Шабанов Лев Викторович : другие произведения.

Каменный Легион 5 (25)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Узилище - место, про которое особо писать и не хочется. Но для снобисткого романа просто необходимо упомянуть о том: кто? где? за что? когда? и как? События, описанные здесь собраны из нескольких историй, а сама глава (начатая в 1995) устаканилась только в 1998 г.
  КНИГА ТРЕТЬЯ
  (двадцать пятая серия)
  Любой из нас в тюрьме завяз,
  Как в яме выгребной,
  Здесь бродит Смерть, худа как жердь,
  И душит крик ночной,
  Здесь вечный смрад, здесь и разврат -
  Не тот, что за стеной...
  ...Здесь Голод с Жаждой - две змеи
  В змеилище одном,
  Здесь души режет Хлеборез
  Заржавленным ножом,
  И ночью злобу и тоску
  Мы, как лампаду, жжём.
  О. Уальд
  "Баллада Реддингской тюрьмы"
  
  ЛАСКАВО ПРОСИМ, ДОРОГИЕ СЯБРЫ
  Ладья тихо шла между двух берегов, приближая пленников к ужасному узилищу. Ровно всхлипывали вёсла, то окунаясь в воду, то поднимаясь из воды. Ди Шнайдер молча наблюдал за тем, как мирные воды оставляли свои беспечные волны далеко за кормой.
  - Да, всё-таки страшная эта штука наша война, - тихо сказал он, языком трогая усы, - океан людей и нелюдей, которые волнами сходятся, биясь друг об друга. А ещё война людей превращает в нелюдей, а нелюди людьми так и не становятся... В детстве я часто размышлял о природе души... по сути дела, она ведь одна... Я... в смысле одна у всех. Мы получаем её при рождении, и более не в силах её изменить, или обменять, или что-нибудь в этом роде. В то же время и самая Психея - бесконечно индивидуальна - равно как эта река, имеющая общее русло и единый поток, но при этом в этой единой реке огромное количество волн, совершенно непохожих друг на друга. И эти волны совершенно непостижимы в нашем странном мире и неописуемы нашим странным тайным языком. Подумать только, скольких из нас занимал вопрос единения мистика с Богом! А чем всё кончилось? Мы поставили в храмы наших идолов! Наш мир - похож на войну, наше добро - из жалости и сострадания жестоко.
  - SATOR AREPO TEHET OPERA ROTAS, брат мой, - сказал чей-то голос из-за спины (возможно даже соседа по связке)
  - Пахарь на поле использует плуг! - перевёл фразу Ди Шнайдер, - Как это точно. Многие из нас считали это магией цифири и литеры... только сейчас я всё понимаю: Наша мудрость бесконечно глупа. На мягких гранитах растут жесткокорые лиственницы! Пылающая вода! "Я люблю тебя!" - говорит родитель ребёнку и тут же бьёт его нещадно за малый проступок. Или отец-инквизитор благословляет блудницу, целует её, провозглашая ей о бесконечности любви Господней - но напутствует её лишь для того, чтобы отправить на костёр!
  - SATAN ADAMA TABAT AMADA NATAS, и закончим дискуссию, брат мой! - толи поддержал, толи опроверг Ди Шнайдера голос возможного соседа по связке.
  - Да, да, - согласился Ди Шнайдер, - Quod est inferius, est sicut quod est superius. Et quod est superius, est sicut quod est inferius! То, что внизу, подобно тому, что вверху. И то, что вверху, подобно тому, что внизу - так любил говаривать мой духовник, отец Тувер.
  - С Божьего благословения, мистическое единение всегда заканчивается враждой элементов в материальном мире! - ответил голос, - Вот в этом donum Dei et secretum altissimi !
  - Вот что, господа, - проговорил сосед из другой связки, - вы склонны к усложнению, обрекая себя на нонсенс! Всё гораздо проще: нами движет сексуальный аспект, с одной стороны, и воля к власти - с другой. Как сказал один очень умный человек: вожделение и похоть совместно с желанием обладать, захватывать, присваивать - вот что движет человеком! А иерархии беспорядка, равно как и управление хаосом - движут государствами!
  - Что это за глупость? - удивился сосед по связке.
  - Действительно, - поддержал его Ди Шнайдер, - ещё король Ричард составил формулу благоденствия - Каждый должен заниматься своим делом!
  - Это прошлый век! Тёмное средневековье, если хотите! - ответил сосед из другой связки, - Меня зовут Вуалириан Каберне, - И я не стал бы говорить сегодня с такими варварами, как вы - если бы не обстоятельства. Власть. Полномочия. Если бы мне удалось всё это вовремя применить! Я хотел бы иметь профессиональные неограничения и излишества, положенные мне по уставу!
  - Да, кто вы, чёрт вас дери? - спросил "односвязочник" Ди Шнайдера, из-за расположения в связке ему был не виден собеседник.
  - Я артист и мне - Артисту боевого искусства! Художнику, пишущему картины бессмертия кровью и башмаками моих солдат...
  - Какого чёрта, в таком случае вы делаете здесь, в плену? - оборвал тираду самолюбования "односвязочник".
  - Они не понимают, что все эти властные полномочия с их рутиной разрушают художественные замыслы! - донеслось откуда-то из-за спины, - Театр военных действий - это не только театр спонтанности и импровизации...
  - Bravo, Галлиратий! - торжествующе крикнул Каберне, - Критиковать может всякай (именно -кай, а не -кий, в этом и отразился Каберне!) Но, разрушая замыслы художника, они не понимают, что им всё равно не хватит времени на свою собственную постановку в этом театре!
  - Дорогой, Каберне! Не тратьте зря времени на сих нищих, сирых и убогих, ибо они ничтожны перед вашей деликатностью в бедности своей!
  - Бедность! - твёрдо проговорил другой голос из-за спины, - Святая бедность! Эта Бедность у Аристида - Праведная, у Фокиона - Милосердная, у Эпаминида - Отважная, у Сократа - Мудрая, наконец, у Гомера - Сладкогласная, а у вас - Самовлюблённая, что ли?
  - Вы всего лишь горстка военнопленных! - презрительно отрезал Каберне и демонстративно попытался освободиться от пут; Однако это ему не удалось, к тому же и сами верёвки опутывали пленных так, что любое неосторожное действие тут же неудобствами и болью отзывалось в телах соседей.
  Каберне выслушал оскорбления в свой адрес от соседей по своей связке и затих. Только твёрдый голос из-за спины всё равно назидательно сказал:
  - Всё равно никто из вас не станет богаче, настолько, насколько бы вам хотелось. К тому же Господь заповедал нам не собирать богатства здесь (на земле), ибо здесь воры и моль, а усердно спасать свои души!
  - Пошли все вон! - вдруг заорал какой-то очнувшийся не к месту пехотинец из ещё одной связки, - Во-о-он!
  - Тише успокойтесь! - воскликнул Галлиратий.
  - Я сказал вон! - крикнул в сторону Галлиратия невысокий кареглазый блондин с открытым лицом и видимо сожжёнными руками (руки были забинтованы, а верхняя одежда сильно закопчена), - Вон отсюда!
  На шум быстро отозвалась охрана. Несколько гоблинов, вооружённых длинными палками, ворвались на корму и принялись раздавать удары на право и на лево.
  - Не-га-ва-ри, не-га-ва-ри, - методично успокаивали они пленных, ударяя по беззащитным головам, - Не-га-ва-ри!
  Ди Шнайдер получил удар и потерял сознание.
  
  - Где мы, господа? - спросил Ди Шнайдер, когда наконец пришёл в себя.
  Вокруг была темнота, и только где-то вверху неверный свет несколькими этажами выше говорил об окне.
  - В прошлом здесь была обитель, - заговорил с ним скрипучий голос, - при обители был большой институт послушниц, но сейчас всё захирело - шлюх катастрофически не хватает!
  Ди Шнайдер поднялся, неожиданно для себя понял, что больше не участник связки, и что руки его свободны. Он тут же дотронулся до своих ног - ноги были также свободны.
  - Ну, вот, - сказал он скорее самому себе, - теперь хоть можно дышать полной грудью.
  - Трудно дышать полной грудью на пустой желудок, - сообщил чей-то голос справа.
  - А почему тут так темно? - спросил голос, напомнивший Ди Шнайдеру об этом странном офицере Каберне - наверное штабной...
  - И книги боле не сжигают, ведь молодёжь их не читает,
  А раз их не кому читать, зачем палить костры напрасно? - ответил поэтической строчкой заговоривший с ним первым спокойный скрипучий голос.
  - Простите, с кем имею честь? - спросил Ди Шнайдер, - глаза его бы уже привыкли к темноте, да только была одна загвоздка - он ужасно плохо видел, а монокль забрали ещё при пленении.
  - Действительно, товарищи новенькие, пора бы вам и представиться, - поддержал кто-то хриплый.
  - Л... Ллл... Лла-ла-ла... Лад... Ладан... Ладно, - сказал кто-то, вероятно из новеньких, - Г... гг... га... граф Рошфор Междунарош.
  - А я вообще здесь никого не знал, не знаю, и знать не хочу! - воскликнул голос Каберне.
  - Это ничего! - ответил ему кто-то хриплый, - Скоро сюда принесут факел, и мы всех узнаем...
  
  Принесли факелы, вместе с факелами доставили миски с едой и, раздавая баланду, по получателям провели перекличку. Потом гоблины двинулись дальше, оставив только один факел, но для отвыкших от света людей и одного факела было достаточно.
  - Ты что-то рисуешь? - спросил Ди Шнайдер у сидящего возле стены человека в синих штанах и кавалеристского покроя рубахе.
  - Меня звали Виня, - ответил рисовальщик, - теперь здешние завсегдатаи зовут меня Виннибрюм.
  - А я Ди Шнайдер, - коротко представился Ди и пожал испачканную руку, протянутую ему снизу, - Так, что ты рисуешь?
  - Женщин, - ответил Виннибрюм, - Много разных женщин...
  - Это страшные развратницы! - подскочил к ним другой арестованный, - Очень страшные развратницы! Смотрите, они устали от любви!
  С этими словами подскочивший стал грязным пальцем выводить какие-то колбасооброазные овалы рядом, напротив и во рту нарисованных Виней женщин.
  - Полный рот писек! Они устали от любви! - повторял он и всё быстрее и быстрее рисовал колбаски, - Да! Да! Ещё! Полный рот писек! Ещё!
  Тут лёгкой походкой к странному пальцемписцу подскочил ещё один "ветеран" сидения и влепил тому звонкую оплеуху.
  - Простите, - обратился он к Ди Шнайдеру, - Это Ханаан, или Хаанан, или, может быть Ханан - мы не знаем точно, он к нам попал в таком виде и вечно всё портит... Даже воздух.
  - Очень приятно, Ди Шнайдер, - автоматически пожал руку нового знакомого Ди.
  - А я Удя Дирк фон Тодд, - ответил рукопожатием тот, - друзья зовут меня просто - дядя Удя.
  - А-а-а, Й...а... я рисую ангелов, - сказал человек, голос которого представлялся как граф Рошфор Междунарош.
  Он ткнул на плиту пола и показал на рисунок. Дяд Удя склонился, посмотрел, потом покачал головой и спросил:
  - А почему они какие-то... сломанные... больные, что ли?
  - Б... Ба... Ба-лин... Больные... - согласился Междунарош, - эта болезнь - их плата за беспечность. Б...
  - Скажите, господа, - снова принялся задавать вопросы Ди Шнайдер, - А что вы тут, давно сидите, что-нибудь знаете?
  - Здесь все давно знают только друг друга. Правда, каждый отводит свой взгляд, чтобы не встречать глаза других...
  - Кто здесь? Кто? - заговорил странный человек, шаря по полу. Несколько ближайших его соседей тут же вскочили и отбежали прочь.
  - Что это тут ещё? - спросил, брезгливо озираясь, Галлиратий.
  - Глаза! Глаза! Признайся, ведь это не твои глаза, где ты их взял... - кинулся человек на голос и крепко схватил Эдуардо Галлиратия за руку.
  Теперь можно было бы различить его лицо. Но его не было - оно было, как будто бы кем-то объедено или смято...
  - У него чужие глаза, господа! - орал безлицый и, цепко перебирая пальцами, практически вползал на обезумевшего Галлиратия, - Господа посмотрите, не карие ли? Он нашёл их - это мои глаза!
  Волосы на голове Галлиратия встали дыбом.
  - Караул! Охранник! - в ужасе заорал Галлиратий, - Я требую перевести меня в другой каземат!
  На крики уже бежали тюремщики.
  Они быстро открыли решётчатые двери и растащили дерущихся.
  - Глаза... У него мои... - договорить страшный человек уже не успел, охранник сильно ударил его, безлицый потерял сознание и обмякшее тело было вынесено из камеры.
  - Господин самый главный начальник, - обратился к одному из тюремщиков Галлиратий, - Я очень богатый человек... Я вам заплачу... Даю слово Галлиратия. Мой бухгалтер Блох, он всё сделает...
  - Выход! - крикнул на него гоблин и указал на угол с другой стороны решётки.
  К Галлиратию тут же вернулось чувство собственного достоинства, и он, высоко подняв голову, двинулся вон из камеры.
  - Дон Эдуардо, дон Эдуардо, не бросайте меня! - заверещал Каберне и кинулся за Галлиратием.
  Гоблин резко негативно отреагировал на такое проявление дружеского порыва и с силой ударил Каберне в лицо. Тот ойкнул и упал.
  - Охрана! - почти истерично выкрикнул Галлиратий, - Я требую сюда немедленно начальника тюремной дисциплинарной службы!
  - Кто? - спросил один из гоблинов.
  - Этот человек, - Галлиратий ткнул пальцем в Каберне, - Он со мной! То есть... Мы вместе!
  - Крош, - буркнул гоблин и дал знак выволочь из камеры ещё одно тело.
  - А скажите, кто-нибудь видел здесь человека, который бы представлялся, как Анди Дрэгон, мы были с ним вместе, когда попали в плен и плыли на лодке? - совершенно не к месту спросил Ди Шнайдер окончательно придя в себя.
  
  - Аудиенция! - громко и членораздельно произнёс Галлиратий и зашагал вслед за двумя волочащимися по каменному полу телами.
  Аудиенция была короткой. Начальник тюрьмы выслушал все предложения Галлиратия, попросил взвесить на весах тело Каберне, затем самого Галлиратия и написал на бумаге тот вес золота, который он бы хотел получить за столь капризных и, соответственно, знатных пленников.
  - Письмо домой. К вам прибудет курьер и привезёт золотой выкуп за нас - согласился с этим предложением Каберне, - мы же с вами прогрессивно мыслящие люди!..
  Шутка оказалась не понятой.
  - Ну, не совсем люди... - как бы оправдываясь, поправил свою мысль Галлиратий.
  - А что у вашего буххалтера столь большие доходы? - спросил начальник тюрьмы.
  - Конечно! - приободрившись, ответил Галлиратий, - В его руках сметы и финансы нескольких армий! Он всё сделает как надо. Скажем так, солдаты не получат зимнего обмундирования или останутся без сапог... Ну, что я вам объясняю, вы же прогрессивно мыслящий че... щее... сущес...
  - Скажите лучше просто: мы совсем не люди, - поставил последнюю точку в диалоге начальник тюрьмы.
  
  Уже вечером Каберне и Галлиратий ночевали в отдельном апартаменте на четвёртом этаже (с окном!). В камере их ждал свежий жбан с водой, два больших мешка набитых соломой и даже какое-то блюдо в катке.
  
  МЕЖГЛАВИЕ С ПРЕАМБУЛОЙ К ДАЛЬНЕЙШИМ СОБЫТИЯМ
  В заключении писатель Шнайдер и рыцарь Дрэгон провели пятьдесят один день и всё это время, пока Ди ухаживал и возделывал свой "внутренний сад бессмертной души" внешним и возвышенным, Дрэгон жил внутренним и тайным - он или спал, или грезил наяву... Деллириум... бред... стрела Меркурия, вонзённая в правый бок, возрождало древо из чресл... и Дрэгон словно Уроборос свернулся в изначальной клетке между Sol и Luna, завершая коловращение в семи планетарных звёздах... И всё то, что не находило сознательного выхода, устремилось в темные пещеры подсознания.
  С первого дня темницы, Дрэгона посещал один постоянный мотив - как будто бы уже знакомый сон. Сон? Да, пожалуй, это был именно сон, ведь даже реальность - есть всего лишь одна из ипостасей сна; Жизнь, ведь тоже - сон, только снится он Богу - и, значит, явь становится реальностью лишь внутри сна!.. Впрочем, есть сны, которые вообще никто не видит, и сны которые снятся Никому. Однако, всё это an inquiry into Meaning and Truth .
  Итак, сон:
  Сначала это был своеобразный вернисаж женских фигур, которые снились спящему монаху. Спящий монах как бы подавал тонкую, весьма эротическую аллюзию, с помощью едва заметной трансформации тонкогорлового графина, помещенного им чуть ниже брюха - именно вот этот штрих и придавал сну двусмысленное, даже фривольное звучание.
  Следующий сон выделил смутную, едва заметную ЖЕНСКУЮ ФИГУРКУ, которая была помещена внутрь большого шара, вокруг спускались и поднимались, путаясь словно змеи (или драконы?), лестницы всех вариантов и мастей - холодный мрамор проникал в живое дерево, живое дерево терялось в холоде ледяных ступеней, а те уходили в небо... а в небе парили пламяцветные лебеди, улетая куда-то на юго-восток.
  Затем ОНА явилась под семью вуалями - вернее их было девять (почему?). Но странный и противный старик о шести пальцах на деснице своей обращался к ней не иначе как Матушка Владычица Запада. Потом ЕЁ проводили в огромную гондолу, парившую в воздухе, и она стала подниматься вверх. В другой раз "воздушная гондола", не выдержав веса ЕЁ свиты, достигла облаков и в сиянии огромного фейерверка рухнула - и были стоны, плач, кровь и скрежет зубовный.
  Однако вскоре ОНА появилась вновь уже во всей своей красе - обнаженная Блондинка с серыми глазами, маленькими острыми сосцами, резными коленями и нежно белым пушком... когда ОНА поворачивала голову - лицо ЕЁ источало свет и покой...
  Следующей ночью (почему ночью?) ОНА разделилась на девять муз, которые устроили веселый карнавал и водили хоровод вокруг колеса для соответствующей казни. Лесбия танцевала в паре с Гонореей, Минетта - с Трихомонадой, Анусса - с Эрозией, Нимфетта - с Нимфоманной, а во главе шагала мощная многогрудая Перверсия о семи матках, о десяти руках, многозадая и срамная... ОНА несла кадило и громко орала: "Господь услышал наши молитвы!" Сам Дрэгон предстал тогда в образе самки волнистого попугайчика из приличной интеллигентной семьи, что впрочем ему отнюдь не мешало разбазаривать средства из Папского Нунциального Фонда Содействия и Развития Регрессии Истории Малых Народов под идиллическим заправлением дорогого Арлекина (которого изображал Пьеро Дино в костюме бога любви).
  Потом ОНА (или Они?) превратились в образ прекрасной незнакомки на балу. Дрэгон старался выманить её на балкон, потому что знал, что, оставшись с ним наедине, ОНА непременно снимет вуаль - и вновь и вновь Дрэгон видит под вуалью то мерзкую больную старуху, то лицо без возраста обезображенное проказой, то лысый полусгнивший череп...
  В другой раз под вуалью оказался его (Дрэгона) двойник (или дублер?), и они долго спорили кто же из них кто, пока Дрэгон не понял, что он и есть ОНА, и снится своему двойнику в одном из параллельных снов одного из отражений реальности. После чего, понимая всю иллюзорность происходящего, он согласился отдаться ему... Далее ОНА оказывалась поочередно - дикаркой, которая постоянно раздваивалась; гувернанткой, согласной на всё за три - шестьдесят две; дочерью парикмахера, подругой соседа и неизвестной женой отца; великой писательницей, жертвой интриги и навеки потерянной кузиной...
  В то время как вся эта невротическая диссоциация теряла системный характер (Ведь любой дурак знает, что именно при шизофрении очень часто наблюдаются чужеродные содержания бессознательного, неожиданно захлестывающие сознание и расщепляющие внутреннюю целостность личности) несистематические случайности до неузнаваемости исказили всю смысловую связанность... поэтому, когда однажды Дрэгон всё же пришёл в себя - то увидел женщину, сидящую по ту сторону решётки и о чём-то беседующую с Ди Шнайдером!
  
  ЭПОС О НАСЕРУНЕ
  На этот раз в коридор напротив камеры внесли больше света - целых четыре факела. Косматые слуги внесли вместо баланды, подносы с овощами и фруктами, напротив двери поставили раскладные кресла.
  Немного времени спустя, появился старик в высоком колпаке и, цепко оглядев притихшую аудиторию, начал говорить:
  - Слушайте, иноверцы, теперь мою историю. Вы всегда красиво рассказываете о своём Боге, и я принимаю это право каждого еретика высказаться и обозначить своё мнение. Но послушайте теперь и вы. Здесь другая мера вещей и вам необходимо принести в жертву Великому Насеруну Златоносцу свою жертву или себя в жертву.
  Арестованные было зашумели, но старик сделал властное движение рукой и добавил:
  - Не спешите выставлять себя героями, прежде чем я вам не расскажу всё о Насеруне!
  Все затихли.
  - Итак, давным-давно жила на земле Дивная Птица. Была она красива, лепоголоса и сиятельна. Этим и воспользовалась мощь неведомая и вместила в Птицу гордость великую - стала она мериться силою с Великими и Бессмертными Звёздами, и восстало на Птицу Небо, и разодрало её на две половины. И поглотило прекрасные глаза Птицы Белое Безмолвие!
  Однако вскоре из двух разрозненных половин народились НапАна и Магог - первый жил на горах, второй у озера; и первый, залюбовавшись горой и видя в ней женщину, перепутал пещеру с её чреслами и родил ПанАса. Второй же так любил озеро, что озеро однажды подарило ему - Сарданаполью.
  Спустя двенадцать лет от их соития по праздничным подъездам и народился наш Праотец - МартЫн, который видел свою миссию передачи божественного опыта семьи, совокупляясь со всеми без разбора существами женского пола. От него и явилось большинство отраслей, колен, родов и семей наших:
  Первыми стали Гремлины, их женщины выпустили МартЫна из дуплата и отразили его во множестве зеркал. Потом - Горги, они произошли по дурости от морских черепах и ранних развлечений.
  Вторыми стали Гоблины, с их королём Важнецким Подцаном АнтиЛохом. Вывелись они от беспорядочных соитий с обезьянами, поэтому после рождения им кроме пуповины необходимо отрезать ещё и хвост! (рассказчик от удовольствия даже гы-гыкнул).
  Третьими стали Тролли с предводителем КасьЯн-Уступчем. Они явились продуктом пещеристым и скально-породистым, поэтому, когда ПанАс узнал о проказах сына, то в злобе своей прогнал его в горы к деду.
  Кстати, тогда же МартЫн перепортил всех окрестных самок из гарема НапАна. Тыкая от возбуждения куда попало, он превратил их в Циклопов, и те, в отместку за единственный оставшийся глаз, народили насильнику великанов, над которыми был поставлен ЦиклоПедист Пантелеймон-Жопар Ужасный (он, правда, имел одну аномалию: женские груди... восемь пар). Но когда про это узнал НапАн, то, как любящий прадед, немедленно изгнал молодого повесу вниз - в озёрное царство Магога.
  По дороге от заблудших пьянчужек, которые так и не догадались, почему у них с утра болела не только голова. Погрязший во всевозможных испражнениях, МартЫн настругал Сивушных Подтроллей с их председателем по праву минората Бухло-КирьЯнчем . А, прибыв на озёра, от любопытства по поводу особенной анатомии Русалок, точнее по поводу их анатомических недостатков, произвёл племя Гульфаков, которых никто так и не усыновил, и они ушли в предгорья, избрав вождём царицу молний Ширин.
  Сарданапалья, прощавшая сыну всё, позволила сыну спать в гаремных помещениях и у Магога (мальчик с детства боялся темноты и не мог спать один). Вернувшись из похода, Магог нашёл в своих владеньях новый народ - Протаскук, который очень быстро размножался и заплодил к тому времени целое приозёрье, славное богатыми высокими травами лугами. Разгневавшись, Магог заточил сына в одной из башен, где тот, за неимением лучшего пользовал Летучих мышей и Людоедок, которых приставили к МартЫну в надежде на его скорую смерть. Но подобно тому, как погонщик ящера дрессирует и влюбляет в себя этого хищного и коварного зверя, наш МартЫн всеми возможными ухищрениями влюблял в себя одну за другой людоедок. Племя Людоедов растворялось в племени Вурдалаков, над которыми стоял принц Мерон Чешуйчатокрылый, который прославился тем, что научился подчинять себе волю людоедок, превращая их в Жриц Безумного бога!
  Так потихоньку Мартын и заработал себе освобождение, после чего отправился в добровольное отшельничество, где в процессе уестествления членистоногих и игры больного воображения, родил девятый народ - Гермафрозавров во главе с их королём Суспензием Многоликим по праву майората .
  Вернувшись из отшельничества, МартЫн ушёл в земли Сидов, Мидвов и Сульпидров и за сорок лет романтических совращений племена превратились в один народ, прозвавший себя Чёрными Полугвэльфами., во главе с владыкой Упалинарием Подергунчиком, который снискал себе титул самого пакостного и подлого из всех королей в нашей истории.
  Одиннадцатыми стали Дронги и карликовые ХаГыХи, которые произошли от скотоложства и насилий; им под стать, явились Чихи-Пуки, которые вышли от приключений МартЫна у Гульфаков, когда тот ехал к Сарданапалье на смотрины к своей невесте АГА-фьи-Ойи. Потом ХаГаХи и Чихи-Пуки сошлись на большом празднике Срединного Полнолунного Стояния и стали там Иками во главе с новым комтарём Пуппо-Гвуппо Третьим-после-Десятого (других претендентов он попросту споил и утопил в больших чашах с жидкими и холодными закусками). Кстати, его династия идёт до сих пор.
  Но вернёмся к МартЫну. От жены своей АГА-фьи-Ойи он и родил славного Насеруна! Насерун был наиболее удачным творением МартЫна, правда, в имени его отразилось его отношение не только к отцу и матери! Поэтому Насеруна и считают вторым Праотцом.
  Плод-Насерун был настолько большим, что АГА-фьи-Ойя умерла, не доносив его, поэтому Чёрная четырёхликая Великанша вырвала Насеруна из умирающего тела матери и укрыла до срока в собственном чреве. Когда же живот её стал слишком раздут и примечателен, то МартЫн приказал разорвать её ящерами, чтобы при родах ещё более увеличившийся плод не мог повредиться. Из остатков тела великанши вышли на северо-запад Псевдотроли, на юго-восток - Грюны-Пещеристоликие, на юго-запад - Лобковые Недоэльфы, а на северо-восток - народ Мягкоголовых фуфлончиков, правда сразу же в железных шлемах!
  Насерун же остался на месте...так сказать, уполномоченным на особо великие дела! Волей судьбы, Насерун родился в час, когда престарелые воины поят парным молоком старых змей на порогах своих дворов. И так как при родах Чёрной четырёхликой великанше, помогали её подруги-погонщицы динозавров Померанцевая великанша Спросонья, Алая великанша Невзирайя, Сиреневая великанша Почтишта и Голубая великанша Вобтяжка, то Мартын решил женить их всех на своём друге мрачном и нелюдимом гремлине Шывче-Шыбче, дабы родились у них дочки-красавицы, которые и станут в будущем жёнами Насеруну.
  Так и случилось: родились от союза гремлина и великанш дочки - волоокая Гидра, крутобёдрая Виверна, полногрудая Гарпия и сладкозвучная Сирена. Все они в одночасье стали жёнами Насеруна, и каждая в гордыне своей хотела занять старшее место Хозяйки очага. Гидра, многоголовием, равно как и многочревием славная, возродила племя драконов с изящными шеями, твёрдой походкой и злыми сильными челюстями! Виверна, соперничая с Гидрой, нарожала вилохвостов и драксов. Гарпия, славная своей выносливостью, обратилась к созданию горгулий, а Сирена, в твёрдости своей и медлительной жизни, рожала взрослых и бородатых детей, которые, видя, что вместо еды и питья, какая-то тётка суёт им свою грудь, начинали дико хохотать. За ними тут же приходили другие Хохочущие колдуны и уносили этих младенцев в свои капища, обучать их мудрости и чарам.
  Когда дети Насеруна достигли совершеннолетия, то Патриарх Насерун объявил о всеобщем призыве под свой боевой стяг и двинулся по странам и континентам. Его армия прошла по горам, предгорьям и долинам, подчинив себе Циз-упырию, Транс-вурдалакию, Верхнюю Гермафродизию, Великую Землю Иков - Родину Достойных Земли, непроходимые саванны государства Гульфаков, Сивушную Тролляндию, Великую Транстролляндию, Союз Гоблинских Колен и Чащечек и Гремляндию.
  Отовсюду на три дня самцов собирали на дальние сборы и, как уроженцы и потомки Потаскукии, захватчики требовали от самок рожать солдат, бойцов, убийц и героев. Те, кто по каким-либо параметрам не подходил под эти мерки, становились батраками, а наиболее успешные батраки достигали уровня управленцев. Наступила эра Великого Царства Воюющего за Свободу!
  Самцы покорённых земель, пройдя обучение в лагерях, получали право принять участие в походе на соседние, ещё не покорённые племена. К примеру, Большую Вурдалакию, с населением, едва достигавшим нескольких сот тысяч, покорило полумиллионное войско. И, о чудо Великого Насеруна! За два года оккупации произошёл демографический всплеск. Даже земли циклопов и великанов оказались под властью демографической активности. Правда вот непокорные эльфы до сих пор не желают иметь с нами дела, и как трусливые зайцы прячутся от наших людей где-то в лесах.
  Собрав вместе такую большую империю Насерун призвал к себе посланцев Безумного бога - Хохочущих колдунов, которых поставил наместниками и крепостниками для духовно-идеологического объединения всех народов под крылом одного Центрового!
  Однако великанши остались недовольны низостью происхождения тех самцов, которых направил Насерун в администрацию над ними. И послали они посольство и сказали: "Пусть Сам Насерун Златоносный прибудет к нам на решение накопившихся споров без армии, но со свитой, ибо мы хотим сами себе администрацию определить, посмотрев на образчики самцов, прибывающих в свите Насеруна". Выслушал гончиху-великаншу, Насерун и повелел взять принцев, да королевичей от всякого племени и поехал туда.
  Прибыл в великанские земли Насерун и, на устроенном фестивале, просватал всех вельможных холостяков за великанш, но опять-таки не все остались довольны этим мудрым решением. Кое-кто из женихов не желал себе брать многодетную великаншу, объясняя, что его маленькое княжество Бухал не в состоянии прокормить эту ораву гигантских ртов. Или Изумрудная великанша Подолла была недовольна размерами и потенциями своего нового мужа, который плакал и уверял, что его просто неправильно используют.
  В общем, обычно на таких мероприятиях находится кто-нибудь, кто всегда чем-нибудь не доволен! Короче Насерун схватился за одно из своих трёх сердец и рухнул в обморок. Первая жизнь отошла от великого Праотца, и более он никогда не ездил на свадьбы.
  Вернувшись домой, он стал всерьёз думать о том, что столицу империи нельзя держать на одном месте, а необходимо передвигать её по непредсказуемой территории внутри всего царства. И создал он новый уклад жизни!
  Теперь вся столичная знать пересела на ящеров и слонов, на телеги и фургоны и двинулась в путь. Там и был впервые создан Храм Безумного бога, который, передвигаясь в центре авангарда "города", и определял направление движения. Спустя ещё год у Насеруна наконец родился наследник. Он имел три ряда зубов, поэтому перегрыз груди всех возможных кормилиц, включая гномиц и троллих. Приближался праздник имянаречения, а Насерун не находил себе места - ведь этот благородный малыш, должен питаться молоком года три! А где же тогда набрать столько кормилиц? Совершенно в траурно мрачном настроении присутствовал Насерун на празднике наследника, которому дали имя Тенедемонил-Луч Безумного бога и его Первая Ипостась, а Насеруну присвоили титул просто Отражения Безумного бога.
  Конечно, на подобных праздниках огромная масса народа постоянно толчётся вокруг, жарко, необходимо присматривать за гостями, уделяя каждому хоть толику, но внимания. Насерун уже был измотан до предела, когда его верноподданные заставили его танцевать. Второе сердце из трёх не выдержало, и он снова рухнул без сознания и чувств.
  С этого момента Насеруна стали беречь! Шутка ли сказать, два из трёх сердец остановились. Но Насерун, дабы не создавать неудобств в своём государстве, честно дожил до совершеннолетия своего Тенедемонила, после чего (при передаче короны) смог спокойно умереть.
  Тенедемонил объявил траур и приказал скрестить носорогов с кобылицами, а полученными в результате их любви, единорогами казнить всех неверных и отступников во дни года, когда останавливалось одно из сердец Великого Насеруна!
  Проповедь окончилась. В камере воцарилась полная тишина.
  - Что вы, господа! Любовь кобылицы и носорога - это не зоология, это фантастика! - ехидно сострил новенький, представившийся сидельцам, как Ан ля Птиц.
  Все засмеялись, а сам рассказчик вскочил и, обводя пленников немигающим взглядом, спросил:
  - Так, что же, люди, согласны ли вы, покориться Безумному богу, или вы предпочтёте казнь единорогами?
  Ди Шнайдер гордо встал и прямолинейно ответил:
  - Никто из клана Шнайдеров никогда не преступил Завета и жертвы идолищам поганым не давал!
  - Не говори так, безумец! Насерун тебя покарает! - объявил проповедник культа Безумного бога.
  - Что сказано - то сказано! - нагло ответил ему Дитрих фон Шнайдер, потом помолчал и добавил, - Шнайдеры никогда не сдаются!
  Косматые слуги вошли в камеру, забрали подносы с жертвенной пищей, а седой старик в колпаке, укоризненно покачав головой, молча встал и под собственное бормотанье ушёл. Узники снова оказались в свете одного-единственного догорающего факела и в полной темноте.
  
  ЛО
  В воцарившейся тишине Ди Шнайдер решил сам выступить защитником веры. Он долго и пламенно описывал свою версию "Шестиднева", в который Бог сотворил и Небо и Землю. Говорил о Рае земном и о каре Небесной. Уточнил, что Бог, создавая всякую сущность, вещество или тварь говорил, что "это хорошо!" И лишь создав человека, Господь промолчал.
  Потом совсем выгорел и перестал тлеть факел и Ди вспомнил, что Бог есть свет и нет в Нём никакой тьмы! Потом была история Адама и Евы, потом детей их, потом - история падших ангелов, потом Потопа...
  - И тогда Бог дал Ною знак, - почти уже хрипя, но по прежнему громко (для всех камер) продолжал говорить Ди Шнайдер, - Он послал радугу, которая стала первым Заветом и обещанием, что такого дождя вселенских масштабов больше не будет!
  - Да, да, - донёсся женский голос из коридора, с той стороны казематной стены прутьев, - Воды больше не будет, будет огонь!
  - Кто здесь? - спросил удивлённый Ди Шнайдер, менее всего он был готов услышать из темноты голос женщины.
  - Меня зовут Ло...
  - Странно, - констатировал Ди Шнайдер.
  Во всём мире казематного пространства воцарилась тишина. В темноте присутствовали только два человека, пока ещё не мужчина и женщина, но уже Ди и Ло.
  - А почему огонь? - как-то не к месту спросил Ди Шнайдер и сам удивился своему вопросу...
  - Когда в следующий раз наш бог соберётся уничтожить ваш мир, то обрушит на землю шестое Солнце. Оно спалит всё живое и из него же воссияет Солнце седьмое, равное предыдущим шести. Правда это седьмое Солнце будет для многих последним!
  - Что ты говоришь... - опять ни к месту сказал Ди.
  - Я тебе рассказываю про Солнце! Когда сделалось первое Солнце, то его не уберегли, и оно потухло. Второе же Солнце так пичкали углём, что в итоге оно лопнуло от жара. Третье Солнце потухло из-за вашего Вселенского Потопа. Четвёртое съел гигантский морской змей из вод Потустороннего океана, куда Солнце заходит каждый вечер на ночь. Приказал же его съесть человек по имени Моисей, которому тогда была дана власть над гадами, и он бессовестно кудесничал в песчаной стране где-то на юге. Пятое Солнце сделали больше, чтобы оно не помещалось в пасть к подобным рептилиям, но оно померкло в день Богоубийства. Шестое, нынешнее Солнце уже состарилось и поэтому не может больше удерживать равновесия во Вселенной. Значит, оно вот-вот рухнет на землю сияющим Камнем!
  - А у нас об этом тоже многие говорят, - продолжил диалог Ди Шнайдер, - Говорят, что этот загадочный и сияющий Камень уже близок и скоро упадёт с этой стороны Перевала.
  - Да? - не поверил женский голос.
  - Да, наши астрономы даже определили куда он упадёт, - подтвердил свои слова Ди Шнайдер, - Это некое Ормаггеддонское поле, кажется...
  - Он упадёт в долину Ормаггеддона, - задумчиво произнёс голос Ло, а потом просто спросил - А сам-то ты кто таков?
  - Я - Ди Шнайдер, сын своего отца.
  - И всё?
  - А что ещё сказать?
  
  И БЫЛО ПАДЕНИЕ НЕБЕСНОЕ
  Вдаль, в даль, вдаль. Как облака. У облаков нет дома, они бегут неприкаянны и легки, без сожаленья и стона. Пока над землёй бушуют травы. В след за ними летят огромные птицы, и мы плывём мимо крыши родительского дома. Как три больших облака уплывают по небу белогривые корабли, не имея иной другой цели, кроме стремленья вперёд, кроме движения ради движенья.
  Три летающих корабля прошли из заката в закат, от восхода в восход - и снова устремились в даль, вдаль, вдаль.
  Теперь уже не было важно, какими их видят внизу мечтатели или зеваки - да и не было там никого кроме врагов, которым было всё равно, почему часто плачут скитальцев небесных стада. Облака ж смотрят выше на россыпи звёзд, чтоб понять, для чего ярко светит звезда. Вдаль, вдаль, вдаль... Удар! Де Шабан очнулся и не сразу понял, в чём дело - снова удар и крен на бок. Он вскочил и кинулся на палубу. Ещё недавно было всё спокойно - уже с десяток дней ни один дракон или горгулья не приближались к странникам неба. Они даже трижды спускали вниз охотников и дважды бросали якорь для Пузатой Вечери. Вчера кузен Ди предложил подумать о том, чтобы поставить брагу... Теперь, похоже, всё изменилось.
  
  Огромный дредноут, потеряв управление, безвольно завис над большой горой, окружённой джунглями. Драконы, их было двое продолжали атаковать его один за одним.
  Огромные струи огня сожгли ванты и воздухоплавательные шары стали освобождаться от верёвочного плена и облегчённо взмывать вверх.
  Де Шабан отдал приказ к высадке.
  Люди принялись беспорядочно выпрыгивать на землю.
  - Мы прорвёмся! - крикнул арбалетчик и выстрелил в огромный, парящий над брошенным кораблём, чёрный силуэт.
  - Стреляй! Стреляй! - опомнились сержанты.
  Стрелы быстро полетели вверх.
  - Вице-Король! - крикнул кто-то и быстрым прыжком выскочил из-за спины де Шабана.
  Лайон не успел опомниться, как длинная и змеистая струя огня ударилась в человека, закрывшего собой командира.
  Через секунду-две дракон рухнул, и бойцы кинулись на наездника.
  В суматохе появился маркиз Лось. Он размахивал хоругвью и призывал к себе корабельных священников. Де Шабан медленно и аккуратно положил тело своего защитника на землю и попытался опознать его. Однако лицо было сильно обожжено. Лайон попытался отстегнуть нагрудник, но тот приварился к кольчуге, из-под которой отчетливо доносился запах жареного мяса.
  - Вперёд! Вперёд! Надо отойти в лес! - орали на правом фланге.
  Мимо пробежал Скоббракет в окружении своего отделения.
  Потом воцарилась тишина. Де Шабан осмотрелся - вдали маячило ещё два корабля - дона Рыжкони и герцога Ле Жёна. Судя по всему, оба судна были в порядке и медленно маневрировали к их всё ещё дымящемуся дредноуту, беспомощно лежащему на правом боку, будто выброшенный на песчаную косу кит.
  - Отбой атаки! - крикнул кузен Ди.
  - Хорошо, - сказал де Шабан, - всем собраться у корабля. Снять кулеврину, подготовить к транспортировке боекомплект и пайковый запас, разделиться на две команды. Мы пересядем на оставшиеся два корабля и продолжим путь.
  Де Шабан ещё раз осмотрелся:
  - Каковы потери, - спросил он у одного из сержантов, - насколько серьёзно потрепал нас враг?
  - Враг? Вы наш враг, граф! Вы пришли сюда, чтобы методично, с последовательностью маньяка, убить всех своих спутников и с дурацкой честью рыцаря в славе и уважении будущих "железнобоких" и "медноголовых" героев погибнуть самому. Однако подумайте сами, что будет, если о вас никто ничего не вспомнит... да, был чудак, но улетел на небо и сгинул. История - так себе! Ни журналист, ни миннезингер таких историй не любят...
  - Мне жаль твоего брата, - сказал маркиз Лось, - Возможно с годами...
  - С годами мы станем только старше и терпеливей, - оборвал его сержант, - Начнём следить за тем, чтобы не сболтнуть чего лишнего - того, что на уме...
  после этих слов, он встал и пошёл к выходу из трюма.
  - Что ты решил? - крикнул де Шабан уходящему.
  - Решаю не я, - ответил тот, остановившись у выхода, - Вы же знаете, мы не сдаёмся и идём вперёд и, даже умирая, смерти отдаём только дыхание.
  
  Наконец подошли два корабля и команды, переправив на канатах кладь и кулеврину, принялись подниматься наверх по верёвочным лестницам.
  Де Шабана и маркиза де Папю встречал уже успокоенный отец Аркадиус.
  - Скорее, скорее, друзья мои! - крикнул Лось, - Судя по всему нас ждёт довольно неприятный косохлёст - вон там две большие тучи несут на себе явную неприятность!
  - Так, - всем и никому сообщил Вице-Папа, - Я более чем уверен, что с таким перегрузом мы далеко не улетим...
  - И это прекрасно! - заключил маркиз, - Господа, нас ждёт удивительное и единственное в своём роде путешествие на побережье! Я сегодня неоднократно смотрел Зюйд-Вест, и теперь хочу сообщить вам. При этом ветре и нашей средней скорости запаса шаров хватит, чтобы доставить нас на Южное побережье Обонопольного моря! Вы видите там (он ткнул рукой на юго-запад) огромный столб зелёно-коричневого дыма? Это, господа мои дорогие, самое настоящее извержение вулкана!
  Брат мансионарий из вице-папского сопровождения снял свой клобук и отёр пот с лысины и лба...
  - А вы знаете, что такое извержение вулкана? - риторически спросил Лось.
  - Нет! - ответил изумлённый познаниями маркиза-следопыта де Шабан.
  - Бог милосерден! - одновременно вырвалось и у Вице-Папы и у брата мансионария.
  - Стихия небесного марева и землетрясений! Какофония грома и подземных толчков! Чёрные и белые столбы дымов, заслоняющих собой Солнце и дождь из мелких камней и щебёнки! Господа, нам предстоит увидеть уникальнейшее природное зрелище - радугу ядовитых цветов!
  - По натуре? - спросил брат мансионарий.
  - В натуре! - подтвердил маркиз Херог де Папю.
  - Боюсь, что это будет нашим последним приключением, - заключил в ухо Вице-Папе брат мансионарий и принялся читать псалом девяносто.
  - Что вы предлагаете предпринять? - вопросил де Шабан.
  - Я предлагаю падать на побережье! - заключил маркиз Лось, - Если мы опустимся на воду - будет велика опасность того, что вихри и ураганы нас увлекут за собой и разметают всю экспедицию. Примерно те же проблемы у нас возникнут при падении в лес. Только ко всем неудобствам ещё добавятся звери и наверняка вооружённые туземцы!
  - Резонно! - поддержал маркиза граф Лайон де Шабан, - будем падать.
  
  ЭХО: ДИ ШНАЙДЕР И ЛО
  Ло снова пришла к странному человеку, по имени Дитрих. Потом снова, потом ещё и ещё. Это была странная пара - они находились по разные стороны клетки, и в этом было что-то завораживающее.
  - Как ты? - спрашивала она, он отвечал: "Я пленник чужих миров, во власти чужих измерений. Поплачь обо мне, принцесса." - Они говорили на разные темы и всякий раз Ди Шнайдер пытался донести до неё частицу себя: "Ты спросила: Кто здесь? Отвечаю: "Я" Ты спросила: Куда ты? Отвечаю: "С тобой" Ты спросила: А если? - И я промолчал. Ло подхватывала эту игру: А если, я лгу? Ди отвечал: Пускай, тем лучше будет нам!
  Никто не может сказать с уверенностью, стала ли эта привычка разговаривать по вечерам чем-то большим, но в свете затухающих факелов и ритме гулкого эха зародилась любовь.
  - Знаешь, - вздыхала Ло, - Как жаль, что мы не сможем друг друга любить...
  - Знаешь, - вздыхал Ди, - Прежде чем я встретил тебя мне стоило стать слепым, а теперь...
  - А теперь? - повторяла она.
  - Если я и жив, то только потому, что с тобой...
  - А твоё имя что-нибудь значит? - она.
  - Не знаю, не думал об этом никогда, - он, - А твоё?
  - Ло, это имя, которое значит: Эхо Рассвета. Такого самого раннего утра, не знающего идущего света дня...
  - Красиво. Эхо - ведь эта нимфа.
  - Расскажи?
  - Много в древности было нимф! Так вот, одна из них родила от смертного мужа чудесного ребёнка - девочку. И дали ей имя - Эхо. В нимф пошла она красотой, музы наградили её талантом, подражать всякому звуку и играть на любых музыкальных инструментах. Впрочем, был у неё один изъян - дочь смертного сама являлась смертной!
  Скрепя сердце, отпустили её нимфы в мир смертных, но избегала она молодых забав, не знакомилась с мужчинами и дорожила своей девичьей честью!
  И вот козлоногий Пан, бывший в те поры в отпуске со службы при Силене в многочисленной свите Диониса-Вакха. И заслуживший тогда называться лучшим флейтистом и певцом, стал завидовать Эхе, за её голос, умения и искусство. Что же случилось, когда он увидел, какой красоты была эта девушка!
  Напомню лишь, что красоты она была ангельской, и, понимая всю её недоступность, козлоногий возненавидел этот чистый лик. Немало дней он проводил впоследствии одиноко скитаясь и рубя в бешенстве высокие травы наших предгорий, ибо всё, что он ни пел и ни играл, у Эхи выходило лучше. Она повторяла за ним любую сложную партию с тем же изяществом и вежеством, привнося в мелодику лишь малую толику разнообразия, что и становилось изюминкой произведения. Не смог Пан больше жить рядом с такой соперницей, и однажды, собрал он злых людей своей недоброй волей и вверг их в умопомешательство, раж и безумие.
  Всю ночь продолжалась злая охота на Эхо. Подобно натасканным псам шли они по её следу. Теряя же её следы, они просто кричали, как обычно зовут попавшие в беду на помощь, и Эхо, согласно своему предназначению отзывалась на крик.
  Потом она попыталась укрыться от преследователей в Святилтище, но злобные нелюди, точнее люди, утратившие человеческий облик, достали её оттуда и надругались над ней...
  В немом ужасе смолкла вся округа, слушая отчаянные крики истязаемой Эхи. Но козлоногий подсказал заткнуть ей рот, но ни руками, ни кляпом этого сделать им не удалось. К тому же в наступающем утре, не скрыть ночных преступлений. И тогда, злодеи решили убить бедную девушку. Они разорвали её, разрезали на куски - но, даже тогда расчленённые части Эха продолжали звучать. Испуганные подонки разбросали части тела по земле, а сами, протрезвев, в ужасе от содеянного - бежали.
  Долго плакали нимфа над ужасной судьбою своей дочери, но более всех убивался Пан - оказалось, что он не мог жить с ней, он и не смог жить без неё. Год он ходил по горам и собирал части тела, даже собрал её в образ, но легче от этого ему не стало.
  Только Земля, сокрыв в своём лоне песни красавицы Эхи, сохранила их там вместе с мелодией и напевами. И вот когда Пан садится играть на свирели, Эхо как и раньше изящно вторит ему. И тогда Пан вскакивает на свои козлиные ноги и долго бежит по долине в надежде снова увидеть её ускользающий образ - образ прекрасной соперницы, спорщицы и искренне преданной им на поругание возлюбленной!
  - Какая красивая история, - сказала Ло, - Взволновал меня этот рассказ
  - Когда-нибудь, я об этом напишу, - ответил Ди Шнайдер, - это будет роман о любви.
  Нередко они забывались и говорили довольно громко, но даже стражи узилища знали, что слепец должен петь, а любовники спать на груди тихой ночи. Именно эти ночи и многие рассказы вселяли надежду узникам страшного дома. Там ля Птиц закончил свои "народные новеллы" и рассказал этому маленькому миру и про прекрасную Дуофистьмьяну, и о сероглазой девице-красавице Серпалитонье, и про невинно осуждённую Марджонию, маркизу Эдитта, о бескорыстных странниках Вульфинне и Жане Леноре и многих, многих других . Но главным для затворцев всё же был этот странный роман - Ди и Ло. Недаром поэт говорил: "Бьётся у сердца жажда, которую, словно боль, одни называют блажью, другие зовут судьбой" Под сенью этой любви, этого светлого сумрака мрачных казематов, многие верили, что видят едва ощутимый свет, что вот-вот и им будут доступны плывущие белыми павами облака. И даже, когда наступало неизбежное завтра, тягучее и ничем не отличное от вчера, будущие несдавшиеся казнённые, Люди, которые не стали торговать собственным миром - видели надежду. Знали, Жизнь снова торжествует над Смертью. И значит мы - не ошиблись.
  - Придёт этот час, - прошептал Ди, - и мы захотим вместе с Луной отправится по дороге, ведущей всегда на Восход!
  
  ВЫКУП
  Наконец, вагонбург со значками дипломатической миссии перестало трясти и Савиньон понял, что добрался до странного места, имеющего название Юарт-Ин. Потом цоканье копыт сменилось глухим пропадающим шагом и повозка остановилась. Миссия с выкупом за Галлиратия и Каберне прибыла на место. Центральное узилище представляло собой огромную, завязанную узлами и переходами длинную сеть квадратных построек. Они липли друг на друга, не имели единой планировки и были порядка пяти этажей в высоту.
  Савиньон распорядился вывести заложников и вынести сундук с выкупом. После этого он отправился к администратору тюрьмы. Пока оформляли бумаги, Савиньон доставил в приёмный покой объёмную посылку для узников.
  Получасом позже в комнату ввели Галлиратия и Каберне. Их первоначально жалкий и испуганный вид на глазах стал преображаться. Вот уже Каберне непринуждённо сидит в креслах... А вот и Галлиратий, сразу обративший внимание на посылку, принялся живо интересоваться ей.
  Савиньон тоже не робщет, он интересуется, нет ли среди заключённых пропавших без вести Лайона де Шабана, дона Даймонда Рыжкони или их кузена Ди.
  Плешивый гоблин трёт растапыренные уши и рассеянно отвечает:
  - Какой-то Ди у нас есть, но мы собираемся его казнить...
  - Я хотел бы взглянуть на него...
  - Хорошо.
  Приводят Ди Шнайдера. Савиньон извиняется:
  - Нет, это не тот Ди, я извиняюсь, мой сеньор, я был бы готов выкупить и вас, но ищу дорогих мне людей и средств накопленных у меня - просто в обрез.
  - Ничего, друг мой! - просто, когда окажетесь в столице, передайте моему несчастному отцу генералу Шнайдеру, что его сын держался достойно и не посрамил великого военного клана.
  - Послушайте, - хлопнул себя ладонью по лбу Савиньон, - я передам вам в камеру эту посылку, пусть ребята...
  - Эту посылку передали нам, - уточнил Галлиратий и резко встав с кресел заслонил собой свёрток.
  Гоблины хохотнули, но тут всё разъяснил Каберне:
  - Мы заберём её с собой.
  За сим они и расстались.
  
  - Кстати, а где же вы взяли столько денег? - задал вопрос Галлиратию Савиньон.
  - Моя матушка и мои вассалы... - прослезившись, ответил дон Эдуардо, - сняли с себя исподнее и сдали старьёвщикам лишь бы вызволить нас из этого узилища
  Каберне тоже совершенно ожил и даже сменил тему разговора:
  - Ха! Я кажется понял, как отличить левую ногу от правой? Hа левой ноге большой палец cпpава!
  Савиньон открыл большую дверь вагонбурга и пропустил вызволенных из плена офицеров, туда же доставили и посылку.
  - Нет, нет, Савиньон, - отстранил его от выхода дон Галлиратий, - Ваше место на козлах.
  С этими словами оба бывших пленника погрузились в дипломатический экипаж и, насвистывая, отправились на Родину. Савиньон сидел на козлах, и его ушам доносилась песенка, которую пел то Каберне, то Галлиратий, а то и оба голосили куплет другой, запивая и закусывая своё освобождение "посылкой из дома":
  - Сыграешь ли сегодня ты
  В три карты, пилигрим? -
  Спросил у путника один
  Роскошный господин,
  А рядом был шут с ним.
  
  Сел за игру и карты взял,
  Шут крикнул: ставки квиты!
  И масть была и карта шла,
  Но лишь к развязке подошла
  Игра. И карты биты!
  
  И вот за стол с худым сукном
  Идёт игрок другой
  Бес снова из бокала пьёт
  И шут опять ему сдаёт
  Три карты по одной
  Савиньон ехал в глубокой задумчивости. Он не понимал, что происходит. "Говорят, что умирающие видят свою жизнь в странных галлюцинациях, - думал он, а потом решил, - Значит, я умирающий".
  
  ДИ ШНАЙДЕР
  - Ложитесь спать, - сказал Виннибрюм, - Поверьте мне, сон - самое лучшее средство, чтобы перебороть сонливость.
  - Ди Шнайдер! - объявил тюремный надсмотрщик, - С вещами на выход.
  Ди Шнайдер встал, отдал оставшееся соседям по камере, отряхнулся от обеденных крошек и вышел в коридор.
  - Прощайте, товарищи! - сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос не задрожал.
  - С Богом, подельник! - отозвался Виннибрюм и даже (так показалось Ди Шнайдеру в неверном свете факелов) махнул ему рукой на прощанье.
  Ди Шнайдера повели вверх.
  - Как меня казнят? - спросил Ди у охранника.
  - Ня знаю, - ответил тот равнодушно, - Мой Камолый любит сажать на кол, его это веселит... развлекает...
  Гоблин оскалился в улыбке, довольный, что подобрал нужное слово.
  - Нет ничего скучнее, чем сажать на кол, - буркнул Ди Шнайдер.
  - Нет, - не согласился с ним конвоир, - сидеть на колу гораздо скучнее! Ты не сможешь двинутся и крикнуть. А если твой палач искушён в этом искусстве - то всё это будет длиться вечность!
  
  Ди Шнайдера повели на четвёртый этаж. Маленькие комнатки без печей, без какой бы то ни было мебели, с дырами в стенах, но сплошь зарешётчатые. Голые опутанные цепями и в большинстве своём прикованные к стенам люди. Надзиратели вооруженные только одним - плетью-семихвосткой. Отношение к заключённым ярко иллюстрируется тем, что по выходным и праздничным дням жители Юарт-Ина посещали специально устроенные смотровые площадки, чтобы выпустить накопившуюся усталость, дать волю злобе или просто подразнить несчастных. Далее были цепи, кандалы, висящие вдоль стены коридора. Специальные смирительные камзолы, возле каждого - особая груша, которой затыкают рот, чтобы "пациент" не кусался и не плевался, а потом - карцер.
  
  Наконец Ди Шнайдера подвели к небольшой камере и он вошёл внутрь. Это была одиночка. Внизу в такой же содержался Ан ля Птиц. Но чёрные мысли господина Шнайдера быстро развеялись - к нему пришла Ло.
  - Послушай, я вот что подумала, а если бы не было войны - мы бы не встретились.
  - Или встретились, но уже в другом месте, при других обстоятельствах и были бы мы - другие.
  - Расскажи...
  - Мы пошли бы по дороге, ведущей в самое сердце Заката. Мы тихо бы приблизились друг к другу, лицом к лицу... А потом бы произошла трепетная встреча наших губ. Мы соединились бы в сладости и печали, разделяя тревогу и восторг...
  Она приблизилась к нему и прильнула губами.
  Ди даже как-то задохнулся, и этот поцелуй, казалось, длился вечно... Вечность, в которой Господь уснул, и мир стал чуждым для всех, кроме влюблённых... Мгновения веков остановились и время больше никого не торопило... Пространство сузилось, едва вмещая в себя обладателей двух любящих сердец, разделённых толстой проволокой решётки.
  
  Потом всё снова началось. Ло ушла, и он остался один, слушать постоянные изменения тишины и ждать, когда она придёт снова. Он как-то незаметно привязался к ней, полюбил её, что ли (хотя ведь знал - нельзя). Они были врагами, но здесь, в этом странном мире нереальных сумерек вечной ночи и факельных восходов короткого быстропрогорающего дня, Ди Шнайдер чувствовал только состраданием несчастному Дрэгону и какую-то особую платоническую (другой и быть не могло) нежность к Ло.
  
  Однако вопрос о жертвоприношении Насеруну Златоносцу продолжал оставаться открытым, тем более, что по гоблинскому календарю, текущий год был годом Песчаного Насеруна. А это означало, что существование еретиков среди пленников - было непростительно и оскорбительно для божества. Ни один раз к узникам с рассказами о чудесном явлении Насеруна приходили Жрецы и Жрицы Безумного бога, приходили Хохочущие колдуны и даже - сам Архипослушник Жрец Ай Хрябп, и означало это имя - борьбу за чистоту, чтобы ничто не валялось под ногами истинноверующих и почитающих Насеруна Золотоносного!
  Кстати, как выяснил у сокамерников Ди Шнайдер, именно визиты Ая Хрябпа имели крайне негативную славу среди узников - он приставал к людям, заклинал их покориться и совершить коллективное жертвоприношение, но при этом (узники это поняли сразу) Ай всего лишь подыскивал для очередного памятного праздника новую жертву.
  И вот в темноте раздались уверенные шаги и мимо камер пошёл суровый Архипослушник. Ди Шнайдер закрыл глаза и принялся тихо молить Господа Бога, чтобы этот ересиарх прошёл мимо... Ну, хоть к соседу.
  Господь услышал эту молитву: тихо отворилась дверь в камеру к ля Птицу - туда и вошёл антропоморф в высоком колпаке, со странной клюкой. Затем он встал, спиной, облокотившись о стену, и заговорил:
  - До праздника Насеруна остался один день. Не одумался ли ты, не образумился ли? Не изменил ли в упорстве своём решения?
  - Жертва богу Насеруну? - улыбнувшись, спросил ля Птиц.
  - Именно! - подтвердил Архипослушник, - ты должен либо с усердием исполнить ритуал перед фаянсовой статуей и принести в неё жертву, либо принять бой, вступив в поединок против хтонического чудовища на празднике!
  Ля Птиц напрягся и, дабы долго не расточать свой литературный Тезаурус, просто ответил:
  - Этот мистический агент и поганый идол не терпел постов и требовал обязательной двухразовой жертвы. При этом, многие строго соблюдали посты, за что им пророки грозили карой небесной!
  - Итак, ты отказываешься? - так ради проформы уточнил Архипослушник.
  - Да, - ответил Ан ля Птиц.
  Ай Хрябп, вознеся руки и раздражённо ругаясь о потерянном времени, собрался было уже удалиться, но его опять окликнул ля Птиц:
  - Послушайте, вот вы такой умный...
  - Да, - заинтересовался Ай, остановился и снова повернулся к узнику.
  - Так, я хотел спросить, вам череп не жмёт? - закончил фразу ля Птиц.
  - Завтра узнаешь, - огрызнулся Хрябп и ушёл.
  
  Ди Шнайдер сидел в соседней камере, но этажом выше - он всё слышал. Он многое знал об этой странной религии, хотя и разделял надежды Ло, на то, что именно из глубины Тьмы родится сверхновый Истинный Свет.
  Наконец, к нему снова пришла Ло - наступил новый час прекрасной истины - до восхода Солнца оставалось ещё много времени, и они сидели друг напротив друга и вели неторопливый разговор.
  - Завтра, что они будут убивать нас? - после некоторой паузы спросил Ди Шнайдер.
  - Нет! Завтра убьют только одного, - ответила Ло.
  - Да, ну и варвар же ваш какой-там по счёту Луч Безумного Бога! - тихо проговорил Ди.
  - Нет, ты не понимаешь, - ответила Ло, - Конечно, он ошибается в чём-то, как и все великие. Он же не просто великий, но и в чём-то богоподобный. Он видит истину, он хочет, чтобы ему безоговорочно верили! Он имеет право на бескомпромиссность! И чтобы сомнения были грехом. И карались, как грех.
  Она сказала это так твёрдо и фанатично, что Шнайдеру нечего было ответить, он просто молчал. Она тоже молчала. Потом он, так же не повышая голоса, произнёс:
  - Я был в комендантской канцелярии и видел там ликвидационные списки. После ля Птица стоит моё имя...
  - Улыбнись мне, - вдруг совсем неожиданно попросила Ло и добавила, - завтра будет хуже!
  - Завтра? - спросил Ди Шнайдер и улыбнулся.
  
  КАЗНЬ ЕДИНОРОГАМИ
  Утро разбудило узников странным гулом, доносящимся из-за стен. Потом явились охранники и принялись, проходя по коридорам, хлестать своими дубинками по прутьям камер. Никто не знал, кого нынче приберёт к рукам Песчаный Насерун. Узники вжались в стены, сидя в дальних углах, и ждали. Наконец, дверь в одиночной камере, где находился ля Птиц отворилась и в камеру вошли экзекуторы.
  Ан ля Птиц встал и шагнул навстречу своим палачам. Уходя из узилища он остановился возле одиночки Ди Шнайдера и сказал:
  - Любое действие обязывает. Бездействие не обязывает ни к чему. Помните это, мой друг. Вы обязаны выжить!
  
  Дальше был длинный коридор, проходящий под улицами города - ля Птиц слышал шум рыночной площади, стук копыт и скрежет перегруженных фур. Потом к скорбной процессии присоединился один из жрецов и вразумлял еретика. Ля Птиц на всё отвечал односложно: "Нет. Нет. Нет". В конце лишь пояснил: "Уж - если и висеть, то на самой высокой виселице!" Жрец отстал и принялся увещевать какого-то из узников, шедшего позади.
  
  Потом в конце длинного коридора замаячил свет. Дальше ля Птиц увидел Солнца и сердце его сжалось - он понял, как ему хочется жить. В дальнем загоне выхода из подземелья слышалось злобное сопение каких-то животных - видимо единорогов. О размерах этих тварей можно было судить по горящим, налитым кровью глазам - высокорасположенным, пытливым и злым. Потом узников вытолкнули вперёд.
  Ан ля Птиц огляделся - огромная арена, видимо бывший ипподром, и целая толпа самого разношёрстого населения. Впрочем, были и люди. Птиц элегантно поклонился и начал говорить:
  - Не обессудьте, братья мои и гости, пришедшие сюда. Не завидуйте моей лотерее и не ужасайтесь моему выигрышу. Я знаю и хочу, чтобы поняли вы: кто-то наслаждается творчеством, кто-то удачлив в браке, а кто-то просто живёт без проблем и в этом их предназначение. Мы в этом уверены, но почему же тогда каждый считает себя неудачником и думает, что другим живётся лучше! Счастливцы, вы думаете, что вам трудно? Не труднее, чем мне или вот ему, - Ля Птиц указал на пускающего слюни Ханаана (он тоже выиграл в этой лотерее), - Никто не талантлив, как я, но и никто не бездарен, как я. Никто из вас, мои сидельцы, не допустил таких ошибок, как я, и никто не был так близок к истине. Ни у кого не будет таких же ран, как у меня. Другим всегда лучше там, где нас нет. Но, прошу прощение, за столь многословную преамбулу. К делу! Знаете, перед самой победой я хотел написать пьесу о юном инфанте свиты северного сеньора. Это была своеобразная пьеса-воспитание.
  Когда он родился, мать баюкала его и пела песню:
  Я люблю тебя, милый мой!
  Я буду навеки с тобой!
  Я буду любить тебя
  Вечно, всегда, обещаю я...
  Мальчик рос. Становился весёлым сорванцом. Всё больше проводил времени в мастерских да конюшнях. Перенимал повадки старших, порою грубые и по-взрослому злые. Но мать штопала дырки, врачевала раны и всякий раз пела:
  Я люблю тебя, милый мой!
  Я буду навеки с тобой!
  Я буду любить тебя
  Вечно, всегда, обещаю я...
  И вот мой инфант принят в пажеский корпус. Пьёт, влачится за белошвейками, дерётся на дуэлях и кутит на своё небогатое жалование. Но когда к нему приезжать мать - она снова поёт у его кровати свою старую песенку: Я люблю тебя, милый мой!
  Наш паж в чине оруженосца попадает на фронт, становится рыцарем, обзаводится семьёй, но мать не оставляет мысли о нём, её секретарь пишет письма, а она сидит у портрета сына и продолжает петь свою тихую песню.
  "Я люблю тебя, милый мой!"
  И вот наступает час, когда ослабевшая от старости и болезней мать уже не в силах более навещать сына. И даже письмоводитель уже не пишет под её диктовку, а сам быстрым почерком выводит на бумаге: "Умоляю вас, мой господин, она сильно больна! Как только это будет возможно, немедленно приезжайте".
  Немощная и больная она лежит в комнате в своей постели, к которой и подходит её сын, садится рядом, берёт её за руки и тихо, так, чтобы слышали только он и она начинает петь:
  Я люблю тебя, милый мой!
  Я буду навеки с тобой!
  Я буду любить тебя
  Вечно, всегда, обещаю я...
  - А дальше?
  - Дальше не было... - развёл руками Ан ля Птиц.
  Разъярённые громадины кинулись на него...
  
  МЕЖГЛАВЬЕ: ШАНСОН ДЕ ЖЕСТ ПАДЕНИЯ ПОЛЯНСКОГО ЗАМКА
  Вечером после казни узники вновь оказались в тёмном помещении. В такие вечера тюремщики не приносили факелов. Каждый из тысячи свидетелей убийства, называемого местными жителями, жертвоприношением, должен был сидя во тьме почувствовать своё одиночество. Да, да, именно одиночество себя среди тысячи таких же, как ты людей. Воистину, человек, который утверждает, что не верит в одиночество общежитий, не ведает что говорит! Именно в эти часы, длящиеся порой, словно годы, очень важно понять, что ты не один. Виннибрюм, как самый старый заключённый всегда это понимал, поэтому первым встал в углу камеры и запел:
  Спою вам, сеньоры, о проклятой сечи -
  Позоре отцов, вам - сыновьям! -
  Как Солнце затмилось и замок Девятый
  В Полянии сдан был врагам.
  Причиной служили тому разногласья
  Баронов сошедшихся там.
  
  Два первых - гулемцы - эн Жу и эн Рэймон,
  Имели феоды свои,
  Один на холмах возле самого моря,
  Второй у границ той земли.
  Им третий подстать был Самсен Окрыленный,
  Владевший заставой Тьюни.
  Четвертый смуглее был остальных
  Анди де Васьи звался он,
  А пятым был Лионел Жестокий
  В надменности непревзойден.
  Издавна имея друзей и вассалов
  Как должно им, каждый барон
  Не признавал над собою сеньора
  И было вот так испокон.
  И ни король, и ни архиепископ
  Для них не являли закон.
  
  Недаром та местность была издавна
  Баронскою вольницей окрещена.
  
  Бароны ходили, как все, на войну,
  Но шли в отдаленье полков.
  Их рать обособленно флаги несла
  И била мечами врагов.
  Других же дворян презирали они,
  Считая их за батраков.
  
  Меж тем, злой пожар до Полянской земли
  Горячий язык докатил.
  И вспыхнула бойня, и скачут бароны
  На помощь заставе Тьюни.
  
  (Приехал оттуда гонец - весь изранен,
  Одежды в грязи и крови.
  Он молвил: Сеньоры, застава в осаде!
  Мы помощи ждём в Ле Тьюни!)
  
  И Рэймон к барону Самсену спешит,
  А с ним кавалеры, на каждом расшит
  Чёрный орёл и пурпурные гроты,
  (О, гордый хищник, время охоты!)
  Как Солнце, он рвётся в зенит!
  
  В полях его Самсен радушно встречает
  И обе рати свой стан разбивают.
  Бьют барабаны, совет созывают.
  В шатре Рэймона войну обсуждают,
  А над шатром их штандарты блистают!
  
  Недолог съезд - разъезды подъезжают
  И о противнике доклады начинают:
  "Рать велика и много тысяч в ней,
  Там каждый враг ведет по пять коней.
  Их орды степь от края в край затмили,
  К реке пути-дороги перекрыли.
  Нас ждут труды стрел, копий и мечей."
  
  "Вперёд! На бой! - зовет барон Самсен, -
  Нам, помолясь, разбить врагов совсем
  Труда не будет. Нужно вместе всем
  Сейчас трубить и боевым порядком
  Обратно мы отбросим их от стен!"
  
  И тут же рать от лагерей уходит,
  Нацелив копья на реки пороги.
  
  И с пылу с жару прямо на врага.
  Воткнули острия наверняка.
  Легка победа! Враг разбит и тонет,
  И шлют бароны смерть тому, кто стонет.
  На поле средь кровавых мертвяков
  Трубят рога и барабанов зов!
  
  Отбросили врага, но птицей быстрой весть
  Со всех сторон летит: "враг всюду здесь!"
  И ветер их несёт гортанный спев.
  За ним пожарищ дым раскрытый зев.
  
  Бароны собирают свой совет:
  Что делать, как спасти себя от бед?
  И говорит прославленный Васи:
  Я вижу выход, как ни вопроси,
  
  Вассалитет принять у короля,
  А Вольнице всей положить конец
  И первым отправляюсь я, друзья,
  А следом будет каждый мой боец.
  Отныне полк мой будет присягать
  На право королевским называть
  Значок копья, и символ, и венец".
  
  Самсен Тьени пожал ему десницу
  И быстро сам набросил плащаницу:
  "Другой нам помощи уже неотыскать.
  Пора нам вольницы ворота закрывать
  И королю на верность присягать!"
  
  Надменный Лионел сказал тогда:
  "Мне грустно это слышать, господа,
  Вы предаёте наш святой союз,
  Но, если тяжек нашей дружбы груз,
  Я не держу вас, об одном прошу -
  Ответить остальным". Раймон и Жу
  Сказали: "Это трусость, милый брат,
  Уйти отсюда, бросив дол и град.
  Мы вольностью здесь были рождены
  И, значит, отстоять её должны!
  И с нами, слава Богу, есть мечи!
  При каждом арбалетчиков отряд
  И пикинёров несколько бригад,
  
  Плюс всадников летучих два крыла
  И ополченцев враз не сосчитать -
  Клинки надёжны и броня крепка -
  Не уж то нам, друзья, не устоять?
  Нельзя уподобляться нам глупцам,
  Сожмем эфес, приказ дадим войскам,
  В Полянском замке оборону занимать -
  В кулак сведем отборнейшую рать!"
  
  (Но что ж? Безумцы! Что же делать вам?
  Уходят два барона к королю
  Чтобы не дать резерва в храбрый стан
  На зло себе, на торжество врагам,
  Готовящим трём из пяти петлю...)
  
  Гулемцы ночью пишут обращенье,
  А утром собирают ополчение
  И рать на марше встретила зарю.
  
  Но вот разъезд с докладом у шатра:
  "Идут враги, их сила велика -
  И движут нечестивые полки
  Вдоль по реке и на обход реки,
  Удары в тыл пехотой упредив
  И тщательно обозы укрепив".
  Кричит эн Жу: "...По коням!
  Мы снимем головы их авангарду здесь
  И будут им могилы тут дотоле,
  Пока предания не канут днесь,
  Врагу же кровью охладим мы спесь!"
  
  Эн Раймон уж в седле сидит
  И так об этом говорит:
  "Единый нанесём удар
  Отбросим стервецов в Тартар,
  А пленные, их будет воз,
  Пусть учатся глотать навоз!"
  
  Здесь так же Лионел жестокий
  Льёт грязной ругани потоки,
  Проклятья мечет на врага,
  Чтоб было проще седока
  И обезглавить, и свалить!
  И пленного не упустить...
  Благословенье получив,
  Они отправились на бой
  И дерзок клич их боевой -
  Аой!
  
  Но здесь прервать я должен строй
  Моей канцоны, ведь порой
  Не всё понятно в оглашённом
  Ушам не слишком искушённым,
  Чтоб разъяснить рассказ здесь мой -
  Я в замок загляну Седьмой.
  В нём жили виконтессы Жё и Гу, -
  Таких подруг не пожелать врагу! -
  Но Лионел и Раймон меж собой
  Их поделили как-то. Не игрой
  Игра сердец и дам их оказалась.
  Хоть и полезно иногда порой
  В ристалище сойтись за даму сердца,
  Иная здесь канва и мне не деться,
  Не удержаться, право, от суда.
  
  Девицы знатные капризны хоть куда,
  Красивы, но душа - чёрная нить,
  Баронов двух решилися стравить.
  А чтобы распря шла подобию огня,
  То и заигрывали сразу же с двумя.
  
  Лионел бесится и Рэймона ревнует,
  Тот на Лионела косится, негодует.
  И продолжалось это постоянно
  То на охоте, на приемах званных.
  Две виконтессы услаждали взоры
  Открытой распрей этих двух сеньоров.
  Забавы ради или, злое помышляя,
  Так развлекались, в чувственность играя.
  
  Бароны поклялись после войны
  Сойтись в бою между собой. Сильны,
  Горды - никто не уступал.
  Девицам - смех. Их каждый забавлял.
  Являлся к ним эн Жу и умолял
  Закончить распрю, но никто не внял
  Из виконтесс рассудку и уму,
  С порога выгнали они сеньора Жу
  
  И взяли на себя за всё вину...
  
  Но нам пора на поле брани,
  Что началась с восходом ранним.
  
  И вот друзья-соперники летят -
  И каждый первым хочет стать - вот яд
  Для знати, войска и вассалов.
  Здесь много спеси, пользы же здесь мало.
  
  Эн Рэймон правый фланг ведёт вперёд,
  Эн Лионел с армадой входит в брод
  И смерть врагу как благовест несёт.
  Но Рэймон не спешит ему помочь,
  Он занят флангом, взоры застит ночь.
  И Жу, старинный друг обоих воев,
  Не в силах одолеть вражды героев.
  Рэймон, как в состязанье, въехал в сечь,
  Его никто не в силах остеречь
  И враг теснит его отряды в поле.
  Пусть доблестны рэймоновы войска,
  Пусть враг костьми ложится и пока
  Победно реет злой штандарт полка.
  
  Жу вводит в бой резервы ополченцев,
  Чтобы прикрыть враждующих баронов,
  И кнехты, копья в землю уперев,
  Встречают вал атаки конной,
  Стон бронзовый и рёв дистанционный
  От арбалетных стрел. Эфес в руке согрев
  Разит пехота острием клинка -
  И конница отброшена врага!
  
  Но вновь отвагой полн нечистый сброд.
  Дымится дол, река как кровь. И вот
  Куда ни глянь - везде разят и бьют
  То крестоносцы, то нечистый враг.
  
  И сколько им ещё держать атак!?.
  
  Лионел сбросил с берега врага
  И флаги попраны копытом скакуна!
  
  На линии под градом стрел видны
  Штандартоносцы - все обречены.
  А трубачи-пажи уже лежат.
  Рассеян арбалетчиков отряд.
  Эн Жу резервный полк помочь им шлёт -
  Здесь каждый знает, что друг друга ждёт.
  Глядит Лионел - Рэймон окружён.
  "Держитесь!" - крикнул и войска повёл,
  Но враг теснит Лионела войска
  И Жу отбит усилием броска.
  
  Он ранен, из под лат сочится кровь.
  "Вот, господа, ценою за любовь, -
  За игры сердца - он кричит в седле, -
  Мы проиграли битву на реке.
  Позор вам, мелочность, жестокость.
  Ведь нет меча, лишь яд у вас в руке!
  Соревнования спесивцев-дураков
  Нам стоили уже восьми полков!
  Я вижу, как горит наш край и кров!"
  
  Лионел помрачнел, "Где побратим?
  Его предел и пуст, и нелюдим".
  Ему в ответ: "Враг взял его в полон",
  То был последний из оставшихся Дюпон.
  Идёт приказ - всё бросить, отступать...
  
  Долы и брег стенаньями покрылись.
  Но к вечеру в Полянии закрылись
  И стены замка стали укреплять.
  Бароны клич кидают по селеньям,
  Да некому уже пополнить рать...
  
  Барон эн Жу ведёт такую речь:
  "Нам в одиночку дом не уберечь,
  К соседям надо обратиться нам,
  И с пэрами ударить по врагам!"
  
  Лионел быстро пишет им конверт
  И Жу с герольдами поехал на совет.
  Через седьмую крепость едет он,
  А с ним посланники Вазье и сэр Дюпон.
  
  Его встречают дамы Жё и Гу
  (Такую б встречу оказать врагу!)
  Жу говорит: "Пошлите помощь нам
  Провизией, оружьем - всё воздам!"
  Но те смеются - "Где же ваш барон?
  Скажите Лионелу, сэр Дюпон,
  Кто убегает, тот всегда спасён!"
  
  (А враг под стенами полянских башен
  Числом ужасен, смел и видом страшен.
  Кольцо смыкается, вокруг него ограда -
  Со дня на день начнется там осада,
  Но башни флаги всё ещё имеют
  И самый главный на донжоне реет!)
  
  Эн Жу сквозь дюнный берег держит путь,
  Не останавливаясь, чтобы отдохнуть,
  Торопится он к пэрам на собранье,
  Которое оговорил заранье.
  
  Эн Жу с послами обратился к ним,
  Но каждый перед ним неумолим.
  
  (А враг под станами полянских башен
  Ведет орудья - каждый ствол окрашен
  Невинной кровью христиан-младенцев
  И черепа их держат в полотенцах.)
  
  Три герцога поставили печать
  И вынесли вердикт свой зачитать:
  "Он слишком гордо поднял вымпел свой
  И платит пусть за это головой"
  Все пэры голосуют рьяно, браво.
  И шепчет Жу: "обидно за державу..."
  И обращает речь к трём герцогам:
  "Сеньоры, внемлите моим словам,
  Там гибнут лучшие Отечества сыны
  Крестом и верой все освещены.
  Вы, как один, помочь им всем должны!"
  Но непреклонны те к его словам -
  "Он за себя был, пусть и ныне сам!
  А нам король прав не давал решать,
  Войсками двигать и границы оголять,
  Так, что ступай и не взыщи за срам..."
  И шепчет Жу: "Я предал святость псам!"
  
  (А враг на приступ замок уж берёт,
  Таран налажен супротив ворот.
  И стенабита жало в башню бьёт,
  Но знает Лионел - не наш черёд!
  Спокойно оборону он ведёт.
  Врагам убитым открывая счёт,
  Подмоги от друзей он старых ждёт.)
  
  Жу обращается к друзьям своим былым,
  Кто стал вассалом королевских сил:
  "О, доблестный Самсен и Дю Васи,
  Господь вас сохрани и упаси,
  Уж вы то не откажете придти
  На помощь. Друга старого спасти,
  Ведь он вас спас - недавние те дни -
  Когда в осаде погибал замок Тьюни!"
  Ответили бароны на слова:
  "Куда спесивость ваша вся ушла?
  Вы нас изгнали, злобно оскорбив,
  А ныне просите защиты, позабыв
  Известную в народе прибаутку:
  По съеденному и отрыжка! В шутку ль
  Нам гнать войска под толщи ваших стен,
  Когда в неделю путь в наш новый лен?
  А если кто и вам, мой друг, поможет -
  Так обратитесь же к земле сырой
  Иль к красновекой костнице с косой,
  Которая давно вас там тревожит!
  Лионелу же кланяйся, холуй,
  И передай прощальный поцелуй!"
  
  Поник главой и опечален Жу
  И молвит тихо: "Что я вам скажу,
  Коль не хотите нам помочь мечами,
  Так помогите продовольствия возами -
  Враг осадил уже наверно нас,
  Но мал наш продовольственный запас..."
  
  И эту просьбу пэры отсекли
  Так вместо хлеба, камень поднесли.
  Один лишь Анатоль чтит храбрецов
  И к совести взывает подлецов:
  "За христиан идём на правый бой
  И мелочным торгам здесь нету места!
  Те, у кого есть честь, идём со мной
  И примем бой, как подобает, честно!"
  
  Всё тщетно! Он один берёт обоз
  И два полка под стены сводит врозь.
  
  Прорвав ряды внезапным марш-броском,
  Укрылись за воротами потом.
  
  Вот всё чего добился славный Жу.
  Вернёмся ж к Лионелу на межу.
  
  Он заперт в замке. Замок осаждён.
  Четырежды уже горел донжон.
  Но люди все решимости полны,
  Ждут подкреплений доблести сыны.
  Телами мёртвых переполнен ров
  И вал стал выше из-за их голов.
  Лионел ждал и чувствовал, вот-вот
  Подмогу Жу под стены приведёт.
  
  Он строит планы выкупить Рэймона
  И тут к барону привели Дюпона.
  И тот, рыдая, рассказал, как есть,
  Как пэры предали их всех и свою честь.
  
  Но если всем из крепости уйти,
  Что делать беженцам, что станет с их детьми?
  
  Садятся, Анатоль в кресла свои,
  Эн Жу и Лионел совет вести.
  Здесь каждый знает - силы не равны,
  А завтра штурм враги начать должны.
  
  (Приходит здесь суровая строка.
  И дрожь в руках, и боли у виска,
  Аккорд мне ломит пальцы как топор
  И текст ест глаз - туманят слёзы взор)
  
  Знамения над крепостью всю ночь
  Небесный ангел посылал точь-в-точь,
  Какие нам Апостол написал.
  В часовне дали петь колоколам.
  С молитвою отец святой читал
  Псалтырь, на упованье Небесам.
  Но Лик Святой ему не отвечал...
  Погасли свечи, дав огонь кострам.
  
  Перед рассветом в потаенный ход
  Отправили весь мировой народ.
  Остались лишь священник и по два
  Врача, могильщика и повара.
  Когда исчезла крайняя звезда,
  На замок штурмом двинулась орда.
  
  Защитники их встретили в упор.
  Кто камнем, кто стрелой, а кто топор,
  Кто лестницам дарил тяжелый брус,
  Кто бил мечом, а кто смертельный груз
  Из пушек, камнеметов посылал
  На тех, кого не настигала лава
  Смолы горящей. Слева. Прямо. Справа.
  
  Но нет подсчёта истовым врагам,
  Хоть и неистова защита по краям.
  Несут тараны, катит башни враг
  И пушки надвигают между делом...
  Количество бессмысленных атак
  Всё меньше - ныне техника поспела -
  И стены замка рухнули во прах,
  Собою превращая в прах бойцов.
  
  О, Родина! Восплачь же о сынах,
  Таких не будет больше молодцов...
  Вот Анатоль вскочил на скакуна
  И в бой повёл, чтоб контратаковать,
  Своих людей и выбил вновь врага,
  Но некого за доблесть награждать!
  
  Лионел всех сзывает на донжон,
  Но рядом нету Жу, погиб Дюпон.
  Лежит с пробитой головой внизу
  Ле Доц, свалился словно пьян,
  Но кровь сочится из открытых ран...
  Аббат упал - стрела торчит из глаза.
  От тел убитых не видна и плаза.
  Лионел смотрит флаг ещё не сдан,
  Кто рядом? Никого! Лишь Смерти стан.
  
  "О нет, Костлявая, косу прибереги -
  Кричит Лионел, - это не с руки!
  Меня сгубить всегда успеешь ты;
  Мне ж нужно спрятать ключ от стен в кусты,
  Потом засыпать потаенный ход,
  Чтобы спасти измученный народ!"
  
  Тут молвит Смерть-старуха Лионелю:
  "Я с Анатолем вам даю отсрочку"
  Вам время до утра уладить есть,
  А утром я поставлю в деле точку.
  Лишь потому я отступаю здесь,
  Запрет нарушив в Колесе Времён,
  Что ты слуга мой верный испокон -
  Всегда с тобой усобицы и войны -
  Мне славно послужили твои воины.
  Сейчас иди! Скорей, уж скор рассвет,
  Внизу у лестницы ждёт младший баронет!"
  
  Спустился Лионел к ступеням вниз,
  Там Анатоль стоит в сиянье риз -
  В одной руке сжимает ворох стрел,
  В другой - двойной разящий самострел.
  Разбит врагом позолочённый щит,
  Доспех рассечен, шлем его пробит.
  Отставлен за спину его двуручный меч...
  (О, сколь голов он отделил от плеч!)
  
  "Ну, баронет, настал и наш черёд! -
  Лионел говорит и закрывает ход
  В подземный лаз, - нам плыть другим путём,
  Но до рассвета мы ещё живём!"
  
  Окончив, взял он ключ от крепости Полянской,
  И скрыл его в золе бойцов христьянских:
  "Храните, стражи, верно ключ от врат
  И их враги вовек не отворят!"
  Опять атаку начали враги.
  Идут стеной и пики, и штыки,
  И грады стрел, и совны, и булат,
  Но двое рыцарей спина к спине стоят!
  
  Смерть собирает урожай с азартом.
  Вновь дрогнул враг и откатился прочь,
  По-прежнему крылат донжон штандартом
  
  Но вот Заря и в тень уходит ночь...
  
  Отборные идут на бой войска
  И пушки заплевали небеса
  Тяжёлым камнем. Падает с небес
  Ужасный град и стрелы, словно лес.
  Тут Анатоль воскликнул: "Боже мой!"
  Упал на щебень, камень красит кровь.
  Лионел же с пронзённою ногой
  Встаёт и отражает копья вновь.
  Уже четыре врезались в доспех,
  Заря восходит, освещая всех!
  Висок пробит и падает барон...
  ...Не смежа глаз, он видит Ахерон!
  
  Никто не знает, где он погребён,
  А менестрель закончил свой шансон.
  Эту длинную шансон-де-жесту знали все ветераны, поэтому тут же присоединялись и подпевали, новички же слушали и понимали, что есть ещё надежда и что даже юнец, которому удастся здесь прожить хотя бы год, вполне может считаться долгожителем.
  
  ПОДТРОЛЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
  Тем временем на центральной городской площади у Капища Живоглота собрались толпы подтроллей. Пришли новые разнарядки на увеличение дохода казны военного времени, а Юарт-By считался регионом донором - поэтому все соседи из областей быстро откочевали, а местным поддтроллям опять пришлось выслушивать "Счета и поборы". Конечно, в их жизни многое изменилось, но если в старину здешними местами жили князьки (кто, где расширился, тем и овладел, там и жил) и место никому не нравилось, то потом поставили над всеми начальника - Бефари. И жил тут он день ко дню, и неделя за неделей, и год целый - залюбили его подтролли, что новосёл этот был весёлого нраву, а тот, устроившись общественным контролёром повысил себя житьём-богатством. И через год двумя мандатами на предместье овладел - то есть и вход в город и выход из него контролировать стал - вот тут-то его побаиваться и начали. Соберёт он бывало подтроллей и скажет: "Что, честное обчество, возьмите меня в Совет к себе, и будь я над вами вроде бы как домовой хозяин. Только можете ли вы за наряд платить мне половину белочьего хвоста?" - Можем, чего не заплатить. - Вот год прошёл и опять начальник-новосёл: "А что, честное обчество, дорогие мои подтролли, можете ли вы платить мне и весь белочий хвост?" Подумали-погадали и опять сказали: "Можем" - и платить стали. Прошла ещё одна зима, опять в совет собрались: "А что, честное обчество, можете ли половину белочьей шкуры мне заплатить?" Подтролли ответ держат: "Можем". Как заплатили, собрался новосёл и поехал к Хозяину, чтобы просить о новом порядке воинской повинности. А просьба его была в том, чтобы подтролли в армию размещались далеко от дома. Дабы не служить у себя под стенами, да в деревнях не отсиживаться. И в связи с явной слабостью и безынициативностью этого ленивого народа просил, и сроки службы подтроллям максимально растянуть. Ну, Тень Безумного бога всё подписал и новосёла за верную службу наградил.
  Ещё год мимо пронесло - и в совете опять: "А что, честное обчество, можете ли вы платить мне и всю белочью шкуру?" - Порешили платить и всю белочью шкуру, и платили долго. Видит новосёл, что платят, и что богатство его приумножается и растёт. Набрать тогда он себе решил управляющих и смотрящих (правда, из орков), надсмотрщиков и внутреннюю армию (правда, из гоблинов), а после собрал всех подтроллей на новый сходняк и говорит: "За белочью шкуру хочу я наложить на вас малые деньги, можете ли вы поднять мне?" - Что же делать - раньше надо было думать о ценах за власть и о том, какой национальности у тебя должен быть правитель, откудова он родом и за какой народ радеет. Однако же, малые деньги подтролли подняли. и поныне помнят этого новосёла, ведь после него пуще и пуще повышали дань с медяшки на четвертинку, а с четвертины на половинку, а с полтины на монетку, и так до последней Управительницы Гомрульши платили с живой души, а нынче всех попросили заплатить и с мёртвой полмонету!
  
  Управительница Гомрульша славна была пирами да танцами - на столе, вино и брага на подносе; гоблину - пей, орку - ешь, Бефари - танцуй, Флмиперри - веселися, только её слушайся, а ни Безумного бога, ни Хохочущих колдунов она не знала, только Жриц его и привечала. В общем, как и положено великанше с Вурдалакской кровью - гордую поступь держала и выше всех себя почитала. Казна, как дамская сумочка под рукой её болталась, и держала она подтоллей у себя и правила ими, как своей рукавицей. Что говорить, жила хорошо и за национальную терпимость с приближёнными говорить любила.
  И вот, на тебе - незадача. Сивушные подтролли подняли мятеж против засилия гоблинов под лозунгом одинакового усекновения прав подтроллей с правами троллей и соответственно распространения прав подтроллей на привилегии огров. Восстание это было намечено на праздник созревания алкоголя, но по новым поборам теперь и алкоголь был обложен налогом. Хунту возглавил Великий Заседун Вытащ. Он гордо взошёл на помост и вовсеуслышанье заявил:
  - Опойна! Опойна! Зюлюкастые Недрысти! Парубы, Блюбуры, Меос, Неос, Пеос, Феос, Креос. Баська тата Креос! Суврий! Зеньки да Поменьки да косяки Креос! Рамсы Креос кхен ёли Солири Меос, бут меос кудро лаял стосемнадцать креос. Нов Ра посл "Масалам". Креос кхен кхен реце: Бучу баста кхен бистро. Потим реце - гуль шобла кхен шлю рр хвостить на лахов. Ин кабздец дела ессее стукаватьсё ванный чрной по харе. У нотуре Эта -Б"ебболло-Дюжий-бык-биз-крыш.
  
  На закате было решено провозгласить национальную независимость. Пересмотреть налоговый кодекс, выгнать все административные единицы не подтролльной национальности, Гомрульше указать на дверь, разрешить пить пиво в обеденный перерыв и проводить хоть раз в неделю, но танцы!
  К сожалению, съезд под председательством Великого Заседуна Вытаща был приостановлен - Совершенно неожиданно к трону председателя приблизился орк Злобный Пермина и начал переговоры в верхах.
  Пермина: Вытащ, последнее предупреждение.
  Вытащ (глумясь): Ой-ой-ой! Держите меня семеро, а не то щас здесь будет море крови!
  (Аплодисменты)
  Пермина размахивается и ударяет в челюсть Великого Заседуна
  Вытыщ: Ай! (падает в зал)
  Благодарные подданные поднимают своего лидера и водружают назад, на помост переговоров.
  Злобный Пермина (выдержав некоторую паузу): Вытащ, всё что я хочу...
  Вытащ (потирая челюсть, обижено): Дурак! Смотри, куда бьё...
  Пермина наносит второй удар в Великоседушную челюсть, и Вытащ с громким стоном вновь падает с помоста в толпу своих верноподданных. (происходит короткое "купание" в толпе) Спустя несколько минут, под собственные завывания, Седун вознёсся над толпой и снова стал приближаться, посредством рук своих данников, на помост.
  Пока Пермина наблюдал за этим, на помост вылез Шамол-Ян с кривым железным орудием и пригласил Пермину на поединок!
  После неудачной попытки раскрошить Пермине голову, Шамол-Ян объявил об окончании поединка, демонстрируя сломанную дугу клевца. Дескать, сломалась или не сломалась, а звон был.
  За это время Вытащ добрался до своего трона и теперь вновь восседал на нём. Благодарные подтролли тут же присвоили своему лидеру новое гордое именования "Великого и непобедимого возвращенца". Типа, знай наших!
  Пермина, раздосадованный столь неудачной дипломатией решил больше не вступать в переговоры и, решительно засучив рукава, двинулся прямо на Вытаща. Всем своим видом давая понять, довольно препираться, счастье волка и счастье коровы не одно и то же.
  - Обвиняемый, - раздалось сверху, - Есть ли у вас последнее желание - мы выполним его в разумных пределах...
  "Великий и непобедимый возвращенец" посмотрел вверх, увидел стоящего там хохочущего колдуна и добровольно снял с себя все громкие титулы и награды. Затем, взвесив все "за" и "против", Вытащ встал и, остановив движением руки надвигающегося усмирителя, объявил, что желает выступить перед избирателями. В обращении он сказал, что, заявив о национальной независимости, мы явно поторопились. Виновные будут наказаны!
  После чего было объявлено о продолжении праздника, а вместо плакатов, провозглашающих независимость, был водружён новый - подтролль, орк, гоблин, братья на века! И у нашей дружбы - сила велика!
  
  ПОБЕГ
  В этот же день Ло пришла к Ди Шнайдероу и рассказала о случившемся в городе.
  - Это наш шанс, мы с тобой сможем незаметно уйти отсюда прочь, и любить друг друга в карстовых горах вечно!
  Ди молчал.
  - Ты когда-нибудь думал о настоящей свободе, о себе, о других? - продолжала она, открывая дверь каземата, - Ты не задавал сам себе вопроса о смысле жизни и долге, который каждый несёт на своей спине с самого рождения?
  - Что ты говоришь? Ты сошла с ума... ведь это ваши методы, более всего напоминают методы сумасшедшего!
  - Да? И это твоё мнение?
  - Моё мнение, что это не методы! Я не могу бросить всех...
  Она помолчала, а потом взяла Ди Шнайдера за руку и тихо сказала:
  - Ты знаешь, я ведь ждала тебя... Конечно не тебя конкретно, но такого как ты. Ждала, что ты рано или поздно придёшь... А ты? Кого ты ожидал увидеть? Что ты вообще знал об этом? Ты ведь, в отличие от них не солдат и не убийца...
  Конечно, Дитрих фон Шнайдер был согласен бежать, но вот бросить Дрэгона было бы не по-людски - он ведь тоже никого не убил, сидя там, в шестнадцатой "Черепахе".
  Ло согласилась взять Дрэгоа. Она вскрыла двери камеры и отправилась искать Дрэгона - в отличие от плоховидящего даже днём Ди, Ло обладала прекрасным зрением и в темноте. - Божья кара - не фигня, Будет мёртвая петля, - многозначительно сказал Дрэгон, когда жрица Безумного бога взяла его за руку. Потом он расслабился и дал себя увести, бесконечно повторяя: "У ужаса есть лицо. Ужас - это твой лучший друг. А ты считаешь его врагом... У ужаса есть лицо? Ужас твой лучший друг? А ты считаешь его врагом? У ужаса есть лицо! Ужас - твой лучший друг! А ты считаешь его врагом!"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"