Аннотация: Подавляющему большинству это знакомо по выражению "дырка от бублика".
ЗАПАХ ТАЙГИ
По пятницам мы выпиваем. Не выяснял как другие, но сам я в тот раз уплыл конкретно. Обычный для наших посиделок апофигей пришел ко мне на третьей бутылке. А вот когда тело пустилось в свободное плавание - определить не удалось. Автопилот, прежде всегда исправно доставлявший по назначению, отрубился. Я заплутал.
Постепенное возвращение в действительность происходило скачками, сопровождалось неразрешимыми загадками, удивительными открытиями и бесконечными вопросами, главным из которых был: "Где я?". Попутно хотелось знать: куда делся шикарный портфель, подаренный на работе ко дню рождения? Его гладкую кожу я привык воспринимать почти уже как свою, а удобную ручку, стойко терпевшую вес восьми бутылок по "ноль-пять", считал шестым пальцем. Теперь я лишился его, и боль утраты резала грудь.
Зато в куртке неожиданно обнаружились залежи сигарет. Правда, утешения это почти не давало. Целыми оказались лишь несколько штук. В бархатной взвеси табачной шелухи бултыхались сигаретные фильтры и опустошенные оболочки бумажных гильз. Я то и дело запускал руки в карманы и немного успокаивался, когда пальцы вылавливали из общего мусора то, что ещё можно было употребить.
С изумлением глядя на высокие своды огромных холлов, натыкаясь на людей, я старался зацепиться взглядом хоть за какую-нибудь знакомую деталь. Силился сообразить: куда меня занесла нелегкая? Грезился то лабиринт, то шумный проспект, где вместе со мной плутали такие же потерявшиеся люди. Наконец, удалось набрести на укромное местечко, где, как мне казалось, можно было спокойно перекантоваться.
Пары затяжек хватило, чтобы моментально настроить против себя всех, кто оказался в глухой части мрачного лабиринта. Среди явных недоброжелателей особенно недовольной выглядела рыжая тётка в пилотке, выкрашенной точь-в-точь под цвет её собственных волос. Она громче других ругалась и норовила ухватиться за мой рукав, чтобы поднять с насиженного места.
- Бортпроводники, - обрадовано воскликнул я в надежде, что, возможно, удастся решить вопрос со стаканчиком воды. Рыжеволосое наваждение напоминало стюардессу. Мои руки доверчиво потянулись к ней, а голос разразился песней:
"Стю-ар-десса по имени Жанна".
Моё тело совершало тяжелый подъём, чтобы на словах "обожаема ты и желанна" попытаться дружески обнять "воздушную фею" и чмокнуть в бледную щеку. Я был уверен, что всё рассчитал правильно. Рука с дымящейся сигаретой уже готова была плавно описать дугу и приземлиться на погон её форменного наряда.
- Сейчас тебе покажут и Жанну, и стюардессу, пьянь. Всех сразу, - пообещала она, брезгливо уклоняясь от дружеских жестов.
И действительно, невесть откуда появившиеся милиционеры при одобрении зевак чувствительно саданули меня в бок. А со щелчком наручников из наглого нарушителя общественного порядка я моментально превратился в мальчишку, застуканного в подъезде при справлении малой нужды.
- Вы дайте ему этой палкой по башке, как следует, - напутствовала рыжая отрава двух прыщавых ментов. - Честное слово, убивала бы гадов. Где это видано, чтобы в метро курили? Вот моду-то взяли!
При виде автоматической лестницы, убегавшей круто вверх, я уже и сам понял, что нелегкая занесла меня в подземку. А там бортпроводниц нет. Да и разве позволила бы себе стюардесса по-дурному кричать, привлекая внимание торопливых пассажиров? Мыслимо ли в крылатом лайнере услышать грубое слово? Воздушные феи добры и прекрасны.
"Добры и прекрасны. Стройны и желанны", - непроизвольно выстраивались под "Жанну" новые слова к навязчивой мелодии. Вот только безотчетная тревога примешалась к радости творчества. Хмель уступал место страху. Зашевелилось и зазвенело ржавыми жестяными банками пугало чужого опыта, подсказывающее, что готовиться нужно к худшему.
- Не слушайте вы эту кикимору. Врет она всё, - робко начал я давить на конвой, как только эскалатор подхватил и покатил нас прочь от злосчастной станции. - Мужики, ну что я такого сделал? У меня дядя с инфарктом в больнице лежит. Мне к нему нужно. Отпустите, мужики.
- Заткнись, урод, пока не схлопотал, - любезно предупредил один из милиционеров.
- Может ты террорист. Шахид, блин, - уверенно предположил другой. -Глохни!
Пришлось замолчать. Неожиданно появившаяся возможность ответить по совокупности еще и за дела Аль-Каеды лишила дара речи. В глазах потемнело, ноги стали ватными и едва держали. Я сильно трухнул. На этой почве забыл всё на свете.
В кутузке, где вскоре пришлось оказаться, началось с вопросов. Когда дело дошло до места жительства, случилась осечка. Не смог вспомнить свою улицу. Название никак не срывалось с языка. Вместо этого в голову назойливо лезла всякая чушь.
"Консистенция кашицы, консистенция кашицы", - крутилась фраза, ни к селу, ни к городу всплывшая из непонятой недавно инструкции.
- Адрес будем говорить? - пробубнил дежурный офицер.
- Пяти..., - начал было я и прыснул, едва успев зажать рот рукой.
Подмывало ляпнуть про Пятисобачий переулок и посмотреть, как на прикольное название отреагирует одутловатый начальник. Я и раньше так хохмил, выдавая сворованную фразу за собственную шутку. Почти всем нравилось.
- Юморист, - хмуро заключил милиционер. - Артист Педоросян. Твоё место за кулисами.
На этих словах он поднялся со своего места и прибавил звук у радиоприёмника. Из эфира полились песни тех времен, когда капитан, возможно, ещё носил лейтенантские погоны и густую шевелюру. В плотной атмосфере милицейского отделения стало теснее. Под тяжелый репертуар на липкой скамейке "обезьянника" невольно хотелось сесть ровно и положить руки на колени. Чувство вины нарастало, но и рождалось ощущение, что хуже уже не будет.
Я готовился мирно дожидаться рассвета, когда под Пахмутову и Добронравова за решетку втолкнули мужика. Возбужденный, он упорно не желал верить, что захлопнувшаяся за ним дверь означала конец процедуры задержания.
- Вы за это ответите! Дайте мне позвонить! Да что же это такое?! - выкрикивал он.
Отсутствие реакции со стороны ментов не убавляло его пыл. Он переключил своё внимание на меня и с негодованием произнес:
- Бред! Уму непостижимо! В магазин уже с паспортом нужно ходить. Просто произвол какой-то.
В ответ я лишь пожал плечами. В тот момент не возникло никакого желания поддерживать бунтаря и идти против властей, проявивших по отношению ко мне фантастическую лояльность.
- Они еще не знают с кем связались. Я им устрою. Дайте телефон! Я должен позвонить, - выпустил он в замкнутое пространство очередную порцию угроз и справедливых требований.
Реакции не последовало. Окончательно потеряв надежду на консенсус, шумливый сокамерник продолжал негодовать:
- Возмутительно себя ведут. Я этого так не оставлю.
Почему-то после этих слов стало любопытно, что за птица оказалась вместе со мной в одной клетке. По его виду было не похоже, что он способен организовать кому-то веселую жизнь.
"На понт берет, - думал я. - А с другой стороны, вон как глотку драл: "Произвол! Не имеете права! Требую!".
"Меня-то, как телка сюда привели, - говорил во мне стыд, - а этот фуцин сопротивлялся, требовал соблюдения гражданских прав".
Чтобы заглушить досаду за собственное малодушие, я решился подать голос:
- За что вас?
- Вот это правильно, по существу. Хорошо, что мы с вами можем пойти на открытый диалог, порассуждать, так сказать, о времени и о месте, в котором мы находимся, - ошарашил неожиданным ответом дебошир. - Скажу честно, со всей прямотой: мы с Анфисой Наумовной, супругой, перестройку затеяли у себя. Терпеть было нельзя. Все прогнило, все надо менять. Решительно менять! А одним такое дело разве потянуть? Собрал строителей, прорабов, людей опытных, толковых. И шо вы думаете? Наше возымело действие.
Меньше всего я ожидал такого ответа. Из полученного набора слов в моей голове ровным счетом ничего не складывалось. Только челюсть слегка отвисла.
Будто вспомнив чего-то, мужик замолк, сопя полез во внутренний карман пиджака, достал визитку и протянул её мне.
- Вилен Мартынович. А это - координаты. Так вот, я и говорю, наше возымело действие. Все поддержали, что с этим что-то нужно делать. Мы долго беседовали, прикидывали всякие варианты. Как водится, по-деловому. А когда наш брат начинает по-деловому, то всё быстро куда-то пропадает. Смотрю: хлеба нет, курево кончается. Я - в магазин. Думал: "Если не я, то кто еще пойдёт?" Обидно, что только полпути прошел, не успел до конца. Вот эти, - кивнул он в сторону зарешеченной двери, - "Стой! Где паспорт?" Беспардонный, доложу вам, народ. Я вижу, вам, молодой человек, тоже досталось.
Чтобы не выглядеть в чужих глазах забулдыгой, я упростил историю своего досадного появления на липкой скамейке. Жутко хотелось представить себя жертвой милицейского произвола. И мне это, похоже, удалось.
- Вот-вот. Что и требовалось доказать. Репрессивный аппарат. Им дай власть, - подхватил Вилен Мартынович, - так они людей не на улицах, а из постелей начнут брать.
- А обидно еще, что та баба посторонняя их науськивала: "Дайте ему по башке!", говорит, - вторил я со своей стороны. - Прикиньте, из-за какой-то песни. Знаете, про стюардессу? Хоть бы кто заступился. Наши люди никогда не помогут в беде. Постараются еще больше тебя утопить.
- Ну, обобщать не надо, - возразил Вилен Мартынович. - Во-первых, люди разные бывают. А, во-вторых, молодой человек, вам сильно повезло, что меня тут встретили. Скажу честно, вы мне сразу понравились. Уж в людях-то я разбираюсь.
Вы гляньте, гляньте, - кивнул он на свою визитку. - Как там написано? Генеральный директор. Знали бы, какой махиной приходится руководить. Чтобы её раскачать, нужны люди с новым мышлением.
В последнем слове он сместил ударение.
"МЫшление", - невольным эхом отозвалось в голове.
- Любые перемены нужно начинать с себя. Так говорит моя Анфиса Наумовна. А тут такое дело затеяли. Это ж кому сказать? Перестройка! Сколько сил и средств нужно мобилизовать. А ведь и импортный материал под это дело нужен. Без него же нам никак. Чем, к примеру, фасад красить?
Хоть говорил он путано, но слушать мужика хотелось. Вроде: "Бу-бу-бу", околесица, а пронимало. Размахивает пухлой ладошкой, чуть ли не под нос мне её суёт, а я вроде и не замечаю, ловлю каждое слово. Ведь дельные вещи говорил. И, что интересно, шел ли разговор о разрушении старых перекрытий и стен, о вреде алкоголя на любой стадии перестройки, или, хотя бы, о том же Гандурасе, он всегда находил случай поделиться идеями на этот счет своей Анфисы Наумовны, женщины, видимо, умной и не лишенной житейской мудрости.
Со стороны могло показаться, что на занимаемой нами площади происходит нечто нереальное, полностью противоречащее принятому порядку. Представить только! В ментовском обезьяннике, под песни хороших композиторов два мужика - старый и молодой - роптали на свою незавидную участь. Свежий ветер грядущих перемен начинал кружить голову.
В какой-то момент мы увлеклись перспективами повсеместных преобразований. После очередного громкого упоминания имени Анфисы Наумовны, капитан угрожающе пресек наш разговор:
- Это кто неумный? Поговори мне там.
На некоторое время пришлось притихнуть. Внутри же всё клокотало. И раньше приходилось задумываться над смыслом жизни. Но будоражить себя специально не решался. Теперь, видимо, наступали другие времена.
"Нет. Всё-всё! Кончать надо с этой бодягой, - думал я под влиянием слов Вилена Мартыновича. - Правильно говорит его Наумовна: с себя надо начинать. Перестройка касается каждого. Лучше и не скажешь. Вот у меня в ванной четыре плитки отскочили. Лежат стопкой на полу. Год собираюсь присобачить их на место. Выйду - сразу займусь. И с бухлом завяжу. Ограничусь".
- А вам, милейший, нужно бы приподнять свою планку. Не дело прозябать в таких местах, - как будто угадав мои мысли, полушепотом заговорил сосед. - Давайте под мои знамена. Только вот с этим, - он щелкнул себя указательным пальцем по шее, - у нас строго. Мягко говоря, не приветствуется. Зато, если кто инициативен, поощряем морально, стимулируем.
Чертовски заманчивые вещи говорил Вилен Мартынович. По полочкам раскладывал всю будущность. И чем дольше я его слушал, тем ясней сознавал, что ничего нереального в его словах не было. Нужна только голова на плечах, желание достичь чего-то в жизни и немного везения.
"Ну, Мартыныч, ты - мужик. Признал!" - в мыслях радовался я простой формуле успеха.
Дух захватывало. Меня словно подбросило на трамплине, перекувырнуло и понесло теплым восходящим потоком. Такое со мной происходило впервые.
"Я гоняюсь за туманом, за туманом, и с собою мне не справиться никак", - звучала из милицейского приёмника очередная песня. Я обрадовался ей. Это было именно то, что хотелось услышать перед стартом в новую, наполненную смыслом жизнь. "А я еду, а я еду за мечтами, за туманом и за запахом тайги", - не унимался бодрый голос. Возникло желание подхватить слова давно знакомой песни, но вместо этого в голове настойчиво проворачивалась одна и та же мысль. Она и не давала переключиться на лирику: "Куплю квартиру и машину. Вначале машину. В салоне - ароматизатор-ёлочка. С запахом тайги".
... Лязг металлических дверей заставил очнуться. Я увидел, что кто-то, стоя в дверях, крепко обнимал моего Вилена Мартыновича, похлопывая его по сутулой спине.
- А мы сидим, думаем: куда он пропал? - громыхал на всю ментуру незнакомец. - Наумовна в шоке. Того и гляди кондратий хватит. А ты, вот он где.
Зычный пришелец повторял одно и то же, и как мальчишка радовался, что, наконец, нашел друга целым и невредимым.
Кроме меня за этой идиллической картиной наблюдали капитан, сержант и сурового вида здоровяк.
- Это вон Пашок догадался тебя в органах искать, - кивнув в сторону крепыша, продолжал шуметь дядька. - А так бы всё сидели и ждали. Куда ушёл, спрашиваем? Зачем? Всех перебаламутил и слинял. Да-а, надолго мы твою перестройку запомним.
Вскоре дверь вновь громыхнула, захлопнув меня в узком пространстве, казавшемся минуту назад стартовой площадкой в светлое будущее. Радостная компания двинулась на выход. Мое светлое будущее уходило в обнимку с чужаком, даже не махнув мне на прощание. Стало пусто и грустно.
"Пора бы и мне выбираться отсюда", - подумал я.
О триумфальном исходе, как у Мартыныча, и мечтать было нельзя. Вряд ли кто вообще обо мне мог вспомнить, ни то, чтобы искать.
Неожиданно сутулая фигура вновь возникла перед клеткой.
- Слушайте, молодой человек, дайте я вам еще свой мобильный запишу. Мало ли чего.
Его карточка все еще грела мне руку, и я, протянув её через разделяющую нас арматуру, разжал пальцы.
Вилен Мартынович взял визитку, в задумчивости посмотрел поверх моей головы, а потом попросил ручку, чтобы записать номер. Ручки не оказалось, о чем с сожалением я ему и сказал.
- Ладно, не проблема, - заверил он и, пообещав быстро вернуться, спешно удалился.
Вечером, сидя у себя в квартире, я по телефону рассказывал своему другу Вадику о ночной эпопее.
- Ты представляешь, какой урод? - жаловался я.
- А ты и губы раскатал, - резонно заметил Вадик. - Скажи спасибо, что соскочил с козлодерки. Ну, ты даешь, старый.
Я долго не мог найти себе места. Походил по комнате, заглянул на кухне в холодильник, достал бутылку, налил. Некоторое время смотрел на запотевшую рюмку, прятавшую кристальную чистоту налитой жидкости. Хотел выпить молча, но не получилось.
- Сука ты, Вилен Мартынович, - горестно вырвалось из меня.
На следующее утро в ванной я неожиданно наступил на осколки разбитого кафеля. Четыре плитки так и не дождались возвращения на свои места.
Когда умудрился их грохнуть? Не помню. Дурак. Где теперь такие же найду?