Мозаика ХХ
                                                                  
 1. Середина века

Земную жизнь пройдя наполовину,
двадцатый век и брезжит и брюзжит;
в бикини, заголив не только спину,
позирует киношная Брижит.
Но призрак коммунизма жгут напалмом,
летит искра французским авеню,
ливийский кедр с колумбийской пальмой
трещат в огне с картиной в стиле ню.
И горечь от пожарища большого
в крови растворена как героин,
а к Трибуналу не притянешь Бога -
мы сами героически горим.
Самоубийство - подлинная доблесть,
исхлёстанная плёткой до крови
надменная Свобода всходит топлес
на баррикаду, на станок любви.
Толпа длинноволосая с гитарой -
где парень, где деваха не поймёшь, -
в буддийских бусах, со значком Гевары,
и каждый на Исусика похож.
Но если даже обломалось с харей,
рожденье истины прервал аборт,
отрубленные руки - совесть Хары, -
поднимут закатившийся аккорд.
И в этом сюрреальном перформансе
под воркованье сизых голубков
страшнее откровение романа,
где лёгкий трёп подтекстами глубок.
Любви и зла просыпав полной мерой,
прости нас, Век, и с нами распростись.
Пунцовым ртом тебя целует Мерлин.
Дочитана до точки летопись.
                   4 апреля 2019

2. Исповедь поэта

Мы жили у Бога под боком,
не Бог пусть, но Божий сын:
"Мне письма писал Набоков,
меня целовала Мерлин.
На катере, свесившись с борта,
волну погоняла ногой;
со шрамиком от аборта
животик светлел наготой.
Нахохлившимся воробушком,
переживавшим грозу,
Эдит с перламутровой брошкой
внимала, роняла слезу.
Из зала поднялась на сцену
Гранд Опера де Пари...
А брошку её бесценную
я проиграл на пари.
Залив Метрополь шампанским,
на счастье я бил бокал.
"Люблю я твоё шаманство", -
мне Кеннеди сам сказал".
Вакантную должность пророка
занять поспешает пиит,
оправданный тем от пороков,
что рифмою вслух говорит.
И в речи, несвязною чаще,
прольётся порой невзначай
волшебное зелье из чаши,
горючее чем молочай.
С поэзией вышла заминка:
стозевно, стозвонно, лаяй.
Эпохе родная кровинка,
пожалуйста, не умирай.
                               5 апреля 2019

3. Пушкинский музей в 1974 году

В ящике не анаконда -
улыбчивая Джоконда.
Из Лувра везут в Москву.
Чтобы проверить молву
в очередь монотонную
встань полумиллионным.
С утра страна ёжится зябко,
на сердце чего-то зыбко:
неужто одна улыбка
равна социальной пытке
и вновь предстоит ревизия
идей, что, вообще-то, безвизовы?
Когда в захолустной провинции
идёшь ты с авоськой провизии,
сирень обнимая мая,
да знаешь ли ты, родная,
не вписанная в реестр,
Джоконда сама ты и есть?
Судьба твоя нефартовая
мною давно застрахована -
не сто миллионов баксов,
а строчками, рубль - такса.
Но на послание личное
ответит девчонка фабричная
снова улыбкой странной.
И обернётся страна.
                       6 апреля 2019

4. Маргарита

Нам выпали семидесятые
и революция крутая:  
старались, чтоб культурная,
случилась - сексуальная.
На пол пластался звёздочкой
группешник в комнатушке.
"Кто папа?" - спросит дочка.
"Был свет тогда потушен".
Мы в Таллин улетали,
от всех уединиться,	
в гостинице сказали:
нет оккупантам места.
За кожаною курткой -
тебя я не пойму, -
вернулась через сутки,
нашла в аэропорту.
 "Или не этой курточкой
под ливнем укрывались,
подробно твои косточки
я изучать старалась?"
Ты помнишь, Маргарита?
я тоже не забыл.
Трещит эфир забитый,
но пойман шорох крыл.
Бедовою стервозой
ты сквозь грозу прошла,
стелилась не за стольник,
за толику тепла.
Любила без оглядки,
и вспомнят не число:
пожар в твоих глазищах
и светлое чело.
Век новый, высшей мерой
судить нас не стращай,
поскольку лицемерье
души куда страшней.
                      7 апреля 2019