Просунувшись своим сухим и изящным телом в дверной проем тесного вагончика-'таблетки' (одна нога внутри, другая - снаружи), мама совершала серию ритуальных, наработанных до автоматизма движений. Она проверила ремни безопасности, которыми Лирой был притянут к резиново-плотной поверхности кресла. Она потыкала пальцами в картинки на дисплее. Она вытащила из сумки синюю в звездочках упаковку слипика, старательно отсчитала девять бусинок-капсул, по одной на каждый час дороги, и всыпала их в неохотно подставленную детскую ладошку. Затем в свободной руке Лироя оказался литровый пакет с соевым молоком, а мочку уха защемила клипса телефона.
- Ну, всё, дорогуша, - сказала мадам Хоффи, с удовлетворением рассматривая сына. - Теперь лекарство в рот, запей, и можно ехать.
Лирой мрачно поглядел на шарики в своей ладошке. Он терпеть не мог глотать слипик, ему не нравилось, как клипса сжимает край уха и он не желал провести остаток субботы и все воскресенье у бабушки в серо-лиловом секторе. А ещё Лирой ненавидел поездки в магистральной трубе тубвэя со всем жаром, на какой был способен шестилетний человек. Вот только трубе до этого не было никакого дела, как, впрочем и маме... и бабушке, и папе, и всем остальным взрослым.
- А можно его не есть? - спросил Лирой, продолжая рассматривать свою ладонь. - Преподавательница Кэрол говорит, что детям слипик есть вредно.
- Преподавательница! - мама презрительно скривила рот. - Твоя Кэрол всего лишь сменная няня дошкольной группы. Много она понимает! Слипик - патентованное фармацевтическое средство! Его рекламируют по корпоративным информационным каналам: 'Умная оболочка сама определяет целесообразность растворения'! Ты же сам сто раз слышал.
- У меня от него голова болит, - упрямо сказал Лирой.
Мама нахмурилась.
- Это у меня голова болит от твоих капризов, - сказала она почти зло. - Возьми капсулы в рот и запей молоком.
Тяжело вздохнув, Лирой положил бусинки в рот, открыл пакет и сделал демонстративный глоток.
- Вот и славно, - сказала мадам Хоффи.
Она ткнула Лироя сухими губами в висок и вынырнула из узкого пространства таблетки, оставив после себя запах парфюмерии. Вогнутая пластина двери скользнула вниз, закрывая вход, и Лирой почувствовал, как таблетка двинулась вперёд. Сначала неспешно по станционному патрубку, потом секундная задержка, и таблетка прыгает в один из основных транспортных каналов. По-настоящему прыгает. Так, что в животе все переворачивается.
От плавного рывка у Лироя ватно заложило уши, и голова словно воздухом наполнилась. Мальчик подождал ещё несколько секунд и, убедившись, что его кабина уже в трубе, выплюнул на ладонь восемь мокрых бусинок слипика. Не такой уж хитрый трюк засунуть капсулы за щеку, прижать языком, а потом сделать вид, будто глотаешь их с молоком.
Лирой завернул капсулы в носовой платок и опустил в карман штанов. Потом, по дороге к бабушкиному дому можно будет незаметно выкинуть слипик, и его склюют вездесущие воробьи. А что? Пускай! Может хоть раз в жизни поспят. Несмотря на плохое настроение, эта мысль так понравилась Лирою, что мальчик даже улыбнулся, хотя особых причин для веселья не было. Лирой немножко ослабил ремни, повозился, устраиваясь с максимальным удобством, поставил пакет с молоком между коленок и принялся изучать надписи и картинки.
В сущности, чего он так расстраивается? У папы ненамного веселее, чем у бабушки. Просто до него ехать всего полтора часа, а чтобы добраться до бабушкиного серо-лилового сектора, нужно пересечь кольцо, которое называется деловым воротничком, потом кусок кольца, которое называется 'белый буфер', потом опять воротничок и ещё целый час ехать по серо-лиловому. А это целых... Лирой начал загибать пальцы... Целых девять часов... Хотя, у папы можно сколько угодно смотреть программы по триМ-телеку. Папа не возражает, скорее наоборот. В отличие от бабушки, папа не лезет с бесконечными вопросами и высокомерными поучениями. Прошлой весной папа брал Лироя в деловое кольцо. Таких огромных домов Лирой отродясь не видел. Кэрол как-то раз приносила инфокапсулу с фильмом про доисторических чудовищ. Там говорилось, что давным-давно: сто, а может даже двести лет назад, мир населяли звери и насекомые просто чудовищных размеров. Потом звери окаменели и вымерли, или вымерли, а потом окаменели. Словом, передохли. Передохли, а после все куда-то делись. И Лирой просто терялся в догадках: куда могли деться такие громадины? Ведь что-то от них да должно было остаться. А тут в воротничке его осенило. Ну, конечно же! Каменные скелеты гигантских ящериц, черепах и жуков никуда не исчезли, просто теперь они называются мегаскрёбами, а люди живут в них, как муравьи в земляных норках. Тогда же Лирой понял, что это большая тайна, и про эту тайну никому нельзя рассказывать...
Лирой вздохнул. Лучше всего было бы остаться на выходные в дошкольной группе. Ведь с субботы на воскресенье должна дежурить Кэрол, а Кэрол умеет рассказывать всякие истории, даже не очень приличные: про волшебство и чудеса, только просит об этом никому не болтать. Это тоже тайна... Но в школе что-то сломалось, какие-то бикли-мартизаторы. Теперь дяди в синих куртках их чинят, а Лирой едет к бабушке. 'Интересно, - вдруг подумал Лирой. - А ведь у папы на работе тоже сломались какие-то вычислители'. Лирой вспомнил, как пять минут назад они ехали на эскалаторе, и мама раздражённо говорила, придерживая пальцем клипсу телефона: 'Нет! Мой бывший и мой благоверный не может. У него на работе аврал, они поставили в 'Брайд Тейкер Ком' новую биллектроннику, а та на третий день вышла из строя... Вся... Да! Вот и я говорю: мир летит в тартарары...'
Лирой не знал, что такое тартарары, но догадывался, что ничего хорошего мир в этих тартарарах не ожидает. А может все приборы специально сломались только для того, чтобы Лирой поехал в серо-лиловый сектор? Может, это такое волшебство? Лирой с тайным удовольствием повторил про себя неприличное слово: 'волшебство'. И сразу подумал, что в таком случае, это неинтересное волшебство. Интересное волшебство - это если вместо соевого молока в коробке появится апельсиновый сок, или если таблетка вдруг остановится на какой-нибудь станции в воротничке, и можно будет сколько хочешь смотреть на каменные кости мегаскрёбов.
В животе внезапно возникло знакомое неприятное чувство, которое появляется, когда вагончик тубвэя начинает сбавлять ход. 'Что это?' - с изумлением подумал Лирой. Мальчик почувствовал, что таблетку едва заметно повело вбок. Тихий едва различимый свист перешел в едва различимое шипение, таблетка вздрогнула и остановилась. Гладкая узкая дверь скользнула наверх, открывая выход на платформу. Не веря своим глазам, Лирой, как зачарованный, отстегнул ремни и, едва не опрокинув пакет молока, слез с кресла. Из выгнутого проема двери явственно тянуло сквознячком. Этот проем одновременно и страшил Лироя и притягивал с неимоверной силой, будто магнит металлическую стружку. 'Я только выгляну на одну секундочку, - подумал Лирой. - И сразу обратно'. Он перешагнул низенький порожек и оказался на посадочной платформе.
Лирой почти сразу понял, что это самая верхняя платформа станции и что это не воротничок. В воротничке, даже если подняться на самую верхнюю платформу, гигантские мегаскребы нависают над тобой, как огромные чудовища. А здесь когда Лирой поднял голову, он не увидел сверху ничего, кроме серого холодного неба, смотревшего в дыры разбитого свода из стеклопластика. Лирой сделал пару осторожных шагов. Платформа было совершенно пустынна: ни толкотни, ни шума, ни мигающих табличек, мусор под ногами и сквозняк. Уже обмирая от страха, Лирой повернулся, чтобы нырнуть обратно, в теплую внутренность таблетки, и не увидел перед собой ни одного открытого проема...
Тогда Лирой испугался по-настоящему. Хотелось побежать по серой холодной платформе, но где-то глубоко в волнах страха крутилась мысль, что нельзя убегать от этого места, ведь дверь, как внезапно закрылась, может так же внезапно и открыться.
- Эй!.. - слабо позвал Лирой. - Э-э-эй!
Может нужно попробовать спуститься на нижнюю платформу? Или хотя бы найти эскалатор? Возле эскалатора часто дежурят дяди-полистопы в шлемах и черно-желтых полосатых панцирях.
Лирой беспомощно огляделся и вдруг заметил возле высокой узкой тумбы торгового автомата серую неопрятную фигуру.
- Эй! - крикнул Лирой. - Дяденька! Подождите!
Он со всех ног кинулся к тумбе. Серая фигура не торопясь обернулась, и подбежавший Лирой увидел перед собой высокого старика. Старик был неимоверно худ. Седые кустистые брови топорщились над выпуклыми злыми глазами. Впалые щеки покрывала длинная пегая щетина. Костюм старика, казалось, целиком состоял из тряпочек разной длины и разного оттенка. Оторопевший Лирой сделал шаг назад, но старик вдруг оскалил длинные зубы, с неожиданной прытью выпростал из лохмотьев длинную цепкую руку и, схватив мальчишку за ворот курточки, рванул его на себя...
Страшный удар швырнул Лироя вперед и вправо, а потом отбросил назад. Мягкие ремни безопасности больно врезались в подмышки. Почти сразу же обрушился второй удар, рванувший Лироя назад, а потом бросивший его вперёд, и вслед за этим - третий. Ничего не соображающий спросонья пацан хлопал глазами и ловил ртом воздух, когда четвертый удар мотнул его на привязи широких ремней. Потом он ощутил толчок пятого, а затем совсем слабого шестого... и седьмого. Лирой протер кулаками глаза и поглядел вверх. На глянцево-белом потолке таблетки появились довольно приметные складочки, какие бывают на смятой простыне. Теперь, чуть-чуть собравшись с мыслями, Лирой уже понимал, что и серый старик, и пустынная платформа под разбитым куполом не больше, чем сон, но снятся ли ему складки на белом потолке? Лирой ещё раз протер глаза и больно ущипнул себя за руку. Складки и не думали расправляться. Лирой видел, что вделанные в потолок люминофорные пластинки заметно перекосились, а одна даже треснула. За левой стенкой таблетки что-то слабо заскреблось, и тогда Лирой с удивительной ясностью понял: произошла какая-то авария, и сейчас он заперт в транспортной трубе, на высоте двадцатиэтажного дома где-то между аутсайдом и воротничком, а может даже в загадочном белом буфере.
Вопреки собственным ожиданиям, Лирой почти не испугался. Рассудив, что новых ударов больше, наверное, не будет, он отстегнул ремни и сел прямо. Левый бок немного болел, будто по нему стукнули чем-то мягким, но очень тяжелым. Стараясь не обращать на боль внимания, Лирой попытался вспомнить, что им говорили про аварии в дошкольной группе. Круглая, как робот-уборщик, мадам Клайс говорила, что в случае аварии нельзя впадать в панику, что авария на тубвэе случается очень редко, но, если уж она случилась, нужно тихонько сидеть в кресле и ждать пока тебя вытащат, что помощь непременно придет через три или четыре часа. Кэрол говорила, что аварии в трубе происходят не так уж редко, и что если тебя не расплющило сразу, то сиди и жди пока тебя достанут спасатели. И обе говорили, что просто необходимо тут же позвонить кому-то из взрослых и сообщить о себе, а уж взрослые знают, что делать.
- Телефон, - сказал Лирой спокойным и чуточку сердитым голосом, - мне нужно позвонить маме. Вызов.
В ухе что-то зашуршало, защёлкало и писклявый телефонный голос сообщил: 'Не могу установить связь'.
Такой фразы от телефона Лирой не слышал ещё ни разу в жизни. Как это: 'не могу установить связь'?
- Тогда соедини меня с Кэрол, - неуверенно сказал мальчик и, подумав, добавил. - Пожалуйста... Вызов.
'Не могу установить связь', - нагло сказал телефон.
Лирой перепробовал десяток номеров. Он пытался позвонить папе, учителям из дошкольной группы, тете Викки и даже бабушке. В конце концов Лирой снял телефон с уха и принялся рассматривать, как будто осмотр мог что-то изменить. С виду телефон был совершенно целым, на внутренней поверхности светились две зеленые точки. Лирой попробовал еще раз. Он на память назвал номер Кэрол и приложил телефон к уху. 'Не могу установить связь', - каверзно пискнул непослушный аппарат.
Сунув бесполезную сережку в карман, Лирой открыл пакет с молоком и сделал пару глотков. Только пару. Ведь питье теперь лучше экономить. Как все-таки хорошо, что у него с собой целый пакет, хотя если бы в пакете был оранжад, было бы ещё лучше.
От выпитого молока сразу захотелось в туалет. Лирой слез с кресла и подошел к двери, вернее, сразу оказался перед выгнутой пластиной. Сбоку от двери, почти на уровне подбородка мальчика светилась кнопка с нужной картинкой: писающий схематичный человечек и две стрелочки регулировки. Лирой надавил на кнопку, но клапан писсуара, располагавшийся в нижней части двери почему-то не раскрылся. Мальчик надавил сильнее - никакой реакции. 'Всё правильно, - подумал Лирой. - Дверь перекосилась и теперь клапан просто так не откроется'. Он беспомощно огляделся. Писать хотелось очень сильно и, в тот момент, когда он понял, что писсуар ни за что не раскроется, захотелось еще сильнее. Лирой переступил с ноги на ногу. Ни мадам Клайс, ни Кэрол ничего не говорили, куда писать в таблетке, если клапан писсуара вдруг не откроется...
Терпеть не было никакой мочи. Лирой решительно расстегнул ширинку. Тонкая светлая струйка забренчала о выгнутую дверь, стекая в лужицу под креслом. Лирой тяжело вздохнул, застегнул штаны и залез обратно на сиденье. Хорош он будет, когда таблетку откроют спасатели. Уже взрослый большой мальчик, а напустил лужу под кресло... 'Мне все равно! Все равно! - ожесточенно подумал Лирой. - Только бы меня поскорее нашли!' А вдруг его не найдут вовсе? Ведь он никому не смог позвонить! Вдруг спасатели даже не знают, что он здесь? Левая и правая стенки таблетки были так близко, что разведя руки в стороны, Лирой почти что мог дотянуться до них разом. Мятый потолок нависал над самой головой. Лирою стало очень страшно. Так страшно, что на глаза навернулись слезы. Нельзя плакать! Нельзя! Кэрол, говорила, что нужно терпеть и ждать, ждать и терпеть!
За стеной таблетки кто-то отчетливо застонал... протяжно, тоскливо. И тогда Лирой не выдержал. Он вжался плечами в липкую поверхность кресла, закрыл голову руками и все-таки заплакал.
Глава 1
Пропитанный солнечным жаром светлый песок приятно грел зад и ладони. Бенджамиль, прищурившись, посмотрел на небо. Во всем белом свете больше не было такого неба, безмятежного, ослепительно-прозрачного, тронутого по краям белым маревом длинных перистых облаков. Именно там, в лазурной глубине, наверное, и должны были обитать ангелы или что-то в этом роде. Окутанные легкой дымкой берега Ольхона казались сейчас то ли продолжением воды, то ли продолжением неба, то ли грядой туч у самого горизонта. Волны, вскипая верхушками, выбрасывались на блестящую полосу между водой и россыпью светлых камешков, облизывали влажный спрессованный песок и откатывались назад, оставляя за собой быстро светлеющие полукружья, которые тут же облизывали другие волны. У-ф-ф-шшш. Все вокруг: воздух, вода, песок, камни, сам Бенджамиль было наполнено размеренным гулом. Вдох - выдох. Выдох - вдох. Даже пронзительный дискант чаек не мог испортить этого божественного шума, привносившего в душу, как это ни странно звучит, тишину и полное умиротворение.
Ещё в тот самый раз, когда Бенджамиль Фрэнсис Мэй впервые увидел Байкал-море, он твердо уяснил для себя, что Байкал - это не просто щель между двумя материковыми плитами. Стоя на пляже, усыпанном бело-серыми округлыми камнями, он каждым миллиметриком кожи, каждым волоском, всеми почками-печенками, каждой стрункой своей души ощутил мощную ауру этого могучего, чистого и несомненно живого существа. Более того, несомненно мыслящего существа, существа со своим характером, со своими суровыми повадками, существа, подверженного резким сменам настроения, но от этого ещё больше достойного любви и уважения. Иногда Байкал представлялся ему могучим седовласым старцем, иногда аморфным духом, пронизавшим собою каждую капельку неимоверной водяной толщи, но всякий раз, оказавшись на берегу, Бен испытывал чувство, граничащее с благоговением.
Глаза устали от сияния небесной лазури, и Бенджамиль стал смотреть на воду. День сегодня выдался просто на загляденье: солнечный и нежаркий. В такие дни Байкал-море нравилось Бену, пожалуй, больше всего. Зеленовато-синее, отливающее свинцовым, пространство, подернутое рябью низкой волны, ближе горизонту переходит в глубочайший ультрамарин и выгибается вполне ощутимой дугой. Воздух настолько прозрачен, что горизонт кажется совсем близким. Такое ощущение, что его можно потрогать руками.
Бенджамиль покосился на свое чуть подгоревшее плечо, а потом на полосу прибоя, выискивая глазами фигурку дочери. Ладога шла по щиколотку в пенной воде, внимательно высматривая что-то под ногами. Почувствовав, что отец смотрит в ее сторону, она подняла голову, весело помахала Бену рукой и припустила в его сторону, поднимая тучи брызг. Небольшая, ладная, стремительная и гибкая, одетая в травянисто-зеленый узенький купальник... совсем девушка. И Бенджамиль очередной раз поймал себя на том, что вот так, глядя на дочь немного со стороны, он опять изумляется: когда?.. Когда этот сероглазый сверток с пухлыми перетяжками на ручках и ножках успел превратиться в почти взрослую девушку?
Лада плюхнулась на песок рядом с отцом, вытянулась блаженно, зарылась щекой в горячую дюну. Бенджамиль, улыбаясь, потрепал её по мокрым стриженым волосам. Девочка что-то невнятно промурлыкала.
Они были совсем одни на узком длинном пляже. Отсюда до Старой Нерпы было часа полтора ходу по вьющейся вблизи берега тропинке. Занятые люди постарше предпочитали загорать и купаться где поближе, но нерпинскую молодежь полуторачасовая прогулка, а тем более сорокаминутная пробежка, совершенно не пугала, оттого пляж слыл достаточно популярным, особенно среди тех, кому не перевалило за двадцать. Бенджамиль, конечно, из этого возраста давно вышел, но бегать любил и пляж ему нравился. А сегодня, в порядке приятного сюрприза, светлая песчаная полоса под крутым склоном оказалась к тому же совершенно безлюдной, что привело Бена в особенное расслабленно-блаженное состояние. Нет, он ничего не имел против купающихся и загорающих людей. Но шум, писк, стук волейбольного мяча, не дал бы ему до конца погрузиться в блаженную эйфорию, по которой он порядком успел соскучиться.
- Как водичка? - спросил Бен.
Лада быстро перевернулась на спину и села:
- Хорошая водичка. Хочешь окунуться?
- Не знаю, - с сомнением протянул Бен. - Я подумаю. И сообщу тебе баада салясат аям.
- Через три дня?! - от притворного возмущения Лада всплеснула руками. - Шукран джазилян! - девочка вскочила на ноги и, смешно морща вздернутый нос, уставила на Бена обличающий перст. - Я знаю! Ты хочешь купаться, но боишься маун бард! Мерзляка!
Она сорвалась с места и легко побежала к воде.
- Это мы ещё разберемся, кто тут мерзляка... - проворчал Бен, с восхищением наблюдая за тем, как зеленое бикини, подняв тучу брызг, врезается с разбегу в пенную полосу прибоя. - Кстати, слово 'маун' надо произносить с хазмой, вот так: ма'ун! - крикнул он вслед дочери.
Отступать было некуда. Бенджамиль поднялся с горячего песка и подошел к самой воде. Волна обожгла холодом его босые ступни, вымывая песок из-под пяток. Черт! Студеная! Осторожно переступая по скользкой разноцветной гальке, выстилающей дно возле берега, он зашел почти по колено, остановился, привыкая. Вокруг его лодыжек прошмыгнула стайка мальков омуля. Теперь жгучий холод ощущала только полоска кожи между водой и воздухом, а там ниже было вроде ничего. Бенджамиль подтянул шнурок на оранжевых плавках. Хорошие плавки, эластичные и приятные на ощупь. Даже не верится, что ткань полностью из растительных материалов. Да, навострились за последнее время. Радослав что-то объяснял про тонкие ментальные воздействия на генетику растений, но Бенджамиль, честно признаться, ни бельмеса не понял из его объяснений... Какое славное и сочное слово 'бельмес'. Происходит из тюркского... И как это Лада совсем не мерзнет? Плещется, как тюлень, и хоть бы хны... Ну, хватит отлынивать! Бенджамиль собрал волю в кулак и начал заходить все глубже. Когда холоднющая вода дошла до плавок, он начал непроизвольно подниматься на цыпочки, но тут галька кончилась. Ощутив под подошвами песчаное дно, Бенджамиль погрузился по пояс, глубоко вдохнул, и бросился всем телом в невысокую зеленоватую волну. У-х-х-х! Его окатило с головой и сразу стало не холодно. Бенджамиль немного поплавал, пару раз нырнул и, приплясывая по колючей гальке, выбрался на берег. Мокрый и совершенно счастливый, он упал животом в песок, рядом с дочерью, вылезшей из воды за пару минут до него.
Как хорошо! Одновременно его спина ощущала холод от испаряющихся капелек влаги и тепло от прикосновения солнечных лучей. И лёд, и пламя...
Ладога набросила на плечи отца широкое полотенце.
- Спасибо, - расслабленно пробормотал Бен.
- Пап!
- Что, Лапа?
- Знаешь, что я нашла здесь вчера? - Лада потянула Бена за ухо.
- Не знаю, - Бен повернулся, - хотя надеюсь узнать.
- Вот, - девочка порылась в горке сложенной на песке одежды, - смотри, - она протянула отцу что-то зажатое между сложенных щепотью пальцев.
Прищурившись, Бенджамиль приподнялся на локтях и протянул руку. В его раскрытую ладонь лег чуть сплюснутый шарик размером с большую горошину. Шарик был матово-бирюзовый, полупрозрачный, подсвеченный по краям мягким внутренним сиянием. Его поверхность покрывали точки выщерблин, словно шлифовщик не стал заканчивать свою работу, а бросил все как есть, на середине дороги.
- Что это? - спросил удивленный Бен, рассматривая шарик со всех сторон.
- Это слеза Байкала, - сказал Лада, придвигаясь ближе. - Их ещё называют байкальским жемчугом.
- Жемчуг? - Бенджамиль с сомнением перевернул камушек. - Вроде не похоже на жемчуг. Может, это какой-нибудь хризолит?
- М-да, - сказала Лада, с трудом сдерживая смех. - В камнях ты большой специалист. Не трудись. Это осколок от донышка древней бутылки. Волны катали его по дну туда-сюда, пока не сточили в жемчужинку, а потом выкинули на пляж. Правда, красивый?
- Красивый, - согласился Бен.
Как-то Ирга рассказывал, что всего семьдесят лет назад за брошенную в Байкал бутылку запросто могли повесить. А теперь это слезы Байкала.
- И вправду немного похоже на слезинку, - сказал Бенджамиль, протягивая дочери маленькую прозрачную драгоценность.
Ладога помотала пшеничной гривкой.
- Это тебе, - сказала она очень серьезно. - Это талисман... Он приносит удачу.
- Бен! Бен! Проснись!
Негромкий голос Илима заставил Бенджамиля почти моментально проснуться и сесть на каменном полу. Многолетняя привычка приводила в вертикальное положение не хуже металлической пружины.
- Какого?.. - Бен нахмурился. - Какого лысого ты меня не поднял?
- Ладно тебе, - Илим примирительно похлопал Мэя по колену, - Потом сочтемся, - и добавил уже другим тоном. - Они нас таки нагнали.
- Чёрт. Ты их видел?
Илим помотал головой:
- Ночью выпал снег... Я видел следы, когда светало.
- Черт и черт, - сказал Бенджамиль, собирая одеяла.
- Не кликай, - сказал Илим.
Стараясь не маячить в оконных проемах, они подобрались к широкому треугольному пролому в стене, и Илим показал Бену цепочку следов, пересекавших перекресток на другой стороне улицы.
Некоторое время Бен молча изучал следы, потом сел, прислонившись спиной к подплавленной облицовке и положив карабин на колени. Илим присел рядом; свою полуавтоматическую РГ-116 он прислонил к стене.
- Настырные, - сказал Бен.
- Цепкие, - согласно кивнул Илим, - но дилетанты.
- А ты профи, - Бен даже разозлился. - Я вот никак не пойму, кто в нашей группе старший, если ты даже с графиком дежурств творишь, что хочешь?
- Ты во сне улыбался, - неохотно сказал Илим. - Не хотелось будить. А мне ночь без сна, что слону дробина.
Бенджамиль сердито засопел, хотя в глубине душе был благодарен другу и партнеру за этот маленький подарок. Илим, внимательно следивший за его лицом, улыбнулся:
- Что хоть снилось?
- Лада, - просто ответил Бен.
Илим понимающе покивал, и Бенджамиль опять разозлился.
Да, чёрт побери! Он девять лет не видел свою дочь. Девять проклятых лет. Сейчас ей уже пятнадцать. А он даже не знает, похожа ли она ту Ладу, которая снится ему по ночам. Он понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать, накопившееся раздражение требовало выхода. И он злился на себя, на свою дурацкую судьбу, на этот крысиный гигаполис, на беженцев, на щенков-дилетантов, упорно висевших на хвосте, на этого заросшего щетиной медведя, который невозмутимо восседал рядом со своей РГ-116. Ну, ладно! С ним, с Бенджамилем Мэем, все понятно. И по-другому ему нельзя, совсем нельзя. А Илим?! Что делает в этом дерьмище Илим Совин?! Какого хрена?! Сидел бы в своем Красноярске, горя не знал!.. Будить ему было жалко!..
Бенджамиль покосился на спокойное скуластое лицо Илима и, как всегда, после вспышки злости ему стало стыдно. Уж на кого стоило злиться в последнюю очередь, так это на Илима.
- Ты, того, - сказал Бенджамиль, глядя на прорезиненное ложе своего карабина, иди пока наших поднимай. Пусть Патрик дует сюда, а Яромил группу будит, только предупредите, чтобы сюда пока не совались.
Илим молча кивнул, поднялся и, подхватив винтовку, двинулся через просторный, слегка обгоревший холл бывшей гостиницы к вогнутой перегородке, отделявшей служебные помещения от общего зала.
'Девять лет, - горько подумал Бенджамиль. - Три тройки. Итого девять... Девятка внешне самодостаточна и формально гармонична, но в ней заключена внутренняя нестабильность, девятка - знак кризиса и последующего духовного скачка... '
- Доброе утро, босс!
Патрик в надетом задом наперед кепи с теплыми наушниками, привалился к стене возле пролома.
- С небес ушла ночная чернотень, вокруг лишь пустота и бледный день... - процитировал Патрик, выглядывая наружу и осторожно озираясь по сторонам.
Бенджамиль поморщился. Манера Патрика к месту и не к месту цитировать стихи иногда раздражала.
- А чего ты морщишься? - обиженно поинтересовался Патрик. - Между прочим, это великий Пушкин.
- Перевод плохой, - сказал подошедший сзади Илим. - Чернотень!
- Уж какой был, - Патрик насупился, но спорить не стал, поскольку считал Илима большим знатоком русской поэзии.- У нас в Доме Хелька особого выбора не было.
- Смотри, - сказал Бен.
На перекрестке появился человек в толстой коричневой куртке и странной шапке грязно-желтого цвета. Человек поднял руки над головой, продемонстрировал короткий полистоповский автомат и медленно положил его на землю. Затем стянул с шеи полосатый шарф и помахал им в воздухе.
- Говорить хотят, - сказал Илим.
- Можно и поговорить, - Бен застегнул верхнюю пуговицу своей парки.
- Может, я? - предложил Илим.
- Нет уж, - злорадно сказал Бенджамиль. - У тебя нервы расшатаны на почве недосыпания.
Через зал, пригибаясь, пробежал Яромил. Не добегая до пробоины, прижался к простенку и очень аккуратно выглянул в окно.
- Не трудись, - посоветовал Илим. - Они нас на марше сто раз пересчитали.
Патрик ядовито ухмыльнулся в черную бороду.
- Ярик, иди сюда, - Илим поманил Яромила к тому окошку, что было слева от пролома. - Встань здесь, где кусок стекла выломан и держи третье окно в доме напротив.
- Там ещё на втором этаже человек, - сообщил Яромил.
- Вижу. Этого я сам возьму. Не боись, эти молокососы стрелять не умеют.
- В самом деле? - Яромил оттянул затвор винтовки. - То-то у них оптика на ружьях.
Патрик, Бенджамиль и Илим разом засмеялись.
- Иди ты! - сказал Патрик. - Какая оптика? Тем более, у сайдеров.
- Настоящую оптику здесь днем с огнем не найдёшь, - подтвердил Илим. - А это так, куклы, поеденная биллектронника. Как говорится, для понта.
- А откуда ты взял, что они сайдеры? - слегка обиженный Яромил тут же переключил внимание на Патрика.
Патрик пожал плечами:
- А по-твоему они похожи на ситтеров?
- Хватит трепаться, - сердито сказал Илим. - Пат, иди к входной вертушке, подстрахуешь. Ярик, встань к окну.
- Ладно, - сказал Бен, с отстраненным интересом слушавший перепалку товарищей, - пойду, пожалуй. А то есть уже хочется.
Он поднялся, отряхнул штаны от цементной пыли и шагнул в световой треугольник пролома. За его спиной произошло быстрое и довольно слаженное движение: Патрик метнулся вбок, Яромил занял свое место у окна, а Илим, прижавшись плечом к стене, взял свой винт наизготовку.
На полу возле пробоины за ночь намело короткую дорожку снега, и Бен едва не поскользнулся. Придерживаясь рукой за неровный край дыры и слегка пригибаясь, он выбрался наружу. Утренний свет немного резал глаза. Бенджамиль постоял, привыкая, поглядел направо, потом налево, потом, не торопясь, прислонил карабин к закопченной стене. Привычно засосало под ложечкой. Парень в забавной шапке призывно махнул шарфом и растопырил пальцы на левой руке. Бен знал, что стрелять в него не будут, по крайней мере пока, ещё он знал, что три ствола за его спиной очень неплохая поддержка, и все же было страшно. Как в холодную воду нырять. Бенджамиль глубоко вздохнул и пошел в сторону парламентера. Он шел не быстро и не медленно, стараясь периферийным зрением ловить малейшее движение в окнах, готовый моментально прыгнуть в сторону и покатиться по запорошенному снегом асфальту.
Человек на перекрестке перестал махать и стоял, излучая чуть напряженное ожидание, из его рта поднимался легкий морозный парок. Бенджамиль остановился в десяти шагах от оппонента, у самой бровки тротуара, и показал раскрытые ладони. Примерно с полминуты они молча рассматривали друг друга. Парень был довольно высок и худ, на вид не старше двадцати пяти. Куртка его была прострелена в нескольких местах, а на голове красовалась бесформенная шапка, кое-как сшитая из рыжей шкуры крупной механической собаки. Безвольные собачьи лапки с отверстиями для когтей свисали по бокам длинного лица, как пейсы коммивояжера из Хадаш Иерусалима. На шее парня на грязном шнурке висел почерневший сморщенный палец от человеческой ноги. Бенджамиль внутренне усмехнулся. Типичный мешочник, но строит из себя прожженного митхантера, и этот омерзительный медальон нужен ему, как выражается Илим, для понта.
- Чего надо? - спросил Бен без особой почтительности.
Парень едва заметно смешался, но сейчас же взял себя в руки. Он, как и его собеседник, понимал, что два десятка глаз внимательно смотрят на него из окон.
- Немного надо, провожатый. Ведь ты провожатый? - парень криво усмехнулся. - Совсем малость. Никчо. Безделицу.
Он говорил на цивильном с чистейшим евроидным произношением, даже тречерское словечко - никчо, прозвучало у него как-то неестественно.
- Никчо засухха хай ха ты ноу? - с невинным видом уточнил Бен.
Парень наморщил лоб и уперся в Бена непонимающим взглядом.
- Ты здесь не гони!.. - сказал он немного растерянно. - У меня в команде двенадцать стволов, лучше давай сговоримся по-хорошему.
- Говори, - Бенджамиль изобразил на лице всемерную готовность внимать.
'А людей у тебя всего девять, а не двенадцать', - подумал он между прочим.
- Отдайте нам двух девок, - парень начал загибать пальцы. - Одну тележку, инерпед, Мюр его видел в кузове, по десять патронов на рыло, и можете катиться.
'Ап-петиты! - Бенджамиль задумчиво смерил парня взглядом. - Девок ему и инерпед с патронами'. В голове непроизвольно возникла картинка: обладатель собачьей шапки едет на инерпеде, весь обвешанный патронташами, и везет на раме Памелу.
- Вот что, - сказал Бен негромко. - Один мой провожатый стоит троих твоих молокососов, так что у нас паритет. Чтобы не впадать во взаимные обиды, я дам тебе три банки мясных консервов и по пачке галет на рыло. Идет?
- Да ты че?! Шутишь, эскорт? С нами шутить не надо.
- С нами тоже шутить не стоит, - сказал Бенджамиль.
- Выкурим вас из отеля, там видно будет, - парень сплюнул на белый тротуар.
- Выкури, - сказал Бен и смутно почувствовал, как плеснуло в него волной чужих эмоций.
Парень в собачьей шапке стоял, склонив голову набок, от него исходил страх и досада, ему совсем не хотелось ввязываться в драку. Бенджамиль покосился вправо. Из-за угла дома показался мальчишка лет четырнадцати. Выставив перед лицом короткий автомат с трубкой разбитого биллектронного прицела на казенной части, он мелкими истеричными шажками приближался к переговорщикам. От мальчишки, насколько Бену позволяли ощутить его скромные эмпатические способности, просто перло страхом и агрессией. Парень в шапке предостерегающе поднял руку.
- Санни, мне пристрелить его? - сипло спросил мальчишка.
- Не нужно, милый, - успокаивающе проговорил Санни. - Стой, где стоишь, и опусти дыру. Мы ведь не хотим нарушать правила.
Мальчишка опустил подрагивающий ствол автомата.
'Черта с два, - зло подумал Бен. - Плевал ты на правила, просто ты знаешь, что Илим видит твой лоб в рамочку прицела, и тебе очень не хочется умирать.'
Судя по всему, разговор можно было считать законченным. Бен сунул руки в карманы и пошел назад, к пролому в стене гостиничного комплекса. На ходу он обернулся и крикнул:
- А от консервов зря отказался!
Санни сдвинул на затылок свою робопсовую шапку, а затем, сложив большой и указательный палец колечком, выразительно помахал ими в воздухе. Бенджамиль усмехнулся и ускорил шаг, слегка забирая влево от своих собственных следов, чтобы не перекрывать Илиму директрису.
Когда он нырнул в пролом, ни Санни, ни его малолетнего друга на перекрестке уже не было. Илим протянул Бену фляжку с водой, и тот сделал несколько жадных глотков.
- Ну как? - с интересом спросил Илим.
- Чертовы молокососы, очистители карманов, - сказал Бен, вытирая губы. - Все мешочники нынче потянулись в митхантеры. Хотят играть по-крупному, засранцы. Мир катится ко всем чертям.
- Ничего, - Илим сдвинул флажок предохранителя. - Посидим маленько, глядишь, им наскучит. Штурмовать дом, я думаю, они не станут.
- Побоятся, - согласился Бен. - Слушай, жрать хочется, просто сил нет.
- Пойдем, перекусим, - согласился Илим. - Пат! - крикнул он в глубину полукруглого холла. - Мы на осадном положении! Подежурьте с Яриком. Мы вас сменим через часок... Пошли, Бен.
Бенджамиль зацепил острием ножа длинный шматок волокнистого мяса и передал банку Илиму. Они сидели на полу одного из небольших помещений, отделенных от общего зала. Когда-то тут располагались кабинеты гостиничных менеджеров, теперь легкие синтетические перегородки были сломаны, и десяток комнат превратились в одну, изгибающуюся дугой, плохо освещенную анфиладу.
Тщательно пережевывая мясо, Бен обвел глазами свою группу. Двенадцать огородников из белого буфера и с окраины промышленного кольца. Хорошо, что группа небольшая. С большой группой количество проблем вырастает в геометрической прогрессии. Как-то раз Бен эвакуировал Дом Абдусамада из белого буфера, семьдесят пять человек разом. Вот это было сложно, трое умерли в дороге. А двенадцать человек - это, как говорит Илим, цветочки... И ещё хорошо, что в отеле есть вода. Без воды всё было бы гораздо хуже. Водомеры, контролирующие этот сектор, явно прохлопали... халявная вода в бесхозном доме. Хотя, за всем не уследишь.
- А нас теперь съедят? - хрустально осведомился восьмилетний Люк из Дома Соевых Сосисок.
- Люк, радость моя - сказала она укоризненно, - ну, какую ты ерунду болтаешь! Эти плохие люди просто хотят отнять наши консервы. - Линда сердито взглянула на парня по прозвищу Частик, сидевшего напротив, и тут же виновато воззрилась на провожатых. - Простите, Бен, как вы думаете, мы надолго здесь застряли?
- Не знаю, - честно признался Бен, вытирая нож о половинку соевой лепешки. - Может на два дня, может на пять.
- А может, пока нас всех не перестреляют, - подал голос Частик.
Бенджамиль поднял голову, отыскивая глазами круглоголового пучеглазого юношу с плохими зубами. Частик сидел, подтянув острые колени к подбородку, и нервно теребил пальцами жидкую бородку. Вообще-то имя его было Камиль Гофман, или что-то вроде того, но иначе, как Частиком, его никто не звал.
- Для того мы собственно и здесь, чтобы обеспечивать вам защиту, - сказал Бен холодно.
- Не надо было идти, я так и знал, - едва слышно пробормотал Частик.
- А по мне, парень, нужно смотреть на жизнь оптимистичней, - сказал Старый Никлас. - От тебя только и слышно: то не так, это не так. Никто тебя из твоего Дома силком не гнал. Сидел бы себе дальше в белом буфере, крыс ловил.
Старик сидел в тени, и его смуглого лица почти не было видно, только белая, совершенно седая борода выступала из полумрака снежным полумесяцем да блестели глаза в сеточке добродушных морщин.
- Я не к тому говорю, чтобы ты помалкивал, а к тому, что за свой выбор нельзя винить других.
- Вот именно, - сказал Бен. - Продуктов у нас довольно, вода, слава богу, есть, патроны - тоже. Никаких поводов для истерики.
- А они взаправду не мит-хантеры? - звонко спросил Люк, выглядывая из под тетиной руки.
- Нет, - сказал Бен. - Они обыкновенные бандиты.
- Откуда нам знать? - пробурчал Частик.
- Даже если бы они были мит-хантерами, - сказала Линда, обращаясь к племяннику, - то здесь есть кому о нас позаботиться. Дядя Бен сказал...
- Я знаю, - подхватил Люк с трогательным детским энтузиазмом, - дядя Бен сказал, что мы с дядей Илимом, с дядей Яромилом и дядей Патриком их сами съедим.
Как ни забавно, это странное заявление внесло оживление в скорбные ряды беженцев. Все разом зашевелились и тихо загудели на разные лады. А Старый Никлас сказал, весело блестя глазами:
- Молодец, парень! Так держать! - и добавил уже другим тоном. - Вот только кушать лучше лепешки и консервы, мы ведь с тобой веги.
- Дедушка Ник правильно говорит, - поддержал старика Бен. - Никого есть не стоит, даже мит-хантеров.
- А как же тогда сделать так, чтобы тебя все боялись?
Бен открыл было рот, но за него ответил Никлас:
- А зачем тебе, чтобы все боялись? Ты так сделай, чтоб самому никого не бояться. Это вот другое дело.
- А как? - жадно спросил Люк.
- Во-первых, надо никогда никому не лгать, - начал перечислять старик, - никогда не обижать тех, кто слабее, никогда не спорить с тетей Линдой, ну и, конечно, кушать все, что дают на завтрак, даже если лепешка чуть-чуть попахивает плесенью.
Люк немного помолчал, потом уставил на Старого Никласа маленький палец и заявил:
- А ты тоже есть не стал, я видел!
Однако старик, вопреки обличительному заявлению Люка, нисколько не смутился.
- Что ж, - сказал он. - Если ты не видел, то я специально для тебя съем пол-лепешки, тем более, что еды у нас предостаточно. Ведь так, мастер Бен?
Никлас, покряхтывая, перебрался поближе к Бенджамилю и тот с готовностью подтолкнул к старику банку с остатками мяса.
- Старый альтруист, - негромко пробормотал Илим.
Старик поднял банку с пола, прижал ее к животу полупрозрачными мертвыми пальцами протеза и протянул здоровую руку к Бену. Бенджамиль торжественно вложил в подставленную ладонь половинку соевой лепешки. Никлас сосредоточенно макнул лепешку в консервную жестянку и, как бы спохватившись, добавил, обращаясь к Люку: