Шахова Ника : другие произведения.

Мужчины и другие ее неприятности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Каждый из нас когда-нибудь говорил "хочу любви", но любовь - она разная, и невозможно предугадать, какая достанется тебе и захочешь ли ты такой любви... Разрешается публикация только в журнале Самиздат Мошкова.


Разрешается инет-публикация только в журнале Самиздат Мошкова

Моим подругам посвящается

Не повод для женитьбы. Вера

   Он выпускал клубы табачного дыма и смотрел на меня сквозь них. Я не видела и не чувствовала ничего, кроме осваивающего взгляда незнакомого мужчины, который сидел за угловым столиком. Под его прицелом казалось, что у меня слишком много рук, которые некуда деть, что слишком длинные ноги, которые, как их ни складывай, все равно выпирают из-под стола, и что на лбу явно что-то написано. Скорее всего - неприличное. Я испытывала неловкость и досаду и несколько раз порывалась уйти - на палубу или вообще в каюту, но останавливала себя - бар для всех, какого черта?! Это дело принципа.
   Через некоторое время я расслабилась, перестала ерзать и отводить взгляд в сторону. Жар смущения, сбивавший дыхание и мешавший обычному течению мыслей, постепенно прошел. Но произошло это не раньше, чем я поняла по взгляду из угла, что незнакомец исследовал меня всю без остатка. Не представляю, как это ему удалось. Вечер был прохладный, и я оделась соответствующе - джинсы, свитер, а сверху еще и шерстяная кофта. Однако мужчина смотрел уже так, как смотрят обладающие тайной...
   Стояла ранняя весна. Скорее даже не весна, а краткий, потому едва фиксируемый период послезимья: днем уже солнечно, тепло, но кое-где еще виднеются грязные ледышки в притененных ложбинках. А запахи, запахи сумасшедшие... Пахнет согревающейся землей, наклевывающимися почками и пробуждающимися надеждами. Весна пока на кончике носа.
   В воздухе разлито ощущение, что все только начинается. Ох уж это неопределяемое "все", включающее в себя и первую в году навигацию, и первую несмелую травку, будто пробующую - можно ли? пора ли? или еще подождать? И первую цветную эмоцию, тем более приятную, что взор утомлен черно-белым пространством. И много большее.
   У меня есть теория, по которой внутренняя жизнь и внешняя зимой максимально расходятся по цветовой гамме и вступают в тяжкий период полной дисгармонии, а весной они снова сближаются, и начинается уютный период гармонии. Оттого зимой так хочется лета - из-за созвучия цветовой гаммы внешнего с внутренним.
   Вообще-то я взяла путевку на теплоход "Навигатор", чтобы поймать весну, впустить ее в себя, напитаться ее соками, что в мегаполисе сделать нереально, и чтобы наконец закончить свои дела. Материал для книги был давно собран и ждал момента, когда руки потянутся к клавиатуре. А они все никак не тянулись.
   Кроме того, мне опять предложили снять кино. Однажды я уже писала сценарий, и мне не понравилось. Но сразу отказываться как-то не принято. Сначала надо подумать, помучиться, поспорить с редактором или продюсером, а лучше - сразу с обоими, поискать компромиссные варианты, не найти, еще поискать и только потом отказаться.
   Ни писать, ни думать дома я почему-то не могла - все меня отвлекало. То лишняя кружка пива, выпитая в ближайшем кафе, то телефонный звонок, то отсутствие звонков, то ремонт у соседей, то нехватка хлеба, или чая, или сахара. Словом, все указывало на то, что я трушу и делаю все, чтобы не пересечься со столом и компьютером.
   Да, начало всегда прекрасно: надо просто замереть, притаиться, дождаться теплой волны, лечь на нее плашмя, и тебя понесет течением. Слова сами побегут по бумаге, складываясь в обстоятельства и характеры.
   Но волна ласкова только вначале, потом она мотает, болтает, крутит, несколько раз захлестывает и топит. В результате книгу, может быть, и напишешь, но останешься обессиленной и опустошенной. Этого я и боялась. От этого убегала. Жалела себя вопреки себе и не могла себя укротить.
   Бывает.
   В этом смысле речной круиз показался мне лучшим вариантом укрощения - убегать на теплоходе вроде бы некуда. Развлечения самые скудные - бар, бильярд, солнечные ванны в полосатых шезлонгах и несколько неинтересных экскурсий по ходу следования.
   Скука и замкнутое палубами пространство по идее должны были сломить сопротивление, буквально впихнув меня в объятья ноутбука. Так я рассудила и купила путевку.
   Похоже, надежды оправдались. В первый день круиза мне удалось набросать не только план будущей книги, но и сценарную заявку. Работа двигалась легко - пальцы летали по клавишам, и никакого тебе внутреннего сопротивления.
   Перечитав написанное, я осталась довольна. Вот так бы каждый день!
   Пока шло гладко, я собиралась работать, делая краткие перерывы на еду, дневную прогулку по палубе, два легких вечерних коктейля и сон. Мужчины в мои творческие планы не вписывались. Даже в единственном числе...
   Прикончив второй вечерний коктейль, я расплатилась и вышла из бара. В последний момент боковым зрением заметила, что назойливо пялившийся на меня мужчина двинулся следом. Чтобы избежать неприятных объяснений, я прибавила шаг. С риском для жизни скатилась по крутой лестнице на нижнюю палубу, пробежала по узкому коридору, устланному ковровой дорожкой, которая приглушала шаги, и юркнула в каюту прежде, чем незнакомец оказался внизу. Прислушалась, прижавшись ухом к двери, - тишина.
   Минут через двадцать я уже спала.
   Утром сцена бегства показалась мне нелепо-забавной. Какой-то угловато-подростковой. Подумалось: надо бы вставить ее в книжку. Я быстро записала на подвернувшемся клочке бумаги: поддавшись неясному порыву, героиня сбегает.
Хмыкнула и приписала: от героя.
   Наши пути пересеклись после завтрака. Он шел по палубе в одну сторону, я - в другую. Кажется, он поздоровался. Но я не была уверена, поэтому буркнула в сторону что-то невразумительное, что можно было принять и за ответное приветствие - впрочем, недружелюбное, - и за приступ чревовещания.
   Я не думала: он - не он. Глупости это. С первого момента я была уверена, что это он. Может, потому вечером и сбежала, как застигнутая врасплох школьница?
   Буркнув невразумительное приветствие, я поспешила в каюту работать. Что с того, что это - он?..
   Во время недолгой послеобеденной прогулки по палубе тот самый мужчина снова попался мне на глаза. Похоже, это вошло у него в привычку.
   Наконец я смогла его рассмотреть.
   Без сизой табачной дымки мужчина смотрелся неплохо. У него были сильные руки - схватят так схватят, длинные ноги, между которыми способен уместиться целый мир (немалый кусок наслаждения там точно поместится), плоские ягодицы и выразительные глаза, на дне которых плескались ирония и требовательность. Никакого возрастного животика и прочих излишеств плоти. Никаких томных, призывных взглядов и прочих излишеств духа.
   Напрашивался закономерный вопрос: что делает самец в богадельне?
   Компания на "Навигаторе" подобралась кислая, как и следовало ожидать. Во всяком случае я ожидала, больше того - рассчитывала на это. Ведь чем скучнее компания, тем занимательнее мне с ноутбуком.
   Будто подтверждая мои мысли, на верхнюю палубу высыпали пообедавшие унылые девы, перезревшие тетки и пожилые семейные пары. У них начался важный пищеварительный процесс, которому способствуют покой, немного солнца и ни к чему не обязывающие разговоры о докторах и таблетках. Если подойти к ним поближе и принюхаться, наверняка можно уловить смешанный запах нафталина и сердечных настоек. Но подходить ближе я не хотела.
   На что, интересно, рассчитывал самец, отправляясь в захватывающее путешествие для пенсионеров?
   Матроны разобрали шезлонги и зашуршали пакетами, доставая вязание. Их супруги, потоптавшись рядом для порядка, засеменили прочь - кто в бар, кто в бильярдную, кто доставать помощника капитана нескончаемыми рассказами о молодости и службе на флоте. Полувысохшая мумия в инвалидном кресле уткнулась в Гомера. Мысленно я ей поаплодировала. А что? Я бы тоже с удовольствием сейчас почитала какого-нибудь Сократа.
   Пока я прогуливалась, разминая ноги, мой объект находился в пределах видимости. Он не суетился, не дергался, но куда бы я ни повернулась - тут же натыкалась взглядом на него.
   Надо полагать, что незадачливый охотник своей добычей назначил именно меня. Объяснимо, конечно, учитывая прочий контингент, однако... Однако я предпочитала смотреть сквозь него.
   Не желаю я назначаться добычей. Вот такой у меня каприз. Некогда мне. Да и не интересно.
   Вечером, в баре, он сидел на том же месте в углу, но уже не один. Опля! Откопал! Парочка о чем-то оживленно переговаривалась. Белокурая девушка, хохоча, запрокидывала голову. У нее были чудесные густые волосы, которые хотелось растрепать, и крупные ровные зубы. Такую улыбку мужчинам обычно хочется заткнуть языком и губами. Думаю, ему хотелось.
   Занятный поворот сюжета, между прочим. Обостряет. Бодрит!
   Не дав углубиться в романные перипетии, за мой столик подсели старики. Они представились Кларой Ефимовной и Борисом Борисовичем. Я почти испугалась, но, к немалому моему облегчению, старик оказался галантным кавалером и остроумным собеседником. Мы поговорили минут десять, после чего Борис Борисович заявил:
   -Кларик, по-моему, вам с Верочкой надо выпить шампанского. Любезный, - повысил он голос, - Шампанского дамам! Для настроения!
   Старушка откровенно наслаждалась.
   -Борик, проконтролируй, нам с Верочкой полусладкого! - воскликнула она.
   -За что пьем? - поинтересовалась я, поднимая фужер.
   -За сорокалетие нашей свадьбы! Кларик, красавица моя, я все еще люблю тебя, - Борис Борисович послал жене энергичный воздушный поцелуй.
   -Мы несколько лет копили деньги, чтобы отметить юбилей с размахом, правда, Борик? Да и дети у нас хорошие - помогли. Так что вы не беспокойтесь, мы угощаем.
   Им хотелось угощать, хотелось делиться радостью. Почему не позволить? Глоток радости не бывает лишним.
   Я выпила - за их совместные сорок. И за следующие сорок. За любовь, за детей, за здоровье, за внуков. Стало совсем весело. Весело и трогательно.
   Вот честно: вдруг захотелось прожить сорок лет с одним мужчиной хотя бы для того, чтобы понять - какого это. Однако боюсь, что я уже опоздала. Уже не хватит жизни, даже если немедленно отправлюсь под венец. Обидно... Но можно ведь попробовать прожить хотя бы лет тридцать...
   -За вас! - я в очередной раз подняла бокал и напоролась на знакомый взгляд. Именно напоролась - до такой степени он был острым.
   Какие претензии? Мало блондинки?
   Кларик оказалась глазастой. Она заметила и лукаво прищурилась. Мало того, заметила блондинка. Уверяю, что никакого лукавства в ее прищуре не было. Она объявляла войну. Холодную.
   Нет, девочка, воевать с малолеткой за мужчину я не стану. Можешь молнии свли приберечь для другого случая - я не буду тебе мешать. Но и помогать - извини...
   То ли от усталости, то ли от шампанского потянуло в сон. И это было кстати: праздник праздником, война войной, а режим первичен. Я распрощалась с милыми стариками и пошла к себе. По пути остановилась на минутку, чтобы глотнуть ночной прохлады, и задержалась.
   Ночь и я. Она большая, подавляюще прекрасная, настоящая. И я в эпицентре. Там, где сердце...
   Захотелось чего-то особенного. Чего раньше не было и, вероятно, не будет в дальнейшем. И в этот момент, когда душа встрепенулась, отвечая ночи, и зашлась от восторга, всплеска желаний и нетерпения, я почувствовала, что на меня смотрит пропасть.
   Перед тем как отправиться спать, я позвонила Нине убедиться, что у них с Сашкой все хорошо.
   Спалось чудно. Если правда, что сон - репетиция смерти, то бояться в принципе нечего.
   Завтрак я пропустила - до того руки чесались по свежему впечатлению описать воинственную блондинку. Эта скрытая угроза, сосредоточенная в зрачке, в осанке, в развороте шеи! Эта юная уверенность, не знавшая больших поражений!
   Однако без завтрака я не осталась. Кофе и бутерброды с сыром принесла Кларик. Сунув в приоткрытую дверь поднос и заговорщицки шепнув, что его зовут Илья, старушка удалилась, чтобы не мешать. Наверное, приняла близко к сердцу мою писанину.
   Илья.
   Он.
   Точно он.
   Я не удивилась, поскольку и без подтверждения была уверена, что он. По стечению обстоятельств, героя моего недописанного романа тоже звали Ильей. Ничто, кроме имени, их не связывало, конечно. Мой герой мне нравился больше.
   Пять часов за компьютером пролетели незаметно, но я проголодалась. Не успела войти в ресторан, как меня окликнули, - призывные звуки издавал, естественно, Борик. Он же, приподнявшись, энергично махал рукой. Старики хотели, чтобы я подсела к ним. Я не возражала.
   На обед была лапша, отварная рыба и старомодный компот. Скромно, но приемлемо.
   Насколько я могла судить, Илья с блондинкой отсутствовали. Кларик вдохновенно вываливала на меня новости, а Борик снисходительно улыбался в усы.
   Главная новость - за завтраком Илья нашипел на блондинку. Кларик не слышала, но отчетливо видела это через стеклянную дверь.
   А началось с того, что на завтрак парочка пришла вместе.
   -Я старый человек и кое-что понимаю, - со смущением Кларик расправилась в две с половиной секунды, - Можешь быть уверена: ничего у них не было. Правда, Борик?..
   Борик важно кивнул:
   -У них обоих глаза голодные.
   -Вот-вот, она то так к нему прижималась, то эдак, а он все рыскал по углам голоднющими глазами. Мы с мужем немного замешкались. Старым людям некуда спешить: то с соседями поговорят, то с официантом, то это попросят, то другое. Вы меня понимаете?.. Ну вот... Молодой человек тоже тянул до последнего, все ждал кого-то...
   Знакомый лукавый прищур.
   -Предпоследними вышли они, а следом мы. Ну а потом она на него буквально повесилась. В наше время девушки были скромнее, правда, Борик?
   Борик согласился.
   -Илья, не будь дураком, на нее и шикнул. Она аж отпрянула, бедняжка. Впрочем, сама виновата. Правда, Борик? Зачем так явно вешаться на шею? Девушка должна быть с гордостью. Мужчинам это нравится. Ведь правда, Борик?
   Борик кашлянул. Я поняла, что история не закончена.
   -А Борик узнал... Дорогой, расскажи сам.
   Имя добыл Борик, также он узнал у обслуги, что Илья - единственный пассажир "Навигатора", который всегда оставляет чаевые.
   Милые старые сводники. Если доживу, обязательно стану старой сводницей. И если получится - такой же вот милой.
   Я отказалась от законной прогулки по палубе: мысли теснились и просились в виртуальность. Ноутбук загрузился. Часа через полтора я пришла в полное отчаяние: мои пальцы - мои враги. Они не успевали настукивать текст! Мысли мчались значительно быстрее! Я заметалась по каюте, моля об одном, - не забыть, не пропустить, не потерять то, что враги не успели.
   Из бездны отчаяния меня вытащили старики. Опять они. Оказалось, что "Навигатор" причалил к берегу. Надо же! А я не заметила! Пассажирам предложили немного прогуляться, а вечером собраться на пикник с шашлыками, костром и пением под гитару.
   Погода стояла ясная, солнечная, но ветреная. Борик шагал впереди, рассказывая о том, как однажды заблудился с другом в тайге. Кларик, семенившая рядом, помогала мужу рассказывать, подсказывая подробности. Судя по всему, она много раз слышала эту историю и знала ее в мельчайших деталях.
   Старики совсем не доставали. Мне нравилась их история, меня вдохновляли их жизнерадостность и общность.
   Мы добрались до края луга. Я прилегла на едва пробившуюся травку, раскинув руки. Борик свернул куртку, положил ее на землю и помог жене сесть.
   -Верочка, вы не застудитесь? Уговорите, пожалуйста, Борис Борисыча спеть сегодня на вечеринке. Меня он не слушает, - пожаловалась старушка.
   -Кларик...
   -Он прекрасно поет!
   -Льстица! Не слушайте ее, Верочка... Вы отдыхайте тут, а я пока спущусь к реке.
   Он пошел, насвистывая легкомысленный мотивчик.
   -Борик, не промочи ноги! - крикнула ему вдогонку жена.
   Мы с Кларой Ефимовной молчали в полном согласии. С ней можно было молчать бесконечно.
   Борис Борисович вернулся не один.
   -Смотрите, кого я привел! - издали начал кричать старый лис, давая время опомниться, - Представляете, он шел параллельно, вдоль берега. Если вы не знакомы, - подмигнул незаметно Борик, когда подошел поближе, - То это Илья.
   Он хотел как лучше. Но разговор не клеился.
   Мы вчетвером возвращались к пристани, у которой стоял "Навигатор". Борик с Клариком сильно поотстали, внезапно вспомнив о старческой немощи. Илья шагал рядом со мной и молчал. От него веяло вечной мерзлотой и вмерзшими в торосы мамонтами.
   Вдруг подумалось: идиоты. Из отпущенного тридцатника у нас осталось всего двадцать девять лет и 365 дней. Ужас как мало.
   Я усмехнулась. Казалось - про себя. Но он то ли заметил, то ли почувствовал. Сорвал травинку и яростно куснул ее. Даже зубы клацнули. Интересно, что он там себе напридумывал.
   -Где ваша девушка? - спросила вполне дружелюбно.
   Вместо ответа он кусал несчастную травинку.
   -Надеюсь, вы не поссорились? - повторила я попытку заговорить.
   Еще один вопрос в том же духе - и он покусает меня.
   Я, естественно, не сдержалась.
   -Вы и с ней молчаливы?
   -Хватит, - он отшвырнул изжеванный стебель и рывком развернул меня за локоть, - Чего ты добиваешься?
   Чтобы не упасть, мне пришлось схватиться за него:
   -А ты?
   Ну вот мы и сблизились, преодолев препятствия вежливости.
   -Не знаешь?! - разошелся Илья, - Я хотел подойти в баре - ты сбежала. Я рискнул заговорить на палубе - ты рявкнула...
   Все не так, кроме бегства. Да и с бегством все не так однозначно...
   Словом, все не так. Но не объяснять же, однако, как. Если получится, то я вообще обойдусь без объяснений. Если нет - приберегу их для финала.
   -Ты ошиблась, я не из тех, с кем можно играть, то поощряя, то избегая...
   Ну что? В сухом остатке у нас остается следующее: в качестве добычи я легко не далась, и тогда он быстренько подыскал мне белокурую замену. От перемены женщин сумма, как известно, не меняется. Ой как скучно! На двадцать девять лет и триста с лишним дней меня однозначно не хватит.
   -Это понятно? - спросил он раздраженно.
   Я промолчала.
   -Это понятно? - повторил он, встряхивая меня за плечи.
   Я кивнула и отстранилась. Он отпустил не сразу. Все-таки ущемленная мужская гордость - страшное дело. Ущемляется, понимаешь ли, на ровном месте.
   Пока мы стояли на тропинке, обмениваясь мнениями, старики нас обогнали. Если раньше они шли еле-еле, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух, то теперь передвигались вполне резво и уже приближались к довольно крутому спуску. Высвободившись из мужских рук, я поспешила догнать стариков.
   Думаю, что отношения с мужчиной похожи на шаманские пляски: они таинственны и сакраментальны, они безусловно воинственны и, как правило, плохо заканчиваются.
   Для себя я все решила. Наконец решила, как оно будет.
   Самое смешное, мужчины думают, что в голове у женщин пенный коктейль. Что наши решения приходят спонтанно и меняются то ли от погоды, то ли от перемещения звезд по небу, то ли от геомагнитной обстановки в Зимбабве. И не нужно их разубеждать. Не нужно. Пусть обвиняют Зимбабве.
   Пусть себе иллюзируют. Если без упрощения сложной среды они не могут.
Конечно, решение пришло не спонтанно. И, конечно, никакое Зимбабве на нем не сказалось...
   Я закрылась в каюте и снова прилипла к компу, игнорируя стуки в дверь.
Отлипла только тогда, когда сгустились сумерки. "Навигатор" стоял полутемный и тихий. Внизу, за бортом, лениво плескалась река. На корме кто-то невидимый бренчал чем-то железным. А на берегу, метрах в ста от причала, горел костер. Там были люди, и там была еда.
   Я медленно сошла на берег, растягивая блаженные минуты праздного одиночества. Но меня нагнал один из пассажиров - добродушный толстяк, который путешествовал с молчаливой мумией, прикованной к инвалидному креслу, - той самой, что читала Гомера.
   -Становится прохладно, - пояснил он, хотя я его ни о чем не спрашивала. - Пришлось сходить за маминой шалью.
   Пассажиры "Навигатора" расположились кучками вокруг костра. Илья в глубокой задумчивости терзал гитарную струну. Его окружали девушки всех возрастов. Блондинка, естественно, тоже была там.
   Немного поодаль, на поваленном дереве, сидели мои старики. Увидев меня, Кларик воскликнула:
   -Наконец-то! А мы уже волнуемся. Вера, идите скорее к нам! Мы вам заняли место!
   Я послала толстяку любезную улыбку и пошла на зов.
   Борик, вопросительно подняв бровь, сообщил, что они стучались ко мне. Я объяснила, что работала. Кларик, улыбаясь, протянула пластиковую тарелку с остывшим шашлыком.
   -Для вас берегли, Верочка. Кажется, пиво еще осталось. Оно где-то там, возле молодежи.
   Я сказала, что не хочу пива. Я солгала.
   Внезапно треньканье гитары прекратилось. Илья взял осмысленный аккорд. Играл он чертовски хорошо. Я не разбираюсь в инструментальной музыке, но это было что-то испанское - очень гордое и напористое.
   Все примолкли.
   Честно говоря, я проголодалась, поэтому принялась за шашлык, обмакивая большие куски мяса в кетчуп. Густой красный цвет удивительно сочетался с музыкой. Или музыка сочеталась с кетчупом. Или и то и другое сочеталось с мясом, костром, недоступным мне пивом, вечерней прохладой и тем, что Илья смотрел куда угодно, только не на меня.
   В эти минуты он был особенно хорош и знал об этом.
   Мое решение затвердело. Я поняла, что никогда ни о чем не пожалею.
   Илья отложил гитару и больше не играл, несмотря на просьбы, посыпавшиеся со всех сторон. Блондинка чуть ужом не выползла из вечернего открытого платья, в котором ей было явно холодно, - он ни в какую.
   Борик сокрушенно качал головой, но молчал. И правильно делал. Все шло в соответствии с планом.
   После Ильи никто не решился взять в руки гитару. Все заскучали. Кто-то предложил по очереди травить анекдоты - не пошло.
   -Можно устроить танцы, - громко предложила Кларик. Ее мгновенно поддержали десятки голосов.
   Народ засуетился: тетка в синем спортивном костюме залила костер водой, ее соседки закудахтали, собирая банки из-под пива и посуду. Компания дружно перебралась на "Навигатор".
   Воспользовавшись общей суетой, я улизнула. Добралась до коктейлей: выполнять дневную норму - так во всем.
   А на верхней палубе играла музыка. Мужчины независимо от возраста и диагноза шли нарасхват. Блондинка стояла в сторонке и беспокойно озиралась. Признаков Ильи рядом с ней не наблюдалось... Я прощально махнула моим старикам, которые отплясывали в центре толпы.
   Признаки обнаружились на нижней палубе. Илья облюбовал место возле трапа, с которого просматривались подходы к каютам первого и второго класса.
   Он курил.
   -Так и будешь бегать? - заметив меня, мрачно спросил он и выбросил окурок за борт.
   -Возможно, - ответила я, пожимая плечами, - Тебя там ищут, знаешь?
   Я остановилась, нащупывая ключ в широком накладном кармане. Илья привалился плечом к переборке. Наблюдал за мной. Наверное, размышлял.
   -Поговорим? - предложил он. Нормально предложил, без претензий и гонора.
То есть умеет нормально.
   -Лучше завтра.
   Нет, я не игралась с ним - я действительно устала. От эмоций, от работы, от коктейля, от слишком свежего воздуха. Больше всего на свете мне хотелось не разговаривать, а спать.
   А если и игралась - то совсем чуть-чуть.
   Он вошел в каюту следом за мной, хотя его не приглашали.
   -Ты хорошо играешь на гитаре, - сказала я, чтобы что-то сказать. И даже не солгала.
   -Ты все равно не слушала.
   -С чего бы? Мне понравилось.
   -Ты ела шашлык.
   То есть слушать можно, исключительно стоя по струнке, не моргать и дышать через раз? Ну и фрукт.
   Препираться не было сил. Ответила просто:
   -Одно другому совсем не мешало.
   Мы помолчали. Я надеялась, что на сегодня все. Оказалось - нет.
   -Твоя подружка уже всем рассказала, что ты днями напролет пишешь книгу.
   -Подружка?..
   -Ну да, пожилая дама, с которой ты общаешься, когда не торчишь в каюте... Значит, ты писательница?
   -Типа того.
   Он кивнул - мол, понимает, в чем лично я сомневалась.
   -Завтра после обеда у нас экскурсия, пойдешь? - внезапно сменил тему Илья.
   -Нет.
   -Мы могли бы...
   -Я не смогу, - сказала мягко, как бы извиняясь, хотя вины, хоть убей, не чувствовала.
   -Значит, тебе опять некогда, - констатировал он, - Ты слишком занята, да? Только здесь, в круизе, или всегда так?
   -Не всегда, но часто.
   Я поняла, что сейчас из него снова гонор попрет. Недолго он продержался, однако.
   -Послушай, у меня работа...
   -Считаешь меня идиотом?
   Боже, как все предсказуемо.
   -А что у тебя с этим жирным тюфяком?..
   Я не сразу сообразила, о ком это он. Видимо, о сыне мумии.
   -Я видел, как ты улыбалась ему! Что у вас было?
   -Договорим завтра, - я была непреклонна, и ему пришлось уйти. Напоследок он от души саданул дверью.
   Как не ударил - загадка.
   Я не всегда стерва, хотя иногда меня заносит. Становлюсь фурией: по ночам летаю на метле, а при свете извожу несчастных сограждан. Прошу учесть: я никогда не цепляюсь к людям только за то, что у них не выросла грудь, а выросло кое-что пониже. Кое-что пониже меня вполне устраивает, - бормотала я, усаживаясь на метлу.
   Однако не устраивают мужской эгоизм и жестокость. Они вызывают ответную реакцию, чаще всего бурную. И без метлы в этом случае никак не обойтись.
   Этой ночью я хорошо полетала.
   Следующие два дня мало отличались от предыдущих. Я много работала и почти не покидала каюту. Борик с Клариком трогательно за мной ухаживали и переживали за Илью. Наверное, они считали, что от напряженной умственной деятельности у меня поехала крыша, и жалели по доброте душевной. Илья бесился. Однажды накричал на стюарда, чего раньше с ним не случалось. Наоборот, он всегда был подчеркнуто вежлив и любезен. Юля - так звали блондинку - страдала в одиночестве. Иногда наблюдательные старики замечали, что у нее покраснели глаза. Страсти накалялись и готовы были выплеснуться.
   Между тем "Навигатор" дошел до шлюзов и повернул назад. Еще несколько дней - и небольшое путешествие закончится.
   Пора.
   Я вышла ровно в полночь. Снаружи горели только сигнальные огни. Луна-подружка криво улыбалась. Я спросила:
   -Ну что?
   И получила ответ.
   Несколько полуночников, среди которых были мои старики, что-то мирно обсуждали в потемках. Я тихо проскользнула за их спинами. Никто не заметил.
   Мне понравилось быть невидимой. Луна, дружески потворствуя прихоти, скрылась за облаками.
   Я нашла его на корме. Он стоял в темноте, облокотившись на перила, и смотрел вниз, на серебристые всплески.
   Я подобралась сзади. Он вздрогнул от неожиданности и хотел повернуться.
   -Т-ш-ш...
   Это расстегнулись джинсы.
   Между его ногами и ограждением осталось немного свободного пространства.
   А много мне и не надо.
   Я проворно опустилась на колени, чтобы он не успел разглядеть моего лица.
   -Наша Диночка пошла в школу... - долетел обрывок разговора полуночников, смешавшийся с плеском волны о борт, ровным гулом двигателей и судорожным вздохом.
   Звуки на воде разносятся далеко. Наиболее стойкие клеточки его мозга помнили об этом. Нелегко приходилось ему и ограждению, в которое он вцепился одной рукой. Вторая безнадежно запуталась и билась пойманной птицей у меня в волосах.
   Чувствуя прилив, я отступала, не давая ему возможности освободиться. Он наступал и сразу, одним точным рывком, находил меня. Я опять отступала, когда приближался прилив... Но долго так продолжаться не могло. Победу в этом раунде я заранее отдала ему. Воспользовавшись тем, что Илья некоторое время приходил в себя, я улизнула. Закрылась в каюте, задернула шторки и выключила свет.
   Он поскребся в дверь, потом тихо стукнул, позвал. Я не отозвалась. Он нерешительно потоптался, а потом ушел...
   Я немного опоздала на завтрак. Кое-кто из пассажиров уже покидал ресторан, чтобы занять шезлонги и подремать на солнце. Я придержала дверь, пропуская кресло с мумией, и удостоилась благодарственного кивка.
   Все-таки поразительно величественная тетка.
   Мои старики все еще смаковали свой чай. Илья тоже никуда не спешил. Он больше не сверлил дыры настойчивым взглядом, он осторожно посматривал, словно спрашивая, словно боясь ошибиться, - было или нет, я или другая? Не мое это дело - отвечать на дурацкие вопросы.
   Если не знает он, то откуда знаю я?
   -Доброе утро.
   -Илья! - с одобрением воскликнула Клара Ефимовна, - Присаживайтесь! Выпейте с нами чаю. Или вы пьете кофе?
   -Спасибо, но я хотел бы поговорить с Верой. Наедине...
   -Ну конечно! Борик, мы идем играть в бильярд!
   -Но мы же не умеем! - не успел сообразить Борик.
   -Значит, научимся, - нашлась его жена. - Помощник капитана лично обещал меня научить.
   Она буквально извлекла мужа из-за стола, отобрав чашку с недопитым чаем, и потащила за руку из ресторана, пританцовывая на ходу. Он о чем-то спросил, она ответила. В дверях супруги поймали блондинку, окружили ее и повлекли за собой. Девушка пыталась вежливо увернуться и сбежать - напрасно. Хватка у стариков железная. По себе знаю.
   -За мной должок. - Илья сел на освободившийся стул напротив меня. - Готов хоть сейчас отдать с процентами.
   Сдержан. Спокоен. Я не спеша надкусила пирожное с кремом. На тарелке передо мной лежало целых три штуки. Обожаю сладкое. Обожаю слизывать крем и крошки с пальцев.
   Илья подался вперед и уперся грудью в торец стола. Он так смотрел, как я облизываю пальцы, что даже мне стало его жалко.
   Возникло сомнение: а не перегибаю ли я палку? Ведь нет?
   -Пора за работу, - жестоко известила я и, прихватив тарелку с пирожными, пошла к выходу. За спиной раздался звон разбитой посуды и удивленный возглас официантки.
   Ночью я повторила вчерашний маршрут, предварительно разувшись. Илья стоял на том же месте в той же позе. В стороне раздался слабый шорох - он вскинул голову и прислушался. Шорох затих.
   -Вера?..
   Я наблюдала издали, поэтому едва услышала вздох разочарования. Илья был готов.
   Некоторые мужчины как рыбы фугу - чертовски ядовиты, если не знать специального рецепта. А если знать рецепт, то можно приготовить из них вполне съедобное блюдо.
   Наглый, самоуверенный, эгоистичный, жестокий Илья был готов к употреблению вместо воздушных пирожных. Но сегодня я уже съела три штуки. Слипнется.
   Я успела раздеться и лечь, когда в дверь постучали. Накинув халат, открыла - на пороге стоял он.
   -Разбудил?
   Подрагивали пальцы, в которых он мял неприкуренную сигарету. Поскольку перевалило заполночь, у меня появилось достаточно веское основание считать, что пирожные я ела вчера.
   Надо признать: Илья умел отдавать долги с процентами.
   --Вот тебе... вот тебе... - шептал в забытьи и не мог остановиться. Откуда силы брались?
   Пришлось заказать завтрак, а потом и обед с ужином в каюту. В середине дня зашла Кларик, чтобы убедиться, что у меня все в порядке. Бросив взгляд поверх моего плеча на истерзанную постель, она опять лукаво прищурилась.
   Когда дверь закрылась, он протянул руки:
   -Детка...
   Он был лучшим любовником - пылким, нежным, он загорался от взгляда, от легкого прикосновения, от предчувствия прикосновения и обожал сжигать дотла.
   Я оттягивала, как могла, но ближе к вечеру очередь неизбежно дошла до разговоров. Илья изложил свой план:
   -Завтра заканчивается круиз. Мы поймаем такси и поедем к тебе. Или ко мне. Как удобнее?
   -Илья...
   -Заедем в магазин, накупим всего побольше... Вина, фруктов, пирожных... Чего хочешь...
   -Илья...
   -Выключим все телефоны... Знаешь, я мог бы прожить с тобой лет десять на вине и фруктах. Вот. Ты первая женщина, которой мне захотелось это сказать.
   Он ждал реакции. Улыбки, каких-то слов, может, слез счастья.
   -Илья, тебе пора возвращаться в свою каюту.
   -Зачем? - не понял он.
   -Затем, что не будет такси, магазина, вина, фруктов и десяти лет. Хороший секс - не повод для женитьбы, правда?.. Все кончено...
   "Навигатор" причалил к берегу. Я тепло распрощалась со стариками и помогла им сойти на берег. Вернулась, повесила на плечо ноутбук, взяла сумку и медленно осмотрела каюту, которая увидела многое, но видела и не такое. Она уже простилась со мной и ждала новых волнующих историй.
   На берегу я оглянулась. Илья сходил по трапу. Он был бледен и подавлен. Тяжело далась ему эта последняя ночь.
   Но жалость к мужчине - последнее дело...
   Я пряталась от Катьки, сколько могла. Мобильный отключила, а домашний телефон перевела на автоответчик. На пятый день изнурительной телефонной осады я сдалась. Будь что будет.
   -Как съездила? - невинно спросила подруга, усаживаясь напротив.
   Она красивая. Она обаятельная. Она умная.
   Но сейчас у нее глаза собаки, которая живет на улице. В них боль, потом тонкий слой надежды, а сверху еще один толстый шмат боли. Смотреть ей в глаза невозможно.
   Четыре долгих месяца. День за днем. По раскаленным углям чувств. Я больше не могла смотреть, как она мучается. И не могла не смотреть.
   -Нормально. Только комары искусали.
   -Удалось поработать?
   -Представь себе, да. Четверть книги, считай, написана.
   -Четверть? Здорово. А как... Ты видела... Он был там? - наконец сформулировала Катя.
   -Зовут Илья? Рост метр девяносто? - заговорила я нарочито легкомысленно.
   -Метр восемьдесят восемь... - поправила Катька.
   -Глаза карие, влажные, требовательные. Родинка на правой щеке.
   -Возле носа... - уточнила она.
   -Волосы жесткие, бобриком. Чертовски хорошо играет на гитаре.
   -Значит, он все-таки был?
   -Если мне не приснилось, то был... Лучше скажи, как ты? - осторожно спросила я.
   -Не знаю, - ответила она.
   -Какой у тебя сейчас этап - ты любишь его или ненавидишь?
   -Нет, с любовью покончено, - в ее глазах появилась жесткость, - Скажи, за что он меня унизил? Он что, не мог уйти по-хорошему? Поговорить, объяснить в конце концов...
   По собственному опыту я знала, что она не ждала ответа. Во всяком случае, она не ждала ответа от меня.
   -Я звонила, просила - объясни. Он бросал трубку. А потом сказал: Запомни, детка, хороший секс - не повод для женитьбы.
   -Я помню, ты рассказывала...
   -Знаешь, чего бы мне хотелось?
   Я мотнула головой. Хотя, конечно же, знала.
   -Чтобы кто-то наступил на него так же, как он на меня. Чтобы он выл в подушку от боли и унижения.
   -Перестань, Катюша, не думай об этом...
   -Не могу...
   Я пересела к ней поближе и чмокнула в плечо:
   -Когда-нибудь кто-нибудь его точно раздавит. Каждый огребает свое. Ты уже в конце пути, а он в начале, так пожалей его!
   -Пожалеть?! - вскинулась она, - Да я хочу, чтобы он сдох от боли!
   -Катя, ты не хочешь...
   -Хочу!
   -Не надо...
   -Надо!
   -Все будет хорошо...
   -Когда он сдохнет!
   Не переношу слезы подруг, особенно Катькины. Она сильная и гордая, и если плачет, то это значит, что невмоготу. Совсем. Градус боли зашкаливает.
   Она не сразу, но справилась. Вытерла слезы.
   -Я хочу, - хлюпнула носом, - чтобы кто-то его сломал. Мне все равно - кто и как. Но чтобы сломал.
   Сказано было жестко. Слезы ушли. В глазах вместо плавающей боли полыхнула ярость.
   Я видела, она действительно хотела. Возможно, это был единственный способ освободить подругу. Я оцепенела, как перед затяжным прыжком.
   -Катя, послушай...
   Она хохотала, как ненормальная.
  

Арифметика. Вера

   Случилось это примерно два года назад, тогда я еще работала в офисе.
   К ноябрю один проект закончился, второй не подоспел. Мих Миху надоело смотреть, как я мучаюсь, гоняя по монитору виртуальных монстров и издавая разнообразные вопли и стоны.
   Йес! - О-оо... - Йес-йес! - Не сюда, тупица! - О-оо... - Зараза... - Пуф...
   Босс вызвал меня к себе и предложил не мозолить ему глаза целую неделю. Я схватила сумку и выскочила из офиса, пока Мих Мих не одумался.
   Погода стояла мерзкая - чего еще ждать от ноября? Было холодно и сыро. Ветер вырывал зонт, проникал под одежду и вообще вел себя отвратительно.
   Чтобы не поддаваться сезонному унынию, я пробежалась по магазинам. Из приобретений - терракотовый плед, две пары шерстяных носков, утепленная ветровка для Сашки, мюсли, 300 грамм козьего сыра, коробка суфле в шоколаде, курица (готовая), половинка горячей пиццы и свежий английский детектив.
   Оказавшись дома, я умяла пиццу, запивая ее выдохшейся кокой (для вредности), потом отогрелась, приняв ванну с тремя каплями ароматического масла, надела трико, полосатые гетры и две шерстяных кофты. Волосы собрала в тугой пучок. Лицо намазала увлажняющим кремом. Глянула в зеркало - чучело.
   Ну и пусть.
   Включила электрокамин - заплавали тени. В комнате сразу стало как-то уютней.
   Я поставила на поднос чашку с дымящимся кофе, блюдце с сыром, распечатанную коробку суфле и отнесла все это в гостиную. Кинула диванную подушку на ковер и уселась посреди комнаты, скрестив ноги.
   Тихо. Только дождь шуршит за окном...
   Ай! Забыла плед и книгу. А вставать неохота.
   Ну и пусть, и ладно.
   Разбаловалась я.
   А через три дня Сашка вернется с каникул...
   Совсем взрослый. Девочками уже вовсю интересуется. Правда, пока невинно.
   Матерь божья, а мне-то 34!
   Как же это?
   Цифра меня малость придавила.
   Тридцать четыре...
   Интересно, куда я дела все эти годы? Ведь на что-то они все истратились, так на что?
   Хороший вопрос.
   Но ведь чем-то я занималась?! Понятно, сначала отучилась в школе, поступила в институт. Но вот что было потом?
   Басов! Потом был Басов. Точно. Он
   Захватывающий роман привел меня - к токсикозу, его - в койку моей лучшей подруги. Полтора года ушло на то, чтобы понять, как один роман мог одновременно привести нас в такие разные места. Смешно: пока я понимала, выворачиваясь над унитазом, рожая, выкармливая, сцеживая, убаюкивая, подтирая слюни, слезы и сопли, подмывая, присыпая, обстирывая и выгуливая, Басов (по слухам) поменял еще две койки. Это все, что он успел совершить. Герой!
   И вдруг до меня дошло: а ведь я плохо помню, как выглядел отец моего собственного ребенка! По этому поводу я решила выпить рюмочку ликера. Нет - две рюмочки.
   Э-э-э... Где-то у меня была его фотография...
   Вот она! Нашлась!
   Однажды ее случайно обнаружил Сашка. Ему было тогда лет 10. Я обмерла от страха и растерянности. Я была не готова. Сын долго и придирчиво изучал изображение, то поднося близко к глазам, то максимально отодвигая, а потом молча сунул фото на дно ящика, в котором хранился всякий хлам. Мальчик так и не задал ни одного вопроса...
   Ну-с, и мы посмотрим на нашего папика. Эксперимент называется "вспомнить все".
   Ага. Припоминаю. Нас с Басовым щелкнули, когда мы возвращались с лыжной прогулки в Сокольниках. Я в шапочке с помпоном и абсолютно счастлива. Еще ни о чем не знаю - ни о токсикозе, ни о койках. Вообще ничего не знаю о жизни. В каждом глазу по безумной надежде, потому что рядом - он. Худощавый брюнет с усами обнимает меня за плечи и улыбается - но как-то прохладно, сдержанно и вместе с тем многозначительно.
   Видимо, в эту многозначительную сдержанность я и влюбилась с разбега. Оказалось, влюбилась в ничто, в пустоту.
   Сталина Вячеславовна, очень пожилая, но все еще крепкая женщина, которая когда-то помогала мне с Сашкой, а теперь растила собственных правнуков и все еще умудрялась помогать мне, непутевой, по хозяйству, однажды предупредила:
   -Верочка, вот увидишь, он еще заявит права на своего сына. Да ты что? Не надо плакать! Не сейчас заявит - когда Сашуля вырастет. Сейчас ребенок для него обуза. Вот когда Сашка станет самостоятельным... Да когда с ним можно будет поговорить на равных - о футболе там, о машинах, тогда и жди...
   Ладно мне, дуре, а сыну все это за что?..
   Я долго и придирчиво - как когда-то Сашка - изучала изображение папаши, то поднося к самым глазам, то отодвигая снимок подальше. Вердикт - совершенно чужой мужик.
   Неужели действительно заявит? Убью. И что, что сяду? Зато одним упырем меньше станет.
   И как я могла потратить два года (0,5 роман + 1,5 процесс понимания) своей драгоценной жизни на чужого мужика?
   Я съела кусочек сыра. Под ликер очень даже ничего. Хотя с вином было бы лучше.
   На чистом листе бумаги вывела: 2.
   После Басова начались экономические неурядицы. Жить стало не на что. Родители в своих пыльных конторах получали крохи. У меня на руках - сопливый Сашка. Соки, фрукты, игрушки, брючки, сандалики. А тут еще несчастье с сестрой. Хозрасчетная клиника, лекарства. Мне пришлось содержать семью, которая включала меня, сына, няню Сталину Вячеславовну, сестру с докторами и санитарками и родителей. Упс. Думала, умру на бегу. Прямо за ближайшим поворотом.
   Когда меня спрашивали о личной жизни, я нервно хихикала, не вполне понимая сути вопроса. О сексе у меня в то время были еще более туманные представления. Примерно как о физике твердых тел.
   Но как меня донимали!
   У тебя кто-нибудь есть? - Есть! Сын с няней, сестра с докторами и родители. Мало? - Скажи честно, когда в последний раз у тебя был мужчина? - Честно? Не помню. - Ты плохо выглядишь. - Голова от недосыпа болит. - Лучшее лекарство для женщины - это мужчина. - Лучшее лекарство от недосыпа - это сон, правду вам говорю. - Дорогая, как дела на любовном фронте? Пора бы тебе замуж. - На любовном фронте без перемен. - Смотри, опоздаешь, молодость-то уходит.
   Я знала, что на меня криво косились все кому не лень. Считали чуть ли не ущербной из-за отсутствия мужа или пусть даже любовника. Но что я могла поделать в своих обстоятельствах? Это не я ущербная. Это жизнь ущербная. А криво косятся разве что косые.
   Все оставалось при мне - глаза, волосы, грудь, которая после рождения сына немного увеличилась, но форму сохранила. Я не стала дурнушкой, однако мужчины не нуждались во мне. Кому нужна женщина с проблемами? Ни-ко-му. Женщина нужна для секса и заботы о мужчине, а не для того, чтобы заботиться о ней. Мужчины за версту чуют женщину с проблемами и обходят ее с ее проблемами стороной.
   Вопросы на личные темы утомили. Правда. Очень. Казалось, окружающие сбрендили на почве секса, мужчин и свадеб. Неужели у всех остальных, не считая меня, жизнь состояла из сплошных любовей? А?
   Мне хотелось оказаться где-нибудь в провинциальной Англии. Там, где утомительные вопросы про это выглядят полнейшим моветоном.
   На листе бумаги под двойкой я вывела четверку.
   Четыре года по-настоящему мне хотелось только спать. Даже есть почти никогда не хотелось. Даже материнские чувства притупились. Какой там секс?
   Состояние сестры Вали стабилизировалось, но стало очевидно, что из клиники она не выйдет никогда. Маму проводили на пенсию, и она занялась дачей - овощами, ягодами, курами, маринадами и соленьями. Сашка подрос. Из ревущего, писающего и какающего чудовища получился умный и спокойный мальчик. Мои дела настолько поправились, что я смогла отказаться от одной из трех своих работ.
   Как только я выспалась и купила первое за последние четыре года новое платье, вокруг принялись крутиться мужчины. Дело до смешного доходило. Даже те, которые раньше не замечали меня в упор, вдруг прозрели. Вот оно, чудо исцеления! Без святых мощей и шаманов.
   По диспозиции внезапно прозревших коллег прошло волнение, дважды чуть не закончившееся мордобоем в курилке. Ничего не скажу - приятно. Но не более того. Увы. Коллеги меня не интересовали по одной простой причине - раньше нужно было суетиться, мальчики, значительно раньше.
   Но и кроме коллег по работе то и дело появлялись варианты. Возникало ощущение, что факир вынул меня из цилиндра вместо кролика и предъявил публике. Опа!
   Конечно, это должно было чем-то закончиться. Вернее - кем-то.
   Его звали Богдан. И он звал замуж. Мы "провстречались" год.
   Он подружился с Сашкой - играл, гулял, водил в зоопарк. Но он зациклился на своем ребенке, даже имя придумал - Антон. А я ощущала себя загнанной лошадью, которую заставляют пройти второй круг - от токсикоза над унитазом до прогулок с коляской. Я просто не могла.
   Когда Богдан заговаривал о младенце, я впадала в истерику. Он злился. Кричал. Уходил, хлопая дверью. Не разговаривал. Но хуже всего, когда он начинал объяснять, как естественно для женщины рожать детей. Меня буквально трясло.
   Еще он хотел, чтобы я сидела дома и вела хозяйство. Конечно, я была не против посидеть несколько месяцев, отдохнуть, отоспаться, осмотреться, но тут выяснилось, что Валю и моих родителей Богдан планирует оставить за скобками. Он вызвался содержать только меня и отпрысков - Сашку и того, нерожденного, при упоминании которого я впадала в истерику. А кто будет помогать моим родителям-пенсионерам и платить за мою сестру, если не я, Богдана не заботило. Когда я услышала от него, что держать Валю на аппарате искусственного дыхания бессмысленно и что-то такое про эвтаназию, я, наконец, дозрела и выставила его за дверь.
   Богдан так достал меня, что я рассталась с ним с радостью накануне нашей свадьбы. Но год успел пролететь.
   Пишем: 1.
   Потом был Дима. О! Э-э-э... Упс.
   Дима был женат, что не помешало мне втрескаться по уши. Это был самый настоящий амок. Из меня можно было вить, лепить, давить что угодно. Я поддавалась всему. Галатея недоделанная... Он обманывал - я обманывалась. Он обнадеживал - я надеялась. Совершенно банальная история, которая размазалась на два года. Потом целый год я приходила в себя: стирала его отпечатки пальцев со стен и мебели, вытравляла его запахи из подушек и белья, избавлялась от подарков, душила воспоминания и восстанавливала чувство собственного достоинства. Я так много плакала в тот период, что слез у меня не осталось. Больше не плачу совсем.
   Пишем в столбик: 3.
   Дело дошло до Гоши.
   Мы познакомились в планетарии. Он был обаятелен и умен. И знал названия всех созвездий. Сашка раскрыл рот да так и не решился его закрыть, чтобы не вспугнуть чудо. А потом Сашка оказался у моих предков. Не знаю, не помню, как получилось. Думала, погостит, как всегда, у дедушки с бабушкой пару недель и вернется. Оказалось - он задержался надолго. На полтора года.
   Я была счастлива с Гошей, хотя мысли о сыне тревожили. Я скучала, но искренне считала, что со временем все образуется, мы с Гошей обменяем квартиры, съедемся, заживем нормально и заберем Сашку к нам.
   Кроме того - я созрела для рождения второго ребенка. Захотела девочку, Машеньку. Но Гоша никогда не забывал о презервативах. А мне неудобно было заговаривать об этом. Ждала.
   Через год начала беспокоиться. Гоша вообще ни о чем не заговаривал. Он жил у меня набегами, как кочевник, избегал моих родителей и подруг. На отдельной полочке в моем шкафу по-прежнему лежали только его сменные трусы, носки и единственная рубашка.
   Прежде, в любовном угаре, ничего этого я как-то не замечала.
   Однажды - о радость! о счастье! - убегая на работу, он шепнул на ушко:
   -Я хотел бы жить с тобой.
   Ва-а-а!!!
   Я подсуетилась - приготовила ужин со свечами, постелила новое постельное белье, нацепила чулки, кружевной пояс и шпильки, тщательно накрасилась и причесалась. Села на краешек кресла, боясь помять лучшую юбку, и стала ждать Гошу с работы. Сердце билось в горле.
   Ура! Ура!
   Он спросил:
   -Оу? У нас праздник?
   -Помнишь, ты утром сказал, что хотел бы вместе жить...
   Естественно, я приготовила романтический тост под шампанское и волновалась, как пионерка. Но Гоша прервал меня:
   -Я не так сказал.
   -То есть?.. - опешила я.
   -Ну, я не то имел в виду...
   -То есть?
   Видимо, меня заклинило.
   Что не то можно иметь в виду, предлагая женщине совместную жизнь?
   -Я хотел сказать, что в принципе можно было бы попробовать, если бы ты периодически не устраивала выяснение отношений.
   -То есть без принципа ты не хочешь...
   -Послушай, киска, утром ты была такая милая и ласковая, что мне захотелось, а сейчас ты снова начинаешь разборку, и я уже не хочу.
   -То есть вместе мы жить не будем?
   -Ну... посмотрим...
   -И как долго будем смотреть?
   -Я не хочу отвечать на этот вопрос.
   -Значит, долго...
   -Я этого не говорил.
   -То есть недолго?
   -Я ведь сказал, что не хочу говорить об этом.
   -Хорошо, не будем... А что ты считаешь разборкой? Эти свечи? Или курицу под белым вином? Или что?
   -Я уже сказал, что не хочу отвечать ни на какие вопросы! Ну сколько можно повторять?
   Он в сердцах отшвырнул салфетку и вышел на кухню.
   Я досчитала до ста десяти, унимая разбушевавшийся пульс.
   Я не могла поверить. Наверное, я опять как-то не так его поняла.
   Вышла следом на кухню.
   -Гоша, давай поговорим спокойно.
   Он промолчал.
   -Я думала, у нас серьезные отношения.
   Он поморщился.
   -Скажи что-нибудь!
   -Повторяю в третий раз: я не хочу выяснять отношения, - произнес, еле сдерживаясь.
   -Но если я ничего не понимаю, то как без выяснений? - растерянно.
   -Если ты чего-нибудь не понимаешь, то выясняй сама с собой. Не втягивай меня в это! Все, мне пора домой.
   -Гоша!
   Крик раненой птицы.
   Раненая-то раненая, зато при параде - на шпильках и в чулках с кружевным поясом.
   Жаль, что слез после женатого Димы совсем не осталось. Я бы поплакала. Да что там! Я бы порыдала! Если б могла...
   Следующим утром от него пришло электронное послание:
   Киска, я гад, подлец и вообще сволочь. Но перевоспитывать меня поздновато, и плюс к тому, я не твой крепостной и не твоя собственность. Не надо мне больше звонить.
   Естественно, я сразу набрала его номер.
   -Я умер для тебя, - известил в лоб гад, подлец и вообще сволочь.
   Мы расстались самым невозможным и болезненным для меня образом. Он не счел нужным ни смягчить, ни обезболить. Действительно - зачем напрягаться? Ради кого? Ради меня? Вот еще! Да кто я такая? Всего лишь женщина, которая любит.
   Умирал Гоша долго и мучительно. Как настоящий гад, подлец и моральный урод. Хоть в этом не обманул. Оглядываясь назад - проще было умереть самой.
   С тех пор я беспрестанно спрашиваю себя: у них с головой все в порядке?..
   Однако у меня вышла цифра 2. Последняя.
   Кофе безнадежно остыл, и я налила себе еще ликера. Сложила все свои безнадежные цифры. Мама. Так вот куда я дела годы!
   На самом деле это было ужасное открытие.
   Значит, я родила и вырастила сына, сделала неплохую карьеру, поддержала близких, обустроила быт, но все это прошло чуть стороной, большую часть эмоциональной жизни я потратила на мужчин, которым была по сути безразлична.
   Матерь божья, зачем???
   Умри я - они бы не заметили.
   Ну зачем???
   Зачем-зачем-зачем-зачем-зачем-зачем-зачем-зачем???
   Упс.
  

Не тот объект. Катя

   Я хохотала как ненормальная.
   Все сложилось. Раз - и сложилось. Как в трубе-калейдоскопе непременно складывается симметричный узор, иначе и быть не может.
   Ну, Илюша, как теперь поживаешь? Как настроение, милый мерзавец? Надеюсь, тебе нестерпимо...
   То, что ты меня бросил, я как-нибудь бы перетерпела, но ты сделал это мимоходом, небрежно, по телефону, на прощание еще и унизив. С-с-ссс...
   Первый месяц я лежала пластом от унижения. Второй пыталась не лежать пластом и не повторять в потолок: за что? Третий месяц ушел на то, чтобы заново научиться слушать, отвечать на вопросы, ходить на работу, есть, спать и смотреть телевизор, понимая, что там показывают и о чем говорят. Это было непросто. Очень непросто.
   Прошло 3 мучительных месяца и 17 постылых дней, когда я случайно узнала, что в поисках новых ощущений ты отправляешься в круиз.
   С-с-ссс... Чтоб тебе пусто было.
   И что примечательно: ты искал новых ощущений, а я все еще не знала, куда деться от старых.
   Я от них убегала - они меня настигали. На кухне, в потоке машин, в лифте, у кассы в магазине. Везде, где когда-то мы бывали. Точки провала в боль. Я замирала, хватая пересохшим ртом воздух. Впивала ногти в ладони, чтобы не кричать. А запахи... Запахи вообще настигали везде без разбора. Купила мыло - мыло пахло тобой. Зажав нос, отнесла его в мусоропровод и выбросила. Остаток дня проревела в подушку, которая тоже нестерпимо пахла тобой.
   Упала в забытье. Выключилась. Очнулась - глаза не открываются, ресницы склеились от слез. На ощупь пробралась в ванную. Промыв глаза, глянула на себя в зеркало и не узнала. Это одутловатое месиво - мое новое лицо?
   Честно пошла к психоаналитику, понимая, что сама с собой не справляюсь. Выслушав меня, он сказал:
   -Не мучайтесь. Вы все делали правильно, ваша единственная ошибка в том, что вы выбрали не тот объект.
   Не тот объект почему-то рассмешил меня до истерики. Я-то думала, что ты садист, мерзавец, урод, козел и сволочь, а ты, оказывается, просто не тот объект.
   Чистосердечность и доверие. После 30 думаешь, что их не осталось совсем, и вдруг, когда это в себе обнаруживаешь и несешь, боясь расплескать, а тебя хладнокровно бросают без объяснений... Прекрасно зная, между прочим, что будешь звонить, потому что еще не знаешь, что тебя уже бросили... Но тебе снова ничего не скажут, чтобы ты опять позвонила, и вот тогда... С-с-ссс...
   Что? Я? Навязываюсь? Да как же это...
   Лучше бы ты ударил, честное слово. Тогда у меня была бы возможность хоть как-то ответить - хотя бы царапиной, пускай небольшой, неглубокой и даже безобидной, но чтобы она хотя бы пару дней напоминала тебе обо мне и о том, что предыдущие семь месяцев все-таки были.
   Слышишь? Они были!
   Нельзя так со мной, нельзя, я живая.
   Я задумалась. Если человек, не будучи ни младенцем, ни дебилом, не понимает, что нельзя играться чужими чувствами, то нужно объяснить ему это как-нибудь подоходчивее.
   А между прочим в это время Вера, как беременная крокодилица, искала ямку для кладки. Она стремилась найти место потише, чтобы вдали от суеты написать роман. Мне оставалось аккуратно направить ее мысли в нужную сторону, на этот чертов круиз, и терпеливо ждать, куда кривая вывезет.
   Кривая повезла в нужном направлении. Вера зацепилась за ненавязчиво вброшенную идею о круизе и на следующий день сообщила, что купила путевку.
   Есть! Сработало! Осталось только...
   Естественно, я не могла попросить ее прямо. Ну как бы это выглядело? Сделай его, пожалуйста? Или - опусти мерзавца за меня? Или как?
   Однако зачем просить, если знаешь все-все? Он будет один. И в поисках новых ощущений. Она в его вкусе, из-за чего в свое время я их не решилась познакомить. Он вообще главный герой книжки, которую она собралась написать. Я видела наброски, героя так и зовут - Илья. Ладно имя! Я обнаружила в набросках кое-какие подробности, которые сама ей рассказывала. Он явно интересовал ее, хотя бы в качестве рабочего материала!
   Мне оставалось ненароком обронить, что Илья тоже вроде как собирается, и кажется, в тот же круиз.
   -Да?
   Ох как она это произнесла...
   Весь вечер я повторяла ее да?, норовя с точностью воспроизвести интонацию.
   Удивление, растерянность, заинтересованность. Да?
   Теперь она каждую минуту будет помнить, что объект где-то рядом. Поэтому не сможет сидеть безвылазно в каюте над романом, будет выходить на палубу и бросать по сторонам заинтересованные взгляды. Он ей понадобится для остроты - скажем так - ее сюжета. Он ей непременно понадобится. И у него не будет шансов.
   От этой парочки должны были искры сыпаться. И я хотела бы видеть это. Хотела, но не могла! Мое присутствие только бы все испортило.
   Без меня свершится самое интересное, захватывающее и чудесное. То, ради чего. Уж я-то Верку знаю! Она не удержится и покажет ему один из своих маленьких трюков: пару лет назад, переосмыслив прошлое, Вера приобрела практичную привычку влюблять мужчин до одури, одновременно внушая им, что они самые-самые, а потом молниеносно бросать их без объяснения причин. Ой-ой. Как похоже. Ей это нравится, а мне нет, несмотря на практичность. Мне жалко и использованных ею мужчин - любое чувство все-таки достойно уважения, и даже Верку, которая с приобретенным опытом потеряла вкус к серьезным отношениям. Это плохо. Это неправильно. Женщина должна быть либо замужем, либо в отношениях, ведущих к замужеству. Все остальные выкрутасы противоречат женской природе. Веркины трюки с мужчинами - не от хорошей ведь жизни. Понятное дело, что таким способом - да, жестоким, да, коварным и да, гарантирующим стопроцентный результат - она поднимает себе самооценку, опущенную ее предыдущими недомужчинами. И пока подруга не поднимет себе самооценку до уровня, достойного состоявшейся женщины, - вряд ли она успокоится. В общем, все это я не одобряла, но, не одобряя, собиралась использовать с пользой для себя, мстя мерзавцу, но и для Веры в том числе: пусть ее самооценка взойдет еще на одну ступеньку, может, она окажется последней? Пора бы уже.
   Итак, подобное лечится подобным. Ах, эта невыносимо-тягуче-сладкая месть... Как горячая карамель.
   Все прошло идеально. Даже странно. Правда, странно! На столь сокрушительный успех предприятия я в общем-то не замахивалась, милый. Предполагала, но более, что ли, скромный вариант. А ты нарвался со всей дури.
   Верка прелесть, я ее обожаю! Вот кто не тот объект!
   Ну что, Илюша? Как поживаешь? Как настроение, милый мерзавец?
   Надеюсь, тебе нестерпимо.
   Наконец судьба переметнулась на мою сторону. Не по доброте душевной, нет, в чем другом, а в этом судьбу обвинить невозможно. Просто я заплатила за все. За все! По двойному тарифу, а если кому-то там покажется мало, то я доплачу по тройному.
   Слушая Веру, чувствуя тепло ее рук, которыми она обнимала меня за плечи, я насыщалась тягучей горячей карамелью. Затем поехала по магазинам стравливать массу эмоций, близкую к критической.
   Верка не хотела отпускать меня одну, боялась, наверное, что наделаю глупостей. Как когда-то Нина. Но мне необходимо было побыть одной. Без глупостей. Кое-как я ее убедила.
   Прошвырнулась по центру. Купила самое сексуальное белье, какое встретила. В придачу к нему - обалденные чулки на ажурной резинке, жилет цвета хаки, набор острых кухонных ножей, клизму, щипцы для колки орехов и латексный член цвета застиранных детских пеленок. В голове крутились самые невероятные идеи, как использовать новую игрушку для удовлетворения своих позывов к членовредительству: от простейшего - нашинковать соломкой и до иезуитского - встретить какого-нибудь Кена и засадить ему куда получится.
   Вера названивала каждые 15 минут - проверяла, где я и что делаю.
   -Я на Тверской.
   -Вхожу в "Наташу".
   -Слушай, я в примерочной. Пытаюсь надеть блузку через ноги. Почему через ноги? Потому что постоянно с тобой разговариваю! Ты когда-нибудь одевалась с телефоном возле уха? Нет? Так попробуй!
   Известие о покупке члена подействовало на нее успокаивающе.
   -Расскажешь потом.
   На том и поладили.
   Я вернулась домой, навьюченная пакетами и бумажными сумками. Бросила все на пол, прямо у двери, и сразу к холодильнику. Присосалась к тяжелой бутылке мартини, пила прямо из горлышка. Жадно.
   Утром проснулась - голова разрывается. Поправила ее мартини.
   Верка звонила, ага. Собиралась приехать, но я запретила. Не могла ее видеть. В голове все смешалось.
   Куролесила четыре дня - одна, со Стасиком, с соседкой по площадке и какими-то ее подругами. Помню не все, а Стасик говорит, что и не всех. И ладно. И хорошо.
   Стасик примчался сразу, как только узнал, что случилось. Оказывается, я сама ему позвонила рассказать. Наверное, он тоже опасался, что наделаю глупостей. Но я не собиралась делать глупости. Я собиралась напиться в сисю и забыться.
   Пришла в себя благодаря тому же Стасику, который выставил соседку и ее подруг с моей жилплощади, собрал и выбросил початые бутылки, загнал меня шлепками под душ и приготовил крепкий куриный бульон.
   Странное у меня было чувство. Двоякое. И я никак не могла из него выпутаться.
   Сидя на кухне в махровом халате с головой, обмотанной полотенцем, и цедя бульон из пиалки, я пыталась классифицировать это свое чувство. Стасик в это время гремел в мойке посудой, мешая моим нейронам договариваться промеж собой.
   После бульона я набрала Верку:
   -Вот не знаю, подруга, что делать: то ли убить тебя, то ли расцеловать.
   -Давай остановимся на чем-нибудь среднем, - с готовностью откликнулась она. - Ты как? Может, мне приехать?
   Прошло несколько дней.
   От Стасика еле избавилась. Он находил все новые причины, чтобы оставаться ночевать на узком кухонном диванчике. В ход пошли: неработающая розетка, перегоревший кофейник, шатающийся стол, полка, висящая всего на 3 гвоздях (какой ужас!) и слегка заедающий замок. Список, конечно, можно было бы и продолжить, однако с моей стороны это было бы порядочным свинством и гендерной эксплуатацией.
   Стасик - верный, надежный, преданный друг. Я не имела права его эксплуатировать, пользуясь тем, что он боится, будто бы я наложу на себя руки, чего я делать, естественно, не собиралась.
   Веру, хорошенько подумав, я решила не убивать - она хорошая. Нет, она - лучшая! Хоть и порядочная стерва.
   А член уныло лежал на этажерке в ванной. Я ничего с ним не сделала. Запал почему-то иссяк.
   Как-то возвращаясь с работы, я увидела знакомую машину перед своим подъездом. Ага. Собственной персоной. Пожаловали-с. Встречайте дорогого гостя.
   Илья вручил огромный букет гвоздик. Аж сердце защемило до коленок. Сначала хотела послать мерзавца, но передумала. Послать всегда успеется. Сначала надо бы выслушать, с чем пожаловал.
   Он просил прощения, говорил, что не хотел обидеть, что просто не знал, как сказать, что в какой-то момент устал подыгрывать, что дурак, что был не прав, что готов возместить, если такое возможно, что не думал, что понял, что хотел бы, что должен, что может, что он, что я...
   Я слушала молча. Илья говорил долго, не делая пауз, будто опасался, что не успеет выложить все. Выглядел он паршиво. Самое скверное, что у него заметно дрожали пальцы, когда он прикуривал. Смотреть на это я была не в состоянии. Опустила глаза.
   Очевидно, что милому мерзавцу было нестерпимо, как я того и хотела...
   Дура. Ведь дура. Зла на себя не хватает. После всего я его вдруг... пожалела!
   Не могу понять, как могло такое случиться. Я пожалела мужчину, который унизил меня и заставил страдать. Получается, права была Луна, когда говорила, что я идиотка. Она и есть. Только хуже.
   Со слов Ильи я неожиданно поняла: он откуда-то знает, что мы с Верой подруги. Нежданно я почувствовала себя безмерно уставшей, будто вечер провела не сидя на кухне, а безостановочно укладывая железнодорожные шпалы.
   Навалилась апатия. Я даже не поинтересовалась, откуда Илья это знает. Да не все ли равно...
   Он не мой.
   Вот в чем фишка. Он чужой. Совсем.
   Нет, все-таки я неисправима. Мне безумно хочется прижаться к своему мужчине, пошептать в ухо, подышать в шею, сказать глупости, поверить глупостям, проснувшись утром, увидеть родное лицо, осторожно, чтобы не разбудить, чмокнуть в колючую щеку, обнять, мечтательно погладить, пожалеть. Это сильнее меня.
   Без счастья - так-сяк, но без надежды на счастье я, кажется, сразу умру. Поэтому, несмотря ни на что, я верю, что есть мужчина, который мне предназначен. Он умный, добрый, заботливый. Он самый-самый! Он мой до последней спиральки ДНК. Он не обманет, не предаст, не унизит. Он...
   Конечно, это не Илья, год назад я страшно обозналась. Что ж, сама виновата, за что и поплатилась. Кого еще винить? Илью? Он тоже заплатил. Все. Наша история завершилась.
   Мы оба понимали это и сидели, болтали как старые друзья, у которых больше нет друг к другу претензий. Он признался, что по странному стечению обстоятельств влюбился в мою подругу, которая его бросила. Даже тот факт, что странное стечение обстоятельств устроила ему я, перестал щекотать мне нервы.
   Возможно, Илья предназначен Вере? "Ну а что, если ей?" - перепроверяла я себя.
   Да ничего. Пожалуй, я смогу быть счастлива за них.
   Мы проговорили часа четыре. Когда Илья ушел, я выбросила прощальные гвоздики. А вместе с ними обиды. И почувствовала себя наконец полностью свободной. Хотелось петь и летать. И прыгать. И делать добро людям.
   Итак... Как бы помочь ему с Верой? Верка, поднимающая самооценку, - вариант непростой... О! Кажется, у меня есть идея. По вечерам...
  

Территория любви. Илья

   По вечерам неуправляемая сила гонит меня из дома и заставляет наматывать круги по злачным местам. Итог: меня узнают все бармены в округе и сторонятся семейные приятели.
   Домой возвращаюсь под утро - пьяный, уставший и злой. Падаю в ботинках на диван. Несколько часов сплю и еду на работу. Голова гудит. В желудке перекатывается нехорошая пустота.
   Аня меня жалеет. Я еще в начале коридора, а она уже звонит, чтобы заказать горячую пиццу. Как узнает? По шагам? Или ей звонит наш охранник Лешка?
   Я прохожу в кабинет, бессильно падаю в кресло и жду. Аня приносит таблетку и стакан охлажденной воды, даже просить не приходится. Когда мне особенно плохо, она оберегает от лишних звонков:
   -Илья Борисович на объекте, звоните во второй половине...
   -У Ильи Борисовича важные переговоры...
   Надо бы выдать ей премию.
   После таблетки мне удается немного подремать прямо в кресле. Невероятная тяжесть подгребает под себя и затягивает туда, где все заканчивается - дороги, перекрестки чувств, счастья вперемешку с несчастьями, суетные желания, гнетущие тревоги, сомнения и сожаления.
   Иногда я улавливаю, как шушукаются за спиной подчиненные, и тогда даю зарок, что все - завязал. Но наступает вечер, и я вызываю водителя. Трофимыч хмуро ворчит. Одному ему позволяю. Я понимаю, что его жена не в восторге от ночных смен, но я плачу ему столько, сколько Трофимыч нигде не получит.
   Что со мной происходит, хотел бы я знать...
   За последние три недели я ни разу не выспался по-человечески. Чем плохо посмотреть телевизор, принять душ, лечь в чистую постель и проспать часов девять-десять?
   Беда в том, что я боюсь спать. Нет, не спать - засыпать. Только закрою глаза - вижу палубу, слышу плеск воды, чувствую... ммм... Скулы сводит.
   Настолько остро чувствую, что подскакиваю. Сна как ни бывало. Долго не могу успокоиться, встаю, иду к холодильнику за пивом, открываю или закрываю окно, поправляю штору, потом снова пытаюсь уснуть. И все повторяется. От натуральности видения я схожу с ума. Снова чувствую жадные губы внизу, но помню, что нельзя ни стонать, ни кричать - услышат. Я задыхаюсь - вот, вот... - и опять просыпаюсь. Так однажды проснулся и понял, что беззвучно умоляю: еще языком... - а мог бы орать, все равно никто не услышит, потому что живу я один.
   К утру чувствую себя опустошенным, так что лучше не засыпать, а падать в ботинках и проваливаться в дурноту. Одна она спасает.
   Однажды я попытался освободиться - снял на дороге девчонку. Вроде симпатичная. Повез в Южный порт, заплатил охране, чтобы ночью нас пропустили на пристань. Под ногами плескалась вода, помост напоминал палубу. Но я ничего не смог. Мы молча выкурили по сигаретке, потом она, пряча ухмылку, предложила попробовать еще раз, но я отказался: понял, что бесполезно. Не то.
   Прежде у меня осечек не было. Сразу вспомнилось, что скоро сорок. И на душе сделалось так противно, так муторно...
   Взял вина и поехал к Инне. Мы с ней старые приятели, и иногда делим постель, когда у обоих нет иных вариантов.
   Слава богу, я не импотент. Рано испугался.
   Но ночное видение не исчезло. Я по-прежнему уходил из дома и набивался к приятелям, мне хотелось кому-то рассказать, выплеснуть из себя эту пытку. Но как только мы выпивали по первой, мой язык деревенел. Я осознавал, что не дождусь сочувствия. Скорее всего, надо мной посмеются. И правильно сделают!
   Как бы я посмеялся, если бы это происходило с кем-нибудь другим...
   Я снова поехал к Инне. Женщине проще понять эту муть.
   Она выслушала молча, посмотрела как-то строго и сказала:
   -Что ж, по-моему, ты влюбился.
   Хрен разберет этих баб. Одна любовь на уме. Чуть что - я тебя люблю, а еще хуже - ты меня любишь?.. Вот кто ответит нет? Зачем спрашивать, не оставляя выбора?
   И эта, хоть она и баба с яйцами, а туда же. Ну какая любовь? Просто я чувствую себя уязвленным и оскорбленным и не понимаю за что.
   ...Почти все пассажиры сошли на берег. Собрав вещи, я караулил Веру и наконец увидел, как она идет, покачиваясь на каблучках, по трапу. Я еще надеялся, что если подойду и заговорю, то все разъяснится, мы посмеемся над недоразумением и поедем вместе - куда угодно, лишь бы побыстрее приехать, лишь бы я мог... Я ускорил шаг, чтобы догнать ее, окликнуть, но тут Вера оглянулась и посмотрела на меня с такой надменностью, что я врос в трап...
   ...Инна смотрела с жалостью. Хотя изначально предполагался секс, я сослался на головную боль и ушел. Не выношу, когда меня жалеют. Отпустил Трофимыча и забрел в ночной магазин за сигаретами. Там встретил Андрея Перова. Мы давно не виделись и едва узнали друг друга. Он предложил пропустить за встречу. Домой, как всегда, не хотелось, и я с радостью согласился.
   Мы начали пропускать по дороге, передавая друг другу бутылку и прихлебывая дорогой коньяк прямо из горлышка.
   Когда вошли в квартиру и Андрюха включил свет, я еле устоял на ногах.
   -Кто это?
   -Это? Понимаешь, тут один журнал попросил сделать съемку с девчонками, что-нибудь особенное - без попок и титек, зрелое, но сексуальное. Я попросил моих знакомых попозировать. Получилось здорово - сам не ожидал. Вот и развесил фотки у себя, пусть пока висят - поднимают настроение и потенциал.
   На двери висела огромная, величиной с плакат, фотография Веры. Ее-то я и заметил в первую очередь.
   Длинные бронзовые локоны, вольно парящие вокруг головы, гордый разворот корпуса, острые ключицы, чуть вздернутый нос, пристальный, с иронической искринкой взгляд. Легкий подол платья закрутился от бедра до коленей. Красивые оголенные икры, а щиколотки настолько тонкие, что перехватывает дух.
   Счастье мое, счастье мое плещется на донце. Ниже щиколоток.
   Когда прошли в комнату, я увидел остальных. Особенно хороши они были на общей фотографии: группка обнимающихся женщин ухахатывалась в камеру. Я знал двух - Веру и Катю. Вера склонилась к Катиному плечу.
   -Они что, подруги?
   Обожгло изнутри. Я вспомнил... Что-то меня и тогда встревожило, но я до конца не связал...
   Однажды, когда Катя особенно достала звонками, я бросил в сердцах:
   -Милая моя, хороший секс - не повод для женитьбы.
   Выставляя меня из каюты, Вера произнесла фразу слово в слово. Как хлыстом обожгла. Я не предполагал, что это может быть так больно.
   Клянусь, я не хотел обидеть Катю, я просто устал от нее и хотел, чтобы все как-нибудь само собой сошло побыстрее на нет. Чтобы она отпустила меня, не вдаваясь в подробности.
   Так значит, они подруги. Подруги...
   Значит, совпадение фраз не было случайным? Значит, Вера знает? Представляю, в каком свете...
   -М-м-м...
   -Может, расскажешь, в чем дело? - Андрюха щедро наполнил стаканы.
   -Ты спал с ней? - спросил я, холодея.
   Он ответил не сразу.
   -Давно. Пару раз.
   Мне потребовалась двойная доза. Мы выпили, и он рассказал:
   -Мы вместе учились в институте. Она мне нравилась, как нравились другие красивые девчонки. После какой-то вечеринки мы переспали, на том все закончилось. Потом мы где-то встретились... не помню точно... И я подумал, что неплохо было бы продолжить, но у нее уже был постоянный парень. Позднее я узнал, что он ее бросил беременную. Когда мы встретились в следующий раз, у нее был какой-то просительный взгляд. Она сильно осунулась. Рассказывала о врачах, о больнице. Я так понял, что ее сестра при смерти. Честно говоря, я был слишком молод, чтобы поддерживать разговор на медицинские темы. Это я сейчас понимаю, что тогда мне представился шанс заполучить эту женщину, но я им не воспользовался. Знаешь, что я сделал? Я сбежал! Сказал, что нужно отлучиться на пять минут, и не вернулся.
   Через пять лет я увидел ее - и все. Сгорел. Мы в дым набрались на встрече однокурсников, а после переспали. На следующий день я позвонил, она ясно дала понять, что я хороший парень, но не больше. Мне осталась дружба и еще надежда, что когда-нибудь она снова почувствует себя достаточно одинокой и нетрезвой.
   ...Я не знал - то ли набить ему морду, то ли заключить в пьяные объятья и наконец выложить свою историю собрату по несчастью, который либо меня поймет, либо кинется в драку.
   Мы сильно набрались той ночью. Утром я вызвал Трофимыча и ушел, не позавтракав приготовленной Андрюхой яичницей.
   Пока ехал в офис, понял, что нужно действовать.
   Мало ли Андреев бродит вокруг, поджидая удобный момент. В любую минуту - я даже не узнаю - Вера может почувствовать себя одинокой и нетрезвой, и тогда она сделает это с ним или с другим. У-у-у! Невозможно представить. Ее тело выгибается от чужих прикосновений. Едва кончив, она прерывисто шепчет: поцелуй меня там. Чужой слюнявый мерзкий язык раздвигает волоски и скользит туда.
   -Илья Борисович, вам плохо? - спросил Трофимыч. - Может, вам опохмелиться? Давайте остановимся, я мигом организую...
   Действовать. Нейтрализовать Катю, которая, я уверен, нашептывает обо мне гадости, найти Веру, взять ее подарками, словесной лапшой, измором, шантажом, угрозами, силой и не выпускать из койки лет двадцать.
   Сильно, грубо, беспрерывно, до жалобных просьб. Но никакой жалости.
   За Катьку, с которой нужно было о чем-то говорить, как-то умасливая. За ухмылку девчонки, с которой не получилось на пристани. За Андрюху. За Инкино сюсюканье:
   -Покажи мне сладенького мальчика... Ах, какие мы сегодня сладкие...
   За чертовы сны. За надменность. За все, за все...
   Стоило принять нормальное решение, как жизнь наладилась. Я вернулся домой, принял душ, скоротал вечер у телевизора и лег трезвым в чистую постель. Впервые за три недели.
   И мне приснился длинный-длинный сон.
   Мы лежали, держась за руки. Между нами была лишь простыня. Как смог, я расправил ее и укрыл нас обоих. Вдруг Вера придвинулась, обвила руками и с отчаянной силой прижалась сбоку всем телом. Ее дыхание приятно защекотало шею возле уха. Ее беззвучное ты мой билось и рвалось наружу.
   Потом ее макушка оказалась в моей подмышке, и это стал ее домик. Он ей понравился - там все было устроено так, как ей хотелось: тихо, спокойно, надежно, уютно. Она оттуда слышала, как за окном бьется ветер, как шелестят тревожно листья рябины, как я негромко рассказываю о прошедшем дне, выглаживая пальцем на ее округлом бедре невнятные иероглифы. Потом я сразу оказался в ней, и это стал мой домик. И он мне понравился - там все было устроено так, как мне хотелось. И меня там ждали. Когда выплеснулось, я начал сначала. Сначала. Сначала. Я учился владеть своим домом, а Вера была моей картой с подсказками. Я смотрел на нее, смотрел, смотрел и слушал ее, пока мог. Нет, я не мог от нее оторваться и не мог ее оторвать. Мы были целым, отрывать - означало резать живое. Потом мы, тесно прижавшись, шептали друг другу глупости, в которых я никогда никому ни за что не признаюсь, но, что бы там ни произошло с нами дальше, я всегда буду помнить и сами слова, и то, что было за ними. Они еще не раз догонят меня в кафе за чашкой эспрессо, на мокром шоссе - у сломанного светофора, придурковато мигающего желтым глазом, на пляже - у пенной кромки. Наши милые глупости накроют меня в самых случайных местах и проберут до мурашек.
   Уже засыпая, Вера шепнула на ухо люблю.
   -Что? - переспросил, но она не услышала. И тогда я тоже шепнул, проваливаясь следом, догоняя:
   -Девочка моя... любимая...
   Проснувшись во сне, я увидел рядом на подушке родное лицо. Если вот так пристально смотреть, то по дыханию, по едва уловимому подергиванию век можно угадать, что ей снится. Мне захотелось сжать ее в ладонях. Нежно. До боли. Осторожно, чтобы не разбудить, исхитрился и чмокнул ее в шею. До боли нежно.
   -Колючий... - блуждая где-то на повороте сна.
   -Девочка... - задыхаясь от излишков нежности, не уместившихся в поцелуе.
   Она, не просыпаясь во сне, потянулась навстречу с улыбкой, и я увидел, что она - моя со всеми своими люблю и колючий, и с тем, что еще не сказано, но обязательно будет произнесено, и с тем, что она никогда не сумеет или не захочет сказать.
   В минуту пробуждения я понял одну вещь - мне не сладить с собой. Я не хотел повторения того, что было на теплоходе. То есть я невероятно хотел, но простого повторения мне было мало. Не знаю, как объяснить... Я хотел получить ее всю до последней жилочки. Со всеми ее примочками, проблемами и тараканами, которых, вероятно, немало, с привычками, которые наверняка отравят мне существование, с ее прошлым, от которого у меня еще вскипит кровь, с дурацкими романами, которые она пишет, с лучшими подругами, от которых вечно одни проблемы, со всем тем, чего я пока не знаю о ней.
   Один раз и мельком я видел родинку у нее на правой лопатке. Так вот, я скучал по этой малознакомой родинке. Я хотел получить и ее!
   Девочка моя...
   Дурочка... Думает - вот, отпускной секс с бывшим любовником лучшей подруги, который жестоко бросил несчастную бедняжку. Да, у нашей встречи плохая наследственность, но... Я должен объяснить ей так, чтобы она поняла, хотя сам не понимаю. Я скажу про любовь ей все, что она захочет услышать. Скажет нет - значит нет. С этим разберусь, когда услышу. Но сначала - поговорить.
   Однако дело осложняла Катя. Я был уверен, что она замешана. Но как? Когда успела? Зачем ей это? Вопросы без ответов. А ответы нужны.
   Кто поймет женщину? Естественно, другая женщина.
   Вечером я позвонил Инне. Она сказала, что собирается в ресторан к китайцам.
   -Отлично. Я как раз собирался тебя пригласить.
   -Нет, котик, я иду не с тобой, во всяком случае сегодня.
   Но Инка не умела отказывать.
   Инна мне и подсказала, как разговаривать с Катей. Осмотрела костюм, велела заменить галстук, сама выбрала букет, категорически отвергнув розы.
   -Ни пуха.
   Катя слушала, склонив голову. Меня всегда раздражала эта ее манера. В ракурсе три четверти ее взгляд казался каким-то особенно покорным. Трогательным до неприятия. Прежде иногда я ловил себя на мысли, что мне хочется ударить ее за этот покорный взгляд. Но странное дело - больше он меня совсем не раздражал. Взгляд как взгляд. В принципе, баба она красивая. И душевная, добрая. И даже неглупая.
   Вначале разговор шел трудно - я говорил, запинаясь, она отмалчивалась. Но в итоге мне удалось убедить Катю в том, что раскаиваюсь. Ну в общем я и правда поступил с ней не лучшим образом, стоит признать. Но не по злому же умыслу! Я совсем не хотел причинить боль, я просто хотел, чтобы все закончилось быстро, без изматывающих выяснений. Думал, так будет лучше для нас обоих.
   Я рассказал Кате все. Почти все. Спросил, что о нас знает Вера.
   -Но она же моя подруга!
   Если перевести на нормальный язык, то получится: знает все и даже немножечко больше.
   Катя держалась хорошо. Мне представлялось, что будут слезы, упреки, мольбы, но я ошибся. Она спокойно написала Верин телефон и протянула его с отстраненной улыбкой.
   -Желаю удачи.
   Ну кто разберет этих баб!
   После встречи с Катей во мне проснулся зверский аппетит, и я зашел в кафе.

Разные вещи. Инна

   Объявился Илья.
   Как часто бывает, отменил мои планы на вечер. Я сопротивлялась недолго: любой ресторан с Марзеевым я променяла бы на дурно пахнущую подворотню с Ильей. Знаю. Я для него... Интересно, кто?.. Разминка для большого секса? Плановая проверка основного органа на работоспособность? Место для складирования по дружбе неудачных интрижек? Пожалуй, все вместе. Всегда готовая к употреблению женщина с большим ухом для выслушивания и с одной извилиной для советов. Отличная модель! Могу продать идею производителям резиновых женщин.
   Сама, конечно, во многом виновата. После того как по возрасту вышла из пионерской организации, никто не заставляет быть всегда готовой к употреблению. А я не могу отвыкнуть - вредные привычки живучи, если нет силы воли.
   Моя сила всегда разбивается о его улыбку.
   Нет, он хороший, действительно хороший! Но... малость недоделанный, не в обиду будь ему сказано.
   Он так и не понял, почему я с легкостью отказываю Марзееву. Он, вероятно, думает, что мой очередной любовник - старый, богатый, облезлый, мерзкий дядька, пукающий во сне и не контролирующий процесс слюноотделения, отказать которому в ужине - за счастье. Между тем Костя моложе меня, ненамного, но моложе. И бабы на него ой как засматриваются. Вот у кого проблемы со слюноотделением! В Марзееве мне нравится именно реакция на него женских организмов, а еще то, что он вовремя мне подвернулся и не лезет в душу.
   Я не отказываю ему, я отказываю ему ради Ильи. Это разные вещи.

Среда обитания. Вера

   Зашла в кафе.
   Мое любимое кафе - на Пятницкой. Называется "Шоко". Здесь всегда настолько густые запахи, что их можно черпать ложками и поддевать на вилки. Сытно. И немного душновато.
   Официант Жан - красивый парень двадцати пяти лет - встречает полуулыбкой:
   -Все как обычно?
   Киваю, улыбаясь. Обычно. До чего приятно, когда помнят твои вкусы и привычки.
   Иногда, когда мало посетителей, мы с Жаном болтаем как старые приятели. Он два года живет с другом-стриптизером, который вечно влипает в нелепые истории. Я даже не знаю, что люблю больше - кофе, который Жан варит в крохотных турочках на раскаленном песке, параллельно смешивая горячительные коктейли, или истории, которые он травит о своем непутевом Люке.
   Сегодня людно, шумно, все столики заняты, кроме одного, самого неприметного, который между окном и колонной. Славное местечко, как раз для меня.
   Жан приносит кофе, воду и тарелку с двумя большими фруктовыми пирожными.
   -Сегодня не продохнуть, - он закатывает бархатные карие глаза и улетучивается на требовательный зов.
   В "Шоко" я никогда не бываю с мужчинами, это моя личная территория. Я люблю здесь посидеть, неспешно поразмышлять, поглазеть на юные трущиеся парочки, поболтать с Жаном о Люке и свежести пирожных, почитать газетку или книжку. Не хочу, чтобы это место было связано для меня с острыми эмоциями. Оно должно оставаться чистым от разочарований и сожалений, поэтому я согласна делить "Шоко" только с двумя мужчинами - Жаном и его полумифическим для меня Люком.
   Жаль, конечно, что сегодня Жану не до меня.
   Однажды я его спросила:
   -Как на самом деле тебя зовут? Иваном?
   -Николаем.
   -Тогда почему Жан?
   Он пожал плечами, затрудняясь с ответом.
   -Так веселее.
   Ну, не знаю. Скорее похоже на попытку избавиться от имени, чтобы сбежать от судьбы. И хотя парень стоял передо мной живой-живехонький, в голове у меня застряла фраза: погиб при попытке к бегству. Я потом выковыривала ее из головы часа четыре.
   За окном плотный поток машин, пешеходы, вжимающие головы в плечи. Мужчины. Женщины. Все как всегда бессмысленно спешат. Если этот город остановится хоть на минуту, то, наверное, сойдет с ума.
   Самсон рассказывал: один мужик вот так же спешил - работал, работал, работал, работал, делал с женой детей, работал, водил сделанных детей в садик, на елки и в зоопарк, работал, работал, а потом остановился на минуту, задумался и застрелил из охотничьего ружья жену, детей, собаку и бабушку. На себя патронов ему не хватило. Не рассчитал, однако.
   Возможно, все мы рвемся наперегонки вперед не в погоне за, а в побеге от? Чтобы не задумываться. Не испытывать вины и страха. Нет, в другом порядке: страха и вины. Которые точат. Кого-то. А кого-то натачивают.
   А пирожные сегодня особенно восхитительны. Кондитер, наверно, влюбился. Иначе откуда в бисквите столько нежности?
   Кстати, пару дней назад мне приснился странный сон. Плотная очередь, завивающаяся восьмеркой. В ней люди в фуфайках и серых платках - в основном женщины и дети. Стоят затылок в затылок. Все угрюмо молчат, погруженные в себя, обособленные.
   Я стою в этой очереди так долго, что больше не могу стоять, но уйти уже тоже не могу - жаль до слез потраченного времени. Разрываюсь. Вдруг над головами проносится ропот: "Больше трех штук в одни руки не давать! Не давать!" И тут только я соображаю, что не знаю, за чем стою и сколько у меня вообще денег. Хватит ли на три те самые штуки, из-за которых мучаюсь? Понятно, что, отстояв до полуобморока, брать меньше трех штук чего бы то ни было не имеет смысла.
   Я сунула руку в карман, который оказался плотно набит купюрами. "Интересно, - подумала, - сколько стоит одна эта штука? И какая она - маленькая или большая?" На одну точно должно хватить, даже если она большущая. Я начала представлять, что это какая-то очень нужная штука, без которой никак и приобретением которой, возможно, я даже смогу гордиться. Стало немного легче стоять. Появился стимул.
   На финишной прямой, когда напряжение сгустилось, а до вожделенного прилавка со штуками осталось всего ничего, раздался многоголосый вздох и вдруг очередь передо мной начала быстро разваливаться. Я не понимала, что случилось, до тех пор, пока спины и затылки не расступились, явив пустой прилавок, а на нем объявление, наспех нацарапанное кривым, сползающим вниз почерком. Оно гласило: "Любовь закончилась".
   На этом месте сон оборвался. Часы показывали 5.13 утра. Пошла на кухню глотнуть чайку - и бухнулась досыпать, благо у Сашки начались каникулы. Только по каникулам ребенка я отследила, что наступило календарное лето, впрочем, пока прохладное.
   Я пересказала свой сон Станиславу Сергеевичу. Он спросил, почесывая облысевшую макушку:
   -О чем ты подумала сразу после того, как проснулась?
   -Не помню. Хотя нет... Утром у меня был чертовски неприятный осадок. Будто бы за один раз меня обдурили дважды. А хороша бы я была, купив любви на все деньги! Целых три штуки!
   -Сны - аллегория. Не нужно воспринимать их слишком буквально. В данном случае смысл примерно такой, что любовь требует затрат. И, судя по всему, у тебя есть что тратить. Но ты боишься, что, потратившись, ничего не получишь взамен.
   О как. Все по-научному. Станислав Сергеевич любит покопаться у меня в подсознании. И иногда он откапывает там что-то действительно ценное. Но не на этот раз.
   -Но в целом ты небезнадежна, - заключил он с присущим ему оптимизмом.
   И почему всем так нравится ставить диагнозы?
   Оказывается, я подумала вслух:
   -И почему всем так нравится ставить диагнозы?
   Станислав Сергеевич хмыкнул:
   -Потому что свободная женщина, как ты, - это уже диагноз, тревожащий общество, как какая-нибудь заразная проказа.
   -Ай, так это диагноз обществу, которое боится конкуренции свободных женщин и смутно чувствует в них угрозу привычному укладу жизни... У женщин логика примерно такая: раз я вышла замуж, значит и она должна, а если она не выходит, может, замужество не настолько ценно, как мне представлялось? Это я проходила. Потом, конечно, замужняя женщина убеждает себя в безусловной ценности замужества. А что еще ей остается делать? Но, как говорится, ложечки нашлись, а неприятный осадок остался.
   -Как правило, женщина свободна, если никому не нужна.
   -Какой кошмар! Скажите еще, что счастье без мужчины невозможно.
   -А что, разве возможно?
   Разговор скатывался к глянцевым комиксам.
   10 способов выскочить замуж за босса! Настал наш черед восхищать поклонников великолепным бюстом! Йога для собак! Мечта любого парня! Все дело в яйцах! Ты слишком доверяешь мужчинам! Твоя подруга тебе не завидует? Как динамить мужчину, чтобы он ничего не понял? 5 способов отшить надоевшего мужчину! Интеллектуальная книга для красивых! Как потратить деньги с удовольствием? Что хуже - глупый мужчина или некрасивая женщина? Стратегия знакомства: попа - 5, сиськи - 8, в целом - 4! Как выйти замуж за три недели? Как не напугать мужчину раньше времени? Качество сексуальных услуг! 3 аспекта повышения результативности пикапа! Как переварить славу? Кто женщина - курица или инопланетянка? Кто мужчина - инопланетянин или козел? Кто сказал, что мужчины тоже люди? 20 способов похудеть, не вставая с дивана! Как завести любовника? Сколько стоит "алиби"? Стоит ли заводить детей: за и против! Как вернуть неверного мужа? 7 универсальных способов соблазнения! 9 способов сбежать со свадьбы! Стань настоящей стервой! Взгляд на мужчин как на домашнюю у-тварь! Как заставить всех плясать под свою дудку? Домашнее рукоделие: вьем из мужчин веревки! Навыки хождения по "трупам"! Стопроцентное обольщение шефа и мужа лучшей подруги! Чего хочет женщина?
   Кстати, о комиксах. Откуда это всеобщее убеждение, что цель женщины - поскорее выйти замуж за мужчину и долбать его потом своим обязательно мерзким характером всю его несчастную жизнь?
   -Доктор, вы меня пугаете. Я жить-то буду?
   Он серьезно кивнул:
   -Какое-то время. Кстати, ты собираешься на юбилей Потапова?
   На юбилей я собиралась, а как же. Даже подарок уже присмотрела - нож для разрезания бумаг, инкрустированный самоцветами. Даже залог за него внесла в антикварном салоне. Дорогой, собака! Но что поделаешь.
   Плохо то, что я так и не узнала, какая любовь продавалась. Это будет мучить меня бесконечно. Ведь она бывает такая разная: первая, последняя, параллельная, кармическая, безответная, тайная, отчаянная, патологическая, обычная (то есть примерно до среды), любовь по расчету, любовь с браком. Так которая именно мне не досталась-то, а?
   Из-за колонны вынырнул Жан, прерывая мои размышления. Лукаво подмигнув, он положил на столик комковатый конверт.
   -Это вам. От мужчины! - обозначил кареглазый красавчик игриво и исчез, вильнув бедром.
   Конверт не был подписан. Я выждала несколько минут в расчете на то, что в суматохе Жан ошибся адресатом и сейчас спохватится. Не может быть, что мне. От кого? Какого мужчины?
   Жан все никак не спохватывался. Интересное дело. Я надорвала конверт по краю с приятным чувством, что вскрываю чужое. На стол выпала карточка с типографской каймой. Сверху к ней была пришпилена крохотная желтая розочка, какие продают в чайных лавках на развес. Внизу стояли цифры, тиснутые синим наборным штампом.

97

   И? Я посмотрела по сторонам, надеясь, что разгадка где-то рядом. Бурая шершавая стена. В паре метров соседний столик. За ним девушка неуверенно листает меню, ее спутник, суетливый очкарик, куда-то вышел, оставив на стуле сиротливо скособочившийся коричневый портфель. Сзади колонна, впереди окно, за которым город, который боится сойти с ума. Если разгадка рядом, то мне она непонятна.
   Жан сказал - от мужчины. Вообще-то от мужчины можно всего ожидать, но тут, пожалуй, крайне клинический случай. 97 чего? 97 где? Какое-то пустое, бессмысленное число.
   Я решила не заморачиваться. Однако когда уходила, спросила Жана, перегнувшись через стойку, кто оставил конверт.
   -Не знаю, - ответил тот, продолжая вытирать стаканы полотенцем, переброшенным через плечо. - Какой-то мужчина. А что?
   -Молодой человек, два кофе! - крикнули из зала.
   -Минуту!
   -Да ничего особенного, - ответила я. - Письмо не подписано, и поэтому я боюсь ошибиться. А как выглядел тот мужчина?
   -Ну, плотный такой. Высокий. В плаще и парусиновой шляпе. Борода еще у него, - Жан описал руками крутые дуги, - пышная такая. Да если честно, я особо-то не разглядывал - некогда сегодня. Сами видите - народ так и прет.
   -Борода, значит... А что именно он сказал?
   -Официант, где наши гренки с сыром? - взревел налитый пивом толстяк.
   -Да несу я, несу! - Жан метал на поднос тарелку с гренками, графин и стаканы, продолжая рассказывать: - Веру, спрашивает, знаешь? Я ответил, что знаю - сидит у окна, за колонной. Передай, говорит, ей вот это, и протягивает письмо. А потом он сразу ушел.
   Ну понятно. Ошибочка вышла. Мало ли Вер кругом. Что существенно: у меня нет знакомых бородачей. Ни одного. И цифра 97 ни о чем мне не говорит.
   Я хотела вернуть конверт Жану, чтобы он поискал другую Веру среди посетительниц кафе, но официант уже умчался с подносом, ловко лавируя среди беспорядочно наставленных стульев. Я ждала минут пять, но Жан прочно завис над дальним столиком. Мне стало неловко. У него много работы: всех обслужи, всем улыбнись, не перепутай заказы, сполна получи по счетам, а тут еще какое-то дурацкое письмо без смысла и точного адресата. В конце концов, Жан сделал, о чем его просили. Я Вера? Вера. Письмо у меня? У меня. Бородач сам виноват, что я не та Вера. Мог бы поточнее описать ту, удостовериться, что ли.
   Жан все еще стоял, склонившись над столиком, и чему-то терпеливо кивал. Я пощелкала ногтями по барной стойке, размышляя, а потом развернулась и покинула "Шоко".
   Нагруженная четырьмя пакетами из супермаркета, я зашла в свой подъезд. Настроение было как раз для генеральной уборки - решительно-приподнятое. Начать хотелось немедленно, чтобы не растерять запал, а тут кстати почтовый ящик на глаза попался. Давно я в него не заглядывала.
   Прислонив пакеты к стене, выудила ключ из кармашка сумки, открыла дверцу, а там... Под завязку. Бесплатные газеты, рекламные листовки, иллюстрированный каталог и три конверта, один из которых на поверку оказался депутатской рекламой.
   Выбросив все, кроме двух оставшихся писем, в коробку, стоявшую под ящиками, любезно предусмотренную уборщицей, я почувствовала еще большую решительность вымести из своей жизни все ненужное.
   Оказавшись в квартире, решила сначала разобраться с письмами. Первое было от Светланы Михайловны, маминой студенческой подруги, которая писала мне строго два раза в год. Несколько общих слов о себе и пять страниц в клетку с полями сплошного беспокойства обо мне. У Светланы Михайловны нет ни своих детей, ни внуков, к моему огорчению. Письмо я отложила, поскольку оно молило об ответе.
   Второй конверт был без обратного адреса. Вскрыв его, я обнаружила две фотографии. На первой я ела апельсин, изогнувшись и придерживая мизинцем прядь волос, норовившую упасть на лицо. Дело было в издательстве, я даже помню, как ела тот апельсин. На втором снимке я шла по дорожке к своему подъезду, как пять минут назад, только без пакетов. Меня снимали со спины, но в нужный момент я полуоглянулась.
   Обе фотки я посчитала удачными. С апельсином получилось очень даже изящно. В жизни за собой я особого изящества не замечаю, так пусть будет хоть на фотографии. На втором снимке у меня интересный взгляд - какой-то расфокусированный, будто я ищу кого-то. Не помню такого, чтобы искала.
   Ни сопроводительной записки, ни пояснительного текста на оборотной стороне - я проверила. Ничего, только сами фотки. Странно то, что я не помню, чтобы кто-нибудь меня фотографировал. Допустим, момент у подъезда я не помню вообще, хотя, если судить по одежде, это произошло недавно, может даже вчера. Апельсин хорошо помню, но чтобы меня снимали за его поглощением - хоть убей, нет. Дело было недели три назад. Я забежала в издательство, а в это время там отмечали рождение внука начальника отдела иллюстраций, на который меня не приглашали. Но раз уж пришла - затащили на праздник, хотя с дедом родившегося внука я и знакома-то не была. Так, видела пару раз в коридорах.
   Накрыли шведский стол, вокруг которого толпилось изрядно народу. Люди ходили туда-сюда с тарелками, пару раз вроде щелкали вспышки, но в том углу, где происходила основная тусовка, я же нашла для себя местечко поодаль. Я вообще чувствовала себя лишней на празднике и быстро ушла.
   Кого благодарить за нежданный подарок?
   Оставалось исследовать конверт. Адрес отпечатан на компьютере. Почтовый штамп недельной давности. Все. Больше из него ничего не выжмешь.
   Конверт я выбросила, а снимки вложила в альбом.
   Пока сортировала купленные продукты - что в холодильник, что в морозильник, а что и так постоит, - все думала о фотографе, который то ли поскромничал, то ли посчитал, что я обо всем догадаюсь сама.
   Может, Андрей Перов? Больше из моих знакомых никто не страдает недержанием фотопленки.
   Андрей, конечно, мог подкараулить меня у подъезда, спрятавшись за одной из припаркованных машин, но как он попал в издательство и как я могла его там не заметить? Заняться-то было нечем, вот я и разглядывала празднующих - кто сколько выпил, кто что съел и кто во что одет.
   Перед тем, как включить пылесос, я все-таки набрала номер Андрея, чтобы поблагодарить его за подарок.
   -Хочешь сфотографироваться? - обрадовался приятель.
   -Нет, спасибо, меня уже... Я думала, это ты прислал мне фотки.
   -Нет, не я, но я могу...
   -Спасибо, но не стоит...
   -Но я правда могу, вечером. Хочешь - можешь в студию подъехать, адрес помнишь? А хочешь - могу прямо к тебе. Но в студии свет лучше и есть декорации...
   -Ну хорошо, - сдалась я, чтобы не обижать человека, - давай как-нибудь через недельку. Я тебе еще позвоню, хорошо?
   -Буду ждать. Ты, главное, не пропадай.
   Выходит, не Андрей. Что вообще происходит? Какой-то бородатый мужчина в кафе, пожелавший остаться неизвестным, теперь вот анонимные снимки. Неужто у меня появился этот... поклонник? Тайный поклонник...
   Зазвонил телефон - я вздрогнула. В последнее время не люблю телефоны, в основном из-за Катьки. Ее праведный гнев развеялся, как туча, которую растрепал, разворошил, растащил играючи ветер. Забыв прежнюю обиду, подруга взялась за сводничество да еще и Нинку подговорила. Теперь они поют в два голоса, какая я жестокая. Это я жестокая? Можно подумать, что это я Катьку всю дорогу обманывала, из-за меня она ревела, бесилась и не знала, как выплевать злую боль, которая мешала дышать. А теперь жестокой стала я, потому что: он понял и раскаялся, а я не влюбилась за это в него немедленно и по уши и тем увеличила количество нелюбви на этой несчастной планете. Вот такая вот я жестокая в планетарном масштабе.
   Чем больше я объясняла подругам, что отношусь к Илье в общем и целом неплохо, однако с опаской, поскольку не верю в непорочное мужское раскаяние, зато знаю много примеров игры в раскаяние с весьма практичными целями, тем чаще я слышала в ответ:
   -Хотя бы поговори с ним.
   Чем больше от меня требовали разговоров, тем меньше я говорить хотела.
   Послать бы всех поглубже. Вот взять и послать невзирая.
   Телефон замолк на полминуты, а потом затрезвонил вновь. Я сомневалась: а вдруг это не Катя, не Илья и даже не Нина, а инкогнито, приславший анонимно снимки? Любопытно же, кто он. Однако боязнь, что меня прищучат на любопытстве и опять будут разводить на романтические разговоры, возобладала, и я не без злорадства включила пылесос.
   В субботу сын Сашка, как всегда, ушел на тренировку - летом его секция продолжала работать. Прямо с утра позвонили Катька, Нина и Илья. Катя говорила об Илье, Нина говорила об Илье, Илья тоже говорил о себе. На разговоры о нем ушло больше часа.
   Илья оказался настойчивым. Не ожидала. Вероятно, он возомнил себя альпинистом на ледяной Джомолунгме. Каково ему - это понятно, а вот каково Джомолунгме...
   В итоге содержательной беседы с ним о нем как-то так случайно выяснилось, что я - сука. Он так и сказал. Ну надо же, какое потрясающее открытие! Больше всего на свете я не люблю манную кашу, слово "экзистенциализм" и разочаровывать ближних. Сука - так сука. Поэтому я все-таки согласилась встретиться. В конце следующей недели. В концертном зале имени Чайковского. Передо мной как раз лежала распахнутая газета с объявлением о концерте китайской виолончелистки с невоспроизводимым именем.
   А Катьку я все-таки обожаю. Она прелестна в своих крайностях: позавчера рыдала-проклинала, вчера простила-забыла, а сегодня принялась выгораживать. Илья, видите ли, хороший в глубине души, и мне нужно хотя бы объясниться с ним по-доброму и прочее бла-бла. Ничто так не утешает брошенную женщину, как опека над бросившим ее мужчиной.
   Но я все равно ее обожаю. У нее все - хорошие. Может быть вначале немножечко плохие, но потом обязательно хорошие.
   Как-то зашел у нас спор. В то время мы обе подсели на пасьянс "косынка". Помню, Катя расплакалась, что пасьянс у нее раз за разом не сходится.
   -Неужели я такая глупая?
   -Почему глупая? - удивилась я.
   -Потому что, видимо, перекладываю не те карты!
   Я принялась объяснять, что это игра, где велика доля случайности, что иногда выпадает настолько плохой расклад - например, открываются карты исключительно черных мастей, и тогда, будь ты хоть трижды гением, пасьянс у тебя не сложится.
   -Я так не играю! - выслушав меня, заявила Катя с негодованием. - Он должен складываться всегда!
   Она обладает удивительным талантом думать, что если ты хорошая девочка и обдуманно совершаешь правильные поступки, то все у тебя сложится счастливо, иначе и быть не может. Вот эта уверенность, что жизнь изначально устроена правильно и для счастья достаточно самой не совершать грубых ошибок, покоряет меня безмерно. Если бы еще она не давила на меня своей уверенностью...
   Нинка тоже по-своему давит на меня. Говорит, что уже запуталась, кто кого и в каком порядке. Я ей честно отвечаю, что пока все меня. Но я еще всем покажу! Нина смеется заливисто, как человек без единой гадости на душе. Тьфу-тьфу-тьфу, кто старое помянет... Три раза постучать по дереву, три по голове, чур меня, чур ее, чур всех нас, спаси и сохрани...
   С некоторых пор дела сердечные Нина изучает по нам с Катькой, как учитель географии из Бобруйска изучает мир по контурным картам.
   А мы с Катькой такие карты, такие карты, ну очень контурные.
   Последней в то утро позвонила мне мама. Обычно от ее расспросов я зверею. Как Саша учится, хорошо ли ест, не болеет ли, дружит ли с одноклассниками, не курит ли с ребятами в подворотне, есть ли у него девочка, не лучше ли отдать его в художественную школу, или в музыкальную, или в кружок вышивания бисером, и - апофеоз - когда я наконец-то выйду замуж? Обычно сначала я блею, потом рычу, но заканчивается тем, что все-таки блею.
   На этот раз ее расспросы пришлись весьма кстати: хоть кто-то захотел немного поговорить обо мне без привязки к Илье, хотя я полностью отдаю себе отчет в том, что, знай мама о нем, знай она хотя бы это имя, спасу бы не было. Мама задавила бы так, как подругам и не снилось. Поэтому она не знает и не узнает никогда. Распрощались мы к обоюдному удивлению мирно.
   Потом я сходила в магазин, но уже без того удовольствия, на которое рассчитывала утром. Пришлось спешить, поскольку надо было еще приготовить что-нибудь вкусненькое к возвращению сына с тренировки.
   В разгар кулинарных экспериментов пришла смс-ка от Катьки: "Уезжаю на неопределенное время к родственникам. Вернусь - позвоню. Чмоки".
   Минут через двадцать, когда руки освободились, я ее набрала, чтобы узнать подробности, - "абонент недоступен". Домашний телефон тоже не отзывался. Подруга всегда была легка на подъем. Помню, как в прошлом году она за полчаса успела решить, что едет в Киев, заказать билет и даже собрать вещи. Так что я почти не удивилась.
   Глянула на часы - Сашка задерживается.
   На плите стыл цыпленок табака. Я поставила гладильную доску к окну. Белья накопилось - ворох. Я утюжила простыни, полотенца и футболки, то и дело посматривая на дорожку, по которой сын обычно шел с автобусной остановки.
   День был солнечным, но не жарким. Через приоткрытую форточку тянуло свежестью.
   Вдруг раздался грохот, звон, а потом пронзительные крики: "А! А! А-а-а!". Мужчина из соседнего подъезда, гулявший в глубине двора со своей бульдожкой Тасей и от нечего делать таращившийся на окна, смешно дернул шеей, всплеснул руками и побежал к дому, за ним покатилась Тася, мелко перебирая кривыми лапами. Соседка с первого этажа (никак не запомню, как ее зовут) припустила в ускоренном темпе от мусорных баков, налегая на клюку. Их траектории пересекались где-то у подъезда, вне поля моего зрения. От нехороших предчувствий сердце, подскочив, сжалось и рухнуло вниз. Сашка! Внутри стало противно пусто. Я кинулась к окну, дернула раму, высунула голову и увидела внизу, чуть левее, живописную группу. В ее центре находилась Светлана Борисовна из 48 квартиры, она прижимала руку к груди и, похоже, норовила осесть на асфальт. Ее поддерживало несколько старушек, из тех, что в хорошую погоду целыми днями тусуются на лавке возле подъезда и подкармливают подвальных кошек. Хозяин Таси, запрокинув голову, тыкал пальцем куда-то вверх, показывая на окна. Тучная соседка с клюкой тянула вялую Светлану Борисовну на лавку. Три старушки более щуплой комплекции тянули Светлану Борисовну в противоположную сторону, к козырьку подъезда. Тася, раззадоренная всеобщей суетой, радостно рвалась с поводка, пружинисто подпрыгивая на одном месте, и взахлеб голосила.
   И в это время на дорожке, которая пересекала двор по диагонали, появился Сашка. Он буднично нес рюкзак за лямки, отпихивая его на ходу коленкой. Я прижалась щекой к раме. Глупое сердце, набрав амплитуду, не могло утихомириться. Оно болталось и билось как Сашкин рюкзак о коленку.
   Приступ инстинктивного страха выбил меня из привычной колеи: белье осталось недоглаженным, а Сашка неотруганным за опоздание. Спросила только, где был.
   -Скутеры ходили смотреть.
   -Зачем?
   -Пашке отец обещал подарить.
   Я предпочла замять тему, уловив в голосе сына зависть. Вот только скутера для полноты ощущений мне не хватало! Костьми лягу - не будет скутера.
   Тем же вечером, перед новостями, я пошла выносить мусор. Захотелось немного прогуляться, пару раз глотнуть вечерней прохлады, поэтому я обошла вниманием мусоропровод и направилась на улицу, к помойным бакам. На площадке первого этажа столкнулась с той самой соседкой, которая перетягивала Светлану Борисовну, помогая себе клюкой. С той, которая тянула одна против трех. Я не видела, чем дело у них закончилось, поскольку переключилась на сына, но почему-то была уверена, что верх взяла сноровка Клюки.
   Такое ощущение, что она весь вечер простояла под дверью, высматривая в глазок подходящую жертву, которой можно было бы поведать леденящую историю, невольной свидетельницей которой она стала несколькими часами ранее. Возможно даже, я получилась у Клюки не первой жертвой. То есть не возможно, а скорее всего.
   Понизив голос до зловещего шипения, старуха подробно рассказала, что произошло.
   Когда Светлана Борисовна из сорок восьмой вышла из подъезда, сверху в нее полетела бутылка. Падая, стеклянная емкость несколько раз перекувырнулась вокруг своей оси, рассекая воздух с угрожающим свистом, задела по касательной соломенную шляпку Светланы Борисовны так, что кокетливый головной убор, приколотый к высокому начесу невидимками, перекосился и съехал на бок, примяв элегантный начес, и грохнулась, брызнув стеклом и содержимым, прямо под ноги обомлевшей обладательнице 48 квартиры, соломенной шляпки и начеса, именуемого в народе вороньим гнездом.
   Каким-то чудом осколки пролетели мимо, один слегка царапнул лодыжку Светланы Борисовны, и только. Так что анатомически женщина не пострадала, но сильно перепугалась. Ей вообще показалось вначале, что под ноги грохнулась бомба. Пережив сильное душевное потрясение, Светлана Борисовна решила вернуться домой, хотя до этого направлялась на дачу. К вечеру у нее и вовсе подскочило давление - пришлось вызывать скорую. Врач был настолько любезен, что не уехал, пока укол не подействовал, и даже денег не взял, посочувствовав пережитому. Бывают же еще добрые люди, не то что...
   -Но кто?..
   Клюка уловила движение моей мысли слету.
   -Мужчина, который гуляет с собачкой, противной такой - знаете? - слюнявой, я страсть как не люблю этих собак, от них одна грязь, инфекции и неприятности. Но мужчина ничего - приличный вроде такой, семейный и не пьет... Так вот он краем глаза видел, как кто-то бросил бутылку из окна. Он не успел как следует разглядеть - говорит, все произошло слишком быстро. Но бросали с вашего этажа, он нам показывал. С площадки, где лифты. Там и окно было настежь открыто... Да Гулькины это, кому ж еще быть.
   Гулькины были притчей во языцех нашего подъезда. Кто подпалил почтовые ящики? Гулькины. Кто сломал кодовый замок? Гулькины. Кто наделал в лифте? Конь в пальто. Больше некому.
   Мать и сын Гулькины давно пили по-черному. Отец Гулькин от них давно ушел, дочь Гулькина выскочила замуж и съехала к мужу, беременная жена Гулькина-сына сбежала обратно к родителям. После этого матери с сыном никто уже не мешал. Обычно они затаривались на неделю, а то и на две и уходили в штопор, водили друзей - таких же алкоголиков, приторговывали каким-то жутким пойлом, которое сами же и пили, прятали за противопожарным щитком стыренные где-то железяки, которые сдавали на лом, для этого им то и дело приходилось вскрывать злополучный щит, поскольку его регулярно заколачивал приходящий слесарь. Между делом они дрались, а когда не дрались - дружно орали песни. Словом, обеспечивали нескучную жизнь всем соседям. Но вроде бы в последние дни они как раз приутихли. Не было слышно, ни драк, ни песен. И все же.
   -Но Гулькины живут на восьмом этаже, - засомневалась я.
   -А что им мешало спуститься на третий?
   Против логики Клюки не попрешь. Гулькиным вообще ничто ничему не мешало.
   Утром меня разбудил звонок в дверь. Накинув халат поверх пижамы, я пошла открывать, вполголоса ругаясь на ранних воскресных гостей. На пороге стоял наш участковый.
   Насколько я поняла ситуацию, Светлана Борисовна заявила в милицию. Участковый не стал возиться с перспективными Гулькиными, которых счел по какой-то причине абсолютно для себя бесперспективными, и сразу пошел по подросткам. На третьем этаже, с которого кинули бутылку, жил только мой подросток. Пришло время порадоваться тому, что еще вчера казалось огорчением. Я бы, конечно, в любом случае не заподозрила сына в таком отъявленном хулиганстве, как метание бутылок по движущимся целям, на это он не способен. Но кто поверит слову матери? Поэтому как нельзя кстати, что Сашка появился во дворе именно тогда, когда появился. Тютелька в тютельку.
   Я рассказала участковому, что сын ни при чем и что это может подтвердить сама Светлана Борисовна - она должна была видеть, как Сашка подходил к дому со стороны автобусной остановки, как раз когда женщину перетягивали друг у друга околоподъездные бабули, да и сами бабули тоже наверняка должны были видеть его.

Очень личные местоимения. Нина

   -Я тебя любил.
   -Я знаю.
   -А ты? Ты хоть чуточку меня любила?
   -Любила.
   -Но ты изменила!
   -И что? Ты тоже изменял.
   -Зачем? Я видел тебя с этим... как его... с Иркиным братом! У тебя были чудовищно блядские глаза!
   -А ты обычно флиртовал с какими глазами?
   -Скажи, зачем мы это делали? Зачем разменивали друг друга? Чего мы этим добились?
   -А ты скажи, зачем звонишь.
   -Чтобы понять.
   -Это через десять-то лет? Не слишком ли поздно?..
   -Я помню тебя... А ты меня?.. Почему ты молчишь?
   -Не знаю, что говорят в таких случаях.
   -Скажи, что вспоминаешь обо мне.
   -...Иногда.
   -Правда?
   -Зачем ты звонишь?
   -Десять лет я заставлял себя не звонить в этот день, но знал, что однажды не выдержу и позвоню... Кстати, ты помнишь, какой сегодня день?
   -Нет.
   -Лжешь!
   -Хорошо, я помню, какой сегодня день. Но кроме этого я много чего помню.
   -Зачем ты изменила? Как ты могла? Как?
   -Ты первый открыл этот счет.
   -И ты вступила в соревнование...
   -Ты знал, что так будет, и все равно начал.
   -Я хотел понять, любишь ли ты меня. Думал, если любишь - будешь за меня бороться.
   -А я любила и поэтому дала тебе свободу выбора. Ты выбрал не меня.
   -Мне не нужна была свобода!
   -Ну, знаешь, ты ведь тоже не боролся за меня.
   -Я боролся, только ты этого не замечала. Ты дала свободу себе! И уже ничего не замечала.
   -Хорошо.
   -Что хорошо? Что может быть хорошего? Я тогда чуть не умер! Ну скажи что-нибудь!
   -А я тогда умерла.

Потоки. Илья

   Я должен был видеть ее.
   Глупо, глупо. Сам знаю.
   Вдруг остро захотелось дотянуться до нее хотя бы голосом. Я опять позвонил. Она опять оттолкнула. Я разозлился, назвал сучкой. С ненавистью умолял о встрече. Она нехотя согласилась - через неделю, не раньше, на каком-то концерте. Ну разве не сучка?
   В тот же день подъехал к ее дому. Трофимыча вызывать не стал - пусть отдохнет в законный выходной, да и не хотелось слушать ворчанье старика.
   Чтобы не быть самому замеченным, припарковался поодаль, но так, чтобы через детскую площадку просматривался пятачок перед ее подъездом. Я хотел увидеть ее, хотя с точностью не мог бы сказать зачем. Возможно, чтобы убедиться, что она существует.
   На качелях надрывались пузыри - кто кого перевизжит. Красные штанишки против синих. Их мамаша - серая одутловатая мышь - осела кулем на скамейке. Каким придурком надо быть, чтобы пахать это поле?
   На капотах припаркованных рядом авто пристроились коты и, щурясь, уставились друг на друга. То ли у них любовь, то ли война, хотя большой разницы все равно нет. У каждого фаса есть профиль.
   Время тянулось медленно.
   По небу в одиночестве двигалось облако. Оно плыло неспешно, с достоинством, величаво примеряя себя на бесконечность. По пути оно заметно набирало объем и пушистость.
   В детстве я любил смотреть на облака. Запрокидывал голову и медленно кружился на месте, рассматривая небо со всех сторон, пока не падал в траву, притянутый ревнивой твердью. А еще я любил бабушку, тетю, отца и воздушную вату, которая пощипывала язык. А еще хотел стать анестезиологом. Правда, достоверно не могу сказать, знал ли я, что это значит, или просто где-то услышал таинственное слово и воспользовался им для детских манипуляций. Взрослые скорее всего ахали: "Какой умный мальчик!", - что повышало мои шансы на дополнительную порцию чудесной ваты. Ради нее я был готов почти на все. Бабушка наверняка много раз понуждала меня повторять этот трюк на людях, чтобы все-все соседи и знакомые узнали, какой я у нее умный мальчик А еще я мечтал о настоящем кожаном мяче, о кладе, приключениях, о температуре, чтобы пропустить контрольную, о складной железной дороге, машинке "скорая помощь" с открывающимися дверцами, о десяти брикетах сливочного мороженого и трех стаканах газировки с сиропом из автомата, по которому нужно было стучать кулаком после опускания монетки в щель до характерного щелчка, чтобы тягучего сиропа вылилось побольше, еще мечтал о велосипеде, коньках, клюшке, роликах, десяти открытках с фрегатом "Паллада", на которые можно было выменять свинцовую биту. Но я никогда не мечтал париться у подъезда, разглядывая тупое, надутое, высокомерное облако.
   Я прождал час сорок без особой надежды - Вера вполне могла безвылазно просидеть дома весь день. Не знаю, что бы я делал и сколько бы ждал. Плана как такового у меня не было. Я искурил семь сигарет, судя по пачке. Судя по окуркам в пепельнице - до фильтра.
   И все же я ее дождался.
   Она возвращалась, как видно, из магазина, потому что несла пакеты. Я едва не пропустил! Ждал ее на выходе, а засек на входе. Видимо, птичка улетела из гнезда, пока я до нее добирался. На заправке, как нарочно, была очередь. Черт! Обидно. С меня бы сталось таскаться за ней по магазину, прячась за полками с продуктами и памперсами. Не для этого ли я сюда вообще приехал? Чтобы лишний раз испытать это чувство, когда парными кишками об лед. Только вот что: я не из этих, не из таких. Все равно будет по-моему. Ничего, я подожду. Я научился. Зато потом волчья ягодка покажется слаще.
   Вера остановилась в нескольких шагах от подъезда, чтобы переговорить с какой-то толстухой, должно быть, соседкой. Толстуха что-то с жаром доказывала, размахивая руками и тряся жиденькими кудельками. Вера апатично соглашалась, время от времени кивая. На ней было сиреневое платье с широким поясом, которое очень ей шло.
   Я смотрел, поначалу не веря тому, что способен испытывать перегрузки от одного только жеста или поворота головы. Оказалось - еще как способен. Выпить бы. Вот что. Чертова баба. Стерва. Сучка.
   Ушла. Когда железная дверь с лязгом за ней захлопнулась (коты как по команде снялись с нагретых капотов и шустро сквозанули в сторону), я испытал боль, унижение, обиду, злость - все сразу, одним потоком.
   Смогу ли я когда-нибудь простить ей это? А себе? Унизить можно ровно настолько, насколько сам человек позволяет. Я позволил ей слишком многое и все еще не готов был остановиться.
   Все это может плохо кончиться. Так что лучше всего было бы сейчас же убить ее серебряной пулей, расчленить, сжечь на костре, ядовитый пепел развеять по ветру где-нибудь в центре океана, а потом завалиться с грудастой мулаткой в грязный портовый кабак, пахнущий рыбьими кишками и прелыми тряпками, и дать волю и себе, и мулатке. Мы бы, конечно, набрались ромом в стельку. Вступившись за сомнительную честь дамы из глупого принципа, я бы подрался с пьяными матросами, из-за количественного превосходства которых был бы убит и выброшен на задворки кабака, к мусорным бакам, облюбованным крысами, чайками и жирными мухами, где и валялся бы с пробитой головой и дыркой в селезенке.
   Так было бы лучше для всех.
   Каждую минуту я помнил, что Катя меня пожалела. Я понял это по ее глазам. Меня пожалела женщина, которую я оставил. Пожалела потому, что знала наперед, как все обернется... Ну да. Они же подруги.
   Глупо, глупо. Сам знаю.
   Домой не хотелось. Но куда-нибудь нужно было ехать. Чертов город. Здесь всегда нужно куда-нибудь ехать. И я отправился в путь без пункта назначения.
   Решение навестить отца пришло внезапно. Я развернулся через двойную сплошную, едва уйдя от столкновения со встречным авто. Естественно, вслед получил все то, что полагается в таких случаях... Ну, братан, извини. Бывают обстоятельства, сам понимаешь...
   Как только выбрался за город, потянулись поля, поля. Встречный ветер, проникая через открытые окна, надувал пузырем рукав рубашки, теребил щеки, свистел и хлопал в ушах, мешая слушать радио.
   а я простила, я простила
   его опять, опять, опять...
   Знакомая песня. Ее любила женщина, которая три года была моей женой.
   моя попытка номер пять...
   За четыре дня до нашей третьей годовщины она объявила, что попытка была неудачной, забрала маленькую Маргошу и переехала в новый большой дом следующей попытки.
   У меня как раз были сложности: поставщики оборзели, кредиторы обнаглели, договориться не получалось. Замкнутый круг. А тут еще развод со скандалом, угрозы, что Маргошу я больше никогда не увижу. Угрозы были беспричинными, поскольку я не собирался препятствовать ни разводу, ни разделу имущества на условиях жены.
   Но мне повезло с тестем. Отличный мужик оказался. Когда мы с Ленкой только поженились, Игнат Федорович помог начать собственный бизнес. Когда разводились, он не сумел остановить свою дочь, куда там, зато помог мне выбраться из запутанной кредитной истории. Не за спасибо, конечно. Игнат Федорович мыслил стратегически, на перспективу. Когда дела пошли на лад, я начал выплачивать бывшей жене немалый оброк на ребенка. А вот новый муж Ленки оказался латентным игроком. Он проиграл все также быстро, как нажил. Большой дом, прельстивший Ленку, в одночасье ушел с молотка, как и многое другое.
   Так что Маргошу я вижу, а как же. На что бы Ленка жила со своим придурком без моих денег? Вот и заткнулась. Маргоша - славная девчушка. Только, боюсь, Ленка ее испортит. Она не умеет не портить.
   -Зачем ты вообще женился на ней? - спросила как-то Инна.
   Сложно сказать... Она разрывала курицу руками, с одержимостью вгрызалась крупными зубами в мясо, аппетитно хрустела хрящиками. Ее подбородок лоснился, жир стекал по оголенным рукам к локтям, время от времени она, причмокивая, обсасывала каждый палец. Макала черный хлеб в "поплывший" салат и отправляла набухшие куски в широко раскрытый рот. За раз она съела почти целого цыпленка, полбуханки хлеба и миску овощного салата.
   -Значит, ты женился на ней, потому что она обжиралась курицей, как последняя свинья? Странная причина для женитьбы, ты не находишь?
   Наверное. Не знаю, как объяснить. В том, как она ела, было что-то могучее, грубое, материнское, ритуальное. Передо мной насыщалась вершина пищевой цепочки. Вершина! Жизнеутверждающая первородная картинка. В ней не было ни грамма неопределенности, зыбкости или лукавства. Картинка была простой и четкой. Я тогда подумал, что хотел бы прожить с этой женщиной в простоте до самой смерти. Да, ключевое слово для объяснения нашего брака - это простота. Это потом я уже понял, что с женщинами просто не бывает. Все, что кажется простым, неизбежно перерождается в свою противоположность.
   После развода Ленка дважды предпринимала попытки вернуться ко мне. В первый раз она просто взяла и заявилась на ночь глядя с ребенком на руках и двумя чемоданами. Я не стал уточнять, куда делись еще одиннадцать чемоданов, уезжала-то она с тринадцатью, выпотрошив все полки, шкафы и антресоли. Хрен с ним, с барахлом этим. Мне ничего не нужно, а что понадобится - наживу. Ленка еще топталась на пороге, а я уже направлялся к телефону, чтобы вызвать для нее такси в обратную сторону.
   -Видишь, Маргоша, папа тебя не любит. Папа не хочет, чтобы мы жили вместе, - ехидно шипела Ленка. - Твой папа плохой!
   Я предложил ей оставить Маргошу, а самой убираться туда, откуда явилась.
   Ну как же, отдаст она ребенка, который ее кормит!
   Во второй раз Ленка приехала под предлогом того, что нужно забрать кое-какие младенческие фотографии Маргоши. Предварительно она позвонила, чтобы договориться о встрече, - еще бы, после истории с чемоданами я на всякий случай сменил дверной замок. Как чувствовал, что ад рядом. После Ленкиного звонка я заблаговременно отложил фотографии, с которыми готов был расстаться. Рассчитывал сунуть ей пачку и отправить пинком вниз по лестнице. Ленка попросилась буквально на минутку в ванную, а вышла оттуда до тошноты голая, напевая: а я простила, я простила...
   Не стану скрывать - я растерялся как малый пацан, попавший в женскую баню. Моя бывшая, воспользовавшись замешательством, обвила мою шею белыми руками, повисла, задергалась, заколыхалась подержанными телесами, пытаясь обхватить меня еще и снизу, ногами. Мучной червь на турникете. Сопит от натуги. Ситуация была бы смешной, если бы не была такой тошнотворной. Она вцепилась в меня как в того несчастного цыпленка. Вершина пищевой цепочки, вожделеющая насыщения. Простота по полной программе.
   Я оторвал ее от себя, отстранил. Она кинулась снова, сложив жирно размазанные губы трубочкой. Я перехватил ее руки и оттолкнул. Она упала в кресло, икнула. В шалых глазах мелькнул испуг. Но она быстро что-то там себе сообразила, хрипло засмеялась, закинула ногу на ногу, приподняв голое бедро. Час уговоров, увещеваний, взываний к достоинству и здравому смыслу прошел впустую. Она пыталась то присосаться ко мне, то полоснуть ногтями по щеке. Шипела, визжала, извивалась, корчила завлекательную улыбку дешевой шлюхи. В конце концов мне это надоело, и я силой выставил ее за дверь в одних сползших, перекрученных чулках. Следом полетела одежда. Она еще долго что-то орала и билась в дверь. Я ушел в дальнюю комнату и включил телевизор на полную громкость. Руки дрожали.
   Тестя я предупредил, что деньги давать буду как раньше и даже больше, поскольку Маргоше нужна хорошая школа и частные уроки (у девочки обнаружились немалые способности к рисованию), что буду продолжать закрывать глаза на иждивенцев, присосавшихся к пособию на ребенка, но что мамашу хорошо бы держать от меня подальше, если понадобится - в смирительной рубашке, под замком, хотя бы ради того же финансового благополучия ребенка и иждивенцев.
   Я же говорил: Игнат Федорович - отличный мужик. Он понял. Он знает свою дочурку не хуже меня и знает свою жену. Во многом это, конечно, Ольга Сергеевна науськивает Ленку. Теще всегда мало денег, мало общественного положения и мало власти. Единственная безраздельная власть у нее над дурой Ленкой, вот она ее и пользует. Если у меня проблемы, а на горизонте появился мужик при особняке в престижном районе - значит, давай пихать Ленку к нему. Мужик разорился, я приподнялся - значит, давай Ленку обратно ко мне. Пинг-понг. Не удивлюсь, если это Ольга Сергеевна подучила свою дуру предстать передо мной, в чем родилась. Вероятно, теща считает, что в таком виде ее мучнистая дочурка чудо как неотразима.
   Забрать бы у них Маргошу. Только кто же отдаст единственную стабильную статью доходов?
   Я остановился и вышел из машины, чтобы купить сигареты в придорожном магазинчике, хотя до родительского дома оставалось немного - километров пятнадцать. Продавщица, клацнув выдвижным ящиком кассы, привычно сообщила, что у нее не хватает мелких денег для сдачи. Я не стал препираться и купил дополнительно кофе в пластиковом стаканчике, который опасно прогибался под пальцами, выталкивая из себя подозрительное пойло, и хот-дог, который есть не стал. Его съела приветливая рыжая псина, караулившая меня на улице. Сначала она вытащила зубами сосиску, заправски прижимая булку лапой к земле, и только когда с сосиской было покончено, принялась за хлеб. Сложный процесс поглощения пищи она сопровождала благодарственным вилянием, в котором участвовал не только кругляш хвоста, но и вся задница. Кофе я выплеснул в траву, чтобы его не продали повторно. Судя по всему, здесь такое практикуется. Возможно даже, что этот стаканчик кофе - единственный в забегаловке и кочует от покупателя к покупателю. То есть кочевал.
   Свернув с трассы, я въехал в город, где прошло мое детство. В моем дворе почему-то всегда цвела акация, в моем подъезде всегда пахло супом - такими я их запомнил.
   С того времени, что мы не виделись, отец сильно сдал. Последние года два он находится на тонкой грани реальности. Порой она из-под него уходит, как канат из-под канатоходца. Я несколько раз предлагал ему переехать поближе ко мне - отец ни в какую. Не понимаю, что держит его в городе, где у него никого не осталось. Но что-то держит. Любые разговоры, так или иначе касающиеся переезда, вызывают у него нервические вспышки, вслед за которыми наступают периоды отчуждения от внешнего мира. Отец замыкается, уходит в себя, перестает реагировать на звуки, свет, прикосновения, иногда начинает заговариваться. Несколько раз я был тому свидетелем. Однажды отец выговаривал какой-то Лиде, чтобы она больше не покупала творожную массу с орехами - только с изюмом. Но мы с ним были в квартире одни. Кто такая Лида, я не знаю. Сиделку отца зовут Софьей Михайловной. В другой раз он долго сетовал на то, что придется ехать в степи, в Казахстан. Я не мог взять в толк - какой Казахстан, зачем ему в Казахстан? Оказалось - на свадьбу к брату. Что сказать... Единственный брат отца - Евгений - умер девять лет назад, а женился он в пятидесятых, еще до того, как я родился. Но жил он тогда и вправду в Казахстане, обслуживал Байконур.
   Не знаю, как получилось, но мой отец женился на женщине, которая его не любила. Она оставила нас, когда мне исполнилось три года. Память не сохранила ее лица. Единственное воспоминание, связанное с матерью, - домашнее платье. Красное, скользящее, с широкими, как крылья, рукавами. Оно оставляло на щеке ощущение сквозняка.
   Мне никто ничего не сказал ни тогда, ни позднее. Чувствуя совсем скверное, видя растерянность взрослых, большие головы которых устремлялись в небо, я ни о чем не расспрашивал. Я подслушивал. Я научился дышать тихо-тихо, чтобы не быть обнаруженным за диваном, под столом, за небрежно прикрытой дверью. Я выучился улавливать в общих разговорах отдельные фразы, вскользь касающиеся женщины, имя которой и семейный статус с молчаливого согласия всех находились под запретом. Она была всегда Она. Улавливать было просто, поскольку реплики о ней произносились с особой интонацией и обладали какой-то повышенной неясностью, словно их тщательно зашифровывали перед тем, как невзначай обронить. Из того, что удавалось подслушать и услышать, я мало что понимал, конечно, и поэтому находил всему свое объяснение.
   Женщина в красном не только ушла от нас, но и бесследно исчезла. Через несколько месяцев ни ее сестра, ни подруги, ни тем более папа с бабушкой - никто не знал, где она и что с ней. Кто-то говорил, что она уехала из города за каким-то командировочным (поэтому я долго, класса примерно до седьмого, думал, что слово "командировочный" грязное, что оно гораздо неприличнее, чем слово "жопа", произносить которое мне категорически запрещалось бабушкой, за "жопу" полагалось ремнем по ней от отца, полотенцем по губам от бабули и внеплановая чистка зубов, вероятно, от господа бога, так что когда я слышал, как взрослые шепчутся о материном командировочном, то начинал наливаться тяжелым стыдом и краснеть). Были и другие версии. Тетя Оля считала, что мать спилась и связалась с блатными, которые ее и убили по пьяни. Никто не догадался выдвинуть гипотезу о похищении инопланетянами - и то хорошо.
   Мнения были разными, но одинаково плохими - слишком многих мать задела своим нежданным поступком, никого не обошла бедой, не выделила.
   До сих пор не знаю, жива ли она, есть ли у нее еще дети, вспоминала ли она обо мне и почему разом вычеркнула из своей жизни тех, кому была дорога.
   Я не вспоминал о ней много лет. Все давно быльем поросло. А сейчас вдруг вспомнил, глядя в наивные, как у младенца, глаза отца. Софья Михайловна сказала, что ему нравится слушать, как она читает "Детей капитана Гранта", "Остров сокровищ" и "Хижину дяди Тома". Надо привезти ему побольше самых лучших книг.
   Глядя в его глаза (я все пытался понять, что в них не так), я думал о том, что он умел любить за двоих. Эта двойная порция когда-то спасала его, а теперь убивала. И я ничего не мог с этим поделать.
   -Отец, отец! - позвал я негромко, тронув его за рукав.
   В его глазах не происходило никакого движения. В них не отражалось ни течение мыслей, ни глубина эмоций, жизнь в них будто остановилась где-то там, в прошлом. Я собрался уйти и позвонил Софье Михайловне, которая жила в соседнем подъезде. Возле двери оглянулся.
   -Люби ее, мой мальчик. Это большое счастье, - вдруг произнес отец невыразительно и, прикрыв глаза, тотчас задремал. Подбородок его опустился на грудь.
   О ком это он? Кого любить?
   Большое счастье... Эх.
   На обратном пути я остановился возле парка и вышел из машины, чтобы прогуляться. Здесь мы часто бывали то с отцом, то с тетей Олей, то с бабушкой. Летом катались на простенькой карусели, осенью собирали скрипящие кленовые листья, зимой сметали снег со скамеек и подкармливали суетливых белок.
   В парке было пусто и тихо. Только дворничиха с оттяжкой скребла метлой по асфальту аллеи да то и дело раздраженно вскрикивала ворона. Но я отчетливо слышал детских смех за деревьями. "Папа, папа, ищи меня!" "Илюша, выходи, пора домой! Бабушка будет ругаться". "Ну папа! Рано еще! Давай покатаемся! Ну папа!"
   Меня подхватил поток боли и радости и растворил в себе, как растворил, смешав воедино облака, сияющую высь, кленовую аллею, растрескавшийся асфальт, дворничиху с метлой, гортанные вороньи вскрики, все безвозвратно прошлое, карусель, Веру, глаза отца, красное платье женщины, которая нас не любила, ее нелюбовь, запретные слова и досужие пересуды.
   Вот оно - счастье.
  

Уязвимость. Стас

   Она - стихия. Приезжала, когда хотела, и никогда не оставалась до утра. Говорила, что спать может только у себя и только одна.
   Я сажал ее в такси, а сам возвращался в притихшую квартиру. В такие минуты мой дом не переносил меня. Бросал едкие упреки на каждом шагу. Уязвлял расческой с пойманным рыжим волосом, закатившимся под стол тюбиком губной помады, чашкой с остатками чая, огрызком яблока в мойке, скрюченным окурком в пепельнице. Перед тем, как уехать, она вдавливала его в фарфоровое дно удивительно тонкими пальчиками, а я задыхался, послушно вдавливаясь.
   На утро я вызывал Глашу, которая вытравливала ее следы из моего жилища. Милая старая добрая Глаша тоже меня не одобряла. Вылавливая из постели ее кружевные трусики (она всегда забывала трусики) и отправляя их в жерло стиральной машины, старушка неодобрительно бурчала про безответственных мужчин, которые не желают жениться, а только морочат бедным девочкам головы. Что я мог возразить? Да Глаша бы мне и не поверила. Поразительным образом моя домработница ее обожала - незнакомую, не очень опрятную, взбалмошную мою стихию. Однажды я видел, как Глаша, вздыхая и привычно бормоча под нос, аккуратно зашивала разорванное кружево.
   Интересно, замечала ли она, что в моем доме ее всегда ждут чистые заштопанные трусики? Что ее ждут...
   Мне отчаянно надоело слышать от нее про дружбу. Хотелось заснуть и проснуться рядом. Увидеть ее - ту, другую, без косметики, без манящей улыбки, без настороженных глаз. Увидеть, как она спит. Услышать, как она дышит. Поправить одеяло. Прижаться лбом к плечу. И проснуться с беспричинно счастливой улыбкой.
   Однажды она решила уехать в три ночи. Измученный отъездами, я отказался провожать ее до такси. Она растерялась. И вдруг разрыдалась по-детски сопливо.
   Как мне захотелось собакой броситься к ногам, лизнуть под коленкой, поднырнуть головой под ладонь ее, собрать языком все ее слезы, сопли, кровь свежих ран ее, острые крошки чувств ее, прокрасться вором, въесться угольной пылью, проскользнуть ужом, войти ненароком, почувствовать жадный вдох отклика, заполнить собой берега ее, прочесть по губам подхлестывающие слова ее, провалиться в пропасть ее, достичь дна ее, пролиться, закрепиться пролитым собой в лоне ее, чтобы прорасти в душу ее.
   Но я не мог. Нежность пугала ее, а страстность будила чистую страсть.
   Я решил - сегодня или никогда. Я так решил. Я устал от гребанной дружбы. Устал делать вид, что спим мы тоже вроде как по дружбе - в утешение, из сострадания, для моральной поддержки, пока не найдем на стороне что-либо лучшее. Я свое нашел. И долго караулил.
   Ну какая, твою мать, дружба? Дружба закончилась. Как она не может понять?
   Молча ушел на кухню. Плеснул виски. И стал ждать. Опять ждать. Отупело ждать, когда за ней захлопнется дверь.
   Сзади подкрался ароматный шелест шелков.
   -Пойми, - сквозь слезы, - когда ты рядом, я слишком уязвима.
  

В воронке. Катя

   Когда он рядом, все непросто. Здесь жмет, там болтается, и не понять - отчего.
   Совсем иное дело - быть свободной. Ведь женщина - территория. Со своими лугами, холмами, реками и населяющими ее дикими племенами. Мужчина - оккупант. Он занимает твою территорию, общипывает изумрудные луга, произвольно передвигает холмы, загрязняет прозрачные реки, разгоняет мирные племена и вообще всячески портит окружающую среду. Какое это все же наслаждение - быть освобожденной территорией.
   Утром встаешь - никаких обязательств. Вечером ложишься - и все равно никаких обязательств. Ноль страданий, угрызений, тягостных ожиданий неизбежного, слез, обид и прочей душевной маеты. Все-таки это здорово - никого не любить. Никого не. Больше никого.
   Свобода! Тру-лю-лю и гнусаво: фа-фа!
   Никогда-никогда.
   Когда я сказала об этом по телефону Верке, та вдруг рассмеялась.
   -Ты чего?
   -Катька, ну мне-то не рассказывай, кто-кто, а я знаю тебя как облупленную - долго ты не продержишься. Влюбишься!
   Знает она меня... Может, и знает, но люди меняются. К счастью, я меняюсь. Я чувствую как. Да что там, я уже другая!
   В голове так и вьется мелодия, возможно, я ее сочинила. Фа-фа!
   Воздуха вокруг вдруг стало так много, что хочется взмыть. Кажется, что если поймать руками теплый восходящий поток, то ничто уже не удержит. Поднимусь высоко-высоко. Там хорошо.
   А любовь, что любовь? Вот социологи подсчитали, что такое в среднем эта любовь: 2,5 месяца, 6,5 половых актов и 18 часов телефонных разговоров. Совсем не фа-фа. Нисколечки.
   Надо сказать, пока не забыла, что Стасик был мил. После той грандиозной попойки он присматривал за мной: приходил, следил, чтобы нормально питалась, звонил, интересовался настроением, развлекал анекдотами, звал в гости, водил по выставкам и салонам. Словом, утешал, как мог.
   Поделилась с Луной, а она:
   -Все утешения, милая моя, рано или поздно заканчиваются в постели.
   Сказала назидательно. Я сделала вид, что не поняла и даже обиделась, хотя Луна как в воду глядела. Ну что. Ну в общем. Да уж... Нет! Даже не знаю, что сказать. Неловко. Странное ощущение, будто я - не я. Будто не со мной. Не мне, не меня. И не надо меня склонять! Все знаю сама.
   Это называется - влипла.
   Нет, начиналось-то все нормально. Хорошо начиналось. Он пришел. Выглядел немного расстроенным. Я, конечно, спросила, что случилось, но он отмахнулся: мол, пустяки. Вот с этих пустяков потихоньку все и началось, словно пришел в движение какой-то неотвратимый небесный механизм.
   Я решила во что бы то ни стало его растормошить - не люблю, когда кто-то в плохом настроении. Это заразно.
   Позвала пить чай. Сначала мы действительно пили чай, потом чай с бренди, а потом просто бренди.
   Под чай я рассказала, как в прошлом году летела из Берлина, с выставки. Рядом сидел мальчик, у которого рот не закрывался ни на минуту.
   -Мама, мама! Ух ты, смотри! Внизу облака! Мама, мама, а что если мы упадем? Ну а если мы упадем? Мама, мама!..
   Стасик немного оживился, в его глазах что-то знакомо потеплело. Тогда, приободренная успехом, я рассказала под чай с бренди, как однажды свалилась с лошади. Пролетела над кустами и плюхнулась в ручей. Было больно, смешно и мокро. Но недолго. Долго было в больнице.
   А еще в детстве меня покусал енот. Вот. С тех пор с енотами я ни-ни.
   Вдруг оказалось, что у нас много общего: в детстве его довольно больно клюнул павлин. Так что мы оба натерпелись от живой природы. Что приятно. Не то, что натерпелись, конечно, а то, что оба. Что ни говори, приятное слово. А какое приятное состояние! Не надо ничего пространно и путано объяснять и бояться не надо, что засмеют. Как же это важно, как же это нужно, чтобы оба, чтобы вместе, чтобы раствориться, чтобы насовсем. В этом нет ничего особенного. Это просто. Ну почему простое и недостижимо?
   Примерно в 1111 году незаслуженно подзабытая королева Кастилии Уррака вела войну против собственного мужа Альфонсо. В конце концов, после долговременных переговоров и многочисленных соглашений, война закончилась разводом и относительным перемирием, во время которого несчастный Альфонсо наконец и погиб.
   И все-таки странно, что история ничему не учит. Есть в этом что-то непостижимо шизофреническое. Интересно, с чего это я вспомнила об Альфонсо?
   Когда чай закончился и остался только бренди, я рассказала грустную историю о том, как меня никто не любит, кроме Веры, Нины, Луны, Тани, соседки по дачному участку Клавдии Николаевны, семидесятилетнего соседа по подъезду Акакия Мартыновича, Аськи (под вопросом) и Ленки (под очень большим вопросом).
   В утешение он приобнял меня за шею. Разговор заблудился где-то у него под ключицей. И тут невесть откуда взялся поток и устремился к подножию горы. Продвигаясь, поток заполнял собой ложбину, по пути облизывал гальку, огибал, широко оглаживая, валуны. За излучиной его поджидал еще один. Подмял под себя, перевернул, покачал, взвихрил и немедля растворил в себе некоторое количество раз, не поддающееся строгому учету через влажную пелену. Не важно. Ничто не важно после того, как нас разметало по горячей простыне.
   Странное ощущение все же: будто я была не мной. Словно я не Катя. Хотя скорее всего я не Катя и есть. Я та, которую в дарованном и весьма неопределенном отрезке времени называют Катей. Кто знает, может, мой номер 9875654750948764993786576548587658... или я какой-нибудь Оалгнвл. А может, несущественные сущности вроде человеческих вообще не подлежат идентификации. Ну, в таком виде меня действительно лучше не того, не идезинфицировать. Нет, как-то не так, но и этого тоже лучше со мной не делать. В таком виде только спать.
   Спать...
   Утром, еще до того, как я окончательно проснулась и открыла глаза, еще до того как соединилась со своим именем, жизненным опытом и текущими проблемами, в этот миг крайней беззащитности неидентифицированное "я" почуяло неладное внутренней стороной ресниц.
   Что такое? Что случилось? Что-то давит. Мамочки! Вспомнила!
   Я вспомнила все. Ну в общем. Да уж... Нет! Даже не знаю, что сказать. Мы ведь были друзьями! Слово "были" сорвалось и покатилось, меланхолично подпрыгивая, как отрубленная голова по ступеням эшафота.
   Больше всего меня смущало то, что Стасик знал о моих никчемных ебарях все и немножечко больше. Сколько раз я, раздавленная мим в слизь, рыдала у него на плече. А сколько раз несла влюбленный бред. Он умел слушать. Умел вовремя подставить плечо и умел отойти, когда нужно.
   Хорошего друга я потеряла, это ясно. Дружба не переносит горизонтального положения. Но мне досадно вдвойне: не факт, что взамен друга я приобрела кого-либо другого.
   Стасик спал на краю, отвернувшись. И сопел так основательно, так по-хозяйски, что невмоготу было слушать. Я тут лежу, переживаю за наше общее, между прочим, разнузданное распутство, мучаюсь, можно сказать, морально, а он, паразит, дрыхнет, небось еще и сны видит. Я ногами спихнула его с постели. А нечего!
   Послышался грохот. Чем это он? Я переползла к краю и свесила голову, чтобы посмотреть.
   -М! А? Э! Ты чего? - спросил Стасик, вращая глазами.
   Мы оба испытывали неловкость в то утро.
   Так что все само собой получилось. И, как всегда, когда случайно получается однажды, дальше как-то сложно остановиться - чтобы прекратить, нужна особая причина. Причем, отсутствие желания причиной не является. Вроде как не хочешь - а надо. Ну и... Раз надо.
   Причиной могла бы стать, к примеру, повышенная слюнявость партнера, но со слюнями у Стасика все было в норме. Или неприятный запах, но обнюхивание его всегда заканчивалось быстрым соитием. Или размеры. Очень хорошая причина, достойная, но не в его случае. Или, скажем, я не переношу, если мужчина болтает, когда его язык теоретически должен находиться в местах, для разговоров не предназначенных. Но и тут все как надо. Еще причина - когда женщина влюблена в другого. Ну уж нет. Только не это. Никого не. Больше никого. Так что особых причин для отказа не наблюдалось. Поэтому то, что однажды получилось само, само получалось и дальше. Однако я никогда не оставалась у него на ночь. Уезжала домой. И его всегда выпроваживала. Между нами был спонтанный секс без примесей чувств, зависимостей и обязательств. Голая физиология. Скажу больше: было в ней нечто от инцеста, поскольку мы со Стасиком старинные приятели, настолько старинные и через столько вместе прошедшие, что стали почти что родственниками. Как брат и сестра.
   Стасик продолжал присматривать за мной, следить, чтобы я нормально питалась, звонить, интересоваться настроением, развлекать, звать в гости, однако чем больше он обо мне заботился, тем острее я чувствовала себя какой-то уязвимой. Это пугало. Мне определенно хотелось другого состояния - освобожденности, вот этих тру-лю-лю и фа-фа. Даже фа-фа хотелось больше, чем тру-лю-лю.
   Я собиралась обсудить все это с Верой, но она куда-то запропала и к телефону не подходила. Зараза. Обсудила с Луной. Она объяснила, что это моя реакция на прошлые неудачи и скоро все пройдет. Еще она сказала следующее:
   -Если имеешь душевную склонность к подлецам, то замуж выходить лучше по расчету.
   Ее логика показалась мне неопровержимой. Я не спала всю ночь - думала, а через два дня оказалась практически замужем. Это дело мы со Стасиком отметили тем, что проснулись вместе. А вечером мужчина преподнес мне невозможно красивое кольцо с бриллиантом, я то и дело заглядывалась на него, отгибая пальчик.
   Свадьбу назначили на сентябрь. Но это секрет. Вот мои девчонки удивятся! Представляю их вытянутые лица... Какая свадьба? Твоя-а-а? Когда? Когда-а-а? А кто жених, у тебя же вроде никого не было? Кто-о? Когда успела? Ну ты, подруга, даешь...
   А вот и даю! Так-то.
   Мы подали заявление и уехали на остаток лета в деревню. Сначала добирались поездом, потом тряслись в автобусе. Масса подзабытых впечатлений. Однако заядлый автомобилист Стасик втянулся в тему не сразу. Но он умный мальчик - сообразил что к чему. И не донимал меня упреками.
   Поехать в деревню было целиком моей идеей. А что? Озеро в окне. Мокнущие березки. Низкий туман тонким пористым блинчиком. Трава на лугу по грудь. Вдоль тропинки подстывшие коровьи лепешки. По вечерам громко стрекочут, пищат и жужжат насекомые, всплескивает рыба, продолжительно вздыхает скотина. Сама жизнь во всей ее сути.
   И только человек в эту суть, как ни гляди, не вписывается. Ошибка создателя.
   Деревня пошла мне на пользу: я стала спокойней и, кажется, даже рассудительнее.
   В нашем со Стасиком распоряжении оказался приземистый дом с полугектаром луга, пахучий сеновал, телевизор и целый рюкзак привезенных с собой книг.
   Соорудив кострище, почти что муж (я пробовала слово на вкус, отвергнув вкус "жениха") каждый день жарил на решетке парное мясо и, наловчившись от местных мужиков, коптил рыбу. Потом мы до отвала наедались, разламывая сыроватый, ноздрястый хлеб и прикусывая лук, из которого струйками брызгала свежесть, и засыпали тут же, сморенные сытостью.
   Прихватив ведро и позвякивая им, я ходила босая по теплой тропинке к колодцу. Ведро плюхалось в воду, и я медленно, с оттяжкой, поднимала его, грузно раскачивающееся на цепи. Вода из колодца была судорожно холодной, поэтому нести ее приходилось с большой осторожностью.
   Иногда, украдкой, я спрашивала себя: "А как же до последней спиральки ДНК?" Стародавние привычки изживаются медленно, то и дело пытаются вернуться, разжалобив. Главное - не поддаваться, но и не корить себя за минутную слабость. Отпустит.
   Кажется, уже отпустило.
   Однажды у нас закончилась соль. Магазина в Угловке не было. Дважды в неделю приезжал фургон с хлебом, к нему выстраивалась говорливая очередь. От случая к случаю наезжала автолавка, но никто на мог сказать, когда она появится. Поэтому я вызвалась смотаться в райцентр. Вставать нужно было рано, чтобы не трястись потом в муторном Лиазе по полуденному пеклу.
   Провожая меня до остановки, муж (муж, муж-ж) сказал:
   -Ну, раньше вечера ждать не буду. Развлекайся.
   Я ответила:
   -На всякий случай действительно не жди. Сначала зайду на рынок, а после - в какое-либо кафе, если встретится, а то совсем одичала.
   -Может, ну эту деревню к едрене? Вернемся в Москву, будем, как люди, ходить в кафе, на концерты...
   -Я пока не хочу. А ты?
   -Я тоже. - Подкатил, фырча, автобус. - А кафе там есть на железнодорожной станции, - подсказал Стас напоследок.
   Я поднялась в автобус и прошла на заднюю площадку, где было свободное место. Обернувшись, смотрела через запыленное стекло, как будущий муж, стоя на дороге, машет мне вслед.
   Вдруг остро почудилось, что потом я буду вспоминать и вспоминать этот момент. Он звякнул, упав в копилку памяти. И эхо, эхо разлетелось во все стороны, да так, что я вздрогнула и суеверно отвернулась, чтобы не сглазить.
   В ближайшем магазине купила соли, длинных каминных спичек, печенья и упаковку йогуртов. На колхозном рынке взяла сладкий виноград, а еще веник, поскольку наш, оставшийся от прежних хозяев, прохудился. Из интереса приценившись к овощам, убедилась, что на месте, у наших оседлых соседей, дешевле, и осталась этим довольна. Хозяйка из меня - швах, но инстинкты кое-какие имеются. Тут вспомнила, что забыла купить рафинад. Стасик любит смаковать ройбос с рафинадом. Но впереди, метрах в тридцати, уже маячил вход в магазин промтоваров, и меня безудержно повлекло туда.
   С рафинадом как-нибудь образуется - целый день впереди, - решила я.
   В полуподвальном помещении пахло сыростью. Как ожидалось, минимум полок. Весь товар выложен рядами на полу. Стиральный порошок соседствует с вытянутыми махровыми кофтами, а голубые эмалированные миски с резиновыми сапогами одинаково чудовищного размера. В последний раз я была в сельпо лет 30 назад, то есть еще при застое, но ощущения те самые, как в детстве. Фантастика.
   Я проторчала в сырой прохладе минут сорок, перебирая ушанки из чебурашки и прочую прелесть. Купила пахучее земляничное мыло и ситечко. На самом деле я купила бы и больше мелочей, но распухшая хозяйственная сумка уже тяготила, а мне хотелось еще как-нибудь развлечься.
   В тесном книжном купила томик Борхеса. Продавщица глянула на меня с удивленной благодарностью. А зря - нет ничего лучше, чем полистать Борхеса в деревне до обеда, просто не все знают об этом. Еще купила целую россыпь газет. Почему-то мне показалось правильным обеспечить мужа свежими газетами, хотя я ни разу не видела, чтобы он их читал. Ничего, в крайнем случае пойдут на растопку. Сама, опять же, почитаю. Может быть. Почему нет?
   Выйдя на улицу, которую уже беспощадно заливало солнце, спросила у первой встречной тетки, как попасть на железнодорожную станцию. Измученная тетка в подвязанной косынке вяло махнула рукой, указывая направление. Я уточнила:
   -Далеко?
   -Дойдешь - не безногая.
   И правда, дошла, хотя успела порядком накалиться. Идти-то, оказалось, километра полтора, не меньше. Пыльные кочки снизу, давящее солнце сверху. Чертовы йогурты и Борхес.
   Ни прохожих, ни транспорта. Странно все же, когда первая встречная тетка оказывается и последней. То ли народ потеет в огородах, то ли с устатку успел принять и отвалился.
   В станционном кафе было прохладно, почти пусто и почти чисто.
   Усевшись за столик по центру, первым делом я скинула танкетки и аж прогнулась от удовольствия, зародившегося в пятках. Заказала воду со льдом, большую порцию солянки, которая показалась совершенной, кусок пирога с рисом и медовуху.
   Уныло свистнул паровоз. Кафе мелко затряслось. Напряженно, за себя не ручаясь, зазвенела посуда. На слух состав был чудовищно длинным.
   -Принесите еще медовухи, пожалуйста! - громко крикнула я и была услышана.
   У окна сидела женщина. Судя по повадкам официанта, который так и крутился поблизости, она была здесь частой и дорогой гостьей. Смуглая, грудастая, осанистая, с копной черных волос, ядовитыми змейками рассыпающихся по плечам, с надменным изломом бровей... Взгляд так и прилипал к ней помимо воли.
   Откуда такая яркая птица в наших краях?
   Я украдкой наблюдала, как она пьет, как прикуривает сигарету, как отшивает какого-то подвыпившего чувака. Вот дурак, куда ему с вареной картошкой вместо физиономии? Ну каждый, буквально каждый Квазимодо считает, что его достойна только Эсмеральда.
   Официант, надраивавший неподалеку один из свободных столиков, нервно косил глазом, но успокоился и ушел в подсобку, как только ситуация у окна благополучно разрешилась.
   Я тоже испытала облегчение. Захотелось выпить третий стаканчик медовухи, который-то и стал лишним.
   Пора было уходить. Труба зовет. Дома муж. Муж дома. Хотя и муж - не муж, и дом - не дом. Я хихикнула. А вот так вот.
   Обулась, расплатилась, подхватила сумку и пошла немного вразвалочку. Ничего - идти можно, если не спешить и себя контролировать.
   Увидела бакалейный магазинчик, в котором могла бы, наверное, купить рафинад, но заходить не стала, решив, что на сегодня с меня хватит. Решение оказалось на удивление верным - сумка кособочила, ноги заплетались, под солнечным сплетением плескалась хмельная дурнота. Я еле дотащилась до своего автобуса. Он уже стоял на остановке. Едва не опоздала.
   Внутри дышать было нечем. Железо и дерматин нагрелись - голой рукой не тронешь. Знакомых из Угловки - никого, да и вообще народу мало.
   Старенький Лиаз со стоном закрыл дверь и медленно потрюхал по дороге, то и дело чихая и отфыркиваясь.
   Пейзажи снаружи автобуса навевали скуку, равно как и портреты внутри. Мужик в грязном картузе, старуха с огромной ивовой корзиной, усталые женщины, ребенок с чупа-чупсом за щекой и сладкими слюнями на пухлом подбородке. Я мысленно вернулась к той женщине из кафе. Эх, какая она все-таки шикарная! Мне бы такие роскошные сиськи и узкие плечи. И волосы. И вызывающий взгляд. Интересно все же, кто она и откуда. Испанка? Итальянка? Горячая штучка. Почему-то мне представилось, что она актриса или танцовщица. Или укротительница тигров. От нее исходила мощнейшая энергия. Ровно то самое, чего не хватало ни пейзажу за окном, ни портретам моих спутников. Я вдруг ясно увидела, что их можно сложить вдвое, вчетверо - как захочется, сунуть между страницами какой-нибудь скучной книги и забыть там навеки. Они и сами не опомнятся.
   Наверное, со стороны я такая же плоская. Наверное, и меня сложили, сунули и забыли. И я не опомнилась.
   Муж встретил влажным поцелуем в щеку.
   -Как прошел день?
   -Немного устала.
   -Понравился город?
   -Ничего так. Только это не город, а все та же деревня.
   -А в кафе была?
   -Была.
   -И как там?
   Отчего-то вопрос мне не понравился. Не сказать, что совсем не понравился. Просто показался лишним.
   -Кормят неплохо, по-домашнему. Медовуха вкусная, пьется как компот, а последствия лучше игнорировать. Извини, но я забыла тебе рафинад, - перевела я разговор на другую тему.
   -Смешная ты, мыша, - он, играючись, привлек меня к себе.
   -Я грязная.
   -Согреть воды?
   -Побольше.
   -Ведра хватит?
   Он приготовил легкий ужин - овощи, сыр, а к ним припасенное вино. Устала я гораздо больше, чем думала. Дурнота давно улеглась, но щеки и ступни горели. Каждая клеточка кожи чувствовала дискомфорт до такой степени, что раздражало прикосновение простыни, не говоря о касании другого тела. Вот они, казни египетские.
   Спать я легла в задней комнатке, отдельно от мужа. Впервые за последнее время.
   Утром не могла найти себе занятия. Ни читать, ни гулять вдоль озера не хотелось. Задумала было уборку, но даже чашки сполоснуть не смогла - такая душевная слабость одолела.
   Погрузила себя в гамак и лежала, лежала, лежала, бездумно глядя в пронзительную синь. Муж занимался делом - поправлял крыльцо. Время от времени он проходил мимо с досками и железяками из сарая, озабоченно поглядывал в мою сторону, хмурился, но молчал. И все-таки не выдержал:
   -Мыша, ты не заболела?
   -Нет.
   -Точно?
   -Точно.
   -Может быть, тебе здесь надоело?
   -Нет!
   -Точно?
   -Точно!
   Захотелось на него накричать.
   К вечеру все само собой рассосалось. Мы смотрели телевизор, обнявшись, да так и уснули.
   Через пару дней у нас закончился весь сахар - и та горстка, которую дала в долг соседка.
   -Про автолавку ничего не слышно?
   -Нет.
   Я вызвалась снова съездить в магазин.
   -Ты действительно хочешь сама поехать? - удивился муж.
   -А почему бы нет?
   -Мне показалось, что в прошлый раз поездка тебя... - он запнулся, подыскивая слово, - утомила.
   -Да нет. Мне понравилось - обожаю сельские магазины, в них особый запах, еще советский, да и товары в большинстве своем старорежимные, как по музею ходишь. Пожалуй, я чего-нибудь прикуплю. Тебе галоши случайно не нужны?
   -Если хочешь, поедем вместе, - предложил мужчина. - Накупим всего - хоть галош.
   -Нет, не стоит. Как-нибудь справлюсь сама.
   Я знала, что на завтра муж собрался за грибами. Не обламывать же его. Он давно хотел, да места вокруг дремучие, топкие, блудные, чужаков не любят - водят кругами. И вот после долгих разговоров, поддакиваний, умасливаний и совместно опрокинутых стопок водовки один местный дед наконец согласился, впрочем, не без демонстративного неудовольствия, сводить Стаса на "особливое место". И именно завтра. Я понимала: отказаться - обидно, перенести - невозможно. Дед Авдей славится строптивым, вздорным характером и может послать, если что не по нем. Зря, что ли, муж две недели перед ним прогибался? Хотя если откровенно, никакие грибы того не стоят, но не мое это дело. Уж больно мужу хотелось.
   -Опять ты устанешь, будешь ворчать...
   -Когда это я ворчала?
   -Ну не впрямую ворчать, а всем своим видом.
   -Да не буду я всем своим видом! В прошлый раз я сглупила. В этот поступлю умнее: сначала дойду налегке до кафе, посижу там немного, а уж потом, на обратном пути, займусь покупками. Носить тяжести туда-сюда больше не буду.
   -Ну смотри...
   Муж рано лег спать, чтобы утром поспеть к Авдею. Дед и пяти минут ждать не станет.
   А мне не спалось. Показалось, что правильнее всего было бы набросать список покупок, чтобы завтра ничего не забыть. Набросала. Половина - сущая чепуха, конечно. С этой мыслью я нырнула под простыню и крепко прижалась к мужу, который что-то неявно промычал.
   Утром проснулась, когда Стасика уже не было, и стала сама собираться в дорогу, ощущая легкое волнение, удивляясь и улыбаясь ему. Внутри запорхали бабочки, создавая своими тонкими крылышками щекочущие воздушные взвихрения.
   Погода стояла отличная, впереди меня ожидало небольшое кантри-приключение, а я, между прочим, формально все еще была не замужем. Так что жизнь удалась. Фа-фа!
   Сунула ключ под ступеньку крыльца, но пришлось вернуться - забыла большую хозяйственную сумку. Из-за этого едва поспела на автобус.
   Как и хотела, первым делом отправилась в кафе. И вот что: она была там! И даже сидела за тем же самым столиком.
   Все это время во мне жила шальная уверенность, что наша первая встреча в кафе не была случайной, что она только открыла собой историю, которая что-то решит в моей разбалансированной жизни, решит раз и навсегда, решит бесповоротно, что манило (моя жизнь накануне свадьбы, как никогда раньше, нуждалась в бесповоротном решении), но и пугало (бесповоротное решение могло привести к произвольным последствиям).
   Неловко признаться, но в глубине души я была уверена, что как только опять соберусь заглянуть в кафе, моя судьба в лице красотки с копной черных волос, ядовитыми змейками рассыпающихся по плечам, обязательно будет поджидать меня там. И вот, когда мои ожидания оправдались, я почувствовала себя вправе ждать большего. Пусть будут последствия, я согласна.
   -Привет, - сказала я, отрезая пути к отступлению.
   -Привет, - сказала она без малейшего акцента.
   -Меня зовут Катя. Можно?
   -Присаживайся. А меня - Марисса.
   -Ты откуда? - спросила я напрямик.
   Она не поняла, а я не могла пояснить, поэтому описала в воздухе большую окружность, в которую, по-моему мнению, должна была вписаться суть вопроса.
   -А-а... - Она засмеялась в нижнем регистре. Внутри, потревоженные, вспорхнули бабочки. - Я отсюда.
   -Отсюда?
   -Да. Живу здесь, через дорогу.
   -А откуда приехала?
   -Ниоткуда.
   -Ниоткуда?
   -Ну да, я здесь родилась. А это, - она повторила мой жест, - у меня от папаши, он аргентинец. Забацал меня мамане и смылся в свою Аргентину.
   -В Аргентину?
   -Ну да. А ты вот неместная, это понятно, но мне кажется, что где-то я тебя уже видела.
   -Да, однажды я приезжала за покупками и заходила сюда перекусить. И тоже видела тебя.
   И тут я вспомнила, что забыла сделать заказ. Неловко. Еще подумает чего-нибудь не то.
   На столе перед собеседницей стояла только чашка кофе.
   -Не возражаешь?.. - я сделала движение в сторону меню.
   -Нет, конечно. Заказывай. Тем более, что это мое кафе.
   -Твое?
   -Ну да. - Она щелкнула пальцами. Поспешно явился визуально знакомый официант, и я заказала ему солянку, которая пришлась по вкусу в прошлый раз.
   Сидящая напротив женщина не просто была красива - от нее исходили обволакивающие и пощипывающие вибрации, которые заставляли вибрировать в ответ. Удивительно. До нее хотелось дотронуться, чтобы убедиться, что она - не фантазия, что ее действительно когда-то кто-то зачал и родил самым обычным способом, без помощи магии и прочего чародейства.
   Словно услышав желание, она потянулась через стол и вложила мою руку в свою. У нее были тонкие сильные пальцы с коротко стриженными перламутровыми ногтями. Меня изрядно тряхнуло. Будто прикоснулся оголенный электрический провод.
   Немного помолчав, женщина сказала:
   -Мужчина, с которым ты живешь, - добрый, порядочный человек. Вы скоро поженитесь.
   -Откуда знаешь? - выдавила я.
   -Я чувствую. У вас будет кризис, но он благополучно разрешится, так что даже не думай. А еще рядом с тобой есть какая-то женщина, близко-близко, скорее всего твоя подруга, и она, она что-то такое сделала, но не с тобой, а с твоим мужчиной... с предыдущим твоим мужчиной... и ты злишься на нее за это.
   -Уже нет.
   -Еще да.
   -Так ты гадалка?
   Официант принес заказ и ушел.
   -Нет, - отозвалась Марисса.
   Я принялась за солянку. Ела механически, не ощущая вкуса.
   Казалось, все в моей жизни должно вот-вот проясниться, а оно только больше и больше запутывается: Илья, Вера, мой маленький удавшийся фокус, подвернувшийся Стасик, незапланированное лето в деревне, предстоящая свадьба (единственная в моей жизни), теперь и Марисса, обладающая невероятной, необъяснимой, запретной притягательностью, тайна которой взывает к разоблачению.
   В целом ощущение было вроде того, что Марисса - воронка и что меня затягивает в нее с ускорением.
   Поначалу еще была надежда на то, что на меня странным образом воздействует ее экзотическая внешность, что стоит узнать, кто она и откуда, как влияние ее на меня закончится и наэлектризованность между нами спадет. Но разгадка происхождения Мариссы оказалась слишком банальной. Нет, нет, внешность - это слишком поверхностно и примитивно. Здесь нечто совсем другое. Возможно, она действительно послана, чтобы решить мою судьбу? Звучит довольно глупо.
   Я хотела задать ей сотню вопросов, но у меня не было ни одного. То есть ни одного из тех, что могли бы разъединить электрическую цепь. Те же, что капали с моего языка, были заранее бессмысленной пеной.
   -Если не гадалка, то кто ты?
   -Возможно, что женщина.
   -Возможно?
   Она опять засмеялась с приятной хрипотцой, которую мужчины назвали бы сексуальной. Марисса сексуальна, это верно. Как верно и то, что мне было бы интересно посмотреть на ее мужчину. Нашла ли она себе ровню? - вот в чем вопрос. Не верю. А обычных мужчин - таких, которые живут, кажется, не приходя в сознание, - ей нужно с полдюжины для уравновешивания потенциалов.
   Так вот, Марисса засмеялась, а потом неожиданно предложила пойти вместе с ней. Я согласилась без расспросов. В конце концов в этом больше нуждалась я, чем она. Как видно, сама она не испытывала никакого неудобства от притяжения. Да и чувствовала ли она притяжение вообще? Хотя бы немного?
   Я почувствовала неприятный укол.
   Мы пересекли узкую улицу, и она распахнула ближайшую калитку.
   -Проходи, - сказала.
   Под нарастающий гул приближающегося поезда мы обогнули грядки и палисадник и вошли в бревенчатый дом. Пахло свежими банными вениками. И в эту минуту я поняла, что отныне и навсегда веники для меня будут пахнуть этой женщиной. Они обречены. И я вместе с ними.
   -Теперь ты знаешь, где я живу. Это на тот случай, если в следующий раз не застанешь меня в кафе. А калитку мы никогда не запираем.
   "Если в следующий раз не застанешь меня в кафе..." Похоже, Марисса была уверена, что следующий раз будет. Сердце мое колотилось. Ведьма.
   Она провела меня длинным темным коридором на кухню.
   -У тебя время есть? Подождешь немного?
   Я ответила утвердительно.
   На стене напротив тикали старые ходики. О стекло больно билась муха. Другие звуки до меня не доносились. На столе, покрытом затертой клеенкой, стояла тарелка с остатками гречневой каши. Быт самый простецкий. Никаких открытий, проясняющих личность хозяйки, кроме того, что Марисса ест кашу, а не мышиный помет с толчеными пауками, я не сделала. И все-таки ведьма.
   Было душно. Я опустилась на табуретку и прислонилась спиной к прохладной стене. Сбросила туфли, чтобы увеличить поверхность охлаждения.
   Время шло. Муха билась и билась. Чтобы не видеть этого, я прикрыла глаза.
   Хотелось уйти и хотелось остаться. Но в "уйти" все-таки была цель, а в "остаться" цели как таковой не было. Ну, останусь, а дальше-то что? Что дальше? И все же исчезать вот так, не прощаясь, не представлялось возможным. Я билась о свои представления о приличиях как упертая муха о стекло. Очевидно, у Мариссы иные приличия - прошло полчаса. Точнее - 27 минут по ходикам. Бесконечность. Кстати, новая знакомая могла тянуть время специально, чтобы я как раз таки смылась.
   Но уходить сейчас было глупо, коль не додумалась до этого раньше. Все равно, что расписаться в том, что самая первая минута ожидания уже была величайшей глупостью с моей стороны. О последующих вообще умолчу, ибо зубы сводит от неловкости.
   И вдруг из глубины коридора послышались тяжеловесные шаги. Они приближались. Я обернулась навстречу.
   Из темноты вышел мужчина в рубашке и тапочках. Не останавливаясь, он продефилировал мимо меня к холодильнику, который стоял чуть ближе к окну. Я проводила незнакомца взглядом. Хлопнув дверцей, мужчина достал пакет с соком и присосался к нему, вытягивая шею. Из-под рубашки незнакомца отчетливо виднелись нижние округлости голых ягодиц.
   Сказать, что я была ошарашена, - это ничего не сказать. Между тем в кухне наконец появилась и сама Марисса.
   -Знакомься, это Мефодий, - вскользь бросила она.
   Мефодий, не отрываясь от пакета, повернулся на голос. И тут я увидела то, что упустила вначале.
   Рубашка у него могла быть и покороче. Но и без этого впечатления из-под рубашки нарисовались крупные. Оба впечатления.
   Конечно, мне было интересно поглядеть на мужчину Мариссы, я от своих слов не отказываюсь. Но кто мог предположить, что мне доведется разглядывать его интимные подробности?
   Марисса как ни в чем не бывало подошла к плите и поставила греться чайник. Мефодий выбросил пакет из-под сока в мусорное ведро, кивнул мне как-то буднично и вышел.
   Они оба вели себя так, будто бы все нормально. Нормально? Возможно ли, что брюки я просто не заметила? Увидела красивого мужика и нафантазировала его во всей красе. Но я ведь даже не знаю, красив ли Мефодий, до красоты ли, когда тут такое...
   Марисса предложила кофе, но я отказалась. Единственное, чего мне действительно хотелось, - так это остаться одной, чтобы подумать и понять, что же случилось с брюками Мефодия.
   -Мне пора.
   Марисса не стала отговаривать. Она проводила меня до двери и там, в сумраке коридора, когда мы неловко топтались, не зная толком, какие слова произнести на прощание, она вдруг рывком притянула меня за плечи и поцеловала в губы.
   Я опомнилась в трех десятках метров от своей автобусной остановки.
   Вот так: раз и в другом месте. Все, что случилось между, пропало, куда-то провалилось, не оставив ни малейших признаков. Нет, я далека от предположений о телепортации, это не для меня, правда. Но поскольку от дома Мариссы до автобусной остановки около километра, и я его весь как-то прошла, и как-то не заметила этого, и даже течения времени не ощутила, то надо думать, что со мной приключилось что-то вроде амнезии. В дыру могло провалиться минут 20, но с таким же успехом могло провалиться и несколько лет. И произойти за это неопределенное время могло что угодно. Может, я уже замужем и у меня есть дети? Может, кто-то уже умер?
   Я боюсь смерти. Я начала бояться ее с тех пор, как в возрасте двадцати шести лет умерла Света. Она умерла от астмы - задохнулась, хотя врачи уверяли, что ее болезнь неприятна, но при соответствующем уходе неопасна. Все мы, подруги, считаем, что астма началась у нее на фоне первой - большой и неразделенной - любви. Светин избранник был студенческим старостой, интересным человеком с ярко выряженной предпринимательской жилкой, а в любви - безнадежной сволочью. До него здоровая Светка вдруг получила диагноз. Потом, после любви, у Светы было нелепое замужество - для галочки, а потом вторая большая любовь. Ее последний мужчина был женат, с женой жил порознь, но не разводился. Возможно, по какой-то своей прихоти он запретил Свете принимать препараты, а мы и не знали? Если бы мы знали... Если бы... Казалось, что Света - вот она, раскрытая книга, в которой все прочитано, все понятно, а оказалось, что мы знали о ней слишком мало, чтобы спасти. Как так? Говорят же: чужая душа - потемки. Да и своя - не белый день.
   Еще я боюсь одиночества, старческой немощи и амнезии. Амнезии я боюсь лет с пятнадцати. Это мой навязчивый страх.
   Я боюсь потерять себя. Я - это только моя память, которая бережно записывает все нужное, бесполезное и даже вредное. Кое-что я хотела бы удалить из памяти, конечно. Думаю, у каждого есть нежелательные воспоминания. Но лучше уж пусть будет так, как есть, чем совсем потерять себя.
   Амнезия лечится наталкиванием на воспоминания, когда близкие люди рассказывают тебе о тебе. Представляю, что понарасскажут мне обо мне девчонки. Я совсем не такая!
   Больше всего в амнезии я боюсь, что мне навяжут не меня, а свои представления обо мне. И я даже не пойму, что я - это не я.
   Вероятно, что страх перед амнезией прошел бы с возрастом, как проходит большинство подростковых страхов, если бы не Светина смерть, которая вынесла на поверхность, как мы в сущности мало знаем друг о друге...
   Мимо, едва не задев, промчался мальчишка на велосипеде.
   Так может брюкина Мефодии все-таки были, а поцелуя с Мариссой не было? Может, со мной вообще все плохо? И может, это не так плохо, как может показаться в первый момент?
   Я дошла до своей остановки и буквально упала на лавку. Поцелуй этой женщины был властным, всасывающим, то есть я уже решила, что его не было, как не было мясистых ягодиц и крупного детородного органа, но пока не решила, что делать с тем, чего не было, когда оно было.
   Губы горели, особенно верхняя. Я вынула из кармана пудреницу и повертела губами, сложенными в трубочку, перед зеркалом. Легкая припухлость, едва заметная, почти придуманная. И никакого клейма "она целовалась с женщиной". И все равно хотелось куда-нибудь спрятаться. Вдруг клеймо проступит?
   Убирая пудреницу, нащупала в кармане сложенную бумажку. А, да это мой список покупок! До ближайшего автобуса оставалось 15 минут, до следующего без малого три часа. О списке муж (муж?) ничего не знает, я сразу сунула его в карман, чтобы не забыть, так что ничего страшного, если чего-нибудь не куплю, но приехать без сахара - это либо врать, либо рассказывать, как все было. Я запуталась сама с собой в версиях и боялась, что, рассказывая Стасику, запутаюсь еще больше. И это при том, что я ни в чем не виновата.
   На мое счастье, сахар продавался в ближайшем киоске. Там был даже рафинад. Когда я расплачивалась с продавцом, из-за поворота показался автобус. Последнюю пачку я засовывала в изрядно потяжелевшую сумку уже на бегу.
   Села на первое сиденье, сразу за водителем, чтобы никого не видеть и чтобы меня не видел никто. Взгляды отвлекают, а мне необходимо было поразмыслить. Не успел автобус тронуться с места, как я целиком углубилась в себя.
   По всему выходило, что я вляпалась-таки в историю, в которую предчувствовала, что вляпаюсь...
   Муж в длинном фартуке сидел над корзинкой и перебирал грибы. За мной мягко хлопнула дверь. Он вскинул голову, но я успела заметить, что на макушке у него редеют волосы.
   -Ну мы же договаривались, что привезешь немного! - воскликнул он, вставая навстречу.
   -Немного и привезла. - Я грохнула сумку на пол.
   Он подошел, и мы поцеловались. Я рассчитала замах, чтобы чмокнуть Стаса примерно в ухо. Встреча с его губами сейчас была невозможна.
   От его колючей щеки пахло лесом.
   -Мы договаривались, - мягко укорил мужчина.
   -Сумка легкая.
   -Да вижу я, какая она легкая.
   Мы устроили ранний грибной ужин, поскольку оба вымотались за день. На десерт была крупная земляника.
   Муж спросил:
   -Расскажи, как съездила?
   -Хорошо.
   -И?
   -Познакомилась с одной женщиной.
   -И что?
   -Ничего особенного. Она местная. Владеет тем самым кафе.
   -Владеет?
   -Ну да, она там хозяйка.
   -Значит, она крутая?
   -Наверное. Ее зовут чудно - Марисса... А ты как сходил?
   -Отлично. Договорился еще раз с Авдеем. Жаль, что ты в лес не хочешь. Там славно. Ну что, пойдем спать?
   -А посуда?
   -Завтра я сам вымою.
   Деревенская жизнь шла своим чередом. Муж научился косить. Починив крыльцо, он принялся за забор, некоторые секции которого провисли. Для разнообразия я покрасила наличники. Нехитрое наше хозяйство постепенно приобретало обжитой вид.
   Мы ходили на озеро. Я предпочитала купаться на мелководье, где вода немного прогревалась за день. Стас заплывал далеко-далеко, превращаясь в точку, от которой кругами исходила рябь. Возвращался он обессиленный. Отфыркивался, подпрыгивал, вытряхивая воду из ушей, наспех вытирал голову, взъерошивая волосы. Пожалуй, он был немного грузноват, но это не лишало его мужской привлекательности.
   Я видела, как иной раз на него посматривали местные бабенки, особенно одна, овдовевшая прошлой зимой. Да и местным бабулям он нравился. Естественно, что лучшие овощи и мясо доставались ему, поэтому закупками по соседкам он занимался сам. Бывало, кое-что перепадало ему задаром. Это вызывало у меня гордость, смешанную с ревностью. Ну, не то, чтобы гордость, и не то, чтобы ревность, но что-то вроде того.
   -Хочешь, огурцов насолю? - неожиданно предложила я.
   -А ты умеешь? - удивился Стасик.
   -Нет, но я попробую. Вроде бы ничего сложного. Чур, с тебя огурцы!
   Я ощутила внезапную потребность в бурной деятельности: нагрела воды и постирала, засолила большую кастрюлю огурцов, вымыла пол во всем доме.
   -Может, суп сварить? Давно мы не ели супа.
   -Что с тобой, мыша? - спросил он осторожно.
   -А что со мной?
   -Что?
   -Что?
   Смеясь, я растрепала ему челку и чмокнула в нос.
   -Кажется, тебе пора стричься.
   -А мне кажется, что мыша что-то задумала.
   -Мыша задумала сварить суп. Кстати, ты насчет свадьбы не передумал?
   -Нет. А ты?
   -И я нет. Надо бы решить, как праздновать будем. Скоро уже.
   -Хочешь фату, пупса на капоте и пьяную драку?
   -Хочу что-нибудь изысканное: черное платье, такое - знаешь? - сверху декольтированное, снизу драпированное, вуаль с мушками, черные перчатки до локтей, маленький букет белых цветов, в загс никого не брать, и чтобы там без напутствия про ячейку общества - расписались, где надо, и отвалили, в ресторане только шампанское и сладкий стол.
   -По мне уж лучше фату, пупса и драку...
   -Неа. Слушай, а свадебное путешествие у нас будет?
   -А куда ты хочешь?
   -Не знаю, еще не придумала.
   В тот день я была очень счастлива.
   Незаметно прошла неделя.
   Стасик снова ходил за грибами. Я ждала его, скучая, слонялась по дому. Когда он вернулся, уставший и довольный, такой родной, щетинистый, пахнущий сыростью, я прижалась к нему крепко-крепко и не хотела отпускать.
   -Мыша, мне нужно раздеться. Ну мыша! - удовлетворенно протестовал Стас, таская меня за собой по дому.
   Каждый день приносил новые ощущения. То я влюблялась в мужа и ходила за ним как привязанная. То вдруг что-то во мне ломалось, и я понимала, что он - не мой человек. Хороший, надежный - и не мой.
   Мне не хватало девчонок - Верки, Луны, Нинки, Тани. Особенно Луны. Она обязательно сказала бы мне, что я дура и страдаю фигней. Я и сама себе говорила это неоднократно. Но сама себе не считается.
   Не раз вспоминались мне слова Луны, что в моем патологическом случае выходить замуж лучше по расчету. И вот что: все расчеты склонялись в пользу Стаса. Хороший, надежный и обеспеченный. Ну что еще нужно? Какое фа-фа?
   А потом я снова вдруг замечала, какая у него обворожительная улыбка и как мне не нравится, когда он с этой своей улыбкой подходит к другим женщинам. Эта улыбка - моя. Кыш!
   Похоже, я совсем запуталась. А время шло, и мы начали подумывать о возвращении в Москву.
   Отъезд был назначен на субботу. Уже во вторник у меня все валилось из рук. Причем, буквально. В течение 20 минут погибли две чашки из трех имеющихся.
   -Ну что ж, будем пить из одной, - прокомментировал Стас. - Только ты больше к посуде сегодня не подходи.
   Я швырнула вилку в мойку, опустилась на корточки и горько разревелась.
   Отчего все наперекосяк?
   -Мыша?.. Что с тобой? Ну мыша, - он поднял меня за плечи. - Перестань. Это нервы. Все женщины перед свадьбой бьют посуду. Подумаешь, ерунда какая. Скоро поедем домой, там посуды - бей сколько хочешь. Давай я тебя поцелую, что ли.
   Но я не могла остановиться. Прогнала Стаса в другую комнату. Плакала и плакала. А потом незаметно уснула, свернувшись калачиком.
   Утром мужики позвали Стаса на другой край деревни ставить баню. А ему, видишь ли, неудобно было отказать.
   -А я что делать буду?
   Тоскливо.
   Повертела Борхеса, смела крошки со стола. Прислушалась к себе. А что если в последний раз посидеть в кафе, съесть солянку, выпить стаканчик, а то и два медовухи? Да кого я обманываю - увидеть Мариссу?
   Решено.
   Но меня поджидало разочарование - Мариссы в кафе не было. Этого я никак не ожидала. И разозлилась. Ну как так? Она ведь должна была сидеть за столиком у окна! Нет, не то, чтобы должна, едва ли она хоть что-то мне должна, но это было бы так правильно, так по-человечески - сидеть, где я ожидала. Так нет! Вот ведь...
   Я остановилась в проходе между столами, соображая, что дальше. Соображалось туго. Впрочем, все последнее время у меня наблюдались проблемы с умственной деятельность: я все еще не определилась, зачем мне в принципе сдалась эта чертова Марисса.
   Официант, узнав меня, кивнул. И повернулся за меню. И тут я вспомнила, что Марисса звала меня в гости. Во всяком случае так можно было трактовать ее слова о незапертой калитке. Я отказалась от меню.
   Калитка и вправду была открыта. Дернув ее, я громко позвала:
   -Марисса!
   Никто не откликнулся. Обогнула грядки и палисадник, поднялась по ступенькам на крыльцо, потянула дверь на себя и снова позвала.
   -Марисса! Можно войти?
   Внутри было сумрачно и тихо. Но ведь все открыто. Разве это не приглашение?
   -Марисса, это я, Катя!
   Я решилась и вошла в дом. Крепкий запах веников накрыл тяжеловесным пологом. Сначала я завернула на кухню, но там никого не было. Тогда вернулась по коридору в предбанник и дернула дверь, за которой еще не была, но побывать отчаянно хотела. Кухня не давала никакого представления о личности Мариссы, она жила отдельно от хозяйки. Может, жилое пространство окажется более содержательным и откроет мне то, что оправдает противоречивые ощущения, с которыми я не могла справиться?
   Дверь я открывала, едва справляясь с волнением. За ней находилась большая комната, хаотично заставленная старой мебелью. В первые секунды мне даже показалось, что это кладовая. В ней было слишком много вещей. Какие-то тюки на стульях, какие-то коробки.
   Среди бедлама на софе возлежал Мефодий, одетый в парчовый халат с отворотами. Я могла бы поклясться, что под халатом у него ничего не было.
   -Здравствуйте.
   Мефодий нехотя отвел дымящуюся сигаретку в сторону, повертел ее и только после этого положил в пепельницу. Так же нехотя он поднялся с софы. Зачем-то, отвернувшись, встряхнул подушку. Переложил примятую книжку на столик. Одернул край покрывала.
   Я наблюдала за ним от дверей. Хотя наблюдала - сильно сказано. Кажется, я снова скатывалась в ступор.
   Он подошел. Близко. Молча снял с моего плеча сумку и опустил ее на пол, к ногам. Раздумчиво потянув за уголок, стянул повязанную вокруг шеи косынку. Я попыталась что-то сказать, и он, склонившись, приложил палец к моим губам. Снял батистовую блузку, медленно расстегивая мелкие пуговицы - одну, вторую, третью, четвертую. Ловко развязал узел запашной юбки. Потянул меня, и я, перешагнув через горку тряпок, послушно пошла за ним.
   Я не ошиблась. Под халатом у него действительно ничего не было.
   Все происходило не со мной. С какой-то другой, абсолютно посторонней женской особью. В этом как раз нет ничего особенного: у женщин вообще большой опыт прижизненного отделения души от тела.
   Особенно другое: за все время мы не произнесли ни слова. Хуже - ни звука.
   Через полтора часа я оказалась на улице, ослепленная солнцем, оглушенная мыслями. То есть единственной мыслью:
   -Хотелось бы знать, зачем?..
   Нужно было пересечь улицу и пойти налево, но вместо этого я свернула направо. Шла, пока не увидела обугленные руины сгоревшего дома. Каким-то чудом рядом с ними уцелела скамейка. На нее я и села. Очухалась и перестала теребить свое "зачем".
   Стоило признать, что Марисса теперь уже навсегда останется для меня загадкой. Ни она сама, ни ее неуютный дом, ни ее мужчина с большими подробностями и полным отсутствием чувственности, превращающий секс в монотонное забивание свай, не помогли мне разгадать тайну моего притяжения к ней.
   Вдруг нахлынуло. Отчетливо захотелось домой, к Стасу, и в Москву поскорее. В Москву! Свадьбу с чертовым пупсом и медовый месяц со свадебным путешествием. Ребенка, а лучше двух маленьких пухленьких Стасиков.
   А то у Верки скоро внуки появятся, а я все еще не замужем. Это может привести к тому, что ее внуки и мои дети будут сидеть за одной партой, что неестественно и несправедливо. Так не должно быть.
   Я очень хотела к Стасу, однако просидела на скамейке почти до самого вечера. Во-первых, у Дашки была когда-то хорошая присказка: "копи желание". Вот я и копила до распирания. А во-вторых, я, конечно, боялась встречи с мужем (мужем! мужем!). Оправданья мне нет, а прощенья не будет. Но что это все-таки было? Зачем? По сто десятому кругу... Так я и гоняла себя, пока до меня не дошло, что история, начавшаяся с Мариссы и закончившаяся Мефодием, решительно повернула меня к Стасу.
   Как возвращалась - не помню. Включилась, уже сходя с автобуса. Несколько жутких затяжных минут, и дверь отворилась. Я раскинула слабые руки:
   -Стас!..
   Мелькнуло: а глаза-то у него рыжие.

Мальчик с девочкой дружил. Луна

   Катька-чума дружит со Стасом. На ее месте я давно прекратила бы издеваться над здравым смыслом. Мужчины совсем не для этого.
   Когда-то ему было 16, мне 20, мужу 23. Костя был нежным невинным юношей, и мы с мужем взяли его под опеку. Мальчики быстро нашли общий язык и сдружились. По вечерам я кормила их тем, что бог посылал в студенческие годы, потом мы пили пиво, или играли в монополию, или смотрели кино, или слушали музыку, или болели... Не помню, за кого мы тогда болели... За "Крылышки"?..
   Я тоже сдружилась с Костей. И вскорости узнала о нем главное: Костя был девственником. Боже! Посреди разгульной жизни! В одной с нами комнате студенческого общежития! За занавесочкой!
   Вскоре стало ясно, что женскую конституцию Костя изучал по моей, с позволенья сказать, конституции. И женское белье - по моему белью, которое перманентно сушилось в общей ванной. И характерные женские примочки - по моим примочкам. Мне-то ничего, я только посмеивалась, а вот мужу пришлось объяснять нашему Косте, что если тот будет подыскивать себе женщину по моим меркам - то так и помрет холостым.
   Потом у нашего "сынка" появилась девушка - молоденькая, симпатичненькая и ужас какая глупенькая. Я приняла ее на ура, выбегая, когда приспичивало, отсмеиваться в туалет. Если бы "невестка" была набитой дурищей, я бы все равно ее приняла, уж больно хотелось нормальной семейной жизни, чтобы Костя под ногами не путался, а занимался своими отношениями. Но девушка вскоре исчезла. Костя нашел другую, я и ту приняла, но Костя и ее быстренько спровадил.
   Самое непонятное было - что с девушками он оставался отстраненно-холодным даже за занавеской. Разгадка вскоре последовала. Костя признался мужу, а муж нашептал мне, что Косте противно, потому что от женщин пахнет пОтом. Бедный Костя!
   -Я ему сказал, что от моей женщины пахнет блаженством, - заключил муж, утыкаясь в мою подмышку.
   -А ты не сказал, что ему надо к психиатру?
   Костя поочередно отымел всех моих подруг, которые, конечно, захотели отыметься и которые, естественно, были несколько старше его. Но, кажется, и от них пахло пОтом, поскольку и с ними сколь-нибудь длительных романов у Кости не получалось
   Однажды я загуляла. Дело было глубоко нетрезвое и спонтанное. Костя меня выследил и выдал мужу. Что было... Понятное дело... Но тогда наш брак выдержал, он и не такое выдерживал. Костя потом долго раскаивался, прощения просил. Ну что?.. Простила. Как сын ведь. Непутевый...
   После института я несколько лет работала на скорой помощи. А потом Костя предложил мне перейти в новую клинику брата его мамаши. Мне посулили такие условия, что я не смогла отказаться. Клиника создавалась с нуля, и мы с Костей работали бок о бок: с меня - опыт, с него - дядя. В условиях, приближенных к экстремальным, мы стали ближе, чем родственники. Так получалось, что Костя стал видетелем моего развода и знал не только всех моих любовников, но и тончайшие нюансы отношений с ними. Случки, вспышки, разрывы. Все по-прежнему шло-скакало-тянулось у него на глазах. Сам Костя, наконец, женился, но, кажется, и от Гали пахло пОтом.
   Ведь от чего-то Галя мне завидовала. Бедная Галя!
   -Я такая же, как Луна! - заявила она однажды. - Только у меня ноги длинные!
   Дело было в ординаторской, под конец рабочего дня, так что почти все наши слышали. А кто не слышал - тому пересказали на следующий день. Вот смеху-то было! После этого жену Костика за глаза прозвали "Такая как Луна".
   -Передай Косте, что ему Такая как Луна звонила.
   -Вчера в магазине видела Такую как Луна.
   -Которую? Ту, что с длинными ногами?..
   Я знала Костю, как облупленного. А он знал меня. Нам и говорить не приходилось, достаточно было взглянуть друг на друга. В работе это очень помогало. А потом... Мальчик Костя, совсем уже взросленький мальчик, сказал боссу, что я хочу переспать с ним, то есть с боссом. Учитывая наши отношения с боссом... Сказал бывшему мужу, что у меня куча любовников, за которыми я униженно бегаю. Учитывая наши отношения с бывшим мужем... Сказал любовнику, что я бегаю за бывшим мужем. Учитывая наши отношения с любовником... Доверительно поведал нашим общим друзьям, что у меня большие проблемы на любовной почве, и надо бы записать меня к хорошему психиатру.
  

Так не бывает. Вера

   Вот оно, счастье - участковый ушел. Задал свои вопросы, натоптал в коридоре, надышал табаком и ушел.
   В тот же день мне удалось узнать, почему в связи с происшествием, едва не убившим соседку, он заинтересовался не алкоголиками Гулькиными, а подростками.
   Дело было так. Во время очередного "штопора" Гулькина-мама набросилась на Гулькина-сына с ножом. Видимо, в воспитательных целях. Сынок увернулся и врезал матери в ухо. Та отлетела и, падая, ударилась головой о единственную непропитую в доме табуретку. Гулькин отнес мать, у которой от удара, вероятно, треснул череп, на тюфяк и продолжил пить в одиночестве. Его не удивляло, что мать не встает, не двигается, не просит пить и есть. Он думал, что она спит. Он больше недели думал, что она спит. То, что с матерью что-то не то, он обнаружил, когда участковый пришел, чтобы опросить закрепленный за ним недобропорядочный контингент по поводу бутылки, которой чуть не пришибли Светлану Борисовну.
   Все это мне стало известно вечером от всеведущей Клюки с первого этажа. Она же рассказала, что в квартире Гулькиных стоял удушливый запах давно разлагающегося тела но его перекрывал въевшийся во все щели запах ремонта, который как раз шел в подъезде всю последнюю неделю, доводя жильцов до стойких мигреней.
   Поговаривают, что участковый застал дверь в квартиру Гулькиных открытой настежь, а самого хозяина вроде бы в таком состоянии, которое предполагало, что накануне он не просто не мог куда-либо спуститься и что-либо прицельно бросить в движущийся объект, но даже не способен был пошевелиться. Участковый вызвал труповозку для матери и реанимацию для сына. Первой приехала труповозка.
   Молниеносно собравшиеся во дворе старушки, привлеченные флюидами смерти, охали, скорбно поджимая губы, но как-то неубедительно. Все понимали, что злополучные Гулькины пришли к ожидаемому финалу, так что охали и поджимали губы с облегчением.
   Собственно говоря, поскольку Гулькины в силу обстоятельств не могли сбросить бутылку, то следующими на подозрении в хулиганстве оказались местные подростки, включая моего Сашку. Я начала было подумывать о том, чтобы на время отправить Сашку туда, где всегда спокойно, - к бабушке с дедушкой.
   Но Гулькиных увезли, квартиру их опечатали, рабочие, которые белили потолки и красили стены в подъезде, ушли, и густой запах краски стал понемногу рассеиваться, тем самым внушая надежду на лучшее. Бутылками больше никто не кидался, и подъезд хоть и бурлил еще, обсуждая последние события, но уже поворачивался назад, к повседневной жизни, где любовь, измены, непонимание, семейные ссоры, расставания, сплетни кажутся чем-то необыкновенно существенным.
   В последующие дни произошло несколько незначительных событий. Сашка потерял зонт. И все бы ничего, но зонт этот был четвертым по счету. Какая-то у моего сына вопиющая несовместимость с зонтами.
   Всей семьей мы съездили на могилу к сестре Вале, и мама захандрила. Я купила ей скатерть с красочными подсолнухами - не помогло. Папа наконец починил текущий на кухне кран - не помогло. Хочу, говорит, на природу, на дачу. Казалось бы, чего проще: хочешь - поезжай.
   -Я с Санечкой, с внуком хочу!
   С возрастом мама становится капризной. У Сашки, между тем, еще целый месяц тренировок. С непроницаемым выражением лица деть пообещал, что свободные дни - четверги и воскресенья - будет проводить с бабулей. Совсем взрослый он у меня. А бабуля в ответ посулила, что не станет перекармливать внука, у которого режим питания, подчиненный тренировкам. Интересно, кто из них первым не сдержит слово?
   Я чистила картошку, размышляя о том, куда запропастилась Катька, когда кто-то позвонил в дверь. Я пошла открывать - пусто. Странно. Может, к Сашке? Какая-нибудь стеснительная девочка? Мы тоже в детстве звонили мальчикам и убегали. Надеюсь, девочка хорошо учится, слушается маму, не курит и не матерится. Остальное я как-нибудь переживу. То есть я думаю, что переживу, а там посмотрим.
   Я уже собиралась закрыть дверь, когда заметила, что на пятачке между нашей дверью и соседской рассыпаны какие-то белые трубочки. Ой, нет, это, кажется, пластмассовые палочки для счета. У Сашки когда-то были такие, давно, правда. Он их постоянно рассыпал и терял по одной - в конце концов осталось две или три штуки.
   У Тамарки, соседки через стену, сынишка как раз в возрасте, подходящем для разбрасывания счетных палочек. Я подобрала россыпь с бетона и позвонила соседям. Открыла Тамара.
   -Нет, это не наше. Мы не хотим учить Вадика до школы, пусть его в школе учат. Им за это деньги платят.
   Выглядела Тамара скверно. Глаза зареванные, отекшие. Наверное, опять поругалась с мужем. Говорят, муж у нее - директор чего-то там. И у него секретарша. Ну такая. С ногами. Похоже на то. Стоп! Это что же, по выражению глаз жены можно определить длину ног любовницы?
   Вероятно, небанальных семейных драм попросту не бывает. Человечество крутится иголкой по заезженной пластинке. Пять-шесть сюжетов, повторенных миллиарды раз. Богу с нами, должно быть, скучно.
   Я прощалась с Тамарой, когда в комнате раздался телефонный звонок. Звонили из издательства - приглашали обсудить условия публикации наконец-то дописанной мною книги и план нового романа. Договорились на утро.
   Утром, естественно, я проспала. На умывание, одевание и приведение себя хотя бы в приблизительный порядок оставалось около пятнадцати минут. Потом я куда-то выпала примерно на полчаса и обнаружила себя уже в метро, на платформе. Гул нарастал, из тоннеля, хлопнув по барабанным перепонкам, вырвался поток воздуха. В глубине темного жерла показался поезд. И тут я судорожно начала вспоминать, не забыла ли взять тот самый план, ради обсуждения которого встала ни свет ни заря. Вспомнить не получилось, поэтому, пока еще было не слишком поздно, я отскочила к колонне, щелкнула замочком, открыла портфель, прижимая его коленкой к мрамору, и сразу среди прочих бумаг увидела заветную зеленую папку. Не забыла! С собой!
   Судя по звукам за спиной, поезд, замедляя ход, ехал вдоль платформы. Я на него успевала.
   Что-то произошло с мирозданием в тот момент, когда я щелкнула замочком, закрывая портфель. Сначала я услышала вой. То есть я даже не услышала, а разом оказалась в коконе воя. Он был жестким, колким, сужающимся со скоростью звуковой волны. Потом раздались вопли, визг, истеричный гудок, который упал почему-то сверху, со свода, расколов по вертикали сдавливающий кокон. Я боязливо распрямилась и приподняла голову. Первое, что увидела, - совершенно плоское, будто нарисованное лицо на расстоянии вытянутой руки от меня. Какая-то немолодая женщина медленно-медленно, словно атмосфера вокруг нее загустилась до консистенции темного ирландского пива, заваливалась навзничь. А потом я сразу увидела другие лица, тела, застывшие в странных, нелепых, неестественных позах. Много-много лиц и тел.
   Я думала о том, что так не бывает. И мысль эта оказалась необычайно длинной. Я устала от нее в самом начале, а она все тянулась и тянулась.
   Тела вокруг застыли во встречном рывке. Взгляды сфокусировались где-то у меня за спиной. Я повернулась, чтобы стать частью окаменевшей массы.
   Состав не доехал до флажка, его головной вагон замер у меня за спиной. Все двери, кроме той, что в кабине машиниста, оставались закрытыми, и люди, находившиеся в поезде, суетились, дергались, вытягивали шеи, раскрывали рты и пучили глаза, как рыбки в аквариуме. Пожилой машинист, соскочив на платформу, смотрел куда-то вниз, под состав. Он что-то коротко бросил парню в джинсах, который стоял на четвереньках у края перрона и тоже глядел вниз. В этот момент раздался щелчок и тела вокруг меня задергались, задвигались, заорали.
   Оглушительно. Так не бывает.
   Вернувшийся в кабину машинист что-то передавал по внутренней связи, я видела, как он двигал губами и небритым подбородком. Вдоль перрона между пассажирами пробиралась девушка в накинутом на плечи белом халате, рукава и полы которого вольно болтались. Было заметно, что врачихе и самой не помешала бы помощь. Молодая.
   Дежурная у эскалаторов что-то надрывно кричала в мегафон, но разобрать, что именно, было невозможно из-за всеобщего гвалта. Встречный поезд, коротко вскрикнув фальцетом, миновал станцию без остановки.
   Так не бывает. Я так не играю...
   Несколько человек потерянно сидели в неуютном каменном мешке с зелеными влажными стенами. Свидетелей того, как девушка падала под поезд, набралось десятка два, но большинство уже, расспросив, отпустили. Женщины всхлипывали - кто в платок, кто в кулак. Мужчины хмурились. Старушка с тележкой, раскачиваясь, молилась вполголоса и мелко крестилась, будто подбирала бисер с груди.
   Говорят, пожилая женщина, упавшая на платформе в обморок, расшибла затылок. Еще двое в глубоком шоке, их увезли в больницу.
   Я находилась в двух шагах от места происшествия, но ничего не видела. То есть видела все в отражении лиц. О лицах пассажиров метро я могла бы, наверное, рассказать, но вряд ли они интересовали хоть кого-нибудь.
   После происшествия я пошла было за толпой к эскалаторам, работающим только на выход. Честно говоря, я не знала, куда идти и что делать, знала только, что нужно бы куда-нибудь деться, желательно в другую галактику - как меня нагнал человек в форме и, легко потянув за рукав, попросил пройти в станционное отделение милиции. Это было так хорошо, что кто-то за тебя знал, куда тебе нужно идти!
   Так я очутилась вместе с другими свидетелями в неуютном каменном мешке с зелеными стенами.
   Все оказалось так худо, что дальше некуда. Во-первых, нашлись свидетели, которые сообщили, что кто-то подтолкнул погибшую в спину, по крайней мере была какая-то странная суматоха на платформе непосредственно перед происшествием.
   Я пыталась понять, что же хуже - убийство или публичное самоубийство, но мозг мой сопротивлялся любому пониманию. Он прислал шифрограмму, что первым рейсом улетает на Филиппины к хилерам поправлять свой циллюлит.
   Во-вторых, плотный, обильно потеющий мужчина уверенно заявил, что за минуту до... всего этого... видел погибшую с подругой и эта подруга - я. Мужчина ткнул пальцем в мою удаляющуюся спину, после чего меня и попросили пройти в отделение. Чушь какая.
   -Чушь какая. Я была одна, без подруг, погибшую не знаю, то есть даже не знаю, кто погиб. Слышала только, что девушка. Дело вот в чем: когда поезд выезжал из тоннеля, я отошла к колонне, чтобы проверить, взяла ли из дома важные бумаги, пока, отвернувшись, я рылась в портфеле, все это и произошло, а потом я... туда... не смотрела. Не смогла. Да и зачем?
   -Да, свидетель утверждает, что так оно и было - вы действительно отошли к колонне. Но до того вы стояли рядом с погибшей и разговаривали.
   -Я ни с кем не разговаривала. Нет!
   -Уверены?
   -Естественно! Понимаете, я не выспалась, опаздывала на важную встречу, волновалась, поэтому мало на что обращала внимание. Но если бы я с кем-нибудь бы разговаривала, я бы, конечно, это запомнила.
   -Посмотрите. - Капитан вытащил из-под стола красную женскую сумку с желтыми металлическими блямбами. - Она вам знакома?
   Я судорожно втянула носом воздух.
   Сумка действительно была мне знакома!
   -Так погибла она? Нет. Не может быть.
   Капитан смотрел на меня ободряюще, давай, мол, рассказывай.
   А что рассказывать? Рассказывать особенно нечего.
   -Я стояла на платформе, ждала поезд, это еще до того, как отошла к колонне. Кто-то рядом буркнул: "А утро-то хреновое". Или что-то вроде того. Точно не помню. Но что-то про утро в неодобрительном смысле - за это я отвечаю. Причем буркнул так, что не разберешь - то ли мне, то ли себе, то ли господу богу. Знаете, так часто бывает... думаешь о чем-то, и невольно обрывок мысли слетает с языка, а все на тебя смотрят как на придурочную... Обычное дело. Я и сама иной раз ловлю себя на этом. Так вот, поскольку я не была уверена, что именно и мне ли сказали, но если мне, то отмолчаться вроде неудобно, поэтому я так же неразборчиво буркнула в общее пространство. Кажется, я сказала "да уж". Я вам уже объясняла, что не выспалась, опаздывала и далее по списку. Так оно и было. Я даже не глянула, кто сказал про утро. Не посмотрела, а вот сумку, оказывается, каким-то образом увидела.
   Я прикрыла глаза, вызывая из памяти картинку.
   -Она держала ее спереди обеими руками. А еще сумка была на каком-то красном фоне, то есть, видимо, на девушке было платье. Тоже красное. И длинное, примерно по щиколотку.
   Открыв глаза, я вопросительно взглянула на капитана.
   -Нет, не может быть, что она. Мы же стояли совсем рядом!
   Простое это обстоятельство потрясло меня до глубины души. Почему-то казалось, что если бы погибла какая-то другая, полностью незнакомая, не имевшая примет и голоса, не говорившая о хреновом утре, девушка, было бы легче.
   Снова прикрыв глаза, я начала прокручивать испуганные лица, неестественные позы свидетелей трагедии - все, что запомнилось, в надежде, что где-то в этих стоп-кадрах первых секунд после катастрофы мелькнет край, хотя бы узкая полоска красного платья. Это значило бы, что девушка, для которой утро было хреновым, спаслась.
   Оказывается, я запомнила оттенок и фактуру красного пятна, но не лицо и не волосы.
   В стоп-кадрах ничего подходящего не обнаружилось. Но ведь не может быть, что она, а?
   -Знаете... Мне кажется... Она, конечно, сказала про хреновое утро, но совсем не в том смысле. Не знаю, как объяснить... Вот человек ест лимон и говорит - "ух, кислятина!", но продолжает есть. Вот так и она про утро сказала. В положительном смысле, что оно хреновое. Понимаете?
   Было очевидно, что он не понимает. А я понимала, что в нейтральном настроении человек не может покончит с собой, но толком не могла объяснить.
   -Вам знакомо имя Ирина Пустовалина?
   -Нет. Это она? Понятно. Не знакомо абсолютно. Неужели ее кто-то столкнул? Не могу в это поверить. Ни во что не могу поверить - ни в самоубийство, ни в убийство. Все дикость. В голове не укладывается. А что говорят люди, которые видели подозрительную суматоху на платформе? Какие-нибудь приметы того, кто мог столкнуть человека под поезд, уже известны?
   -Свидетели говорят, что был темный дождевик - половина утверждает, что черный, другая половина, что синий. Высокий рост, широкие плечи, как у атлета. Одна свидетельница утверждает, что видела бороду, злобные ввалившиеся глаза, как у какого-то актера, имя которого она не помнит, в каком-то фильме, название которого она не знает, и большой пистолет в руке. Это описание никого вам не напоминает?
   -Ой нет, - хмыкнула я.
   -Вот-вот. Когда речь идет о преступлениях, людям свойственно и рост преувеличивать, и оружие видеть там, где его не было, и самые обычные лица описывать как зловещие. Если за спиной девушки кто-то и стоял, то из всех примет достоверен только плащ, который то ли синий, то ли черный, а учитывая стресс свидетелей и специфику подземного освещения, он вполне мог быть и коричневым. Вот и ищи по таким приметам... Да и то, что кто-то стоял за спиной, не означает, что столкнул. Суматоха? Ну так что - поезд прибывал. Каждый раз суматоха поднимается.
   Капитан явно склонялся к самоубийству. Его доводы казались логичными. И все-таки мне не верилось, что я слышала последние слова самоубийцы. А утро-то хреновое. Как-то слишком буднично. Без истерики. Без надрыва.
   Ни в какое издательство, естественно, я не поехала. Вернулась домой. Легла на диван, подтянув к животу колени. В успокаивающей позе эмбриона дождалась Сашку, и мы поехали на несколько дней к предкам, где никогда никаких ужасов не происходит.
   Мама была счастлива. Ну хоть кто-то.
   Сашке ничего рассказывать не стала, только пошепталась с родителями да и то без подробностей. Родители и без подробностей были в шоке. Особенно мама.
   На родительских харчах я набрала 3 килограмма. Психика, мать ее. У кого в минус, у кого в плюс.
   Домой мы вернулись только через неделю, когда я немного оклемалась от пережитого потрясения. Проверила почтовый ящик - забит. Опять накопилось. Никак не выработаю привычку заглядывать в него хотя бы через день.
   Рекламки и газеты тут же полетели в мусор. Остались письмо и открытка.
   Дома было хорошо. Сашка немедленно устремился к компьютеру.
   -Я первый! Я первый!
   Скинув туфли, я понесла на кухню сумки с родительскими гостинцами. Варенье, грибочки, огурчики - все как обычно. Присела на высокий табурет.
   При ближайшем рассмотрении письмо оказалось перерасчетом по электричеству. На открытке - сердце, пронзенное стрелой, и пара нагло скалящихся ангелочков. Кич форева. На обороте я прочитала: "46 капель в твой бокал". Без подписи, обратный адрес - п/я. Штемпель вчерашний. Почерк стремительный, незнакомый, спотыкающийся на букве "а".
   Сорок шесть капель? Хм. А чего так мало?..
   -Ма! - позвал Сашка. - Тебя к телефону! Подойдешь или сказать, чтобы позже?
   Звонила Дашка.

Лучшие подруги. Даша

   Поезд прибыл с пятиминутным опозданием...
   Почему-то я всегда запоминаю мелочи, они буквально вгрызаются в несчастные клеточки моего мозга: ничтожное пятиминутное опоздание, в первый наш раз Олег был в синих трусах, на столешнице остались обгоревшие спички числом три штуки, первую жену моего первого мужа звали Ритой, младший сын разбил чашку со слоненком, которую я собиралась сослать на дачу, перед свадебным кортежем ехали два совершенно одинаковых форда. Зачем мне все это? К чему мне помнить Риту и чьи-то трусы? Почему нет камеры хранения, куда можно было бы сдать никчемные воспоминания? Я бы сдала. Безвозвратно.
   В общем, поезд прибыл с пятиминутным опозданием. Пока он тянулся вдоль перрона, отфыркиваясь и поскрипывая суставами, я углядела нужный мне вагон и устремилась к нему.
   Первой, расталкивая остальных, на платформу выскочила девчонка с пучком длинных тонких косичек, голым пупком с бусиной и кукольным рюкзачком за спиной. Ее встречал парень, он держал перед собой чахлые гвоздички. Девчонка с разбегу впилась в его губы долгим хлюпающим поцелуем. Соска.
   Следом из вагона потянулись хмурые, помятые личности усредненного пола, некоторые из них механически улыбались встречающим. Рюкзаки, рюкзаки, сумки, чемоданы, баулы, коробки, снова чемоданы. Несвежие запахи. Последней слезла тучная тетка с грудью ниже предполагаемой талии. На голове у нее лежал берет. Из-под него торчали желтые волосы, убитые химией.
   Я постояла, переминаясь с ноги на ногу. Подошла к проводнице, обрисовала ей Олега. Она ответила, что в ее вагоне такого пассажира не было. Нет-нет, она уверена.
   -Но как же так? Он позвонил и сообщил, что взял билет в третий вагон. Это третий вагон?
   Проводница подтвердила, что третий, глядя на меня с сочувствием.
   Жизнь штампует теток из принцесс.
   Я пошла в голову поезда, убыстряя шаг, еще надеясь, что просто перепутала номер вагона. (Хотя как я могла перепутать?) Вдруг Олег, разминувшись со мной, поджидает где-нибудь у табло? Наверное, стоит там, помятый, невыспавшийся, и нервничает, что я передумала.
   Но у табло его не было. Я дождалась, когда все пассажиры и встречающие очистят длинный перрон.
   Одиночество - это длинный пустой перрон, зажатый меж двумя поездами, которые готовят к отправке в отстойник.
   Я повернулась спиной, чтобы не видеть этого. Толпа на пятачке перед платформами походила на большую муху, озабоченно потирающую лапки. Должно быть, я выглядела глупо, а чувствовала себя еще глупее. Это не Олега, а меня не должно было быть в этом месте. Я здесь лишняя. В это время я обычно сплю. Ну конечно же! Это все объясняет: я сплю, и мне снится один из противных затяжных снов.
   Показалось, что выключился звук. Люди сновали туда-сюда, переговаривались, волокли свою поклажу, хлопали дверями вокзала - это я видела, но ничего не слышала. Кромешная тишина, сгущаясь, приобретала вес, она тянула килограммов на пять, я чувствовала ее гнет макушкой, сосками и кончиками ресниц.
   Что-то грубо воткнулось мне в поясницу. Я отлетела на пару шагов, обескураженная нечаянной болью. Мимо медленно проплыла груженая доверху почтой платформа, толкавший ее носильщик зычно вещал:
   -Па-берегись! Па-берегись! Па-берегись!
   С этого призыва, как будто в нем было что-то действительно важное, мир вокруг снова зазвучал голосами, грохотом, металлическим лязгом, гудками, хлопками, жужжанием и детскими шалыми воплями, в которых важное захлебывалось, теряло силы, но все еще тянулось ко мне.
   -Гись!
   -ги...
   -ги...
   Нет, не сплю.
   Я отошла в сторонку, к парапету, достала мобильник и набрала номер Олега.
   Вызываемый абонент недоступен...
   Я почувствовала, что будет дальше, и все же позвонила ему на работу. Стерва с родинкой нахально ответила, что Олега Ивановича нет, и когда будет, ей неизвестно. Раньше она всегда для меня знала, когда появится шеф.
   По интонации я догадалась, что она ухмыляется. Она всегда меня недолюбливала, эта Людка. А теперь злорадствует.
   Я знала все уже целых семь минут, но нужно было убедиться окончательно. Я взяла себя в руки, чтобы не обозвать идиотку идиоткой, и повторила звонок.
   -Олег Иванович мне не нужен. Просто скажи, он был с утра? Ты его сегодня видела?
   -Конечно.
   Сукин сын.
   Кто-то в трубке ехидно захихикал на заднем плане. Мара? Ленка? Зоя?
   Сукин сын.
   Мне захотелось скорее уйти, выбраться из сутолоки, спрятаться от чужих взглядов и разреветься. Значит, он все-таки выбрал не меня, а жену. Эту дуру!..
   В Задрипищенске я оказалась совершенно случайно - одна наша сотрудница накануне плановой командировки легла на сохранение. Вместо нее в срочном порядке в Задрипищенск послали меня. Там вводился новый объект, так что работы предстояло много: согласования, комиссии, налаживание связей и прочее. Можно представить, как я чертыхалась. Но делать нечего - собрала вещички и поехала.
   Поселилась в провинциальной гостинице и не знала, куда себя деть от ежевечерней скуки. Главным инженером объекта была Ольга Брусникина, по техническим вопросам мы работали с ней на пару. Женщина она толковая и приветливая, но ни жопы, ни сисек, ни манер, ни вкуса у нее не было. Замызганный обглодыш, а не женщина. Впрочем, не она одна, у них там в Задрипищенске все такие. Вот Олег и накинулся на меня с голодухи. Это было волшебно, фантастично, фейерично! И я, как последняя дура, взялась вытащить Олега в Москву из этого его Задрипищенска, сняла уютную квартирку с огромной кроватью, на которой можно выделывать чудеса, уломала Петровича придержать вакансию с приличной для начала зарплатой. Все для него, для Олега, для нас. Даже подумывала о том, чтобы со временем развестись - все равно у мужа давно не стоит, только ради детей и мыкаюсь.
   Мужик нынче вообще вялый пошел. Пока поставишь его, взмокнешь. Ты его и так, и эдак, а у него словно бы курс акций в штанах, а ты при нем как брокер. Успела воспользоваться динамикой - ты в дамках, а не успела - читай мудрые книжки, думай о высоком (и мускулистом), пиши петиции в защиту дальневосточного желтопопого тушканчика и изучай теорию вероятностей. Хотя лично я предпочитаю просто прохладный душ.
   Ладно муж, хорошего любовника - и то поискать. Вот что обидно. А уж плохой любовник при плохом муже - вообще трагедия. Уж я-то знаю, о чем говорю. Было, все было, пока в моей жизни не появился Олег. Сукин сын...
   Если бы я могла умереть на месте, прямо на платформе, я бы это сделала. Но приходилось жить дальше. Я отчаянно нуждалась в человеке, умеющем восстанавливать смыслы. Непродолжительно посомневавшись, я решилась все-таки позвонить Вере.
   Я давно знаю, что она сука. Больше того, я даже знаю, какая она сука. Но каждый раз натыкаясь на подтверждение, удивляюсь, мало того - огорчаюсь.
   Кажется, я знаю о суках все, по этой части у меня большой опыт. Сука - это не имя существительное, не подлежащее и даже не определение. Сука - это обстоятельство. И пишется оно с двумя "эс", а у кого и с тремя.
   Я набрала треклятый номер, хотя много раз зарекалась никогда ей больше не звонить. Но человек я в целом незлой и отходчивый, так что проходило время, обиды затушевывались и я снова звонила. Зачем? Пожалуй, это сложно объяснить... Наверное, я каждый раз надеялась, что обстоятельства переменились.
   А началось все с того, что полжизни назад мы были подругами. Лучшими подругами. Такими, какими бывают, наверное, только в восемнадцать лет. Но тогда казалось, что это навсегда. Впрочем, в восемнадцать про все кажется, что либо навсегда, либо никогда.
   Мы учились на одном курсе и жили в одной комнате студенческого общежития. ,У нас были одни и те же друзья, одни лекции, одни обеды. Мы говорили часами. И каждый день нам было что обсудить. Со своими проблемами я бежала к Вере, а она - ко мне. Я была уверена - она меня понимает. А я понимала ее. Было здорово. Иной раз казалось, и от этого захватывало дух, что она продолжает меня, а я продолжаю ее, и так мы по кругу перетекаем друг в друга. Мне повезло с подругой.
   Помню как сейчас: шел дождь. Капли скользили по стеклу, оставляя на поверхности размытые дорожки. Газон, цепочка хилых тополей вдоль дороги, дом с аркой, стоящий напротив, неоновая вывеска магазина, кусочек тусклого неба - все прилипало снаружи, расплывалось и размазывалось по мокрому стеклу. Формы теряли очертания, а содержание утрачивало смыслы.
   Вера обещала приехать в понедельник. Она мне обещала. Но почему-то не приехала. Она умела восстанавливать размытые смыслы. У нее всегда это получалось. Завяжет душу двойным узлом, вывернет жилами наружу, хрустнет суставами, вдавит кадык в задницу, а глядишь - легче дышать стало.
   Наступил вечер четверга. А в пятницу утром я уезжала на целую бесконечную неделю к родителям.
   Перед отъездом я написала записку: "У меня последняя стадия - докурила окурки. Уезжаю на автопилоте. Хочется рвать и метать. Учти, приеду старой развалиной. Так что готовь, подруга, болты и шурупы, будешь меня заново свинчивать. Люблю и целую, хотя ты меня обманула".
   Странное дело, сколько лет прошло - пятнадцать или около того - а я все еще отчетливо помню, как ждала возвращения Верки. Другое забыла - куда ее унесло, почему она не вернулась, когда обещала, что именно повергло меня тогда в уныние. Все это забылось, облетело, осело и сгинуло. За пятнадцать лет умерло много воспоминаний. Ими можно было бы захоронить целое кладбище. Одни умирали легко и безболезненно. Другие долго болели, страдали, сопротивлялись, цеплялись за жизнь шершавыми пальчиками, боялись поглощающей бездны, молили о спасении.
   У нас с Веркой было много общего: интересы, пристрастия, представления, - вот только... Она влюбилась в парня, который влюбился в нее. Я же в своего влюбилась безответно.
   Справедливость - странное слово, оно обозначает то, чего нет. Справедливости нет в большой природе, и потому ей неоткуда взяться в отдельно взятой маленькой жизни. Обидно, черт возьми!
   Внешне я гораздо привлекательнее Верки. Это у меня грудь пятого размера, между прочим. Казалось бы, чего еще нужно мужчинам? На мою грудь они должны штабелями укладываться - первый слой вдоль, второй поперек.
   Не получались слои. Ни вдоль, ни поперек. А любви - настоящей любви - хотелось.
   Назар! От одного имени учащенно билось сердце. Когда я смотрела в его глаза, жгуче хотелось рожать, стирать пеленки, чистить картошку, крутить котлеты, ждать с работы, подтирать круглые попки. Нет, правда, я бы родила от него двух мальчиков и пяток девчонок.
   Конечно, я соблазнила его. Но не сразу - сразу Назар не дался: всячески уклонялся, ускользал, просачивался как сквозняк сквозь москитную сетку. Но упорства и сноровки мне не занимать.
   Однажды, когда мы остались одни, я навалилась на него всем телом, придавливая спиной к шкафу, покрывая поцелуями его шею, наспех расстегивая рубашку. Чтобы привычно ускользнуть от меня, ему оставалось либо грубо оттолкнуть, либо ударить. Он не посмел ни то, ни другое. Он был пацифистом.
   Когда все произошло наконец, мне захотелось взлететь и крикнуть во все горло - такое объемное счастье меня распирало.
   Моя голова на его плече, мои волосы на его лице, моя рука в его руке. Ощущение полного воссоединения. Разъединить только с кровью.
   Но это было лишь ощущение, своего рода самообман. От Назара мне хотелось не спаривания, а любви - такой, чтобы душой в душу. На меньшее я была не согласна. Однако начинать приходилось именно с меньшего.
   Назар не лгал, не выдавливал из себя пустые словесные оболочки, не силился выглядеть лучше, чем был на самом деле. От него по-прежнему веяло холодком. Так что я находилась в самом начале пути к его душе. Однако успех, даже незначительный, даже и не успех вовсе, а намек на него, нужно было закреплять. Я и закрепляла, надеясь на развитие в душу. И каждый раз мне приходилось брать пацифиста приступом. Иногда, несмотря на все мои ухищрения, он оставался непреклонен, и большее, чем чашка подостывшего чаю, мне не перепадало. И тогда я уползала зализывать раны к Верке.
   А вокруг безумствовала любовь во всех ее ракурсах. Любовью пахло изо всех щелей. Верка - та вообще собралась замуж. Честно говоря, я всегда думала, что выйду первой. Объективно же она ничем не лучше! Но справедливости нет, нужно вычеркнуть ее из всех словарей.
   Больше того, Верка вдруг оказалась беременной. Беременной! Твою мать. Это я - я! - хотела двух мальчиков и пяток девчонок.
   Но мой надежный план по завоевыванию Назара все больше пробуксовывал. Я не могла понять, в чем дело. Перебрав варианты и откинув фантастические вроде гомосексуализма, остановилась на том, что он влюблен в другую. Мать-мать-мать. Только этого мне не хватало.
   Но в кого?
   Мне снились ужасные сны: я падала в пропасти, оказывалась замурованной в колодцах, трепыхалась в огромной паутине, задыхалась в герметичном кубе. Проснувшись, я будила Веру, которая безмятежно спала за ширмой. Наверное, ей снилась свадьба, котлеты и круглые попки младенцев. Мой, между прочем, списочек!
   После разговора с подругой становилось значительно легче. Это вошло в привычку. Так Вера стала моим отслоившимся от меня сознанием.
   Я вызнала, что у Назара никого нет: он никому не звонит, на стороне не ночует. Иногда к нему заходят одногруппницы - взять конспекты, списать темы, подготовиться к экзамену. Типа невинно.
   Но кто тогда? Какая сучья зараза? Ленка? Ритка? Все мелочь. Одна пучеглазая, у другой ноги иксом, и обе дуры. У Назара же была редкая склонность к умным женщинам.
   Я буквально сходила с ума.
   Все открылось внезапно и просто. Он сам сказал. Не знаю, что нашло на него. Вдруг взял да ни с того ни с сего признался.
   Сучья зараза - Верка.
   Верка... Верка... Назар...
   Как же так? Два самых близких, самых любимых человека, без которых не знаешь, как дышать.
   Это была та правда, которую мне не хотелось бы знать. А ведь я всего лишь спросила Назара, почему он со мной не разговаривает, все больше отмалчивается. И тогда он прямо заявил, что единственная девчонка на курсе, с которой он хотел бы поговорить по душам, - это моя долбанная любимая подруга, беременная и собирающаяся замуж, сволочь!
   Ревела в подушку. А потом много думала. Думала даже во сне. Просыпалась изможденной. Жить, естественно, не хотелось.
   И что самое страшное - не с кем было это обсудить. Верка отпадала по понятным причинам. Она отпадала, но была нужна мне как никогда.
   Через пару дней я увидела их вместе. Вера ждала лифт. Мимо проходил Назар. Они перемолвились несколькими словами. Типа поздоровались. Но как он на нее смотрел! Я вдруг осознала, что на меня он так никогда, никогда, никогда не посмотрит!
   Несколько секунд немого кино перевернули мою жизнь. То есть они ее доперевернули окончательно и неисправимо. Жить совсем расхотелось.
   Ревела. Пыталась думать - перестало получаться. Как отрезало.
   Странным образом, я продолжала любить Веру. Несмотря ни на что. Но теперь это была любовь с болью, с кровью, с мясом, с острыми обломками костей.
   Поскольку мы жили в общежитии, подруга постоянно обреталась где-то рядом. Даже в минуты полного отчаяния, когда мне хотелось ее убить. В те моменты, когда мне не хотелось ее убивать, я присматривалась, прислушивалась и принюхивалась к Верке. Что в ней такого особенного, чего нет во мне?
   Упертая и самонадеянная. Сильная, жесткая. У нее все просто - есть правда, а есть ложь. Будто нет других вариантов. Она не считается с чувствами. Даже прощая, она не прощает. Честно говоря, ну ведь не сахар. Мужчинам вроде такие не нравятся!
   Вроде.
   И вдруг меня осенило: она не могла не знать, не видеть, не ощущать, любая женщина чувствует мужскую влюбленность. Значит... Я доверяла ей, делилась сокровенным, она вытирала мне слезы, а сама все знала... Возможно, наслаждалась... Любой женщине нравится, когда в нее влюбляются. И неважно кто - все равно приятно. Вот стерва. Как она могла так поступать со мной?
   Ревела три раза.
   Надо было что-то предпринять, чтобы окончательно не потерять себя. От меня и так уже осталось пара дохлых молекул. Надо что-то делать, что-то делать, делать срочно, быстро, радикально.
   Я вышла покурить в холл, и тут меня такая злость разобрала, такая злость... Ух... Справедливости нет и взяться ей неоткуда, но страдаю от этого исключительно я. У суки Верки, как всегда, все в шоколаде.
   Сигарета показалась невкусной, и я ее бросила.
   Действуя срочно, быстро, радикально, я переспала с Веркиным женихом (уже не помню, как его звали). Честно говоря, затащить его в койку было легко, гораздо проще, чем Назара, к слову сказать. Так что жених оказался с браком. Да и в этом деле так себе мужчинка. И что Верка, умная сука Верка, в нем нашла?..
   После секса с Веркиным женихом мне стало значительно легче. У меня тоже появился секрет от подруги. Баланс сил был восстановлен. Хоть какая-то справедливость. Теперь и я могла втайне посмеиваться. Не одной же Верке.
   И тут произошло что-то непонятное: Верка вдруг перестала со мной говорить. "Да", "нет", "все нормально" - большего от нее было не добиться. Я и так к ней, и сяк - попусту. "Да, нет, все нормально, тебе кажется, да, нет".
   Наши девчонки - Катька, Луна, Танька, Светка, Нина - тоже вдруг натянулись, как жопы после липосакции.
   Отловила бракованного жениха и получила клятвенные заверения, что он не проболтался. А больше и некому. Значит, не в этом дело. А в чем - непонятно.
   Через неделю я почувствовала удушье. Назар поил меня чаем - и только, Веерка сводила общение к техническому минимуму. Они объявили двусторонний игнор. Как сговорились. Я была не готова потерять подругу - мое отслоившееся сознание. Как мне без нее? Больше того, я была уверена, что, потеряй я ее, окончательно потеряю и Назара. Я сделала жуткое открытие: он был со мной, чтобы быть поближе к Вере. Этим все объяснялось. Уйди она, следом уйдет и он.
   Нет, они оба не должны узнать. Она не простит. Он не простит. Не измену себе, этого он может просто не заметить, а мою измену Вере. Зная его принципы, такую реакцию можно было спрогнозировать. Глупости, конечно. Но таков уж Назар.
   Назар. Верка. Верка. Назар.
   Что делать?
   Решила поговорить с девчонками и попытаться выведать через них, что происходит. Но Луна жила далеко, в другом общежитии, туда не позвонить - только ехать. Таню внезапно увезли в больницу с корью. Светка со своим парнем снимала квартиру где-то на выселках, почти в Подмосковье, и я видела ее только на лекциях. Катьку достать было проще всего.
   Катя понесла какой-то бред - типа я всех кругом подставляю, типа направо и налево, типа от меня не знаешь, чего ожидать, поэтому лучше держаться подальше. Бред чистой воды. У одной ПМС на всю голову, у другой токсикоз, вот и накрутили друг дружку.
   -Нет, скажи мне, когда это я тебя подставляла?
   -А что, не было?
   И тут я, кажется, поняла, на что она намекает. Но ведь то была сущая мелочь. Катька не такая, чтобы дуться по пустякам. Или такая?
   -Ну забыла, забыла я передать, что руководитель практики назначил встречу... Вот только теперь вспомнила, блин... Что меня за это - казнить? Послушай, я, конечно, дико извиняюсь, но любой человек может что-то забыть, разве нет?
   -Я, конечно, тоже извиняюсь, но это был руководитель нашей преддипломной практики. Не моей, а нашей. Странно, что при всей своей забывчивости ты умудрилась не забыть, что он назначил встречу и тебе тоже. Ты-то к нему не забыла сходить. Вы обсудили - где, как, что. У тебя-то поэтому все в порядке в итоге.
   -Что значит "у тебя все в порядке"? А у тебя?
   -Это значит, что Поздневский разозлился на меня, решив, что я еще до практики игнорирую его распоряжения. Так что практику мне придется проходить в другом месте и с другим руководителем. А его еще найти нужно. И уломать.
   -Катя... Слушай... Я не знала... Прости, пожалуйста, я не хотела! Так получилось... Хочешь, я пойду к Поздневскому и скажу, что это я виновата?..
   -Не надо никуда ходить. Он слишком зол и предвзят, а мне нужна за практику "пятерка". Я иду на "красный" диплом и не хочу испытывать судьбу.
   -Ну не дуйся, все образуется. Я обещаю, что больше никогда ничего не забуду тебе передать. Мир?.. Скажи, а Верка на что обижается? Тоже на какую-нибудь ерунду?
   -Верка? Сама спроси у нее.
   -И спрошу. Но ты знаешь?
   -Что известно Жилиной, знает вся общага, включая меня, и пара кварталов вокруг.
   Жилина. Так вот в чем дело. Фу-у, отпустило. Не то, не главное - переживем. Но Жилина стерва. Да и я хороша. Знала, что Жилина сплетница, но понадеялась, что меня по дружбе не подставит, а потом я и вовсе забыла. Сколько прошло? Месяца два? А то и все три.
   Но Верка-то какова... Знает, что у Жилиной один в уме и десять на языке, что верить ей нельзя, что были прецеденты - люди ругались, ссорились, дрались даже, а потом выяснялось, что все ерунда: здесь смещены акценты, здесь преувеличено, а здесь допридумано. Мирились потом, но осадок-то оставался.
   Для меня было досадным открытием, что Вера готова предать нашу дружбу из-за пустяка. Не ожидала я от нее. Не ожидала. Ладно дурочка Катька, но Верка... Лучшая подруга называется...
   Вспомнить бы точно, что я наговорила Жилиной. Кажется, я упоминала, что Веркин ебарь - фуфло. Ну так я права оказалась. Ой как права! Фуфло и есть. (Но об этом ни-ни.) Объясню Вере, что не доверяю ему на интуитивном уровне, поэтому считаю фуфлом. Имею же я право на свое мнение? Остальное буду твердо отрицать. Все знают, что Жилиной верить нельзя. Ну так я об этом напомню... Ну что... кажется, жизнь налаживается?
   -И это все?
   Катя глянула как-то косо:
   -А что, было что-то еще, кроме Жилиной?
   -Да ничего больше не было!
   Возможно, я мнительна, но мне показалось, что Катя не поверила. Нет, не то, чтобы не поверила, но что-то такое, что-то существенное, что-то для меня важное, она оставила при себе. Ее распирало изнутри, минуту-две она боролась сама с собой, но все-таки дверь захлопнулась. Лязгнуло как минимум три замка. Расспрашивать дальше было бесполезно.
   Похоже, я погорячилась, что жизнь налаживается.
   Верка продолжала дуться как мышь на крупу. Не помогали ни лесть, ни хитрость, ни попытки поймать на сострадании, а я в нем нуждалась, черт возьми! Назар днями напролет читал Шопенгауэра, в перерывах рассматривал потолок своей комнаты. Изредка играл в карты с соседом Игорем. Я словно перестала для него существовать. Я и раньше-то не больно для него наличествовала, а теперь и вовсе превратилась в пустое место. Мои попытки поговорить раз за разом проваливались. Он уходил.
   Происходило то, чего я боялась больше всего на свете, - я теряла обоих и не могла это предотвратить.
   Скатилась до того, что стояла перед ней на коленях. Умоляла простить, если что не так. Ходила по пятам. Но она не простила. И я до сих пор не знаю чего. Она не призналась.
   Через пару месяцев она рассталась со своим женихом... Все разладилось.
   Пришло время, и учеба наша закончилась. Мы разъехались и потеряли друг друга из вида. Где Назар, что с ним - я так и не знаю. Он исчез, не попрощавшись. Я никого больше так не любила, как любила его.
   Через несколько лет я столкнулась с Катькой в переходе метро Таганская. Два потока толпы вынесли нас друг на друга. Через Катю я разыскала Луну, Нину, Таню и Веру. Света уже умерла.
   Верка родила сына, теперь он совсем взрослый. Но сама Верка ни капли не изменилась, все такая же, стерва. Иногда я думаю, что она все-таки знает. Но если знает, то почему не скажет, не предъявит, не обвинит в конце концов? Всем стало бы легче. А иногда я думаю, что ничерта она не знает и даже не догадывается. Просто характер у нее такой - сучий.
   Я набрала треклятый номер, хотя много раз зарекалась никогда ей больше не звонить. Но человек я в целом незлой и отходчивый, так что проходит время, обида затушевывается и я снова звоню. И снова облом. И снова после каждого разговора мне хочется ее убить.

Ничего красного. Вера

   Звонила Дашка. Все как всегда. Люди не меняются.
   После разговора с ней проверила автоответчик - забит. Прослушала записи: ничего неординарного и срочного. В основном отметились подруги, которые после общения с автоответчиком всегда перезванивали на мобильный, так что их вопросы и просьбы быстро теряли актуальность. Еще звонил Илья - по поводу концерта. Какой там концерт! Сослалась на непереносимые семейные обстоятельства.
   Катька сдала меня ему с потрохами. Как бы ей тактично намекнуть, что при всей моей любви коза она распоследняя? Ладно домашний, к нему можно совсем не подходить, но мобильный-то зачем было давать?
   Еще звонили Егоров и редактор из моего издательства. Но это, на счастье, терпело.
   Я набросилась на работу, вдруг почувствовав к ней такой интерес, какого не испытывала давным-давно. В трудовом экстазе прошло четыре дня, а словно бы один. Все это время я спала урывками, не обращая внимания на чередование дней и ночей. Ела урывками, стирала и готовила урывками, воспитывала урывками. К телефону категорически не подходила.
   Когда запал иссяк, я прилегла на минуту и проспала 15 часов кряду. Сашка, давно привыкший к моей неравномерности, управлялся по хозяйству сам. Квартира была убрана, посуда помыта, на дверце холодильника висел примагниченный список того, что в доме закончилось. Длинный список с двумя орфографическими ошибками. Судя по нему, в доме закончилось все, кроме риса.
   Исправив красным маркером ошибки, я села пить кофе на солнечной кухне. Стоял чудесный день, прямо-таки провоцирующий на активность. Я совершенно взбодрилась. Однако вместе со мной проснулась и совесть. Здрасьте, давно не виделись.
   Чего-то накрутив на голове, я оделась и побежала в магазин. Кроме продуктов, накупила Сашке мальчиковых журналов, пару дисков с компьютерными игрушками и ужасные мешковатые джинсы с дурацкими оттопыренными карманами. Ладно, пусть будут, раз хочет.
   А совесть давила и давила. Мало ей моих мук. И тогда я надумала, вернувшись, испечь свой фирменный пирог с мясом. Замесила тесто, нарубила начинку, сунула форму в духовку. Когда по кухне поползли сытные сдобные запахи, разрешила себе немного отдохнуть в интернете. Из-за последних событий я не читала электронную почту недели две, наверное, если не дольше. Не до того было. А там могли придти приглашения посетить что-нибудь такое. Я не успела придумать, что "такое" заманчивое хотелось бы мне посетить. "Аутлук" приоткрылся и подвис, подмигивая голубым кружочком, который означал, что идет перекачка почты. Ощущение такое, как при затяжном прыжке с парашютом. Дергаться и орать "мама!" поздно. Жди, когда купол раскроется. Или не раскроется.
   Раскрылся. "Аутлук" выплюнул длинный список новых писем. Я принялась разбирать корреспонденцию, большая часть которой оказалась, естественно, спамом. Но было и кое-что личное. И даже приятное. Например, приглашение от Берты посетить с удобствами Голландию. И как я угадала? Хм, хочу ли я в Голландию? Надо подумать. Берта писала, что соскучилась, но в этом году нам вряд ли удастся свидеться, как планировали, - в Европу она не вернется нескоро, поскольку зависла со своей миссией в Кении, однако через 2 месяца ее дом будет в полном моем распоряжении и я смогу там жить хоть до зимы. Берта чудесна. Я быстро прикинула, что через пару месяцев смогу позволить себе более обширный вояж, чем предлагала Берта. Что-нибудь такое: северная Италия, Цюрих, Париж, Льеж, Копенгаген. Может быть, Ирландия? Да и должок нужно по пути отдать одной грымзе. Хотя бы предложить отдать. А уж примет она или нет - ее дело.
   Среди прочих писем было одно, которое разом лишило меня бодрого равновесия. В открывшемся окошке я обнаружила картинку с экзотическим букетом в рамке и цифру вместо подписи.

551

   Как? Опять? Это что же значит? Что тот конверт с крохотной чайной розой и цифрами, который через официанта передал мне бородатый мужчина в кафе, предназначался все-таки мне? Нифига, если честно, не понимаю.
   Среди моих знакомых нет математиков, помешанных на профессиональных символах. Только Светка, которая преподает алгебру в школе, однако она уж точно не мужчина, не бородатая и не испытывает никакого пиетета к цифрам.
   Итак, что за шутки и кто шутник?
   Посмотрим. Обратный адрес зарегистрирован на бесплатном почтовом сервере. Понятно. Там можно остаться полным анонимом или присвоить себе любое имя. Можно создать адрес в течение пары минут, единожды его использовать и без сожаления бросить.
   Ну так и есть: вместо имени перед "собачкой" стоит какой-то бессмысленный набор латиницы.
   Не знаю, кто он, этот шутник. Но кто бы ни был, шутка затянулась и порядком мне поднадоела.
   То ли дело Леночка Гурская. Вот - просто и без затей приглашает на дачный уик-энд. Обещает манну небесную - раков, шашлыки, мужиков каких-то интересных и сувенир из долины ацтеков. Забавное сочетание. Раков хочу, сувенир хочу, а насчет шашлыков с мужиками - я потянулась - сомневаюсь. Хотя?..
   Лена - раритет. То есть этот... уникум! Живет с мужем 12 лет. Юрка у нее - золото. Легкий, веселый и домовитый. От такого и я бы не отказалась лет... несколько тому назад. И была бы сейчас... Ай, да что там фантазировать.
   Юра все хочет свести меня с кем-либо из своих друзей. Только по-серьезному, так, чтоб поставить рядом загородные дома, ходить друг к другу в гости, вместе отмечать праздники и путешествовать. Чтобы все солидно и основательно. Я его спрашиваю:
   -За что ты так не любишь своих друзей, Юра? Я ведь женщина к замужней жизни непривыкшая и уже привыкать не желающая.
   Он смеется:
   -Ничего, найдется конек, который и тебя оседлает. Должна же быть на свете хоть какая-то справедливость!
   -Ага-ага, - подхихикивает мужу Ленка, - еще найдется герой, который ценой собственной жизни обезвредит нашу сексистку.
   Им смешно.
   Между прочим, идея поставить дом рядом с Гурскими, ходить в гости, праздновать и путешествовать семьями, не так уж плоха. Веселые они люди, смешливые. Вот было бы у меня в запасе несколько жизней, одну именно так бы и провела.
   Но поскольку жизнь одна, приходится сидеть и вспоминать мужчину с бородой, имеющего склонность к математике, причем он должен быть из самого ближнего круга, раз знает мой электронный адрес и потаенное пристрастие к "Шоко".
   Меня смущало два обстоятельства. Во-первых, в моем окружении таких мужчин не было. А второе смущающее обстоятельство я забыла. Странное чувство. Я его забыла, а оно, забытое, продолжает меня смущать из непролазных глубин памяти, посылая еле слышимый тревожный зуммер.
   В последнее время я то и дело что-то забывала по мелочам - то положить Сашке яблоко, когда он собирался на тренировку, то включить утюг, когда намеревалась погладить белье. Сначала я решила, что сломался утюг. Дело житейское: купим другой, новый, а этот - в мусорку. Сунулась вынуть вилку из розетки, а там и вынимать нечего. Размотанный шнур с вилкой лежит на полу. Сломался не утюг, а я, но себя новую не купишь. Вот в чем проблема. Особенно выводило из себя, когда я вдруг оказывалась на кухне и в упор не помнила, зачем туда пришла. Напасть какая-то.
   Видимо, пережитый в метро стресс продолжал сл мной злые шутки: то, что нужно помнить, я забывала, а то, что хотелось забыть, помнила в мельчайших деталях. Красный подол - вой и скрежет - плоское, как блин, лицо, падающее на бетон платформы, - разинутые в ужасе рты.
   Любой оттенок красного цвета вызывает у меня желудочные спазмы. Пунцовые кресло и покрывало отправлены в ссылку на балкон, из гардероба изъяты красные футболки сына.
   В пятницу в издательстве праздновался юбилей Потапова. Я прихорошилась и поехала в антикварный салон выкупать отложенный нож с самоцветами. Вызвала такси, поскольку никакие силы не заставили бы меня спуститься в метро. По пути зашла в цветочный магазин за букетом. Ничего красного! Мне приглянулась охапка белых ранункулусов в обрамлении густо-зеленых листьев.
   Желающих поздравить одного из издательских директоров ожидалось много, поэтому столы расставили прямо в фойе. В углу приспособили отдельный стол для подарков.
   Обошлось без официоза - сразу отдали должное угощению. Над столами витало оживление. С разных сторон то и дело слышалось:
   -Передайте, пожалуйста, буженину.
   -А не хотите ли каперсов?
   -Эта подливка божественна, не правда ли?
   -Еще кусочек?
   -Не откажусь...
   Закусок было много: рыбное ассорти, холодное мясо, четыре или пять видов пирожков, упомянутые уже каперсы, маслины, грибочки, фаршированные чесноком помидоры, один вид которых вызывал у меня желудочные позывы. Дамам предлагалось шампанское. Много шампанского.
   Тостующие поздравляли Григория Емельяновича и подносили подарки. Юбиляр, не вставая с почетного места, неспешно снимал оберточную бумагу, резал ленты, развязывал банты, все наблюдали за его действиями, всем было любопытно, что в упаковках. Решили угадывать. Со всех сторон сыпались предположения. Чем больше шампанского было употреблено, тем занозистее становились предположения.
   -Утюг!
   -Вантуз!
   -Грудь Анжелы из секретариата в натуральную величину!
   -Не грудь, а попа!
   -Ну, молодой человек, это кому что нравится.
   -Оставьте мою попу в покое, вам, Петрович, о душе подумать пора, а туда же!
   Мой подарок достойно блеснул самоцветами под лампами дневного света, произведя ожидаемый эффект.
   Распакованные и рассмотренные подарки секретарша Оля переносила на специальный стол, стоявший в углу.
   Каждому поздравившему Григорий Емельянович дарил в ответ по гвоздике. Мужчины тут же передаривали их женщинам. Было весело. Кто-то затеял конкурс, у кого из женщин окажется больше гвоздик. Ко мне попало шесть штук. Гвоздики были красными, как... Без как. Гвоздики были просто красными. Но я быстренько передарила их Надежде Борисовне - старейшему корректору издательства. Она просияла. Мой пример оказался заразительным, и Надежда Борисовна выиграла букетный конкурс.
   После застолья компания рассыпалась на неустойчивые группки и разбрелась по всему фойе. Включили музыку. Свет притушили. Я немного поговорила с Анжелой, потом отыскала в толпе редакторшу Гелю и обсудила с ней наскоро планы, потом потанцевала со Станиславом Сергеевичем, маркетологом Игорем и дважды с юбиляром, который был доволен празднеством вообще и моим подарком в частности.
   Вечер прошел в непринужденной обстановке. Больше о нем сказать нечего.
   Поскольку я потратилась на подарок Потапову, пришло время поработать по-настоящему, то есть не для удовольствия, а за деньги. На следующий день с утра я поехала к Егорову, который снабжал меня заказами.
   Неопрятный, толстый, нарочито хамоватый Егоров решал чужие проблемы за большие деньги. И слыл в этом деле одним из лучших специалистов. И в смысле умения развести проблемы клиента, и в смысле развести клиента.
   -Ну что, кошелка, небось, бабла хочешь?
   Кошелка - это еще ласково. Знать, Егоров пребывал в хорошем настроении. В плохом расположении духа статусом выше каши, кашки или косячки он меня не удостаивал.
   Егоров сидел в своем любимом кресле, расставив жирные коленки. Его пузо, обтянутое зеленым трикотажем и припорошенное пеплом и крошками от печенья, лежало почти на самых этих коленках. Он страдал одышкой, остеохондрозом, варикозом и бог знает чем еще, так что из своего кресла почти никогда не выкарабкивался.
   Вся стена за его спиной была заставлена книгами. От пола до потолка. На столе перед ним лежала свежая газета, еще нерасчлененная и нерастащенная по персональным досье. В углу кабинета стояла египетская ваза, из нее торчали диковинные перья. По правую руку хозяина, занимая полстены, располагались несгораемые ячейки, в них Егоров хранил свой архив.
   -Зачем звал, красавчик? - спросила я, падая в кресло напротив. - Опять без меня не можешь заработать? Неужели не хватает на прокорм Фени?
   Феней зовут домашнего любимца - полуметрового крокодила, который живет у Егорова в специальной ванне. Из-за него сидеть в гостевом кресле, то есть неизбежно спиной к двери, как-то неуютно и тревожно. Так и ждешь, что сзади клацнут выползшие из специальной ванны зубы.
   -Лучше скажи, где тебя черти носили? - сварливо выговаривал Егоров, пыхая сигаретой. - Клиент нервничает, а это мешает бизнесу.
   -Ай да ладно! Из твоей мертвой хватки не вырвется самый нервный клиент. Итак, кто он, чего хочет?
   -Она. Илона Равиковская. Слышала это имя?
   -Нет. Кто она?
   -Эх, ты... Темнота!
   Егоров закряхтел, потянувшись через свой огромный живот к ящику стола. Извлек из недр, пахнущих сандалом, какой-то журнал и потряс им, комментируя:
   -Список самых богатых людей. Сто восемьдесят седьмая позиция, - и швырнул журнал через стол в мою сторону.
   Я поймала. Открыла, нашла список, пролистала, шурша страницами, отыскала пальцем нужную строчку.
   -Ого! И чего золотовалютной тетке надо?
   -По твоей части - взъерошить попку.
   В переводе со сленга Егорова "взъерошить попку" означает сменить образ жизни. Обычно клиенты меняют образы, чтобы идти в политику или чтобы сменить социум - из стремной лиги богатеньких жлобов перемахнуть в ложу цвета нации. Или еще вариант - чтобы просто немного развеять непроходимую скуку. Я мысленно поставила на то, что сто восемьдесят седьмая позиция рейтинга метит в политику.
   -В твоих интересах сделать ей охухительно красиво. Она видела, что ты сделала с Булатом и описалась прямо в трусы. По наводке Булата эта золотая курочка прилетела прямо ко мне. - Егоров довольно погладил свой живот. - Крыльями бьет, кудахчет - хочет снести алмазное яичко. Я ей навешиваю, какая ты крутая телка - из говна конфетку слепишь. Прозрачно намекаю на парочку имен помимо Булата. И все - клиент к оргазму готов. Хочет тебя, аж свербит у нее, а ты хрен знает где бегаешь. Я ей опять навешиваю: мол, работаешь на благо любимой клиентуры. Мол, очередь к тебе вокруг ГУМа загибается. Как только освободишься - так сразу. Сколько раз тебе повторял - будь всегда на связи, ты можешь понадобиться в любой момент. Так нет. Дела у нее. Какие у тебя могут быть без меня дела?.. И учти, Равиковской нужно лучше, чем ты делала раньше, много лучше! Так что шевели извилинами, кошелка.
   -Сколько, красавчик?
   -Чистыми десять тысяч. Три сейчас. - Он бросил на стол соблазнительную пачку, перетянутую синей резинкой. - Все накладные расходы, если таковые возникнут, будут оплачиваться дополнительно.
   -Ого! Красавчик, сколько же ты с нее содрал, учитывая свою мзду?
   -А вот не твоя забота. - Пыхнул табачным дымом Егоров. - Должен же я кормить Феню!
   -У него еще нет несварения?
   -Сколько раз тебе говорить: Феня - баба!
   -Да? И как ты это понял? Может, вы ожидаете потомство? Так ты скажи - с меня пеленки.
   Егоров приоткрыл рот и издал звук, похожий на икоту. В переводе это значило, что Егоров смеется.
   -Так и понял: она такая же стерва.
   -Не поняла, ты кому сейчас льстишь - мне или Фене? Ладно, красавчик, давай ближе к делу. Могу я узнать пожелания клиентки?
   -Она сама тебе скажет, я не вникал. - Он протянул мне через стол визитку Илоны Равиковской. - На. Чтоб завтра же была у нее. И смотри там у меня! Без глупостей!
   Естественно, он глупостей не хочет. Если клиентка останется довольна работой, то рано или поздно в какой-то очередной своей нужде она снова прибежит к Егорову и снова принесет ему в клюве золотое яичко. Раз попав в его скрюченные ревматизмом руки, уже не вырвешься.
   Иногда я удивляюсь, как люди умудряются зарабатывать деньги, не вставая с кресла. Однако - чего скрывать? - дела у Егорова пошли сильно в гору как раз после того, как я предложила ему сменить имидж бесславно стареющего полуинвалида. Я вылепила из него хамоватого владельца крокодила с неизменными крошками на пузе и диковинными перьями в вазе - ему это далось легко, поскольку я просто вытащила из него то, что он глубоко запрятывал, подсознательно норовя быть как все. Его клиентуре, пресыщенной хлебом и оттого падкой на зрелища, такой Егоров понравился.
   Мы никогда не обсуждаем с красавчиком его перерождение, это дело прошлое. Но он исправно снабжает меня заказами. Как только мне надоест подправлять внешности, характеры, среду обитания и биографии, я с мстительным наслаждением припомню Егорову, откуда он такой удачливый взялся. Но не раньше, конечно. Сейчас деньги нужны, заразы. Но Егоров ответит мне за все - особенно за кошелку. Всему свое время.
  

Щель. Вера

   Салон мадам Равиковской находился в двухэтажном желтом особнячке на Сретенке, за бронированной дверью. Заведение называлось "Щель". Ирония судьбы иногда потрясает: буквально вчера думала, в какую бы щель мне забиться, и вот она - "Щель". Забивайся.
   Прежде чем ехать на встречу со щедрой клиенткой, я побродила в инете по ссылкам. И вот что обнаружила: вип-клуб "Щель" - занятия по тантрическому сексу, поэтические чтения, вечера свободного микрофона. И как вся эта байда сочетается с золотоносным бизнесом мадам и экспортом редкоземельных металлов? Нет, иногда я не понимаю нас, женщин. Как только мы чего-нибудь добиваемся, так простые плотские утехи перестают нас устраивать. Душа начинает требовать чего-нибудь такого, с вывертом, с махровым азиатским начесом. И хорошо бы вдобавок окружить себя гаремом из молодых дарований. Лучше всего - поэтами, у них глаз горит и жуткое похмелье по утрам. Ну вот вечно нас на глупости тянет.
   Затем набрала в поисковике фамилию - выскочила уйма ссылок: "Новое ожерелье мадам Равиковской на церемонии премии "Серебряная калоша"", "Новый спутник мадам Равиковской еще моложе, чем предыдущий", "Собачки мадам Равиковской на благотворительном балу в Кремле", "Из достоверных источников стало известно, что за покупкой контрольного пакета акций Севмаша стоит структура госпожи Равиковской", "Равиковская заработала на кризисе пятьдесят миллионов".
   Пожалуй, хватит с меня гламура с начесом.
   Первая встреча с клиентом - самая важная. Тут нельзя промахнуться. Перекраивать потом образ, жмущий заказчику в подмышках, - замучаешься. Поэтому я хорошо выспалась и плотно позавтракала. Надела струящийся брючный костюм, для солидности прицепила к нему брошь с бриллиантами. Хотя по меркам мадам, конечно, с бриллиантиками.
   Вопреки расхожему мнению про лучших друзей девушек, бриллианты я не люблю. Камни как камни, только дорого стоят. Брошь держу специально для клиентов. А то у них мода: заплатят деньги за работу, и давай использовать в качестве лакея - то подай, это принеси, заискивай, прогибайся. А начнешь объяснять, что ты вроде как совсем не для этого, - либо обижаются, либо колотят понты. И лучшее превентивное средство против барских замашек клиентов - это друзья девушек. Пусть и в гомеопатических дозах.
   Пока добиралась до "Щели", старалась не думать ни о мадам Равиковской, ни о ее миллиардах, ни о поэтических вечерах с тантрическим сексом. Для лучшего восприятия информации, а информации на первой встрече мне предстояло переварить немало, нужно, чтобы сознание было очищено от шелухи и непредвзято.
   Подходя к бронированной двери, я почувствовала, что за мной наблюдают. Ощущение не из приятных. Подойдя вплотную, нагло спросила:
   -Ну?
   -Вам к кому? - уточнил откуда-то сверху мужской голос.
   Я представилась.
   -Проходите.
   Дверь в вертеп призывно загудела.
   Ну что, началась работа.
   -Госпожа ждет вас, - пискнула встретившая меня особь в гольфах и подростковых трусиках, сверкающих из-под короткой клетчатой юбчонки в складочку. Пропорции нимфеточные, волосы сплетены в две трогательные тугие косички, перетянутые резинками.
   Если я что-нибудь понимаю в женских глазах, а мне кажется, что я в них понимаю все, то особи в трусиках, должно быть, никак не меньше двадцати пяти.
   Раньше я бы удивилась. А теперь попривыкла - ряженые кругом. Никто, за исключением бомжей, не является тем, кем пытается выглядеть.
   Мы пересекли просторный бар, пустой по случаю белого дня и вип-статуса заведения. Скучающий за стойкой бармен безотрывно провожал взглядом сверкающие попой трусики. Вглубине помещения находилась малоприметная дверь. Особь открыла ее электронным ключом.
   За дверью оказался пустой зал с пилястрами из зеленого мрамора и глянцевым паркетом. Мебель практически отсутствовала - только стулья расставлены по периметру ровной цепочкой. Не похоже, что тантрическим сексом занимаются здесь. Не та атмосферка. И на салон не похоже. Это гулкое помещение больше напоминало парадный зал для приемов, награждений и балов.
   Особь открыла карточкой очередную дверь, за которой начинался длинный полутемный коридор.
   Три мелкие ступеньки вверх, поворот направо, шесть ступенек вниз, еще направо, лестница на второй этаж.
   На втором этаже повсюду лежали узорчатые ковры, приглушающие шаги, окна закрывали тяжелые портьеры. Горели светильники - бронза с хрусталем.
   Я подмечала все, чтобы составить мнение о своей клиентке.
   Особь подвела меня к золоченой двери.
   -Прошу немного подождать, - пискнула она, пропуская меня внутрь.
   Я осталась одна. В комнате было три узких высоких окна с полупрозрачными бронзоватыми шторами из органзы и широкими мраморными подоконниками. На одном из них стояла позолоченная ваза, истончающаяся к горлышку. Треть потолка занимала плоская люстра, орнаментированная лепниной. В дальнем углу, примерно в метре от стены, находилась мраморная колонна, она придавала помещению цепляющую асимметричность. Из мебели возле стены стояло только бюро из малазийского дуба со множеством квадратных ящичков. Хороший экземпляр, между прочим. Отлично восстановлен, и дорого стоит. На противоположной стене в рамке под стеклом висел каллиграфический иероглиф хайгу, прорисованный тушью на желтоватой рисовой бумаге.
   Вся остальная меблировка была сосредоточена в центре комнаты. Под углом стоял легкий диванчик с бархатным валиком. На нем лежала раскрытая книга с пером вместо закладки. Рядом стоял пухлый бархатный пуф. Чуть поодаль - столик, с которого свисал край шелкового платка, расшитого паетками. Другой угол платка был придавлен к столешнице бронзовым подсвечником, начищенным до красноватого блеска.
   Чистая Византия. Все такое... Не знаю какое... И всего так много... Это благолепие замучаешься рассматривать. Не хватает только одного - чтобы золото с потолка прямо капало.
   Занятная мне клиентка попалась. Ничего своего. Над ней ведь кто-то уже изрядно поработал. А была, наверное, обычной торгашкой. Да и осталась ею в душе.
   Поработали над ней изрядно, но топорно. Уверена, что мужчина. Только мужчина может полагать, что престарелые нимфетки в трусах - это здорово. Интересно, кто этот кудесник - любитель Византии? Навалил так навалил. Разгребай теперь.
   Понятно, почему мадам хочет перемен. Я бы на ее месте тоже хотела. А еще я, кажется, поняла, почему мадам, когда назначала мне встречу, сказала в "салоне", хотя официально "Щель" считается закрытым клубом для вип-персон. Вероятно, салоном она называла свои внутренние покои на втором этаже.
   В салоне странно пахло - не каким-либо сандалом с пачули, а чебуреками.
   Позади щелкнула дверь, и я оглянулась. Сначала вошла черноволосая девушка с подносом, а за ней, без сомнения, мадам.
   Девушка молча поклонилась вместо приветствия, поставила поднос на столик и засеменила к выходу. Мадам Равиковская сделала несколько шагов и остановилась, откровенно разглядывая меня.
   На ней были шаровары, стянутые атласными лентами у щиколоток, мягкие туфли с загнутыми кверху носами и что-то вроде просторной туники. Все в салатово-лазурной гамме. Мадам была крашеной блондинкой с короткой, немного взъерошенной стрижкой. От нее исходили энергия и замысловатый аромат духов. Однако в споре запахов победят чебуреки.
   Первым делом она скользнула взглядом по моим брюликам. Они ее не впечатлили, конечно, но она их отметила.
   -Именно так я вас себе и представляла! - удовлетворенно заявила она. - Рыжая и курносая!
   Мадам полулегла на диванчик, переложив книгу на пол. Мне не оставалось ничего другого, как опуститься на проминающийся пуф. Хотя он неудобный, но не стоять же горничной перед возлежащей хозяйкой.
   -Здравствуйте, Илона...
   -Зови меня Лона. Просто Лона.
   -Хорошо, Лона. Так чего вы от меня хотели?
   -Давай сначала выпьем, - она кивнула на поднос с позолоченными мизерами. - За знакомство!
   В стопках оказалась медовуха.
   -Как тебе у меня?
   Я подобрала подходящее слово:
   -Богато.
   Мадам одобрительно хмыкнула.
   -Нравится?
   Ох уж эта профессиональная этика...
   -В некотором смысле, но это не имеет никакого значения. Главное, что, по всей видимости, вам оно не подходит. Иначе вы бы меня не позвали, ведь правда?
   -Давай по-простому, на "ты". Да, мне нужна твоя помощь. Хочется чего-то нового, совсем другого. Я справлялась, как ты работаешь.
   -Да? И как я работаю?
   -Жестко.
   Я задумалась: да неужели? Жестко - это, на мой взгляд, бутылкой по голове. И не скажу, что мне ни разу никого не хотелось огреть.
   Хотелось. Я вообще не люблю скучающих нуворишей. У меня к ним, выражаясь старорежимно, нечто вроде классовой вражды.
   Окружат себя советниками, помощниками, секретарями, брокерами, риэлторами, инструкторами, поварами, горничными, няньками, дог-ситтерами, психотерапевтами, имиджмейкерами, массажистами, маникюршами, врачами, диетологами, водителями и думают, что все вопросы теперь решены и можно наслаждаться бытием. Однако проблемы только начинаются. Даже сломанный ноготь, когда маникюрша уехала в отпуск, вырастает в глобальную проблему поиска другой маникюрши. Все ценности идут вразнос.
   Я несколько раз давала себе зарок не брать новых клиентов. Однако нужно было одной поднимать Сашку, что непросто. А еще, пережив нищету, я фантомно боялась ее мрачного призрака.
   И богатство плохо, и бедность нехорошо. Середина всегда безопаснее.
   Егоров, конечно, будет против, но теперь я точно решила, что все, хватит, Равиковская - моя последняя клиентка. Поэтому "взъерошить попку" ей нужно качественно, чтобы потом совесть не ела.
   Мадам закурила.
   -Женька Царьгородев рассказал, что ты спасла его сына.
   Женька - это Евгений Николаевич, что ли? Унылый господин с глазами навыкате. Ему хотелось фейерверка, на который он сам не был способен.
   Я не люблю вспоминать эту историю. Она далась мне совсем непросто и завершилась реабилитацией в больничке у Луны. Стоил ли того законченный морфинист младший Царьгородцев - не знаю. Его отец, который и знать не знал, что ему нужно не фейерверки устраивать в личной жизни, а вытаскивать сына, считал, что стоил. Значит, так тому и быть.
   Особенно не люблю вспоминать эту историю за то, что от суицида парнишку я действительно спасла, хоть и случайно, так совпало - я просто оказалась в нужное время в нужном месте, но от наркотиков спасать его было поздно. Прошло менее года, как парень впал в кому и умер в частной наркологической клинике. Передоз. Я знаю, что моей вины в том нет. И все же...
   Цепляю на себя, цепляю чужие проблемы, а это непрофессионально.
   -С Евгением Николаевичем нам не удалось как следует поработать из-за того происшествия с сыном.
   -Кошмарная история. Зато с Булатом ты поработала как следует. Насколько я поняла по отзывам, в твоем методе немного психоанализа, немного здравого смысла, полное отсутствие почтения к регалиям и много встрясок. В общем, это мне подходит.
   Пришел мой черед хмыкать.
   -Мне казалось, что в моем методе, если это можно назвать методом, здравого смысла все-таки намного больше.
   Это я произнесла вслух, а про себя добавила: "Однако не предпочитает ли наша списочная миллиардерша на досуге немного поунижаться?" Как-то странно выглядит ее заявление, что встряски ей подходят. Обычно клиенты сопротивляются, когда их гладят против шерсти, они к этому не привыкли.
   Я всегда начинаю с того, что прошу клиентов рассказать о себе то, что они сами считают важным. Это для меня хороший ориентир. Конечно, поначалу они всегда принимаются врать, то есть демонстрировать свою парадную вывеску - богатство, положение в обществе, причастность к политике и благотворительности, детей в Сорбонне. Привычно надевают маски благополучия. Но то, что они зовут меня, чтобы что-то радикально поменять в себе, говорит о многом. Моя задача - сдернуть маски благополучия, распахнуть дверки, обнажить натуру и наконец поговорить о насущном. То, что Лона забавно назвала встрясками, - всего лишь процесс снятия приросших к мясу личин, который зачастую проходит через сопротивление и бывает болезненным.
   И вот если, лишившись масок, клиент вдруг заговорит о хомячках, я придумаю, как ему устроить этих хомячков в лучшем виде, чтобы ему еще и позавидовали. Но я должна быть уверена, что в хомячках вся загвоздка.
   Мадам практически не сопротивлялась - буквально после нескольких наводящих вопросов заговорила о важном.
   Первого мужа мадам Равиковской, от которого она получила фамилию, расстреляли на ее глазах в бандитские девяностые. Он был суровым мужчиной, который испытывал трепетные чувства только к процессу извлечения прибыли, а жил исключительно по понятиям. По понятиям он и женился - на внебрачной дочери авторитета Вована Тверского, который, как поговаривали, держал общак. После смерти отца от туберкулеза мадам начала побаиваться мужа и старалась лишний раз не попадаться ему на глаза. Зато, став безутешной вдовой, она получила банковские счета и полдюжины отнюдь не свечных заводиков, что и скрасило ей дальнейшее существование и память о муже.
   Второй муж мадам умер у нее на руках в чиновничьи нулевые. Умер тихо, в своей постели и от старости. Он был тихим, безвредным человеком, но старше своей мадам лет на сорок. По этой причине он не мог обеспечить жене простых радостей семейной жизни. Однако, к счастью, он обременял ее недолго - всего около четырех лет. К тому же детей у мужа не осталось, и это утешило мадам в ее горе, поскольку все наследство бывшего чиновника высокого ранга (мадам Равиковская всегда держалась в мейн-стриме эпох) в виде акций и разнообразной недвижимости досталось мадам безраздельно.
   Справедливости ради надо добавить, что наследства, доставшиеся от обоих мужей, мадам извернулась утроить. Все-таки она была истинной дочерью Вована Тверского.
   Из всего этого для меня следовало, что, дважды побывав замужем, миллиардерша так и не испытала того самого женского счастья, необходимость которого вбивается в женские головы.
   Не удивительно, что не испытала. По моим наблюдениям, большие деньги и большая любовь, если это не большая любовь к большим деньгам, вообще предпочитают обходить друг друга стороной.
   Пока мадам Равиковская рассказывала свою незатейливую историю первоначального накопления капитала, я прикидывала. И выходило у меня, что, раз капитал накоплен, а мадам упорно рассказывает о своих покойных мужьях, то пора опять выдать ее замуж. На этот раз по любви. А что? Получится вполне благополучный образ богатой женщины с настоящей личной жизнью. Чем плохо? Уверена, мадам понравится. Ведь все эти тантрические сексы, двадцатипятилетние нимфетки в трусах навыпуск, непризнанные гении, упоенно читающие свои гекзаметры, буквально орут о душевной неустроенности. Только мужчина может этого не слышать и подсунуть клиентке эдакую бяку.
   Идея мне нравилась все больше и больше.
   И что примечательно: у меня на примете был подходящий жених. Он глубоко и искренне полюбит ее деньги, она с голодухи полюбит его. Стоит попробовать.
   Приехав домой, я позвонила:
   -Друг мой Аркадий, быстро дуй ко мне.
   Он, естественно, начал пререкаться.
   -Я сказала - быстро!
   Аркашка - наказание всему женскому полу. Он настолько же хорош собой, насколько и капризен. Эгоцентричный специалист высшего класса по выносу мозга из черепной коробки.
   Мы знакомы с ним с незапамятных времен, поначалу у нас даже едва не случился роман, о чем я вспоминаю с ужасом, но бог миловал. Теперь мы, что называется, дружим.
   Аркадий несколько раз просил найти ему богатую невесту среди моих клиенток. Найти богатую невесту - не вопрос. Невест вокруг как грязи. Демографическая ситуация и все такое. Среди них попадаются и состоятельные. Но требовательный Аркадий хотел получить за невестой не просто много денег, а очень много денег, которые он глубоко и искренне полюбит вместе с их обладательницей. Такая у него задумка. Это как бы с одной стороны. С другой стороны, Аркадий в ожидании женщины своей мечты любил себя и всячески холил: тренажерный зал, спа-процедуры, массаж, загар, маникюр-педикюр, коррекция бровей, ботекс. В итоге получился ухоженный красавец, который к тому же изысканно одевается - никаких джинсов с футболками, никаких домашних треников с шортами семьдесят пятого размера. У меня вообще впечатление, что он просыпается по утрам с уже начищенными зубами и туфлями. У него потрясающие манеры, которые он специально привил себе уже в самостоятельном возрасте, беря уроки этики. Он знает, когда встать перед женщиной, как почтительно приложиться к ручке, когда стоит пропускать даму вперед, а когда не стоит, он не упускает случая подать даме руку или уступить ей место. К слову, при всем при этом Аркадий не глуп. Зарабатывает оценкой и реставрацией икон и считается неплохим специалистом в области иконографии. Любит оперу и художественные выставки, отдавая предпочтение классическому искусству. Не пропускает ни одну премьеру. Словом, как картинка он идеален, и обычная женщина из метро его не потянет. Хотя он ей, конечно, понравится. С третьей стороны, как картинка он идеален, чего не скажешь о его характере. Однако живешь не с картинкой, а с этим самым характером. Довольно быстро картинку перестаешь замечать вообще. Я не враг своему полу и женскую солидарность ощущаю в себе в полной мере. К тому же профессионал не станет вредить своему клиенту, устраивая судьбу так называемого друга. Словом, если было и сватать Аркаше богатую невесту, то такую, которой он со всеми его прихотями и выкрутасами подойдет. Что всегда казалось мне нереальным. И поэтому я отшучивалась от его просьб.
   И вдруг - о чудо! Лона потянет Аркадия, и она, судя по всему, любит именно жесткие варианты типа Аркадия. Она постарше, рожать ей поздно - вот он и станет ей и завидным мужем, и капризным ребенком. Если его правильно приготовить, а я умею правильно готовить Аркашку, то он сумеет обеспечить мадам все радости супружеской жизни, начиная с упреков, угроз, манипулирования, претензий, скандалов, капризов, сцен ревности, борьбы за главенство в паре и кончая бурными, бурными примирениями.
   Им стоит хотя бы попробовать.
   Думаю, что на пути мадам и раньше попадались метросексуалы, но она на них не клевала. Может, потому что занималась собственной капитализацией, и не было разницы, какие мужчины прилагались к этому процессу. А может, от природы не испытывала душевной склонности к метросексуалам. По моему вкусу, например, вылощенные мужчинки имеют отрицательную сексуальность. Смотреть на них хочется, трогать - нет. Имея это в виду, мне нужно будет не только правильно приготовить Аркашку, но и не менее правильно его подать - с зеленью и овощами. На время он станет моим ассистентом - свободным, изысканным, с потрясающими манерами, с любовью к искусству, дерзким, с подавляющим мужским началом, обязательно устраивающим встряски, но недоступным - как бы желающим женской любви и одновременно ее избегающим.
   По-моему, сваха из меня получится преотменная.
  

Фа-фа и лю-лю. Катя

   У тебя рыжие глаза. Знаешь? Рыжие, не спорь. Хотя я обожаю, когда ты споришь, чтобы согласиться.
   Эти самые рыжики - большие привереды. Их необходимо целовать дважды в день, а то они взгрустнут. Грустные рыжики я видеть не могу, так что лучше дважды в день. Для профилактики. А третий раз - для тонуса. Тогда рыжики начинают смеяться солнечными всполохами.
   Без ума.
   А вот по утрам ты всегда колючий и хмурый. Будильник истошно орет. Тебе орет, между прочим. Но ты делаешь вид, что не слышишь. Бурчишь из подушки. Не выдержав, я ныряю с головой под одеяло, после чего ты стартуешь с кровати реактивной ракетой, перекрывая воплем будильник. Ты боишься щекотки, а я на ощупь знаю все твои щекотливые места. И ты знаешь, что я знаю. И зачем тебе этот дурацкий будильник, когда под боком есть я?
   Твое тело - карта острова сокровищ с подсказками. Следуя подсказкам, я могу пробраться к твоим сокровищам, минуя гиблые места. Второй поцелуй от ямочки на подбородке, двенадцать скользящих поцелуев вниз, следующая продолжительная остановка - возле родинки, слева. Далее? Далее - везде.
   А еще у тебя большие удобные ладони. Когда ты их складываешь, получается лодочка. И я сажусь в нее. И плыву. Могу заплыть далеко. Так далеко, как ты захочешь. Хочешь?
   Я обожаю твои записки, которые нахожу повсюду. В носке - "вспомни обо мне", в книге - "чукча сегодня читатель?", в хлебнице - "оставь кусочек", в рулоне туалетной бумаги - "скучаю", за зеркалом - "забери меня!". Одного не пойму - когда ты успеваешь их прятать?
   Я собираю их и нанизываю на прочную нить, как бусы. А ты думал, выбрасываю? Глупый!
   Умный. Ты такой умный, что меня раздувает от гордости. Ты знаешь все законы термодинамики, формулу серотонина, постоянную Хаббла, интегральные критерии, трансфузию, интерполяцию, аппроксимацию и массу других странных вещей. Но главное: ты знаешь, что понять меня можно только сердцем.
   У тебя понятливое сердце. Дай прижмусь и послушаю, как оно стучит.
   И как я могла?..
   Ну прости меня! Я почти невинна. Правда-правда! Не цепляйся к словам. Если есть в целом свете хоть кто-то, перед кем я почти невинна, то это только ты. Прости за почти, а я подышу тебе в шею. Простишь? Простил? И я.
   Знаешь, у толпы - твое лицо. И у неба - твое. И у сна - твое.
   Конечно, ты не ангел, но я не хочу ангела, я хочу тебя!
   Ну ладно, расскажи мне сказку. Сказки у тебя хорошо получаются, мой сладкоречивый Шехерезад. А я прилягу рядом и положу голову на родное плечо. Ты привычно сдуешь мои волосы с лица. Уютно. Спросишь: какую сказку? Расскажи ту, знаешь, в которой...
   А лучше, Стас, ну Стас, - лучше знаешь что? - поцелуй!
  

На вдохе. Таня

   Она пользуется духами Elizabeth Arden. Сначала бередящий, потом полупрозрачный запах, сквозь который, как сквозь натянутый батист, проступает ее собственный запах. Я спрашиваю:
   -Как это называется?
   -Green Tea.
   -А как называется то, чем пахнешь ты без парфюма?
   Она смеется:
   -Сама не знаю.
   Подкрадываюсь сзади и зарываюсь носом в волосы возле шеи. Замираю на вдохе. Она отодвигается.
   -Нет, подожди, - я подхватываю ее на руки и отношу на диван. Развязываю поясок и вынимаю сопротивляющееся тело из банного халата. Укладываю на спину, сажусь на ноги, чтобы не дергалась. Руки отвожу в стороны и плотно прижимаю к диванной обивке. Она ждет, хитро прищурившись. В любую минуту готова вырваться и улизнуть. Удерживая, сосредоточенно скольжу носом вдоль, настойчиво кружу, принюхиваясь. Как собака, иду по следу.
   Улавливаю высокую срывающуюся, а потому трогательную ноту. Беззащитность. Немного страха и грусти.
   В верхнем регистре я различаю еще несколько карамельных нот. Оптимистическое тремоло из озорства и кокетства.
   Потом сразу густые протяжные ноты, как стоны. Горьковатые пряные страсти на фоне навязчивых коричных обертонов.
   Загадка - нет середины. Хотя... Может, это разгадка?..
   -Каков диагноз? - спрашивает.
   -Горькая сладость моя.
   Смеется...
  

Дура, дура, или Мужчины мне противопоказаны. Нина

   О том, что я тогда умерла, знают четверо - Луна, Веерка, Таня и Катька.
   Я сама мало что помню. Помню - невесть откуда взявшаяся Луна орала: "Дура! Дура!" Вывернула меня наизнанку. Еще помню - она то склонялась надо мной, то отодвигалась. Кому-то нервно звонила. Навесила пару оплеух, пользуясь моим беспомощным состоянием. Но сама Луна говорит, что последнее я придумала.
   Потом появилась Верка. Орала: "Дура! Дура!" Куда-то звонила. Луна говорит, что это Верка била меня по щекам. Но она, конечно, придумывает. Верка бить не могла.
   Потом они меня куда-то потащили, роняя по дороге. Как потом мне сказали - нифига не роняли, хотя именно этого я и заслуживала. А тащили из ванны на диван.
   Потом появилась Катька. Катька ничего не орала, а только безостановочно всхлипывала. Верка орала на нее: "Дура! Дура!"
   Мне было мокро и паршиво. Меня опять вывернули наизнанку, хотя было уже нечем, пришлось выблевывать желчный пузырь.
   Потом приехала скорая бригада, с которой раньше работала Луна. Потом помню больницу - капельницы, промывания, перевязки, уколы, длинный коридор, ряд железных каталок, Катьку, Верку, Луну, Таню калейдоскопом.
   Меня поместили в отдельную палату. Для девчонок прикатили дополнительную кровать. И они сменяли друг друга на этой кровати.
   Луна все время спала, поскольку каждый раз со смены. Катька грызла яблоки и разгадывала кроссворды, то и дело оглашая палату дурацкими репликами типа "А вот домашнее животное на букву "к"?", из чего вытекало, что Катька - полная дурра: не знает простейших слов. Таня деловито сверяла какие-то рабочие таблицы, макушкой укоряя меня. Верка рассказывала о жизни. И как-то у нее все время получалось, что жизнь, сука, прекрасна.
   Однажды я проснулась ночью - а на соседней койке никого. И так это простое обстоятельство меня напугало, что я сползла с кровати и пошла в коридор, опираясь на стойку капельницы. Не могу описать сумятицу, творившуюся у меня в голове. Не могу сказать, куда я направлялась. Но, к счастью, дошла до поворота, позвякивая стойкой, а за ним увидела в дальнем конце коридора Луну, которая болтала с дежурной сестрой, их освещала яркая настольная лампа. Я тут же успокоилась и остановилась, а Луна побежала ко мне, причитая:
   -Горе луковое, куда тебя понесло? Ну куда? Марш в кровать! Стой, капельницу выну! Все, иди, осторожненько! Держись за меня!
   Однажды мы ждали Веру, которая опаздывала. Луна злилась, пыталась дозвониться, металась по палате, неприлично ругалась, поскольку ей нужно было опять спасать людей в ночную смену. В свою очередь я пыталась донести до нее, что со мной все в порядке и она может спокойно ехать на работу, не дожидаясь сменщицы, но Луна меня и слушать не желала. Наконец, когда подруга дошла до точки выкипания, в палату ввалилась взмыленная Верка с Сашкой под мышкой. Оказалось, что дед заболел и не смог забрать внука, как они договаривались, а телефон в спешке Вера забыла дома.
   Мы попили чаю со свежими баранками и улеглись.
   Спала Вера беспокойно. Резко повернувшись, она разбудила спящего рядом сына. Ребенок выполз из-под больничного одеяльца, шлепнул босыми пятками по полу, не успела я поинтересоваться, куда он, собственно, собрался, как ребенок забрался ко мне, свернулся теплым, душистым калачиком в подбрюшье, мявкнул нечто нечленораздельное (мне послышалось - "козу") и вырубился. Думала - не засну, промаюсь до рассвета, боясь ненароком разбудить Верино душистое чадо, однако провалилась следом, даже не мявкнув.
   Меня выписали через 18 дней благодаря тому, что Луна сделала все как надо было сделать в первые минуты, и тому, что отравилась я нормально, а порезалась неумело. Опять же благодаря Луне меня не перенаправили в дурку, а выписали под полную ответственность Луны с открытой справкой о пневмонии, закрыть которую я могла в любое время.
   Луна взяла с меня слово добровольно посещать ее знакомого психиатра Буева, а если я пропущу хоть один сеанс, то отправлюсь таки в дурку на служебной карете. Поселили меня у Верки, поскольку у нее была возможность безвылазно сидеть дома и караулить, как бы я не наделала очередных глупостей.
   И хотя я клялась и божилась, что глупостей не будет - мой лимит полностью исчерпан, что та дура-дура скончалась, не приходя в сознание, что новая сущность может со всем справиться сама, что они и так сделали слишком много, меня вежливо выслушивали, поощрительно кивая, но не больше того.
   Катька помогла перевезти кое-какие мои вещи к Верке и дала мудрый совет:
   -Будь хорошей девочкой.
   В первый день моего пребывания у Веры Сашка спросил:
   -Мама, а чем тетя Нина болеет?
   Мы переглянулись.
   -У нее в голове завелись тараканы, - ответила Вера.
   Ребенок насупил брови и через паузу уточнил:
   -А это больно?
   Потом он и вовсе спросил:
   -Мама, а у меня тоже в голове заведутся тараканы?
   -Если ты пообещаешь маме, что будешь любить себя всегда, каждый день, даже если кто-то вдруг скажет, что не любит тебя, то нет, не заведутся.
   -А она себя не любит? - И следом, опомнившись: - А ты себя любишь?..
   Верка решила, что, с одной стороны, мне нельзя сидеть без дела - от безделья мозги пухнут, а с другой - я должна понести суровое наказание за свой опрометчивый поступок, от которого лично она чуть сама не того. Оба обстоятельства свелись к тому, что я должна была на время стать Сашкиной нянькой.
   Нянькой - так нянькой.
   Мы ходили с ребенком на прогулки - иногда в парк, иногда на детскую площадку. Я отвозила Сашку на занятия в спортивную секцию, кормила, купала перед сном, иногда читала ему книжку. И дни незаметно куда-то девались. И в этом была подлинная правда жизни.
   Однако иногда мне казалось, что хитрая Вера, определив меня в няньки, параллельно определила Сашку в няньки ко мне, поскольку ребенок водил меня на приемы к Буеву. Сжимал напряженной ладошкой мои пальцы и отцеплялся только перед дверью психиатра. Пока слащавый доктор пытался вытащить из моего подсознания приятие бытия, мальчик сидел в приемной, нахмурив лобик и ожесточенно болтая ногами. Как только я выходила, ребенок светлел личиком, сползал с высокого для него стула, вцеплялся в мои пальцы и мы шли домой. По пути он выспрашивал, что сказал дядя. Я рассказывала, что дядя сказал, что иногда жизнь кажется тяжелой и несправедливой, но это нужно просто перетерпеть, и тогда все снова станет хорошо. Ребенок понимающе сопел у бедра.
   Ребенок знал, о чем я. Он рассказал мне свою историю, как мама не хотела покупать ему отличный автомат с красным лучом, и ему было очень больно от того, что мама его недостаточно любит. А потом оказалось, что она купила игрушку, только припрятала ее до дня рождения.
   -А у тебя день рождения есть? - подытоживая, спросил ребенок.
   -У меня их целых два!
   -А у меня почему-то всего один, - невесело вздохнул Сашка.
   Однажды я ненароком подслушала семейный разговор. Саша спросил у матери, долго ли еще ему ходить со мной к дяде. Вера ответила, что не знает - сколько дядя скажет. Ребенок пожаловался, что там ему скучно - нет ни детей, ни игрушек, и мультфильмы не показывают. Вера ответила, что нужно потерпеть, поскольку он - единственный у нас мужчина, а мужчина должен терпеть. Тогда "мужчина" сказал:
   -Уговорила. Мам! Мам! А ты купишь мне робота?
   "Уговорила" - это от Верки. Та тоже постоянно "уговаривается".
   Конечно, я опередила Веру и сама купила ребенку робота. В таких обстоятельствах невозможно не купить.
   Когда мы в следующий раз возвращались от "дяди", я повела ребенка в развлекательный центр, который располагался очень удобно - через дорогу. Я его давно заприметила. Там мы сначала катались на детских картах, а потом отправились в кафе, где ребенок с легкостью умял две порции мороженого и вишневый сок с тарталетками. С тех пор у нас вошло в привычку развлекаться после сеансов Буева. Не только Сашке, но и мне как-то сразу легче стало переносить визиты к "дяде".
   Верка ни о чем, естественно, не догадывалась - мы с ребенком сговорились, иначе она бы меня убила, особенно за картинг. Конечно, поначалу она интересовалась:
   -Чего вы так поздно?
   На что Сашка резонно отвечал:
   -Мам, ты же хочешь, чтобы тетю Нину быстрее вылечили?
   И Вера привыкла, что мои психотерапевтические сеансы затягиваются.
   До сих пор мы с Сашкой иногда выбираемся развлекаться, хотя мальчик и вырос. Конечно, мы уже не катаемся на машинках, но мороженое он все еще любит. Как и раньше, Верка меня бы убила, узнай она, что мы катаемся на скутерах, сноубордах и прочих опасных, с ее точки зрения, объектах.
   В итоге я прожила у Верки два месяца, еще два подруги плотно меня контролировали - по звонку от каждой с утра, по звонку вечером. Не успевала я доложиться одной, как приходилось все начинать сначала. Но и этот период закончился - девчонки наконец-то поверили, что все мои глупости остались в прошлом.
   У меня снова появилось прошлое. А следом замаячило будущее - пока еще смутное, тревожное.
   Конечно же я спросила у Луны, как получилось, что она оказалась в нужном месте в столь нужное время.
   -Ты не поверишь, - ответила подруга. - Я ехала по Волгоградке и подумала о тебе, поскольку до твоего дома было рукой подать. И тут же вспомнила, что твой ключ с позапрошлого лета так и болтается в моем бардачке. Помнишь, ты уезжала на полтора месяца и оставила квартиру моему бывшему однокурснику, который приезжал с семьей из Нью-Йорка? Они тогда еще забыли банный халат... Вот я и решила забежать к тебе, чтобы наконец-то отдать злополучный ключ, раз вспомнила о нем, когда проезжала мимо. Значит, подъезжаю я, а у тебя во всех окнах свет. Звоню в дверь - тишина. Постучала ногой - тишина. Думаю: что за хрень? Набрала номер домашнего телефона. Долго слушала через дверь, как трезвонит. Набрала номер мобильного - с тем же результатом. Но я-то знала, что ты должна быть дома. Тогда я, естественно, почувствовала неладное и открыла дверь ключом, который собиралась отдать. Знаешь что, пускай лучше он еще полежит у меня в бардачке...
   "Вот ведь как бывает", - подумала я.
   Оказывается, все было предначертано тем позапрошлым летом, когда жизнь еще казалась удивительно прекрасной, любовь счастливой, а будущее ясным - и все это с мужчиной, который был мне определенно противопоказан, но я пока ни сном ни духом об этом не знала. Только поздней осенью, то есть месяца через два, а то и через три начали потихоньку всплывать трупики его предательств. Я не умела с ними справляться. Вот и не справилась.
   Что для меня совсем удивительно, так это то, что посланником предопределенного стал какой-то однокурсник Луны, которого я ни разу так и не видела, - по рассказам, состоятельный господин, хирург, ныне благополучно проживающий в стране свободы гамбургеров от виндов. Но не было бы его, его жизни в Нью-Йорке, его ностальгии по родине и Луны, и меня бы не было.
   Ну как тут не поверить в необратимую предопределенность?
   С тех самых пор девчонки - это мое все, моя семья. В некотором смысле мои строгие родители и мои же непутевые дети...
   Вчера получила смс-ку от Кати: "Все хорошо. Скоро возвращаюсь. Передай всем, что в субботу у меня". Перезвонила непутевой - абонент не доступен. Жду-не дождусь, когда Катька снова станет Катькой, а не абонентом. А ночью мне приснился сон. Будто бы я проснулась утром, открыла глаза, а на моем окне - огромный полосатый паук с длинными мохнатыми лапками. И верхний угол окна затянут искусной паутиной. Мне даже показалось, что я вижу направленные на меня настороженные паучьи глазки. Бр-р. Не знаю ничего ужаснее этих тварей. Я обмерла, боясь спугнуть членистоногую гадость... и проснулась с привкусом беды.
  

Алфавит. Вера

   Всему свое время, однако.
   Не успела я вернуться от мадам Равиковской и зайти в свой подъезд, как позвонил Станислав Сергеевич. Новость - нож пропал. Да-да, тот самый, с самоцветами. Судя по всему, его стащили прямо со стола для подарков во время юбилея.
   -Слушай, Потапов рвет и мечет - штука твоя уж больно ему приглянулась. Обещает уволить всех к чертовой матери, список подозреваемых составляет.
   -И что? Длинный список?
   -А кто его знает. Может, просто пугает.
   -Ох. Вот чувствовало сердце, что не надо покупать этот нож, не надо покупать, не надо... Правда, я полагала, что это мне денег жалко. А оказалось вон что. Лично мне не хотелось бы знать, кто украл. А то вдруг окажется, что кто-то свой, знакомый, с кем чай пил и проблемами делился. Потом голову сломаешь: как он мог?
   -Да, история неприятная, что тут говорить. Ничего подобного раньше у нас не случалось. Коллектив притертый, сплоченный, сработанный. И вот одна паршивая овца все стадо портит.
   -Главное, вы с выводами не спешите.
   -Не буду. Очень не охота в своих разочаровываться.
   Нож было жалко. Очень. Если присмотреться, вокруг него вообще жирно расплескалась вязкая жалость: то жаль денег, чтобы купить, то жаль, что украли. Какой-то заговоренный нож, нехороший, правда. Туда бы ему и дорога, но в моем подарке был сокрыт какой-никакой подтекст. Счастье не в подтекстах, конечно, и тем более не в ножах для бумаг. Счастье, если честно, вообще непонятно в чем.
   Я много раз была счастлива, однако так ничего и не поняла в этом процессе. Однажды счастье накрыло меня на даче у знакомых. Сашка в отдалении возился с поливочным шлангом. Я сидела в матерчатом, оттягивающемся подо мной шезлонге. Ветер перелистывал страницы забытой на коленях книги. Вдоль живой изгороди тяжело шествовала соседка. В подогнутом переднике она несла оранжевые помидоры, только что снятые ею с куста. Никто никогда не узнает, что было ключиком, распахнувшим дверцу и впустившим солнце в самую сердцевинку. Может, помидоры?
   Жизнь удивляет разнообразием: то ножи, то помидоры. То мягкое, то кислое, а еще бывает зеленое. Как говорит Нина: "Жизнь местами мелкая, другими местами - невнятная, но другой нам не дадут, так что активнее шкрябаем пузами по этой".
   В одиннадцать или около того принесли телеграмму. Срочную. На поздравительной открытке. Юбилейной. К восьмидесятилетию. На мое имя.
   В телеграмме было: "4-8-8 =тчк=". Подписано мной же. Отправлено из Москвы.
   Ну очень смешно.
   Я выбросила телеграмму в мусор, пошла в комнату, открыла окно, постояла, опираясь на подоконник, подумала, вернулась на кухню, вынула открытку из ведра, стряхнула прилипшие крошки.
   Может, во всем этом есть какой-нибудь смысл? А? Может, мой шутник имеет в виду что-либо конкретное? Может, он зашифровал это конкретное?
   Идиотизм какой-то. Что и зачем шифровать, если можно просто позвонить по телефону, наболтать на автоответчик, скинуть sms-ку, написать на "мыло" или отправить по факсу? Тем более, что все мои координаты шутнику, как выясняется, известны. Очевидно, что он со мной играется. А если играется, значит, там какая-нибудь ерунда вроде: "ты узнаешь, кто я, если..." Хотя почему бы не расслабиться, не поиграть и не выиграть?
   Я уже знала, что буду делать. Письмо из кафешки все еще лежало, помятое, на самом дне сумки. Сумка - мое слабое место. Если что однажды туда попадает, то приобретает странное качество: оно вроде есть (судя по весу сумки), но его вроде бы и нет в упор. Потом - о! надо же, окаменевший пряник нашелся! Радость-то какая... Особенно, если искала ручку.
   Хороший повод избавиться от окаменелостей. Н-да. Ага! Нашла! 97. Так, после письма из кафе пришла открытка с ангелочками. Наверняка я сунула ее в стопку использованных журналов, от которой избавляюсь не чаще двух раз в год. Ну ладно, ладно, одного раза. Но открытку можно даже не искать - я и так прекрасно помню, что там было всего-навсего "46 капель". Электронное письмо, надеюсь, осталось в архиве. Осталось. Отлично! 551. И последнее - сегодняшняя телеграмма. 488.
   Можно записать, что у меня получилось в итоге:
   97 46 551 488
   В детстве у меня была книга, где описывались простейшие (они же древнейшие) шифры - буквенный и цифровой. Буквенный мне не подходит. В цифровом буква "а" выглядела следующим образом: 1-1, что означало первый ряд в первом столбце. С тех пор мои познания в интересующем вопросе не продвинулись. Что делать, если столбцы не указаны? Подбирать? Какая морока...
   33 отлично делится на 3 и на 11. На 3 столбца разбить весь алфавит нереально. А если на 11, то получится:

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

а

б

в

г

д

е

ё

ж

з

и

й

к

л

м

н

о

п

р

с

т

у

ф

х

ц

ч

ш

щ

ъ

ы

ь

э

ю

я

   . На каждую цифру приходится по 3 буквы. Например, первая "девятка" может означать и "з", и "т", и "э". Все не так просто, как хотелось бы. Работа кропотливая.
   Абракадабра. Ничего у меня не получается.
   Интересно, "ё" и "й" учитывать? Вроде бы "е" заменяет "ё", а "и" заменяет "й". И вообще число столбцов и строк по правилам должно быть однозначным. Но тогда и 33, и 31 плохо делятся. Хотя, если вдуматься, столбцов в этой игре может быть сколько угодно, но раз есть "девятка" - не меньше 9.
   Итак, какие есть еще варианты?

1

2

3

4

5

6

7

8

9

1

2

3

4

5

6

7

8

9

а

б

в

г

д

е

ё

ж

з

а

б

в

г

д

е

ж

з

и

и

й

к

л

м

н

о

п

р

к

л

м

н

о

п

р

с

т

с

т

у

ф

х

ц

ч

ш

щ

у

ф

х

ц

ч

ш

щ

ъ

ы

ъ

ы

ь

э

ю

я

ь

э

ю

я

   С ума сойти.
   "Девятка" может означать и "з", и "р", и "щ", и "и", и "т", и "ы".
   Я почувствовала себя опустошенной. Не предполагала, что борьба с алфавитом окажется настолько утомительной.
   Я искренне надеялась, что шутник, если это шутник, одинаковой со мной квалификации. Без высших курсов шифровальщиков при Пентагоне. Ему нужно, как мне кажется, чтобы я зашифрованное прочитала, иначе зачем вся эта суета. Дикость, если вдуматься.
   Признаться, я заподозрила Илью. Подумала, что это он забавляется, чтобы позлить. Но ведь - м-м-м - отчетливо пахнет женщиной. Шифроваться, чтобы быть разгаданной, - это наши, бабские, штучки. Хотя с мужчинами нынче всякое случается.
   А может, я вообще ерундой занимаюсь? Начиталась в детстве книжек, пережила сильный стресс, вот и мерещится всякое на пустом месте. Боюсь спускаться в метро, не выношу красный цвет, а теперь еще принимаю простое дурачество за преследование с шифрованием. Мне бы надо отдохнуть. Отработать заказ этой, как ее... сто восемьдесят седьмой позиции и отдохнуть. Уехать туда, где всегда идет дождь, где все смазанно-серое и уж конечно нет метро.
   В дождь особенно хорошо чувствуется и мечтается. Капли отрешенно срываются со стылых веток, и, притаившись, можно ощутить сбивчивое дыхание судьбы за правым плечом. Иногда даже можно изловчится и увидеть ее размытым боковым зрением.
   Как бы я хотела помечтать. О доме на озере, чтобы окна выходили на ровную лужайку, мокрую от дождя, чтобы таинственно скрипели половицы за спиной, чтобы тишина кругом и чтобы к половицам, тишине и дому с озером прилагался он. Чем не мечта? Как с картинки! Но в последнее время что-то мне не мечтается. Совсем. Ни с картинками, ни без.
   Звонок в дверь.
   Мне принесли две огромные охапки декоративных ромашек. Прислали из магазина с посыльным. Я поинтересовалась - от кого? Посыльный заглянул в свою ведомость и неопределенно пожал плечами.
   -У меня в графе "заказчик" прочерк. Посмотрите, может, в цветах найдется визитка. Обычно оставляют.
   Нашла. На визитке было написано "1". Ужас. Со мной играет "единица". Кто же это может быть?
   По правде сказать, я была обескуражена: никто прежде не дарил мне цветы кипами. В таких количествах это варварство, мне и поставить их некуда. Разве что свалить в ванну.
   В итоге приспособила два ведра на балконе. Ромашек было так много, что еле их затолкала. Хотела сосчитать, да уже на четвертом десятке сбилась и плюнула.
   На всякий случай позвонила Илье. Он сделал вид, что ни при чем. И даже вроде раздосадован. Вернулась к мысли, что больше похоже на женские штучки. Но кто? Девчонки? Мои девчонки так не шутят. Хотя... хотя есть один подходящий вариант - Дашка. Эта может. Да и звонила она недавно. Проверяла реакцию? Странно, что я сразу на нее не подумала - смутил бородатый мужик из кафе. Но Дашка могла и мужика подговорить, чтобы отвести от себя подозрения.
   Хитрая. Хитрая и неугомонная. Тормоза не работают.
   Пожалела, что успела позвонить Илье. Не надо было торопиться. Черт.
   Разделила ромашки на букеты. Один отвезла родителям. Еще один всучила Нинке, которая забежала взять сумочку из бисера для какой-то корпоративной вечеринки и обрадовать, что Катя возвращается. А ромашек вроде и не уменьшилось.
   И появилось у меня нехорошее ощущение. Цветы ведрами напоминают о смерти, вот что.
   Недавно я прочитала примерно следующее: кладбищенские памятники напоминают не о том, что человек жил, а о том, что он уже умер. Захотелось воспроизвести эту фразу дословно. В оригинале она натянута, как струна, и, прочитанная, то есть поглощенная готова вибрировать в тесном утробном пространстве.
   Отыскала нужную книгу. Переворошила ее в поисках фразы. Казалось бы, я помнила даже, при каких сюжетных обстоятельствах это было сказано. Нашла нужный эпизод. Но не фразу. Что за ерунда?.. Пришлось просмотреть книгу с нужного эпизода до конца поступательно, а потом с нужного эпизода вспять - против шерсти повествования. Ну что за ерунда?..
   Иногда такое случается: на поверхность всплывают только те фразы, которые ты способен впитать в данный момент. Остальные погружаются, уходят на дно, там мимикрируют под словесный планктон до той поры, когда вдруг снова образуется совпадение вибраций, передаваемых через черную вязь на белом. Это как звука не существует, если нет чего-то, что этот звук способно улавливать. Можно даже поиграть воображением: вот он есть, а теперь его нет и снова есть.
   Нацелившись на поиск нужных слов, я потеряла вибрацию со смыслами. Смысла ведь тоже нет, когда нет чего-то, что способно его улавливать. А если нет смысла, то зачем слова?
   С книгами, которые тянет перечитывать, тоже случается нечто подобное: берешь их, чтобы повторить конкретное ощущение, тянешься к нему, иногда специально идешь за ним в книжный магазин, когда нужной книги нет под рукой, потому что помнишь некогда оставленное ощущение и хочешь его повторить, а книги водят тебя, водят, вертят и в результате подсовывают нечто иное, на что ты совсем не рассчитывала. Откуда вдруг появилось то, чего в них не было, и куда делось то, что было?
   Ладно, похоже, искомую фразу я не найду. Но это правда. Чтобы помнить, что человек жил, памятник не нужен. Как-то это помнишь - и все. Но чтобы не забывать, что ты умерла, мне нужно видеть твой памятник.
   Только на кладбище я каждый раз до конца понимаю, что ты мертва и это непреложно. Находясь в других местах, я вроде бы понимаю, что тебя нет, но это "нет" какое-то словно бы не бесповоротное, словно у "нет" есть хитрая уловка. Ведь человека нет, например, когда он в командировке, вообще говоря, человека часто нет, но это не значит, что его нет нигде, где-то там он все-таки есть.
   Помню, как-то я шла из магазина. Стояли первые теплые майские деньки. Солнце, соскучившись за зиму, наяривало на всю катушку. Я шла, размышляя о том, как бы скормить Сашке на ужин полезную рыбу, которую он не очень любит и потому обычно игнорирует. И вдруг в мысли о солнце, рыбе и Сашке вклинилась посторонняя. "А ты немногое потеряла", - спонтанно подумала я.
  

Свадьба и прочие женские глупости. Вера, Катя, Нина, Луна, Таня

   Луна: Ну что, закажем шампанского?
   Нина: А что еще пьют за свадьбу?
   Катя: - Закажем шампанского и мартини.
   Луна: Ну что, девочки? Выпьем за экспресс-свадьбу?
   Вера: За нее! За Катьку со Стасом! Ну ты, Катька, между прочим и тихушница.
   Нина: Катька счастливая. Стасик будет отличным мужем.
   Вера: Завидуешь?
   Нина: А ты нет?
   Вера: Уговорила. Завидую.
   Луна: Каким он мужем будет, это мы еще посмотрим, а свадьба точно была шикарная.
   Таня: А ты откуда знаешь? Ты же два дня не просыхала. Удивляюсь, что на ногах как-то держалась.
   Луна: Не как-то, а кое-как.
   Нина: Не спорьте, девочки, самой пьяной была я. Мне даже привиделось спьяну, что платье невесты было фиолетовым.
   Вера: Оно и было фиолетовым!
   Нина: Не хочешь ли ты этим намекнуть, что я была трезвая?
   Катя: Я хотела черное.
   Нина: Что черное?
   Катя: Да платье же!
   Луна: О господи.
   Катя: Сначала хотела черное, потом хотела стандартное белое, а выбрала фиолетовое.
   Луна: Хорошо, что одумалась. Как представлю... Бедный Стас.
   Таня: Платье было отпадным. Учитывая фиолетовый костюм жениха... Жаль, что больше его нельзя надеть.
   Луна: Катька, а ты почему это букет не бросала?
   Катя: Да ну эти глупости. У всех одно и то же, как у солдат на плацу.
   Вера: Можно подумать, что ты хотела поймать.
   Луна: Конечно!
   Вера: Кать, ты же хотела, чтобы все как у людей. Я точно помню, что хотела. А у людей букет невесты бросают.
   Катя: Когда все было абстрактно, то да, хотела. А когда вдруг вот оно - меньше всего хотелось, чтобы как у всех. Не знаю, как гости, а я от этой свадьбы, честно говоря, устала.
   Нина: Значит так: букета не было, выкупа не было, драки не было, никто не уснул мордой в салате. Свадебное путешествие хоть будет?
   Катя: Собираемся.
   Нина: Куда?
   Катя: Стасик готовит сюрприз.
   Нина: На сюрпризы Стасика можно положиться.
   Луна: Девочки, какой он вам теперь Стасик? Он был Стасиком, когда был Катьке всего лишь приятелем. А теперь он целый муж!
   Вера: И что? От этого у него имя поменялось?
   Луна: Конечно.
   Вера: И как его теперь звать?
   Луна: Стасом!
   Вера: Уговорила. Пусть будет Стасом.
   Таня: Кто бы подумал, что статус так меняет человека.
   Вера: Катька, а тебе как твой статус? Может, теперь ты тоже не Катька?
   Катя: Зовите меня по-простому - Екатериной Сергеевной.
   Нина: Нет, а правда, как тебе быть женой?
   Катя: Не поняла еще.
   Луна: Да погоди ты, она еще не раскусила, в какую безумную авантюру ввязалась.
   Нина: У нее не авантюра, у нее все будет хорошо.
   Луна: Плохо то, что реже будем видеться.
   Таня: Поскорее бы ты тоже вышла замуж, что ли.
   Луна: Чтобы реже меня видеть?
   Катя: Ничего не реже. Мой Стасик, например, вас любит.
   Нина: Это потому, что твой Стасик нас пока плохо знает.
   Катя: Я хочу, чтобы вы запомнили: мое замужество не отразиться на нашей дружбе. Мы будем общаться как прежде.
   Луна: Ну конечно.
   Катя: Ну ты, Луна, и зануда.
   Луна: Допустим, но я реалистичная зануда.
   Нина: А кому что больше понравилось на свадьбе?
   Катя: Мне - что она наконец закончилась и можно дальше спокойно жить.
   Луна: А мне - свидетель жениха.
   Таня: О!
   Вера: Мне кажется, что ты ему тоже понравилась.
   Нина: Луна, а как же Антон?
   Луна: Да ну его.
   Нина: Поссорились?
   Луна: Он меня бесит. Понимаешь, у нас с ним все отлично, просто нет никакого взаимопонимания. Мы постоянно с ним как бы в противофазе. Если он любит, то я его ненавижу, если я его люблю, то он ненавидит меня. Как на качелях качаемся. Туда-сюда, туда-сюда. А меня всегда на качелях укачивало.
   Нина: Что же тогда у вас с ним отлично?
   Луна: Это я так пошутила.
   Нина: Значит, тебе нужен другой мужик.
   Вера: Точно.
   Катя: Забей ты на этого Антона, если не складывается с самого начала. Дальше будет только хуже.
   Луна: Сказала Катя, у которой сначала не складывалось. Но, наверное, действительно нужно забить. Ладно, не будем сегодня обо мне. Ну, а тебе, Нина, что понравилось на свадьбе?
   Нина: Мне понравилось, что можно было поплавать в бассейне. Вы знаете, что мне пришлось ехать домой босиком? Хорошо, что не зима.
   Вера: Да ты что!
   Таня: Как это?
   Нина: Сняла туфли и потом под этим делом не смогла их найти.
   Катя: Может, кто из персонала спер?
   Нина: Да фиг с ними. Я их и сняла, потому что оказались неудобными. Доехала - и ладно.
   Таня: А мне все понравилось, вот правда. На редкость душевная, естественная и вкусная свадьба.
   Нина: Ага. Люди месяцами готовятся, чуть ли не туалетную бумагу заказывают специально для торжества, а эти приехали за неделю до свадьбы, за четыре дня все купили, все заказали - и живенько под венец. Молодцы, ребята.
   Вера: Кать, а как тебе подарки?
   Катя: Ой, девочки, подарков надарили... Но лучшие - ваши. Как всегда. Чего уж тут.
   Вера: Мы старались.
   Катя: Спасибо вам.
   Таня: Да уж, пришлось побегать. Как всегда: магазины полные - а подарить нечего.
   Катя: Танька, а ты как, замуж не захотела?
   Таня: Захотела!
   Катя: Да ты что...
   Вера: Не может быть.
   Таня: Может.
   Нина: Это потому, что у нее новая пассия.
   Катя: Ты как всегда в курсе всего.
   Вера: Тань, правда?
   Катя: И как ее зовут?
   Таня: Саша.
   Катя: Э-э-э... Постой. Так это мальчик?
   Нина: Я на тебя удивляюсь. Ты Таньку не знаешь? Естественно, это девочка! Я ее видела.
   Луна: И я.
   Катя: То есть одна я не в курсах?
   Таня: Тебя же не было.
   Вера: Не переживай. Нас таких двое. Я тоже не в курсе. Но Саша - имя хорошее.
   Катя: И что, у вас прямо любовь-морковь по гроб жизни?
   Нина: У нее и в прошлый раз было по гроб жизни.
   Луна: Тань, я тебя умоляю, только не спеши с выводами.
   Вера: Да уж. Опять какая-нибудь девочка, которую содержать надо?
   Таня: Саша - финансовый аналитик и я ее люблю.
   Луна: Лично мне это мало о чем говорит. Извини.
   Нина: А мне сочетание слов нравится. Финансовый - значит, деньги зарабатывает или по крайней мере к этому стремится. Аналитик - значит, не глупая.
   Катя: Почему ты мне не сказала про свою Сашу? Я бы вас вместе пригласила на свадьбу.
   Таня: Да я подумала, чего остальной народ смущать. Кто знает, как отреагировала бы сторона жениха.
   Катя: Думаешь, что Стас про тебя не знает? А реакция остальных - это их личное дело.
   Луна: Так, девочки, погодите, сейчас замылите самое важное. Ну-ка признавайся, какую свадьбу ты захотела?
   Таня: Мы с Сашей обсуждаем некоторые возможности.
   Луна: То есть?
   Вера: Постой. Вы с Сашей хотите пожениться?
   Таня: Ну да.
   Вера: Ой.
   Луна: Лично я предпочла бы какой-нибудь другой вариант.
   Нина: Какой? Чтобы она вышла замуж, родила мужу двойню и была счастлива?
   Луна: Ну да. Разве плохой вариант?
   Нина: Вариант хороший, но для Таньки нереальный. Поэтому мне достаточно того, чтобы она просто была счастлива.
   Катя: И мне.
   Вера: И как вы собираетесь пожениться? Чисто технически...
   Таня: Мы сейчас думаем, как лучше сделать. В Загсе нас, конечно, не распишут, но мы сделаем что-то вроде свадьбы - с кольцами и клятвами. Лично я хочу, чтобы мы с Сашей и все вы, естественно, поехали на несколько дней в Лондон, там купим обручальные кольца и обменяемся ими в лифте Тауэрского моста. Вы будете нашими свидетелями.
   Вера: То есть мы уже приглашены?
   Таня: А то.
   Вера: Почему в Лондоне? Мостов и у нас много.
   Таня: Я именно в Лондон хочу, к тому же событие должно быть торжественным, все-таки свадьба.
   Луна: Я сразу говорю - с моей зарплатой я Лондон не потяну.
   Таня: Поездку, естественно, устраиваем и оплачиваем мы с Сашей.
   Нина: Здорово, хочу в Лондон! Немеденно!
   Луна: Да погоди ты. Не рано ли им жениться? То есть замуж выходить?
   Катя: А если люди созданы друг для друга?
   Луна: Вон сколько вы со Стасом это понимали. Они тоже должны к этому придти, а не так... Трах-бах и обменялись кольцами.
   Катя: Вот умеешь ты все опошлить.
   Таня: Луна права на самом деле. Я с ней согласна.
   Луна: Я всегда права.
   Таня: Ну конечно... Да не пугайся ты преждевременно: мы пока думаем, обсуждаем. Прикидываем...
   Луна: Я прошу только об одном - прикидывай внимательнее. Если у вас настоящее, я первая вас окольцую хоть в лифте, хоть где. Но мне хочется быть уверенной, что у вас настоящее... Понимаешь? Не к месту, конечно, но пока не забыла, девочки: я собираюсь заехать к Свете, вас не приглашаю, хочу побыть там одна, тянет что-то...
   Нина: Давайте помянем. Светик стоила того, чтобы вспоминать о ней чаще...
   Таня: Если хочешь поехать одна, то конечно. Но и я бы съездила. С Сашей. Я ей рассказывала о Светке.
   Вера: И я бы съездила.
   Катя: Ну так пусть едет, а мы давайте соберемся после медового месяца и тоже съездим. Я Стасика возьму. Верка, а ты можешь Илюху прихватить.
   Вера: Ты нормальная?
   Катя: А чего? Мужик убивается. Мне его жалко.
   Вера: Это его проблемы.
   Катя: Неужели он тебе совсем не нравится?
   Вера: Мне сейчас совсем не до него.
   Нина: Ужасы у нее происходят...
   Вера: Нина частично знает...
   Луна: Вот я и смотрю, ты какая-то кислая. Что случилось?
   Вера: Да не хочу я сейчас... Мы вроде собирались выпить за свадьбу...
   Катя: Свадьба-то все, кончилась. Да и пили уже за нее. Давай, подруга, выкладывай.
   Вера: Ну ладно. Первое. Рядом со мной погибла девушка. Бросилась под поезд в метро, но я не уверена, что она сама бросилась.
   Катя: Кошмар какой. Бедная девочка. А почему не уверена?
   Нина: Она считает, что самоубийцы выглядят иначе.
   Вера: Прости, Нина.
   Нина: Ты ни в чем не виновата, чтобы извиняться. Это я была идиоткой - не ты.
   Вера: Не сердись. Меньше всего я хочу напоминать тебе об этом. Дай поцелую.
   Луна: Нин, давай я тоже тебя поцелую, заранее.
   Нина: Да ну вас. Говорите нормально. Я не самоубийца. Я просто была идиоткой.
   Таня: В прошлом.
   Нина: В далеком прошлом.
   Луна: Знаете, девочки, сосед моей матери тоже не был похож на самоубийцу. Это ни о чем не говорит.
   Вера: Ну не знаю. Все равно не могу поверить.
   Катя: Не пойму, к чему ты клонишь. Что она не сама? Что ее столкнули? Ты видела, как ее толкнули под поезд?
   Вера: Ничего я не видела. Все произошло, когда я полезла в портфель с бумагами. Но чувство такое... что... что она не собиралась умирать, по крайней мере тут, сразу, немедленно.
   Катя: Боже мой... Как это все страшно. Вот и спускайся после этого в метро. Вера, тебе нужно как-нибудь отвлечься.
   Вера: В последнее время я только и делаю, что отвлекаюсь.
   Нина: Да, она еще не все рассказала.
   Катя: Я удивляюсь, Нин, как тебе удается узнавать все первой?
   Нина: Секрет прост: я не запираюсь на пол-лета в деревне и не отключаю телефон.
   Луна: Я тоже не отключаю, однако нифига не знаю.
   Вера: Зато ты постоянно на дежурстве, а когда ты на дежурстве, нормально поговорить с тобой невозможно, а ненормально разговаривать я не умею.
   Луна: Ну ты, блин, представляешь, некоторые люди еще и работают! Какие странные люди, да?
   Таня: Да рассказывай уже, Верка.
   Вера: Кто-то стащил нож, который я подарила Потапову. Прямо на юбилее.
   Таня: Нож дорогой?
   Вера: Очень.
   Луна: А ты его уже подарила или только собиралась?
   Вера: Подарила.
   Катя: Вот и хорошо. Ну то есть все равно неприятно, это понятно, интеллигенция, блин, все сплошь приличные люди, творческая элита... Но было бы гораздо неприятнее, если бы ты подарить этот нож не успела. А так пусть теперь твой Потапов расстраивается.
   Вера: Но это еще не все. Я получаю зашифрованные записки. Впрочем, и в этом я не уверена. Возможно, кто-то просто надо мной издевается и шлет мне абракадабру, не имеющую смысла. Если это кто-то из вас - придушу и не посмотрю, что подруги.
   Катя: Это вряд ли. А что за записки? Что в них?
   Вера: Цифры.
   Луна: Не поняла. Какие цифры?
   Вера: Обыкновенные. Типа 123 или 48.
   Катя: Это не мы.
   Луна: Глупость какая. Не мы, конечно.
   Вера: А еще мне прислали букет. Анонимно.
   Катя: А вот это наверняка Илья!
   Вера: Ты думаешь?
   Катя: Сто процентов.
   Таня: Опаснее брошенного мужчины только брошенная женщина.
   Луна: Уж Танька-то знает.
   Вера: Если Илья, то чего он хочет этим сказать?
   Таня: Ну ты и... Что влюблен и обижен. Обижен и влюблен.
   Вера: Он сказал, что ничего мне не посылал. Но пару раз я видела его в своем дворе, то есть один раз видела его самого, а второй его машину. Следит он за мной, что ли?
   Катя: Вот видишь.
   Вера: Это из-за тебя, дорогая, нахрена ты дала ему мой адрес, телефоны?
   Катя: Я подумала, а вдруг у вас что-то получится.
   Вера: С чего бы?
   Катя: С того бы. Ты женщина, он мужчина... Тебе это ни о чем не говорит?
   Таня: А может, это и не Илья. Может, у тебя новый поклонник нарисовался...
   Нина: Тайный!
   Таня: Вечно на нее мужики западают. Даже геи. Помнишь, тогда в клубе?..
   Луна: Значит, не такие они уж и геи.
   Нина: Если бы в одном клубе! Ее вообще ни в одно неприличное заведение нельзя пускать.
   Катя: Они на Верке свою ориентацию проверяют.
   Луна: Наоборот, ее нужно чаще туда запускать, глядишь, геев меньше станет.
   Вера: Тебе смешно. А мне не очень. Да и вообще. Чего накинулись? Кыш! Кыш! Сороки. Луна: Завидую я тебе: тайные поклонники, явные поклонники... А ты все носом крутишь.
   Луна: Не завидуй. Я практически уверена, хотя Нинка со мной не согласна, что мой тайный "поклонник" - это Дашка.
   Нина: Она снова Веерке звонила.
   Катя: Опять!
   Вера: Ага. Как всегда чего-то хотела, в чем не смогла признаться.
   Луна: Послала бы ты ее. Подальше. А то только нервы трепет.
   Нина: Сучка она.
   Луна: Басов был тоже не подарок. Они друг друга стоили... Ну чего смотришь? Я говорю, Дашка с Басовым друг друга стоили. Да ну их. О них даже разговаривать противно.
   Катя: Ой, девочки, раз пошла такая пьянка, я тоже вам кое в чем признаюсь.
   Нина: Давай. Ты беременна.
   Катя: Нет. Но мы над этим как раз работаем, о результатах сообщу дополнительно. Дело не в этом.
   Вера: Не томи.
   Катя: У меня тоже был... не знаю, как сказать... роман... не роман... сексуальное приключение, наверное.
   Нина: Я не поняла.
   Таня: Я тоже.
   Катя: Понимаете, я решила выйти замуж за Стасика. Но не была уверена, что поступаю правильно. Все-таки я всегда мечтала выйти замуж по большой любви. Так, чтобы меня прямо от нее потряхивало. И вот мы поехали в деревню, а там скучно. Целыми днями я только и думала: правильно поступаю или неправильно. И поняла, что уже ничего не могу понять. И вот как-то в кафе я увидела женщину...
   Таня: Погоди. У нас, что, в деревнях уже кафе открывают?
   Катя: Не в деревнях, а в райцентре, но это неважно, не перебивай...
   Луна: На самом деле, Танька, дай сказать.
   Катя: Эта женщина... Не знаю, как сказать... Меня заворожила.
   Луна: Ой!
   Катя: Когда я смотрела на нее, у меня в душе будто метель начиналась. Даже не метель - буран. Не знаю, что со мной было такое.
   Таня: Катька, хочешь сказать, что ты в нее влюбилась?
   Катя: Только не приставайте ко мне с формулировками, иначе ничего вам рассказывать не буду. Не знаю я ничего. Может, она цыганка, и имя у нее странное - Марисса. Хотя она утверждает, что не цыганка, а наполовину латиноамериканка.
   Луна: Конечно, она обычная цыганка и опробовала на тебе свои штучки с гипнозом. Ты нормальная. Ты мужиков любишь.
   Таня: А я что, ненормальная?
   Луна: Знаешь, одна подруга-лесбиянка - еще куда ни шло, но двух я уже морально не потяну.
   Вера: Надо будет - потянешь. Давайте прежде поймем, чем дело закончилось.
   Катя: Дело закончилось тем, что Марисса познакомила меня со своим приятелем, его зовут Мефодий...
   Нина: И?
   Катя: Мы с ним переспали.
   Нина: Мы?
   Катя: В смысле я и он.
   Луна: Слава богу.
   Нина: Не кощунствуй.
   Луна: Я имела в виду, что могло быть и хуже: они с этой, как ее, с Мариссой переспали с Мефодием... Катя, детка, ведь с этой Мариссой у тебя ничего не было?
   Катя: Нет. Не было. То есть она меня поцеловала. Взасос. А больше ничего.
   Луна: Так. Ни в какую деревню больше не поедешь. По крайней мере без присмотра.
   Нина: Катюша, а что было дальше? С Мефодием?
   Катя: Ничего. Ну а после я вдруг поняла, что ревную своего Стаса! Что он мне нужен! Что я хочу за него замуж! Вот и все, что было.
   Луна: Хоть какие-то хорошие новости.
   Вера: Такое бывает, Катя. Иногда, чтобы понять свои чувства, нужно себя жестко простимулировать.
   Луна: Это ты называешь стимуляцией?
   Вера: Да какая разница, как я называю. Хочешь - назови встряской. Главное, что все благополучно закончилось к вящей радости всех заинтересованных сторон. Значит, оно того стоило.
   Луна: Ну, девки, с вами с глузду двинешься. Одна переспала с мужиком, чтобы отомстить за подругу, другая переспала с мужиком, чтобы понять, стоит ей замуж выходить за другого или не стоит.
   Вера: Ну ты из нас монстров-то тоже не делай. Сама-то, видишь, святая. Нимб не потеет? Нет?
   Таня: Девочки, не ссорьтесь.
   Катя: Действительно, девочки.
   Нина: Катька, ты Стасу ничего не рассказывала?.. Вот и хорошо. Никогда ни при каких обстоятельствах не рассказывай. Не смей. Лучше забудь. И мы все сейчас забудем.
   Таня: Да уже забыли.
   Катя: Ну что, девочки, у всех налито? Пусть у нас все будет хорошо.
   Нина: Пусть!
   Луна: За нас!
   Вера: За свадьбу и чтобы у нас все было хорошо!
  

Привет. Луна

   Привет...
   Ну как?..
   Прости, не знаю, что сказать...
   Откуда эти слезы? Нет, не буду...
   Ну все, я в норме.
   Привет. Давно не виделись. Не знаю, стоит ли рассказывать, - может, ты видишь все и знаешь лучше?
   На камне ты красивая. Правда, красивая! Женщина-вамп. Тебе 26. Ровно за месяц до смерти. Такая же фотография висит дома у твоей сестры. Она родила мальчишку через год. Помнишь, как ты переживала, что у нее не складывается? Сложилось. Мальчишечка беленький, в вашу породу. Уже ходит в школу.
   Я не была на похоронах. Поэтому держишь? Там так неказисто сложилось: в шесть утра я уезжала в командировку (это был мой единственный год без медицины), а в два позвонила Таня и сказала, что ты умерла, я ничего не могла отменить среди ночи. Не знаю, что я там накомандировила... Не просыхала от ужаса. Не спала ни единой ночи. Помню, как водитель, которому я рассказала, что у меня умерла подруга, ходил следом, присматривая, чтобы я не врезалась в стены и не падала с лестниц. Помню, какую-то бутылку отнимал. Не помню, отнял ли. Кажется, он нажаловался главному боссу, потому что на второй день ко мне приставили охрану - двух бугаев, которые непонятно кого от кого охраняли. Со стороны выглядело смешно, наверное. Пьяная в хлам деловая девица с бугаями в галстуках за спиной. Изнутри вообще никак не выглядело. Плевать. Помню бесконечную череду лиц, которые чего-то от меня хотели. Я что-то делала, куда-то шла, с кем-то о чем-то договаривалась. На автомате. Если честно - та безумная командировка меня спасла. Я бы не смогла пройти через твои похороны. Нет, не такая уж я сильная. Не представляю, как девчонки правились с этим.
   А вот на поминках была. Позвонила бывшему, он сказал: поедем вместе. Кажется, ты относилась к нему с нежностью. Ты думала, что нам с ним суждено быть вместе, а текущие разрывы - это не более, чем временные трудности. Ты ошибалась. Мы разошлись. Прости его за твои поминки. Он тогда приклеился к какой-то бабе, но ты понимаешь, зачем он это сделал. Да и я понимала. Мужские глупости. Он искал любой повод. Чем ревность не повод? Была бы ревность... Хотя бы на донышке... Не было.
   Потом придумал недостающую бутылку водки и выманил меня с поминок. Мы шли к магазину, и он сказал: тебе надо поплакать. Он видел, что я чуть дышу, и естественно, он знал, что я не смогу разреветься при всех. У меня не получится. Но я и при нем уже не могла. А потом он вызвался провожать меня до дома. Помню отчаянный скрежет метро, который прорвал защиту. Он присел в проходе на корточки. Не надо... не надо... не надо... И теребил мои пальцы. То ли дул на них, то ли целовал. Мне стало все равно: люди - не люди, он - не он. До меня вдруг дошло окончательно: тебя больше нет.
   Ты была бы мной недовольна. А может, действительно была. Вот если бы на твоих поминках состоялось наше примирение - тогда другое дело. Да? За что он тебе нравился? Кстати, спроси там у кого-нибудь сведущего, что у нас с ним было: любовь? или другой какой морок? или банальное упрямство? До сих пор не пойму. Слишком долго и как-то остро. Никакого сердца не хватит.
   Как он? Как-то где-то живет. Было плохо, сейчас не знаю. Надеюсь, прижился. Да нет, зла давно не держу. Увидеться? С ним? Нет! А впрочем... Лет через пять... Нет. Не знаю. Может, когда-нибудь свидимся на троих? И ты, как когда-то, помиришь нас?
   Сколько лет-то прошло! Сколько было всего. Не пересказать. Я вот все думаю - кому повезло? Тебе довелось пройти лишь по краешку той мути, которой мы все здесь хлебнули.
   Знаешь, мне почему-то легко дотянуться до тебя сердцем. Одного не могу понять: почему не позвонила, не сказала? Почему я ничего не знала? Помнишь, ты вытащила меня однажды? Как же плохо-то было, в какой омут затаскивало, а ты подставила плечо. Почему не позволила подставить тебе плечо? Не доверилась. Оставила вечной должницей. Простить не могу.
   В этом месте болит.
   Эх, Светка... Девочка из света. Не очень много счастья. Много воли.
   Твоя мама хотела, чтобы ты вышла замуж и чтобы все у тебя было как у людей. Ты не хотела замуж да и не за кого вроде было. Банальная история. Но мама заболела. Перед смертью попросила - выйди, дочка, замуж, чтобы материнское сердце успокоилось. Ты и вышла за первого встречного - времени у мамы было в обрез. Естественно, ты его не любила, но мама ушла с успокоенным сердцем. На этот брак ты потратила два года короткой жизни. И развод дался тебе тяжело - муж никак не хотел отпускать. Все исключительно как у людей. Только мало.
   Он не скоро вторично женился. А твой последний любимый любовник не скоро завел новую любовницу. Поначалу они вместе приезжали к тебе на могилу. Не знаю, что на них находило.
   С твоей смерти я совершенно не переношу браки по ласковому принуждению, 'хару-мамбу-ру', под которую ты лихо отплясывала на студенческих вечеринках, и овсяную кашу, которую ты ежедневно впихивала в себя для здоровья.
   Жизнь уходит - ирония остается.
  

Качели. Антон

   Как вас зовут? Я хотел бы пригласить вас на чашечку кофе в любое удобное время...
   Так как насчет кофе?..
   Береги себя. Приедешь - позвони...
   Без тебя скучно. Постоянно жду, жду, жду...
   Не пропадай.
   Не бросаааааааааааай меня! Я хороший, Луна... Я хороший. Я тебе пригожусь...
   Если что-то случится плохое, я вывезу нас обоих. Помни, я всегда готов помочь. Только скажи мне, когда и как. Конечно, смогу...
   Глупая ты девочка, Луна. Но мне без тебя никак. Кажется, я тебя люблю...
   Спасибо, что ты есть на этом свете! Осознание этого греет!..
   Не теряй меня... Не бросай меня... Я тебе пригожусь...
   Ну почему ты такая? Пробить твою броню практически невозможно. Переживаю... Очень.
   Глупая... От твоих комплексов другой давно сошел бы с ума. Ну ты и накрутила-то! Просто я испугался тебя. Ну дурак я, дурррааааааааааак!!!...
   Я не навязываюсь...
   Не надо оправдываться. Мне не неприятно... Мне никак. Потому что ты никакая...
   Знаешь, у нас слишком разные цели и статус...
   Нет. Я не пил...
   Господи! Ну зачем ты так? Меня интересует только два человека - я и ты. Я хочу быть с тобой, хочу бродить по парку, взявшись за руки, обсуждать фильмы и концерты, целоваться на улице на зависть прохожим, строить планы на будущее... Все остальное - полная ерунда. Ты...
   С таким ужасным характером, Луна, ты могла бы быть и поумнее. Похитрее, что ли...
   Прощай...
   Устал. Не знаю. Наверное, от жизни...
   Слушай, я понял бы, если бы у тебя была душа. Но у тебя ее нет. Или, например, тело. Хм, что-то я его не заметил. Ты вообще в зеркало на себя давно смотрела?.. Или, допустим, у тебя было бы состояние - вилла в Каннах, миллионы в банке или папа-олигарх - увы, увы... Ты бедна как церковная мышь. Может быть, у тебя есть талант? Смешно! Тогда откуда у тебя столько гонору?..
   Гонор пустышки...
   Тебе пора внутривенно вводить аминазин. Озлобленная истеричка. Любой мужик свалит от тебя быстрее собственного визга, когда поймет, что ты такое. А если не свалит - значит вас будет двое... из палаты N 6. Но природа мудра - она ограничивает генетическую дегенерацию, прежде всего лупя по органам размножения. У тебя никогда не будет детей! Слышишь? Никогда!..
   Ты просто пустота... Но даже пустота иногда создает гравитационные возмущения...
   Мне жаль времени, ушедшего в пустоту...
   Тебя надо вешками обставить - как район, крайне опасный для плавания...
   Хочу!!!!!!!!!!!!!!! Как зверь!!!!!!!!!!!!!! Вою!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
   Сижу и плачу...
   Ты - ничто...
   Мне плохо без тебя!..
   Заноза...
   Я загибаюсь без тебя...............................................................
   Сука!!!

По Чехову. Вера

   "А ты немногое потеряла". Всю ночь мне снилась эта фраза. В конце концов она превратилась в чудовище, пожиравшее все вокруг, кроме меня. В результате во сне ничего не осталось, даже воздуха, - только я и оно. Я знала, что это только сон и что нужно всего лишь проснуться. Но всему свое время: время создавать своих чудовищ и время их бояться. Избавляться время еще не пришло.
   Казалось бы, чего тут непонятного? Однако звонивший с утра, видимо, не понимал, что не время, не место и не обстоятельство. Телефон не умолкал. Это было невыносимо, потому что изнуренный организм слышал, но не мог разлепить веки и пошевелиться. Где-то на пятнадцатом гудке телефон захлебнулся. Я все-таки глянула сквозь марево на циферблат - восемь. Можно бояться дальше. Но передышка оказалась недолгой - секунд через двадцать телефон заистерил снова. Невыносимо. Я подползла к краю постели и нащупала трубку.
   -Алё?..
   -Просыпайся немедленно. К тебе едут менты.
   Я узнала, это был Станислав Сергеевич.
   -Кто?.. Кто едет?
   -Да просыпайся же ты! Милиция!
   -Какая милиция?
   -Тьфу ты... Обыкновенная! Которая полиция! Какая еще!
   Сон как рукой сняло.
   -Опять милиция? Зачем на этот раз? Украденный нож отыскался? Так пусть его сразу отдадут Потапову, мне-то зачем...
   -Проснулась, слава богу. Слушай меня внимательно. В некотором смысле нож действительно отыскался. Вчера у нас в подсобке нашли Ольгу Яковлевну. Ты помнишь такую?
   -Это которая из отдела продаж?
   -Та самая. Так вот, ее нашли мертвой. Она убита. Зарезана твоим ножом.
   -Что?
   -Ты все расслышала правильно. Так что переваривай новость и жди гостей, сама понимаешь...
   -А кто ее... это... заколол?
   -Издеваешься?
   -Не издеваюсь, а торможу спросонья. Вам бы в восемь утра такие новости.
   -Нас вчера до ночи этими новостями мурыжили, так что ты еще в выигрыше.
   -Кого вас?
   -А как ты думаешь? Еще раз: у нас в издательстве произошло убийство.
   -А с чего вы взяли, что они ко мне-то едут?
   -Потому что ты подозреваемая, как и все мы.
   -А я почему?
   -Нож твой? Ну вот. Я слышал, как капитан спрашивал в бухгалтерии твой адрес.
   -Хрень какая-то.
   -Понятно, что хрень. Но ты не переживай. Расскажи все как есть - пусть разбираются и ищут убийцу. Ольгу Яковлевну жалко. Хоть и бестолковая она была, скандальная и высокомерная, а все ж таки тоже человек. Я бы даже сказал, женщина.
   -За что ее?
   -Опять издеваешься?
   -Ну да, это я снова туплю. Слушайте... Нет, не понимаю. "Мой" нож был для бумаг. У него тонкое лезвие, оно гнется. Порезать палец им, конечно, можно. Ну два пальца. Но заколоть? Сомневаюсь. Лезвие бы сломалось.
   -Ох, лучше тебе, наверное, не знать.
   -Чего?
   -Да ничего!
   -Чего не знать?
   -Чего не знать? - передразнил Станислав Сергеевич. - Ладно, скажу уж. Не я - так другие скажут. Оно и сломалось, но не сразу.
   -Что значит "не сразу"?
   -А то самое и значит. Кровищи было... Калинкина до сих пор в шоке, это она ее нашла, то есть Калинкина нашла Ольгу Яковлевну. В подсобке. А ведь мы в эту подсобку иногда неделями не заглядываем. Но вчера в обед в корректорской доломали дырокол, вот Калинкину и послали за запасным. Ты, может, и не знаешь, но та подсобка у нас в полуподвальном помещении. Раньше туда хоть девчонки бегали курить, но потом пожарный инспектор открыл на них охоту, так что девчонки теперь в любую погоду дымят на крыльце. Страшно подумать, сколько пролежала бы Ольга Яковлевна в подсобке, если бы не нужда в дыроколе. Калинкина как зашла туда - так чуть богу душу не отдала.
   -Могу себе представить.
   -Похоже, убийца был в ярости - нанес 8 ударов, ни один из которых не был смертельным. Бедная Ольга Яковлевна истекла кровью. Так что если бы раньше ее нашли, то, возможно, спасли бы.
   -Ужас.
   -Не говори.
   -Так когда это случилось?
   -Точно не знаю. В понедельник уром Ольга Яковлевна не вышла на работу. Думали - заболела. А оно видишь как... И какого черта ее вообще понесло в подсобку? Не могу понять. Делать там ей было абсолютно нечего. Если б на ее месте была молодая, я бы подумал на пьяный перепихон после застолья, но в нашем случае, сама понимаешь, никакой фантазии на это не хватает.
   Я согласилась. Ольга Яковлевна и пьяный перепихон в подсобке - явления несовместимые.
   -Станислав Сергеевич, скажите прямо, вы думаете, что ее убили сразу после юбилея и именно для этого стащили подаренный мною нож?
   -Ходят такие слухи...
   "Гости" не заставили себя ждать. Я заметно нервничала, поэтому скрыть то обстоятельство, что знаю о случившемся, не удалось. Пришлось рассказать о звонке Станислава Сергеевича, точнее - о двух звонках. В первый раз, когда он звонил, чтобы сообщить, что нож украли, еще никто не знал об убийстве.
   Милиционеров было двое - один в форме, другой в штатском. От волнения их лица у меня расплывались. Встречу потом - не узнаю. Расспрашивал штатский. В глубине души, под слоем страха, я почему-то чувствовала себя виноватой, хотя смысла в том не было никакого.
   Меня подробно расспросили о ноже. Я рассказала, как долго примеривалась к покупке, и только с третьего захода в магазин решилась именно на этот подарок.
   -Вы с кем-нибудь советовались, что подарить?
   -Нет.
   -Все же припомните. Из друзей, домашних?
   -Точно нет.
   -Кому-нибудь рассказывали впоследствии, что купили нож?
   -Нет. Я выкупила его в день юбилея, перед самым торжеством, так что даже если бы захотела рассказать, то не успела бы.
   -Почему вы решили подарить нож?
   -Не знаю. Он мне понравился. Да это и не нож совсем, а дорогая канцелярская принадлежность. Украшение рабочего стола. Как раз подходит для человека, который постоянно возится с бумагами.
   -Вы когда-нибудь спускались в подвал издательства?
   -Нет.
   -Заходили в подсобку?
   -К счастью, нет.
   -Вы не против, если мы снимем отпечатки ваших пальцев?
   Смешная вежливость.
   -Снимайте. Пожалуйста.
   Конечно, нож - весь в моих отпечатках, если их, конечно, не уничтожил убийца вместе со своими. Мне хотелось прояснить этот момент, но я не решилась.
   -Расскажите о ваших отношениях с Лепотой.
   -Простите, с кем? - не поняла я.
   Он заглянул в папку.
   -С Ольгой Яковлевной Лепотой.
   -Понятно. Я не знала ее фамилии. Собственно говоря, отношений между нами не было. Несколько раз сталкивалась в издательстве. Знаю ее как довольно вздорную особу, знаете, такого как бы истероидного склада, впрочем, лично для меня довольно безобидную, поскольку мы с ней напрямую по делам не контачили. Вот, собственно, и все.
   -Вы не в курсе, были у убитой недоброжелатели?
   -Не в курсе. Вряд ли ее кто-нибудь любил, конечно, скорее терпели. Но в издательстве нет текучки, коллектив там сложившийся и устоявшийся, люди попритерлись друг к другу, в том числе, - я непроизвольно вздохнула, - и к Ольге Яковлевне. По крайней мере я так себе представляю ситуацию.
   -Нам сказали, что в издательстве вы не работаете.
   -Это правда. Я их автор - издательство публикует мои книги, но я там не работаю.
   -Как часто вы бываете в издательстве?
   -Раз в два, может быть в три месяца, чтобы, с одной стороны, не мозолить глаза, а с другой - поддерживать дружественные контакты.
   -Когда вы были там в последний раз, не считая юбилея?
   -Так получилось, что незадолго до этого. Недели за две. Точнее не помню, но это можно уточнить у секретаря. Мне была назначена встреча.
   -Потаповым?
   -Да.
   -Что обсуждали?
   -Новый проект. Мою будущую книгу.
   Что-то меня будто кольнуло и обожгло изнутри, но разбираться в ощущениях не было возможности - меня ждал следующий вопрос:
   -Погибшую в тот раз видели?
   -Нет.
   -Когда вы узнали о юбилее?
   -Разговоры ходили давно, но неконкретные. Все гадали, кого пригласят, да что подарить, да где взять денег на подарок. Обычное дело. Официальное приглашение я получила как раз на последней встрече.
   -Расскажите, как проходил юбилей. Может быть, вы заметили что-либо странное, непонятное. В каком настроении была убитая, с кем общалась за столом. Не было ли посторонних.
   -Простите, но я ничего не заметила. Было довольно мило: все ели, пили, шутили, немного танцевали. Никаких диссонансов. Посторонних я не заметила. Вроде были все свои. С кем общалась Ольга Яковлевна - не знаю. Я не обращала на нее внимание. Единственное, что могу сказать о ней с уверенностью, - это то, что она была в жутко голубом костюме. Это все.
   -Она куда-нибудь выходила во время застолья?
   -Думаю, все куда-нибудь выходили. Атмосфера была непринужденной.
   -А вы выходили?
   -Я выходила позвонить сыну. Впрочем, выходила - не совсем подходящее слово. Столы были накрыты в фойе второго этажа, а я пошла на лестницу, там между пролетами окно с подоконником. Отсутствовала минуты 3, не больше. Думаю, это легко проверить. Второй раз выходила в туалет. И выходила, и возвращалась вместе с Виолеттой Рыбкиной, это помощник технического редактора. Мы немного с ней поболтали.
   -Припомните, в какой момент вы в последний раз видели Лепоту.
   Я задумалась. А ведь голубое пятно если и выпадало из поля моего зрения, то ненадолго.
   -Я уверена, что видела ее за столом, когда уходила с юбилея. С юбиляром и еще с двумя-тремя людьми, которые сидели вокруг него, я лично попрощалась, а остальным помахала рукой уже от лестницы. И уверена, что среди остальных был голубой костюм.
   Внезапное соображение о том, что все случилось "потом", когда я ушла, немного приободрило меня. Будто "лишний" час, или два, или даже три с половиной что-то меняли в судьбе несчастной Ольги Яковлевны. Будто "отсрочка" в таких обстоятельствах сколь-нибудь существенна.
   -Когда вы ушли?
   -Около половины девятого.
   -Почему так рано?
   -Ну... Я свой долг выполнила, произвела желаемое впечатление, поела, пообщалась, так что... Тем более, знаете как? Все конторские праздники скатываются к служебным разговорам и сплетням, которые мне глубоко неинтересны.
   -Вы, наверное, видели стол для подарков?
   -Да, конечно. По сути я сидела к нему лицом.
   -Кто-нибудь подходил туда, рассматривал подарки, брал их в руки?
   -Нет, что вы. Это было бы неловко и бросилось бы в глаза. К столу подходила только секретарша Оля, она переносила туда подаренное гостями. И то это было в начале вечера. А потом никто не подходил. Вроде бы. Я, конечно, специально не следила, так что ручаться не буду. Может, там и крутился кто, например, пока я танцевала, но это мог кто-нибудь другой заметить.
   -Значит, вы не в курсе, кто украл нож?
   -Не в курсе.
   -А какие-нибудь предположения на этот счет у вас имеются?
   -Ни одного.
   -Если вспомните что-либо...
   -Да-да, я позвоню.
   И все-таки мысль, что Ольгу Яковлевну убили, казалась какой-то дикой, нереальной, почти моей собственной извращенной фантазией. Я ощутила потребность забить голову чем-то другим, менее жутким. Единственным заменителем, подвернувшимся в тот момент, было мнение АПЧ, что если в первом акте висит ружье, то в третьем оно должно выстрелить.
   Какая же я идиотка. Мама.
   Оно должно выстрелить! Вот оно и выстрелило.
   Налила себе большой фужер холодного чая с лимоном. И тут вспомнила, с чем была связана моя предыдущая поездка в издательство.
   Что за полоса у меня пошла? Вокруг гибнут люди - то девушка в красном, то вот Ольга Яковлевна. Такое ощущение, что попала на минное поле. Тревожно. Да что там. Жуть пробирает до костей. Может, меня сглазили? Может, к какому-нибудь знахарю сходить, чтобы почистил что они там чистят? Может, из дома не выходить? Залечь на дно, забиться в щель, но только без тантрического секса, и там переждать. Но как я пойму, что эта гребаная полоса закончилась? Должна же она закончиться?
   Устала.
   Зазвонил телефон. Оказался Аркашка.
   -Ну, как дела?
   -Ты говорил ей, что она богиня?
   -Сколько раз?
   -Этого мало. Не забывай устраивать встряски. Это важно.
   -Уже ревнует?
   -Ко мне?
   -Продолжай в том же духе.
   Снова зазвонил телефон. Луна сообщила, что вернулась с кладбища. Мне бы тоже нужно съездить. И к Свете. И к Вале. Надо как-то заставить себя снова убедиться, что они уже умерли.
   Устала. Не могу.
   Хорошая порция снотворного подавила мою волю к жизни. Сон надвигался стремительно, отрезая от меня все мучительное и бесповоротное.
   Почти...
   Да...
   Все хорошо...
  

У меня новость. Катя

   -Девчонки, я беременна!
   -Катька... С ума сойти... Уже точно?
   -Точно!
   -Ура!
   -Что-что? Не поняла. У меня скайп глючит. Ты - что?
   -Давно говорила, что тебе нужно купить комп помощнее.
   -Я все равно ничего в них не понимаю.
   -Бери Веркиного Сашку и вперед. Он все понимает.
   -Ну хорошо. А с Катькой-то что?
   -Да беременна она! Беременна!
   -Мама дорогая... А что Стас?
   -Я ему пока не сказала.
   -Почему? Боишься?
   -Неа. Не успела. Вечером скажу. Вы узнали первыми.
   -Значит, слушай меня, подруга, не переживай. Если что - поднимем малыша и без Стаса. Вон у Верки какой жених вырос. А помните, как в сессию с рук на руки его передавали и титькались?
   -Я помню, как он жидко обкакал мое новое платье, в котором я собиралась на свидание. Вот странно: платье помню, желтое пятно на нем помню, а с кем собиралась на свидание - не помню.
   -Подумаешь - обычное дело.
   -Зато я помню. Это был человек с говорящей фамилией Кирпичов.
   -А, я думала, кто-нибудь существенный...
   -Существенного и ты бы запомнила.
   -Нашли о чем говорить. У нас Катька беременна!
   -Катюня, прости за вопрос, но учитывая некоторые обстоятельства, он будет нелишним. Кто отец ребенка?
   -Стас.
   -Ты уверена?
   -Абсолютно.
   -Фух... Это замечательно.
   -Не представляешь, как я сама этому рада.
   -Да какая, в сущности, нам разница, кто отец. Главное, что мать - наша Катька, и это неоспоримо.
   -Мне все-таки интересна реакция Стаса.
   -Да ладно тебе, Луна. Я уверена, что Стас будет счастлив.
   -И я уверена.
   -И я. Но мужики такие, что лучше нам, девочкам, подстраховываться.
   -Верка, готовься, будешь меня консультировать. Луна, как всегда, по медицинской части. Остальные на подхвате.
   -А бедная Нина, как всегда, по части обеспечения автотранспортом.
   -Нинка, ну ты же понимаешь, что колхоз - дело добровольное...
   -Я что - против? Я - за!
   -Не могу поверить... Ну что? Неужели будем рожать?
   -А то.
   -Конечно, будем. А куда мы, интересно, денемся?
   -Катька у нас будет рожать как принцесса.
   -Принцессы не рожают.
   -Принцессы и не писают.
   -Значит, будет рожать как королева.
   -Катенок, мы счастливы! Держим за тебя кулачки.
   -За вас.
   -В смысле?
   -Держим кулачки за них. Их минимум двое.
   -Ой, а вдруг их трое?..

Все хорошо? Нина

   Все хорошо. Давно такого не было, чтобы у всех сразу - и выше ноля. Опередила всех, конечно, Катька, которая, выходя замуж по дружбе, неожиданно вышла по любви, как того и хотела. Больше того, она уже и беременна. Конечно, это самая расчудесная новость. Однако есть и другие хорошие. Таня. У Тани тоже любовь, возможно, та самая, настоящая, поскольку с ума она и раньше периодически сходила, но о свадьбе прежде никогда не заговаривала. Будет чудно, если мы всем своим дамским кагалом поедем в Лондон скреплять их союз. Что может быть прекраснее свадьбы в Лондоне? Луна, конечно, не очень довольна. Но переделать Татьяну невозможно. Ей всегда нравились девочки. От двух мальчиков, что у нее были, она отплевывалась долго и мучительно. Так что Луна рано или поздно будет вынуждена смириться. Луна. Она сама хоть и ругается со своим Антоном, но, может быть, это просто притирка сложных характеров и все еще у них образуется. По крайней мере надежда на это есть. Вера. У Верки тайный поклонник, который пишет ей записки, присылает цветы. Может, это Илья, может, не Илья. Еще кто-нибудь. Мне бы хотелось, чтобы это был он. Но не удивлюсь, если это еще кто-нибудь. Или оба. В то, что это Дашка, я не верю. Не хочу верить. Лучше верить в хорошее. А тайные поклонники - это ведь хорошо, правда? Пожалуй, даже я не отказалась бы от тайных поклонников. Однако жизнь преподносит Вере не только пряники. Погибшую девушку жалко. Жуткая смерть. Однако я не понимаю, чем именно красна смерть на миру. Почему нужно подвергать незнакомых тебе людей, ни в чем перед тобой невиноватых, такому страшному испытанию? Рассуждать, конечно, легко. Я сама подвергла жуткому испытанию самых близких людей, ни в чем предо мной невиновных. Потому что ни о ком не думала. Только о себе и своей непереносимой боли. И теперь за это в неоплатном долгу. У Веры еще крепкие нервы. Она всегда была такой - немного железной. А как не быть? Закалка негодяя Басова. Страшно подумать, что было бы со мной, окажись я в тот час в метро на ее месте. Это ужас. Никому не пожелаешь. Надеюсь, что Верины испытания позади, и она сможет наконец насладиться радостями, которые готовит ей тайный поклонник. Наконец, я. У меня свои праздники. Судя по всему, через пару месяцев я получу таки повышение и стану большим человеком в большой компании. Пока никому не говорю об этом - слишком большой куш. Но вряд ли сорвется - из 9 голосов 6 точно мои. Сразу куплю дом в деревне. Просторный, чтобы места хватило не только на девчонок, но и на их мужей. Ведь рано или поздно они у всех них будут. Будем собираться у меня и жарить шашлыки, летом распивать напитки на веранде. Заведем собаку. Большую и ленивую. Еще и детки родятся. И все у нас будет не просто хорошо, а замечательно.
   Одного не могу понять: если все уже неплохо, то откуда во мне это гадкое чувство затаившейся беды? Оно разверзается пропастью в животе, и я не могу не смотреть вниз. Это днем. А ночью мне снится паук.
   Он снился мне несколько раз. Его брюшко подергивалось, выдавливая клейкий сок. Однажды паук наоборот пожирал свою паутину, методично подтягивая нить лапками к себе и двигая челюстями. Он казался бы механическим, если бы не его глаза, полные ненависти. Вполне человеческой ненависти.
   Наш пресс-секретарь Марина, с которой я поделилась своими ночными кошмарами, объяснила, что пауки с паутиной снятся к деньгам. Хоть я и не верю сонникам, но испытала невероятное облегчение, будто с меня сняли пятнадцать кило. Живая радость длилась несколько часов, пока в животе опять не разверзлась пропасть.
   Я бы охарактеризовала свое состояние как ожидание беды. Стоит ли говорить, что я вконец извелась предчувствиями?
   Откуда они? Неужели я до такой степени привыкла к проблемам, неурядицам и прочим житейским гадостям, что не верю, что позитив может быть неотъемлемой частью обыденной жизни? И как только этот позитив случается, начинаю его отрицать и ждать более привычных проблем, неурядиц и прочих гадостей? И успокаиваюсь только тогда, когда они возвращаются? Как мне научиться не ждать беды?
   Веркин Сашка всегда действовал на меня успокаивающе. Удивительный мальчик. Глядя на него, хочется иметь детей. Нет, все-таки Верка счастливая. Живет и не представляет, насколько счастливая. У нее под боком - лучший релаксант.
   Мы договорились с Сашкой встретиться. Я давно обещала ему новые наколенники для катания на скейте. Услышав, Верка хмыкнула:
   -Избалуешь парнишку. Скажу ему, чтобы он отрабатывал все твои подарки. Пусть моет машину или еще что-нибудь, ну там двигает, носит, убирает. Мужчина с детства должен знать, что ничто не дается просто так и не падает с неба. А то вырастет из него второй Басов.
   Это, наверное, главный Веркин страх. Басов давно испарился, а связанные с ним страхи остались.
   Не желая вступать в педагогический диспут, находясь в заведомо слабой бездетной позиции, я ответила, что помывка машины мне вполне подойдет, а про себя подумала, что Вера недооценивает своего сына - при любых раскладах второй Басов из него уже не вырастет. У него надежная закваска - Веркина.
   Для встречи с Сашкой я отпросилась с работы на пару часов. Перед выходом позвонила - мальчик сказал, что уже ждет на оговоренном месте. Чтобы не мучиться с парковкой, машину брать не стала - благо пройти было метров четыреста.
   Дошла до перекрестка, свернула на бульвар и пошла под горку. Там, внизу, среди прочих фигурок, должно было ожидать меня Веркино чудо.
   Наконец я различила щуплую фигурку подростка с рюкзачком. Мальчик стоял возле пешеходного перехода через проспект: нам на ту сторону, к магазину спорттоваров. Я почувствовала, что непроизвольно расплываюсь в улыбке. Захотелось побежать к нему, заграбастать в объятия, затискать. Но мешали каблуки. И я просто ускорила шаг.
   Какая все-таки жалость, что Сашка взрослеет и, как все взрослеющие мальчики, не выносит телячьих нежностей. Постоянно приходится сдерживаться.
   И вот я шла, думала о Сашке. Было тепло, солнечно и как-то очень-очень приятно на душе, и вдруг мне показалось, что у одной из машин, мчащихся внизу по проспекту, несколько странноватая траектория движения, будто бы ее разворачивает. В следующее мгновенье я осознала, что это мне не показалось, а все так и есть: автомобиль несло на тротуар, прямо на безмятежную фигурку Сашки. Я взвыла и ринулась вниз, с ужасом осознавая, что не успею добежать. Зацепилась каблуком за длинный клин юбки и повалилась. Падая, я кричала: "Сашаааааааааааааа!" на разрыв легких, но он меня не слышал. "Господи, помогите ему кто-нибудь!" - взмолилась я. Но люди либо стояли слишком далеко и не могли помочь, либо не обращали внимания на происходящее, занятые собой, всегда только собой.
   И тут какая-то долговязая тетка, стоявшая неподалеку, вроде бы очнулась и дернулась к мальчику, но продолжения я не увидела, поскольку шлепнулась на асфальт. Только услышала через боль леденящий звук - как будто смяли огромную жестяную банку.
   Мелькнуло: "Паук!"
   Подняв голову, я обнаружила, что машина влетела бампером в столб. Ни Сашки, ни его рюкзака нигде не было видно. Немного саднило правую ладонь, но это ничего, важнее, что с ребенком. Я подскочила и, путаясь в чертовой юбке, понеслась к месту аварии. Никогда не смогу в полной мере описать, что я чувствовала. Казалось, что, чтобы достать Сашку, я легко подниму и переверну машину вместе с водителем и пассажирами, сколько бы их там ни было.
   Возможно, так бы оно и случилось, но, подбежав поближе к авто, я увидела Сашку метрах в полутора за ним. Мальчик сидел на земле, потирая ушибленный локоть. Я бросилась ощупывать его с ног до головы, повторяя "Сашка... Сашка..." Мальчик был цел. По всей видимости, машина его даже не задела.
   Он недоуменно тряс головой. Было очевидно, что мальчик не успел не только испугаться, но и понять ничего не успел. Чего не скажешь обо мне. От пережитого кошмара я едва держалась на ногах. Сердце колошматилось в гортани, мешая дышать.
   Вокруг собиралась толпа. Кто-то безучастно сказал:
   -Повезло парнишке.
   -Ведь в последний момент она его оттащила.
   -Да не оттащила, а выдернула. Можно сказать, с того света.
   -Никакая не она, это был мужчина.
   -Женщина, я вам говорю. Женщина!
   -А я говорю - мужчина.
   -Смотрите, мамаша-то как убивается...
   -Женщина, все нормально с вашим мальчиком. Вы слышите? Он живой.
   -Вы бы, мамаша, научили его не ворон считать, а по сторонам смотреть.
   -Не наговаривайте на ребенка. Мальчик тут ни при чем. Он ждал светофора на тротуаре, как и положено. Это придурков за рулем нужно расстреливать.
   -Конечно, расстреливать. Мчатся как угорелые - боятся, видимо, что не поспеют к собственной смерти. А пешеходов за людей вообще не считают.
   -Говорю вам: расстреливать, как раньше, чтобы порядок был.
   Еще раз ощупав Сашке руки, ноги, голову и окончательно убедившись в их сохранности, я почувствовала острую боль в ноге. Глянула - матка боска: коленка разбита всмятку. Спереди подол юбки перепачкан кровью, а сзади надорван каблуком. Пропала хорошая юбка. Да еще и ладонь расцарапана об асфальт.
   -Саша, все хорошо, дорогой, сейчас мы поедем с тобой домой, - сказала я мальчику, который уже протягивал бумажные носовые платки, чтобы я могла вытереть ими кровь.
   По телефону я вызвала офисную машину с водителем.
   "Тетка!" - вспомнила я. - "Надо бы ее отблагодарить!"
   Но долговязой тетки нигде не было. Она ушла.
   Из-за жгучей боли, которая усиливалась с каждой минутой, на ногу практически невозможно уже было наступить, но все же я доковыляла несколько шагов до злосчастной машины, отодвигая с дороги зевак, облепивших место происшествия.
   Мне нестерпимо хотелось посмотреть в глаза потенциального убийцы Сашки. Я понимаю, это абсолютно иррациональное желание. Ничего в тех глазах я бы не увидела, кроме, собственно, глаз. Но желание было выше, больше и толще рациональности и прочих ментальных изысков.
   В салоне автомобиля пассажиров не было, только водитель. Я как-то сразу поняла, даже не поняла, а чуйкой почуяла, что уткнувшийся в руль водитель мертв и посмотреть в глаза ему теперь не получится.
   Черт. Черт-черт-черт.
   Если кто-нибудь в тот момент мне бы сказал, что сны не могут нести никакой информации о будущем, я бы в него, наверное, плюнула.
   По шепотку вокруг я поняла, что кто-то из очевидцев вызвал полицию и скорую. Сзади напирал Сашка. "Это зрелище не для ребенка", - подумала я и принялась вытеснять любопытствующего Сашку из толпы. А тут, на счастье, и офисный водитель Владимир посигналил.
   Мы тронулись с места под его причитания. По дороге я позвонила Вере, чтобы не сильно ее взвинчивать, сказала, что я упала, расшиблась и теперь мы с подраненной ногой и Сашкой едем к ней.
   И тут, когда мы уходили в крайний левый ряд, я вдруг увидела долговязую фигуру тетки в мужиковатом пыльнике. Это она, та самая, которая спасла Сашу! Мне показалось, что она пьяна, поскольку шла, пошатываясь, чуть ли не падая. Хорошенько рассмотреть ее мне помешал "седан", поравнявшийся с нами.
   -Владимир, мы можем прямо сейчас перестроиться обратно и припарковаться?
   -Да что вы! Смотрите, какое движение! К следующему перекрестку, глядишь, перестроюсь.
   -Ну хорошо. Тогда не надо.
   Я мысленно поблагодарила пьяную тетку и решила поставить за нее свечку в церкви. Десять свечек. Нет, сто.
   Увидев мою коленку, Верка всплеснула руками:
   -Что случилось?
   Сашка взахлеб принялся расписывать, как едва не погиб, и гордо демонстрировать синяк на локте. Ему все происшедшее показалось романтическим приключением. Дети способны видеть в смерти романтику. С возрастом мы эту способность теряем.
   После охов, ахов и целований ребенка в макушку Вера набрала номер Луны:
   -Приезжай поскорее, у нас тут происшествие - Нина пострадала. Ей нужна медицинская помощь... На вызове?.. Рядом?.. На соседней улице?.. Да ты что. Ждем!.. Сашка, а ты давай тащи таз с водой и мокрое полотенце. Да смотри осторожнее - дверь отворилась.
  

Черновик. Инна

   Все хорошо (зачеркнуто).
   Вот уже несколько дней (зачеркнуто).
   Вот уже несколько дней меня преследует голос (зачеркнуто).
   Вот уже несколько дней, как я слышу голос. Он твердит мне на ухо с утра до вечера: мы все рождаемся для того, чтобы повторить ошибки своих родителей.
   Недаром говорят - на роду написано. Род предопределяет все.
   Бедная мама воспитывала меня одна, отца я никогда не знала и даже не видела. Больше того, мама ничего никогда о нем не рассказывала, а я не спрашивала. Знала только, что его звали Виктор, судя по моему отчеству. На этом мои познания об отце заканчивались.
   С самых ранних лет я чувствовала обостренной детской интуицией, что с именем отца связана какая-то жуткая семейная трагедия. Иногда я просыпалась ночью и слышала, как в соседней комнате сдавленно рыдает мама. Я была уверена, что плачет она по отцу, и не любила его за это. Утром мама бодрилась, улыбалась, отводя глаза, беззлобно прикрикивала на меня, прогоняя в школу, но на ее лице отчетливо проступали следы ночного горя, которые невозможно скрыть самым толстым слоем пудры.
   Однажды, когда мне было примерно восемь лет, мама посадила меня напротив себя и сказала:
   -Девочка моя, послушай меня и запомни на всю жизнь: никогда не люби мужчину больше себя.
   Я сидела на табуретке и болтала ногами. Конечно, в ту пору я не понимала, что значит "больше себя". И не понимала, что значит - любить мужчину. Как, за что его любить? Какого мужчину? Я люблю маму! По сути я вообще не очень понимала, что такое мужчина, поскольку в моем окружении их было немного: грубоватый учитель физкультуры, сосед по лестничной площадке Петр Леонидович, который почему-то вместо традиционной черной шляпы носил берет, он каждое утро задавал один и тот же вопрос: "ну-с, барышня, как ваши успехи в школе?", чем приводил меня в немалое смущение - и "барышней", и чужеродным выканьем, и однообразием, временами мне хотелось забить его вопрос глубоко ему в глотку молотком, а лучше кувалдой, чтобы Петр Леонидович навсегда заткнулся, чтобы мне не приходилось каждый день с неловкостью отвечать ему: "хорошо". Был еще дядя Саша - муж маминой подруги. Мне он нравился, у него была добрая, открытая улыбка, но я все равно не понимала, как и почему его любить.
   Позднее мама много раз повторяла странную фразу. Чем взрослее я становилась, тем чаще она повторяла. В конце концов это переросло у нее в манию. Когда мне исполнилось семнадцать, она схватила меня за руку и потребовала, чтобы я поклялась, что никогда не полюблю мужчину больше чем себя. К тому времени эти мамины припадки, во время которых она говорила каким-то странным ломающимся голосом, начали меня пугать. Я попыталась сбежать в свою комнату, закрыться там и переждать, но она шла за мной по пятам и не отстала, пока я не поклялась, испытывая стыд за мамин недуг и за свое неумение противостоять ему.
   Мама умерла рано, мне не исполнилось еще и двадцати. Она оставила записку: "Ну вот ты и выросла".
   Если бы она задержалась, если бы меня укрывало ее оберегающее присутствие, если бы она приставала со своей фразой, когда я в состоянии была ее понять, то, возможно, и жизнь сложилась бы иначе.
   Но его я встретила позднее. На дне рождения однокурсника. По тому, как подкосились коленки, когда нас знакомили, я сразу поняла, что смертельно влюбилась. Ничего подобного ни к кому другому я не испытывала ни до, ни, тем более, после.
   Он обратил на меня не больше внимания, чем на заплывшую майонезом селедку под шубой. Из вежливости пригласил на медленный танец, когда остальные девушки были разобраны, а сам все время пялился на декольте какой-то блондинки. У меня хватило ума не кидаться к нему с признаниями и даже не подавать вида - поначалу как ангел уберег, а позднее я обнаружила, что он не переносит влюбленных женщин и избавляется от них при первой возможности.
   А женщины в него влюблялись охотно.
   Я сделала все, чтобы мы сдружились. Я изучила все его повадки и привычки и потакала им - мужчинам это нравится. Не нравится потакающим женщинам, но другого выхода у меня не было - нужно же было чем-то его привязать. Я никогда не осуждала его и вообще поставила дело так, что он рассказывал мне обо всех своих любовных приключениях. То посмеемся вместе, то совет дам, то еще чего. Некоторых из его женщин я даже знала лично, он нас знакомил. Это когда роман растягивался на пару-тройку месяцев. Но в основном он придерживался теории "четырех свиданий". Так что имена большинства его женщин запомнить я не успевала. Ни к одной из них, кроме, наверное, первой, ревности у меня не было. На первой я тренировала свой дзен. (Вымарано.) Ее звали Маша. (Вымарано.) Что бы там все эти бабы о себе не мнили, какими бы красотками они себя не считали, но все они были временными явлениями в его жизни. Даже его жена, родившая ему дочь. Одна я была постоянной. Эта мысль компенсировала мне все моральные издержки.
   Я исподволь контролировала его. А как же. Знала, где он, с кем он. Знала, чего он хочет, о чем думает.
   Три года (зачеркнуто).
   Прошло года три после нашего знакомства, и мы переспали. Ночь была восхитительна, утро неловким. А между ними, когда он спал, я обдумывала ситуацию, и получалось у меня следующее: чтобы сохранить все, что было достигнуто за эти 3 года, я не должна ничего менять. Так я и поступила. Сделала вид, что ничего не произошло. Мы остались друзьями, временами занимающимися любовью исключительно с его подачи. Я никогда не лезла к нему ни с поцелуями, ни с чем другим. Так мы и жили, обоюдно делая вид, что секс между друзьями также естественен, как хобот для слона, что все друзья занимаются этим. Конечно, время от времени мне приходилось заводить любовников на стороне, чтобы не вызывать у него подозрения. Я никогда не забывала, как молниеносно он избавляется от влюбленных баб, и не желала для себя подобной участи.
   Вот еще что. Я совсем не помню, как звали моих любовников. Как ни грубо это звучит, но они обеспечивали мне прикрытие и технологический секс. Ничего более. Проще всего было вызывать "мальчиков" - никаких имен, ты им платишь, они сами все делают, а потом сами тихо испаряются. Что были, что не были. Но ограничиваться этим было нельзя, поскольку у него могли возникнуть ненужные вопросы, а того хуже - предположения, а еще хуже - теории. Поэтому время от времени мне приходилось заводить "отношения", и секс в них был не всегда мне приятен. Как правило мужчины "с отношениями" были совсем для него не годны, хотя мнили себя - о-го-го. Вообще самомнение у наших мужчин зашкаливает. Все они считают себя прынцами. Косой, кривой, импотент, с тремя копейками в кармане, без кругозора и образования - а все ж таки прынц, которому все кругом должны, особенно должны женщины. У них эта азиатчина в подкорке записана расплавленным оловом. Я их презирала - мелких, плоских, самозабвенно влюбленных в себя и в свой член. Но приходилось терпеть. Я стала настоящим спецом в области имитации отношений. Утешалась тем, что пара месяцев имитации обеспечивает мне год свободной жизни, которая не вызывает ни у кого подозрений.
   Все шло как шло. Я даже начала надеяться, что мы так и состаримся вместе, посасывая пиво, обсуждая баскетбол, его баб, пробки на дорогах, автозаправки, тест-драйвы, "опели", "тайоты" и "бентли" и скупо занимаясь любовью. Я, конечно, не рассчитывала, что после стольких лет он в меня влюбится, нет, это было бы глупо, но я вправе была надеяться, что он обратит внимание на то, что я постоянна, неприхотлива и удобна ему, как никакая другая. Самые прочные браки - это все-таки браки по удобству. И меня бы это устроило.
   Но тут, как в плохих романах, объявилась ты. (Вымарано.) Своим натренированным нутром я сразу почувствовала, что все летит к чертям собачьим. У вас, как говорится, резьба совпала, к тому же ты осталась к нему холодна, и этого оказалось достаточно, чтобы он вдруг вспыхнул. Для меня это стало крахом всего.
   Интересно, ты самолюбива? Наверное, самолюбива. А если так, то тебе понравится то, что я сейчас скажу: он много о тебе говорил. Я полагаю, слишком много. Это был необычно обычный любовный бред, который сводил меня с ума. Я видела, что теряю мужчину, которого люблю больше жизни и ради которого готова на все, и что состариться вместе у нас уже не получится, и виной всему ты. Ты! Ты стала для меня крахом всего.
   А какой у нас начался секс... Впервые мы обоюдно занимались любовью. Только его любовь предназначалась все равно не мне. Как я ненавидела тебя за это.
   А тебе известно, что такое ненависть?
   Ты когда-нибудь с ней жила? День, второй, месяц, следующий?
   Она преследовала меня неотрывно.
   А он совсем ополоумел. Смотрел больными глазами, напивался, зачем-то вдруг поехал к отцу (уж я-то знаю, чего ему стоят эти поездки), однажды подрался, чего за ним никогда не водилось. Остановить его я не могла, но и так просто сдаваться не собиралась - слишком многое я теряла.
   Я уже говорила, что он много о тебе рассказывал, стоило только намекнуть, что готова слушать? Это я посоветовала ему, как подобраться к тебе. Мне ведь тоже нужно было как-то подобраться к тебе. После его визита к твоей подруге я узнала, что у тебя есть сын, где ты бываешь, в каком издательстве работаешь. Заглянув тайком в его записную книжку, которую знала наизусть, я переписала твой адрес, мейл и телефоны. Твоя подруга сдала все твои контакты за одно его доброе слово и драный букетик цветов. Вот такое влияние он имеет на женщин. Ну почему, почему ты в него не влюбилась? Тогда бы он тебя отверг, и все возвратилось бы на круги своя, ко мне, а ты стала бы очередной надоевшей игрушкой...
   Когда я поняла, что ты у меня на ладони, я стала решать, что с этим делать. Просто прихлопнуть тебя как муху или, взяв пинцет, медленно пообрывать все лапки. Последний вариант, признаюсь, мне нравился больше. Вокруг тебя должен был сомкнуться круг. Чтобы сжималось, давило и сыпалось со всех сторон. Чтобы ты почувствовала эту боль, этот ужас, процесс разрушения жизни и захлебнулась в бессильной ярости. Чтобы у тебя земля текла под ногами огненной лавой, а вода превращалась в камень.
   Наказание должно быть соразмерным. В руках у Фемиды весы. Ты, кстати, согласна с тем, что наказание должно быть соразмерным?
   Я уже говорила, что не собиралась тебя убивать? Умереть - слишком просто. Все умирают. Нет. Ты должна чувствовать, что чувствовала я - что умираешь, и жить в этом - день, второй, месяц, следующий...
   Знаешь, мне нравится писать гелевой ручкой. Перо скользит по бумаге легко, оставляя за собой четкие, будто выпуклые строчки. Ты любишь пирожки? Раньше мама пекла вкусняшки с яблоками. Дом наполнялся теплым духом сдобы и корицы. Для меня это запах пережитого счастья. Он напоминает о том, что счастье - безмятежное счастье - возможно.
   Единственное, чего мне бы сейчас хотелось, когда все закончилось, - это писать гелевой ручкой и есть яблочные пирожки с молоком.
   Как болит голова...
   Интересно, а чего хочешь ты? Дай угадаю: ты хочешь, чтобы я все объяснила. Ведь ты ничего так и не смогла состыковать в своей бедной маленькой головке.
   Он так часто повторял, что ты умна и иронична, что я поверила. Как все влюбленные, он ошибался. И я вслед за ним.
   Но еще не зная об этом, я приготовила специально для тебя интеллектуальный тест для особ с чувством юмора. Надеялась, что ты оценишь.
   Знаешь, мне было интересно. Все равно как решаешь одни задачки, чтобы составить другие.
   Итак, первым делом я нашла твое издательство. Это было несложно.
   Подходило к полудню. Обеденное время. Я покрутилась рядом, удостоверившись, что в здание можно попасть, предъявив пропуск. Машешь охраннику бумажкой с печатью и проходишь. Мне предстояло запастись этими бумажками.
   Вот скажем, сколько времени тебе бы понадобилось, чтобы добыть пропуска? Мне повезло в первый же день. Это было знаком свыше - небесный светофор показывал мне свой зеленый глаз.
   Обходя здание, я заметила во дворе женщину, которая кормила подвальных кошек, раскладывая для них дурно воняющую бурду по пластиковым тарелкам. Привыкшие к кормежке кошки делали ей одолжение.
   Я подошла, восхищаясь котеночком. Разговорились. Я начала знакомство с того, что у меня у самой три кошки и две собаки (на тот случай, если тетка повернута и на собаках), которых я очень люблю, чем сразу открыла прямую дорогу к сердцу кошатницы.
   Буквально с первых минут знакомства я поняла, что тетка бестолковая, скандальная и высокомерная. Она говорила со мной так, словно в ее воле сейчас же казнить меня или произвести в губернаторы. Это было, пожалуй, мне на руку, поскольку такие люди легко управляемы лестью.
   Звали ее Ольгой Яковлевной, это имя тебе о чем-нибудь говорит? Ты, например, знаешь, что у нее дома живет пять кошек? Отвратительные создания. От них одна грязь, паразиты и микробы. Жаль, что у тебя нет домашних животных. Я бы помогла от них избавиться. Это доставило бы мне дополнительное удовольствие.
   Мы еще поболтали о кошках. То есть о кошках говорила Ольга Яковлевна, я аккуратно поддакивала. Улучив удобный момент, я пожаловалась на слабость. Ольга Яковлевна отметила, что я действительно какая-то бледная, и, помешкав, позвала попить с нею чая в офисе - у нее есть специальный чай от давления, на работе сплошные стрессы, люди злые, никчемные, только чай ее и спасает. Я сказала, что неудобно, но тут же согласилась, упомянув, что мне действительно надо чем-нибудь срочно запить таблетку. Такая слабость, такая слабость... Слава богу, она не спросила, какие таблетки я пью. Не знаю, как бы я выкручивалась.
   На проходной Ольга Яковлевна буркнула охраннику:
   -Это ко мне.
   Это было произнесено тоном, подразумевающим, будто и я, и охранник - оба мы пустое место.
   Так я проникла в издательство.
   Ольга Яковлевна провела меня в небольшой кабинет, где стоял шкаф и два стола. Соседки Ольги Яковлевны не было на месте, и это тоже было зеленым сигналом, свидетельствующим о том, что путь по-прежнему открыт, ведь лишние свидетели мне не нужны. Где есть свидетели, там рано или поздно будут вопросы.
   Женщина отлучилась налить воду в чайник, а я, не мешкая, открыла верхний ящик ее стола и вытащила оттуда полпачки временных пропусков - офисные работники везде одинаковы. Нашла в сумке таблетку фестала, прикинув, что плохо от него не станет. Все предприятие отняло не больше двадцати пяти секунд. Так что когда Ольга Яковлевна вернулась с чайником, я ее спокойно поджидала.
   Мы попили противного чая, беседуя о том, как правильно выводить глисты у животных (по счастью, опыт выведения глистов у меня был), я проглотила заранее приготовленную таблетку, поблагодарила свою новую знакомую за редкую доброту и пообещала, что завтра же отблагодарю ее, поскольку живу неподалеку. На что Ольга Яковлевна, растроганная своей редкой добротой, сказала, что завтра у них намечается фуршет и я могу на нем поприсутствовать - будут известные писатели и даже один живой классик.
   -Ой, как мне повезло! Ну надо же! Вы - мой ангел. Я, наверное, смогу получить автографы и сфотографироваться?
   Грубая лесть достигла цели. Дуреха буквально зарделась от удовольствия. Ей хватило малого.
   -Конечно. Я представлю тебя своей племянницей и фотографируйся, сколько хочешь.
   На том фуршете мне не составило труда тебя сфотографировать. Ты ела апельсин и выглядела довольной собой и жизнью.
   Голова прямо раскалывается. Выпью-ка я еще пару таблеток...
   Итак, на чем я остановилась?
   Ах, да. Мое важное преимущество заключалось в том, что я знала, кто ты, ты же обо мне ничего не знала. Я могла подойти к тебе со спины вплотную и даже невзначай в толчее прикоснуться к руке. Духи у тебя хороши. Обязательно нужно купить такие же. Ему это понравится. У нас снова будет секс.
   В мои планы, конечно, не входило, чтобы ты обратила на меня внимание, поэтому я пробыла на фуршете не больше четверти часа, отдала Ольге Яковлевне пакет кошачьего корма в качестве обещанной благодарности (дуреха могла еще пригодиться) и ушла.
   Позднее я сделала несколько снимков, подкараулив тебя возле дома. Кстати, у меня остались твои фотки, можешь забрать, они мне больше не нужны. Качество хорошее - не беспокойся. Две из них я отправила тебе письмом, помнишь? Так что качество снимков должно быть тебе известно.
   Когда заклеивала конверт с фотографиями, почувствовала мощный вброс адреналина. Хотелось прыгать, летать, смеяться, петь, делать глупости. Руки дрожали от возбуждения. В таком состоянии я не могла доверить конверт почте и повезла его лично. Решила - подожду, когда кто-либо из жильцов будет заходить в твой подъезд.
   У подъезда стоял фургончик - кто-то из жильцов привез новый диван, поэтому дверь оказалась распахнутой. Нет, решительно боги были на моей стороне, они тоже желали справедливого возмездия.
   Я поднялась к почтовым ящикам, и тут меня поджидало первое разочарование: твой ящик был так забит, что я еле всунула в него свой конверт. Это означало, что ты редко проверяешь почту. А мне-то хотелось - сейчас, немедленно, на моих глазах, меня распирало адреналином. Кончик конверта торчал из щелки. Возникло желание достать и пойти сунуть его под дверь, чтобы ты получила его наверняка сегодня. Но случайно спалиться на такой ерунде в самом начале - нет, нет. Надо успокоиться. Скоро ты откроешь этот чертов ящик. Ничего, мне не к спеху, я подожду немного. Я умею ждать.
   Конечно, я не находила себе места, перебирая варианты, как еще до тебя дотянуться. Я хотела, чтобы ты напряглась, вдруг обнаружив, что есть некто, кто следит за каждым твоим шагом - дома, в издательстве, на улице, в гостях. Везде. Я должна была стать воздухом, которым ты дышишь.
   И тогда я придумала написать записку, зашифровать ее и подсовывать тебе кусочками. Шифр использовала самый простой. Расписываешь алфавит на равное количество столбцов, их 11, каждый столбец нумеруешь. На выходе получаются цифры. Каждому числу соответствуют 3 буквы алфавита. Расшифровать сложно, но можно.
   У меня получилось 14 чисел.
   9-7-8-5-5-1-4-6-4-8-8-10-1-1
   Это была шутка. Ничего такого я не имела в виду. Шутка - для умных. И тебе не хватило ума ее оценить. Может, сейчас попробуешь, когда я тебе подсказала?
   Я произвольно разбила полученные числа на группы.
   "97" тиснула на карточке наборным штампом, приколола к ней сушеную розу (желтый - цвет разлуки) и передала через официанта в кафе. Наверняка тебе сказали, что от мужчины. Это было увлекательно - переодеваться в мужчину. Три свитера, длинный и широкий плащ на подплечниках, ботинки, надвинутая шляпа, накладная борода из магазина "Артистико" - и при моем росте "мужчина" готов. Немного эксцентричный, но подобных придурков полно в городе. Мне так понравилось переодеваться, что я не удержалась, и позднее еще раз использовала этот маскарад.
   Переодевшись, я пошла за тобой, поджидая момент, когда можно будет подсунуть послание. Ты сама облегчила мне задачу, направившись в кафе.
   "8" - это количество счетных палочек, которые я разбросала под твоей дверью. Почему палочки? А почему бы и нет? Какой-то мальчишка обронил свой пенал, я им и воспользовалась. Позвонила в дверь и спряталась в нише мусоропровода.
   Далее я зарегистрировала "левый" e-mail. На всякий случай регистрировала не с домашнего компа, а специально поехала на почту в соседнем районе. Отправила тебе с нового ящика письмо, вложив электронную картинку с траурной рамкой и подписью "551".
   "46 капель в твой бокал" я написала на обычной почтовой открытке, которую выбрала на той же почте из-за пошлого разбитого сердца с ангелом. Шутить - так шутить.
   "488" отправила поздравительной телеграммой к твоему 80-летию. Отличная шутка, учитывая обстоятельства, хотя я совершенно потеряла надежду, что ты ее оценишь.
   И, наконец, через Интернет-магазин заказала и послала тебе гору декоративных ромашек. Надеюсь, ты посчитала? Там была 101 штука. И "1" на визитке вместо подписи. Не правда ли, цветы в таких количествах напоминают о свадьбах и похоронах?
   Части зашифрованной записки я отправляла тебе с интервалом в двое суток. С одной стороны, у тебя всякий раз была возможность подумать, сопоставить, наконец заняться дешифровкой. А с другой стороны, интервал был не слишком большим и позволял держать тебя в тонусе. По крайней мере мне так казалось.
   Но... ничего не происходило. Ты слишком была занята собой. А это неправильно.
   Слушай, у меня возник запоздалый вопрос: а заглядываешь ли ты в почту вообще? Может, я зря старалась?
   Так или иначе, ничего не происходило. И тогда я решила немного добавить тебе ощущений. Это я сбросила бутылку из окна.
   Было опасно - мне не стоило так часто появляться у тебя в подъезде, но я не смогла отказать себе в небольшом хулиганстве.
   Заранее я ничего не спланировала. Просто уже знала, что в это время твой сын возвращается домой и ты наверняка высматриваешь его в окно. (Я надеюсь, ты хорошая мамашка? Все хорошие мамашки делают это.) Просто окно на твоем этаже оказалось открытым. Просто возле мусоропровода стояла бутылка из-под шампанского. Все было приготовлено свыше. Мне оставалось только подтянуться, прицелиться и бросить. Бутылка ухнула и разбилась прямо под ногами какой-то бабки. Я не люблю старух - они воняют.
   Крика было, поднялась паника, я едва унесла ноги незамеченной. Ну кто заподозрит шикарную зрелую женщину в меховой накидке и ожерелье в прицельном бросании бутылок из окна? Как я смеялась, завернув за угол, вновь и вновь представляя эти перекошенные, трясущиеся тела и лица...
   Нельзя всего предугадать заранее. И мои планы по ходу дела уточнялись. Например, мне хотелось познакомиться лично с твоей подругой Катей. Судя по тому, что она без памяти влюбилась в нашего с тобой мужчину, у нее хороший вкус при полном отсутствии мозгов. Я даже уже отвела ей роль в своих планах, но она куда-то вдруг исчезла. Видимо, уехала. Четыре дня я звонила ей по телефону и дважды заходила домой, приготовившись разыграть карту соцопроса (деловой костюм, тяжелые очки, разлинованная планшетка с ручкой), - не получилось.
   Ничего страшного. Иногда импровизации удавались мне лучше, чем тщательно продуманные ходы. Но удовольствие я получала и от того, и от другого, хотя удовольствия эти были разными. В удовольствии от исполнения запланированного немалую долю занимает предвкушение, остальное - это любование собой, своими возможностями. Так что это удовольствие до и после. Импровизация - это импульс высокого напряжения, который приходит извне. Удовольствие от него получаешь непосредственно во время импровизации. Мне удавалось абсолютно все: и до, и после, и во время.
   Однажды я решила походить за тобой с самого утра и для этого вновь оделась мужчиной. Но тебя понесло в метро. Я знала, что быстро потеряю тебя в плотной толпе, поскольку не смогу приблизиться, ведь ты могла уже видеть меня в этом облике, пусть неосознанно, но видеть. На всякий случай я пошла, неловко загребая ногой. Кто будет присматриваться к странному инвалиду? На инвалидов предпочитают не смотреть. Так проще.
   На эскалаторе между мной и тобой стояли два парня и тетка с тележкой. При сходе тетка замешкалась, ее тележка чуть не застряла, и я потеряла тебя из вида. Я пошла вдоль платформы скорее для очистки совести и - о, чудо! - заметила тебя в толчее. Подошла сзади. Близко. Так близко, что я видела волос у тебя на плече. При желании я могла дотянуться и снять его. Это было так странно.
   Рядом стояла девушка в красном платье. Она говорила с тобой. Из-за гула я не разобрала о чем.
   Гул усиливался, тела вокруг зашевелились, поддаваясь силе притяжения, напряжение росло, стало трудно дышать, ты вдруг резко подалась назад, мои нервы не выдержали, я отскочила вбок, за красное платье, и с мгновенной яростью со всей силы пнула под него ботинком.
   Я не хотела. Это был чистый импульс. Он оглушил и ослепил меня. Досчитав до трех, я развернулась и очень быстро (но не бегом, бегущий человек привлекает внимание) пошла к выходу, интуитивно огибая препятствия, поскольку все еще была ослеплена своим импульсом.
   Гул сзади обратился в металлический визг.
   Когда я подходила к эскалатору, дежурная уже перекрывала вход на станцию. Зато выход оставался открытым.
   Меня никто не остановил.
   От плаща, шляпы и бороды я избавилась, едва представилась возможность, - в подворотне обгоревшего здания, среди строительного мусора. Руки, конечно, дрожали, лицо саднило от плохого клея, смешавшегося с потом, но в целом я чувствовала себя превосходно.
   Наконец-то у тебя не осталось ни единого шанса ничего не заметить, не понять и не почувствовать.
   Наверное, ты хочешь спросить, не жаль ли мне девушку?
   Удовлетворю, пожалуй, твое любопытство. Есть особые люди, которые рождаются только для того, чтобы стать оружием Немезиды. При рождении им дают имена, они ходят в школу и зубрят алгебру, занимаются музыкой, влюбляются, может быть даже рожают детей, но это все зря. Они не для этого. Они могли бы вовсе не учиться и не иметь имен, потому что однажды Немезида потребует воздаяния и призовет их, своих посланцев. Они - не люди в том понимании, к которому ты со своим узким сознанием привыкла.
   Ольга Яковлевна тоже была из их числа. Я их вижу - они помечены особым свечением. Иногда иду по улице и вижу штук пять таких "светлячков", и не факт, что кто-то из них в этот момент не призван своей госпожой. Так что нужно быть осторожной.
   В разговоре Ольга Яковлевна обмолвилась, что в издательстве скоро будет большой праздник - юбилей какой-то шишки. Я намекнула, что была бы не прочь примкнуть к поздравляющим, но она, вопреки ожиданиям, намек пропустила.
   Поначалу я идти не планировала, раз не удалось напроситься, но накануне ощутила сильный душевный зуд, который обычно возникает неспроста. Его вызывает предчувствие чего-то значительного. К ночи зуд настолько усилился, что я вправду начала чесаться: плечи, руки, шея - горело все. И тогда я подумала: раз так, обойдусь без приглашения.
   Весь день продумывала костюм: я должна была выглядеть респектабельно и неброско. Заготовила на всякий случай подарок. Вначале хотела обвязать лентой пустую подарочную коробку, но, предусмотрев разные варианты развития событий, вложила в коробку книгу. Дрюон "Сильные мира сего". Можно подумать, что подарок со смыслом, хотя никакого смысла в нем не было.
   Утром шел дождь, к вечеру окончательно развиднелось, поэтому зонт я брать не стала, но прозрачный дождевик все-таки прихватила.
   Воспользовалась одним из временных пропусков, добытых из ящика Ольги Яковлевны. Она меня, конечно, сразу заметила, и это ей не понравилось. Отчитать меня она не могла - тогда бы ей пришлось выбираться из-за стола, подняв четверых гостей, и пересечь зал, огибая плотные группы вольно тусующихся. Но выражение ее лица красноречиво сообщало, что она мной очень не довольна. Как будто мне было дело до этого.
   Я затерялась в толпе, образовавшейся у выхода. Может, вспомнишь? Я была в сером брючном костюме.
   Постоянно кто-то входил с лестницы, кто-то наоборот выходил, потом возвращался, кто-то перемещался между группами, группы произвольно объединялись и распадались. Все это было мне на руку. Я положила подарок на подоконник, взяла со столика для напитков коктейль и, потягивая его, наблюдала за происходящим. Когда я увидела твой подарок, который очень кстати продемонстрировал своим гостям довольный юбиляр, меня осенило. План созрел мгновенно, у меня даже дух захватило. На самом деле все встало на место: и свечение, исходящее от Ольги Яковлевны, которое практически стало бордовым, и то, что старуха по своей собственной глупости из средства постепенно превращалась в помеху, и твой нож, и мой зуд накануне. Все одно к одному. Осталось улучить момент, когда толпа раздвинется и край ее переместится ближе к столу с подарками.
   Старуха подобралась ко мне, когда начались танцы. Я как раз намеревалась осуществить первый акт задуманного.
   -Как ты сюда попала? - тихо прошипела она, делая вид для окружающих, что не имеет ко мне отношения. От нее исходил тошнотный запах нафталина, смешанный с потом.
   -Кирочка, - повысила она голос, обращаясь к миловидной девушке с высокой прической, - оставь мне этот бутерброд с рыбкой, ты уже, наверное, десяток съела...
   А потом, конспиративно отворачиваясь, снова зашипела на меня:
   -Зачем ты пришла? Ты же видишь - здесь только свои.
   Стерва.
   -Случайно мимо проходила. Я буквально на минутку. Хотела у вас уточнить, чем лучше кормить беременную кошку. Она у меня первый раз рожает, я тоже сталкиваюсь с этим впервые, вот и подумала, что только вы с вашим огромным опытом сможете меня проконсультировать.
   -Ну ладно, - услышав заветное слово "кошка" и мой заискивающий голос, Ольга Яковлевна сменила гнев на милость, - Поднимайся ко мне. Я догоню.
   Я подумала: ничего, скоро я избавлюсь от чертовой старухи.
   Когда мы оказались в кабинете, Ольга Яковлевна отчитала меня как девчонку за то, что я ее, видишь ли, подвожу и что я не должна приходить без приглашения, все-таки это издательство, а не проходной двор.
   Да пошла ты, дура старая.
   Потом ей позвонила какая-то Муся, которую старуха с удовольствием за что-то сварливо пропесочила. Потом я выслушала ее долгие разглагольствования о беременности кошек, согласно кивая головой. Думала о своем. Нет, здесь не место. Рядом хлопают двери. Старуха может закричать. Слишком опасно, да и небесный коридор закрыт. Нет знака. Я его не чувствую.
   Потом мы спустились по лестнице. Я попрощалась и сделала вид, что ушла, а сама затаилась пролетом ниже. Со стороны должно было казаться, что я вышла из-за праздничного стола, чтобы размяться и покурить. Ольга Яковлевна вернулась к столу.
   Старухи часто писают. Долго стягивают свои панталоны, долго поджидают позыва.
   Я дождалась, когда Ольга Яковлевна попрется к туалету. Все. Мешкать было некогда - нужно было возвращаться к первому акту, от которого меня отвлекла старуха.
   Мой подарок по-прежнему лежал на подоконнике. Я демонстративно взяла его и понесла перед собой, лавируя между танцующими парами, к алтарю со щедрыми юбилейными подношениями. Пристроила свою коробку сверху, делая вид, что поправляю сползающий сверток, поддела твой нож пальцем, незаметно высвобождая лезвие из-под завала, и ловко сунула его в широкий рукав жакета. Дело было сделано.
   Меня охватила радостная дрожь. В два глотка выпила второй бокал коктейля и ушла, но недалеко. Опять поднялась наверх. Мне предстояло дождаться старуху. Я знала, что та перед уходом обязательно зайдет в свой кабинет, чтобы взять сумку и переобуться. К тому же она должна была покормить кошек - она говорила, что каждый день оставляет им еду на ночь.
   Я укрылась в темноте коридора. Горела одна контрольная лампочка - у лестницы. Кабинет Ольги Яковлевны был восьмым слева. За ним еще три двери и тупик.
   Ждать пришлось долго, и глаза полностью адаптировались к темноте. Наконец я уловила движение и женский смех на лестнице. Люди начали постепенно расходиться. Этажом выше жестко грохнула дверь, потом еще раз - кто-то, видимо, существенно набрался. В начале коридора прощелкали каблучки, звякнул ключ. Вторая дверь справа. Через пару минут женщина вышла, поправляя газовый шарфик и напевая мелодию. Звякнул ключ, прощелкали каблучки. Они напомнили мне о моих каблуках. Где-то надсадно загудели трубы. Кто-то кого-то позвал. А потом все стихло.
   Ольга Яковлевна задерживалась. Прошло еще не менее получаса, прежде чем старуха появилась. Она тащила раздутый пакет. Я догадалась: все это время, что я ее поджидала, она собирала объедки с праздничных столов. Себе и кошкам. В большой разношерстной компании обязательно найдется пара-тройка мерзких старух, которые хотят доесть то, что не съели другие.
   Я не знала, одна ли Ольга Яковлевна собирала объедки, или у нее были конкурентки, которые еще не ушли. Поэтому я продолжала сидеть в темноте, прижавшись спиной к стене. Знака не было. Коридор был закрыт. Но я не беспокоилась. Я знала, что, когда надо, он откроется.
   Наконец Ольга Яковлевна вышла из кабинета. В одной руке она несла сумку, в другой - пакет. Я сняла туфли и тихо последовала за ней. Я не знала наверняка, ждет ли ее кто-нибудь. Она спустилась на первый этаж, пустой и хорошо освещенный, я наблюдала за ней с лестницы, перегнувшись через перила. Вместо того чтобы пойти прямо к выходу, минуя пост охраны, она вдруг свернула налево и выпала из поля зрения.
   Представилось, что там, наверное, находится запасной выход.
   Развязка была близка, я это почувствовала. Надела дождевик, лежавший в сумочке, - про него я подумала, когда поджидала Ольгу Яковлевну.
   Я спускалась медленно, чутко прислушиваясь. Ведь где-то там, в нескольких метрах от меня, должен был находиться охранник. Не хотела бы я предстать перед ним в дождевике и с туфлями в руках. Да еще заплутать, разыскивая дверь запасного выхода. Хотя в крайнем случае я могла бы прикинуться пьяной. Но это только в самом крайнем случае. У меня были еще и другие планы.
   Охранник сидел спиной, полуразвалившись в вытертом кресле и уставившись в крохотный, но трескучий телевизор. Он сидел как-то слишком неподвижно, скорее всего спал. За его спиной я свернула налево, огибая лестницу, и увидела ее продолжение.
   Лестница вела в подвал!
   Это был не подвал как таковой, а нечто вроде глубокого "аппендикса". Внизу находилась пустая каменная комната с тремя дверями, не считая входной наверху, которая тихо за мной затворилась. Я отметила мимоходом, что дверь капитальная. Потолок вслед за лестницей уходил вниз, да так, что все время хотелось пригнуться. Одна нижняя дверь была полуоткрыта, и за ней слышалась возня и голос. Я осторожно спускалась.
   По тому, как разом наэлектризовалось пространство, я поняла, что коридор большой удачи открылся.
   За дверью Ольга Яковлевна раздраженно вещала:
   -Приперлась она. Как будто ее звали. Одни уроды вокруг. Сволочи. Уроды, идиоты и сволочи. А чем кормить - не знают. Все им скажи, все покажи, а чуть что - Ольга Яковлевна виновата. А этому-то надарили. Зачем ему? Все, что ему нужно, он сам себе купит. На наши денежки. Ворюга! А Ленка, Ленка-то... совсем стыд потеряла, чуть не на шею вешалась, видимо, он себе еще моложе нашел. Так ей и надо, нечего семьи разбивать. Пусть теперь локти кусает, проститутка. Да и Костецкая - старуха, а туда же. Расплясалась так, что панталоны видны. А панталоны зеленые. - Ольга Яковлевна фыркнула, выражая полное неодобрение цвету панталон. - Что сказать: уроды, идиоты и сволочи.
   Я осторожно нагнулась, чтобы не сильно шуршать плащом, но это была перестраховка, потому что старуха, продолжая говорить, чем-то скрипела. Я положила туфли и сумку на каменный пол и вынула твой нож, который заблаговременно переложила за пояс брюк. Его кончик все это время сладко покалывал низ живота.
   У меня была секунда, чтобы сосредоточиться.
   Я рванула полуоткрытую дверь на себя. Ольга Яковлевна стояла, отклячив на меня зад, и лопаткой пересыпала сухой кошачий корм из большого пакета по маленьким, наверное, делала порции. Я пнула ее в голубой зад - она и завалилась вперед, не успев ничего осознать. Коричневые шарики рассыпались по всему полу.
   Я поддела обмякшее тело ногой, но оно оказалось тяжелым. Наверное, старуха ударилась головой о пачки с книгами и отключилась. Мне стоило больших трудов перевернуть ее. Пахло несвежим старческим бельем, нафталином и кошатиной. Меня едва не стошнило. Преодолевая спазмы в горле, я ударила ее ножом в живот. Я чувствовала, как под рукой вибрирует лезвие. От следующего удара брызнула кровь, запачкав подол моего дождевика. Это была дурная кровь, ее нужно было выпустить. Я вонзала нож еще и еще, ощущая с каждым ударом высвобождение. Рывками. Еще, еще. Это было прекрасно. Жаль, что нож быстро сломался.
   Голубой костюм, наверное, лучший в гардеробе Ольги Яковлевны, был безнадежно испорчен. Я стояла несколько минут и наблюдала, как причудливо расползаются по нему темные пятна. Потом я подобрала с пола несколько кошачьих шариков и, с силой надавив на щеки старухи, засунула их ей в приоткрывшийся рот.
   Хотелось сделать что-то еще. Что-нибудь. Желание распирало. И тогда я нарисовала кровью Ольги Яковлевны несколько цифр на стене. Не обращай внимания, это не было продолжением послания, это было небольшим хулиганством с моей стороны. А ты, небось, бросилась и их расшифровывать? Ну и дура.
   Если бы я заранее знала, что ты подаришь нож, а я смогу им воспользоваться, я бы, пожалуй, что-нибудь еще бы тебе зашифровала. Например, "драная". Но все случилось спонтанно, и у меня не было с собой кода к шифру. Знать бы, что может еще пригодиться, - носила бы листок с собой, а так пришлось написать наугад. Кстати говоря, я уже и не помню, какие написала цифры.
   Затем я сняла с себя плащ и скомкала его кровью внутрь. Комок сунула в сумочку. Подобрала туфли. Поднялась по ступенькам, чуть приоткрыла дверь и прислушалась. Мне должно было очень повезти с охранником. Но я не сомневалась, что так оно и будет.
   Охранник сидел в той же позе. Возможно, он угостился оставшимися с юбилея коктейлями, которые подействовали на него расслабляюще. Но он бы, конечно, очнулся, если бы перед его носом я попыталась покинуть здание: мне пришлось бы обуться, а это каблуки, пройти через турникет, а это скрип со сквозняком, и воспользоваться массивной трехметровой дверью, которая вообще не оставляла ни одного шанса остаться незамеченной.
   Я состроила рожу затылку охранника и взлетела по лестнице на второй этаж. Там было темно, но глаза быстро привыкли. Дошла по коридору до женского туалета. Этот путь отступления я присмотрела заранее. Я очень предусмотрительна.
   Оконная рама легко поддалась, я сбросила сумку и туфли вниз. Села на подоконник и перекинула ноги. Внизу, хоть в темноте ее и не было видно, находилась крыша заброшенного флигеля, возле которого Ольга Яковлевна имела обыкновение кормить своих дурацких кошек. Вцепившись руками в раму, я сползла спиной по стене, чтобы не обрушиваться всей массой тела на жестяную крышу флигеля, а с нее соскочила на мягкий газон. Черт! Руку обо что-то поранила!
   Обулась, нащупала сумку, отряхнулась. Возле уличного фонаря осмотрела ладонь - рана выглядела пустяковой. Обернула саднящую руку носовым платком.
   Отойдя на приличное расстояние от издательства, поймала тачку, на которой доехала до центра. Возле ЦУМа выкинула дождевик. Снова поймала частника и поехала домой отсыпаться.
   Все прошло идеально.
   Не знаю, поймешь ты меня или нет - мне, в принципе, это без разницы, но спала я в ту ночь совершенно чудесно. Проснувшись утром, обнаружила, что у меня слюна стекает на подушку.
   Я не знала, сколько у меня осталось времени. Это зависело от того, сколько ошибок я наделала. Хотелось бы верить, что я сделала все чисто, но ставить на это я бы не стала. После Ольги Яковлевны за мной могли придти в любой момент - счет пошел если не на часы, то на дни уж точно. А мне нужно было успеть сделать еще кое-что.
   Честно говоря, я задумала это с самого начала. Я перебрала четырнадцать вариантов развития событий и была готова к любому из них. Я уже упоминала, что я предусмотрительна?..
   Несколько раз я замечала, к примеру, как твой мальчик садится в одном и том же месте на отвесный гранитный парапет набережной. Сидит, свесив ноги на реку, в ухе наушник, в руках тетрадка. Скорее всего ты даже не догадываешься об этом милом его обычае.
   Дети - кретины, не правда ли? Я никогда не хотела иметь детей, даже от Ильи. Тем более от него. Я предназначена была принадлежать только ему.
   Конечно, мне не составило бы труда, проходя мимо, невзначай "уронить" мальчишку в реку. Гранитные берега отвесные, гладкие - ему бы не выбраться. Желающих прогуляться вдоль зловонной и на вид густой воды немного, их можно и переждать. А с дороги толком не разберешь, что происходит. Но это я только примеривалась. Мальчишка должен был стать последним. И вот, когда подошел бы черед последнего акта, обстоятельства могли сложиться как более удачно, так и менее удачно.
   Только не надо думать, что это решение далось мне просто: все-таки я собиралась взять грех на душу - убить человека. Девушка в метро, Ольга Яковлевна - это не люди, это другое. Но у твоего сына не было свечения и, соответственно, не было предназначения стать жертвой. Однако я должна была его убить. Чтобы ты почувствовала леденящий ужас, чтобы у тебя не было шансов ничего не заметить. К тому же нашему с тобой мужчине не нужны чужие отпрыски. Он не должен растить чужих детей. Вы родите его детей. Так правильно.
   Настал день последнего акта. Тянуть дольше было опасно.
   Я поехала за маршруткой, в которую сел мальчишка. Он вышел на бульварном кольце. Я припарковалась. Он отошел к киоску с играми и там пристально рассматривал витрину. Ему позвонили, разговор был недолгим. Потом он еще не меньше десяти минут рассматривал упаковки дисков. Ему снова позвонили, и он, разговаривая, двинулся по направлению к пешеходной "зебре". Я оставила машину и пошла за ним, догоняя.
   Ты не представляешь, как мне легко было пихнуть его в поток машин. Но я... Мне нужен был какой-то знак свыше. Все-таки убить человека непросто. Я медлила: знака не было.
   К переходу подтягивались люди. Чем гуще толпа, тем больше помех. Нужно было решаться. Но коридор не открывался.
   И вдруг я увидела синие "Жигули", мчащиеся с бешеной скоростью по странной дугообразной траектории. И эта траектория проходила рядом со мной прямехонько по мальчишке.
   Он стоял одной ногой на бордюре, другой болтал перед собой в воздухе, смотрел вниз и продолжал невнятно говорить по телефону.
   Люди, ожидавшие светофора, бросились врассыпную. Неподалеку находилась автобусная остановка, оттуда кто-то пронзительно завопил, но мальчишка не обращал внимания. Подростки вообще живут в параллельном мире. Этот их не касается.
   То, что произошло дальше, мне сложно объяснить. Возможно, так вышло потому, что мальчишку должна была убить я. Именно я. Своими руками. Я, а не пьяный водитель синих "Жигулей". Обычная смерть не должна была с ним случиться. Это как-то неправильно, несправедливо.
   Я схватила мальчишку за майку и рванула изо всех сил в сторону. Он и без того балансировал на бордюре, поэтому легко поддался усилию, пролетел с метр и неловко повалился на асфальт, подвернув под себя ногу и выронив телефон.
   Машину вынесло на тротуар аккурат в том месте, где только что стоял твой сын, и она, обдав меня воздушным потоком и песком, жестко врезалась в столб.
   На какое-то время я потеряла способность видеть, слышать, соображать. Очнулась в пяти кварталах от места происшествия. Я шла вникуда. Все было кончено. После того как спасла, я не смогу больше убить твоего сына...
   Голова разрывается. Внутри будто вращается крюк строительного крана. Но я, считай, все написала. Остается только добавить, что в некотором смысле я тебе благодарна. Я не выполнила всего, что задумала, но в принципе неплохо развлеклась напоследок. А теперь для меня все кончено. Я чувствую. Да и смысла нет. Мне безразлично, что теперь со мной будет, и от того мне легко. Наконец-то легко.
   Знаешь, никогда бы не подумала, но меня больше совсем не беспокоит, что мой мужчина стал твоим.
   Ой. Кажется, я забыла представиться? Если забыла, то меня зовут Инна.
   P.S. Я передумала переписывать это письмо набело, ведь если вдуматься, то что моя жизнь, как не этот самый черновик?
   Наконец-то легко. Осталось дождаться, когда за мной придут...
   Вот дверь отворилась и...
  

Знакомство с сыном. Басов

   Дверь отворилась. На пороге стояла она.
   За последние несколько месяцев, с тех пор как через десятых знакомых разыскал ее новый адрес, я много раз представлял себе эту встречу то так, то эдак. И все же происходящее здесь и сейчас сильно отличалось от всех моих представлений о нем.
   Веру я узнал сразу, хотя на этот счет у меня были большие опасения. Она могла располнеть, подурнеть, постареть. Могла.
   Сказать, что она не изменилась, означало бы сказать неправду. Она изменилась. Очень. Из обычной девчонки получилась шикарная женщина, словно спустившаяся со страниц какого-нибудь каталога о безбедной жизни. И квартира у нее за спиной роскошная, я такие только по телевизору и видел. Все это сбивало меня с мыслей. Невнятно тревожило.
   Еще больше сбивало, что, увидев меня, Вера ни капли не удивилась. Замешкалась разве что на пару секунд, не больше. Будто бы она ожидала увидеть меня.
   Кивком Вера пригласила проследовать за ней на кухню.
   На кухне было светло, свежо и чисто. На сквозняке плясала занавеска. Пахло кофе и духами.
   Из глубины квартиры не доносилось ни звука. И только присутствие на столе чашки с черными черепами да пурпурно-черного скейта в прихожей указывало на существование в доме подростка. Так где же он? Гуляет с друзьями? Может, в лагере?
   Мы присели. Я не знал, с чего начать, поскольку до конца не был уверен, что она меня узнала. Мало ли... Может, приняла за какого-нибудь... доставщика пиццы.
   -Я хочу видеть своего сына, - рубанул с замиранием сердца.
   Она не возмутилась, не обрадовалась, не удивилась. (Значит, все-таки узнала.) Она продолжала молчать, будто задумавшись.
   Знакомый поворот головы. Я помню: она и раньше в задумчивости выгибала шею, как лошадка, у которой в гриву вплетены ленты. Надо же, я все еще помню это.
   Но в остальном передо мной была посторонняя женщина в чуждом глянцевом интерьере. Но эта посторонняя женщина была матерью моего сына.
   Что я мог рассказать ей, чужой? Что чувствую себя неполноценным? Что раньше я был слишком молод, чтобы понимать, что дети приходят не тогда, когда мы к ним готовы, а тогда, когда им это нужно? Что после тяжелейшей операции я потерял возможность иметь детей, поэтому жена бросила меня, как бракованный материал, не дождавшись, когда меня выпишут из больницы? Что потом я сошелся с женщиной, у которой взрослый сын, и теперь, когда его вижу, думаю о своем сыне, про которого ничего не знаю, кроме того что он есть и его зовут Сашей?
   Что из этого она сможет понять - та, от которой дома пахнет духами?
   На ней трикотажный брючный костюм, цвет которого я затрудняюсь определить, узкий на груди и талии, но с широкими рукавами и широкими брючинами, и расписанные бусинами и стразами кожаные тапочки на каблучке. Она выглядит так, словно из другой жизни. И это наводит на предательскую мысль, что моя жизнь после нее свернула куда-то не туда.
   Интересно, почему она не замужем? То, что не замужем, я знал точно. Мне рассказали.
   Я повторил:
   -Хочу видеть своего сына.
   Еще я сказал, что хотел бы заниматься с ним спортом, общаться, воспитывать, помогать с уроками. Что привез ему подарки. Что могу научить его многому. Что у меня есть дом в деревне Харкино, на берегу фантастически красивого озера, всего в ста километрах от Москвы, там есть все для жизни - мебель, холодильник, газ, электричество и даже велосипед, и мы с сыном могли бы изредка ездить туда на рыбалку, ведь мальчик уже взрослый. Что я готов обсуждать любые условия.
   Вера вдруг заинтересованно глянула на меня.
   -Вот что. Я согласна, но при условии, что вы немедленно, сейчас же, отправитесь в это твое Харкино.
   Изумлению моему не было границ. Обдумывая встречу, я боялся, что Вера мне откажет - скажет, что я поступил с ней подло и поэтому сына никогда не увижу. Тогда ее придется как-то уговаривать, уламывать, умасливать, находить подходы и аргументы. И не факт, что в итоге удастся уговорить. Поэтому, от греха подальше, я не стал выяснять причины, по которым она решила не говорить того, что сказать могла бы. Причины любопытны, конечно, но по большому счету важен лишь итог.
   Перед поездкой в Москву, не зная, как развернутся события и сколько мне придется уламывать Веру, я взял отпуск за свой счет и теперь был волен ехать с сыном куда угодно. И даже хорошо, что в Харкино.
   -Конечно, мы можем поехать туда прямо сейчас. Я готов.
   -Как туда добираться?
   -Полтора часа электричкой. От станции перейти пути и по тропинке пешком буквально пятнадцать минут.
   -У тебя вещи с собой?
   -С собой, - я кивнул на спортивную сумку.
   -Мне нужно позвонить, - сказала она и вышла, плотно прикрыв за собою дверь.
   А дальше была тишина и десять минут волнений, что все вот-вот сбудется, и боязни, что все сорвется.
   -Подожди еще немного, мне нужно собрать кое-какие вещи! - услышал я наконец через стену.
   Я ничего не понимал, если честно.
   Кому звонила Вера? Зачем? Где сын? Чьи вещи? Сашкины? Свои?
   Кроме того, все происходило чересчур легко и слишком быстро, чтобы было похоже на правду, отчего невольно всплывали мысли о подвохе. Может, Вера решила надо мной посмеяться? Похоже на то. Но я был к этому морально готов.
   -Иди сюда, - позвала она из прихожей.
   Вера переоделась. На ней было серое платье. В одной руке она держала большую дорожную сумку, в другой - раздутый пакет.
   -Держи.
   Я, конечно, хотел бы получить хоть какие-нибудь объяснения. Но было очевидно, что Вера не намерена ничего объяснять. И я принял окончательное решение не нарывался, а положиться на то, что все будет хорошо. Хорошо, но со странностями, которые я как-нибудь да переживу.
   Мы вышли из дома. Вера поймала машину. Села на переднее сидение, я устроился за ней.
   -Куда едем? - спросил, наклонившись.
   -На вокзал.
   Но доехали мы только до станции метро. Дальше события развивались совсем уж непонятно.
   Мы неспешно спустились по эскалатору на станцию. Неожиданно Вера сказала:
   -Бежим!
   И понеслась, петляя в толпе. Я побежал следом, стараясь не упускать ее из вида. Надо сказать, это было непросто - под ногами путались и сумки, и люди. Люди натыкались на сумки, сумки тыкались в людей. Я был вынужден извиняться направо и налево. Так мы добежали до противоположного эскалатора. Вера оказалась ступенек на десять повыше меня и пробиралась еще выше. У меня не было такой возможности - проход заблокировала беременная женщина с ребенком, которого она держала за руку. Можно было остановиться и перевести дух. Все-таки я изрядно взмок.
   Сходя с эскалатора, я осознал, что потерял Веру. Ее не было в холле. Я вышел из метро на улицу, но и там Веры не было. Она смылась.
   Ну что, все-таки она надо мной посмеялась? А как же сумки? Что в них? Может, старые газеты?
   Я стоял возле колонны, озираясь по сторонам как полный кретин в поисках Веры, и был до такой степени потерян, что простоял бы на месте, наверное, долго.
   Но тут кто-то дернул меня сзади за локоть. Это была она. Вера стояла за мраморной колонной. Фактически у меня за спиной.
   Что за глупые шутки? Она что, спрятавшись, наблюдала за мной?
   Я не стал возмущаться. Хотя и хотелось. Очень.
   Вера подвела меня к припаркованной "ауди" и, открыв переднюю дверь, строго приказала:
   -Жди здесь.
   Эта... Эта... Мать моего ребенка сведет меня с ума.
   Я сел, поставив сумки под ноги. За рулем авто сидела женщина. Ее облик сразу показался мне знакомым. Да, кажется, это одна из Вериных студенческих подруг, жаль, что не помню ее имени. Какое-то короткое. Инга? Инна? Нина?
   Я поздоровался. Вместо ответа женщина вдруг демонстративно включила радио.
   Ничего себе.
   В это время Вера поднималась по ступенькам Макдональдса.
   Ее не было около получаса. Что можно есть в Маке целых полчаса?
   Я чувствовал исходящую от соседки неприязнь. Вроде лично ей я не сделал ничего плохого. Или, может быть, сделал? Хоть убей, не помню. Чтобы скоротать время, я принялся рассматривать выходящих из бистро. Студенты, мамашки с детьми, снова студенты. Это длилось бесконечно. Наконец появилась Вера. За ней по ступенькам спускался расстроенный парнишка. Это был мой сын. В этом не было никаких сомнений.
   Вера обернулась и на ходу что-то сказала ему. Он нехотя кивнул.
   Он был удивительно похож на Веру и на мою мать одновременно. А я - на отца.
   Люди! Эй! У меня есть настоящий сын! Вот он! Смотрите!
   Сильное ощущение.
   Они сели в машину сзади, и мы немедленно тронулись.
   Я обернулся. Вера с Сашей не глядя на меня что-то обсуждали, держась за руки. Вера была озабочена, мальчишка огорчен. Радио продолжало играть слишком громко, поэтому до меня долетали только обрывки Вериных фраз:
   -Прошу... будь... надо... телефон с собой... утром и вечером... слушайся... мы с тобой договорились... я рассчитываю... сегодня... папа... не надо... скоро... пожалуйста...
   Папа... Это ведь я!
   У меня в сумке лежит подарок сыну. Надеюсь, он ему понравится. О чем это я?
   Ну когда же они наговорятся? У них вся предыдущая жизнь была для этого.
   Тут Верина подруга спросила, перекрикивая радио:
   -Ну что, как договаривались? Едем не на вокзал, а до первой станции, то есть до Горок?
   Вера ответила утвердительно.
   Пока я соображал, чем этих сумасшедших не устраивает вокзал, Саша увлеченно закликал телефоном. Кажется, он ни разу на меня так и не посмотрел. Могу представить, что говорила ему обо мне Вера. Может быть, она говорила ему, что я умер? Или что я разведчик и нахожусь в длительной и секретной командировке? Или что я предал его? Что еще говорят бабы в подобных ситуациях... Бедный парень. Ему, должно быть, сейчас очень нелегко.
   Вера обратилась ко мне:
   -Вернетесь сразу, как я скажу.
   -Конечно, - пообещал я, сделав вывод, что Вера все-таки с нами не поедет. Интересно, а ее злая подруга?
   Мы подъехали к станции Горки и припарковались неподалеку от входа.
   -Иди за билетами, - распорядилась подруга, выключая радио.
   -Сколько брать? - уточнил я.
   -Чего сколько?
   -Сколько брать билетов?
   Женщины недоуменно переглянулись:
   -Два, сколько же еще.
   -И два для провожающих, - спохватилась Вера.
   Слава всевышнему во веки веков. Мы с сыном поедем одни.
   Однако это по-прежнему было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я сделал вывод, что все-таки ничего не понимаю то ли в этой жизни, то ли в этих женщинах, то ли жизнь и женщины дают такую горючую смесь, которая буквально взрывает мне мозг.
   Я взял билеты и вернулся с новостью, что ближайшая электричка прибудет всего через пять минут.
   -Надо поторапливаться.
   Мы прошли через турникеты и попали на платформу. Саша, понурившись, шел между женщинами. Верина подруга сильно прихрамывала. Может, поэтому она такая злая? Обе женщины продолжали вести себя в своей манере, то есть неадекватно - они нервозно оглядывались, словно ожидали увидеть тень отца Гамлета.
   Да что с ними такое?
   На платформе меж тем стояло всего несколько поздних дачников. Я предупредил, что нам лучше пройти назад, в хвост состава.
   Вдали показались тотемные полосы локомотива, которые ползли нам навстречу. И тут пошел шальной ливень - из тех, что обрушиваются разом и без видимых на то оснований.
   Мы с сыном, отряхиваясь, запрыгнули от него в подоспевший тамбур.
   Пока закрывались двери и состав медленно отлипал от платформы, мы с ним смотрели на две насквозь промокшие женские фигурки, прижавшиеся друг к другу и размазываемые по стеклу дождем. Саша энергично махал им рукой.
   -Пока! Пока!
   Из-за всей этой нереальной суматохи мы с ним до сих пор не обменялись и словом.
   Наконец я смог ему сказать:
   -Ну здравствуй, сынок.
   Он ответил:
   -Здравствуйте. Вы мой папа?
   Состав на стыке вздрогнул.
  

Яблочные пирожки с котятами. Луна

   Автомобиль вздрогнул, посчитав правым колесом яму. И еще раз. Чертовы дороги.
   Когда Вера получила злополучное письмо, я как раз возвращалась от нее, сделав укол Нине, которая, потеряв прежнюю подвижность, осталась жить у Верки до выздоровления коленки. По телефону я мало чего поняла - только то, что случилось нечто ужасное.
   Опять. Ёперный театр. Ну сколько можно!
   Нужно было срочно возвращаться. Но как? Адреналин зашкалил. Была-нибыла.
   Резко перестроившись, я подрезала "Кайен", чтобы оказаться в конце длинной очереди для поворота под стрелку. Как только светофор позволил, развернулась через двойную сплошную прямо из конца очереди и, сопровождаемая дружным недовольством разворачивающихся позади, направила машину прямо в крайний правый ряд., поскольку поток автомобилей по эту сторону дороги практически не двигался - пробка. За полторы минуты я нарушила столько правил, сколько не нарушала обычно за год.
   Из пробки я выбиралась по газону, распугивая пешеходов и проклиная все - этот ... город, этого ... мэра, этих ... людей, которым, видите ли, приспичило сегодня куда-то ехать.
   Сашка беззаботно сидел в компьютере, демонстрируя мне из комнаты макушку. По крайней мере с ним все было в полном порядке. Зато подруги напоминали две свежеспеленутые мумии. Вместо ответов на мои расспросы Верка протянула мне несколько исписанных листов в клетку.
   Письмо было жутким. Когда я, холодея, дочитала его, то первым делом уточнила:
   -Она не призналась, что именно зашифровывала или я это пропустила?
   -Нет. Написала, вот, только: "Это была шутка. Ничего такого я не имела в виду".
   -Представляю себе ее юмор...
   -Да и я, пожалуй.
   Нина сказала, что Сашку все равно нужно срочно прятать - мало ли что еще задумала сумасшедшая любовница Ильи. Верить ей на слово, что все закончено, крайне опасно. Сумасшедшие бывают крайне изворотливы и непостоянны в своих решениях.
   Я предложила спрятать ребенка у себя в больничке - там он будет в безопасности и под присмотром, да и Нинку тоже не мешало положить вместе с ним, чтобы уже не отвлекаться на ее коленку.
   -Да, но как я объясню ребенку, что его, здорового, кладут в больницу? Он ведь не малыш уже и потребует объяснений. Заморочить его не получится.
   -Да, ребенка лучше, наверное, не волновать, - поддержала Веру Нина.
   Беременную Катьку мы решили пока тоже не тревожить - пусть спокойно выращивает в себе маленькое чудо. К тому же ее адрес знал Илья, потому могла знать и убийца.
   В принципе Вера могла бы отправить сына к бабушке с дедушкой. Но они у них совсем недавно гостили. И столь быстрое возвращение внука могло вызвать у стариков ненужные расспросы и опасения. Стариков, конечно, тоже лучше не пугать.
   Оказалось, что вокруг много людей, которых нужно оберегать от правды.
   В итоге было решено спрятать Сашку у Нины. Крайне невероятно, что Илья раздобыл и записал все наши адреса. Итак, я перевезу Сашку к Нинке, которой выпишу больничный. Потом отправлюсь на свое дежурство, после которого опять вернусь к Нине, все равно делать уколы, и буду уже с ними безотлучно до следующего дежурства, а там - по обстоятельствам. Таков был наш план.
   А еще мы выработали несколько правил: Сашку из квартиры не выпускать, одного его не оставлять, к домашним телефонам не подходить, по мобильным на незнакомые номера не отвечать.
   Сашке мы сказали, что маме нужно срочно уехать по делам, поэтому он поживет несколько дней у Нины. Подобное уже не раз случалось, так или иначе Сашка оставался у каждой из нас, поэтому ребенок воспринял новость хоть и без охоты, но как должное.
   До Нинкиного дома мы добирались окольными путями - по всем правилам конспирации. "Хвоста" за нами, вроде, не было. Именно что вроде. А там - кто знает.
   Верке, естественно, тоже нельзя было оставаться одной. В срочном порядке к ней вызвали Таню. Она приехала не одна, а со своей девушкой Сашей. Девушка Саша оказалась в прошлом дважды чемпионкой России по дзюдо среди женщин, за что я едва не простила ей половую связь с нашей Танькой. Я бы и совсем простила, окажись девушка Саша чемпионкой по боям без правил. Вот тогда бы я совершенно успокоилась за безопасность Веры. А дзюдо в нашем патологическом случае выглядело слишком интеллигентно, даже легкомысленно.
   Девушкам предстояло собраться и поехать в полимилицию. Но сначала снять копию с письма сумасшедшей убийцы. На всякий случай. Слышали мы, как теряются улики. Не глухие.
   То, что с Верой в итоге поехала Татьяна, оказалось превосходным решением, хоть и было продиктовано побочными обстоятельствами - Нинкиной коленкой, Катькиной беременностью, моим метанием между Нинкиной коленкой и дежурствами. Превосходным потому, что Танькино умение широко открывать рот и ставить на место кого угодно очень пригодилось подругам в этой самой полимилиции.
   Поначалу у девчонок отказались принимать заявление, сославшись на недостаточность доказательств.
   После моих успокоительных Вера пребывала в том состоянии, когда лучше не кантовать, поэтому роль переговорщика взяла на себя Татьяна.
   -Не пойму, - сказала она, - вам что, письменного признания в двух убийствах, покушении на убийство и краже мало? Тогда что нужно, чтобы вы наконец-то оторвали свои задницы от стульев и начали работать? Собирать доказательства - это как бы ваша работа.
   Ей начали отвечать в том духе, что непонятно, кто признается - на конверте нет обратного адреса, а сами девчонки ничего не знают об авторе письма - да и были ли эти преступления в действительности, или это шутка такая, розыгрыш.
   -Розыгрыш?
   Таня, естественно, завелась. А когда она заводится, то становится не в меру отважной. Она открыла рот и громко заявила, кто они такие и куда им идти.
   -Вот вам свидетель убийства в метро. - Таня кивнула на Веру. - Посмотрите сводки и найдите это происшествие. Возможно, оно проходит по вашим сводкам как несчастный случай. Но это неверно. Свидетели кражи и второго убийства - ее же знакомые, она знает об этом по их рассказам. Опять же смотрите сводки. Если нужно, и свидетеля несостоявшегося покушения мы вам доставим. Кстати, там был труп, а значит, он проходит по сводкам ГИБДД. Но искать за вас домашний адрес убийцы... Увольте. Может, нам еще и саму убийцу доставить прямо в отделение, чтоб вам задницы свои не отрывать?
   Танька вошла в то состояние, когда свара доставляет ей удовольствие.
   Пока она перегавкивались с органами, девочка Саша тихонько отошла в сторонку, позвонила и через пять минут ей смс-кой прислали номер телефона отдела собственной безопасности, который занимается выявлением должностных преступлений сотрудников органов внутренних дел.
   Получив номер, Татьяна демонстративно громогласно - я прямо представляю себе эту картину в деталях - начала беседовать с абонентом о том, что если он не разберется немедленно с нерадиво переаттестованными сотрудниками, то она напишет в Твиттер президенту, что они вытворяют на рабочем месте, требуя от потерпевших, чтобы они сами арестовали преступника и своими силами доставили его в отделение.
   Переведенный на другой уровень, конфликт быстро был урегулирован. Девчонок известили о том, что они не потерпевшие вовсе, а свидетели, и посадили таки писать заявление.
   Нифига себе не потерпевшие!
   На следующий день мы с Ниной и Сашкой - на одной явочной квартире, а Вера, Таня и девушка Саша - в другой - притаившись, ждали новостей из полимилиции. Но новостей не было.
   Хуже всего, что мы не знали, как это расценивать - как продолжение саботажа или как сложности с поиском убийцы. Но найти Инну через Илью, координаты которого Вера написала в заявлении, не составило бы труда. Однако Инна могла податься в бега. И тогда наше осадное положение могло затянуться на неопределенно длительный срок.
   И на следующий день новостей не было. Таня с Сашей на случай долгой осады отправились затариваться в ближайший магазин едой и средствами личной гигиены, наказав Вере ни при каких обстоятельствах не подходить ни к окнам, ни к двери. Но случилось нечто совершенно немыслимое - пока девчонки примерно с час отсутствовали, к Вере заявился Басов.
   Она узнала его даже через глазок. Вот до чего сукин сын в подкорку въелся.
   То, о чем раньше она думала с ужасом - что биологический отец ее ребенка со временем предъявит на него права, - свершилось. Бывшая няня Сашки, Сталина-как-ее-там, была права, когда предупреждала, что блудные отцы возвращаются. Басов осознал себя отцом, захотел сблизиться с сыном, разыскал Веру и явился, чтобы не получить быстрый отказ по телефону, без предварительного звонка. Однако сейчас, едва не потеряв своего мальчика, Вера осознала, какими мелкими были те страхи. К тому же ей, истерзанной непонятным ожиданием, хотелось отправить Сашку как можно дальше от опасной себя, туда, где его не найдет Инна. И новоиспеченный отец повзрослевшего сына с его деревней, про которую до этого дня никто из нас ничего не знал, а значит - точно не знала Инна, для этой миссии подходил отлично.
   Мы с Ниной были против, но она приняла жесткое решение, что Сашке сейчас безопаснее в Харкино с отцом. Поэтому в тот же день я поехала на дежурство, а Нина с Верой проводили Басова с сыном на электричку.
   В суматохе да на эмоциях мы все забыли предупредить Таньку. И вот, приезжают девчонки с сумарями для поддержания жизнедеятельности на осадном положении, открывают дверь - а квартира пустая... Не знаю, почему я смеюсь... Ведь весело никому не было: сначала не было Тане с ее девочкой Сашей, а потом не было всем остальным по очереди, начиная почему-то с меня. Таких люлей Танька за всю жизнь еще никому не раздавала... Но мы их честно заработали...
   На третий день нам наконец-то сообщили, что Инну арестовали. Она не сопротивлялась и сразу же подтвердила все факты, изложенные в письме.
   Мы вздохнули и сняли осаду с Веркиной квартиры.
   Что меня дополнительно потрясло в этой истории - так это реакция мужчин. Когда я рассказала о происходящем Антону, желая подключить его к охране Сашки, пока я на дежурствах, он заявил, что я должна держаться подальше от своих опасных подруг, и выдвинул ультиматум: либо он, либо они.
   Ха!
   Таких, как он, было и будет. А мои подруги - это навсегда.
   А еще этот Илья, который был якобы влюблен в Верку и в которого до безумия влюбилась Инна, которую он называл своей подругой.,. Этот сделал вид, что его не стояло. Вообще. А вот так. Что Инна, что Вера, по его заявлению, были случайными людьми в его жизни, и поэтому все, что произошло между ними, не имеет к нему отношения.
   Вот и вся любовь. А разговоров-то было, разговоров...
   Мужчины...
   Мужчины феминизированы: не хочу, не буду, я устал, я сомневаюсь, я переживаю, я, я, я. Слова у них - как листья, которые можно сбросить и отрастить новые. Это проще, чем за них отвечать. Категории "должен" не существует, потому как "не хочу, не буду, я устал, я сомневаюсь, я переживаю, я, я, я." Мировая тенденция, однако, как обратная сторона эмансипации женщин, усугубленная в нашем случае войной.
   Верка рассказывала, что в психологии существует понятие "внуки войны". Это когда бабушки, истосковавшиеся с молодости по мужчинам и утратившие к старости все социальные функции, кроме воспитания внуков, в таком обществе, как наше, где опекают и балуют не родители, которым некогда, а именно бабушки, подсознательно выделяют мальчиков, которым поэтому достается больше внимания, любви и заботы. В итоге эти внуки, воспитанные как избалованные принцессы, вырастают в мужчин-принцесс с чрезвычайно запутанными представлениями о ролевых функциях.
   Моя семья полностью соответствует этой теории. У бабушки, царствие ей небесное, от четырех детей было четыре внучки и один внук. Она занималась почти исключительно внуком. С ним и жила до своей кончины - кормила обедами, провожала-встречала из школы, проверяла уроки и портфель и вполне довольствовалась тем, что оставшиеся четыре внучки ее иногда навещают. Не думаю, что она знала обо мне сверх того, как я учусь и кем планирую быть. Девочки в нашей семье росли без бабушкиной опеки и контроля. И вот эти внучки, рано ставшие самостоятельными при работающих родителях, теперь вынуждены жить с мужчинами-принцессами. И все из-за войны, будь она неладна. Удовольствие от такой жизни, надо прямо сказать, ниже среднего.
   Господи, мужика бы. Кажется, все бы отдала за нормального мужика, а не внука войны. Или почти все.
   Зато Вера - самая удивительная женщина из тех, что мне когда-либо довелось встретить. За примерами далеко ходить не надо: мы узнали, что в связи с тяжестью содеянного, с одной стороны, и по состоянию здоровья, с другой стороны, Инну перевели в специализированную психиатрическую больницу. Она стала заговаривать то с Верой, то с Ильей, то с умершей матерью, принимая за них следователя и адвоката. Адвокату досталось больше: периодически Инна считала его посланником.
   И вот, что сделала Вера, узнав, где находится Инна? Поехала ее навещать.
   Я резонно спросила:
   -Зачем?
   -А знаешь, мне ее жалко. И потом, как бы там ни было, но она спасла моего ребенка.
   И после этого всякие невнятные антоны, у которых семь пятниц на неделе - то они любят, а то - ненавидят, а скорее всего и ни то, и ни другое - одно томление неприкаянного духа, желающего полюбить, но не способного на это, и вот они будут ставить мне глупые ультиматумы? Да ни за что!
   К Инне Веру, естественно, не пустили. Но подруге удалось передать гостинец - яблочные пирожки с молоком и гелевую ручку. Правда, пирожки проткнули, молоко перелили в пластиковую емкость, а ручку совсем не приняли. Сказали, что Инна может ею причинить себе вред.
   Может, конечно. Эта все может. Хотя главный вред она себе уже причинила.
   Представившись сестрой, Вера добилась консультации с лечащим врачом, который сказал, что, несмотря на предпринимаемые меры, положительной динамики в состоянии больной не наблюдается - она все чаще впадает в бредовые состояния, которые становятся все более затяжными, и теряет остатки своей личности. Из клиники она вряд ли когда-либо выйдет.
   Как-то я спросила у Веры, как она относится к тому, как повел себя Илья в этой истории.
   Она ответила:
   -Да никак не отношусь... Знаешь, я ведь ему позвонила.
   -Когда?
   -После письма. Мне было... страшно.
   -А кому бы не было на твоем месте?.. Ну и что Илья?
   -Он не поверил. Сказал, что я придумываю.
   -Ну хорошо. Милиции он тоже не поверил?
   -Не знаю, Луна. Больше мы с ним не разговаривали - я ему не звонила, он тоже.
   -Даже не позвонил? Ничего не понимаю. Он же вроде любил тебя...
   -В тот наш последний разговор с ним он сказал, что перегорел.
   -Перегорел? Он что - лампочка?
   -Да фиг с ним. На самом деле даже хорошо, что перегорел. И что тогда отказался приехать. Понимаешь, если бы не его небрежное отношение Ильи к женщинам - я говорю о Катьке с Инной - то всей этой истории вообще могло бы не быть. Несколько незнакомых Илье женщин продолжали бы жить сейчас.
   -Ты думаешь?
   Под этим углом я историю не анализировала.
   -Смотри. Если бы он не пнул походя Катьку, то я бы с ним не познакомилась и у Инны не произошло бы обострения по поводу моего появления в его жизни. И всего нужно-то было - не унижать Катьку. А если бы он не использовал эту бедную Инну как ему вздумается - то как любовницу, то как подругу, рассказывая ей о своих любовницах, то опять как любовницу, он ведь не мог совсем не догадываться о ее чувствах, он по меньшей мере догадывался, но скорее всего точно знал, знал и кайфовал от того, что может ее унижать, - то она, возможно, была бы сейчас такой же вменяемой, как мы с тобой. Всего и нужно-то было - не унижать Инну.
   -Но видишь, я так поняла из письма, что у нее мать покончила с собой. Напрямую Инна этого не написала, но у меня сложилось такое впечатление...
   -И у меня...
   -Вот видишь. Возможно, что психическое - это у них наследственное.
   -Возможно... Но возможно, что психическое дремлет в каждом из нас. И не дай бог его разбудить.
   Когда мы своим женским кагалом детально обсудили между собой все, что нам довелось пережить, и страсти вокруг этого поулеглись, Вера захотела проветриться заграницей. Желание понятное. Тем более что ее давно ждали знакомые где-то вроде бы в Дании.
   Однако Сашка с Басовым еще не вернулись из деревни. Вера решила не дергать их - раз познакомились, пусть уж узнают друг друга получше. Мы с Ниной на правах подруг без личной жизни вызвались встретить Сашку и принять его под опеку, а еще выпроводить восвояси Басова. Перед отъездом Вера нагрузила нас необыкновенно ценными указаниями: Басова не бить (ногами), Сашке не давать чипсы и пиццу, ограничивать ему доступ к компьютерным играм, каждый день выпроваживать на учебу в школу, которая должна была вот-вот начаться, не забывать подбадривать беременную Катю и не наседать на Таню по поводу девочки Саши. Среди прочего мы получили наказ как-нибудь выбрать время и отвезти яблочные пирожки Инне, пока сама Вера не может этого сделать.
  

Стимуляция чувств. Вера

   Мы встретились в пригороде, на автобусной остановке. Мелкий монотонный дождь, зарядивший с раннего утра, прибил песок, почистил асфальт, освежил траву и кусты жимолости. К обеду дождь совсем измельчал. Он словно уже не шел, а просто смешался с воздухом и повис, смазывая контуры, размывая краски.
   Влажный каркас остановки. Урна. Куст. Шоссе, спускающееся под горку и вязнущее в белесых клочьях тумана. Напротив одинокий странный домишко с вывеской. Языка я не знаю. Скромно владею английским, поэтому все как сквозь вату.
   Вокруг кроме нас никого. И это подстегивает странное чувство - оторванности и неясной пока предопределенности.
   -Перекусим? - предложил он, кивая на заведение с вывеской, расположенное на другой стороне шоссе. Он русский, поэтому с ним можно не делить оплату счета и даже рассчитывать на быстрый флирт.
   Я согласилась, хоть не была голодна: нет средства вернее узнать мужчину, чем посмотреть, как он ест.
   Не торопясь, мы перешли пустую дорогу. Поднялись по мокрым ступеням. Он придержал передо мной тяжелую дверь. Звякнули колокольцы - ловцы духов. И посетители, на секунду оторвавшись от разговоров и тарелок, окинули нас пустыми взглядами.
   Традиционно. Дуб и кожа. Неожиданно многолюдно. Хотя нет, наверное, это естественно, поскольку именно отсюда начинался туристический маршрут к старому замку и каналу. Но в такую слякоть для многих он здесь и обрывался.
   Придерживая пальцами за локоть, спутник повлек меня к случайно свободному столику. Первый контакт. Ненавязчивый, но уверенный. Плановая стыковка межгалактических станций. Ни к чему не обязывает, но многое предрешает.
   Он подвинул мне тяжелый стул с высокой добротной спинкой. Сел напротив и взялся перелистывать меню. Его тонкие пальцы с шишечками суставов, с крупными, ровно подрезанными ногтями перебирали пластиковые страницы, то стремительно убегая, то замирая на взлете.
   Вспомнился итальянский фильм... Как там было?.. "Он поймал меня на пальчик." Так, да? Она поймалась, но без хэппи-энда. Хотя с какой стороны посмотреть...
   Он заказал, естественно, кофе, салат и хот-пот. Я оценила, что с официантом он перешел на английский, облегчая мою задачу. Попросила стакан ледяной воды и горячий шоколад. Официант глянул с недоумением.
   -У нас хорошая кухня.
   Прозвучало с укоризной.
   -Девушка шутит, - бегло улыбнулся мой спутник, - Попробую сам угадать... Сырное ассорти, салат, угря, вафли с сиропом, воду и шоколад... Да! И полбутылки... какого - десертного? сухого?
   Я промолчала, уклоняясь от выбора.
   -Давайте сухого, - быстро определился он.
   Пока мужчина делал заказ, я продолжала наблюдать за его руками, ощущая спиной добротность спинки стула. Пальцы мужчины успокоительно поглаживали меню.
   Салат для затравки он поковырял, а вот мясо его по-настоящему вдохновило. Он ел с аппетитом. А я подмечала крупные ровные зубы, узкий проворный язык и в меру утяжеленную нижнюю челюсть. Ну что, для затравки совсем неплохо.
   Я действительно не была голодна, но неожиданно съела все, что заказал для меня мужчина. Цикорий по совпадению я люблю. Впрочем, угорь тоже совпал. А вот вафли я признаю только с карамелью. Так что вафли ему в минус.
   -Итак? - произнес он, насытившись. У него забавный русский, с акцентом.
   Мужчина взял бокал и, покачивая его, заговорил о собственном доме в центре города, о небольшой недвижимости на островах, о стабильном бизнесе, который он много лет разделяет с компаньоном, об одиночестве и прочих глупостях. Я слушала, не вникая. Я вообще редко вникаю в то, что говорят мужчины.
   Потом он перевел разговор на тетушку, по настоятельной просьбе которой пришел на нашу встречу, хотя предпочитает более натуральные формы знакомства. Он признался, что тетушка дала мне самые положительные рекомендации. Старая стерва с бульдожьей хваткой. Если бы не она, я бы сейчас растопила хозяйский камин, забралась с книжкой под шерстяной плед и, убаюканная шорохом, шелестом, шмяканьем дождя за окном, потрескиванием сухих поленьев в камине и довольным сопением хозяйского Вереска в ногах, погрузилась бы в неглубокий сладкий сон. Потом заварила бы кофе и, грея о китайскую чашку руки, смотрела бы в окно, ни о чем не думая, ни о чем не тревожась, ни о чем не жалея. Покой и умиротворенность. Так как бы не так. Старая ведьма, которая однажды оказала мне случайную услугу, внезапно объявилась и воинственно заискивая призвала к ответной услуге. Хитрая горгона. И зачем я сообщила ей о своем приезде? Видно, была не в себе.
   Племянник...
   Оторвавшись от раздумий, я пригубила вино. Рецепторы возбужденно подсказали мозгу, что вино испанское. Еще одно совпадение: последние года три я пью только испанские или - иногда - португальские вина. Кажется, по блеску в моих глазах он догадался, что опять угодил. Хотел что-то сказать, разомкнул губы, но сдержался в последний момент.
   Мы почти покончили с местной стряпней и вином, когда по проходу к нам направился хозяйский кот.
   -Мррррр? - с явной вопросительной интонацией произнесла ожиревшая грация, поравнявшись с его стулом. Он нагнулся и небрежно почесал кота за ухом. От удовольствия зверь зажмурил глаза и всей своей трехцветной мохнатостью потянулся к его руке.
   -Пойдем?
   Мы вышли под моросящий дождь и отправились по туристическому маршруту, обозначенному на асфальте желтыми стрелками. В груди разливался жар сухого испанского лета. Забавное ощущение, когда снаружи осень.
   Осень.
   Ну надо же: целое лето прошло - а я его не заметила.
   Взгрустнулось.
   Весной столько было надежд, с этим летом связанных, а получилось... Ничто не сбылось. У меня. Другим повезло немного больше.
   Как только я пересекла Европу и решила воспользоваться приглашением Берты пожить у нее какое-то время, так на следующий же день получила приглашение на свадьбу Лоны с Аркадием. Мадам твердо решила поменять фамилию. Героическая женщина - это сколько акций и недвижимости придется ей переоформить...
   ...Сторожка со шлагбаумом. Касса. Дивный северный парк.
   -Что вам обо мне еще интересно?
   Все и ничего - был бы правильный ответ. И потом, вряд ли можно узнать человека, слушая, что он о себе рассказывает.
   Но из приличия я старалась поддерживать светскую беседу. Думаю, это плохо у меня получалось - мысли непроизвольно концентрировались на длинных руках с жилистыми ладонями и чувствительными подушечками пальцев. Сто лет не видела красивых мужских рук - и вот сподобилась.
   Мы перешли на главную аллею, в конце которой увидели старинный замок с круглыми башенками и шпилями. Он едва выделялся на фоне низкого серо-сизого неба. И вдруг откуда ни возьмись хлынули косые солнечные лучи, прожектором освещая центральный шпиль замка, который наполовину вошел в набухшую и порозовевшую тучу, та, содрогаясь и меняя очертания, уже стекала по нему пульсирующими потоками. Зрелище было настолько же ярким, насколько и кратким. Непогода быстро заметила свою оплошность и наспех заштопала небосвод, так что конец действия укрылся за пеленой.
   Я почувствовала неловкость, словно подглядела что-то неприличное. Глупость какая. Даже смешно. Откуда такие фантазии? Я скосила глаза на спутника, который смотрел под ноги и чему-то мягко улыбался. А у него приятная улыбка. Да.
   Мы обошли крыло замка, открытое для посетителей. Спартанское местечко. Гулко. На стене портреты строгих мужчин в расшитых камзолах и плоскогрудых женщин с фригидными лицами. Наверное, это прежние хозяева замка, поколение за поколением. Все на подбор страшненькие, с чертами, свидетельствующими скорее всего о вырождении. Результат родственного кровосмешения, что ли? В любом случае впечатление не из приятных. Жаль, что вино изнутри уже не греет. Возможно, я была бы менее взыскательна.
   Когда мы спускались по лестнице, он обогнал меня на шаг и подал руку. Ох уж эта учтивая этика. Оступаться и падать я не собиралась, но руку, сообразно приличиям, в ответ подала. Его пальцы успели все - пощекотать ладонь, пробежаться, знакомясь, по пальцам, обвить кисть и заключить с ней тесный союз.
   Послышалось приглушенное конское ржание. На вопрос сонный смотритель ответил, что часть конюшен тоже открыта для туристов, и мы решили пройтись посмотреть.
   В конюшне было значительно теплее, чем в замке. И как-то... живее. Пахло навозом и сеном. Мне приглянулся молодой изабелловый ахалтекинец. Развлекаясь, кремовый с перламутровым блеском жеребец перепрыгивал в деннике с ноги на ногу. Косил неопытным голубым глазом, обрамленным ресничками. За небольшое вознаграждение конюх разрешил угостить его морковкой. Конь аккуратно взял розовыми губами лакомство и сочно, парко захрустел.
   Воспользовавшись тем, что конюх отвернулся, мой спутник прижал меня сзади к клети. Задышал теплом в макушку. Так два жеребца на меня и дышали с разных сторон. Только перламутровый еще перебирал ногами и отдувался.
   Мы возвращались к шлагбауму по периметру парка. После теплых конюшен с двусторонним живым подогревом я начала стремительно зябнуть.
   -Замерзла? - заметил он, как я поеживаюсь.
   Вынул из внутреннего кармана плаща плоскую, обтянутую кожей фляжку и протянул мне. Я сделала небольшой глоток. Терпкая горечь обожгла гортань. Неразбавленный ром, кажется. Не люблю.
   -Может, еще? - спросил он. Я отрицательно повертела головой, судорожно пропихивая внутрь горьковатый ком. Мужчина хотел что-то возразить, но опять передумал. Запрокинув голову, вылил в себя не меньше половины содержимого фляжки и, рывком притянув меня, приник к губам. Его губы были холодными, твердыми и неловкими. Инородные субстанции. Влажный воротник его плаща неприятно терся о щеку. Но хуже другое - из него тонкой согретой струйкой потекла обжигающая до спазмов горечь. Я инстинктивно рванулась, но его руки - те, на которых сходились все мои последние мысли, - уже сомкнулись за спиной, шурша мокрым дождевиком. Давясь спазмами, я принудительно сглатывала струйку рома, постепенно входя во вкус поцелуя, приправленного алкоголем. Наконец ком сам собой протолкнулся и начал медленно опускаться, согревая изнутри. Его губы уже не казались холодными и неловкими, они тоже отогрелись, ожили, осмелели. Руки нырнули под дождевик, и, хотя на мне был свитер грубой деревенской вязки и джинсы, я почувствовала нетерпеливую дрожь всех пальчиков, на которые неосторожно попалась. Он прижал меня так, что стало трудно дышать обоим. Наши губы расстались на пару судорожных вдохов. Мучительно разжигающий поцелуй. Мучительно нежное давление сзади на основание шеи и между ног. Его язык. Я истекала нежностью, плавилась от ласк и огня, зажженного ромом. Мы снова прервались на вдох, чтобы затем опять впиться друг в друга. Он пребольно прикусил мне губу. Я вскрикнула. "Прости-прости," - невнятно виновато. Хотя я была уверена, что он сделал это нарочно.
   -Пойдем, - он увел меня с дорожки. Подвел к дереву. "Упрись". Зашел сзади, откинул подол дождевика и стащил джинсы. Невнятный прерывистый стон. Минуту помешкав, попросил раздвинуть ноги и вошел целиком. Его рука скользнула по бедрам и животу и оказалась там, где я мечтала. Застонала от предчувствия. Сознание краем уловило движение по дорожке, от которой в спешке мы отошли шагов на пять, а то и меньше. Но это было неважно, важно только то, что происходило во мне. Он уловил. Замер и заговорил будничным тоном о том, что ему нравится, как пахнут мои волосы, что кора на сосне необычного цвета и что морось скоро закончится, потому что небо светлеет. Он замирал и заговаривал еще два раза. Я не выдержала и попросила: "Не останавливайся". Он изменил позицию, сведя ноги, и в три мощных захода мы достигли желанного согласия.
   Он помог распрямиться, развернул, поцеловал в нос и шею и попросил:
   -Нет, не спеши, пожалуйста, не спеши.
   Снял свой плащ и набросил его мне на плечи. Затем он опустился на колени. Мне стало неловко, но тут его язык скользнул туда, где не остается места неловкостям. Второе проникновение оказалось не хуже первого. Племянник старой ведьмы оказался щедрым на ласки. Я не выдержала накала и призналась, что люблю его. И никак не могла подобрать слов, способных выразить всю глубину, остроту и неисчерпаемость моей любви. Так и не найдя нужных слов, я просто истекла любовью. Его губы успокоили меня. Но потом забрались выше. Они гладили, нежно пощипывали и покусывали - какое тут спокойствие? Вдруг отчетливо хрустнула ветка. Сквозь туман, застилавший глаза, я увидела шагах в десяти мужчину в шляпе, который, прислонять к дереву и неотрывно следя за нами, решал вставшие проблемы, следуя заветам Онана.
   Вскоре мы покинули парк. Я рассказала спутнику о мистере в шляпе. Он хохотнул. Привлек за плечи:
   -Ну что?
   А что ну? Я шла, ни о чем не думая, ни о чем не тревожась и не жалея. Покой и умиротворенность. Как, собственно, я и хотела.
   Следующим утром позвонила грымза.
   -Ну как? - спросила она лукаво невинно.
   -Что как?
   -Не придуривайся. Как тебе мой племянничек?
   -Ну-у-у... (далее неразборчиво).
   -Значит, понравился, - самодовольно захихикала в трубку. - Родная кровь!
   -Плохая наследственность, - буркнула я.
   -А он случайно не у тебя?
   -Совершенно случайно у меня. Зашел зачитать прогноз погоды.
   Она одобрительно булькнула.
   -Надеюсь, мы в расчете? - поинтересовалась я.
   Держу пари, она прикидывала, в расчете ли мы, или не до конца.
   Мужчина спал, подмяв под себя подушку. Ему снились цветные сны, которые, как мне отчетливо показалось, сбудутся.
   Припомнилось:
   -Ты вольна делать, что хочешь...
   Хочу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"