Далеко под ними лежало море. Густо-синее в празелень в сердцевине фиорда, похожего на дубовый лист, у подножия кручи оно заворачивалось набегающим прибоем в беловато-серую пену, туго скручивалось и расползалось на сером камне, оставляя белесые хлопья, которые заново исчезали под новым прибоем, отползающим заново так же. Воды внутри фиорда были почти спокойными, не считая вечно закручивающегося прибоя, но там, вдалеке, где за изгибом скалы видно было открытое море, понемногу начинали уже курчавиться седеющие барашки. Ветер дул косо от моря, пригибая к скале, точно гладя их, длинные тускло-зеленые полосы трав, а вдалеке, за изогнутой серой скалой, море, серея к далекому горизонту, утрачивая яркую густоту защищенного фьорда, выцветало в такой же расплывчатый тускло-зеленый, такой же, как и трава, которую гладил ветер. Парус из красных и черных полос, ровно выгнутый ветром, то появлялся, то снова исчезал за скалою, кнарр, со снятою носовою фигурою, лавировал, готовясь войти в изогнутую горловину фьорда.
Двое сидели на утесе, наблюдая за морем и кораблем... кнарром и морем.
- Если я корабль, то мой ветер - ты.
Ветер подхватил слова и унес со скалы. Красно-черный парус приближался. Говоривший молчал, может быть, ожидая ответа, и все же заговорил снова, чуть торопливо, опережая ответ:
- Ветер веет, и корабль разворачивает парус и раскрывает объятья для сына Форньота, и ветер наполняет парус - и кораблю не стоять уж на месте, ветер подхватывает его, и корабль мчит по волнам, на ярком крыле паруса, на белых крыльях морской пены. Ветер с ним - и ветер дарует жизнь кораблю, ветер наполняет его силой, ветер расправляет его крылья - чтобы лететь. Лететь страной морских птиц, туда, куда пожелаешь, куда зовет сердце, или куда глаза глядят - каких берегов не достигнет ладный корабль, был бы с ним ветер! Если ты - ветер, то я корабль, твое дыхание в моих парусах - и они полны сил. К далеким берегам, к неведомым землям богатств и чудес, землею льдин и китов, зеленым уделом Эгира, еще не зная куда, зная лишь, как - только лети над волнами, только не покидай парусов! - мы пройдем все морские пути и дойдем до самых дальних краев, о которых нет еще песен, мы вместе с тобой, корабль и ветер, ветер дает силы кораблю, и корабль к далеким берегам принесет в парусах своих ветер... мы вдвоем, до неведомых стран, лебединой дорогой...
На утесе, поросшем травою и низкими цепкими ветками елей, тускло-зеленое мешалось с серовато-коричневым, с каменными проплешинами и корнями. Доселе слушавший молча сорвал несколько длинных травинок, скрутил в тугой жгут и разорвал его, потянув за концы. Ветер подхватил и унес травы, точно слова. Поглядывавший на говорившего с интересом и все же с легкой опаскою во время всей этой вдохновенной речи, теперь он взглянул прямо - но все же помедлил, подбирая слова, прежде чем заговорить самому.
- Скажи мне, Хёгни скальд, - заговорил он медленно, и скальд коротко вскинул голову, нервно и безмолвно спрашивая. - Уже немало зим ты ешь за моим столом - и с этих пор удача не покидает меня. Но с этих же пор в моем доме стало много больше непокоя, обид и раздоров - так отчего это?
- Непокоя, обид и раздоров? - Хёгни пожал плечами. - Не стану говорить, что я к этому непричастен, но ты будешь несправедлив, ярл, если скажешь, что вина моя больше, чем любого другого из твоих людей.
Ветер свежел, наполняя тугой красно-черный парус, а здесь, на утесе, шевелил, перебирая, черные кудри. Люди не звали ярла некрасивым, если б не темные волосы, возможно, его звали бы и прекрасным.
- Хёгни скальд, - заговорил он снова, не без труда и неловкости, но все-таки с неуклонной решимостью договорить и добиться ответа. - Не думаю, чтобы я когда-нибудь пожалел, что ты зовешься моим человеком. Я люблю твои песни, я ценю твою верность, и знаю, что в бою могу встать с тобой плечом к плечу, и ты не дрогнешь и не подведешь, хотя иные и говорят, что запястья твои тоньше девичьих - я знаю, что ты испытан не раз и не уступишь другим ни отвагой, ни воинским умением. Не скажу я неправды, если скажу, что дорожу твоей дружбой - и что твои сегодняшние слова мне приятны. Но ответь мне, Хёгни скальд: отчего ты ведешь себя, как ревнивая баба, и позоришь меня перед людьми?
Ярл ожидал в ответ резкости, быть может, возмущения или язвительных слов. Вопрос его граничил с оскорблением, и он готов был к ссоре и брани - но скальд только отвернул лицо, и выговорил глухо:
- Разве сказанного недостаточно?
- Нет.
Молодой ярл тряхнул головою, откидывая с лица темные кудри, решительно перехватил Хегни за запястье, загорелое до желтоватой коричневы, а под вздернувшимся от движения рукавом - молочно-белое, как зимою. Твердо повторил:
- Нет. Недостаточно.
- Что же прибавить? - ветер спутал светло-русые волосы скальда, и он, выдернув руку, собрал их и перекинул назад. - Что я сожалею? Что у меня скверный нрав, и язык спешит наперед головы? Что ж, говорю, если ты хочешь услышать.
- Говорить это не было особой нужды, это и так видно всякому, знающему тебя больше двух дней. Это не ответ - и даже не половина ответа.
- Ты хочешь слышать ответ, даритель колец? - скальд впервые прямо взглянул ему в глаза, и тут же опустил взгляд. - Ветер несет по морю многие корабли, но у корабля есть только один ветер. Волк снастей неповинен, и негоже его упрекать - но ответь, разве корабль виновен в том, что без ветра и он неподвижен? Если нет ветра, если он веет в других краях и наполняет паруса других кораблей... так и я лишен жизни и вдохновения, корабль, забытый ветром, с обвисшим парусом, утративший красоту, корабль, затерянный посреди пустоты бесконечного моря. Бесполезные снасти скрипят, рассыхаясь, но кораблю не сдвинуться с места - и так день за днем, ночь за ночью, луна за луною... люди бредят от жажды... винить ли жаждущего за то, что в бреду он порой упрекает и ветер, что с запекшихся губ иной раз слетают и злые слова? Теперь, - трудно выговорил скальд, словно губы его и впрямь пересохли от жажды, - теперь понимаешь, ярл?
- Нет.
Ярл решительно покачал головой.
- Нет. Не понимаю. Если ты говоришь всерьез, то такие речи пристали разве что рабу или бабе - не мужу. Когда нет попутного ветра, садятся на весла.
Скальд вскинул голову - едва ли не с вызовом:
- А если грести больше нет сил? Я и еще одно тебе скажу, вождь мужей. Тот, кто однажды уже пережил такое, вольно или невольно, но будет все время думать о том, как бы этого не повторилось.
- Скажи лучше - бояться.
- Недостойное слово ты произнес, ярл, - Хёгни скальд посерел под загаром, судорожно-нервным движением стиснул в руке еловую ветку, и ветка переломилась, хрустнув. Ветер трепал светло-русые волосы, еще более светлые в сравнении с загорелым и серым лицом. И все же скальд проговорил спокойно, - но я принимаю и его, потому что в нем есть доля правды. Я боюсь. И что же, мой ярл?
- И что же, Хёгни скальд? - повторил ярл. Он пододвинулся ближе по смятой траве и требовательно посмотрел в глаза Хёгни - и тот на этот раз не отвел взора. - Как же нам быть?
- Твоя воля, ярл... - в серых глазах Хёгни зажглась вдруг едва ль не насмешка, - но люди говорят, что не худое дело - напоить жаждущего.
- Чтобы твою жажду утолить, не хватит и рога Утгарды-Локи!
-Возможно, возможно... - Хёгни рассмеялся уже откровенно. - Не отрицаю! И все же... - смех оборвался, словно и его подхватил и унес ветер. - Жажды не утолить без воды, сколь бы мы ни смелись. И если ветер иногда оставляет корабли... Я бы поистине был бабой и был бы достоин всякой хулы, если бы стал просить о милосердии. Но можно хотя бы не бранить умирающего от жажды, если вместо веселых песен из его груди иногда вырвется стон?
Он не дал ярлу времени ответить, вскочил на ноги с молодой легкостью, указывая рукою в сторону фьорда. Гонимые посвежевшим ветром, по морю густо бежали сероватые барашки, и воды спокойного фьорда тоже подернулись рябью, а у горловины волны кипели уже и крутились, шумно швыряясь пеной, но кнарр под полосатым красно-черным парусом миновал опасное место и теперь неспешно, на веслах, подходил к единственному в заливе месту, где мог бы причалить. С утеса нельзя было видеть, но оба знали, что на берегу его уже ждут.
- Видишь, ярл, - Хёгни махнул рукою в ту сторону, очерчивая разом и фьорд, и корабль, и все что угодно, - королевский корабль уже причаливает. Так для чего тебе медлить, иди встречай посланцев, да приказывай готовить пир, да начинай сборы. - Ветер с моря рвал и трепал светлые волосы, в них немало уже было седины, хотя и почти незаметной среди светло-русых прядей. - Не беспокойся, я всё знаю. "И я хочу, Хёгни скальд, воротившись весною, быть встреченным не твоими упреками и не жалобами женщин на то, что ты вечно не в духе и портишь всем жизнь". Так?
- Хм. Не стал бы я возражать, если б такое случилось. Но чего я хочу много больше, Хёгни скальд... - он тоже поднялся с земли и встал на краю утеса рядом со своим воином. Ветер гнал волны, и полосатый парус мелькнул в последний раз и спустился. - Не думаю, чтобы на королевском корабле не нашлось места еще для одного человека.