­ком мне. Моё вос­пи­та­ние не по­зво­ля­ло мне не от­ве­тить на во­прос че­ло­ве­ка, ко­то­рый был стар­ше ме­ня.
   - Да, я одес­сит.
   - Вы не­дав­но из Одес­сы прие­ха­ли?
   - Ме­сяц на­зад я гу­лял по Де­ри­бас­ов­ской.
   - Не­у­же­ли? Очень при­ят­но. Я то­же одес­сит, но я дав­но по­ки­нул Одес­су. Ка­ко­ва сей­час жизнь в Одес­се?
   - Обыч­ная. - Я не знал, что от­ве­тить на его во­прос.
   - А бак­ла­жа­ны на ба­за­ре есть?
   - Ко­неч­но, име­ют­ся.
   - До­ро­го?
   - Я не знаю, но ду­маю, что не­до­ро­го. Ведь сей­час се­зон ово­щей.
   Мой при­ятель на­чал нерв­ни­чать. Ему по­ка­за­лось, что раз­го­вор с не­зна­ком­цем за­тя­нул­ся. Я то­же счи­тал, что раз­го­вор с не­зна­ком­цем ис­чер­пан.
   - Я хо­тел бы по­го­во­рить с ним, - не­зна­ко­мец ука­зал на ме­ня. - Ес­ли вам нуж­но за­кон­чить ва­шу бе­се­ду, я по­до­ж­ду. Вы не воз­ра­жае­те?
   Я по­жал пле­ча­ми. Мне бы­ло не­удоб­но от­ка­зать по­жи­ло­му че­ло­ве­ку. Мой при­ятель по­то­ро­пил­ся рас­про­щать­ся со мной, ос­та­вив ме­ня на­еди­не с не­зна­ком­цем. Во­про­сы по­сы­па­лись как из ро­га изо­би­лия. За пол­ча­са, ко­то­рые мы про­сто­яли на уг­лу, я ус­пел вы­ло­жить всю свою се­мей­ную под­но­гот­ную, всё, что я знал об Одес­се. Не­зна­ком­ца ин­те­ре­со­ва­ло всё: где я ра­бо­таю, как я ока­зал­ся в Ир­кут­ске, ка­кой ок­лад я по­лу­чаю, где жи­ву. Он за­да­вал так мно­го во­про­сов, что я с тос­кой ру­гал се­бя за то, что ос­тал­ся бе­се­до­вать с ним. Я был рад, ко­гда он, по­смот­рев на ча­сы, вдруг вне­зап­но из­ви­нил­ся и ска­зал, что ему нуж­но спе­шить. Он дви­нул­ся по ули­це, ос­та­вив ме­ня в не­до­уме­нии. Я всё ус­пел рас­ска­зать о се­бе, но ни­че­го не уз­нал о нём. Я да­же не уз­нал его име­ни.
   В об­ще­жи­тии я рас­ска­зал Ива­ну Се­мё­но­ви­чу о встре­че со стран­ным не­зна­ком­цем. Иван Се­мё­но­вич за­вол­но­вал­ся.
   - Мо­ся, - ска­зал он мне, - ты ещё ре­бё­нок. Ты со­вер­шен­но не зна­ешь, как опас­на та­кая встре­ча. Су­дя по то­му, что он из те­бя вы­удил все под­роб­но­сти, а те­бе не ска­зал о се­бе и сло­ва, я ду­маю, что он агент ор­га­нов гос­безо­пас­но­сти. Я, по пра­ву стар­ше­го, за­пре­щаю те­бе с ним раз­го­ва­ри­вать. Так они ло­вят на­ив­ных ре­бят, и по­том это кон­ча­ет­ся 58-й стать­ёй. Что ты смот­ришь на ме­ня, как на су­ма­сшед­ше­го? Я пе­ре­жил на сво­ём ве­ку столь­ко, что имею пра­во пре­ду­пре­дить те­бя.
   Я со­вер­шен­но не по­ни­мал, че­го мне сле­ду­ет бо­ять­ся. Что та­кое 58-я ста­тья? За­чем я мог по­на­до­бить­ся аген­там ор­га­нов? Я в сво­ей жиз­ни ни­че­го ещё не ус­пел. Я был пре­дан со­вет­ской вла­сти. Что я мог та­кое ска­зать, что бы­ло бы ин­те­рес­но ор­га­нам?
   - Я не шу­чу, - ска­зал Иван Се­мё­но­вич. - Я в ла­ге­рях по­ви­дал лю­дей, ко­то­рые, да­же по­ги­бая в ус­ло­ви­ях ла­ге­ря, про­дол­жа­ли ду­мать о том, что­бы при­нес­ти поль­зу пар­тии и на­ро­ду. Ка­за­лось, за что они си­дят? Но ор­га­ны как все­по­жи­раю­щий огонь сжи­га­ли всех, кто по­пал под жер­но­ва. Эта ма­ши­на за­гре­ба­ет всех без раз­бо­ра. Она не мо­жет без жертв. Был бы че­ло­век, а ви­ну ему мож­но при­ду­мать. Не смей от­ве­чать на его во­про­сы. Уви­дишь его на ули­це, пе­ре­хо­ди на дру­гую сто­ро­ну.
   Я не по­ве­рил Ива­ну Се­мё­но­ви­чу. Ожёг­ся и ду­ет на хо­лод­ное. На сле­дую­щий день я рас­ска­зал о встре­че с не­зна­ком­цем Ха­ну­ме. Она сра­зу ста­ла серь­ез­ной и, вы­слу­шав ме­ня, мяг­ко пре­ду­пре­ди­ла, что­бы я из­бе­гал это­го че­ло­ве­ка. Ме­ня уди­ви­ло, что и Иван Се­мё­но­вич и Ха­ну­ма как сго­во­ри­лись, хо­тя я ни сло­ва не ска­зал Ха­ну­ме о при­ка­зе Ива­на Се­мё­но­ви­ча. Они реа­ги­ро­ва­ли на мой рас­сказ оди­на­ко­во с опа­ской. Мо­жет быть, они пра­вы, и мне на­до быть ос­то­рож­ным? Я ре­шил по­сле­до­вать их со­ве­ту.
   Как на­зло че­рез не­де­лю я встре­тил не­зна­ком­ца, ко­то­ро­го я ок­ре­стил "Агент". Я по­пы­тал­ся пе­рей­ти на дру­гую сто­ро­ну ули­цы, но он гром­ко по­звал ме­ня. Со­гла­си­тесь, не очень при­ят­но, ко­гда на всю ули­цу зо­вут: "Мо­ся!".
   Мне при­шлось вер­нуть­ся к Аген­ту. В этот раз я по­пы­тал­ся уз­нать его имя и кто он, но ни­че­го из мо­ей по­пыт­ки не вы­шло. Он на­пра­вил раз­го­вор в та­кое рус­ло, что я опять вы­ну­ж­ден был рас­ска­зы­вать ему об Одес­се, а он так и не ска­зал мне сво­его име­ни. Я нерв­ни­чал. К то­му же по­го­да из­ме­ни­лась, и сто­ять на уг­лу ули­цы в мо­ём ко­рот­ком паль­тиш­ке бы­ло не­при­ят­но. Со­слав­шись на мо­роз, я ото­рвал­ся от не­го и бро­сил­ся в об­ще­жи­тие. Те­перь я был уве­рен, что он ра­бо­та­ет в ор­га­нах. Я не знал за со­бою ни­ка­кой ви­ны, но мне бы­ло страш­но.
   Я стал ос­то­рож­но хо­дить по ули­цам, опа­са­ясь встреч с этим че­ло­ве­ком. К мо­ей уда­че он пе­ре­стал по­па­дать­ся на мо­ём пу­ти. Че­рез па­ру не­дель я ус­по­ко­ил­ся и за­был о нём. Мо­ро­зы креп­ча­ли, и я воз­вра­щал­ся до­мой бе­гом, что­бы не про­мёрз­нуть до кос­тей по пу­ти в об­ще­жи­тие.
   На­сту­пил но­вый 1953 год. В на­шей кон­то­ре об­су­ж­дал­ся во­прос о встре­че ста­ро­го Но­во­го го­да. В Одес­се я и по­ня­тия не имел, что та­кое ста­рый Но­вый год. Ни­кто его не от­ме­чал. Ока­зы­ва­ет­ся, до Ре­во­лю­ции был дру­гой ка­лен­дарь, и по это­му, ста­ро­му ка­лен­да­рю, но­вый год на­сту­пал на три­на­дцать дней поз­же. В убо­гой жиз­ни Ир­кут­ска лю­ди ис­ка­ли по­вод по­гу­лять, за­быть­ся от еже­днев­ных за­бот, вот по этой при­чи­не в Ир­кут­ске тра­ди­ци­он­но от­ме­ча­ли ста­рый Но­вый год. Од­на из дам на­шей кон­то­ры, жив­шая в соб­ст­вен­ном до­ме на ок­раи­не го­ро­да, пре­дос­та­ви­ла по­ме­ще­ние для гу­ля­ния. Со­бра­ли по три­дцать руб­лей (де­ло бы­ло до де­неж­ной ре­фор­мы) и на­ку­пи­ли раз­­ные про­дук­ты. Гвоз­дём про­грам­мы бы­ли пель­ме­ни, ко­то­рых на­го­то­ви­ли ог­ром­ное ко­ли­че­ст­во. На сто­лах сто­ял спирт, раз­бав­лен­ный во­дой до со­ро­ка - пя­ти­де­ся­ти гра­ду­сов.
   Я хо­тел по­ка­зать, что уже взрос­лый и от си­би­ря­ков в вы­пив­ке не от­ставал. В ре­зуль­та­те, по­сле пя­то­го тос­та я на­пил­ся, как го­во­рят, до бе­ло­го ка­ле­ния. Вто­рую часть ве­че­ра, ко­гда по­да­ва­ли вы­пе­чен­ное на­ши­ми жен­щи­на­ми пе­че­нье, я не пом­ню. Я пол­но­стью вы­ру­бил­ся. Ут­ром, ко­гда на­до бы­ло от­прав­лять­ся на ра­бо­ту, я был со­вер­шен­но бо­лен. У ме­ня так бо­ле­ла го­ло­ва, будто её сжи­ма­ли же­лез­ным об­ру­чем. Я был так слаб, что са­мо­стоя­тель­но не мог стать на но­ги. Ме­ня под­дер­жи­ва­ли под ру­ки по до­ро­ге к ав­то­бу­су. Ха­ну­ма, уви­дев ме­ня в та­ком со­стоя­нии, уго­во­ри­ла мое­го на­чаль­ни­ка раз­ре­шить мне под­ре­мать в уг­лу ла­бо­ра­то­рии под стен­дом для про­вер­ки элек­три­че­ских счёт­чи­ков. Ха­ну­ма мне при­нес­ла пол­рюм­ки вод­ки и ве­ле­ла вы­пить. Я не мог смот­реть на спирт­ное. Она уго­во­ри­ла ме­ня вы­пить и ос­та­ви­ла в уг­лу. Я не­мед­лен­но вы­ру­бил­ся в тя­жё­лом по­хмель­ном сне.
   Я не знаю, сколь­ко ча­сов я про­спал. Раз­бу­ди­ла ме­ня всё та же Ха­ну­ма. Её ли­цо бы­ло тре­вож­ным. Мне да­же по­ка­за­лось бо­лее тре­вож­ным, чем то­гда, ко­гда ут­ром она уви­де­ла ме­ня в бес­по­мощ­ном со­стоя­нии. Она про­тя­ну­ла мне га­зе­ту "Прав­да".
   - Чи­тай, - ска­за­ла она.
   Ещё не отой­дя от сна, я взял из её рук га­зе­ту и про­чёл: "Под­лые шпио­ны и убий­цы под мас­кой про­фес­со­ров-вра­чей". Не­до­уме­вая, ка­кое это име­ет от­но­ше­ние к мо­ему жал­ко­му со­стоя­нию, я ска­зал:
   - Ме­ня ни­кто не от­рав­лял. Я да­же не об­ра­щал­ся к вра­чам. Я про­сто вче­ра пе­ре­пил. Не рас­счи­тал свои си­лы.
   - Да при­чём тут твоя вы­пив­ка? Я те­бе ста­тью даю. Про­чти её вни­ма­тель­но. Мне ка­жет­ся, что это серь­ёз­но.
   Я взял у неё га­зе­ту и на­чал чи­тать. Но до­чи­тать ста­тью не уда­лось. На­чаль­ник ла­бо­ра­то­рии Кри­во­руч­ко, уви­дев, что я при­шёл в се­бя, ве­лел мне при­сту­пить к ра­бо­те. Я от­ло­жил "Прав­ду" и взял­ся за про­вер­ку счёт­чи­ков.
   Толь­ко ве­че­ром, в об­ще­жи­тии, я спо­кой­но до­чи­тал ста­тью. Ста­тья бы­ла на­пи­са­на в очень кри­ти­че­ском ду­хе. Вра­чей-убийц на­зы­ва­ли бан­дой че­ло­ве­ко­об­раз­ных зве­рей и об­ви­ня­ли в убий­ст­ве Жда­но­ва и Щер­ба­ко­ва. Из де­вя­ти на­зван­ных в ста­тье вра­чей семь име­ли ев­рей­ские фа­ми­лии. Вра­чей об­ви­ня­ли, что они бы­ли ку­п­ле­ны аме­ри­кан­ской раз­вед­кой и ме­ж­ду­на­род­ной ев­рей­ской бур­жу­аз­но-на­цио­на­ли­сти­че­ской ор­га­ни­за­ци­ей "Джо­йнт". Я по­ня­тия не имел об ор­га­ни­за­ции "Джойнт", но то, что она ев­рей­ская, я по­нял.
   Иван Се­мё­но­вич взял у ме­ня га­зе­ту. Он уже по ра­дио слы­шал о вра­чах-убий­цах. В на­шей ком­на­те ни­ко­го кро­ме нас с ним не бы­ло, и Иван Се­мё­но­вич по­зво­лил се­бе ком­мен­та­рий:
   - Но­вая кам­па­ния на­чи­на­ет­ся. В этот раз про­тив вра­чей и ев­ре­ев. Будь ос­то­ро­жен. Осо­бен­но со сво­им Аген­том. Не нра­вит­ся мне это де­ло. Сколь­ко не­вин­ных лю­дей пе­ре­стра­да­ет...
   - О чем вы го­во­ри­те? Это пой­ма­ли шпио­нов и всё.
   - Я не знаю, бы­ли они аме­ри­кан­ски­ми шпио­на­ми или нет, а не­вин­ных лю­дей по­стра­да­ет мно­го. И ты впол­не мо­жешь ока­зать­ся од­ним из по­стра­дав­ших.
   - Я? С че­го это вы взя­ли?
   - По­то­му что ты ев­рей. Обе­щай мне ни с кем эту ста­тью не об­су­ж­дать и то, что я те­бе ска­зал, за­быть не­мед­лен­но. Я не хо­чу ока­зать­ся опять в ла­ге­ре.
   Я по­мол­чал, об­ду­мы­вая ус­лы­шан­ное. Мне не ве­ри­лось, что эта ста­тья как-то ка­са­ет­ся ме­ня. При чём тут я?
   При­шёл Алё­ша. Он был воз­бу­ж­дён но­во­стя­ми о ра­зо­бла­че­нии вра­чей. Его ре­ак­ция от­ли­ча­лась от ре­ак­ции Ива­на Се­мё­но­ви­ча. Он ис­крен­не воз­му­щал­ся вра­ча­ми. Он ве­рил ка­ж­до­му сло­ву га­зе­ты. Со­вет Ива­на Се­мё­но­ви­ча на ме­ня по­дей­ст­во­вал, и я не стал об­су­ж­дать с ним ста­тью. Алё­ша всту­пил в об­су­ж­де­ние ста­тьи с по­до­шед­шим Мус­та­фой. Мус­та­фа под­дер­жал мне­ние Алё­ши о ви­нов­но­сти вра­чей. На этом об­су­ж­де­ние окон­чи­лось. Алё­ша об­ра­тил вни­ма­ние на моё блед­ное ли­цо. Я был вы­ну­ж­ден рас­ска­зать о встре­че ста­ро­го Но­во­го го­да и о мо­ей не­уда­че со спирт­ны­ми на­пит­ка­ми. Алё­ша по­сме­ял­ся на­до мной и спро­сил, не ос­та­вил ли я ему рю­моч­ку. Я по­смот­рел на Ива­на. Он от­вер­нул­ся к стен­ке. При­шлось на­лить Алё­ше в ста­кан не­мно­го вод­ки.
   - Вы­ру­чил ты ме­ня, брат. Не то, что эти ев­реи-убий­цы. Свой че­ло­век.
   Алё­ша не до­га­ды­вал­ся, что я ев­рей. Вы­хо­дец из цен­траль­ной рос­сий­ской глу­бин­ки, он не мог по­ве­рить, что сим­па­тич­ный ему па­рень- ев­рей. Моё биб­лей­ское имя не по­ка­за­лось ему ев­рей­ским, а фа­ми­лия у ме­ня бы­ла ней­траль­ная - Чер­кас­ский. Я не стал по­свя­щать его в ис­ти­ну мое­го эт­ни­че­ско­го про­ис­хо­ж­де­ния.
   Мус­та­фа пе­ре­одел­ся и ку­да-то ушёл. Алё­ша мне под­миг­нул:
   - Хо­дит наш Мус­та­фа к тво­ей та­та­роч­ке. У них лю­бовь.
   Я не мог по­ве­рить, что у Ха­ну­мы и Мус­та­фы ро­ман. Мне Мус­та­фа ка­зал­ся ста­ри­ком, а Ха­ну­ма бы­ла все­го на не­сколь­ко лет стар­ше ме­ня.
   - Не мо­жет быть! Мус­та­фа ста­рый для Ха­ну­мы.
   - Все­го на де­сять лет стар­ше. Как раз хо­ро­шая раз­ни­ца. И где она най­дёт се­бе мо­ло­до­го та­та­ри­на в Ир­кут­ске? Наш Мус­та­фа впол­не ей под­хо­дит. Оба из Кры­ма.
   - Он был же­нат! - Я не мог со­гла­сить­ся с мне­ни­ем Алё­ши, что Мус­та­фа под­хо­дит Ха­ну­ме.
   Ока­за­лось, что Мус­та­фа дей­ст­ви­тель­но уха­жи­вал за мо­ей со­курс­ни­цей.
   Про­шла не­де­ля. В га­зе­тах опуб­ли­ко­ва­ли указ о на­гра­ж­де­нии ор­де­ном Ле­ни­на не­кой Ли­дии Ти­мо­щук ра­зо­бла­чив­шей вра­чей-вре­ди­те­лей. Кам­па­ния про­тив ев­рей­ских вра­чей не ути­ха­ла. В ко­ри­до­ре об­ще­жи­тия я на­чал ло­вить вра­ж­деб­ные взгля­ды. Не все бы­ли так пло­хо ин­фор­ми­ро­ва­ны, как Алё­ша, о мо­ём эт­ни­че­ском про­ис­хо­ж­де­нии. Я рас­ска­зал об этих взгля­дах Ива­ну Се­мё­но­ви­чу. Он с го­ре­чью от­ме­тил, что наш на­род как сле­пое ста­до: идёт ту­да, ку­да его го­нит пас­тух.
   - Ужас, ка­кой глу­пый у нас на­род, - ска­зал Иван мне, - сам на бой­ню про­сит­ся. На­ча­ли с эт­ни­че­ских нем­цев, по­том че­чен­цы, по­том крым­ские та­та­ры, сей­час де­ло идёт к то­му, что сле­дую­щи­ми бу­дут ев­реи. Не­у­же­ли не­по­нят­но, что и до рус­ских до­бе­рут­ся?
   - Не мо­жет та­ко­го быть!
   - Та­кое есть. Са­ми се­бя на бой­ню го­ним.
   - Вы ме­ня пу­гае­те.
   - Сам ис­пу­ган до смер­ти.
   Я да­же ду­мать бо­ял­ся о том, что го­во­рил Иван. Он был ис­кре­нен и я ему ве­рил. Го­во­рить я об этом не ре­шал­ся ни с кем. Вот и хо­дил на ра­бо­ту, ка­ж­дый день ожи­дая, что за мной при­дут.
  
  
   В на­шей ла­бо­ра­то­рии был за­ве­ден обы­чай раз в не­де­лю хо­дить в бли­жай­ший рес­то­ран во вре­мя пе­ре­ры­ва на обед. Ме­ня, как са­мо­го мо­ло­до­го, по­сы­ла­ли в по­ло­ви­не две­на­дца­то­го за­нять сто­лик и сде­лать за­каз. За­каз был стан­дарт­ный: по пор­ции сви­ной под­жар­ки на че­ло­ве­ка и на за­кус­ку ком­пот из су­хих фрукт. Ком­па­ния при­хо­ди­ла в пол­день. При­но­си­ли с со­бой бу­тыл­ку вод­ки, ко­то­рую мас­ки­ро­ва­ли под ми­не­раль­ную во­ду "Ес­сен­ту­ки", что­бы офи­ци­ант­ка не ру­га­лась. Все вы­пи­ва­ли по пол­ста­ка­на это­го на­пит­ка и за­ку­сы­ва­ли жир­ной сви­ни­ной и вкус­ной жа­ре­ной кар­тош­кой, про­пи­тан­ной этим же жи­ром. Удо­воль­ст­вие об­хо­ди­лось в три­дцать руб­лей с че­ло­ве­ка, что мне при мо­ей зар­пла­те в ше­сть­сот пять­де­сят руб­лей в ме­сяц бы­ло весь­ма на­клад­но. Что­бы сбаланси­ро­вать мой бюд­жет в тот день, ко­гда мы хо­ди­ли в рес­то­ран, я ужи­нал кус­ком хле­ба и ста­ка­ном слад­ко­го чая.
   В один из та­ких рес­то­ран­ных дней мои со­труд­ни­ки раз­ве­ли за сто­лом раз­го­вор о вра­чах-шпио­нах. Все осу­ж­да­ли вра­чей, ра­до­ва­лись их ра­зо­бла­че­нию. Хва­ли­ли Ли­дию Ти­мо­щук, ко­то­рая про­яви­ла бди­тель­ность. Один толь­ко я мол­чал, не вме­ши­ва­ясь в раз­го­вор. На ум не­воль­но при­шло мне­ние Ива­на Се­мё­но­ви­ча, что это на­ча­ло ка­кой-то кам­па­нии про­тив все­го ев­рей­ско­го на­ро­да. Раз­го­вор во­лей-не­во­лей пе­ре­шёл на на­цио­наль­ную при­над­леж­ность вра­чей-вре­ди­те­лей. Ни­ко­лай, один из на­ших тех­ни­ков, вы­ска­зал­ся впол­не оп­ре­де­лён­но:
   - Я те­перь опа­са­юсь хо­дить в по­ли­кли­ни­ку. Вы, на­вер­ное, об­ра­ти­ли вни­ма­ние на то, что глав­ный врач на­шей по­ли­кли­ни­ки Ра­би­но­вич то­же ев­рей. Я не мо­гу до­ве­рять ев­рей­ским вра­чам своё здо­ро­вье.
   - Я бы всех ев­ре­ев вы­се­лил из го­ро­дов, - ска­зал по­жи­лой тех­ник по фа­ми­лии Ко­ва­лев. - Нель­зя до­ве­рять всем ино­род­цам.
   - Ты не очень-то, - пре­рвал его на­чаль­ник ла­бо­ра­то­рии Кри­во­руч­ко. - Вот у нас Мо­ся ев­рей, так за что его вы­се­лять? В Со­вет­ском Сою­зе все на­ции ува­жа­ют­ся.
   - Мо­сю я бы не вы­се­лял. Хоть он ев­рей, но он хо­ро­ший, - ска­зал Ни­ко­лай, и под­миг­нул мне с хит­ре­цой. - Ес­ли его вы­се­лим, то кто же по­бе­жит в рес­то­ран за­нять сто­лик для всех нас? Нет, его бы я ос­та­вил.
   На этом раз­го­вор о вы­се­ле­нии за­кон­чил­ся. Ни­кто из мо­их со­труд­ни­ков не был лич­но ко мне вра­ж­деб­но на­стро­ен, но к ев­ре­ям во­об­ще они люб­ви не ис­пы­ты­ва­ли. Я это по­чув­ст­во­вал. Ес­ли зав­тра бу­дет при­каз аре­сто­вать всех ев­ре­ев, они этот при­каз вос­при­мут без воз­му­ще­ния, как са­мо со­бой ра­зу­мею­щее­ся.
   Мы вы­шли из ресторана, и по­шли вдоль за­сне­жен­ной ули­цы. Я шёл и ду­мал о том, что, су­дя по шу­му в прес­се и на­строе­нию масс, ско­ро мо­гут на­чать­ся ре­прес­сии про­тив лю­бо­го ев­рея, да­же ме­ня. Это бы­ла бы ве­ли­чай­шая не­спра­вед­ли­вость. Я ведь пре­дан этой стра­не до глу­би­ны ду­ши! Не­у­же­ли я мо­гу ока­зать­ся од­ним из вы­слан­ных? В Одес­се я, воз­мож­но, так не ду­мал бы, но, жи­вя в од­ной ком­на­те с "ог­ра­ни­чен­ны­ми в пра­вах", я по­ве­рил в та­кую воз­мож­ность. Мне бы­ло страш­но. Я шел в ок­ру­же­нии сво­их со­слу­жив­цев, втя­нув го­ло­ву, как за­клю­чён­ный в ок­ру­же­нии кон­вои­ров. Вдруг я уви­дел, что на­встре­чу на­шей ком­па­нии идет мой не­зна­ко­мец-Агент. Моё серд­це сжа­лось от стра­ха. Но Агент про­шёл не ос­та­нав­ли­ва­ясь, оки­нув ме­ня злым, оза­бо­чен­ным взгля­дом. Вид­но, он ду­мал о дру­гой жерт­ве, не обо мне. У ме­ня от­лег­ло от серд­ца. На се­го­дня про­нес­ло.
   Про­шло не­де­ли две. Кам­па­ния в га­зе­тах утих­ла. То в ка­ж­дом но­ме­ре бы­ло что-то о не­об­хо­ди­мо­сти быть бди­тель­ным и о раз­лич­ных вре­ди­те­лях, то об этом ни сло­ва. Я сно­ва оку­нул­ся в буд­ни жиз­ни, не за­ду­мы­ва­ясь над тем, что мо­жет со мной слу­чить­ся.
   Я си­дел в ла­бо­ра­то­рии в обе­ден­ный пе­ре­рыв и уп­ле­тал бан­ку рыбных кон­сер­вов с хле­бом, мой обыч­ный обед. В ком­на­ту за­шла Ха­ну­ма. Уви­дев, что я ем, Ха­ну­ма воз­му­ти­лась.
   - Мо­ся, ты не дол­жен пи­тать­ся кон­сер­ва­ми! Те­бе раз в день не­об­хо­ди­мо съесть нор­маль­ную ва­ре­ную пи­щу.
   - Я ино­гда ве­че­ром ва­рю се­бе кар­тош­ку в мун­ди­ре.
   - На­ва­ришь ко­тёл и ку­ша­ешь всю не­де­лю?
   - Что в этом пло­хо­го?
   - Так лег­ко и яз­ву же­луд­ка за­ра­бо­тать. Обе­щай мне, что ты бу­дешь раз в день хо­дить в нор­маль­ное за­ве­де­ние и ку­шать нор­маль­ный обед.
   - Я очень те­бе бла­го­да­рен за за­бо­ту, но нор­маль­ный обед мне не по кар­ма­ну. Вот мы ино­гда хо­дим в рес­то­ран, так это сто­ит три­дцать руб­лей! Я столь­ко не за­ра­ба­ты­ваю, что­бы хо­дить в рес­то­ран ка­ж­дый день.
   - Я не та­кая глу­пая, что­бы не по­ни­мать, что по рес­то­ра­нам те­бе хо­дить до­ро­го. Но в двух квар­та­лах от нас име­ет­ся сто­ло­вая за­во­да им. Куй­бы­ше­ва. Там обе­ды не до­ро­же тво­их кон­сер­вов.
   - На­до иметь за­во­дской про­пуск, что­бы по­пасть в сто­ло­вую.
   - Это со­всем не так. В час дня сто­ло­вая от­кры­ва­ет­ся для всех же­лаю­щих. Вход с ули­цы.
   - У нас обе­ден­ный пе­ре­рыв с две­на­дца­ти до ча­су.
   - Я по­го­во­рю с Кри­во­руч­ко, и он раз­ре­шит те­бе брать пе­ре­рыв с ча­су до двух.
   За­бо­той Ха­ну­мы я стал еже­днев­но обе­дать в сто­ло­вой за­во­да. Это бы­ло про­сто чу­до. За во­семь, де­сять руб­лей я имел обед из трех блюд с кус­ком хле­ба. Я брал так на­зы­вае­мый ком­плекс­ный обед. Ту­да вхо­дил суп, вто­рое и ком­пот из тех же су­хо­фрук­тов. И всё это за во­семь руб­лей. Ха­ну­ма бы­ла пра­ва. В этой сто­ло­вой пи­тать­ся мож­но бы­ло.
   Во­об­ще Ха­ну­ма от­но­си­лась ко мне, как к млад­ше­му бра­ту. Она не толь­ко об­ра­ща­ла вни­ма­ние на моё пи­та­ние, но и сле­ди­ла за тем, что­бы стар­шие мои то­ва­ри­щи не под­со­вы­ва­ли мне спирт­ное. Ни­ко­лай все­гда стре­мил­ся уго­стить ме­ня вод­кой. Он не лю­бил пить в оди­ноч­ку, а с Ко­ва­лё­вым пить не лю­бил. Ко­ва­лёв от­ли­вал Ни­ко­лаю пол­ста­ка­на и ос­таль­ное со­дер­жи­мое бу­тыл­ки вы­пи­вал сам пря­мо из гор­лыш­ка. От Кри­во­руч­ко Ни­ко­лай скры­вал, что вы­пи­ва­ет пря­мо в ла­бо­ра­то­рии. Ха­ну­ма пу­га­ла Ни­ко­лая тем, что ес­ли он бу­дет ме­ня спаи­вать, она рас­ска­жет Кри­во­руч­ко об этом.
   Тем вре­ме­нем ро­ман Ха­ну­мы и Мус­та­фы про­дол­жал­ся. Я как-то ре­шил­ся спро­сить её об этом.
   - Мо­ся, ты со­всем ре­бё­нок, - ска­за­ла Ха­ну­ма, - Те­бе Мус­та­фа ка­жет­ся ста­рым по­то­му, что ты сам ещё очень юн. Мус­та­фа хо­ро­ший че­ло­век и он мне нра­вит­ся. Где я най­ду мо­ло­до­го та­та­ри­на?
   - За­чем те­бе та­та­рин?
   - Рус­ский че­ло­век ме­ня не пой­мёт. За­чем ему жен­щи­на, ог­ра­ни­чен­ная в пра­вах? Да и пьют они, а я пья­ных не пе­ре­но­шу. Ты то­же не спе­ши. Вот встре­тишь ев­рей­ку, ин­тел­ли­гент­ную до­б­рую де­вуш­ку, то­гда и уха­жи­вай. С рус­ской де­вуш­кой у те­бя сча­стья не бу­дет.
   - Это по­че­му?
   - Ты же ви­дишь, что про­ис­хо­дит. Вас то­же мо­гут в пра­вах ог­ра­ни­чить.
   Я не стал об­су­ж­дать с ней мои пе­ре­жи­ва­ния по­след­них дней.
   Ве­че­ром то­го же дня мы об­на­ру­жи­ли, что ку­да-то ис­чез Алё­ша. Мы оп­ре­де­ли­ли, что он унёс не­по­ча­тую бу­тыл­ку вод­ки и ку­да-то ушёл. Иван Се­мё­но­вич силь­но за­вол­но­вал­ся. Он бо­ял­ся, что у Алё­ши на­чал­ся за­пой. Мы с Мус­та­фой обош­ли все мес­та, в ко­то­рых, по на­ше­му мне­нию, мог быть Алё­ша, но его ни­где не бы­ло. Иван Се­мё­но­вич по­шёл да­же в ми­ли­цию уз­нать не у них ли Алё­ша. В ми­ли­ции ни­че­го не зна­ли.
   Алё­ши не бы­ло два дня. Он рань­ше не от­лу­чал­ся так на­дол­го. Мы очень вол­но­ва­лись. Иван Се­мё­но­вич ви­нил се­бя. Наут­ро треть­их су­ток нас раз­бу­дил ми­ли­цио­нер. Он при­шёл по­про­сить ко­го-то из нас опо­знать труп. По­шёл Иван Се­мё­но­вич. Алё­ша за­мёрз по пьян­ке. Его за­мерз­ше­го за­сы­па­ло сне­гом. Всем ка­за­лось, что это про­сто суг­роб. Труп об­на­ру­жил двор­ник, ко­гда на­чал уби­рать снег на тер­ри­то­рии за­во­да.
   Алё­шу по­хо­ро­ни­ли два­дцать седь­мо­го фев­ра­ля. Ве­че­ром в день по­хо­рон мы уст­рои­ли в сво­ей ком­на­те по­мин­ки по Алё­ше. Я вы­пил поч­ти це­лую бу­тыл­ку вод­ки. В от­ли­чие от ста­ро­го Но­во­го го­да на этот раз вод­ка на ме­ня не по­дей­ст­во­ва­ла. Мо­жет быть, по­то­му, что в этот раз я пил вод­ку, а не раз­бав­лен­ный спирт. Жал­ко бы­ло Алё­шу. Он был та­кой до­б­рый че­ло­век, и так по-дру­же­ски от­но­сил­ся ко мне. Алё­ша так и умер, не уз­нав, что я ев­рей.
   Ут­ром пя­то­го мар­та я при­шёл на ра­бо­ту, ни­че­го не по­доз­ре­вая. Ме­ня встре­тил мрач­ный Ни­ко­лай.
   - Ста­лин умер.
   Я ис­пу­гал­ся, ду­мая, что он ме­ня про­во­ци­ру­ет.
   - Ты го­во­ришь глу­по­сти.
   - Сам по ра­дио слы­шал. Та­ки­ми сло­ва­ми не бро­са­ют­ся. Да­вай вы­пьем за упо­кой его ду­ши.
   - Я те­бе не ве­рю, и пить не ста­ну.
   Во­шёл Ко­ва­лёв с га­зе­той в ру­ках.
   - Ну и ну! Ста­лин умер. Чи­тай­те, - он про­тя­нул нам га­зе­ту.
   Я взял га­зе­ту и мед­лен­но про­чел со­об­ще­ние о смер­ти Ста­ли­на. В ком­на­ту во­шёл Кри­во­руч­ко. Он по­смот­рел на га­зе­ту и ска­зал:
   - В один­на­дцать всем в клуб. Бу­дет гра­ж­дан­ская па­ни­хи­да по то­ва­ри­щу Ста­ли­ну. Всем на этом ме­ро­прия­тии при­сут­ст­во­вать обя­за­тель­но!
   В ком­на­те на­сту­пи­ла ти­ши­на. В мо­ём соз­на­нии не ук­ла­ды­ва­лась воз­мож­ность смер­ти Ста­ли­на. Ста­лин, ве­ли­чай­ший из всех жи­вых, ге­ний че­ло­ве­че­ст­ва, вождь всех на­ро­дов, не мог уме­реть! В де­вят­на­дцать лет жизнь ка­жет­ся веч­ной, а смерть, ес­ли это не на вой­не, ка­жет­ся со­вер­шен­но не­ве­ро­ят­ной. Ку­да смот­ре­ли вра­чи? Как мож­но до­пус­тить, что­бы СТА­ЛИН умер? Вдруг мне в го­ло­ву при­шла мысль, что Ста­лин умер по­то­му, что вра­ги пе­ре­са­жа­ли всех крем­лёв­ских вра­чей, лож­но об­ви­нив их в из­ме­не, и тем са­мым ли­ши­ли до­ро­го­го то­ва­ри­ща Ста­ли­на ме­ди­цин­ской по­мо­щи. Я да­же не мог до­пус­тить мысль о том, что вра­чей по­са­дил Ста­лин.
   В клу­бе бы­ло бит­ком на­би­то. Всем мест не хва­ти­ло, и в про­хо­дах стоя­ли лю­ди. У всех лю­дей бы­ли су­ро­вые ли­ца. Жен­щи­ны от­кры­то пла­ка­ли. Мне са­мо­му бы­ло страш­но по­ду­мать, что с на­ми бу­дет, кто по­ве­дёт стра­ну? А ес­ли ка­пи­та­ли­сты на­па­дут на нас, кто нас за­щи­тит?
   Пред­ста­ви­тель рай­ко­ма пар­тии за­чи­тал со­об­ще­ние по га­зе­те. Это был тот са­мый текст, ко­то­рый я про­чёл в ла­бо­ра­то­рии. По­том на­ча­ли вы­сту­пать с ре­ча­ми. Ка­ж­дая речь бы­ла встре­че­на всхли­пы­ва­ния­ми из за­ла. Взрос­лые лю­ди от­кро­вен­но пла­ка­ли, не стес­ня­ясь сво­их чувств. Я по­смот­рел на Ха­ну­му. Она жад­но ло­ви­ла сло­ва ка­ж­до­го ора­то­ра. По её ши­ро­ким ще­кам тек­ли слё­зы.
   В ла­бо­ра­то­рии со­бра­ли стол и раз­ли­ли по ста­ка­нам. На­строе­ние бы­ло мрач­ным. Боль­ше всех пе­ре­жи­вал Ко­ва­лёв. Он вы­пил зал­пом пол­ный ста­кан вод­ки и на­чал при­чи­тать:
   - Ка­кое не­сча­стье! Что бу­дет с на­ми? Гос­по­ди, спа­си нас!
   - Вы­пьем же, дру­зья, за упо­кой ду­ши на­ше­го до­ро­го­го то­ва­ри­ща Ста­ли­на! - про­воз­гла­сил Кри­во­руч­ко, и мы все вы­пи­ли. Ко­ва­лёв осу­шил вто­рой ста­кан и на гла­зах у всех нас бы­ст­ро опь­я­нел. Мы с Ни­ко­ла­ем по­мог­ли Ко­ва­лё­ву улечь­ся на по­лу око­ло пе­чи, под­сте­лив на пол его паль­то. Я не хо­тел пить. Бо­ял­ся, что опь­я­нею, как Ко­ва­лёв, я ведь ут­ром не зав­тра­кал. В этот день ра­бо­та не шла, все хо­ди­ли по ла­бо­ра­то­рии как не­при­ка­ян­ные.
   Ве­че­ром ме­ня по­ра­зи­ла ре­ак­ция Ива­на Се­мё­но­ви­ча. Он со­вер­шен­но не уны­вал, на­обо­рот, он был, как мне по­ка­за­лось, в при­под­ня­том на­строе­нии. Мус­та­фа то­же вос­при­нял смерть Ста­ли­на без пе­ре­жи­ва­ний. Но я по его внеш­не­му ви­ду это­го не за­ме­тил. Он, как все­гда, был по-во­ен­но­му со­б­ран­ный и серь­ёз­ный.
   - Я вол­ну­юсь, - ска­зал я, - что бу­дет со стра­ной.
   - Смерть - ес­те­ст­вен­ная вещь, - ска­зал Мус­та­фа, - осо­бен­но, ко­гда семь­де­сят три го­да. Нам бы до­жить до та­ко­го воз­рас­та! А стра­на не про­па­дёт. Свя­то ме­сто не бы­ва­ет пус­то. Най­дут­ся лю­ди, ко­то­рые воз­гла­вят стра­ну. Бу­дем на­де­ять­ся, что ре­прес­сии окончатся, и ста­нет воз­мож­но в Крым воз­вра­тить­ся.
   - Бо­гу мо­люсь, что­бы твои сло­ва сбы­лись, - ска­зал Иван Се­мё­но­вич.
   У ме­ня не ук­ла­ды­ва­лось в го­ло­ве, по­че­му они свя­зы­ва­ют ос­лаб­ле­ние дав­ле­ния на лю­дей со смер­тью Ста­ли­на.
   - Не мо­жет быть, что­бы ор­га­ны ос­ла­би­ли свою ра­бо­ту по­сле смер­ти во­ж­дя. Все вра­ги под­ни­мут го­ло­ву и вы­ле­зут из сво­их ще­лей.
   - Эх, Мо­ся, Мо­ся! Где ты вра­гов на­шел? Это я, что ли, враг? Или, мо­жет быть, Мус­та­фа? По­ка­жи ты ему, ду­рач­ку, свои ме­да­ли, Мус­та­фа.
   Мус­та­фа улыб­нул­ся, но ме­да­ли не по­ка­зал.
   - Мне на сви­да­нье на­до. Те­перь и же­нить­ся мож­но. Те­перь хо­ро­шо жить бу­дем!
   Я не мог по­нять, по­че­му имен­но те­перь же­нить­ся мож­но. Ни­че­го я не мог по­нять. По­че­му на­де­ж­ду на луч­шее бу­ду­щее эти двое свя­зы­ва­ют со смер­тью то­ва­ри­ща Ста­ли­на? Ге­ний че­ло­ве­че­ст­ва умер, а для них это ес­те­ст­вен­ная вещь! В эту ночь я спал тре­вож­но. Мне ка­за­лось, что я жи­ву в ок­ру­же­нии вра­гов. Ес­ли ра­зо­брать­ся, то оба они до­б­рые, хо­ро­шие лю­ди. Как же они не по­ни­ма­ют глу­би­ну не­сча­стья, об­ру­шив­ше­го­ся на на­шу стра­ну! "Свя­то ме­сто не бы­ва­ет пус­то", а где най­ти на это ме­сто дру­го­го та­ко­го че­ло­ве­ка, как Ста­лин? Ста­лин не­за­ме­ним! Ко­неч­но, кто-то бу­дет на его мес­те, да раз­ве он бу­дет та­ким же ге­ни­аль­ным? Я пе­ре­жи­вал всю ночь.
  
  
   Со­бы­тия сле­до­ва­ли за со­бы­тия­ми. Сна­ча­ла в Мо­ск­ве хо­ро­ни­ли Ста­ли­на. До нас дош­ли слу­хи о том, что во вре­мя по­хо­рон тол­па за­да­ви­ла мно­го лю­дей. Ста­лин умер, и нет по­ряд­ка!
   Ме­ж­ду тем ро­ман Ха­ну­мы и Мус­та­фы на­чал раз­ви­вать­ся бы­ст­ры­ми тем­па­ми. Те­перь Ха­ну­ма ино­гда при­хо­ди­ла к нам в об­ще­жи­тие и при­но­си­ла раз­лич­ные уго­ще­ния, из­го­тов­лен­ные ли­бо ею лич­но, ли­бо её ма­те­рью. В один из ве­че­ров, ко­гда Ха­ну­ма при­шла к нам в ком­на­ту, Иван Се­мё­но­вич пред­ло­жил мне пой­ти с ним в ки­но на ве­чер­ний се­анс. Я пред­ло­жил пой­ти вчет­ве­ром. Иван ска­зал, что­бы я не ду­рил и ско­рее оде­вал­ся. Мы вы­шли на ули­цу.
   - Иван Се­мё­но­вич, это, на­вер­ное, не­при­лич­но пой­ти в ки­но са­мим. Мо­жет, всё же при­гла­сить Мус­та­фу?
   - Ну, ска­жи мне, как твоя ма­ма от­пус­ти­ла те­бя в Ир­кутск од­но­го? Я бы та­ко­го на­ив­но­го ре­бён­ка не от­пус­кал. Раз­ве ты не по­ни­ма­ешь, что мо­ло­дым хо­чет­ся по­быть на­еди­не, без те­бя. Где они это мо­гут? На ули­це, в под­во­рот­не очень хо­лод­но, мо­ро­зы ещё не от­пус­ти­ли. У де­вуш­ки не­воз­мож­но, там не­ку­да деть ста­ри­ков ро­ди­те­лей. Они же жи­вут в од­ной ком­на­те! А нам ни­че­го не сде­ла­ет­ся, ес­ли уй­дём на па­ру ча­сов в ки­но. Я обе­щал Мус­та­фе, что рань­ше один­на­дца­ти мы не вер­нём­ся.
   Толь­ко по­сле это­го объ­яс­не­ния я по­нял свою оп­лош­ность. И че­го это я пред­ло­жил пой­ти вчет­ве­ром? Мне в жиз­ни мно­го­му пред­стоя­ло учить­ся. Я дей­ст­ви­тель­но на­ив­ный юнец.
   Че­рез па­ру дней Мус­та­фа объ­я­вил нам, что в суб­бо­ту 28-го они с Ха­ну­мой идут в ЗАГС ре­ги­ст­ри­ро­вать брак. Он по­про­сит от­гул с ра­бо­ты. Мус­та­фа по­про­сил ме­ня до­го­во­рить­ся на ра­бо­те, что­бы ме­ня от­пус­ти­ли на два ча­са дня. Ха­ну­ма хо­те­ла, что­бы я был сви­де­те­лем при ре­ги­ст­ра­ции бра­ка. Я не воз­ра­жал. Мне бы­ло очень лю­бо­пыт­но по­смот­реть бра­ко­со­че­та­ние.
   Про­це­ду­ра бра­ко­со­че­та­ния по­ра­зи­ла ме­ня про­сто­той и пол­ным от­сут­ст­ви­ем тор­же­ст­вен­но­сти. В при­хо­жей го­род­ско­го ЗАГСа со­бра­лись ро­ди­те­ли Ха­ну­мы, мо­ло­дые, под­ру­га Ха­ну­мы и я. Боль­ше ни­ко­го. Нас по­зва­ли в скром­ный ка­би­нет, об­став­лен­ный обыч­ной кан­це­ляр­ской ме­бе­лью. Тол­стая жен­щи­на, си­дев­шая за сто­лом, при­гла­си­ла мо­ло­дых при­сесть на два сту­ла, сто­яв­шие у её сто­ла. Ос­таль­ные стол­пи­лись у две­рей ка­би­не­та. Мо­ло­дые по­ста­ви­ли свои под­пи­си в ка­кой-то кни­ге и ус­ту­пи­ли ме­сто у сто­ла мне и под­ру­ге. Тол­стая жен­щи­на ука­за­ла на птич­ки в кни­ге и ве­ле­ла там рас­пи­сать­ся. Че­рез од­ну ми­ну­ту все мы по­ки­ну­ли ка­би­нет. Вот и вся про­це­ду­ра. Толь­ко на ули­це по прось­бе ро­ди­те­лей не­вес­ты мо­ло­дые по­це­ло­ва­лись и вы­пи­ли по глот­ку шам­пан­ско­го.
   - Зав­тра в пол­день при­хо­ди в рес­то­ран на сва­деб­ный обед, - ска­за­ла Ха­ну­ма.
   Я улыб­нул­ся и по­обе­щал не опо­здать. Ко­гда я это го­во­рил, я за­ме­тил на дру­гой сто­ро­не ули­цы мое­го Аген­та. Он раз­го­ва­ри­вал с ка­ким-то муж­чи­ной в длин­ном чёр­ном паль­то, сто­яв­шим к нам спи­ной, и вни­ма­тель­но смот­рел на на­шу ком­па­нию. У ме­ня сра­зу ста­ло тя­же­ло на ду­ше. Хо­ро­шее на­строе­ние уле­ту­чи­лось, как ды­мок си­га­ре­ты. И что ему от ме­ня на­до? За­чем за мной сле­дит? Я ни­че­го пло­хо­го сде­лать в мо­ей жиз­ни ещё не ус­пел. Бы­ст­ро по­про­щав­шись, я по­шёл в об­ще­жи­тие. Агент про­дол­жал бе­се­ду на дру­гой сто­ро­не ули­цы. Я чув­ст­во­вал на сво­ей спи­не его взгляд.
   На сле­дую­щий день в рес­то­ра­не мы ве­се­ло от­празд­но­ва­ли со­юз Ха­ну­мы и Мус­та­фы. Пи­ли за здо­ро­вье мо­ло­дых, за Со­вет­ский на­род, за сол­неч­ный Крым. Я ве­рил, что у Ха­ну­мы бу­дет сча­ст­ли­вое бу­ду­щее. Так хо­те­лось, что­бы и у ме­ня бы­ло впе­ре­ди толь­ко сча­стье. Да­же Иван Се­мё­но­вич рас­чув­ст­во­вал­ся и по­же­лал мо­ло­дым по­лу­чить на за­во­де от­дель­ную ком­на­ту. Он не знал, что его по­же­ла­нию ско­ро су­ж­де­но бы­ло ис­пол­нить­ся.
   Ут­ром в суб­бо­ту чет­вёр­то­го ап­ре­ля я, как все­гда, при­шёл на ра­бо­ту за ми­ну­ту до вось­ми. Мне пред­стоя­ло про­ве­рить бо­лее сот­ни счёт­чи­ков. Я при­нял­ся за ра­бо­ту. Наш стенд по­зво­лял про­ве­рить не бо­лее пя­ти счёт­чи­ков од­но­вре­мен­но. Я бы­ст­ро на­ве­сил пер­вую пар­тию счёт­чи­ков и при­сту­пил к про­вер­ке. Ко мне по­до­шёл Ни­ко­лай и пред­ло­жил по­ехать вме­сто не­го на авиа­ци­он­ный за­вод. Я не­хо­тя со­гла­сил­ся. Я не лю­бил по­езд­ки в этом на­прав­ле­нии, но мне бы­ло не­удоб­но от­ка­зать Ни­ко­лаю в его прось­бе. За­уп­ря­мил­ся Кри­во­руч­ко. Он не раз­ре­шил об­мен за­да­ния­ми, об­ру­гал и ме­ня и Ни­ко­лая. Ему бы­ло важ­но раз­гру­зить ла­бо­ра­то­рию от го­ры счёт­чи­ков, а на Ни­ко­лая он не на­де­ял­ся. Ни­ко­лай от­но­сил­ся к ра­бо­те с про­хлад­цей, спра­вед­ли­во счи­тая, что ра­бо­та не волк, в лес не убе­жит.
   В час дня я от­пра­вил­ся в сто­ло­вую. Обыч­но, ко­гда я при­хо­дил в сто­ло­вую, там бы­ла боль­шая оче­редь. В этот раз в оче­ре­ди бы­ло не бо­лее пя­ти че­ло­век. Я взял пер­ло­вый суп и кот­ле­ту из сви­но­го мя­са. К кот­ле­те да­ва­ли моё лю­би­мое кар­то­фель­ное пю­ре с под­лив­кой. За­вер­ше­ни­ем обе­да был ком­пот из су­хих фрукт. Вер­нее, по­да­ва­ли од­ну жид­кость свет­ло-ко­рич­не­во­го цве­та, в ко­то­рой мож­но бы­ло вы­ло­вить две - три ва­рё­ные изю­мин­ки. Я не спе­ша, по­ел. С чув­ст­вом при­ят­но­го на­сы­ще­ния я вы­шел из сто­ло­вой и на­пра­вил­ся на ра­бо­ту. Я шел мед­лен­но в доб­ро­душ­ном на­строе­нии, не гля­дя на про­хо­жих. Не­ожи­дан­но я по­чув­ст­во­вал, что кто-то сза­ди взял ме­ня за пле­чи. Я ос­та­но­вил­ся и раз­вер­нул­ся. Ме­ня дер­жал за пле­чи мой не­зна­ко­мец-Агент. Его ли­цо сия­ло, как буд­то кто-то снял с не­го мас­ку серь­ёз­но­сти, обыч­но при­су­щую его ли­цу. Моё серд­це сжа­лось в не­при­ят­ном пред­чув­ст­вии. Вот и при­шёл мой час! Я гла­за­ми ис­кал чер­ную "Вол­гу", в ко­то­рую ме­ня сей­час за­толк­нут.
   - Вы слы­ша­ли! - изо рта Аген­та вы­рва­лась пе­на и по­ле­те­ла пря­мо мне в ли­цо. - Я все­гда это знал! Я ни­ко­гда не ве­рил в их ви­нов­ность. Ев­рей­ские вра­чи вер­ны клят­ве Гип­по­кра­та и ни­ко­гда не на­ру­шат её. Вы слы­ша­ли?
   Я сто­ял ни жи­вой, ни мёрт­вый. Это бы­ла про­во­ка­ция. Мне по­ка­за­лось, что он ожи­дал мо­ей ре­ак­ции. Я чув­ст­во­вал, что, ес­ли я ска­жу хоть сло­во, из-за мо­ей спи­ны поя­вят­ся его по­мощ­ни­ки, и я про­пал.
   - Ка­кое сча­стье, - про­дол­жал ра­до­ст­но Агент. - Мо­ся, за­пом­ни­те этот день. Мы чу­дес­но спа­се­ны. Это на­стоя­щий Пу­рим. Пу­рим на­ших дней.
   Я ото­рвал­ся от не­го и, ни­че­го не от­ве­тив, бро­сил­ся бе­жать по на­прав­ле­нию к на­шей кон­то­ре. Ни­кто за мной не гнал­ся. Кри­во­руч­ко удив­лён­но по­смот­рел на моё блед­ное ли­цо, но ни­че­го не ска­зал. В ла­бо­ра­то­рию во­шла Ха­ну­ма с га­зе­той. Она про­тя­ну­ла мне све­жий но­мер га­зе­ты "Прав­да" и паль­цем ука­за­ла то ме­сто, ко­то­рое я дол­жен был про­честь. На вто­рой стра­ни­це бы­ло по­ме­ще­но маленькое объявление:
  
   "СО­ОБ­ЩЕ­НИЕ
   Ми­ни­стер­ст­ва внут­рен­них дел СССР
   Ми­ни­стер­ст­во внут­рен­них дел СССР про­ве­ло тща­тель­ную про­вер­ку всех ма­те­риа­лов пред­ва­ри­тель­но­го след­ст­вия по де­лу груп­пы вра­чей, об­ви­няв­ших­ся во вре­ди­тель­ст­ве, шпио­на­же, и тер­ро­ри­сти­че­ских дей­ст­ви­ях в от­но­ше­нии ак­тив­ных дея­те­лей Со­вет­ско­го го­су­дар­ст­ва.
   В ре­зуль­та­те про­вер­ки ус­та­нов­ле­но, что при­вле­чён­ные по это­му де­лу про­фес­сор Ко­ган М. В., про­фес­сор Ко­ган В.В., про­фес­сор Его­ров П.И., про­фес­сор Фельд­ман Ф.И., про­фес­сор Этин­гер Я.Г., про­фес­сор Ва­си­лен­ко В. Х., про­фес­сор Грин­штейн А.М., про­фес­сор Зе­ле­нин В.Ф., про­фес­сор Пре­об­ра­жен­ский В.С., про­фес­сор По­по­ва Н.А., про­фес­сор За­ку­сов Б.Б., про­фес­сор Ше­ре­шев­ский Н.А. врач Май­о­ров Г.И. бы­ли аре­сто­ва­ны быв­шим ми­ни­стер­ст­вом го­су­дар­ст­вен­ной безо­пас­но­сти СССР не­пра­виль­но, без ка­ких-ли­бо за­кон­ных ос­но­ва­ний."
  
   Я про­бе­жал гла­за­ми "Со­об­ще­ние", и у ме­ня от­лег­ло от ду­ши. Я был без­мер­но рад. Я ещё не со­всем оп­ра­вил­ся от стра­ха, пе­ре­не­сен­но­го не­сколь­ко ми­нут на­зад, но мои мыс­ли за­ра­бо­та­ли. Агент не­со­мнен­но го­во­рил об этом со­об­ще­нии. Он не ста­рал­ся спро­во­ци­ро­вать ме­ня. Он был ис­кре­нен. Неожиданно для себя я пришёл к выводу, что, ско­рее все­го, Агент - во­все ни­ка­кой не агент ор­га­нов, а про­сто ста­рый одес­ский ев­рей. Возможно даже, что он попал в Иркутск не по своей воле. Толь­ко этим я мог объ­яс­нить его скрытность и буй­ную ра­дость по поводу освобождения врачей. Од­но толь­ко сму­ща­ло ме­ня: "Что та­кое оз­на­ча­ет сло­во ПУ­РИМ?"
   Ве­че­ром я спро­сил об этом Ива­на Се­мё­но­ви­ча. Я счи­тал, что он всё зна­ет и смо­жет от­ве­тить на мой во­прос. Я не ошиб­ся.
   - Пу­рим - это ев­рей­ский празд­ник. Ты чи­тал биб­лей­скую кни­гу "Ес­фирь"? Это от­ту­да. В древ­ние вре­ме­на ев­реи спас­лись от уг­ро­зы унич­то­же­ния и с тех пор празд­ну­ют этот празд­ник. Вот и сей­час, Гос­подь спас из­бран­ный им на­род. Уса­тый Аман умер, и ев­реи спа­се­ны, сла­ва Гос­по­ди. Вот я те­бя опе­каю, и Гос­подь ме­ня на­гра­дит.
   Иван Се­мё­но­вич как в во­ду гля­дел. Че­рез па­ру дней его вы­зва­ли в ми­ли­цию и со­об­щи­ли, что со­глас­но ам­ни­стии с не­го сня­та су­ди­мость и все ог­ра­ни­че­ния, свя­зан­ные с су­ди­мо­стью. Ему бы­ло раз­ре­ше­но по­се­лить­ся в лю­бом го­ро­де Со­вет­ско­го Сою­за, хоть в Мо­ск­ве, хоть в Ле­нин­гра­де.
   Мус­та­фа на­дел все свои ор­де­на и по­шёл в ми­ли­цию уз­на­вать, рас­про­стра­ня­ет­ся ли сня­тие ог­ра­ни­че­ний на не­го. Ему там ска­за­ли, что при­ка­за о крым­ских та­та­рах ещё нет. Для Мус­та­фы по­ка всё ос­та­ёт­ся по-преж­не­му. Огор­чён­ный Мус­та­фа вер­нул­ся в об­ще­жи­тие. В об­ще­жи­тии его жда­ло при­ят­ное со­об­ще­ние. Иван Се­мё­но­вич в зав­ко­ме проф­сою­за до­бил­ся, что­бы Мус­та­фе с же­ной да­ли всю на­шу ком­на­ту в об­ще­жи­тии. Ме­ня пе­ре­се­ли­ли в дру­гую ком­на­ту, а сам Иван Се­мё­но­вич уво­лил­ся с за­во­да и па­ко­вал ве­щи. Ро­ди­те­ли его по­кой­ной же­ны жда­ли его в Ле­нин­гра­де.
   Мы с Мус­та­фой, Ха­ну­мой и Ива­ном Се­мё­но­ви­чем прие­ха­ли на во­кзал за час до при­хо­да по­ез­да Вла­ди­во­сток-Мо­ск­ва. В бу­фе­те во­кза­ла Иван за­ка­зал всем по круж­ке пи­ва.
   - Я хо­чу вы­пить эту круж­ку за хо­ро­ше­го че­ло­ве­ка, - ска­зал Мус­та­фа.
   - Дру­гих кру­жек се­го­дня не бу­дет, - ска­зал Иван Се­мё­но­вич, - по­это­му да­вай­те вы­пьем за празд­ник Пу­рим. Это по его ми­ло­сти я сей­час уез­жаю в Ле­нин­град. За Пу­рим! И пусть Гос­подь все­гда за­бо­тит­ся о сво­ём на­ро­де!
   Мус­та­фа с Ха­ну­мой стран­но по­смот­ре­ли на Ива­на. Им был не­по­ня­тен его тост.
   Про­шло пять­де­сят лет с той по­ры. Я ни­че­го не знаю о даль­ней­шей судь­бе Ива­на Се­мё­но­ви­ча. Встре­ча с этим че­ло­ве­ком от­кры­ла мои гла­за на существо со­вет­ского го­су­дар­ст­вен­ного строя. Ес­ли бы не он, я, мо­жет быть, не про­ник­ся бы же­ла­ни­ем по­ки­нуть Со­вет­ский Со­юз в на­ча­ле 70-х го­дов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"