Это был обычный бродяга, каких много ошивается сейчас, после начала угольного бума, на каждом полустанке. Истрепанная одежда, худое лицо, покрытое густой щетиной. Желтые зубы, длинный нос, словно клюв ястреба и тяжелый запах изо рта. Правда, было у него одно отличие от тех попрошаек, которые вечно толкутся у вокзала в ожидании поезда и дармовых денег. Это был грязный и ветхий как мир ковровый саквояж, который он не выпускал из костлявых пальцев, словно боялся, что есть здесь, в Ист-Маунтин, тот, кто позарится на такое.
В тот день я с самого утра сидел на перроне, сложив руки. Солнце жарит, на небе ни облачка - как еще скоротать такой денек? Шериф, как по заказу, отправился пропустить рюмку в заведении Джека Хиггинса. Одно для меня было непонятно: весь Ист-Маунтин притих, словно перед грозой. Неслыханное дело для городка на мексиканской границе, где каждый второй - контрабандист. Впрочем, если вспомнить, что случилось тут совсем недавно...
Я сидел, тоскливо любуясь на свои начищенные сапоги, как вдруг солнечный свет от меня загородила какая-то лохматая тень. Тень колебалась и дрожала, словно тот, кто отбрасывал ее, был нечист на руку или хуже того - ограбил монаха. Нынче в моде рассказывать о том, как ловко можно определить характер человека по одной лишь тени, но тогда я просто поднял глаза.
И увидел его.
Человек, тень которого вела себя таким неподобающим для истинного джентльмена образом, был чрезвычайно худ, и одет как попало. Впрочем, я уже упоминал о нем. Настоящий бродяга, каких без счета попадает в участки. Еще больше им подобных пропадает без следа в здешних каньонах или пустынях, оставляя после себя только белые костяки - еще бы, попробуй-ка пересечь палящие пески с одной лишь самоуверенностью или безнадегой за душой.
- Простите, сэр... - начал он.
- Э, нет, постой-ка ты сам, - оборвал я начавшуюся так самоуверенно речь. Потом для пущей внушительности, окинул его взглядом с ног до головы. Парень дрожал крупной дрожью, словно его сию минуту бросили в воду у плотины Хай-Ривер и выловили только у порогов милях в пятнадцати оттуда.
Весь мой пыл законника улетучился в тот же миг. Посудите сами - можете вы спокойно смотреть на парня, за которым словно гонится вся Дикая Охота Ши, чтобы содрать с него шкуру и натянуть ее на свои щиты? Одна моя знакомая старуха, ирландская кровь которой не давала ей спокойно уживаться с начальством, говаривала в таких случаях: "Дай ты ему выпить полный стакан виски, да посади у огня, да закрой дверь на дубовый засов - и вот тебе новый друг". Шериф МакКинли, наверно, был бы другого мнения, но если честно - драл я шотландскую мамашу шерифа МакКинли, которая произвела на свет такого редкого ублюдка.
Поэтому я тут же заткнулся и махнул рукой.
- Иди сюда. Что там с тобой стряслось?
Бродяга благодарно глянул на меня и подошел поближе.
- П-простите, сэр...Я не виноват, честное слово.
- Выпей, - я протянул ему флягу с пшеничным виски. Он осторожно принял ее, обтерев грязные пальцы о полу своего давно потерявшего цвет редингота. Глотнул, поперхнулся, но не оторвался от горла фляги. Потом сделал еще пару крупных глотков и вернул ее, тщательно закупорив пробкой. Тут я решил, что настало время для вопросов.
- Ну и что скажешь? Кто за тобой гонится? Армия привидений?
- Вовсе нет, сэр, - отрывисто ответил бродяга. Вены на шее, под грязными черными волосами у него стучали, точно внутри работал паровой молот силой в добрых сто лошадей, - но честное слово, сэр, лучше вам не знать этого. Спасибо за ваш виски, а я, пожалуй, пойду своей дорогой, - и он повернулся ко мне спиной.
- Ну-ка, постой! - окликнул я его, сдвигая на пояс кобуру с кольтом, до сих пор мирно гревшимся на солнце. Как только послышался щелчок курка, худая спина замерла неподвижно, лишь горячий ветер морщил выгоревшую серую ткань между острых лопаток. Глядя на нее, я мысленно прикидывал - сколько же нужно было черных дней, чтобы хорошо пошитый редингот стал висеть на человеке, как на худой вешалке.
- Эй. Я ирландец, - сказал я в серую спину, - и я никогда не считал, что нужно бежать в полицию каждый раз, когда кто-то сделал что-то, не одобряющееся здешним законом.
Бродяга развернулся.
- Вы же помощник шерифа, сэр, - хрипло сказал он.
Я пожал плечами и снова посмотрел на свои недавно чищеные, но уже запылившиеся сапоги.
- Каждый зарабатывает на кусок хлеба, как может. Расскажи лучше мне, почему ты такой пуганый, словно сам Панчо Вилья за тобой гонится.
И тут этот человек, кожа которого на солнце сморщилась, словно у варана, задал мне самый странный вопрос, который я только слышал.
- Сэр,- сказал он, - как по-вашему, за что пострадал Вечный Жид?
Я едва не поперхнулся глотком теплого виски.
- Парень,- сказал я, - мне удивительно, что ты до сих пор жив в здешних местах. Здесь каждый знает, что Вечный Жид скитается по свету, потому что отказал в помощи Спасителю...
- Да нет же! - крикнул бродяга. - Нет! Я как раз хотел ему помочь! Я подбежал к нему и подставил плечо под его крест, потому что не может один человек, пусть даже он сын какого-то бога, тащить на себе такую тяжесть. А он - оттолкнул меня и сквозь зубы пробормотал ругательство. Я, такой доброжелательный, помешал ему становиться мучеником! Понимаешь, ирландец? А на следующий день я проснулся до рассвета и понял, что не могу больше лежать на кровати. Я встал, оделся и вышел во двор. Но и там мне не было покоя - как только взошло солнце, ноги понесли меня к воротам и дальше - прочь из города, вон из страны, от семьи, от детей... Я забыл свое имя и больше никогда не возвращался в страну, откуда был изгнал всего лишь несколькими тихими словами неизвестного мне божества.
Я сидел, замерев, точно жена Ноя, будто прямо в голову мне крепко стукнуло солнце. Почему-то мне сразу поверилось в то, что рассказал человек в истрепанном рединготе, с острым носом, похожим на птичий клюв. Потом я спросил его:
- И что ты делаешь здесь?
- Понимаете, сэр, - бродяга хрипло закашлялся и утер губы грязным синим платком. Потом оглянулся по сторонам и указал куда-то вбок кивком головы,- с некоторых пор я стал замечать за собою их...
Я оглянулся. И впрямь, на выстланной добела обшарпанными досками площади перрона стояли трое. И как я их раньше не заметил? Безукоризненно черные сюртуки без единой пылинки, котелки с модными, вогнутыми внутрь, полями. Но лица... Господь свидетель, пока я не увидел их лиц, я не хотел стрелять. Первый шагнул вперед и улыбнулся. На этом морщинистом, темном лице было написано все самое скверное, что случилось с грехопадения Человечества - вся мерзость и смрад, сопровождавшие сынов Адама, все злодеяния потомков Каина. Он смотрел мне в лицо своими серо-зелеными глазами и улыбался. Что должен был испытать тот, кто в Саду Эдемском первый раз узрел Змия? Сейчас он стоял передо мной, так что я вполне мог это понять.
- Так значит, это ты? - вырвалось у меня. Предводитель гнусной шайки снял котелок и шутовски поклонился, оттопыривая полы сюртука.
- Неужели мне повезло? Впервые за столько лет? Грамотный ирландец, да еще и при оружии. А знаешь ли, - тут он издевательски оскалился мне в лицо, - знаешь ли ты, что твоя бабка в юности грешила так, что временами небесам становилось жарко?
И по сей день мне вспоминается выражение нечеловеческой растерянности на его узком лице, когда я покачал головой.
- А ты хотел услышать что-то новое? Более того скажу тебе, тварь - если я признаюсь тебе, что моя бабка в юности была первейшей шлюхой и давала кому ни попадя - станет легче?... Вряд ли ты, сволочь, сумеешь этим смутить ирландца.
Он отступил на шаг.
- Погоди-ка... Ирландец? Нет! Быть не может... Я знаю тебя! Ты?
- Ну понимаешь, мне всегда нравилась эта страна. Кусок Рая, который такие как ты все время пытаются изгадить. Или мне лучше было назваться арабским именем?
Всякая личина человечности вмиг слетела с него, и он злобно зашипел, оскалив длинные клыки. Шипи, шипи... Тяжелая пуля из пистолета, придуманного полковником Кольтом и переделанного мной, в один миг положила конец богопротивным трансформациям, поставив свинцовую точку между черных глаз. Его дружки (или вернее будет сказать - его создания?) кинулись ко мне, но два раза палец спустил курок, и два бездыханных тела улеглось между мной и моею первой жертвой.
Потом я обернулся.
Черноволосый бродяга дрожал за моей спиной.
- Вы так добры, сэр,- пробормотал он, спешно подхватывая ковровый саквояж, содержимое которого так и осталось для меня неизвестным, - Да воздастся Вам за мое спасение.
И тут, впервые за весь день, я расхохотался. Я смеялся, бросив кольт обратно в кобуру, я елозил пыльными сапогами по дощатому перрону.
Он стоял, остолбенев.
- Что смешного, сэр? - наконец, преодолев себя, сквозь редкие зубы спросил он, потемнев лицом.
- Извини, - еле выговорил я, помахав рукой. - Но за день до тебя здесь побывал Он. И попросил...
- Что? Что? - его губы тряслись. - Кто Вы?
- Трудно все время стоять с огненным мечом одесную Господа, - махнул я рукой, глядя, как лицо его начинает белеть, - а иногда и вовсе наступают времена, когда нужно что-то подчистить, что-то поправить...
Колени бродяги громко стукнули о дорожный камень.
- Смилуйся! - крик его напомнил мне вой раненого шакала в ночной пустыне.
- Я? Ты не знаешь, о чем просишь, потому что не дослушал... Ведь ты же не попросишь смилостивиться, скажем, пистолет? К тому же, Он Сам попросил, чтобы я приглядел за тобой. Так и сказал - побудь здесь, верный мой, пока не увидишь нашего старого знакомого. Даже объяснил мне, почему - мол, иначе его шутка потеряет смысл. Потому что за все эти годы ты ни разу не догадался попросить, чтобы тебя просто застрелили. А здесь, на мексиканской границе, с тобой может случиться всякое. Да, и вот еще что. Послушай Его слова для тебя лично...
Я наклонился и приподнял за волосы склоненную в пыль голову. Потом прошептал в почерневшее от загара ухо:
- Непрошеные добрые деяния порой причиняют тяжкие неудобства. Так что пошел вон. У тебя вся жизнь впереди.