Он ворочался на жесткой кровати, собирая комьями старый тюфяк, холодеющими пальцами шарил по груди, обрывая завязки на грязной рубахе.
Человек умирал в одиночестве. За наглухо закрытыми ставнями шумела толпа.
- Колдун!
- Вытащить его и сжечь!
- Спалить вместе с чертовым домом!
Человек слышал это и хрипло дышал, отмахиваясь ладонью от криков, которые становились все громче и злее. Запавшими глазами он обводил стены темной комнаты, уставленные полками со странными стеклянными бутылями и колбами, черепами птиц и зверей, увешанные пучками трав. В комнате не было распятия - всю жизнь человек обходился без него, но сейчас всматривался в углы, полные черных теней, искал что-то взглядом.
Входная дверь стала сотрясаться под тяжелыми ударами.
- Вытащим оттуда этого беса! В огонь его!
Хрипя, человек попытался подняться, но голова на худой шее только мотнулась, ударившись о деревянную спинку кровати. Судорожным движением руки он смахнул со стула, стоявшего в изголовье, оловянный кубок - тот покатился, разбрызгивая воду.
Некому было снова его наполнить и подать умирающему.
В дверь теперь били размеренно, петли засова со скрипом выползли из дерева, потом толстый дубовый брус упал, открывая вход в дом. И вдруг удары прекратились.
- Сжечь колдуна! - послышался чей-то визгливый голос, но тут же оборвался, словно обрубленный.
- Тихо, - холодный голос перекрыл шум толпы, вздохнувшей разом, как втягивает в себя воздух смертельно испуганный человек.
- Отойти всем от дверей. На десять шагов. Ну! - другой голос, зычный и хрипловатый, словно бы привыкший отдавать команды, прозвучал у самых дверей. Шум шагов, толпа попятилась назад. Кто-то растерянно сказал:
- С инквизитором не поспоришь...
- Ты собирался? - иронично переспросил первый голос. Ответа не последовало. Потом дверь распахнулась.
Умирающий втянул воздух, булькая горлом. Он не отрываясь глядел вперед, в черноту дверного проема, откуда друг за другом вышагнули двое - оба в черном, плечистые, с одинаково мрачными лицами и светлыми глазами.
- Здравствуй, Георг Мейер по прозвищу "Отступник", - сказал тот, что был повыше. Он пододвинул высокий стул ближе к кровати и сел - ножки хрустнули под тяжестью массивного, крепко сбитого тела.
- Якоб... - прохрипел умирающий. Второй инквизитор встал посреди комнаты, разглядывая чучела и диковинные предметы. На лице его не было видно ни малейшего интереса.
- Мы не будем с тобой говорить долго, - Якоб сказал это мягко, голосом, так не вязавшимся с его мрачным лицом, - ты уже скоро отойдешь. Мне жаль тебя, Георг, потому что место, куда ты сейчас отправишься, опровергнет твои представления о том, что наука превыше всего. Раньше у тебя были могущественные покровители. Теперь их нет, и правосудие могло бы свершиться, Но...
- Но мы знаем, что ты - не колдун, - медленно произнес второй, встав у изголовья. В темноте его лица не было видно.
- Ты - не колдун и даже не еретик. Ты - жертва гордыни и острого ума, Георг Мейер. Однако, наказание, которое ты преподал сам себе, отвернувшись от тех, кто мог бы протянуть тебе воды перед смертью, и без того велико, Отступник Мейер, бывший в юности палачом Нюрнберга.
- Господи... прости... - прошептал Отступник.
Двое в черном вопросительно переглянулись.
- Брат Генрих? - с еле уловимым оттенком сомнения в голосе обратился Якоб к своему спутнику. Тот кивнул. Тогда инквизитор встал и положил свою руку на холодный и мокрый лоб умирающего.
- De profundis clamavi ad te, Domine... - начал он.
Когда под коваными сапогами инквизиторов глухо откликнулись плиты входного крыльца, толпа все еще стояла на улице и ждала - может быть, только сигнала, чтобы кинуться в дом, яростно выбросить из кровати хилое, тщедушное тело колдуна, поволочить его на веревке к костру...
Наткнувшись на два равнодушных взгляда, затихли даже самые недовольные.
- Проведя расследование, представители Святой Инквизиции постановили, - глядя поверх голов, отчеканил Генрих, - что Георг Мейер неповинен в обвинениях в ереси, возлагаемых на него ранее. Перед смертью сей Мейер полностью раскаялся в своей гордыне и заблуждениях. Родственники и потомки оного Георга Мейера, буде таковые отыщутся, не будут преследоваться судом Инквизиции. Приговор! - повысил он голос, тяжело глянув на зашумевшую было толпу. - Приговор этот вынесен нами и должен быть выполнен беспрекословно.
Подождав несколько мгновений мертвой тишины, вперед вышагнул Якоб.
- Расходитесь по домам, - сказал он, в то время как его спутник накладывал на полуразбитую дверь личную печать.
Через несколько минут на улице не было никого, только глухо и заунывно звякал вдалеке церковный колокол.