-Хватит дрожать, все будет, как надо, - уверенность в голосе будущей жены обнадеживала, но внутренняя дрожь не проходила. Мартин вспомнил морозно-бесчувственный взгляд отца Марты, скользнувший по нему, как по пустому месту, на приеме в честь открытия нового бизнес-центра. Вспомнил, как расступались перед дайомом присутствующие: такое ощущение, что он раздвигал толпу невидимым тараном. Вспомнил - и поежился. Толпе было все равно, а он, Мартин, спал с его дочерью. Уже не просто спал. Только вот теплее взгляд будущего родственника не становился.
-Тебе легко говорить, - буркнул он в ответ. Тебе он - отец. А обычного человека оторопь берет. Даже средь бела дня. Как глянет - тараканом в щелочку хочется нырнуть. Глаза у него нечеловеческие какие-то.
-Глаза как глаза. Разве что голубые редко встречаются.
Мартин припомнил еще одну встречу с Дином Рикманом. На этот раз не в толпе, а у кабинета врача, подтвердившего беременность Марты. И это был не взгляд голубых, как спокойно утверждала она, глаз. В тот раз, распахнув дверь кабинета, Мартин подумал, что оказался под прицелом двустволки. И только потом сообразил, что смотрит в глаза человеку. Человеку ли? Рикман столь внимательно изучал своего возможного зятя, что тому показалось: вывернули его наизнанку, перебрали все косточки, перетряхнули все внутренности - и завернули обратно. Правда, ожидаемой бури не последовало. Пожалуй, скандал в собственном семействе был громче. Однако, мурашки по спине бежали именно от воспоминания о молчаливом оценивающем взгляде. Друзья заранее постарались напугать Мартина рассказами о страшных способностях дайомов, о загадочных смертях при межрасовых конфликтах. Но тогда Рикман ограничился одним внимательным взглядом - а затем Мартин снова почувствовал себя пустым местом. Зато заметно изменилось что-то в облике дайома, когда он обратился к дочери с простеньким вопросом: "Как ты?" Такое ощущение, что теплый утренний летний ветерок прошелся по коридору, обласкав всех присутствующих, вызвал на лицах улыбки. Ответа Мартин не услышал. Марта предпочитала беседовать с отцом, делясь вихрем ощущений и чувств, минуя привычную систему человеческого восприятия. Такая форма общения вычеркивала Мартина, он вспоминал злобные слова своего отца "гордецы, место наше указать нам пытаются." Марта не раз объясняла, что ей так легче и быстрее. Что словами объяснить все у нее просто не получается. Мартин верил, но ощущение обособленности и выброшенности оставалось. Что было обидно вдвойне: с тех пор, как Мартин стал встречаться с дочерью дайома, люди начали сторониться его. Исподтишка, испуганно поглядывали - в открытую высказываться боялись, клан Сантаны имел немалый вес в обществе. Но всеми правдами и неправдами старались избегать общения. Дайомы же, с которыми приходилось сталкиваться Мартину, принимать его в свой круг не спешили. И в отличие от Рикмана вовсю выказывали свое презрение: была бы такая возможность - вообще бы проходили сквозь него, как сквозь призрака. Но терпели его присутствие, как он понял, из-за Рикмана. В своей среде он был не просто уважаем: почти кумир, идол. Однако, реакция идола на всеобщее восхищение удивляла. Для него его поклонники были таким же пустым местом, как и Мартин. Сквозь толпу дайомов Рикман проходил также молча, раздвигая ее невидимым щитом. Единственным, кого на памяти Мартина выделил Дин, был невзрачный Актер. Тоже дайом, странная личность - вот у кого точно были голубые глаза. На выразительном лице они казались какими-то мертвыми, застывшими. Актер был мим, свою речь сопровождал гениально продуманным мимическим спектаклем. Но глаза всегда оставались холодными, словно были искусственными. Не единожды встречал Мартин эту пару на улицах города, на приемах.
И сейчас, когда машина въехала в уютный двор, он увидел их вместе. А заодно почувствовал острую неприязнь Актера к себе. Вроде бы собеседник Рикмана даже в лице не изменился - но накрыло волной, поднимая из глубин подсознания не обоснованную панику, примитивный животный страх, парализовавший мысли и тело. Пришлось собрать все силы, чтобы не сбежать с позором. Актер, глядя куда-то в сторону, пошел прочь. По дороге чуть задел гостя плечом - и волна ненависти сменилась водопадом напускного равнодушия. С Мартой Актер лишь коротко поздоровался. Мартин заметил, что Рикман глаз не спускал с уходившего до тех пор, пока тот не скрылся за воротами.
Задавив панику, вызванную Актером, Мартин судорожно начал соображать, как бы начать разговор. От Марты помощи ждать не приходилось - ее сразу чуть с ног не свалили два жизнерадостных пса - немецкая овчарка и нечто странное, одновременно утонченное и мощное. Они закрутили хозяйку в своей щенячье возне вихрем, из которого доносились повизгивание, поскуливание и девичий радостный смех.
А Мартин, вместо того, чтобы поздороваться, глупо смотрел в равнодушные, но внимательные глаза Рикмана. И все умные мысли смыло пониманием: глаза действительно голубые. Как небо. И такие же бездонные. Вроде как колодец, на дне которого отражается небо. Только в глазах Рикмана небо не отражалось - оно там было. А на этом голубом небе - звезды, которых не должно быть видно днем. А они, черт возьми, видны: яркие созвездия, вон, Стрелец натягивает свой лук, выцеливая бегущего Оленя...
-Как же ты с Мартой спишь, если от одного моего взгляда крышу так сносит? -ехидный негромкий голос выдернул Мартина из наваждения.
-Я... э-э-э...
-Понимаю, - протянул Рикман, смеясь одними глазами, - для этого мозги не нужны.
Несмотря на насмешку, воображение Мартина рисовало продолжение разговора в духе "если хоть слезинка из глаз Марты..."
-Убью, - неожиданно продолжил его мысль Рикман и на этот раз ухмыльнулся по-настоящему, - как таракана. Впрочем, если до сих пор слезинок не было, думаю, жить будешь. Тебе не о моем добром отношении беспокоиться надо, а о своей семье.
Причин для беспокойства действительно было достаточно. Отец Мартина, Диего Сантана, рвал и метал, узнав, кто избранница сына. Мать ограничилась высокомерным молчанием и категорическим отказом встречаться с будущей миссис Сантана. Остальная родня внимательно следила за старшими клана, готовясь поддержать. Разве что дядюшка, брат матери, имел свое особое мнение. Он его еще не высказал, но что-то подсказывало Мартину, что и дядя не на его стороне. Правда, беседовать с Рикманом на эту тему Мартин не собирался, надеясь решить свои семейные проблемы самостоятельно. И такой поворот беседы совсем вышиб молодого человека из колеи: какой-то бес дернул сделать совсем уж неуместное замечание:
-О генетике, думаю, мне тоже надо побеспокоиться. "Чистота породы" и все такое...
Искренний смех озадачил Мартина.
-Твоей породы, что ли? Ты случаем, не телепат? Мысли Актера прочитал? Он мне битый час про Марту и чистоту породы рассказывал.
Отсмеявшись, Рикман скорчил страшную рожу и зашептал:
-Я тебе сейчас открою страш-ш-шную тайну.
Мартин ошалело собрался слушать откровение дайома. И Рикман ровным голосом университетского преподавателя продолжил:
-Наши способности не имеют никакого отношения у генетике. Это свойство психики, присущее всему живому. Любому организму, имеющему мозг или его подобие. Даже амебе. Наверно - с амебами я специально не общался. Просто у амебы чувства от человеческих сильно отличаются. Вон во дворе по траве сразу три дайома катается: одни двуногий и два четвероногих. Четвероногие куда более талантливы в этом плане, Марте до них еще расти и расти.
Рикман снова сделал "страшные глаза":
-Но самое ужасное: Марта не родилась дайомом. И долгое время не была такой. И я когда-то не был. Это не передается по наследству. Это есть в каждом изначально. Как способность обучаться языку. Младенец не умел говорить, но слушал родителей и научился. А если младенец не слышал родителей, а например, волков - то он говорить не будет. Он будет выть и бегать на четвереньках.
-Вы хотите сказать, что любой человек может убивать взглядом?
Рикман обошел кругом Мартина, рассматривая его, как манекен на витрине.
-Вроде умный человек, - уже без сарказма и клоунады ответил он, - а чушь городишь. Выражение "убить взглядом" появилось задолго до разделения общества на дайомов и недайомов. И появилось не на пустом месте, полагаю. Стало быть, да - любой человек может. Это же люди придумали.
-А как же Дар Бога?
-Дар? - лицо Рикмана потемнело. - Дар Бога? Это кто же такой умный решил, что способность убивать с помощью дайомии дал Бог? Кому такой Бог нужен? Не факт, что это Дар Бога. И не факт, что это вообще Дар. А убивать придумали люди, любым способом. Но есть еще кое-что: видимо, любой дайом, достаточно много работавший с живыми объектами, становится способным воздействовать так же на окружающую реальность.
-Убить целый мир?! - изумился Мартин, но ответа не получил.
Ему показалось, что разговор закончен, он уже повернулся, чтобы пойти к машине. Но Рикман бесцветным голосом продолжал:
-Бог подарил нам весь свой мир. Бесценный Дар. Он подарил нам нас самих. Он создал мир, считая, что будет жить в нем, в нас, вместе с нами. А мы оказались трусами. Мы не можем воспользоваться подарком, потому что за него надо нести ответственность. По-божески, наравне с Богом. А мы боимся ответственности. Мы только иметь может, а отвечать за имущество - боимся. Еще всего непонятного боимся: самих себя боимся, потому что не можем себя понять. Люди ненавилят не дайомов, они самих себя ненавидят. дайом ничем от человека не отличается, кроме как способностью управлять своими и чужими эмоциями, пользоваться ими. Это власть, она кажется безграничной. И мы, увидев кажущуюся бесконечность своих возможностей, пугаемся, прячем голову в песок. А если спрятаться не получается - стараемся уничтожить все, что пугает. Нет причины испуга - нет проблемы.
-Значит, раса Нелюдей - это выдумка?
-Точно. Очень выгодная всем выдумка. На таких выдумках история делается. Ницше когда-то хотел показать людям скрытые в них возможности. И назвал их Сверхчеловеком. Умный был человек, даже образ придумал, чтобы проще было понять суть. А люди поняли буквально. И создали свою арийскую расу. И стали уничтожать другие расы. Только уничтожая других, они уничтожали себя самих. Раса Нелюдей! Представь, что гончие псы решат, что они - высшая собачья раса. Бред, правда? Но вдруг... У гончих лучше развита конкретная способность, которая есть и у других собак, но развита она у других слабее. Вот тебе повод создать высшую собачью расу. Только псам в голову не придет устраивать геноцид по принципу "чистоты породы" - это люди у псов "чистоту породы" блюдут. А гончая запросто спарится с болонкой - и чхать ей на "чистопородность", если рядом болонка в течке. результат, между прочим, в большинстве случаев будет более жизнеспособный... Вот у тебя в голове сейчас мысль бродит, дескать "не любит этот Рикман людей." Ага, не люблю. Я их с детства не любил, а потом убивать стал. Однако, я не люблю людей с оговоркой: я тоже человек. И тоже бояться умею. Однако, в отличие от большинства, я имею наглость смотреть в глаза своему страху. И меня Нелюдью называю именно за мою наглость. Давно называют, еще до того, как я нашел свой Дар. Я всегда был Нелюдью - и сверхспособности здесь не при чем. А вот Марта всегда была Человеком с большой буквы. И опять ее способности - не при чем... А умение убивать взглядом, если только мысль или чувство можно назвать взглядом... Убивать легче пулей: думать не надо и пуля - дура. Кстати, трупы получаются красивее от пули, чем от взгляда.
Рикман резко обернулся и посмотрел мимо Мартина. За невысоким забором стояли двое, с обожанием глядя на дайома.
-Видишь этих Сверхнелюдей? Они уже несколько лет втихаря именуют меня Мессией. Мессия - это кто, несчастный Бог, вынужденный исправлять косяки своих созданий своей кровью, вися на кресте. Разве правильно называть Мессией того, кто даже не пытался искать свой крест, а наоборот, старательно избегал путей к собственной Голгофе? Если посчитать мессией меня, то получается, что Спаситель щедро распинал других. Но даже если я поверю, что я - воплощение Бога на земле... Они ведь не в меня верят. Они с моей помощью хотят оправдать свое желание править миром.
Игнорируя растерянные взгляды поклонников, почувствовавших его неприязнь, но не понявших суть так резко изменившегося отношения, Рикман резко притянул Мартина за шиворот, поближе к себе и зашептал прямо в ухо:
-За что мне тебя убивать? Ты ведь эту мысль крутишь в своей замороченной сказками голове с того момента, как вышел из машины. Еще когда со мной в больнице столкнулся - это была твоя первая мысль. Ты - один из немногих, способных перешагнуть придуманные границы, разделившие равных на "правильных" и "неправильных". Ты панически боишься любого дайома, но все равно спишь с той, кого твое безмозглое общество называет нелюдью. И не просто спишь - ты ее считаешь равной. Тебя не пугает, что она - не как все. И это верно. Потому что любой человек - не такой, как все. Иначе бы род людской давно исчез с лица земли. Мне было бы полезнее размазать по стенке этих Сверхнелюдей, которые доказывают какую-то особенность моей дочери...
Рикман не провожал взглядом ушедшего "родственника". За удаляющейся фигурой следил другой. Актер бесшумно вышел из-за угла дома навстречу хозяину.
"Этот атавизм общества показался тебе важнее наших начинающих?"
Дин усмехнулся в душе и послал в ответ образ свернувшегося эмбриона, слабо шевелящего ручонками в темноте материнского тела.
-Ты - дурак! - эмоции настолько захлестнули Актера, что он перешел на человеческий язык, чтобы быть выразительнее в попытке оскорбить. - Ребенок - не причина, чтобы ввести в наш круг человечишку, толку от которого меньше, чем от таракана!
-От твоих начинающих толку не больше, - Рикман легко принял предложенную форму разговора, проигнорировав резкость собеседника, словно и не заметил вовсе. Он даже улыбнулся. - Только в отличие от человечишки-таракана у твоих начинающих самооценка на нуле, а самомнение - в размере "плюс бесконечность". Еще не ставши дайомами, не оценив в полной мере своих возможностей и способностей - уже маску Богов примерили. Ох, Актер, со своими великими идеями наплодишь ты Богов - что с ними делать будешь? Боги-то неуправляемы.
-Для управления у нас есть ты. Ты для них всех - закон и Бог, Зевс, Один, Христос. Твое слово - неоспоримо.
Улыбка Рикмана как-то потухла, перестав быть искренней, стала кривой злобно-грустной ухмылкой.
-Я еще не был на кресте, - буркнул он, заходя в дом. - Только в Аду был. А путешествие по кругам Ада - еще не повод быть Богом. Это всякому отребью доступно. Изнасилуй женщину - и пропуск в преисподнюю подписан. И что? Всякого насильника будешь мучеником, а то и Христом объявлять?
Актер удивленно приподнял бровь.
-Ты насиловал женщин?
Рикман проигнорировал иронию. Только прислушался к удивленно-испуганному ожиданию пары начинающих, все еще робко бродивших за забором.
-Насколько мне известно, - продолжал Актер, - ты славился справедливостью среди наемников фон Штрудера. За что и был "убит".
Дин обернулся, подошел вплотную к собеседнику и заглянул в глаза так, что у того все внутренности занемели от обжигающе-ледяного ужаса. За долгое время дружбы Актер так и не привык к умению Рикмана смотреть в душу или еще глубже.
-Расскажи о моей справедливости морпехам, вместо которых я застрелил всего одного пацана-афганца. Морпехи не могли, а я смог. Эти самые морпехи потом шарахались от меня, как от прокаженного. Конечно, проще косить толпы автоматной очередью, а вот убить, глядя в глаза, трудно. Даже мальчишку, на совести которого смерти почти полсотни морских пехотинцев и пара сотен мирных жителей. Расскажи об этом матери этого мальчишки. Насколько мне известно, - Рикман мастерски скопировал интонацию Актера и его надменно-уверенную ухмылку, - эта женщина до сих пор жива и душу продаст сатане, чтобы отправить меня в ад. В прямом и переносном смысле. И она захочет при этом смотреть мне в глаза, как я - ее сыну.
-И ты до сих пор считаешь себя виноватым? Это смерть на благо общества - ты всего лишь уничтожил потенциальную угрозу миру...
-Да брось, какая вина, - резко перебил его Рикман. - Врач-инфекционист не испытывает чувства вины перед бактериями. Это просто грязная работа по ликвидации помех и заразы.
А перед глазами Актера вместо лица Дина из тьмы возник испуганно-доверчивый взгляд чумазого подростка с игровым джойстиком в руках.
-Тоже хороший актер был. Он убивал в промежутках между прохождением веселой детской игрушки про безумного Минки, - голос Рикмана доносился словно издалека, но казалось, что говорит подросток-афганец. - На его месте мог быть ты, твой брат. Вы же, евреи, тоже потенциальная угроза миру. Просто фон Штрудер до вас не успел добраться. Но сейчас ты ни за что не признаешь, что можешь оказаться на месте моей жертвы. Потому что ты считаешь себя вправе решать, кто должен быть угрозой обществу, а кто получит пропуск в царствие небесное. И ты надеешься, что твои начинающие будут выполнять ту грязную работу, которую когда-то делал я. Только не забудь, что стало с фон Штрудером.
-Фон Штрудер совершил ошибку, пытаясь очистить человеческую расу. Глупо: люди имеют погрязшую во грехах душу.
-Люди? А мы, стало быть, нелюди?
-Мы - новая чистая раса. Очистить человека может только смерть, в этом фон Штрудер был прав, - от взгляда Актера не укрылось, как исказились черты лица собеседника при этих словах. Но на этот раз Рикман не перебил, только глаза сверкнули чуть ярче. - Только смерть, ибо грех заложен не только в программе души, но и в генетическом коде. Мы должны впрыснуть свою чистую кровь в старый испачканный мир. А если не получится, если что-то пойдет не так - не качественный материал не должен размножаться. Есть много гуманных способов. Но, на худой конец, сам знаешь - и зачистка сойдет.
-Зачистка? - кривая ухмылка сделала лицо Рикмана похожим на череп. - Меньше смотри кино и читай книги - тебе вредно. Думаешь, зачистка - это взял автомат и положил сотню-другую не качественного материала? Это детские шалости военных. Зачистка - это суды и костры святой Инквизиции, это торговля черным живым товаром, это холокост. И в эту мясорубку попадут не только те, на кого ты укажешь пальцем - под ножом на конвейере окажутся все, кто просто мимо пробегал. Или ты уже не вздрагиваешь от принципа "вали всех, а Господь там разберется"?...Ты не хуже меня знаешь, что твоя способность изменять живые объекты - не генетическое явление. Иначе бы я не был дайомом. Но если даже ты и прав, и свежее вливание генов поможет создать твою "чистую расу" - думаешь, все проблемы разом отпадут?
-Я не идиот. Это только один из путей сгладить возникший конфликт между гомо сапиенс и гомо дайомикус. Способов и путей решения много, и они должны реализоваться одновременно. Но в любом случае, ни о каком равноправии речи идти не может.
Актер плеснул в стакан виски, сел в кресло и выжидательно посмотрел на Рикмана. Тот стоял у окна, опустив голову, засунув руки в карманы и сгорбившись - прямо шпана из ирландского гетто. Тень от штор окружила его фигуру, легла так, что со стороны казалось - за его спиной шевелятся темные огромные крылья, подсвеченные рыжеватым солнцем. Актер поймал себя на мысли, что тени часто создают такой эффект именно вокруг старого друга. Из тени недобрым светом сверкнули глаза:
-И как вы собираетесь сортировать общество? По цвету кожи или глаз? По национальности? Уже выяснили твои начинающие, кто более предрасположен к дайомии - негры или китайцы? А может, самый верный критерий - это мировоззрение и вероисповедание?
-Экий ты дотошный, - улыбнулся Актер. - Наш Дар - Светлый. Он - от Бога. А грехи людские - от князя тьмы. Господь поставил над людьми владыкой своего падшего ангела именно поэтому. Но, как Господь над Сатаной, так и мы над человечеством - Власть и Закон. Люди забыли истинное положение вещей. Надо напомнить, что мы - настоящее Воинство Христово.
Снова из тени засветились неприятно красноватым светом глаза Рикмана, но голос его был тих и вкрадчив, почти ласковый:
-И какая роль уготована мне?
-Ты - Мессия. И не отшучивайся про крест, на котором тебя не распинали. Крест не буквален.
Красноватые огоньки из тени потухли.
-Тут ты прав. Крест не буквален. И я даже могу убедить самого себя, что давно несу свой крест и всех уже спас, ибо с честью несу... А с честью ли? И честно ли взял? Христос не шел по трупам к своей Голгофе, он воскрешал. А я только уничтожаю. Даже самых близких и любимых - за мой крест многие платят не только телом, но и душой. Ты уверен, что твой Мессия - не Антихрист?
Снова полыхнули в тени красным глаза. Казалось, в комнате сгустились грозовые тучи, сквозь которые не в силах были пробиться солнечные лучи. Между беседующими, словно в тумане, поплыли видения. Краснорожий мужик, бьющийся в конвульсиях на белом снегу. Избитая женщина в подвале, прокусившая до кости руку, чтобы не кричать. Перекошенное от ненависти и ужаса лицо Люцифера. Разорванное тело неизвестной террористки на кровати в отеле, с руки которого кровь медленно стекает в заботливо подставленный таз. Застывший безумный крик фон Штрудера. Пустые черные глаза Тисы на страшно-белом нечеловеческом лице, которое медленно становилось лицом Рикмана.
-Посмотри правде в глаза, - ровно, без эмоций шептал Дин. Актер оторвал взгляд от видений и уставился в черные провалы глазниц дайома - там не было ничего, кроме пустоты и ужаса, холодного, спокойного, привычного хозяину ужаса. - Загляни в свою душу. Дар - не подарок Бога. Это часть тебя. Это Зверь, захвативший душу дайома. - Рикман чуть приподнял голову, но Актеру показалось, что он навалился всем телом и затягивает в бездну своих глаз. - Нет, Зверь не захватил. Он всегда был тобой. Просто мы в своем непомерном самомнении не желаем многого замечать. Особенно того, что считаем Злом. А это всего лишь часть нас, просто она - темного цвета, она - в тени. Но уничтожь ее - и пшик! Нет всемогущего дайома. Уничтожь Добро, светлую часть - тоже пшик! Есть только один путь: до самого конца контролировать Зверя, балансируя на лезвии меча. Обучая Зверя жить в равновесии с другой часть души. Обучая себя...
Из сумрака туманных видений вынырнула харя с глазами блюдцами, замерцала перед Рикманом, почти сливаясь с его силуэтом - и плотоядно ухмыльнулась.
-Нравится? - спросил Рикман. - Это я настоящий. Это мой Зверь. Полагаю, именно его ты называешь Мессией. Мы с ним пока договорились и живем в равновесии. А ты предлагаешь сначала дать ему полную свободу, а потом раздавить? А что будет со мной?
Харя в тумане скорчила обиженную рожу и спряталась, словно втянулась в тело Дина. По лицу дайома пробежала легкая судорога.
-И ты зря пытаешься разделить человечество на гомо сапиенс и гомо дайомикус. Нельзя разделить две части одного целого. Мы ничем от людей не отличаемся. Хотя дайом иногда даже хуже, потому что люди в своей глупости не дают вырваться на свободу своему Зверю. Искусственно созданная, возможно, Богом система нравственных ценностей не дает использовать то, что не получается взять под контроль. Да, грешат частенько. Но эти грешки - всего лишь отрыжка спящего внутреннего Зверя.
Харя снова высунулась и осклабилась довольно.
-Ты предлагаешь уподобиться Воинству Христову? И отдать свои души Богу? А ты уверен, что принимать души будет Бог? что ему есть дело до конкретных, пусть и особенных душонок? Для него мы все равны: он разделил себя в нас. А твой новый мир будет Адом на земле. И приемщиком душ - Сатана.
Харя разявила пасть и щелкнула бесплотными клыками, словно хотела отгрызть половину лица Актера. Тот шарахнулся, забыв, что исчадие Ада - всего лишь бесплотный образ, созданный Рикманом, живущий только в его душе. По комнате, вслед за тающим туманом, поплыл смех Дина, странный, ничего не выражающий смех, похожий на всхлипы виртуального бота.
-Твои начинающие будут делать мир чище и светлее, - сквозь смех шептал Рикман. - Ну да! Они выкрасят мир в свой цвет. В коричневый.
-Мы - не фашисты! - взвизгнул побледневший от столь явной несправедливости Актер, пытаясь разогнать наваждение.
-А я не имел в виду фашизм - только дерьмо. Но наверно не зря - фашизм тоже дерьмового цвета.
Актер задохнулся от возмущения.
-Ты в своей безграничной гордыне прешь напролом против Системы! Никому еще в истории человечества не удавалось сломать Систему или перестроить ее под себя.
-Ты мне угрожаешь, что ли? - ласково переспросил Рикман. Туман уже рассеялся, и солнце, наконец, просунуло свои лучи сквозь шторы. - Какая именно система будет перемалывать мои кости? Созданная тобой коричневая дайомия? Или система, созданная когда-то давно Господом Богом? А может быть, та, что давно, целенаправленно руководит вашими действиями? Руководит гениально, ведь вы даже не подозреваете об этом.
-Никто не может руководить представителями нового витка человеческой эволюции! отрезал Актер.
-Ладно, - зловеще и ехидно прошептал Рикман, - не руководить. Манипулировать. Кому, как не тебе, не знать об искусстве манипуляции? Ведь ты - не просто дайом. Ты - гениальный скоморох, способный заставить толпу думать, как ты, действовать, как ты, считать своими собственными твои бредовые идеи. Ты ведь не просто Актер. Ты - идеальное оружие, канатоходец, перепутавший канат с лезвием меча.
Актер не посчитал нужным отвечать. Загнав поглубже обиду и неожиданный страх, надев маску холодного презрения, он быстрым шагом уходил от дома того, кого до сих пор считал другом и единомышленником. Холодная злость вихрями разлеталась в стороны, маскируя панику, растущую в душе. Двое начинающих шарахнулись в стороны от него, напомнив Рикману беспомощные осенние листья, подхваченные злым октябрьским ветром. Вслед Дин послал напоминание когда-то состоявшегося разговора: перед глазами Актера возник образ тонкой катаны, пролегшей лезвием вверх над бездонной пропастью. И голос бывшего друга стелился туманом, скользя вдаль по сверкающему металлу:
"Лезвие меча - самое восхитительное изобретение человечества. Настолько тонкое, что даже мельчайшая пушинка делится им на две половинки. Но достаточное, чтобы стать дорогой, по которой можно идти, балансируя, подобно канатоходцу. При хорошем душевном равновесии можно пройти до самого конца. Там, на кончике, переход в бесчисленные реальности, бесконечный выбор. Но у обычного лезвия есть секрет. Стоит лишь зажечь множество свечей и посмотреть на металл в их неверном свете, в игре теней - тогда лезвий становится два. Второе - порождение сразу двух начал, Света и Тьмы, создание Тени. Между ними пропасть, которую не надо даже перешагивать - так близки обе дороги, почти сливаются в одну. Но это только кажется. Первая - ясна и прозрачна. Вторая - путь, где в душу вползает Зло и пытается пустить корни. Канатоходцу на теневом лезвии надо не только балансировать между Той и Этой стороной. Он должен обрубать корни Зла в своей душе. А они цепкие и настойчивые, привлекательные, способные просочиться в самую узкую щель. Они легко могут нарушить привычное равновесие. И тогда... Легко играть в Зло, находясь на прозрачном лезвии привычной реальности, не впуская Тьму в душу, но примеряя ее, словно маску. На лезвии, что в тени, будет уже не игра. А Тьма перестанет быть маской и станет лицом, душой. Это - путь истинного лицедея, где конец пути неизвестен, да и есть ли он?"
Когда не только шаги, но и взбаламученные мысли Актера затихли где-то вдали, из темноты сумерек выметнулась тень Тисы с мыслью: "Не суди. Он - добрый, хоть и глупый." - "Его доброту съела его слепая самоуверенность. И он готов ради абстрактной идеи не только топтаться по головам, но и рубить их." Ответом было чувство щемящей грусти. Тиса все больше становилась похожа на ангела, из тех светлых, что парят под куполами храмов и в зыбких картинах, создаваемых игрой солнечного света на холсте облаков. Рикман давно по-доброму завидовал возможности Тисы отпускать своего Зверя на свободу без каких-либо рисков, тогда как его Зверь все еще оставался его частью. И даже нежность и любовь Марты, Мрака и Рекса не спасали.
Устало Дин подумал, что сам тоже, как и Актер - канатоходец, бредущий по лезвию. Вот только его лезвие чудит: вопреки евклидовой геометрии прямая меча не желает быть прямой. И постоянно норовит прикинуться перекрестком: налево пойдешь - себя потеряешь, направо пойдешь - кого-попало убьешь, прямо пойдешь... Почему-то именно прямой путь пугал более всего. Ибо очень нравился Зверю.
***
Дом на холме казался вырванным из привычного течения времени: средневековые башенки, шпили с флагами, светящиеся живыми огоньками свечей и факелов узкие окна, из которых был виден скрытый полосой леса монастырь. Словно по мановению руки мага дом был перенесен из глубины веков и поставлен не на свое место в суматошном современном мире. Неуместность не была явной. Не укладывались в сознании блики живого огня в окнах - и толстые электрокабели, тянущиеся к дому от линии высоковольтной передачи за рекой. Ров, окружающий дом, также казался бессмысленным дополнением: река слишком далеко, чтобы заполнить его водой. Для этого непрерывно работали насосы, качающие воду из глубокой скважины. Не только высокотехнологичный насос вносил диссонанс в средневековую атмосферу, окутавшую дом. Странно смотрелась колючая проволока, натянутая по всему периметру крепостной стены, над которой все время искрились сгоравшие в высоком напряжении насекомые. Неправильными казались глазки камер видеонаблюдения, оживавшие при малейшем движении вокруг дома-замка. Призрачной сетью окружили замок инфракрасные лучи: их не было видно, лишь изредка в свете мощных прожекторов мелькали искры в перекрестье невидимых лучей.
В просторной комнате на самом верху центральной башни сидели трое. Именно туда направлялся Актер. И чем ближе подходил, чем выше поднимался по крутой винтовой лестнице - тем сильнее сжималось сердце. Это было странно. С точки зрения Актера в этом оплоте человеческой власти все было не так, как надо. Он уже давно привык к страху, который обычные люди испытывали, оказываясь рядом с ним. Здесь тоже не было ни одного дайома. Но ни один из встреченных им простых смертных не испытывал ненависти или страха. Только истинное равнодушие и профессиональный интерес: просканировать на наличие оружия, проверить документы, спросить-записать-пропустить.
Трое из верхней комнаты совсем выбили Актера из колеи. Сразу вспомнился Рикман с его спокойным равнодушием и вполне оправданным осознанием собственной силы. А еще в памяти всплыло лицо отца, известного режиссера, снимавшего отличное кино и не признававшего авторитетов, способного идти к своей цели по головам, даже если это голова собственного сына. Вместе с образом давно почившего в могиле из глубины души поднялась та паника, которую актер всегда испытывал, завидев строгий равнодушный критичный взгляд отца в зрительном зале. Эти трое были, такими же: спокойными, уверенными в себе, сильными. Но они не были дайомами! Или были? Актер внутренне споткнулся о стену уверенности, спокойствия и презрения. Его тщательно продуманный сценарий - напугать, раздавить, убедить - стал ломаться еще при входе в замок. Взгляду троих, сидящих за маленьким столиком с кальяном, предстал не самоуверенный сильный руководитель, а растерянный посетитель с прошением. Они даже не удосужились прервать свою беседу. Точно как отец, не видевший вокруг ничего, кроме конечной цели где-то там впереди. Или как Рикман, существующий в своем призрачном мире и плевавший на мир реальный. Актер пожалел, что рядом нет строптивого сообщника. Рикман смог бы быстро развеять эту атмосферу равнодушного презрения и переиграть ситуацию под себя. Но Рикман... черт бы его побрал...
-Этому кальяну скоро тысяча лет будет, - негромко хвастал хозяин замка, - игрушка, достойная джиннов и бессмертных.
Хозяин, пожилой мужчина с типичной еврейской внешностью - такими Актер представлял средневековых ростовщиков - протянул трубку кальяна гостю справа. Тот даже не пошевелился. Сидел, как каменное изваяние Будды. И даже веки казались каменными: чуть приподнялись, пропустив внимательный взгляд черных глаз.
-Обставился игрушками. Как в музее. Впору экскурсии водит, народ впечатлять, - "Будда" чуть заметно кивнул в сторону Актера. - Проще надо жить.
Третий гость, изящный испанец, которому впору быков на корриде гонять, молча принял трубку, но курить не стал. И первым снизошел до общения с посетителем.
-Что в нашей древней лачуге забыл создатель нового мира?
Ни враждебности, ни симпатии в вопросе не было. Актер собрал мысли в кучу и изложил сомнения по поводу Рикмана, старательно делая акцент на его нелюбви к сильным мира сего, слишком часто упоминая фон Штрудера. Трое сильных слушали не перебивая. Потом "Будда" приподнял свои каменные веки и спросил:
-Ты нас пугать пришел? Или ты хочешь нашими руками соперника строптивого убрать? Логично, конечно. Если Рикман возьмет управление в свои руки, не изменив при этом своих убеждений - хана твоей власти над дайомами и мечте о власти над миром.
Слова застряли в глотке Актера: такой проницательности от простых людей он не ожидал. Или они все-таки нелюди?
-Люди мы, люди, - подтвердил мысли Актера "Будда", только глаза его узкие как-то хитро при этом засветились. - Чтобы ход твоих мыслей понять, не надо быть дайомом. Даже умным быть не надо, - он помолчал, словно выжидал реакции присутствующих, и добавил, - Только не пойму: нам-то какая выгода принимать твою сторону. Ты нас вон в некачественный генетический материал записал. А Рикман мне лично дорогу не перешел, он вообще нас в упор не видит. А что он меня не уважает, так это ему в зачет. Свой взгляд на жизнь имеет, но никому не навязывает. Даже с киллерством завязал. Его в пору к Лику святых. Впрочем, вы и так его уже причислили, только икона ему не по размеру пришлась, видать.
-Это тебе Рикман дорогу не переходил! - взорвался испанец.
-Вендетта! - заржал Хозяин. - Горяч ты, Энрике. Тебе бы радоваться, что такого родственничка племянник захомутал. Одним махом двух убивахом. В твоем клане будет под контролем самый опасный человек и дайом. Именно под контролем: ради дочери Рикман ковриком у дверей ляжет. Умерь свои фашистские амбиции.
-Мне не нужен коврик-киллер с неадекватной психикой! - огрызнулся Сантана, аккуратно пригубил темное вино из бокала старинного хрусталя и заметался по комнате. - Мой род ведет начало от испанских королей-завоевателей. Под нами два континента было. И к нашей крови за сотни лет не примешалось ни капли нечистой крови. И если моя мягкотелая родня не может поставить на место зарвавшегося ублюдка, достойного только сторожить стадо и регулировать его численность...
-... то надо ставить на место мягкотелую родню, - тихо, но настойчиво перебил его "Будда".
-И верно,- хохотнул веселый Хозяин, - это ведь не Рикман к тебе пришел с мольбой "возьмите к себе в клан дочку". Это твой отпрыск к Рикману пришел. Впрочем, - голос Хозяина стал серьезным, - тебе решать, племянник-то твой. И сердцу не прикажешь. А ты убей Рикмана - и нету проблемы.
Сантана хотел что-то ответить, но заметил ехидную улыбку еврея. И вспомнил пустые голубые глаза наемника - смертельно пустые.
-Легко тебе советовать. Убить Рикмана многие хотели. И пытались. Где они теперь? Он же лучшим был, а сейчас, когда за его спиной стоит Тень - так вообще не подступиться.
-Те, кто до сих пор пытался убрать Рикмана с дороги, с головой своей не советовались. Как ты - эмоциями швырялись. Тебе бы не кочевряжиться своей родословной, а самому - стать дайомом. Пользы от твоих стихийных эмоциональных выбросов больше будет. А Рикман, в отличие от своих убийц, с головой всегда дружил. И Тень тут не причем - это его личный косяк и крест. Который ему, впрочем, не мешает. Если ты и дальше будешь потакать своим чувствам и амбициям, то составишь компанию фон Штрудеру. Только в отличие от Чистильщика, Рикман тебя даже не заметит, просто перешагнет, - Хозяин затянулся дымом кальяна. - Не одному тебе киллер дорогу перешел. Ты в курсе, какое у него погоняло было в молодости? Звездный Снайпер. Потому что звезда в своем деле. Сначала подвинул всех конкурентов среди наемников, потом начал строить тех, кто повыше. А потом приобрел желание заиметь собственные принципы. Личностям звездной величины это иногда дозволяется. А как приобрел - так за пару дней без единого выстрела развалил организацию, которую мы веками собирали. Которая пару сотен лет держала мир в прочной узде. Вот так просто: пришел, посмотрел, не понравилось - и смахнул со стола. Если ты дальше тупо будешь строить планы кровной мести - мне лично пофигу, что с тобой Рикман сделает. Хуже, что он по своей невнимательности и равнодушию опять что-нибудь невзначай со стола смахнет.
Сантана яростно сверкал глазами, но молчал. Зато заговорил "Будда":
-Этим чем-то может оказаться весь мир. У достойного противника учиться сначала надо - и только потом думать, как его уничтожить. Рикману нет дела до нас, он уничтожает плоды нашей вековой работы походя, в процессе самопознания и работы над собой. Не его вина, что в этом процессе участвует весь мир. Он не желает менять мир, он просто пытается выжить, меняя себя. А ты только миром занят. Даже не мировыми проблемами - своей мелочной властью. Ты - не властитель, ты - хозяйственник. И хреновый хозяйственник - вон, в твоем собственном клане бардак полный. Тебе твой собственный племянник свои условия диктует, и ты вынужден соглашаться. Даже если в запале тебе и удастся убить Рикмана - и что? Это в принципе возможно, сердце-то у него и мозг обычные. Убьешь, к примеру - что с Мартином делать будешь? И с темной лошадкой по имени Марта? Не надейся, что девушка, выросшая рядом с дайомом, будет слабее его. А Актер с его безмозглой толпой сверхнелюдей? Убьешь Рикмана - выставишь его мучеником-Мессией. Ведь такой твой план был, а, Актер? Рикман, полагаю, давно знает, куда ты его тащишь. Только он не дурак и на Голгофу идти не желает. В отличие от тебя, Актер, он видит дальше и точнее, потому и уперся, - "Будда" улыбнулся. - Вы все неплохо роли распределили. Только не учли, что крест ваш Рикману маловат будет. Да и Сантана не тянет на роль Пилата - необъективный он. И ты, Актер, для Иуды слишком амбициозен. Или согласишься потом, вслед за другом на осине удавиться, чтобы не отступать от сценария? - смех "Будды" напомнил скрип не смазанной телеги.
-А у тебя свои роли распределены? Свои план? - серьезно спросил "Будду" еврей.
-Нет. Я не столь примитивен, чтобы возиться в вашей политике. Только за вашим спектаклем наблюдаю. И полагаю, что единственным адекватным персонажем в вашем спектакле оказался свихнувшийся наемник. Рикман, говоришь, твое детище развалил? Проще простого найти наемника-одиночку и свалить все на него. А кто доверил проект The World Free a Terror психопату с наклонностями Чикатило? Кто додумался ввести в проект результат военных экспериментов русских, с которым они сами были не в силах справиться? Не будь во главе корпорации фон Штрудера - Рикман по сей день был бы просто наемником со небольшими тараканами в голове. И Каверина была бы жива. Впрочем, она и сейчас живее всех нас. И это еще одна мелочь, которую ваш примитивный ум не в силах учесть. Вы многих статистов оставили без ролей, но не выгнали из съемочного павильона.
-Ты просто не желаешь признать, что Рикман лично тебе не по зубам, - рявкнул Сантана. - Вот и разводишь тут демагогию.
-Мне Рикман по зубам, если только свои не будут палки в колеса совать. Но кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Он - дурак-первопроходец, как и экспериментальная группа Кавериных. Они все приняли на себя ношу, от которой отказались ради собственной безопасности такие, как я. И несут. Хотите сами принять в себя Дар Рикмана? - "Будда", наконец, широко раскрыл глаза. - Вот Актер принял. Актер, ты как со Зверем-то, договорился? Или он пока у тебя на цепи сидит?
-Откуда про Зверя знаешь? - прохрипел удивленный дайом. О теории внутреннего Зверя он до сих пор слышал только от Рикмана - не в ходу эти мысли были даже среди дайомов.
-Мне ли не знать. Я много чего знаю, потому что смотрю и думаю. А тебе, полагаю, Рикман не раз говорил об опасности внутреннего Зверя для самого дайома. Но ты - не просто дурень, ты еще слепой, глухой и тупой дурень. Считаешь, что Рикман байки травит. Даром в отшельники с такими возможностями не уходят. Неужели он тебе свою звериную морду ни разу не показал? - "Будда" снова тихо заскрежетал-захихикал и закрыл глаза.
-Я вам свое мнение и свой план скажу. Но как действовать - вам самим решать. Я за вас думать не буду. Мое дело- смотреть и видеть. Но, ей-богу, я бы предпочел иметь дело с одним Рикманом, чем со всеми вами...
***
Марта весело крутилась перед зеркалом, наводя непонятный отцу лоск. Она умудрилась заразить своим весельем всех. Рекс наворачивал круги возле хозяйки - он искренне считал хозяйкой только Марту, Дину лишь одолжение делал. Даже всегда серьезный Мрак нетерпеливо переступал лапами, заглядывая девушке в глаза. Для Рикмана такое приподнятое настроение в новинку было. Он не привык к беспричинному веселью, а сейчас причин точно не видел. Хотя понимал: помнил, как сам когда-то, словно на крыльях летел, а не шел рядом с Тисой, чуть касаясь ее плеча. Но его полет многое омрачало - Дин не представлял себе чистой, незамутненной радости. Поэтому, хоть и поддался урагану счастья, запущенному его приемной дочерью, но сквозили в потоке его ощущений темные волны надвигающейся грозы. Вот для них как раз причины были.
Переубедить Мартина отказаться от публичной свадьбы не получилось. Впрочем, сам Мартин не горел желанием выставлять свое счастье напоказ. Но - традиция и положение в обществе обязывали. Дин хотел было, как обычно, пойти напролом, надавить на семью Сантаны, заставить их ограничиться торжеством в семейном кругу, а то и вовсе отказаться - ведь самим же придется активно лицемерить, прикидываясь счастливыми родственниками. Но помешала Марта: то ли все еще не верила в неискренность новой семьи, то ли просто хотела пойти им навстречу, чтобы безболезненно вписаться в их круг. Переубедить ее было невозможно - слишком сильна была ее вера в светлое и доброе начало в любой душе. А истинные причины своего беспокойства объяснять ей перед самой свадьбой Рикман не хотел. Лицемерная показуха его не очень смущала: он всю общественную жизнь считал показухой и неизбежной ложкой дегтя, предпочитал смириться и перетерпеть. Беспокоило другое: толпа журналистов, гостей разных категорий и просто зевак. В его понимании это была ситуация повышенного риска . Особенно, если учесть, что брак человека и дайома вызывал плохо скрываемую ненависть обеих сторон.
Когда добиться отмены официального торжества не удалось, Рикман потребовал у Диего Сантаны четкий план всех мероприятий, списки гостей и журналистов. Тщательно ознакомился с принятыми мерами безопасности, лично обошел все объекты, где будут находиться молодожены. И пришел к неприятному выводу: лучших условий для террористического акта или заказного убийства не придумать. Террористы и прочая мерзость его не слишком беспокоили - после фон Штрудера сложно было найти кого-то, кто решится испортить праздник клану Сантаны, добравшемуся до самой верхушки власти. Но найти киллера-одиночку по сей день не составляло труда. И самой удобной мишенью будут Марта и ее будущий муж. Заверения Сантаны, что все под его личным контролем Дин выслушал с презрительной усмешкой. Какой контроль, когда над собственным сыном власти нет никакой. А в самой системе безопасности он нашел столько лазеек, что справится даже новичок. О своей безопасности он не беспокоился. Окажись он под прицелом - почувствует раньше, чем убийца решит спустить курок. И сумеет загнать пулю в глотку убийце. Но Марта даже в своем обычном состоянии не была столь наблюдательной. Это ведь не Дар - чувствовать спиной направленный чужой взгляд и точно понимать цель смотрящего. Рикман эту способность нарабатывал годами - такого опыта не было ни у одного дайома.
-Ты обещаешь не вмешиваться? - голос Марты отвлек от невеселых размышлений.
-Не вмешиваться во что? Я и так уже по уши замешан в вашей... хм... брачной суете. Только и остается сидеть и никого не трогать.
-Ну... - Марта замялась и отправила отцу образ его неудержимого желания укрыть ее от любого, кто просто не так посмотрит.
-Не буду, - отговорился Дин и задавил в себе желание скрестить пальцы за спиной.
Ситуация со свадьбой вообще была в диковинку, выбивала из привычной колеи. Рикману пришлось насильно впихивать себя в роль отца невесты. А отцом он себя не ощущал в принципе. Официально удочерение было всего лишь бумажкой и кучей нудных бюрократических хлопот, чтобы избавить маленькую Марту от контактов с ее оставшейся родней. Как дочь, Марту Дин никогда не воспринимал: она была равной, просто беззащитной. Что-то подсказывало бывшему убийце, что именно такими должны быть настоящие отношения отцов и детей: защищать равного, но пока еще более слабого и неопытного, делиться знаниями, учить. Вот только общество считало иначе. Впрочем, Рикману было плевать, что там считало общество. И надетая маска отца поэтому казалась лицемерной вдвойне. В глазах общества он отдавал Марту замуж, планировал и решал ее судьбу. А на деле он сам частенько находил, чему учиться у приемной дочери. И судьбу свою она выбирала сама, руководствуясь какими-то своими законами и правилами.
Поэтому вместо тупого исполнения навязанной роли Рикман сосредоточился на том, что считал более важным в данный момент. На безопасности. Ведь были мелочи, незаметные простым смертным, которые игнорировала Марта. Случайно брошенный Энрико Сантаной взгляд в сторону жениха и невесты, льдистым холодом уколовший сознание Дина. Взгляд, полный ненависти, обещающий нечто темное. Плохо скрытое нежелание Диего Сантаны делиться подробностями организации свадебных торжеств - отказать тот не смог, но Рикман не видел причин скрывать от него эту информацию. Настойчивое требование мэра города на свободном входе для гостей: приходи, кто хочет, делай, что вздумается. Рикман хорошо помнил, чем заканчиваются такие публичные мероприятия. А еще он неплохо знал мэра: бывший морпех, своими силами пробившийся вверх по карьерной армейской лестнице - тот тоже не мог не видеть опасность. И видел - это было понятно по глазам. И - Рикман точно знал - это было не его решение. А еще был недовольный шепот людей за спиной. Недовольный - мягко сказано. Ненависть просто зашкаливала. И даже поверхностный анализ сплетен и шумихи в прессе позволял сделать выводы, что ненависть эта возникла не сама по себе, а была тщательно спланирована и подогрета кем-то из тени. Рикман даже вычислил, кем. Но остановить информационную провокацию уже не мог: слишком быстро, слишком высокое положение в обществе у организаторов, слишком умны. Слишком много "слишком". Вроде бы проще простого: дотянуться до них, заткнуть. Способов много, а организаторы, хоть и умны, но беззащитны по сути. Но раз запущенная система информационной войнушки не остановится в результате смерти ее авторов. К тому же он обещал Марте не вмешиваться. Да и Зверя сдерживать надо: в последнее время тот был слишком беспокоен. Ведь не только шепот за спиной - были еще и тщательно скрываемые обрывки чувств дайомов. Все та же ненависть, только более организованная и направленная. Правда, в отношении дайомов Дин рассчитывал на благоразумие Актера и его способность управлять толпой. Вроде бы с Актером пока еще можно договориться.
И еще был взгляд в спину. Который раньше никогда не пугал, лишь заставлял собраться, быстрее думать, точнее реагировать. Но раньше Рикман был один и отвечал только за себя. А сейчас были еще Марта, Мартин. И необдуманно данное обещание не вмешиваться.
А еще был ночной вой Мрака. Волк с первого дня их знакомства был молчалив. Не выл, подобно своим стайным сородичам, на Луну, не переговаривался с ними зимними ночами. Единственным звуком, привычным Рикману было рычание, которому Мрак умел придать больше смысла, чем иной оратор своей речи.. Однако, уже неделю по ночам волк рвал душу хозяина и друга своим воем. Уходил далеко в лес - и выл там в одиночестве, наводя ужас на окрестные поселения. Выл горько, словно оплакивал дорогого сердцу покойника...
***
День свадьбы - солнечный осенний - должен был вселять радость в души. И вселял: праздник казался именно праздником - с улыбками принарядившихся гостей, с украшенными улицами и машинами, с жизнерадостным гомоном толпы зевак, пришедших посмотреть, как живет элита. В этой солнечно-веселой суете Рикман старался не выделяться, держался в стороне, по мере возможности старался не портит своим мрачным видом настроение окружающим. последнее получалось плохо. Но обещание, данное Марте, он сдержал: ни разу не оборвал чью-нибудь напыщенную лицемерную речь, даже если в словах оратора сквозили нотки презрения, специально обходил кучки народа, если чувствовал, что может сорваться. Лишь украдкой брошенный взгляд на крыши соседних домов или в толпу иногда заставлял вздрагивать оказавшегося рядом зеваку. Впрочем, к нему, такому мрачно-жутковатому, все давно привыкли.
Ему и самому постепенно начинало казаться, что все его тревоги беспочвенны. Однако, собственная интуиция, ни разу еще не обманувшая, не давала расслабиться и поверить царившему вокруг радостному спокойствию. Слишком все правильно, слишком все вокруг кажутся доброжелательными - куда-то испарились волны злобы, всегда сопровождавшие толпы людей. Разве что скользнет от кого острое чувство зависти. Даже граничащее с ненавистью презрение дайомов не ощущалось, словно спряталось поглубже в чувствительных душах. Тишь да гладь. Прямо как в засаде, когда над головой приветливое солнце, птицы вдалеке щебечут - а сзади уже надвигается тень того, кто раскрыл секрет нападающих и готов нанести удар в спину. Вот только в засаде знаешь об опасности, все время в боевой готовности. А здесь...
Слишком поздно перед внутренним взором Рикмана появился чужой взгляд в прицел и стала понятна траектория полета пули. Всего пары секунд не хватило, чтобы остановить...
Ответный удар настиг убийцу через мгновение после выстрела. Тот даже не успел убрать палец с курка, а Мартин еще не успел упасть. Следом Рикмана накрыло острое чувство вины - не того достал. Потому что в сознании умирающего мальчишки-снайпера дайом точно увидел лицо настоящего убийцы. Он видел это лицо и внутренним взором, и в реальности, прямо перед собой, среди родственников и гостей, застывших восковыми фигурами в шоке от происшедшего. Энрике Сантана, почувствовав взгляд, посмотрел в лицо Рикмана - и в глазах главы клана заплескался ужас. Рикман даже не пытался скрыть волну закипавшей ненависти, а за его спиной медленно, неотвратимо расправлял свои туманно-черные крылья Зверь. Быть бы Сантане размазанным, но - захлестнуло болью, молчаливым криком, переходящим в темный водоворот злобы и обиды на весь мир, на убийцу, на солнце, на Бога. Марта, сколько могла - пыталась удержать сознание умирающего мужа, и отлично понимала, видела, что бессмысленны ее попытки. Та сила, которая позволяла ей возвращать к жизни увядшие срезанные цветы, лечить больных, гасла вместе с сознанием умирающего, уходила вслед за его душой. И сзади поднималась вторая зловещая неконтролируемая тень Зверя. Того зверя, который доселе был всего лишь пушистым котенком. Марта не умела контролировать своего Зверя - не было надобности раньше учиться.
Рикман прикрыл глаза - и вокруг словно ярче стал солнечный свет. Все силы, которые были, Дин направил на то, чтобы подавить в дочери все чувства, до каких только смог дотянуться. На какое-то время мир вокруг них просто перестал существовать. А из подъезда дома напротив уже бежали полицейские. Бежали к Сантане - сообщить. Тот, что нес винтовку, пробегая мимо Рикмана, словно споткнулся об его тихий голос:
-Быстро вы среагировали, - полицейский застыл на месте, не в силах отвести глаз от лица говорившего, - как будто знали, где искать.
Дин осторожно забрал винтовку. Руки привычно огладили ствол, приклад, палец лег на курок. Винтовка послушно прижалась к плечу и щеке, прицел нашел переносицу Сантаны. Легкая усмешка скривила губы, когда заметил недоумение на лице убийцы.
-Чтобы убить такое хрупкое создание, как ты, не нужна пуля. Затратно слишком.
Сантана побледнел, схватился рукой за грудь, словно проверял - на месте ли сердце, бьется ли еще. Ибо дыхания не хватало, волнами накатывала пульсирующая боль, мозг охватывала паника, в глазах темнело. А сквозь эту сгущающуюся темноту приближалось лицо... морда с оскалом...
Прозвучавший выстрел разорвал тишину, повисшую над площадью, но не причинил вреда - пуля прошла мимо, чуть опалив волосы.
-Я не промахнулся, - тихим эхом выстрела прозвучал голос наемника. - И твое сердце - это не я. Это твоя совесть. Проснулась, наконец, надеюсь. Твоя собственная совесть и твой страх - тебе судьи. Тебя никто не убьет, много чести. Ты - сам себе убийца. Ты давно уже убил себя, ты много лет - живой труп с амбициями.
Постепенно исчезала темная ненависть Марты. Зато вокруг закипала другая волна - тупая злоба толпы, распиравшая мозги, не вмещавшаяся в пространство огромной городской площади.
-Убийца! - нарастал многоголосый хор.
Рикман окинул взглядом это стадо. И уловил привычный алогизм. Им не надо видеть и понимать подробности происходящего, чтобы сделать вывод и обвинить. В их сознании давно закрепился стереотип: тот, кто выжил - тот и убийца, независимо от того, было ли в руках оружие, стреляло ли, были ли мотивы. С таким же успехом. он мог сейчас находиться в другом конце города, на другой планете: толпа все равно придет к такому же выводу. Этот алгоритм заложен в сознании стихийного коллектива изначально. Можно лишь облагородить причины убийства, тонкой манипуляцией заставить толпу думать, что это не убийство, а, скажем, справедливое наказание. Но суть от этого не изменится. Дин припомнил беседы с Актером и вспомнил набившую оскомину ассоциацию с Христом. если бы сын божий не дал себя распять, просто ушел - тоже прилепили бы ярлык убийцы, настигни кара божия тех, кто преследовал его. Даже если бы кара божия была в виде смерти от перепоя или обжорства. А справедливый карающий меч - тот же убийца, только с благими намерениями. Та же дорога в Ад.
Рикман рывком поднял сидевшую у тела мужа Марту и отступил назад, к дверям мэрии.
-Понять пытаюсь, - раздался рядом ровный тихий голос, - почему не убил Сантану? Зачем вообще в руки винтовку взял?
Рикман покосился в сторону говорящего: невзрачный бронзовый китаец, в черном простеньком кимоно, больше похожий на ожившую статую, чем на человека. Никаких эмоций, даже интереса в глазах нет - он чем-то напоминал бездушный видеорегистратор. Только краем обостренного восприятия Дин ощутил прочную стену, отгородившую сознание китайца от целенаправленного и вообще от любого проникновения, но избирательно пропускавшую ту информацию извне, которую пожелает хозяин. Дин частенько сожалел, что не имеет такой способности: он мог лишь совсем отгородиться от мира, выпасть в иную реальность, в другое измерение, чтобы спрятаться от назойливых и душных мыслей и чувств окружающих его разумных существ, именующих себя людьми. Либо принимать все и молить какого-нибудь Боге, чтобы не дал сойти с ума.
"Предатель!" - ворвался в мозг крик затуманенного сознания Актера, поддержанный многими голосами-чувствами. Это уже было хуже: справиться с человеческой толпой было легче, но идти против почти равных по силе, объединившихся - сил уже не было. Нужна была передышка, короткая. Их мощный объединенный и направленный удар, способный взорвать мозг сразу многим десяткам человек, разбился о равнодушие Рикмана. Дин втолкнул дочь в холл мэрии, подальше от ненавидящих взглядов, вскинул винтовку и поймал в прицел переносицу Актера.
-Если не умеришь свой пыл, вторая пуля будет твоей, - медленно он вбивал каждое слово в мозг бывшего друга, постепенно теряющего человеческий облик, сливающегося с толпой себе подобных. - И не думай, что сможешь меня остановить. Для этого тебе надо было не роли на сцене разыгрывать, а быть снайпером.
Лицо Актера медленно заливала зеленоватая бледность. Он ожидал ответного эмоционального удара, был готов отразить. Все были готовы отразить. Актер даже был готов лицом к лицу столкнуться с виденным однажды Зверем. Но ничего этого не было: только спокойная уверенность обычного профессионала-убийцы, держащего на прицеле объект. Не человека живого, а объект. Актера пугала не смертоносная реакция Рикмана. Причиной животного страха было непонимание: на что рассчитывает дайом, отказываясь от использования своих, более действенных способностей и возвращаясь к примитивному способу убийства. Замешательство лидера передалось и остальным, накал ненависти снизился. А когда к ним вернулась способность рассуждать, Рикмана у дверей уже не было...
В пустом просторном холле эхом отдавались голоса негодующей и испуганной толпы. Они метались между стенами и лучами солнца, вместе с пронзительными звуками полицейских сирен создавая причудливую увертюру. Марта, как сомнамбула, добрела до кресел, стоявших вдоль стен, и села, уставившись в точку перед собой стекленеющим взглядом. Рикман привалился спиной к закрытой на обычный и электронный запор двери. И заметил, что в холле они не одни.
-Я давно пытаюсь понять твои цели, - сверлом впивался в мозг ровный, но назойливый голос китайца. - И не могу. Тебе не нужна слава, не нужна власть. Ты больше похож на отшельника. Но отшельники уходят от мирской суеты навсегда, остаются на грани реальностей. Ты же исчезаешь надолго. И вдруг оказываешься в самом центре событий и ломаешь все планы тех, кому власть - лакомый кусок. Ты - дайом и должен ненавидеть тех, кто не похож на тебя, стараться быть со своей стаей. Ты можешь повести за собой плохо организованную толпу других, подобных тебе - для этого у тебя больше возможностей, чем у того же Актера. Но ты отдаешь лидерство Актеру, а потом берешь на прицел своего единственного, последнего из живых, друга. Ты отдаешь свою дочь тому, кого должен ненавидеть и мстишь за его смерть. Тебе достаточно малейшего усилия мысли, чтобы свести с ума беснующуюся за этими стенами толпу, а вместо этого ты берешь в руки винтовку - это примитивное оружие людей. У тебя за спиной самое мощное из известных мне орудий манипуляции и уничтожения - твоя дочь, а ты....
Ударом в челюсть Рикман заставил китайца замолчать. Тот осел в дальнем углу, покачивая головой, пытаясь прийти в себя.
-Не тяни руки к ней свои грязные руки! - рявкнул Рикман. - Пока я жив, она не будет оружием ни по своей воле, ни по желанию кого бы то ни было еще. И когда сдохну - не дам.
-И в мыслях не было ничего подобного, - вытирая кровь с губ, пытаясь встать, отозвался китаец. - Но я хочу знать: почему ты не пользуешься своим Даром в полной мере? Ты ведь - не романтичная девочка, пожелавшая очистить мир от скверны и обнаружившая, что способы зачистки куда более мерзкие, чем очищаемый мир. Каверина не могла быть идеальной - у нее не доставало моральных сил. Но ты... убийство - это твоя суть, это у тебя в крови, в генах. Как непреодолимое желание управлять толпой - в крови Актера.
-А почему ты не пользуешься Даром вообще? - Рикман смотрел в упор, не желая напугать, но бросая вызов. Китаец не отвел глаз и не ответил. - И не говори мне, что ты не дайом. Человек не может установить ту защиту, которую создал вокруг себя ты. И я не знаю дайома, который способен контролировать проникновение в собственное сознание.
-Знаешь, - прошелестел ответ. И исходил он не только от китайца: за спиной Рикмана в столбе света, еле различима возникла тень Тисы.
-Почему ты не пользуешься Даром? - повторил вопрос Дин, не обернувшись в сторону призрака.
-Я умею учиться на тяжелом опыте других, - китаец усмехнулся, указав на мерцающую фигуру Тисы. - Она была моим проводником и путеводителем, пока не появился ты. Я не умею учиться сам. И не хочу в Ад. Но и Рай мне не по нраву. И я могу себе позволить пользоваться чужим опытом, пока есть такие, как вы. Первопроходцы.
Недобрая усмешка исказила лицо Рикмана до неузнаваемости.
-Ты хотел, пользуясь чужим опытом, навсегда остаться посередине? Не двигаться вперед, но и не отступать? Изменять мир, не меняя себя? И у тебя не получается, потому что нельзя изменить мир, сохраняя нейтралитет. Рано или поздно придется выбирать направление. И ты уже выбрал свою дорогу,хотя, возможно, ты еще об этом сам не знаешь.
Рикман перебросил винтовку в правую руку, левой подхватил теряющую сознание Марту и направился к выходу.
-Куда ты?! - в голосе китайца звучала растерянность.
-Твое подопытное животное решило рискнуть своей жизнью? - смеялся на ходу Рикман. - Только не говори мне, что там меня порвут. Я тоже давно выбрал свой путь - нам в разные стороны. Но мы еще встретимся, запомни, - последние слова не прозвучали в реальности, разве что шепотом. Но "Будда" их услышал. И понял.
Толпа отхлынула от распахнувшихся дверей, словно отброшенная взрывной волной. Стихли негодующие вопли, над площадью вновь повисла гнетущая тишина, как в тот момент, когда погиб Мартин. Только вот тела Мартина уже не было. Рикман прошелся взглядом по безликому строю людей, охватив всех разом и одновременно заглянув в душу каждому. И оставил там отметку страха. Закрутил в тугую спираль желание перемешать в этих душонках все мысли и чувства до состояния коматозного теста, взорвать их мозг их же собственной бессмысленность. и ненавистью, оставив лишь безумные оболочки. На это уже были силы - не было желания дразнить Зверя, который жадно облизывался где-то внутри, ловя тонкие струйки паники, исходившие от толпы. Дин поднял винтовку стволом вверх и медленно пошел вперед. Иногда сквозь его щит прорывались робкие призывы: "Что вы стоите? Хватай! Убей! Уйдет же!" Но они разбивались о каменное равнодушие идущего через толпу и гасли, наткнувшись на пустой взгляд. В первый раз люди и дайомы были едины в порыве своей ненависти к человеку, поставившему себя выше них. Рикман даже подумал, что сейчас совместная расправа над ним, возможно, позволила бы объединиться вчерашним врагам. Но давать им такой шанс не собирался. И намерения так и остались намерениями, больно осев в душе Рикмана. А толпа расступалась перед ним, смыкаясь позади, но не преследуя...
***
Дома Дин осторожно уложил бесчувственную Марту на диван, укутал пледом, стараясь не касаться ее кровоточащего болью сознания, чтобы ненароком не сделать еще больнее, и устало опустился на пол возле остывшего камина. И только тогда, когда верные Рекс и Мрак уселись подле хозяйки, образовав вокруг нее понятный только им странный защитный и исцеляющий круг, какой умеют создавать только звери с их невероятным чутьем, Рикман позволил себе отпустить на свободу все, что до сих пор держал свернутым в тугую эмоциональную спираль. Только в этот раз не было буйства Зверя и кошмара темных мутных воспоминаний. Зверь забился куда-то глубоко, где корчился то ли от боли, то ли от страха, и забрал в собой гнетущую память. Все, что так жестко контролировалось с утра, в считанные секунды закружило Рикмана нереальным водоворотом и вышвырнуло его из пространства и времени непонятно куда. Туда, где с момента рокового выстрела бродила освободившаяся от оков реального мира, но неприкаянная Тиса. Там и только там она была вроде как еще живой, осязаемой, настоящей, а не тенью, изредка возникавшей в привычном мире. Туда всегда стремился и Дин. Но до сих пор не позволял себе заходить так далеко - не был уверен, что вернется. Что захочет вернуться. И сейчас этой уверенности не было. Зато было ощущение необходимости, что иного пути попросту нет.
"Я всегда знала, что ты и этот путь преодолеешь, - здесь даже голос Тисы был живым, не похожим на потусторонний шелест, льдисто и неприятно щекотавший мысли. - Только не думала, что это будет так... больно... как всегда... Я надеялась, то здесь, на границе нет места обостренным чувствам."
"Надеялась, что тут будет путь к потерянному тобой раю?"
"Потерянное нельзя вернуть. Рай был там, в заброшенном доме. В понимании, что я не одна, что мои чувства не просто кого-то не пугают - что они нужны кому-то. Но другого выхода не было. Там был рай, но это был рай-мираж. настоящий рай утратили давным-давно и даже не мы. Его не потеряли - его уничтожили, пытаясь сделать конкретным, индивидуальным."
"Он вообще есть, твой рай?"
"Наверно. Ведь не может сказка родиться сама по себе... И ад мы тоже потеряли..."
"А то, что творится там - это не ад? Разве, создавая яркие картинки геенны огненной и кровавой, не перенесли его отсюда в реальный мир?"
"Возможно... Похоже...Да..."
"Значит, человечеству не нужен их рай. И большинство отобрало его у тех немногих, кому он был нужен."
Голос Тисы заметался по бесконечному безвременью.
"Я не знаю, что нужно человечеству! Не знала, когда была человеком - а сейчас уже боюсь узнавать! Даже тогда было больно прикасаться к надеждам и чаяниям людей, испачканным грязью. Редкие искры чего-то светлого в кровавые слезы размазывались сиюминутным, примитивным, первобытным... не знаю, как его назвать... эгоизмом? раньше было больно до шока, до Зверя, беснующегося внутри. А сейчас... Тебе не понять, ты еще слишком живой. сейчас я даже согласилась бы вернуть тот кошмар, от которого сбежала... Но пути назад нет... Сейчас эти "желания", "мечты", "молитвы" - они не просто ощутимы. Они заставляют меня меняться. Я с ужасом думаю, как там Бог. Я могу заткнуть чувства и мысли, не пускать какое-то время, сопротивляться - а он должен это слышать. Ото всех. Все время. Как он может не меняться? И вдруг - он меняется их молитвами? Они меняют меня в соответствии со своими желаниями м убеждениями. А когда чувствуют сопротивление - создают из меня монстра. И я в конце концов могу им стать. Я теперь знаю, кто такие демоны - это бывшие люди и боги, слушавшие все молитвы, пытавшиеся спасти мир. И мир их изменил, сделав демонами. Если я изменюсь, то стану не Зверем, которого можно было приручить. Я стану... это будет...наверно, это будет чистое зло, которого все боятся и никто не может представить. Я не хочууууу!
Прикосновение к волосам остановило крик. Как много лет назад, они сидели в заброшенном доме, в тишине, сквозь которую робко, но упрямо прорывались слова песни:
"Там, где неба кончается край,
Ты найдешь потерянный рай."
И не было больше другого мира, другого места и времени. Только темная гостиная, утонувшая в сумерках - все остальное таяло дымкой. Распадалось. Сначала миражом. Потом по-настоящему...
Где-то в тающем мире два зверя повернули морды к застывшему в трансе человеку и тоскливо завыли. В глазах очнувшейся женщины заметался ужас - она никогда не видела своего единственного близкого человека таким. Застывшим трупом с остекленевшими глазами и струйкой слюны и крови, стекавшей из уголка рта. Трупом, вокруг которого растекалась даже не темнота - пустота, стиравшая вокруг него реальность...
...Тиса осторожно, но уверенно оттолкнула от себя Рикмана...
...Реальность за пределами безвременья перестала таять, возвращая привычные очертания...
"Так нельзя. Это тоже сиюминутно. И ей будет больно. В любом случае. Если ты останешься - ей будет больно из-за того, что больно тебе. Если ты уйдешь - ей будет больно от одиночества. И всегда будет больно, потому что весь мир замешан на боли."
"А тебе?"
"И мне. Всегда. И тебе. Но это не так плохо, как кажется. Боль - тоже чувство. Пока есть чувства - мы люди. Чувства - это последняя нить, связывающая нас с реальным миром. Многие живые эту связь давно потеряли. если и мы потеряем... Мир исчезнет."
... Там, в реальном мире, труп у стены перестал быть трупом, закрыл потускневшие и ожившие глаза и провалился в глубокий сон. А Тиса долго с тоской смотрела, как растворяется силуэт единственного существа, удерживающего ее на грани между мирами, между человеком, призраком и монстром...
***
Сквозь сжатые веки Рикман чувствовал солнечный свет. Только в мире полусна он не казался добрым и теплым - кровавым, как и весь мир, приносящим только боль. А пальцы еще хранили легкое ощущение прикосновения огненных волос, которое манило назад, в теплый омут сна, плавно переходящего в смерть. Он застыл посередине, между мирами, не в силах сделать шаг навстречу реальности. И готов был повернуть назад, когда его, словно за шиворот, вытащило жаркое дыхание, слизнув теплым языком остатки сна с лица. На поверхности сознания оказалась спокойная радость мохнатого друга, привычная - не первый раз Мрак будил Дина таким способом. Но за знакомыми звериными чувствами сквозило то, что вернуло Рикмана в реальный мир сразу и бесповоротно: в глубине сознания волка все яснее рисовалась картина - солнечный белый день, слепящий глаза снег, синие тени деревьев и, среди этого солнечного черно-белого безмолвия раздражали, бесили, пугали красные всплески - повсюду, куда не бросишь взгляд. Засада.