- Папа, купи мороженое! Ну купи-и! - маленькая девочка дергала за рукав пиджака мужчину, который обмахивался "Футбольным обозрением". Стояла жара, и площадь, окруженная чахлыми деревьями с пыльными листьями, подернулась маревом. В пыли купались воробьи.
- Ну пойдем, что с тобой делать. Только смотри, ешь аккуратно, - мужчина сунул газету в карман и вытер вспотевший лоб платком. Тележка продавца мороженого укрылась в тени постамента, на котором стоял известный всей Москве памятник - "Рабочий и Колхозница". Металлическая пара, недавно вычищенная, нестерпимо сверкала в лучах солнца. Казалось, что титаны, покрытые хромоникелевой сталью, плывут, не касаясь земли: зной дрожал у их ног, размывал очертания.
- И как только люди в такую погоду еще живы? - мороженщик помахал рукой девочке. - Тебе какое?
Она молча ткнула пальцем в запечатанный шоколадный рожок, крепко держась за ладонь отца и настороженно глядя на продавца.
- Ну, дайте два таких, что ли... - устало сказал мужчина, доставая бумажник. Он положил на стекло ящика несколько купюр и прищурившись, глянул ввысь, где яростно сверкал стальной серп и вздымался молот. Мороженщик сунул руку в клубящийся ледяной пар, захрустела фольга. Оба вдохнули холодный воздух и улыбнулись.
- Зимой о тепле думаем, а сейчас - хоть в холодильник лезь.
- Точно.
Девочка не слушала, о чем говорят взрослые. Жара ее ничуть не беспокоила, и сейчас она упоенно разворачивала свой шоколадный рожок. Внезапно она подняла голову и внимательно посмотрела на памятник. Потом снова дернула отца за рукав.
- Папа. А дядя с тетей - живые?
Мужчины снова переглянулись и рассмеялись - мороженщик понимающе, отец девочки - чуть снисходительно.
- Нет, заяц, они не живые. Не выдумывай. Пойдем, скоро мама придет.
- Нет, живые! - капризно мотнула головой девочка. - Они шевелятся, я видела!
Мороженщик хмыкнул, сдвинул линялую бейсболку на затылок.
- От такой жары еще и не то покажется, - он был явно не прочь поговорить еще, но мужчина с ребенком уже вышли из спасительной тени и уселись обратно на скамейку. Привычный городской ритуал - сложенная газета заходила взад-вперед, обдавая лицо слабым ветерком. Отец девочки закрыл глаза, но солнце все равно проникало под веки, рисовало розовые круги где-то в глубине зрачков.
- Папа! - звонкий голос снова прозвучал рядом. - Папа, они живые!
- Ну что за ерунду ты... - начал мужчина, открывая глаза. Взглядом он скользнул по пьедесталу, по опустившемуся молоту... Опустившемуся? Отец девочки вскочил, газета выпала у него из рук, белая капля с растаявшего рожка шлепнулась на брюки, но он не заметил.
Рабочий и Колхозница двигались - медленно, плавно, точно пловцы в толще воды. Поверхность их гигантских тел уже не казалась расчерченной на ровные квадраты. Металл мерцал, переливался, растекался как жидкая пленка под которой с невозможной свободой двигались суставы. Потом из разжавшихся блестящих пальцев вывалился молот.
- Эй! - больше мужчина ничего не успел сказать. Грохнуло, задрожал асфальт. На месте тележки мороженщика громоздилась куча обломков, нелепо дергалась нога в белой сандалии, торчащая из-под отполированной грани молота. Площадь замерла. Прохожие ошарашенно махали руками, вот уже кто-то достал телефон: "Ты прикинь что творится! Прямо у Монреальского!"
Рабочий повернул лицо к своей спутнице. Их губы соприкоснулись, слились беззвучно, без стального стука.
Поцелуй двух гигантов был страшен - прежде всего своей нереальностью. Потом рука Рабочего, свободная от привычного инструмента, коснулась бедра Колхозницы, стиснула его.
- О, ништяк! - какой-то парень, крутнувшись на роликах, ткнул пальцем в статуи. - Да он ее счас трахнет, я отвечаю!
Толпа, которая приобрела уже изрядные размеры, захохотала и загудела.
- Точно!
- Мамочки, что творится? Посреди Москвы...
- А что? Захотелось памятнику. Сколько стоять можно, в самом деле?
- Вы с ума все сошли?! Это же невозможно!
- Инопланетяне, что ли, их оживили?
- Господи, спаси, здесь же человека убили...
Парень оказался прав. Рабочий и Колхозница занимались любовью. Их руки скользили друг по другу, срывая металлическую одежду, обнажая второй слой - такую же невыносимо сверкающую, текучую плоть. Обрывки (точнее сказать - обломки) одежды отлетали и тяжко ударялись об асфальт. Кто-то вскрикнул - задело осколком камня. Толпа качнулась, уже готовая перейти на панику, но интерес не отпускал, а статтуи не обращали внимания на людей, сцепившись в чудовищном соитии. Где-то завыла милицейская сирена, толпу рассекли люди в фуражках.
- Всем отойти назад!
Кто-то в белом халате - наверно, санитар, - уже кинулся туда, где еще недавно стояла тележка мороженщика. Нагнулся, махнул рукой, что-то коротко сказал подошедшему милиционеру.
Мужчина, который уже держал девочку на руках, отступил за скамейку и теперь смотрел не отрываясь, как ритмично движутся два стальных создания, раскрывая рты и раскачивая пъедестал, с которого сыпалась каменная пыль. Девочка пыталась выкрутиться из рук отца и обиженно повторяла:
- Ну дай посмотреть! Я тоже хочу посмотреть!
- Нельзя, - он гладил девочку по голове, но она всхлипывала все громче, готовая зареветь.
Люди уже заполнили всю площадь - не опасаясь больше попасть под удар, потому что куски одежды перестали падать. Никакой настороженности не было, только хохот, свист, комментарии. Еще бы, не каждый день можно увидеть "порнографию металлолома", как, шамкая, сказал стоящий рядом старичок с нелепым по такой погоде черным зонтиком.
Пузатый полковник милиции что-то скомандовал в рацию, тут же злые, с прилипшими на спине рубашками патрульные принялись теснить толпу еще дальше от статуй, заставляя расступиться. По проходу на площадь въехали два аварийных тягача и машина с пожарной лестницей. В толпе началось что-то невообразимое - от хохота валились на землю, складывались пополам, обливая себя и других водой и пивом из бутылок. "Так их! Расцеплять как собак будут!"
- Чушь какая-то, - старичок рядом с мужчиной сгорбился еще больше, с отвращением глядя на толпу, - не ведают, что творят. Знаете, я лучше пойду отсюда. И Вам советую, да-да, если сами не боитесь, о ребенке подумайте, я Вас прошу.
- Погодите, - отец девочки повернулся, взглянул в выцветшие стариковские глаза. Девочка, которой уже никто не запрещал смотреть, сунула палец в рот и с любопытством, во все глаза, вглядывалась в Рабочего и Колхозницу, щурясь от блеска сплетенного металла. - Погодите, а что, по-вашему, происходит?
- Что-то страшное! - крикнул вдруг старик, стукнув зонтиком в мягкий от жары асфальт. Девочка вздрогнула и собралась заплакать, но тут же передумала, завороженно следя за происходящим на площади.
- Что-то страшное, - повторил старик, - посмотрите сами - и Вы тоже не испугались, не побежали. А ведь это невообразимо, чудовищно - оживший памятник в центре города, два стальных монстра! И никто, никто из них даже не задумался! Более того - глядите, - он задыхался.
Поглядеть было на что. Подогнав пожарную лестницу, спасатели занимались чем-то странным - они как раз закончили накидывать на плечи Рабочего и Колхозницы путаницу стальных тросов. Ни "он", ни "она" не обращали на это никакого внимания - продолжая заниматься любовью, вскинув бесстрастные лица к выгоревшему от зноя небу. Тягачи взвыли, паутина тросов натянулась, тонко прозвенев. Гиганты качнулись в разные стороны, хватая руками пустоту, отрываясь друг от друга.
И над площадью раздался рёв.
Лицо Рабочего исказилось, он присел на одно колено. Еще никто не успел понять, зачем, а его ладонь снова нашарила молот, рванула его, покрытый кровью и раздавленным мороженым, вверх. Обнаженная Колхозница, так и не выпустившая серп, спрыгнула с пьедестала, проломив асфальт, увязнув в нем по щиколотки.
- А-а! Ма-а-ама! - выдохнули первые ряды зрителей как один человек, качнувшись назад.
Поздно.
Блистающая дуга серпа смела людей, ломая и разбрасывая, кувыркая по площади. Рабочий, искривив рот в рёве, приподнял тягач, швырнул его на крышу Монреальского павильона - дождем брызнули стекла из-под широкого козырька, многотонная машина провалилась внутрь. В следующую секунду молот смел пожарную лестницу, изогнул ее буквой "S", которая грохнулась посреди толпы, вычертив ярко-красный след среди раздавленных и мертвых.
Мужчина, судорожно прикрывший ладонью глаза девочки, увидел, как гигантская ступня впечатала в асфальтовые трещины милицейского полковника, который все еще пытался что-то кричать в рацию. Длинная струя крови брызнула из-под большого пальца.
Колхозница собирала жатву. Серп крушил припаркованные машины, превращая их владельцев в крошево и ошметки, свисающие с острия, с корнем выдирая деревья, оставляя глубокие борозды в асфальте. Каждый ее шаг сотрясал землю, и мужчина, оцепеневший за скамейкой, наконец-то кинулся бежать, унося на руках девочку. Промедли он еще миг - было бы уже поздно. Старик с зонтиком не успел - крикнув, он исчез, сметенный тоннами стали. Колхозница взвыла. Ее голос, вибрируя на пределе слышимости, резал уши, под ее ногами хрустело стекло и жесть машин, сталкивавшихся на дороге, врезавшихся в несокрушимые ступни.
Мужчина бежал так, как никогда еще не бегал. Втянув голову, защищая своего ребенка, чувствуя за плечами ветер от движений серпа. Ему вдруг показалось, что среди мечущейся толпы мелькнула знакомая фигура жены - но тут же это место, кувыркаясь словно игрушечный, накрыл пассажирский автобус с людским месивом внутри. Тогда он побежал дальше - задыхаясь, выкрикивая что-то бессвязное.
Обрывая искрящиеся провода, две статуи, по колено забрызганные кровью, шли в сторону центра.
На площади, где оставался только полуразбитый пьедестал и трупы, вдруг ожила искореженная рация, зажатая в оторванной кисти руки.
- Товарищ полковник, повторите, не понял. Подкрепление присылать? Тов...щ... под...пл... - рация хрипнула и замолчала, палец дернулся и соскочил с тангенты.