Лена иногда вспоминала свои первые впечатления о мужчине. И хотя это было не так уж и давно ей казалось что происходило это не с ней и не в ее жизни. По крайней мере не в этой, в которой ей никак не удавалось разобраться с настоящим, а не то что и еще думать о прошлом. Но прошлое не спрячешь и время от времени, когда Андрей не успевал занять все ее мысли, она погружалась в воспоминания...
*****************
Начало их отношений напоминало ей фотографию. Точнее не саму фотографию, а процесс проявления на фотобумаге. Когда-то в детстве, дед показывал ей, как рождается фотоизображение на листе бумаги. Сначала еле заметными штрихами. Они темнеют. Контуры становятся все явственней и четче. Появляются детали о которых ты даже не подозревал. Картина одевается полутонами, играя тенями и представляя для маленькой девочки одно из подтверждений волшебства, в которое она так верила. Действительно, без кисти и карандашей на кусочке картона вдруг возникало, то чего еще минутку там не было. И взялось оно, казалось из ниоткуда...
**********
Она не была его душой. Его грехом, его маленькой любовницей. Это и происходило совсем не так, как это, может быть, виделось со стороны. Как жаль, что люди еще не придумали способ заглядывания внутрь души. Многое стало бы простым и ясным...
Да. Безусловно. Он был на виду. Очень яркий. О таких мужчинах говорят -блистающий. Нет, красавцем он не был. Он был мастером жеста. Движения. А каким еще должен быть танцор? На паркете притягивал взгляд как магнитом...
Половина девчонок, конечно же, были влюблены в него. Но не Ленка. Старше ее почти втрое он распространял свой авторитет и на нее в том числе. Но не так, как на тех ее подружек, трепещущих при одном его обращении. Толи она была еще мала, всего двенадцать. Толи голова была занята совсем другим, но, воспринимая его одним из своих учителей, ее душа являлась именно таким чистым листом, на котором еще только должна была проявиться какая-то история...
**********
Жадно. Как изголодавшийся щенок она слушала и впитывала его советы, когда он изредка снисходил для исправления ее ошибок... Это в самом начале. И общением то это назвать нельзя. Так... Замечания, да и только...
Но только однажды она обратила внимание на то, что ловила его усталые взгляды после трех часов монотонных репетиций. Рассматривала его натруженные руки, покрытые волнами вздувшихся вен. Просто смотрела с интересом и удовольствием... Он принял этот взгляд. Как ветер, подхватывающий тугими струями крылья бабочки, так он не позволил ему бесцельно порхать...
Желания обоих остаться вместе не имели рациональности сознательного влечения. Просто тихая, и очень маленькая, но радость, когда в клубном автобусе (ну так уж случилось) их места оказывались рядом...
Длинные рассказы о многом не понятном. Замысловатые речи, где-то не имеющие смысла. А где-то глубокие философски и психологически, обязательно имеющие простой, даже изящный конец. Они насыщали ее, как бы напитывая влагой, просыпающийся ранней весной, цветок. Вобрав в себя сколь это было возможно, она уходила удовлетворенная общением. Но как выяснялось не надолго, а лишь на время...
*************
Как один из авторитетов коллектива, он был желанным гостем у родителей, чьи дети раскрыв рты смотрели на него, как на небожителя. Не стала исключением и мама Лены. Не оставшаяся равнодушной к его обаянию, она заманивала его в гости различными предлогами, надеясь, что установившийся дружеский контакт выльется в профессиональное внимание к ее дочери.
Иногда он принимал приглашения обедать. Опутывал маму своими хитроумными и вкрадчивыми сплетенными сетями. Так... Может даже и без задней мысли...
Во всяком случае, по началу. Хотя бы для того, что бы еще на одном человеке опробовать свое обаяние. И любой человек, на котором ему удавалось поупражняться, бывал ему необходим...
Наверное, он был тем мужчиной, кого именно принято называть самцом. Но, называемым так, не из низменных, завистливых побуждений, которыми страдает большинство мужчин, не обладающих его качествами. А потому, что его отношение к окружающему миру, не такое как у остальных, неизбежно приземленных мужчин.
Если бы необходимо было выразить этот огромный мир, которым окружен каждый,
всего одним словом, то для него этим словом было бы ЖЕНЩИНА! И словом ПОХОТЬ, опять таки привычно и незаслуженно на первый взгляд гадким, он дышал на каждую женщину... Но, как бывает это очень часто, в его глазах она не обладала тем сонмом отрицательных эмоций, неизбежно сопровождаемых его. Что положено попу - не положено дьякону. Так в проявлении им обыкновенной ПОХОТИ, ощущалась страсть и восхищение. Обожествление женщины до невозможности мужским, сильным желанием. Одновременно животным, каким то близким к природе, и необычно удивляемым хрупкостью прикосновения...
Похоть в его исполнении была своего рода искусством восхищения божественным даром влечения, к самому сложному чуду, и, несомненно, самому прекрасному, творению природы - женщине...
Обладая столь необычным даром, он не упускал случая его использовать. И попасть под его влияние, в принципе вовсе не плохое, но все же влияние, обыкновенным людям, из числа коих была и мама Лены, было делом неизбежным...
Впрочем, такова судьба всех смертных... Непосвященных в таинства удивительного мира этого волшебного восхищения друг другом. Этой болезни...
Они, обыкновенные, вставали рано утром, не выспавшись и закашливаясь. Завтракали безвкусными бутербродами с позавчерашней колбасой и уходили на работу. Механически, как заводные медвежата. Возвращались и ужинали, повторяя один и тот же ритуал, оставленный им в наследство родителями...
По выходным, они ходили в ресторан и ездили по праздникам к родителям. Раз в неделю исполняли свои супружеские обязанности, сопровождаемые, со стороны кажущимися недовольными вздохами и отвратительным пыхтением. Не имеющими ничего общего со звуками звериного наслаждения, от обладания одним животным другим. Вовсе не похожими на те, которыми и должны сопровождаться моменты высшего наслаждения...
Им, унылым, нравилось все это, что называлось, по их мнению, - жизнь. Они устроили ее. Размеренно ползли по идеально горизонтальной плоскости вечной суеты, воображая что, несутся по головокружительному спуску, где жизнь и смерть разделена лишь мгновением...
Слово похоть, применялось ими лишь для тех, кто свернул с их верной горизонтали и летит в бесконечную пропасть, идя на поводу своих желаний. А исполнение желаний это для них величайший грех! Как будто они их не исполняют?... Исполняют, еще как!!!
Только желания их мелкие и какие-то направленные на запрещение ЖЕЛАНИЙ!!!
Именно!
Желание запрещать желания руководит их остальными желаниями.
И когда речь заходит о простых, и для множества людей, ни чем не удивительных вещах или чувствах они, приземленные, парируют взыванием к разуму. Что не инстинктами, но чувством долга необходимо руководствоваться. И главным аргументом становится то, что мы не ЖИВОТНЫЕ... А кто мы? Если не ровня нам - братья наши меньшие, то почему мы поступаем так же, как и они? Или даже еще хуже иногда.
****************
Ленина мама называла его творческой личностью. Живущим чувствами гораздо сильнее, чем другие, обыкновенные люди. Туманно-величаво он смотрел на все вокруг, нисколько не стараясь скрыть свою натуральную масть, которая за лениво-благородными манерами казалась окружающим принадлежностью к аристократии.
А в сущности, что делает нас принадлежащими к классу плебеев или патрициев?
Скорее всего, именно собственное сознание...
Обласканный всеобщим вниманием, пусть и добрый, но все же кот, он не имел ни желания, ни необходимости снисходить до интереса к неприметным личностям. Он их даже не запоминал...
************
Но цветы растут... Обыкновенный зеленый росток вдруг, начинает привлекать взгляды.
Ощущение, что он вот-вот распустится, становится явью. И ожидание начинает увлекать...
Еще совсем не так давно, не привлекающая взгляда, совсем юная девчонка, мало помалу становилась объектом его интересов. Конечно, в таком райском уголке, как коллектив бальных танцев, собравший в себя как губка женскую нежность и красоту, выделится было достаточно сложно, но все-таки...
Ленка, растущая как на дрожжах, не заставила себя ждать. В свои двенадцать, она соревновалась в девичьей прелести и красоте со своими, гораздо более старшими, и, на первый взгляд, более яркими подругами.
Для него, дополнительные занятия с маленькой девчушкой из выполнения просьбы руководителя, превратились в удовольствие. Выделяемое время для репетиций заканчивалось гораздо позже, чем того требовала необходимость.
И, при всем его незыблемом стремлении к независимости и поверхностности это влечение, к, по сути, еще ребенку занимало его...
Этот интерес отличался от обыкновенной тяги к новой понравившейся женщине. Он не был и увлечением преподавателя способным учеником. Нечто среднее. Это чувство было неким странным клубком из эмоций, в которых переплеталось всего понемногу.
И, хотя сначала эти ощущения несколько останавливали его, то, привыкнув, он вернулся к своему истинному состоянию самца. Замешанное на некоторой особой бережливости к женщине и физической страсти влечение его к Лене становилось явным...
Искушенному человеку было совершенно ясно, что при взгляде на Лену, страсть начинала сочиться из его бархатно-карих зрачков. Глаза, то сужались, стараясь скрыть пронзительность взгляда, то наоборот, раскрывались, показывая мутную радужную оболочку его глаз. В такие моменты для него не существовало Лены. Для него существовало лишь желание. Игра, в которой он находил то необходимое волнение, сравнимое со страхом перед прыжком с парашютом.
Не единожды испытываемое чувство увлечения женщины, опутывания ее как липкой паутиной, гипнозом своих слов, жестов, взглядов не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал в этот раз. Для него это была игра с собственными чувствами, примерно такая же, когда человек имеет возможность регулировать уровень риска.
То, увеличивая количество адреналина в крови, то его уменьшая...
Это заводило. Поглощало. Выводило его на другую ступень отношений с жизнью...
***************
Города, как люди. Имеют собственные характеры и судьбы. Свои взлеты и падения. Свои лачуги и небоскребы. Если долго смотреть с вершины одного из них, можно услышать ветер и почувствовать холод, которым то где-то внизу обдают прохожих бесполезно несущиеся авто. В каждом из них своя жизнь, и похоть там неизбежная составляющая комплекта страстей. Необходимая часть, как "первое-второе-третье" на обед в ближайшей забегаловке...
После репетиций, Ленка любила ходить в одну из таких. Вдвоем с подругой они легко уминали небольшой шоколадный тортик, запивая его молочным коктейлем. Почти по взрослому млея от жадных взоров вовсе не молодого бармена, они стреляли, украдкой по сторонам, отмечая первые проявления интереса мужчин к их персонам. А он, уже почти наверняка имеющий подрастающую внучку, смотрел, забывшись, греховным взглядом, вовсе не заботясь о том, что на это кто-то может обратить внимание.
Из его песочных желтых, бледных глаз-пуговок высыпались, как из песочных часов, последние песчинки дряхлой, осенней похоти. Когда-то льющаяся ручьем страсть струилась по жилам повидавшего виды мужчины. Но это было давно и оставалось лишь в памяти и в шрамах от ногтей самых пылких любовниц, которые в самозабвенье раздирали ему спину...
***************
Лена не знала, как должен был выглядеть герой-любовник, которого по горизонтальным стереотипам типичных родителей, должна представлять себе молоденькая девчуха, только начинающая чувствовать.
Просьбы к матери рассказать на ночь сказку о принцессе, были наполнены мечтами о принце. Что было вовсе не оригинальным, а нормальным восприятием девочки открывающегося мира. С подругами она грезила о большой и чистой любви и, как могла, кокетничала с лопоухими и нерасторопными юношами из старших классов. Их красные прыщи не вдохновляли ее, а дурацкие мешковатые пиджаки и глупые штаны делали их похожими на двойников. Но это ни сколько не волновало ее, так как интересовали не объекты, а сам процесс кокетства.
Конечно, никто из них не отказался бы прокатить ее на машине своего отца, да и сами отцы тоже смотрели на нее, чуть прищуривая глаза, но не капельки похоти не было в их улыбках, они лишь мечтали стать моложе...
Осознавая, что нравится и приятна для взоров горизонтально идеализированных мужчин и их сыновей, она стала рисовать вымышленный образ. Образ того, кто будет отравлять своим влечением...
Кто бы то ни был - все равно... Но им оказался он... Похожий на осязаемую тень с добрыми глазами и дерзкой улыбкой, стройной, но не высокой фигурой и по-женски гибкими руками. Свои волосы он красил в радикальный черный цвет, хотя об этом почти никто не знал. Своей манерой держаться и говорить он пьянил. Выдерживал паузы, и четко расставляя ударения, что на женщин производило неизгладимое впечатление...
Он часто говорил приятное людям, но это приятное было пропитано внутренней возвышенностью так, что окружающие видели в его словах лишь отеческую снисходительность. Но, признавая его обаяние, соглашались на него...
Неизбежно являясь центром внимания, по царски дарил эти знаки своим "подданным" облагодетельствуя одних и вызывая жуткую зависть других. Наслаждаясь, иногда заводимыми стычками между жаждущими его внимания девчонками, он разделял и властвовал...
Не принимающие Лену во внимание как конкурентку, старшие танцовщицы чувствовали себя обкраденными, когда он возводил ее на пьедестал своей дерзкой похотливой улыбкой... Удивлялись и завидовали, не понимая, для чего все это, ведь ей всего двенадцать и смысла нет тратить на нее свои чувства...
********************
В одной из поездок ей пришлось бинтовать ему руку после небольшой драки в вестибюле с парнем из другого коллектива. Переполняясь от радости и ответственности, она наблюдала за его поведением. Он морщился от боли и тем самым показывал, что вовсе не чужды ему чисто человеческие чувства. Боль принижала его и делала равным всем остальным. Даже более того. Театральные падения во время репетиций, к которым он был склонен, порой становились темой для иронии между мужчинами. Чего нельзя было сказать о женской половине, не остававшейся безучастной к любому происшествию с их кумиром. Но мужчины не были опутаны его чарами и, взирая без очков очарования, видели в его поведении большую долю театра...
Но что для женщин это меняло?... Они не мыслят мужскими категориями...
*******************
Мысли и чувства почти еще ребенка... Или давно уже не ребенка. Да и вообще? Чем определять это состояние? Ростом? Прожитыми отроду годами? Испытанными переживаниями? Или способностью их ощущать? ...
Именно чувствовать. Обладать той степенью человеческой чувственности, позволяющей жить внутри потока знаков, жестов, взглядов, которые и называются
влечением... Или похотью...
**********
Его невидимое присутствие проникало в нее. Обволакивало все внутри, покрывая слоем сладкой беспомощности. Где-то глубоко еще мелькала мысль о том, что происходит нечто запрещенное... Чего еще ей может быть и не следовало делать...
Но это была даже не борьба с самой собой. Это была лишь тень сомнений, которая просто подогревала ту игру, в которой она хотела участвовать...
Он чувствовал ход ее мыслей. Именно чувствовал, а не предвидел. Знание самих мыслей это не то... Нет... Знание их природы ... Знание желаний, которые будоражатся этими мыслями. Когда мысли начинают царапаться и скрестись о внутреннюю оболочку неосознанности своего призвания...
Она падала в бездну с пьедестала незыблемых горизонтальных ценностей, которыми
так гордятся радикально серые обыватели. Летела в бездну, где нет конца желаниям и страстям... Казалось, что именно там, в той пучине, куда он увлекал ее, не заканчивалась любовь простым пресыщением... Там она продолжает жить с той же силой, которая разрывала все нутро...
А он спокойно гладит ее взором похотливого Иуды, явственно проявляя звериную любовь удава к зачарованному кролику...
Он уводил... За собой... Если хотел... Приближался..., и... снова удалялся...
Играл...
Когда она его начинала ненавидеть, снова приближался и распространял предательское обаяние. Перемены любви и ненависти будоражили чувственность... Не позволяли скатиться к прозаичности нормальных ощущений...
Искорки ненависти зажигали огонь у нее в груди... Бредовое состояние...
Не понятно как, но огонь оказывался леденящим. Одновременно полыхая по внутренностям и холодя их...
И вот уже Ленка, куда-то снова бежала... Сама не знала за чем и куда. И почему она его так ненавидит. Ненавидит и жаждет... Всего что из него исходило. И, главное - это его влечения... Манящего, как звездное небо... Но звезды его неба были для нее одновременно теплые, не жгучие, как солнце и холодные, как блестящие снежинки в зимнем луче...
Они светили на ее ненависть, на все вокруг. На страстное внимание к его словам.
На безвольность и зависимость... На то, что даже в свои двенадцать лет она не называла любовью... Ну, по крайней мере, в приступах ненависти...
Она не знала, как это называется, но по своему, по неопытному хотела его...
Хотела гладить и кусать руку того, кого ненавидела и желала уже всю жизнь...
А он, игрок, ее несвоевременная страсть, ее ненависть, смотрел на все своим шикарным, карим взглядом и дерзко улыбался...
************
Его квартира... Насквозь пропитана смрадом дыхания дьявола. Сладкого, проникающего вовнутрь с каждым вздохом. Неизбежно приятного и связывающего
волю. Делающегося необходимым, как наркотик... Возбуждающий и лечащий.
Но только до тех пор, пока не появится желание уйти... Бросить все к чертям и попытаться дышать чистым воздухом...
Однажды он просто взял Лену за руку и отвел в свое логово. Призом за приступы ненависти была щедро расточаемая похоть. Она чувствовала себя как маленькая собачонка. Мокрая и замерзшая. Которую хозяева выгнали на улицу по прихоти, а теперь сами же снизошли до жалости и подобрали...
Это было как зарастающая рана, которая после боли и гнойных подергиваний вдруг отпустила. Перестала причинять боль. Успокоилась и блаженством отсутствия страдания укрыла ее... Не сопротивляясь, и без войны боль ушла. Как бы забыла о самой себе. Пропустив вперед ее величество наслаждение...
Упоение его близостью наполняло... Становилось самодостаточным. Заставляло терять ощущение времени... Все, что казалось неприятным и реальным испарилось без следа. Не оставляя места ни гневу ни ненависти...
И уже его логово не казалось чуждым и враждебным. Источаемые запахи роднились с обонянием, становясь ее собственными ароматами...
***************
Он оставлял ее у себя одну... Наедине с его вещами... С предметами, которые сохраняли его энергию... Которые продолжали властвовать над ней даже тогда, когда его рядом не было...
Лена прилипла к его окну и тихо дыша наблюдала, как ее Иуда разговаривает с красивой девушкой на улице. Он был ее собственностью. Она сама... Да и он сам сделал себя ее собственностью... Кто мог это оспаривать? такие взгляды, такие прикосновения, такие слова дарят только тем, кому принадлежат... кровью... кожей... дыханием... самой сутью себя... Становясь частью того, кого приручил...
И эта собственность... эта предательская, подло не управляемая часть единого организма, расточает свои желания на какой-то другой, недостойный того предмет... Хотя не существовало в тот момент для нее кого-нибудь, кроме нее самой, достойного его внимания...
Играя по ее телу глазами, он осматривал полные груди, похожие на лепешки... ее рыхлый зад и толстые ляжки... Своим взглядом все глубже погружался на самое дно этой красивой белой кучи плоти, располагаясь там поудобней и как бы по-хозяйски...
Нежно покусывал и чуть касался уродливого и надменного желания этой дуры, которая думала, что своим оттопыренным задним излишеством может управлять мутным потоком его дерзкой улыбки...
Как и любую предыдущую, он опутывал ее плоские мозги своей склизкой паутиной обаяния. Она липкая, впивалась и ласково проникала под кожу самосознания той девице. Лена не могла это созерцать, ей стало противно и она все больше ненавидела его. Открыв шторы по шире, она скинула штаны и рубашку, и всем своим обнаженным телом припала к призрачно прозрачному стеклу, крепко зажмурив от стыда глаза... Секунды застыли в ожидании... Она была похожа на новомодную композицию под названием "рождающаяся женщина протестует..."
Но никто ее не увидел, потому что коварное солнце светило прямо в зрачки, отражая приятными закатными лучами ее ненависть. Ленке захотелось отворить окно...
Закричать... но тут две теплые сухие руки подхватили ее...
Поставили на пол, бережно, как песчаный замок, построенный на ладонях...
Они закрыли шторы, а влажные губы, похожие сквозь ее закрытые глаза на прикосновение облака, стали мучить шею дьявольски нежным поцелуем...
Глаза не открывались. Они оставляли ее во власти неизвестно откуда взявшегося сна...
Так иногда, кажется... когда реальность, жестокая и беспристрастная вдруг изменяет свои очертания, превращаясь в дикий сон... дикий в своем блаженстве...
Дикий в своей сладости... В котором растворялись его поцелуи... ее частое дыхание...
Дрожание ее рук... трепет всего внутри...
Закрытые глаза хотелось закрыть еще раз, чтобы навсегда оставить его глубоко в
себе... за дважды закрытыми глазами...
Но он ушел. Он не остался там, за ветвями ее ресниц... просто повернулся и ушел. А она долго стояла с закрытыми глазами, продолжая ощущать на себе его теплые сухие руки...
*************
Она проводила часы в ожидании его... Ждала, когда он придет, и она перестанет думать о бликах солнца, нагло пляшущих перед ней возбуждая странные чувства...
Это был тот, самый глупый возраст, когда для осознания поступков необходимо нечто большее чем, ею самой не понятые чувства... Это была пора, когда можно было провести часы без мыслей вообще... В голове находились лишь чувства и не более...
Лена танцевала с этими бликами их странный, ветреный танец... тело взлетало и порхало вместе и между бликами... Она кружилась, кружилась до тех пор, пока не
выбилась из сил и не опустилась на паркет осенним листком...
Ей было так приятно ощущать дружеское тепло и гладкую кожу досок... Не хотелось вставать... Чуть еще кружащаяся голова, не давала сосредоточиться изможденному нереальностью юному сознанию... Не закончившие свой танец, солнечные пятнышки, продолжали слегка дразнить...
Идиллия была нарушена дерзкой улыбкой, которую она ощутила над собой словно дамоклов меч... Он пришел. Не заговорил, а просто уселся на пол рядом и закурил сигарету. Он курил и курил, без слов...
Она не видела его лица и смотрела лишь на руки... он, зная это, исполнял танец жестов одними пальцами, чувствуя, что ей это нравится... Улыбка, словно ставшая частью его лица, меняющая лишь форму, источала все ту же зависимость...
По капельке, как туманом... Как летним удушливым запахом вызревших лилий, заполняла она пространство комнаты... Вот уже и свет, и тени все больше насыщаются его жаждой наслаждения и в воздухе уже нечем дышать...
Сколько он выкурил сигарет? Две? Три? Она не помнила, но лежала на остывших досках, захваченная зрелищем чиркающей спички, вспыхиванием огонька... шипением сигареты, когда он затягивался...
В комнате уже нечем было дышать от табачного дыма и Лена решила, что если лечь на спину, то будет легче дышать... Занемевшие руки вяло слушались, но с усилиями перевернули тело... На ее щеке остались трещины паркета, покрыв ее смешными рубцами...
Теперь его улыбка прибрела какой-то странный вид. Влажные от пота волосы прилипли к щекам и лбу, образуя замысловатые узоры... Они, словно шрамы, полученные в боях за независимость какой-нибудь латиноамериканской страны, придавали ему особый шарм...
Ленка так и продолжала бы мечтать, но он вдруг больно ущипнул ее за грудь и рассмеялся... Идиот! Как он посмел! Причинив боль физическую и внутреннюю одновременно, насладился разрушением... Просто так. Из любопытства. Из интереса, как она будет реагировать...
Ленка хлестнула его по щеке... Волосы метнулись в разные стороны, изменив рисунок... Она вскочила и, раздувая ноздри, исполненная гнева стояла над ним не зная, что делать дальше... Слезы сами нашли выход из этого положения... Они брызнули без какой либо подготовки... Потекли по рубцам от паркета, смешиваясь с пылью...
Ноги повернулись и, как на крыльях, она унеслась в спальню. Упала на кровать, стала царапать и мять подушку... Почти детская обида от лишения любимой игрушки вырывалась наружу плачем взахлеб... Как в самом раннем детстве, когда кажется, что слезами решаются все проблемы и обиды перестают быть такими злыми...
Он стоял, мирно прислонившись к дверному косяку, и молча улыбался. Она рыдала смотря на него и ненавидела. Думала, что ей ненавистны его ласки... и теперь уже никогда не будут нужны...
"...Давай... возьми, наконец, же меня... сделай свое дело и, прекратим эти глупые ненужные мучения. Ведь ты меня хочешь похотливая скотина... с обаянием дьявола...
Бери... Я не буду ни царапаться, ни целовать тебя... Я не буду ни ненавидеть, ни желать тебя... Я знаю, чем тебе отомстить...
Я буду безразличной... Ко всему, что имеет к тебе отношение... К твоим улыбкам...
Прикосновениям... Ласкам и попыткам дразнить, как играет лисица с пойманной куропаткой...
Но он сделал свой шаг первым... Продолжал стоять и почти ехидно улыбаться, глядя на беспомощные попытки сопротивления... Сопротивления его воле, действиям, чарам. Он сделал то, чего она от него не ждала... Не притронулся к ней...
Во всяком случае, не в тот раз...
*************
Игра оборвалась внезапно... без предупреждений... без знаков судьбы...
Всему бывает свой конец... Был он и у их отношений...
***********
Лена сидела за письменным столом и пыталась готовить домашнее задание. Руки подпирали подбородок, вовсе не помогая голове думать. Вечером он должен был заскочить на ужин, на который его пригласила мать. До чемпионата мира оставалось чуть более двух недель и, кудахтающая мама, пеклась о достойной подготовке дочери к соревнованиям. Дополнительные занятия, о которых она хотела договориться с ним, были похищением его времени. Его свободы, а к ней он относился трепетно...
Поэтому и просьбы родителей о семинарах напоминали своеобразный ритуал, неизбежно включающий в себя несомненное признание его танцевального авторитета.
Создание душевной обстановки и так далее и тому подобное... И, тогда уж возможен был положительный результат...
Стол был накрыт. Он пришел даже чуть раньше назначенного. Усаженный в кресло с бокалом вина, играя им, он как обычно плел Ленке милую, заумную чехарду, как обычно наполняя воздух своим отравленным обаянием...
Мама заканчивала хлопотать на кухне, когда тихонько звякнул колокольчик входной двери. Заскочила давнишняя подруга ее матери, портниха, которая обшивала бальными платьями весь коллектив. Мама, опоясанная фартуком, открыла дверь...
Сквозняком просочилась подруга в коридор и без приветствий, с ужасно тайным видом, утянула мать на кухню...
"Наташка, держись, - вместо "здрасьте" зашептала она. - Надо что-то делать. Ой!!
Не знаю даже как сказать. Подруга!!!"...
Мама, от волнения плюхнувшаяся на табурет только и выдавила:
"Не тяни... Что случилось?"...
Подбирая слова в паузе в несколько секунд, портниха не нашла ничего более уместного, как взять и шепотом выпалить: "У твоей Ленки с ЭТИМ - любовь... Любовники они... А ведь она еще ребенок... А?... Наташка?... А он гад посмел..."