О чем думает дождь? Мой природный импрессионизм позволял мне представить мысль в красках, где холст мог быть любым, а значит, в его роли выступали, например, какие-то волны или голоса, или идеи, представленные людям на сцене. Театр ты можешь носить сам в себе, а всех зрителей выдумать, но, чем старше твой мозг, тем сильнее ты чувствуешь, как колышется внешнее море. Безразличие? Страх? Надо закрыть окно и ничего не знать о чего существовании, а также, о тех кораблях, что движутся в порт, движутся прочь из порта. Один из капитанов, возможно, знает тебя лично, зато ты не знаешь его. Это парадокс, однако, есть те, кто считает, что дата прибытия и отбытия такого корабля определена заранее.
- Пора, - скажут тебе, - пора грузиться.
Как бы ты ни закрывал окна, ветер с моря, особенно в часы своего буйства, так яростно стучится с обратной стороны. Я совершенно не завидую людям, у которых совершенно нет окон, потому что это неправда.
Фонари размазались. Интересно, во времена появления акварели не было фонарей - наверное, люди еще ходили с факелами, как они поняли это? Впрочем, есть еще мысль вдогонку - сигарета.
Сигарета, как факел древнего ловца, что вышел на берег, чтобы обхитрить русалок и привлечь их своим хитрым огнем. Но это море - лишь стена дождя, что обещает к утру замерзнуть, покрыв улицы ледяной коркой. Взгляд через табачный огонь, и вот, уже кто-то идет - обманутая сирена несет свою страсть, шатаясь в потоках химии Диониса.
Кондрашова встала рядом со мной как тень, не говоря ни слова. Наш корпоратив продолжался, но, кроме нее, мне некого было ожидать здесь - в нашем любительском театре хорошо развито чувство рамок и границ.
Возможно, охотник плыл на лодку и подцепил русалку глазами - она была отравлена, не спала две ночи, и теперь, выбравшись на берег, отважилась подползти поближе.
У существ должна быть работа. Сатир выполняет операторскую работу, а Вакх, насколько мне известно, подрабатывает охранником в этом же здании, но с именами охотников у меня полный непорядок. Орион. Почему-то в голову приходит название батареек, а образ мифического гиганта стремится превратиться во что-то более хитрое. Сирене всего тридцать лет, ее ноги созданы для того, чтобы использовать их в роли эталона, она преподает два языка, и я думаю, что ее хотят студенты. Но это - глина, мысль там неокучена, и, потом, это - бизнес-центр, куда приходят не выучиться, на немного подкрутить шарики и ролики в голове. На счет турецкого я не помню.
Сигарета-антенна.
- Все получается, - сказал я.
Мы стояли рядом, словно две параллельные прямые. Для многих наш театр - лишь способ провести время, и мало, кто занимается здесь полностью - чаще всего актеры где-то работают, и я - не исключение - половину дня я преподаю языковые курсы в нашем офисе, что расположен в ответвлении торгового центра, и это занятие лишено штормов и ветров. Возможно, я преувеличиваю степень безразличия к степеням, наблюдая в других лишь части себя. Это призма. В офисе мы вообще редко видимся, потому что несколько помещений фирмы разбросаны по этажам билдинга, куда включаются и места операторов, что работают онлайн.
Некоторые животные чувствуют катастрофу загодя. Крысы бегут с корабля, птицы снимаются с места и летят в точку, коты выбегают из жилища.
- Получается? - спросила она.
- Правда.
Я знал, что это происходит, но не мог найти этому объяснения. Чувственный ряд, это не так просто, это - настоящий необученный зверек, которому в повседневности кажется, что он все знает, а потому, катастрофа настигает человека в самую последнюю секунду.
Она повернулась, чтобы поймать свет большого окна в свои желтые глаза и улыбнуться. У нас был какой-то праздник средней значимости, и люди, усевшись за длинный стол, единились с алкоголем и посредством этого становились друг другу ближе. Я написал пьесу о том, что скорость дождя - 27 км/ч, да она так и называлась - "Скорость дождя - 27 км/ч", и нашему персональному зрителю нравилась наша работа. Но я должен сказать, что у нас свое собственное направление, и энтузиазм не имеет к этому отношения.
Ожившие духи разочаровали бы знатоков мифов. Чтобы двигаться дальше, требовалась трансформация. Чудовище в клипе Meat Loaf хотело обратного, и зритель был удовлетворен. Но что там дальше, когда закончится разум?
- Я превращаюсь в животное, Тань, - сказал я.
- В смысле? - не поняла она.
- Это фраза. Доказать то, чтобы превращается в животное, нельзя хотя бы потому, что тебе никто не поверит, но все дело в упрощении.
- Это же хорошо.
- Хорошо, - повторил я.
Я взял ее ладонь в свою, держа сигарету левой рукой - и дождь за окном стал еще сильнее, и это было началом его аплодисментов - хотя, возможно, он просто считал нас существами за стеклянной стеной аквариума.
- Ну что же, - мог бы сказать он, - подожду развитие сюжета.
- Послушайте, - вдруг сказал она, - вы обо мне думаете не так, Григорий. Хотите, я скажу, что вы думаете.
Я приобнял ее, и электрический ток стал еще сильнее, но она отстранилась, и огонь новой прикуриваемой сигареты отразился в ее глазах, и это был цветок из вспышки света и лукавства.
- Смотрите, - сказала она громким шепотом, - я вам нравлюсь. Нет, нет не надо отвечать. Я прекрасно понимаю, что у вас на уме. Вот.
Она протянула мне ладонь, это была кость для голодного пса, однако, все оказалось не слишком просто - в ее ладони был маленький кулон.
- Прекрасно, - сказал я.
- У вас всегда прекрасно. Вы знаете, что вокруг вас летают искры?
В словах мало правды - дотронувшись до женщины, надо определить, появились ли на ее коже мурашки, послушать биение ее сердца - оно должно стать пулеметом, и именно станет командой для голодного пса, чтобы высунуть свой красный язык.
- Дождь - живое существо, - сказал я, - а вам нравится дождь?
- Мы же не всегда разговариваем на вы.
- Мы перескакиваем.
Нужно было вернуть Кондрашову на свою позицию, чтобы измерить ее дыхание, чтобы узнать, выключена ли защитная система в атмосфере ее мира. Я, впрочем, давно привык к тому, что жизнь - это на 99% процентов стирка банальностей в одной и той же воде, и это было бы плохо, если б имелись альтернативы.
- Видите эту штучку? - спросила Кондрашова.
Тоненькие, словно бы паучьи, глаза мигнули - я мог поклясться, что это не было игрой теней, и игольчатый свет исходил прямо из этих непонятных точек, и лицо словно проникло в меня. Создавая проекцию, оно создавало отпечаток взгляда. Но этого не могло быть, и лишь неспособность ума ориентироваться во тьме неизвестности спасало меня не то от испуга, не то от восторга.
Я даже сказал себе: ого, я опьянел!
Но зато, в связи с этим, мне не надо было искать ключи к пьяному запаху тела и губ Кондрашовой, она была тут как тут, и ее голос был из цикла "хитрые птицы полны обмана и наркотических па".
- Это Тони, - сказала она.
Мне показалось, что штучка в ее руке ожила - это был крохотный клоун на золотой (возможно) цепочке, и, не смея оторвать от него взгляд, я видел его улыбку. Показывая своего крошечного Тони, Кондрашова была даже в некотором роде лианой - она уже начинала плестись вокруг меня, но все это уходило на второй план, потому что я вдруг понял: в моей голове выбило пробки.
- Видите, - сказала она, - он совсем живой. А еще, вся причина в этом.
- Какая причина? - спросил я.
- Вы чувствуете, что вокруг внутри вас перетекает туда и сюда. Вы сильно меня хотите?
Дешевый трюк. Но пёс уже отравлен, а лиана - это веревка для связывания пленного. Остается лишь жало, но есть еще один язык, что требует соединения. Наши губы сошлись, и некоторое время мы соревновались в умении заплетать язык в чужом рту.
Так мало слов для выражения страсти и ее химической песни. А что там делали ребята? Если бы кому-то из них все же вздумалось отправиться на перекур в обратную сторону по коридору, они бы застали нас на месте преступления.
В идеале, превращенную в жидкость любовники смешиваются, и это зелье бурлит, и далее, их не разделить уже ни в одной лаборатории. Это по максимуму, и это смерть, но пусть кто-то предложит лучшую идею. Сплав? О, он застынет, и взору предстанет апокалиптический итог идеального акта - статуя, лишенная пропорций, где нельзя разобрать, кому принадлежит та или иная часть тела.
Я вдруг понял: глядя в ее лицо, я вижу не ее, и я мог поклясться, что лицо не совсем, что ли, принадлежало человеку.
- Это причина страсти, - сказало оно.
- Таня.
- Если человек так сильно хочет женщину, главное, чтобы он не сгорел.
Мне надо было выйти из тьмы, и это была тьма зрелая, это был плод неизвестности. Впору было вспомнить про паука, укус которого порождает смертельную эрекцию - а ведь говорило оно учительски, со знанием дела.
Когда спустя секунды вернулась Кондрашова, я понял, что она серьезно меня заплела.
- Дай, - шепнула она.
Она потянула мою руку к себе, чтобы я мог насладиться теплом ее клокочущей груди.
- Все дело, Гриша, - сказала она.
- Да, - ответил я.
- Все дело в нем.
Вся любовь прописана у человека в голове, а значит, яд должен поступать именно туда. Для чего-то она сказала мне про Чехову, студентейшую из студенток, словно бы намекая на бесконечность экстраполяции тел. Где-то поблизости маячил значок "Опасность", но я был не способен его воспринимать.
- И это Тони, - сказала она, когда я оторвался от ее губ, - Тони танцует.
И правда, Тони исполнял танец - неизвестные движения порождали извержение вулкана в мире мысли, и вот, он стоял на плоскости, в полный рост. Я не мог сказать, что это был стиль, что за одежда - если и существовали такие народы, которые одевались подобным образом, то я все равно ничего о них не знал - я не эрудит. Человеку нужно знать только ограниченный набор материала, а лишние знания могут привести к пригоранию электродов.
Тони танцевал свой немой танец на площади, которая, насколько фокусировалось мое зрение, находилась в горах - но и горы не были горами, так как в их цветах помещалось много инородного - горы не могут быть цвета, например, бутылочного стекла. Я даже подумал, что состою из двух я, и, когда сознание вернулось я понял, что мои губы прильнули к груди Кондрашовой.
- Это все не так, - сказала она.
- Ну и что.
- Ну и что. Такая малость. Послушай.
Я поднял свою голову и улыбнулся.
- У тебя есть один лишь шанс, - сказала она, - откажись.
- Я не могу, - ответил я.
- Многие жалели об этом. Я твоя. Дай руку. Нет. Сюда. Тони теперь твой.
Мне надо было закричать. Он продолжал свой странный танец, танец без зрителей. Бездомные туманы и сизые духи странных гор собрались, чтобы поколыхаться ему в такт, и, когда мое зрение усилилось странным знанием, я уже видел всех этих духов - и я не знаю таких слов, которые бы могли перенести эту идею на наш язык. Дилетант бы сказал, что Тони являлся собирательным образом какого-нибудь китайца, монаха Шао-Линя или буддистского Ламы, и правда - неясность первого ощущения могла породить именно эти образы, но все раскрывалось далее. Лицо вновь явилось мне, и мы смотрели друг на друга, и я не мог понять, нес ли его нечеловеческий лик какую-нибудь злость? Я даже ощутил своей кожей холод горного воздуха - я даже стал задыхаться, понимая, что атмосфера, скорее всего, разряжена.
Жар сердца. А что, если влить внутрь раскаленный какой-нибудь металл, но при этом, смерть не наступит, а наслаждение достигнет пределов, и это еще неизвестно, можно ли выжить, если понятие "хорошо" превысит все мыслимые пределы. Однако, наши отношения поменялись - я уже был не тем вожделеющим животным. Был стол. Он был свидетелем этой игры тел. Я летел. Я падал. Я подумал, что кто-то смеется, но кто это смеялся? Я вдруг понял, что мы смеемся друг другу в лицо, и мой голос не принадлежит мне, но я ничего не мог с этим поделать.
2.
Почему-то много говорят о совести после пьянки - видимо, все люди устроены абсолютно одинаково. Хотелось бы быть исключением. Четыре белые стены холодильника, собранные в особый электрический столб, должны были стать мне спасением - и, добравшись до него, я обнаружил нечто из ряда вон выходящее - холодильник был выключен и пуст, и это выглядело как насмешка, и я подумал даже, что ночевал не в своей квартире, и какое-то время эта мысль должна была послужить отрезвителем.
Кран. Привет кран. Струя зашипела, наполняя стакан, но очень скоро мне стало ясно, что все не так просто - но я не мог быстро двигаться. Телевизор - помощник человека - я потянулся к нему, но телевизора не оказалось, я застонал, однако, решил досыпать - засыпая, я ощутил внутри себя запах Кондрашовой. В глазах плыли круги и лица, и было понятно, что я не знал эти лица, и не все лица принадлежали людям. Во сне, между тем, сила лиц была сильнее, и, наконец, было то, что никак нельзя было понять.
Когда пришло время открыть глаза, я вновь заглянул в одно из лиц, подумав, что я не видел Тони вблизи, и что это странно, что он сумел сохраниться во мне спустя почти сутки. Тем не менее, все дальнейшее меня совсем не порадовало. Отсутствие телевизора, сквозняк в холодильнике, толстый слой пыли на мебели и полу, говорил в пользу того, что я находился в чужой квартире - меж тем, в шкафу верхней одежды я обнаружил свои пальто и куртку, что говорили об обратном. Мне надо было срочно кому-то позвонить, и, вместо телефона, я вынул из кармана маленького Тони.
- Тони, - проговорил я.
Я сразу же понял, что он - живой, угольки его глаз мигнули метафорическими звездочками. Рачьи глаза. Внутри своих эмоций я отправился на поиск ненависти, которая не была обнаружена - ее заместила странное одухотворение. Я вдруг понял, что чем-то наслаждаюсь. День клонился на запад неба, автомобильные потоки шли рекой где-то за пределами нашего квартала - в проеме проезда я видел лишь проносящиеся цветные полосы. Кошки смотрят в окно с тем же безмыслием. Я сначала подумал - Кондрашова должна позвонить, так как я все еще продолжал находиться внутри нее - однако, я тут же осознал - ничего этого не будет. Об этом знал и Тони.
Сигареты имели место. Зажигалка щелкала. В бумажнике имелось немного налички, зато банковская карта принадлежала не мне, и было что-то еще, что я сразу не заметил, но, вернувшись к этому вопросу, я обнаружил нечто необыкновенное - карта была зарегистрирована на имя TONY PETROV.
- Тони, - сказал я почти без чувтв.
Несмотря ни на что, все мои действия носили некий автоматизм, из чего я даже сделал вывод, что я - не совсем я. Хотя, собираясь в магазин, я вспомнил свою последнюю задумку - пьеса также носила альтернативный характер и должна была называться "Таинственный литраж" - тема алкоголя хотя и стара, как мир, однако, до сих пор имеет множество нераскрытых векторов, складов с эмоциями, целых подвалов творческой темноты.
Виталий. Конечно, в мире есть люди, кроме Виталия. Виталий уникален своим пониманием алкоголя в теории, а также умением быть причастным лишь частично - этот человек, никогда не знавший запоя, конечно, имел некие отношения со змием, расслабляясь с товарищами на выходных, однако, все было в рамках. Зато как Виталий мог мотивировать других, рассказывая о будущих приключениях организма. Именно его винные инстинкта, столь непонятные остальным, помогли мне с началом. Мне нужно было не налегать на пьянство в чистом виде, разрешив вопрос в долгом словесном начёсе. Виталий, к слову сказать, в нашем театре занимался декорациями, и все это он делал, словно бы постоянно находясь в каком-то летаргическом сне. Тут, правда, подходит другой эпитет, но теперь было не до этого. Пытаясь определить, когда это началось, я гонял мысль, словно мяч, но я был единственным игроком на поле, и главное - отсутствовали ворота.
- Если так будет всегда, то на все происходящее наплевать, - сказал я себе, - если карта не сработает, у меня есть немного налички, если же наоборот, то что же мне обо всем этом думать.
Мы все сидели в молчаливых позах, и тот вечер носил в себе еще один дождь, и Виталий, изображая вершину алкогольного тумана, был трезв, как стекло.
- А если у тебя в крови алкоголь? - спросил я.
- Какой еще алкоголь? - спросил он.
- Гриша имеет в виду, что у тебя алкоголь вместо крови, - пояснила Наташа Шеина.
- Это может быть, - согласился Виталий, - херес - ветер данных странствий. Нельзя говорить о водке исключительно, потому что сила вина шире.
- У нас нет хереса, - сказал я.
- Но кто мешает?
- Может, накуримся? - спросил Веня Кацман.
- Идея хорошая, но человек должен курить сигареты воображения, - ответил Виталий, - да и уж бог с ним, с человеком, потому что театрал - не человек, и, в идеале, труппа должны сыграть на руинах греческого театра исключительно для теней и ликов богов, и пусть ее материальными зрителями будет лишь птицы.
Там, там во льду хранится
Бутылок гордый строй,
И портера таится
Бочонок выписной.
Нам Либер, заикаясь,
К нему покажет путь, -
Пойдемте все, шатаясь,
Под бочками заснуть!
Я не знаю греческих вин, а потому, не могу ничего предложить, кроме напитка из сушеных мухоморов, а именно - белого токайского.
С этими словами про токайское я покинул квартиру - и здесь все было так же туманно в плане перспектив сохранения рассудка - кто-то поменял дверь, но мои ключи подходили, и я подумал. Вечер углублялся сам в себя, и мне никто не звонил, и я боялся кому-либо звонить. Купив пачку "Честера", удостоверившись в работоспособности карты, я затарился всем необходимым, и все остальное приходило не так быстро, как хотелось бы.
- Тони, - сказал я, - это ты.
Мне никто не отвечал, но ответы рождались сами собой, хотя в них отсутствовали слова. Надо было поправлять здоровье. Свой ноутбук я все же отыскал, роутер бесхозно валялся в стенном шкафу. Поехали. К моему удивлению, все работало, и все остальное уже не имело никакого смысла - дата куда-то ушла, куда-то сдвинулось, Кондрашова была со мной, или я был в ней, ровно два года назад, и, думая мозгами Тони во мне, я осознал:
- Она меня подставила. Ты был ею, она была тобой, это ясно как день - но ведь она хотели избавиться от тебя любыми путями. Быть может, она - старая ведьма, и ей не 30 лет, а все 300, а страсть ее была приманкой. Единственное, что я могу, это найти ее и всучить Тони обратно.
Тони покачал головой внутри меня, и я понял, что не могу от него избавиться - он излучал необыкновенный вольтаж, и мне даже показалось, что вследствие этого я, возможно, умею летать.
Если человек собрался жить долго, если его путь - это ровная дорога с хорошими местами и правильными людьми, к вопросу женщины нужно подходить с осторожностью. Дьявол мужчин не выбирает, им не хватает притворства. В мире больших денег, где все отношения строятся на основе мамоны, с моралью проще, потому что главный решалой считается счет. Таинство любви превращается в торговые отношения, обвернутые в это таинство, из чего ничего не проистекает. Драматург, где бы он ни находился, имеет в своем распоряжении рычаг, чтобы перевернуть землю.
Оставалось посетить сайт нашего любительского театра, где среди новостей я без проблем нашел подборку материалов о своей кончине.
- Значит, я еще и не только два года спал, я еще и умер, - сказал я, - это сильно, ребята. Кто виноват? Кого искать? Вот вопрос.
Я посмотрел в его глаза, вспоминая тот странный танец на неизвестной площади в горах, и моя голова вновь ожила, превращаясь в живой телевизор. Ложась, чтобы продолжить просмотр, я понимал, что не ничего понимаю.
Возможно, вокруг меня находилась аморфная земля. Воображение - субъект серьезный, оно иногда может жить своей собственной жизнью. Однако, видение было слишком ярким, чтобы называть его своим собственным, и тут я просто стоял на площади, наслаждаясь диким ветром, что нес свою воздушную шкуру с решимостью. Я не мог говорить о строгости форм. Мне показалось, что у меня есть некий товарищ, с которым я имел возможность поговорить.
- У тебя есть материя! - удивился я.
- В этой комнате - бокалы из шкафа неэвклидовой геометрии, - ответил он.
- Какие понятия о напитках?
- Понятия шире. Ты растворил себя в молекуле!
- Я хочу проснуться.
- Играя, играй.
Про пьесу. "Скорость дождя - 27 км/ч" - это попытка замедлить ход времени и внутри этой реальности поселить персонажи, заставив их искать способы друг друга найти. Преграды эфемерны, преграды состоят из слов, которые выстроены в виде различных фигур, в том числе, и логических. Что нужно человеку, кроме другого человека? Впрочем, противопоставлением должен был служить певец, поэт, поставивший одиночество в ранг, и, в этой борьбе, в этой большой диалоговой перестрелке, и должна была родиться истина.
События сопротивлялись. Голова была резиновой, в голову постоянно лезли какие-то посторонние люди, и я был уверен, что некоторых из них я вообще не мог знать. Мне захотелось оживить Кондрашову. Днем я должен был быть на работе, и там ее строгий взгляд был воплощением учительской материи. Я предположил, что нахожусь во сне особенного рода, где все предметы материалы. Кацман, желая идти своим путем, планировал написать пьесу "Революция в штанах", название можно было трактовать двояко. Он говорил, что приходит время интерактивности, на что я вообразил, что сделать компьютерные декорации у него не хватит ума, а на дорого специалиста у него не хватит денег.
- Но разве это было? - спросил я.
Сигарета, один вдох двуличия.
- Нет, - думал я дальше, - я думаю о том, чего никогда не было!
3.
Покидая квартиру, я встретился с соседкой - я ее не знал, но хуже всего было то, что я ощутил, как Тони вцепился в нее и не собирался отпускать. Он крутился, ища замок от самого себя, и вот, он саморасстегнулся и вынул жало. Не успел я сообразить, как жало уже было впущено.
Струя краски, выпущенная в стакан воды из шприца. Душа, никогда не знавшая настоящего проникновения внутрь. Опьянение, обреченность.
- Здравствуйте, - сказал я.
- О, здравствуйте, - ответила она, - вы приехали?
- Да, - я пожал плечами, - да. Из...
- Говорят, что вы из Монако.
- Ну я так, - отвечал я, - Григорий. Тони.
- Тони?
- У меня два имени, одно - имя, другое - псевдоним.
- Да, давно тут никого не было. А прошлого хозяина я не застала. Говорили, что он ушел в горы и не вернулся.
- Может быть, - я пожал плечами, - а тело нашли?
- Я не в курсе. Света.
- Света. Вы замужем?
Сок Тони уже попал в полость сердца, мне надо было закричать, чтобы остановить все это, но я не знал, что предпринять. Внешнее пищеварение должно было побороть сущности, если таковой была цель этого действия. Я сделал вдох и понял, что дышу ею. Если бы волк обладал такой силой, Красная Шапочка бы сама бегала по лесу, жаждая растления.
Шумы лестничной клетки. Поток пищевых раздумий из открытых дверей. Мысль усилена, и новую пьесу можно начинать писать прямо сейчас.
- Хотите зайти ко мне в гости?
Я подумал: Тони, вот она, твоя суть. Обман.
Он повернулся в ответ, и его оскал был улыбкой чужеродного зверя.
- Могу зайти, - проговорил я.
- Тогда я вас жду, - замурчала Света.
- Значит, вы одни?
Она мурлыкнула.
- Час, два. Может, три. Ага?
Будучи не способной тебя дождаться, волк, я трусь о ствол дерева, словно кошка, отвечала Красная Шапочка.
Я вскоре понял, что не понимаю, куда я иду, а потому, по преодолению нескольких остановок, я вошел в кафе, где заказал кофе, пытаясь обуздать телефон. В какой-то момент я осознал, что в моей голове появились странные голоса, которые делали произвольные ремарки. Комментаторы.
- Кофе разбавленный, - заключил один.
Голос был моим собственным. Чего он хотел от меня?
Виктор, Витя Климов, Петрович, наш учебный центр.
- Алло, Витя, здравствуй.
Витя словно бы был в тот момент на батискафе - его голос проходил множество препятствий, пока не достигал до динамика моего телефона.
- А кто это? - спросил он.
- Можно подумать, что ты меня не узнал, - проговорил я.
- Нет. Не узнал. Кто вы?
- Петрович.
- Валерий, это вы?
Последующие звонки были частями текста к той же песне, и, когда песня закончилась, я понял, что я не могу заплакать, потому что Тони смеется, и его внешняя оболочка есть обман, быть может, когда-то давно все с ним было хорошо, и он также работал в театре - какой-нибудь допотопный танцевальный промоушен с большим количеством дудок. Но зверь, вселившись, практически сожрал его душу, и вот теперь он добрался и до меня.
- А если не будет денег, можно будет кого-нибудь ограбить, - почему-то сказал голос. Мой голос.
Я сидел и не думал, и эта возможность наслаждаться тишиной была прекрасна - это было искусство, музыка, ну и, конечно же, танец порядка и хаоса. Осень еще не умерла. Зима на наступила. Наверное, вчера был дождь, но сегодня произошла внезапная вылазка батальона зимы, и часть луж прихватило. Я ощущал людей словно бы это было многочисленное и очень векторное стадо - другое слово было тут неуместным.
Я был готов расширить свой словарь путем добавления в него слов, которые, как мне казалось, приходили из какой-то далекой зеленоватой мглы. Хотя все окружающее находится относительно тебя во внешнем пространстве, каждый человек, которого ты увидел, является частью тебя, потому что ты считываешь его проекцию. Так кто-то придумал, что твоя ненависть - это прежде всего ненависть к тебе самому, и это лишь одна из частей солипсизма. Эта мысль была призвана меня успокоить.
Я решил поехать на кладбище.
Второй трек альбома Тони, название "Ты не ты". Если ты еще не отомстил этой реальности, то теперь уже поздно, потому что мы покинули ряды наблюдателей и свидетелей, и наш корабль давно идет в странных водах. Итак, что мы имеем:
- Телефонная книга
- Лица с разной степенью наполненности
- Полузнание (я знаю и не знаю)
- Кондрашова - да, именно.
Доказательства реальности? У алкоголя есть вкус, а все остальное идет махровым еловым лесом. Творческая мысль! Вкус ее забыть невозможно. Если бы все придуманные миры вдруг ожили в отдельно созданную под каждый проект сферу, можно было бы тотчас смириться со своим не существованием и с радостью перехода из одного глобального сюжета в другой. Эта идея хороша лишь в таком исполнении, потому что нормальному миру нужны хорошие фильтры - чего на самом деле нет.
Социальные сюжеты?
Ехать на кладбище, чтобы искать свою могилу, не пришлось - в одном из комментариев к моей странице в соцсети значилось: пропал без вести в горах.
На остановке, в магазинчике, я купил зеркало, чтобы убедиться, что я - это все таки я, а значит, если я отправлюсь в Учебный Центр или Театр, то уровень последующего шухера сложно себе представить. Но, с другой стороны, кому принадлежит теперь моя квартира? Почему мои ключи подходят к новым дверям?
* * *
Что-то, возможно, находилось во втором зрении, и как-то странно оно работало, и этот термин возник сам по себе - мне кажется, теперь я мог бы стать настоящей кладезей новых слов. Да, и это было бы для никого, для ничего. Здесь бы стоило разобраться в типах эйфории, и я был уверен, что специалисты в этом ни черта не соображают. Энергетическая химия способна на большие чудеса. Больные чудеса. Явление, столь же замечательное, сколь и печальное, когда неожиданное открытие не может быть представлено людям как таковое, потому как не существуют необходимые средства оценки.
Мой набор идей: мы попадаем в прошлые века и выясняем, что кому-то в руки попал мобильный телефон. Тут же мы обнаруживаем целый ученый совет - оказывается, кое-что уже реализовано. Нетрудно догадаться, что телефону молятся, уже существует сборник молитв, при этом, одни молитвы работают хорошо, а другие плохо. Давайте для чистоты эксперимента представим, что у данного телефона некая супер-батарея, и у ученых есть достаточно времени (допустим, несколько лет), чтобы насладиться потусторонним предметом. Что же выяснено? Да, ученые поняли, на что жать, чтобы экран начинал светиться. Больше ничего.
Можно пойти таким путем: спустя пару месяцев один из местных светил додумался провести по экрану пальцем и запустил какое-нибудь приложение. Гм. Идея с телефоном все же не очень универсальна - додуматься двигать пальцем и запускать ту или иную программу все же можно, но я уверен, что с телефоном, будь у него бесконечный заряд, не разобрались бы и за сто лет. Кого-нибудь бы сожгли, кому-нибудь бы вынули ноздри, но все же, моя мысль напоминает неупорядоченные пузырьки. Нужно признаться: Он (Оно, Она) для чего-то предназначен, и теперь, чтобы узнать это, нужно поймать Кондрашову и схватить ее прямо за душу.
Моя душа всегда шла лирическим курсом. Куда я плыл теперь?
Большая площадь. Ночь. Наверняка, еще недавно это была ночь чужая, но теперь это была моя ночь, и кто-то шел по площади. Я шел по площади, возможно, по направлению к краю земли, и я уже представлял себе, как, стоя на этом краю, буду плыть на волнах восторга - в мире нет вещей сильнее внутренних струн. Но край этой музыки, возможно, необычайно страшен - все принципы валятся, и начинается хаос, и, прежде всего, это касается органов восприятия.
Я представил, как надо мной начинают смеяться люди, которые считают себя специалистами.
- Заплатите, и мы проведем сеанс.
Но идея эта была включена, потому что где-то в закромах памяти имелась такая кнопка - вся в пыли, без единого отпечатка пальца. Лет уже десять прошло, как у нас был Валера - а было это как раз на пятый год нашей любительской работы. Валера умел делать птичье лицо. Учитывая, что в опции любительского театра входят все виды странностей, тогда он был нам нужен - тогда нам были нужны все. Это был некий кризис нашей персональной системы, и любой человек, даже человек-птица, был нам нужен. Валера ходил на курсы каких-то гипнотизеров и утверждал, что знает, как определять прошлые жизни, и все были ему рады, включая и коридорного кота - но я запомнил его даже больше всех. Может быть, это теперь я помнил его? Коты мало живут. Существует кошачий Kingdom come. Валера провел ряд экспериментов, но результаты не вели в сторону оптимизма, и причина, как оказалось, была проста: наши люди любят алкоголь. Возможно, и вся наша деятельность связана с Вакхом.
Остановить беспорядок. Пузыри мысли - каждая молекула газа что-то обозначает. Я еще не подошел к краю площади? Очень большая площадь, и нет границ для ночи.
Кондрашовой тогда еще не было. Когда она к нам пришла? Да, она напросилась сама, тогда она уже работала в учебном центре.
Он тогда уже был с ней?
Моя двойное дно открывало множество потайных люков. Валера? Не помню, кажется, у него что-то получилось, тогда у нас было несколько студентов, которые повелись на эту идею и даже отправились куда-то учиться - я же запомнил целый набор каких-то сумасбродных концептов, среди которых - наличие персонального учителя у каждого человека. Что бы сказали приверженцы данных идей, если бы я пришел к ним теперь? Скорее всего, они бы попросили оплатить по тарифу, чтобы узнать, что думает обо всем этом мой учитель. Далее, к этому были бы прикручены какие-то результаты алхимической духовности, а потому, все сводилось к одному: я был один на один непонятно с чем.
Я все еще шел по направлению к краю земли. На вопрос, кто же ты, край, ответ уже был приготовлен заранее: там, внизу, в долине, был город, тусклые огни которого излучали флюиды родных просторов. Возможно, здесь воедино смешивалось два театра.
Чтобы понять силу того, как закольцовано само на себе сознание, нужно приблизиться к сумасшествию, и далеко не всем это под силу. А потом, в тетради смерти, что лежит в шкафу у дьявола, есть графа "слава" - и если там стоит жирный прочерк, то к чему все эти корчи?
Я попытался поймать ее свой фокус, но теперь она, Кондрашова, казалась мне начисто отработанным материалом. Возможно, кто-то хотел есть. Возможно, я. Душа гораздо вкуснее плоти, и это знают.... И далее, Лица - по спискам, черным почерком, но чернота такова, что, может быть, только черная дыра может быть такой, отрицающей все и вся.
Что-то зашевелилось во мне, готовясь выбраться наружу, чтобы пошариться на предмет еды. Да, намедни я разговаривал с Егором Прокопьевичем - я присматривался к нему, надеясь сделать дефиницию - а все дело в поисках персонажей. Этот человек работает на три конторы, у него небольшой набор часов итальянского языка, в группе у него одни дамы, и мне все время кажется, что с каждой из них у него связь. По возрасту он, возможно, даже старше меня, однако, форма его поражает - возможно, он ходит в спортзал. Я как раз и спросил:
- А вы ходите в спортзал?
- Где? - невпопад спросил он.
- Не знаю. Где-то.
Он пожал плечами:
- Григорий, я так. Я думал, что вы ходите.
- Тридцать лет назад ходил.
- Видите, кое-что из формы у вас осталось.
- Да нет, вы что.
Это и весь был разговор, но вообще, он - настоящий Шон Коннери, и я сам видел, как он сажал в машину ученик. Итальянский язык полон огня. А еще до того, может быть, за два месяца до того, мы пообедали в кафе, которое расположено тремя этажами ниже в том же здании, и, когда он делал звонок, то говорил "лапусик". Жене? Нет, я ясно расслышал: да она уехала. Ей все равно. Не волнуйся о ней. Почему я решил, что речь шла о жене? Эти же слова он повторял в каком-то другом звонке, перед тем, поговорить с нашей директриссой, Ивановой, и тут я не мог ошибаться. Мне показалось, что Егор постоянно с кем-то соревнуется, и я не мог упустить из виду, потому что я охочусь за сюжетами, и еще больше - за характерами. У меня нет возможности поставить больше, чем я могу придумать - хотя наш театр всего лишь способ творческого проведения досуга - у всех есть основная работа - наших заработков хватает, чтобы оплатить помещение, а это - целых две комнаты, большая и маленькая. В одной хранится реквизит, и в другой хранится реквизит, но в большой мы репетируем. Наконец, зал. При этом, у нас везде действует пятидесятипроцентная скидка, а также в свободные часы мы можем использовать актовый зал. Все дело в том, что хозяином строения является человек с погорелой фамилией Погорелый, человек, которому за счастья соприкасаться с культурой. Фамилия здесь соответствует неким алгоритмом судьбы - у него горел магазин, у него горел еще один офис-билдинг. Мне хотелось определить Погорелова, а зовут его Алешей, в какую-нибудь пьесу, но пока есть лишь наброски.
Некоторые заработки на театральной ниве (помимо трат) у нас все же имеются, но это - инсталляции, а там зарабатывают лишь те, кто участвуют. Капустин Славик. А что Капустин? А, о кино. Нет, никакого кино ни разу не было, и я уже давно понял, что если и будет, то один какой-нибудь раз, и то, в формате "не все досмотрели до конца", а потому, когда Славик просит сделать наброски сценария (он хочет сценарий целиком, но идет он нафиг), я делаю это, чтобы размять руки. На короткометражках можно заработать, если с канала идут неплохие деньги. В-общем, Славик пару раз поделился, и я купил себе дешевый синтезатор, чтобы иногда вспоминать, как устроена нотная грамота.
Самое главное, я всегда признавал, что типовая мысле-очередь "деньги-деньги-деньги-деньги-деньги" никогда не прошивала меня насквозь. Если ты думаешь, что делаешь вещи хотя бы в ¼ лучших вещей, ты должен смириться и просто жить в свое удовольствие?
Но теперь?
Когда мы сидели в кабинете у Ивановой, а эта наша директриса, я заметил, что Егор Прокопьевич словно бы со мной борется - за нее, за Иванову, будто бы она была мне зачем-то нужна. Именно сейчас это представлялось донельзя прозрачно - хотя оба они, и Иванова, и Сальников, почему-то напоминали хорошо поджаренных цыплят.
Да, Он (Оно) выглядело весьма хищно, и это стоило признать. Когда привычные эманации словно бы отменены, тебе ничего не остается, как переключиться на новые, но не так ли чувствуют себя маньяки? И, если я прав, возможно, теперь все психологи земли должны были склонить передо мной колено.
Сальникову удалось ее раскочегарить, я заметил это, потому что в пятницу - а вышло так, что я не поехал в театр, потому что у нас не было никаких мероприятий - я остался на типовой пятничный банкет, который у нас чаще всего ограничивается чаем - ну, и если кто-то не на машине, может выпить чего-нибудь из области сладкого алкоголя (ну, может, немного коньяку), Иванова несколько раз показательно прижалась ко мне - с грудью у нее всегда было очень хорошо. Она делала этот просто так. Я не замечал этого просто так. Я вынул блокнот и стал делать записи.
- Мне надо будет к вам выбраться, - сказала Иванова.
- Приезжай, Юля Павловна, - ответил я, - в субботу... Да, завтра у нас суббота, будет опытный перформанс, несколько сеансов - народ, поступающий из торгового центра, обычно приходит поглазеть и послушать - это совместный проект с рэпером Слава-Яблоко. Особенность перформансы в том, что к нам прибудут другие рэперы. Но это - опытная акция. Возможно, я даже не появлюсь на ней. Да, то же самое будет в воскресенье.
- Значит, я не получу льготный билет?
Я пожал плечами.
Кондрашова вошла, демонстративно зашуршала своей сумочкой. Стоп. Если попытаться разложить эту цепочку по звеньям, то странность ее поведения была налицо уже тогда - но для определения этой странности требовался какой-то определенный подход или, хотя бы, настрой - но разве кому-то есть до этого дело?
- Это коньяк? - спросила она.
- Я тебе налью.
Так вот, когда я ей наливал, я услышал вибрацию - словно бы внутри нее кто-то мурчал, но тогда я не придал этому значения. Я поднял голову, и несколько секунд она жадно смотрела мне в лицо. В моем статусе в этом не было ничего аморального - хотя я совсем не искатель неожиданных связей, это вполне может иметь место. Творчество очень часто завязано на гормонах.
- Ага, - сказал я ей в лицо.
На том она, если я не ошибаюсь, довольствовалась тем дежурным бокалом, перешла на чай, на какую-то выпечку, и это была и вся программа. Но только теперь это запредельное мурчание было реализовано в системе моего осознания. А ведь, возможно, здесь имелось жало.
Дежурное название сюжета было такое: Инопланетяне следят за людьми с помощью кошек. Никаких инопланетян там не было, но должен был наличествовать стандартный драматический психоз.
Я сразу же наметил героев, и у них были очень странные имена:
Сега Северный
Наташа Нормальнова
Банания Андерсон
Гася
Анатолий ХЗ
Егора Прокопьевича следовало бы немного перерисовать, убавить в нем белковую банальность и добавить мечтательность в стиле крокодила из мультфильма про "бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу". Имени у него не было, а зря, ведь имя - важнейшая составляющая человека. Есть человек, нет человека, превратился ли он в вековую кальциевую пыль - а имя остается навсегда - ну это при условии, что кто-то его помнит.
Я записал: Егор Прокопьевич Кальций.
Предположим, горную базу засыпало снегом, и люди остаются наедине с самими собой, и это - особенная консервная банка, в которой мысли утяжеляются массой страстей. Когда через пару дней слышится шум, все думают, что это прибыла спасательная команда, но это не пойми откуда взялся Егор Прокопьевич Кальций, и у него была с собой, в рюкзаке, синяя бутылка. Вы помните рассказ Бредбери. Данная бутылка, впрочем, была безопаснее и содержало в себе вино, которое...
- Что бы могло бы делать это вино? - спросил я у Кондрашовой накануне.
- Искушение.
- Для искушения должно быть больше людей.
- Представьте, что они все отказались. Егор Прокопьевич, - она засмеялась, - он..., - она взяла в свои руку мою ладонь.
Возможно, вибрация была и тогда. Во тьме черных колодцев чесались мохнатые хищники. Это теперь я видел толпы жутких паукообразных, которые собирались выбраться на поверхность, чтобы с голодухи напасть не первую попавшуюся душу.
- Сутки он просидел и ни с кем не разговаривал. Утром на базу прибыла еще одна группа людей, и тогда началась игра.
- В бутылочку.
- В бутылочку, точно. - сказала она, - предположим, это вино способно кого-то убить, поэтому и нужны еще люди. А что, выйдет пьеса? Больше похоже на фильм.
- Будет просто материал для чтения.
- Тогда я - первая.
Она вела себя необыкновенно странно, будто бы все барьеры были уже сломаны, и мы могли делать все, что захотим, при этом, хищницей была вовсе не она.
- Когда прибыли спасатели, - сказала она, - они также вступили в эту странную игру.