За лесами, за морями,
за широкими дверями
жил членкор, седой уже
на тридесятом этаже.
И болталось там три сына:
старший умный был, скотина,
средний делал так, как сяк,
младший был бухать мастак.
Братья шлёпали статьицы
да возили за границу -
заграница та была
больно сердцу их мила.
Трёп там хмурный разводили,
на фуршетах дико пили,
и с разбухшею сумой
возвращалися домой.

В долгом времени аль вскоре
приключилося им горе:
кто-то стал в журнал писать,
скопом их опровергать.
Старший братец изловчился -
на соавторов свалил всё;
и напрасно средний брат
новый тиснул постулат;
там, где глюков многовато,
не помогут постулаты!

Усмотрев такое дело,
заграница обнаглела.
Стала в позу, волком глядя,
и членкору пишет: "Дядя!
нет у вас в стране прогресса,
ну вас на х.. (не для прессы);
к вам доверья больше нет!
Наш закрыт для вас фуршет!!!"
Покраснел седой членкор,
вызвал братцев на ковёр.
Оправданий их не слушал,
всё таскал бедняг за уши
и сказал в конце концов:
"Ненавижу я юнцов!".

От вины и от вина
братцам было не до сна;
собрались они чуть свет
на учёный на совет.

Старшенький, усатый мерин,
был до крайности растерян:
всё сходило раньше с рук
доктору NN-наук.
Молвит: "Он меня достал!
За него я всё писал -
и учебник, и доклады,
речи, авторефераты,
все его статьи - мои!
Прочь от этого... мм... свиньи! -
в Белоцерковско-Тихоокеанскую Академию!"

Средний тоже был усат
и не в меру волосат,
но зато наук NN-ных
был он, знайте, кандидат.
Старших сильно уважал,
никому не возражал,
как всегда, сидел он молча,
про себя тихонько ржал.

Младший братец - молодой,
с недобритой бородой,
говорит им: "не тужитесь,
на меня вы положитесь,
наши трудности - пустяк!
Поступить нам надо так:
быстро и без разговоров
всучить нашему членкору
монографию, а там
молча гнать по всем статьям!
Вы, друзья, дозаседались.
Пива, верно, налакались
с ректорами, докторами,
разными профессорами -
средь учёнейшего сброда
оторвались от народа!
Я всего лишь хоть доцент,
но пришёл ко мне студент
похвалиться аргументом
против наших оппонентов!
Мы их в клочья разорвём
с Конюком-Горбанюком.
Только доктора мне дайте
и его не забывайте".
Старший с средним усмехнулись,
согласились, не торгуясь,
средний дёрнул головой:
ну, Иван, да ты герой!

Время знай себе идёт...
Через месяц иль чрез год
вдруг письмо из-за бугра:
супер, дескать, моногра-
написали вы -фию,
приезжайте, ай лав ю!
Приезжайте на конгресс,
есть у нас к вам интерес.
Братцы тут же со членкором
стали пить и хвастать хором,
но блаженный пьяный пыл
Горбанюк им остудил:
"знайте, что не всё так просто.
На конгрессе три вопроса
Вам коварно зададут.
Не ответите - капут!".

Натерпелись в эти дни
страха, трезвости они,
словно траурную мессу
свой доклад прочли конгессу.
В дрожь, отчаянье до слёз
первый их поверг вопрос,
но членкор ответил смело
что вопрос-де не по делу.
Дядька старый тут из зала
со значением сказал:
"ведь такое где-то было!" -
что членкора вмиг убило;
дядьке отвечал Иван.
Ух, какой развёл туман!
И поднялся чёрный голый
академик из Анголы:
"я всех вас не понимай,
потому вопрос задай:
бурлы-мурлы, чурпало,
быра-кар, увы, фуфло?".
Братцы сели, не вставали,
ошарашенно молчали,
а Конюк встал и сказал:
"Ты б, чурюпчик, мартингал!"...

...Всем повысили зарплату
по два доллара на брата.
Доктор наш теперь Иван.
Пост членкору важный дан,
он Конюка благодарит
на стр. 105 в прим. номер 3