Пятнадцатого мая, в семь часов утра Александр Борисович Японский, лёжа в своей кровати, открыл правый глаз. В глазу его не было заметно какой бы-то ни было осознанной мысли. Через пять секунд Лёлик расплющил второе око. Оно тоже не отличалось благородностью форм и дум. И вот, глядя в эти лупатые очи, сразу скажем правду об их обладателе - Японский Александр Борисович с детства был дураком. Нечего греха таить, но к своим сорока годам Борисович порядком растолстел, и теперь его уверенно можно было назвать - полным дураком. Мозг Японского по своему удельному весу слегка уступал мозгу кабана, но зато значительно превышал его своей извилистостью. У Александра Борисовича было пять извилин - две справа и три слева.
Японский в жизни умел делать три вещи - пить, курить и голосовать на всевозможных выборах за того за кого прикажут. Эти, казалось бы, нехитрые качества двигали нашего героя по служебной лестнице без осложнений.
А служил наш Саша Борисович, как, наверное, уже многие поняли из вышеизложенного описания, не где-нибудь, а в милиции.
Итак, старший следователь по особо неважным делам, повернув голову, посмотрел на огромный, гигантский зад своей жены, торчащий из-под одеяла. Затем Лёлик перевёл взгляд на маленькое личико, составляющее с большой жопой одно тело. Кабы на месте этого старшего следователя был какой озорник Архимед, то он бы подумал: "Если где убудет, то в другом месте обязательно прибудет" и сбацал бы свою очередную теорему. Но в кровати лежал суровый мент, и все его пять извилин не произвели на свет ни единой мысли.
Японский сел, опустив на пол пухленькие ножки и, закурив, провёл руками по волосам. Это движение он производил раз триста за день, и всё потому, что в этот момент казался он сам себе мыслителем. И хотя за неделю Японского посещало не больше семнадцати мыслей, включая рефлекторные о еде, туалете и продолжении рода, запускать пятерню в реденькие свои волосики Александр Борисович продолжал неустанно.
Оторвав от кровати широкую задницу, употребив на кухне яичницу, Саша отправился на работу.
В кабинете уже сидел опухший сослуживец Борисовича - младший следователь Пётр Иванович Дубовский. Он всегда опухал лицом после пьянки, а так как пил он постоянно, то и пух не переставая.
Дубовскому от роду было шестьдесят лет, и хотя он на днях должен был отправиться на незаслуженную пенсию, Петя строил из себя мальчика, постоянно встречаясь с какими-то малолетними девками, тискал по углам сиськи, письки. В общем, вёл он себя до безобразия смешно, к тому же Петруха собирал какое-то досье, называл себя странным словом "дедектив", временами пытаясь вставить в дисковод лазерный компакт. Диск не лез, а Иваныч, приподняв пухлые веки, смотрел по сторонам с таким видом, как будто узнал огромную тайну.
Сегодня он действительно знал одну новость:
- К нам пополнение!
- Какое такое пополнение? - обалдел Японский.
- Бабу к нам переводят из пятого управления.
- Да ты что?! Вот это да!
- Ага. Мне сказали - некто Кирпичовская.
- О такой не слыхал. Подождём, посмотрим, что за чудо!
Ждать пришлось не долго. Вскоре дверь открылась, и на пороге возникло существо, называемое в некоторых кругах - женщиной.
- Надя Кирпичовская, - отрапортовало чудо, колупаясь в одной ноздре сразу тремя пальцами.
Представившись и немного познакомившись Японский с Дубовским, усевшись за один стол, стали осматривать нового следователя.
Надежда Семёновна Кирпичовская оказалась бабой под стать Петрухе Дубовскому - предпенсионный возраст и молодецкие замашки, джинсы на дряблом заду и кроссовки на кривых ножках, явно выдавали массу психических комплексов и психиатрических отклонений. Зато ума у Надьки было не меряно. В отличие от Японского и Дубовского у Надежды Семёновны хватило мыслительных способностей для того, чтобы поинтересоваться происхождением своей неординарной фамилии. И поведали ей родные и близкие необычную историю возникновения пришибленного полицейско-милицейского рода Кирпичовских.
Оказалось, что прабабушка Марфа, будучи на сносях, прогуливалась под стенами строящейся тюрьмы и, получив кирпичом по голове, надолго свалилась без сознания.
Опомнившись через час, почувствовала беременная силу в себе небывалую, силу дивную от кирпича данную - силу борьбы за справедливость. Не было ей с тех пор покоя, ловила она преступников, хулиганов, разгиндяев и отщепенцев на общественных началах по всей Орловской губернии. Родился у неё сын - дед Надьки, такой же борец-полицмейстер. Вот тогда-то и окрестили люди их род "Кирпичовскими", потому как кирпичина эта одним ударом действие произвела огромное, и сдвиг в коре мозга произошёл на многие поколения вперёд.
Всё это было поведано Лёлику и Пете в самых простых предложениях, напрочь лишённых деепричастных оборотов, но зато обильно приправленных междометиями.
Стороннему наблюдателю также становилось ясно, что Надька тоже может с помощью жестов и мимики изображать мыслительный процесс. В то время как Японский гладил себя по голове, а Дубовский тыкал диском во все щели, Надя складывала губы трубочкой и пучила глазки куда-то в пространство. К тому же, если присмотреться ещё внимательней, то можно было заметить, что Семёновна не знала конца в девичьей своей жизни. - В общем, команда подобралась сильная!
В кабинет вбежал начальник отдела Козлюк и, размахивая какой-то бумажкой, залопотал:
- Уже познакомились?! - Это хорошо! Вот только ничего хорошего! Сегодня ночью произошло особо бестолковое убийство командующего особой бригадой пятого отдела Безчленова Николая Петровича! И конечно это дело поручили нашей бригаде по особо неважным делам, - перевёл дух Козлюк. - А дела и впрямь неважные.
- Что ж такое?
- Порешили его, понимаешь, как-то странно - вначале задушили...
Японский, почесав руки, потупил и без того до предела тупой взгляд.
... потом огрели кирпичом...
Надька опустила пучеглазые очи вниз и стала ковырять паркет носком кроссовка.
... и к тому же вгрызлись в горло, причём, как говорят эксперты, вставной челюстью!
Дубовский сцепил губы и извлёк на свет свой любимый диск.
- Поезжайте на место, присмотритесь! - распоряжался Козлюк. - Безчленова этого час назад обнаружили, так что работы там ещё хватит.
- Куда ехать?
- В Националь.
- Ого!
Националь - главная гостиница славного милицейского Пидербурга выглядела как обычно, хотя в чреве её лежал изуродованный труп высокопоставленного члена внутренних органов.
Коридорный отвёл наших гадких старших и младших следователей в номер на третьем этаже.
Первым в комнату вошёл Японский с сигаретой в зубах, за ним следовал Дубовский с диском в руках, замыкала шествие Надежда Семёновна с плоской грудью на груди.
В комнате полным ходом шла следовательская работа: мужик с бородой снимал отпечатки пальцев с бутылки, мужик с усами и в белом халате, ощупав синее тело Безчленова, уверенно констатировал смерть, а фотограф без бороды и усов непрерывно щёлкал затвором своего фотографического аппарата, наводя грязный объектив в основном на журнал с интересными картинками.
В углу, возле окна, стояли сыщики из городского управления - Нарын, Дуркалис, и Зайцев. Нарын в сотый раз рассказывал туповатый анекдот, и сам же от этого безудержно хихикал. Дуркалис и Зайцев с интересом за этим наблюдали.
Японский, осмотрев место происшествия, громко заявил:
- Похоже на самоубийство!
Нарын перестал хихикать, зато заржал Дуркалис.
- Не может этого быть, - скромно молвил коридорный.
- Это почему же?! - грозно спросил Александр Борисович.
- Потому что народная мудрость гласит: пока милисанера не повесишь, сам он никогда не повесится.
- Мудрый же у нас народ, - заявила Кирпичовская, прохаживаясь вдоль кровати с покойником и пытаясь вертеть изрядно отвисшим задом. - А вы что думаете? - поинтересовалась Надя у троицы возле окна.
Дуркалис, перестав ржать, ответил:
- Я немного знал этого Безчленова. Был он очень нервный, потому как женщины его не любили.
- А чего это они его не любили? - сонно спросил Дубовский.
- Из-за фамилии! Зачем бабе мужик с такой фамилией?!
- А как же ты со своей - "Дуркалис"?
- Меня тоже бабы не любят, - прямо признался кругленький опер, - да только и я их не переношу.
Зайцев и Нарын переглянулись:
"Пидербуржская жизнь даёт о себе знать", - подумали они одновременно.
- А покойник-то ваш вчера с тёткой был, - опять скромно заговорил коридорный.
- Не может быть! - заволновалась Кирпичовская.
- Точно говорю, был! Это местная проститутка - да-а.
- Ты её знаешь? - шевелил пухлыми губами Дубовский.
- Знаю, конечно. Она называет себя "интердевочкой", но мы зовём её "старой клюхой".
- Опиши-ка нам эту старую интерклюху, - подскочил довольный Японский.
- Да чего тут описывать, вот ваша коллега как две капли воды похожа на неё. - Прямо одно лицо! - Да и всё остальное! Эту интердевочку даже обдолбанные негры никогда не берут.
- На что же она живёт, - осмотрел Кирпичовскую Зайцев, - такая убогая?
- Кто её знает? - почесал лысину коридорный, - Но говорят, она как-то связана с крёстным племянником нашей мафии.
- С Антиперспирантом! - воскликнули все хором.
- Ага.
Номер покидали в тишине и задумчивости. Одна Надежда Семёновна немного отстала и спросила у всё знающего работника отеля:
- А что такое "клюха"?
- Это значит - клюшка, - добродушно пояснил тот.
В машине милицейская троица завела беседу на отвлечённые темы.
- Ты хоть раз смотрел программу "За стеклом"? - спросил Дубовский у Японского.
- Видал эту лажу! Дурноватая программа с дурноватым названием! Я бы поставил камеру в унитаз и назвал бы своё шоу - "За сцыклом"!
- Думаю, у них и сейчас там камеры стоят, только изображения с них нам не показывают, - опять отличилась повышенной сообразительностью Кирпичовская.