Александр Николаевич Бенуа "Медный всадник"

   Как объяснил Великий Инквизитор, уравнения движения цивилизации можно понять, как закон всемирного притяжения к «хлебам», «чуду» и «мечу кесаря». При этом становится видна разница между задачами «пустынного сеятеля свободы» и путями «искушений». Понятие «счастья» часто не совпадает, а иногда и прямо противоположно стремлению к свободе. Тяга к «хлебам» может перевешивать нравственные нормы, «чудо» имеет больший вес перед объективной наукой, а «меч кесаря» всегда готов к ликвидации врагов народа и инакомыслящих для утверждения своей «правды». Чтобы выяснить — на какой стороне человек, он должен быть поставлен в «критические условия», когда требуется выбирать «Или — или».

Или пляжи, вернисажи или даже
Пароходы, в них наполненные трюмы,
Экипажи, скачки, рауты, вояжи...
Или просто — деревянные костюмы^[1].

   Законы, по которым живёт материальный мир изменить невозможно, как невозможно изменить, например, законы высшей математики. Если полезные изменения вносятся в систему без тщательного анализа динамических параметров, это чревато очень неприятными последствиями. То что верно в состоянии стабильности, ведёт себя совершенно иным образом, когда вся стабильность летит в хлам. Одно дело изучение самолёта, стоящего в ангаре, и совсем другое — это управление самолётом в воздухе.

Как узнаешь в ангаре — кто раб, кто король?^[2]

   Наводнение о котором рассказывается в поэме «Медный всадник» произошла 7 ноября 1824 года... В совейское время на этот день приходился один из самых важных праздников - день Великой Октябрьской Социалистической Революции. После революции 1917 года вся инфраструктура Российской Империи, создававшаяся столетиями, оказалась уничтоженной. На месте старого государства возникло что-то совершенно иное. Что это было? Величайшее событие российской истории, как считали семьдесят лет, или наоборот страшнейшая трагедия, как считают сейчас?

   Как классифицировать события в начале нашей эры, когда возникло христианство? Для сторонников этого религиозного направления произошло величайшее событие в истории человечества. В истории евреев это разрушение Второго Храма, иудейского государства и окончательное изгнание в диаспору. Ислам, обращаясь к библейским сюжетам, критически относится и к теологии христианства и к евреям. В общемировой истории происходит переход от «Древнего Мира» к «Средним векам». Если внимательно рассмотреть поэму «Медный всадник», можно обнаружить очень любопытную символику, имеющую отношение к событиям того времени.

   В книге Достоевского «Подросток», Аркадий Долгорукий выходит туманным утром на улицы Петербурга и рассуждает:

   В такое петербургское утро, гнилое, сырое и туманное, дикая мечта какого-нибудь пушкинского Германна из «Пиковой дамы» (колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип — тип из петербургского периода!), мне кажется, должна еще более укрепиться. Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?».

   Почему бронзовый всадник останется на «загнанном» коне? Что это может означать? В представлении Аркадия весь город — это, созданный «Медным всадником» виртуальный и иллюзорный мир. Если иллюзии рассеются, то вместе с ними, как за гнилым и сырым туманом, исчезнет всё построение. Ведь от тепла, от тепла человечьего даже туман поднимается вверх^[3]. Российская империя исчезла после наводнения 1917 года. Советская Россия исчезла после наводнения инициированного Горбачёвым. Не исчезнет ли цивилизация, построенная на принципах «чуда», «хлебов» и «меча кесаря», если эти принципы вдруг перестанут работать?

   Поэма начинается со вступления, которое можно считать своеобразным гимном Петербургу. Пётр I, повторив подвиг Эхнатона, на пустом месте, посреди финских болот, основал и построил новый город, сделав его новой столицей всей Российской Империи. Пушкин пишет:

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид
...
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия,

   Если вступление к «Медному всаднику» описывает реальный город Петра, основная часть поэмы использует историю наводнения в Петербурге чисто символически и к самому городу Петербургу имеет лишь косвенное отношение. В конце первой части поэмы, Евгений показан сидящим верхом на «звере мраморным» без шляпы и сжав крестом руки. Где именно находится Евгений? Действительно, Сенатская площадь, некоторое время называлась «Петровой» в честь находившегося на ней памятника Петру I, созданного по проекту Монферрана. На одной из сторон этой площади в 1817-1820 годах был построен дом Лобанова-Ростоцкого, который в 1824 году, когда произошло описываемое наводнение, вполне мог бы быть назван «новым» и действительно, над возвышенным крыльцом этого дома как живые стояли два сторожевых льва. Некоторые так и считают, что Евгений забрался на одного из львов дома Лобанова-Ростоцкого, что выглядит довольно странно. Простой анализ показывает, что реальное положение Евгения «на звере мраморном» отнюдь не имеет отношения к этому дому. Памятник Петру «обращён к нему спиною», а спина Петра обращена на Исаакиевский собор. В 1824 году Исаакиевский собор стоял в разобранном виде, что явилось источником многих насмешек в обществе. Во время наводнения, это был лишь мраморный фундамент, обнесённый забором. Старый собор был разобран, а проект нового собора ещё не был утверждён .

   История собора стоит подробного описания. Первый Храм Исаакиевского собора был построен в 1707 году. Это была главная церковь в городе. Здесь Пётр I обвенчался с Екатериной Алексеевной. Только в Исаакиевском храме, по императорскому указу, могли приносить присягу моряки Балтийского флота. Археологические исследования на территории города Давида в Иерусалиме не обнаруживают следов никаких огромных зданий и вполне вероятно, что иудейский храм времён Соломона был тоже небольшой церквушкой. Второй Храм Исаакиевского собора был построен в 1727 году. Храм находился на том самом месте, где сегодня находится Медный всадник. В 1766 году был издан указ о строительстве Третьего Храма на новой площадке. Оригинальный проект Ренальди осуществлён не был. Строительство было остановлено и новый проект значительно отличался от оригинального. Собор получился приземистым, а в художественном отношении нелепым — на роскошном мраморном основании высились безобразные кирпичные стены. Это сооружение вызывало насмешки и горькую иронию современников, которые очевидно включали и Пушкина. Приехавший в Россию после длительного пребывания в Англии флотский офицер Акимов написал эпиграмму:

Се памятник двух царств,
Обоим столь приличный
На мраморном низу
Воздвигнут верх кирпичный

   При попытке прикрепить листок с этим четверостишием к фасаду храма, Акимов был арестован. Ему отрезали язык и сослали в Сибирь. Эпиграмма имела множество модификаций. Существует версия её народного происхождения.

Сей храм покажет нам,
Кто лаской, кто бичом,
Он начат мрамором,
Окончен кирпичом.

   Когда при Александре I для исполнения окончательного проекта Монферрана стали разбирать кирпичную кладку, фольклор откликнулся на это новой эпиграммой:

Сей храм трёх царствований изображение:
Гранит, кирпич и разрушение.

   К 1824 году, когда происходило наводнение, Исаакиевский кирпичный храм был полностью уничтожен а, следовательно, Евгений сидел на мраморном фундаменте разрушенного строения. Проецируя это на иудейские истории, получается, что действие происходит уже после разрушения иудейского храма Римской империей в 70 н.э., а наводнение можно сравнить с иудейскими войнами. «Известие, составленное В.Н. Берхом» проецируется на произведения Иосифа Флавия. Современная версия Исаакиевского собора напоминает внешним видом собор Святого Петра на площади Святого Петра, то есть «Петровой площади» в Риме. Сама фраза «сидеть на звере» ассоциативно связана с Откровением Иоанна Богослова. Зверь, на котором восседает блудница: «был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдёт в погибель» (Откр. 17:8). Блудницей сидящей на звере, иногда называют католическую церковь.

   Евгений сидит на звере с «руками сжатыми крестом». В кабинете Онегина стояла статуэтка Наполеона в шляпе и с руками «крест на крест». Такой жест называется «сложить руки на груди», а не «сжать крестом». Более точное изображение такого жеста можно найти на скульптурах фараона Эхнатона. Он именно сжимает свои руки «крестом», а не складывает их на груди, поэтому жест «сжать руки крестом» имеет ассоциативную связь с фараоном Эхнатоном и его великими замыслами переустройства человечества. Правда, во время наводнения сжимать руки уже поздно: с божьей стихией даже царям не совладать.

   В начале первой части поэмы, Евгений описан, как вариант «маленького человека». Он «где-то служит», придя домой снимает «шинель». Повесть Гоголя с таким названием появилась после смерти Пушкина и описывает ограниченный подход к решению проблем. Не исключено, что повесть Гоголя возникла под влиянием образа Пушкина, а может быть и как иллюстрация к нему. Во второй части поэмы, Евгений в результате уроков, преподнесённых ему наводнением, противостоит один на один с «чудотворным строителем», чьей волей роковой был создан город, допускающий такие наводнения. До наводнения, Евгений мечтал о тихой жизни, «Жениться? Ну... зачем же нет?». Он думал устроить себе «смиренный приют», получить «местечко», перепоручить хозяйство и воспитание ребят свой Параше. Девушка живёт со своей матерью — вдовой. Вдова и дочь появляются у Пушкина также в поэме «Домик в Коломне» и в романе «Евгений Онегин».

   Имя его девушки примечательно. Параша — это уменьшительная форма от женского имени Параксева. С именем Параксева связана святая Параксева Пятница в честь, которой были написаны иконы «Симеоново пророчество» и «Умягчение злых сердец». «Параша» называется абзац в свитке Торы: в еврейской традиции текст каждой из книг Пятикнижия делится на отдельные абзацы двух видов, называемые «паршийот». По неизвестной причине «Парашей» сегодня называют также сосуд для испражнений в тюремных камерах. Блатной жаргон России известен своей изобретательностью и фантазией, поэтому не исключено, что пришла «параша» в тюрьму именно из иврита, на котором это слово означает «отрывок», «порция». Ещё одно значение слова «параша» — это боевой топор у богов в индуизме. Так что... с какой стороны посмотреть...

   Мечта Евгения живёт в «ветхом домике за некрашеным забором», где стоит «ива». Возвращаясь к своей девушке после наводнения он замечает «вот ива, были здесь ворота». Ворота Иштар находились в Вавилоне. Их установил царь Навуходоносор в честь богини Иштар. В библии, ива ассоциируется прежде всего с «вавилонской ивой» из Псалма 136. Еврейская свадьба символизирует брачный союз бога и народа. Во время каждой свадьбы евреи вспоминают вавилонские реки.

При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе;
На вербах (ивах), посреди его, повесили мы наши арфы.
Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши — веселья: «пропойте нам из песней Сионских».
Как нам петь песнь Господню на земле чужой?

   Нужно заметить, что Вавилонский Талмуд, главная религиозная книга талмудического иудаизма была в основном создана в Вавилоне и, согласно псалму 136, песней Господней не является, если Вавилон — это «земля чужая». Однако, междуречье было родной землёй для вымершего народа Шумера и если последователи талмуда — это своеобразная реинкарнация древних шумеров, тогда такая песнь вполне может быть «Господней» по определению. В поэме «Медный всадник» У Пушкина опять появляется образ «погибшей любимой девушки». У Владимира Высоцкого в песне, которую часто исполняла его жена Марина Влади, есть такие строки:

И Беда с того вот дня
Ищет по свету меня.
Слухи ходят вместе с ней с Кривотолками.
А что я не умерла,
Знала голая ветла
Да еще перепела с перепелками.

   Ветла — это разновидность вавилонской ивы. Далее в тексте возникает образ «зла прикрытого багряницей»:

   Утра луч
Из-за усталых, бледных туч
Блеснул над тихою столицей
И не нашел уже следов
Беды вчерашней; багряницей
Уже прикрыто было зло.

   Этимология слова «багряница» примечательна. В древности так называлась не только самая дорогая ткань, но и краситель, которым окрашивались ткани. Первыми научились пользоваться багряницей, как краской, финикийцы. Изготовление пурпура являлось самым прибыльным промыслом Финикии и велось с большим размахом, о чём свидетельствуют сохранившиеся отходы производства. Возможно, пурпур они придумали не сами, а адаптировали технику его изготовления у других народов. Само название «Финикия» восходит к греческому «красный, багряный». Согласно одной из гипотез, та часть «древних евреев», которая составила государство Израиль, происходила из финикийцев в отличие от жителей Иудеи, которые произошли от древнеегипетских старообрядцев, участвовавших в «Исходе». Не исключено, что финикийцы возникли как осколок Древнего Шумера.

   Во времена Древнего Рима, одеяние, окрашенное в багряный (кроваво-красный) цвет означало высшее, царское отличие. В Новом завете описано, что при осмеянии Иисуса, римские солдаты надели на него, багряницу, красный плащ римских воинов. Так солдаты создали карикатуру на римского императора. Только императоры носили пурпурную багряницу. Вместо царского венца ему надели на голову терновый. На многих иконах Иисус изображается в багрянице, поэтому фраза «багряницей прикрытое зло» может иметь отношение и к христианству: его торжественным и красивым обрядам. Интересен в данном контексте образ «графа Хвостова». Отрывок поэмы:

Свозили лодки. Граф Хвостов,
Поэт, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов.

   Может быть просто изменён на:

Свозили лодки и Мухаммед,
Пророк, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов.

   Примечательным событием в биографии графа Хвостова, был брак на А.И. Горчаковой, племяннице Суворова. Как и в случае с пророком Мухаммедом супружество с известной и богатой женщиной значительно подняло его социальный статус. Он был произведён в подполковники и назначен стоять при Суворове. В 1820-е годы граф Хвостов служил популярной мишенью для насмешек и адресатом многочисленных эпиграмм. Пушкина он считал своим приемником.

   В результате тяжёлого душевного стресса, вызванного гибелью любимой, Евгений сходит с ума.

Увы! его смятенный ум
Против ужасных потрясений
Не устоял. Мятежный шум
Невы и ветров раздавался
В его ушах. Ужасных дум
Безмолвно полон, он скитался.
Его терзал какой-то сон.

   Какой именно сон его мог терзать? У Достоевского есть «Сон смешного человека». Главный герой хотел покончить самоубийством, поскольку решил, что уже «никогда и ничего не будет». Он засыпает и во сне переносится на далёкую планету, вместе с которой переживает развитие её цивилизации. Всё начинается с «Золотого Века», когда все живут как в Раю, счастливы и не знают никакого горя. Потом люди медленно «развращаются» и всё приходит в такое состояние, когда уже ничего восстановить невозможно, а главного героя, аналога бога, начинают почитать за сумасшедшего. Рассказ демонстрирует, что законы развития общества совсем не так очевидны, как это может показаться на первый взгляд. Когда главный герой проснулся, то вместо самоубийства, решил помочь маленькой девочке на «немых стогнах града».

Одежда ветхая на нем
Рвалась и тлела. Злые дети
Бросали камни вслед ему.

   В библии «злые дети» появляются в рассказе про пророка Елисея:

   И пошел он оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: «Иди, плешивый! иди, плешивый!»
   Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка.^[4]

   Злые дети, «бросающие камни», возникают у Достоевского в эпизоде про Илюшу из книги «Братья Карамазовы». Когда Илюша перед смертью предложил своему отцу выбрать другого мальчика и назвать его «Илюшей», то капитан Снегирёв процитировал псалом 136:

— Не хочу хорошего мальчика! не хочу другого мальчика! — прошептал он диким шепотом, скрежеща зубами, — аще забуду тебе, Иерусалиме, да прильпнет...

   То ли это реальность, то ли бред помешавшегося Евгения, но после того, как на площади Петровой, он пригрозил Медному всаднику «Ужо тебе», тот погнался за ним по улицам города. Здесь возникает образ похожий на «Каменного гостя» из маленькой трагедии.

И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.

   Валерий Брюсов комментирует поэму так:

   Когда этот Медный Всадник скачет, раздается «тяжелый топот», подобный «грома грохотанью», и вся мостовая потрясена этим скаканьем, которому поэт долго выбирал подходящее определение — «тяжело-мерное», «далеко-звонкое», «тяжело-звонкое». Говоря об этом кумире, высящемся над огражденною скалою, Пушкин, всегда столь сдержанный, не останавливается перед самыми смелыми эпитетами: это — и «властелин Судьбы», и «державец полумира», и (в черновых набросках) «страшный царь», «мощный царь», «муж Судьбы», «владыка полумира».

   Почему «тяжело-звонкое»? На память приходит композиция группы Pink Floyd «Money» из альбома «Dark side of the moon». В «тяжело-звонком» скакании отдаётся звон денег. Медь символизирует дешёвую монету и вообще денежный мир, поэтому в названии поэмы всадник именно «Медный», а не «Бронзовый». «Медный всадник» похож на «страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия» и Евгений в поэме предстоит перед памятником, как у Достоевского некто, похожий на Иисуса, предстоит перед Великим Инквизитором посреди горящих на кострах еретиков. Конец Евгения печален:

Пустынный остров. Не взросло
Там ни былинки. Наводненье
Туда, играя, занесло
Домишко ветхий. Над водою
Остался он, как черный куст.
Его прошедшею весною
Свезли на барке. Был он пуст
И весь разрушен. У порога
Нашли безумца моего,
И тут же хладный труп его
Похоронили ради бога.

   Дом Параши остался на островке, как «чёрный куст». Чёрный куст в русском народном фольклоре означает «куст смородины». Смородина — это река соединяющая мир живых и мир мертвых, через неё проложен Калинов мост. «Медный всадник» был написан после окончания «Евгения Онегина», но логически может рассматриваться предисторией романа. Характер Онегина мог возникнуть под влиянием событий поэмы «Медный всадник» уже после того, как он через Калинов мост вернулся к новой жизни. А последняя восьмая глава «Евгения Онегина» заканчивается внезапно раздавшимся (тяжело-звонким) звуком шпор Татьяниного мужа, возвращающем обратно к «Медному всаднику».

Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю ощущений
Теперь он сердцем погружен!
Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался,