Гоша с удовольствием осматривал плоды своего утреннего труда: корзину, полную крупных грибов с яркими шляпками, слегка присыпанных желтыми листьями. Корзина, прислоненная к толстому пню, смотрелась очень живописно. - Ну все, а теперь можно и отдохнуть, - удовлетворенно сказал Гоша сам себе, усаживаясь на пенек, и доставая начатую бутылку водки и немного еды: толстый соленый огурец, бутерброд с полукопченой колбасой и пару вареных картофелин. Жена дома ни за что не дала бы пить с утра, носилась бы вокруг стола, ругалась, пыталась бы отнять бутылку, а здесь, на свежем воздухе и в тишине утренний моцион обещал быть сказочно прекрасным. Гоша смаковал (если это слово здесь уместно) холодную водку и нехитрую закуску и был совершенно счастлив. Осеннее солнце поднималось все выше и согревало грибника своими ласковыми лучами.
Когда Гоша закончил пир, ему ужасно захотелось прилечь и немного вздремнуть. Все-таки поднялся в выходной день в пол-шестого утра, чтобы урожай оказался не скудным... Да и если поспать часок-другой, алкоголь полностью выветрится, и жене не к чему будет придраться... Гоша нашел местечко где трава была помягче, уютно устроился и спокойно отправился в объятия Морфея.
Разбудили его промозглый холод и сырость. Гоша вскочил, разлепил глаза и даже вскрикнул от неожиданности. Его окружала непроглядная тьма, и в этой тьме отовсюду раздавались странные шорохи. Впрочем, происхождение шорохов Гоша через 2 секнуды понял: это был дождь. Он поднес к глазам часы и включил подсветку на циферблате. "Ни хрена себе! Во попал, бля," - выругался Гоша.
Оказалось, что проспал весь день до вечера. Вот как водочка на свежем воздухе хорошо пошла! Мокрый и продрогший грибник, справившись с первым приступом паники, принял единственно верное в данной ситуации решение: срочно выбираться. Он нашарил корзину в темноте, взвалил ее на спину, рассыпав часть грибов, до которых ему уже не было дела, и двинулся наощупь в том направлении, которое ему показалось верным. Он брел, спотыкаясь, ударяясь о корни, теряя грибы и сыпя ругательствами. Счет времени и ощущение расстояния он практически потерял, но вдруг его ноздри уловили характерный запах - запах железной дороги. "Слава тебе, господи!" - пробормотал Гоша и неуклюже перекрестился. Он понял, что добрался до одноколейки, а по ней он спокойно дойдет до поселка, а там уже до дома рукой подать.
Гоша дошел до насыпи, взобрался на нее и ступил на шпалы. Похоже, удача снова улыбнулась грибнику: дождь прекратился, холод ощущался меньше, да и проверка корзины показала, что рассыпано и потеряно не так много: только те грибы, которые лежали на самом верху, выше стен корзины. Полностью успокоившись, он двинулся по шпалам в сторону поселка и даже стал насвистывать песенку "Жил отважный капитан".
Это случилось, когда Гоша прошел примерно половину дороги до поселка. Его неожиданно ослепил яркий свет - свет поезда, мгновенно и, главное, аболютно бесшумно возникшего на одноколейке прямо перед ним. Гоша даже не успел удивиться этому странному явлению, а только изо всех сил рванул в сторону. В момент прыжка ему показалось, что он услышал чей-то крик "Давай!" А потом он потерял сознание.
Сначала к Гоше вернулся слух. Он услышал журчание воды, пение птиц, лай собак, мычание коров, блеяние овец - словом, звуки деревни. А потом совсем близко от него послышались чьи-то шаги и шуршание юбки. Гоша попытался открыть глаза, и ему это удалось, но он никак не мог сфокусировать взгляд, только одно было понятно: что снова ясный день. И тут прямо у него над ухом чей-то мужской голос заорал: - TollesKleid, Gretchen! Man sieht, dass alles an seinem Orte ist-und vorne und hinten!* (Отличное платье, Гретхен, видно, что все на месте, и спереди, и сзади! )
(Здесь и далее - немецкий язык )
Гоша от неожиданности резко дернулся в сторону, и у него немедленно, наверное благодаря рывку, восстановилось зрение. Он увидел молодую женщину с рыжей косой, уложенной венком. Одета она была в нарядное, стильное, но очень старомодное платье. Женщина обладала пышными формами, которые платье явно подчеркивало. Напротив женщины стоял коренастый парень и жадно смотрел на ее полную высокую грудь. - OhDuLuemmel!* (- Нахал!)
- прикрикнула женщина на парня, подняла пухлую белую руку и влепила ему оплеуху. Очевидно, рука была неслабая, несмотря на пухлость и белость, потому что парень зашатался и отступил, а левая сторона его лица сразу побагровела. - Nanu!EsistnurSpass!*(- Чего ты, я же пошутил!)- обиженно произнес парень, потирая щеку. - Undichmeinedasernst! Kommher...*
( - А я серьезно. Иди сюда...) - уже мягче сказала женщина и протянула ему руку. Парень недоверчиво посмотрел ей в лицо, а потом осторожно взял протянутую руку. Она привлекла его к себе и положила его руку на свою талию. На лице парня недоверие сменилось радостью, он обхватил ее обеими руками и принялся целовать ее лицо и губы. Гоша, уже поднявшийся на ноги, стоял на расстоянии вытянутой руки от них, смотрел в упор, но они, похоже, были так увлечены друг другом, что не замечали его.
После нескольких минут страстных поцелуев женщина слегка отстранила парня от себя, взяла его за руку и повела за собой по деревенской улице. Гоша стал обалдело осматриваться по сторонам. Деревенька ну ни капли не походила на мрачноватый поселок, к которому Гоша должен был выйти по шпалам. Чистые белые домики с красными черепичными крышами стояли на берегу живописной речки, берега которой поросли кудрявыми кустами с изумрудно-зеленой листвой. Да-да, зеленой, несмотря на то, что уже наступила осень. По другую сторону реки раскинулся луг, поросший сочной травой, на лугу паслись коровы, красивые, как из детской книжки, белоснежные с черными пятнами. Перед каждым домом был дворик, чистый, ухоженный, с аккуратными клумбами цветов и живой изгородью.
Гоша решил пройти по улице. Довольно часто ему попадались люди, все они были ужасно старомодно одеты и говорили на незнакомом Гоше языке, и выглядели очень спокойными, умиротворенными и счастливыми. То тут, то там Гоша наблюдал сценки, показавшиеся ему очень милыми, как из старых добрых, может быть, немного лубочных фильмов.
- Отличное платье, Гретхен, видно, что все на месте, и спереди, и сзади! - Нахал! - Чего ты, я же пошутил! - А я серьезно. Иди сюда...(немецкий)
Вот высокий светловолосый голубоглазый мужчина с маленьким мальчиком, таким же светловолосым и голубоглазым, явно, с сыном, запускают воздушного змея. Веревка путается у малыша в руках, отец помогает ему, и говорит, глядя на мальчика с бесконечной нежностью: - Hauptsache ist es, die Windrichtung zu bestimmen, mein Sohn. ( Главное - понять направление ветра, сынок ).
А вот худая женщина с усталым измученным лицом доит корову. К ней сзади подходит мужчина и закрывает ей глаза руками. - Wer ist es? (Кто?) - Спрашивает он. - Du bist es! Oh, mein Gott! (Это ты? О, Боже! ) - вскрикивает женщина и поднимается так резко, что вердо с молоком опрокидывается. Но она не обращает никакого внимания на ведро, они с мужчиной заключают друг друга в объятия и долго так стоят. Он гладит ее волосы и что-то шепчет, и в глазах его слезы.
А вот по деревенской улице идет небритый человек в военной форме с вещмешком за плечами. Форма и мешок ужасно грязные и рваные. Он подходит к дому с крышей, покрытой красной черепицей, поднимается на крыльцо, и стучит в дверь. Дверь распахивается, и на крыльцо выскакивают женщина и дети, все очень похожие друг на друга, красивые и чистые. Поднимаются радостные крики, они все дружно виснут на мужчине, целуют его покрытые щетиной щеки...
Гошу почему-то никто не замечал. Или же просто никому не было до него дела. Вскоре Гоша увидел молодого человека, который куда-то очень спешил. Его лицо было взволнованным и напряженным, в отличие от лиц других жителей поселка, встреченных Гошей ранее. Гоша решил пойти за ним. Молодой человек подошел к большому, явно богатому дому, возле которого была припаркована черная машина, кажется, очень старинной модели, но на вид совсем новая и блестящая, как будто только вчера сошла с конвейера. Молодой человек приблизился к двери, немного постоял, морща лоб, как бы собираясь мыслями, шумно вздохнул и, наконец, постучал. Дверь открылась, на пороге появился другой молодой человек и с неприязнью взглянул на гостя. Гость быстро заговорил: - Heinrich, hЖr zu, es ist wichtig! Ihr sollt abhauen, bevor es nicht zu spДt ist. Es ist gefДhrlich hier. ( Генрих, послушай, это важно! Вам всем необходимо как можно скорее уехать отсюда, здесь небезопасно. ) - Es gibt kein Grund, sich Sorgen zu machen!(Не о чем беспокоиться) - оборвал его речь Генрих. - Bist Du deshalb gekommen?(Ты за этим пришел?) Гость растерянно замолчал. Генрих с силой захлопнул дверь. Гость еще немного постоял, а потом громко забарабанил в дверь и закричал: - Johanna! Ich bin ihretwegen gekommen! Bitte! Ich bitte Sie, machen Sie auf! (Иоганна! Я ради нее пришел! Пожалуйста! Прошу, откройте!) Из-за двери глухо донеслось: - Du solltest bei Ihr sein, statt Sie zu betrЭgen! Geh weg, Du VerrДter! (Ты должен был быть с ней, а не изменять ей! Уходи, предатель!) Язык, на котором они говорили, был однозначно незнаком Гоше, но по мере продолжения разговора он начал улавливать смысл, как будто смотрел фильм с титрами. Гость не унимался: - Я не виноват! Я был подневолен! Я не успел ей объяснить! Откройте! Иоганна! Дверь не смогла заглушить горького сарказма ответа Генриха: - Ну конечно, у моей сестры не так много денег, как у вдовы мануфактурщика. Да и происхождение подкачало, верно, Теодор? - Вы ничего не знаете! - кричал Теодор. - Я хочу все объяснить ей сам! Но из-за двери больше не донеслось ни звука. Теодор еще некоторое время стучал, а потом, видно сдавшись, побрел прочь от дома. Но не успел он сделать нескольких шагов, как дверь дома pаспахнулась. Из двери вышло сразу 6 человек, похоже, большая семья: крупный чернобородый мужчина средних лет, женщина с миндалевидными темными глазами, явно его жена, старуха в клетчатой шали, Генрих, мальчик-подросток, очень похожий на Генриха. Последней появилась совсем юная девушка, скорее всего, та самая Иоганна, которой изменил приходивший парень, который сейчас стоял поодаль и смотрел на них. Гоша невольно залюбовался девушкой: она была высока и стройна, черты лица - явно восточные, но очень нежные, огромные темные миндалевидные, как у матери, глаза смотрели с грустью, густые черные кудри спускались на изящные плечи и спину. У каждого в руках было по чемодану и сумке. Они начали торопливо грузить вещи в багажник старомодного автомобиля, а потом стали садиться сами. Последней в машину села Иоганна. Перед тем, как закрыть дверь, она улыбнулась, подняла руку и помахала парню, недавно ломившемуся в дверь, для того, чтобы что-то ей объяснить. Дверь за Иоганной захлопнулась, заурчал мотор, машина тронулась и поехала по деревенской улице.
Почти в ту же минуту Гоша увидел, как непонятно откуда выскочила другая машина, пристроилась вслед за машиной Иоганны и пошла на обгон. Машина Иоганны прибавила скорости, но преследователи не отставали. Гоша понял, что стал свидетелем самой настоящей погони. Ему было неясно, с какой целью преследуют семью Иоганны, но он понимал одно: добром это не кончится. Но в ту самую секунду, когда машина преследователей оказалась почти что на хвосте машины Иоганны, у дороги раздался громкий крик по-русски: "Даваааай!", и тутже прогремел оглушительный взрыв. Гоша закрыл руками глаза и повалился в траву.
Вскоре Гоша понял, что сам он в полном порядке, открыл глаза и с интересом стал наблюдать за развитием событий. Машина преследователей превратилась в огромный костер, а машина Иоганны, слава Богу, была цела, только съехала с дороги и дымилась. К ней с невероятной скоростью мчался Теодор. Бежал он очень красиво и спортивно, как бегун на стадионе. Гоша хотел было тоже побежать к машине, но что-то удержало его. Он остался на месте и продолжил наблюдение. Теодор выбил окно ногой, открыл дверь со стороны водителя и начал вытаскивать пассажиров, одного за другим. Последней он вытащил Иоганну и быстро понес ее на руках к тому месту, где уже сидели ее родственники, все целые и невредимые, и с ужасом смотрели на подорванные машины. Как только тело Иоганны коснулось травы, раздался еще один взрыв. На этот раз взорвалась их машина. Теодор быстро заговорил: - Я сейчас пригоню мою машину. Вы еще успеете. Генрих, ты видишь, я говорил правду. Генрих молчал. А Теодор наклонился к Иоганне и взволнованно сказал: - Прости меня, я виноват перед тобой. Я так поступил только для того, чтобы иметь возможность вам помочь. Ты еще встретишь достойного мужчину. Иоганна протянула Теодору тонкую руку и слабым голосом произнесла: - Я все понимаю. Ты спас жизнь всем нам. Я ни в чем тебя не виню.
Теодор умчался, очевидно, за машиной, а Иоганна смотрела ему вслед с любовью и грустью. Гоша даже почувствовал укол ревности. Это было неожиданно и странно: ведь он видел эту девушку впервые. Хотя кого-то она определенно ему напоминала... Он попытался было вспомнить, но не смог.
Грибник решил, что не стоит торчать возле людей, которые только чуть было не погибли на его глазах, и отправился еще немного побродить по деревне. Несмотря на сцену, свидетелем которой он только что стал, он полностью уверовал в свою безопасность и даже решил для себя, что смотрит какой-то старый иностранный фильм с современными спецэффектами, которые позволяют ему видеть артистов и декорации как бы "изнутри". Отсюда и некоторая лубочность виденных им сцен, и чудесное спасение семьи Иоганны: "плохие" взорвались, а "хорошие" выжили... Как будто бы... это было срежиссировано! И еще Гоше было очень интересно, кто же закричал по-русски "Давай"? Он подумал, что со временем обязательно узнает. Это приключение начало ему нравится.
Вдалеке Гоша заметил железнодорожную насыпь и пошел в этом направлении. По дороге он пытался вспомнить, как же именно он попал в эту необычную деревню, которая так похожа на съемочную площадку. "Кино и немцы" - сострил про себя Гоша, и его осенило: немецкий язык! Они говорят по-немецки! А воспоминания о том, как он здесь оказался, были весьма туманными. Кажется, он собирал грибы, прилег отдохнуть, а проснулся уже здесь? Или нет, он пошел за грибами, упился в лесу, шел, не разбирая дороги, и пришел сюда?
К железной дороге Гоша вышел довольно быстро, так, как и должен приходить в точку назначения герой фильма. Это оказалась одноколейка, и у Гоши что-то начало проясняться в голове: вроде бы он куда-то шел по шпалам... Домой, к жене... А кстати, как же ему все-таки вернуться? И сколько времени он уже отсутствует, и как будет все объяснять супруге? "Ириша, там взорвалась машина с какими-то немцами, и я помогал их вытаскивать..." Или так: "Там кино снимали, про немцев, так меня режиссер очень просил сыграть в массовке..." Гоше даже стало весело при мысли о том, какими словами обложит его супруга, когда услышит всю эту, в понимании номального человека чушь. Гоша немного походил по одноколейке в обоих направлениях, но потом до него донеслись звуки музыки. Музыка была слышна со стороны деревни. Гоша, заинтересовавшись, пошел назад.
Как только грибник добрался до деревни, то его взгляду открылась такая картина: прямо на траве стояло множество столов, составленных буквой "П", покрытых белыми скатертями и явно празднично сервированных и уставленных самыми разнообразыми блюдами, от которых шел потрясающий аромат. Кроме еды, Гоша заметил на столах немало огромных кружек с пивом. За столами сидели все деревенские жители, красивые и нарядные. Они радостно поглощали угощение, а также с невероятной быстротой опустошали и кружки с пивом, и тутже вновь наполняли их из гигантской бочки, стоящей рядом. Над столами стоял гомон, иногда раздавались взрывы смеха. Немного в стороне от стола музыканты играли какую-то простенькую, но очень веселую музыку, от которой так и хотелось пуститься в пляс. Гостей, наверное, удерживало обильное угощение и пиво.
Во главе стола Гоша разглядел знакомую пару, тех самых парня с девушкой, которых он встретил в этой деревне первыми. Только теперь на девушке вместо того самого "Tolles Kleid" было надето белое платье с в оборках и c глубоким вырезом, а на голове - венок с белыми цветами и фата.
"Ого, какое быстрое развитие отношенией", - подумал Гоша. - "Уже свадьба! Ну точно - кино!" И тут он заметил за столом одно свободное место. С самого краю, у торца. Напротив Иоганны. Казалось, что это место кто-то освободил cпециально для него. Гоша поспешно двинулся к нему и занял eго. Иоганна, похоже, была единственной за столом, кто не ел, не пил и не улыбался. Она несчастными глазами смотрела на другой конец стола. Гоша проследил за ее взглядом и увидел там Теодора, сидевшего рядом с роскошной блондинкой. Та была немолода, но очень красива, ухожена, с "порочным" изгибом губ, покрытых густым слоем помады, ярко-алой, как кровь. Гоше ужасно захотелось сказать девушке что-то ободряющее, но он совершенно не знал, что именно можно сказать, да и кроме того, он, хоть и начал немного понимать, сам не мог говорить по-немецки. Раздумывая о том, как бы начать разговор с Иоганной, не зная никаких немецких слов, кроме совершенно неуместных сейчас "хенде-хох", Гоша налил себе пива в кружку и поднес ее к губам. И в ту же секунду на кружку легла чья-то здоровенная рука и хриплый голос сказал по-русски: "Не пей!" А второй голос добавил "Козлом станешь", и раздался грубый смех.
Оказалось, что за столом появились новые гости. Два мужика, обросших так сильно, что невозможно было определить их возраст, уселись в торце стола и, скалясь, смотрели прямо Гоше в глаза.
Гоша моментально понял, что сейчас он обязатeльно получит ответы на все вопросы, поэтому сразу же послушно отставил кружку в сторону, подумав "За козла ответишь позже". Прервав созерцание печальной Иоганны (это оказалось немного труднее, чем отставить полную кружку ароматного пенистого пива ), Гоша решительно повернулся к "своим" и торопливо заговорил: - Слышьте, земляки, а где мы вообще? Что за местность? Какое сегодня число? А вы сами откуда будете? А то я не помню, как сюда попал... А чего они все по-немецки-то? Один из мужиков хитро подмигнул второму...
Один из мужиков хитро подмигнул второму и сказал: - Смотри-ка, Митька, новенький появился. Давно их не было, новичков. Митька согласно закивал.
- Как тебя зовут, земляк? - Гоша, - ответил Гоша. - А вас? - Его - Митька, - сказал мужик. - А я - Бонапарт. То есть, Борька я, но Бонапарт мне больше нравится. - Так вы знаете... Борька-Бонапарт немного театрально вскинул руку: - Терпение, - сказал он. - Скоро ты все узнаешь. А узнав, будешь выбирать. Только за стул держись, а то ведь свалишься. Гоша глянул на Иоганну, которая словно бы застыла у стола, а потом перевел взгляд на Бонапарта и приготовился слушать. - Значит так, - начал Бонапарт, - в 42-м году через этот лес шел поезд с немцами. - Ага, знаю, война ж была, - сказал Гоша. - Но... - Так вот, эти немцы... Они здесь остались. В этом лесу. - Как, остались? - не поверил Гоша. - Война ж кончилась, всех, кто выжил, расстреляли или позабирали в плен... Ты хочешь сказать, что они построили деревню в чаще леса, и никто ее до сих пор не нашел? - Можно сказать, что так, - ответил Бонапарт. - И не найдет, - добавил Митька. Гоша недоверчиво взглянул сначала на Митьку, потом на Бонапарта, а потом сказал: - Заповедник, что ли? Как в том американском фильме "Таинственная деревня"? Где они жили, как в 19-м веке и боялись чудовищ? Только чудовищ там на самом деле не было и... Впрочем, это ерунда. Но я вам вот что скажу. Я ведь грибник. Я наш лес как свою квартиру, на 20 километров вглубь знаю, все тропинки, все грибные места, и ягодные тоже. А эта деревня... Где ж она прячется, черт возьми? - Короче говоря, - продолжил Бонапарт, перебив Гошу. - Мы с Митькой в 42-м пустили этот поезд под откос... - Что? Вы? - заорал Гоша. - В 42-м? 60 с лишним лет назад? - А ты не ори, а слушай, - назидательно сказал Бонапарт. А Митька криво усмехнулся и бркнул себе под нос: - Орет тут еще, не верит, умник... - Поезд ехал по одноколейке через лес, а мы взрывчатку подложили, и - бабах! - Партизаны, что ли? - машинально спросил Гоша, начавший догадываться, что он попал в общество душевнобольных, психов, короче. - Ну да, партизаны! - гордо сказал Бонапарт. - Кучу фрицев положили, если хочешь знать. - Знаешь, какой сегодня год? - насмешливо сказал Гоша. - Не число, бог с ним, с числом, год сейчас какой? - Это неважно, - торжественно произнес Бонапарт. - Неважно ваще, - повторил Митька. - Поезд взорвали в 42-м, но след его остался. - Как это - след? - не понял Гоша. - С того самого дня, каждый вечер, в определенное время, этот поезд проезжает по одноколейке, открывая вход в эту деревню. А тот, кто оказывается на его пути, тоже попадает сюда. Ты, небось, по шпалам куда-то шел? Гоша обалдело кивнул. Теперь-то он вспомнил, как оказался здесь. И вспомнил крик "Давай". И понял, кто кричал, и что это означало: Митька с Бонапартом приводили в действие взрывчатку. Хотя нет, как это может быть, если... - Не может быть, - решительно заявил Гоша. - Вы не могли дожить до сегодняшнего дня. - А мы и не дожили, - гордо объявил Бонапарт. - Погибли смертью храбрых, - добавил Митька. - А... как... я тоже, получатся, умер? - Гошу пронзил противный холодный страх. - Меня что, задавил поезд-призрак? Я - мертвый? - Вот чудак, - улыбнулся Бонапарт. - Вы там, в вашем времени что, никогда не слышали о жизни после смерти? Гоша лихорадочно стал припоминать фильмы о духах умерших, но понял, что не помнит ни одного связного сюжета, разве что отдельные моменты. Например, как Патрик Суизи в фильме "Призрак" доставал Вупи Гольберг дурацкими песнями... Бонапарт смотрел ему в глаза, ожидая ответа, и Гоша пробормотал: - Ну... что-такое кажется... Только в кино... Но это ж кино... ("И немцы" - некстати пришло ему в голову продолжение фразы.) - Кино, не кино, сказка, быль, - продолжал Бонапарт с видом превосходства. - А только в этой деревне обитают души тех, кто ехал на этом поезде в 42-м и взорвался. Гоше стало еще страшнее. - Но я-то, я-то зачем сюда попал? - жалобно сказал он, чуть не плача. - Почему я умер? - Нет, ты как раз не умер. Но твое сознание вместе с поездом переместилось сюда. Если ты вернешься, то просто очнешься на шпалах и забудешь все, что видел. Гоша, узнав, что он жив, перевел дух. - Если? Что значит если? Что, могу и не вернуться? - спросил он, стараясь скрыть дрожь в голосе и бросая быстрые взгляды на Иоганну. Жених с невестой и гости тем временем стали подниматься из-за столов, разбиваться на пары и танцевать, и Гоше почему-то не хотелось, чтобы ее кто-нибудь пригласил на танец. - Можешь вернуться, можешь остаться, - ответил Бонапарт. - Тебе решать, - добавил Митька. - Так я хочу вернуться, - решительно заявил Гоша. - У меня жена, работа. Покажете, куда идти? Только сначала расскажите же мне еще о жизни после смерти, пожалуста! А вдруг я не забуду? Его взгдял упал на безмолвную Иоганну, и он добавил: - И еще. Ей можно как-то помочь, а? - спросил он. - Жалко девчонку. - Тебе решать, - вновь повторил немногословный Митька. - Это хорошо! - радостно воскликнул Бонапарт. - Хорошо, что ты задаешь вопросы. Все равно мы должны тебе объяснить, прежде чем ты что-то решишь окончательно, а нам придется показать тебе дорогу. А может, и не придется. Итак, что тебя интересует? - Ну, во-первых, - начал Гоша, - из того что я читал или слышал, должны быть рай, ад и небытие. На ад эта деревня непохожа, она скорее выглядит как райский уголок. - На ад она непохожа ПОКА,- перебил Бонапарт, - но об этом позже. А вообще-то ты прав, земляк, это и есть райский уголок. Слово "пока" заставило Гошу насторожться, но он решил не отклоняться от темы. - Так вот чего я не понимаю. В поезде были фашисты. Гады, захватчики, оккупанты. Приспешники Гитлера. Так почему же они после смерти попали не в ад, а в райский уголок? - Видишь ли, - с явным удовольствием ответил Бонапарт, - политический курс в стране проживания до смерти не имеет никакого отношения к душе человека. - А как же "не убий" и все такое? Сказки, получается? - удивленно спросил Гоша. Его знакомство с 10 заповедями было очень неглубоким и ограничивалось "Не убий" и "Не прелюбодействуй". - Нет, не сказки. Как и жизнь после смерти. Видишь ли, в этой деревне собрались только те, кто ни разу не убил не в бою, то есть безоружного, беззащитного или пленного. Или просто ради удовольствия. А ведь наверняка такие были в поезде! Куда они попали - мы не знаем. - Наверное, они где-то далеко, - добавил Митька. - А эти... получается... праведники что ли? - все больше удивляясь спросил Гоша. - Праведники или нет, это ж не мы решали, - сказал Бонапарт. - Но у каждого обитателя деревни своя история. И у каждого здесь сбываются мечты и желания. Вот, например, Вилька. То есть Вильгельм. - Бонапарт кивнул в сторону жениха и невесты, кружащихся в танце. При жизни был влюблен вот в эту рыжую толстуху. - Только она ему не дала, - скалясь продолжил Митька. - Сказала, только после свадьбы. А пока он сомневался или по другим немецким бабам лазил, началась война. Он попал на фронт, а зазнобу свою так и не поимел. - А здесь, - добавил Бонапарт, - она отдается ему ДО свадьбы. Понятно? - Понятно, - кивнул обалдевший Гоша. - Или вот, например, Колян. То есть Карл. - Бонапарт указал на блондина с мальчиком, запускавших змея. Они сидели за столом, сын на коленях отца, и отец учил малыша есть ножом и вилкой. - Он там какой-то офицер в чинах, шишка. - продолжал Бонапарт. - До войны еще купил своему пацану змея, да так и не запустил ни разу. Все работал допоздна, то ли перепись жидов делал, то ли еще каких-то неугодных режиму людишек. Но видно, очень хотел побыть с сыном, виноватым себя чувствовал. Так здесь он проводит с ним все время, гуляет, играет, змея запускает этого дурацкого. - Папашка, - с оттенком презрения добавил Митька. - А вот Михалыч - этот наш! - Бонапарт показал на мужика, закрывавшего глаза женщине, доившей корову. - Партизан? - Да нет, попал сюда, как и ты, уже после взрыва, когда по шпалам шел. - Он по пьяни как-то жену избил до полусмерти и единственную корову зарубил, которая его детей от голода молоком спасала. А когда чуть протрезвел, бросился бежать куда глаза глядят, через лес, через одноколейку... И вот он здесь! С женой мирится, да и корова оживает... - А чего они по-немецки говорят, ежели наши? - Потому что он выбрал остаться, - неожиданно жестко сказал Бонапарт. - Те, кто выбирают остаться, начинают говорить здесь по-немецки. Мы не знаем, почему. Наверное, потому, что это их деревня. Гоша помолчал, переваривая информацию, а потом спросил: - Ну, а у них что за история? У Иоганны и Теодора? - А, у этих... - слегка разочарованно протянул Бонапарт, похоже, ожидавший от Гоши других вопросов. - Ну, если коротко, была у них любовь. У Федьки с Ганкой. Да, мы тут все имена переделываем на русские, чтоб удобней было, а то у них имена уж больно длинные. Ганка, правда, из жидовской семьи, а там это, ну, смешаные браки, преступление типа... Но он все равно хотел на ней жениться, предложение сделал, помолвку объявили. А еще он был картежник. Сильно проигрался незадолго до свадьбы. А тут на него запала одна вдова, в летах, но при деньгах, муж был богатый. - Прямо прынц на белой кобыле, - добавил Митька. - Ну так он Ганку бросил, а на этой вот женился, - Бонапарт махнул в сторону красногубой блондинки, посасывающей сигарету в длинном мундштуке). - Но, видно, совесть его мучила, душа была неспокойна. - А что с ними стало? С Иоганной и ее семьей? - Понятно что: гетто, лагерь, газваген... Что еще могло быть? Это ж фашисты! - Теперь я понял! - воскликнул Гоша. Здесь он спасает всю семью от лагеря и тем самым заслуживает прощение Иоганны! - Понял - молодец, - сухо сказал Бонапарт. - Чью еще историю хочешь послушать, прежде, чем говорить о деле? - О деле, конечно же о деле, - озабоченно произнес Гоша. - Так как, вы говорите, мне вернуться? Что нужно сделать?
- Да вернуться-то несложно, нужно только время подгадать. Но я сначала вот что тебе скажу. Ты еще про нас не спросил, больше Ганкой интересовался. Тебе неинтересно, что здесь делаем мы? - Ой, извините, мужики, и правда, что же? Где ваши любимые женщины, где дети? Митька и Бонапарт приосанились, выражение их лиц стало гордым: - А они нам не нужны! Мы здесь убиваем фашистов! - Каких... фашистов? Здесь есть еще фашисты? - оторопело произнес Гоша. - Вот этих самых, - ответил Бонапарт, обводя стол рукой. - Других здесь нет. - Но вы же говорили... Что здесь они не фашисты, а просто души умерших людей, причем, не самых плохих!
- Видишь ли, Гоша, я же говорил уже, что в этой деревне сбываются мечты и исполняются желания? То есть здесь - райский уголок и для нас! А для нас самое лучшее воспоминание - это то, как мы бьем врагов! Для нас эта деревня - поле боя! Тех, кто гнался за этими жидами, мы подорвали, хорошее дело сделали! Во всей деревне заложен динамит, и когда ужин и танцы будут подходить к концу, мы тут все взорвем! Гоша замолчал, пораженный. Несмотря на то, что он уже понял, что все обитатели деревни и так давно мертвы, он почувствовал прилив ужаса. Его даже парализовало на несколько мгновений. У него пересохли губы и горло, и как только он сумел пошевелиться, то машинально потянулся к кружке пива, которую наполнил, кажется, вечность назад. - Не пей, говорю тебе, слышишь? - Бонапарт резко вырвал кружку из рук Гоши и выплеснул пиво на траву. - Это почему еще? - возмутился Гоша. - Я пить хочу! - Да потому, что тот, кто ест или пьет с этого стола, присоединяется к "ним". Мы не знаем, почему, только это так. Так было с Михалычем. А у тебя пока что есть выбор. И мы предлагаем тебе пойти с нами. Ты все забудешь, и жену, и работу, и все свои жалкие проблемы. У тебя останется только одно: упоение боем! С этим ничто не сравниться, вот увидишь! Ну, как, а, Гоша? - Так вы - убийцы? Бандиты, получается? - мрачно сказал Гоша Если вам нравится убивать... - Кто бандиты? Щас как... - Митька замахнулся было на Гошу, но Бонапарт остановил его, перехватив руку. - Оставь, Митька, ну не понимает мужик, - примирительно сказал он. - Я объясню. Мы не убийцы и не бандиты. Мы - солдаты. Солдаты, понимаешь? - Солдаты, говоришь? Война-то давно кончилась, - заметил Гоша. - Война началась, война кончилась - это все ерунда, политика. А я говорю о предназначении души. - Как это? - не понял Гоша. - Что еще за предназначение? - А вот посмотри на Карла, - сказал Бонапарт. Карл тем временем вышел из-за стола и учил сына танцевать. - Папашка он, - презрительно сказал Митька. - Просто папашка. - Видишь, все его мысли, мечты, и желания, даже после смерти связаны с сыном. - пояснил Бонапарт. Мы таких зовем "папашками", их здесь хватает. Юрка, то есть Юрген, вот тоже, - и Бонапарт махнул в сторону человека, которого Гоша видел поднимающимся на крыльцо дома с рваным вещмешком на спине. Теперь он, чисто выбритый, аккуратно подстриженный и одетый в белую рубашку, сидел за столом в окружении своих розовощеких отпрысков и пил с ними пиво наперегонки. - А Вилька и Михалыч - "муженьки". - продолжал Бонапарт. - Вон как прилипли к своим бабам! Ну, а Федька у нас "романтик" в чистом виде. Кается, бьет себя в грудь, спасает девушку, рискуя жизнью... Ну, а мы - Солдаты. Настоящие мужчины. Таких, как мы - мало. Для нас война не кончается никогда. Гоша слушал, но не верил. Не верил, что Митька и Бонапарт действительно собираются сделать то, что говорят. "Наверное, это просто проверка, насколько сильно я хочу домой", - подумал он. А Бонапарт тем временем продолжал: - Это же так красиво! Сначала мы приводим в действие взрывчатку. Все взрывается, все взлетает в воздух... Столы, угощение, посуда... Черепица с крыш... Розочки из палисадников... Долго летают фата и веночек Гретхен... Змей Карла и его мальчишки... Вещмешок Юргена.... Ведро жены Михалыча катится и дребезжит... Потом деревня превращается в гигантский пожар... Потом все скрывает черный дым, и наступает ночь. Тьма - непроглядная. Нигде ни огонечка, ни звездочки... А потом эту темноту рассекает поезд. Тот самый. Поезд-призрак. И начинает светать. Сначала появляются очертания домов... Потом можно разглядеть палисадники... Потом, когда уже встает солнце, можно различить краски: зеленая трава, красные крыши, белые коровы... И они оживают, у них начинается новый день... День, в течение которого у них сбудутся мечты. День, который закончится, когда мы запалим фитили... - Красиво ты рассказываешь, - сказал Гоша Бонапарту. - На литфаке до войны учился, что ли? Может, ты не солдат никакой, а поэт? - Не помню я, - равнодушно сказал Бонапарт. - Может быть. Вспоминать неохота. Так что ты выбираешь? Гоша задумался, но только на одно мгновение. - Нет, мужики, - сказал он. - Если правда, выбор у меня еще есть, то покажите мне дорогу обратно. А я постараюсь ничего не забыть... В церковь схожу, хоть и не бывал там ни разу, свечку поставлю... Он подумал, что если все так и будет, то он обязательно помолится за то, чтобы Бонапарт и Митька перестали быть солдатами и встретили в деревне любимых и дорогих им людей, вернее, душ. - Только помогите мне вернуться. Бонапарт и Митька помолчали немного. Похоже было, что Гоша их сильно разочаровал. Бонапарт заговорил первым: - Ну, раз решил, так иди к одноколейке. Только не оглядывайся. Как дойдешь, ложись прямо на рельсы. На деревню не смотри. Когда поезд пройдет снова, он вернет тебя в твое тело. И не надейся, что ты когда-нибудь что-нибудь вспомнишь. Живым все равно знать ничего не положено. - Ну что ж, прощайте, мужики. Не знаю, что вам пожелать, только... Взгляд Гоши неожиданно вновь упал на Иоганну, и слова застряли в горле. Потому что он вспомнил! Вспомнил, кого она ему напоминала! Он даже не услышал, как Митька с Бонапартом переговаривались за его спиной: - Не, не солдат. Либо "муженек", либо "романтик". Скорее, "романтик". Могу поспорить, что понимать их он начал, когда встретил Федьку-Теодора. Родственные души...
А Гоша больше не мог оторвать взгляда от Иоганны. Он все вспомнил... И непонятно, почему же не смог вспомнить сразу? Как он вообще мог это забыть?
Ее звали Лида. Лида Зябликова. Они проучились 10 лет в одном классе. В первом даже за одной партой просидели целых две четверти. Она тоже была тоненькая и изящная, как Иоганна. Только лицо, конечно же, совсем другое, славянское: широкие скулы, круглые серые глаза, маленький курносый носик. Русые волосы до плеч... Она никогда не заплетала косичек и не завязывала хвостиков, нежные завитки волос лежали на худеньких плечах. Она начала ему нравится еще в 5-м классе. Тогда он сидел через 2 парты сзади от нее. И однажды обнаружил, что ему доставляет необыкновенное удовольствие смотреть на ее волосы и плечи. Когда смотришь не в лицо, не в глаза, это не так заметно... И Гоша с тех пор всегда старался выбирать себе место так, чтобы оказаться позади Лиды. Где-то классе в 7-м и другие мальчики начали проявлять интерес к девочкам. Вернее, к одной девочке, Маринке Столяровой. Пожалуй, она была единственной в классе, в ком так рано стало проявляться нечто такое, чего не описать словами, но то, что дает надежду и пищу для смелых фантазий, подогревамых гормонами... У Маринки была хорошо развитая фигура с довольно пышными формами, многообещающий взгляд слегка мутных глаз, рот всегда чуть-чуть приоткрыт, это выглядело так чувственно!... У мальчишек тогда, в 7-м классе, появилось неписанное правило: ухаживать, то есть "бегать", только за Маринкой и терпеливо ждать, когда она проявит благосклонность к кому-то из них... Но Гоше нравилась только Лида - полная противоположность Маринке.
Попытки оказать малейший знак внимания другой девочке сразу же высмеивались. Исключение составляла Надька Пономаренко, так как, во-первых, была действительно хороша собой, просто вылитая Ирина Алферова в молодости, во-вторых также сексапильна, как Маринка (хотя такого слова подростки тогда еще не знали ), а в-третьих, у нее был парень, который учился в их же школе в 10 классе, поэтому ухаживания за Надькой как бы были "не в счет". В конце 8-го класса Надька забеременела, бросила школу, потом они вроде бы расписались, и Надька, родив, превратилась в толстуху, ее мужа забрали в армию, а больше Гоша про них ничего и не слышал. А уж оказать знак внимания "непопулярной" Лиде означало бы стать посмешищем всего класса аж до выпускного вечера! Поэтому Гоша довольствовался тем, что в течение нескольких лет смотрел на ее волосы, плечи и спину, ну и пару- тройку раз, может быть, одолжил у нее учебник геометрии... А однажды, когда объявили то ли субботник, то ли воскресник, и школьников отправили на уборку территории, то их поставили в пару. Это было так здорово! Лида подметала, Гоша выносил мусор. Они могли бы поговорить обо всем на свете, но Гоша оробел, а Лида всегда отличалась молчаливостью... Нет, Гоша не мог сказать, что всего этого было совсем мало. У него все-таки была первая любовь, светлая и чистая, - тихая, улыбчивая и покладистая Лида... Любовь, которую ничто не успело омрачить: ни размолвка, ни обида, ни измена... И как он мог это забыть? И как смог потом жениться на властной, не терпящей возражений и сварливой Ирине?
Перед выпускным вечером Гоша дал себе слово, что обязательно пригласит Лиду на танец и поговорит с ней. Предложит сходить куда-нибудь вместе, скажет, что она ему давно нравится... Он даже приготовил какой-то анекдот для начала разговора, чтобы по ее реакции понять, светит ли ему что-то или нет. Если засмеется, думал Гоша, значит, она хорошо ко мне относится... Но так и не пригласил и не поговорил. Сначала долго собирался духом, а когда уже почти собрался, так одноклассники позвали его выпить с ними водки в честь окончания школы, отказаться было неудобно... Потом он кажется, блевал, потом долго и нудно отходил... Не умел еще пить тогда. А Лиду он больше не встречал. Она сразу же, наутро после выпускного уехала в Москву поступать в какой-то институт с мудреным названием... Сначала он много думал о ней, но потом познакомился с 22-летней Олей, с которой приобрел первый сексуальный опыт, потом с Катей, которая стала его первой женой, которой он время от времени изменял и с которой развелся после встречи с Ириной... Он забыл свою первую любовь, а вот теперь вспомнил, глядя на призрак давно умершей девушки по имени Иоганна с загадочным восточным лицом и фигуркой Лиды...
Иоганна неожиданно подняла голову и посмотрела Гоше прямо в глаза. Ее глаза оказались не темными и миндалевидными, а серыми и круглыми. Высокий лоб обрамляли не черные кудри - прямая русая челка спадала на него. Гоша смотрел ей в глаза, и его переполняло ощущение счастья и покоя. Все, что наговорили Митька с Бонапартом, стиралось из памяти, как вчерашний сон. Не отрывая взгляда от лица Иоганны, то есть Лиды, ведь это было лицо Лиды, Гоша протянул руку к столу и нащупал кружку пива. Кажется, это была не его кружка, но он схватил ее и осушил одним глотком. Пиво оказалось необыкновенно, просто сказочно вкусным. Гоша вытер губы салфеткой, одернул на себе одежду, пригладил волосы, подошел к Иоганне (или Лиде?), слегка поклонился и вежливо сказал: