Жил в одном погосте богатый вдовец Туулу, и была у него дочь Ойли. Сто оленей у Туулу было, сто дворов к нему на поклон ходили, сто воинов к его дочери сватались. Ни одному Ойли не улыбнулась, не приветила, согласие не дала. Испугался богач: вот умрёт он от старости, останется дом и стадо без хозяина, а дочь без мужа и ребёнка.
Пошёл тогда Туулу к шаману, что жил за тремя сопками.
Что делать, спрашивает, как дочери мужа сыскать?
Шаман ему и отвечает: пусть пойдёт она этой ночью к большому сейду, что на берегу стоит. Там найдёт себе мужа.
Вернулся Туулу домой, всё дочери поведал. Пошла она на берег, поклонилась большому сейду, поставила туесок с дарами: морошкой да вороникой, да стала обещанного ждать.
* * *
Весь день вокруг каменюки толпился народ: то журналисты, то историки, то просто зеваки, привлечённые шумихой. А шумиху развели знатную - как же, памятник культуры тысячелетней давности, уникальная находка, древние письмена. Лёшке, конечно, тоже интересно было, но с поста в рабочее время особо не отвлечёшься. Да и зачем, если ночью можно будет рассмотреть всё спокойно и в одиночестве, а не расталкивая других любопытствующих? И фотоаппарат как раз зарядится.
Поэтому Лёшка никуда не спешил. Дождался, когда из музея уйдут последние сотрудники, демонстративно включил сигнализацию в экспозиционном зале, чуть менее демонстративно её выключил, взял ключи и пошёл смотреть.
Двухметровая каменюка выглядела внушительно, но при этом очень буднично. Да на побережье эти булыжники на каждом шагу валяются! А тут, ишь ты, особенный. На табличке значилось - "Сейд, объект религиозного поклонения саамов". Именно табличку Лёшка первым делом и сфотографировал, чтоб название не забыть. А затем начал примериваться к самому сейду.
Несмотря на царящий в зале полумрак, каменюка получалась удивительно чётко, будто кто-то подсвечивал её в нужных местах.
Лёшка недоверчиво посмотрел на объект религиозного поклонения через объектив, потом отодвинул камеру и пригляделся снова, уже вживую. Нет, не показалось. Камень действительно слегка светился. Хм...
В каждом из залов музея, конечно, висела предупреждающая табличка "Руками не трогать", это Лёшка знал совершенно точно, сам же вешал. Но сейчас желание пощупать было сильнее всех правил и запретов. Каменюка манила и звала. И, почему-то, слегка пугала.
Лёшка фыркнул, сам себя обозвал параноиком и решительно прикоснулся к камню. Сейд был тёплый, слегка шершавый. Под пальцами змеились непонятные письмена. Вроде ничего особенного, но так и тянет не отпускать руку, скользить по узорам, которые высекли тысячи лет назад. Старались же люди, работали. И всё для чего? Для того, чтоб сейчас историки на основании находки защищали кандидатскую, журналисты высасывали из пальца сенсации, а охранник Лёшка мог выложить в интернет эксклюзивные фоточки и тем самым повысить рейтинг своего блога.
Вопреки всем законам физики камень словно бы ещё немного потеплел. И свет стал ярче. И ещё...
Лёшка перевесил камеру на шею и прижал к булыжнику обе ладони, не веря собственным ощущениям. Но чувства не обманывали: сейд пульсировал. Едва заметно, но ритмично, словно огромное сердце. Каменное сердце.
Роскошный кадр мог бы получиться, отстранённо подумал парень: стоит охранник посреди запертого музея и с обалдевшим лицом обнимается с экспонатом. Только снимать некому, единственный фотоаппарат всё у того же охранника, старенький "Никон".
Хотя не о том, конечно, думать надо, а...
О чём именно полагается думать в таких случаях, Лёшка сообразить не успел. Письмена на камне налились светом в полной мере, так, что аж по глазам резануло. Охранник зажмурился, и в ту же секунду почувствовал, как руки теряют опору. Долбанный булыжник словно растворился, музей растворился, всё вокруг растворилось... и мгновение спустя парень рухнул прямо в объятия испуганной девчонки.
Хотя кто из них был в тот момент более испуган - это ещё вопрос.
* * *
Ясная была ночь, звёзд на небе больше, чем оленей в отцовском стаде, и море шумит, добрые мысли навевает. Не заметила Ойли, как заснула, а пока спала - вышел к ней из сейда мужчина, да такой красавец, каких она в жизни не встречала.
Кто ты, говорит, дева? И что здесь делаешь?
Рассказала ему Ойли про совет, что шаман дал. Морошкой да вороникой угостила.
Гость морошкой не побрезговал. Знать, не враг, а с добром пришёл, сейдушко его привёл.
Всю ночь они говорили, а под утро Ойли созналась, что полюбился ей гость нездешний. Да и ему девушка по душе пришлась. Уговорились они вскоре снова встретиться.
Так и повелось: три ночи Ойли в отцовском доме проводит, а на четвёртую к сейду идёт, к любимому. Ну и пусть, что не законный муж, а колдун нездешний. Зато люб он ей.
* * *
Благодаря фотографиям девчонки в народном костюме, рейтинг блога резко пополз вверх. Конечно, там и помимо неё было на что посмотреть. Северные пейзажи, нетронутые цивилизацией, холодное море до самого горизонта, непуганые звери, лохматые олени, тянущие морду прямо к зрителям, огромные близкие звёзды и сюрреалистические всполохи полярного сияния, каких в городе не увидишь.
Но девчонка, конечно, затмевала всех. Был в ней такой ореол нездешности, нереальности, которого не добиться никакой косметикой, никаким фотошопом.
- Когда ты нас уже со своей реконструкторшей познакомишь? - допытывались друзья, но Лёшка был непреклонен. Не будет никакого знакомства, никакой совместной попойки и вообще, Оля против.
На самом деле, Оля была даже за. Она бы с удовольствием побывала на родине своего суженого, посмотрела на те чудеса, о которых он ей рассказывал. Но как объяснить местным, кто она и откуда взялась? Не поверят же. Или, того хуже, наоборот, поверят. Поэтому пока что знакомство девушки с современностью ограничивалось стенами музея. Сейд спокойно пропускал гостью, а Лёшка водил её по экспозициям не хуже иных экскурсоводов, но под утро она неизменно уходила обратно, в свою жизнь и своё время.
Наверное, так не могло продолжаться долго.
Наверное, если бы Лёшка хоть на мгновение остановился и задумался о том, что происходит, он бы понял, что надо быть осторожнее, аккуратнее, не оставлять следов.
Наверное, об этом стоило задуматься.
Но он для этого был слишком... влюблён?
* * *
Раз пришла в погост беда: налетели чудины, как тьма ночная, заполонили округу. Все мужчины вышли свой дом защищать, и Туулу старый тоже вышел. Но слишком много врагов было, убили они всех мужчин, пожгли дома, поймали оленей и женщин. Только Ойли убежать сумела.
Побежала она к сейду, а чудины за ней. Кричат, мечами гремят. Страшно стало Ойли, но всё равно бежит. Знает, что сейдушко спасёт. Только бы добежать, а там любимый ждёт, с ним ничего не страшно.
* * *
- Ефимов, сколько это будет продолжаться?
Лёшка в ответ только плечами пожал. Ну а действительно, что тут скажешь? Записи-то - вот они.
Про ту камеру, которая на каменюку направлена, он помнил хорошо, и с самого начала за ней следил. Но, как выяснилось, можно было и не следить. Когда сейд начинал работать, то давал по всему залу такие помехи, что на камере всё равно ничего разобрать нельзя было. Лёшка и успокоился. Что кроме этой камеры есть и другие: на лестницах, в соседнем зале да и прямо в вестибюле музея - забыл совершенно.
А начальство, значит, не только не забыло, но и периодически записи просматривало. Вот делать им нечего!
В итоге, судя по этим самым записям, каждую ночь своего дежурства сотрудник службы охраны Алексей Ефимов покидал пост, поднимался на второй этаж и уходил по коридору к дальней экспозиции. Где, видимо, спал, пользуясь сбоями в работе тамошней камеры.
К слову, спать в подсобке на диване было бы гораздо удобнее, чем на полу в экспозиционном зале, но разве ж вышестоящих остолопов убедишь.
- В общем, Ефимов, пиши давай.
- Что? - не понял Лёшка. Последнюю часть начальственного монолога он прослушал, погружённый в свои мысли. Ночь-то давно началась. Оля, наверное, ждёт уже, мёрзнет на берегу. А там ветер с моря ого-го как задувает. Замёрзнет девчонка, обидится.
- Заявление пиши. Об увольнении по собственному желанию. С сегодняшнего числа.
- А как же... Ну, две недели же отработать надо!
- Видел я, как ты работаешь! Пиши, кому сказано.
Лёшка неуверенно взял ручку. Она казалась неожиданно тяжёлой, рука не слушалась, буквы выходили корявыми, как в детстве. Как же это? Вот так - и всё? А Оля? А сейд? Нельзя всё бросить и уйти, без объяснений, без прощания. Да даже если бы и с прощанием! Нельзя!
...Заявление. Дата. Подпись.
Нельзя!
- Шеф, мне бы в зал коренных народов заглянуть на прощанье, а?
- С кем ты там прощаться собрался?
- Да спальник в углу заныкал. Я быстренько сбегаю, заберу. Можно?
- Валяй. Но чтоб одна нога здесь, другая обратно здесь. Я слежу! - Шеф важно кивнул на камеры. И сразу же спохватился: - А куртка-то тебе зачем?
- Там холодно, - искренне ответил Лёшка и метнулся вверх по лестнице.
За последние полгода он приноровился нырять в сейд чуть ли не с разгону, поэтому сейчас, когда руки упёрлись в холодный камень, даже не сразу понял, что случилось. Перемещения не было. Ничего не было, ни света, ни пульсации. Только мёртвый камень. Обычный булыжник.
- Егоров, рехнулся что ли? Ты спальник пошёл забирать, а не экспонаты лапать!
- Да... - не слишком понятно ответил Лёшка. И не сдвинулся с места.
- Отойди немедленно.
- Нет.
- Егоров... Что происходит?
- Ничего. Просто хочу здесь постоять. Кто мне запретит? Вы же меня уволили, я вам даже подчиняться не обязан.
- Егоров, последний раз предупреждаю, отойди от этой штуки.
- Это не штука, это сейд. Объект религиозного поклонения саамов. Вон, на табличке написано.
Начальство явно было не в том настроении, чтоб вести разговоры об археологических раритетах. Когда Лёшка отвёл взгляд от таблички, то увидел направленный на него пистолет.
- Шеф, вы чего?
- Отойди. От. Этой. Штуки.
* * *
Окружили чудины Ойли, мешают до сейда добраться. Смеются, гогочут, верёвку готовят, чтоб руки-ноги ей вязать.
Упала девушка перед ними на колени, взмолилась.
Пустите, говорит, с сейдушкой проститься. Он меня всю жизнь охранял, от злых духов оберегал, рыбу в сети посылал. Дайте поклониться ему на прощанье.
Смешно чудинам, не верят они в силу сейда. Но пусть, думают, поклонится. И позволили Ойли пройти, но сами всё вокруг стоят, глаз не сводят, луки и верёвку наготове держат.
Страшно Ойли, но идёт вперёд. Коснулась камня, говорит, защити, батюшка-сейдушко. Лёши, колдун любимый, спаси меня.
* * *
Камень под руками слегка потеплел. На долю градуса, но Лёшка сразу почувствовал разницу. Всё в порядке, Оля не бросила, пришла. Просто опоздала.
- Шеф, тут такое дело... Вы только не удивляйтесь...
- Шагай, кому говорят!
- Окей, - пожал плечами Лёшка. И шагнул, но не от камня, а внутрь его.
Шеф в ответ выматерился и, кажется, от офигения выстрелил. По крайней мере, грохнуло знатно. Но Лёшке было, откровенно говоря, наплевать. Он уже представлял, как обнимет сейчас свою девчонку, как расскажет ей, что больше никуда не уйдёт, как она обрадуется...
Но кроме невесты перед ним стояла толпа мужиков с оружием. Увидев человека, выходящего из камня, аборигены, конечно, струхнули и попятились, но заметно было, что это ненадолго.
- Оль, что происходит?
- Напали они на нас, - запричитала девчонка, прячась за своего защитника. - Дома пожгли, оленей увели. И нас убьют, если не сбежим. Я думала у тебя спрятаться. Дома-то всё равно теперь нет, и отца нет. Один ты остался.
- У меня спрятаться сейчас не получится, - вздохнул Лёшка, припомнив озверевшего шефа с пистолетом. И обрадовался, что свой сдать не успел. - Но с этими товарищами я, пожалуй, и здесь разберусь.
* * *
Бросайте добычу, сказал колдун, да бегите отсюда. Чтоб к рассвету даже земля эта не помнила, что вы на ней стояли. Иначе все умрёте не сходя с места.
Не поверил ему главный чудин, вскинул лук да выпустил стрелу в колдуна. Промахнулся, попала стрела в сейд, кусочек от него отколола. Тут поднял колдун руку, сразу грохот раздался, и главный чудин замертво упал. Остальные, видя такое, сами разбежались.
А колдун Лёши с Ойли оленей в стадо собрали, женщин освободили, начали погост заново отстраивать. Мужчины из соседних погостов помогать пришли, невест себе здесь подыскали, тоже жить остались. Хорошо жили, дружно. Колдун выучился вскоре рыбу ловить, погоду по облакам определять, на зверя охотиться. Скоро уже и сыну его срок родиться. Только видит Ойли: затосковал её муж, душа домой тянется. Ходит он ночами к сейду, просит его о милости, да только холоден камень - отколола кусок чудинская стрела, да и с той стороны колдовское оружие повредило.
И сама Ойли о родине мужа грезит, картинки волшебные и вещи чудные вспоминает.
Подумала она, взяла мужа за руку и повела к шаману за три сопки. Рассказала шаману всё не таясь, совета просит.
Ухмыльнулся шаман, посмотрел лукаво: а что, Ойли, разве на нашей земле только один сейд?
* * *
Когда в Лёшкином блоге снова начали появляться фотографии, друзья сперва не поверили. Но уж больно стиль был Лёшкин - та же нетронутая цивилизацией тайга, олени, девчонка в народном костюме (в этот раз - уже основательно беременная), какой-то старый мужик с хитрыми лисьими глазами.
Затем появился и сам Лёшка, живой и невредимый. Передал всем привет, продал квартиру и снова исчез, никому ничего не сказав. А фотографии так и продолжали поступать.