В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Роман: детективного плана - при условии, что слово детектив является синонимом понятия расследование.
|
В последний день отпуска,
или Тайна рыболова Николая
- Вот вы говорите, что человек не может сам
по себе понять, что хорошо, что дурно, что все
дело в среде, что среда заедает. А я думаю, что
все дело в случае. Я вот про себя скажу...
Л.Н.Толстой, "После бала".
П Р О Л О Г
Кажется, кто-то великий сказал: "Река - как красивая женщина!.. Всегда таинственна, всегда прелестна - тем и влечет к себе!"
Однако лично мне, повидавшему на своем веку немало рек, - в том числе коварный Енисей с его внезапными штормами, с его двухметровой, седой клочковатой волной, с ревом бьющей в бетонную стену причалов Дудинского морского порта и взмывающей на высоту фонарного столба, - довольно сложно воспринять указанную категорию как нечто абсолютное и непреложное. Но всякий раз, если в данной категории к слову река добавляется название - Ока, все сразу же становится на свои места. Образ будто обретает форму, плоть и почти что ощутимую реальность. Действительно, в Оке есть что-то схожее с красивой женщиной!
Особенно не покидает это ощущение в районе так называемой Окшёвской Кручи, и в большей мере это касается лиц, кому хотя бы однажды уже доводилось, держась для страховки за куст, смотреть с ее отвесной, жутковатой верхотуры на явно недвусмысленный, напоминающий фигуру женщины речной прогиб - он в направлении Житковского истока, впадающего там же в Оку. А если, к тому же, в засушливый год при малой воде, в разгар золотых дней осени присмотреться с Кручи к бахроме кустарников поймы, приглядеться к серебрянкам тамошних баклуш, к бугоркам, песчаникам, полянкам, что меж рекою и затоном, то можно различить не только добрый десяток линий, четко выводящих контур упомянутого пола (вернее, образ некой полной энергии озорницы), но также увидеть нечто - подобие чудища, уползающего прочь. Причем картинку можно увидеть столь ярко, столь красочно, что останется лишь развести руками, а затем довольно продолжительное время удивляться и скрести от изумления в затылке.
Но самое "потрясное" - как утверждают многие из очевидцев - можно порой подметить в глазах, очах, или, по местному выражению, в "оках" девицы!..
По заверению окшёвских стариков, они "постоянно с прищуром" и "лукаво блестят". Взгляд ее всегда направлен в сторону Острова, что под затоном. (Именно Остров с его перешейком и косами похож на чудище.) Якобы усмешка дополняет выражение ее лица!.. И никакие паводки - а они последнее десятилетие случались весьма нехилыми - не смогли заретушировать изображение. Напротив!.. Один из самых престарелых жителей села Окшёва, дед Игнат, считает, что картинка стала "более отчетливой и контрастной", будто прошла реставрацию.
Первому письменному дошедшему до нас упоминанию об Оке-девице без малого двести лет. Затем об этом удивительном феномене окшёвской поймы было слышно довольно часто. Есть версия: не здесь ли, с Кручи, дано столь любопытное название реки, враз угодившее всем поселенцам на всем ее протяжении!
Впрочем, названия многих иных водоемов для меня ничуть не меньшая загадка, чем, к примеру, сущность бытия, не дающая покоя веки вечные многим пытливым умам. Но твердо уверен в том, что древний наш прародитель с узким морщинистым лбом, широким ноздрястым носом и большими обезьяньими губами, именуемый неандертальцем, вряд ли сумел бы придумать столь тончайшие по красоте и благозвучности слова, какими издревле являются Унжа, Ушна, Верея, Ширха, Волга, Обь, Нева и тысячи других. Для их внедрения в наш современный обиход ему, по меньшей мере, необходимо было обладать весьма незауряднейшей литературно-образной фантазией, что вряд ли было присуще нашим суглобым предкам в их изначальные времена. Однако же - неоспоримый факт: все известные ныне названия, какое ни возьми, являются предельно точными и гениальными!
Особенно красив и грандиозен вид с Кручи в разгар разноцветья осени! Когда веселое буйство листвы вековых деревьев и непролазных зарослей кустарника на крутизне гигантских склонов берега становится вдруг ярко-рыжим, когда разгораются огненно-красным цветом гроздья рябин, в скромных фиолетовых тонах предстают осины, вязы, а чащи сосны и ельника вдруг начинают поражать какой-то будоражащей, непостижимой тайной их вечных темно-зеленых красок.
Примерно с середины августа и по октябрь на Оке время частых ночных туманов. С Кручи кажется, будто облака облюбовали все здешние низины для своего ночного проживания. Там, далеко внизу, ими укрыто все до самого горизонта. Лишь вершины больших деревьев на той стороне реки, словно фантастические островки, то возникают, то исчезают в белой дымящейся массе, создавая совершенно неземной, загадочный, завораживающий пейзаж.
В тумане может поразительно обманываться зрение, и тому есть замечательный пример. Как-то с другом мы плыли в лодке в тумане невдалеке от берега. Вдруг на одной из песчаных отмелей оба разом увидели живое существо, похожее на серую лохматую собаку. Подплывая ближе, мы явно различили, что это - не собака, а коза!.. Неожиданно "коза" распахнула крылья, и мы произнесли: "Орел!.." Но "орел" вдруг предстал с продолговатым острым клювом и непомерно высоченными ногами!.. "Цапля!.." - воскликнули мы.
Однако "объект" оказался обыкновенной черноголовой чайкой, которая, поднявшись в воздух, пролетела над нашими головами.
Г л а в а 1
В темной предутренней дымке тумана человек возник совершенно вне-запно. Громадный, с туловищем без головы, он в какой-то миг немало даже напугал меня своим присутствием. Но уже через пару секунд я сообразил, что за его плечами находилась необычная по высоте поклажа, оттенившая фигуру выше плеч. На нем были "гигантские" болотники, подвернутые в голенищах до колен, в руке - пара складных спиннинговых удилищ, представших было большой дубиной. Он подошел к воде, остановился, широко расставив чудовищные по объему ноги, и, видимо, глядя мне вслед, воскликнул:
Тихое, безоблачное утро!..
Не шелохнутся воды Оки в полнейшем безветрии!
Разве что рыба плеснет, да промчится моторка по водной глади...
На весельной лодке плывет рыбак невдалеке от берега.
И добавил:
- Приветствую вас, рыбак, плывущий по реке невдалеке от берега!
"Вот тебе - и здорово живешь! Поэтов еще не доставало с утра пораньше!" - с пренебрежением подумал я и с нежеланием откликнулся:
- Привет!
- Не знай, как рыбка-то? Говорят, щучка поклевывает?
- Говорят, - отозвался я, решив отвечать на всякий его вопрос единичным, по возможности нейтральным словом.
- Вчера, часом, удить не доводилось?
- Ловил.
- И как? Удачненько? - допытывался он.
- Средне.
- Судачок не попадал?
- Плоховато.
Однако диалог меж тем стал принимать довольно состязательный харак-тер и становился несколько забавным. В ожидании иных вопросов я, подгребая веслами, даже стал притормаживать лодку, не давая ей выйти из зоны видимости пришельца.
- Крупнячка-то не было?
- Относительно.
- Тогда, стал быть, сулит нам день удачей, предвосхищая превосходней-ший улов! - с радостью провозгласил он вдруг опять стихами и с дубоватым юморком проинформировал: - Очень уж я любитель потормошить, побеспокоить этих донных существ! Хлебом не корми - дай причинить им, по возможности, побольше пакостей! - И пояснил: - Цап их здоровенных, бестолковых крючком за губу!
- Увидим, - отозвался я все тем же одиночным словом и про себя отме-тил: "Ну и балабол! Ну и бахвал явился! Относительно удачи мог бы помол-чать. Люди скромные перед рыбалкой о подобном наперед не заявляют. Провидец нашелся, тоже мне... - зрела неприязнь к этому человеку, а заодно и нежелание общаться. - Придется, видимо, уплыть куда подальше. Иначе, вне сомнения, доймет сегодня за день своим дурацким сочинительством, - возникли досадные мысли. - Надо ж, дернуло приплыть сюда пораньше. Вот так довелось немножко прикорнуть, пока не рассветало! Вот так угодил, однако, ненароком!.."
Впрочем, уплывать надолго с этих мест, в общем-то, желания не имелось, и причина тому была. Именно здесь, почти напротив нас, метрах в сорока от берега, не далее как вчерашним вечером, мною было найдено стадо щучки!.. Не столь уж крупной, но промысловой - весом до килограмма. Она неплохо ловилась на джиг-головку - "на ротана", хватала даже на твистеры, на виброхвост, на поролоновую рыбку. И поначалу около минуты я был даже в неком замешательстве - не знал, какое же решение необходимо было принимать. Податься ли снова вверх по реке, по направлению к затону, или же начать "сплавляться" вниз, за Мокрый рог, за поворот, к Муратовским ярам.
"Но улов, однако, будет не у каждого из нас...", - сердито, тихо процедил ему сквозь зубы, отчего-то тоже в стихотворной форме и, забывшись, видимо с досады, едва не выдал-выпалил свое "сие заклятие" излишне громко.
Неожиданно последние слова, как будто якорем впились-вцепились в какую-то из мозговых извилин в моей черепной коробке и примерно секунд через двадцать-двадцать пять навели на мстительную, "злющую", хитрющую и, вместе с тем, достаточно забавную идею... проучить покрепче слишком уж бойкого незнакомца!
Однако столь поспешных, необдуманных решений в обстоятельствах, касающихся совести и чистоты души, стараюсь, по обыкновению, не принимать. Поэтому еще секунд пятнадцать-двадцать в мыслях взвешивал все "за" и "против" относительно вселившейся в сознание идеи; затем прислушивался, что подскажет "голос сердца", размышлял: "А нужно ли?.."
Определился, что не только "нужно", а необходимо!.. При этом сама идея слишком каверзной, жестокой, выходящей вон из рамок общепринятых приличий, в принципе как таковою не являлась. Скорее - столь же доводов наоборот!.. Она была достаточно забавной, несколько курьезной, с определенной долей легкого, в общем-то, безобидного юмора. В своей рыбацкой ипостаси мне лично часто доводилось ставить "на свои места" излишне прытких и ретивых типов придуманным однажды мной довольно-таки хитроумным способом. Тем более на этот раз все данные к тому, как представлялось, были столь удачными, столь гармоничными, что вряд ли можно было согласиться с отрицательным либо с каким-то иным решением. Напротив!.. С каждою секундою идея становилась более назойливой, все более навязчивой, все более приоритетной даже относительно моих других не менее "коварных выдумок", поскольку даже отказался от еще одного, возникшего было "не менее злостного" замысла, - сплыть чуть ниже по реке на пустое, безрыбное место, вблизи Пришельца, и с полчасика покрутиться там. Наивернейший способ завлечь его за собой и тем неслабо "обалбесить" лицо, не знающее водоем!
Нужно заметить еще и то, что с нынешними выходными днями фактически закончился мой отпуск на работе и моя "сезонная путина" - теперь то было очевидным - оказалась, в общем-то, ничем не примечательной, довольно скучной, рядовой, и можно было даже отозваться о подобной, как о неудачной, скудной, плоховатой. Лишь в первых числах августа в течение трех дней подряд мне удавалось привозить домой почти по пуду преимущественно судака. Оно-то и сбило с толку: поспешил взять неурочный августовский отпуск! Затем клев рыбы, словно бы в насмешку надо мною, будто резко ограничили! Не больше семи-восьми килограммов некрупной (по локоть) щуки вперемежку с редким мелким судачком да окунь граммов по четыреста, пять-сот. При этом рыбин весом более полутора-двух килограммов как и не водилось вовсе!
В общем, похвастаться было нечем, да и предстоящий нынешний последний день, как получалось, тоже был, похоже, смазан напрочь. Ничего хорошего не обещал, поскольку начинался с неудобства, с возвращения назад, нетипично, непривычно, с неизвестного мне пришлого, что всегда "к неудачной рыбалке - не ходи к гадалке!"
"Именно проучить!.." - жгучей занозой засело в груди. Чтоб не пугал, являясь из тумана, не совал свой нос в чужие дела, не лез с расспросами, не читал своих нелепых сочинительств, не мешал уединению, не балаболил наперед! К тому же - мужик был без лодки, и это делало шансы его фактически нулевыми. Близко к берегу в этом районе хищник не подходил. Он пасся поодаль, как правило, в донной низине за резким, обрывистым свалом глубиной до двух с половиной метров. Свою приманку по дну низины вдоль этого свала Пришелец, естественно, проводить не мог.
А уже еще через пару-тройку секунд мой забавный, до гениальности простой, хитроумный план необходимых действий представлялся в четких, зримых, словно нарисованных деталях. Щучек нужно было "подсекать" немного выше по реке, но вываживать их непременно в зоне ловли - "на глазах" Пришельца!
Все!.. Не медля больше ни секунды, в предвкушении большой потехи, я улыбнулся нашей следующей встрече с ним, скорее развернул-поставил лодку параллельно берегу и, с силою отжавшись веслами, без объяснения причины, заскользил-помчал назад, вверх по реке, по направлению к затону. Решил: поскольку туман да слишком раннее утро, попробовать начать рыба-чить "с тех краев". "Пройтись-прогуляться" вдоль свала скрытой от лишних, от посторонних глаз подводной части косы затона, что начинается в районе тамошнего буя-бакена, называемого "белым". Собственно, и там немало превосходных точек, с которых можно "снять" довольно неплохой улов. Шутки шутками, а минимальный план поставки рыбы для ее продажи постоянным покупателям, в общем-то, никто не отменял.
Стало несколько светать. В серой кисее тумана с расстояния метров до пяти стала различимой жутковато-темная береговая линия со сплошным, будто специально насыпным по ней, ракушником. Но выше по реке туман вдруг оказался столь густым и непроглядным, что снова сразу же пришлось прижаться к берегу и плыть не далее трех метров от него. Застрять-заплута-ться в тумане, особенно в тихих, стоячих водах, прилегающих к затонам, проще простого! Достаточно лишь отойти от берега да с пяток разков чуть посильнее гребануть каким-то одним из вёсел. Крутись потом все утро неизвестно где! Но даже с этих малых метров темная береговая полоса, словно большая змея анаконда, виденная как-то, кажется, в одноименном телефильме, мрачной пугающей тенью то появлялась, то исчезала слева от меня, будто гналась за лодкой. Мне даже показалось, что с наступлением рассвета туман стал более густым, непроницаемым. Словно серого цвета колпак накрыл нас с лодкой и неотступно следовал над нами над черною, журчащей за кормой водой.
Проплыл местечко под названием Полусухой кустарник. Низкий, ровный, словно плита, ржаво-рыжий отвесный обрывчик (он прозван также Ржавою плитою) с корявым и сплошным полусухим кустарником на нем и с таковым же в жутковатом, метров до восьми, провале под водою сразу же под ним.
За ним - Прибрежные ямки. Или же - просто "ямки". Они невдалеке от берега, всего на трехметровой глубине, но с более быстрым, почти перекатным течением. Причем - напротив них, уже на берегу, есть тоже похожие по объему ямки. К тому же - почти симметричные первым.
Далее - местечко называют Отмель, или "беленький песочек". Светлый, чистенький пляжный участок метров около двухсот длиной с плоским, слегка пологим, почти без ракушек, песчаным дном. Но купальщики здесь - редкость. По-видимому, всех пугают ямки с их течением и закустаренный провал, что по соседству, ниже по реке. Иногда, как правило, в начале октября на "беленький песочек" выходят крупные судаки и щуки. Они отлично ловятся на спиннинг даже с берега, особенно если в сапогах-болотниках зайти как можно глубже в воду и пулять-забрасывать приманку, по возможности, подальше. Обычно их нашествие на отмель, в силу неизвестных никому причин, длится до нескольких дней. Случайно подгадать под эти дни считается большой удачей.
Еще вдруг два громадных силуэта предстали-появились подле россыпи огромных валунов в местечке, именуемом Камнями. Ими оказались двое малых пареньков с простыми, кривоватыми, похоже, из орешника-молодняка удилищами в руках.
Пришлось незамедлительно притормозить, сдать лодку вправо, чтобы не задеть их поплавки, не порвать ненароком лески. Пахнуло дымком, печеной картошкой.
Этих тоже видел впервые. Одеты не по-рыбацки: в джинсах, в серых свиторах и светловатых курточках, в резиновых полусапожках. Оба провожали лодку молча, с нескрываемым неудовольствием.
- Ух, как вы спозаранку, мужики! Ну, теперь вся рыба ваша! - попробовал немного отшутиться за свое случайное вторжение на их участок и, проплывая мимо, упрекнул обоих: - Что ж не шумнули-то? Слышали небось, что подплывает лодка! Туман ведь: ничегошеньки не видно!.."
Ответа не было. И еще через пару гребков, немножко в сторону от берега, оба снова превратились в исполинов, стали серыми тенями и пропали в пелене тумана, словно растворившись в нем.
Наверное, чуть дальше от воды - палатка, костерок... "А также их роди-тели...", - мелькнула в мыслях строчка песни из тележурнала "Ералаш". Их машина, судя по всему, на перевозе, поскольку проезжей дороги ни влево, ни вправо по берегу нет. Либо - в Окшёве. Вероятнее всего, решили познакомить "чад своих" с ночевкой на природе. Ныне это становится модным. "Наверняка, из городских..." - подшептывала интуиция.
Далее местечко - Травы. Сплошные заросли в воде с неисчислимым множеством некрупной, острозубчатой листвы на ее поверхности. Днем будто длинная зеленая ковровая дорожка с бело-розоватыми цветочками пробегала бы вдоль лодки слева от меня. В тумане участок трав приходится обходить, считая гребки. Пробираться-плыть не торопясь, придерживаясь их краев на расстоянии не более весла. Здесь царство окуней, плотвы, подлещиков. Но удить можно их лишь с лодки, встав на якорь несколько поодаль от "дорожки" и забрасывая удочку как можно ближе к ней со стороны глубин.
За "травами" - необходимо сразу снова к берегу. Здесь нужно быть предельно осторожным. За ними, за пологим луговым мыском и маленькой продолговатой заводенкой с десятком деревянных лодок, местечко, называемое Перевоз. Прямо на пути - стальная махина парома с двумя его буксирными катерами.
Пришлось грести по-тихому, смотреть постоянно вперед, чтоб не удариться, не ткнуться носом лодки в их тяжеленные железные борта. Однако безграничная по высоте и ширине стена из темно-серого тумана предстала вновь столь неожиданно, внезапно, что чудом получилось вовремя притормозить-остановиться! Лодка круто развернулась-встала поперек течения всего лишь в метре от его облезлого, ржавого, некогда коричневого цветом борта. Мрачная, схожая с мордой бульдога, серая носовая часть буксирного катера с ее увесистой цепною чалкой вдруг проступила в тумане, словно подсматривала за мной.
С осторожностью, почти вслепую, проплыл-прокрался вдоль торцовой стороны парома под его массивной, нависающей над головой "под козырек" навесной платформой. Присмотревшись к разнице теней тумана, более уверенно пробрался ко второму катеру. Позади него нашел береговую линию. Отсюда угол меж бортом парома и береговою линией мог служить исходной точкой для моего дальнейшего пути.
Я тщательно выставил лодку меж ними под сорок пять градусов и решительно отжался веслами, с силой загребая воду. Паром и берег тотчас же исчезли - серая, мрачная мгла обступила лодку со всех четырех сторон. Стараясь грести равномерно веслами, я мчал по этой страшной, пугающей душу бездне точно в направлении косы затона. Путь предстоял неблизкий, метров до восьмисот.
Также есть смысл заметить, что весь маршрут "до бакена возле косы затона" для меня равняется двум, проверенным множество раз числовым значениям... Семи с половиной минутам быстрого хода либо двумстам семидесяти трем гребкам на моей давно уже старенькой, но все еще крепкой и ходкой лодке. Ей миновал восемнадцатый год. Даже из отборных еловых досок столь долго лодки не живут! Секрет их долголетия мне подсказал один из рыболовов. Оказалось, лодки вовсе не нужно гудронить! Но ежегодно необходимо красить. Изначально же нужно ее пропитать (особенно - днище) кипящей живичной смолою либо горячей краской.
По давней моей привычке я начал считать гребки. Здесь, на этом участке реки, в тумане, мне всегда начинает чудиться, что по мере удаления от перевоза мгла становится все более густой, зловещей и будто бы сжимается вокруг меня. Кажется, вот-вот она совсем упрячет-растворит-источит в своей неощутимой, непроглядной массе и корму (она довольно часто исчезала в серой пелене), и весла, и рюкзак на решетке-подставке, и внезапно поглотит-потопит подо мной мое суденышко. И хотя ничуть не сомневался, что подобного произойти не может, чувство страха, леденящей душу жути, по обыкновению, не только ни на миг не покидает, но, как правило, все возрастает, возрастает едва ль не с каждым очередным гребком. Иногда по этой причине даже сбивается ритм сердца! В груди появляется легкая боль, ломота, и приходится скорее пользоваться валидолом или же таблеткой корвалола. При этом беспрестанно кажется, что вынырнет с секунды на секунду за кормой седой старик с косматыми сырыми волосами да скажет чего-нибудь!..
"Чуйль-люльк, чуйль-люльк..." - в полнейшей тишине предательски отплескивают воду весла.
Есть давний слух, что кто-то из окшёвских стариков именно в этом районе уплыл вот так же утром однажды в туман порыбачить и больше его не видели. Удилище осталось неразмотанным, рыбацкий скарб в залатаном солдатском рюкзачке нетронутым.
Однако "немалый сюрприз" на маршруте все-таки случился!..
На сто семнадцатом гребке, при взмахе веслами, я вдруг увидел слева на воде ужа. Я чуть было не зашиб его ударом весельной лопатки. В первые доли секунды уж как будто растерялся, не зная, как бы ему укрыться. Но уже еще через мгновенье он, проворно увернувшись от весла, черной молнией метнулся к лодке. Он поднял над водой свою головку с глазками и желтым венчиком, пропуская движущийся борт, и затем, продолжая прежний путь вперед к другому берегу, столь же неожиданно и лихо юркнул-скрылся за кормой - исчез в тумане.
Для меня сей маленький, забавный эпизод стал интересен в двух его ипостасях. Во-первых, было любопытно сознавать, что на этакой громадной территории участка - Ока здесь достигает почти двойной своей ширины, - у нас не получилось разминуться. Сошлись, что называется, "лоб в лоб". В связи со случаем, я даже мысленно пофилософствовал о некой предопределенности, о некой неизбежности произошедшего момента. Поразмышлял о линиях движения двух тел, стремящихся к единой точке, и это само по себе, однако, уже не являлось фактором простой, обыденной случайности! И хотя какой-нибудь определенной пользы ни ужу, ни мне при нашей встрече, конечно же, предполагаться не могло, какой-то странный, загадочный смысл в том все-таки имелся. Случай получался чем-то очень поучительным и, пожалуй, даже в чем-то символичным! В чем-то очень близком и весьма-весьма немаловажном!
Продолжая мысленно вести свой счет гребкам, поразмышлял о случаях, как категории наиглавнейшей в жизни, влияющей на все, что окружает всякое живое существо.
Поразмышлял о том, в чем непосредственно могла бы заключаться нынешняя роль ужа по отношении ко мне, как к личности, считающейся "гомо сапиенс" И, соответственно, наоборот. Невзначай коснулся, видимо, крамольного суждения о том, что в отличие от нас, от особей разумных, уж, как получалось, существо безвредное, безгрешное, хотя и змий! Иначе говоря, не может вестись и речи "о взыскании с него" за его "мирские проступки" как в мире "нами видимом", так и за сокрытыми от нас, землян, его пределами. Получалось, что многие виды земных существ, к примеру, козы, лоси, зайцы, различного вида птицы - изначально в более удачном положении относительно нас, людей, порожденных в мире страстей, греховных соблазнов! По крайней мере, ад, чистилище ужам уж точно угрожать не может.
Во-вторых, все больше, больше поражал тот факт, что уж при невозможности сдать длинным телом назад, сумел отклонить от удара голову!.. Действие - сродни интуитивной человеческой реакции: заслонить, защитить, спасти, "прикрыть руками" главную часть организма! То есть те же самые поступки, те же чувства, те же самые эмоции, что и у нас, существ разумных!
Был озадачен, в чем, собственно, ему резон переплывать Оку на извороте, в самом широком месте? Однако вскоре с изумлением сообразил, что только здесь, чуть выше перевоза - самое спокойное течение реки на всем ее весьма значительном прогоне! Значит - плавал, имеет опыт! Вне сомнений, знает, что именно в этом месте - самый кратчайший по времени путь! Ибо выше или ниже по реке на "житковских", на "муратовских" стремнинах его бы попросту снесло-уволокло течением! Не позволило бы плыть!.. "То есть мыслит, имеет память, может принимать решения! - поражался случаю все больше, больше. - Как умненько и то, что он подался в путь в таком непроницаемом тумане! Ведь вероятность опасной встречи при этом, как ни удивительно, ни странно является-то минимальной!"
Подумалось о том: "женат ли" этот уж? Или - холостяк? Имеет ли деток? Живет ли в "отдельной квартире"? Или обитает "в коммуналке", под какой-нибудь полусгнившей, общей для многих других семейств, корягой? С какой нужды вообще пустился вплавь в такую даль? Возможно, махнул от жены "налево"? Или же - еще юнец: отправился к любимой девушке? Быть может, всего-то навсего, надеется поймать лягушку на яру другого берега для собственного пропитания? Быть может, это - не самец, а самка?
Вспомнилось-представилось, как около этого яра пришлось спасать однажды паренька, приплывшего туда от перевоза. Он довольно-таки издали позвал: "Дядь, помоги!.."
Пришлось немедля прекратить рыбалку. Поспешно вывести и вбросить в лодку якорь и грести навстречу... Паренек обеими руками ухватился за корму и не в силах выжаться-взобраться в лодку, так и волокся за ней до берега, будто на привязи. Затем он долго сидел на прибрежном песчаном приступке, его рвало-тошнило. Было видно: он теперь боялся даже подойти к воде! Пришлось его перевозить обратно к перевозу. Весь путь паренька била крупная дрожь, по-видимому, испугался крепко.
Ту самую уловистую точку, где очень удачно рыбачил почти до полудня, найти, по возвращении обратно, помнится, уже не удалось. Подумалось о том, что было бы, пожалуй, любопытно знать, кем стал впоследствии тот незнакомый паренек. Теперь ему, наверное, лет тридцать, тридцать пять. Не меньше.
Гребок, еще гребок, еще. Вот наконец-то прибыл!.. "Двести семьдесят один, двести семьдесят два, двести семьдесят три", - закончился мой счет; и нужно было сразу же отжаться веслами, чтобы немедленно убавить, ограничить скорость лодки.
Теперь опять необходимо было быть предельно осторожным, посматривать "в оба глаза". Впереди, однако, тени бакена заметно не было. Не слышно было шума воды, всегда бурлящей подле него при тихой погоде.
Впрочем, было бы довольно странно, выстрелив с такого расстояния в тумане, угодить в десятку. К тому же первый утренний маршрут в какую-либо запланированную точку всегда имел еще один немаловажный показатель для меня! Направляясь до нее "вслепую", я всегда загадывал "на удачу дня". Даже незначительные отклонения в итоге имели для меня определенное значение. По обыкновению, "гадание" выигрывал. Но то, по большей части, в ясные, безоблачные дни! В тех условиях не нужно было даже сомневаться в правильности курса и поглядывать по сторонам!.. Позади и без того имелось множество ориентиров, определяющих прямую линию пути.
Обернувшись, наблюдая курс, я сделал еще с десяток гребков.
Но затем, скорей интуитивно, в предчувствии какой-то неизвестной мне опасности, резко гребанул налево, в сторону стоячих вод перед затоном, и с немалой осторожностью, но, однако, в темпе, в темпе проскочил-продернул метров, видимо, до сорока. По-видимому, с испуга сердце стало колотиться непомерно сильно, но валидол решил не доставать. По всем соображениям, течения на этом месте быть уже не могло.
Осторожненько пробравшись к носу лодки, я сбросил в воду столь же давний, как и лодка, самодельный якорь, сваренный из металлической болванки, гайки и четырех концов восьмимиллиметровой проволоки, подогнутых дугой. Однако лодка тотчас натянула якорную бечеву: течение было сильным. Получалось, что в своем "маршруте" я излишне отклонился в сторону фарватера.
Определившись по бечевке с направлением движения воды, я быстренько вывел якорь на борт, сдал еще до полусотни метров к берегу.
Все!.. Вне всяких сомнений, теперь это были воды затона. Течение было заметно слабее.
Однако далее необходимо было ждать. Сплавляться, не зная, где свалы косы, где бугорки, коряжки, ямки, дело совершенно бесполезное! Поклевок можно "не услышать" вообще. Не сомневался, что скоро туман рассеется. С восходом солнца, в силу разницы температур, возникнет ветерок - порвет, рассеет, унесет его.
Пришла отличная идея - прилечь-вздремнуть. Хотя бы минут на десять или пятнадцать. И время пройдет незаметно, и сон - на пользу! Вне сомнений, будет значительно легче в течение дня. Плохая давняя привычка всему виной! Не получается заснуть перед рыбалкой - и хоть ты лопни! Забудешься минут на тридцать-сорок до звонка будильника - и весь твой сон.
Не теряя времени, постелил на днище лодки в кормовом отсеке плащ, а в добавление к нему снял-положил "для мягкости" свою рыбацкую куртяшку с молнией и капюшоном. Подушкой послужил рюкзак - и в этой тесной, совершенно неудобной позе, фактически зависнув боком на шпангоутах, улегся прикорнуть.
И сон "не заставил ждать". Дремота подступила мгновенно. Уже на первой же минуте в уплывающем в какой-то нереальный, светлый мир сознании зазвучала музыка. Пред "взором" длинною колонною вдруг появились дети в пионерских галстуках. Направляясь почему-то по обочине шоссе к синеющей вдали полоске леса, они зачем-то отсалютовали мне, и приходилось отвечать им тем же.
Это была уже третья моя бессонная ночь, и становилось несколько тяжеловато. Но просто-напросто проспать столь тихое, столь многообещающее утро было бы досадно, крайне нежелательно и совершенно непростительно для старого и закаленного с годами рыбака! Глядя вслед шагавшим пионерам, я начал считать про себя секунды, чтобы затем, минут через пяток или десяток, скомандовать себе: "Подъем!.." Музыка меж тем звучала громче, громче, но в какой-то странной, нетипичной, однотипно-бравурной тональности, будто иглу пластинки заело на одном и том же обороте. Я более внимательно стал вслушиваться в звуки музыки. Пред взором тотчас же предстал довольно узкий ручеек, обрамленный невысокими кустами и зеленой кучерявой травкой. В его прозрачнейшей воде очень глубоко внизу овальным зеркальцем сверкало ослепительное маленькое солнце. Показалось очень странным, что течение столь слабенького ручейка сопровождалось шумом несравнимо более обширного потока и где-то очень-очень близко от меня!..
Подремать подольше не пришлось. Я незамедлительно привстал "с постели" и прислушался. Моя догадка оказалась вовсе не обманом. Бакен был совсем неподалеку, и это было, в общем-то, неплохой приметой! Не мешкая, пришлось свернуть и запихнуть в подсумок плащ, на свитер снова надеть куртяшку. Нужно было пройти-продернуть выше по реке "на шум" всего-то метров двадцать, двадцать пять! И вот она - серая тень в тумане!..
Теперь от бакена необходимо было сделать влево три гребка опять же в сторону стоячих вод затона и сразу же погасить инерцию. Ну, вот и все!.. Я был на месте!
Теперь я находился на исходной точке с точностью до полуметра. Отсюда предстояло далее "трудиться" здешнему неторопливому течению. Ему, как в колыбели, было предначертано нести меня вдоль свала косы затона по самым лучшим здешним рыбацким участкам и где-то минут через тридцать-тридцать пять, как раз ко времени исчезновения тумана, доставить мою персону в зону стоянки Пришельца.
По обыкновению, я со смирением поднялся в лодке. Покорно снял с головы свою давнишнюю, привезенную с Севера кепку с длинным полужестким козырьком, и, повернувшись в сторону восхода солнца - точнее, в сторону уплывшего ужа - с поклоном испросил у Господа благословения и помощи на предстоящей мне в нынешний день рыбалке, необходимой в целях пропитания семьи (включая сыновей с их семьями), а также в целях дополнительного заработка "на бензин", на прочие житейские расходы.
Затем, усевшись на своем исконном месте, на крышке-доске межбортового (прозванного мною "щучьим") ящика, я выткнул шпильку-заглушку в нижней части бортовой доски - и тотчас же тонкая струйка воды покатилась-потекла по днищу лодки, все больше-больше скапливаясь в носовом отсеке. По-моему, именно в лодке (в этой воде!) лучше всего сохраняется рыба в течение дня! Правда, воду приходится периодически отчерпывать-менять, поддерживая общий уровень, примерно восемь сантиметров. Но это, в общем-то, не утруждает и требует не больше двадцати пяти секунд работы черпаком примерно каждые сорок минут. В ведре у борта изловил рыбешку-ротана, наживил его на крючок мормышки, вывел-выставил удилище за борт и, удерживая хлыстик на весу, отпустил в свободное вращение катушку. Приманка со свинцовым грузиком мормышки тотчас булькнула-исчезла под водой. Быстро уходя на глубину ко дну, она увлекала леску, разматывала катушку.
Я пожелал себе удачного дня. Приготовился, с касанием мормышкой дна, слегка поддернуть-потянуть хлыстиком удочки вверх.
Поклевка была спустя минут семь дрейфа, чуть ниже бугорка на дне, именуемого мной "трамплинчиком", и небольшой и не опасной для крючков коряжки сразу же за этим бугорком. Щучка весом граммов девятьсот взяла наживку грубо, нагло... Видимо, неторопливо подплыла и, не раздумывая, "хапнула" живца. Оставалось столь же грубо, не спеша поддеть "зубастую" на острие крючка и, отшвырнув удилище на воду в носовой половине лодки, чтобы не мешалось, быстро тянуть за леску, перехватывая руками. При этом, имея опыт, можно наловчиться придавать даже более крупным рыбам, чем эта, инерцию их движения вверх и "с ходу" втаскивать, точнее, "вбрасывать" их в лодку без применения сачка. Данный прием мной отработан уже давно, и я, прикинув тяжесть рыбины на леске, не упустил возможности воспользоваться им. В лодке, ухвативши рыбину "за шкирку", зажал ее меж бедрами, но сразу же затем с минуту или две пришлось-досталось повозиться с извлечением крючка мормышки, засевшего в зубастой пасти довольно глубоко. И еще секунд через пяток-десяток темноспинная "речная львица" угодила в "щучий ящик" (на крышке-доске которого мне на рыбалке приходится весь день сидеть), бешено заколотила по его перегородкам.
Повторный заплыв к "коряжке" в тумане был совершенно невозможен, и потому пришлось безостановочно спускаться ниже по реке - сплавляться дальше.
Вторая поклевка случилась на ровном и ничем не примечательном участке и была довольно осторожной. Я почувствовал пару едва различимых "зацепов за дно", хотя на этом участке их, как таковых, не бывает вовсе. Лишь затем последовал чуть заметный "щелчок", слегка отдавшийся в руке. На всякий случай, больше с тем, чтоб убедиться в целости живца, решил поддернуть, вывести и осмотреть приманку... и вдруг поддел! Не сомневался даже, что щучка того же размера, веса. Взял и эту тем же приемом "на вброс", привстав на секундочку в лодке.
Меж тем, по-прежнему непроницаемый туман с рассветом побелел, стал походить теперь на ярко-матовую полусферу надо мной.
И хотя в нем, как и прежде, оставалось что-то жутковатое, что-то от белой больничной палаты, он не казался мне теперь столь ужасающим и столь опасным. Он все больше, больше становился даже несколько забавным и уютным, вроде полога от комаров. А спустя еще минут с пяток-десяток, удивительно совпав по времени с "тычком"-поклевкой и моей мгновенною подсечкой рыбины рывком "из-под себя, наотмашь", верх полусферы вдруг зажегся-воссиял чарующим розовым светом, словно я, рванувши удочкой, включил невидимую, потайную, очень красивую лампу. Удар крючка, однако, пришелся мимо губ какой-то, видимо, довольно крупной рыбины; решил проверить-осмотреть живца. Крутя катушкой, вывел мормышку к лодке. Ошибки быть не могло: на цевье крючка осталась лишь голова наживки. Тушку срезало под самый его загиб. Отмахнуло - будто отсекло ножом.
Снизу, издали вдруг долетели звуки, похожие на лягушачье кваканье. Сомнений не было: накачивали надувную лодку.
"Ах, вот из-за чего рюкзак Пришельца оказался выше головы! В нем находилась лодка!" - подумалось об остряке-поэте.
Впрочем это обстоятельство могло лишь повлиять на малую корректировку плана действий, но ни в коей степени на сущность принятого мной решения. Даже с наличием у "пиита" в ведерке живцов-ротанов - что было, в общем-то, весьма-весьма сомнительным - он не смог бы со мной соперничать ввиду бесспорной тихоходности и неуклюжести его плавсредства! А также, если угодно, в самой технологии ловли! Он не мог, ни в коем случае, с необходимой скоростью вновь и вновь заплывать "на тоню"!.. А это - главное условие успеха! Ему предстояло одно из двух! Либо торчать на якоре и "пулять приманку" - что, лично по мне, давно уж было архаичной ловлей! Либо маяться-таскаться следом за моею лодкой, что было бы, во-первых, неприлично!.. Во-вторых, и тяжело, и малоэффективно на его резиновом, не приспособленном для гонок пузыре. К тому же, в случае его попытки "сесть ко мне на хвост", я непременно бы завлек-заманил его на участки, где он оторвал-оставил бы все свои до единой приманки.
Вновь незамедлительно приладив на мормышку ротана, проплыл местечко, называемое Круглой ямой. Мы, здешние, ее еще именуем "чашкой". Удивительно симметричный по окружности провал на дне метров двадцати в диаметре, с перепадами глубин метров до полутора, до двух. Однажды за час рыбалки взял в ней семь килограммовых щук, восьмую - на два девятьсот и трех окуней граммов до семисот.
Проплыл Лабиринт - совершенно хаотичный и непредсказуемый участок на пятиметровой глубине. Его провалы столь же покаты, как и у чашки, но вполовину мельче. Здесь есть и кружовинки, и поперечные траншейки, и "коридорчики", и все - не больше метра глубиной. Причем весь этот "ребус" расположен с небольшим уклоном по направлению к фарватеру реки. Лет пять назад в одной из его подмоин поддел сома почти на восемь девятьсот. Взял довольно-таки трудно, с помощью сачка. Как умудрился мой знакомый, меленковец, выудить на семьдесят четыре килограмма где-то под селением Ерахтур в Рязанской области - не представляю. Лично мне у нас в Оке крупнее десяти вылавливать не приходилось. И тех лишь штук двенадцать за всю мою рыбацкую судьбу. Разумеется, конечно, без учета "мелких", килограммов до полутора, до двух. Впрочем, этих тоже можно было сосчитать по пальцам - не более десятка или же немногим более.
Солнце поднялось над горизонтом. Розовый свет в моей неотступной "келье" вдруг превратился в более веселый, золотисто-нежный. Он постепенно становился ярче, ярче, волновал-будоражил душу, радовал чувства. С Кручи в эти самые мгновенья изумительнейший вид!.. Бескрайнее золотое море плотных, дымчатых, перемещающихся масс.
Но вот ветерок ощутила щека. Еще одно его прикосновение к лицу, еще!..
Огромная проталина вдруг появилась слева. Клочья золотистой белизны стремительно неслись над гладью синеватых вод, будто бежали-спешили по ним куда-то вверх по реке, по направлению к затону.
Спустя минуту или две еще одна широкая прогалина мелькнула в расслоениях тумана. Секунды три или четыре был даже различим один из выступов Кручи с его неглубоким овражком, поросшим преимущественно старыми деревьями.
Впрочем, знакомые точки на дне ведали мне о том же. И без того ничуть не сомневался, что подплывал к парому, и до Пришельца оставалось тоже где-то метров восемьсот.
Еще прогалина, еще! Снова, было, показался рыжий берег. Но на сей раз - слева, на той стороне реки.
И вот, наконец-то, будто разверзся золоченый занавес! Залитые солнцем берега предстали в их ошеломляющем величии на фоне голубых небес, сверкающе-зеркальных, словно застывших в безветрии вод.
Пришелец, как и следовало ожидать, был уже на плаву. Дутый борт его голубоватой лодки "маячил" метрах в сорока от берега, примерно в том же самом месте, где напугал меня сегодня утром своею безголовостью и чтением стихов. Бордовый, чуть приплюснутый квадрат его неимоверно маленькой, смешной палатки виднелся на пригорке лугового скоса, фактически являвшегося громаднейшим подпятником высокого крутого берега, поросшего, словно рыжею гривою, лесом.
Подле "камней" у воды, будто статуэтки, замерли фигурки пареньков в их светловатых курточках. Палатки позади них не было, и, получалось, оба находились сами по себе, без присмотра взрослых. Берег был совершенно пустынным. Лишь около Мокрого рога вдали кто-то запалил костер: сизая струйка дыма зависла над прибрежным, начинающим желтеть кустарником.
"Молодцы!.. Во всяком случае - не сони-лодыри, коль поднялись-пришли столь спозаранку и даже если оставались на ночь. Уж лучше удить-рыбачить, чем слоняться-шалопайничать!" - с уважением подумалось о пареньках, а заодно - с укором о беспечности родителей, отпустивших, столь пока еще сопливых пареньков, без присмотра взрослых, на Оку - на столь опасную реку.
Очередной "тычок" был почти напротив парома. Щелчок был столь внезапным и молниеносным, что даже не успела среагировать рука. Моя подсечка с опозданием - в чем можно было бы не сомневаться - была безрезультатной. Поднял-осмотрел живца. Хватал судак. Вместо щучьих резаных ранений на рыбке был явный задир, будто старались снять-ободрать с нее его серую чешуйчатую шкурку.
Не мешкая, снова заплыл-возвратился метров на двадцать вверх, прошелся по той же линии. Поклевки не было. Заплыл еще. И - снова попусту.
Получалось, что ранний утренний клев, как и вчерашний, оказывался тоже хилым, слабым. Рыба явно брала с опаской.
К тому же - полная предубежденность многих рыболовов в том, что утренний клев является лучшим! Часто рыба начинает брать-ловиться с девяти и даже с десяти часов! Какой-то год приезжал рыбачить лишь после обеда, поскольку в первой половине дня та "не отзывалась" вовсе! И рекордным в жизни, как запомнилось, был именно вечерний клев! За три с половиной часа - двадцать семь килограммов отменного, крупного судака... Вот так прикатил тем летним вечером поплавать-отдохнуть часок-другой!
Не сомневался даже - за паромом, подле "трав", на протяжении двух с половиной сотен метров серьезных поклевок не будет. Разве если окунишки граммов до трехсот начнут щипать, хватать. Это место лучше проходить на веслах, чтобы не расходовать напрасно время, сохраняя при этом живцов. Для интереса все-таки решил пройтись с приманкой. Слабая хватка была. Разумеется, брал-дергал мелкий окунь, соскобливший несколько чешуек на хвосте наживки, но не осиливший ее сорвать.
Между тем Пришелец, конечно же, пулявший спиннингом, неожиданно погреб-подался к берегу!.. Он вылез-выбрался из лодки и, находясь в болотниках в воде, нагнувшись, копошился около нее. Похоже было - тер-мыл руки, умывал лицо. Затем он вышел из воды на берег, неторопливо пошагал-побрел к квадратику-палатке.
Признаться, данный оборот меня немало взволновал-обеспокоил. Еще не доставало, чтоб надумал "покемарить" час, другой! Однако нет!.. Вползшая было в "квадратик" его довольно объемная задница вдруг секунд на сорок замерла, а затем начала выбираться обратно.
Не торопясь, он снова взгромоздился на свое суденышко, погреб вниз по реке, но неожиданно свернул. Продернул те же сорок метров в сторону фарватера, заякорился, встал. Махнув удилищем, забросил снасть.
И хотя столь издали точное место его стоянки было для меня не очень-то определенным, я все более и более теперь подозревал, что незнакомца угораздило остановиться непосредственно на яме, именуемой Пустой!.. В ней обычно не бывает рыбы вообще, и это было для меня весьма благоприятным обстоятельством. Теперь лишь оставалось убедить его "в обратном"... И пускай торчит-пуляет там подольше - "учится ловить"! При этом метров двести ниже по течению реки он мог и впрямь попасть-наткнуться на пару уловистых точек, что было бы, наоборот, весьма-весьма некстати для "моей игры".
Ну, вот и все. Похоже, успевал!.. Участок "трав" был мною пройденным, и подплывал к "камням". Именно это место "напротив камней" являлось исходной точкой, найденной мною тони с небольшими щучками. Я поточнее выверил линию дрейфа, встав на свою "исходную" почти вплотную со здешним подводным свалом-обрывом, то есть можно было говорить, что подошел-прижался даже несколько поближе к берегу.
Впрочем, два-три метра в ту или иную сторону здесь особой роли не играли. Подле свала хорошо брало на более широкой полосе. Главное - необходимо было поскорее "заарканить" рыбину, при этом не вываживать ее! В предчувствии незамедлительной поклевки вот-вот предстояло проплыть одно из замечательнейших мест: небольшое подводное плато, затем свал-канавку с него в виде некрутого желобка, и сразу же чуть далее - пара коряг на пути. Первая - в форме рогатки, чуть больше метра высотой, другая, нужно полагать, обломок топляка. Точнее - часть ствола какого-то громаднейшего дерева, возможно, дуба. Иной раз при зацепах за него крючком мормышки отдираются древесные волокна светло-розового оттенка. Поэтому, очень возможно, "рогатка" - сук того топляка.
Однако, как ни странно, "желобок" с корягами прошел впустую.
Не долго думая, я развернул "в обратную", помчал назад и, возвратившись к желобку, дал тоню заново.
И снова тишина!
Не веря в происшедшее, заплыл еще!.. Поклевок не было, и это начинало удивлять. Не далее как прошлым вечером взял здесь, на этом месте, восемь щучек! Причем трех - с ходу!.. С первых же трех заплывов! А сколько раз секло-снимало живца!..
Похоже, все-таки действительно была "отставка" нынешнему утреннему клеву, все больше, больше изумлялся случаю. Обычно, если щука поздно вечером берет, наутро поклевок ничуть не меньше!..
"Быть может, в рыбьей жизни тоже ближе к поздней осени переводят время? И щукам, судакам, как и рыболовам, приходится "вставать с постели", чтоб начинать свой завтрак на час позднее? - возникла-промелькнула забавная, смешная мысль. - Уж не намерились ли щучки, весьма для меня некстати, устроить разгрузочный день?.."
Тем временем я был достаточно далек от беспокойства относительно очередной поклевки, ничуть не сомневаясь в том, что вместо двух и даже трех "голов", как получалось с общей тони весь вчерашний вечер, одну-то или двух, необходимых для "затравки" незнакомца, непременно отыщу-добуду в здешних водах, и это было совершенно неизбежным для меня!
Зайдя опять "на прежнюю исходную", прошелся чуть поглубже от коряг. Подобие поклевки было, но живец остался даже без царапин. Видимо, держало-трогало приманку что-то очень осторожное. Подходило "с головы" - со стороны кольца крючка, и кусало непосредственно за грузило мормышки. Светленькая мелкая полоска на приплюснутом свинцовом шарике, в общем-то, как будто бы осталась, но с тем же успехом это могло быть давним нынешним прикусом, случайно пропущенным мной.
Прошел вдоль целого ряда коряг, именуемых нами, здешними рыбаками-сплавщиками, "граблями". Словно зубья грабель торчат они в стене обрыва на глубине без малого шесть метров. И в этом месте - как бы ни было то удивительным и странным! - все было столь же тихо, пусто, столь же бесполезно!
Пришлось опять с полсотни метров возвратиться назад, немножко сдать на глубину к фарватеру, встать на свою секретную в сплошном, "непроходимом" (даже для друзей-приятелей) коряжнике тоню и с риском оторвать приманку, "пойти"-поплыть над ним лишь по известному только мне проходу!
Уже девятый год мне удается сохранять в нем найденный мною однажды проход в строжайшей тайне. За эти годы я ни разу не рыбачил здесь при людях, и, пожалуй, именно такая тщательная осторожность и являлась основной причиной частых моих "везений", при наличии у всех иных "соратников по ловле" полного бесклевья.
Пришелец же был не опасен. Он, вне сомнения, понятий не имел не только об этом проходе, но даже о коряжнике! К тому же, в силу удаленности от данного местечка, он не мог не только заприметить (тем более - запомнить) линию прохода, но даже не имел возможности предположить о таковом! При всем при этом при проплыве по проходу необходим был тщательный прицел по двум ориентирам впереди на дальних берегах, и двум - на здешнем левом побережье, почти напротив "беленького песочка". Не больше метра вправо-влево от центральной линии прохода допустимо отклонение!.. Зацепы по обеим сторонам глухие, "мертвые" - как правило, "прощай мормышка"! И главный, самый основной секрет - с заходом лодки на проход, необходимо сразу же суметь "отдернуть" лодку в сторону!.. Сдать, будто проскочить из коридора в боковую дверь, а затем еще с пяток секунд - на счет! - удерживать приманку в метре от дна, переплывая-"перепрыгивая" донный поперечный куст. Именно такой маневр никто из здешних рыбаков не мог себе вообразить-представить, крутясь-вертясь в районе "сплошняка" и обрывая лески. Именно в этом месте, около "двери" второго коридора, сразу же за поперечными кустами и были в основном поклевки! Дальше - снова "по прямой" и с соблюдением все тех же расстояний в ту или иную сторону.
Уж если в этом, засекреченном от всех проходе нет поклевок - можно более не плавать не только по всему району, что ниже перевоза, но даже вплоть аж от Житковского истока и до Муратовских яров. Толку все одно не будет, хоть жалуйся кому-нибудь, хоть плюйся!
Удар-поклевка был почти в конце второго коридора. Я отчетливо почувствовал в руке спокойный, еле слышимый "щелчок" и тотчас же подметил-различил едва заметный провис в натяжении лески. "Наконец-то!" - промелькнуло в голове. По обыкновению, дал полторы секунды "на заглот", мысленно считая: "раз и..." И на счете "два" с немалой силою, с размахом из-под низа, из-под борта рванул удилищем вверх...
Подсечки "наотмашь" не вышло - кисть неожиданно пошла на изворот, и удочка едва не вырвалась из рук. Груз, зацепившийся на глубине, при этом не только ничуть не сдвинулся с места вверх, но тотчас же пошел ко дну - и с полметра лески пришлось незамедлительно стравить. Далее, еще до нескольких секунд, по леске было различимо, что рыба тоже продвигалась по течению реки в точности параллельно с лодкой, и с той же примерно скоростью. Попробовал еще раз осторожно потянуть-поднять ее на леске, проверить силу, тяжесть рыбины... И снова - даже не стронул с места!..
Вдруг еще щелчок ощутила рука. Мне даже стало несколько не по себе! Дрожь моментально охватила тело, руки, пальцы. Леску отсекло за поводком... Их, как правило, я плел из двух вольфрамовых обычных нитей до тридцати сантиметров длиной. Подобное было впервые в жизни. Размеры пасти речного монстра можно было себе представить - они поражали.
"Ах, вот почему вдоль донного свала и в прилегающей здешней округе нет поклевок!" - сматывал я удочку с провисшей леской. И тотчас же подумалось о том, что более крупной рыбины мне, похоже, ранее держать не приходилось. Мой личный щучий рекорд всего-то шесть семьсот! Ту спиннингом я взял сравнительно легко в одной из тихих, поросших ольшаником речек под деревенькой Кошмур в Рязанской области. Замучил, подвел ее к отмели берега и ухватил за шкирку. В Оке же рекордными были лишь до пяти с половиной, и тех обычно не больше двух за сезон, а то и за два. Вне сомнений, это был редчайший экземпляр! "Хоть подержать бы подольше!.. - возникло чувство досады. - Хоть бы одним глазком взглянуть на таковую! Живут же на дне, однако, монстры! Вот это пасть!.. Небось, зубищи в пол- пальца, как у акулы!
Сплавляться дальше не имело смысла. Осторожно, чтоб не поскользнуться, пришлось встать "с ящика", пройти-пробраться к носу лодки и сбросить якорь. Необходимо было срочно привязать и поскорее наживить мормышку. Теперь я знал, что щучку-мелочь нужно было искать не здесь!.. Она, конечно, поднялась-ушла за свал и по нему, по мелководью, могла уйти-умчаться куда угодно. Быть может, за паром. Возможно - к "травам". Возможно, отошла-отпрянула всего-то лишь поближе к берегу и находилась где-нибудь неподалеку от меня. Возможно, схлынула всей массой вниз, на нижние берего-вые отмели, где тоже, собственно, немало ямок и коряжек на трех-пяти-метровой глубине.
Впрочем, выбор был не столь уж и велик. Решил рискнуть "грести", как говорится, "снова на удачу" вниз, по направлению к Пришельцу.
Иначе говоря, пришлось уйти с фарватерных глубин на донные участки перед свалом, сдать метров десять-двадцать ближе к берегу и, пропуская вечно бесполезные, "безрыбные" места, сплавляться-плыть теперь уже по мелководью. Однако не везло и здесь: поклевок не было. Уже пришлось подумывать "о применении" имеющихся щучек в ящике, надеясь, что они еще живые и могли бы быть пригодными для запланированной мной "потешной акции".
Пожалуй, я скорее дернул удочкой, нежели почувствовал поклевку! Уверенный, жесткий "щелчок" случился над одной из узких, неглубоких ямок. "Ах, вот ты где обитаешь-прячешься!.." - успел сообразить и в то же самое мгновение определил, что засеклась-попалась щучка граммов на семьсот. Для полной убежденности еще раз с силой дернул удочкой наотмашь, чтоб окончательно пробить крючком ее надкостницу, и, подгребая левою рукою то левым, то правым веслом, поскорей подался в сторону от берега, вновь выходя на глубину, на прежний курс, на линию ловли Пришельца.
Было слышно, щучка дергалась, металась под водой на глубине, стараясь отцепиться от крючка, освободиться. "Только бы не сорвалась! Лишь бы довести ее!.." - молился я, сплывая-приближаясь в направлении его стоянки.
Его и в самом деле угораздило заякориться-встать на яме - самой бесполезнейшей из всех на протяжении, наверное, десятка километров. Она недаром называется Пустой! На ней не только никогда никто не ловит удочкой, по ней не только никогда не плавают с сетями и оханами!.. В ней даже не взрывают и не пробуют электросаками! За все мои годы рыбалки в этих окшёвских водах единственный лишь раз поддел в ней пару щучек, и те остались в памяти как нечто несерьезное, невзрачное.
Любопытно было знать, на что он удит? "На воблер, виброхвост, на твистер? Быть может, пуляет блесенку?" - подумалось о тщетности его маханий спиннингом.
Я подплывал к нему все ближе, ближе. Все получалось исключительно удачно, четко и великолепно!
Теперь можно было даже различить его весьма холеную физиономию! С ее ушами, с рыжеватыми бровями, с ямочкой на гладком подбородке. Однако взгляд его коричневых, с прищуром глаз мне показался вовсе не унылым и не столь уж сонным от безделья. Он был на удивление довольно пристальным, внимательным, весьма живым, веселым и лукавым. Его бордовая палатка на чуть приметном бугорке пригорка теперь предстала в форме треугольника, точнее больше походила на треугольную (цвета неспелой вишни) призму, лежавшую на одной из ее сторон.
Солнце взошло!
Осветило яр, крутые склоны берега, поросшие ольшаником.
На прибрежную коряжку выполз уж, проплыла пугливая ондатра,
Лилии-красавицы раскрылись на речном затоне!..
- изрек он неожиданно опять стихами и, по-прежнему сверля меня своим внимательным, упертым взглядом, вкрадчиво спросил: - И каково оно?
- Пойдет!.. - отозвался я все тем же одиночным словом, и в ту же самую секунду, поддернув удочкой, тотчас же ее отбросил в носовой отсек (чтобы не мешалась), привскочил-поднялся в лодке, стал торопливо тянуть за леску, перехватывая руками. Я уж было поднял щучку метра на два с половиной от дна, как вдруг... зацеп, словно подцепил глухую, неподвижную корягу!..
От внезапности препятствия я, удивленный, даже несколько опешил. Но уже мгновение спустя... с жутью, с холодком внутри под ложечкой сообразил: поклевка!.. Леска так же, как и в прошлый раз, слегка провисла, будто замерла, невластная уже ни грузику мормышки, ни течению реки... "Но что же делать? Как поступить теперь?" - возник безотлагательный вопрос, и... в резерве на раздумье совершенно не было ни секунды времени.
"Дать заглотать живца?.."
Но в этом случае щука-гигант могла опять обрезать леску выше поводка или выплюнуть его, почувствовав металл мормышки, либо натяжку лески!..
"Попробовать подсечь?.."
Но вовсе нет уверенности в том, что та не держит щучку-"живца" за хвост, за середину тела, и крючок мормышки вовсе не в пасти рыбины-испо-линши!
Получалось: "за" и "против" были совершенно равнозначными, и теперь удачная подсечка находилась исключительно во власти Господина Случая. При этом промедление с подсечкой, даже в самых малых долях времени, было бы сродни полнейшей глупости для опытного рыбака!..
Был мой рывок обеими руками лески вверх - неимоверный груз теперь был, вне сомнений, на крючке. Однако жуть под ложечкой при этом тотчас же усилилась - нерешительность, "что делать дальше?",сковывала мысли, действия.
К моему немалому недоумению, груз не только не метнулся в глубь, но даже всплыл-поднялся, приближаясь к лодке. Заметно было, как провисла леска. "Неужто опять обрезала?" - возникло было опасение...
Я осторожно потянул за леску, но тотчас ощутил спокойное, неспешное сопротивление. Рыбина по-прежнему сплавлялась в полводы чуть позади меня, почти под лодкой. Затем она неторопливо, ровно подалась на сторону, и пришлось удерживать леску уже внатяжку. Решил попробовать попридержать ее, попытать возможность, силу...
Не тут-то было! Рыба неспешно взяла под уклон и, выдирая леску из моих обеих рук, неторопливо уходила в глубину. Становилось ясно, снасть моя оказывалась слишком слабоватой, чтоб удерживать "речного монстра". Однако непременно нужно было хоть каким-то образом влиять на поведение "чудовища"!.. Стараться чаще воспрепятствовать, мешать его свободе действий, пытаться, по мере возможности, мучить его, изматывать! При этом на катушке были лишь, обычные, пятнадцать-двадцать метров лески... То есть - можно было даже не иметь сомнений, что с ее размоткой этакой силищей до конца, она, конечно же, не выдержит и оборвется! Рыба не шарахалась, не кувыркалась: был лишь мощный, спокойный ее нажим, который немыслимо было сдержать. Уже не терпели руки: уходящей леской больно обжигало пальцы. Теперь она сбегала с рук все более свободно, а рыба при этом уверенно набирала скорость. Я успел, спустя секунду или две, лишь удержать взлетевшее к рукам удилище и тотчас получил по пальцам "педальками" вмиг раскрутившейся катушки.
Леска потекла теперь с нее совсем уже свободно, фактически без моего участия, разрыв ее был совершенно неизбежен...
Однако, к удивлению, раскрутка вдруг замедлилась и вскоре прекратилась вовсе. Резервной лески на катушке оставалось не более пяти-шести витков. Похоже, получалось: "мой объект", наверное, почувствовав свободу, решил теперь не напрягаться и привстать. С движением лодки следом за ним леска ослабла снова, ее довольно немалую часть можно было даже успеть подмотать обратно.
По привычке я схватил в кармане куртки трикотажные перчатки, частенько выручавшие меня при ловле крупняка; на правую руку, в пальцах которой обычно удерживал леску, успел-таки одну из них надеть. Снова ухватив за леску, стал ее неторопливо выбирать и вновь решил попробовать-попридер-жать...
Неимоверной силы жим последовал незамедлительно. Но вновь по странной, непредвиденной случайности, вытянув из пальцев рук всю имевшуюся леску, рыба отклонилась в сторону и понеслась по кругу. Она уже гнула хлыстик, выдирала удочку. Вот-вот должна была лопнуть леска, от напряга зазвеневшая струной. К удивлению, нажим опять ослаб, леска неожиданно провисла, я успел ее даже еще раз выбрать метров, видимо, до трех, до четырех...
То, что довелось увидеть пару секунд спустя, повергло в ужас. На сверка-ющей водной глади метрах в девяти от лодки торчком поднялась огромная щучья башка с разинутой зубастой пастью. Мне показалось, что в предбрюшье, в поперечнике, в ней было не меньше сантиметров тридцати пяти, если не побольше. Щучка-живец, словно ус, зависла на ее клыкастой верхней челюсти. Крупный, будто стеклянный, глаз чудовища смотрел в моем направлении, и, мне показалось, всплыло оно из мрачных придонных глубин исключительно с тем, чтоб с пренебрежением взглянуть-увидеть то "мелкое", "ничтожное", посмевшее ей досадить, подстроить пакость. Без волны, без плеска, тем же торчком башка опустилась в воду, и по леске можно было различить, что "объект", как будто вознамерившись напасть-таранить, прямиком помчал-направился ко мне под лодку!.. Где-то под днищем он резко замедлил ход и, было похоже, что скрылся-"спрятался" в ее тени.
Я начал срочно выбирать прослабленную леску, чтоб придержать ее, не допустить свободного разгона щуки.
Но то, что случилось потом, мне показалось весьма разумным, даже поразительным со стороны объекта!.. Словно был отлично выполнен неоднократно отработанный прием. Оказалось, находясь под лодкой, рыбина успела развернуться, и, стремглав помчавшись в глубину, учитывала даже направление течения реки, помогавшего ей плыть. Не ожидавший "столь коварного" маневра, я успел лишь подхватить свое удилище, вмиг подлетевшее к рукам. Снова больно получил по пальцам раскрутившейся катушкой. Леска тотчас же стремительно пошла внатяг. Она тонкоголосо тенькнула, будто ойкнула, и тою же секундой лопнула с резким, сухим, словно выстрел, щелчком и легкостью, какая даже показалась неожиданной.
- Для таких "джуутку-наен", ваших здешних крокодилиц, леску нужно иметь покрепче! - заметил назидательно сосед. - Килограммов тринадцать, пожалуй, потянула бы...
- Бывает, - с показным спокойствием, но с дрожью в голосе, в руках и с величайшей внутренней досадой отозвался я. - Минут пятнадцать назад еще одна такая же обрезала мормышку. Аж вместе с поводком. Даже не приподнял со дна! А как у вас?
- Да поймал!.. - прозвучал безрадостный ответ. - Пару, что помельче, закуканил: привязал на берегу. Пару отпустил...
- Как "отпустил"? - не ждал ничего подобного.
- Обыкновенно. Восвояси, - услышал пояснение. - Сначала отругал за жадность, за беспечность. Беседовал с ними, воспитывал их. Советовал впредь быть поосторожнее. Затем зевником блокировал им челюсти, отцеплял крючок.
И продолжал:
- Слишком крупны! Таких я называю бабами-ягами. Тех, которых взял, предложу соседским старушкам. Пусть делят. Щук себе беру от силы трехкилограммовых.
И хотя его слова звучали как "гром средь ясных небес", первое, что сразу заскулило-заскребло внутри, было крайне жгучим, острым чувством стыдобищи за свою самонадеянность, за свою гордыню, за свое намеренье, в общем-то, поиздеваться... над простым, открытым, совершенно безобидным человеком. То есть посмеяться, поиграть на нервах, поглумиться...
Стараясь выглядеть спокойным, в меру флегматичным, сообщил ему:
- Я не брезгую и до шести. Считаю, их мясо ничуть не хуже. Крупнее - да: они, конечно, суховаты. Та, что убежала, - давно уж перестарок. Жалеть такую не имеет смысла. - И продолжал: - Чуть удочку не выдрала из рук! Катушку едва не сломала!
Я подмотал оставшуюся леску, сел за весла.
Сдав лодку несколько назад, вышел-выплыл из зоны его забросов - и встал на якорь. Теперь необходимо было срочно привязать на удочку мормышку заново и по возможности скорее оснастить свою вторую, "тяжелую" поводковую снасть. С более толстой и прочной леской, с более крупным крючком и почти полуметровым поводком.
"Вот так угодил под образцово-показательный урок, чтоб впредь неповадно было!" - заныло в груди неприятной тягостью.
К тому же получалось, что испрашивал у Господа благословения на эту свою подлянку! - ужаснула неожиданная мысль.
- А те, что "помельче", на шесть-то потянут? - полюбопытствовал я.
- Побольше!.. - откликнулся тот. - Килограммов восемь, девять.
- Съедобны и они! Разница невелика, - отозвался с видом знатока.
Изловив в ведре живца, я прикрепил его к цевью крючка мормышки, чтоб не срывало, как вдруг услышал неожиданное: - "Ух!.." Пришелец восседал в своем суденышке, отпрянув взад; его удилище гнулось-дергалось в страшном натяге. Лодку разом развернуло-выставило носом по течению реки, ее упругий овальный борт погнал по воде круги.
Оставив в покое снасть, был вынужден понаблюдать: "поймает или нет?" А в случае поимки рыбины, хотя б спросить-прикинуть вес. С тоской и горечью спортсмена, уступившего лыжню, отчего-то очень захотелось сопоставить "эту", пятую его, относительно "своей", только что оторвавшей леску.
- Еще зацепилась? - не нашелся сказать ничего иного, более подходящего.
- Похоже на то, - прозвучал ответ, достойный "остроумия" вопроса.
Сомнений более не оставалось: к здешней яме, видимо, не далее как утром подошли великанши-щуки, их было много, они жировали. То есть предоставлялась уникальная возможность изловить их пару-тройку штук, и упустить столь благодатный случай было бы, по меньшей мере, величайшей глупостью, даже чем-то вроде преступления для рыболова! Азарт охотника захватывал и будоражил; чувство предвкушения близкой, неминуемой удачи сладковатым катышком подступало к горлу.
- Опять яга! У вас здесь все подобные, что ли?
- Самому в диковину! - отозвался я. - Намека не было о столь чудовищных! Тем более на яме, где находитесь. Ее у нас так и зовут - "Пустая"! Подплыл-то было вам сказать, что зря стоите! Однако, надо же!.. Воистину рыбалка - дело непредсказуемое! Вчера на здешних тонях щучка попадалась до кила.
Тем временем рыбина сделала точно такой же маневр! Показавши голову, она, как и недавняя моя, сумела ослабить леску, приблизившись вплотную к лодке и столь же мощным неожиданным рывком метнулась по течению реки. Однако леску "этой" оторвать не удалось: затрещав, сработал тормоз на катушке, да снова согнулся в неимоверном натяге тоненький хлыстик удилища. Пришелец довольно долго давал ей поплавать, то отпуская, то подкручивая леску, а затем решительно - хоть и с трудом, с напрягом - поволок громадину к лодке. Та, похоже, выдохлась уже совсем. Начались ее подъемы на поверхность, и были они почти без рывков, без всплесков. Пару раз она беспомощно показала брюхо, словно падала-заваливалась на спину. Ее вялое сопротивление теперь уже вызывало жалость. Было совершенно очевидным, что сосед одолел и эту, и можно было полагать, что выловил ее.
- На сколь, примерно?
- Пожалуй, ближе к десяти. Вам не нужна взамен сбежавшей?
- Да куда такую, в самом-то деле! - нерешительно отозвался я, вновь застигнутый врасплох неожиданным оборотом дела. Крепко помянул в сердцах недобрым словом свой дурацкий, не в меру болтливый язык, зачем-то намоловший-ляпнувший "о суховатости их мяса", о "щуке-перестарке" и откровеннейшую ложь о том, что "не брезгую до шести..."
Спустя еще минуты три или четыре рыба темным бревнышком стояла смирно подле борта лодки Незнакомца, покорно дожидалась участи.
- Ну-с, как звать-величать? - вдруг грубо воскликнул тот.
Опешив от бесцеремонности вопроса, я уж было вознамерился выдать столь же кувалдный ответ, что зовут меня "Васькой Рыжим", как вовремя сообразил, что обращались не ко мне, а - к рыбе!..
- Машкой али Галькой?.. Катькой или Наташкой? Не слышу! Имя-то, небось, имеешь? - грозно спрашивал он и назидательно заметил, - в вашем положении, сударыня, играть в молчанку я бы не советовал!
Собравшись с силой, щука разинула пасть, зашевелила хвостом, попыталась вырываться. Держа свою снасть внатяг, Незнакомец дал ей несколько отплыть, пустить на воде бурун, и вновь подвел, будто подчалил к лодке.
- А сколько годков? Наверное, лет сотню прожила. В этом возрасте пора бы поумнеть! Неужто не смотрела, что хватаешь? Это же была приманка: на рыбку-то непохожая вовсе! - сердито ругался он. - Чего молчим? Быть может, подслеповатая? Тогда купи очки и плавай в них. И ничего постыдного в том нет: очки носят многие, - продолжал он более миролюбиво. - Была бы в очках, глядишь, не стояла бы здесь, со своими глазищами. Не пялила бы их на странное живое существо на лодке, а плавала бы с подружками...
"Однако мужик с юморком!.. " - с удивлением отметил я.
- Чего уставилась? Наверное, являешься боярыней речною, столбовою! Наверное, вельможей? Наверное, не сомневалась, что - неприкасаема! Зазналась, поди, совсем! Считала, что нет на тебя ни власти, ни управы! Так или не так? А ну, признавайся, бестия зубастая! Не слышу!.. - не унимался он.
- Спросить бы, много ли их прибыло и долго ли намерены мешать рыбачить? - как показалось мне на этот раз, я отыскал удачное словцо.
- Слышала? - воскликнул он. - Товарищ хочет знать о численности полчища, о сроках пребывания в районе. Выкладывай начистоту!.. - И еще через пару секунд, обращаясь непосредственно ко мне, сказал: - Сообщила, что - довольно много. А сколько - и сама не знает. Но недельку сговорились попастись.
И добавил, глядя на меня:
- Если нагрянули нынче, деньков четыре-пять - полнейшая гарантия! А то и дольше. Глубинная крупная щука - рыба непугливая. Места полюбятся - месяц может проторчать. Удивительно, как мелкая у вас здесь клюнула!..
- Действительно, странно, - поспешил скорее согласиться с ним и выдал версию: - Скорей всего - она случайная... Либо сумасшедшая!
Я сидел в лодке, облокотившись на выступы у рукояток вёсел и свесив при этом руки. Внешне беззаботно отдыхал, наблюдая за дурачеством соседа, внутренне - давно уже испытывал избыток нетерпения скорее продолжать рыбачить. Удивительным, загадочным при этом оставалось то, что Незнакомец, совершенно не имевший представлений о рельефе дна в окшёвских водах, встал на яме столь удачно, что имел возможность не только зондировать спиннингом всю ее площадь до самых границ, но и лодкой, словно шлагбаумом, перекрыл проход в ее левой, вдоль продольного свала, части! Получалось, что возможность проплыва над ямой посторонней лодке исключалась как с левой, так же и с правой ее стороны!.. По обыкновению, мешать рыбачить лодочникам-спиннингистам мы, рыболовы-сплавщики, считаем делом непорядочным и никогда себе того не позволяем. При этом, судя по размерам ямы, по ее подмоинам, по бугоркам с двумя коряжками вблизи от свала, я почему-то даже не имел сомнений в том, что "главный штаб", "основное логово" явившейся с каких-то далей щучьей стаи находились именно на линии его стоянки - метрах в двух-пяти от лодки, справа от него! Незнакомцу непременно нужно было пробовать метать приманку вовсе не к фарватеру, а - "ниже по реке" и даже в направлении "немножко к берегу"! Траектория точек щучьих поклевок была явной тому подсказкой! Вместе с тем своей спиннинговой снастью Пришелец не мог облавливать именно центр их логова, поскольку находился непосредственно над ним, и сам, не ведая того, довольствовался только околотками участка! Нужно было срочно принимать какое-то благоразумное решение, при этом (боже упаси!) не выдать истинности обстоятельств и, уж тем более, помалкивать "о центре логова".
В сущности, таких решений было два.
Можно было вновь пройти по той же траектории от "секретного прохода" до "пустой", что было бы, конечно, нелогично относительно своей же болтовни "об отказе от крупных щук". Вариант второй был срочным, авантюрным, неудобным, но предпочтение склонялось непосредственно к нему. Пользуясь беседой незнакомца с рыбой, можно было со спокойной совестью проплыть над ямой прямо в зоне его забросов, поскольку "забросов" покамест не было как таковых. При этом под предлогом своего ухода "со стоянки великанш" нелишне было бы проплыть-спуститься по реке, разведать их наличие на нижних, соседних участках! Рискнуть-поискать свою "золотую жилу", свой личный, как говорится, нетронутый "Клондайк".
Не медля больше ни секунды, я снялся с якоря, скорее "смайнал" приманку на дно и, слегка подгребая левым веслом, чтобы сплавляться лицом к незнакомцу, подался в дрейф. Лодка, встав почти что поперек течения, пошла-поплыла над ямой. Похоже, Пришелец решил отпустить и эту и выговаривал ей о том, что той досталось побывать в "плену у человеков", что она обогатилась редкостным для рыбы опытом общения с людьми, и это обстоятельство должно не только выделять ее из общей массы их "зубастой, хищнической братии", как особь новой, более цивилизованной формации!.. Но ныне ей необходимо, наряду еще с двумя ее товарками, то бишь со столь же учеными, "посвященными в вере сестрами", отпущенными восвояси в их "рыбий мир", нести неустанную миссию просвещения в их стаде (то бишь в их общественном собрании) и проповедовать прочим "братьям и сестрам" о том, что не рыбы лишь да раки обитают на их "водяной планете"! Но есть иные (небесные!), более цивилизованные существа, способные их удить для пропитания или же ради забавы.
- Пожалуй, сплаваю-подамся вниз. Проплыву-разведаю, что там? - дрейфуя вблизи его лодки и работая-поддергивая удочкой, сообщил соседу.
- Вот видишь!.. - укоризненно воскликнул тот. - Из-за вас, больших и бестолковых, товарищ вынужден податься в дальние края! - И продолжая "наставления", проинформировал ее, какие блюда можно приготавливать из мяса щуки. Особенно со смаком говорил о щучьем заливном с горошком, с красным перцем, о щуке, фаршированной ее же собственной икрой и рисом, о щуке закопченной на ольховых или можжевеловых дровах, о щучьих парных котлетах с луком, с чесноком в томатном соусе, о щуке в кляре и др.
Я уже почти проплыл всю яму, когда увидел, что в руке его сверкнули тяжки зевника, привязанного, видимо, шнуровкой к лодке. Минуты полторы, напоминая чем-то стоматолога, он корпел над ее раскрытой пастью, и вдруг, махнувши на нее рукой, словно благословлял ее. Пару мгновений спустя темную щучью спину, относимую течением от лодки, можно было видеть на поверхности воды, а затем, словно бревнышко-топляк, она ушла, исчезла под водой, будто растворилась там же, чуть поодаль от него.
Поклевки на яме не было. Впрочем, странности в этом не было тоже. После двух столь нашумевших случаев, (тем более, один из них с отрывом лески) было бы, пожалуй, странным не насторожиться прочим особям, находившимся в речной округе.
За ямой - небольшая плоская возвышенность метров до ста длиной и около сорока к фарватеру. С перепадами глубин по сторонам метров до полутора, до двух. И хотя на ней имелись пара интереснейших коряжек, здесь испокон веков целесообразно было удить донной удочкой на червяка, опарыша, ручейника, горох подкарауливать плотву, язей, лещей. Но только уж не хищника! Конечно же, поклевки не было. На всякий случай, для гарантии, не поленился, отошел-отплыл к фарватеру и, возвратившись несколько назад, продернул-сплыл вблизи ее продольного свала. Результат оказался тем же: ни потяжки, ни тычка, ни даже зацепов за дно.
Далее - снова низина метров до сотни длиной. Называется "напротив бакена". На другой стороне реки, за фарватером - цилиндрический красный буй. Он установлен невдалеке от мелей довольно высокой подводной косы, чтобы большие окские суда обходили слева опасный для них участок. Года четыре назад в него, на полном ходу, угодила моторная резиновая лодка с пьяным рыбаком. Говорят, как кукла, улетел с нее метров на семь, на восемь. И, как ни странно, не случилось ничего ни с ним, ни с лодкой. Не кричал, не звал на помощь. "Купаясь", подождал, пока та подплыла к нему, взобрался на нее, помчался дальше.
В низине "напротив бакена" - и бугорки, и рытвинки, есть мелкий коряжник с множеством проходов в нем. Место интересное. Здесь попадается не только щука! Не редкость - крупный красноперый окунь, судачок. Как-то нащелкал в ней целый рюкзак окуней граммов до пятисот. На этот раз поклевок не было.
Проплыл впустую и последующую яму, именуемую "у берез". Напротив нее на высокой прибрежной ступеньке десятка полтора, быть может, два редких, не столь уж старых берез. Яма, в общем-то, довольно перспективная: щука ее не чурается. В ней, почти под берегом, "зубастая" таится часто. Порой на этой яме их случается поймать штук до пяти подряд и обычно "с ходу", с первых же пробных заплывов. При этом попадается весьма не мелочь: килограммов до полутора, до двух. В редких случаях - до трех.
Поклевок не было ни здесь, ни ниже по реке. Лишь на свале косы "напротив рябин" - его еще именуют Шумным: там, словно десятки маленьких моторчиков без устали работают в воде, образуя на ее поверхности множество шумливых вспучин и массу небольших водоворотов, - поддел двух мелких судачков граммов до шестисот и, похоже, выдрал из норы, такого же весом налима. Спускаться дальше, к Мокрому рогу, не имело смысла. Там скорее поймаешь на донную удочку стерлядь, либо зацепишь сома, чем выдразнишь судака или щуку.
Покрутившись еще с десяток минут на "вертячинах" свала и не услышав больше ни одной поклевки, решительно повернул "в обратную" и, что есть силы, помчался назад.