Муза моя, если по справедливости,
И не муза вовсе, а так шалава,
Усталая, обленившаяся и побитая,
Нифоманка и алкоголичка,
Со сломанным мундштуком.

Долгое время не принимала меня всерьез,
Надо мной потешалась, меняла маски,
А вчера впервые предстала без грима,
Наверно сама не зная зачем.

Ничуть меня не удивила,
Обиды не вызвала,
Не разочаровала совсем,
Успокоила даже.

Мы говорили о философии,
Затронули метафизику,
Словесно пощупали уродства чужие,
Смеялись над идей пошлой,
Гласящей, что в постоянном действии
Обязан перебывать человек.

Под конец она обещала,
Что пребудет всегда со мной,
И прежде чем по традиции
Оставить меня через узкую форточку,
Отпила с моей мраморной чашки
Крепкого чаю и жирного молока.