Аннотация: Книга закончена. Здесь ее ознакомительный фрагмент.
МЫ УШЛИ И НЕ ПРИШЛИ НАЗАД. 255 БРИГАДА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ В ОГНЕ СРАЖЕНИЙ..
ПОСВЯЩАЕТСЯ МОРСКИМ ПЕХОТИНЦАМ, ЖИВЫМ И ПАВШИМ ЗА РОДИНУ.
ПРОЛОГ
Их четырнадцать было, князей белозерских,
Я пятнадцатый с ними,
Вот стрелой пробитое сердце
И моё забытое имя.
Много позже событий, о которых я расскажу, это стихотворение встретилось мне и странно отозвалось в душе. Словно бы оно написано про меня, хотя я происходил совсем не из княжеского рода.
Но Белозерский, и Федор, а по отчеству Романович. Отец мой, когда я родился, слесарем на пивоваренном заводе трудился. А мама не работала, ибо тогда это не так часто встречалось. Домом и семьей занималась, а также шила на заказ. И обе сестрички в нее пошли, портнихами стали. Так что никакого благородного происхождения, а чисто пролетарское.
А отчего я Белозерский, а не Жмуркин (это мамина девичья фамилия)? Да кто же знает, когда-то написали писаря и так пошло. И на том спасибо, что Белозерский, а не Беломордов. Это после революции можно было родителям имя детям выбирать, какое хочешь, а до нее крестил батюшка в церкви, и, коль родился ты тридцать шестого мартобря, а в тот день празднуется память мучеников Памвы и Храпоидола, то так и назовут. Не крестить же ребеночка мужского пола в честь другой святой, чей день тогда, Гликерии.
Правда, отец как-то говорил, что если заранее поднести дьячку кое-что и слезно попросить, чтобы сына не называли Пинной, то так и будет, назовут обычным. Самое главное-дать сколько надо, и дьячок ничего не накрутил. Отец знал, о чем говорил, ибо Романом стал оттого, что больно много детей крестить тогда принесли, причт зашился и его с кем-то попутал. Дед-то мой мзду принес, чтобы младенца Макарием нарекли, как моего прадеда.
Но ведь в стране были не только князья Гагарины и графы Хвостовы, а и люди попроще, но с такими же фамилиями. А если кто намекает на тождество, то можно ему и показать рабоче-крестьянские лапищи, что на графские совсем не похоже.
А кому этого мало, то можно и в глаз засветить, для вящего прочищение мозгов и зраку.
Но стихотворение продолжало жить в унисон с моей жизнью, так как как я вскоре заработал инфаркт.
Пусть не стрела, но сердца и от них рвутся, не только от стальных наконечников. Второй случился через двадцать лет, и с тех пор снова пересеклись слова товарища Орлова и моя жизнь, ибо и про меня можно было сказать, что некогда был, а теперь меня забыли.
Но отчего-то я не исчез окончательно, став частью моей страны, а где-то пребывал в готовности.
А потом открылся какой-то канал связи, и ощутил, что кто-то может меня услышать, если скажу. Видимо, моим потомкам для чего-то потребовался давно ушедший их предок, из чего дух мой заключил, что что-то с ними плохое происходит. Когда все хорошо, то людям хватает себя и живущих вокруг родных и друзей. А когда плохо и даже запредельно плохо, тогда вспоминаются давно почившие князь Александр Невский, торговец мясом Козьма Минин и не столь знаменитый краснофлотец Федя Белозерский. Потому что не уверены потомки, что они смогут сделать то, что от них требуется, вот и глядят в прошлое: было ли так прежде и смогли ли тогда? А раз прежде смогли выпутаться и смочь, то и мы сможем? Ибо и сам помню рассказ об Александре Невском в фильме и слова: 'Пусть в этой войне вдохновляет вас мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас непобедимое знамя великого Ленина!'
Кто вспоминал великих полководцев, кто своего отца, деда или дядю, вымостивших своими жизнями дорогу к Победе и жизни потомков, и ощущал, что он не один, а рядом с ним ушедшие его предки помогают нести тяжкую ношу. Значит, пришло мое время второй раз подпереть собой оборону страны от чего-то или кого-то. В сорок втором -своей грудью, в не знаю каком-своим словом и своей памятью. Ведь для чего-то я избран, а значит, должен оправдать доверие этому выбору. Если честно, я несколько раз в жизни ощущал, что меня словно чья-то рука ведет вперед. Не в смысле 'мохнатой лапы', что провигает без заслуг повыше, а скорее, как деталь, что многими операциями обрабатывается и оттого больше дел на нее возложено. Как затвор в автомате Калашникова: сложной формы, с многими функциями, и с ними справляющаяся.
Мне не в первый раз приходилось идти туда, в неведомое. Ты просто идешь, готовый на все, что встретится тебе, доверяя командирам и всей душой желая победы, которая наступит не только оттого, что ты ворвешься в серый ЖАКТовский дом или придунайский поселок со странным для русского уха названием Моча, но и по всему фронту. Ты тут, твои одноклассники и соседи - в Киев или Пиллау, и сдохнет война в своем логове, откуда ее выпустила компания на 'Г'. А после наступит мир, долгий мир, может, и на вечные времена, и в этом мире будут жить те, кто придут с войны, их дети и внуки.
Дальше мы не заглядывали. Большинство моих однополчан были молодыми парнями от восемнадцати до тридцати, только среди саперов и связистов припоминаю людей постарше. Я уже сказал насчет шага в неведомое, и действительно, на мою долю пришлось пять десантов, а могло быть и восемь. Или один, он же последний. Стоило начальству изменить порядок высадки, и достался бы мне Озерейский десант или форсирование Днестровского лимана. А так на Эльтиген меня не высадили, а под Аккерманом мы были во втором эшелоне. Но последние три десанта на Дунае-эта моя инициатива, ибо подал рапорт, а потом второй, и оттого оторвали от спокойной жизни по прикрытию болгарского и румынского побережья от чего-то возможного, но не случившегося. Вместо бархатного сезона - Будапешт и Вуковар. Вот это я могу числить своей заслугой, потому что мог и сидеть дальше, бдительно вглядываясь в морскую даль и дегустировать местное вино аж до конца войны. Хотя, возможно, могли бы и в индивидуальном порядке поднять и оторвать на пополнение, в том нет ничего необычного. Мне тогда шел двадцать первый, и я еще не навоевался. Счет же к немцам и румынам накопился очень большой, хотя румыны теперь уже были нашими союзниками, туды их в качель. Вовремя переобулись, так же, как и финны.
Но это, понятно, случилось уже позже. А пока шел мой рассказ, с самого начала и без умолчаний. Я не рассказывал только о некоторых деталях, ибо не был уверен, что от меня ждали рассказа о моих чувствах и действиях по отношению к Кате и другим девушкам. Можно было и рассказать, но для чего? Это все должен пережить каждый и понять, что у него с ней настоящее, а что нет. Да и, если скажешь влюбленному, что его дама сердца его на самом деле не любит, а только динамит-он что, поверит? Нет. Впрочем, дважды дураком он будет, если поверит трезвым словам про нее. Лучше быть честным дураком, не поверившим, а потом разочаровавшимся в девушках и жизни. Но ненадолго.
Неоткуда молодому взять ледяную проницательность: глянул и проник в глубины чужих сердец, где прочел все, что есть в них. Да и неинтересно так жить, словно в двадцатый раз 'Чапаев' смотреть: ага, сейчас Василий Иванович скажет: 'Я за тот Интернационал, за который товарищ Ленин!' Разве что ожидая, что на двадцатый просмотр начдив не утонет в Урале, а выплывет. Честно признаюсь, что я тоже этого ждал, но не двадцать раз. А, когда перестал, то увидел, как Чапаев вышел из вод реки живым и сел на боевого коня.
Да, я не выдумываю, в начале войны сняли такой вот фильм. С начала я его не помню, потому что от усталости и темноты задремал и проснулся от толчка локтем под ребра, что мне отвесил Ванька Лысов. Проснулся с желанием оторвать ему голову за такую подлость, но слова сразу застряли в горле, а действия еще где-то в позвоночнике. На экране Василий Иванович на другом берегу Урала завернулся в бурку и сел в седло боевого коня, а потом обратился к нам, зрителям, рассказав, что как бы нам ни было тяжело, но и в Гражданскую легче не было, но и с одной винтовкой на троих они белых победили.
Эта 'Одна винтовка на троих', видно, оттуда и пошла, поскольку потом кто ее куда только не тулил. Ванька был мною прощен, но предупрежден, что будет прибит, если снова попробует. Этого фильма я больше не смотрел, но это был не бред спросонья, поскольку не один человек фильм тогда видел. Но тоже повторного показа не был удостоен. Должно быть, это как орден, даваемый один раз в жизни, или прививка от уныния и пораженчества с пожизненным иммунитетом. Насчет ордена я не шучу. Когда сбывается то, на что надеялся всей душой, потом понял, что это невозможно и не будет, мысленно похоронил надежду, и вот оно! Сбылось! Надеюсь, слушатели того канала связи с будущим мой рассказ так и воспримут, как я выплывавшего Чапаева.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. НОВОРОССИЙСК И КОЕ-ЧТО ДРУГОЕ
Вообще надо бы начать не оттуда, а с того, что я первой военной осенью ушел из школы и устроился на кабельный завод неподалеку от вокзала. Дома пришлось выдержать маленькую войну с мамой и отцом. Меня взяли, но не на основное производство, а во вспомогательное. И это было хорошо, правда, я лично до этого не додумался, не настолько мудр был, чтобы и это учесть. Потому что с основных производств заводов, что оборонные заказы выполняли, меня никто бы в армию не отпустил-бронь и все. Трудись на своем месте и это нужнее сейчас. Так что коль пошел бы я на завод, где мамин брат был мастером, то черта с два попал на фронт! Кто бы меня с производства взрывателей отпустил...
А тут-получилось, но, повторюсь, без моих личных заслуг. В конце лета на территорию вагоноремонтного завода стали эвакуировать оборудование трех кабельных заводов из Московской области, которым и предоставили место в Куйбышеве. Ну, хоть не в Сибирь ехать пришлось товарищам кабельщикам. Я про их переезд услышал от своего одноклассника Вени Малышкина, у них в доме инженер с этого завода комнату снимал, из первого эшелона эвакуированных. Так что пошел, и мне обрадовались. Эшелоны все прибывали, часть оборудования где-то застряла, люди тоже, а нужно было строить дополнительные корпуса, поскольку станки и прочее уже было тут. Так что кто начинал устанавливать станки и тянуть коммуникации, а кто и копал котлован под новый цех. Под него отдали часть территории кладбища, к тому времени закрытого, но еще не подлежащего сносу. По случаю войны пошли на это. Меня так воспитали, что фашистов было за что ненавидеть к тому времени и просто так, а тут и личное прибавилось-за разоренные могилы. Не очень веселое дело их разрывать, прямо скажем.
Потом я узнал, что тогда под раздачу попал герой гражданской войны Щорс, о котором сняли незадолго до того фильм. Не было на кладбище порядка, поэтому про это никто не знал, что его могила попала под застройку, но хоть сохранилась. Все вскрылось где-то в 1949 году, и тогда уже могилу перенесли на новое кладбище и поставили над ней памятник. А на старом месте от всех захоронений остался только один памятник похороненным там жертвам гражданской войны, на улице Красноармейской. Куда дели остальных захороненных-не знаю. Не до того было. Приехали телеги, часть останков погрузили и увезли. За то ответила компания на 'Г', от которых могил не осталось. И правильно- чтобы не было храма памяти их. Они превратили Европу в погост, и воздаянием за это будет отсутствие их могил. Князьям кладбища их иметь не положено.
Когда рытье котлована закончилось, нашлась мне и работа поквалифицированнее. Для стройки нужно много разных металлических изделий: скобы, угольники, разные планки, болты и прочее. Во время войны этого не хватало, поэтому частью изготовляли сами. Кузнец Иван Васильевич отковывал болты, а слесаря вроде меня нарезали резьбу на них. Для эвакуированных отыскали заброшенный барак, так для него нужно было печки изготовить, дверные и оконные петли. Когда товарищи из Кольчугино потеряли ключ от привезенного оттуда сейфа, пришлось его изготавливать. Не мне, правда, а тому самому Ване Лысову.
Он ключ точил, а я дверцы вырубал для печки-буржуйки. Зима сорок первого вышла очень холодной, хотя и полегче, чем зима финской войны.
Военный быт был очень нелегок, даже при том, что мы ко многому привыкли, по сравнению с этим привычным-тяжко становилось. Возьмем даже такой простой вопрос: получение того, что тебе положено по карточкам. Уже не будем упоминать, что не все положенное было и не заменялось другим. Вот ты пришел с работы и
стал в магазине в конец очереди и ждешь. Иногда хвост очереди на улице, то есть на морозе,
Хлеб раньше люди покупали либо целую буханку хлеба, либо половину. Обслуживать покупателя много времени не надо. А во время войны ему нужно отрезать ровно 400 грамм и не больше? Потому времени уже только на отрезание хлеба уходит подольше, чем он до войны потратил. И нужно время, чтобы продавец из карточки вырезала талон на сегодняшнее получение хлеба. Потому очередь стоит и ждет каждого, кто раньше в ней стоит. И так ты после работы отдыхаешь, стоя в очереди.
Как мы обходились? С тех пор, как мы с мамой пошли работать, как бы самой свободной из нас осталась младшая сестра. Вот, когда у нее уроков не было и школьников на разные сельхозработы или на помощь госпиталю не направляли, то стояла она. А мы по мере возможности помогали. Пришла мама с работы и затеяла обед готовить, а Нина в очереди. Через часок мама закутается как следует и пойдет младшенькую менять, чтобы она в тепле посидела, да и за варящейся кашей последила. Потом снова поменялись. Если что-то дается не по карточкам, а в одни руки, то другого человека из дома вызывают. Бежит соседский Колька по улице и громко орет: 'Марь Ванна, у вашей Лизки уже близко!' Побежал к соседнему дому и позвал других. И другими способами помогали соседям. Люди жили вместе, и, хотя бывало, что собачились, но это были наши споры, Марь Иванны с Марьей Петровной, а Гитлера эти споры не касались. Против него выступали единым фронтом. Да и без войны все равно мы друг дружке помогали. Та же Марь Ванна Яковлева дочку Марь Петровны Немигаевой Лизку могла покормить, если ее мать где-то задержалась. Потом, правда, она ей высказывала, что Марь Петровна не только трех мужиков с собой оставить не могла, но и до дочки ее руки не доходят.
И это у них еще долго шло.
В 1957 году я в Куйбышев к родителям приехал. И вот утром пошел в булочную за бывшими французскими булками к чаю. Тогда они звались 'городскими', но прелести вкуса не утратили. Дохожу до их дома и слышу знакомое:
-Ой, да сама ты черногузая, в баню с керосином ходишь, чтобы хоть со щек копоть убрать! Если тебя на угольном складе у штабеля забыть, так рабочие сгребут и в кузов отправят, а потом в печку!
Это Марья Петровна, басом иерихонским.
-Стерлядь ты сызранская, малосольная, которая в воде не тонет, а кверху брюхом в речке плавает!
Это уже Ивановна, и голос у нее тонкий, как у бормашины, но такой же душевыворачивающий. но это когда она соседку костерит, а когда просто разговаривает, то ничего.
-Ну что вы спозаранку галдеж устроили! Только со смены пришел, а тут как собачья свадьба под окном, заснуть не могу! Шли бы лаяться на Хлебную площадь, чтобы трамваи веселее ходили!
Это Олег подключился, зять Марии Петровны, машинист паровоза. От тещи и ему досталось...Они тогда так увлеченно ругались, что меня не заметили, когда я мимо проходил и здоровался. Пока я шел за булками, то подумал, что бабы наши много в ругательствах на черный цвет напирают, как на цвет всякого плохого. Вот тут припомнил прозвище Врангеля 'черный барон'. Он, небось, думал, что его так называют за пристрастие к черному цвету черкески, а тут все куда глубже.
Тут много чего можно было бы рассказать про детали, граммы пайка, как мы обманывали голод, про то, что в войну выходных зачастую и не было, то есть только на бумаге числились, и в нерабочее время могли поднять для чего-то срочного вроде прихода эшелона с оборудованием, которое разгружать нужно вот сейчас, ибо не только на наш завод эшелоны приходят... Так что это была некоторая тренировка перед фронтом, не к немецкому огню и смертям, а больше к не такому явному, но крайне важному условию, что на войне ты подчиняешь свои желания обстановке и исполняешь их только тогда, когда это можно. В мирной жизни это не так явно выражено, хотя и там нужно помнить, что 'свобода есть осознанная необходимость' и про разные вещи, что сковывают яркую индивидуальность и ее порывы.
Для того на службе человека довольно долго учат, тому, что он не один и должен действовать, как все и их общими усилиями выполняется задача. А та же самая строевая подготовка: для чего юного солдатика и матросика заставляют ходить строем и еще и песню орать, может, как бы несозвучную его душе? Вот для того, что в колонне по три строевым шагом он научился не только ходить, не наступая соседу спереди на ногу, что развивает его моторные функции, как медики говорят, но и ощутил себя частью единого целого, своего взвода, роты, батальона, увидел, что он не один, их много, и все вместе делают одно дело. Сейчас плац трамбуют, затем по приказу двинутся трамбовать румын в окрестности станицы Шапсугская. И это еще не все. Поскольку начинал я в береговой обороне флота, а там для отработки взаимодействия есть еще такой станок заряжания. На нем тренируют артиллерийские расчеты давать ту скорострельность, какая в ТТХ записана. И никто не должен сбиться с ритма, поэтому расчеты тренируются и тренируются. А потом продолжение того же обучения- ты снова в составе расчета очищаешь канал ствола орудия после стрельбы. Одному там не справиться, нужно работать именно расчетом. Если этого не сделать, то канал ствола портится, и придется досрочно менять лейнер, то бишь...ну вставляемую трубу в ствол, на которой нарезы и находятся. А это, на минуточку, двадцать одна тысяча рублей в довоенных ценах.
А вот теперь я перейду к боям в самом Новороссийске, сломав хронологию рассказа. Я ведь не знаю, сколько еще будет открыт канал связи и потому не хочется увязнуть в мелочах своей жизни и упустить то, что, возможно, более важно. Так, для лучшего понимания скажу, что призвали меня в марте сорок второго, я героически отбился от предложений идти в военное училище, ибо тогда не видел себя человеком, который всю жизнь служит (памятуя последующие события, становится немножко смешно, ибо после войны все сделал ровно наоборот). Призвали на флот, что тоже было неоднозначно, потому как среди молодежи носить бескозырку было почетно, но срок службы на флоте был четыре года, если мне не изменяет память. Потом даже вроде пять, если на кораблях. Я попал в береговую артиллерию, где служили немного меньше, но, впрочем, пока шла война, срок службы не имел принципиального значения. Но летом сорок второго обстановка менялась так быстро, что все время у флота и армии возникали новые нужды. Оттого обучения на специалиста по ПУС полностью не прошел и на батарею я не попал, а, прокантовавшись некоторое время в учебном полку, потом еще где-то (кем и у кого мы числились- ведают только небеса и кадровики), оказался в морской пехоте. Боевое крещение принял под Шапсугской (то, что было чуть раньше -я таким не почитал), потом воевал под Туапсе. В декабре сорок второго нашу бригаду вывели в район Геленджика на отдых, пополнение и для специальной подготовки, потому как впереди была десантная операция. О ней догадывались- потому, что нас учили посадке и высадке на десантное судно типа 'болиндер' и катер-охотник, поэтому всякий мнящий себя стратегом, мог это обсуждать, если рядом не было начальства. Оно обсуждение предстоящей операции в режиме морской травли всегда пресекало. На занятиях можно, если по делу, хотя ответ: куда пойдем и когда-никто не даст. Сказать, что подготовились мы хорошо, нельзя, потому что те самые болиндеры никто не снимал с перевозок. Оттого их притягивали на буксире в Геленджик, разгружали, и до отправки обратно давалось немного времени на тренировку. Отчего немного? До линии фронта было километров двадцать-тридцать, и 'юнкерсы' могли пожаловать в гости. И еще у нас были конкуренты-танкисты, которых эти болиндеры должны были высадить вместе с нами. Это тогда было необычно, если не сказать ярче. С охотниками времени на тренировку было больше, ибо катеров такого типа имелось довольно много, а не три, как болиндеров к этому моменту. Но, правда, в феврале сорок третьего мне ни на том, ни на этом высаживаться не пришлось. Так что это было так, для общего развития и понимания. Вот тренировку по бою в городе-совсем бы не помешало, но подобного удовольствия нам не предоставили. Не знаю, тогда об этом вообще не думали или просто что-то мешало. Наверное, второе.
А вот про десантную операцию в Новороссийске и Озерейке рассказать надо, потому что ее история важна для понимания, что такое война. Про личные впечатления можно и опустить или сказать позже.
Десанты в Озерейке и Станичке (это пригород Новороссийска) происходили в ночь с 3 на 4 февраля и были частью операции под условным названием 'Море'. Черноморская группа Северо-Кавказского фронта при помощи ее рассчитывала сбить немцев и румын с их будущего таманского плацдарма или линии 'Блау'.
'Голубая линия' при удержании позволяла немцам лишить нас Новороссийского порта (а это лучший порт на Кавказе), устья Кубани. Кроме того, немецкие генералы явно рассчитывали позднее вернуться на Кубань снова- иначе зачем прилагать значительные усилия по удержанию этого фронта, при том. что основные события 1943 года происходили не здесь? Ну да, если счесть, что немцы победят под Курском, то потом выкроят несколько дивизий и снова попытаются захватить Краснодар и Майкоп. Некий шанс на это был.
Пока же немцы довольно активно отходили с Кавказа на Ростов и позицию 'Блау', а советские войска рассчитывали ее снести ударом с суши и с моря. Операция 'Горы'-это попытка прорвать ее ударом сухопутных сил севернее Новороссийска, окончившаяся неудачно, а 'Море'- при помощи десантов обрушить приморский фланг немцев. Если пройти совсем немного, до станиц Красно-Медведовская и Натухаевская, хоть в процессе 'Гор', хоть выполняя 'Море', то получается выход во фланг и тыл укреплениям центра Голубой линии. А поскольку Краснодар немцы удерживали до 18 февраля, то случись выход к Натухаевской даже к десятому числу- и основные силы краснодарской группировки немцев должны бежать без оглядки, чтобы успеть убраться с Кубани побыстрее. Пока они там не будут окружены и похоронены.
Поэтому запланировано две высадки-одна в Южную Юзерейку(основная) и в предместье города Станичку (вспомогательная, для демонстрации). В Озерейку отправлялись целых три стрелковых бригады и танковый батальон, а в Станичку - отряд Куникова численностью около батальона, но из ребят, очень хорошо подготовленных для городских боев. Оба места высадки имели свои преимущества. Станичка-это южная окраина города. От места высадки до парка Демьяна Бедного-километра с два городской застройки. А от этого парка рукой подать до центра. Через бухту от него, то есть в нескольких километрах - многочисленная и мощная артиллерийская группировка, как морская, так и сухопутная. С наблюдательных пунктов на нашей стороне бухты-великолепный обзор на город. Обстановка на плацдарме наблюдается нашим командованием и можно сильно помочь артиллерией. Первые двое суток жизни десанта она регулярно давила немцев по периметру плацдарма и сильно помогла его удержать.
Есть и недостатки --это передний край вражеской обороны, и немцев там много, и немцы самые лучшие. И они просто так не уйдут.
А там, где высаживался основной десант, ему предстояло для угрозы немецкой группировке прорваться вдоль дороги на Глебовку километров на десяток. И каждый последующий шаг по ней угрожал окружением тех немцев, что держатся в городе. Место высадки было не очень хорошо тем, что Южная Озерейка лежит в относительно узкой долине реки, отчего удерживать плацдарм сложнее, нужно много сил, чтобы организовать надежное удержание захваченного. Артподдержка десанта: только теми корабельными орудиями, что рядом. Никакая другая артиллерия туда не достает. И до утра, потому что может явиться немецкая авиация. С точки зрения авиации, как я уже вроде говорил, разница положения обоих десантов невелика, до Озерейки от нашего аэродрома в Геленджике тридцать километров, а до Станички не сильно меньше.
Но есть значительный плюс: берег обороняли румыны, немецкой была только их поддерживающая артиллерия, и в итоге сыны даков побежали с берега. Начальство опять же действия десанта контролировать затруднялось, с учетом тогдашней беды с радиостанциями на берегу. Они-то были, но вечно при высадке выходили из строя. Поэтому при высадке в Петергофе осенью сорок первого все пять раций, что были с десантом, тихо ушли в неизвестность, и что делалось на захваченном десантом берегу- в Кронштадте не знали. Вспышки в ночи видели, звуки стрельбы слышали, а радиостанции молчали. Поскольку весь высаженный батальон погиб, то осталось неизвестным -как именно.
В Озерейке оказалось то же самое. У высаженных ребят из 142 батальона нашей бригады были радиостанции, были они у танкистов и на погибших у берега кораблях, а снова рации десанта молчали. Связь на короткое время восстановилась вечером, как потом выяснилось, с трудом починили трофейную рацию. А все остальные? Наверное, радиолампы не выдерживали высадки и бились. Так и случилось с семью рациями, что были у батальона.
Оба десанта были высажены в ночь с третьего на четвертое февраля, в с моей точки зрения паршивую погоду. Я ведь тогда не успел оморячиться, и даже трехбалльное волнение, что было тогда, выворачивало из меня и таких же душу.
Бывалые морские волки посмеивались и говорили, что для настоящего моряка это семечки и об этом вообще говорить не стоит, но салажата то и дело радовали рыб тем, что у них в желудке. Врали эти просоленные: на якобы слабом волнении несколько раз рвались буксирные тросы, на которых тащили болиндеры, а последний из них очень сильно опоздал к высадке. С чего бы такое творилось при несущественном волнении?
Меня не рвало, а тошнило, и было настолько гнусно, что, не знаю, как бы я в ту ночь воевал. Но может быть, я прибедняюсь, ведь пожар на нашей канлодке тушить помогал, и смог? Тогда в 'Красную Абхазию' попало два снаряда, сбило фок-мачту, да и мостику досталось. Пожар на корабле-крайне серьезное дело, хотя вроде бы кругом сталь, а не дерево, как во времена Нахимова, а гореть есть чему. Может даже ветром перебросить пламя с уже пылающего места на еще не тронутое огнем. С пожаром справились, хотя что именно я делал, как-то изгладилось в памяти.
Но вот как потом шатало на рейде Туапсе и по пути туда-осталось.
Высаженный 142 батальон нашей бригады, танкисты, штурмовой отряд, команды потопленных судов и кораблей, всего тысячи полторы человек, по большей части погибли. Потом нашлись счастливчики, что вернулись через линию фронта своим ходом, кто-то вернулся из плена, но их было уже не так много, я лично слышал о паре десятков из полутора тысяч. А десант Куникова попал в уязвимое место немцев, закрепился на берегу и удержался там, пока туда не высадились те, кто не попал в Озерейку. Ну что, так бывает на войне, 142 батальону не повезло, 322му карта легла лучше. Тем более потом были слухи, что немцы ждали десанта, благо их воздушная разведка засекла наши движения: подход кораблей или что-то в этом роде. При этом Озерейка и подобные места как бы прогнозируются, как место высадки, а вот прямо в Новороссийск - в это могли не поверить, что туда высадятся. Мы так и считали довольно долго.
Но кое-что вскрылось позже. В восьмидесятые годы в нашем дачном поселке купил дачу рядом со мной один немолодой, но крепкий мужчина.
И этот сосед по даче оказался из сотрудников адмирала Исакова, то бишь из Главного штаба ВМФ (его периодически переименовывали, то в Штаб ВМС, то снова по-старому). Кем он был к концу службы-не готов сказать, ибо сосед о современном старался не распространяться. Александр Иванович к моменту появления в нашем дачном обществе уже ушел в отставку, переехал к семье дочери, да и дачу купил, чтобы внуки имели возможность ближе к природе бывать. Им, правда, больше нравилось сидеть возле подъезда и играть на гитарах, подражая какой-то там группе, чем в грядках ковыряться, но деда Сашу это не смущало. Александр Иванович знал, как нужного добиться.
Когда он обнаружил, что его сосед не только лекции в обществе 'Знание' читает и таблетки ест, но тоже из флотских, мы с ним стали обсуждать не только дачные дела, но и минувшие дни. Иногда он мне рассказывал кое-что не для общего сведения, но при условии, что дальше меня эти сведения не пойдут.
Пока я жив был, то соблюдал молчание про доверенное, но за чертой и для потомков уже таиться было нечего,
По его словам (а он и другие примеры приводил и в иных темах для разговора), сухопутное начальство флотских нужд не понимало и на все смотрело со своей колокольни. Наши адмиралы в меру своих сил страдали тем же.
-Вот и смотри, Федя, на это как на пример взаимного непонимания. Брать Новороссийск надо и нам, и армейским товарищам генералам, только вот дальше и начинается это непонимание. Рассказывать тебе географию тамошнюю не надо, сам ее на пузе усвоил.
Точка зрения армейская: надо высаживаться в Озерейке, оттого при быстром продвижении, которое и получилось, обозначается угроза окружения новороссийской группировки немцев. И с точки зрения тактики они как бы правы, поскольку наносится фланговый удар противнику, причем в достаточно уязвимое место, разгоняем румын на берегу и угрожаем немцам окружением. И это даже получилось.
Но не до конца.
А вот теперь наша, морская точка зрения, то есть штаба флота и адмирала Октябрьского. Если мы высаживаемся в Станичку, то флоту удобнее руководить высадкой, сидя на КП на 9м километре Сухумского шоссе, то есть высаживать напротив себя, через бухту. Поддерживать артиллерией куда более удобно.
А сухопутные товарищи видят это лобовым наступлением через городские кварталы с множеством каменных зданий, приспособленных к обороне. Они это почитали тактически неграмотным и оттого озерейский вариант продавили.
Но то, что руководить высадкой в Озерейке сложнее, артподдержка вообще возможна очень ограничена: не будешь же держать крейсера в светлое время у занятого немцами берега! Плохо это кончалось, если вовремя их не увести. Поэтому с рассветом придется поддерживать только теми пушками, что на берег вытащены. С точки зрения наших соколов разница между Станичкой и Озерейкой невелика, прибудут и туда, и сюда.
Тут он, помнится, стал трубку набивать. А пока ее заряжал и раскуривал, я обдумал ситуацию еще раз, и мне она не понравилась.
- Дальше ты знаешь, какие варианты куда пошли. И получилось, как и мы предсказывали: демонстративный десант под зонтиком своей артиллерии удержался на плацдарме, пока не прибыло подкрепление. А в Озерейке, когда десантники ушли глубже, то потеряли поддержку с моря и оказались в кольце.
Тут я не выдержал.
-Иваныч, но ведь дело было чуть не так, и я тому свидетель. Высадить же должны были не только батальон Кузьмина и танкистов, нас на канлодках и тральщиках еще много сидело. Да, я слышал, что по плану танковозные баржи должны были как причалы использоваться, а они ярким пламенем пылают! И оттого якобы нельзя дальше высаживаться.
Но ведь высадка продолжалась! Да, костры издалека видны были, но 'Аджаристан' же ушел в сторону под гору Абрау, там его немцы не видели и не обстреливали, оттого и разгружаться начали без помех, двинули ребята Кузьмина, потом из 14 батальона пошла первая рота, затем вторая, и тут прибежал матросик с канлодки, передал приказ комбата вернуться на борт. Погрузились обратно и снялись. Тот, кто мне про это сказал, божился, что на пляже уже стоял и прошел по нему метров с полсотни, если не преувеличил. Забелин его фамилия, Толик, старший матрос. Погиб потом на мысе Любви. Я этого не видел, на 'Красной Абхазии' тушить пожар помогал, вместе с нашими артиллеристами.
'Абхазия'- то под огонь попала, но еще две канлодки и три транспорта могли там разгрузиться, либо рядом, либо через 'Аджаристан' как пристань!
И, глядишь, пошла бы музыка не та, Кузьмин уже не один бы Глебовку брал, а с нашей поддержкой, а кто- то прикрыл его фланги от удара, отчего плацдарм бы удержали. А потом какой-то не так горелый болиндер могли получше развернуть и из него пристань сделать.
Кто дал команду на отход? Штаб флота или Басистый сам решил?
-Штаб, конечно, но по радиограмме Басистого, что: 'Все пропало, шеф, гипс снимают, клиент уезжает!'
-Так подожди тогда ругать армейских, что не поняли морскую душу по своей сухопутной природе. План-то создали, но его не выполнили!
Хотя можно было, и я свидетель тому, что могли и остальных высадить, не полторы тыщи, а три-четыре! А еще тебе замечу, что если бы какой батальон горами вышел в западной окраине Новороссийска, то немцы могли его и не удержать, особенно, если 47 армия тоже навалилась у цемзаводов.
- Ты же должен понимать, что тогда-это не сейчас, когда мы уже совсем по-другому можем проводить поддержку десанта и с управлением куда лучше, поэтому вариант с основной высадкой в Станичке по тому времени лучший, а его пришлось заменять другим, а потом делать вынужденно.
-Иваныч, видел я это ваш лучший вариант и нахлебался им досыта. С февраля по апрель мы ломились через Новороссийск, и в этом месяце брали общежитие рыбаков и серый ЖАКТовский дом, и в следующем все также. Вся разница была в том, что в феврале он еще домом назывался, а в марте развалинами дома. В феврале еще наши группы могли проскочить в окно поглубже сквозь немецкую оборону, а потом и это стало невозможно. Так что мы под вашим чутким руководством все планировали ворваться в парк имени Демьяна Бедного, планировали.... А в начале апреля у нас в роте осталось 54 человека. В первой- сорок один, а в третьей, кажись, 28. Или 29, уже точно не вспомню. Во всем батальоне едва двести! Та же картина в двух других батальонах. И что ты сделаешь такими 'мощными' ротами? Нам потом еще 327 батальон придали, он тоже кончился быстро- в мае в нем осталось всего восемьдесят семь человек, считая всех, вплоть до медиков и артснабженцев. Третья рота и разведвзвод- всего по одному человеку на развод! В санвзводе и то четверо осталось, а уж как минрота с одним минометом двумя лейтенантами справлялась...И больше в роте никого и ничего. Это батальон по слабосильности комбриг Потапов поставил охранять берег, вот он и хранил. Только малую нужду с обрыва в море справлять было нельзя, а то немцы по разгружающимся кораблям торпеды запустят, и окажешься ты единственным в мире торпедированным краснофлотцем, которого немецкая торпеда на берегу достала!
И вроде с КП на девятом километре все видите, и поддерживаете, а результат-шиш да камыш от вашей поддержки!
И самое главное: отказ от высадки в Озерейке вышел не от того, что она была невозможна, а по каким-то другим причинам, решили, что не смогем, а Кузьмин и танкисты- ну, что же, случается...
Приказ не выполнен, и оттого ребята Кузьмина гибнут, а мы под долбанным серым домом землю носом роем! Чем Басистый -то мотивировал, почему высадка свернута даже после того, как канлодки без него догадались, как высадиться?
- Видишь ли, Федя, Октябрьский изначально считал, что район Южной Озерейки выбран неверно с точки зрения обеспечения боевой устойчивости десанта. И штаб флота полагал основным высадку и захват плацдарма в районе Мысхако, а посему считал выделенный наряд сил избыточным.
Не то, что Озерейский десант был отправлен на убой, это будет неправдой, но его неудача закладывалась изначально. И как раз, вполне об этом оповещенный, Басистый был суровой ошибкой как исполнитель. Там нужен был простой и решительный исполнитель, который бы выполнил план построчно и с точностью до запятой и, что характерно, вполне возможно, что общее количество потерь было бы по итогу меньше. А он рубил хвост кусочками! Почему его не наказали...Кто знает, может, за прежние заслуги в Феодосии.
-Ох, у меня аж сердце начало сжимать оттого, что подумал, кем мог стать в результате непонимания между флотом и армией...И так Вуковара хватило.
-Счастье твое, Федя, что ты всего этого на высоком уровне не видел. РККФ у нас всегда был "пасынком" и взаимодействию с флотом сухопутчиков просто не учили, они просто не понимали, что главное оружие десанта-это орудия кораблей. Ну не мог тогдашний флот обеспечить загоризонтную высадку и огневую поддержку на "длинном плече", вот просто физически не мог! А хотелось, очень сильно хотелось. Фактически ВСЯ история флота - история решения флотом задач, поставленных глубоко сухопутными военачальниками, не понимающими, и, что более страшно, не желающими понимать даже простейшие принципы построения флотских операций. Тут и сейчас не все хорошо. Но, извини, я тебя в это посвящать не имею права.
Мы еще потом поспорили, но я остался при своем. Меня не угнетали непонимающие мою душу генералы, хотя ряд десантов попали в сложное положение оттого, что при планировании их кто-то плохо рассчитал, когда высаженные соединятся с идущими наступление вдоль берега сухопутными войсками. Хотя надо быть честным и сказать, что не все так просто. Когда наш батальон высаживался в Вуковаре, до линии фронта по правому берегу было почти сорок километров. А десятого сентября сорок третьего бригада высаживалась в четырех местах, практически у линии фронта. В самом дальнем месте высадке- до фронта не было и четырех верст.
В обоих случаях -кровавая баня.
В словах Александра Ивановича мне виделось то самое перетягивание одеяла на себя, то, от чего нас так успешно отучали в начале службы. Может, я не прав, ибо в большие начальники не вышел и оттого не освоил науку лавирования между группами начальства.
Вернусь к вечеру шестого февраля, когда в 18.30 я устроился на палубе 'Красного Аджаристана', чтобы поменьше от ветра страдать. Точное время запомнилось, поскольку одним из трофеев под Туапсе были наручные часы. Через двое суток им наступил безвременный конец от попавшего осколка кирпича. Но пока они исправно стучали, и даже стрелки во тьме светились.
За полчаса до полуночи мы дочапали до причала рыбзавода и началась выгрузка. 'Аджаристан' выгружался на саму пристань, и 'Красная Грузия' пристроилась с другой ее стороны. Тьма кромешная, в спину бьет норд-ост. Он дул послабее, чем когда была предыдущая высадка четвертого числа, оттого и сил хватило на причал спрыгнуть, не будучи вымотанным тошнотою. Под ногами пружинили слабые доски настила. По району причала стреляла немецкая артиллерия, и явно не видя цели, так, для беспокойства. Немцы меняли установки прицела, поэтому взрывы двигались по берегу. Когда они приближались, жутко воняло чем-то горелым, но не похожим на тол. Видимо, в снарядах была какая-то взрывчатая смесь из разных эрзацев. Такое бывало, что если попадешь в воронку от такого памятника искусству замены, то можно было и отравиться. Я под Керчью артналет пережидал в подобной воронке, так меня в ней едва не стошнило. А ведь она была уже не свежая, а что было со мной, прыгни я сразу в нее после взрыва-нет на это ответа, только плохие предчувствия. При высадке темно было, и даже очень, но это я во тьме путался, а начальство все четко видело, и, как только я с причала сбежал, меня взводный за рукав поймал и нагрузил двумя коробками лент к 'максиму'. И их я пер с полкилометра, пока пулеметчики не отобрали обратно. Как только во тьме не грохнулся через какое-то препятствие или в яму не свалился- видно, кто-то за меня крепко переживал, не то мама, не то сестрички, не то Катя, к которой я пообещал вернуться и вернулся.
Наш взводный Тополев, видимо, во тьме видел, аки на свету. Тогда я думал, что такой талант выдается вместе со офицерскими знаками различия, когда взвод под начало получаешь, но, когда сам офицером стал, то обнаружил, что на офицеров военного времени эта льгота не распространяется.
Часам к трем мы получили приказ: в шесть утра атаковать по сигналу три красных ракеты. Артподготовка была совсем коротенькой, ибо не так много с собой артиллерии, привезли, да и не все успели на позицию поставить. Одно дело мне через разбитые дома шастать во тьме кромешной, а каково сквозь них протащить полковую пушку весом в тонну? Я это тоже представляю, потому что в ту ночь помогал и ее подтаскивать.
Потом выяснилось, что мы ненадолго упредили атаку немцев на нас (а это означает, что их перед нами явно до черта лысого). Про это мы узнали очень быстро, а кое-что уже после войны, что в планах командования на предстоящий день было выйти к его исходу дня аж на улицу Красноармейскую. А это всего-навсего прорваться до Западного мола. По карте это два с половиной километра птичьего лета, а пехом (это я много позже тоже проделал)-почти четыре. И, собственно, до конца города тоже не так много оставалось- вроде как восемь кварталов. Сил не так уже мало, но и не запредельно много: два батальона нашей бригады, куниковцы, которых придали нам, батальон из 165 бригады и штрафники. По числу почти что бригада, но артиллерии едва три батареи.
В общем-то это было головокружение от предыдущих успехов Куникова, и это сразу же сказалось. Продвижение составило от ста метров до почти ничего. Лучше всего получилось у штрафников. Бригаде придали знаменитую 613 штрафную роту флота. Она участвовала в большинстве десантов аж до устья Дуная и шла в самое пекло. Про нее даже всегда писали, как о героическом подразделении, только не указывали, что это именно штрафная рота, а просто '613 отдельная рота'. Там же был 688 отдельный штрафной взвод начсостава. Вот про него при моей жизни писали только в боевой документации.
В народе штрафбатом звались всякие штрафные подразделения, искупающие вину кровью, но на самом деле штрафные батальоны -это были места искупления для офицерского состава, и было их не так много, где-то по одному на фронт. Рядовые и сержанты искупали в штрафных ротах, которых было обычно несколько штук на армию. Ну, а флот в целом штрафном батальоне не нуждался, для этого хватало взвода начальствующего состава. Вот шестого и седьмого февраля они и имели наибольшее продвижение, а командир 613 роты Григорьев не ушел из боя даже дважды раненым. Он потом в нашей бригаде батальоном командовал, 142 и сводным, что попал на Эльтиген.
Но и остальные тоже задних не пасли, в атаку ходил наш начштаба батальона Савицкий, он тогда старшим лейтенантом был. Летел вперед, а я, грешный и два Ивана (Мартынов и Кожнев) его прикрывали, чтобы ничего с ним не случилось. Такой приказ у нас был. Нетипичное поведение для начальника штаба ОТДЕЛЬНОГО батальона, что по статусу приравнен к полку. Часто ли ходил в атаку начштаба стрелкового полка? По рассказам моих знакомых-нет. Разве что иногда, в особо тяжкой ситуации, так случалось.
А мы-морская пехота, у нас без удали никак невозможно, и краснофлотцы ей страдают, и начальники штабов. Савицкий же в атаку ходил и ранее.
Кстати, и ребята из 613 роты тоже. Ушел в самоволку, хлебнул в Поти чачи, устроил дебош и побоище, теперь с такой же доблестью немцев бьет в рядах славной шестьсот тринадцатой. Смыл кровью, а в августе опять в самоволке нализался и с патрулем подрался. И не узнал, идол, с пьяных глаз меня, вместе с кем только что в Новороссийске воевали: раз я с патрульной повязкой, значит, можно мне зубы пересчитать? А вот шиш, мы тоже не лыком шиты, скрутили и доставили. А потом рапорт комбригу написали, что просим этого дурня в трибунал не направлять, а наказать поменьше, а он уже в Новороссийске делом свои грехи отработает.
Комбриг Потапов нашей слезнице внял, Васька Зуев до самой высадки из нарядов не вылезал, а потом пошел в десант и погиб. Их группу высадили неудачно, под стволы пулеметов. Как он погиб, не знаю, но, если бы нам сообщили, что какой-то наш матрос голыми руками дот разломал и из тамошних немцев сердце вырвал, так я бы первый сказал, что это работа Васи Зуева и никого другого. Такой он был человек, которого нужно сугубо направлять, чтобы от него проблемы были у немцев, а не у своей комендантской службы и начальства.
Я рассказывал, рассказывал, а потом меня поразила мысль: а знают ли товарищи будущие, что такое вообще морская пехота, для чего она, откуда повелась и так далее. Поэтому я решил еще чуть-чуть сказать по первым дням на плацдарме, а потом предаться пояснениям.
Первый день наступления стоил нам шестидесяти убитых и двухсот раненых. Среди убитых был командир 14 батальона нашей бригады. Каитана третьего ранга Чебышева я не знал, может, даже ни разу и не видел за время совместной службы. Позднее слыхал, что был он из подводников. Летом сорок второго за какие-то грехи отправлен искупать кровью их, искупил, по службе продвинулся. Вроде бы даже его собирались снова вернуть на подводную лодку, но он до окончательного решения не дожил.
Но вообще убитый один из двух штатных комбатов, и раненый Григорьев (как командир ОТДЕЛЬНОЙ роты он тоже в ранге комбата)-это много. С учетом того, что командир 142 батальона пропал в Озерейке, и что с ним - никто не знал, то потери начсостава очень чувствительные. В Озерейке же бригада потеряла тысячу двести человек.
Возможно, шестого комбат Кузьмин еще воевал, ведь мне незнакома хроника их боев в окружении. Сильно позднее узнал, что он при выходе к своим был ранен и попал в плен. Потом совершил побег и вышел к своим. Увы, попавших в плен командиров зачастую ждала судьба 'смыть кровью' то, в чем, может, и не был виноват. С учетом того, что мне рассказал Александр Иванович, он не виноват вдвойне. Но тогда про штабные игры никто не сказал, потому комбат был зачислен в штрафную роту, воевал в ней и умер от ран, полученных в бою, где-то на Центральном фронта. Мне так рассказывали, причем упоминали, что он даже числился расстрелянным в плену. Якобы наши херсонские подпольщики потом передали его орденскую книжку и партбилет, а также рассказали про его расстрел. Но, может быть, они же вписали его в списки расстрелянных, а самому комбату дали документы простого рядового, а затем информация для немцев стала информацией для нас? Подпольщики же тоже гибли в лапах гестапо, потому тот, кто знал точно, мог погибнуть, а кто не точно - остался жить и рассказал, что знал.
В городе же продвижение было невелико, но было.
Краснофлотец Федя Белозерский к вечеру устал как собака, перемазался во всем, что нашел, за исключением тавота и нефти, и ему даже жрать не хотелось, а больше свалиться и спать, спать, спать. Желательно до утра, часов с десять подряд.
Увы, поспать удалось не десять, а полтора, потому что в два ночи началась атака. С небольшим запозданием, правда, но на сон это не повлияло. Я ведь не лошадь, чтобы спать стоя. Еще меня трижды стукнуло взрывной волной от близких разрывов и ободрало кисть левой руки. Форма тоже пострадала, но зашить ее не удалось из-за темноты.
Но я ощущал себя выигравшим, потому как забросал гранатами немецкое пулеметное гнездо, а они меня нет! Ободранная рука вместо двух пулеметчиков-чья взяла?! Естественно, не немцев А их тоже не бесконечное количество. И 'Формочки' далеко.
Насчет формочки-это такая жестокая средневековая шутка.
Одна графиня, будучи без мужа, командовала всем в своем графстве, в том числе и войной. В неудачном бою у нее взяли в плен двух сыновей, а ее осадили в каком-то замке.
Враги и предложили сдаться, намекая, что если она продолжит борьбу, то с сынами что-то нехорошее случиться. В ответ боевая графиня подняла юбки и кое-что показала, добавив, что у нее есть 'формочка', при помощи которой она наделает еще. В смысле детей.
Средневековье, что с них, варваров, возьмешь. Даже сказать, что не сдастся никогда, в лаконическом стиле, не могла. А слышать такое от матери -вдвойне страшно.
Я видел маму партизана, на глазах которой убили ее сына, после того, как она отказалась показать дорогу в отряд. Но чтобы она сказала бы про 'формочку'-не могу себе представить. Не европеец, не средневековый и не граф, оттого и не могу.
Боевая задача на следующий день состояла в следующем:
Отряду Куникова -овладеть восточной частью предместья Станичка и мысом Любви. Начало атаки - 20.00 7 февраля.
14му батальону- решительным штурмом овладеть кварталами 544,540,543,541,542, 520, 516 (кажется, все) и содействовать отряду Куникова в овладении мысом Любви.
Прибывшему парашютно-десантному полку наступать вдоль западной окраины города до улицы Красноармейская, затем вдоль нее до пристани Каботажная.
322 ОБМП овладеть высотой с кладбищем. Дальше указывалось, что высаживающаяся 165 бригада частично оказывает содействие в занятии высоты с кладбищем, а второй ее батальон, который уже был тут, наступает и занимает район Лагеря и совхоза Мысхако.
Что это означало?
Рыбозавод тогда располагался за городом и его отделяло от предместья Станичка железнодорожное полотно.
Южная окраина поселка- улица Первая Застаничная, параллельно ей шла улица Песчаная, а затем улица Комаровская.
Немного не доходя до нее (насколько я помню) и были наши позиции, что были заняты до сих пор.
Кварталы 544 и прочие, что перечислены в задаче 14 батальону-это самые западные кварталы города и Станички, между городской тюрьмой на севере и Станичной площадью на востоке.
До Красноармейской- 8-9 городских кварталов. Каботажная пристань- она на берегу, если свернуть по Красноармейской, дойти до моря еще десяток кварталов и вот там будет она.
Мыс Любви - пяток кварталов от Станичной площади по берегу моря (плюс еще два-три до самой площади).
Высота с кладбищем-до нее птичьего лету километра два напрямик от рыбзавода.
Тогда, естественно, я этого не знал, а когда позднее читал документы, то думал о том, что сила сопротивления противника ими признается почти нулевой для выполнения приказа. Что было совсем не таким.
Радовали в документе только два момента: нам на подмогу прибавляется сил: фронтовой парашютно-десантный полк и все большая часть бригады Горпищенко.
Это раз, и есть второе - удар идет не только через городские кварталы, но и занимается открытое пространство меж городом и морем. Лагерь стоял как раз над Соленым озером. А над совхозом Мысхако- подымалась одноименная гора, с которой наш плацдарм просматривался как на ладони. Ее тоже надо было брать, и это произошло. Но сильно позже.
Я, может быть, кое в чем ошибаюсь, особенно в топографии, но пусть простят меня потомки, ведь приходится совмещать старое восприятие того, что видел сам в сорок третьем. того, что видел позже и того, что нарисовано на генштабовских картах. А это не так легко. Когда я попал в Новороссийск снова, а это был конец семидесятых, то мало что узнавал. Такое впечатление, что неизменными остались только бухта и горы над нею. А того города уже нет.
Как нет и предместья Станичка, ныне именуемого Куниковка, но это уже совершенно другое, а прежнего-нет. Не осталось ни одного старого дома, вдоль резко выросшей Суворовской улицы стоят двухэтажные послевоенные дома, вдоль проспекта Ленина, которого раньше не было вообще (его явно вели без оглядки на прежнюю сетку улиц)- хрущевки. Вдоль моря на мысе Любви - они же, а прежнее все ушло.
Старые дома начинаются только за мысом Любви, и то не так, чтобы и много. Красноармейская улица теперь- имени Революции 1905 года. Нынешняя улица Исаева -наверное, это была тогда Слепцовская? Станичной площади -нет вообще, как нет и тех самых ориентиров, что столько раз стояли перед глазами.
Кладбище на высоте сейчас называют Солнечной, от имени близлежащей улицы. Так и говорили: 'Тебе явно пора на Солнечную! Там тебя заждались!' Это не мне, это два жителя во дворике ругались по поводу проигрыша в шахматы. От железной дороги, что шла через всю эту сторону города вдоль моря, остался только небольшой бетонный мостик за рыбзаводом. И люди даже не знают, когда ее сняли!
А, собственно, для чего им она? Это мне ставилась задача занять Станичку до мостика за железнодорожной будкой, а им не нужно. Поэтому разное мы с ними видим. Они глядят на улицу Черняховского и зеленые насаждения на ней, а я вспоминаю, как она тогда называлась: Леваневского или Комаровская? Или я вообще путаю, и это разные улицы? По Комаровской текла речка, а по Черняховского-нет. Или ее загнали в трубу? Заборы и дома сгинули еще тогда.
Ну ладно, вернемся к заре времен и что было тогда из морской пехоты. Еще тогда всякий вооруженный из судовой команды мог с этим оружием сойти на берег и что-то добыть. Он же мог пойти на абордаж. Правда, с распространением гребных судов, особенно с многими веслами, появилась тенденция, что грести должны каторжники по приговору суда. Название 'Каторга' родилась именно оттуда, от названия одной из разновидности судов. В то же время для викингов -гребец на их драккаре может быть только свободным человеком.
Поскольку творцом российского регулярного флота числится Петр Великий, то он и к этому приложил руку реформатора. Поскольку война на мелководной Балтике требовала мощного гребного флота, то Петр встал перед такой проблемой: как совместить греблю галерными веслами и мощную абордажную команду? В той же Франции и Турции гребли каторжники, а в абордажной команде служили солдаты.
Петр же решил посадить на весла галер солдат своих полков, чтобы они, когда нужно, то гребли, а когда нужно, то шли в атаку. Но что делать: как солдату заняться позорным трудом, подобающим скорее преступнику, чем солдату? Петр сагитировал солдат, пояснив им, что для них такой труд нисколько не стыден и у него получилось. Кстати, чтобы солдаты гребли как следует, им в летние посты разрешили есть мясо. Это делать тоже пришлось уговаривать, а куды же денешься? Вести галеру на веслах не так легко.
Меня по этому вопросу интересовало вот что: солдат от поста отлучили, то есть они не грешили, а возложили ли усиленный пост на кого-то другого? Скажем, на монахов вместо солдат? Но ответа на него я не получил.
В результате получился целый корпус войска, который перемещался по морю и в случае нужды брал на абордаж вражеские эскадры, а также высаживался на берег и тоже бил супостата.
В 1721 году высадка десанта Ласси на шведский берег и погром тамошних заводов и прочего сильно ускорили наступление Ништадтского мира.
Но постепенно в морской пехоте, как специально подготовленным войскам для десанта, перестали сильно нуждаться. Поэтому к началу 20 века подразделений морской пехоты в российском флоте уже не было. Матросов в какой-то мере учили сухопутной войне, поэтому при нужде с эскадры свозили на берег одну или несколько десантных рот, придавали им пару десантных пушек, и они что-то делали. Матросы гребли на шлюпках к вражескому берегу, на берегу шли в штыки и пока справлялись.
Затем грянула Первая мировая и оказалось, что в новых реалия войны недостаточно дружно идти в штыковую атаку и уметь стрелять из винтовки. Хотя моряки, привычные к корабельной технике, легче осваивали современные новинки вооружения. Наша гражданская тоже кое-что привнесла, благо из-за проблем содержания такого большого флота и нужда в преданных революции войсках привели на сухопутье тысячи матросов. Опыт был весьма разнообразный. Например, при высадке десанта в Энзели оказалось, что гребцы в шлюпках десанта рванули вперед, бросив высадочные средства! Шлюпки выбрасывает прибой на берег, второй эшелон десанта сидит на кораблях, ожидая, когда высадочные средства вернутся, а они лежат на берегу, а гребцы где-то далеко! Так и десант сорвать можно, потому что нечем наращивать усилия.
После гражданской войны специальных войск для десантов долго не было. Но где-то началу войны на Балтике сформирована бригада морской пехоты, и к ней еще несколько рот, так и называемых- 'морской пехоты'. Помимо них в составе флотов и флотилий были пулеметные роты, местные стрелковые полки, горнострелковые и танковые батальоны. Обучались ли они десантным действиям? Не знаю.
Почему нужно на флоте иметь хоть немногие части и подразделения, обученные этому? Почему нельзя натаскать стоящую близ Кронштадта или Севастополя стрелковую часть? Вообще-то это делалось, В Закавказском округе два горнострелковых полка специально обучались использованию в десантах - из 9 горнострелковой, и, кажется, 63ей.
Они и пошли в Керченско-Феодосийскую операцию.
Но во все этом есть большая сложность. Сухопутные части подчиняются сухопутному командованию и выполняют его замыслы и решения. Возникла бы срочная надобность, и поехал обученный 105 горнострелковый полк не в Феодосию в десант, а под Ростов. И нет уже подготовленной и напрактиковавшейся части. А кто вместо нее? Ну и дадут что-то вроде 388 дивизии, 'прославившейся' под Севастополем. Поскольку кризис под Ростовом и необходимость десанта могут случиться одномоментно, то все может выглядеть еще хуже.
Даже 388 дивизия может смениться тем, что сейчас дать просто некого. Есть и другие мелочи, вроде шторма. Даже отборный по сухопутным меркам полк, попав на пути к месту высадки в шторм, сильно потеряет в качестве. Хотя временно, но попробуйте идти в бой после многократного 'принесения жертв Нептуну', когда рвать уже давно нечем, но все равно тошнит! Лично свидетельствую, что ничего хорошего в этом нет.
То есть на армейцев надеяться до конца не стоит. Но, может, надо воспользоваться старым опытом? Часть моряков покинет прежнее место службы, возьмет винтовки и высадится на берег? Тут тоже таятся подводные камни. Краснофлотца на корабле многие годы учат его специальности, но не пехотному бою. Даже пулеметчик на установке М-1, чтобы воевать в качестве первого номера станкового пулемета на берегу, должен кое-чему учиться. Никто его, скажем, на крейсере не учил, как выбирать и оборудовать позицию на земле. У него позиция одна, заданная конструкцией корабля. Источник воды для охлаждения -тоже регламентирован. А средняя подготовка краснофлотца на корабле как бойца: ну, в лучшем случае -знание винтовки и гранаты и некие навыки стрельбы и штыкового боя. При этом он может быть асом в своем деле, но как пехотинец он новичок.
Возможно, и все будет даже хуже.
При подготовке десанта у Григорьевки на учениях десантного полка опрокинулась шлюпка. Было много утонувших. То есть матросы не умели плавать и не были обучены тому, что в боевом снаряжении не поплаваешь, надо от него срочно освобождаться. Дальнейшее разбирательство обнаружило, что не умеющие плавать на этом не закончились, и они есть даже в командном составе полка. То есть снятые с корабля способны смело пойти в бой и героически пасть за Родину и Сталина, но вот победить- их этому надо учить. То есть мы возвращаемся к наличию специально обученных десантных войск. Как костяка десанта, как минимум. А тогда уже их разбавят кочегарами и тружениками минно-торпедного склада и даже тогда они смогут сделать дело.
Оказалось, что флоту нужен разведотряд, не помешают и парашютисты, а также легководолазы-разведчики и диверсанты. Но это уже шаг номер два. Для первого шага нужно было наличие той самой морской пехоты, то есть первого броска десанта. Во втором броске может пойти и армейская часть.
Флоту также нужен некий комплект даже просто стрелковых частей, чтобы прикрыть его базы в случае форс-мажора, который в начале войны случался регулярно. Под тем же Темрюком к городу и базе Азовской флотилии вышла румынская кавалерия. Сначала одна, потом другая кавдивизия. Войск в городе-два батальона морской пехоты, 305 и 144 й. Потом сформировали еще один, из моряков потопленных кораблей и тех, кого нашли. Соотношение сил-сами понимаете. Но, как оказалось, один морской пехотинец стоит многих румын, хоть пеших, хоть конных. Это было ясно и с Одессы, и в очередной раз подтвердилось. Не было бы у Азовской флотилии этих двух батальонов -все случилось бы куда хуже.
Поэтому морской пехотинец должен быть оморяченным, то бишь не выходить из строя при ухудшении погоды (это простительно сухопутным), в случае повреждения корабля или судна уметь бороться за его живучесть в помощь экипажу, разбираться в корабельном устройстве, то есть уметь быстро занять свое место в трюме, кубрике и на палубе, то бишь научиться быстро бегать по корабельным трапам.
Не умеющий плавать-теряет качество. Конечно, в декабрьской воде Дуная и Керченского пролива долго не поплаваешь, но в сентябре мне поплавать пришлось. Не умей я держаться на воде- жизнь была короче.
Теперь перейдем к боевой подготовке. Морской пехотинец должен быть готов ко всему, в том числе и к тому, что даже оставшись один, он должен продолжать выполнять задачу. Не занять наиболее подходящее тихое место и ждать своих, а продолжать воевать.
Боекомплект выдавался обычно для десанта двойной, но эти патроны и гранаты очень быстро кончались, а вот пополнение получалось когда как, то это тоже предъявляло некоторые требования к десантнику. Например, проще всего освоить трофейное оружие и воевать им. Владимир Кайда из куниковского батальона попал в аналогичную ситуацию - патронов нет, зато поблизости есть два фрица. Он и убил обоих. Кулаком по маковке, предварительно сорвав каску. Палец при этом вывихнул, но дело сделано, он жив, гады мертвы, а у него уже нет проблемы с боеприпасами.
Правда, товарищи ему напомнили, что зря он так пальцы вывихивал, у него на поясе еще финка имелась, про которую он вгорячах не вспомнил, но это все в тему: продолжать выполнять задачу, несмотря ни на что. Я был не столь мощным, как Владимир, легко поднимавший 'Максим' и бегом бегущий, куда надо, но сворачивать врагам шеи приходилось. Выходило тихо, но запах, обозначающий конец еще одного врага, присутствовал и не радовал. Но порох -он тоже не розами благоухает.
Физподготовка тоже требовалась: на вражеском берегу на тебя могут бросить танки, а артиллерия бывает с тобой не всегда. Итого берешь 'Ворошиловский килограмм' или его подобия и отбиваешься. Мы вообще любили противотанковые гранаты даже по пехоте применять. Осколков от нее немного, но удар взрывной волны впечатляет. Закинешь ее в комнату, так всех там по стенке размажет, но не поцарапает. Можно придумать еще много другого.
Но самое главное: ты должен быть готов ко всему. В любом смысле. Когда ты идешь в первом броске, что именно ждет тебя на вражеском берегу -не знает никто. Даже потому, что за время плавания противник может там резко усилиться (заночевала в нужном селе танковая колонна) или наоборот практически очистить место боя. С тобой тоже может произойти все, что угодно: пламя авиационного бензина, как в Озерейке, повешение на мясницкий крюк, как в Новороссийском холодильнике, затопление острова, как в Илокском десанте. Тебя тоже раненые друзья привяжут к дереву и будут надеяться, что ледяная дунайская вода остановится хоть на подбородке.
И раненому в десанте тоже много чего грозит. Тебя перевяжут, может, даже найдется бинт на смену повязки завтра. А вот на хирургическую обработку раны ты попадешь на какой-то день позже. Поэтому дело может закончится ампутацией, хотя сначала рана не казалась столь тяжелой. В Эстергомском десанте три сотни раненых оставались на плацдарме трое полных суток, только 23 числа с ними соединились, и до госпиталя снова прошло какое-то время. Рота 393 батальона в Новороссийске обороняла клуб портовиков с 10 по 15 сентября. И только 16го, да и то не сразу появилась возможность эвакуировать раненых. Так что раненые 10 и 11 числа очень долго ждали эвакуации и хирургической обработки ран.
Уходя в десант, не знаешь, вернешься ли оттуда.
На Балтике полностью погибли почти что десяток десантов. Первый в этом скорбном списке- Бентгшер, последний- Мерекюла. На Черном море- три. Евпатория, Судак, Озерейка. На Севере -не слышал, Волжская флотилия тоже потеряла один десант. Иногда от этого скорбного списка участников отделяло очень немногое- в Илокском десанте не раненых и не убитых не было, в Эстергомском совсем целыми осталось пятеро. Остальные из пятисот с лишним либо ранены, либо убиты. В Николаеве из 68 десантников уцелели только двенадцать. Не во всех десантах высаживалась морская пехота, в Судаке были горные стрелки, но какая разница? В Николаеве был местный проводник и десяток саперов, но чем они хуже морских пехотинцев батальона Котанова?
Сложнее, пожалуй, было только воздушным десантникам. Ну, я так думаю. Эти ребята особенно о себе не рассказывали, просто уходили в ночь и не всегда возвращались. Мой знакомый, служивший в 8 воздушнодесантной бригаде и высаживавшийся в феврале сорок второго под Москвой, как-то обмолвился, что из двух с лишним тысяч сброшенных парашютистов на место сбора пришло на тысячу меньше. Куда пропала эта тысяча, и что с ними случилось...Наверное, прав поэт, что написал:
'Погибшие в небе за Родину
Становятся небом над ней.'
Они и стали подмосковным небом. Возможно, не небом, а подмосковной землей? Ничего не имею против, но они носили небесного цвета петлицы и шагали за борт самолета в небо, поэтому, наверное, все же небом.
У меня и моих товарищей тоже была возможность стать частью нашего Черного моря. Или нашей либо чужой земли- румынской, чехословацкой, венгерской.
Со мной этого не случилось, но не всем так повезло.
Но вернемся снова к морской пехоте. Она частично входила в состав флотов, а частично передавалась в Красную Армию. После войны я с удивлением обнаружил, что 18 января 1943 года вместе с бригадой был передан в состав Красной Армии. Покопался в памяти- не помню, что об этом нам объявляли. И до самого конца моей службы в бригаде мы носили флотские звания! Ну да, лейтенант хоть на флоте, хоть в армии, звучит одинаково, но я же помню, как мне присваивали звания старшины 1 и 2 статьи! Когда младшего лейтенанта присвоили -вот, честно говоря, не осталось в памяти, чьим приказом- по Приморской армии или по флоту. А в личное дело во тьме внешней уже не заглянешь.
И для чего такие таинства - не очень ясно. То, что мы когда морской стрелковой бригадой числились, когда бригадой морской пехоты-это понятно. Хотя может, эти изменения совпадали с тем, как нас передавали туда-сюда?
Для действий на берегу нас по довоенным документам должны были одевать в форму ?5(если сейчас уже не путаю). На практике же получалась какая-то смесь флотского обмундирования и армейского. Правда, сапоги у нас были у большей части народа, чем у армейцев. Когда приходило пополнение-там вообще бывало всякое.
Когда я пришел в 322 батальон, нашу группу перед этим полностью переодели в армейское и даже тельняшки хотели отобрать, а вот следующне пополнение пришло из флотского батальона БАО -в какой-то рабочей, хорошо, если не четвертого срока носки. Выцветшие донельзя, протертые, сплошные масляные пятна, а, может, и чего-то другого. Правда, им этот ужас успели заменить до боя. Чаще всего получалось так: обмундирование армейское, но под ним тельник и где-то за пазухой или в вещмешке бескозырка. Ее надевали чаще в атаке, но если командиры и политработники позволяли, то носили и так. Отдельные франты носили форменки вместо гимнастерки, либо пришивали воротник-гюйс к ней. Вот за это могли и фитиль вставить. Тогда я приказы исполнял, но внутренне ощущал оппозицию таким ограничениям. Потом, конечно, понял, что незачем радовать врагов четкой демонстрацией того, кто против них. Навел фриц бинокль на нашу траншею и смотрит, кто там? Ага, бескозырки. Значит, все те же.
В атаке-да, не все увидевшие потом смогут рассказать, кто их и как. Но решало начальство, а его решения и приказы, из него исходящие, надо выполнять. И правильно решило.
Что касается снаряжения, то я попал на фронт во второй половине сорок второго, когда с ним
уже было не так хорошо.
Если довоенный автоматчик должен был иметь три подсумка для дисков, то нам выдавали только один. Прочие предметы-тоже не всегда. Поэтому приходилось что-то придумывать: воспользоваться трофейным (если можно, конечно), сделать сам, скомбинировать. Я, например, старался превратить противогазную сумку в гибрид малого вещмешка и патронташа. Не просто положив на освободившееся место, но и сделав гнезда и отделения внутри.
Еще вот что: когда глядишь на фотографии морских пехотинцев, то есть в них элемент театра. Не потому, что мы такие демонстративные, а оттого, что наша тогдашняя жизнь еще относила фотографирование к празднику. На войне сфотографироваться было возможно очень нечасто. Обычно- на документы, если очень повезет, то тебя снимут для газеты и будешь пытаться разглядеть свои черты лица на газетном листе. Бывали и фотокорреспонденты, но, как оказалось, основная часть ими отснятого лежала где-то в редакциях или дома у работников ФЭДа и 'лейки'. Потом сильно обрезанное фото могло украсить мемуары военачальника, да и персональные выставки фотографов стали устраивать.
Вот там и обнаруживалось, сколько всего обрезано при помещении в книгу. А раз это праздник, то можно себе позволить обвешаться оружием и гранатами. И бескозырку заломить, и чуб наружу выпустить, если есть возможность его показать. И в мирное время фотографирующиеся люди и оденутся покрасивее, и позу примут поимпозантнее.
И еще разные мелочи.
Как-то с внуками были мы на выставке военного фотокорреспондента, бывавшего там, где я воевал. По крайней мере, нескольких куниковцев я узнал на фото, да и некоторых ребят из бригады.
Вот и Виталий увидел матросов с пулеметными лентами через грудь и удивленно спрашивает: 'Дед Федя, а это точно Отечественная война или все же Гражданская?'
Рядом стоящий гражданин лет пятидесяти тоже удивляется- в руках у матросика явно ППШ, а лента на груди 'максимовская'?
Вот и разъяснил им обоим, что перед нами краснофлотец из пулеметного расчета, а не форсящий клешник, которому приспичило принять воинственный вид. Так что он на груди переносит часть боекомплекта, а еще коробку или две возьмет в руки. Лента с груди пойдет в пулемет, а к его ППШ -у него еще патроны есть. Так что он делом занят, а не выпендривается.
Ветераны Одессы и Севастополя говорили, что вначале могли стрелки морских полков обмотаться лентою, как хранилищем боезапаса, но практика показала, что пулеметная лента для этого неудобна. Да и они нужны пулемету, а Ваня Галкин и другим способом может свои патроны носить. Так сказал взводный Миловатский и конфисковал ленту в пользу пулеметчиков. После я таких энтузиастов лент не припомню, даже на керченском плацдарме, где было сложно с винтовочными обоймами и с дисками. Из тыла проходило вдоволь патронов, но россыпью, а не в обоймах. 339 дивизия особенно бедствовала-хоть побирайся!
Насколько мне помнится, к Озерейке и Новороссийску доля братишек с ППШ колебалась от трети до половины состава рот. После потерь -вырастала еще больше. В апреле, когда у нас в роте осталось 24 человека, у двадцати из них был ППШ. В пулеметной роте на двенадцать наличных организмов- 9 автоматов. В разных отдельных взводах -там винтовок было побольше.
Почему так? Ну это происходило не только у нас в бригаде. Когда бои идут в городской застройке, нужда в винтовке ограничена. Зато двадцать автоматов для обороны или атаки накоротке -это совсем неплохо.
Добавлю про гранаты: в городе и в десантах нужда в них велика, а БК на одного стрелка-две штуки. Двойной-четыре. Тратятся они быстро, а доставляются не всегда хорошо. Поэтому добывали сверхштатно, использовали трофейные. Сколько же я использовал разных гранат? Да всего с десяток типов. Но всегда, пользуясь трофейными, испытывал ощущение, что в них скрыта какая-то опасность и, когда их подчистую расходовал, то вздыхал свободно.
Возможно, это нервное, но это было. Из гранат больше всего любил Ф-1. РГ-42 откровенно опасался. Наступательные гранаты как бы рассчитаны на то, что ты их бросишь на максимальную дистанцию, то их осколки до тебя не долетят. Разумеется, если кидаешь себе под ноги, то не до этого.
А вот на Дунае метнул я гранату метров на двадцать пять, а осколок прилетел обратно, прямо мне в щеку. Красота неописуемая (сокращенно 'морда') при мне осталась, но с тех пор я такую гранату кидал как оборонительную, из-за укрытия или в окно с улицы. Незнакомые гранаты, взятые в бою, использовались связанными со знакомыми-пусть рвутся от детонации и не надо рисковать с незнакомым взрывателем.
Теперь о пистолетах. На основе опыта стоит признать, что он у рядового больше как баловство и в деле используется редко. И нужен он больше бойцам с винтовкой, автоматчикам меньше.
Рядовым по большей части официально пистолеты не положены. Они были у первых номеров ручных пулеметов, первых же номеров ротных минометов...Вроде как все. Поэтому у нас в бригаде было принято, что советские пистолеты и револьверы есть только у тех, кому они полагаются. У остальных они беспощадно изымались. Тем, кому не хватало личного оружия- пользуйся трофейным. Но при условии, что твое оружие должно быть ухоженным. Если же нет, то нечего позорить морскую пехоту нечищеным парабеллумом.
В 83 бригаде все чуть отличалось, но в Пеште и после него пришли к тому же результату. Я считаю такую систему правильной, только еще надо было подсказывать молодым и зеленым, чтобы они в бой дамские браунинги не брали. У немцев они в вещах попадались. Видно, хозяева их захватили с гражданки и так и не выкинули по сентиментальным причинам.
Вот его в бою не надо. Можешь санинструктору-девушке подарить или обменять. Спасать свою жизнь с его помощью не стоит.
Я, как молодой и зеленый, в сорок третьем и сорок втором таскал когда один, когда два сразу. С трофеями ведь как повезет, а иногда требуется подарить или поменять -и вот у тебя уже один. Потом как-то от них отошел и изрядную часть сорок четвертого провоевал с одним. Правда, в Будапеште у меня было аж три. Один-положенный мне как офицеру ТТ, и два трофейных венгерских 'Фроммера'.
Относительно небольшие такие и достаточно удобные. Для чего они мне были нужны? Для ночных поисков и проползаний сквозь подвалы и узкие проломы. Ночью и в подвале темно, и глаза к тьме привыкают.
Вот ты ползешь и видишь врага, которого надо прибить сейчас, безотлагательно! Да, можно из автомата очередью резануть. Но тебе по глазам так ударит вспышкой, что на несколько секунд можешь ничего не видеть, ушам тоже мало не покажется.
А пистолетный выстрел чуть слабее и по глазам, и по ушам бьет. Ну и разные мелкие соображения. Когда ползешь в узком проходе, мне проще держать два пистолета в руках, чем автомат в них же. Когда Будапешт взяли, я их обменял у тыловиков на разное нужное для своего взвода. В Радвани при высадке у меня был только ТТ,
а в Комарно еще и 'Вальтер' П-38. Из него я и высадил в чешское небо все наличные к нему патроны, когда узнал, что войне конец.
Ножи-с ними тоже случались 'ножевые лихорадки'. Финский нож полагался разведчикам, а также штык нож был у вооруженных СВТ, а остальным-никак.
Но правдами и неправдами ножи были у всех, кто в них ощущал нужду. Или почти у всех. Финка, трофейный штык-тесак, еще что-то. СВТ было не так много, и они постепенно вымылись уже в первой половине сорок третьего. Но их штыки-ножи оказались долгожителями. У меня быстро появился румынский штык, который мне служил аж до Новороссийской высадки, поэтом на его место пришел другой такой, что служил до отправки в 83 бригаду. Кроме него, случались разные складные ножи, которые менялись чаще. Искупался я в море в сентябрьском десанте сорок третьего-и прощай, нож Кременчугского штамповочного завода, что я себе еще до войны купил. Стоил он тогда рупь двадцать. А после купания заржавел, ибо не до него было и времени не нашлось обиходить. Подобрал под Керчью складной нож у убитого немца, но сталь там оказалась хреновой. Пришлось заново искать. Всего складничков за войну у меня было почти десяток. Тот заржавел, тот сломался, тот вообще черт знает куда делся...Зато в Опатоваце мне повезло дважды.
Нашелся стилет и складной нож, на вид непрезентабельный, но со скрытыми достоинствами.
Стилет отправился за правое голенище, где жил всю оставшуюся войну, а потертый ножик оказался памятником Австро-венгерской монархии, и в ней его сделали из очень хорошей стали. С обоих пришлось спилить несозвучные современности эмблемы, и они стали мне служить.
Еще один полезный навык, особенно в десантах: сразу же ищешь трофейное оружие. Винтовку, автомат, пулемет и патроны к ним. Они излишни только на пеших маршах.
И открою маленькую тайну: вот, к примеру, у вас есть своя винтовка и трофейная тоже.
Вот и пока вы воюете - то отбиваете атаки огнем из этой самой трофейной. А к своей у вас сберегается боезапас, и реже надо ствол чистить. Разумеется, трофеи на дороге не всегда валяются, но стремиться к этому надо и не забывать, что 'манлихер' у тебя под ногами лежит не только для того, чтобы ты об него спотыкался, а и для более нужных дел. Мне про это подсказали более опытные товарищи под Шапсугской, и я не жалею, что все время пользовался их советом. Конечно, надо уметь работать с трофеем, но для того и на флот подбирали людей с восемью классами образования как минимум, и к технике склонных.
И, чтобы закончить про то, что такое морская пехота - к сожалению, иногда ее считали аналогом исправительного заведения. То, что существовали штрафные подразделения-это одно, но случалось. что туда отправляли за какие-то прегрешения не через трибунал. После войны, когда я в политработники подался, один товарищ с Балтики рассказывал, что под Питером этим малость злоупотребляли. Провинился в чем-то лейтенант с башенной береговой батареи - его не разжаловали, в штрафное подразделение не отправили, а послали в морскую пехоту командиром минометной батареи. Могли и за самоволку предложить выбор: трибунал или 6 бригада морпехоты. Насколько я слышал, она воевала на очень опасном месте-под Урицком, пытаясь прорваться и соединиться с Ижорским плацдармом.
Что интересно, часть бригады набиралась из добровольцев на кораблях, а часть из полуэкипажа в Ленинграде- 'по залету'. Говорили и то, что в последний год войны на исправление посылали в Дунайскую и Днепровскую флотилию, разделяя невоюющие флоты и флотилии меж ним. Штрафная рота на Дунае была, но присылали ли в нее издалека?
Так ли это-не готов сказать. Всегда нужно делать поправку на слухи и третьи руки.
Я таких не видел, но в Дунайской флотилии был еще 369 батальон морской пехоты и рота автоматчиков в береговом отряде сопровождения. Артиллерия БОС нас всегда в десантах поддерживала, как тяжелые пушки откуда-то издалека, так и самоходки прямой наводкой. Но их автоматчики были далеко. Слышал, что в Илокский десант из этой роты набирали, но мы тогда были далеко оттуда. Кто же мне про это говорил? Наверное, кто-то из экипажей бронекатеров. Они высаживали все десанты флотилии, так что были в курсе многого.
Когда катера идут к месту высадки, часто использовался такой трюк: корабли тихо проходил вдоль линии фронта, следовали до нужной точки, а потом разворачивались и шли к месту высадки. Лучше, когда противник этого не видит и не слышит. Для этого мотористы мудрили с тем, чтобы выхлоп шел под воду, оттого прорыв катеров часто и не замечали. Даже, когда с берега кто-то бдительный открывал огонь, его старались игнорировать-дескать. стреляет в пустоту, и пустота не отстреливается. Это, кстати, часто помогало.
Когда мы шли в Опатовац, так и было. И ребята из 16 батальона, что в Герьене высаживались, про то же говорили. Так, пока идем в черноте ночи по черной реке, бывало, и перебросишься словом с братишками из катерной команды, особенно если кого знаешь по прежней службе или уже не первый раз они тебя высаживают. За это можно было заработать фитиль, чтобы не демаскировали, но ...нарушали. И я тоже, хоть и стал уже младшим лейтенантом, но еще не превозмог прежнее, матросское. Поэтому начнешь разговор, устыдишься, замолчишь и продолжаешь воспитательную работу с подчиненными: не нарушать тишину!
Как-то меня один шустрый краснофлотец Вася Копейкин на этом подловил.
-Товарищ лейтенант, но вы же с катерниками сейчас говорили? Наверное, уже можно ивслух говорить, и вы нам это сейчас разрешите, потому как никто уже не услышит, ни немцы, ни мадьяры?
А я? Нагнулся к его уху и шепотом, но с напором сказал:
-Товарищ краснофлотец (тут напор даже усилился), великий полководец древности Алекандр Македонский говорил, что он для того совершает ошибки, чтобы его подчиненные на них учились, а не просто так
Вася понял, что надо прикрыть трансляцию, и прикрыл ее. А откуда я это взял? Может, у Коэьмы Пруткова, может, сам придумал. Не помню точно.
К нам в бригаду тоже отправляли для исправления некоторых, по которым плакала тюрьма, но я об этом еще расскажу.
Да, что такое БОС? Это такой специальный отряд для поддержки десантов или прорыва катеров, когда один берег занят врагом, а другой наш. Поэтому он разворачивался на берегу против нужного места и поддерживал высадку или прорыв огнем артиллерии. Специфическое подразделение для речной войны. В него входили две батареи- одна из тяжелых пушек, а одна из шести легких самоходок, которые пехота обзывала 'сучками'. Тяжелые пушки громили берег издалека, а самоходки прямой наводкой, выходя на речной берег. Комендоры на них были знающие свое дело и так били по пулеметам, что они ни разу на забитых десантниками палубах не устроили шахсей-вахсей. Убитые и раненые, конечно, были, но в Опатоваце мой ввод при высадке имел двух раненых, а в Вуковаре-один убитый- Федор Чернавин. По итогам десанта потеряли треть взвода, но из шести убитых на борту катера погиб один. Кроме артиллеристов, в БОС входила рота автоматчиков, саперы и какие-то броневики. Видимо, они обеспечивали охранение 'Бога войны', пока он следует к позициям и оттуда работает.
Еще у Дунайской флотилии был разведотряд, который регулярно добирался до разных тайн противника- минные заграждения на Дунае, места затопления судов, пленные и другое. Пролезали в тыл врага, иногда даже через канализационные трубы (с противогазом) и добывали информацию. Про них даже после войны сняли фильм 'Разведчики'. Командовал ими капитан Калганов, всю войну носивший бороду и сбривший ее только после Победы-такой зарок он дал. Правда, фильм явно снимали не в Будапещте, а в каком-то другом городе, потому что я не узнавал пейзажи. Ну да ладно.
Но вот герой фильма, говоривший немцам: 'Что-то вас многовато сегодня' перед тем, как подорвать себя и их гранатой, напомнил мне многих моих товарищей.
Эта роль и этот фильм-памятник им. Не всем удается поучаствовать в столь славном деле, как залезть в глубоком немецком тылу в сейф и вынуть оттуда карту со сверхсекретными сведениями. А вот прикрыть собой своих товарищей, пожертвовав ради них жизнью-это могло потребоваться от каждого.
И, перебирая в памяти их лица, живых и павших, я не нахожу тех, кто бы не сделал все ради товарищей. Так нас воспитывали еще дома, и так продолжили в части.
Вернувшись к ранее сказанному, я воспринимал морскую пехоту как тех, кому поручено важнейшее дело и не просто так, по жребию, а как достойных этой задачи. И действительность мое мнение подтверждала. Ведь пойти в неизвестность и драться одному за нескольких, зачастую при нехватке патронов, еды и воды-это могут немногие. Поэтому меня рассказы об отправке в бригаду 'по залету' немного коробили. Почему немного- я про 613 роту не забывал. Но вот воевать в морской пехоте из-за того, что пошел в самоволку и засиделся у бабы или резко ответил начальству- профанация получается. Со штрафной ротой-то еще можно понять, что хорошо показавшие себя там приходят в нормальную часть, и там видят, что их выбрык был случайностью, за что они уже расплатились.
Но, скажу честно, это меня беспокоило только какое-то время. Жизнь не всегда справедлива. Напомню судьбу Николаевского десанта. Морские пехотинцы Котанова известны поименно, да и выжившие могли рассказать, что случилось с теми, кто не дожил. Но в отряд включили еще двенадцать саперов. Они честно воевали и погибли. А вот им не досталось ни награды, ни личной памяти. Слышал, что их документы погибли на подорвавшемся корабле, оттого и никто не мог вспомнить, кто они. Может, кто-то когда-то докопается до их имен. Хотелось бы. Ведь даже про тех, о ком точно известно, как он жил и как погиб -родные могут ничего не знать. Заваленный работой писарь после упорных боев неправильно написал фамилию и ... На того же капитана Калганова пришло домой несколько похоронок, а он умер через тридцать лет после последней. Меня самого несколько раз находили родные погибших и просили рассказать по последние их дни и часы. И тоже не всегда правильно- один раз так прочитали фамилию командира части, как мою, хотя я к этому артиллерийскому полку РГК ни сном, ни духом. В другой раз в военкомате кто-то описался и поставил вместо 142 батальона 322й. Они начали поиск и наткнулись на меня. Пришлось разочаровать родных, что этот батальон стал основой штурмового батальона на Эльтигене, а наш туда не попал.
С плацдарма вернулись немногие, и вашего сына и брата я совсем не знал. Такое было гадостное чувство на душе, словно я лично виноват в том, что перепутаны разные батальоны и теперь потеряна надежда что-то узнать о родственнике.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ШАПСУГСКАЯ
Наверное, я был неправ, перескочив на Новороссийск 1943 года. Правильнее было вести рассказ последовательно, от события к событию. Ведь к пристани рыбзавода я прибыл уже обстрелянным бойцом, уже попробовавшим вкус победы. Очень нужная вещь: одержать победу и понять, что ты это можешь. Да, штурмовым действиям я был явно недоучен, и борьбе с танками тоже, но те же танки появляются не каждый день. А артобстрелы и пулеметы случаются куда чаще.
Тем более, что о Шапсугской я могу рассказать, более-менее все понимая, что там было.
А в моем личном деле написано, что я в действующей армии с первого сентября сорок второго, в составе 1 бригады морской пехоты. Это наша бригада сначала так называлась, пока не получила номер 255. И кажется мне, что первого сентября я еще был на дороге между Туапсе и Геленджиком в качестве невооруженного пополнения. Идешь себе в ту сторону, где погромыхивает, и в голову лезут разные ненужные мысли о том, что будет, если сюда явятся немцы, а ты вооружен только двумя кулаками. Черные мысли не оправдались. Разок нас обстрелял немецкий самолет, но даже раненых не было. То, что кто-то рассадил коленку, неудачно падая в кювет, за боевое ранение не считается. Я лично застыл столбом и на крики опытных товарищей: 'Ложись, чучело огородное!' не отреагировал. Немец за штурвалом, видимо, решил, что я брошусь в сторону, и, исходя из этого, гашетки жал. Хотя с точки зрения необходимости наведения паники точность принципиально не нужна. Ее заменяет богатое воображение обстрелянного.
Теперь еще несколько слов про обстановку.
Что тогда происходило? Немецкое наступление на Западном Кавказе уже захлебывалось. Немцы отшагали и проехали уже довольно далеко, начиная еще за Ростовом, и сейчас у них уже заканчивались силы на наступление. Под Новороссийском они полностью закончились где-то дней через десять. Да, вообще на Кавказе у них еще было чем воевать, и это кидалось туда, где немцам казался близким успех.
Под Майкоп, где есть нефть, под Грозный, где она тоже есть, на перевалы, где есть возможность прорваться за хребет и опрокинуть всю оборону. Где-то им везло, как под Нальчиком или на Эльбрусе, где-то не очень.
Поэтому итог был такой - удержишься еще недельку-десять дней в горах под Новороссийском, и у немцев тут все застопорится. Они могут собрать кулак и ткнуть уже не тут, а в другом месте, но ведь и ты можешь собрать такой же кулак и остановить их там. Потому что наступило равновесие сил обороняющего, то есть нас, и наступающего, то бишь немцев и румын. Им уже нечем навалиться и смять, надо как-то исхитряться и поймать противника на неожиданный удар.
Это обычное состояние на излете операций, особенно успешных, когда инерция предыдущих побед гонит вперед, и можно легко нарваться. Как это было с Тухачевским под Варшавой, да и еще много-много раз. Михаил Илларионович Кутузов был мастер этого-ослабить отходом и арьергардными боями противника, а потом внезапно оказывалось, что 'победители' приплыли к месту своего упокоения.
И снова немного географии. Новороссийск лежит полукольцом на берегах морской бухты. По северо-восточным его окраинам проходит довольно высокий горный хребет, по склонам которого карабкаются вверх улочки Зацемесской стороны. Вдоль берега идет и шоссе, которое некогда строил Максим Горький, и на нем висит вся наша оборона.
За этим хребтом довольно широкая долина, идущая аж до поселка Кабардинка. Дальше на север, очередной хребет, расчерченный долинами рек на отдельные сегменты.
И вот в этой сильнопересеченной горно-лесистой (не побоюсь этого слова) местности и оборонялась наша бригада.
На широком фронте, зачастую без карт, оттого местные уроженцы на вес золота были, чтобы узнать, где здесь щель Мордакова, а где гора Гузова, без связи, потому что на тот момент ни одной радиостанции не было, потому связывались при помощи телефона или связных.
Оттого нет долго связи с 322 батальоном- так и нет связи, пока не починят, а посыльных задержали в штабе армии, так и не будет связи с командармом Котовым, пока не отпустят или новый офицер связи дотуда не дойдет. Да, да, термин 'офицер' был еще тогда, до введения погон. И медсанроты положенной в бригаде нет, вся бригадная медицина-это младщий военфельдшер, который изображает из себя начальника медсанслужбы бригады и заявки в штаб армии сочиняет, что там нам нужно. Медсанвзводы есть во всех трех батальонах, только они разбросаны, и эвакуация получается очень слабо. Бригадной артиллерии тоже нет, хотя почти два полка артиллерии поддерживают, в том числе один корпусной, 25 по номеру. Со связью с ними тоже нехорошо, но иногда все срабатывает, и 25 полк бьет туда, куда надо и когда надо.
То, что он по одну сторону пятисотметровых гор, а основной район обороны по другую сторону их-это уже тяготы воинской службы, которые надо преодолевать и не падать духом.
Зато 142 батальон имеет сразу две батареи, 76мм и 45мм, что выше обычной нормы, а в 322м такого нет, зато есть даже 120мм минометы, что тогда у батальонов не бывало. Если мне не изменяет память, до этого дошли сильно позже конца войны.