Аннотация: Финал "Техномира-2008". Финал "ХиЖ 2008"
Камни Ахерона
Петер выбрал 'Секвойю' исключительно потому, что отель не пользовался механической прислугой. Не слишком ловкий рекламный ход, технофобия, или, что тоже вполне вероятно, принципиальная позиция владельца. Петера мало интересовали убеждения владельца, ему просто не нравились пылесосы с мозгами. Он заплатил за три дня и поселился в угловом номере второго этажа. Плата чуть выше, чем в обычной гостинице, но не чересчур. Любопытно, сколько получает местный консьерж, и как часто он требует прибавки к жалованию? Впрочем, при нынешнем размахе 'мягкой безработицы', даже низкооплачиваемая работа для многих просто манна небесная.
Петер сидел на разобранной постели, внимательно рассматривая свои голые ноги. Ноги были длинные и сухощавые, покрытые тёмными волосками. Петер когда-то неплохо бегал на длинные дистанции. Хорошо бы узнать, как с этим обстоит теперь? В коридоре послышались бойкие шаги, приглушённые ковровым покрытием. В дверь постучали.
- Я не одет! - поспешно отозвался Петер, позабыв о том, что дверь заперта изнутри.
- Месье Людвик, - раздался из коридора приятный женский голос, - вы пропустили обед, желаете спуститься к ужину?
- Не знаю, - сказал Петер. - Я подумаю.
- Может, подать вам еду наверх?
- Не стоит, - сказал Петер. - Пожалуй, я поем где-нибудь ещё. Зайду в кафе или в бар.
- Как вам будет угодно, - равнодушно откликнулись из-за двери.
Шаги удалились. Было слышно, как щёлкнула дверь в конце коридора. Петер осторожно извлёк из бедра иглу штуцера и поднялся с кровати. 'Как ни крути, а специфика работы всё одно делает горничных похожими на пылесосы с мозгами, - думал он, отсоединяя длинную прозрачную трубку от контейнера с раствором ферментов.
Бросив трубку с иглой в мусороприёмник, Петер натянул брюки и подошёл к окну с нарочито мутноватыми толстыми стёклами. Промозгло-беспросветное небо неопрятным серым полотнищем висело над чистенькими улицами Лейденбурга. Ни черта не изменилось здесь за последние двадцать лет. Цоколи домов, отделанные под камень, электрические фонари... В двух часах езды от 'Школы Навигаторов имени Чарльза Дьюка' находился городишко, как две капли воды похожий на Лейденбург, то ли Ваймен, то ли Ваймо. Будучи курсантами, они часто ездили туда по выходным, пили пиво в маленьких тавернах, знакомились с девушками... Хорошее было время. Петер вздохнул и пошёл одеваться.
В небольшом уютном холле, уже у самого входа его окликнул портье:
- Месье, в столовой сейчас накрывают к ужину. Разве вы не останетесь?
Петер выпустил из пальцев деревянную ручку и обернулся. Портье, пожилой мужчина с аккуратным седым ёжиком на голове, смотрел на него серьёзно, даже немного печально. На его круглом, полноватом, в общем-то добродушном лице, застыла напряжённая готовность внимать чему угодно. Казалось, встань сейчас постоялец на голову, портье только покивает понимающе и спросит, не угодно ли получить еду в номер.
- Нет, - сказал Петер. - Я пройдусь по улице, хочу кое-куда заглянуть.
- В таком случае, оставьте, пожалуйста, ваш ключ от номера, - портье, наконец, вежливо улыбнулся. - Пустая формальность, но так у нас принято. Надеюсь, вас это не затруднит?
- Нет, совсем нет.
Петер вернулся к конторке, с некоторым облегчением вытащил ключ и передал его портье. Ключ был большой и тяжёлый, не чета электронным пластинкам, таскать такой в кармане жутко неудобно.
- Неудачное время для прогулки, - сказал портье. - Имейте в виду, на улице собачий холод.
Петер кивнул и вышел за двери.
Насчёт погоды портье не солгал. Петер сразу пожалел о том, что не надел свитер. Пару минут он размышлял, не вернуться ли за ним в отель, потом плотнее запахнул ворот пальто и решительно зашагал по улице. 'Какого дьявола!? - размышлял он, направляясь в сторону набережной. - Всё равно я не способен даже на насморк!'
Он шагал по разноцветным плиткам фальшивой мостовой мимо узловатых деревьев, закованных в кружево ажурных оградок, мимо узких скамеек с дырчатыми спинками, мимо окон, прикрытых полосатыми маркизами. Смутно-болезненные сладкие воспоминания детства роились в его голове тучей цветной мошкары, и Петер, сам того не замечая, всё убыстрял и убыстрял шаг, пока, наконец, не вышел к набережной. Здесь было совершенно безлюдно. Студёный ветерок, дувший с реки, пробирал до самых костей, но Петер остановился возле парапета и, глубоко засунув руки в карманы пальто, долго смотрел на тёмные струи.
Река заметно обмелела, на треть обнажив склоны бетонных откосов. Полоски ржавых потёков тянулись вниз, к самой воде. Петер вдохнул полной грудью знакомый с детства влажный запах и не почувствовал ровным счётом ничего. То ли река пахла теперь иначе, то ли обоняние не считалось с субъективностью детских воспоминаний.
Петер поглубже натянул берет и, сутулясь, побрёл вдоль парапета. Он двигался в направлении старого дома, с каждым шагом всё сильнее сомневаясь в целесообразности своей затеи. Ну не глупость ли? Родители ещё вчера ждали его в Мейсе, а он специально делает крюк в полторы тысячи километров, чтобы взглянуть на дом, где уже девять лет живут абсолютно незнакомые чужие люди. Может быть, они давно поменяли фасад, а может, вообще снесли дом и построили на его месте новый.
Петер остановился напротив небольшого кафе, напоминавшего перевёрнутую вверх дном чашку, и тоскливо огляделся по сторонам. Серое небо, серый парапет ограды, серое покрытие дороги, разделённое напополам сплошной линией разметки. 'Совсем как жизнь, - подумал Петер. - Неверный шаг - и ты попадаешь за сплошную, а там всё иначе, иные законы, иные нормали, даже жизнь течёт в другую сторону. Привыкай или сдохни! И ты мечешься из стороны в сторону, совершая нелепые поступки, пытаешься существовать по-старому, хотя в этом уже нет никакого смысла. Вот я: я точно знаю, что мне не нужна еда, я совершенно не нуждаюсь в еде, не испытываю ни малейшей потребности, тем не менее сейчас войду в кафе, где можно что-нибудь съесть, и что-нибудь выпить. Я даже найду оправдание этому странному поступку, ведь завернув в кафе, можно отложить поход к старому дому на завтра, всё равно билет до Мейса забронирован только на четверг'.
В хрустальном куполе уличного кафе еле слышно играла музыка, тягуче-лиричная, неуловимо похожая на тысячу знакомых мелодий. Электронная импровизация в стиле компиар. Петер сел за свободный столик. Механический официант, сам похожий на столик с гибкими манипуляторами, выложил перед ним блок-бланк меню и замер в почтительном ожидании. Петер внимательно изучил список блюд, сделал заказ и почти сразу получил говяжий жюльен, багет и маленькую бутылку шардоне девяносто второго года.
Насчёт алкоголя Петера предупредили в первый же месяц его пребывания в клинике. Профессор ван Хольм, в ответ на внезапное излияние пациента Людвика по поводу смутных тревог, сказал:
- Петер, зато теперь вы никогда не станете алкоголиком, даже если сильно захотите. Вы будете ощущать вкус спиртного, от вас будет пахнуть спиртным, но эффект опьянения будет отсутствовать. Разве это не плюс? Со временем, я думаю, вы сможете организовать 'Общество трезвенников поневоле', - профессор жизнерадостно рассмеялся, но, заметив тень, набежавшую на лицо собеседника, похлопал того по плечу и попросил не обижаться.
Кусочки мяса, впаянные в ноздревато-румяную корочку соуса, выглядели, как реклама клуба чревоугодников, и рот моментально наполнился слюной. Фальшивой слюной, будь она неладна. Петер сглотнул, пододвинул к себе жюльен и налил шардоне в один из бокалов. Вино оказалось весьма неплохим, лёгким, с приятной кислинкой, наверное, действительно настоящее шардоне девяносто второго года. Петер отпил половину бокала, попробовал жюльен и нашёл его вполне удобоваримым. На этом фоне даже музыка стала казаться немного приятнее.
Вино, как ни парадоксально, слегка ударило в голову. Опять зашевелились мысли о сплошной полосе, потом вспомнились пассажиры, те, что были в грузовом отсеке, когда челнок Людвика со всего маху врезался в бетон посадочной полосы. Петер почти не чувствовал себя виноватым, к тому же последние четыре месяца он был слишком занят, чтобы думать об этих людях. А вот сегодня почему-то вспомнил.
- Упокой, господь, их души, - пробормотал Петер и залпом допил бокал.
Он был знаком с двумя из шестерых, остальных практически не знал. Все они погибли быстро и, хотелось верить, безболезненно, а он выкрутился и получил у курносой отсрочку исполнения приговора. Вот только, убей бог, не помнил, когда написал ходатайство.
Уже немного придя в себя, чуток освоившись с новыми руками и ногами, Петер как-то спросил у ван Хольма:
- Айк, на основании чего вы провели свою операцию? Ведь необходимы какие-то формальности. Кто сказал 'да'?
- Вы, - невозмутимо отозвался профессор. - Я подключил вас к нейротранслятору и вы согласились. Уже потом мы заручились согласием ваших родителей.
- Ни черта не помню! - Петер помассировал лицо руками. - А если бы я сказал 'нет'?
- Я бы просто отключил прибор, и всё. - Ван Хольм погладил узкую бородку. - А у вас есть какие-то сомнения?
Сомнения! Конечно, у него были сомнения. Вся его теперешняя жизнь - сплошные сомнения, с тех самых пор, когда он понял, что живёт за белой чертой, в другом измерении, в альтернативной реальности, и что ничего теперь с этим не поделать, и что товар возврату не подлежит.
В последний день перед выпиской Айзек ван Хольм пригласил его в свой кабинет. Несмотря на то, что доктор и пациент довольно близко сошлись за время лечения, Петер был здесь впервые. Кабинет главного врача клиники кибернетического протезирования 'Сайборпроц' не отличался циклопическими размерами, но был отделан по первому разряду. Мебель, имитирующая резную кость, стены, задекорированные под плотные заросли кустарника... Кабинет походил на мрачную поляну сказочного леса, и Петер, привыкший ко всему простому и функциональному, чувствовал себя немного не в своей тарелке.
Ван Хольм предложил ему кресло, а сам уселся на край обширного стола.
- Ну-с, - сказал он доверительно. - Я позвал вас, Петер, по поводу вашего, так сказать, состояния.
Петер беспокойно поёрзал в кресле:
- Опять будете проводить тесты?
- Тесты? - переспросил ван Хольм. - Хорошо! Закройте-ка глаза и коснитесь носа указательным пальцем.
Петер послушно потрогал кончик носа.
- По-моему, всё в порядке! - профессор рассмеялся своим низким неподражаемым смехом. - Не волнуйтесь, Петер, всё проверено и перепроверено ещё вчера. Я просто хотел поговорить с вами перед отъездом. Так сказать, обсудить перспективы.
- И каковы же мои перспективы, Айк?
- Это зависит от вас, - доктор скрестил руки на широкой груди. - Попробуйте конкретизировать.
- Можно и конкретизировать, - Петер сел в кресле очень прямо. - Сколько я протяну? Каковы ваши прогнозы?
Ван Хольм задумчиво потеребил бородку:
- Саркофаг оплачен на тридцать лет вперёд, а на всё остальное есть гарантийные сроки. Артериальные трубопроводы рассчитаны на шестьдесят лет, желудочная емкость - на сорок, титановый скелет вообще вечен, если, конечно, вы не собираетесь ложиться под асфальтовый каток. Аккумуляторные батареи через десять лет нужно будет поменять, но это совсем несложно. Это можно сделать в любом нашем филиале. Достаточно соблюдать инструкцию по эксплуатации и ваше тело будет функционировать гораздо дольше, скажем... моего. Не забывайте вводить в желудок ферменты-утилизаторы, в случае, когда принимаете пищу. Раз в неделю подзаряжайте аккумуляторы. Пополняйте запас расходных жидкостей. Раз в пять лет меняйте теплоноситель. Раз в два года проходите полный курс тестирования всех агрегатов. И не покидайте зоны покрытия 'Руфнет'. Сигнал должен быть стабильным.
- Чего проще, - пробормотал Петер. - Эти распустили свои щупальца, где надо и где не надо.
- Ещё нет, - возразил ван Хольм, - но скоро распустят. С вашей помощью, заметьте.
Петер слегка поморщился:
- А что будет, когда истечёт срок аренды саркофага?
- Срок можно продлить, - профессор поиграл электронным стетоскопом. - Вы вносите деньги и капсула функционирует.
- Но, может статься, я останусь без копейки в кармане.
- Что ж, и такое возможно, - согласился профессор. - Но как-то я не представляю вас нищим бездельником, Петер.
- Вы просто забыли, что я пилот, - горько сказал Петер. - Пятнадцать лет на лунных трассах, два похода к Марсу. Я больше ничего не умею, а в космос меня уже не пустят. И вообще, я очень хорошо могу понять человека, который откажется взять меня на работу.
- Не стоит сгущать краски, - оптимистично заявил Ван Хольм.
- Заседание Ванкуверовского трибунала по моему делу откладывается уже в третий раз, - Петер невесело усмехнулся. - А знаете почему?
Профессор кивнул головой.
- Потому что юридически я являюсь полутрупом! - не обращая внимания, продолжал Петер. - И ни на какое заседание не могу явиться просто физически!
- Правовые нормы будут меняться, - ван Хольм прошёлся по кабинету. - Просто вы первая ласточка, Петер. Поверьте мне на слово, вас ещё вызовут в трибунал и всыплют по полной программе.
Петер покачал головой:
- Расследование установило сбой в работе посадочной автоматики. Визит в трибунал не более, чем формальность.
- Я знаю, знаю, - профессор рассеянно погладил бородку. - Не обращайте на меня внимая, дружище. Всё дело в том, что, несмотря на все наши усилия, вы по-прежнему боитесь контакта с большим миром. Культивируете в себе страхи, сомнения. Но все ваши тревоги беспочвенны. Без работы, по разным причинам, может остаться и обычный человек. А что может случиться с вами? Что может произойти такого, по настоящему экзотичного, от чего застрахованы другие?
- Разрыв соединения, - мрачно сказал Петер.
- Ерунда! - ван Хольм махнул рукой. - 'Руфнет' один из лучших операторов. Они гарантируют устойчивую связь даже в Антарктике.
- А авария!? Никто не застрахован от аварий! Сгорели все контроллеры на базовой станции, спутник сошёл с орбиты и шлёпнулся в Индийский океан!
- С воображением у вас полный порядок, - Айзек ван Хольм похлопал Петера по спине. - Цунами! Торнадо! Исчезнет на два часа связь, и Петер Людвик простоит эти два часа на полпути между кухней и спальней, уставившись на дверь сортира. Прекрасный способ побыть наедине с самим собой, не самый, кстати, плохой. Включится связь и Петер Людвик благополучно доберётся до спальни. Ежедневные восемь часов сна почему-то никого не ввергают в панику!
- А если это произойдёт в тот момент, когда я буду переходить дорогу?
- А меня может разбить инсульт за рулём автомобиля.
Оба собеседника замолчали.
- У вас имеются сбережения на первое время? - наконец спросил ван Хольм.
Петер кивнул:
- Часть расходов покрыла страховка, часть - ваша благотворительность, часть - сети 'Руфнет'. Так что кое-какие деньги у меня остались, плюс пенсия от 'Лунной гильдии'.
- Не так уж плохо, - сказал ван Хольм.
На прощание они крепко пожали друг другу руки.
- Было приятно иметь с вами дело, - сказал профессор сентиментально. - Вы ещё не представляете, мой друг, какую дверь открыли одним своим существованием. И 'Руфнет' не представляет. Даже я не совсем понимаю. Помните, что ближайшие сорок лет 'Сайборпроц' несёт полную ответственность за все агрегаты вашего организма, единственное, на что мы не даём гарантий - это ваш мозг, - ван Хольм развёл руками. - Здесь все претензии к господу богу. Кстати, не хотите взглянуть на себя перед отъездом?
- Нет, - сказал Петер и вышел из кабинета.
Через два дня он был в Лейденбурге. Пройдёт ещё два дня, и он будет в Мейсе. А через неделю, скорее всего, слетает в Ванкувер. Зачем? Чёрт его знает, зачем, но он чувствует настоятельную потребность. Хотя, через неделю не получится. Через неделю съёмки в дурацком ток-шоу. Нужно отрабатывать денежки 'Руфнета'. Хорошо хоть разрешили выступать под чужим именем. Жалко, что нельзя надеть маску...
- Пит? Петер Людвиг!?
Петер поднял голову от тарелки. Перед его столиком светилась улыбкой высокая худощавая женщина. Тонкое лицо, слегка ассиметричные глаза, волнистые волосы заправлены за уши, Присцилла, Присцилла Сервидж.
- Здравствуй, - сказал Петер. - Не ожидал тебя здесь увидеть. Я думал, ты переехала в Канаду.
Улыбка слегка побледнела на смуглом лице.
- Может, пригласишь меня за столик?
Петер молча указал вилкой на стул и вылил остатки шардоне во второй бокал. Присцилла осторожно присела напротив.
- Представляешь, - она неуверенно взялась худыми пальцами за тонкую фужерную ножку, - а я запозавчера видела тебя в новостях, ещё гадала ты - не ты. Что-то про роботов. Никто не назвал твоего имени, и я решила, что обозналась.
- Сроду не снимался в новостях, - сказал Петер. - На свете полно похожих людей. Немудрено обознаться... И роботами я не занимаюсь. Я работаю на 'лунниках'. Разве ты не знала?
Присцилла пожала плечами, катая между ладоней стеклянное полушарие бокала. Глаза у неё были грустные, обрамлённые мокрыми лучиками ресниц. Она была на три года младше Петера. Когда-то давно, в прошлой жизни, им случалось вместе бегать на танцы, гулять по набережной и целых полгода переписываться через сеть.
Они заказали ещё бутылку вина и просидели почти до ночи, постепенно оттаивая и впадая в лёгкую сентиментальность. Поговорили про общих знакомых, о тётушке Рут, умершей прошлой зимой, о близнецах Жако, о старом доме Людвиков. Потом вместе вышли на улицу и как-то незаметно дошли до дома Присциллы. Уже возле самого подъезда, Петер сказал:
- Было приятно повидаться.
А она запоздало взяла его под руку и, неловко глядя куда-то вбок, спросила:
- Может, зайдёшь ко мне? У меня есть хороший кофе.
Голубовато-неживой свет луны отбрасывал акварельные пятна на стену и на край постели, превращая смутные тени занавесок в коконы мёртвых привидений. Петер лежал на спине, закинув руки за голову, и, глядя в потолок, собирал обрывки мыслей. На другой стороне кровати лежала Прис. Она спала, повернувшись на бок, губы чуть приоткрыты, лёгкие волосы веером рассыпались по смятой подушке. На мгновение Петеру показалось, будто она не дышит. Он замер, прислушиваясь. Может, и у Прис есть внутри моторчик с насосом, который, чмокая клапанами, старательно создаёт имитацию дыхания? А вдруг, именно сейчас он перегорел, и женщина лежит неподвижная, как большая кукла с выдохшимися батарейками?
Петер тихонько перевернулся, сел на кровати и бесшумно спустил ноги на пол. Присцилла даже не шевельнулась. Без особой надежды поискав в темноте трусы, мужчина поднялся и в чём мать родила, вышел из комнаты. Он шёл на цыпочках по коридору, разыскивая дверь в ванную, размышляя на ходу о том, что выражение 'в чём мать родила' больше к нему не подходит.
Стоя босиком на прохладном кафеле, Петер смотрел на себя в большое зеркало, висевшее над раковиной. Красивый мужчина средних лет, который никогда не будет выглядеть старше, чем сейчас, худощавое узкое лицо, на котором никогда не появятся новые морщины, зубы, которые легко поменять в любом филиале клиники 'Сайборпроц'. Теперь ему не грозит ни инфаркт, ни облысение, ни язва желудка, ни импотенция. В этом ван Хольм точно не обманул, дружок работает, как хорошо смазанный автомат... И если Петер всё правильно понял про обратную связь, то этот, плавающий в капсуле саркофага, ослепший, оглохший, раздавленный, словно червяк, он тоже испытал сладкую судорогу оргазма и выстрелил белёсый сгусток спермы прямо в питательный гель или в чём он там лежит. Мысль была столь омерзительна, что к горлу Петера подступила тошнота. А может только имитация тошноты? 'Это о себе я размышляю в третьем лице! И тошнит меня от мыслей о самом себе!', - с ужасом подумал Петер. Он твёрдо знал, что в мире существуют два Петера Людвика, но он не знал, кто из двоих настоящий. Тот, который стоит голышом в ванной Присциллы Сервидж, прекрасно понимая, что от его фальшивой спермы не сможет забеременеть ни одна женщина на свете, или тот, другой, чей череп аккуратно трепанирован, а обнажённый мозг густо утыкан электродами нейротранслятора, тот долбаный полутруп, без которого Петер Людвик не сможет сделать и шага?! Может, было бы честнее просто умереть, как те шестеро?
- Дьяволькая шарада! - в отчаянии прошептал Петер.
Он придвинулся к зеркалу, напряжённо рассматривая лёгкую синеву на своих щеках. Выглядит натурально, но бритва никогда не касалась этого подбородка. Свежевыбритая синева, которой никогда не суждено превратиться в трёхдневную щетину. Поддельные волосы, которые не нужно стричь. Фальшивые ногти, которые не растут.
- Кто я? - с надеждой спросил Петер у своего отражения.
Двойник в зеркале молчал, пристально глядя в глаза своему сюзерену.
- Кто я?! - почти крикнул Петер.
И тогда двойник, ухмыльнувшись, выплюнул:
- Фальшивка!
- Ложь!!! - крикнул Петер.
Шагнув вперёд, он размахнулся и изо всех сил ударил кулаком прямо в механическое лицо. Зеркало брызнуло острой паутиной трещин. Блестящие осколки со звоном посыпались на пол, не оставив ни одной царапины на сверхпрочной синтетической коже.