ни под землей, ни раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее".
Иоанн Богослов.
(Пролог)
Ворона прищурила желтый глаз, глядя сверху вниз на казнь, потом издала короткий лающий крик, когда пламя коснулось ног женщины и, взмахнув черными атласными крыльями, взлетела с собора, сделала круг над несчастной, привязанной к позорному столбу. Женщина подняла глаза к небу и улыбнулась. Она словно и не чувствовала боли, не видела огня, не замечала запрудивших площадь людей... А они смотрели на нее. Кто с жалостью, кто с любопытством, кто с нескрываемой ненавистью... Но все ждали чуда. Они верили, что чудо произойдет. Так было начертано в бесовской Книге, так было предназначено Всевышним. И только Князь смотрел равнодушно. Он не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в рай, ни в ад, ни в смерть, ни в воскрешение. Да и как он мог верить, если сам являлся и тем, и другим. Казнил и миловал, даровал жизнь и выжигал огнем, самолично рубил головы и возвышал из низов, не знал жалости и не ведал милосердия... Князь был воином, беспощадным и страшным в войне, безрассудным и холодным в любви, нежным и ласковым со своими лошадьми и собаками, страстным и безразличным с бесконечными любовницами... Он верил только в себя, в свои силы, острый меч и безграничную мощь золота... Скольких алхимиков он порубил, сколько голов снес, сколько горячих сердец перестало биться... И все только из-за одной фразы, услышанной в своем первом походе от нищего старика - ведуна, шамана, колдуна, алхимика, которого он заставил корчиться в муках, но так и не узнал Тайны. "Ты думаешь, мальчик, я просто и понятно изложу тебе смысл того, что постигается веками? Преподнесу тебе, как агнца жертвенного, величайшую из тайн? Думаешь, смертью меня напугать? Ты глупец, князь! Не ищи, неразумный, прямого смысла в словах мудрецов. Приняв дословно то, что написано ими, ты попадешь в бесконечный лабиринт, выхода из которого нет. И твои труды пропадут зря...", - прохрипел тогда старик, изнемогая на дыбе. И взбешенный Князь, которому не исполнилось на тот момент и пятнадцати, выколол ему глаза, чтобы тот не мог видеть Бога, отрезал язык, чтобы он не мог говорить с Ним, и приказал посадить на кол, чтобы старик мучился в бесконечности. Ибо то, что незавершенно, то бесконечно. Много было потом замученных им мудрецов, философов, знахарей, поэтов... И ни один не открыл Тайну. Может, и сами не знали. Но Князь склонен был думать, что заключена в этом какая-то сила, дьявольская или божественная, которая намного сильнее его острого меча, невыносимых мук и страха Смерти.
Конь гарцевал под ним, перебирая длинными тонкими ногами, раздувал ноздри, фыркал, когда дым от костра подбирался очень близко. А Князь смотрел на девушку, и не мог понять, чему она улыбается. И это бесило его. Она наверняка знала Тайну, но тоже отказалась говорить. Ни его нежные прикосновения, ни ласковые слова, ни жестокие пытки не заставили ее признаться. И только Книга, покрытая толстым слоем пыли, найденная в погребе ее дома, и принадлежащая еще ее прадеду, могла бы пролить свет на Неизведанное. Но Книга исчезла, рассыпалась в прах, как только коснулись ее страниц руки всесильного Князя. Книга, написанная на человеческой коже человеческой же кровью, тайнописью. Но он знал: не могла она исчезнуть, она просто перешла в другое состояние, в другое измерение... Он точно знал это, иначе не стал бы давать клятву тамплиеров.
--
Мы признаем тебя слугой бедных и больных, и защитником католической церкви, посвящающим этому делу свою жизнь.
- Признаю себя таковым! Обязуюсь ревностно следовать по стопам того, кто мне указал путь сей, и, елико возможно будет, потчиться собственным поведением своим, служить в пример всем тем, сердца и души коих мне препоручены будут...
Клятва ни к чему его не обязывала, он клялся без душевного трепета, словно нужду малую справлял, но Орден давал преимущество перед простыми смертными, даже если этот смертный сам Бог. Князь был первым наместником тамплиеров на Руси. Он не стал православным. Впрочем, как и католиком. Православие только недавно начало огнем и мечом прокладывать себе дорогу на древней земле.
"По праву десницу ходе, да не по праву дело судима, да призваху Всевышний! Умольбы Перуну избави смерти живота, на прави дела правь, дела долгие лета имети. Ибо кругов жизни несметно, Словеновы сыны славя в летах".
Так молились его предки. Так молился и он. Потому и не придавал значения клятве.
Женщины верят во всепоглощающую и всесокрушающую, спасительную силу любви. Они строят свой мир из тонких, неустойчивых, как карточные домики, надежд, из неизбывных желаний, требующих удовлетворения, и вечных разочарований, когда старятся и в отчаянии погружаются в беспросветное женское одиночество. А, потеряв последнюю надежду, вступают в войну, главное оружие в которой - отлучение от лона, не понимая и не желая понимать, что это самое лоно уже никого не интересует. Мелкий шантаж, притворные головные боли, вечные стенания и жалобы на то, что жизнь прошла мимо, и в то же время изощренная месть всем, кто, по их мнению, виноват в их никчемности. Женские войны - это войны маленьких детей. А дети иногда бывают крайне жестоки и изощренны в своей ненависти. Женщины бывают на редкость хитры и расчетливы. Они кружат голову любовникам, охмуряя их своим неподражаемым умением и коварством в постели, обманывают и смеются над ними, любят и за свою любовь готовы драться до смерти, втаптывая в грязь соперниц и выцарапывая им глаза, и безгранично жадные в своей любви прибегают к различным колдовским штучкам. В момент наивысшего наслаждения, слегка касаясь пальцами, чертят на спине мужчины крест, чтобы он больше не мог заниматься любовью с другими женщинами, подкладывают под подушку петушиные головы и мертвых лягушек, окропляют кровью пол под кроватью, сжигают над свечой кудри любимого...
Стоящая у столба в красных языках пламени и черного смрадного дыма не была ведьмой. Она была Женщиной, любящей и любимой. Счастливой и бездумной в своем счастье. Порхающей над жизнью и смертью. Но это было в прошлом. Сейчас она стояла в самом начале пути, конца у которого нет. Ей было страшно. Неизведанное всегда страшит. Но в начале пути важна не сама цель, а возможность перемещения во времени и пространстве. Странствование - это способ познать, что все в этом мире бренно, легковесно и переменчиво. К тому же она верила в свое Предназначение и Предзнаменование.
Ворона продолжала кружить над девушкой, платье которой уже лизал огонь. А она, улыбаясь, смотрела на Князя. В ее глазах не было осуждения, но и не было покаяния. Только любовь, убить которую невозможно.
И вдруг тишину разорвал звериный нечеловеческий крик. Толпа расступилась в ужасе, и Князь увидел старуху, стоящую на коленях, вытянувшую вперед руки, готовую послать проклятия палачу. Стоявшие рядом попятились, прикрывая глаза ладонями. Каждый знал: проклятия невинно осужденных, обязательно сбудутся. А все чувствовали - не праведная эта казнь, ох, неправедная.
Старуха остановила взгляд острых, голубых, не по возрасту молодых глаз на Князе. И ее шепот разнесся по площади грозными словами проклятия:
--
Да не оставят тебя глад и мор, болезни и страдания, горе и беды... да сожрет огонь жилища твои... Да будут умерщвлены смертию страшною дети твои, и внуки твои, и правнуки... пусть процветают враги твои во веки вечныя... А ты состаришься в тоске и печали, и умрешь в нищете, отчаянии и одиночестве...
Еще не растаял в воздухе ее зловещий шепот, как старуха выхватила из котомки куриный помет и бросила его в Князя.
--
Крыса земляная, - скрипнул зубами Князь и взмахом руки приказал подручным схватить старуху. Но та уже затерялась в толпе, которая сомкнулась перед всадниками.
И еще один тяжкий вздох пронесся над землей. Это люди обратили внимание на костер. Возле столба уже никого не было. Только черный дым уносил в небо прекрасный лик улыбающейся девушки. Притихшая толпа опустилась на колени. Даже приближенные Князя спешились, сгрудившись в страхе вокруг него.
--
Где?! Где она?! - вскричал Князь.
Он не испытывал страха. Только досаду и злость. Эта ведьма точно знала Тайну. Теперь он был уверен в этом. Но она предпочла предать его любовь, предпочла умереть на костре, лишь бы не дать ему стать Бессмертным. Сука! Шлюха и сука! А тут еще и старуха эта, тварь трехногая! Колдунья чертова! Князь знал о таинственном сообществе колдунов, существовавшем на Руси с незапамятных времен. Но никогда близко не сталкивался с ними. Считал это сказками.
ГЛАВА 1
--
Вы хотите загипнотизировать меня? - стараясь выглядеть спокойным, спросил Роман.
--
Нет. Я всего лишь проведу эксперимент, - улыбнувшись краями губ, ответил доктор.
--
Зачем? - Роман бросил исподлобья испытующий взгляд.
--
Ты боишься? Ты же Посвященный! У тебя не должно быть сомнений. Сомнение - признак слабости человеческого ума. Когда человек не верит, он только демонстрирует свою полную незащищенность перед жизнью. Но тебя это не касается, не так ли?
Профессор Лео Арье не выглядел старым, хотя было ему лет шестьдесят, невысокий, широкоплечий, длинные каштановые волосы, которых еще не коснулась седина, волнами ниспадали ему на плечи, карие глаза смотрели проникновенно, пытливо, но по-доброму, будто отец на неразумного сына. В своем широком темном одеянии, напоминающем балахон, он был больше похож на странствующего монаха, чем на врача-психотерапевта. На его руках вальяжно развалился шикарный, пушистый, черный персидский кот. Профессор почесывал его за ухом. Тот благодарно мурлыкал, глядя исподлобья на Романа прищуренными желтыми глазами.
- Его зовут Тигр, - сказал Арье, заметив взгляд пациента.
- Необычное имя для кота.
- О, мой дорогой, это очень необычный кот. Ему очень много лет. Он даже иногда дает мне советы. Представляете? Но вы не переживайте, все будет в порядке.
--
Хотел бы я иметь такую же твердую веру, как у вас, - тихо произнес пациент.
Арье встал, выключил верхний свет, зажег свечи... Потом поставил подсвечник на стол перед Романом. На стенах заплясали причудливые тени, словно фигурки, сошедшие с картины Пикассо. Потом он свечным воском обвел круг, в центре которого оказалась небольшая кушетка. Роман с любопытством наблюдал за приготовлениями Лео Арье. Наконец спросил:
--
Вы француз? Имя какое-то странное у вас...
- Я родился в России, - не удивившись, ответил доктор и сел в кресло. - Как вам, наверное, известно, ключи к большинству психических отклонений находятся глубоко в нашем подсознании. Для того чтобы добраться до этих скрытых тайн, надо сначала отключить активную часть сознания. Как говорят йоги, погрузиться в нирвану. Или в медитацию. Или использовать гипноз. Подсознание охраняет свои секреты, и способов для этого множество. Один из них - это страх перед всем необычным, неосознанным, неизведанным. Существует множество способов погрузить пациента в транс, заставив его сконцентрировать внимание на каком-либо предмете - хрустальном шаре, обычной точке на стене, ярком или на чем-то блестящем. Но вот это кажется мне куда более эффективным. - Он щелкнул выключателем, и перед Романом появился медленно вращающийся черно-белый полосатый диск. Завораживающая музыка и диск вполне могли усыпить его и без профессорского бормотания. Но голос его шуршал и струился, словно песок между пальцами, и ему казалось, что он медленно плывет куда-то очень далеко. И вот голос профессора уже доносится до Романа из этой дали, становясь как бы более низким и звучным.
Он продолжал:
- Ваши руки все тяжелее, и ваши ноги все тяжелее.
Сквозь дрему Роман удивился, до чего же мощно звучит его голос. И он действительно чувствовал это! Руки и ноги наливались свинцом, голова становилась то легкой, то тяжелой... Он бы мог... Дьявольщина, да что такое происходит?! Словно просыпаясь от тяжелого сна, Роман быстро помотал головой из стороны в сторону, чтобы все винтики встали на место, оторвал руки от подлокотников и вскочил на ноги. Диск продолжал со слабым шуршанием вращаться, черно-белые линии змеились, сливаясь в одну причудливую спираль, которая против воли приковывала к себе взгляд.
- И заметьте, есть какое-то колдовское очарование, какая-то завораживающая прелесть в этом вращающемся диске, - сказал профессор. - Я обычно использую его для того, чтобы мой пациент легче сконцентрировал внимание, отвлекся от посторонних впечатлений. А если добавить негромкую приятную мелодию, то эффект еще более усилится.
Он повернул какую-то ручку, и из проигрывателя полились звуки незнакомой, но очень приятной мелодии. Странное чувство непонятной расслабленности постепенно овладело Романом.
- Вы сами можете убедиться, как это помогает, - донесся до него голос Арье. - Ваш взгляд устремлен на диск, а спокойная мелодия вместе с моим голосом оказывает дополнительное успокаивающее воздействие. Постепенно вы расслабляетесь, расслабляетесь, вы полностью расслабляетесь... - и вдруг прервал сам себя. - Но сначала я хочу, чтобы вы легли на кушетку, и полностью доверились мне. Однако если не хотите, я настаивать не буду.
--
А чего мне бояться... - буркнул Роман, укладываясь на кушетку. - Мне и самому интересно, что происходит.
--
Хорошо. Посмотрим, сумеем ли мы обойти ваш страх и добраться до того, что вас тревожит. Почему такие сны снятся... А теперь...
Роман перевел взгляд с диска на огонь свечи. Он горел неровно, подрагивал, становился то больше, то меньше Профессор что-то тихо приговаривал, словно молился, глядя пристально, глаза в глаза, пациенту. Мало-помалу негромкий голос психотерапевта заставил Романа расслабиться. Вглядываясь в пляшущий огонь, он словно погружался в его красные отблески. Тело становилось невесомым, ощущение легкости усиливалось, и это не казалось странным. Наоборот, все чувства обострились, предметы приобрели очертания живых существ... Воздух заколыхался, переливаясь всеми цветами радуги...
--
Очень хорошо, - откуда-то издалека донесся тихий, успокаивающий голос доктора. - Расслабьтесь. Рассказывайте, что ты видите.
...Наступал вечер. Зной понемногу ослабевал. С реки тянуло прохладой и запахами кувшинок. В небе показалась большая стая ворон. Хрипло каркая, они летели навстречу тучам, которые серыми хлопьями рассыпалась над степью. Редкие капли дождя застучали по крыше. Кажется, надвигалось ненастье. "Опять эти вороны", - сплюнул сквозь зубы князь Роман, стоя на крыльце своего богатого терема. Он огляделся по сторонам. Его люди отдыхали, кормили коней, забавлялись с молодухами... "Зажрались, ратники, зажрались... Бой, что ли, затеять с кем-то...". Хоть и был князь жестоким, но понимал прекрасно, что жестокость порождает неверие, а доброта - распутство подданных. Но что-то делать надо было. Да и не давало ему покоя проклятие старухи-ведьмачки. Хоть и не верил, но он все-таки был сыном своего времени, а в те века колдуны, лешаки, оборотни да вурдалаки встречались на каждом шагу. Сколько уж лет прошло, сколько зим растаяло, а все звучит в ушах громкий шепот: "Да будут умерщвлены смертию страшною дети твои, и внуки твои, и правнуки...". А ведь его Любава недавно родила ему сына. Что ждет его в будущем? Князь умолил Перуна принять жертву от него, на капище всю ночь на коленях стоял, незнакомого христианского бога просил о всепрощении... Горькие думы отягощали поседевшую голову князя.
Вдруг зашелестела трава, и над ней показались головы двух гадюк. Змеи переплелись, стараясь преклонить друг друга к земле. Их маленькие неподвижные глаза поблескивали, грозное шипение вырывалось из змеиных пастей. Князь с интересом наблюдал за их борьбой. Вот тебе и ответ. Ничего нет лучше войны. Все дурные мысли из головы вылетят, всё на свое место станет. Да и дружине его пора мечами помахать, земли расширить, животы растрясти, девок новых попортить, а некоторых и в жены взять...
--
О чем загрустил, княже? - к нему подошел сотник Рагнеж. Учитель, друг и соратник с младых лет. Верный воин в бою, побратим, выпивоха и балагур. - Что за кручина тебя гложет?
Рагнеж был не молод, но и не стар, крепок еще во всех членах своего тела. На лице виднелись белые шрамы - следы сабельных ударов, морщины бороздили его низкий лоб, седые нити кое-где серебрились в волосах, над зоркими глазами нависли косматые брови. От правого уха половецкая сабля отрубила половину, и самолюбивый воин старательно прикрывал свое увечье шапкой, чтобы не быть осмеянным глупыми отроками. Зимой он носил белый овчинный полушубок, крепко подпоясанный по животу тонким ремнем с золотыми украшениями, и на бедре у старого дружинника висел прямой русский меч в кожаных ножнах с медным наконечником
Князь оторвался от своих мрачных дум, взглянул на воеводу из-под черных нависших бровей. На многих эти сросшиеся брови и темные, словно остекленевшие глаза, наводили страх. Но и многие девицы хотели бы целовать подол княжеского платья, не чуя себя от счастья.
--
Да так, - буркнул он. - Что слышно?
--
Печенеги в поход собрались. Да и хазары не дремлют. Мечами грозят.
--
Откуда знаешь?
--
Ветер носит, птицы кричат, река шепчет, - уклонился от прямого ответа сотник.
Князь Роман о печенегах знал немного, хотя приходилось его дружине сталкиваться с ними в кровопролитном бою. Кочевые печенежские племена ворвались на эти земли не так давно, еще при его деде, славном Кире, лет сто назад. Печенеги не пускали в свои кочевья чужаков, а тем смельчакам, которые на свой страх и риск все-таки заезжали в Дикое поле, рубили головы, разрывали лошадьми, или варили в кипящем масле. Он знал, что печенеги многочисленный и богатый народ, владеющий огромными табунами коней, и неисчислимыми стадами баранов.
Говорят, что их набеги похожи на нападение волчьей стаи - быстро, молниеносно, никто даже спрятаться не успевает. И отступают также стремительно, несмотря на множество награбленной добычи. И выжигают все за собой. Одни пепелища остаются. Мирной жизни они не признают. Только набеги имеют для них смысл. Печенегов великое множество, как комаров на болоте, и никто их еще сосчитать не смог. Нападают они не сотнями, а тысячами, десятками тысяч... Но, если верить воеводе, хазары тоже в поход собираются. А хазары - самые лютые враги печенегов. Каждый год хазары совершают набеги на печенежские земли, захватывают пленников, которых потом продают на азиатских рынках. Совсем неплохо будет, если печенеги столкнутся с хазарами. И неважно, кто кого победит, все равно он, князь Роман, останется в выигрыше. Так размышлял князь, глядя на заходящее солнце.
--
Ты, княже, все о старухе думаешь? - прервал его мысли Рагнеж. - Забудь. Сколько лет пролетело! Жить прошлым - значит, уподобиться лошади, скачущей вокруг коновязи: как ни бежит, остается на одном месте. Хочешь, байку расскажу? Явился однажды Бог перед умирающим с голоду. Спросил: "Говори, что ты хочешь? Проси, и я дам". "Дай хлеба", - сказал умирающий. "Только хлеба? - удивился Бог. - Проси золота, на золото все можно купить". "Дай золота", - прошептал умирающий с голода. "Только золота? - снова спросил господь. - Я могу дать тебе власть, и все богатства твоих подданных будут твоими". "Дай власть, - из последних сил взмолился умирающий. "Ты просишь только о власти? - усмехнулся Бог. - Все можно взять силой, кроме любви. А любовь дороже всех сокровищ". "Тогда дай мне любовь!". "Я могу дать тебе любовь, - засмеялся господь, - да разве только в любви счастье?". "Дай мне счастье!", - вскричал умирающий. И умер с голода. Так-то.
--
М-да... Хорошая байка. Ему, бедолаге, только хлеба надо было, а он о счастье мечтал, о любви, да о золоте.
--
Вот и я о том же, - улыбнулся сотник. - Не о том ты грустишь.
--
Да не о старухе я думаю, - возразил князь. - О печенегах. О хазарах.
--
Верно мыслишь, Роман. Войско-то собирать?
--
Погоди, сотник. Посмотрим, чем битва между ними закончится. Тогда и нападем. На тех, кто в крови потонет.
Вспомнил князь о тамплиерах. Только-только зарождался Орден. Узнал он о нем еще в молодости, от заезжего рыцаря. И сразу понял всю выгоду Братства. Поехал он с рыцарем на Запад, в великий город Рим. Никогда князь такой красоты не видывал. Он привык к деревянным теремам, к закопченным лачугам, к необозримым степям, где глазу не за что зацепиться, к лесам вековым... А здесь дома каменные, дороги мощенные, одежды смешные, непривычные, женщины, странно разукрашенные... И богатство немыслимое! Откуда столько изделий из злата и серебра собралось в этом стольном граде? Сколько же набегов надо было сотворить? Но рыцарь посвятил его в сии таинства, и даже обучил князя латинице, дабы он мог общаться с людьми и священниками. Рыцари приняли его хорошо, по-доброму, покои ему отвели сообразно сану, и даже сам Великий Магистр вел с ним беседы. Узнал князь о землях новых, о Палестине, Британии, королевстве франков и много-много других вещей, от которых голова кружилась. И был он посвящен в рыцари, и принят в Орден госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского. Чтобы распространял в землях своих новый закон, добродетели христианские, любовь к ближнему... Одно не нравилось князю: что нужно было носить черное суконное платье бенедиктинцев с узкими рукавами в знак жизненных тягот и белым полотняным крестом на груди, цвет которого символизировал их целомудрие. Четыре направления - главные христианские добродетели: благоразумие, справедливость, силу духа и воздержание, а восемь концов - восемь благ, обещанных в Нагорной проповеди всем праведникам в раю. Какое может быть воздержание, какая справедливость... Справедливость у того, у кого сила, оружие, богатство! Но он благоразумно промолчал. Зачем ссориться с Магистром? Зачем плевать в колодец, который будет поить его и его потомков до конца света? Он смиренно опустился на колено и произнес клятву.
У себя в городище он построил такой же большой каменный терем, с просторными светелками, золотыми росписями на стенах, райскими кущами и даже женской половиной, отведенной для Любавы. А еще темницы построил в подвалах терема, с камерами пыточными. Но дальше этого дело не пошло. Не захотели его люди жить в домах каменных.
--
Не держи на нас зла на сердце, княже, - сказал ему тогда сотник. - Но мы на своей земле живем, к свои избам привыкли, к деревянным. Всем миром их строим. В них теплее, чем в твоих палатах.
Не стал Роман спорить. Что с них взять, с лапотников...
Впрочем, давно это было. Много воды утекло. Так же много, как и со времени казни несчастной Тайши. А еще ее Златой называли, за золотые пышные волосы да за сердце доброе. Никто уже и не помнил, откуда пришли ее предки на эту землю, но побаивались их. Поговаривали, что колдовством да шаманством они промышляют. Не проснулась совесть у князя, жалость его не обуяла, когда заполыхал костер над девушкой, которая любила его. Сама виновата. Поведала бы ему Тайну, отдала бы Книгу, глядишь, и жива бы осталась. Да что уж теперь-то... А вот проклятие покоя не давало.
Земля в потемках подобна усопшему. Ночью - она все равно, что завязанные глаза. Хоть и освещается кострами да факелами, а что делается в полусотне шагов - не видать. И змея жалит. И медведь покидает свою берлогу. Молчит земля. Только ковыль по степи шуршит, волны речные легко о берег бьются, лес листвой шумит. Спит земля.
И вдруг взорвалась тишина топотом копыт. Печенеги, как тучи саранчи, мчались на спящее городище. И страшны были не только они, но и их кони. Сила степняка, будь то хазарин или печенег, в его коне. Невысокий, приземистый, лохматый, в глазах - злой огонь, пламя бешеное, в бою зверь лютый. Он бьет копытами всадников вражеских, грызет зубами чужих коней, мчит хозяина в самую середину сечи...
Не успели ратники врага достойно встретить, а уже больше половины полегло. Князь на крыльцо в одном исподнем выскочил, за ним Любава, прижимая сына к груди.
--
Беги! Беги в лес, - закричал ей князь.
--
Да куда ж я без тебя?! - прошептала испуганно Любава. - Порубят ведь!
--
Беги!
Князь схватился за меч, вскочил на коня, метнулся в самую гущу битвы. За ним бросились в бой оставшиеся в живых воины. Да где им было противостоять печенегам! А женщины, старики и дети бросились к темнеющему невдалеке лесу. Но тут засвистели стрелы, кричали и падали люди, печенеги кольцом окружили плененных... Краем глаза князь Роман увидел, как на Любаву с сыном петлю накинули, по земле потащили... Впервые в жизни он почувствовал, как потемнело на сердце. "Вот и сбылось проклятие", - мелькнула мысль в голове. И с отчаянием подумал, что грозит им горькая доля невольников, что до конца дней своих будут они рабами... Развернул коня и, рубя головы, попытался прорваться к жене и сыну. Да не повезло ему. Какой-то юркий печенег бросил под ноги коня пылающий факел. Споткнулся конь, сбросил князя... И тут же на шее его аркан захлестнулся. Видя, что их предводитель пал, бросились врассыпную верные ратники. А близкий друг, сотник Рагнеж впереди бежал. Но и его стрела настигла.
Очнулся князь в юрте печенежской, связанный по рукам и ногам. Напротив сидел хан в богато расшитом халате.
--
Живой? - спросил он и засмеялся, мелко-мелко, тонко-тонко, тряся жидкой бороденкой. Князь Роман застонал. Не от боли, от бессилия. - Живой, - удовлетворенно произнес хан и кивнул своим приближенным.
В юрту ввели Любаву. Платье на ней было порвано, на губах кровь запеклась...
--
Вот! - снова засмеялся хан. - Много мы за тебя да за твою женку, да за сына твоего золота возьмем. Где ж это видано - князь да в рабах...
Дернулся Роман, заскрежетал зубами, веревки до крови в тело впились... Любава на него виновато посмотрела, а на хана затравлено.
--
Но это еще не все, - хан поднялся, подошел к женщине. Потрогал за грудь, причмокнул. - Хороша!
И щелкнул пальцами. На нее тут же набросились печенеги, бросили на ковры, платье лохмотьями в разные стороны полетело... Князь закрыл глаза, чтобы не видеть позора ни своего, ни жены своей. И чтобы не слышать крики и жалобы Любавы, погрузился в транс, которому его в свое время обучили иоаниты.
ГЛАВА 2
--
Роман! - доктор негромко хлопнул в ладони. - Просыпайтесь.
Ресницы пациента дрогнули, он открыл глаза, бессмысленно осмотрел комнату. Кажется, он все еще пребывал в своих видениях. Наконец, взгляд его сконцентрировался на Лео Арье.
--
Это вы, доктор? - чуть слышно прошептал он. - Что это было? Это был сон?
--
Увы, мой милый Роман, - пожал плечами Арье, - вы видели самого себя. Правда, давно умершего. Но вот то, что вы вскользь рассказали о тамплиерах, меня крайне заинтересовало. Особенно, если учесть, что в то время на Руси не было Братства. Вы когда-нибудь слышали о рыцарях Храма?
--
Не держите меня за идиота, доктор! Я тоже в школе учился, и книжки читал.
--
И все же я поясню. Тамплиеры - рыцарский орден, возникший во времена крестовых походов. Целью его была охрана паломников, идущих в Иерусалим.
--
Опять евреи, - пробурчал Роман. - Кругом одни евреи! Вам, доктор, не кажется, что их мало, но их слишком много? Куда ни плюнь, обязательно попадешь в еврея...
--
Ну-ну-ну... - похлопал его по плечу Арье. - Я, между прочим, тоже еврей.
--
Интересный вы человек! То француз, то русский, то еврей...
--
Я сказал, что родился в России. Вы, Роман батькович, не переживайте. Если глубоко покопаться, то и у вас найдутся еврейские корни.
--
Ну да? - Роман недоверчиво посмотрел на доктора.
--
Конечно. Вы сомневаетесь? Однако продолжим. Так вот, этим они занимались на протяжении десятилетий. Суровая монашеская жизнь, обет безбрачия, постоянные опасности сплотили рыцарей Храма. Но с течением времени эту твердыню все-таки завоевала другая сила - деньги. Орден тамплиеров, славившийся своей неподкупностью и рыцарством, превратился в банду стяжателей и ростовщиков. И, кстати, разбойников. Да-да-да... Не удивляйтесь. Именно, разбойников. Они пользовались своей военной мощью, чтобы грабить кого только возможно, и, понятное дело, в первую очередь, тех же паломников, шедших к гробу Господню. И заметьте, даже императоры и церковь ходили у них в должниках. Можно сказать, с большой натяжкой, конечно, что Орден со временем превратился в хорошо организованную банду грабителей и ростовщиков. Правда, под патронажем самого Папы Римского. Они просуществовали несколько столетий, пока не пришло время расправиться с ними. Слишком уж большую власть они под себя взяли. И политическую, и финансовую. И многим это не нравилось.
--
А зачем вы мне это рассказываете, доктор? Нафига мне ваши сказки?! Я пришел по другому поводу.
--
Не волнуйтесь, Роман, я потом все объясню. Сначала я хочу, чтобы вы поняли, какой тайной владеете. Кстати, судя по всему, один из немногих. Так вот, причиной крушения ордена стала непозволительно огромная власть, которой овладели тамплиеры. В своих владениях они были полностью независимы. Это то, что вы увидели в своих видениях. Или в снах. Как будет угодно. Творили суд, расправлялись с неугодными, вешали, сжигали на кострах, сажали на кол по своему желанию. Или для развлечения. Но расправа рано или поздно наступает, не правда ли? Так вот французский король Филипп Красивый решил одним ударом избавиться и от сильных противников, которые лезли в его дела и политику, и от кредиторов, которым он задолжал практически всю страну. Конечно же, за его спиной стоял Папа Римский, а за ним - святая инквизиция. Она же и вела следствие. Ну, понятное дело, какие методы у инквизиции. Дыба, огонь, расплавленный свинец, да мало ли что еще... Тут и невиновный сознается в чем угодно. Даже в том, что он инопланетный шпион, - Лео Арье печально улыбнулся, словно сам побывал в руках инквизиции. - Ну а рыцарей обвинили в колдовстве. Для четырнадцатого века это было нормально. Правда, и основания для этого было. Известно, что тамплиеры исповедовали какую-то таинственную религию. Впрочем, опять-таки, это вам должно быть известно лучше. Ведь это кто-то из ваших предков или вы сами были членом ордена. Правда, намного раньше разгрома ордена. Но это не суть важно. Судя по всему, это было что-то вроде культа сатанистов. Говорят, что они приносили жертвы дьяволу, плевали на распятия и поклонялись странному божеству по имени Бафомет. Об этом вроде бы и раньше знали, но закрывали глаза. Теперь же было решено их уничтожить. Главный костер был зажжен в Париже. На нем сгорел Великий магистр ордена де Малэ. Перед смертью он проклял королевскую династию Валуа. А тех, кого проклинают на костре, долго не живут. Вспомните хотя бы проклятие Жанны Д, Арк.
Но Роман вспомнил другое. Свой сон, и проклятие во сне. И ему снова стало страшно.
--
Неужели такое возможно? - тихо спросил он, скорее у себя, чем у доктора.
--
А почему бы и нет? - Арье понял, что имел в виду его пациент. - Особенно если учесть, что кое-какими знаниями тамплиеры все же обладали. Инквизиция тогда провела не просто следствие с пытками, а самое серьезное следствие. Большинство рыцарей, конечно, не знало о каком колдовстве идет речь, но когда тебя сажают на кол или в "испанский сапог", волей неволей признаешься. Но некоторые из них дали действительно превосходящие по всем статьям показания. Якобы внутри большого ордена существовал некий тайный орден, о котором знала только верхушка. Об этом, кстати, можно прочитать в исторических исследованиях. Один испанский маркиз признался, что участвовал в неких тайных оргиях, на которых вызывали души умерших, а также приносили Сатане человеческие жертвы. Он рассказал, что в какой-то пещере устраивался обряд под названием "черная месса". Возможно, оттуда это и пошло. Из окрестных селений похищался младенец, чаще всего невинная девочка. Ее приносили в жертву сатане, а потом совершали различные кощунственные обряды. Кровью ребенка мазали себя, а из человеческого сала варили свечи. Считалось, что они способны делать человека невидимым. Некоторые до сих пор в это верят.
Романа передернуло. Какое-то непонятное ощущение овладело им. Будто все сказанное доктором он когда-то видел то ли воочию, то ли во сне... Однако он продолжал внимательно слушать.
--
Но еще более интересную информацию поведал некий французский граф. В своих краях этот граф считался таким же исчадием ада, как и Дракула. Странно, что только Дракулу сделали воплощением абсолютного зла. Во всяком случае, в замке французского графа были найдены детские кости в огромных количествах, засушенные головы, тела людей, в основном женщин, без рук и ног, с отрезанными грудями, короче, много такого, от чего даже у видавших виды инквизиторов стыла кровь. Вы, мой дорогой, естественно, желаете знать, для чего я все это рассказываю? Я уверен, что ваша память, ваше подсознание хранит намного больше, чем нам с вами представляется. Из меня плохой физик, но мне кажется, что, то, что произошло с вами, называется временно-пространственной связью. Вы все время погружаетесь в свои прошлые жизни. Причем, вы очень хорошо их помните в состоянии, скажем так, бессознательном. То есть во сне. Понимаете?
--
Не очень, - покачал головой Роман. - Вы, доктор, слишком многого хотите от меня хотите. Я, конечно, учился в школе, но не более того...
--
Ничего удивительного. Любой нормальный человек воспринимает окружающий мир только мозгом, сознанием. Никто не знает, что творится в его подсознании, что движет его мыслями и поступками тогда, когда он не помнит себя. В принципе, это можно было бы назвать шизофренией, раздвоением личности. Но если есть одна личность, почему бы не быть второй, третьей, четвертой личностям, которые человеку уже не принадлежат?
--
Ну, вы загнули! Это я, что ли, не помню, где был, что делал, с кем и когда? Разве что когда перепью. И то на утро.
--
Я попробую объяснить, как я это понимаю. Скажите, какая самая короткая линия между двумя точками?
--
Прямая, наверное, - немного подумав, ответил Роман.
--
А вот и нет. Самая короткая - это ноль.
--
Не понял!
--
Смотрите, - Арье взял лист бумаги, нарисовал на нем две точки, провел между ними линию, потом согнул лист пополам. - Видите, точки соединились? Это и есть временно-пространственная связь. Нет настоящего, только прошлое - точка "А", - и будущее - точка "Б". Таким образом, можно попасть или туда, или сюда, или в другое измерение, которое тоже существует. И мы с вами можем туда попасть, потому что вы - Посвященный. Очевидно, у вас где-то в подсознании происходит спиралеобразное сворачивание времени, и вы попадаете в разные моменты разных же ваших собственных жизней. Потому и переживаете их так тяжело. Не просто как кошмар во сне, а именно, как свои собственные жизни. И от этого вам страшно. Наверное, много всякого наделали, и плохого, и очень плохого, и хорошего. Но вы же не Дракула, в конце концов. Хотя чем черт не шутит, когда Бог спит, - доктор, наконец-то, улыбнулся, показав ряд пожелтевших прокуренных зубов.
--
Это я-то посвященный? - громко рассмеялся Роман. - Хотя...
Он замолчал, заново переживая свои непонятные сны. Лео тоже молчал. Знал, о чем думает пациент, и не хотел мешать. Наконец, Роман поднял голову.
--
Знаете, доктор, - тихо сказал он, - я, наверное, пойду. Отдохнуть надо...
--
Конечно, конечно, идите. Завтра поговорим.
Когда Роман вышел, Арье достал трубку, задумчиво забил ее табаком, но так и не прикурил. То ЗНАНИЕ, которое досталось его пациенту, не шло ни в какое сравнение с тем, что он знал до этого. Как советский психиатр, хоть и с большими познаниями в этой области, он предпочитал считать эту "прошлую память" порождением психики, трюками сознания, которое пытается спрятаться от жестокой действительности, обращаясь к фантазиям, или к снам. Но сам он точно знал, что это не фантазии. Многие говорят, что они способны проникнуть в будущее, но проникнуть в прошлое, НАСТОЯЩЕЕ ПРОШЛОЕ, практически еще никому не удавалось. Шарлатаны, цыганки, и прочие не в счет. Дар ли это? Божественный план или дьявольский? Когда человек, как в прокрученной кинопленке, постоянно возвращается в свои прошлые воплощения, значит, чего-то он не сделал тогда, чего-то не достиг. И это "что-то" его мучает уже многие тысячи лет, из жизни в жизнь, из одного воплощения в другое... Конечно, буддисты понимают в этом больше него, но он европеец, и сознание у него европейское. А значит, материальное. Но как психиатр, он лечил многих людей, чье сознание не укладывалось в общепринятые рамки.
ЗНАНИЕ. Вот чем владел Роман Принц. Хотя совершенно ясно - он сам не понимал, чем владеет. Странно, что именно ему достался в наследство ТАКОЙ подарок. Но, как говорится, пути Господни, неисповедимы. То, о чем Лео Арье мог только догадываться, Роман владел в полной мере, но не знал, зачем ему это надо, как им воспользоваться, и кто его этим наградил.
О тамплиерах он заговорил с ним только потому, что пациент под гипнозом вдруг вспомнил о них. Не было в России Ордена до Павла 1, тем более в древней Руси. Но Роман откуда-то и об этом знал. Возможно, его сознание переплелось где-то с воспоминаниями из других воплощений. Он же не может их систематизировать. Они у него как младенца. Конечно, его пациент научится когда-нибудь управлять ими, но для этого нужно время. И желание.
Тамплиеры - это только одно из воспоминаний. Подсознание Романа ищет какую-то Книгу, с которой все и началось. Книгу, которая содержит некую Тайну. Книгу, из-за которой сожгли таинственную Тайшу.
--
Что ж, воистину, что Наверху, то и Внизу, что Внутри, то и Вовне, - прошептал про себя доктор Арье древнее изречение. Он, наконец-то, раскурил свою трубку.
Роман вышел из подъезда, немного постоял, зябко кутаясь в плащ, поднял воротник. Сентябрь всего-навсего, но уже прохладно, дождик моросил мелкий, питерский. Пробегали мимо редкие прохожие. На Литейный медленно опускались сумерки. Сколько же он пробыл у этого сумасшедшего профессора? Впрочем, почему сумасшедшего? Нормальный мужик. С прибамбасами, конечно, не без того, но на то он и психиатр. С психами пообщаешься, сам психом станешь. И все равно до конца не успокоил. Страхи-то остались. Какая-то спираль времени... Какая там спираль, к черту! Ему бы самому понять, что происходит. Правда, после проведенного сеанса гипноза он все-таки немного успокоился, а Лео Арье объяснил, хоть и непонятно, природу его снов, но сейчас ему опять стало страшно. Возникло ощущение, что по пятам за ним неслышно, как по воздуху, кто-то шел. Роман оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. И рассердился сам на себя. И смешно, и грустно. Здоровый мужик, почти полжизни землю топчет, а страх в нем сидит безысходный, с самого детства. Сначала он не мог понять, что происходит. Сны снились непонятные, слова в голове звучали невысказанные... По юности лет он не придавал этому значения. Мало ли что может присниться. Ему и мушкетеры снились, и пираты, и кикиморы с кощеями, и арбузы сладкие... Детство его было вполне обычное, советское, пионерское, комсомольское... Семья тоже мало, чем отличалась от прочих. Отец пианист в Доме культуры, мать - швея-мотористка... Только фамилия необычная - Принц - и делала его отличным от всех остальных. Да рост маленький. Чуть ли не ниже всех в классе был.
Г Л А В А 3
--
Принц! Какой из тебя принц?! - смеялся рослый для своих пятнадцати лет Мишка Зубов, по прозвищу Зуб. - Шмакодявка!
Во дворе все его боялись. Отец в лагере, мать пьет не просыхая. Сам Мишка здоровый, как буйвол, непредсказуемый в своей силе, внешне напоминал молодого задиристого бульдога. В нем по-детски соединялись звериная жестокость и наивная сентиментальность. Мог оплеуху залепить просто так, ни за что, "чтоб под ногами не путались", а мог и щеночка пожалеть. Якшался в основном с пацанами намного старше себя. Они всегда брали его с собой на "разборки", квартал на квартал. Зуб после таких драк бывал весел, со смаком рассказывал всем желающим кого, куда и как он "врезал". Мальчишки слушали, открыв рот от восторга. А недоверчивым Зуб запросто "пускал кровянку". Ромку он, правда, никогда не трогал. Подначивал, подсмеивался, но не зло. И вступался, если видел, что на него "наезжают".
--
Интеллигенция! - со смешком, но уважительно говорил Зуб.
Их дом находился в самом центре Ленинграда, на Суворовском проспекте. Только это и оправдывало его местонахождение. Потому что коммуналка, в которой проживали Принцы, была перенаселена до невозможности. И хотя многие жильцы давно уже переселились в "хрущевки" в спальные районы, все равно народу в квартире было много. Особенно это было заметно по утрам, когда перед единственным и вонючим туалетом собиралась сонная, злая, переругивающаяся толпа. Ругались, впрочем, лениво, по привычке. Гремели на кухне кастрюлями, рассказывали друг другу анекдоты и последние новости, для проформы хлопали детей по ушам, чтобы не мешали, не кричали, не бегали... Принцев соседи не сильно любили, музыку не понимали и нередко шипели вслед: "Музыкантишка хренов". Или кричали маме:
- Тоже мне, принцесса еб...ая, тебя учили свет выключать?! Кто платить будет?!
Мать отмалчивалась. К ругани было не привыкать. А фамилия ей нравилась - у кого еще такая есть! И мужа своего любила, хоть и называла его рохлей. Отец зарабатывал не много, но иногда, после свадеб или похорон, приносил много разных вкусностей, и тогда всей семьей устраивали праздник. В такие дни родители были веселы, много шутили, смеялись, целовались, а потом, ночью, долго скрипела их кровать, а мама утром была необычайно добрая.
Ромка считал такую жизнь нормальной, он не знал другой. Комната, в которой он жил с папой и мамой, была большая - в три окна. Посередине стоял огромный черный рояль "Беккер", отцовская гордость. Рояль разделял комнату на две части. В большей части жили и спали родители, там же стояла их большая кровать и старые книжные шкафы. Книг было много, так много, что сосчитать их было невозможно. Еще на той половине стоял стол, ножки которого в виде львиных лап, мощно упирались в пол. Казалось, никакая сила сдвинуть его не в состоянии. Меньшую часть комнаты отвели сыну. Да еще и занавеску повесили. Она, правда, не скрывала ни звуков, ни разговоров, ни споров, ни стонов по ночам. Но Ромке было хорошо за занавеской, уютно и тепло. Полумрак и книги навевали романтическое настроение. А читать он любил. Не любил гаммы и осенний холодный дождь, не любил школу и физкультуру, не любил драться, потому что не умел и терпеть не мог, когда смеялись над его фамилией. Уважал Мишку Зуба за силу, за то, что тот заступался за него, и мечтал, что когда вырастет, станет таким же сильным, и тогда его недругам несдобровать.
Сны пришли к нему лет в пять. Он их не понимал. Словно кто-то пытался говорить с ним на иностранном языке. Какие-то битвы, из которых он выходил и победителем и побежденным, какие-то пытки, в которых он был и жертвой и палачом, богатые дворцы и какие-то нищие лачуги, и костры, костры, костры...
Ромка пытался рассказать матери о своих снах, но та только отмахнулась: книжек начитался, вот и снится всякая белиберда. Отец тоже ничего не сказал. Он не верил в сны, предсказания и мистику. И Рома Принц остался один на один с этими странными снами. Его отец вообще был немногословен, а под железной пятой жены окончательно утерял как собственное мнение, так и возможность настаивать на своем. Хотя, возможно, просто не любил спорить по пустякам. А пустяками он считал все, кроме музыки.
В школе у Романа дела шли если не блестяще, то намного лучше, чем у других. Он бы без труда мог стать отличником, но не хотел. К нему и так отношение соучеников было не самым хорошим. Особенно его не любили за то, что он никогда не давал списывать. Но это уже было дело принципа. Рома не понимал, почему, с какой стати и за какие заслуги он должен отдавать свой труд, над которым нередко бился всю ночь. А приятели не понимали, почему он такой жадный. И не любили его. Иногда затевались драки, которых он пытался избежать, потому что никогда не выходил из них победителем. Из-за этого Рома был одинок. Но одиночество не угнетало его. Такой уж был у него характер. Но однажды он твердо решил, что пришла пора менять свою жизнь. И по совету Мишки Зуба начал заниматься боксом. Спорт пошел на пользу. Рома раздался в плечах, стал увереннее в себе, хотя ему и не нравилось бить своих соперников. Но и одноклассники стали его побаиваться. Теперь Рома не дожидался, когда его ударят, бил первым, и всегда неожиданно. Как говорил Зуб, оцени обстановку, найди у противника слабое место и вперед. Хочешь жить, хочешь, чтобы уважали - бей первым. Хоть и недалеким был Мишка Зуб, а правду жизни знал не понаслышке. Но не повезло ему. Загремел Мишка на "малолетку" за драку и хулиганство. А когда вернулся, это был уже другой человек - замкнутый, недоверчивый и вспыльчивый. Единственный, с кем Зуб общался, как и прежде, был Рома Принц. Многое Рома тогда узнал о зоне, о зеках, о жизни за колючей проволокой...
--
Ты, Ромка, парень клевый, мотай на ус, - говорил ему Зуб. - От тюрьмы, да от сумы никогда не нужно зарекаться. Житуха - это не любовь под луной. Это намного хуже.
С ним-то Роман и поделился своими снами. Как ни странно, но Мишка заинтересовался, слушал внимательно, иногда удивленно качал головой...
--
Да ты писатель, Принц! Рассказываешь, как книжку читаешь. Не пропадешь на зоне, если что...
--
А я туда и не собираюсь, - огрызнулся Роман. Ему стало обидно, что его исповедь Зуб принял за выдумки.
--
Не кипятись. Я же не со зла. Ты умный пацан, а думаешь почему-то о смерти. Все твои сны о смерти.
--
Странный ты стал, Зуб, - сказал Рома. - Никогда раньше я от тебя такого не слышал.
--
Я дураком раньше был, - вздохнул Мишка. - Зона кого угодно научит. Я, например, понял, что позор страшнее смерти. Но каждый, кто о ней думает, рано или поздно плохо кончит. Усекаешь?
Зуб как в воду смотрел. С некоторых пор Роман стал обидчив, за словом в карман не лез, мог нагрубить и учителям, и директору школы, и местному участковому. Однажды он набросился на великовозрастного оболтуса за то, что тот грязно выругался в адрес его матери, избил до полусмерти, за что и был поставлен на учет в милиции. Родители пострадавшего не поленились и пожаловались участковому, а тот, не разобравшись, составил протокол и отправил его в школу. Был скандал, Роман высказал все, что думал и об участковом, и об учителях, и о директоре, и обо всей "этой гребанной жизни"... Капитан Лора Иванова, молодая тридцатилетняя женщина, из инспекции по делам несовершеннолетних провела свое расследование, и мелкое хулиганство отмела сразу. Она тоже считала, что никому не позволено грязно выражаться и ругать мать одноклассника. Но на заметку все-таки его взяла. Уж очень непредсказуем был Роман Принц в своих действиях.
Прошло немногим более двух лет, как он снова накликал на себя беду. И на этот раз довольно серьезную. Лора не поверила своим ушам, когда узнала, в чем его обвиняют. Якобы Роман напал на какую-то парочку в Летнем саду, приставал к девушке и пырнул ножом ее парня. Следователь утверждал, что он был пьян. Лора не поверила. Кому как не ей знать, что Рома никогда не пил, и даже не переносил запаха спиртного.
Ей сразу понравился этот невысокий, молчаливый, замкнутый в себе парень. Лариса прекрасно понимала - они совсем разные. Она намного старше, муж, двое детей... Он - практически ребенок. Но тогда она не смогла тогда справиться с неожиданно возникшей страстью. Поэтому и отдалась в первый раз Роману прямо в служебном кабинете. Не думая ни о чем, кроме огромного желания почувствовать этого молодого парня. А у него она вообще была первая. Эти воспоминания как стрелой пронзили ее, заставляя почти физически ощутить сладость того первого, головокружительного оргазма. Потом, позже, она учила его премудростям любви, и не было ничего удивительного, что Роман влюбился. Как женщине, ей это было приятно, как офицер милиции, она понимала, что до добра такая связь не доведет. Но и поделать с собой ничего не могла. Лариса хорошо помнила, как это было в первый раз. Он пришел по ее вызову, капитан Иванова хотела все-таки сделать ему внушение. Но когда Роман вошел в кабинет, она не смогла вымолвить ни слова. Что-то необычное было во всем облике парня, особенно, в больших серых глазах, которые смотрели на нее пристально, словно раздевая. Взгляд Романа опустился на пышную грудь. Ее будто током ударило. Он быстро отвел глаза, но Лариса женским чутьем поняла, что небезразлична ему. Сама не сознавая, что делает, она расстегнула две верхние пуговицы на блузке. Роман зачарованно смотрел на открывшееся зрелище. Ему еще никогда не доводилось видеть женскую грудь так близко. Сверху она была почти полностью открыта, маленькие чашечки бюстгальтера скрывали только одни соски. У него от возбуждения занемели кончики пальцев. Лариса посмотрела на его брюки, закрыла глаза и решилась. - Рома, ты с женщиной когда-нибудь был? - Не был... Встав, она подошла к двери и заперла ее на ключ. Потом повернулась и сбросила блузку на диван. Подойдя к стоящему в оцепенении парню, обняла его за шею и с наслаждением прижалась. - Поцелуй меня! - попросила она шепотом. Он осторожно обнял женщину и неумело чмокнул. Лора слегка застонала, впиваясь губами в его рот. Так приятно было стоять рядом, ощущая прекрасное юное тело. Ощущая совершенно реально. Небывалое доселе возбуждение охватило его. Она положила руку на то место, где его брюки выделялись тугим бугорком и почувствовала через туго натянутую ткань твердую плоть... Как музыкант Лариса быстро прошлась пальчиками по пуговицам, и выпустила на волю его член, который выпрямился, словно пружина. Наклоняясь, она начала осторожно целовать, настойчиво ласкать его орудие. Она делала это медленно, со вкусом... Упиваясь ощущением власти и огромного желания, дрожа от нетерпения. Ее бедра сводило от предвкушения близкого оргазма. Он целовал глаза своей возлюбленной, ее лицо, шею, большую грудь, с отвердевшими сосками. Осторожно и неумело... - Целоваться потом научу! А сейчас раздевайся! - приказала Лариса. Он остался стоять все на том же месте, словно не слыша ее слов. Она быстро расстегнула на себе лифчик и обнажила роскошную грудь. Затем спустила юбку, чулки, оставшись в одних трусиках. Принц стоял, не в силах оторвать глаз от женского тела. Она казалась ему такой не настоящей, не реально прекрасной... - Ну что же ты? Раздевайся! - ее руки нежно скользили по его телу. Роман очнулся от прекрасного видения и стал торопливо расстегивать пуговицы на рубашке. Трясущиеся руки не слушались, он с трудом сдерживался, чтобы не разорвать проклятую рубашку одним махом. Не в силах больше терпеть, Лора сама помогла парню и сбросила его брюки вместе с трусами на пол. - Блин! Вот блин! - Роман все еще возился с непослушной рубашкой. Женщина заворожено смотрела на огромный член, вздыбившийся кверху и подрагивающий от напряжения. Она схватила его рукой и сжала. Вдруг парень застонал и страшно напрягся. Из головки его орудия выплеснулась мощная струя жидкости. Горячая сперма залила живот женщины белым потоком... Она растерянно смотрела на парня. Роман наконец освободился от одежды и стоял перед женщиной, не очень понимая, что случилось. Ему уже доводилось видеть "мокрые" сны, но никто не удосужился объяснить - что это значит. И сейчас он был в замешательстве. "Ой, да ведь он же девственник!" - в отчаянии подумала Лариса. Она готова была плакать от разочарования. - И что теперь? - Роман понимал, что вышло что-то не так. - Не знаю! Она с тоской смотрела на него. Ее сотрясала дрожь неутоленного желания. - Ты все еще хочешь? - Конечно, хочу! Почему спрашиваешь? Она вдруг подумала, что для такого парня один раз кончить - сущие пустяки. Это ведь не ее задохлик-муж. По идее он должен быстро восстановиться. Лариса повеселела. - Подожди... Она достала из сумочки платок и вытерла живот. Затем снова вернулась к юноше. - Обними меня. Роман радостно улыбнулся и притиснул к себе женщину. - Потише! Ты же меня раздавишь... Его пальцы стиснули ей ягодицы, жадная рука полезла под трусики . Она расставила ноги пошире, а он пальцем прикоснулся к ее попке, потом чуть-чуть проник внутрь этой маленькой дырочки, ощутив, как плотно она охватила кончик его пальца. В этот момент Лора издала громкий страстный возглас и забилась в конвульсиях оргазма. - О-х-х! Лариса уже еле стояла на ногах. Она с восторгом ощутила, как его член снова наливается могучей силой. Пора, теперь пора! Она чуть отстранилась и прошептала: - Иди, ложись... Роман с трудом заставил себя расцепить объятия. Он уже сам был на самом пределе. Не понимая толком, чего от него хотят и не спуская с женщины жадных глаз, улегся на диван. - Не торопись. Я хочу любить тебя... Только ты сейчас будешь лежать, и будешь лишь послушным мне. Она легла на него сверху и стала целовать его глаза, губы, шею, погладила рукой его грудь. Хотя она и запретила ему что-либо делать, но он не мог просто лежать. Его руки все время вырывались и ласкали ее тело. Ей это очень нравилось, но она игриво возмущалась его непослушностью.
- Я тоже хочу любить тебя, - шептала женщина
Ее ладони едва хватило для того, чтобы обхватить член. "О-о-о, какой красавец! - восхищенно выдохнула Лариса. - Как здорово!!! Какая же в нем сила и власть!!! Я хочу его всего...". Эта мысль билась в ее мозгу, застилая собой все другие. Роман почувствовал, как что-то теплое и жгуче-приятное охватывает его член. Зрачки ее глаз расширились до предела. А поцелуи становились все нежнее. Она взяла его в руку и начала не спеша двигать рукой вперед-назад. Поцеловала головку сначала просто так, но с каждым разом все больше и больше приоткрывая губы. Она своими ласками заставляла его парить над землей и возвращала в реальность.
- Мы никуда не торопимся, слышишь? Впереди целая вечность...
От удовольствия он глухо стонал. - Как хорошо! Обними меня... - откуда-то издалека донесся до парня голос Ларисы. Крепкие руки стиснули ее спину. Она развернулась лицом к нему, и села на его член. Он чувствовала, как мягко и упруго входит в нее его плоть. Ей было приятно это ощущение, поэтому она немного приподнялась и опустилась вновь. Ей показалось, что член переполняет ее всю. Их губы слились в страстном поцелуе. Он почувствовал, как мышцы влагалища крепко обняли его член, потом отпустили, потом опять... Это было потрясающим ощущением. Впившись губами в его рот, женщина начала ритмично двигать тазом. Она медленно поднималась, почти полностью освобождая член, и затем резко опускалась до самого упора. Жгучие искры наслаждения буквально пронзали ее истосковавшееся по любви тело. Темп движения все ускорялся. Она ощутила, как его бедра тоже пришли в движение. Теперь его член врывался в нее уже с удвоенной силой. Лариса неистово билась лобком, предчувствуя надвигающийся оргазм. Вдруг она стиснула зубы, из самой глубины ее вырвался наружу протяжный и мучительно-сладкий стон. - О-о-о-о-х-х! Роман на мгновение замер, испугавшись, что слишком сильно сдавил свою "наездницу". А она только крепче его обняла, извиваясь пылающей грудью. - Давай, давай, не останавливайся! Она снова впилась в его губы и с бешеной силой задвигала бедрами. Партнер едва успевал за ней. Долгожданный оргазм взорвал тело женщины тысячей невыносимых искр. Она стонала и всхлипывала, вздрагивая всем телом. Ее пальцы до боли впились в широкую спину. Движения становились все неистовей, она почти теряла сознание от чудовищных спазмов. Вдруг Лариса резко остановилась и замерла, вращая пахом по телу парня. Она закрыла глаза и сжалась, ее тело содрогалось, пронзаемое судорогами... Они обессилено лежали на кожаном диване и молчали, потрясенные случившимся. Роман, свободной рукой, не переставая, ласкал округлые женские ягодицы, проникая как можно глубже между ног. Она повернулась к нему. - Ты хоть понимаешь, что ты сделал, Рома? По ее лицу текли слезы счастья. Впервые за многие годы она испытала настоящее чудо любовного экстаза. Она с нежностью смотрела на юного любовника. - Догадываюсь, - Принц довольно улыбался. - Тебе-то самому хорошо было? - Ты еще спрашиваешь!.. Она взглянула на него томными глазами и придвинулась поближе. Парень обхватил ее за талию, прижал к себе, их ноги переплелись. В пах молодой женщины уперся возбужденный член. Лора откинула голову назад и прошептала:
- Какой он большой и твердый... Я хочу почувствовать его внутри себя. Иди, и наполни меня собой... Она почувствовала, как снова он вошел в нее. "Боже! Как хорошо!" И, поддавшись этому бешеному ритму страсти, они снова растворились друг в друге, летя на огромной и сладкой волне бешеного оргазма. - Еще, еще, еще!!! Она повторяла это все громче. Сейчас они были одним телом, в котором бурлила бешеная страсть, унося их в свои, еще не познанные дали.
Она помнила тот день в мельчайших подробностях. Как и все остальные дни их любви. Конечно, Рома был непредсказуем, но чтобы кого-то зарезать?! Этого просто не может быть! Начистить кому-нибудь рожу, это да, на это он способен. А напиться и пырнуть ножом... Нет, нет и нет. Однако необходимо было разобраться, что произошло.
Били Романа долго и жестоко. Старались попасть по почкам. Менты были молодые и, похоже, еще не насладившиеся властью. От ударов он перекатывался с боку на бок, закрывал лицо и пах, но они все равно били - методично и скучно - будто работу исполняли. Самое ужасное было то, что Роман не понимал - за что его бьют?! Он не чувствовал за собой никакой вины. Его взяли на улице, когда он возвращался с тренировки. Нашли в кармане нож, хотя Роман никогда не носил с собой ножей. Наверное, подкинули. А теперь вышибали из него мозги и признания. Но он молчал, стиснув зубы. Всегда помнил совет Мишки Зуба: "Никогда ни в чем не признавайся. И никого ни о чем не проси".
Дверь в кабинет распахнулась. Роман не видел, кто вошел. Он почти потерял сознание от боли.
--
Вы что делаете, суки?! Совсем нюх потеряли?! - голос звучал визгливо, на повышенных тонах.
--
Не кричи, капитан, - устало отозвался лейтенант, обтирая ботинки от крови. - Ты несовершеннолетняя инспекция. Здесь не твоя епархия, а следственный изолятор. Детишками занимайся, а этого оставь нам. Он мужика порезал.
--
Это не я, - запекшимися от крови губами прошептал Роман.
--
Вы ему ребра сломали, сволочи, - Лора склонилась над Романом. Ей было очень жаль парня, но она не могла этого показать. За любовную связь с подозреваемым можно в одно мгновение вылететь с работы.
--
Ничего, не барин, - сказал второй милиционер, сержант, - на зоне заживет, как на собаке.
--
В чем его обвиняют?
--
В нападении на парочку, сопротивлении сотрудникам милиции, ношении холодного оружия... Короче, целый букет. Правда, все отрицает. Но потерпевшие написали жалобу, да и свидетели имеются. Так что... Как ни крути, а твой подопечный виноват, - лейтенант, наконец, сел за стол, закинул ногу на ногу. - А твой интерес-то какой, товарищ капитан? По возрасту он уже вроде не подходит для инспекции.
Роману только неделю назад исполнилось восемнадцать. Он лежал на полу, глотая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Легкие с трудом пропускали кислород. В них что-то сипело, хрипело, по подбородку текла струйка крови... Он приподнялся, сел на пол, прислонившись спиной к стене.
--
Рома, Рома, как ты? - Лора бросилась к нему. - Вызывайте скорую, мудаки!
--
Еще чего не хватало! - лейтенант сплюнул под ноги. - И так обойдется. Пусть протокол подпишет, тогда вызовем.
--
Вызывай, говорю! А то я тебя самого в больницу спроважу. И прокурору расскажу. Вызывай!
--
Ладно, ладно, не гоношись, Лариса. Сейчас все будет.
Было видно, что лейтенант струхнул. Хоть Иванова и из инспекции по делам несовершеннолетних, но по званию она все же старше. К тому же ходят слухи, что прокурор района к ней неравнодушен. Действительно, пожалуется, потом проблем не оберешься. Он начал крутить диск телефона.
Калейдоскоп сознания начал свое медленное вращение, жонглируя событиями, мыслями, лицами, людьми, когда-то виденными им. Все они что-то выражали, смеялись, грустили, убивали и воскрешались, рассыпались на тысячи новых лиц, снова собирались в один светящийся шар... Потом все исчезло, затаилось, пока из небытия не выплыл хмурый мрачный лик в бликах огненного факела. Человек шел по лесной тропинке, уходящей в непролазную чащу. Вековые сосны пахли горькой сыростью мха, откуда-то слышался далекий колокольный звон, мимо пробегали звери, испуганно оглядываясь на человека, рыча и мяукая... Он вышел на поляну. За гранью необозримого пространства простиралась манящая даль, подернутая чернильной шалью ночи в вышитых по бархату неба ярких звездах. Человек оглянулся, пристально посмотрел в чащу... Глаза сверкали в темноте, словно глаза зверя, обведенные фосфором. Он потряс кулаком в сторону колокольного звона, развернулся, и больше не оглядываясь, пошел по тропинке.
Очнулся Роман от холода. Это было первое, что он почувствовал. Боль появилась потом. Боль была тупая, ноющая, начиналась где-то в глубине живота, и растекалась по всему телу. Он открыл глаза и увидел потолок. Белый, с желтыми разводами, в грязных пятнах влаги. Кто-то держал его за руку. Нежно, слегка касаясь пальцами ладони. Роман скосил глаза и увидел Лору. Рядом с ней сидела мать. Она плакала. Роман попытался приподняться, но тут же снова упал на подушки. Ощущение было словно после контузии - звон в ушах, головокружение, тошнота...
--
Лежи тихо, - прошептала Лариса. - У тебя сотрясение мозга.
--
Да, умеют бить ваши сотруднички, - он улыбнулся и скорчился от боли.
--
Ничего, я еще разберусь с ними. Скажи мне только одно - ты виноват? Это ты порезал парня? Хорошо. Что он жив остался...
--
Нет, - Роман дернул рукой. - Я вообще не был в Летнем саду. Они меня на улице прихватили и нож подкинули.
--
Я разберусь. Обещаю! - ее глаза гневно сверкнули.
Через две недели Роман вышел из больницы, и сразу попал под суд. Как говорится, с корабля на бал. Суд был скорым, никто особенно не разбирался в происшедшем, Лора тоже ничем помочь не могла. Роман надеялся, что увидится с родителями, но они на суд не пришли. Мать слегла с сердцем, а отец уже давно находился в онкологии.
Приговор он выслушал отрешенно, словно его это и не касалось. "... Суд постановил признать виновным Принца Романа Григорьевича и приговорить к трем годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима...".
Адвокат, толстый маленький человечек, с озабоченным видом собрал свои бумажки, подошел к Роману. На его предложение подать апелляцию, он лишь пожал плечами. Советский суд - самый гуманный суд в мире. Между прочим, могли бы впаять и лет восемь. Но и три года казались ему вечностью. Тем более что ни за что. Хотя, возможно, судья, немолодая полнеющая женщина с несчастным лицом, и сама не поверила обвинению, потому и дала минимальный срок. "Кивалы" - народные заседатели - как им и положено, только поддакивали.
Еще находясь в СИЗО, Роман узнал, что Мишка Зуб отправил по зонам маляву, в которой писал, что "Принц свой пацан, и трогать его грех". Заступничество Зуба избавило его от многих проблем. Но не от всех. На зоне все чаще ему стали сниться сны, в которых он даже не пытался теперь разобраться. Просто плыл в своих снах, как по волнам.
Первый, с кем Роман познакомился там же в СИЗО, был старый вор-карманник Бегун, Бегунов Владимир Семенович. Но самое удивительное было то, что в свое время Бегун учился в семинарии, и даже служил в каком-то маленьком приходе под Москвой. Чем он приглянулся Бегуну, Роман не знал, да и не задумывался особенно. Тот сам подошел к нему, точнее, приковылял, потому что сильно хромал на левую ногу.
--
Ты будешь Принц?
--
Ну, я, - грубовато ответил Роман.
--
Это погоняло?
--
Что за погоняло? Кличка? Нет, это фамилия. Принц Роман.
--
Классная мишпаха (фамилия на иврите). А я Бегун. Так меня все зовут. И ты зови так же.
--
Приятно познакомиться.
--
Не ври. Не так уж тебе и приятно. Но бояться тебе нечего. Никто не тронет. Маляву от Зуба получили. Он горой за тебя. А Зубу можно верить. Но если что-то скрываешь, лучше расскажи сразу. Чтобы потом претензий не было. Помнишь, как в Библии сказано? "Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным. И ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу". Понял?
--
Ты, Бегун, библию наизусть знаешь?
--
У меня пятая ходка. А что еще на "зоне" делать? Только книги читать. Работать мне запрещено, я в авторитете, вот и просвещался понемногу. К тому же я когда-то священнослужителем был.
--
Что ж ты в воры подался?
--
Бес попутал. Да и сомнения в Боге у меня появились. А сомневающийся не может быть священником. Видишь ли, если ты думаешь, что Бог - создатель и вершитель всего в твоей жизни, ты заблуждаешься. Бог, скорее, наблюдатель, а не создатель.
--
Мудрено глаголешь, Бегун. Словно не в "хате" находишься, а проповедь читаешь.
--
Ты не смейся, Принц, ты слушай. Маловат ты еще брать мои слова под сомнение, - чувствовалось, что старый вор сел на своего "конька". - Если считаешь, что тебя по воле божьей сюда засунули, то ошибаешься. По большому счету, богу глубоко наплевать и на тебя, и на меня, и вообще на всех...
--
Как же так? - искренне удивился Роман. - Мы же дети его!
--
Верно. Бог создал человека по образу и подобию своему. Бог создал процесс жизни или жизнь саму по себе. Но при этом бог дал человеку свободу выбора. То есть человек волен делать со своей жизнью все, что заблагорассудится. Богу все равно, что ты делаешь. Когда родители отпускали тебя гулять на улицу, разве для них было важно, в какой последовательности ты будешь играть в игры? Сначала в футбол, потом в войнушку. Или наоборот. Конечно, родители всегда надеются, что дети не причинят СЕБЕ вреда. Но если это случится, они тут же прибегут на помощь, чтобы исцелить и дать детям ощущение безопасности, снова быть счастливыми и снова бежать во двор. Но какая разница родителям, во что ты будешь играть завтра? Конечно, они постоянно предостерегают тебя от опасных игр, но они не смогут удержать детей от того, чтобы они не делали опасные вещи. Не всегда. Не до бесконечности. И мудр тот родитель, который понимает это. В этом заключается понимание двойственности Бога.
--
Не понял.
--
Что тут непонятного? Отсутствие беспокойства за процесс, в данном случае, игры. И глубокое беспокойство за результат жизни. А жизнь, по большому счету, тоже игра. Только без правил.
--
Ох, Бегун, ну и намешано же у тебя в голове! - Роман хотел рассмеяться, но дыхание перехватило. Ребра еще не до конца зажили.
--
Что, болит? Ничего, пойдет. Ты, главное, не напрягайся.
--
Не обращай внимания, Бегун. Продолжай...
--
Потом поговорим. Успеется еще. Ты пацан, судя по всему, правильный. Держись меня. А то какой-нибудь "косяк" запорешь... Мне вроде бы и наплевать на тебя с высокой горки, а вот не хочу, чтобы твоя жизнь сломалась, еще не начавшись. Перейдет какая-нибудь гнида дорогу, и прости-прощай мальчишечка. Так что мотай на ус, что говорить буду.
--
Да я уж наслышан о порядках...
--
А ты еще раз послушай. Не отказывайся, когда помощь от чистого сердца идет. Лоханешься по мелочи, за всю жизнь не расхлебаешь.
--
Извини, Бегун. Спасибо тебе, конечно...
--
Вот и ошибочка, Принц. Никогда в этих стенах не говори "спасибо". Только "благодарю". Это значит, что ты благодарен, испытываешь искренние чувства... Про "опущенных" слыхал, небось? Никогда не прикасайся к ним, никогда у них ничего не бери и не давай. Иначе сам отверженным станешь. По непонятке многие в "петухи" попадают. Ты хоть и умный пацан, но жизни еще не знаешь. Со временем, конечно, сам в понятиях разберешься, но лучше все-таки раньше. Мало ли что может случиться...
И Бегун углубился в пояснение "воровских" законов. Роман про себя отметил, что делал он это ничуть не менее увлекательно, чем рассуждал о боге.
Г Л А В А 4
Профессора Лео Арье мало интересовало недавнее прошлое Романа Принца. Намного больше его занимало далекое прошлое пациента. Настолько далекое, что поверить в него было практически невозможно.
Он обложился кучей книг, самой старой из которых была "Молот ведьм" 1491 года издания. Профессор уже и сам не помнил, как она у него появилась. Как будто всегда была. Он редко открывал ее. При всем своем мистицизме, Арье мало доверял средневековой галиматье. С таким же успехом можно было бы поверить в "Протоколы сионских мудрецов". Хотя давно известно, что "Протоколы" - выдумка от первого до последнего слова.
В книгах профессор пытался найти подтверждение своей догадке, в которую поверить тоже было бы безумием. Но Арье слишком часто сталкивался с непознанным и необъяснимым, чтобы вот так просто откинуть свою версию. Он поднялся из-за стола, подошел к окну. Пригладил ладонью свою львиную гриву. Подумал, что каждый человек пребывает в плену собственных стереотипов, порой, весьма противоречивых. Где уж тут познать истину, если сам живешь в вечном заблуждении? Да и можно ли вообще узреть, увидеть Истину? А хоть и увидев - поверить в нее? Это все равно, что спросить у дома о своем строителе, у машины - о своем владельце, у меча - о своем хозяине... У Романа о его снах... Если разобраться, то это даже не сны, а какие-то воспоминания, глубоко укрытые в недрах памяти и сохранившие лишь детский страх перед неизведанным, и мучительную боль утраты чего-то не свершившегося. А он сам, Лео Арье? Сам-то он чего ждал от своей жизни? Она неслась по кругу, раскручивая спираль истории, и не сулила ничего нового и необычного, потому что все уже когда-то было. Интересно все-таки, что же сыграло роковую роль в судьбе Романа - любопытство, провидение, проклятие, потянувшееся за ним, как тень, из прошлого? Это можно было бы сравнить с огромной бездной, клубящейся туманом, уходящей в бесконечность. Смешанное страшное и радостное ощущение безмерной высоты и невозможности разбиться. Это как полет в безвременье. Как Вечный Феникс, который, достигая преклонного возраста, сам сооружает себе костер и сгорает в нем, чтобы снова восстать из огня юным и возрожденным к новой жизни.
Профессор посмотрел на часы. Надо же, пятый час утра! Всю ночь просидел над книгами. Он сам не знал, что ищет в них, в этом мировом кладбище знаний. Но листал страницу за страницей. Ему не давало покоя мысль, что он близок к разгадке Книги Бессмертия, которую искал Князь в прошлых воплощениях Романа. И из-за которой он замучил столько народа! И все-таки Арье не удавалось ухватить эту мысль. Она словно издевалась над ним. Конечный результат все время ускользал. Как психотерапевт, он был убежден, что между умом и безумием есть определенная связь. И в определенной точке они сходятся. Это все равно как каждое положительное качество в превосходной степени превращается в отрицательное. Храбрость - в безрассудство, любовь - в ненависть, гениальность - в идиотизм... Добро - во зло.
Он пошел на кухню. И снова (в который уже раз?) подумал, что неплохо было бы нанять какую-нибудь домохозяйку, чтобы она убиралась в квартире и готовила кофе по утрам. Но профессор уже настолько привык жить один, что не представлял себе, как целый день будет крутиться возле него чужой человек. О женитьбе он вообще не задумывался. Лео Арье являл собой тип классического ученого, погруженного в свои изыскания.
Он налил кофе в большую фарфоровую чашку с отбитой ручкой. Она была из его детства и служила талисманом. Арье любил ее, и не променял бы ни на какую другую. Он снова вернулся в комнату, расчистил место на столе, с удовольствием отхлебнул крепкий горячий напиток. И опять углубился в чтение книг.
Сон Романа начался с того, что он заснул и проснулся в своей квартире на улице Пушкина. Он лежал на старом продавленном диване, а через щель приоткрытой двери лился голубоватый свет. Принц встал, медленно и невесомо прошел по комнате. Оглянулся и увидел себя, все так же лежащем на диване. Казалось, что его двойник не дышит. Но его это почему-то не удивило. Романа вдруг охватило острое желание найти источник света. Правда, долго искать не пришлось. Он открыл дверь и остановился на пороге. Голубоватый свет исходил из зеркала в коридоре. Оно переливалось всеми цветами радуги, и словно звало его в себя, вовнутрь. Роман подошел ближе, протянул руку. Внезапно свет погас и в зеркале появилась жуткая морда, то ли зверя, то ли человека, из пасти которого капала кровь. Глаза чудовища горели красным пламенем, шерсть на голове и плечах вздыбилась, клыки обнажились... Роман отпрянул от зеркала. Изображение поплыло волнами, затуманилось дымом... Принц глубоко вздохнул и прошептал:
--
Слушай и содрогайся, о сатана, враг веры, враг рода человеческого, друг смерти, вор жизни, потрясатель правосудия, источник зла, корень пороков, причина жадности, начало раздоров, поставщик горестей, - слушай, о сатана, и повинуйся!