Пустынный, тёмный, холодный коридор, казалось, тянущийся из ниоткуда в никуда. Нет ни одного факела, ни одного окна, дабы разогнать вольготно расположившуюся здесь тьму. Забреди сюда случайно путник и время для него обернётся вечностью, а прямой ход извилистым лабиринтом. Едва уловимый запах пыли и смерти, ветхости и запустенья, способен нагнать тоску, такую, что невольно потянет подвыть шалящему где-то рядом сквозняку. Этот проказник, проникший в царство тьмы обманом, словно плачет и смеётся, подражая неуспокоенной душе, скребётся и стонет, бьётся, зовя на поединок глухое, сварливое эхо. И за надёжною преградой каменных стен притаилось безумие, неумолимо подтачивающее рассудок в этом чуждом жизни месте.
Но если совладать с собою, сделать медленно шаг во тьме, отринув безумие и запирая страх в душе, то можно дойти до первой двери на этом коротком или длинном пути. Она будет едва приоткрыта, словно в ожидании, тяжёлая, массивная, до дрожи напоминающая могильную плиту. Монолитнаяя, грубая, почти не отличимая от стен, давящая и подавляющая. Одно неверное движение и она будет захлопнута, потерявшись во тьме, оставляя одного в лабиринтах собственного сознания.
В тонкую щель с трудом выглядывает юный, тёплый, трепещущий лучик надежды и света. Он дрожит перед лицом превосходящего противника и жмётся неуверенно к самому косяку, едва касаясь боком ледяных стен, но не отступает, манит, зовёт, обещая поддержку и покой.
Стоит лишь протянуть руку, цепляясь за леденящий пальцы шероховатый монолит плиты, потянуть на себя, казалось бы, без особой надежды сдвинуть дверь хоть на немного, как та мгновенно и легко распахнётся, заставляя отшатнуться на мгновенье, закрывая глаза, в невольной попытке оказаться в ставшей слишком привычной тьме. А свет тем временем, пользуясь замешкой, выберется в коридор, гоня свою противницу прочь, обнимет нежно и заботливо, укутает в покрывало тёплых лучиков и потянет за собой, обманчиво шепча на грани слуха, что все проблемы позади, что ты так устал и есть возможность наконец-то отдохнуть, расслабиться, остаться...
Поддавшись сладкой речи, обещанию покоя и уюта, шагнёшь навстречу, чуть щурясь с непривычки, не слыша вздоха за спиной. Лишь только тень протянет руку тьме, зовя её с собой, и старая кокетка, приподняв свою вуаль, с улыбкой примет приглашенье, тихонько притаившись у самых твоих ног, не пряча любопытства.
Сумев прозреть, расплатишься дыханьем, что замрёт в груди, не смея вырваться наружу и осквернить то место, в которое ты приглашенье получил. Не хватит слов и мыслей увиденное описать, и даже тьма замрёт несмело, не зная, сколько же сумела потерять. Ведь пред тобою будет вечность. Она включит в себя и жизнь, и смерть, миры, умы и время, сознанье, чувства, души, места, слова, мгновенья...Всего не охватить, не рассказать. И примет вечность вид невинный, таясь на миллионах полок разноцветьем книг. То старых фолиантов, древних, словно проживший жизнь мудрец, с потёртыми и жёлтыми страницами, ветхими обложками, собравшими немало пыли на себе, то новых, тонких, молодых, что лишь вчера ещё лежали под рукой своего творца, который выводил неровно строки, даря книге душу и жизнь.
Но всё это богатство не твоё, о чём напоминает чуть дрогнувший от недовольства свет, напоминая о себе и отрывая от раздумий, заставив тени танцевать беззвучный вальс, в который с радостью включилась и твоя, несущая в себе частицу тьмы и капельку безумия. Ты, подчиняясь, отвернёшься, оставив неприкосновенной вечность, идя к источнику тепла, чуть щурясь, вновь дыша.
Свет, пламя, живущее на самом краешке свечи, игриво подмигнёт, качаясь в стороны на тонком стебельке и плавя свой насест, играя, чуть шипя. Он совсем молод, ему охота пошалить, но он привязан, у него есть долг. Свет близко, настолько, что даже тень, в обнимку с тьмой, на время спрятались и отступили прочь. Лица и плеч неуловимо, нежно и тепло касаются чужие поцелуи, объятья, что сулят тебе покой, всё это так неуловимо, на что-то слишком уж похоже...
И отгоняя наважденье, сон, не вспомнив ни зимы, ни света фонаря, что так манил в ночи, отводишь взгляд от пламени свечи, невольно замирая вновь. Перед тобой она, хранящая частицу вечности, которой не позволено коснуться. Она... по-своему прекрасная, не молода, но явно не старуха, таинственна, достаточно стройна, изысканна и так зовуща... Книга.
Обложку не рассмотреть, она уже раскрыта, пролистана почти до середины. Не скажешь точно, ждала она тебя или была оставлена одна своим первым кавалером. Теперь она твоя, пускай на краткий миг, но прикоснёшься к тайне. Неуловимо пальцы гладят чуть шероховатые страницы, взгляд прикован к строчкам на незнакомом языке. Но спустя вздох ты начинаешь понимать, и перед взором оживает образ...
Всё тот же замок, бальный зал, огромный, необъятный, светлый, он ярко нарядился в этот день. Постираны и выглажены разноцветные портьеры, протёрты рамы, окна и полы и выставлены праздничные столы, что ломятся от всевозможной снеди. Натянуты гирлянды, ленты, принесены прекрасные цветы. В витражное окно неловко подглядывает непоседа месяц, ему ведь тоже любопытно, что происходит в зале в эту ночь.
А там уже не первый час идёт веселье, бал маскарад, где всё так ложно и открыто! Веселье, смех, задор, лукавство, тайна - все эти чувства пропитали зал. Порхают бабочками пары, вплетая танец в праздничный мотив, что переливами разносится чуть опьяневшим эхом до самых укромных уголков. Смешались запахи и звуки, пьяня без всякого вина, утягивая в бесконечный ритм веселья.
Но есть неуловимая черствинка, что портит общий хоровод. Взгляд судорожно скользит по залу, ища, что же неверно в этом всём. Ни зрение, ни слух не могут подсказать ответа, но есть ещё сознанье, а оно... Ты слишком поздно понимаешь, что же не так на красочном балу. Незримый кукловод, без жизни и души, он дёргает за нити, управляя маскарадом, ведя свою незримую игру. Его взгляд наполняет только пустота, поэтому его и не найти...
Шипит погасшая свеча, что захлебнулась в луже воска и умирает свет, тихонько улыбаясь на прощанье. Тьма, раскрывая крылья, принимает новые владенья, вздыхает, чуть печально, одиноко, потеряна ещё одна душа...