Заключив себя в скафандр одиночества, в последний раз перепроверив его герметичность, можно выходить в открытый космос. Плавно открывается входной люк, и вот перед тобой во всём своём величии предстаёт бесконечность. Нужно лишь сделать шаг ей навстречу - и ты, отбросив последние сомнения, этот шаг делаешь. Сквозь плотную, непроницаемую ткань скафандра непостижимым образом ты ощущаешь дыхание бесконечности-оно отнюдь не ледяное, как тебя убеждали с ранних лет,- всё это предрассудки тех, кто по разным причинам никогда не покидал землю. Ты неуклюж, и, по большому счёту, можешь только наблюдать, но и этого вполне достаточно, даже много, особенно, если этот выход для тебя первый. Поток эмоций настолько силён, что подчиняет всё твоё существо, и, моментами, кажется, скафандр не выдержит нагрузку - вот-вот произойдёт взрыв! Но постепенно привыкаешь и к такому состоянию, зачисляя его в разряд естественных при столкновении с бесконечностью. Очень трудно передать словами то, что открылось тебе: даже самые верные и точные из них, расположенные в безукоризненном порядке, будут лишь слабо отражать действительность. А в том, что это единственная действительность, которой достоин человек по своей природе, никто из посетивших открытый космос хотя бы однажды, не усомнится никогда. Но почти все космонавты суеверны, поэтому свою тайну они будут тщательно оберегать, уклоняясь от всевозможных разговоров о ней, или, прибегая порой, к изысканной и красивой выдумке. Всё это нужно лишь для того, чтобы избежать целого потока вопросов, который неизменно обрушивается на каждого космонавта после завершения очередного полёта. Ибо все вопросы, будь они прямые или косвенные, никогда не раскроют истину, не приблизятся к ней настолько, чтобы сделать её прозрачной и общедоступной. Совсем наоборот, чем ближе любопытные, как им покажется, подберутся к разгадке, тем дальше она отойдёт от них в царство фантазии. Поэтому людям, жаждущим узнать тайну только при помощи рассказов очевидцев, придётся довольствоваться одной лишь выдумкой. Но даже если предположить, что кто-нибудь из космонавтов в каком-нибудь отдельном разговоре и попытается мягко намекнуть собеседнику, что, в общем-то, никакой тайны не существует, и сделает это в меру безболезненно для самолюбия любопытного, - вряд ли ему поверят. И ты, сравнивший эту тайну с воздушным шариком, вырвавшимся из рук зазевавшегося ребёнка,разве станешь ли ты доказывать с присущей тебе горячностью, что из такого длительного и пагубного для жизни путешествия иначе как с лёгкой улыбкой на торжествующих устах не возвращаются? Ты, знающий, что даже самые заурядные личности способны попасть в открытый космос в одном лишь скафандре, будешь ли ты кричать об этом на каждом углу?. Улыбка на твоих губах лишь усилит подозрения по поводу неправоты твоих слов, людям покажется, что их водят за нос и вскоре от тебя отстанут, может статься,забудут вовсе, так что вся слава и почести, уготованные всем без исключения космонавтам, тебя не коснутся. Но разве не этого ты искал? Разве не было забвение твоей конечной целью? И теперь, когда о тебе уже никто не вспомнит, как во времена первых полётов,разве будешь ты мешкать, отправляясь туда, где даже сквозь плотную, непроницаемую ткань скафандра ощущаешь дыхание бесконечности?