Вставайте, сударь!
Глава 1
- Вставайте, сударь! Вас ждут великие дела. На улице уже полдень и ваши друзья ждут вас за столом, - кричал мне по-французски какой-то плохо выбритый мужик лет за тридцать с длинными давно не мытыми волосами, в бывшей когда-то белой полотняной рубахе, присаленном жилете и коротких штанах, о которых мы в школе слышали, что они называются кюлотами и в таких штанах ходили французские революционеры - санкюлоты. Гардероб довершали рыжего цвета ботинки с петелькой на заднике, чтобы было легче надевать их. Он что-то еще говорил, показывал рукой на обстановку вокруг, но я плохо понимал его, интуитивно определяя, что он говорит. Потом он, не дождавшись от меня ответа, взмахнул белым полотенцем, висящим на левой руке, и с недовольным видом вышел из комнаты. А вот одеяло было, похоже, пуховым. Перина. Главное, чтобы там не завелось никакой живности, которая по ночам сосет соки из того, кто укрывается ею.
Я огляделся вокруг. Естественно, это не моя квартира. Я посмотрел на левую руку и не увидел своих часов. Я их обычно снимаю на ночь и кладу на прикроватную тумбочку. Там же стоит настольная лампа и лежит мой телефон. Ничего этого не было. Подо мной была грубо сколоченная кровать из плохо отесанных толстых досок. На кровати лежал полосатый тюфяк, набитый шуршащей соломой, а в головах лежала мягкая подушка, набитая не синтетикой и не лебяжьим пером, а чем-то похожим на овечью шерсть, что и подтверждалось запахом, исходящим от нее.
Я лежал в кровати и никак не мог сообразить, где я и что мне нужно делать. То, что это не Россия, ясно даже младенцу. Ну, это смотря какому младенцу. Здешние младенцы свободно шпрехают по-французски и могут найти дорогу домой, если потеряются. А ты, найдешь дорогу домой?
Я лежал и пытался вспомнить, что было вчера, где я вчера был, с кем и пил ли я что-то из спиртного. Если намешать разное спиртное в одну бадью и все выпить, то можно проснуться не в этой захудалой комнате, а где-нибудь на Луне под серебряным кустом среди спешащих по своим делам селенитов.
Напрягая свою память, я вдруг начал понимать, что говорил мне тот с полотенцем на руке. Он говорил, что пора вставать и что мои друзья ждут меня за столом внизу. Выходит, что мы вечером поехали в этот эксклюзивный ресторан и здесь заночевали. И я сейчас стою в рубахе балахонного типа и пытаюсь сориентироваться в пространстве и времени.
Я подошел к окну и распахнул его. Какие-то желтые стекла с прожилками создавали уютное освещение в комнате, а хлынувший из окна свет осветил мое жилище. Хотя, это не жилище, а какой-то амбар, в котором не убирались по крайней мере с неделю.
Я высунул голову в окно, чтобы осмотреться, и в это время кто-то сверху выплеснул на узкую дорогу содержимое своего ведра, в котором с водой были очистки овощей, содержимое желудка и какие-то кровавые куски материи. Все это медленно стекало к обочине, лилось вниз по законам Всемирного тяготения и издавало неприятный запах по какому-то другому жизненному закону.
Я хотел было крикнуть, что нельзя выливать помои на головы людей, но потом подумал, что я не знаю, кому буду кричать. Это все равно, что задрать голову и кричать в небо то, чем ты недоволен, как ты оцениваешь все происходящее и кто виноват во всем этом. А вдруг там никого нет? Сколько наши космонавты летали в космос и так не увидели никого, кто создал нашу землю и установил там свои законы.
Второе. На каком языке мне кричать? На русском? Да его здесь никто не знает. На французском? Да я по-французски ни бельмеса не знаю, но какое-то внутреннее "Я" говорило мне, что я думаю по-французски и могу говорить на этом языке. Прямо как в современном детективе. Был в концлагере, украл немецкую форму, надел её и стал стопроцентным швабом, да еще таким швабом, что остальные швабы от зависти захлебывались и каблуками щелкали с криками "хайль".
Так, на дворе полдень. Нужно умыться, побриться и сходить в клозет для завершения процесса пищеварения. Где-то я вчера перебрал так, что не помню абсолютно ничего. Это все проделки этилового спирта. Причем качественного спирта. Плохой спирт быстро вырубает и оставляет невкусный осадок во рту. А хороший спирт пьется легко, приятно закусывается, наутро практически никаких последствий, но в один прекрасный момент он полностью отключает мозг. Человек по внешнему виду не пьяный, не буянит, но он действует на основании инстинктов, а не сознания. Сколько раз приходилось слышать на партсобраниях объяснения человека, который абсолютно не помнит, что он делал под шафе прошлым вечером. Так вот один наш товарищ дал чёткий ответ на задаваемые вопросы:
- Что пил - признаю. Что делал - не помню. А вам всем - не верю.
Вот и у меня такая же ситуация. Никакого похмельного синдрома, головной боли и сушняка во рту. Никакой интоксикации организма. Во рту привкус чая с лимоном. От тела не пахнет спиртом. Надо кого-то позвать, чтобы он объяснил, что и как.
- Эй! - крикнул я, но вместо "эй" получилось какое-то "хи". - Эй! - снова крикнул я и снова получилось какое-то "хи". Как у немцев и монголов, который хотят крикнуть "ура", а получается "хурра".
Однако, на мое "хи" в комнату вошел детина лет двадцати пяти в расхристанной одежде не первой свежести и спросил меня на французском языке, готов я ли к утреннему туалету. Увидев мой согласный кивок головой, он сказал, чтобы я умывался, а он пока направит бритву.
Бритва напоминала собой ножик корсара, который неоднократно применял его в абордажных боях на палубе купеческих судов. А вот для умывания на табурете стоял медный тазик с водой и рядом лежали кусок темного мыла и полотенце.
Мыло, кстати сказать, изобрели в тринадцатом веке, и оно представляло собой смесь жира животных, золы и масел. В Россию мыло пришло вместе с христианской религией из Византии.
- Садитесь, сударь, - сказал детина и подвинул к тазику массивный стул из тесаных ручным способом кусков дерева с робкими попытками украсить их закругленными орнаментами.
Смочив помазок в тазике, в котором я уже умывался, и взбив пену в медной чашке, детина намазал меня мыльной пеной и взялся за бритву.
- Интересно, сколько времени мне осталось жить, - подумал я, - и никто не узнает, где могилка моя.
Бритье прошло благополучно. Качество бритвы на уровне лезвий "Нева" или "Спутник", но детина брил меня очень ловко, и я вытерпел его бритье.
- Умывайтесь, сударь, - сказал детина и указал на тот тазик, в котором я уже умывался.
Приятного мало умываться в грязной воде, но умываться где-то же нужно. Говорят, что у англичан такая же система и такая же система была у пограничников в Средней Азии, когда человеку на сутки выделялось ведро воды на мытье, умывание, приготовление пищи и на прочее. Вот и думай, что должно делаться в первую очередь, затем во вторую и в третью. Кстати, пограничники остатками воды поливали деревца, растущие на территории заставы.
Набравшись смелости, я спросил у детины, кто он такой и что здесь делает. Я говорил, как бы по-русски, но из меня выходили слова, которые я не совсем понимал.
- Как это кто я такой? - возмутился детина. - Я ваш слуга и мы вместе прибыли сюда в Амьен примерно год назад, а до этого мы росли вместе в имении вашего батюшки. А когда он умер, то ваш старший брат предложил вам убраться из имения на все четыре стороны и взять меня с собой в качестве слуги, дав нам по лошади, и за то спасибо ему. А вы теперь спрашиваете меня, кто я такой!
- Не горячись, - остановил я его, - я то ли стукнулся головой, то ли еще чего, но не помню абсолютно ничего. Ни твое имя, ни свое.
- Сударь, меня, как и всех слуг в нашей местности зовут Франсуа, - сказал детина, - и я такой же сирота, как и вы. А вы шевалье Анри Эжен де Кубертен, гвардеец местной роты гражданской гвардии.
- Ну вот, теперь совсем другое дело, - сказал я, - просветил и на том спасибо, а теперь тащи мою одежду.
Судя по тому, что было притащено моим слугой и брошено на кровать, я был где-то в семнадцатом веке во времена правления короля Людовика XIII и его первого министра Армана Жана дю Плесси герцога Ришельё.
- Не хилый сон мне снится, - подумал я и стал одеваться в принесенную мне одежду. Я не буду описывать все элементы одежды, одни так называемые брюки-шаровары только чего стоят. Пока оденешься, обедню и без тебя отслужат.
Я надел всю принесенную одежду, поднял правую руку, левую, согнулся, присел, встал. Ничего не мешает. Сапоги были длинные и тяжелые, особенно подошвы и венские каблуки с ботфортами. Чистая кожа и никакой синтетики. Похоже, что я начал вживаться в одежду и чувствовать, что она моя и я ее уже давно ношу.
Последним элементом была кожаная портупея и шпага. Именно шпага, а не рапира для дуэлей. Она легко вынималась из ножен и на ее широком лезвии отчетливо было видно клеймо Tomas de Ayala Toledo. Мастер Айола давно уже умер, а его шпаги живут до сих пор, сея смерть во благо и во зло. Смотря в чьих руках они находятся.
Все-таки как хорошо живется людям, которые видели более лучшую жизнь, но в какой-то мере знакомы с прошлым по художественным фильмам, в которые вранье все от первого до последнего слова, зато как здорово играют артисты, какие они красивые ухоженные и все в модных одеяниях. А на самом деле не все так радужно.
А клозетом оказался большой фаянсовый горшок, который стоял под кроватью. Там особо ничего такого не было и все, что было в этих емкостях, точно так же было выплеснуто на узкую улочку и никто не пытался выяснить, кто это там выливает помои прямо на улицу.
- Ты уже позавтракал? - спросил я у Франсуа.
- Да, сударь, - ответил слуга, - мы на кухне завтракаем рано. Я надеюсь, что вы выплатите мне жалование из того кошеля с золотом, которое вы выиграли в кости у заносчивого испанца и отдали на хранение хозяину гостиницы, так как в вашей комнате нельзя обеспечить сохранность ценностей.
- Надо же, - механически подумал я, - не было ни гроша, а тут тебе целый алтын.
- Этот испанец был с орехами и яблоками? - спросил я у Франсуа.
Удивленный слуга сказал, что он не видел у испанца никаких яблок и орехов. Куда бедному пареньку знать, что лет пятьдесят назад испанцы под командованием Педро Энрикеса де Асеведо, графа Фуэнтеса хитростью взяли город Амьен. Испанцы надели крестьянские одежды и подошли к городским воротам с орехами и яблоками в руках. Стража открыла им ворота, испанцы ворвались и захватили город без особого сопротивления. Как это говорят? Бойтесь испанцев с яблоками и орехами.
Я вышел из своей комнаты и по коридору пошел в сторону лестницы, с каждым шагом все сильнее ощущая шум обеденного зала, где каждый старается перекричать своего собеседника, что последнее слов в разговоре или в споре оставалось за ним.
Мне почему-то вспомнились давно слышанные стихи о том, как человек вдруг начал понимать иностранную речь.
Их говор французский понятен вдруг мне,
И сам я француз, капитан де Тревиль,
А в призрачном парке при ясной луне
Две пары порхают, танцуя кадриль.
И я тоже начал понимать французскую речь, но никак не могу вспомнить, что же было вчера.
Хотя, я же знаю, что Жан-Арман дю Пейре, граф де Тревиль, капитан-лейтенант французских королевских мушкетёров, человек уже старенький, а его мушкетёры все такие же заносчивые и надеются на помощь короля в совершении противоправных действий, которые пытается ограничить Его Высокопреосвященство, что даст нам вечное блаженство.
На половине лестницы в обеденный зал я услышал крики:
- А вот и наш засоня. Анри иди к нам, мы уже заказали порцию баранины и для тебя.
Три человека за столом приветливо махали мне рукой, и я понял, что это те мои друзья, о которых говорил трактирный слуга. А, может, это и не мои друзья, а мошенники, которые хотят воспользоваться тем, что я ничего не помню. А почему они могут знать, что я ничего не помню? Надо будет аккуратненько узнать, как их зовут и какие у нас планы на сегодняшний день.
Я сел за стол и стал протягивать своим друзьям, если они мои друзья, руку для пожатия, называя свое имя. Коренные пикардийцы они от души смеялись, жали мою руку и тоже называли свое имя. Так я хотя бы узнал, как их зовут.
- Боже, - кричал здоровый Гастон, - человек, которого мы никак не могли подозревать в скромности, переобулся в течение одной ночи. Ты случайно не готовишься пойти монахом в обитель Святого Лупа, чтобы тебе выстригли тонзуру на макушке и перепоясали верёвкой с крестиком?
- Вместо того, чтобы поднять тост за здоровье нашего патрона и Его Высокопреосвященства ты читаешь какие-то дурацкие лекции на тему религии, - остановил я Гастона. - Почему мой бокал пустой и где моя баранина?
- Баранина будет готова через четверть часа, - сказал самый старший из нас по возрасту Жан-Пьер. - А нам четверым поставлена важная и секретная задача, задевающая личности высокопоставленных особ. Командир роты приказал нам целый день сидеть в кабаке, чтобы получить ее и выполнить со свежей головой и твердыми руками.
Мы все в ожидании склонили головы в сторону говорящего.
- Итак, - сказал Жан-Пьер, интересные эти сдвоенные имена, которые можно читать как Иван Петрович, - к двум часам пополудни сюда прибудет один из ближайших советников кардинала граф де Рошфор и с ним особо важная особа, которые конкретно поставят нам секретную задачу. А пока мы можем съесть нашу баранину и запить ее овернским вином.
Вот я попал в историю. Сейчас не хватало еще, чтобы в таверну вошли четыре мушкетера с известными для всех нас именами д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис. Люди полностью вымышленные, но все думают, что это реальные люди. Клички во французской армии применялись только в иностранном легионе и до этого времени было еще ох как далеко. Ну, а с Рошфором обязательно должна быть миледи де Винтер в исполнении очаровательной актрисы Маргариты Тереховой.
Около двух часов пополудни около трактира загрохотали о камни мостовой железные обручи немалой по размеру кареты. Чем больше карета, тем массивнее кованые обручи, особенно в вечернее время высекающие снопы ярких искр из-под колес. Крестьяне боялись этих карет и думали, что в них ездят дворяне и дьяволы, которые эксплуатируют их денно и нощно. Внезапно стук колес стих, и я автоматически посмотрел на левую руку, но часов на ней не обнаружил, зато я услышал два удара в колокол на находящемся недалеко от трактира соборе.
Трудно жить без часов. В солнечный день можно воткнуть в землю шпагу и по длине тени определить время. Ночью шпага не поможет, зато летом помогут птицы. В два часа ночи начинают петь соловьи, а в четыре часа утра просыпаются петухи и вместе с ними большое количество работного люда.
Примерно через пять минут отворилась дверь и в трактир вошла богато одетая дама в сопровождении сурового месье с черной бородой и длинной шпагой на золотой перевязи, то есть портупее. Портупея. Вспомнилось армейское: как надену портупею, все тупею и тупею.
Я не успел моргнуть глазом, как Иван Петрович упорхнул к прибывшим и хотел им воздать все почести в виде короткого танца типа шейка и размахивания шляпой с пером, как бы прометая замусоренную дорогу к заветному месту.
Женщина была блондинкой в черном бархатном платье дорожного типа, чтобы можно было проходить сквозь узкую простонародную дверь или садиться в карету, в которой уже сидит не более, чем один человек.
Прибывшие не стали представляться или здороваться с нами, а просто сели на свободные стулья.
Граф достал из бокового кармана бумажку и положил ее перед нами на стол. На бумажке было написано: Дабор (d'abord), Дузьем (deuxi"me), Трозьем (troisi"me), Кватрем (quatri"me). В переводе это обозначает: Первый, Второй, Третий, Четвертый.
Я видел, как вытянулись лица у моих компанейцев, которые не представляли, что это обозначает и ждали разъяснений, но гости не спешили с разъяснениями, изучая нашу реакцию. А реакции не было. Если кто-то спросит, что это, то тот будет признан круглым дураком, просто немного умнее остальных.
- А пятого до сих пор не нашли? - невинно спросил я.
Я видел, как заиграли чертики в глазах Рошфора и его спутницы. Миледи не выдержала и захохотала первой и вслед за ней захохотал и граф.
Когда миледи смеялась, то было видно, как под ее платьем колыхалась грудь, не стесненная корсетом, да и корсет был надет с такой слабиной, не скрывающей Рубенсовской прелести ее телосложения.
- А она хороша, - подумал я, - от такой сладкой приманки может отказаться только полный импотент и то ему бы всю ночь снилась эта женщина, да еще в таких позах, до каких вряд ли бы додумался человек нормального развития.
Миледи заметила мой взгляд и приподняла руки, чтобы поправить прическу, удерживаемую маленькой шляпкой, проткнутой двумя бамбуковыми спицами, напоминающими морские кортики и заставляющие людей быть осторожными в общении с этой женщиной.
- Я предлагаю пойти в мою комнату и там продолжить разговор, - сказал я, - здесь слишком много чутких ушей, старающихся услышать то, что им не положено знать, а в это время слуга перенесет все с нашего стола ко мне и приготовит ваши комнаты для отдыха. Вы же не поедете на ночь глядя в обратный путь, потому что вам уже торопиться некуда.
- Что вы имеете сказать, сударь, - начал закипать Рошфор, - подчеркивая, что нам торопиться уже некуда.
- А окиньте взглядом обеденный зал и прикиньте, сколько ушей уже навострилось в нашу сторону, - ответил я. - Не только моим спутникам интересно, с какими секретами вы приехали.
- А он прав, - сказала миледи, - они не только хотят услышать наш разговор, но и пялятся на меня. Провожайте же в свои апартаменты, - это она уже обратилась ко мне.
Я сказал Иван Петровичу, то есть Жан-Пьеру, чтобы он отдал распоряжение хозяину приготовить номера для важных гостей и накрывать в моей комнате стол на шесть человек. И не пытаться дешевые блюда выдавать за сверхдорогие деликатесы.
Как-то естественно получилось, что руководство всем мероприятием я взял на себя и все восприняли это само собой разумеющимся. А все началось с того, что я упомянул историю по поиску дезертира в роте королевских мушкетеров. История эта дошла до короля, и она так позабавила его, что к истории стали примазываться все. А случилось все так, что несколько мушкетеров из королевской охраны решили сохранить в тайне свое происхождение и взять на себя цифровой псевдоним, и носить его всегда при себе, но так, чтобы его никто не видел и который можно было никому не показывать. И где будет этот псевдоним? В Караганде! На жопе, чтобы не себе посмотреть и не другим показать. Первым четырем, тем, кто поименован в списке Рошфора, татуировку сделали без проблем, а вот пятый решил смыкануть и исчез из очереди. А татуировщик, не видя в этом ничего странного, продолжил нумеровать мушкетеров с номера шестого. И всего-то нумерованных было с дюжину человек. А тут какое-то срочное построение, потом выезд с королем в район Ла-Рошели. И вот на поверке оказалось, что отсутствует пятый мушкетер. Осмотрели всех. Все на месте, а вот пятого нет. Ну, и хрен с ним. Одним нонаме меньше. Доложили королю как о курьезном происшествии. Его Величество пообещал внести его в хроники короля Людовика XIII.
Разместившись в моем номере, мы продолжили ужин и начатый в шпайзехалле разговор.
- Мы не будем называть фамилии лиц, участвующих в этом деле, - сказал граф, - но вам придется насмерть скрестить шпаги с людьми, указанными в списке и не задавайте лишних вопросов, потому что от длины ваших языков будет зависеть длина вашей последующей жизни.
- Ваше сиятельство, - сказал я Рошфору, - иногда одно слово бывает сильнее четырех шпаг. А если мыслить глобально, то одно слово останавливает столетние войны или начинает переселение народов. И я спрошу, зачем нам скрещивать шпаги с мушкетерами короля, чтобы подставлять его первого министра и Его Высокопреосвященства Армана Жана дю Плесси герцога Ришельё? Насколько я могу судить по вашему приезду, пребывание таких высокопоставленных особ как граф де Рошфор и миледи де Винтер, только я не знаю, кто из них здесь: де Винтер-кальт, де Винтер-варм или де Винтер-миттель, в городе Амьене, находящемся на прямой линии от Парижа до морского порта Дувр, соединяющего с английским портом Кале, связано с предстоящим Мерлезонским балетом, в двенадцатом из шестнадцати актов которого должен быть выход короля и королевы, у которых не совсем хорошие личные и политические отношения. А сейчас давайте разберем, с кем мы должны скрестить шпаги. Дабор это Арман де Силлег д'Атос д'Отевиль, а Кватрем это Шарль Ожье де Батс де Кастельмор, шевалье д'Артаньян. И зачем они рвутся в Англию? И еще вопрос, вы идете впереди их или позади, чтобы нам можно было как-то спланировать наши действия.
Раза четыре открывавший рот граф Рошфор, наконец, закрыл рот и уставился на миледи.
- Что будем делать? - молча вопрошал он. - А я знаю? - так же молча ответствовала она.
- Мы отстаем на полсуток, - сказал граф. - Сейчас вся надежда на вас. Вы должны остановить их.
- А за что? - снова спросил я. - Они что-то совершили? Они дворяне и мы не можем просто так убивать их. Его Высокопреосвященство, озабоченный огромной убылью дворянства во Франции, казнит нас своим судом или посадит в Бастилию, и мы исчезнем в неизвестности, так же, как исчезнет для всех красота миледи.
- Это государственная тайна, - сказала миледи.
- И эта государственная тайна будет озвучена в двенадцатом акте балета о дроздовой охоте короля? - с ехидством спросил я. - Какая же это государственная тайна, о которой будет знать половина Франции в первый день и вся страна на второй день? Вся тайна в двух алмазных подвесках, которые вы срезали на британском балу у первого министра герцога Бекингэма? Так мы должны предвосхитить короля, который должен сказать своей супруге: - мадам, а где Ваши алмазные подвески, которые я давеча подарил вам? А мы сразу из Амьена скажем, что два доблестных мушкетера короля дерзко и по своей инициативе отправились в Британию, чтобы вернуть похищенные у королевы алмазные подвески, которые ей подарил сам король. Мы должны рассказать об этом всем. Мы торжественно встретим в порту Дувра Дабора и Кватрема, на руках отнесем их в роскошную карету, оркестр сыграет гимн: Domine, salvum fac regem ("Боже, храни короля"), а именитые граждане хором подпоют, благо гимн не такой затейливый, как двадцать восьмой псалом, прочитав который гимн написала герцогиня де Бринон (duchesse de Brinon), затем его подхватили англичане как свой "Боже, храни короля", а потом и русские со своим "Боже, Царя храни!". И таким образом чествовать их все триста сорок три километра от Дувра до Парижа до тех пор, пока Анна Австрийская не превратится в Анну Французскую.
- Похоже, что вы обучались в иезуитском колледже, - констатировал граф Рошфор. - Только иезуиты могут показать такую гибкость ума. Мы согласны с вашим предложением, но если всё сорвется, то виноваты будете вы.
- А если не сорвется, то все заслуги вы припишете себе? - спросил я.
- Естественно, - засмеялся граф.
- А я предлагаю всем пойти отдыхать, - сказала миледи и пошла к выходу из комнаты.
Я продиктовал Иван Петровичу перечень мероприятий, которые нужно сделать за следующий день и составить смету расходов. Кто заказывает музыку, тот и платит.
Оставшись один, я снял перевязь со шпагой, камзол, умылся и помыл руки, взял огарок толстой свечи и вышел в коридор. Прямо передо мной были две двери люксовых номеров. За одной дверью была миледи, за другой граф. Что-то мне не верилось, что они были любовники и спали в одном номере. В какую дверь постучать мне, в ту, что передо мной или в ту, что в глубине коридора? По логике, граф должен спать в левой двери в начале коридора, миледи в глубине коридора. Иду в глубину коридора. Если граф, скажу, что нужно решить вопрос по деньгам. Если миледи, то мне не придется что-то говорить, она сама все скажет. Я три раза постучал в правую дверь. Дверь тихонько открылась, и женская рука втащила меня внутрь. Все, что там творилось, было описано задолго до нас обоих:
- Дышала ночь восторгом сладострастья, неясных дум и трепета полна; я вас ждала с безумной жаждой счастья, я вас ждала и млела у окна...
Глава 2
- Ваш бродь, вставайте! В полку уже подъем сыграли, а вы приглашены на завтрак к его императорскому высочеству.
Я, блаженно улыбаясь, открыл глаза. Моя правая рука свесилась с края простой солдатской кровати, я еще чувствовал аромат духов миледи и вспоминал, что я шептал ей на ушко на великолепном французском языке, но передо мной стоял детина выше среднего роста с русыми волосами и с дворницким фартуком поверх белой рубахи с красными погонами.
Я хотел послать его по-французски, но в результате получился русский и короткий вопрос:
- Ты кто?
- Я есть рядовой Лейб-гвардии Московского полка Измаилов Семен, денщик его благородия, адъютанта третьего батальона поручика Булгакова Константина Александровича.
- Татарин? - задал я следующий вопрос.
- Истинно православный, ваше благородие, - отрапортовал солдат и широко перекрестился, начав читать молитву:
- Отче наш, иже если на небеси, да святится имя твое, да будет воля твоя...
- Достаточно, - уже осознано и по-русски сказал я, - а фамилия почему Измаилов? - хотя я уже знал ответ на свой вопрос.
- Так что, батюшка мой из сирот был, отца и матери не знал, добрые люди в армию его сдали и оказался он в войске генерала Суворова и записан был Бесфамильным. А во время штурма крепости Измаил отличился, получил медаль и по приказу Суворова был записан Измаиловым. Наши герои не могут быть бесфамильными, - сказал генерал. - С тех пор вся родня наша Измаиловы, и по крови мы истинно русские.
Чем больше я разговаривал с денщиком, тем более я проникался тем, что я действительно поручик Лейб-гвардии Московского полка, живу в Петербурге и к девяти пополудни приглашен на завтрак к Великому князю Михаилу Павловичу.
Михаил Павлович фигура знаменитая и известная. Самый младший сын императора Павла Первого. Именно императора, потому что все его братья, как ушедший Александр Первый Павлович, ныне царствующий император Николай Первый Павлович и живущий в Варшаве Великий князь Константин Павлович родились в то время, когда отец их числился цесаревичем и наследником трона с шатким положением от мамаши своей императрицы Екатерины Великой.
Великий князь был фигурой примечательной. Командующий гвардейским корпусом, участник войн и конфликтов. Родной брат царя. Строг в строю и ласков вне строя. Когда слушалось дело декабристов, Великий князь Михаил Павлович настоял на том, чтобы смертная казнь стрелявшему в него другу Пушкина Вильгельму Кюхельбекеру заменили вечной каторгой. Как говорится, хрен редьки не слаще, но жизнь все равно является высшей ценностью для человека, данной ему Всевышним. А сейчас вопрос: с какой стати я вдруг удостоился приглашения на завтрак к его Высочеству?
Во время бритья своей привычной бритвой я вдруг вспомнил, каким образом я стал известным Великому князю. Первое. Я практически в течение трех лет вращался в высшем обществе, н был я чинов малых и мало кто обращал на меня внимание.
В службу я поступил в начале одна тысяча восемьсот тридцать третьего года в Лейб-гвардии Преображенский полк сразу унтер-офицером и где-то через полгода был переведен в Лейб-гвардии Московский полк подпрапорщиком. Через два года в 1835 году я стал прапорщиком, в 1838 году - подпоручиком, в 1842 году стал поручиком и был назначен адъютантом третьего батальона нашего полка.
Родители мои столбовые дворяне и достаточно богатые. Батюшка мой имел пятьсот душ крестьян в Московской губернии и полторы тысячи душ в Витебской губернии. Сам он служил московским почт-директором в чине действительного статского советника, готовился в тайные, маман была статс-дамой при императрице, а сестры - фрейлинами.
Два дня тому назад я гарцевал на своем Орлике по дорожке вдоль Невского и на эфесе моей шпаги вместо темляка был повязан белый шелковый шарфик, как подарок неизвестной дамы. Все встречные офицеры и офицеры приветливо махали рукой и тут вдруг я увидел приближающегося Великого князя, который был непримиримым врагом всего того, что не укладывается в рамки уставов.
Встречные офицеры, которые чувствовали какие-то свои недостатки в униформе, бросались врассыпную, но Михаил Павлович был нацелен именно на мой белый шарфик. Круто развернувшись, я поскакал в сторону, но Великий князь не отставал. Часа два мы гоняли по городу, охотник и его жертва, и мне все-таки удалось уйти от него. Меня нашли к вечеру, а утром я уже был в кабинете у Великого князя.
- Хороший у вас конь, господин поручик, - зловеще сказал Михаил Павлович.
- Так точно, Ваше высочество, - сказал я, - Орликом кличут.
- Орликом, говорите, - зловеще сказал Великий князь.
- Так точно, Ваше высочество, - бодро сказал я, - Орликом.
- Идите, - сказал Михаил Павлович, - завтра жду вас у себя к завтраку.
Вот те на. Думал, что меня на гауптвахту упекут, где я чувствую себя как дома, а меня княжеским чаем поить будут. Собственно говоря, вряд ли его чай будет сильно отличаться от того чая, которое мне готовит Семен, покупающий свежие булочки, не забывая и себя.
Выйдя из кабинета мне почему-то вдруг вспомнился анекдот из старых времен. Не из тех старых времен, которые отсчитываются от моего сегодня, а того, которое отсчитывается от моего времени, которое я помню и до которого еще как далеко, если я доживу до него. Так вот, идет Сталин по коридору в Кремле и вдруг видит курящего часового.
- Ты что куришь? - грозно спросил он.
- Беломор-канал, товарищ Сталин, - бодро ответил часовой.
- Так, ответ правильный, - сказал Сталин, - а вот вопрос неправильный.
Одеваясь, я вспомнил еще одну стычку с Великим князем. Был у него период, когда он гонял всех за ношение галош. Идет дождь, везде грязь, а галоши защищают человека от сырости и обувь держат сухой и чистой. Специально для полицейских и офицеров выпускались галоши с вырезом для шпор. Вот и я ему попался в галошах.
- Галоши! - закричал Михаил Павлович, указывая на меня пальцем. - На гауптвахту, на десять суток! - а сам повернулся и ушел.
Делать нечего. Я снял галоши, принес их на гауптвахту и отдал начальнику гауптвахты с приказом Великого князя держать их здесь десять суток.
В этот же день Великий князь увидел меня на докладе у командира полка.
- Как, ты не на гауптвахте? - спросил меня князь.
- Ваше приказание выполнено, Ваше высочество, - сказал я. - Галоши отнесены на гауптвахту на десять суток.
От сдерживаемого смеха корчились все, включая и Великого князя.
- Ну, погоди ужо, - сказал Михаил Павлович и погрозил мне пальцем.
Это "ужо" случилось через два дня. Великий князь начал гонять офицеров и чиновников, которые были не при шпаге. Я не приметил разбегающихся в стороны людей и столкнулся нос к носу с Михаилом Павловичем.
- Так, без шпаги, следуйте за мной! - и пошел в сторону своей резиденции.
Я следом за ним. В приемной он снял свою шпагу и бросил ее в коробку у вешалки, сейчас это называется корзиной для хранения зонтиков.
- Находитесь здесь, а я пока вызову вашего командира полка, пусть посмотрит на нарушителей формы одежды. Я сел и стал дожидаться своей участи.
Через полчаса прибыл командир Лейб-гвардии Московского полка генерал-майор Штегельман и следом за ним меня вызвали в кабинет его Высочества.
- Вот, господин генерал-майор, - сказал Великий князь командиру полка, - полюбуйтесь на своего офицера. Посмотрите на его форму одежды и доложите мне, какие он допустил нарушения.
Наш генерал внимательно осмотрел меня и доложил, что никаких нарушений формы одежды он не обнаружил.
- Как не обнаружили, - вскричал Михаил Павлович, - сейчас я вам покажу вопиющее нарушение формы одежды, - и он принялся осматривать меня. И ничего не обнаружил. Всё на месте, даже шпага.
- Действительно, нет нарушений формы одежды, - сказал Великий князь и отпустил нас.
В приемной я снял шпагу Великого князя и бросил ее в корзину для зонтиков.
- Ох, и доиграетесь вы, господин поручик, - сказал мне генерал, - если бы Его высочество не благоволил вам, вы бы с гауптвахты не вылезали.
Генерал наш во всем был прав.
Великий князь Михаил Павлович обладал зорким зрением, как и его венценосный брат Николай Павлович. Раз в неделю в определенное время они вместе в одном экипаже проезжали по Невскому, зорко вглядываясь в одежду и униформу как военных, так и цивильных служащих. И горе тому, у кого был не застегнут крючок, а на погоне или клапане покосилась звездочка.
Такие променады они совершали и поодиночке, считая, что форма одежды есть основа государственного строя и высокой боеготовности армии. Великий князь был председателем комиссии по совершенствованию воинских уставов, а брат его утверждал все нововведения этой комиссии. Кроме того, они вводили всякие выпушки и разноцветье погон, в которых разобраться могли только они сами. Кстати, это были очень высококультурные люди того времени, которые кроме воинских уставов не открывали ни одной книги.
Так и я попал в такой одиночный разъезд Великого князя. В день, когда нужно было носить каску, я вышел из дома в фуражке и спокойно отправился в присутствие. Внезапно сзади раздался истошный крик: "А, фуражка!" и послушалось цоканье копыт пролетки князя.
Как ни в чем ни бывало, я козырнул князю и пошел дальше.
- Стой, ты куда идешь? - кричал Великий князь.
- Как куда? - ответил я вопросом на вопрос. - На гауптвахту.
Великий князь так и сел в пролетке. Он спросил, я ответил, вопрос исчерпан. Но свои пять суток я отсидел. Правда, через два дня Великий князь увидел меня в опере. Открыв рот и тыча в меня пальцем, он что-то хотел сказать, а потом сорвался с места и вызвал свой экипаж, на котором помчался на гауптвахту. Приехав туда, он приказал караульному начальнику вызвать меня. Я пришел и доложился честь по чести. Осмотрев и пощупав меня за рукав, Великий князь удалился в крайней задумчивости.
После отсидки меня вызвали к Великому князю и тот спросил меня, был ли в тот день в опере.
- Был, - подтвердил я.
- Но как же вы обогнали меня? - недоумевал князь.
- Я просто ехал на запятниках вашей кареты, сказал я, а пока вам рапортовали и представлялись все должностные лица караула, я прошел в свою камеру и сел читать книгу.
Великий князь сам был не прочь поюморить и понимал тонкое остроумие.
В 1829 году Великий князь должен был прилюдно доложить императору Николаю Павловичу о победе над Турцией. По итогам русско-турецкой войны был заключен Адрианопольский мирный договор. России отходило восточное побережье Черного моря от устья р. Кубань до северной границы Аджарии, а также крепости Ахалкалаки и Ахалцих. Турция признавала за Россией Грузию, Имеретию, Мегрелию и Гурию, а также Эриванское и Нахичеванское ханства по Туркманчайскому договору 1828 года. Российские подданные могли вести торговлю по всей Турции и быть неподсудны местным властям, а русские и иностранные торговые суда без препятствий проходить через Босфор и Дарданеллы.
Дело происходило на маскараде в Большом театре. Император Николай Первый стол у царской ложи и разговаривал с несколькими придворными. Оркестр играл бравурный марш, император держал в руках каску с султаном и притопывал ногой в такт оркестру. Он всегда притопывал правой ногой. От притопывания султан из каски вывалился и упал на пол. А в это время с докладом подошел Великий князь Михаил Павлович.
- Султан у Ваших ног, Ваше Величество, - громко сказал он, нагнулся, поднял с пола султан каски и подал его Николаю Павловичу, а затем передал сообщение о подписании мирного договора.
"Султан у ног его Величества" быстро разошелся по всей Европе и авторство его сделало Михаила Павловича одним из самых остроумных придворных российского царя.
Я шел к Великому князю на завтрак и недоумевал, по какому вопросу я приглашен на трапезу с ним. О всегда приглашал кого-то, кому должно было сделать благотворительное деяние, объявить о награждении орденом или поздравить со следующим чином, отметить какие-то заслуги и прочее. Ни к чему вышеперечисленному я не причастен. Поговорить об артиллерии? Он генерал-фельдцейхмейстер, генерал-инспектор по инженерной части, а я простой гвардейский поручик, ведущий богемный образ жизни. У меня в друзьях Михаил Глинка, автор оперы "Жизнь за царя", Карл Брюллов, художник, написавший картину "Последний день Помпеи", писатель Александр Островский, тот что написал пьесу "Не в свои сани не садись". Люди хорошие и не дураки выпить, вот мы под рюмочку-другую-третью шустовского коньяка обсуждаем их работы и мои предложения оказываются дельными и от них обо мне летит слава как о человеке с высоким художественным чувством и дарованиями. А для Михаила Павловича было бы лучше, если бы мраморный Давид был одет в форму Лейб-гвардии Московского полка, стоял во фрунт и в правой руке держал шашку "подвысь", а каска с плюмажем была надета ровно и придавала ему грозный, но несколько дураковатый вид, как и положено любому подчиненному перед своим начальником.
Что меня объединяло с Великим князем, так это отношение к женщинам, хотя князь был человеком семейным, а я ходил в холостяках и считался блестящей партией для любой женщины. А вот у Великого князя все было наоборот.
Представляю недоумение читателей вот этому "наоборот" у человека женатого по сравнению с человеком не обремененным семейными узами. У Великого князя супруга была блестящей партией для любой августейшей особы, а вот досталась она такому человеку как Михаил Павлович. Немецкая принцесса Фредерика Шарлотта Мария, после крещения Елена Павловна, была действительно подарком своей внешностью, воспитанием и начитанностью во всех вопросах. И досталась такому человеку как Михаил Павлович, который обращался с ней так, как будто ее нет. Даже его брат Константин Павлович, разочаровавшийся в немецких принцессах, писал, что такое отношение к супруге делает ее положение в семье невыносимым. Но я-то абсолютно не такой. Я отношусь к женщинам с восхищением, но они же будут уничтожать мой привычный образ жизни. Что такое семейный человек. Или, скажем проще, женатый человек. Это человек, который отвечает не только за себя, но и за человека, с которым он ходил под венцом и обещал хранить и любить свою избранницу (хотя, нужно еще подумать, кто и кого избрал, и кто и кого под венец подвел) в горе и в радости. Это как рота. Дали тебе роту, и ты же не стоишь фертом в театре у генеральской ложи и не отпускаешь остроты всем, кто проходит мимо тебя. У тебя сотня с лишним людей и тебе нужно заботиться, что бы они три раза поели горячей пищи и выпили на ночь чаю с булкой. Чтобы у всех была чистая постель, и чтобы все в пятницу пошли в баню и получили по куску мыла с записью в солдатскую книжку. Непосредственно за всем смотрит фельдфебель и взводные с отделенными, а вот общее руководство на командире роты. Плохо отстрелялись на стрельбище. Кто виноват? Командир робы. Плохо прошли торжественным маршем и песню спели кое-как. Кто снова виноват? Командир роты. И пока в роте не будет порядка и дисциплины с боевой выучкой, не видать командиру роты батальона. Как в семье, если образно говорить.
Я не стал брать свою бричку с денщиком, а прошелся пешком, благо идти было всего недалеко, не более получаса. Получились утренний променад и физическая зарядка на целый день.
Прогулка с философствованиями не отменяла бдительности и зоркости взгляда для оценки обстановки впереди по маршруту движения. Нарвись я на какого-нибудь генерала и тут не отделаешься тем, что "не заметил Вас, Ваше превосходительство" или "Ваше высокопревосходительство". От такой отмазки они только больше взбеленяются. Как? Какой-то поручик меня, боевого генерала, всего в орденах и лентах через плечо, да не заметил? Да меня во всей Европе за сто верст замечают и дрожать начинают, а тут какой-то поручик... А скажи я ему, что иду на завтрак в Великому князю, так тут генерал так закричит, что все городовые сбегутся, а околоточный надзиратель даже штаны застегнуть не успеет, а тут еще толпа соберется, в толпе, конечно, найдутся досужие писаки, которые все опишут в газеты и еще прибавят, что безвестный поручик пытался вызвать на дуэль известного генерала по фамилии N, чтобы не бросать пятно на военное министерство и так далее. И все получится как с поручиком Киже.
Эта мысль меня позабавила, и я широко улыбнулся, чуть не столкнувшись с одним из таких генералов. Не поминай генерала всуе, и он не столкнется с тобой нос к носу. Я только успел приложить руку к козырьку фуражки, приветствуя его.
- Вы чего так улыбаетесь, поручик? - загремел генерал, стараясь показать свой командный голос.
- Безмерно рад видеть Вас в добром здравии, Ваше превосходительство! - отчеканил я.
- Как, что? - сбавил громкость генерал.
- Говорили, что Вы приболели, да еще серьезно, Ваше превосходительство, - сказал я, - а тут иду и вижу Вас в полном здравии. Как этому не порадоваться, Ваше превосходительство.
- Насморк - это не болезнь, господин поручик, - сказал повеселевший генерал, - а Вы идите и сообщите болтунам, что у меня со здоровьем все в порядке, пусть трепещет враг, - и генерал бодро зашагал туда, куда он шел.
- Пронесло, - подумал я и отметил, что уже прибыл к особняку Великого князя.
В вестибюле ливрейный слуга принял у меня шинель и шпагу и жестом показал на центральную лестницу на второй этаж. В особняке Великого князя я не был и боялся заплутать в лабиринтах коридоров и многочисленных лестниц. Но мои опасения были напрасны. Меня встретил второй слуга и проводил меня в малую столовую. Сначала туда вошел слуга, доложивший о моем прибытии, а затем вошел я, уже представленный всем присутствующим, а присутствующих было всего трое: сам Великий князь, его супруга Елена Павловна и молодая особа, плохо говорящая по-русски и представленная как Анна Мария Луиза, кузина Елены Павловны и дочь Баденского курфюрста, приехавшая в гости в Россию.
- Похоже, что меня постараются охомутать, - с солдатской прямотой подумал я и не ошибся в своих предположениях.
Завтрак был отменный и мы с Великим князем развлекали дам рассказами из военной жизни. И все на немецком языке. Михаил Павловичу по положению нужно знать немецкий язык, так как все дамы в царском роду были немецкого происхождения. А я учился дома. Моя гувернантка и учительница была из немок, и я вполне сносно разговаривал на ее родном языке. Иностранные языки нужно учить с детства, тогда язык и произношение становятся неотъемлемой частью личности, а я все думал, что давно позабыл этот язык.
Отдавая должное завтраку, я рассказал, что в 1812 году командир 1-го кавалерийского корпуса французской армии генерал Нансути на вопрос маршала Мюрата о причинах задержки на марше ответил:
- Люди могут идти без хлеба, но лошади без овса - не в состоянии. Их не поддерживает в этом любовь к отечеству и императору.
- А вот тут генерал и не прав, - засмеялся Великий князь, - если император прикажет, то не только обессиленные лошади, но и павшие встану в строй. Пока накрывают к кофе, мы с вами выйдем покурить в библиотеку, - и он, приобняв меня за плечи, увлек меня в библиотеку.
В библиотеке Михаил Павлович взял быка за рога.
- Так вот, Константин, - сказал он, - твоему повесничанью в гвардии должен быть положен конец. Батюшка твой обращался ко мне, и маменька Ваша просили посодействовать вашему остепенению. Вы уже не молодой мальчик, а поручик гвардии и пора бы подумать о продолжении фамилии и взять на себя заботу о своей семье. Кузине моей супруги вы понравились, она согласна принять ваше предложение руки и сердца и будет для вас примерной супругой, а я, так сказать, согласился взять на себя роль вашего свата, благо отмечаю вас почти ежедневно и частенько спасаю вас от разного рода неприятностей. Пока мы не будем делать никаких объявлений, но я прошу Вас сегодня вечером вместе с Анной Марией Луизой поехать в Петербургский Большой театр на шестую годовщину постановки спектакля господина Глинки "Жизнь за царя". Уверен, что вы произведете на девушку положительное впечатление и будете ее защитой на все время пребывания ее в России.
- Да, мои папенька и маменька поставили меня в такое положение, что отказаться мне никак нельзя, - думал я. - Кто же может отказать порфирородному сыну почившего императора и родному брату царствующего. Анна Мария Луиза девушка приятная во всех отношениях. Перейдет в православную веру, обвенчаемся честь по чести и будем жить-поживать и добра наживать, и будем как бы в родстве с императорской фамилией. Взять хотя бы к примеру младшего сына пасынка Наполеона Евгения Богарне. Он женился на дочери Николая I Марии и стал частью русского императорского дома. Эх, двум смертям не бывать, а одной не миновать, - я встал и официально сказал:
- Слушаюсь, Ваше императорское высочество!
- Что вы, голубчик, - сказал Михаил Павлович, усаживая меня в кресло. - Мы с вами скоро будем, - он немного задумался над степенью нашего будущего родства и с улыбкой сказал, - свойственниками. Точно, свойственниками. Моя ложа в театре в вашем распоряжении. Вы уж с нареченной вашей сами обговорите, когда и где вы встретитесь для поездки в театр. А уж о вашем парадном мундире я и не говорю. А сейчас пойдемте выпьем по чашечке кофе.
Наш вид довольно красноречиво говорил о том, что мы достигли соглашения по важному вопросу, отчего Анна Мария Луиза покраснела.
После кофе я пригласил даму в оперу и получил от нее согласие.
У командира батальона я отпросился для исполнения деликатного поручения Великого князя, и пошел готовить свой парадный мундир.
В театре я был сама скромность и учтивость. Я даже сам удивлялся тому, как я себя веду и мои знакомые тоже изумленно поднимали брови, видя меня с красивой молодой женщиной.
В ложе я подробно рассказывал либретто оперы и добавил, что я тоже приложил руку к опере, чем сильно удивил Анну Марию.
- Да-да, - сказал я. - В первом варианте Иван Сусанин оставался жив и возвращался к своей семье. А я предложил, чтобы главный герой погиб, отдав жизнь за царя. И, вы знаете, авторы согласились со мной.
В антракте я угостил мою спутницу новомодными шоколадными конфетами, а сам даже не притронулся к шампанскому, которое рекой лилось в театральном буфете.
После десяти часов я отвез Анну Марию Луизу в особняк Великого князя и сам поехал домой, находясь в веселом и романтическом настроении.
Дома меня ждал мужчина в черном фраке с военной выправкой, по виду иностранец.
- Вот, ваше благородие, - сказал мне денщик, - немчин недавно пришел, вас спрашивает. Я тут за ним постоянно наблюдаю, чтобы не спер чего-нибудь, а то ходят тут всякие.
Мой гость на ломаном русском языке, сказал, что он не все понял из того, что говорил мой денщик, но он чувствует, что ничего хорошего о нем не сказано.
- Я барон фон дер Кальтенштерн, - уже по-немецки начал говорить гость, - специально приехал из Германии в Россию за своей невестой Анной Марией Луизой, которая с детства была предназначена мне в невесты. Я предполагаю, что вы сегодня за завтраком у брата царя дали согласие жениться на ней. А сейчас были с ней на опере в вашем театре. Я требую, чтобы вы отказались от нее и не мешали нашему счастью.
Вот начинается веселая история. Пришел немец и еще что-то требует от меня. Почему это я должен отказываться от девушки, с которой я только сегодня познакомился, которая мне понравилось и которую кто-то хочет отобрать у меня и увезти в свою Германию. Не хватало мне самому поехать в Германию или Францию и потребовать себе в жены чью-нибудь невесту.
- Господин барон, - сказал я, - а почему бы вам самому не пойти к Анне Марии Луизе и не предложить руку и сердце? Если вы любите друг друга, то все решится в течение нескольких часов и поедете вместе в Германию жить поживать и добра наживать.
Зарекался я не использовать в беседах с иностранцами всякие русские поговорки и скороговорки, так Кальтенштерн начал выяснять значение последнего пожелания. Пришлось сказать, что по-немецки это "Gl"ck und Reichtum". И вообще, время уже позднее и ночные прогулки иностранцев в столице России не всегда имеют счастливый конец.
- Если вы отказываетесь от моего предложения, - сказал барон, - то я вызываю вас на поединок. Кто останется в живых, тот и женится на Анне Марии.
- Не понял, - сказал я, - а причем здесь поединок? Я вас не оскорблял и козней против вас не строил. У вас есть проблема, так решайте её. А мне завтра рано утром на службу.
- Вы что, выгоняете меня из дома, - начал кипятиться Кальтенштерн, размахивая рукой с массивным серебряным перстнем на безымянном пальце, на котором было изображение звезды в серебряной измороси. - Я барон и я уйду только тогда, когда получу четкий и ясный ответ на мое предложение.
- Уважаемый господин барон, - ответил я. - Вы находитесь в России, а у нас по три раза не повторяют.
Я повернулся к столу, чтобы взять колокольчик и вызвать Семена, как вдруг в моей голове взорвался какой-то яркий шар и сразу все потемнело.
Глава 3
Я очнулся от жуткой головной боли и от того, что кто-то сильно тряс меня за плечи. Расплывчатое лицо не давало возможности опознать человека, а вот голос совершенно мне не знаком. Резкость постепенно улучшалась, и я начал видеть молодого солдатика в защитной гимнастерке и с зелеными клапанами на воротнике. Такие могли носить только военнослужащие Отдельного корпуса пограничной стражи, но не носили, потому что на гимнастерках был стоячий воротничок, а на плечах должны быть зеленые погоны с шифровкой либо пограничной бригады или пограничного полка. И второе. Я в Петербурге и откуда здесь могли взяться пограничники? И кроме того, я не дома и где мой Семен?
- Ты кто? - спросил я еле ворочающимся языком. Мне казалось, что я говорю, но я сам себя не слышал. Это понял и солдатик, доставший из-за спины овальную фляжку и дав мне хлебнуть воды.
- Ты кто? - уже крикнул я.
- Ефимкин я, - сказал солдатик. - Товарищ командир, кроме вас на заставе начальников нет. Вставайте, немцы скоро снова в атаку пойдут.
- Какие немцы? - я абсолютно не понимал, о чем идет речь, и второе, какой я к чертям товарищ нижнему чину. Я поручик Лейб-гвардии Московского полка и меня нижним чинам кроме как ваше благородие называть нельзя.
- Да немцы на нас напали, - чуть не плакал солдатик. - Только что начальника заставы со старшиной снарядом разорвало. Есть один сержант, но он в положении еще хуже вашего, у него глаза сумасшедшие, сидит молчком в окопе, то ли застрелится, то ли себя гранатой подорвет.
- Ефимкин, - спросил я солдата, - а я-то кто и что здесь делаю?
- Товарищ лейтенант, - чуть не плакал солдат, - мне что ли за вас заставой командовать? Нас осталось-то всего человек двадцать.
- Ты видишь, что я ничего не соображаю и ничего не помню, - сказал я. - Помоги мне встать и напомни мне, кто я и что здесь произошло.
Я видел изумление в глазах молоденького солдатика, но если бы я начал качать права гвардейского поручика, то неизвестно, что было бы с его разумом и не он один бы сидел молчком в окопе с заветной гранатой в руке.
Подбежавший к нам солдат в разорванной гимнастерке помог мне дойти до полуразрушенной казармы, в которой еще не все прогорело и всюду вились сизые дымки.
- Ефимкин, расскажи лейтенанту, кто он, а я пока за лекарством смотаюсь, - сказал солдат и убежал в сторону небольшой выбеленной избушки, на которую так и просились рисунки петухов и подсолнухов.
- Товарищ лейтенант, - сказал Ефимкин, - вы лейтенант Кровавый, заместитель начальника заставы по боевой части. Служите у нас уже больше года. Вы человек одинокий, собирались в отпуск на Кавказ. Начальник заставы старший лейтенант Горин и старшина заставы Селивестренко убиты разрывом снаряда прямо на выходе из казармы. Замполит лейтенант Коняев был на службе во главе усиленного наряда. По начавшейся на левом фланге стрельбе, они первыми вступили в бой.
Бегавший куда-то солдат вернулся с деревянным ситом для просеивания муки.
- Ты кто? - спросил я его. - Ты что, воду в решете будешь носить и меня ею поить будешь?
- Ефрейтор Симаков, - ответил мне солдат и уже Ефимкину; - Смотри, Ефимкин, товарищ лейтенант шутить начал, значит в норму приходит. - У вас, товарищ лейтенант, - это уже мне, - сильное сотрясение мозга и если в течение получаса не начнется новой атаки, то я правлю вам мозги. Извините, мозги на место поставлю. Извините, ликвидирую последствия сотрясения мозга. Только вы выполняйте всё, о чем я говорю.
По объяснению и показу солдата, я взял деревянный бортик сита в зубы и крепко сжал их, чтобы сито не вывалилось. Солдат стал потихоньку постукивать руками по бортам сита и каждый его удар отзывался в моей голове как удар соборного колокола. Однако, минут через пять с небольшим, удары колокола стали затихать, а головная боль уменьшаться.
- Товарищ лейтенант, - сказал Симаков озираясь, - у вас крестик золотой на шее. Вы спрячьте его, а то донесут замполиту, а тот занесет это в донесение в политотдел и попрут вас из комсомола, а то и переведут в какое-нибудь тыловое подразделение, если не арестуют по 58 статье за религиозную пропаганду и агитацию.
Я с трудом переваривал получаемую информацию и никак не мог соединить все воедино, чтобы быть своим в той обстановке, которая сложилась вокруг меня. Ну, это уж слишком эгоцентрично, нужно понять ту обстановку, в которую я почему-то попал и почему я лейтенант Кровавый. Похоже, что ефрейтор Симаков более грамотный солдат по сравнению с другими. Хотя я еще ни с кем, кроме Ефимкина не разговаривал.
Я достал из пистончика моих темно-синих брюк с красными кантами по швам золотой брегет и нажал на кнопку. Прозвучало одиннадцать часов с четвертью. Шелковым платком с монограммой я вытер мои лакированные штиблеты от товарищества Санкт-Петербургского механического производства обуви "Скороход" и сунул платок в карман.
Похоже, что Симаков начал понимать, что лейтенант Кровавый вовсе не лейтенант Кровавый, хотя, как две капли воды похож на лейтенанта Кровавого, но кто-то другой, и по всем повадкам человек военный, а без командира застава уже не застава, а ватага неизвестно как собравшихся в одно место людей.
- Какое сегодня число? - спросил я.
- 22 июня од тысяча девятьсот сорок первого года, - сказал Симаков, - вы посидите здесь, а я сейчас сбегаю на квартиру за вашей формой.
Я уже видел, что выгляжу белой вороной среди людей, которые по цвету клапанов на воротниках являются пограничниками.
Еще минут через пять прибежал Симаков с хромовыми сапогами в руках, темно-синими брюками-галифе с зеленым кантом, темно-зеленой гимнастеркой с зелеными клапанами, обрамленными золотым галуном и двумя рубиновыми кубиками.
- Одевайтесь, товарищ лейтенант, - сказал Симаков, - и командуйте заставой, а я буду находиться рядом с вами, мало ли что может случиться после такого сотрясения мозга.
Форма подошла мне идеально, как будто шита именно на меня. Возможно, что так оно и было. Но какой дьявол занес меня почти на сто лет вперед в какую-то незнакомую и неизвестную для меня Россию и сумею ли я адаптироваться в ней как свой человек, или она выдавит меня из себя как чужеродное тело.
- Пистолет ваш я не нашел, - сказал Симаков, - вот автомат ППШ. Офицерский.
- Автомат, как ты говоришь, держи при себе, - сказал я, - мне нужна винтовка и шашка.
- Шашку вашу я не стал брать, она так и стоит в квартире, - сказал Симаков, - а карабин я сейчас принесу.
Я встал, оправил форму. Ремень с портупеей как раз для крепления шашки слева. В левом кармане гимнастерки удостоверение личности офицера войск Народного комиссариата внутренних дел СССР лейтенанта Кровавого Александра Александровича. Слева внизу мое фото и по нему круглая печать НКВД СССР. Владелец удостоверения имеет право ношения огнестрельного оружия. Звание лейтенант присвоено приказом народного комиссара внутренних дел Берия Л.П. Занимаемая должность - заместитель начальника пограничной заставы войсковой части 2487. Ну что же, кое-что становится понятным, но не понятно, что такое СССР. Расторопный Симаков минут через пять вернулся с кавалерийским карабином и шашкой. Рассказывать вам, чем шашка отличается от сабли, я не буду, потому что для меня это понятно, как коню, а тот, кто этим интересуется, тот быстренько пополнит объем званий в извилинах и сам решит этот закавычный вопрос.
Я прицепил шашку к портупее и сразу почувствовал себя вооруженным и готовым идти в бой в одиночку или во главе вверенного мне отряда. Винтовка была не совсем понятной мне системы. На Бердана или на Крнка не похоже.
- Товарищ лейтенант, - сказал мне Симаков, - нашел я тут один пистолет, посмотрите в своем удостоверении, совпадают ли номера в моей находке и тем, что был выдан вам на складе артиллерийско-технического вооружения.
Я посмотрел на номер в офицерской книжке и на толстом стволе пистолета. Номера совпадали. Значит - это мое оружие.
- Слушай, Симаков, - сказал я своему сопровождающему или как бы ординарцу, - меня по голове стукнуло так, что я сам себя не узнаю. Давай объясняй мне всё. Первое. Почему ты называешь меня товарищ? Я тебя знаю минут тридцать и товарищем мне ты не можешь быть. Я офицер, а ты нижний чин. Второе. Что такое СССР? Третье. Что за оружие ты мне принес, кроме моей шашки?
|
