Шацкая Анастасия Владимировна : другие произведения.

Звездный снайпер 4. Армагеддон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   *рассказ окончен, но в процессе редактирования*
  
  -Хватит дрожать, все будет, как надо, - уверенность в голосе будущей жены обнадеживала, но внутренняя дрожь не проходила. Мартин вспомнил морозно-бесчувственный взгляд отца Марты, скользнувший по нему, как по пустому месту, на приеме в честь открытия нового бизнес-центра. Вспомнил, как расступались перед дайомом присутствующие: такое ощущение, что он раздвигал толпу невидимым тараном. Вспомнил - и поежился. Толпе было все равно, а он, Мартин, спал с его дочерью. Уже не просто спал. Только вот теплее взгляд будущего родственника не становился.
  
  -Тебе легко говорить, - буркнул он в ответ. Тебе он - отец. А обычного человека оторопь берет. Даже средь бела дня. Как глянет - тараканом в щелочку хочется нырнуть. Глаза у него нечеловеческие какие-то.
  -Глаза как глаза. Разве что голубые редко встречаются.
  
  Мартин припомнил еще одну встречу с Дином Рикманом. На этот раз не в толпе, а у кабинета врача, подтвердившего беременность Марты. И это был не взгляд голубых, как спокойно утверждала она, глаз. В тот раз, распахнув дверь кабинета, Мартин подумал, что оказался под прицелом двустволки. И только потом сообразил, что смотрит в глаза человеку. Человеку ли? Рикман столь внимательно изучал своего возможного зятя, что тому показалось: вывернули его наизнанку, перебрали все косточки, перетряхнули все внутренности - и завернули обратно. Правда, ожидаемой бури не последовало. Пожалуй, скандал в собственном семействе был громче. Однако, мурашки по спине бежали именно от воспоминания о молчаливом оценивающем взгляде. Друзья заранее постарались напугать Мартина рассказами о страшных способностях дайомов, о загадочных смертях при межрасовых конфликтах. Но тогда Рикман ограничился одним внимательным взглядом - а затем Мартин снова почувствовал себя пустым местом. Зато заметно изменилось что-то в облике дайома, когда он обратился к дочери с простеньким вопросом: "Как ты?" Такое ощущение, что теплый утренний летний ветерок прошелся по коридору, обласкав всех присутствующих, вызвал на лицах улыбки. Ответа Мартин не услышал. Марта предпочитала беседовать с отцом, делясь вихрем ощущений и чувств, минуя привычную систему человеческого восприятия. Такая форма общения вычеркивала Мартина, он вспоминал злобные слова своего отца "гордецы, место наше указать нам пытаются." Марта не раз объясняла, что ей так легче и быстрее. Что словами объяснить все у нее просто не получается. Мартин верил, но ощущение обособленности и выброшенности оставалось. Что было обидно вдвойне: с тех пор, как Мартин стал встречаться с дочерью дайома, люди начали сторониться его. Исподтишка, испуганно поглядывали - в открытую высказываться боялись, клан Сантаны имел немалый вес в обществе. Но всеми правдами и неправдами старались избегать общения. Дайомы же, с которыми приходилось сталкиваться Мартину, принимать его в свой круг не спешили. И в отличие от Рикмана вовсю выказывали свое презрение: была бы такая возможность - вообще бы проходили сквозь него, как сквозь призрака. Но терпели его присутствие, как он понял, из-за Рикмана. В своей среде он был не просто уважаем: почти кумир, идол. Однако, реакция идола на всеобщее восхищение удивляла. Для него его поклонники были таким же пустым местом, как и Мартин. Сквозь толпу дайомов Рикман проходил также молча, раздвигая ее невидимым щитом. Единственным, кого на памяти Мартина выделил Дин, был невзрачный Актер. Тоже дайом, странная личность - вот у кого точно были голубые глаза. На выразительном лице они казались какими-то мертвыми, застывшими. Актер был мим, свою речь сопровождал гениально продуманным мимическим спектаклем. Но глаза всегда оставались холодными, словно были искусственными. Не единожды встречал Мартин эту пару на улицах города, на приемах.
  
  И сейчас, когда машина въехала в уютный двор, он увидел их вместе. А заодно почувствовал острую неприязнь Актера к себе. Вроде бы собеседник Рикмана даже в лице не изменился - но накрыло волной, поднимая из глубин подсознания не обоснованную панику, примитивный животный страх, парализовавший мысли и тело. Пришлось собрать все силы, чтобы не сбежать с позором. Актер, глядя куда-то в сторону, пошел прочь. По дороге чуть задел гостя плечом - и волна ненависти сменилась водопадом напускного равнодушия. С Мартой Актер лишь коротко поздоровался. Мартин заметил, что Рикман глаз не спускал с уходившего до тех пор, пока тот не скрылся за воротами.
  
  Задавив панику, вызванную Актером, Мартин судорожно начал соображать, как бы начать разговор. От Марты помощи ждать не приходилось - ее сразу чуть с ног не свалили два жизнерадостных пса - немецкая овчарка и нечто странное, одновременно утонченное и мощное. Они закрутили хозяйку в своей щенячье возне вихрем, из которого доносились повизгивание, поскуливание и девичий радостный смех.
  
  А Мартин, вместо того, чтобы поздороваться, глупо смотрел в равнодушные, но внимательные глаза Рикмана. И все умные мысли смыло пониманием: глаза действительно голубые. Как небо. И такие же бездонные. Вроде как колодец, на дне которого отражается небо. Только в глазах Рикмана небо не отражалось - оно там было. А на этом голубом небе - звезды, которых не должно быть видно днем. А они, черт возьми, видны: яркие созвездия, вон, Стрелец натягивает свой лук, выцеливая бегущего Оленя...
  -Как же ты с Мартой спишь, если от одного моего взгляда крышу так сносит? -ехидный негромкий голос выдернул Мартина из наваждения.
  -Я... э-э-э...
  -Понимаю, - протянул Рикман, смеясь одними глазами, - для этого мозги не нужны.
  Несмотря на насмешку, воображение Мартина рисовало продолжение разговора в духе "если хоть слезинка из глаз Марты..."
  -Убью, - неожиданно продолжил его мысль Рикман и на этот раз ухмыльнулся по-настоящему, - как таракана. Впрочем, если до сих пор слезинок не было, думаю, жить будешь. Тебе не о моем добром отношении беспокоиться надо, а о своей семье.
  
  Причин для беспокойства действительно было достаточно. Отец Мартина, Диего Сантана, рвал и метал, узнав, кто избранница сына. Мать ограничилась высокомерным молчанием и категорическим отказом встречаться с будущей миссис Сантана. Остальная родня внимательно следила за старшими клана, готовясь поддержать. Разве что дядюшка, брат матери, имел свое особое мнение. Он его еще не высказал, но что-то подсказывало Мартину, что и дядя не на его стороне. Правда, беседовать с Рикманом на эту тему Мартин не собирался, надеясь решить свои семейные проблемы самостоятельно. И такой поворот беседы совсем вышиб молодого человека из колеи: какой-то бес дернул сделать совсем уж неуместное замечание:
  -О генетике, думаю, мне тоже надо побеспокоиться. "Чистота породы" и все такое...
  
  Искренний смех озадачил Мартина.
  -Твоей породы, что ли? Ты случаем, не телепат? Мысли Актера прочитал? Он мне битый час про Марту и чистоту породы рассказывал.
  Отсмеявшись, Рикман скорчил страшную рожу и зашептал:
  -Я тебе сейчас открою страш-ш-шную тайну.
  Мартин ошалело собрался слушать откровение дайома. И Рикман ровным голосом университетского преподавателя продолжил:
  -Наши способности не имеют никакого отношения у генетике. Это свойство психики, присущее всему живому. Любому организму, имеющему мозг или его подобие. Даже амебе. Наверно - с амебами я специально не общался. Просто у амебы чувства от человеческих сильно отличаются. Вон во дворе по траве сразу три дайома катается: одни двуногий и два четвероногих. Четвероногие куда более талантливы в этом плане, Марте до них еще расти и расти.
  Рикман снова сделал "страшные глаза":
  -Но самое ужасное: Марта не родилась дайомом. И долгое время не была такой. И я когда-то не был. Это не передается по наследству. Это есть в каждом изначально. Как способность обучаться языку. Младенец не умел говорить, но слушал родителей и научился. А если младенец не слышал родителей, а например, волков - то он говорить не будет. Он будет выть и бегать на четвереньках.
  -Вы хотите сказать, что любой человек может убивать взглядом?
  
  Рикман обошел кругом Мартина, рассматривая его, как манекен на витрине.
  -Вроде умный человек, - уже без сарказма и клоунады ответил он, - а чушь городишь. Выражение "убить взглядом" появилось задолго до разделения общества на дайомов и недайомов. И появилось не на пустом месте, полагаю. Стало быть, да - любой человек может. Это же люди придумали.
  -А как же Дар Бога?
  -Дар? - лицо Рикмана потемнело. - Дар Бога? Это кто же такой умный решил, что способность убивать с помощью дайомии дал Бог? Кому такой Бог нужен? Не факт, что это Дар Бога. И не факт, что это вообще Дар. А убивать придумали люди, любым способом. Но есть еще кое-что: видимо, любой дайом, достаточно много работавший с живыми объектами, становится способным воздействовать так же на окружающую реальность.
  -Убить целый мир?! - изумился Мартин, но ответа не получил.
  
  Ему показалось, что разговор закончен, он уже повернулся, чтобы пойти к машине. Но Рикман бесцветным голосом продолжал:
  -Бог подарил нам весь свой мир. Бесценный Дар. Он подарил нам нас самих. Он создал мир, считая, что будет жить в нем, в нас, вместе с нами. А мы оказались трусами. Мы не можем воспользоваться подарком, потому что за него надо нести ответственность. По-божески, наравне с Богом. А мы боимся ответственности. Мы только иметь может, а отвечать за имущество - боимся. Еще всего непонятного боимся: самих себя боимся, потому что не можем себя понять. Люди ненавилят не дайомов, они самих себя ненавидят. дайом ничем от человека не отличается, кроме как способностью управлять своими и чужими эмоциями, пользоваться ими. Это власть, она кажется безграничной. И мы, увидев кажущуюся бесконечность своих возможностей, пугаемся, прячем голову в песок. А если спрятаться не получается - стараемся уничтожить все, что пугает. Нет причины испуга - нет проблемы.
  -Значит, раса Нелюдей - это выдумка?
  -Точно. Очень выгодная всем выдумка. На таких выдумках история делается. Ницше когда-то хотел показать людям скрытые в них возможности. И назвал их Сверхчеловеком. Умный был человек, даже образ придумал, чтобы проще было понять суть. А люди поняли буквально. И создали свою арийскую расу. И стали уничтожать другие расы. Только уничтожая других, они уничтожали себя самих. Раса Нелюдей! Представь, что гончие псы решат, что они - высшая собачья раса. Бред, правда? Но вдруг... У гончих лучше развита конкретная способность, которая есть и у других собак, но развита она у других слабее. Вот тебе повод создать высшую собачью расу. Только псам в голову не придет устраивать геноцид по принципу "чистоты породы" - это люди у псов "чистоту породы" блюдут. А гончая запросто спарится с болонкой - и чхать ей на "чистопородность", если рядом болонка в течке. результат, между прочим, в большинстве случаев будет более жизнеспособный... Вот у тебя в голове сейчас мысль бродит, дескать "не любит этот Рикман людей." Ага, не люблю. Я их с детства не любил, а потом убивать стал. Однако, я не люблю людей с оговоркой: я тоже человек. И тоже бояться умею. Однако, в отличие от большинства, я имею наглость смотреть в глаза своему страху. И меня Нелюдью называю именно за мою наглость. Давно называют, еще до того, как я нашел свой Дар. Я всегда был Нелюдью - и сверхспособности здесь не при чем. А вот Марта всегда была Человеком с большой буквы. И опять ее способности - не при чем... А умение убивать взглядом, если только мысль или чувство можно назвать взглядом... Убивать легче пулей: думать не надо и пуля - дура. Кстати, трупы получаются красивее от пули, чем от взгляда.
  
  Рикман резко обернулся и посмотрел мимо Мартина. За невысоким забором стояли двое, с обожанием глядя на дайома.
  -Видишь этих Сверхнелюдей? Они уже несколько лет втихаря именуют меня Мессией. Мессия - это кто, несчастный Бог, вынужденный исправлять косяки своих созданий своей кровью, вися на кресте. Разве правильно называть Мессией того, кто даже не пытался искать свой крест, а наоборот, старательно избегал путей к собственной Голгофе? Если посчитать мессией меня, то получается, что Спаситель щедро распинал других. Но даже если я поверю, что я - воплощение Бога на земле... Они ведь не в меня верят. Они с моей помощью хотят оправдать свое желание править миром.
  
  Игнорируя растерянные взгляды поклонников, почувствовавших его неприязнь, но не понявших суть так резко изменившегося отношения, Рикман резко притянул Мартина за шиворот, поближе к себе и зашептал прямо в ухо:
  -За что мне тебя убивать? Ты ведь эту мысль крутишь в своей замороченной сказками голове с того момента, как вышел из машины. Еще когда со мной в больнице столкнулся - это была твоя первая мысль. Ты - один из немногих, способных перешагнуть придуманные границы, разделившие равных на "правильных" и "неправильных". Ты панически боишься любого дайома, но все равно спишь с той, кого твое безмозглое общество называет нелюдью. И не просто спишь - ты ее считаешь равной. Тебя не пугает, что она - не как все. И это верно. Потому что любой человек - не такой, как все. Иначе бы род людской давно исчез с лица земли. Мне было бы полезнее размазать по стенке этих Сверхнелюдей, которые доказывают какую-то особенность моей дочери...
  
  Рикман не провожал взглядом ушедшего "родственника". За удаляющейся фигурой следил другой. Актер бесшумно вышел из-за угла дома навстречу хозяину.
  "Этот атавизм общества показался тебе важнее наших начинающих?"
  Дин усмехнулся в душе и послал в ответ образ свернувшегося эмбриона, слабо шевелящего ручонками в темноте материнского тела.
  
  -Ты - дурак! - эмоции настолько захлестнули Актера, что он перешел на человеческий язык, чтобы быть выразительнее в попытке оскорбить. - Ребенок - не причина, чтобы ввести в наш круг человечишку, толку от которого меньше, чем от таракана!
  -От твоих начинающих толку не больше, - Рикман легко принял предложенную форму разговора, проигнорировав резкость собеседника, словно и не заметил вовсе. Он даже улыбнулся. - Только в отличие от человечишки-таракана у твоих начинающих самооценка на нуле, а самомнение - в размере "плюс бесконечность". Еще не ставши дайомами, не оценив в полной мере своих возможностей и способностей - уже маску Богов примерили. Ох, Актер, со своими великими идеями наплодишь ты Богов - что с ними делать будешь? Боги-то неуправляемы.
  -Для управления у нас есть ты. Ты для них всех - закон и Бог, Зевс, Один, Христос. Твое слово - неоспоримо.
  Улыбка Рикмана как-то потухла, перестав быть искренней, стала кривой злобно-грустной ухмылкой.
  -Я еще не был на кресте, - буркнул он, заходя в дом. - Только в Аду был. А путешествие по кругам Ада - еще не повод быть Богом. Это всякому отребью доступно. Изнасилуй женщину - и пропуск в преисподнюю подписан. И что? Всякого насильника будешь мучеником, а то и Христом объявлять?
  Актер удивленно приподнял бровь.
  -Ты насиловал женщин?
  Рикман проигнорировал иронию. Только прислушался к удивленно-испуганному ожиданию пары начинающих, все еще робко бродивших за забором.
  -Насколько мне известно, - продолжал Актер, - ты славился справедливостью среди наемников фон Штрудера. За что и был "убит".
  Дин обернулся, подошел вплотную к собеседнику и заглянул в глаза так, что у того все внутренности занемели от обжигающе-ледяного ужаса. За долгое время дружбы Актер так и не привык к умению Рикмана смотреть в душу или еще глубже.
  -Расскажи о моей справедливости морпехам, вместо которых я застрелил всего одного пацана-афганца. Морпехи не могли, а я смог. Эти самые морпехи потом шарахались от меня, как от прокаженного. Конечно, проще косить толпы автоматной очередью, а вот убить, глядя в глаза, трудно. Даже мальчишку, на совести которого смерти почти полсотни морских пехотинцев и пара сотен мирных жителей. Расскажи об этом матери этого мальчишки. Насколько мне известно, - Рикман мастерски скопировал интонацию Актера и его надменно-уверенную ухмылку, - эта женщина до сих пор жива и душу продаст сатане, чтобы отправить меня в ад. В прямом и переносном смысле. И она захочет при этом смотреть мне в глаза, как я - ее сыну.
  -И ты до сих пор считаешь себя виноватым? Это смерть на благо общества - ты всего лишь уничтожил потенциальную угрозу миру...
  -Да брось, какая вина, - резко перебил его Рикман. - Врач-инфекционист не испытывает чувства вины перед бактериями. Это просто грязная работа по ликвидации помех и заразы.
  А перед глазами Актера вместо лица Дина из тьмы возник испуганно-доверчивый взгляд чумазого подростка с игровым джойстиком в руках.
  -Тоже хороший актер был. Он убивал в промежутках между прохождением веселой детской игрушки про безумного Минки, - голос Рикмана доносился словно издалека, но казалось, что говорит подросток-афганец. - На его месте мог быть ты, твой брат. Вы же, евреи, тоже потенциальная угроза миру. Просто фон Штрудер до вас не успел добраться. Но сейчас ты ни за что не признаешь, что можешь оказаться на месте моей жертвы. Потому что ты считаешь себя вправе решать, кто должен быть угрозой обществу, а кто получит пропуск в царствие небесное. И ты надеешься, что твои начинающие будут выполнять ту грязную работу, которую когда-то делал я. Только не забудь, что стало с фон Штрудером.
  
  -Фон Штрудер совершил ошибку, пытаясь очистить человеческую расу. Глупо: люди имеют погрязшую во грехах душу.
  -Люди? А мы, стало быть, нелюди?
  -Мы - новая чистая раса. Очистить человека может только смерть, в этом фон Штрудер был прав, - от взгляда Актера не укрылось, как исказились черты лица собеседника при этих словах. Но на этот раз Рикман не перебил, только глаза сверкнули чуть ярче. - Только смерть, ибо грех заложен не только в программе души, но и в генетическом коде. Мы должны впрыснуть свою чистую кровь в старый испачканный мир. А если не получится, если что-то пойдет не так - не качественный материал не должен размножаться. Есть много гуманных способов. Но, на худой конец, сам знаешь - и зачистка сойдет.
  -Зачистка? - кривая ухмылка сделала лицо Рикмана похожим на череп. - Меньше смотри кино и читай книги - тебе вредно. Думаешь, зачистка - это взял автомат и положил сотню-другую не качественного материала? Это детские шалости военных. Зачистка - это суды и костры святой Инквизиции, это торговля черным живым товаром, это холокост. И в эту мясорубку попадут не только те, на кого ты укажешь пальцем - под ножом на конвейере окажутся все, кто просто мимо пробегал. Или ты уже не вздрагиваешь от принципа "вали всех, а Господь там разберется"?...Ты не хуже меня знаешь, что твоя способность изменять живые объекты - не генетическое явление. Иначе бы я не был дайомом. Но если даже ты и прав, и свежее вливание генов поможет создать твою "чистую расу" - думаешь, все проблемы разом отпадут?
  -Я не идиот. Это только один из путей сгладить возникший конфликт между гомо сапиенс и гомо дайомикус. Способов и путей решения много, и они должны реализоваться одновременно. Но в любом случае, ни о каком равноправии речи идти не может.
  Актер плеснул в стакан виски, сел в кресло и выжидательно посмотрел на Рикмана. Тот стоял у окна, опустив голову, засунув руки в карманы и сгорбившись - прямо шпана из ирландского гетто. Тень от штор окружила его фигуру, легла так, что со стороны казалось - за его спиной шевелятся темные огромные крылья, подсвеченные рыжеватым солнцем. Актер поймал себя на мысли, что тени часто создают такой эффект именно вокруг старого друга. Из тени недобрым светом сверкнули глаза:
  -И как вы собираетесь сортировать общество? По цвету кожи или глаз? По национальности? Уже выяснили твои начинающие, кто более предрасположен к дайомии - негры или китайцы? А может, самый верный критерий - это мировоззрение и вероисповедание?
  -Экий ты дотошный, - улыбнулся Актер. - Наш Дар - Светлый. Он - от Бога. А грехи людские - от князя тьмы. Господь поставил над людьми владыкой своего падшего ангела именно поэтому. Но, как Господь над Сатаной, так и мы над человечеством - Власть и Закон. Люди забыли истинное положение вещей. Надо напомнить, что мы - настоящее Воинство Христово.
  Снова из тени засветились неприятно красноватым светом глаза Рикмана, но голос его был тих и вкрадчив, почти ласковый:
  -И какая роль уготована мне?
  -Ты - Мессия. И не отшучивайся про крест, на котором тебя не распинали. Крест не буквален.
  Красноватые огоньки из тени потухли.
  -Тут ты прав. Крест не буквален. И я даже могу убедить самого себя, что давно несу свой крест и всех уже спас, ибо с честью несу... А с честью ли? И честно ли взял? Христос не шел по трупам к своей Голгофе, он воскрешал. А я только уничтожаю. Даже самых близких и любимых - за мой крест многие платят не только телом, но и душой. Ты уверен, что твой Мессия - не Антихрист?
  Снова полыхнули в тени красным глаза. Казалось, в комнате сгустились грозовые тучи, сквозь которые не в силах были пробиться солнечные лучи. Между беседующими, словно в тумане, поплыли видения. Краснорожий мужик, бьющийся в конвульсиях на белом снегу. Избитая женщина в подвале, прокусившая до кости руку, чтобы не кричать. Перекошенное от ненависти и ужаса лицо Люцифера. Разорванное тело неизвестной террористки на кровати в отеле, с руки которого кровь медленно стекает в заботливо подставленный таз. Застывший безумный крик фон Штрудера. Пустые черные глаза Тисы на страшно-белом нечеловеческом лице, которое медленно становилось лицом Рикмана.
  -Посмотри правде в глаза, - ровно, без эмоций шептал Дин. Актер оторвал взгляд от видений и уставился в черные провалы глазниц дайома - там не было ничего, кроме пустоты и ужаса, холодного, спокойного, привычного хозяину ужаса. - Загляни в свою душу. Дар - не подарок Бога. Это часть тебя. Это Зверь, захвативший душу дайома. - Рикман чуть приподнял голову, но Актеру показалось, что он навалился всем телом и затягивает в бездну своих глаз. - Нет, Зверь не захватил. Он всегда был тобой. Просто мы в своем непомерном самомнении не желаем многого замечать. Особенно того, что считаем Злом. А это всего лишь часть нас, просто она - темного цвета, она - в тени. Но уничтожь ее - и пшик! Нет всемогущего дайома. Уничтожь Добро, светлую часть - тоже пшик! Есть только один путь: до самого конца контролировать Зверя, балансируя на лезвии меча. Обучая Зверя жить в равновесии с другой часть души. Обучая себя...
  
  Из сумрака туманных видений вынырнула харя с глазами блюдцами, замерцала перед Рикманом, почти сливаясь с его силуэтом - и плотоядно ухмыльнулась.
  -Нравится? - спросил Рикман. - Это я настоящий. Это мой Зверь. Полагаю, именно его ты называешь Мессией. Мы с ним пока договорились и живем в равновесии. А ты предлагаешь сначала дать ему полную свободу, а потом раздавить? А что будет со мной?
  Харя в тумане скорчила обиженную рожу и спряталась, словно втянулась в тело Дина. По лицу дайома пробежала легкая судорога.
  -И ты зря пытаешься разделить человечество на гомо сапиенс и гомо дайомикус. Нельзя разделить две части одного целого. Мы ничем от людей не отличаемся. Хотя дайом иногда даже хуже, потому что люди в своей глупости не дают вырваться на свободу своему Зверю. Искусственно созданная, возможно, Богом система нравственных ценностей не дает использовать то, что не получается взять под контроль. Да, грешат частенько. Но эти грешки - всего лишь отрыжка спящего внутреннего Зверя.
  
  Харя снова высунулась и осклабилась довольно.
  
  -Ты предлагаешь уподобиться Воинству Христову? И отдать свои души Богу? А ты уверен, что принимать души будет Бог? что ему есть дело до конкретных, пусть и особенных душонок? Для него мы все равны: он разделил себя в нас. А твой новый мир будет Адом на земле. И приемщиком душ - Сатана.
  
  Харя разявила пасть и щелкнула бесплотными клыками, словно хотела отгрызть половину лица Актера. Тот шарахнулся, забыв, что исчадие Ада - всего лишь бесплотный образ, созданный Рикманом, живущий только в его душе. По комнате, вслед за тающим туманом, поплыл смех Дина, странный, ничего не выражающий смех, похожий на всхлипы виртуального бота.
  
  -Твои начинающие будут делать мир чище и светлее, - сквозь смех шептал Рикман. - Ну да! Они выкрасят мир в свой цвет. В коричневый.
  
  -Мы - не фашисты! - взвизгнул побледневший от столь явной несправедливости Актер, пытаясь разогнать наваждение.
  -А я не имел в виду фашизм - только дерьмо. Но наверно не зря - фашизм тоже дерьмового цвета.
  
  Актер задохнулся от возмущения.
  
  -Ты в своей безграничной гордыне прешь напролом против Системы! Никому еще в истории человечества не удавалось сломать Систему или перестроить ее под себя.
  -Ты мне угрожаешь, что ли? - ласково переспросил Рикман. Туман уже рассеялся, и солнце, наконец, просунуло свои лучи сквозь шторы. - Какая именно система будет перемалывать мои кости? Созданная тобой коричневая дайомия? Или система, созданная когда-то давно Господом Богом? А может быть, та, что давно, целенаправленно руководит вашими действиями? Руководит гениально, ведь вы даже не подозреваете об этом.
  
  -Никто не может руководить представителями нового витка человеческой эволюции! отрезал Актер.
  -Ладно, - зловеще и ехидно прошептал Рикман, - не руководить. Манипулировать. Кому, как не тебе, не знать об искусстве манипуляции? Ведь ты - не просто дайом. Ты - гениальный скоморох, способный заставить толпу думать, как ты, действовать, как ты, считать своими собственными твои бредовые идеи. Ты ведь не просто Актер. Ты - идеальное оружие, канатоходец, перепутавший канат с лезвием меча.
  
  Актер не посчитал нужным отвечать. Загнав поглубже обиду и неожиданный страх, надев маску холодного презрения, он быстрым шагом уходил от дома того, кого до сих пор считал другом и единомышленником. Холодная злость вихрями разлеталась в стороны, маскируя панику, растущую в душе. Двое начинающих шарахнулись в стороны от него, напомнив Рикману беспомощные осенние листья, подхваченные злым октябрьским ветром. Вслед Дин послал напоминание когда-то состоявшегося разговора: перед глазами Актера возник образ тонкой катаны, пролегшей лезвием вверх над бездонной пропастью. И голос бывшего друга стелился туманом, скользя вдаль по сверкающему металлу:
  
  "Лезвие меча - самое восхитительное изобретение человечества. Настолько тонкое, что даже мельчайшая пушинка делится им на две половинки. Но достаточное, чтобы стать дорогой, по которой можно идти, балансируя, подобно канатоходцу. При хорошем душевном равновесии можно пройти до самого конца. Там, на кончике, переход в бесчисленные реальности, бесконечный выбор. Но у обычного лезвия есть секрет. Стоит лишь зажечь множество свечей и посмотреть на металл в их неверном свете, в игре теней - тогда лезвий становится два. Второе - порождение сразу двух начал, Света и Тьмы, создание Тени. Между ними пропасть, которую не надо даже перешагивать - так близки обе дороги, почти сливаются в одну. Но это только кажется. Первая - ясна и прозрачна. Вторая - путь, где в душу вползает Зло и пытается пустить корни. Канатоходцу на теневом лезвии надо не только балансировать между Той и Этой стороной. Он должен обрубать корни Зла в своей душе. А они цепкие и настойчивые, привлекательные, способные просочиться в самую узкую щель. Они легко могут нарушить привычное равновесие. И тогда... Легко играть в Зло, находясь на прозрачном лезвии привычной реальности, не впуская Тьму в душу, но примеряя ее, словно маску. На лезвии, что в тени, будет уже не игра. А Тьма перестанет быть маской и станет лицом, душой. Это - путь истинного лицедея, где конец пути неизвестен, да и есть ли он?"
  
  Когда не только шаги, но и взбаламученные мысли Актера затихли где-то вдали, из темноты сумерек выметнулась тень Тисы с мыслью: "Не суди. Он - добрый, хоть и глупый." - "Его доброту съела его слепая самоуверенность. И он готов ради абстрактной идеи не только топтаться по головам, но и рубить их." Ответом было чувство щемящей грусти. Тиса все больше становилась похожа на ангела, из тех светлых, что парят под куполами храмов и в зыбких картинах, создаваемых игрой солнечного света на холсте облаков. Рикман давно по-доброму завидовал возможности Тисы отпускать своего Зверя на свободу без каких-либо рисков, тогда как его Зверь все еще оставался его частью. И даже нежность и любовь Марты, Мрака и Рекса не спасали.
  
  Устало Дин подумал, что сам тоже, как и Актер - канатоходец, бредущий по лезвию. Вот только его лезвие чудит: вопреки евклидовой геометрии прямая меча не желает быть прямой. И постоянно норовит прикинуться перекрестком: налево пойдешь - себя потеряешь, направо пойдешь - кого-попало убьешь, прямо пойдешь... Почему-то именно прямой путь пугал более всего. Ибо очень нравился Зверю.
  
  ***
  Дом на холме казался вырванным из привычного течения времени: средневековые башенки, шпили с флагами, светящиеся живыми огоньками свечей и факелов узкие окна, из которых был виден скрытый полосой леса монастырь. Словно по мановению руки мага дом был перенесен из глубины веков и поставлен не на свое место в суматошном современном мире. Неуместность не была явной. Не укладывались в сознании блики живого огня в окнах - и толстые электрокабели, тянущиеся к дому от линии высоковольтной передачи за рекой. Ров, окружающий дом, также казался бессмысленным дополнением: река слишком далеко, чтобы заполнить его водой. Для этого непрерывно работали насосы, качающие воду из глубокой скважины. Не только высокотехнологичный насос вносил диссонанс в средневековую атмосферу, окутавшую дом. Странно смотрелась колючая проволока, натянутая по всему периметру крепостной стены, над которой все время искрились сгоравшие в высоком напряжении насекомые. Неправильными казались глазки камер видеонаблюдения, оживавшие при малейшем движении вокруг дома-замка. Призрачной сетью окружили замок инфракрасные лучи: их не было видно, лишь изредка в свете мощных прожекторов мелькали искры в перекрестье невидимых лучей.
  
  В просторной комнате на самом верху центральной башни сидели трое. Именно туда направлялся Актер. И чем ближе подходил, чем выше поднимался по крутой винтовой лестнице - тем сильнее сжималось сердце. Это было странно. С точки зрения Актера в этом оплоте человеческой власти все было не так, как надо. Он уже давно привык к страху, который обычные люди испытывали, оказываясь рядом с ним. Здесь тоже не было ни одного дайома. Но ни один из встреченных им простых смертных не испытывал ненависти или страха. Только истинное равнодушие и профессиональный интерес: просканировать на наличие оружия, проверить документы, спросить-записать-пропустить.
  
  Трое из верхней комнаты совсем выбили Актера из колеи. Сразу вспомнился Рикман с его спокойным равнодушием и вполне оправданным осознанием собственной силы. А еще в памяти всплыло лицо отца, известного режиссера, снимавшего отличное кино и не признававшего авторитетов, способного идти к своей цели по головам, даже если это голова собственного сына. Вместе с образом давно почившего в могиле из глубины души поднялась та паника, которую актер всегда испытывал, завидев строгий равнодушный критичный взгляд отца в зрительном зале. Эти трое были, такими же: спокойными, уверенными в себе, сильными. Но они не были дайомами! Или были? Актер внутренне споткнулся о стену уверенности, спокойствия и презрения. Его тщательно продуманный сценарий - напугать, раздавить, убедить - стал ломаться еще при входе в замок. Взгляду троих, сидящих за маленьким столиком с кальяном, предстал не самоуверенный сильный руководитель, а растерянный посетитель с прошением. Они даже не удосужились прервать свою беседу. Точно как отец, не видевший вокруг ничего, кроме конечной цели где-то там впереди. Или как Рикман, существующий в своем призрачном мире и плевавший на мир реальный. Актер пожалел, что рядом нет строптивого сообщника. Рикман смог бы быстро развеять эту атмосферу равнодушного презрения и переиграть ситуацию под себя. Но Рикман... черт бы его побрал...
  -Этому кальяну скоро тысяча лет будет, - негромко хвастал хозяин замка, - игрушка, достойная джиннов и бессмертных.
  
  Хозяин, пожилой мужчина с типичной еврейской внешностью - такими Актер представлял средневековых ростовщиков - протянул трубку кальяна гостю справа. Тот даже не пошевелился. Сидел, как каменное изваяние Будды. И даже веки казались каменными: чуть приподнялись, пропустив внимательный взгляд черных глаз.
  -Обставился игрушками. Как в музее. Впору экскурсии водит, народ впечатлять, - "Будда" чуть заметно кивнул в сторону Актера. - Проще надо жить.
  Третий гость, изящный испанец, которому впору быков на корриде гонять, молча принял трубку, но курить не стал. И первым снизошел до общения с посетителем.
  -Что в нашей древней лачуге забыл создатель нового мира?
  Ни враждебности, ни симпатии в вопросе не было. Актер собрал мысли в кучу и изложил сомнения по поводу Рикмана, старательно делая акцент на его нелюбви к сильным мира сего, слишком часто упоминая фон Штрудера. Трое сильных слушали не перебивая. Потом "Будда" приподнял свои каменные веки и спросил:
  -Ты нас пугать пришел? Или ты хочешь нашими руками соперника строптивого убрать? Логично, конечно. Если Рикман возьмет управление в свои руки, не изменив при этом своих убеждений - хана твоей власти над дайомами и мечте о власти над миром.
  
  Слова застряли в глотке Актера: такой проницательности от простых людей он не ожидал. Или они все-таки нелюди?
  -Люди мы, люди, - подтвердил мысли Актера "Будда", только глаза его узкие как-то хитро при этом засветились. - Чтобы ход твоих мыслей понять, не надо быть дайомом. Даже умным быть не надо, - он помолчал, словно выжидал реакции присутствующих, и добавил, - Только не пойму: нам-то какая выгода принимать твою сторону. Ты нас вон в некачественный генетический материал записал. А Рикман мне лично дорогу не перешел, он вообще нас в упор не видит. А что он меня не уважает, так это ему в зачет. Свой взгляд на жизнь имеет, но никому не навязывает. Даже с киллерством завязал. Его в пору к Лику святых. Впрочем, вы и так его уже причислили, только икона ему не по размеру пришлась, видать.
  -Это тебе Рикман дорогу не переходил! - взорвался испанец.
  -Вендетта! - заржал Хозяин. - Горяч ты, Энрике. Тебе бы радоваться, что такого родственничка племянник захомутал. Одним махом двух убивахом. В твоем клане будет под контролем самый опасный человек и дайом. Именно под контролем: ради дочери Рикман ковриком у дверей ляжет. Умерь свои фашистские амбиции.
  -Мне не нужен коврик-киллер с неадекватной психикой! - огрызнулся Сантана, аккуратно пригубил темное вино из бокала старинного хрусталя и заметался по комнате. - Мой род ведет начало от испанских королей-завоевателей. Под нами два континента было. И к нашей крови за сотни лет не примешалось ни капли нечистой крови. И если моя мягкотелая родня не может поставить на место зарвавшегося ублюдка, достойного только сторожить стадо и регулировать его численность...
  -... то надо ставить на место мягкотелую родню, - тихо, но настойчиво перебил его "Будда".
  -И верно,- хохотнул веселый Хозяин, - это ведь не Рикман к тебе пришел с мольбой "возьмите к себе в клан дочку". Это твой отпрыск к Рикману пришел. Впрочем, - голос Хозяина стал серьезным, - тебе решать, племянник-то твой. И сердцу не прикажешь. А ты убей Рикмана - и нету проблемы.
  Сантана хотел что-то ответить, но заметил ехидную улыбку еврея. И вспомнил пустые голубые глаза наемника - смертельно пустые.
  -Легко тебе советовать. Убить Рикмана многие хотели. И пытались. Где они теперь? Он же лучшим был, а сейчас, когда за его спиной стоит Тень - так вообще не подступиться.
  -Те, кто до сих пор пытался убрать Рикмана с дороги, с головой своей не советовались. Как ты - эмоциями швырялись. Тебе бы не кочевряжиться своей родословной, а самому - стать дайомом. Пользы от твоих стихийных эмоциональных выбросов больше будет. А Рикман, в отличие от своих убийц, с головой всегда дружил. И Тень тут не причем - это его личный косяк и крест. Который ему, впрочем, не мешает. Если ты и дальше будешь потакать своим чувствам и амбициям, то составишь компанию фон Штрудеру. Только в отличие от Чистильщика, Рикман тебя даже не заметит, просто перешагнет, - Хозяин затянулся дымом кальяна. - Не одному тебе киллер дорогу перешел. Ты в курсе, какое у него погоняло было в молодости? Звездный Снайпер. Потому что звезда в своем деле. Сначала подвинул всех конкурентов среди наемников, потом начал строить тех, кто повыше. А потом приобрел желание заиметь собственные принципы. Личностям звездной величины это иногда дозволяется. А как приобрел - так за пару дней без единого выстрела развалил организацию, которую мы веками собирали. Которая пару сотен лет держала мир в прочной узде. Вот так просто: пришел, посмотрел, не понравилось - и смахнул со стола. Если ты дальше тупо будешь строить планы кровной мести - мне лично пофигу, что с тобой Рикман сделает. Хуже, что он по своей невнимательности и равнодушию опять что-нибудь невзначай со стола смахнет.
  
  Сантана яростно сверкал глазами, но молчал. Зато заговорил "Будда":
  -Этим чем-то может оказаться весь мир. У достойного противника учиться сначала надо - и только потом думать, как его уничтожить. Рикману нет дела до нас, он уничтожает плоды нашей вековой работы походя, в процессе самопознания и работы над собой. Не его вина, что в этом процессе участвует весь мир. Он не желает менять мир, он просто пытается выжить, меняя себя. А ты только миром занят. Даже не мировыми проблемами - своей мелочной властью. Ты - не властитель, ты - хозяйственник. И хреновый хозяйственник - вон, в твоем собственном клане бардак полный. Тебе твой собственный племянник свои условия диктует, и ты вынужден соглашаться. Даже если в запале тебе и удастся убить Рикмана - и что? Это в принципе возможно, сердце-то у него и мозг обычные. Убьешь, к примеру - что с Мартином делать будешь? И с темной лошадкой по имени Марта? Не надейся, что девушка, выросшая рядом с дайомом, будет слабее его. А Актер с его безмозглой толпой сверхнелюдей? Убьешь Рикмана - выставишь его мучеником-Мессией. Ведь такой твой план был, а, Актер? Рикман, полагаю, давно знает, куда ты его тащишь. Только он не дурак и на Голгофу идти не желает. В отличие от тебя, Актер, он видит дальше и точнее, потому и уперся, - "Будда" улыбнулся. - Вы все неплохо роли распределили. Только не учли, что крест ваш Рикману маловат будет. Да и Сантана не тянет на роль Пилата - необъективный он. И ты, Актер, для Иуды слишком амбициозен. Или согласишься потом, вслед за другом на осине удавиться, чтобы не отступать от сценария? - смех "Будды" напомнил скрип не смазанной телеги.
  -А у тебя свои роли распределены? Свои план? - серьезно спросил "Будду" еврей.
  -Нет. Я не столь примитивен, чтобы возиться в вашей политике. Только за вашим спектаклем наблюдаю. И полагаю, что единственным адекватным персонажем в вашем спектакле оказался свихнувшийся наемник. Рикман, говоришь, твое детище развалил? Проще простого найти наемника-одиночку и свалить все на него. А кто доверил проект The World Free a Terror психопату с наклонностями Чикатило? Кто додумался ввести в проект результат военных экспериментов русских, с которым они сами были не в силах справиться? Не будь во главе корпорации фон Штрудера - Рикман по сей день был бы просто наемником со небольшими тараканами в голове. И Каверина была бы жива. Впрочем, она и сейчас живее всех нас. И это еще одна мелочь, которую ваш примитивный ум не в силах учесть. Вы многих статистов оставили без ролей, но не выгнали из съемочного павильона.
  -Ты просто не желаешь признать, что Рикман лично тебе не по зубам, - рявкнул Сантана. - Вот и разводишь тут демагогию.
  -Мне Рикман по зубам, если только свои не будут палки в колеса совать. Но кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Он - дурак-первопроходец, как и экспериментальная группа Кавериных. Они все приняли на себя ношу, от которой отказались ради собственной безопасности такие, как я. И несут. Хотите сами принять в себя Дар Рикмана? - "Будда", наконец, широко раскрыл глаза. - Вот Актер принял. Актер, ты как со Зверем-то, договорился? Или он пока у тебя на цепи сидит?
  -Откуда про Зверя знаешь? - прохрипел удивленный дайом. О теории внутреннего Зверя он до сих пор слышал только от Рикмана - не в ходу эти мысли были даже среди дайомов.
  -Мне ли не знать. Я много чего знаю, потому что смотрю и думаю. А тебе, полагаю, Рикман не раз говорил об опасности внутреннего Зверя для самого дайома. Но ты - не просто дурень, ты еще слепой, глухой и тупой дурень. Считаешь, что Рикман байки травит. Даром в отшельники с такими возможностями не уходят. Неужели он тебе свою звериную морду ни разу не показал? - "Будда" снова тихо заскрежетал-захихикал и закрыл глаза.
  -Я вам свое мнение и свой план скажу. Но как действовать - вам самим решать. Я за вас думать не буду. Мое дело- смотреть и видеть. Но, ей-богу, я бы предпочел иметь дело с одним Рикманом, чем со всеми вами...
  
  ***
  Марта весело крутилась перед зеркалом, наводя непонятный отцу лоск. Она умудрилась заразить своим весельем всех. Рекс наворачивал круги возле хозяйки - он искренне считал хозяйкой только Марту, Дину лишь одолжение делал. Даже всегда серьезный Мрак нетерпеливо переступал лапами, заглядывая девушке в глаза. Для Рикмана такое приподнятое настроение в новинку было. Он не привык к беспричинному веселью, а сейчас причин точно не видел. Хотя понимал: помнил, как сам когда-то, словно на крыльях летел, а не шел рядом с Тисой, чуть касаясь ее плеча. Но его полет многое омрачало - Дин не представлял себе чистой, незамутненной радости. Поэтому, хоть и поддался урагану счастья, запущенному его приемной дочерью, но сквозили в потоке его ощущений темные волны надвигающейся грозы. Вот для них как раз причины были.
  Переубедить Мартина отказаться от публичной свадьбы не получилось. Впрочем, сам Мартин не горел желанием выставлять свое счастье напоказ. Но - традиция и положение в обществе обязывали. Дин хотел было, как обычно, пойти напролом, надавить на семью Сантаны, заставить их ограничиться торжеством в семейном кругу, а то и вовсе отказаться - ведь самим же придется активно лицемерить, прикидываясь счастливыми родственниками. Но помешала Марта: то ли все еще не верила в неискренность новой семьи, то ли просто хотела пойти им навстречу, чтобы безболезненно вписаться в их круг. Переубедить ее было невозможно - слишком сильна была ее вера в светлое и доброе начало в любой душе. А истинные причины своего беспокойства объяснять ей перед самой свадьбой Рикман не хотел. Лицемерная показуха его не очень смущала: он всю общественную жизнь считал показухой и неизбежной ложкой дегтя, предпочитал смириться и перетерпеть. Беспокоило другое: толпа журналистов, гостей разных категорий и просто зевак. В его понимании это была ситуация повышенного риска . Особенно, если учесть, что брак человека и дайома вызывал плохо скрываемую ненависть обеих сторон.
  
  Когда добиться отмены официального торжества не удалось, Рикман потребовал у Диего Сантаны четкий план всех мероприятий, списки гостей и журналистов. Тщательно ознакомился с принятыми мерами безопасности, лично обошел все объекты, где будут находиться молодожены. И пришел к неприятному выводу: лучших условий для террористического акта или заказного убийства не придумать. Террористы и прочая мерзость его не слишком беспокоили - после фон Штрудера сложно было найти кого-то, кто решится испортить праздник клану Сантаны, добравшемуся до самой верхушки власти. Но найти киллера-одиночку по сей день не составляло труда. И самой удобной мишенью будут Марта и ее будущий муж. Заверения Сантаны, что все под его личным контролем Дин выслушал с презрительной усмешкой. Какой контроль, когда над собственным сыном власти нет никакой. А в самой системе безопасности он нашел столько лазеек, что справится даже новичок. О своей безопасности он не беспокоился. Окажись он под прицелом - почувствует раньше, чем убийца решит спустить курок. И сумеет загнать пулю в глотку убийце. Но Марта даже в своем обычном состоянии не была столь наблюдательной. Это ведь не Дар - чувствовать спиной направленный чужой взгляд и точно понимать цель смотрящего. Рикман эту способность нарабатывал годами - такого опыта не было ни у одного дайома.
  -Ты обещаешь не вмешиваться? - голос Марты отвлек от невеселых размышлений.
  -Не вмешиваться во что? Я и так уже по уши замешан в вашей... хм... брачной суете. Только и остается сидеть и никого не трогать.
  -Ну... - Марта замялась и отправила отцу образ его неудержимого желания укрыть ее от любого, кто просто не так посмотрит.
  -Не буду, - отговорился Дин и задавил в себе желание скрестить пальцы за спиной.
  
  Ситуация со свадьбой вообще была в диковинку, выбивала из привычной колеи. Рикману пришлось насильно впихивать себя в роль отца невесты. А отцом он себя не ощущал в принципе. Официально удочерение было всего лишь бумажкой и кучей нудных бюрократических хлопот, чтобы избавить маленькую Марту от контактов с ее оставшейся родней. Как дочь, Марту Дин никогда не воспринимал: она была равной, просто беззащитной. Что-то подсказывало бывшему убийце, что именно такими должны быть настоящие отношения отцов и детей: защищать равного, но пока еще более слабого и неопытного, делиться знаниями, учить. Вот только общество считало иначе. Впрочем, Рикману было плевать, что там считало общество. И надетая маска отца поэтому казалась лицемерной вдвойне. В глазах общества он отдавал Марту замуж, планировал и решал ее судьбу. А на деле он сам частенько находил, чему учиться у приемной дочери. И судьбу свою она выбирала сама, руководствуясь какими-то своими законами и правилами.
  
  Поэтому вместо тупого исполнения навязанной роли Рикман сосредоточился на том, что считал более важным в данный момент. На безопасности. Ведь были мелочи, незаметные простым смертным, которые игнорировала Марта. Случайно брошенный Энрико Сантаной взгляд в сторону жениха и невесты, льдистым холодом уколовший сознание Дина. Взгляд, полный ненависти, обещающий нечто темное. Плохо скрытое нежелание Диего Сантаны делиться подробностями организации свадебных торжеств - отказать тот не смог, но Рикман не видел причин скрывать от него эту информацию. Настойчивое требование мэра города на свободном входе для гостей: приходи, кто хочет, делай, что вздумается. Рикман хорошо помнил, чем заканчиваются такие публичные мероприятия. А еще он неплохо знал мэра: бывший морпех, своими силами пробившийся вверх по карьерной армейской лестнице - тот тоже не мог не видеть опасность. И видел - это было понятно по глазам. И - Рикман точно знал - это было не его решение. А еще был недовольный шепот людей за спиной. Недовольный - мягко сказано. Ненависть просто зашкаливала. И даже поверхностный анализ сплетен и шумихи в прессе позволял сделать выводы, что ненависть эта возникла не сама по себе, а была тщательно спланирована и подогрета кем-то из тени. Рикман даже вычислил, кем. Но остановить информационную провокацию уже не мог: слишком быстро, слишком высокое положение в обществе у организаторов, слишком умны. Слишком много "слишком". Вроде бы проще простого: дотянуться до них, заткнуть. Способов много, а организаторы, хоть и умны, но беззащитны по сути. Но раз запущенная система информационной войнушки не остановится в результате смерти ее авторов. К тому же он обещал Марте не вмешиваться. Да и Зверя сдерживать надо: в последнее время тот был слишком беспокоен. Ведь не только шепот за спиной - были еще и тщательно скрываемые обрывки чувств дайомов. Все та же ненависть, только более организованная и направленная. Правда, в отношении дайомов Дин рассчитывал на благоразумие Актера и его способность управлять толпой. Вроде бы с Актером пока еще можно договориться.
  И еще был взгляд в спину. Который раньше никогда не пугал, лишь заставлял собраться, быстрее думать, точнее реагировать. Но раньше Рикман был один и отвечал только за себя. А сейчас были еще Марта, Мартин. И необдуманно данное обещание не вмешиваться.
  
  А еще был ночной вой Мрака. Волк с первого дня их знакомства был молчалив. Не выл, подобно своим стайным сородичам, на Луну, не переговаривался с ними зимними ночами. Единственным звуком, привычным Рикману было рычание, которому Мрак умел придать больше смысла, чем иной оратор своей речи.. Однако, уже неделю по ночам волк рвал душу хозяина и друга своим воем. Уходил далеко в лес - и выл там в одиночестве, наводя ужас на окрестные поселения. Выл горько, словно оплакивал дорогого сердцу покойника...
  
  ***
  День свадьбы - солнечный осенний - должен был вселять радость в души. И вселял: праздник казался именно праздником - с улыбками принарядившихся гостей, с украшенными улицами и машинами, с жизнерадостным гомоном толпы зевак, пришедших посмотреть, как живет элита. В этой солнечно-веселой суете Рикман старался не выделяться, держался в стороне, по мере возможности старался не портит своим мрачным видом настроение окружающим. последнее получалось плохо. Но обещание, данное Марте, он сдержал: ни разу не оборвал чью-нибудь напыщенную лицемерную речь, даже если в словах оратора сквозили нотки презрения, специально обходил кучки народа, если чувствовал, что может сорваться. Лишь украдкой брошенный взгляд на крыши соседних домов или в толпу иногда заставлял вздрагивать оказавшегося рядом зеваку. Впрочем, к нему, такому мрачно-жутковатому, все давно привыкли.
  Ему и самому постепенно начинало казаться, что все его тревоги беспочвенны. Однако, собственная интуиция, ни разу еще не обманувшая, не давала расслабиться и поверить царившему вокруг радостному спокойствию. Слишком все правильно, слишком все вокруг кажутся доброжелательными - куда-то испарились волны злобы, всегда сопровождавшие толпы людей. Разве что скользнет от кого острое чувство зависти. Даже граничащее с ненавистью презрение дайомов не ощущалось, словно спряталось поглубже в чувствительных душах. Тишь да гладь. Прямо как в засаде, когда над головой приветливое солнце, птицы вдалеке щебечут - а сзади уже надвигается тень того, кто раскрыл секрет нападающих и готов нанести удар в спину. Вот только в засаде знаешь об опасности, все время в боевой готовности. А здесь...
  
  Слишком поздно перед внутренним взором Рикмана появился чужой взгляд в прицел и стала понятна траектория полета пули. Всего пары секунд не хватило, чтобы остановить...
  Ответный удар настиг убийцу через мгновение после выстрела. Тот даже не успел убрать палец с курка, а Мартин еще не успел упасть. Следом Рикмана накрыло острое чувство вины - не того достал. Потому что в сознании умирающего мальчишки-снайпера дайом точно увидел лицо настоящего убийцы. Он видел это лицо и внутренним взором, и в реальности, прямо перед собой, среди родственников и гостей, застывших восковыми фигурами в шоке от происшедшего. Энрике Сантана, почувствовав взгляд, посмотрел в лицо Рикмана - и в глазах главы клана заплескался ужас. Рикман даже не пытался скрыть волну закипавшей ненависти, а за его спиной медленно, неотвратимо расправлял свои туманно-черные крылья Зверь. Быть бы Сантане размазанным, но - захлестнуло болью, молчаливым криком, переходящим в темный водоворот злобы и обиды на весь мир, на убийцу, на солнце, на Бога. Марта, сколько могла - пыталась удержать сознание умирающего мужа, и отлично понимала, видела, что бессмысленны ее попытки. Та сила, которая позволяла ей возвращать к жизни увядшие срезанные цветы, лечить больных, гасла вместе с сознанием умирающего, уходила вслед за его душой. И сзади поднималась вторая зловещая неконтролируемая тень Зверя. Того зверя, который доселе был всего лишь пушистым котенком. Марта не умела контролировать своего Зверя - не было надобности раньше учиться.
  
  Рикман прикрыл глаза - и вокруг словно ярче стал солнечный свет. Все силы, которые были, Дин направил на то, чтобы подавить в дочери все чувства, до каких только смог дотянуться. На какое-то время мир вокруг них просто перестал существовать. А из подъезда дома напротив уже бежали полицейские. Бежали к Сантане - сообщить. Тот, что нес винтовку, пробегая мимо Рикмана, словно споткнулся об его тихий голос:
  -Быстро вы среагировали, - полицейский застыл на месте, не в силах отвести глаз от лица говорившего, - как будто знали, где искать.
  
  Дин осторожно забрал винтовку. Руки привычно огладили ствол, приклад, палец лег на курок. Винтовка послушно прижалась к плечу и щеке, прицел нашел переносицу Сантаны. Легкая усмешка скривила губы, когда заметил недоумение на лице убийцы.
  -Чтобы убить такое хрупкое создание, как ты, не нужна пуля. Затратно слишком.
  
  Сантана побледнел, схватился рукой за грудь, словно проверял - на месте ли сердце, бьется ли еще. Ибо дыхания не хватало, волнами накатывала пульсирующая боль, мозг охватывала паника, в глазах темнело. А сквозь эту сгущающуюся темноту приближалось лицо... морда с оскалом...
  Прозвучавший выстрел разорвал тишину, повисшую над площадью, но не причинил вреда - пуля прошла мимо, чуть опалив волосы.
  -Я не промахнулся, - тихим эхом выстрела прозвучал голос наемника. - И твое сердце - это не я. Это твоя совесть. Проснулась, наконец, надеюсь. Твоя собственная совесть и твой страх - тебе судьи. Тебя никто не убьет, много чести. Ты - сам себе убийца. Ты давно уже убил себя, ты много лет - живой труп с амбициями.
  
  Постепенно исчезала темная ненависть Марты. Зато вокруг закипала другая волна - тупая злоба толпы, распиравшая мозги, не вмещавшаяся в пространство огромной городской площади.
  -Убийца! - нарастал многоголосый хор.
  
  Рикман окинул взглядом это стадо. И уловил привычный алогизм. Им не надо видеть и понимать подробности происходящего, чтобы сделать вывод и обвинить. В их сознании давно закрепился стереотип: тот, кто выжил - тот и убийца, независимо от того, было ли в руках оружие, стреляло ли, были ли мотивы. С таким же успехом. он мог сейчас находиться в другом конце города, на другой планете: толпа все равно придет к такому же выводу. Этот алгоритм заложен в сознании стихийного коллектива изначально. Можно лишь облагородить причины убийства, тонкой манипуляцией заставить толпу думать, что это не убийство, а, скажем, справедливое наказание. Но суть от этого не изменится. Дин припомнил беседы с Актером и вспомнил набившую оскомину ассоциацию с Христом. если бы сын божий не дал себя распять, просто ушел - тоже прилепили бы ярлык убийцы, настигни кара божия тех, кто преследовал его. Даже если бы кара божия была в виде смерти от перепоя или обжорства. А справедливый карающий меч - тот же убийца, только с благими намерениями. Та же дорога в Ад.
  
  Рикман рывком поднял сидевшую у тела мужа Марту и отступил назад, к дверям мэрии.
  -Понять пытаюсь, - раздался рядом ровный тихий голос, - почему не убил Сантану? Зачем вообще в руки винтовку взял?
  Рикман покосился в сторону говорящего: невзрачный бронзовый китаец, в черном простеньком кимоно, больше похожий на ожившую статую, чем на человека. Никаких эмоций, даже интереса в глазах нет - он чем-то напоминал бездушный видеорегистратор. Только краем обостренного восприятия Дин ощутил прочную стену, отгородившую сознание китайца от целенаправленного и вообще от любого проникновения, но избирательно пропускавшую ту информацию извне, которую пожелает хозяин. Дин частенько сожалел, что не имеет такой способности: он мог лишь совсем отгородиться от мира, выпасть в иную реальность, в другое измерение, чтобы спрятаться от назойливых и душных мыслей и чувств окружающих его разумных существ, именующих себя людьми. Либо принимать все и молить какого-нибудь Боге, чтобы не дал сойти с ума.
  "Предатель!" - ворвался в мозг крик затуманенного сознания Актера, поддержанный многими голосами-чувствами. Это уже было хуже: справиться с человеческой толпой было легче, но идти против почти равных по силе, объединившихся - сил уже не было. Нужна была передышка, короткая. Их мощный объединенный и направленный удар, способный взорвать мозг сразу многим десяткам человек, разбился о равнодушие Рикмана. Дин втолкнул дочь в холл мэрии, подальше от ненавидящих взглядов, вскинул винтовку и поймал в прицел переносицу Актера.
  -Если не умеришь свой пыл, вторая пуля будет твоей, - медленно он вбивал каждое слово в мозг бывшего друга, постепенно теряющего человеческий облик, сливающегося с толпой себе подобных. - И не думай, что сможешь меня остановить. Для этого тебе надо было не роли на сцене разыгрывать, а быть снайпером.
  
  Лицо Актера медленно заливала зеленоватая бледность. Он ожидал ответного эмоционального удара, был готов отразить. Все были готовы отразить. Актер даже был готов лицом к лицу столкнуться с виденным однажды Зверем. Но ничего этого не было: только спокойная уверенность обычного профессионала-убийцы, держащего на прицеле объект. Не человека живого, а объект. Актера пугала не смертоносная реакция Рикмана. Причиной животного страха было непонимание: на что рассчитывает дайом, отказываясь от использования своих, более действенных способностей и возвращаясь к примитивному способу убийства. Замешательство лидера передалось и остальным, накал ненависти снизился. А когда к ним вернулась способность рассуждать, Рикмана у дверей уже не было...
  
  В пустом просторном холле эхом отдавались голоса негодующей и испуганной толпы. Они метались между стенами и лучами солнца, вместе с пронзительными звуками полицейских сирен создавая причудливую увертюру. Марта, как сомнамбула, добрела до кресел, стоявших вдоль стен, и села, уставившись в точку перед собой стекленеющим взглядом. Рикман привалился спиной к закрытой на обычный и электронный запор двери. И заметил, что в холле они не одни.
  
  -Я давно пытаюсь понять твои цели, - сверлом впивался в мозг ровный, но назойливый голос китайца. - И не могу. Тебе не нужна слава, не нужна власть. Ты больше похож на отшельника. Но отшельники уходят от мирской суеты навсегда, остаются на грани реальностей. Ты же исчезаешь надолго. И вдруг оказываешься в самом центре событий и ломаешь все планы тех, кому власть - лакомый кусок. Ты - дайом и должен ненавидеть тех, кто не похож на тебя, стараться быть со своей стаей. Ты можешь повести за собой плохо организованную толпу других, подобных тебе - для этого у тебя больше возможностей, чем у того же Актера. Но ты отдаешь лидерство Актеру, а потом берешь на прицел своего единственного, последнего из живых, друга. Ты отдаешь свою дочь тому, кого должен ненавидеть и мстишь за его смерть. Тебе достаточно малейшего усилия мысли, чтобы свести с ума беснующуюся за этими стенами толпу, а вместо этого ты берешь в руки винтовку - это примитивное оружие людей. У тебя за спиной самое мощное из известных мне орудий манипуляции и уничтожения - твоя дочь, а ты....
  
  Ударом в челюсть Рикман заставил китайца замолчать. Тот осел в дальнем углу, покачивая головой, пытаясь прийти в себя.
  -Не тяни руки к ней свои грязные руки! - рявкнул Рикман. - Пока я жив, она не будет оружием ни по своей воле, ни по желанию кого бы то ни было еще. И когда сдохну - не дам.
  -И в мыслях не было ничего подобного, - вытирая кровь с губ, пытаясь встать, отозвался китаец. - Но я хочу знать: почему ты не пользуешься своим Даром в полной мере? Ты ведь - не романтичная девочка, пожелавшая очистить мир от скверны и обнаружившая, что способы зачистки куда более мерзкие, чем очищаемый мир. Каверина не могла быть идеальной - у нее не доставало моральных сил. Но ты... убийство - это твоя суть, это у тебя в крови, в генах. Как непреодолимое желание управлять толпой - в крови Актера.
  -А почему ты не пользуешься Даром вообще? - Рикман смотрел в упор, не желая напугать, но бросая вызов. Китаец не отвел глаз и не ответил. - И не говори мне, что ты не дайом. Человек не может установить ту защиту, которую создал вокруг себя ты. И я не знаю дайома, который способен контролировать проникновение в собственное сознание.
  -Знаешь, - прошелестел ответ. И исходил он не только от китайца: за спиной Рикмана в столбе света, еле различима возникла тень Тисы.
  -Почему ты не пользуешься Даром? - повторил вопрос Дин, не обернувшись в сторону призрака.
  -Я умею учиться на тяжелом опыте других, - китаец усмехнулся, указав на мерцающую фигуру Тисы. - Она была моим проводником и путеводителем, пока не появился ты. Я не умею учиться сам. И не хочу в Ад. Но и Рай мне не по нраву. И я могу себе позволить пользоваться чужим опытом, пока есть такие, как вы. Первопроходцы.
  Недобрая усмешка исказила лицо Рикмана до неузнаваемости.
  -Ты хотел, пользуясь чужим опытом, навсегда остаться посередине? Не двигаться вперед, но и не отступать? Изменять мир, не меняя себя? И у тебя не получается, потому что нельзя изменить мир, сохраняя нейтралитет. Рано или поздно придется выбирать направление. И ты уже выбрал свою дорогу,хотя, возможно, ты еще об этом сам не знаешь.
  
  Рикман перебросил винтовку в правую руку, левой подхватил теряющую сознание Марту и направился к выходу.
  -Куда ты?! - в голосе китайца звучала растерянность.
  -Твое подопытное животное решило рискнуть своей жизнью? - смеялся на ходу Рикман. - Только не говори мне, что там меня порвут. Я тоже давно выбрал свой путь - нам в разные стороны. Но мы еще встретимся, запомни, - последние слова не прозвучали в реальности, разве что шепотом. Но "Будда" их услышал. И понял.
  
  Толпа отхлынула от распахнувшихся дверей, словно отброшенная взрывной волной. Стихли негодующие вопли, над площадью вновь повисла гнетущая тишина, как в тот момент, когда погиб Мартин. Только вот тела Мартина уже не было. Рикман прошелся взглядом по безликому строю людей, охватив всех разом и одновременно заглянув в душу каждому. И оставил там отметку страха. Закрутил в тугую спираль желание перемешать в этих душонках все мысли и чувства до состояния коматозного теста, взорвать их мозг их же собственной бессмысленность. и ненавистью, оставив лишь безумные оболочки. На это уже были силы - не было желания дразнить Зверя, который жадно облизывался где-то внутри, ловя тонкие струйки паники, исходившие от толпы. Дин поднял винтовку стволом вверх и медленно пошел вперед. Иногда сквозь его щит прорывались робкие призывы: "Что вы стоите? Хватай! Убей! Уйдет же!" Но они разбивались о каменное равнодушие идущего через толпу и гасли, наткнувшись на пустой взгляд. В первый раз люди и дайомы были едины в порыве своей ненависти к человеку, поставившему себя выше них. Рикман даже подумал, что сейчас совместная расправа над ним, возможно, позволила бы объединиться вчерашним врагам. Но давать им такой шанс не собирался. И намерения так и остались намерениями, больно осев в душе Рикмана. А толпа расступалась перед ним, смыкаясь позади, но не преследуя...
  
  ***
  Дома Дин осторожно уложил бесчувственную Марту на диван, укутал пледом, стараясь не касаться ее кровоточащего болью сознания, чтобы ненароком не сделать еще больнее, и устало опустился на пол возле остывшего камина. И только тогда, когда верные Рекс и Мрак уселись подле хозяйки, образовав вокруг нее понятный только им странный защитный и исцеляющий круг, какой умеют создавать только звери с их невероятным чутьем, Рикман позволил себе отпустить на свободу все, что до сих пор держал свернутым в тугую эмоциональную спираль. Только в этот раз не было буйства Зверя и кошмара темных мутных воспоминаний. Зверь забился куда-то глубоко, где корчился то ли от боли, то ли от страха, и забрал в собой гнетущую память. Все, что так жестко контролировалось с утра, в считанные секунды закружило Рикмана нереальным водоворотом и вышвырнуло его из пространства и времени непонятно куда. Туда, где с момента рокового выстрела бродила освободившаяся от оков реального мира, но неприкаянная Тиса. Там и только там она была вроде как еще живой, осязаемой, настоящей, а не тенью, изредка возникавшей в привычном мире. Туда всегда стремился и Дин. Но до сих пор не позволял себе заходить так далеко - не был уверен, что вернется. Что захочет вернуться. И сейчас этой уверенности не было. Зато было ощущение необходимости, что иного пути попросту нет.
  "Я всегда знала, что ты и этот путь преодолеешь, - здесь даже голос Тисы был живым, не похожим на потусторонний шелест, льдисто и неприятно щекотавший мысли. - Только не думала, что это будет так... больно... как всегда... Я надеялась, то здесь, на границе нет места обостренным чувствам."
  "Надеялась, что тут будет путь к потерянному тобой раю?"
  "Потерянное нельзя вернуть. Рай был там, в заброшенном доме. В понимании, что я не одна, что мои чувства не просто кого-то не пугают - что они нужны кому-то. Но другого выхода не было. Там был рай, но это был рай-мираж. настоящий рай утратили давным-давно и даже не мы. Его не потеряли - его уничтожили, пытаясь сделать конкретным, индивидуальным."
  "Он вообще есть, твой рай?"
  "Наверно. Ведь не может сказка родиться сама по себе... И ад мы тоже потеряли..."
  "А то, что творится там - это не ад? Разве, создавая яркие картинки геенны огненной и кровавой, не перенесли его отсюда в реальный мир?"
  "Возможно... Похоже...Да..."
  "Значит, человечеству не нужен их рай. И большинство отобрало его у тех немногих, кому он был нужен."
  Голос Тисы заметался по бесконечному безвременью.
  "Я не знаю, что нужно человечеству! Не знала, когда была человеком - а сейчас уже боюсь узнавать! Даже тогда было больно прикасаться к надеждам и чаяниям людей, испачканным грязью. Редкие искры чего-то светлого в кровавые слезы размазывались сиюминутным, примитивным, первобытным... не знаю, как его назвать... эгоизмом? раньше было больно до шока, до Зверя, беснующегося внутри. А сейчас... Тебе не понять, ты еще слишком живой. сейчас я даже согласилась бы вернуть тот кошмар, от которого сбежала... Но пути назад нет... Сейчас эти "желания", "мечты", "молитвы" - они не просто ощутимы. Они заставляют меня меняться. Я с ужасом думаю, как там Бог. Я могу заткнуть чувства и мысли, не пускать какое-то время, сопротивляться - а он должен это слышать. Ото всех. Все время. Как он может не меняться? И вдруг - он меняется их молитвами? Они меняют меня в соответствии со своими желаниями м убеждениями. А когда чувствуют сопротивление - создают из меня монстра. И я в конце концов могу им стать. Я теперь знаю, кто такие демоны - это бывшие люди и боги, слушавшие все молитвы, пытавшиеся спасти мир. И мир их изменил, сделав демонами. Если я изменюсь, то стану не Зверем, которого можно было приручить. Я стану... это будет...наверно, это будет чистое зло, которого все боятся и никто не может представить. Я не хочууууу!
  Прикосновение к волосам остановило крик. Как много лет назад, они сидели в заброшенном доме, в тишине, сквозь которую робко, но упрямо прорывались слова песни:
  "Там, где неба кончается край,
  Ты найдешь потерянный рай."
  
  И не было больше другого мира, другого места и времени. Только темная гостиная, утонувшая в сумерках - все остальное таяло дымкой. Распадалось. Сначала миражом. Потом по-настоящему...
  
  Где-то в тающем мире два зверя повернули морды к застывшему в трансе человеку и тоскливо завыли. В глазах очнувшейся женщины заметался ужас - она никогда не видела своего единственного близкого человека таким. Застывшим трупом с остекленевшими глазами и струйкой слюны и крови, стекавшей из уголка рта. Трупом, вокруг которого растекалась даже не темнота - пустота, стиравшая вокруг него реальность...
  
  ...Тиса осторожно, но уверенно оттолкнула от себя Рикмана...
  
  ...Реальность за пределами безвременья перестала таять, возвращая привычные очертания...
  
  "Так нельзя. Это тоже сиюминутно. И ей будет больно. В любом случае. Если ты останешься - ей будет больно из-за того, что больно тебе. Если ты уйдешь - ей будет больно от одиночества. И всегда будет больно, потому что весь мир замешан на боли."
  "А тебе?"
  "И мне. Всегда. И тебе. Но это не так плохо, как кажется. Боль - тоже чувство. Пока есть чувства - мы люди. Чувства - это последняя нить, связывающая нас с реальным миром. Многие живые эту связь давно потеряли. если и мы потеряем... Мир исчезнет."
  
  ... Там, в реальном мире, труп у стены перестал быть трупом, закрыл потускневшие и ожившие глаза и провалился в глубокий сон. А Тиса долго с тоской смотрела, как растворяется силуэт единственного существа, удерживающего ее на грани между мирами, между человеком, призраком и монстром...
  
  ***
  
  Сквозь сжатые веки Рикман чувствовал солнечный свет. Только в мире полусна он не казался добрым и теплым - кровавым, как и весь мир, приносящим только боль. А пальцы еще хранили легкое ощущение прикосновения огненных волос, которое манило назад, в теплый омут сна, плавно переходящего в смерть. Он застыл посередине, между мирами, не в силах сделать шаг навстречу реальности. И готов был повернуть назад, когда его, словно за шиворот, вытащило жаркое дыхание, слизнув теплым языком остатки сна с лица. На поверхности сознания оказалась спокойная радость мохнатого друга, привычная - не первый раз Мрак будил Дина таким способом. Но за знакомыми звериными чувствами сквозило то, что вернуло Рикмана в реальный мир сразу и бесповоротно: в глубине сознания волка все яснее рисовалась картина - солнечный белый день, слепящий глаза снег, синие тени деревьев и, среди этого солнечного черно-белого безмолвия раздражали, бесили, пугали красные всплески - повсюду, куда не бросишь взгляд. Засада.
  
  В считанные секунды Рикман оценил ситуацию: много обычных, хотя и хорошо обученных боевиков застыли в ожидании. Слепые глупцы, ожидающие его появления, думающие, что он, как последний идиот, выйдет на заклание. Из темной глубины поднимался, рыча, Зверь - потеха будет. Не успел: Дин снова загнал вглубь свое темное Я. С каких это пор обычные люди так настырно и открыто травят дайома, зная, что он услышит засаду раньше. Ведь ни один из затаившихся в лесу не знал, что жертва на всю ночь оказалась в полной отключке. Или знали? Откуда? Он забыл о затаившейся в лесу толпе и потянулся дальше, пытаясь найти ту незаметную нить, которая ведет к нему - а его выведет на...
  
  Из темноты на него смотрел Актер...
  
  Неподалеку на холме Актер чуть растеряно обернулся к своим спутникам:
  -Он нашел меня.
  -Странно было бы, чтобы Рикман тупо ждал, когда наши дубиноголовые военные появятся в поле зрения. Ты боишься? - "Будда" внимательно рассматривал лицо собеседника.
  -Нет. Но надо было начать раньше, пока он был в трансе. А сейчас он может все снова взять под контроль.
  -Глупец! - обрезал его Хозяин, - нам не нужен труп. Нам нужен живой дайом в действии. В таком действии, что у него не будет пути назад. Или его дочь...- он осекся, заметив странное выражение в глазах "Будды".
  -Слишком много говоришь, - прошептал тот, словно прислушиваясь к чему-то, - и рано.
  Словно на экране темного кинозала "Будда" видел, как в далеком доме на полу забился от холодного ужаса, сжавшего сердце, человек, а внутри его так же забился темный Зверь. Разумом китаец понимал, что выхода у Рикмана нет. Но ему стали понятны замыслы противника - и это почему-то пугало...
  
  Такая безысходность Дину просто не была знакома: часто приходилось оказываться перед нелегким выбором, но он всегда оставлял себе путь к отступлению. А сейчас просто не ожидал, что этот путь перекроет тот, кому он доверял. Слишком неожиданно, рано застлала сознание и волю Актера жажда власти. Оставалось либо взорвать к чертям эту глупую засаду, порвав в клочья подсадных уток в форме, прикинувшихся кустами - и оказаться во власти тех, кто стоит за спиной Актера. Или сдохнуть, задавив в себе Зверя - тогда в их власти окажется Марта...
  
   ...У тебя за спиной самое мощное из известных мне
   орудий манипуляции и уничтожения...
   ...я могу себе позволить пользоваться чужим опытом,
   пока есть такие, как вы...
   ...Первопроходцы...
  
  Будь он один, и задавил бы засаду, и ушел бы, наведя морок на наблюдателей - запросто, никакого дара не надо. Но - не один. Марта не сможет, она будет тем жучком, по которому его легко найдет даже полный дурак.
  Бессилие... злость на собственное бессилие... бешенство - снова зашевелился Зверь. Как бы не пытался контролировать себя Рикман - инстинкт самосохранения был сильнее: ничего не понимающие еще люди в засаде были ближе, чем неясная угроза от Актера и двух сопровождавших его теней.
  
  На пути Зверя оказался спокойный взгляд другого, реального зверя. И зашевелилась, просыпаясь, Марта...
  
  На холме вздрогнул от подступившего страха Актер:
  -Он ушел.
  -Как ушел? - взвизгнул Хозяин.
  -Нет его. Ни Рикмана, ни Марты. Она была все время. А теперь нет никого.
  -Ты... - возмущенно сопел еврей, - не сдохли же они!
  Тихий смех заставил Актера и Хозяина обернуться.
  -Я же говорил: вы распределили роли, но многого не учли. А с такими, как Рикман, надо учитывать все.
  "Будда" еще немного похихикал в свое удовольствие и стал неторопливо спускаться с холма.
  -Он не мог исчезнуть бесследно. Хотя бы тело осталось! - крикнул вдогонку Хозяин, - Мои люди обыщут все...
  -Ищи ветра в поле, - отозвался китаец. - Хотя, я не думаю, что он будет прятаться.
  
  ... Спросонья Марта только успела спросить, почувствовав присутствие многих людей: "Что им надо?" Потом удивленно растопырила глаза, наблюдая, как прижались лбами друг к другу волк и человек, словно пытались слиться в одно существо. Она пыталась проследить их мысли или чувства, но все, что происходило между ними, было неуловимо быстрым. Или невидимым. Потом Дин встал, подошел к ней, погладил по голове, прошептал: "Так надо..." и осторожно сдавил шею...
  
  Через лес, скрытыми тропами шли три зверя. Шли навстречу утреннему ветру, жадно принюхиваясь, определяя места лежки двуногих с запахом железа, загодя обходя засаду. Шли быстро, бесшумно, уверенно: впереди - разведчик-волк, позади - замыкающий-пес, посередине - вожак со своей ношей. Через лес шла волчья стая, шла бесшумно и незримо, своими путями-дорогами. Стая единая не по крови, но по духу. Им не надо было говорить: волк знал, куда идти - древнее звериное чутье никогда его не подводило, остальные верили, каждый выполняя свою работу в пути.
  Лишь однажды на тропе впереди показался человек. Волк остановился на безопасном расстоянии, за его спиной появился вожак с женщиной на руках и винтовкой за спиной.
  "Будда" удивленно смотрел на того, за кем шла охота в другом конце леса. Смотрел - и не узнавал. На его пути стоял не Рикман: тело Рикмана, а душа... волчья душа. Вожак...
  
  Стая свернула с тропы и исчезла в зелено-солнечном мареве.
  
  
  
  Мрак вывел своего Вожака и стаю к монастырю лишь к вечеру. Лучи уходящего за горизонт солнца подсвечивали строгие белые стены с узкими бойницами, окрашивая их с тревожный багровый оттенок. И тишина после шумного птичьим гомоном леса казалась непривычной. Но волк не чувствовал опасности и уверенно шел к закрытым воротам. Рикман уже ушел из его сознания, полностью доверяя зверю и осознав, что преследователи потеряли их след и на земле и в ментальном поле. Монастырь казался необитаемым - настолько полной была тишина вокруг. И звуки ударов кулака по обитым железом воротам взорвали ее, словно взрыв в несколько мегатонн.
  
  -Иди своей дорогой, путник, - донеслось с той стороны. - Не тревожь нас в тихой обители.
  
  Рикман словно не слышал - продолжал размеренными ударами разгонять тишину. Когда ворота приоткрылись, привратник шарахнулся вглубь монастырского двора, ужаснувшись пустому невыразительному взгляду незваного гостя. Как к себе домой, вошел Дин, опустил все еще спящую дочь на траву у стены, снял винтовку. Со всех сторон бесшумными шагами бежали монахи и служки. Кто-то, заметим оружие, хмурился, послышались недовольные возгласы, среди которых Рикману послышалось знакомое "дьявольское отродье". Выхватив взглядом сказавшего это, Дин криво улыбнулся и ответил:
  -Не дорос я еще. Рога все никак не прорежутся.
  Его тихий голос заставил толпу отшатнуться - привычно-то как - зато недовольные голоса стали громче. Дин улыбнулся еще шире и предложил полувопросительно:
  -Ату меня?
  -Убирайся безбожник! - выкрикнул седобородый монах, уверенно смотревший в глаза наемнику. Но выйти вперед не посмел, лишь продолжил. - Сказано тебе, иди своей дорогой, не смущай покой нашей молитвы.
  Дин прислонился к стене и спросил:
  -А как же убежище любому на земле божьей? Просто слова?
  Монах хотел было ответить что-то резкое, когда над монастырем зазвучал такой же тихий и спокойный голос, как и у Дина:
  -Идите молиться с Богом, братья. Время молитвы негоже тратить на пустые споры.
  Недовольный шум стих, словно толпу монахов накрыло каким звуконепроницаемым покрывалом. В глазах потухли растерянность и гнев. Медленно потянулись они к дверям храма оставив гостя один на один с говорившим. Возраст настоятеля определить было нельзя: из-под капюшона даже бороды не видать было, и кисти были полностью скрыты длинными рукавами рясы. А по голосу... Дину казалось, что он слышит самого себя. Фигура настоятеля казалась какой-то легкой, почти бесплотной - и одновременно невероятно могучей.
  -Проходи, сын мой. Помолиться со мной не приглашаю... Ты же не молиться пришел. Но присоединись. И трапезы привычной предложить не могу - монахи мы... воздухом питаемся - в голосе настоятеля послышалась усмешка - но тебе для поддержания сил хватит. Поговорим потом.
  
  И, не ожидая ответа, он пошел в храм, куда уже ушли остальные. Рикман неуверенно посмотрел на спящую Марту.
  -Не беспокойся о ней. Здесь нет чужих. Да и звери твои - лучшей охраны не пожелаешь, - не оборачиваясь, успокоил монах, перешагивая порог.
  -Откуда ты про волка знаешь? - догнав настоятеля спросил Рикман.
  -Не только тебе дано видеть, - Дину снова послышался смех.
  
  Взойдя к алтарю, настоятель откинул капюшон и Дин поймал себя на мысли, что даже внимательно рассмотрев испещренное морщинами лицо, не может определить возраст. Разве что глаза - яркие, зеленые, словно лазером просвечивающие каждого - не стариковские какие-то глаза, спокойные. А седина... что седина? Дин видел на своем веку и молодых, которые не ко времени поседели.
  
  На протяжении всей службы Рикман настороженно пытался обнаружить хоть какой -эмоциональный, ментальный, мысленный - след преследовавших его. Следов не было. По окончании молитв настоятель подтвердил его выводы:
  -Зря ищешь кого-то. Сюда вход мирянам закрыт.
  -А я как же?
  -Ты сам вошел.
  -Любой из идущих по моему следу тоже зайдет.
  -Нет.
  -Почему?
  
  Настоятель пропустил Рикмана в свою келью, зажег большую свечу, свет которой выхватил из темноты стол, заваленный старыми книгами, грубый деревянный стул и узкую кровать. Монах жестом пригласил гостя сесть, сам остался стоять. И, наконец, ответил:
  -Скажи мне, разве остановили бы тебя закрытые ворота?
  -Нет.
  -Тогда не задавай вопросов, ответы на который знаешь сам.
  -Тех, кто идет следом, закрытые ворота тоже не остановят.
  -Разве? - старец пристально взглянул в лицо собеседнику. - Или ты настолько ушел в другой мир, что перестал правильно видеть этот?... Те, кто идет следом за тобой, слишком зависят от мнения толпы. А толпа еще не настолько опустилась, чтобы забыть свое бездумное поклонение Богу. Толпа не простит осквернение святыни. Сильные мира все еще нуждаются в поддержке толпы. Даже те, кто сравнился с тобой. И только тебе не важно чьё-либо мнение. Ты идешь своим, не ведомым никому путем.
  
  Настоятель засветил лампаду под иконами и коротко спросил:
  -Взгляни: который из них?
  -Хочешь узнать, чьими глазами за мной следит твой бог? - усмехнулся Рикман. - Или ждешь моей исповеди?
  -Твой хранитель всегда у тебя за спиной. - при словах настоятеля невесомая тень слегка всколыхнула темноту кельи. - А исповедь... еще неизвестно, кому из нас она нужнее. Я хочу понять, что тебя ведет, кто я на твоем пути.
  Рикман вгляделся в потемневшие лики на растрескавшемся дереве.
  -Вот этот, - и глаза на старом дереве словно сверкнули, осветив одно из многих лиц иконостаса. - Неужели святому есть в чем исповедаться?
  Настоятель словно не услышал легкой издевки.
  -Святых на этом свете нет. Я не уверен даже, есть ли они на том свете. К сонму святых причисляют люди, а людям, как ты знаешь, свойственно ошибаться.
  
  Настоятель поднял рукав рясы. Кисти не было, а на коже выше культи проступала старая татуировка - череп с перекрещенными ножом и якорем. Рикман удивленно приподнял бровь.
  -"Морские демоны"? Не думал, что кто-то из вас еще жив.
  -Можешь считать, что никто. Я - монах, любой монах мертв для этого мира. Вот только память не умирает.
  Настоятель сел на жесткую кровать и продолжил:
  -Думаю, тебе ведомо, как окончили свои дни последние из подразделения? Распяты на бетонной стене бункера, который зачистили от "Свидетелей Мухаммеда", а потом тринадцать суток удерживали. Их прибивали к бетону арматурой. И не озверевшие сторонники правильной веры, а свои, ликвидаторы из The World Free a Terror. Из всех только у меня была причина не умирать там: не все свои долги успел отдать. Рука так и осталась на той стене - мудрые ликвидаторы не сумели найти спрятанный нож, за что и поплатились. Вместо распятого себя я оставил там всех палачей. Кроме одного... Так кому из нас нужна исповедь?
  От усмешки настоятеля по спине Рикмана поползли ледяные мурашки, но взгляда от зеленых глаз он не отвел.
  -Сам понимаешь: если я не захочу - в этот монастырь никто не войдет, даже сам Сатана. "Демоны" умели сопротивляться любому воздействию, даже скрытому психологическому. А элита наша вообще невосприимчива была - отбирали нас так. И я был лучшим.
  Настоятель подошел к иконостасу, перекрестился культей, провел пальцами здоровой руки по темному лику.
  -Гавриил. Мог быть архангелом - многие умники так его и называют. Мог стать архистратигом, как Михаил. Но он избрал другой путь, другое предназначение. Он по сути больше хранитель, чем воин. Страж равновесия. Хранитель истины, несущий ее людям, тварям божьим, которые не желают истинного слова, которые из каждой правды делают много разных маленьких правд. Из которых потом складывается одна огромная ложь. А Гавриил все несет Слово людям. Сначала иудеям, потом христианам, затем мусульманам. И все в него верят. И все перевирают его Слово. Если не брать в расчет Бога, то Гавриил - ангел-одиночка, несущий настоящее Слово, несмотря на то, что его никто не слышит, и Слово его никому не нужно. Ангел, имя которому - Совесть.
  
  Светлые глаза Рикмана слегка потемнели:
  -Я чувствую себя язычником перед великомудрым миссионером, обращающим в свою веру. Вот только я - не язычник.
  Настоятель хитро улыбнулся.
  -Ты безбожник. И сам кого хочешь - обратишь. За тобой пока еще идет толпа, ожидая чуда. Глупая толпа, мечтающая, что ты их спасешь.
  -Ты меня еретиком еще обзови.
  -И обозвал бы. Если бы ты хоть раз обратил свой взор на толпу и прислушался бы к их желаниям. Но ты идешь своей дорогой. Твой путь - другой и он неведом моему рассудку. Только сердцем иногда вижу какие-то сполохи и вспышки... да, Гавриил... Наверно, если бы не было тебя, я перестал бы верить в Бога.
  -Ты переоцениваешь мою скромную персону. Я не могу дать надежду. Идущие рядом со мной мрут, как мухи Я даже не в состоянии защитить тех, кто мне дорог...
  -И потому за тобой следует тень той, кого ты не смог защитить? - голос настоятеля был резок. - А ведь она не из тех, кто тупо верит и надеется.
  -Откуда тебе знать! - рявкнул в ответ Дин.
  -Мне ли не знать, - старец схватил здоровой рукой Рикмана за волосы и притянул к себе. - Угадай, кто убил ее родных? Если бы она была хоть немного слабее, чуть более человеком - сейчас от меня даже воспоминания не осталось. Но она - не человек. Впрочем, как и ты.
  -Ты слишком уверен в своих знаниях о людях, - оскалился Рикман, - Откуда столь глубокие познания?
  
  Старец хитро прищурился, отошел в сторону, снова став похожим на обычного монаха.
  -А скажи мне, добрый человек с винтовкой, почему снайпер ликвидаторов не убил много лет назад полудохлого сбрендившего командира морпехов?
  -Не знаю, - так же хитро прищурившись, отозвался Рикман.
  -Не знаешь? - полувопросительным эхом повторил настоятель. -Тогда расскажу тебе быль. Там, у бункера "Свидетелей Мухаммеда", отрубив свою руку, я зарезал только одного ликвидатора. Двоих убрал очередью. Или не двоих? - он вопросительно глянул на собеседника и, так и не дождавшись ответа, продолжил: - Остальные, как в классическом шутере, перестреляли друг друга. Так это выглядело со стороны. Только вот дырки от пуль у них у всех были одинаковые: по одной на каждого, выстрелом в правый висок. Такая приметная визитная карточка стрелка по прозвищу Звездный Снайпер. Не слышал про такого? - старец снова сделал паузу, ожидая ответной реакции, но ее не было, только холодный прямой взгляд внимательного слушателя. Потом, когда я уходил, я видел, как один за одним умирали распятые. Они должны были долго висеть живыми - ликвидаторы знали свое дело. Но тот же приметный снайпер отпускал их души на свободу, не жалея патронов. Один выстрел в сердце, второй - контрольный. А в это время я уходил, и я чувствовал взгляд снайпера на своем затылке... Один в сердце, другой - в висок... Чтобы наверняка, так ведь, Звёздный?
  Рикман молчал и все так же равнодушно-холодно смотрел в полыхающие зеленью глаза настоятеля. И только ровная темная мгла волнами пробегала между ними. Впервые Рыжий Торквемада, душа и разум "Морских Демонов", ушедших в небытие, жалел, то не дано ему видеть те смутные образы, что бродили в этой мгле, рожденной памятью дайома. Лишь догадывался, что сейчас сидящий перед ним, словно каменный истукан, Алан Дин Рикман по прозвищу Звездный Снайпер, снова, как много лет назад, видит в прицеле его висок. И даже, возможно, готов нажать на курок.
  
  Но Рикман молчал. И тень, застывшая за его спиной, тоже невесомо молчала.
  
  -Тебе не нужен был Актер, - шелестящий шепот Торквемады разогнал теплую тишину, - Он - просто твоя не самая удачная копия. Ты способен обмануть даже своих. Правда, ты никогда не врал, судя по слухам. Но ты умел молчать. Однако не обманешь того, кто видит сердцем.
  
  Откуда-то из темного угла Торквемаа достал пыльную бутыль кагора, разлил по грубым деревянным чашам, положил рядом по краюхе хлеба.
  -Давно хранил это, чтобы помянуть ушедших. Молиться за них бессмысленно. Каждый шел своим торным путем к Богу. Они все сказали и сделали по совести своей - и молитвы мои ничего не добавят. Но помянуть их с тем, кто смог их понять и отпустить - должно.
  Рикман взял протянутую чашу.
  -Плоть и кровь божьи? - но в голосе Звездного Снайпера уже не было насмешки.
  Рыжий, теперь уже седой, Торквемада держал свою чашу обеими руками, вглядываясь в нее, словно пытался увидеть там лица поминаемых или тени прошлого.
  -Так поминают вином и хлебом. Так провожают...
  -В небо... - эхом продолжил Снайпер. И Торквемаде показалось, что из чаши пили двое: сам Рикман и нежно окутавшая его тень, по которой пробегали рыже-огненные сполохи... И полумалось поседевшему командиру ушедших в небытие "Морских демонов", что и его душу рыжая убийца, ставшая нечеловеком еще при жизни, отпускает в небо, прощая все вольные и невольные грехи...
  
  Утром Рикман, выйдя на монастырское подворье, обнаружил мелкий ранний снег. Подставил ладони и лицо под сразу тающие крупинки.
  -Чистота - нараспев протянул вышедший следом Рыжий Торквемада. - Слышал легенду про японского святого, который очистил от грязи и пыли к приезду императора целую деревню, засыпав ее снегом?
  Снайпер слизнул талую воду с ладоней и заметил:
  -Кому чистота. А у меня каждое дело начиналось с первым снегом. Или заканчивалось. Чистой работы у меня не было Вот и сейчас... хоть сразу голову в петлю...
  -И думать не моги! Грех это. На тебе и так слишком много жизней, которые не ты дал, но имел смелость забрать. Да и не спасет тебя петля. Твоя дорога и так ведет за черту.
  
  Рикман задумчиво посмотрел в сторону гостевого дома, где в дверях, растерянно пошатываясь, стояла Марта и куталась в легкую куртку.
  -Оставь ее здесь, - предложил Торквемада. - Монахи - не люди. Да и зверье твое убережет,если что. Впрочем, мы тоже тут не лыком шиты.
  Рикман с сомнением окинул взглядом пустые бойницы.
  -Да, - усмехнулся Торквемада, - пулеметов нет. Монахи - стрелки еще те. Но сила - не в оружии. Я один голыми руками на многое способен. Да и не сунется сюда никто - всем пропуск в рай нужен.
  Мимо бесшумно прошел монах, косясь настороженно на гостя, но поклонился настоятелю, подошел за благословением. Потом направился к Марте, накинул ей полушубок на плечи - и так же бесшумно удалился.
  -В ежовых рукавицах братию держишь? - съехидничал Рикман.
  -Зачем? - Верят они. Не мне, Богу верят. Учатся верить. Ты иди с Богом. Хотя нет, просто иди, Бог с тобой... разберется. И да минуют сомнения душу твою, Звездный. Удачи!
  "Я вернусь, - послал Марте прощальную волну нежности Дин. - Постараюсь вернуться."
  
  У ворот задержался, взял оставленную вечером винтовку, провел пальцами по стволу. И поставил на место.
  -Снайпер, - прозвенел вслед голос Торквемады, - когда... когда будешь там, вспомни. Меня звать Олег.
  
  Рикман медленно обернулся, пристально посмотрел в изумрудные ясные глаза, не поблекшие от прожитых лет и неизбывной боли.
  -Я запомню, - в тон просьбе только как-то тише и четче ответил он.
  "Я запомню," - эхом метнулся темный шепот шевельнувшейся за его спиной Тисы-тени.
  
  Следом за уходящим Снайпером мохнатой стрелой летел волк, провожаемый тревожным рыком застывшего подле Марты пса. И странную сеть из слов плел в утренней тишине шепот Рыжего Торквемады:
  -Отче непостижимый,создавший сущее рукой Твоей, волю Твою давший мне в помощь. Господи, всколыхни воды! Господи, сотряси земли! Господи, опусти небо! Господи, помози Твари Твоей! Калеными лучами огня Рух ал-Кудс да спалятся тернии на пути его. Да сметет Слово истинное всех инаких до предела - низкой травы ниже; до неживу - сухой листвы суше; до беззвучия - мертвой тиши глуше. Огненным дождем благослови и начертай дорогу лезвием меча. Волю да грехи до поры путнику свободному оставь. Все долги спроси в конце времен - он отдаст.*(см прим.)
  
  Шепот монаха стелился поземкой следом за человеком и волком, сливался с летящим им в спину снегом, что плотной завесой укрывал одинокие фигуры. Белая заметь ковром застелила дорогу впереди и позади путников, но не смогла стереть их темные следы, ведущие в темноту - за невидимую человеческому глазу черту.
  
  ***
  Хозяин задумчиво смотрел в окно, в завесь темноты, укрывшую замок, не обращая внимания на Актера, нервно мерившего шагами комнату.
  "Ничего, - успокаивал себя дайом, - не Рикманом единым... Много других еще есть..."
  -Нет у тебя других, - угадав его мысли, буркнул Хозяин. - Толпа фанатиков - есть. Пусть и восприимчивых, сильных, но предсказуемых и управляемых фанатиков без капли самодостаточности. А личностей у тебя нет и не было.
  -Что толку от личностей? Вам... нам талантливая марионетка нужна.
  -И ты решил, что твоей талантливо марионеткой будет Рикман? - усмехнулся Хозяин. - Смотри, как бы он тебя за ниточки дергать не начал. С него станется.
  
  За окном светало, пошел снег. Хозяин внутренним взором увидел, как из стены леса, где-то далеко словно материализовалась бронзовая фигура китайца. Снег окружал ее, но ни одна холодная крупинка не касалась бредущей живой статуи, снежинки словно таяли от жара человеческого тела. Или нечеловеческого?
  
  Спустя пару часов совсем рассвело и "Будда" перешагнул порог комнаты. Молча оглядел присутствующих и сел в тени.
  -Нашел? - в голосе Хозяина сквозило нетерпение.
  -Нашел.
  -А что не привел?
  "Будда" качнулся вперед. Свет от тусклых светильников скользнул по его лысине, не коснувшись узких глаз.
  -Сам поди и приведи. Он нашел-таки Рыжего Торквемаду. Точнее, волк его нашел. И они признали друг друга.
  -И оба до сих пор живы?
  Будда снова спрятался в тень.
  -Однажды Рикман уже промахнулся. Сознательно - случайно он не умеет промахиваться. Знаешь закон? Если казнь сорвалась - приговоренный прощен.
  -Так привел бы обоих. Торквемада пригодился бы, он же единственный, кто способен сдержать Рикмана. Возможно, даже убить. Не чета театральной толпе супер-людей, - Хозяин высокомерно кивнул в сторону притихшего Актера.
  "Будда" коротко хохотнул.
  -Так и вижу, как Рыжий Демон, словно собачка, идет за мной по первому зову! Как думаешь, он знает, что его так и не засохшая рука по сей день у меня? Если хотя бы догадывается, то я и двух шагов не сделаю живым в его компании. В отличие от Рикмана, Торквемада патологически мстителен. И бойцов своих, подонков, любил, как детей.
  Китаец повернулся к Актеру.
  -А что? Идеальный вариант для твоей пьесы на религиозную тему. Если бы твои фанатики прознали о руке Торквемады, которая до сих пор скребет пальцами стенки моего сейфа - у тебя была бы великая легенда о живом Святом. Много ли в истории праведников, части тела которых еще при их жизни стали мощами? Вот только не по зубам тебе Торквемада. Они с Рикманом - одного поля ягоды, хоть и разные.
  -Как он смог скрыться от меня? - пропустив мимо ушей ехидство китайца, спросил Актер.
  -А Рикман уже не человек, чтобы ты мог его всегда контролировать. Он давно перешагнул черту человечности, еще до того, как получил от Тисы Дар. Хотя, возможно, он сам еще не до конца это понял. А ты - остался человеком. Не переживай - он придет, - и, помолчав, китаец добавил, - только как бы нам всем не пожалеть об этом.
  
  Хозяин нагнулся к "Будде", растянув губы в усмешке.
  -Да ты никак боишься?
  -Да, - невыразительно ответил Китаец. - Я стоял там, за стенами монастыря. Я слушал. Слушал и умом и сердцем. Вслух они говорили о ерунде. Но их сердца... их души... если только это души...
  "Будда" потер ладони друг о друга, протягивая руки к воображаемому огню, словно замерз, вспоминая.
  -Я пытаюсь выстроить ход грядущих событий. Это возможно, если участники действа хотя бы подсознательно просчитывают свои ходы. Но эти двое ничего не просчитывают. Они вообще не думают - только память и чувства, нечеловеческие чувства. Людей такие убивают, а эти - живы. Они оба не знают, каким будет их следующий шаг. Или же слишком хорошо знают, но мне не понять их знание. Для этого мне надо видеть и думать, как они Жить, как они.
  "Будда" уставился в одну точку.
  -Они оба, как сомнамбулы в коме, рисуют картину мира. И каждый штрих непредсказуем. И я боюсь. Боюсь будить этих лунатиков-миротворцев, ибо не знаю их реакции на моё вмешательство. Они сами ее не знают. Впрочем... мы их уже разбудили... я один из тех, кто будил...
  
  Актер тряхнул головой, освобождаясь от наваждения, навеянного монотонным голосом китайца.
  -Ты не учел, что есть еще одна фигура.
  "Будда" посмотрел на него тяжелым грустным взглядом.
  -Марта? Что ж, Актер, ты сам предложил. Разыграй эту карту. Если сможешь. Но учти: до сих пор ее сознание было полностью свободным. Разве что Рикман позволял себе направлять ее. Ею никто не пытался управлять. Я читал в душе Рыжего. Марта осталась с ним - и я видел его страх. Торквемада, который способен плюнуть в рожу Сатане и закрутить ему хвост в морской узел - Торквемада боится девочки, хоть и уверен, что сможет с ней совладать. Не уверен - надеется.
  
  И в это мгновение на комнату опустилась невидимая глазу мгла. Лишь китаец успел заметить за спиной Актера еле уловимое движения, да всем троим почудился скрип открывающейся двери - словно издалека. Пару секунд спустя морок отступил - и ровный голос накрыл тишину:
  -Утра спокойного вам, добрые люди.
  На лице словно возникшего из ниоткуда Рикмана сияла добрая чистая улыбка. Руки он протянул ладонями вверх - в доверительном жесте. И только в глазах - мерцающая холодная мгла. И тень верная за спиной, как черные крылья.
  -Я к вашим услугам, - он улыбнулся еще шире и шагнул к Актеру.
  -Ты..., - тот задохнулся, резко обернувшись, - ты... предатель! - и осекся, ощутив спиной гробовое недоуменное молчание Хозяина и "Будды".
  -Еще не предатель, - улыбка Рикмана поблекла, а усмешка в голосе прозвучала нарочито неискренней. - Чтобы стать предателем, надо знать, чего от тебя хотели. И что-нибудь пообещать. А я не знал и не обещал. Но вот - пришел. Сам. Будем играть, Актер? Ты еще помнишь свой сценарий?
  
  Теперь и Актер присоединился к безмолвному хору недоумения.
  -Что ты там сочинил, кукловод? - продолжал невозмутимо ехидничать Рикман.-Кстати, мне всегда нравились твои постановки в театре. Твой отец был глупцом, называя тебя посредственностью. Ты - гениальный кукловод. Но пора прокачивать новый уровень. Пора работать не с марионетками, театральный стратег. К твоим услугам новый, звездный состав. Так что ты там для меня придумал? Вариации на тему Спасителя? Давай. Только твой сценарий несколько устарел... да ладно, что уж там - хреновый у тебя был сценарий, не звездный. И редакторы твои, - он резко посмотрел на стоящего позади Хозяина, - дилетанты, не знают законов драматургии. А переписывать уже некогда. Будем импровизировать.
  Он навис над бывшим другом.
  -Назначай дату премьеры. Только ты и я.
  Актер нервно сглотнул.
  -И ты придешь без нее? - он указал пальцем на тень за спиной Рикмана.
  "Не-е-ет! - ворвался в мысли Дина звериный визг Тисы, - ты не знаешь, что делаешь!"
  "Не знаю, - согласился тот, - не ведаю, что творю. На то я и творец своей жизни." А вслух продолжил:
  -Импровизация... конечно, без нее, Актер. Только ты и я. Почувствуй себя богом-кукловодом, хватит тебе в режиссерах ходить.
  
  -Слишком много берешь на себя, Звездный, - попытался изменить ход беседы Хозяин, зло прищурившись, - не ты здесь главный...
  Рикман снова взглянул на него через плечо Актера.
  -И ты тоже не царь. До твоего выхода далеко еще. Будет и у тебя время подать свою реплику. Только словами не подавись, когда придет твое время.
  
  -Ты не ведаешь, что творишь, - глухо повторил мысли Рикмана китаец. - Не оступись: равновесие - вещь хрупкая.
  В первый раз за всю беседу в страшно-темных глазах дайома мелькнуло подобие бешенства.
  -Поздно, - он шагнул навстречу "Будде", - поздно ты о равновесии вспомнил. С самого начала надо было баланс держать, забывая о своих амбициях. Канатоходцы, работающие на публику, падают чаще. Канатоходцы, думающие о власти над зрителем, а не о балансе - падают еще чаще. Твоя реплика тоже еще впереди. Наверно. У тебя еще есть выбор. Пока есть.
  Он шагнул к двери - и тень метнулась следом, беззвучно скуля, как брошенный щенок.
  -До встречи, Актер. Время и место сообщи - я приду. Обещаю.
  
  ***
  Ночью Актер нашел бывшего друга на занесенной снегом лесной поляне, у потухшего костра, окруженного темнотой, в компании верного Мрака. Волк высокомерно проигнорировал подошедшего. И сам Рикман головы не повернул, застыв засыпанной снегом статуей.
  -Чего ты хочешь, Дин?
  В ответ - тишина и шорох падающего снега.
  -Мы же всегда были вместе. С детства. И сейчас можем. Снова.
  Тишина в ответ.
  -Чего тебе надо?! Власти?! Моей смерти?! Хочешь - убей меня прямо сейчас!
  Рикман не пошевелился, лишь скосил глаза в сторону актера.
  -Нет.
  -Чего тебе надо?! - крик Актера, казалось, испугал снежную стену - и снежные хлопья взметнулись белым водоворотом в темноте ночи.
  -Я тебе давно все сказал. Но ты никогда меня не слышал. Ты и себя никогда не слышал.
  
  
  
  Когда комната опустела, в равнодушных глазенках Хозяина полыхнула злоба:
  -Это дерьмо ведет себя так, словно мы - пустое место. Для него Актер - важнее! Этот солдафон тебя даже не заметил!
  
  Китаец прикрыл глаза.
  -Солдафоном Рикман никогда не был. И меня он заметил, даже более, чем хотелось бы. Лучше, если бы он посчитал меня бронзовым болваном. А ты решил уподобиться Сантане? Энрике плохо кончил и тебя излишняя эмоциональность до добра не доведет. Запамятовал я, говорил ли - я бы предпочел вас всех заменить одним Рикманом. Но я слишком поздно понял, что он из себя представляет...
  
  Хозяин хотел что-то возразить, но какая-то сила, исходившая от китайца, сдавила горло, лишила голоса.
  
  -Радуйся, что Рикман оставил меня и тебя на потом. У нас есть время, а у него времени уже нет. Пусть себе поединоборствуют. Актер грамотно придумал столкнуть людей и нелюдей. Только он задумал инсценировку, а мы устроим реальную драму. Нескольких зайцев убьем. Пока дайомы будут разбираться в лояльности Рикмана, пока Актер будет представлять их жертвами людей - они станут настоящими жертвами. И тогда неважно будет, какое решение примет и как поступит Рикман. В выигрыше будем снова мы.
  
  
  
  Актер обошел потухший костер и опустился на колени по другую сторону черного круга на белом снегу. Они так и сидели: молча, без движения, как древние истуканы на забытом капище. Один пытался еще раз все сказать, а другой - еще раз все услышать. Но между ними была стена.
  
  Стена снега становилась все плотнее, а очертания кострища исчезали под снежной пеленой, как остатки старой связи между двумя засыпанными снегом людьми, связи, тянущейся из далекого детства. И ночь подходила к концу, уступая место мутному серому утру.
  
  
  
  
  
  Рикман не видел, как таяла в сером утреннем мареве ссутулившаяся фигурка Актера. Он видел другое: впервые за долгое время непонимания бывший друг хотел понять и услышать ту правду, те мысли, которые Дин пытался ему сказать. Еще бы несколько дней, хотя бы часов - и он смог бы уберечь Актера от ошибок. Только не было ни лишних дней, ни лишних часов. Актер сделал свой выбор раньше, чем начал слышать. Поздно. Может и не слишком, но поздно. Всего лишь тонкая ниточка понимания успела натянуться между ними и Дину оставалось только надеяться, что она не порвется до срока.
  
  Сырой зимний туман почти рассеялся, только клочья остались в глубине оврагов. Рикман встал. А сзади настиг отчаянный шепот: "Не ходи!" Ему не надо было оборачиваться: когда появлялась Тиса, ему казалось, что она приходит чуть ли не из его сердца.- и смотреть на мерцавшую за спиной тень не было нужды. Но ответил зачем-то вслух, словно опасался, что тень не так поймет мысленную речь, распознает что-то, для нее не предназначенное.
  -А ты осталась бы?
  В ответ - тишина. Дин обернулся. Вот же чудеса - сегодня все в первый раз. Понимание Актера - в первый раз. Теперь вот взгляд Тисы. В этой реальности ее глаза Рикман видел в последний раз в заброшенном доме где-то под Москвой. Глаза живой Тисы. Сейчас у тени были такие же.
  -Ты сама однажды ушла. Не спрашивая ни меня, ни Мрака.
  
  И, может быть, показалось - по мерцающей и колеблющейся в неверном утреннем свете щеке Тисы скатилась слеза. Может быть, показалось - сыро слишком. И он еще слишком живой, чтобы видеть слезы призраков.
  Был соблазн позвать Мрака с собой. Но волк нужен Марте. Был соблазн утешить призрака. Но тогда Тиса увяжется следом, а он обещал Актеру, что придет один.
  И он медленно побрел один, в ту сторону, где несколько часов назад растаяла сутулая фигура Актера.
  
  
  ...Чем ближе поселок на краю города, тем сильнее страх и ненависть. Чужие - потому причиняющие не такую уж сильную боль. Но тревожащие Зверя внутри. Как они живут - постоянно испытывая такую жгучую ненависть друг к другу? Почему не сходят с ума, как сходил он сам, всего лишь разыгрывая ненависть к будущей жертве. Рикман чувствовал, что теперь мощному напору воли дайомов противостояла простая человеческая ненависть загнанных зверей, настоянная на страхе и потому не менее страшная и разрушительная.
  
  Чем ближе, тем сильнее... не только ненависть. Чем ближе, тем четче ощущались тонкие нити чужого расчета. Две организованные толпы, ведомые чужой волей. Не хватает только фитиля, чтобы полыхнули обе - и одна сожрала другую. Или обе пожрут друг друга. Этот чужой расчет не пугал, но заставлял Зверя уже почти рычать. На самом деле рычал Рикман - и редкие прохожие шарахались в сторону. Даже те, кто только что уверенно шел в сторону все увеличивающейся толпы, следуя своим убеждениям. Рикману убеждения ни к чему - поэтому он очень хорошо видел... Вот мимо с гордо поднятой головой прошел дайом. Дин ушел в тень, чтобы не смущать "собрата", но со стороны показалось, что ушел с дороги. А может, и правда - злость, замешанная на гордыне иногда ранит сильнее ножа и быстрее пули. На другой стороне - группка молодых неформалов. Уже никакой гордости - простая неприкрытая ненависть и страх на грани паники. Они ненавидят, чтобы не паниковать, чтобы выжить, чтобы не засосало в водоворот страха и безнадеги перед непонятной силой противника... "Тоже мне противники!" - лицо Дина перекосилось, словно от судороги. - "Стадо! Эти могут ненавидеть только стадом. Разделить по одному - и останется лишь страх."
  Тех, от кого исходили тонкие волны готовности и расчета, Рикман не видел. Бывшие коллеги, при мысли о которых Зверь снова зарычал, а сам бывший наемник удивился, когда же он так успел возненавидеть собственную профессию. Их много, они готовы всадить пулю в любого на кого укажут... кто?
  
  Краем глаза Рикман заметил мужчину с фотоаппаратом, уверенно идущего в одну с ним сторону. От этого исходило лишь любопытство, но такой силы, что сравнимо это любопытство было разве что с жаждой. И не надо было бейджика, чтобы понять - свободная пресса. Рикман видел журналиста-папарацци, а перед внутренним взором медленно возникало другое лицо - китайца.
  Рикман знал, кто будет режиссером этого спектакля.
  Рикман знал, что режиссер - вне досягаемости.
  Рикман знал, кто будет фитилем, взрывающим толпу.
  Рикман знал, что может уйти оттуда живым, а может сдохнуть.
  Но при любом раскладе, независимо от планов Актера фитилем будет он - Рикман.
  И это уже не спектакль.
  
  Почему-то Дину до боли стало жаль Актера.
  
  Рикман догадывался, зачем Актеру понадобилась площадь. Сценарий был более чем прост. Дин вспомнил полуофициальные митинги прошлого века и криминальные "стенка на стенку". Ярко, выразительно, и всегда заканчивалось малой кровью. Правда, в прошлом веке по обе стороны были люди. А сейчас и сила "новой расы" неизвестно во что выльется, и сами люди с их вырвавшимся из-под контроля страхом стали куда опаснее, чем их неизученные противники. И притаившиеся по чердакам и в проходных подъездах военные - Рикман знал, что возможно даже не увидит их, эта сила приготовлена на всякий случай. Но наличие третьей запрятанной силы не добавляло энтузиазма. А столь быстрая реакция прессы уже пугала: еще не начавшийся местный конфликт не был столь значительным событием О таких переделках в новостях обычно только через день сообщали, если стрельбы не было. Со стрельбой - на следующий день. А тут пресса уже на месте... впрочем, зря. Рикман не собирался играть ни на стороне Актера, ни на стороне его кукловодов. Он вообще не собирался играть. Он привык верить Тисе, а Тиса глухо выла где-то там в своем безвремении от боли и безысходности. Просто так почти все знающий призрак выть не будет.
  
  -И я вас не звал - вы сами пришли, это только ваше решение. Решение, принятое перед необходимостью выбора. Когда наступит время, а оно наступит, возможно, очень скоро - я позову вас не только показать себя тем, кто закрывает глаза на наше существование. Я позову разбивать машины, жечь дома, возможно, убивать... может быть, такое время наступит. И я буду с вами! И не только я... - Актер оглянулся, нашел глазами Рикмана.
  "Фитиль!" - улыбнулся ему Дин и ничего не ответил. Толпа людей, где он только что стоял, подалась назад, шарахнувшись от него, как от прокаженного. А Рикман даже не пошевелился: стоял, смотрел на Актера и слушал. Хотя слушать было не обязательно. Весь этот бред про расу новых людей, про необходимость очищения генофонда, он уже не раз слышал от Актера. И еще чаще читал об этом: было уже, проходили. И чем больше входил в раж Актер, тем сильнее крепло в душе Рикмана мнение, что он сам принял верное решение. "Жаль портить такую постановку" - такая мелькнула мысль, прежде чем он ответил на патетический жест Актера и его уверенный крик:
  -Он с нами! Он наш...
  
  "...Герой? Мессия?" - эти образы стремительной чередой пронеслись в сознании Рикмана и были услышаны не только Актером, но и всеми, кто стоял вокруг него. А прозвучало совсем другое:
  -Прости покорно, что перебиваю, Руди. Но - вы уж как-нибудь без меня справитесь. Может быть.
  
  Это только со стороны казалось, что над площадью повисла гнетущая тишина. На самом деле мозг Рикмана разорвала какафония криков: растерянные проклятия дайомов, растущая злоба и самоуверенность людей и, главное темой, негодующий вопль Актера, смешанный с болью, обидой и страхом. И пониманием, что это не предательство, что так и должно было было. И это понимание собственной ошибки для Актера, пожалуй, было самым страшным, именно оно причиняло боль. И еще было тихое удивление: Актер уже почти забыл свое настоящее имя и теперь Рикман казался ему отцом. Тем самым родным отцом, не желавшим признавать таланты сына. "Мне жаль," - отозвался Дин и пошел прочь, сквозь начинающую бесноваться толпу.
  
  Уже подходя к узкому переулку он почувствовал приближающийся удар. Актер, видимо, собрал все силы, даже высосал у рядом стоящих. Но закрываться Рикман не стал - однако, атака бывшего друга внезапно остановилась, словно наткнулась на невидимую силу.
  "Чего остановился? Убей! Тисы нет, а я противиться не буду. Тебе был нужен Спаситель."
  -Обернись! - кричал Актер. - Посмотри, что Ты наделал!
  Оборачиваться не было нужды. Рикман знал, чем заканчивается противостояние, если один из противников чувствует полное превосходство, но при этом обделен хотя бы зачатками морали. А еще Рикман знал, что в любом случае результат был бы такой же. Что дайомы, что люди: обе стороны имели неплохие возможности для победы и совсем не помнили слова "душа".
  "Спаситель должен быть с мечом," - словно оправдывался Актер, - "я не могу убить тебя... ты же мой..."
  "Спаситель должен быть на кресте," - Рикман все-таки повернулся и встретился взглядом с противником. Хотя сложно было считать противником это потерянное существо. - "С мечом - это уже не Спаситель. Это Сверхчеловек. Помнишь Заратустру? Я не хочу быть ни тем, ни другим. Не могу."
  
  Столкновение на площади уже вышло за рамки просто схватки двух оппозиционных групп, под ноги Рикману упал мужчина с пробитой головой, вдалеке послышались выстрелы. Актер шел к нему сквозь стадо жаждущих крови зверей. Казалось, всеобщее сумасшествие не только не коснулось этих двоих - казалось, что они отгорожены от мира невидимым щитом.
  "Я не могу тебя убить," - бормотал Руди, - "ты же мой... друг, мой учитель."
  Рикман улыбнулся, обнял подошедшего, погладил непослушные волосы.
  "Не переживай. Найдется другой, более способный."
  Он чуть не засмеялся, заметив искреннее недоумение в глазах Руди. Но не успел: вместо смеха изо рта полетели сгустки крови. Первые две пули пробили легкое. "Дилетанты," - мелькнула мысль. - "Хотя, чем дольше, тем смерть более впечатляюща."
  
  Дин не собирался доставлять снайперам удовольствие от затяжного убийства. Просто надо было еще сказать...
  "Береги Марту, Руди... Ей без меня не справиться одной, она не сможет сдерживать своего Зверя..."
  
  Он не видел, как недоумение в глазах державшего его сменилось отчаянием. Не слышал страшного женского крика, перекрывшего рев озверевшей толпы. Не понял, почему злобный рев перерос в испуганный скулеж. Он не видел, что через площадь, отшвыривая попадавшихся на пути, бежала Марта. И кричала, визжала, выла. Или это выли следующие за ней по пятам Мрак и Рекс? Марту Рикман не видел, зато видел предназначавшуюся ему очередную пулю, на пути которой оказалась его дочь. Последним усилием он попытался отправить кусок свинца обратно в выплюнувший его ствол. Не получилось - и почти добежавший до тела хозяина волк упал рядом с ним. Не убитый, всего лишь раненый в бедро. "Не смертельно." - последнее, что подумал Дин. Но волк так не считал: он положил морду на грудь хозяину, последний раз взвыл и сделал то, что так часто наблюдал, как это делала Тиса, а потом и Рикман. Мрак остановил свое сердце. Сам, чтобы уйти вслед за Вожаком.
  
  Рикман уже ничего не видел и не чувствовал. Тело не чувствовало - там, в застывшем безвремении, была Тиса, по щекам которой все еще текли слезы. Тиса, до которой теперь можно дотронуться по-настоящему...
  
  ... и Марта ничего уже не видела и не слышала. Единственное прикосновение к тому, кого она считала отцом, показало ей настоящее лицо смерти. Это было ее собственное лицо с пустыми темными провалами глаз без радужки и зрачков, без мысли и чувств. Даже ее Зверь, собравшийся было с силами и желавший вырваться на свободу, забился вглубь ее тела в поисках укромного места - души. И не нашел, заметался, испуганно скуля. Потому что реальность вокруг стала медленно и неотвратимо сворачиваться и распадаться на мелкие обжигающие холодом части.
  
  Руди растеряно отшатнулся от существа, которое считал добрейшим в мире. Она даже на минуту не задержалась возле тела Рикмана и медленно пошла сквозь еще убивающих друг друга людей оставляя за собой огненные вихри, хаос и пустоту. Актер хотел было убраться с дороги новоявленного монстра, но в голове настойчиво шелестели последние слова Рикмана "Береги Марту... Ей без меня не справиться одной..."
  
  И он встал на ее пути...
  
  ... Рикман протянул руку стер слезы со щеки Тисы.
  "Ну вот, и ты теперь не человек," - в ее таком родном голосе звучала тоска.
  "Я им никогда не был."
  Лицо Рикмана медленно менялось, приобретая жуткие черты, тень за спиной становилась все более четкой, глаза загорались выжигающим последние остатки души огненным холодом.
  "Она не справится без тебя."
  "Справится..."
  
  ... Актер понимал, что остановить монстра, которым стала Марта, не сможет. Задержать, разве что, но только ценой жизни. Хотя она остановилась, почувствовав преграду на пути, и подняла руки, чтобы убрать. Ее руки несли не просто смерть - это была та пустота, которой панически боятся стареющие атеисты, не верящие в жизнь после смерти. С той лишь разницей, что человек лишь догадывается об этой пустоте и боится больше неизвестности. Руди же видел, что его ждет, видел это в пустых глазах приближающегося Зверя. Марте не надо было справляться со своим Зверем, она сама им была. Ее ладонь еще не дотронулась до лица Руди, но обжигающий смертельный холод выбил последний воздух из легких и судорогой свел мышцы. Кожа на щеке Актера стала медленно распадаться. Он надеялся, что сможет выдержать долго, чтобы дать уйти тем, кто успеет осознать суть происходящего. Он уже был готов к смерти, когда мощный удар отшвырнул его в сторону.
  
  -Марта, девочка, очнись, - ровный спокойный голос, как ни странно, оказался тем заслоном, который приостановил разрушительную мощь, рвущуюся наружу. - Помнишь меня? Я - Олег.
  
  Ни капли узнавания не промелькнуло в страшных глазах Марты, но Торквемаду это не остановило. Он сделал еще шаг навстречу и протянул обе руки, здоровую и культю, к ней.
  -Не надо было уходить, девочка. Снайпер знал, что делает. У него свой путь, такая жизнь тебе не под силу. Возвращайся, ты ему нужна. Твоя память ему нужна. Твоя человеческая память.
  
  Рыжий сделал еще шаг и погладил монстра по щеке. Актер, смотревший на это, не в силах подняться, представил ту боль, которую испытывает настоятель, но тот даже не дрогнул. Только ветер, невесть откуда взявшийся, распахнул ворот, обнажив грудь и тяжелый деревянный крест. Марта отшатнулась, завыла, пытаясь увернуться от рук Торквемады. Но не смогла и так и осталась стоять и выть в объятиях монаха, руки которого медленно исчезали в темном леденящем пламени ее Зверя.
  Толпа, только что в диком безумии сеявшая смерть, испуганно металась по площади, ища выход из разбушевавшейся непонятной стихии, словно слизывающей реальный мир. И только тоскливо стонущий пес прижался к ноге Торквемады, пытаясь заглянуть в глаза хозяйке. Заглянул. Закричал не по-собачьи - так кричит человек, понимая, что сейчас потеряет единственного родного человека. Как кричит ребенок в надежде, что вернется умирающая мать.
  
  Что именно пробило темный морок, окутавший сознание Марты - шепот Торквемады, отчаянный зов пса или ставшие вдруг безумными движения существа внутри ее - будущего ребенка? Она сама не помнила. На какое-то мгновение она увидела себя со стороны, глазами Рикмана...каменное лицо, черные бездонные глаза, полные боли, адской злобы... и покоя... вихрь черных, страшных эмоций и ощущений... чужих, собранных воедино, выброшенных в мир... пожирающих этот мир... бездонная, жуткая, наполненная болью мгла... застывшее у ног тело... кажется, его звали Люцифер... мысль... чувство... обволакивающее... терзающее... влекущее тело... душу с собой... на самое дно мерзкой и холодной тьмы, поднимающейся из глубин темной души... Душа!
  
  Мгла, слизывающая реальность, остановилась и стала таять, как серый осенний туман в утренних сумерках. Тело скрутила жестокая судорога, зубы щелкнули, прикусив язык, по подбородку потекла кровь. Марта упала бы, но Торквемада крепко держал остатками горящих от боли рук, исчезнувших по локоть. Сзади кто-то подставил плечо:
  -Все будет хорошо! Я научу: со Зверем можно жить. Возвращайся. Меня зовут Руди. Дин сказал, чтобы я был рядом. А он должен идти своей дорогой. Он там не один.
  
  Имена, лица... память медленно и верно тащила Марту на дно своего водоворота... слова, лица, имена, чувства. Что-то несильно, но чувствительно толкнулось внутри. Марта опустила взгляд вниз, на заметно выступавший живот. Потом взглянула в теплые зеленые глаза Торквемады, скользнула взглядом по почти исчезнувшей щеке Актера - сквозь дыру виднелись кости.И ушла в темноту. В обычную темноту, где она еще могла видеть тень приемного отца и двух его верных спутников - Мрака и Тису...
  
  
  
  Имена, лица, события - все постепенно стиралось из памяти Марты. Точнее, пряталось за насущными проблемами - покормить ребенка, провести уроки в школе, где монахи собрали выживших. Тяжко давались эти уроки, потому что Марта отлично помнила, кто бы виной тем катаклизмам, что оставили этих малышей сиротами. Но дети не знали, что именно виновница их сиротства сейчас читает им сказки, учит читать, писать и считать. Ее считали то ли дочерью, то ли племянницей настоятеля и, вопреки правилами, позволили жить в монастыре. Первое время пришлось жить на военном положении: монастырь осаждали странные люди в камуфляже, требовали выдачи дайома и ее сына. Но открытого противостояния так и не произошло. Как и опасался Хозяин, население приняло сторону монахов, а идти против и без того озлобленной толпы было опасно. Затаились.
  
  Хорошо затаились - у Марты даже все чаще стало возникать ощущение, что все прошло, мир вернулся и кошмар, в котором она принимала непосредственное участие, больше не повторится. Лишь иногда по ночам, когда сын засыпал, она уходила в пустую келью и глухо тихо выла, тоскуя по ушедшему отцу. Одно время надеялась, что он хотя бы сниться ей будет, но - нет. И лицо стало стираться из памяти - оставались только имя, голос и глаза, добрые голубые, бездонные. Всепрощающие. Ей он простил бы все. Она сама себе не могла простить ничего. Каждую службу по собственной воле молча стояла в тени от начала до конца в надежде, что хотя бы Бог поможет простить себя саму. Но не получалось. И все равно день за днем Марта приходила в храм вместе с монахами, несла послушание в монастырской школе, выходила в ближайшие селения: помочь больным, накормить голодных, утешить горюющих. Вот только облегчение не приходило.
  
  - Все придет, - гладя ее по голове, говорил Торквемада, - время лечит. Ты поступила так, как требовало твое горюющее сердце, а потом нашла в себе силы исправить все, что сделала. Время лечит - все пройдет.
  
  Марта старалась верить. Пока не начались странные реалистичные сны. С того самого дня, как вернулся осунувшийся, хмурый Руди. Оставив беременную Марту на попечение монахов, Актер задался целью найти и уничтожить тех, кого теперь звал только кукловодами. Терять ему было нечего: агрессивный выброс Марты практически уничтожил сознание большинства дайомов. Те, что остались живы, вели жалкое существование сумасшедших. Людям досталось меньше, но тоже потрепало. А Руди знал настоящие лица и имена тех, кто был всему виной. Знал и поклялся найти и уничтожить. Марте не сказал, но можно ли скрыть свои намерения от той, которая так и не потеряла своих способностей. Увидев ее вопросительный взгляд, Актер головой покачал, стараясь не думать, не чувствовать.
  
  Но Марта стала видеть сны. И героями их были именно те, кого так безуспешно искал Руди. Днем, все было как обычно - она несла послушание, молилась, пыталась хоть как-то снять груз с души Актера, считавшего себя предателем. А ночью, металась, пытаясь определить то место, куда ее уносит сон, старалась запомнить каждое слово, вникнуть в смысл бесед. И чем больше понимала, тем страшнее становилась ее жизнь - Марта осознала, что смерть Дина Рикмана оказалась напрасной. И теперь никому не остановить кукловодов - Звездный снайпер был единственным. И память больше не подсовывала картины исчезающей под влиянием ее Зверя реальности. Хотя теперь было проще договариваться с ним - Торквемада учил, да и Руди с его изуродованным лицом стал отличным примером и напоминанием. Почти год Марта прекрасно справлялась. Но сейчас увидела в глазах столь долго пропадавшего неизвестно где Актера то, что до смерти пугало ее по утрам при взгляде в зеркало. Из небесно-голубых всегда веселых глаз на нее смотрел Зверь. Чужой Зверь, этакое олицетворение адского клоуна, способного насмешить до смерти, как русалки, которые по легендам умерщвляли своих жертво неуемной щекоткой.
  А еще она увидела во взгляде Руди, что он напал на след.
  Увидел это и Торквемада. Смолчал, кивком позвал к себе в келью.
  
  -Месть - не лучшее из человеческих деяний, Актер, - начал он.
  Руди опусил взгляд,понимая, что ничего не сможет скрыть от старого монаха. Но не промолчал в ответ и не согласился.
  -Снайпер бы мстил.
  Торквемада не ответил, опустился на колени перед алтарем, беззвучно прошептал молитву, и не закончив ее, бросил через плечо:
  -Я сказал - не лучшее из человеческих деяний. Снайпер теперь не человек. Месть - его удел.
  -И где его месть?! - взорвался Руди. - Год прошел, погибли лучшие с обеих сторон. А те, кто остался, стали костяком армии. И эта армия несет не Армагеддон. Не будет ни Царствия небесного, ни царства Князя Тьмы. Слишком амбициозен Хозяин, слишком силен китаец. Остановить их мог только Снайпер, но где он? Таки стал жертвой во искупление грехов...
  -Ты сам его толкнул на этот путь, - без тени упрека напомнил Торквемада. - Вот только искупителем я бы его не называл. Раньше о таких, как Рикман в нынешней его сущности говорили "не к ночи помянут будет..." Ты помянул Князя Тьмы. Боюсь, это уже мелочь по сравнению с тем, что ты и китаец выпустили в мир. И если ты еще этого не понял и живешь человеческими мерками, если этого еще не понял Хозяин с его амбициями, то китаец это знает. Он видел это, когда умирал Дин. Он знал, что смерть властна лишь над его телом. Он знает, что их встреча еще впереди....
  
  Монах затеплил свечу и спросил:
  - Ты нашел их?
  - Да. Неподалеку. Слухами земля полнится, что силы их уже достаточны, чтобы стереть память о власти The World Free a Terror. Более того, у них даже нет намека на какую-то благородную идею для толпы. Они даже не заморачиваются пропагандой. Зачем? Народ столь запуган последствиями срыва Марты, что просто не будет возмущаться и противостоять. Нет даже той теории о "чистоте расы", которая так возмущала Дина. Они просто стремяться подмять под себя этот застывший в страхе мир и на его обломках создать свой.
  Торквемада молчал и, казалось, продолжал прерванную молитву.
  -И кто их остановит? - в пустоту спросил Руди. - Марта? Она сама себя боится, да еще ее гложет страх, чем может стать ее сын. Ты? Ты дал обет ненасилия. Тиса и Дин где-то там между мирами застряли и пытаются осознать, что или кто они такие. Остаюсь только я. Я - последний, кто помнит, что они такое. По крайней мере, я еще не растерял своих способностей.
  
  Торквемада хихикнул, что никак не сочеталось с его молитвенной позой.
  -Это ты-то не растерял? Ты давно пытался хотя бы услышать? Разве что, когда в азарте охоты следил за Хозяином. Твои способности давно полностью подчинены только инстинктам. А обет ненасилия можно и нарушить. Я настоятель, пожалуй, последний, который искренне служит Богу. И объявить крестовый поход - плевое дело, умеючи. Вот только помнишь ли ты хоть один крестовый поход, который дал хоть какие-то объективно-практические результаты. Кроме продолжительных тысячелетних вендетт.
  
  Торквемада встал с колен, и его тень полностью заполнила маленькую келью.
  -А еще, Актер, я не советую тебе сбрасывать со счетов Рикмана и Тису. Они давно уже не люди, хотя еще и не боги, но уже на пути. Я уже упоминал, что китаец был страшно взбешен, когда Фон Штрудер отправил Снайпера и Люцифера убрать Тису? Он уже тогда знал, чем может обернуться смерть существа, подобного ей. Ты сам помнишь, что он не горел желанием смерти Рикмана - эта игра была полностью на вашей с Хозяином совести. Теперь китаец ждет обещанной Рикманом встречи... А я тут, знаешь ли, не сутками псалмы пою - знаю, что в мире происходит, что готовит Хозяин, не ведающий, что творит.
  
  Монах подошел к маленькому зарешеченному окну кельи и уставился на полную красноватую луну.
  -Древние, видишь ли, знали , что означает красная луна. Знали - и боялись. Обычная лунная дорога может стать лестницей в небо для заблудившихся душ, стремящихся к покою. А можте стать путем нечисти в этот мир. Древние знали, и некоторые пользовались, чтобы в дни кровавой луны призавть в этот мир Зло. Вся проблема в том, что призывать Тису и Рикмана нет надобности. Ты не прав: они давно отлично знают кто и что они такое. И они не ушли. Они там, на кровавой лунной дороге, жаждут мести с той силой, с какой могут ждать полубоги. Ты поохлади свой пыл, Руди, подожди пару дней. Увдишь, возможно, что будет. Но в любом случае услышишь - слухи ли, легенды. Трое уже не первый день стоят на кровавой лунной дороге. Их дело - месть. А наше с тобой - молиться, чтобы их месть не накрыла весь этот мир.
  
  
  
  В высокой башне в предвкушении удачной стратегии метался по комнате Хозяин, иногда забывая запахнуть полы своего шикарного халата с вышивкой ручной работы. В тени, подальше от отблесков свечей бронзовой статуей сидел "Будда" и почти не слушал уверенно-пафосные речи соратника. Да и соратником Хозяина он давно не считал. В голове набатом звучали слова умирающего Рикмана "мы еще встратимся" - и потому веры пафосу Хозяина у него не было. Суетный человечишко, стремящийся подмять под себя все, что только получится. Не ведающий, что все это подмятое с собой не забрать - и останутся только осколки. Поэтому, пока Хозяин активно разавал команды направо и налево, бегал, суетился - "Будда" ждал. Ждал пришестия. Тем более, что уже третий день подряд и во сне и наяву его преследовало видение троих, спускающихся по кроввавой лестнице под пение монахов соседнего монастыря... стерерть бы этот монастырь с лица вселенной. Да Торквемада - тот ее жук, способен продержаться до пришествия человека... Зверя, однажда уже спасшего ему жизнь. Тем более за спиной его будет дочь убийцы, внук убийцы, друг убйицы.
  
  И "Будда" молча ждал. В своем внутреннем созерцании он не заметил, как за окнами стали сгущаться тучи, заволакивая красную луну, как странно притих Хозяин, заслышав пение монахов - хотя из такой дали расслышать ни звука не смог бы никто. "Будда" не видел, как комната напонилась кровавыми отблесками. Услышал только страшный вой Хозяина:
  -Нееееее! Не надооооо!
  "Будда" открыл глаза: перед жирноватой тушкой Хозяина стоял волк. "Мрак" - вспомнил "Будда" кличку зверя, ручного волка снайпера убийцы. Волк стоял неподвижно, даже зубы не скалил, опустил морду и хвост. А Хозяин выл, потому что за волком вихрем раскручивалась тень женщины. Не узнать ее Хозяин не мог - это ведь он отправил Рыжего Торквемаду расправиться с семьей Кавериных. А тот девчонку пожалел. Это ведь Хозяин руками фон Штрудера не единыжды подписывал Тисе смертный приговор, который привел в исполнение единственный достойный киллер... Тиса обернулась к Будде, улыбнулась - от ее улыбки повеяло холодом, а за ее спиной взметнулись тени, похожие на два кроваво-красных крыла.... совсем не анегельские крылья.
  -Полагаешь, приговор исполнил Дин? - шелест ее голоса обволкивал смертельным холодом. - Нет, он скорее пустил бы себе пулю в голову, чем убил бы меня. Вы выбрали не того киллера. Люцифер бы справился лучше. - Тиса повернулась к Хозяину, одарила его своей ледяной улыбкой и сообщила - твой приговор привела в исполнение я сама. Да, его коронным выстрелом в правый висок.
  Смех женщины, казалось заморозил пространство комнаты.
  -Холодно? - ласково спросила она Хозяина. - ты прав, умирать холодно, даже когда ты горишь в огне - все равно холодно.
  А Хозяин все выл и выл. И эти песнопения монахов...
  
  ... на другом конце леса, едва сдерживая страх, продолжали петь псалмы монахи, испуганно поглядывая на сполохи молний и прислушиваясь к раскатам грома посередь совсем чистого неба, освещенного кровавой луной. Пели все, кроме троих.
  Марта застыла посреди храма, прижимая к себе странно не плачущего в атмосфере общего страха сына - он даже улыбался и сучил ручками, и в ее душе теплилась надежда, что вот вот, с очередным раскатом грома она увидит родное лицо.
  Актер вторил монахам, но душа его горела надеждой, что там, где-то там за лесом его учитель, соратник, друг... бывший друг все-таки доведет до конца то, на что не благословил его, Актера, Торквемада.
  Сам Торквемада стоял на коленях, на положенном ему месте, сложив на груди культи. Но с уст его срывались слова вовсе не тех молитв, что испуганно пели другие:
  
  "Стражами мира этого да постави, Господи, тех, кто избран народом, кровь их пролившим, не ведая того, что кровь проливали.
  И да не будут названы имена тех, но останутся в сердцах.
  И да молчат все и молятся о славе твоей, но не о пришествии троих,
  ибо сами они идут уже.
  И да молчат и молятся все о сохранении мира твоего, что суть жемчужина твоя
  И да придут трое, как отдельные частихлеба твоего и крови твоей,
  разбросанные по горам, лесам, мирам, дорогам и перекресткам,
  дабы стать единым целых началом охраняющим Добро от Зла, а Зло от Добра
  И да соберутся они: он, и тень его, и зверь его
  И закроют мир твой, что суть жемчужина твоя, от четырех ветров
  И да будут допущены Трое до тебя, Господи, стражами вольными,
  ибо во имя твое жертвы и деяния их.
  Ибо ведомы тебе помыслы и души их,
  Ибо им ведом промысел твой,
  Ибо души их открыты тебе,
  а суть твоя открыта им.
  Ибо имя им - Вечные Стражи.
  
  Постепенно стихали песнопения монахов и под сводами храма метался шепот странной молитвы Торквемады, больше похожий на еретический заговор. Вот только с каждым словом его лики начинали светиться, словно понимающим светом.
  
  А за лесом, в комнате высокой башни нарастал страшнй вой Хозяина, узревшего в улыбающихся пустых глазах Тисы не просто свою смерть - пустоту и безвремение. Вой достиг пика - и стал затихать, а тело - скукожитваться в огне, который, как и обещал призрак Каверной, был смертельно леденящим. Хозяин не просто сгорал, он исчезал, словно распадался на молекулы. Выть было уже нечему, когда волк, наконец поднял морду и посмотрел за спину "Будды".
  И, хоть китаец знал, кто там, но, обернувшись, ощутил настоящий ужас. Это был вроде Рикман - его тело, лицо, голубые бездонные спокойные глаза. Только в этих глазах была та же пустота, которой убивала Тиса. И еще изредка лицо Рикмана начинало мерцать, меняться, превращаясь на короткое мгновение в страшную харю - ту самую, что когда-то шокировала Актера.
  -Если ты пришел за мной - делай свой дело быстрее и убирайся к чертовой матери Звездный! - рявкнул во всю глотку "Будда".
  
  Полупризрачная фигура Рикмана еда шелохнулась - и леденящие крылья-тени Тисы словно сплелись с черной тенью за спиной убийцы.
  -Ты боишься, Гандхарва?**(см. прим.)- голос Рикмана совсем не изменился после смерти - такой же ровный, тихий и уверенный. Тем страшнее стало китайцу услышать свое истинное имя из уст того, кто и знать-то его не должен был. И мысль, что обезумевший в своем умирании Хозяин даже если услышит его, то уже не успеет понять, кто был из них кукловодом, не успокоила. Важнее было то, что это имя знал Рикман. И черные тени за его спиной, так напоминавшией адские крылья, подсказывали, что знал он это имя неспроста.
  -И давно ты знаешь?
  Рикман пожал крыльями-плечами:
  -Это не важно, если ты все равно умрешь. Только умирать ты будешь не так, как просил - быстро. Тебе надо было умереть самому, не дожидаясь моего прихода.
  Гандхарва невольно взглянул в глаза того, кого все еще пытался считать человеком, несмотря на все более материализующиеся крылья за спиной. Взглянул - и вспомнил другой взгляд, то ли огненный, испепеляющий, то ли ледяной, то ли... то ли во взгляде этого адского создания, еще сохранявшего облик человека соединились сущности всех... нет, не мстителей - Стражей, которых долгие годы боги и полубоги так старательно стремились уничтожить, дабы получить полный доступ к миру, в незапамятные времена созданному, как творение, идущее из сердца. Не просто Стражей - охранников мира, поставленных высшей силой, но Стражей-добровольцев, которых привела на этот путь, на этот пост Судьба-шутница, не спросив согласия, но зная, что отказа не будет.
  Где-то вдалеке, а на самом деле у стены напротив безмолвно исчезали последние очертания Хозяина. И тень Тисы, и волк, странное создание, перешагнувшее черту смерти, оставаясь живым - они теперь смотрели на него, на Гандхарву. На существо, которому Судьба когда-то предначертала так же стоять на страже этого божьего мира. Они смотрели - и в их глазах все меньше было желания мстить. В их глазах вообще ничего не было, как у людей, избравших своей работой ликвидацию - цивилизованный термин, обозначающий банальное убийство. Это были глаза профессиональных убийц, явившихся по его душу. И Гандхарва знал, что не отделается страшной смертью Хозяина. Тот был хоть и кукловодом, но не нарушал предначертанного. Хозяин вообще был просто человеком, в отличие от него, от Стража, испугавшегося когда-то ответственности, но возгордившегося своей особенностью среди других. Свернувшего с пути, указанного судьбой...
  Тени, нелюди или еще люди и зверь встали кругом, закрыв от него пространство, словно стерев весь мир. И Гандхарва с ужасом понял, что они на самом деле медленно и неотвратимо стирали этот мир, его мир, оставляя реальность нетронутой. Они не убивали его, они втроем неотвратимо и жестоко создавали клетку, где нет ни времени, ни пространства, ни памяти, ни сознания. Они творили то, чего во все времена и среди всех народов так боялись атеисты - они творили его персональную пустоту, в которой он все равно будет жив и мертв одновременно, где он не будет существовать, но будет понимать это...
  
  В храме царила тишина, изредка нарушаемая редкими раскатами сухого грома и всполохами далеких молний. Монахи в ужасе смотрели на богохульствовавшего только что, по их мнению, настоятеля, не в силах понять, отчего на голову его не обрушилась кара небесная. Но вместо кары, громов и молний случилось другое. За спиной коленопреклоненного Торквемады, заклубился туман, постепенно приобретавший очертания двух странных фигур - ни ангелов, хоть и с крыльями, ни бесов, хоть глаза их и горели каким-то недобрым пламенем пустоты. Тени мгновение были недвижны, потом обе шагнули к алтарю и тоже преклонили колени.
  
  -Я никогда не умел молиться, - громом раскатился в тишине шепот Дина.
  -Это просто, - шепот Тисы завораживал, - просто говори то, что сейчас в твоем сердце.
  
  Торквемада промолчал ровно столько, сколь было нужно, чтобы эти двое осознали и обдумали сказанное.
  -Обернитесь назад, - приказал он.
  
  Позади, у дверей храма застыла фигура третей тени, волка по имени Мрак. Застыла, как изваяние, и только легкое шевеление шерсти говорило о том, что зверь дышит.
  -За нашими спинами стоит зверь, творение божие, наделенное свободной волей, которую не ограничивают божие законы или законы человечьи. Он сам выбирает себе самку, друга, врага, сам выбирает путь, по которому идти. И если требуется, сам выбирает себе смерть. Он свободен, но Судьба дала ему выбор - остаться свободным зверем или пойти вслед за теми, кого он посчитал друзьями, по пути Стражей этого мира. И он пошел, нарушая законы природы, законы бога, не позволяющие живым пересекать черту смерти. Пошел за вами. Но от него никто и никогда не потребует покаяния.
  
  Торквемада встал с колен - и тень его метнулась по полутемному храму.
  -Не вам обоим молиться - молятся люди. Вы уже давно перешагнули эту черту. Еще тогда, когда поняли, что можете знать и управлять. Не вам исповедоваться во грехах, потому что зная об умении знать и управлять, вы всего лишь пытались сохранить равновесие этого мира, этого самого лучшего творения Бога, хотя даже не знали, что встали на путь Стражей - это был ваш осознанный выбор, пусть и определенный судьбой. Не вам молиться - я буду молиться за вас, за то, чтобы в облике Зверя вы не теряли человеческой души - ведь путь Стража подобен пути канатоходца в темноте над пропастью. А вы...
  Монах опустил голову и Рикману показалось, что по его щеке катится слеза...
  -А вы так и будете существовать между этим реальным и другим миром, что по ту сторону. Даже больше - вы будете существовать между многими мирами. И, возможно, там вас тоже назовут Стражами. Возможно, будут боготворить, проклинать, называть адскими созданиями или ангелами. И потому вам все сложнее будет находить тот тонкий путь, подобный канату, с которого Стражу нельзя сойти. Я верю в вас - вы сможете, ибо чувство равновесия у вас внутри. И не я один верю...
  
  В тишине, искрящейся дрожащим светом церковных свечей, робко, держа на руках спящего сына подошла к темной страшной коленопреклоненной фигуре Дина Марта. Попыталась коснуться губами затылка - но ощутила лишь пустоту, холод.... и мысль "я всегда буду с тобой, верь в меня". И слезы, столько времени комом стоявшие в горле, исчезли, словно растворились, как убиваемый Стражами грешник. И снова в ее мыслях появились краски и звуки, а память - она не исчезла, она стала скрижалью, по которой ей, Марте, надо будет пройти самой собственную жизнь, не ошибаясь, не сворачивая и ведя за собой многих.
  
  А потом Дин встал. Его тень, страшная, крылатая, накрыла стоявшего позади Руди, словно грозя неотвратимой смертью. Актер не отступил, как не сделал этого, когда Марта была готова растворить его в своей ненависти. Только шепнул: "Я готов." - "К чему? - отозвался Дин, - к смерти? Срок твой не пришел. И не придет - ты поклялся беречь ее и ее сына. И исполнишь свое обещание до конца. А когда твой долг будет исполнен - я буду тебя ждать. Стражем. Не мне же одному нести этот Крест - он слишком тяжел даже для троих. Я буду тебя ждать на своем узком пути, Актер."
  
  Свет дрогнул. Сначала тихо растаяла Тиса. Потому смерчем свернулся Рикман. И последним метнулся в остатки туманного смерча живой, но почти призрачный Мрак. Напуганные монахи молчали. И тишину храма нарушала лишь странная молитва Торквемады:
  
  "Отче, не оставь в одиночестве тех, кого наделил свободой волей своей. Не дай им сорваться с верного пути и погибнуть в пучине человеческих или звериных страстей. Убереги от искушений и гордыни Стражей своих. И да будет воля твоя. И да будут миры твои вечны и прекрасны. И да будут Стражи твои сильны, верны и избавлены от мучений душевных. Ибо прошли они и свое персональное чистилище и все круги своего персонального ада. Да будет так..."
  
  
  ПРИМЕЧАНИЕ:
  *Архангел Гавриил (ивр. ;;;;;; - муж Божий). Упоминается во многих библейских книгах.
  В Библии называется ангелом, но в более поздней христианской традиции выступает как архангел - один из высших ангелов. В Ветхом и Новом Заветах является, как носитель радостных благовестий. Считается ангелом-хранителем избранного народа. По учению мусульман - от него пророк Мухаммед получил свои откровения и им же унесён на небо. На иконах изображается со свечой и зеркалом из ясписа в знамение того, что пути Божии до времени не бывают ясны, но постигаются через время путём изучения слова Божия и послушания голосу совести.
  В мусульманской традиции Гавриил имеет имя и иногда именуется Святым Духом - Рух ал-Кудс.
  
  **Гандхарва - Питающийся запахами. Полубог, обитающий в воздушном пространстве, певец и музыкант. Гандхарвы и их подруги, небесные куртизанки (апсара) живут в призрачных городах, предаваясь наслаждениям. Гандхарвы научили людей обращаться с огнем и считаются знатоками медицины. Апсары появились из океана при пахтании его для получения напитка бессмертия (амрита). Вождь Читрасена (Читраратха) посылает ганхарвов соблазнять земных женщин. Апсары соблазняют аскетов, чтобы, накопив много духовной энергии (тапас), они не стали соперничать с богами. В буддизме местопребыванием прекрасных дев считают небеса тридцати трех богов, где они развлекаются. Термин "гандхарва" имеет и другое значение. Это призрачное тело, имеющее полное или замутненное сознание. Гандхарва образуется после смерти тела (мритью) и существует до формирования зародыша новой жизни, выступая как носитель кармической информации, как "семя будущей жизни". В зависимости от содержания этой информации гандхарва притягивается, руководствуясь "нюхом", к определенному лону, но в промежуточном состоянии (антарабхава) может находиться до семи недель. При зачатии гандхарва служит источником кармических потенций, во многом определяющих будущее существование нового живого существа. Гандхарва порождается только сознанием (мано-нирджата) и после передачи информации зародышу разрушается, а у зародыша появляется чувствительность. Гандхарва рассматривается как форма сознания, психическая структура, как то, что переносит (переводит) через что-то (ативахика). Представление о гандхарве возникло в буддизме в связи с отрицанием буддистами представления о субстанциальной душе (атман, саткая дришти) и опирается на теорию дхарм, комбинация которых образует призрачное тело.
  В японской традиции - целый класс полудэв мужского пола, полузвери в тоже время, служащие для выполнения прихотей и поручений дэвов, от чего зависит их земной или небесный склад. В первом случае - враги-искусители людей, вставших на путь "просветления". Это как духи воздуха, так и духи лесов и вод.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"