Блики. Радужные всполохи приблизились, загудели, ломанулись в затылок, проясняя сознание. Темнота. Густая, липкая, непроглядная чернь. Никаких бликов, радуг и сполохов. Совсем ничего. Тягучий хрип. Его собственный хрип. Дышать! Кровавый сгусток грохочет в груди, с хрустом ломая ребра. Нечем дышать! Какая-то субстанция накрыла лицо. Дрожащие пальцы находят осклизлую тварь. Ее щупальцы охватывают голову, хвост обвивает шею. "Лицехват!" - подсказывает память. Инстинкт не дает времени на раздумья. Отточенный коготь вспарывает трясущиеся покровы, хвост распускает петлю. Легкие судорожно тянут прогорклый воздух чужого нутра. Первый самостоятельный вздох. Острая боль пронизывает сломанные ребра. Фантомная боль. Как и ощущение твари, присосавшейся к его рту . Перед взором проносится чья-то жизнь. Дрожащие лепестки бутона яйца, бросок лицехвата, кровавый ошметок выломанной грудины... Все это тоже фантомы. Ментальные частицы носителя, вскормившего далекого предка. Мы рождаемся в муках. Мы рождаемся в смерти. Картинки гаснут, вытесняемые холодным инстинктом убийцы. Коготь взрезает остатки пуповины, что сознание приняло за хвост прилипшей твари. Верхняя пара лап нащупывает узкое ребро носителя. Нижняя скользит в требухе. Рывок. Еще один. Мы рождаемся в боли. Грудь пронзают фантомные вспышки. Фантомная горечь воздуха мутит сознание... Выломана одна кость, другая, третья... Мы рождаемся в смерти. Выпад. Единственный отросший коготь с хрустом ломается не пронзив утробы. Скафандр. Вот оно что. Его носитель в скафандре! Инстинкт тянет вверх. Любой ценой сохранить жизнь неокрепшего тела! Необязательно проламывать грудину. Прыжок. Верхние конечности хватаются за кость над головой. Недоразвитое тело невыносимо долго карабкается по ребрам к далекому горлу. Рудиментарные конечности раскачиваются за спиной, сбивая ритм.
Голова упирается в невидимую преграду. Чудовищное напряжение судорогой сводит усталые мышцы... Выжить! Любой ценой спасти жизнь! Мы рождаемся в смерти! Еще одно, последнее, самое яростное усилие и тяжеленная крышка поползла вверх. Из горла выхаркивается победный крик. Ему на смену приходят другие крики. Полные радости, изумления, ужаса...
Тело подхватывают руки. Много рук.
Кто-то сдергивает с лица маску противогаза, разнося на куски поглотивший сознание мир. Ослепительный свет бритвой режет слезящиеся глаза.
- Егоров! Жив!? - чужой и одновременно знакомый голос бьет по ушам.
Он. Это он - Егоров...
- Мальчик! - натужно выкашливает сожженное горло. - Как мальчик?
Заботливые руки отвязывают от спины невесомое тело, опускают на жухлую траву, снимают с зареванной мордашки кислородную маску. Врачи спасательной бригады споро осматривают зрачки, измеряют пульс...
- Что думаешь, старшина?
- Чертовщина, какая-то, товарищ капитан. Отыскали сломанный нож, обрывок шланга и три выломанные скобы шахты. И все. Никакого запасного баллона.
- Хочешь сказать, Егоров пацану свой кислород отдал, а сам на резерве этого паршивца тащил?
- Резерва ему хватило метров на сто. Как еще по подземелью этому шел, ума не приложу. Ведь пол - сплошной компот из просочившихся химикалиев. Падал, наверное, три ребра сломаны. А потом, видать, резерв кончился, он шланг и отсек...
- И как, он по-твоему, пятьдесят метров шахты потом одолел? Там же ядовитые испарения. Пусть и тяжелые, но концентрации на три вдоха хватит, чтоб окочуриться...Пацан и выжил то потому, что в отдушине застрял, пока спускался.
Не знаю, товарищ, капитан. Врачи тоже ничего не понимают. Никак. Никак Егоров живым остаться не мог. Горло обожжено только немного и все...
- Как он там, вобще?
- Завтра уже на выписку. Пойду встречать. Пацана с собой захвачу. Пускай Егоров самолично ему ухи выкрутит... Хе... Спрашиваю, какого рожна в бункер полез, написано же - "Запретная зона!" За селитрой, дяденька, отвечает. За селитрой! Представляете? Дитя войны...
- Ладно, старшина, опечатывай бункер. Дату не забудь указать. И год. Да. Тысяча девятьсот пятьдесят седьмой...