Рок Сергей : другие произведения.

Story_file

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Игроки.
  
  
  
  
   Я никогда не забывал, что человеку не пристало носить свои мысли где-то извне, словно паучиха - паучат. Мы не берем и не будем брать в расчет посторонние предметы, используемые в качестве метафор суетой. В конце концов, вечер. Очень много мозгов раскрыто, будто свежие пивные бутылки. Идет легкий, желтоватый парок, и можно гадать относительно этой желтоватости. Одни едут - а я бы тут добавил - одни едут и падают. Плоскость скользкая. Ветер - он веселый и злой, он схватил и тащит. Тут - и отцы, и дети, и матери, и дочери. Дело не в том, что я решил усилить краску, вспомнив что-нибудь такое. Ад, возможно, это мир, в котором его сочинили.
   Мы все сидит с револьверами.
   Мы игроки.
   Когда Уильям Оккам жонглировал мыслями, пинал их туда, сюда, давая пас невидимым форвардам, он еще ничего не подозревал. Нет ничего светлее настоящей, осознанной безысходности. Это - та же сковорода. И крупье пьет какой-то особенный кофе. Он очень спокоен. Он привык все это глотать еще давно. Теперь он переработан. Паутина, связавшая нас, превратилась в обыкновенные синтагматические связи.
   Раньше порох был более густым и дымным.
   Но кровь всегда была одинаковой.
   Мой сосед смотрит из-за очков. Как будто из-за угла мира. Вот сейчас он провалится, и я пытаюсь улыбнуться. Но в чем теперь смысл улыбки и радости? Все категории порушатся. Все порушится. Даже если я и воскресну, я ничего не почувствую.
   -А знаете, - сказал он, точно прохохотал, - мне кажется, что я вас знаю.
   Я улыбнулся и кивнул.
   -Нет, вы напрасно. Мне это пришло в голову не теперь. Хотя, - он пожал плечами, - вы же сами знаете, все люди делятся на тех, кто шутит, и кто не шутит перед смертью. Теперь это актуально.
   -Еще немного, и делений не будет, - пошутил я.
   -А вы видели смерть раньше?
   -Вы имеете в виду, образ?
   -О да, я даже и забыл про образ. Нет, это особенно. Я бы хотел прямо сейчас об этом поговорить. У нас еще минут пять....
   -А вы цепляетесь?
   -Но вы же пришли не ради денег?
   -Вопрос денег в такой игре довольно сомнителен. Скорее, это романтика. Если вы - в первый раз, или же отборочный тур носил тренировочный характер, то вы еще не до конца пропитались. Настоящий ветер. Только после того, как я выиграл, я научился ощущать. Вы знаете, в чем ценность настоящего художника? Он сразу давит газ до пола. Двигатель ревет. Его просто рвет. Никто ведь не знает, каков там ресурс. А если масло плохое? А трасса? Но те, кто сбавил, нет, я даже не хочу о них говорить. Только на самом краю что-то бывает. Вы точно не знаете, насколько сбалансирован центр тяжести. Смотрите туда, где бушует пламя. Мир там закончился. До самого горизонта - один огонь. Но можно отвернуться и сделать вид, что ничего нет. Человек, у которого плоское лицо.... Впрочем, обратное очень нечасто.... Если мне повезет, и я сумею выйти на темные улицы ночного города, ничего не измениться, верно? Просто я буду продолжать знать. С одной стороны - бесконечное адское пламя, а с другой - видимость бытия. И больше ничего.
   -У вас еще пять минут, господа, - сообщил крупье.
   Он был толстый, уверенный. Может, мультиплатформенный. Хотя, что бы я вложил в эту сентенцию? Чтобы переключать состояния, нужно давно состояться, как мастер. Ведь дома у него наверняка хорошая атмосфера, и его не мучают кошмары. Его табак - это статность. Теплая, отрицающая смерть. Он, должно быть, просветил своей сигарой злой, липкий туман на берегу Стикса, и Харон свалил.
   И это...
   И это я, конечно же, не узнаю.
   В любом случае. Я просто в это не верю. Харон не сумел сгенерироваться. Меня ждет обыкновенный распад, и я не грущу. У всех все одинаково. Смерть тела сопровождается превращением сознания в медленный, текучий ил, который затем сложится, запасется в закромах системы.
   И мне нет до этого дела.
   Я осмотрел бледные лица, бледные тени игроков.
   Отсюда нет выхода.
   Здесь всегда присутствует честь. Воображающим натурам может вздуматься, может, вследствие природного человеческого солипсизма, что средь смертей есть различия. Но я вам скажу, ничего не изменится, если вас пришибет кирпичом, который запустил с крыши строитель, или же у вас ни с того, ни с чего остановится сердце при половом акте. Или же вас замучают какие-нибудь изуверы.
   Преддверие - это другое дело.
   Я выпил вина и закурил.
   -Знаете, я еще никогда никому не рассказывал, - произнес мой сосед.
   Я посмотрел на него вопросительно. Его глаза мигали - маленькие, очень недолгие, очень временные рецепторы. Разум был. Разум тянул через эти каналы световые потоки. И вот теперь.... Но почему бы не сказать - что чем раньше, тем лучше.
   - Да, я слушаю, - произнес я.
   -Я помню смерть. Знаете, я не считаю, что это невозможно. Бывает ведь и так, что люди помнят свои прошлые жизни, но молчат. Жизнь слишком насыщена. Слишком много рамок. Нам всем кажется, что у всех людей одинаковая природа. Но это неверно. Этимология души - это несколько другой разряд событий.
   -Какие вы имеете в виду события?
   -Вообще. Терминологически. Дело не в том, в какую упаковку класть слова. Если вы понимаете, то вы меня поймете. Люди - существа совершенно разные. Конечно, их можно типизировать, и тогда окажется, что существуют субстанции, способные нести в себе иной креатив.
   -Хорошо сказано, - заметил я.
   -Мне теперь все равно.
   -Но вы еще не дорассказали.
   -А, да. Времени уже мало. Знаете, я точно знаю. Я просыпался между жизнями. Может быть, между двумя смертями. Но второе - вряд ли верно. Ведь мы думает, вот нет человека - есть тьма и пустота. И, кажется, что совершенно верно думаем. Но все это потому, что никто нам того не показал. Я проснулся. Тогда. Может быть, это было еще до рождения. Впрочем, это - очень нелинейная логика. Если переложить ее на наш языковой автоматизм, то выйдет некая теория. Обычная. Может, религиозная. Я открыл глаза. Я точно знал, что у меня не было лица. Его просто что-то слизало. Но мне нельзя было просыпаться. Это был промежуточный процесс. Я сумел приподняться. Я ехал на вагонетке над пропастью. Впрочем, это была не пропасть, а гигантский, бездонный колодец. Внизу работали машины, и все это огромным и кипящим. Но дна и правда не было. Под описание вряд ли бы что-то попало. Нет, наши единицы тут неуместны. Это был гигантский разделочный цех. Отрезав лицо, они поставили его на полку. Теперь дело было за чем-то еще. Но я и не знал, из каких частей теперь состоял. Впереди, должно быть, красовался гигантский чан для варки. То и там меня не ждал конец. Очередной виток разборки. От меня остался один пустой пар. Словно полиэтиленовый пакет. Хотя нет. Что-нибудь еще. И вот - я проснулся и зацепился за стенки этого кулька. Так со мной и остались эти воспоминания. Я знаю об этом с детства.
   -Это такая шутка? - спросил я.
   -Теперь - нет никакой разницы, даже если я и сам разуверился.
   Он посмотрел мимо меня. Такой же прохладный, готовящийся к переходу из осени в ночь, как и все. Без зимы. Без всяких барьеров. Один шаг - и ничего.
   Обрыв....
   Опадание одной створки шлюза.....
   -Приготовьтесь, - произнес крупье.
   Он был вместе с нами. Но ожидание в его участии было бесполезно. Тут бы не помог и спускавшийся в ад сын человеческий.
   Но "дальше" - это тоже категория. Очень линейная, прямая, вряд ли подходящая к иному бытию.
   -Вы....- проговорил я, глотнув вина.
   Как мне показалось, в последний раз.
   Он поднял револьвер и, приставив к виску, улыбнулся.
   -Я понимаю, - произнес я, - вы рождаетесь. Прямо у меня на глазах.
   Он кивнул, хотя теперь было ясно, что не мне. Так же сгорает бумага. Напрасно полагать, что строки ее облагородили.
   Все кратко. От строки, до пепла.
   -Крутите свои барабаны, господа, - произнес крупье.
   Он сожалел. Но такова работа. Умение отворачиваться - не последний пункт в мастерстве. Слишком много участия - это дыра в ощущениях, в которую может залететь все, что угодно - он городского шума до кислотности сует. Правда, на самом деле все и так кислотно. Особенно теперь.
   Говорят, что играет музыка....
   Я крутанул барабан.
   Тот, что был напротив меня, закрыл глаза. Должно быть, в самом зарождении, его идея была более слепой. Он прятался от того, что ело и ломало. Это та атмосфера, в которой живым существам удалось сочинить ад - место, как будто еще более худшее. Но теперь я понимал, что он жалел.
   Если бы один тур....
   Он так и думал.
   Но эта игра - более интересное занятие, чем просто игра на вылет. Обстоятельства могут навязать вам все, что угодно. При чем - это очень просто. Бывает и так, что нет победителей. Крупье при этом курит, глядя почти, что в потолок. Он сожалеет. Так и надо. Но жизнь есть жизнь. Он привык неплохо жить.
   Хорошая машина.
   Хорошая мебель.
   Молчащая уверенность. Хороший класс в самолете. Умение философствовать, не раскрывая рта. Взгляд доброй и дорогой собаки. Высокие асы по соседству.
   -Начнем, господа.
   Как бы я ни хотел, я все же сосредоточился.
   Нас осталось шестеро. Это - десятый тур. Уборщица уже поработала, собрав кусочки мозгов в кулечек. Там, на заднем дворе, этот кулечек лежит теперь в мусорном ящике, привлекая крыс. Но нет, нет конечно - это утрированно. Любое преувеличение теперь к месту.
   Я знаю.
   И вот все они ждут. Шесть звездочек среди космоса. Мне хотелось бы смеяться, но....
   Еще секунда, другая, и, возможно, будет шанс....
   -Помните, - обратился ко мне мой сосед.
   -Но я вас не запомню, - ответил я.
   -Что? - не понял он.
   -Разве там есть память?
   -А....
   Он даже засмеялся.
   Именно так они и смеются.
   Именно так и я смеюсь.
   Я повернулся в сторону большого бородатого мужчины, вдоль ауры которого пробегала страшная усталость. Я думаю, он бы не выдержал, если б выжил, и я ему подмигнул. Он как-то вяло сморщился...
   И...
   По ошибке я щелкнул два раза. Наблюдая перед глазами полет красной, сдобренной белыми лепестками каши, я не мог сообразить, на какой я стадии. Слушались ли ноги, или же я только начинал полет. Крупье не смотрел на меня. Дав последнюю команду, он, как обычно, куда-то, почти, что в потолок. Он просто следил за дымом своей сигары. Немного приспустив взгляд, он блеснул глазами. Я хотел пожать плечами, чтобы сообразить, что же все-таки произошло. Наконец, я сделал выдох и тотчас повернулся, чтобы встретиться улыбкой со своим соседом....
   Но вместо него - стена, облицованная дорогим деревом.
   .... Я вышел в морозный воздух. Следовало ловить такси. Через переулок улица было немного оживленнее. Возле бара толпилась толпа молодых людей, окутанных синеватым, но таким теплым и жизненным сигаретным дымом. Глядя на меня своими лучами, подъехало такси.
   -Куда едем? - спросил водитель.
   Он был не то, чтобы сонным. Просто явственно ощущалось, что он спал перед сменой. Потом, вскочив по зову старого, ржавого будильника, он загнал в себя большую дозу кофе. Но что он знал о кофе?
   Вот крупье, тот знал.
   -А знаете, поедем в кабак, - проговорил я, - что-то хочется сегодня напиться от души.
   -Повод?
   -Да так. Просто. Знаете, иногда так приятно пить сам на сам.
   -А....- проговорил он многозначительно, с пониманием.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   В Кубе.
  
  
  
  -Привет. Я обращаюсь в бесконечность. Со словами на самом деле проще - одна клавиша - одно слово. Я иногда напрягаю мысли в тех направлениях, которые есть false, нисколько не true, иногда это дальше, чем черная кривая глыба, которую астрономы сперва приняли за десятую планету. Мне бы сказали, что это хреново, но все эти люди придуманы. Ограничения функциональности - налицо.
  Кванторы толкают к самоотрицанию.
   С настоящими людьми мне не интересно. И ты придумана. Начнем с того, что это - замес. А еще я бы вставил сюда клавиши. Китайцы знали, что будут клавиши еще задолго до появления вычислительных машин, отсюда и появились иероглифы. Но здесь нет ничего удивительного - есть такой миф - очень давно в Китае приземлилось яйцо с тремя ножками, а посередине был огонь. Из него вышли три брата. Они подошли к людям и показали им зерна риса. С того момента в Китае стали разводить рис. О том, что они еще рассказали, умалчивается.
  Вот так же мы, мы будем когда-нибудь лететь, вращая плазменные пропеллеры. Еще раз - на 180 градусов. Кто первым спел "Helter Scelter"? Фиг вам, верно. Фигушки. Никто не помнит. На форточке сидит кот. Он публикует свой интерфейс. Если его хорошенько толкнуть, он полетит, полетит. А я часто думаю людях. Это такая форма болезни. Такое было в 1998-99 годах у "Спартак (Москва)", а потом - еще пару лет, хотя это немного выбивается из темы. Они постоянно попадали на одни и те же грабли, (бац - по лбу!) и, как потом оказалось, через это им вообще было не переступить, хотя, по логике, они могли это сделать, нефиг делать. Потом, конечно, команду разворовали ростовские пацаны, но это было так давно, что вряд ли кому-то интересно. Это я к тому, что в человеке мало замечательного. Хорошего - хоть отбавляй. Но разум редко используется по назначению. Другое дело, если ты - мега пуппер революционер. Офигенно. Наверное, мне нужно работать врачом. Вскрывать энергетические поля и крутить винтики души. Именно мне. Больше никому. Я слишком честен.
  
  -Сигареты хреновые, - сказала Оля.
  -Дорогие сигареты - это понты, - ответил я.
  -Нет, но это - совсем же курить нельзя.
  -Я и не курю.
  -О чем поговорим.
  -О сексе.
  -Хорошо. Начинай первым.
  -Я сказал это произвольно.
  -А я - как губка.
  -Как же выжать губку?
  -Она и не выжимается.
  -Куда же это все впитывается?
  -Внутрь, наверное.
  -Мне кажется, что многие вещи, вообще - идеи, придумал я. А потом вдруг стало так, что люди это переняли подсознательно. Представляешь.
  -Я знала одного сумасшедшего, он тоже так говорил.
  -Он был полным кретином?
  -Нет, он не мычал. Он умел разговаривать. И с первого взгляда его неадекватность не бросалась в глаза. Но опытный человек наверняка бы все понял. Я читала его записки. Это апофеоз.
  -Здорово. Как в кино.
  -Нет. Но что же ты придумал.
  -Я уже передумал об этом говорить?
  -О чем же будем говорить?
  -Нужно сходить за вином.
  -Я не люблю вино. Я люблю таблетки.
  -Это - хуже.
  -Да, - продолжала Оля, - и еще - мне нравятся женщины. Я давно поняла, что лично мне с женщинами интереснее.
  -А у тебя были мужчины до этой нашей встречи?
  -Да, - ответила она, - один раз.
  -Один раз?
  -Да. Всего - один раз. После этого - только женщины.
  -А сейчас?
  -Мне не позволяют обстоятельства. А у тебя были мысли по поводу однополой любви?
  -Нет. Но у моих знакомых было. Я не вижу в этом ничего хорошего.
  -А я не вижу ничего плохого. По-моему, это здорово. Мне нравится ходить в гей-клубы.
  -Что же ты там делаешь?
  -Общаюсь. Это здорово.
  
   -Разум - это два яблока. Одно красное, другое - зеленое. Съешь любое из них. Красное может сгнить, а зеленое всегда будет зеленым. Поэтому, ложный путь зовет, а истинный прячется, и его вообще не существует. Годы идут напрасно. Так вот, я видел во сне твой образ. Я подошел к огромному кубу, который висел в воздухе. Шла какая-та трансляция, и каждое слово было мне понятно, хотя это был какой-то чрезвычайно экзотический язык. Этот куб характеризует личность. Внутри он поделен на несколько кубов, которые расположены несимметрично относительно друг друга, и в каждом из них находится голова, и, с какой бы стороны ты ни подошел к кубу, головы всегда повернуты к тебе какой-нибудь одной стороной. Если ретранслировать свое видение в асинхронное видение, то можно рассмотреть куб снизу. Он такой же, каким и должен быть. Теперь, продолжим тем, о чем постоянно думает человек? Фрейд точно подметил, хотя он всего лишь копался в себе, точно поломанный робот Вертер - в собственном брюхе. Нет, сумейте также. Иногда, особенно интересны кишки, выброшенные повонять из мозгов фальшивых писателей. Я, конечно, не могу вдруг измениться и стать героем в маске. Теперь уже поздно. Сверхчеловечек получается двумя путями. Первый - из пробирки. Второй - это ложь. Второго пути нет. То, что он реализуем, говорит о торжестве лжи и о существовании темных сил и пр. Так вот, пока человек думает о сексе, он живет. Когда его активность угасает, он есть труха. И потому, представляя тебя, я думаю лишь об этом. Фактура, она, безусловно, ляжет снизу, она будет замечательно многослойной.
  
   -Я видел лица в кубе, - сказал я.
  -Наяву? - спросила Оля.
  -Да. То есть, нет.
  -Ты постоянно врешь.
  -Нет.
  -Я знаю. Для тебя это - нормальное состояние.
  -То есть, ложь?
  -Нет. Куб.
  -Ты думаешь обо мне, когда меня нет?
  -Конечно. Как я могу не думать о тебе.
  -Может ли быть дружба без секса?
  -А ты как думаешь?
  -В принципе, нет. То есть, да. Без секса и есть дружба. Для этого нужна точка.
  -Куб?
  -Вполне.
  -Но ведь у нас не может быть секса?
  -Даже в теории?
  -Почему же. Это не так уж сложно. Но для чего?
  -Ни для чего. Но можно обходиться без идей. Это вполне допустимо. Просто абстрагируйся. Представь себя повелителем механизмов.
  -Я знаю каждую твою мысль.
  -Фигово.
  -Нет. Просто я тебя хорошо знаю.
  -А это что лежит?
  -Колеса.
  -Так, так.
  -Давай не будем об этом говорить.
  -Ладно.
  
  -Потом, когда все будет готово, я буду первым, кто получил инкубуса. Человек с самого начала знает, что его ждет. А потому, находятся и те, кто считывает это ожидание с теней, что отбрасывают контуры лица. Каждый человек потенциально счастлив, но он не умеет правильно есть. "Учитесь есть", - сказал поэт. Он верно сказал. Было грустно видеть настоящих улиток, которые играли в кривое зеркало - вообще, я не люблю предателей. Иногда хорошо, что те, кто вдруг тебя предал, не были друзьями. Они были таковыми лишь в потенциале. Я не беру в расчет тех женщин, с которыми у меня не было секса - ибо назначение женщины достаточно ограничено. Я, безусловно, приемлю тот вариант, когда, встав с правой стороны куба, я вдруг увижу, что положение поменялось, и в мире родилась вещь с внутренней логикой. Но, если вы видите женщину, одаренную творческой суетой, не спешите делать выводы. Если бог дал в одном месте, значит, он забрал в другом. Исключений нет. Нет, конечно, если эта женщина - демон, то все может быть. Но демоны - не люди, с ними лучше дела не иметь.
   Но с тобой все будет по-другому.
   Может быть, нужна кровь? Если запустить шестой процент мозга, быть может....
  
   -Кто пойдет за вином? - спросила Оля.
  -Ты хочешь сходить?
  -Почему я?
  -Ты же предлагаешь.
  -А. Это я так.
  -Хорошо. Пойдем вместе.
  -Пошли. Ты считаешь, что все неисправимо?
  -И да, и нет.
  -Но мне, например, совершенно безразлично то, чем живут другие люди. Ты же почему-то забиваешь всем этим голову.
  -Я не забиваю. Просто у тебя нет свободных ячеек, и ты считаешь, что и у других их нет. Но это не ты считаешь. Это - взаимодействие двух яблок.
  -Каких еще яблок?
  -Красного и зеленого.
  -Ты сам это установил?
  -Нет. Это - истина.
  -Хорошо. Я, вот, все смотрю на тебя и никак не могу понять, о чем ты думаешь. У обычных людей совсем другие лица. У тебя же я вижу постоянный налет двусмысленности.
   -И это - тоже.
  -Хорошо. Может, нам все-таки попытаться?
  -Заняться сексом.
  -Точно.
  -Хорошо. Раздевайся.
  
  
   -И вот, я сумел перевести себя в самую нижнюю плоскость, чтобы все закрытые области куба были у меня перед глазами. Я раньше и не предполагал, что в этом закрытом и, вместе с тем, бесконечном пространстве, есть свободные области. Но это так. Человек глупее собственной бесконечности. Впрочем, не стоит думать, что каждый человек достоин, если он открыл форточку и сидит на окне точно так же, как вот этот кот. Нет, ничего подобного.
   И вот - твое лицо.
   К этому нечего добавить.
   У меня постоянно вибрирует воздух. Where the streets have no name. Я могу крутить в своей голове одну и ту же шарманку помногу лет, 10, 20, 30. Вообще, я еще в детстве знал, что ты будешь. И тогда все было гораздо честнее. Мы всегда имеем дела с кораллами. Мы их сами растим на своих мозгах. Потом, перенаслаждавшись, переев, ты вдруг понимаешь, что наркотики вредны, и пора заниматься собственным здоровьем....
  
   -Тебе хорошо?
  -Да, - ответила Оля.
  -Скажи честно.
  -Разве ты не чувствуешь?
  -Чувствую.
  -Почему же спрашиваешь?
  -Что же мне еще спрашивать?
  -Точно. Ты же можешь сказать, что меня любишь?
  -Да. Но ведь и ты не можешь.
  -Да. Но дружба интереснее, чем любовь.
  -Наверное.
  -За вином пойдем?
  -Пошли.
  -А о каком кубе ты говорил?
  -Это слишком серьезно. Давай, сходим за вином, и я тебе расскажу.
  
  
  
  
   Забрасыватели змей.
  
  
  
   Если солнце поутру поет, то я не знаю эту песню. Раньше я спал. Спал много, сдаваясь бесконечным лентам. Я всегда смотрел фильмы. Их было много. Таких сцен, таких цветов, не бывает в жизни. Но теперь все по-другому. Я прищуриваюсь. Лишь один человек из миллиона, глядя на солнце, говорит ему:
   -Ты - газовый шар.
   В этом общении очень много. Пока двигатель рычит, прогреваясь, я ощущаю, как в синем космосе летят предметы. Солнце. Все те частицы, что удерживает оно в плену своего притяжения. Все те газы, что наивно думают, что живут, плавают, сами по себе.
   Змеи едут.
   Я не держу дома змей.
   Мы сразу об этой договорились.
   Змей держит Иван.
   Нас восемь.
   Мы - забрасыватели змей.
   Я знаю - множество людей, вернувшись из тьмы на свет, думает, что они возвращаются навсегда. Хотя, настанет один день, когда пружина не сработает, и механизм жизни останется там, внизу. Но все кажется обыденным. Воздух. Прохлада. Кто-то ругает лето. У него нет в машине кондиционера. Кто-то и вовсе не спал, изучая свой пот. Я бы сказал, что лучшее занятие - это нацеленное наблюдение иных миров, но мы не будем сейчас говорить об этом.
   -Алло, ты где?
   -Я курю, - отвечаю я.
   -Ты готов.
   -Да. Ты везешь змей?
   -Да. Ты кому-нибудь звонил?
  -Нет.
  -Почему?
  -Не знаю. Я видел много снов. Я сейчас думаю об этом.
  
  
   Я знаю, как оно смотрит, плавя асфальт. Концентрическое, сосущее по центру, но расплескивающее по краям, гениальное или ужасное - это в зависимости от того, как посмотреть. Кого-то уже забрала смерть, и он там, во тьме, курит свою сигарету, без него.
   Прочь.
   Верно?
   Но всегда, почему-то, был по душе сакральный дождь, и я прятался в жидких облаках, и даже уже тогда, когда у меня были они, змеи, я предпочитал сырую тьму. Я боготворил облакам.
   Эмбарго.
   Стон, печаль. И мне никогда не понять хмурь людей. Они добираются до собственных внутренностей, чтобы попытаться прожить за так, на халяву, и даже весь трэш - он взялся именно оттуда, от той поры, когда один бежал за мамонтом, наточив зубы о дерево, а другой лежал под тем самым деревом, собирая дань.
   Радиатор хохочет. Азот. И вообще, под капотом - сплошная проточка, превратившая автомобиль в настоящего доктора Зло. Но я как-то не дорос до искусственности. Главное - модель, а второе - это грамотный подход, совсем немного. Хотя, конечно, нам не догнать его до bf-109, но он, все же, хорош.
   Это Марк - он умеет разобраться с хилым, поджавшим хвост, железным существом так, что из шланга рождается материя.
  
   -Пс-с-с-с-с-с-с.
   -Они ждут, - говорит Иван.
  
   Я прислоняюсь к мешку, и мы общаемся через ментальные карманы. Все очень просто - мысль блуждает в мировых волнах, и пена, этот главный шум, что делает чтение мыслей невозможным. Все не что, чтобы смешивается. Просто мысли располагаются слоями, и, пытаясь дослышаться, мы попадаем не на то, что надо. Но карманы - это как дно души.
   Шоссе прямое, насыщенное, поджигаемое солнцем и суетой. Я не люблю такое утро, но я приучил себя к обратному. Иван проверяет азот. Иван молча курит, подергивая правой рукой ручку коробки передач. Мы все не любим автоматы. Я уже и забыл, что когда-то в моей жизни жили эти ленивые, урбанистические, конфигурации.
  
   Каждый человек что-либо исполняет. Он может вытачивать из себя абсолютную вещь, и путь этот бесконечен. Каждая новая форма сначала радует его. Но вскоре она начинает досаждать. И тогда - вновь на станок. Мы выжигаем в себе сорняки, сеем новые травы, и они растут, пока актуальны.
  
   Но перманентная форма! В ней нет ничего замечательного. И даже набитый мусором мешок, мозг, прозмеившийся к успеху, ни разу не видевший собственной стружки.
   Он скажет:
   -Революции временны.
   -Революция - не настоявшееся вино.
   -Существует множество примеров....
  -Всему свое время....
  
  Прогресс уже остановился, и больше не будет ничего нового. Интернет подарил глупцам бесплатный сыр. Дуализм крайне расплывчат. Хотя, если спросить у Ивана, то он заметит, что дуализм - это два ствола, или, вернее, в два ствола, и это верно.
  
   -Я на двадцать втором километре, - звонит Марк.
   -Ладно, - отвечаю я, - все, едем. Звони, когда будешь готов.
  -Я и так готов.
  -Ладно.
  
   Мы едем по подпаленному шоссе. Там, у развилки, всегда стоят мусора, и можно проскочить через двойную сплошную прямо у них перед носом, чтобы показать, что такое расточенный двигатель. Азот. Зато Марк часто делал шедевр из какой-нибудь "ноль-первой", доводя ее до совершенства. И я нисколько не удивился, когда он продал один такой экземпляр за 12 000 $.
   Мы тронулись, и он ехал где-то там впереди, навстречу, разрывая трассу. Мы же потянулись в длинной, как колбаса, колонне, чтобы, миновав развилку и мусоров, дать жару.
   Змеи молчат.
   Змеи ждут.
   Да и там, у Марка, на сидении водителей, тоже ждут змеи. Они приготовились к мысленному гипепрыжку, к подъему флага, к спуску на воду. Можно добавить что-нибудь еще, но это не имеет значения.
   Неотточенные формы. Неточенные никогда. Никаких признаков жизнедеятельности, кроме отходов и первичных, фрейдистских, снов, зачастую - черно-белых, иногда - нарочно цветных, выкрашенных пищевыми красителями. У меня в руках - напильник. Я пытаюсь сделать что-то вручную, хотя понятно, как это не просто.
   Проходим развилку, и Иван давит на газ, и на азоте мы проскакиваем всю колонну по встречке, выскакивает на свободное пространство, уклоняясь от встречи с пышущим смертью длинномером.
   Я открываю мешок.
   Змеи молча смотрят мне в глаза, и мы обмениваемся эмоциями.
   У всякого существа есть свой единственный мотив, единственный рассказ, который можно разбить на множество составляющих. Но все это будет одни и тем же, сначала - новым и неожиданным, а после - с запахом пережеванного салата и колбасы. Это сказано лишь для того, чтобы не искать в мире прекрасного.
   Не берясь за инструмент, вы никогда не увидите свет.
   Марк дает гудок, и я принимаю это за сигнал готовности.
   Мы - забрасыватели змей.
   Мы растачиваем все, от двигателя до человека, решившего, что время хранит его на своем маршруте.
   Мы приближаемся к красной "Хонде", в которой едет на свою звездную работу накрашенная красотка. Это - то, что надо. Я хочу проощущать весь момент приближения, но в эфире всегда много пены, она смывает мысли, и потому я мыслю один, и мне отвечает лишь воображение.
   -Десятый километр, - сообщаю я,- мы едем за красной "Хондой".
  
   Я чувствую, как в ее голове роятся идеи. Их цвета ровные и четкие. Без вариантов, как фломастеры. Не случайно, художники не используют фломастеры, так как это - противоестественно.
   Новое ожидание.
   Ожидание обладания и дешевых сюрпризов.
   Очередной раз - та же халява, разрезанная на лоскутки.
  
   Мы - забрасыватели змей.
   Мы действуем дуплетом, чтобы достичь максимального эффекта. Иван обгоняет "Хонду" слева. Утро еще не разгорелось. Кондиционер не включен, и окна открыты.
   Она поворачивается к нам - надменно удивленная, закрученная в спираль, грешная. Я знаю таких женщин. Их много, и все они одинаковы. Я подаю Ивану змею.
   -П-с-с-с-с-с-с!
   -Мы встретимся с тобой во сне, - говорю я ей, прежде, чем Иван отправляет ее в полет.
   Марку сложнее. Проскакивая встречным ходом, он должен умудриться забросить змею в водительское окно. Однако, у него высокий класс, и мы действуем почти одновременно.
  Это - встречный дуплет, когда идеи горячи, и просто так их не остановить.
   Иван включает азот, и мы уходим в разгорающуюся даль утра, слушая уверенный говор мотора. Даль проясняется. Я знаю, что человек живет вечно, и каждый его шаг - это попытка проснуться, чтобы узнать себя. Мы вытачиваем новые формы, чтобы суметь приоткрыть эту дверь при жизни. Мы несем в своих руках инструменты, чтобы, наряду с моторами, обточить этот мир и получить стружку, которую после можно будет бросить в печь.
   Мы - забрасыватели змей.
   Газовый шар уже высоко. Мы въезжаем в соседний город, полный иллюзий и ложных скоростей. У нас еще остались змеи, и мы должны передать их товарищам.....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Кандид.
  
  
  
  Из человека трудно сделать человека. Гораздо проще подогнать условия. Естественные примеры не подходят - так не принято. Люди думают, что - человечество, а оно, может, еще и нет. Это потом поймут, что в самом зачатке уже будут орудия труда, машины, логика, двоичные коды и тошнота от субкультур и вранья. Но художник бы сразу меня понял и абстрагировался. Для примера он бы взял именно машину.
   Что важнее, среда или объект? Здесь лучше всего подходит самолет - его нужно строить таким, чтобы на нем было удобно долететь из точки А в точку Б. Для этого нам нужны знания, профессионализм, опыт. Зато воздух, то бишь, среду, подстраивать под самолет не нужно. Во-первых, сделать это невозможно, во-вторых, сама идея несерьезна. Если научится растачивать, разглаживать, трансформировать внешние условия, то многие аспекты тотчас вывернутся наизнанку.
   ....Кандид взял отмычку и открыл дверь. Он был очень стар и передвигался с костылем. Одна нога у него была кривой, а другая - с протезом. Замок поддался. Офис дыхнул на него своей временной тишиной.
   Синий фонарь. Минимум движений. Монитор - на низ яркости, чтобы было не видно снаружи. Флэш карта. Здесь можно заметить несколько типов отношений. Правда, компьютер - это, все же, упорядоченный набор сигналов, с заплатками и дырками, но без души, а потому, отношение с ним - это либо уровень общения с самим собой, либо роспись (на лбу, очевидно).
  
   Жизнь живется для одного шага, думал Кандид. Одна жизнь - один шаг. Еще одна жизнь - еще один шаг. Десять жизней - десять шагов. Так и все человечество - лишь кусочек биомассы. Если смотреть на него изнутри, то он научился греметь, травмируя воображения, и все в нем слепо, все подвержено сиюминутному порыву. В этом мире не то, чтобы нельзя жить. Но он не вдохновляет. А, если уединиться и жить на островах, то разве хорошо от того, что ты надел на голову мешок из непроницаемой ткани? Путем самообмана можно достигнуть лишь эмоционального спокойствия. Но глобально, снаружи, этот мир немногого заслужил. Он - личинка, которая еще не стала бабочкой. Но кто его знает, что будет потом. Ведь ему нужно еще стать существом.
  
   Он подменил несколько драйверов в службе криптографии и открыл файл с помощью hex-редактора. Далее, оставалось лишь вывести все в привычном, текстовом, виде, прикрепив к ним сертификаты узлов.
   Это был рабочий стол серьезного менеджера. Фоном ему являлась фотография морской прогулки. Двое мужчин на катере, с удочками. Две девочки, занятые оральным удовлетворением. Надпись в углу экрана:
   "Жизнь удалалась!"
  
   -Это так кажется, - произнес Кандид, - не знаю. Я, может, тоже так думал. Но было это очень давно. Сейчас мне восемьдесят лет, но я уже не думаю о возрасте, потому, что вряд ли умру. Я пойду к камням. Туда, где из земли прорастают лица духов.
   Он вынул флэш-карту.
  
   "....Очень долго жизнь являет собой симбиоз порядка и первичного хаоса. Говорить о знаниях бессмысленно. У бабочек - у них тоже есть знания. Это мы только думаем, что они - неразумные, вялые наборы какой-то мишуры. Нет, они живут в своем времени, и логика у них стоит совершенно другого края. Если насильно перевоплотить человека в насекомое, он тотчас найдет свое призвание. Возможно, что большинство людей вообще готовы к этому. Вот этот менеджер, возможно, очень неплохо смотрелся бы среди стрекоз".
   Кандид щелкнул кнопкой, и компьютер стал в режим завершения работы.
  "....даже тогда, когда они думают, что идут к Богу. Нет, здесь, конечно, присутствие понимание Пути. И я тоже люблю об этом порассуждать. Но поздравьте детей, которые играют в войну, стреляя из пальца, или в какое-нибудь настоящее месиво, где каждая секунда грозит тем, что тебя засосет в шнеки ручной мясорубки. Здесь нельзя говорить о прогрессе или регрессе, потому, что все уже давно заплетено. Наверное, и тот день, когда я пешком добрался до той широты, где жил Бог, я не думал, что все в жизни состоялось. Может быть, это гордыня. Но теперь это уже не так важно. Кого-то забирает свет, кого-то тьма. В конце концов, когда уже нет сил перерождаться. А я приду к духам камней".
  
   Он вышел в темноту, взял такси и проехал в центр, где зашел в первое попавшееся ему кафе. Он отчетливо различал все виды табака. Все дымы были, что души. Со стороны - единая масса, вблизи - много разных сортов, от дешевых до дорогих. Кандид заказал чашку кофе, сигару. Он курил медленно, и вечер напоминал ему диван, который по-новому перетягивают. Сняли обивку, и там обнаружилась та, на которой играли в загадывание желаний лет, так, семьдесят назад, когда время было более свежим и долгим.
  
   ".... всегда есть та грань, когда можно повернуть назад. Вот так, когда ни рай, ни ад тебе не подходят. Ведь нельзя же, чтобы человек терял память и к старости был высушенной рыбой. В этом случае, лучше сразу родиться рыбой. Это тоже неплохо. Рыбы занимают достаточно промежуточное место в мировом колесе, и душе в рыбьем мире ни плохо, ни хорошо. Она наверняка пойдет вперед, ибо, будучи рыбой, невозможно регрессировать. Хотя, наивно полагать, что примитивные уровни так просты и безопасны. В них очень много углов. Животный мир, и, в частности, его сегмент, представленный домашними животными, очень часто принимают за некий фильтр. Этим пользуются мессии-шарлатаны, которые говорят, будто в мире действует закон кармы, и кошки и собаки - это люди, которые не смогли достойно прожить в прошлой жизни. Им были даны слава и успех, но они не использовали это во благо людям..."
  
   Кандид курил много, и время ему повиновалось. В каждую секунду была вставлена нечетная опция, благодаря чему этот вечер из обычного превращался в асинхронный. Он был более счастлив, чем все те, кто думали, что вся жизнь - впереди (ровная или с приятными бугорками, с добавлением обязательных элементов - страдания (для повышения самооценки и опыта), ожидания, преодоления, падений и побед).
   Заметив, что в кафе вошли девочки, он позвал одну из них:
   -Поедем?
  Вторая усмехнулась. Изо рта у нее вылетел пучок слюней.
   -Бабки есть, дедушка? - спросила первая.
  Кандид выпустил дым и захохотал.
  
  "... есть земля, где духи прорастают из камней. Есть несколько способов увидеть это прорастание. В видимом диапазоне это - обычные камни. Эти невысокие горы лысы, будто спорт. По мнению ученых, они вышли наверх мелкой сыпью всего несколько миллионов лет назад. Однако, не стоит принимать в расчет эти параметры. Люди все сочиняют от балды. Потом это становится законом. По прошествии лет и крайнего не найдешь. И принято верить, что это так. Время очень относительно. Когда мы пристально смотрим в зеркало, у нас есть шанс увидеть свое иное я, или то воплощение, что без всякого умысла бродит в параллельном мире. Так же нужно смотреть на камни. Вы можете увидеть части лиц, части тел, которые медленно отформируются, истекают из камней. Это - их тела, произошедшие в холодном естестве. Прорастание началось не так уж давно. По человеческим меркам - это несколько сотен лет. Может быть, тысяч. Не так уж и важно, сколько. Наблюдать эту застывшую статику - подлинное счастье. Но, немного в сторону от зрительного диапазона, и видна даль, из которой выныривают духи. Все двери открыты. Вы точно идете сквозь стены...."
  
   "...сон существует по нескольким причинам. Есть люди, которым сны не снятся. Ученые утверждают обратное, но это не так. Они, как будто и правы. Ибо человек должен быть унифицированным аппаратом. Но люди еще не дошли до понимания того факта, что человек - это всего лишь руда, и просто так в нем не может быть вещей, особенно замечательных. Здесь можно возражать, но что может сказать сама о себе руда? Она, конечно, уже отошла от диалектики, но все это - внутри одной единственной вещи, и снаружи не заметно каких-либо вариаций".
  
   Кандид открыл глаза. Он пристегнул искусственную ногу и пошел курить к окну. Покурив, он расплатился с девочкой, включил телевизор, но смотреть не стал. Его вообще мало, что интересовало. Он прожил долгую жизнь, и эта жизнь состояла из множества частей, недоступных для обыкновенного человека. Он мог с легкостью ассоциировать себя с какой-нибудь другой личность, жившей в предыдущие эпохи, и здесь не было подвоха. Все было честно. Нужно уметь пользоваться веществом.
   Он оделся и неспешно вышел в уличный шум.
  
   "... каждый мир живет на своей скорости. Вот этот врос в суету. Это его призвание. Он живет по закону сохранения энергии, и на смену одному полуфабрикату приходит следующий. Прогресс невелик. Его долго ждать. Все это машинное движение может ошибочно навести на мысль о том, что прогресс ускорился, и люди живут в какую-нибудь новую эпоху. Есть миры, которые гораздо медленнее. Хотя, чаще всего, они ничем не отличаются от этого. Те же дома, и те же люди. Движение от рождения к смерти. Все цели, все новые открытия, жажда богатства или ее отсутствие - это способ передачи сигналов. Больше ничего. Если эта система вдруг сломается, люди застынут на месте, точно истуканы. Какой-нибудь внешний наблюдатель станет свидетелем абсолютно недвижимого мира. Холодная, застывшая, монотонность. И никакого смысла. Ровным счетом - никакого. Странная планета посреди космоса. В тех же широтах, где живут духи, совсем другая этимология души, а невозможно остановить причины и следствия одним нажатием тумблера. Оно и здесь нельзя. Все это - на уровне словесных спекуляций. Но, теоретически, если хорошо просеять всю эту пыль, можно найти пульт с кнопками. Он-то весь этот мир и останавливает. Духи же растут издалека. Если попытаться их раскопать, но тут вряд ли можно найти что-либо удивительное. Это - обычные скалы, форма которых местами сглаживается и вытягивается, отчего создается впечатление, что лава при их формировании застыла моментально. Это - форма корней. На самом деле, корни уходят гораздо дальше земли".
  
   Кандид вошел в банк и подошел к стойке. Он хорошо знал, что милиция и спецслужбы давно осведомлены, хотя и не могут понять - в чем суть, и кого они ищут. Безусловно, они ожидали сигнала. Кандид же умел оттягивать время, точно резинку. Несколько лишних минут - они навсегда бесценны. Человеческая жизнь очень часто похожа на жизнь насекомого. Миллион особей, одна мухобойка. Хозяину чаще всего в лом вставать - он ни на что не обращает внимание. Но вот ему надоедает. Хлоп. Кому-то повезло меньше, чем тебе. Ты смотришь по сторонам и думаешь, что это - рок. Впрочем, в любых вещах есть некоторая закономерность.
   -Вы хотите получить всю сумму? - спрашивает оператор.
  -Да, - отвечает Кандид.
   Он смотрит куда-то вдаль, делая вид, что все это - некоторое побочное действо. На самом деле, он ищет лишние минуты среди пространственной очереди. Две-три минуты - мало, а пять - самое то. Далекие каменные духи прислушиваются. Им кажется, что они есть предок человека. Зрение лишено глаз. Оно распространяется в эфире - горы красноваты, будто кирпич. Такие же и волны.
   -Вот сумка, - Кандид протягивает кассиру спортивную сумку.
   -Вы с охраной? - осведомляется кассирша.
  -Да, - вздыхает он.
   Сейчас она потянется к телефону. Это - то самое, о чем нужно сообщить. И тотчас ее озарит внезапная, какая-та странно яркая мысль. Вспышка. Тело и разум наполняются искрами. Голова приходит в ликование.
   Хорошо.
   Все хорошо.
   Этот огонь разжигает желание и страсть, и хочется быть именно с ним, а телефон - он немного подождет. Даже если 5 минут - это хорошо. Этого достаточно, чтобы улыбнуться и попрощаться, взять такси и отъехать на пару кварталов. Если ж 10 минут, это - целая вечность. В воздухе - освежающий сквозняк. Немного облаков. И, что самое главное - на улице нет пробок.
   -Вот, - произнес Кандид обобщающее, - спасибо.
  -Спасибо и вам.
   И всем хорошо.
  
  "...первичная радость всегда одинакова. В ней нет особенных девиаций. Все очень просто. Раньше был один язык. Еще до людей. На этом языке составлено бытие. Скажешь - радость - на том и все. Для человека же от этого языка отрезали маленькую веточку. Он ищет на ней следы созидания, но так и должно быть. Руде свойственно самоизученье. Может быть, она когда-нибудь и додумается, как из самой себя выплавить деталь. Хотя бы одну деталь. О механизмах тут говорить рано. Но это будет нескоро. От этой эпохи не останется и крупинки".
  
   Он вышел в холодном переулке. На мгновение ему показалось, что камни мостовой ожили и что-то сказали ему. Кандид остановился, прислушиваясь. Камни не могут врать. С одного края подуло влагой. Это ветер пронесся сквозь череду бельевых веревок. Там, на одном из балконов, на самом краю спал кот. Где-то в глубине двора слышался детский плач. Немного телевизионного шума. Удар ложки о тарелку. Кашель. Плевок. Запах сигарет.
   Кандид сделал шаг к подворотне. Второй. Один шаг был звонким, другой - глухим. Возможно, это было подсказкой, и в последующие двадцать секунд все происходило синхронно, в такт эфиру, может быть, в такт теории вероятности.
   -Стоять! - услышал он звонкий, будто вдавленный в трубочку, а потому - такой тонкий и уверенный, голос.
   Камни мостовой. Отражение звука. Координаты. Кандид мгновенно расставил все объекты по своим местам. Один поворот. Пистолет. Три выстрела. И, следом за эхом, звук падения трех тел. Спрятав пистолет, он двинулся в глубь двора. На плече - сумка. Одна рука - в кармане. В другой - клюка. Нужно искать тяжелый, чугунный люк, а там, внизу - проход, полный кабелей. Всего сто метров, и там стоит одинокий, никому не нужный уазик с грустными глазами.
   На него возложен груз в пять километров. И здесь все просчитано, и ничего другого не будет. Сторожа на глухой автостоянке - пьяны. Им видятся таинственные женщины и новая молодость, которая наступает, будто смена сезонов года.
   Товарный состав. Всего минута остановки, и можно ехать дальше.
   Кандид вынул трубку и упаковку табака. Он любил хороший табак.
   ".... о камнях нельзя говорить ни много, ни часто. Их жизнь гораздо длиннее, а молодость менее настойчива, а потому сложно разобраться в возрасте. По большей части, это за гранью мозгового веретена. Но я живу уже много жизней без перерыва, и мне легче говорить. Я могу выйти на пустое пространство и говорить с синими лучами, что бьют от звезд. У нас не будет обратной связи, но она и не требуется. Древние и мудрые знают это. Теперь уже никого не осталось, и я один слушаю камни. Я могу застыть и быть застывшей каплей, медленно сравниваясь с ритмом каменных духов. Человечество закончится. Я встану и буду идти по пустой земле, в период междометий, когда один мир уже ушел, а новый еще не родился. Не будет даже теней ушедших. Только камни".
  
   Колеса товарняка монотонно разговаривали с рельсами. Под головой у Кандида лежал мешок с деньгами. Он смотрел в узкую щелку между досками вагона, и там медленно проносилась холодеющая даль. Стояла осень, но Кандид не чувствовал холода. Он пользовался своим организмом, точно инструментом, и деревянная нога ни чем ему не мешала. Ровный, дымчатый горизонт, золотился лесами. Земля казалось бесконечной и вечной. Он хорошо знал, что это не так. В каждом изгибе ландшафта он видел иные очертания, во много слоев, точно сегменты картинки в компьютерной программе. Каждый слой был голосом ушедшего времени. В нем были лица, мысли, рождение, смерть, любовь и ненависть, но ничто из этого уже не имело значение. Все это навсегда ушло. И этот, нынешний, раскаленный докрасна - ему тоже осталось немного. Он только мнит себе, что жив. Но ведь и нет другого пути, кроме веры. Иначе не будет ничего. Оно-то и с верой ничего не будет. Но вера - это горючее, на котором работает разум, а путь - это уже как кто сумеет.
  
   ....Кандид вышел из вагона. Его встретила холодная каменистая степь с вкраплениями растущих духов. Где-то у самого края ее расположился маленький городок с красными крышами. Он часто видел его во сне, понимая, что, возможно, именно это место будет его последним прибежищем. Ведь именно отсюда начинается дорога в новое измерение. Вдаль. Через время. Через пласты чужих миров. Вместе с духами. Их тело - это бесконечный коридор, который пропускает лишь избранных.
   Он сел у подножия каменного холма и закурил черную трубку. Он услышал, как камни повернулись к нему лицом. Окружив Кандида со всех сторон, они принюхивались к дыму.
   -Вот и я, - сказал Кандид, - сейчас пойду в город. Найду себе жилье и какое-нибудь заведение для питания. А потом я вернусь к вам. Нам нужно еще о многом поговорить. Я не могу выбрать свой путь, полагаясь лишь на собственную интуицию. Мы обменяемся субстанциями. Возможно, и вы найдете что-то полезное для себя.
   Покурив, он бросил мешок с деньгами на плечо, оперся на костыль и не спеша поковылял навстречу городу с красными крышами.
  
  
  
  
   Люба Огурцова.
  
  
  
  
  Иногда кажется, что я подхожу к вещам предвзято. Но вещи - эта такая штука, которую любо трогают, либо не трогают, а игнорирование - это не совсем, чтобы действие. Так вот, дело было очень давно. С хронологической точки зрения, все это ерунда. Вот, глянешь на пирамиды - куда нам до них. Но, взглянешь по-иному, раньше мы переигрывали кучу самой разной музыки. И ведь, офигеть, альбом группы "Камаз" "Город Гондонов" записывался не так уж давно, а оглянешься - годы. Какая фигня тебя в зад толкает, товарищ-годы? Были две песенки, появившиеся незадолго перед свадьбой Лограна: "Вернисаж, бля, вернисаж" и "Колокольчики - это хуйня". Это касалось колокольчиков, которые собирались установить на свадебные автомобиль. А сейчас это, вроде как, из иной эпохи.
  
   Дело ж с Любой Огурцовой было вообще до нашей эры. По окончанию института Логран решил найти работу. Я ж уже работал. И вот, мы обходили всевозможные конторы, и везде был один и тот же результат. Я сидел на скамейке. У меня в руках была полторашка вина. Ожидая Лограна, я делал глоток за глоток. И вот, он вышел из большого офис-билдинга.
   -Представляешь, - сказал он.
   -Чего? Взяли?
  -Нет. Они сказали, что у них нет денег, чтобы платить зарплату, но они могут взять так, за бесплатно, ради опыта.
  -Нафиг надо, - ответил я.
  -Дело не в этом. Дело в том, что там не было директора, и был только менеджер. Она представилась - Люба Огурцова. Представляешь:
   ЛЮБА ОГУРЦОВА.
   ЛЮБА О-Г-У-Р-Ц-О-В-А.
   -Офигеть, - ответил я, - пойдем, посмотрим на нее.
  -А что мы ей скажем?
  -Не знаю.
  -Ладно.
  
   И вот, мы вернулись.
   За столом сидела скромная, но достаточно заметная девушка лет 24.
   -Люба, мы вернулись, - сказал он.
  -Да, - подтвердил я, - мы решили познакомиться с вами ближе.
   Все это было странно. Логран рассказал Любе какую-то дурацкую историю, на чем все и закончилось. Больше мы Любу не видели. Зато, очень скоро, готовясь к очередной акции, мы решили, что нужно создать какой-нибудь левый ансамбль. Выбор пал на идее об ансамбле "Сочи". Тут дело простое: один раз, закупив литров десять вина, мы сели в поезд и наобум поехали в Сочи, новый год встречать. Меня вообще утром разбудили и выдали билет. И так, в пути, и появился ансамбль "Сочи". Толпа была большая, и царил нереальный дурняк. Когда мы проезжали Туапсе, Наташа О Ше Ше прокричала (типа в синем дыму):
   -Я его вижу! Это он!
   На ноги вскочил весь вагон.
   -Туапсе! Туапсе! - кричала она, сходя с ума.
   Так появилась песня "Кто видел в жизни Туапсе", которую даже пару раз прокрутили по радио.
   Но речь пока - о Любе Огурцовой. И так, в ходе подготовки к акции, и были записаны инструментальные треки, которые позже были собраны до кучи в сборник "Люба Огурцова Alien 5". Считалось, что ансамбль "Сочи" гастролирует на Луне, а на Земле они типа так, проездом.
   Определенный концепт был добавлен в акции "ДВЛ-4", в которой рассказывалось о несуществующих субстанциях: заисах (всех видов), Гуе, Птице Гочс.
   Ныне эта музыка - лишь в Интернете.
   В определенный для себя момент люди вдруг начинают понимать, что для них ближе. Хотя, есть немало примеров, когда быт на людей никак не влияет.
   Вот я, например.
  
   Прослушать музыку с сайта Sotchi-Groupp
  
  
  
  
  Мастера.
  
  
  
   Наступает час, минута, секунда, когда уже всё. Если бы стать вдруг немного моложе. Это было бы очень объективно по отношению к дереву. Ведь если так подумает что-нибудь еще, или - кто-нибудь еще, то у него, возможно, будут шансы, чтобы вообразить. Но с деревом уже не будет ничего нового, лишь что-нибудь - еще более старое, или зубастый рот пилы, или сухость, скелетность, и еще некоторое время - жизнь после жизни, в забытьи.
   Обыкновенный человек никогда не дойдет до такого состояния. Это все равно, что представить, что молоко кипит, но не выкипает, и если представить, что кипеть ему - еще год, то что же сказать о людях, которые за краем - навсегда, да и то - эти слова ничего не выражают.
  
   Мы спросили у одного писателя, что он об этом думает, и он долго говорил, и даже потом написал целую статью, которую, правда, повесил лишь в Интернете. Не то, чтобы оно его задело. Но он просто был стандартен - слышу звон, да не знаю, где он. Большинство писателей выходит из ботаников и, хуже того, из натуралистов. Конечно, в наши дни трудно представить себе такое занятие, как ловля бабочек с сачком. Но потенциально - это так. И даже когда происходит смена кожи, и наш очкарик вдруг (весь в каплях пота) называет себя хищником, разве трансформируется сущность. Нет, про очкариков - это лишь для того, чтобы подчеркнуть весь диссонанс. Мастер - это именно самотрансформирующееся существо, и главная цель, пожалуй... нет, не отсутствие цели. Это альтернативно, но беспонтово. Главная цель - не жить, но и не умереть. Если сказать о свободе, то это будет слишком банально. Само слово некогда что-то и выражало. Но Система вдруг осознала, что лучшая защита - это не нападение, и не отрицание, и даже не игнорирование, как было в последнее время, а именно - сверхсогласие. В какой-то степени и ком-он-ё выходит из этой оперы. А также - вся эта масса фантастов, юношей и девушек, ринувшихся сочинять. Нет, это не ботаника. И не литература, сброшенная в горшок. Нет, это - как раз именно это. Клетка, которая впрыснула в себя антибиотик.
  
   Мы сидели в одном баре, и я не знал, что это за город, да и город ли. Да и вообще - на Земле ли. Хотя последнее - это уже для рифмы. Рядом находились какие-то водоемы, и оттуда летели комары с носами, что шест у Сергея Бубки. Звезды были мутноватыми, мыльными. Мне казалось, что они поют о начале бытия. В принципе, так и было. Они пели, ибо все они - всегда в прошлом.
  
   -Любые слова не имеют значения, - сказал Иван.
  -Значит, только вино, - ответил Марк, - это единственная вещь, о которой можно говорить вечно.
  -Помимо Системы.
  -Все верно, - ответил Марк, - ведь в мире нет ничего, кроме системы. Ты и сам - это она и есть. Не зря Бога ищут внутри самого человека.
  -От себя не убежишь.
  -Но я уже давно убежал, - заметил Иван.
  -Значит, ты будешь мешать, - ответил я.
  -Я же уже говорил, у меня никогда не болит голова, когда я смешиваю.
  -Вообще, это как-то аморально, - произнес Марк, - аморально не вставать наутро без головной боли. Нет, я не говорю, что любые горюче-смазочные материалы смогут вывести меня из равновесия надолго. Ибо если я пью водку, то пью, конечно же, много. Если садиться пить, то нужно пить непременно водку, и даже если она и не очень по качеству, меня это особенно не пугает. Главное - не мешать.
   -Сколько ж тебе надо водки? - спросил я.
  -Это - вопрос риторический. Другое дело - сколько мне надо, чтобы хоть немного разогреться.
  -Литр? - спросил Иван.
  -Нет, зачем же. Ноль пять.
  -Ну, так это ерунда, - сказал я.
  -Так я ж не говорю, что вообще - ноль пять, - уверенно парировал Марк, - ноль пять - это для поднятия настроения.
  -Хочешь сказать, что после этого ты становишься чистым листом, и строки катятся по твоим мозгам произвольные, желтые.
   -Нет. Но после разогрева я могу более четко прислушаться - один ли я дышу в собственном разуме, или же Оно - всегда со мной.
  -Куда б оно делось? - удивился я.
  -Но ты, например, любишь утверждать, что свобода - это два зрения, два мозга, две головы, да и вообще, много личностей, которые ты коллекционируешь.
   -Коллекционируют коллекционеры, - ответил я, - для меня это было лишь стадией. Но если ты встал на путь Мастера, все прочие личности могут тебе повредить. Система заразит их, одну за одной, и так они будут действовать против тебя. Это все равно, что много детей, все младенцы, но все хотят тебя съесть, хотя и любят.
   -Почти, что загадка, - сказал Иван, - так что?
  -Что?
  -Что?
  -Я не люблю эти прозрачные, сутулые, пивные дрожжи. Никакое пиво не имеет стати. Хоть ты обруч на него надень.
   -Значит, водки? - спросил я.
  -Мне кажется, в этом кабаке нет водки, - сказал Марк.
  -Но у тебя в кармане есть бутылка.
  -У меня нет в кармане бутылки.
  -Но ты должен внушить себе и нам, что у тебя в кармане - бутылка водки.
  -Она теплая, - нашелся Марк.
  -Ты отмазался, - сказал я, - ладно, надо сказать официанту, что нам нужна водка.
  -Водка, водка, - обрадовался Иван.
  -Значит, ты считаешь, что и Бог, и Дьявол - это одно и то же? - спросил Марк у меня.
  -Да нет. Нет, то есть. Линейно, это почти, что так. А не линейно, это и так, и не так.
  -Но с кем было бы интересней выпить?
  -Знаешь, ни с кем, - ответил я, - они не будут со мной пить.
  -А ты предлагал?
  -Нет, это было неуместно. Бог слишком иной, а Дьявол - это что-то типа директора, ну и представь, ну и подойдет осмелевший подчиненный низшего звена к директору, и скажет - Эй, Гена, давай, Вась, вмажем!
   Нет, он даже и не оценит, что это было круто. Он может и не наказать. Понимаешь, он тебя проигнорирует. И даже в тот момент, когда я уже чувствовал себя достаточно в роли, чтобы говорить о своей значимости, я знал, что я к нему не подойду. Другое дело - кто-нибудь немного ниже, но весь в шипах и иголках.
   -Иван.
  -Ваня да, Ваня может.
  -А где он? За водкой пошел?
  -Нет, за водкой официант пошел?
  -Да ну.
  -Кажется, он пошел девочек найти.
  -А здесь есть девочки?
  -Не знаю. Посмотрим.
  
   Звезды уже фиолетились, ближе к полуночи. Я сначала думал, что мы где-то у моря, но сейчас это нельзя было подтвердить. Если бы до моря было километров 10-20, мы бы непременно отправились туда. С другой стороны, это всегда было в стиле погони за ощущениями. Какая-нибудь новая искра, которая родилась на самом острие. Вроде как, море - через километр, но ты решил не переходить черту. Ты вообще к нему не подойдешь, так как считаешь его живым и думаешь, что вы - в разводе.
  
   Официант приносит водку, Ивана все нет.
   Сверху - лед, внутри - жидкое, холодное сердце. Мы сейчас будем пить сердце. Водки много. Ее еще не открыли, и она там стучится, тянет руки.
   Наконец, Иван возвращается. Он ведет девочек. Становится ясно, что мы остановились где-то на трассе, в кабаке с нумерами, здесь обычно ночуют дальнобойщики и армяне-перевозчики-картошки. Девочки, по идее, тут должны быть и без этого.
   -Привет.
   Они знакомятся - как всегда, в таких местах, намазаны, будто акварелью, разными цветами. Полный диссонанс. Сумочки, куда помещаются две пачки. Одна - для сигарет, другая - для презервативов.
  
   -Напьемся, да? - спрашиваю я.
   -Да, уж, - отвечает самая юная, познавшая жизнь на колесе камаза.
   -Он - артист, - говорит Иван, показывая на меня.
  -Да, - отвечаю я, - хотя, мы все артисты.
  Они смеются.
  -И вы - тоже артистки.
  Они еще громче смеются.
  -Не, мы не артистки, - находится она.
  -Кто же? - удивляется Марк.
  -Мы - принцессы цирка.
  -О! Вот! - обрадовался Марк. - А еще бывают артисты погорелого театра.
  -Да? Это вы, что ли?
  -Нет, - отвечаю я, - у нас все нормально. Наш театр просто так не сгорит.
  -Да нет, может сгореть, - сказал Иван.
  -Ладно. Пить-то будем?
  -А девочки на столе будут танцевать? - осведомился я.
  -Тут нельзя, - говорит самая старшая, плотная, будто метательница ядра.
  -Да ладно, тут все можно, - отвечает Марк, - нам - все можно.
  -Да, да, - как бы вздыхаю я.
  
  Мы начинаем разливать водку, и она точно источается из ледника. Точно так берут свой разгон реки. Это уже потом, ближе к морю, куда они зачастую впадают, их течение становится мутным и нервным, потому что впадение - это и смерть, и новое рождение, и даже - старость, после которой уже нет памяти. Так начиналась вселенная. Была тьма, и не было ничего. А когда тьма постарела, то решила переродиться. Насчет того, что все мы возвращаемся во тьму, откуда пришли, то я с этим не согласен - в этой точке зрения нет знания. Это - просто фраза. Наподобие той, что говорят о футболе дилетанты - двадцать два дурака за одним мячом бегают.
   Девочки, безусловно, сейчас же скиснут, и это нужно понимать и не усугублять. Иван, он сделал рывок, но он, на самом деле, не чистый спринте. На стометровке в литробол, правда, не всякий его обойдет. Но я думаю, он на средние дистанции бегает. Если ж сразу так скоро не начинать, то можно вытянуть и марафон. И это - класс, безусловно.
   Все курят. Девочкам весело. Их развлекает, главным образом, Марк. Они - хорошие, работают не по тарифу, а так - на энтузиазме, из любви к искусству.
   -Все мастера прохладны, - говорит Иван.
   -Да, - соглашаюсь я.
   Мне бы ничего не стоило собраться, бросить этот балаган, и поехать дальше. Можно было предположить, что оно - все-таки где-то рядом. Черное, глубокое зеркало, впитавшее в себя мысли и души. Мы бы проехали мимо постов, и нас бы никто не остановил. Пьяным за рулем лучше всех ездит Марк.
   Потом.... Нет, потом - это уже из разряда описания пути. Путь есть у каждого, даже у того, кто это отрицает. Пока же, во всяком случае, так подсказывает интуиция - двигаться не нужно. Время немного запнется. Начнут врать часы. Будет казаться, что уже утро, а на часах будут все те же без пятнадцати двенадцать. Веселые хранительницы дорог будут танцевать на столе, сбрасывая с себя одежду, а холодное сердце водки будет перетекать. В воздухе будет висеть тонкая нить, будто сотканная Мойрами. Из бутылки - в бокал. Из бокала - на дно души.
  
  
  
  
  
  
   Невеста общего пользования.
  
  
   Офисы - боги наших дней. Я не беру для сравнения бога
   недавнего. С ним все понятно. Устав шевелить умы, не справляясь с новыми
   скоростями, он остался в сознаниях, исполненных желания созерцать. Боги еще
   более отстающие в прошлом тоже не подходят. Они все полны личностных качеств и
   космизма. Офисы же - боги-еденицы. Почти что как в бинарной системе. Ноль -
   один. Все они одинаковы, не смотря на то, что таковыми им быть, с первого
   взгляда, вовсе ни к чему. Олимпы у офисов свои. Если не брать в расчет людей,
   находящихся внутри, то для определения этого феномена стоило бы придумать новый
   тип рода. Я напомню - есть мужской, женский и средний род. Четвертого в этом
   списке как бы нет, но род бога - он в любом случае должен быть особенным.
   Возможно, существует еще и пятый род. Все дело в том, что за право именоваться
   идолом человеческим идет постоянная вражда. Между кем (или чем) - спросите. Ну,
   офисы.... Это понятно. Существа четвертого рода, победившие Христа, некоторые -
   косящие под Христа, перетасовывая через себя людей и нелюдей, оргтехнику,
   прочее, непременно должны чувствовать себя на вершине. Но телевизор не дает им
   покоя. Есть легенда, что еще до существования людей во вселенной обитал
   первозданный телевизор. Жил он себе, а потом делся куда-то. Когда согласно идее
   этой некоторые умники принялись производить исследования, оказалось, что
   некоторые древние народы носили в себе знание о трехцветном существе с экраном.
   Это вовсе не говорит о том, что телевизор являлся им, или же им самим удавалось
   достучаться. В любом случае, мир есть система, и все в ней взаимосвязано.
   Мысли, не
   оформленные в слова, проносились в голове у редакторши Нопы. Куски философий,
   оставленные глупыми корреспондентами. Неостывшая кровь телефонных звонков.
   Информация об отсутствии информации. Визитки. Буклеты. Стикеры. Наружная
   реклама. Редакция газеты "Улица Мира"...
   "Ах, так
   хочется славы. И ведь на ранее, чем вчера, нагнеталось что-то в душе. В обычный
   день ведь как - живешь и не
   чувствуешь всю себя. Только нервы. Только автоматизм, великое приобретение лет.
   Красота. Стиль. Да и где он, стиль. Нет, стиль есть. Но вот сидит в какой-нибудь
   приемной секретарша, пыль кабинетная, пилит ноготочки и на меня смотрит.... Модно
   ли одеваться из секонд хендов? А не плебейские ли мотивы воспроизводятся в
   глазах обывателей, когда они идут на рынок, чтобы одеться в "Китай". Ах, так
   хочется славы. В душе уже что-то было. Да. Не могло же просто так колыхать ее. И
   ведь не просто интуиция... Интуиция - это когда, приезжая домой, видишь, что кран
   в ванной каким-то непонятным образом открылся сам собой. Соседи кричат. Все
   такое, да? И не зря, не зря болело что-то в груди, будто злая невидимая птица....
   В какой же момент она снова ускользнула от меня? Сколько бездарностей мельтешат
   по телевизору. И все же знают, каким путем они попадают туда..."
   Нопа переложила
   с места на место несколько номеров
   различных газет и журналов, которые выпускало издательство "Здравствуйте".
   Молодежный
   журнал "Здравствуйте"... Номер сто двадцатый. "Мумий Тролль - Это Лагутенко".
   Номер сто двадцать первый... "Би -2 - это Шура Би 2 и Лева Би 2". Номер... "Ария -
   это группа ..." Номер сто... "Гости из Будущего - это..." Номер сто... "Динамит -
   это..."
   "А разве плохо?
   А еще так задирался молодой человек, что-то строил из себя. Новое альтернативное
   поколение. Видали мы таких. Четыре
   книги. Нет пять. Пятая моя книга уже забрана из типографии. Двадцать больших
   упаковок..."
   Ей
   представились существа еще какого-то рода. Может быть, пятого. Может, шестого.
   Упаковки. Нет, к самим журналам "Здравствуйте" это не относится. Упаковки -
   пацаны сурьезные. Пыль на них особенно нейтральна. Это не звездная пыль. Не алмазная. Славы в
   ней нет. Чертова пыль. Что б она сдулась. Нейдет слава, хоть ты тресни. Первый
   роман.... Подумать только. "Мечты
   женщины сорока лет". Художественные методы обошли стороной эти мечты,
   наклеенные, как рекламные стикеры, на бумагу, зато столько страсти.
   Ей вздохнулось.
   Молодость? Дешева молодость. Только в ней и есть, что ноги да запах желаний. А
   разве меньше их теперь, желаний. Второй роман звался "Молодой муж", и выпускался
   под псевдонимом Константин Фиджепольский. Популярность сего Константина на тот
   момент чисто подчеркивалась. Газета "Про это", еженедельно составляемая лично
   Нопой, печатала немало сверхвеселых историй. Гений местной поэзии.... Говорили, что Фиджепольский существует.
   Многие угадывали в нем Костика, мужа дизайнерши Ани по прозвищу Лещ. Костик ни
   отрицал, ни подтверждал. Так было задумано. Путь к славе шел по разным фронтам.
   Путь к молодому мужу не существовал без нее, без птицы этой, глупой и коварной,
   идущей в не те руки. Последний роман.... Да, столько терзаний. Столько страсти.
   Бунт соков. Игра полетов. Извилины мозгов, как киноленты, скручиваются и
   раскручиваются в крутом пике воображения. Молодой муж...
   Нопа совершенно
   ничего не знала о продаваемости "Молодого мужа". Магазин при редакции продал
   экземпляра три-четыре. Шкатула, писательница параллельная Нопе, унесла пачку
   "мужей", раздала их где-то. Томиков десять было у Леща. Еще неопределенное
   количество находилось в хождении у работников издательства. Нопа не сомневалась,
   что тома с отличной полиграфией и мягкой бумагой имеют спектр использования
   самый широкий. Рыбу режут? Конечно. Чтобы русский человек еще и не на полиграфии
   рыбу не резал? Как бы не так.
   Берешь сельдь. Бочковую. Слабосоленую. То есть, не ты сначала берешь, а тетка на
   рынке варежкой резиновой ее хвать за чешую - и из бочки вон. А она глазами
   немигающими смотрит - ешьте меня, сдаюсь. Приносишь домой. Картошечку варишь.
   Водочку на стол. И погнал. Бумага под селедкой пропитывается. Ну да ничего.
   Бумага - она и в Африке бумага. А уж насчет того, носят ли произведения о
   сбывшихся мечтах женщины за сорок в
   отхожее место, Нопа не сомневалась. Да и
   что в этом такого?
   День подавался
   к закату. Звонила Шкатула:
   -Здравствуй,
   милая.
   -Ах, это ты, -
   отвечала Нопа.
   - Как дела твои
   на литературном олимпе?
   - Ах, милая.
   Работа? Что работа? Не к лицу в наши годы трудиться день и ночь. Нужно и о
   вечном подумать. О любви. О жизни. О мальчиках, ха-ха-ха-ха-ха. Этот молодой
   человек. Я имею тот, который взялся у нас статьями подрабатывать...
   - А, ты об
   этом? Ну ну. По моему, проходимец. Слишком много разговаривает. Слишком много
   своего мнения. Заносчив. Невыдержан. Любит старших перебивать. Слушай, а что,
   откуда он знает, что последний роман - это не Фиджепольский написал, а ты. То
   есть, откуда он знает...
   - Разве?
   - А ты не
   догадываешься?
   - Что я должна
   догадываться?
   - Это
   прозвище...
   - То есть.
   - Ты разве не
   знаешь?
   - Что?
   - Нопа. Ну, все
   так говорят...
   - Я что-то
   слышала, милая. Честно говоря, я не все тут понимаю. При чем здесь я, и при чем
   здесь я? Кому в голову такое могло прийти? Я на этого сопляка думаю. Он любит
   язвить. Но все как-то неумело. Верно считает себя умником. На деле же выглядит
   он крайне глупо. Шутки его никто не понимает. Может, это мода такая? Хотя
   ничего. Мальчик красивый. Есть на что посмотреть. Если б не эта глупость ...
   -А ты еще не
   догадалась?
   -Да о чем же я должна догадываться?
   - Как последний роман Фиджепольского называется?
   - Ну, милая. Ты же сама это знаешь.
   -Знаю. И ты знаешь. Ты же от меня не будешь скрывать, что
   Фиджепольский - это вовсе не Костик, муж Ани Лещ, а ты. Пусть этого никто и не
   знает. Но если это правда, кто-то обязательно об этом будет знать.
   -Ах, милая. Ну и
   что? Что ты мне предлагаешь? Сдаться в плен годам? Я уже немало прожила на
   свете. Хочется славы. Так хочется славы.
   - Метод
   дедукции, милая.
   -Что?
   - Я говорю,
   метод дедукции.
   - Ты о чем?
   - Да все о тебе.
   Как последний роман Фиджепольского называется?
   - Как как.
   "Невеста общего пользования".
   - Вот. А теперь сложи начальные буквы каждого слова. Что
   получается?
   - Ну...
   -Ну?
   -Слушай, не
   может быть.
   -Может, может.
   Все может. Даже в нашей глуши находятся совершенно оторванные люди, которым все
   пополам, у которых нет принципов никаких, нет никакого уважения к старшим.
   - Ну, он меня не
   знает. Я многое могу. Я много кого знаю. Если я захочу...
   - Да, милая. Да.
   Вот о чем надо писать. О людях. Хватит нам с тобой беситься. Пора бы и поостыть.
  
   - Нет, слушай.
   Я с тобой не согласна. Любовь может прийти к людям в любом возрасте.
   Почему я должна отказываться от принципов? А то, что какая-та
   бесталанная челядь пытается очернить настоящий талант.... Так это во все времена
   было. Ты же знаешь. Пушкина тоже ведь не сразу признали.
   -Да,
   дорогая.
   День продолжал
   наклоняться к закату, где ждали его рыжие занавеси. И туда, в этот свет,
   собиралось спрятаться солнце, чтобы оставить однотонные стены офисов в
   распоряжение фонарей. Опустевшие боги на ночь должны были поменять ракурс. В тех зданиях, где у охранников не
   заведено стучать друг на друга, будет наливаться водка и говориться ночные
   тосты. В конторах более серьезных перед экранами дисплеев будут плыть
   неспокойные нервные сны. Если кто-то считает, что охрана ночью не спит, то он
   глубоко ошибается. Я сам не один год отработал на этом славном поприще.
   Главная
   редакторша Нопа покинет свое место и сдаст офис на пульт. По дороге домой ей
   будут видеться ранние тени, первые фары, в которых отсветом будет мчаться
   далекая слава. Где она? Когда она придет? Ближе к сорокопяти жизнь уже не та.
   Если в тебе все еще много энергии, если ты любишь людей, любишь их красоту и
   молодость, почему все должны обращать внимание только на сиюминутные
   перспективы. Тем более, что сорок пять. Тем более, что возраст молодого писателя
   сейчас - что-то около того. Раньше быть писателем даже как-то и несерьезно. Надо
   ведь и опыта жизненного набраться и жар души, сердца и тела сохранить.
   Боги наших дней
   не заснут. Зачем им спать? Сон - это перезагрузка. После него надо вновь
   собираться с мыслями. Искать их где-то. Вспоминать, а чем же являлись они?
   Существами какого рода? Седьмого, восьмого, девятого? Проще переключиться в
   спящий режим.
  
  
  
  
  
   Ожидание С.
  
  
   Я уже много времени говорю об одном и том же. Человек пять сказало мне, что я бегаю средь бела дня с факелом.
   -С факером, - ответил я одному из них.
   -Чо чо?
   -Пошел в жопу.
  
  
   Это так.
   Сейчас же мы поговорим о моде. У меня, как-то раз, было два визита. Один - на фабрику косметики Оника Манукяна, что под Москвой, а о втором я потом скажу. Спешить никуда не надо. Жизнь - она штука временная. Сегодня есть, а завтра - нет. И, потом, я - мастер сленга. Мне очень близки 90-е года. Тогда вообще - люди просто взяли и все разворовали. Все - до основания. Ничего не осталось. Я ведь - то же ть любитель поворовать. Тут все дело в глаза. Опытные люди меня быстро выкупят. Но их мало. И мы - не в бане, чтоб парится.
   Хорошо: быть волком в овечьей шкуре.
   Хорошо: выдавать дьявола за бога.
   Хорошо: (но это - ментальный максимум) - сам убиваешь, но говоришь, что это вы убиваете, а я - шелковый. (Тут нельзя все воспринимать напрямую).
   Поэтому, кто хорошо взял тогда, тот и сейчас живет. А каста "продвинутых", о которых речь пойдет позже.... Нет, я не против. Я тоже люблю модную музыку модное кино. Но здесь надо понимать - бывает только правда и ложь. Ты можешь купить килограмм мяса и съесть, радуясь, а можешь купить один турецкий огурец, майонез под названием "Париж", который сделали из переработанной нефти, и тоже съесть. Первое - еда, а второе - продвинутость. Это я сразу к делу. Чтоб вы поняли, о чем идет сей спич.
  
   Так вот, я ехал в поезде, показывая миру свою чудную, видную аморальность, видную только опытному взгляду. Каждый час я звонил Онику. Разговоры у нас были витиеватые. И он, и я - поэты. Я - поэт проработанной, грустной, цифровой неправды. Я знаю, что все это обман, и я этим пользуюсь. И самое страшное, что мне - не страшно. Я не чувствую. Я - не финн. У меня вообще нет совести. А Оник - он правдив в том, что все должны работать. Если он работает 17 часов в сутки ( что есмь вещь невозможная для богатого человека), то и все должны работать столько же. Это - армянская правда.
   И вообще, люблю Россию я, но странною любовью. Я шел по узким коридорам вагонов. Что мне было надо? Нет, я - человек страшного потенциала. Пока я дойду до вагона-ресторана, я сниму себе какую-нибудь девочку.
   Я вышел из 90-х. Это было лоно нашей культурной матери. Это наша новая страна. Мы все - Иваны, не знающие родства. И я - такой же, как они. И даже те, что, крича и стреляя капельками слюны, кричат о любви к отечеству, кто они? Они - не те? Нет, не те. Те уже умерли. Многих замочили в процессе отбора квартир. Многие отдались в штаты на хранение. Ну и - короче. Ныне я - поэт. А с 93 по 99-й мы очень хорошо жили. Мои товарищи занялись.
   ЗАНЯЛИСЬ.
   Но лично я никого не мочил.
   .....
   -Оник. Здравствуй, дорогой.
   -Ара, что там у тебя?
   -Я иду.
   -Куда ты идешь?
   -По коридору.
   -Чо там делаешь?
   -Ничо.
   -Девку себе найди.
   -Щас найду.
   -А мы работаем.
   -Да.
   -Давай.
   -Давай.
   -Давай.
   -Давай.
   -Давай.
   -Давай.
   -Все, давай.
   -Все, давай.
   -Давай, братан.
   -Давай, братан.
  
  
   Это - тот же самый мир. Он и будет таким. Сейчас есть поезда. А потом, быть может, наступит новое средневековье, и наши правнуки будут завидовать нам со слезами на глазах, завидовать нашим девяностым, когда все было и хорошо и плохо. Наши президенты и директора вышли именно оттуда. Кто как умел, тот так и забирал. Кто не давал, того мочили. Тогда, кстати, вышло много хорошей музыки, и даже русский рок был жив. Как бы по инерции. Дело в том, что многие пацаны были молоды, им было не до музыки, они пытались выжить в сложной войне за бабло. Зато детям их уже не нужно воевать. Но и работать - зачем? Они подались в певцы, писатели, режиссеры, продюсеры ми проч. Понятно, что наше кино - говно. Но это в Америке, если кино - говно, его никто не будет смотреть. У нас же есть люди, которые будут есть майонез "Париж", себестоимость которого - 2 рубля, а отпускная цена - 40 рублей, покупать джинсы, сшитые Ониками Манукянами, но - с лейблом "Мошино", "Версаче" и проч., читать нудную, вторичную, европейскую литературу, без кайфа, но с ощущением продвинутости, спать днем, жить ночью, не работать, ждать модной халявы, становится гомосексуалистами не потому, что зовет кишка, а лишь из желания быть.... нет, мне не нравится слово "продвинутый". Но это так. В мире мало вещей. Есть труд, и есть лень. Есть правда, и есть ложь.
   False - True.
   Ведь некоторые думают, что я - реальный hop-hop-hip-hop-html-false-true-on-off-writer.
  
   -Братан, ты так как?
   -Хорошо.
   -Нашел себе кого-нибудь?
   -Да.
   -Врешь.
   -Нет.
  
   Так вот, это просто. Все люди доверчивы. Самые недоверчивые - самые слабые. Они постоянно находятся в состоянии войны.
   Что важнее для женщины?
   Цветы-бабки-дорогие_сигареты-коньяк-в_вагоне ресторане..... Самое важное - платежеспособность. И, потом, все дают.
   Все дают.
   Нужно уметь просить.
   -Дашь?
   -Нет.
   -Ну дай, а?
  
   ......
   ......
   ......
  
  
   Я это уже давно установил.
   Тогда же, в годы нашего жизненного ученичества, мы сидели в плотных барах, готовые к бою. Вся молодежь была собрана в стаи. Самые сильные шли в бой, чтобы защитить правду животного мира, и немногие из них выжили.
   И вот.....
   -О, майонез "Париж"! - обрадовался я.
  
   Они ехали. В них играла свежесть. Я сразу же сказал самому себе, что буду побеждать. Потом я достану блокнот.....
  
  
   Помимо Оника, кстати, я встречаюсь с Асей Бурковой, которая издается под псевдонимом "Кораллы". То есть, даже и не человек. Но она, все ж, не продвинута, у нее просто посторонние предметы в голове.
   Наш разговор строится так:
   -Сколько лет, сколько зим.
   -Да.
   -Покажи блокнот.
   -Возьми.
   -Но ты же понимаешь.
   -Да.
   -Что есть тонкая грань между такой жизнью и сумасшествием.
   -Нет. Нет грани, - ответил я, - наоборот. Пойми, Ась. Существует мир моторов. Ты знаешь, в основе всего стоял аскетический одноцилиндровый двигатель Даймлера. Ты видела его в разрезе? Очень концептуально. Так вот, остальное ты должна знать. Два цилиндра, четыре, V6, V8, V12. Может быть, это звучит вызывающе, но V12 перегревается на малых оборотах.
   -Хочешь сказать, что для тебя - это самое, что ни есть, функционирование?
   -Да. Именно так. И никакой грани.
   -Хорошо.
   -Нет.
   -Нет, это - в романах. А в жизни? Что значит, менять личность?
   -V12.
   -Нет, это - опять роман.
   -Нет. Опять. Я тебя уверяю. V12.
   -Значит, ты - нормальный?
   -Нормальнее самых нормальных.
   -То есть, у меня больше шансов, чтобы сойти с ума?
   -Совершенно верно.
  
   Спим ли мы вместе, это никого не касается. Мне даже в рамках рассказа это не то. (Типа фраза, верно?). Но это и есть синтетика. Но это уже чес - эти лица ушли. Они в аду. Я имею в виду поэтов, которые победили, родив новое слово.
  
  
   -Ты куда теперь поедешь?
   -Я концептуализирую.
   -Будешь спать?
   -Да, я пять суток спал.
   -Один.
   -Два дня - один, три дня - нет.
   -С девушкой.
   -Нет. С животным.
   -Я ж не знаю. И такое может быть.
   -Я и есть монстр.
   -А я о сексе не думаю.
   -А я думаю только о сексе.
   -Почему же ты не занялся съемкой порнофильмов?
   -Почему же?
   -Хочешь сказать, ты снимал?
   -Да.
   -Зачем?
   -Ради ощущения собственной чрезмерности.
  
  
   Существует ожидание С.
   Это хорошо.
  
  
   Хорошо ждать смерти на самом деле. Не то, чтобы жизнь напрасна, хотя это и так. Но тьма более вечная. Ее-то мы и ждем.
   Это и есть ожидание С.
  
  
   И вот - два огурца. Майонез "Париж". Лист салата. Бутылка белого, дорого, вина. Я ж питаюсь не так продвинуто, но мне главное, чтобы девочки мне поверили. Я все понимаю из блеска их глаз.
   Это прожектора.
   Да и я - мастер коротких словесных передач. Как в футболе.
   Если честно, мне было впадлу читать "Берроуза", и я его не читал. Я не читал "Вирт". Паланика я считаю полным отстоем. Милан Кундера - это невероятное, скучное, чмо..... Но, эти три продвинутые девочки, живут для того, чтобы быть элементами системы, а я - словесный шулер. В принципе, и мной играет система. Я тоже - инфузория-туфелька. Но, все-таки, это - моя схема, не их.
   Нужно знать немного имен, нужно уметь льстить, говорить, к примеру, так:
   -Оля, я вижу самые красивы глаза этого мира.
   -Ой.
   -Ты - моя ласточка.
  
   Вообще, существуют абсолютные чемпионы гипертимства, которые делают это, не задумываясь, даже иногда - и сразу. У меня есть комплекс. Я часто даю гипертимам по голове.
   А, это главное: я люблю подраться.
  
   Знакомится нужно исключительно ради секса. В поезде можно уединиться только в ужасных, скользких, узенях. Но ведь это победа. Ведь они, эти иваны-да-марьи, едут в самых грязных и самых дорогих поездах планеты, и, сидя на полке рядом с перманентным, средневековым сортиром, читают Павича, говорят о свой продвинутой европейности, о бисексуальности, а мимо несутся нищие деревни, полные умирающих алкоголиков, люди, работающие на нуворишей, заработавших на банальном бандитизме, директора, президенты, и их дети - певцы, модные художники, фабриканты, писатели, завтракающие в Париже, обедающие в Мадриде, и - они тоже читают Павича, Грошека, Фаулза, а снимают Дозоры, 9-е роты, Жару. Но это смотрят. Потому, что в поезде под боком воняет сортир. Но его нет. Есть майонез "Париж" и модный томик, iPod с ништяковой музыкой.
  
   Ожидание С.
  
  
   -Ну и привет, братан.
   -Братуха, привет.
   -Ты кого-нибудь проколол в поезде?
   -Да.
   -Молодцом.
   -Ага.
   -Пойдем, у меня есть коньяк.
   -Пойдем.
  
  
   Оник - он большой трудоголик. Но и рабочие у него - рабы. Это - армянский вариант. Но иногда и он может расслабиться. И вот, мы сидим во дворе его огромного частного дома, жарится шашлык, и на столике стоит самый лучший коньяк.
   -Я не понимаю поэзию, братан, - говорит Оник, - но ты - поэт. Хотя, нет, я пытался читать то, что ты пишешь. Именно этого я и не понимаю.
   -Я знаю.
   -Нет, я не парюсь. Братан, мне важно, что ты здесь.
   -Да. Вот, представь, тоннель. И мы вместе идем по нему. Это сейчас это выглядит абсурдно. Но мы, когда мы будем идти по нему, должны держать друг друга за руку. Потом, когда наступит абсолютная тьма, уже ничего не будет, но ты потом вспомнишь всех тех, с кем уходил.
   -Помнишь, мы ездили на разборки?
   -А то.
   -Ты был страшно крут. Не то, что я.
   -Я и сейчас крут.
   -Знаешь, братан, главное, что ты здесь.
   -Да.
   -А мы отправили крупную партию косметики.
   -Слушай, а в нашей стране продают не подделошную косметику?
   -Процента два, три.
   -Да ладно.
   -Я тебе серьезно говорю. Мой цех делает 20 процентов всей поддельной косметики, которая продается в России. Мы платим классные бабки мусорам, спецслужбам. По сути дела, они получают у меня зарплату. Даже самые высокие чины зависят от того, как мы работаем.
   -Ага.
   -Так, что, если ты, приезжая в какой-нибудь Ростов, видишь целое поколение местных мочалок, помешанных на крутой косметике, знай - все это сделал я. Россия, братан. Мы - сильнее всех. Мы порвали всех в хоккее. Мы порвали всех в ценах на жилье. У нас лучшие ракеты. А "Зенит"? Ты смотрел?
   -Да, брат.
   -Мы многое можем.
   -Но.....
   -Ереван - это тоже Россия. Я тебе говорю. Этим мы и сильны.
   -Да. Точно. А ты не хочешь отправить своего сына на "Фабрику звезд"?
   -Братуха, ты чего? Там же одни пидары! Мой сын должен расти мужиком. Я научил его работать. Пусть познает все с азов.
  
  
   -Привет, - говорит Ася.
   -Привет, - отвечаю я.
   -Как дела-то.
   -Знаешь, я сейчас расскажу тебе о моей знакомой писательнице. Но, в двух словах.
   -У тебя есть ICQ?
   -У меня аллергия на ICQ.
   -Ладно. Именно тебе я верю.
   -Так вот, есть люди, которые сразу же рождаются с прочным налетом суицидальности. Это такой вид руды. Они необходимы в мире разума. Из него, иногда, впрочем, получается неплохие образцы. Но, чаще всего, это - ни о чем. Так вышло и у нее. Они оба писали. Я их знал. Юля и Сергей. Я все думал, кто же раньше из них повесится. Повесился Сергей.
   -Глупо.
   -Нет. Просто, над миром летит орел. Он просто хочет есть.
   -Иногда мне кажется, что начну тебя слушать и сойду с ума.
   -Поэтому.....
   -Я фильтрую. Но ты не обижайся.
   -Я и не обижаюсь.
   -Слушай, а как живет твоя семья?
   -Я отвечаю за их пропитание.
   -Хорошо отвечаешь?
   -Да. Я знаю, что мое слово может уничтожить кого угодно, и я не оставляю им выбора. Я просто живу сам в себе.
   -Это плохо.
   -Ты хочешь заставить V12 работать на холостых оборотах?
   -Хорошо. Что же такое максимум?
   -Это когда ты подпрыгнул и полетел.
   -Ты считаешь, что полетишь?
   -Нет. У меня там два подшипника полетели, а в этом мире и в это время это не ремонтируется. Нет, то ты же не отремонтируешь "Бугатти Вейрон" в 16-м веке?
   -Я всегда знала, что у тебя чрезмерное самомнение.
   -Ну и что. Жизнь прощает ворам и поэтам.
   -Нет. Поэтам не прощает. А ты?
   -Ты думаешь, я - поэт?
   -Ага. Понятно. Значит - первое.
   -Пусть ты не будешь знать об этом.
   -Мне - можно.
   -Ладно.
   -А что вы там делаете?
   -Говорим о продуктах.
   -Ого.
   -Я - эпикуреец, Ась.
   -Ага.
   -Ладно. Давай.
   -Да нет. Не хочу давать.
  
  
  
   Теперь мы возвращаемся к "продвинутым". Мой сосед, Йоша Суркофф, он очень богат. Но мы - очень даже классные соседи. Нам классно вместо побухать. Йоше, правда, всего 25 лет, но они понимает, что, иногда, идеи - вон, на стол - мяско, водку, коньяк, крабов (крабофф), а девочек - под стол, и под мышкой у каждой - по томику Павича. Этим самым они будут символизировать современную русскую идеи - не важен процесс, важно сосать модно.
   Если буквально, то мы ездим то по кабакам, то не ездим по_по кабакам, нам очень весело поговорить. Вообще, я большой бытовой юморист. Многим в кайф быть рядом со мной.
   Так вот, у Йоши - пять заводов. Они, их семья, они заработали на "Буране". Его отец был инженер-отщепенец. Именно он и зажег заветную спичку, что подарила жар бумагам документации. Дядя Джон был рад. У них хватило и на заводы, и на поезда, хотя он, Мисша Иосифович, многое не позабыл. Его престарелая жена выпустила книгу "On-Line Rubliovka on-off", я не читал, но у меня свое отношение к литературе.
  
   -Серый, поедем на концерт, - предлагает Йоша.
   -Куда.
   -В Ницце выступает "Металлика".
   -Типа девок там возьмем.
   -Ну.
   Не, поехали на деревню. У меня там 30 литров водки, мясо, ну и все дела.
   -А девки?
   -Знаешь, я считаю, что настал час.
   -Ого.
   -Нет, просто я хочу пить, пить беспробудно, смотреть на звезды и не спать, и писать стихи. Пять стихов в час. 120 стихотворений в сутки. Новая, беспробудная, книга. Представь себе, мой друг!
   -Давай. Ты будешь писать, а я найду себе трех девок.
   -Трех. А у тебя как по пьяни.
   -Я ж не ты. Как до твоих лет дорасту, так и посмотрю, как там потенция с бухлом мешаться будет........
   -Ладно.
   -Ну чо. Я готов. Поехали.
   -Поехали.
   -Знаешь, я тебе завидую. Ну, как так можно. Когда мы вчера ехали, это когда я пьяный был, а ты меня вез, ты увидел за рулем чувака с трубкой в зубах, и кричишь - о, смотри, Холмс! Или идентификация девочек. Корпоративные пьянки. А помнишь, был парень один, менеджер....
   -Это с которым мы тогда трех девочек из двадцати выбирали?
   -Да.
   -Сергей Бархатный.
   -Мне кажется, ты болеешь оптимизмом.
   -Нет. Просто, это - ожидание С.
   -С?
   -Но ты думаешь, что вещи из мира дурацких пафосов никогда не выйдут наружу, чтобы, встав лицом к лицу, укусить тебя за нос? Нет. Бывают чрезмерные вещи. Если ты уже далеко за гранью, то наступает момент, когда тебе уже все равно, что жить, что не жить.
   -Это поэзия.
   -Нет. Он уже умер. Я просто пою о нем песни. Сам себе. Самодостаточная личность должна стремиться к монокосмичности.
  
  
  
   Ожидание С.
  
   Потом я снова могу дождаться поезда и поехать. Мне встретится много "продвинутых" мальчиков и девочек, и первые играют в on-off-rubliovka гомиков и дизайнеров, а вторые организуют лесбос-вечеринки. Потом все заканчивается. Заводится семьи. Рожаются дети. Это сейчас они говорят: ни за что. Ну и ладно. Сейчас то - халява. Иногда, за так, иногда - за концептульный html-остос, за многочисленные сайты с одноклассниками, созданные спецслужбами для лучшего отсмотра стад иванов. Потом - оно всегда потом. Истины в мире не меняются. Мода всегда вторична.
   Нет, не подумайте. Я не бегаю с факелом в поисках человека. Мне незачем его искать. У меня есть свое ожидание, и этого достаточно.
  
   -Привет.
   -Привет.
   -Ты опять куда-то едешь.
   -Это привычка. Я смирился. Я всегда еду.
   -И хорошо. А в какой части России ты находишься?
  
  
  
  
  
  Оркестры Ада.
  
  
  
   Я не люблю ложь. Я ее знаю.
   Правда очень редка, и ее почти не различишь.
   Ложь грустна, и потому я молчу - здесь ничего нельзя сделать. Тем более, отправляясь туда, вновь и вновь, я понимаю, что мир почти, что запаян. Если говорить о бытии, то это так и есть. Здесь нет никаких прочих вариантов. Правда, иногда хочется уважать людей, которые научились владеть словами лучше, чем велосипедисты - своим цепным конем.
   Я знаю ложь по лицам.
   Честны лишь демоны. Но им суждено служить в аду. На этой планете больше ничего нет. Этот кусок материи был создан по недоразумению.
   Я закурил сигарету. Я люблю сидеть в странных, неопознанных барах, не совсем модных - впрочем, здесь нет приоритетов. Энергетика баров неповторима. Среди всех кабаков земли нет ни одного одинакового. Я это хорошо знаю.
   Сергей заказал виски. Мы находились на разных полюсах. Я говорю так потому, что это справедливо для всех видов смысла.
   -Мне кажется, ее больше нет, - он пожал плечами, - но она есть, она постоянно рядом со мной. Я никогда не считал себя сумасшедшем. Честно, - он провел сигаретой перед своим лицом, - у хорошо развита интуиция. Но я, будучи абсолютно прагматичным человеком, всегда ставил собственные чувства под сомнения. Я знаю, что в человеке есть первичное зерно, и есть вторичные чувства. Им не всегда можно верить. Это точно так же, как слушать голоса, которые раздаются в голове. У одних это есть, у других - нет. Но это - лишь вторичная реакция на усталость. Спонтанный выброс лишней энергии. Перебор массы сосуда. Здесь нет ни волшебства, ни предсказания. Если этому верить, можно сойти с ума. Но это....
   -Я знаю, - ответил я.
   Я всегда курил коричневые, натуральные, сигареты в обвертке цвета вишни.
   -Но.....
  -Я знаю....
  -Но я не могу никому сказать об этом. Это так. Но мне никто не поверит. Она всегда рядом со мной. Но это не она. Однажды я вдруг понял, что она умерла. Я был уверен. Откровения приходят ко мне несколько раз в жизни. Я не из тех, кто способен вещать. Но это....
   Он развел руки, и я посмотрел на его ладони. Я видел реки судьбы.
   -Ты должен верить только мне, - ответил я, - больше никто не скажет тебе правды.
  -Наверное, так, - согласился Сергей.
  -Да. Так иногда случается - ад забирает души по своему усмотрения без видимых на то причин. На самом деле, я смог бы поведать тебе о причинно-следственных связях, но это весьма непросто. Человеческому мозгу ведомо лишь то, на что ему указали. Это не его вина.
   -Значит, ты мне веришь?
  -Нет. Я просто это знаю.
  -Значит......
  -Я не бросаюсь фразами.
  -......
  -Закажем текилы. Тебе нужно понять, что в мире нет ничего, кроме рационализма и обходных путей. Твой восторг могут вызывать жиры. Человек, вписавшийся в поворот, наверняка начнет думать, что это - он, это не случайность. Окинь взглядом хотя бы ушедшее столетие. Что бы ты выделил из этих перегнойных масс?
   -Значит, и я - перегной.
  -И я.
  -Но ты.....
  -Но в данный момент.... Хорошо. Девушка. Принесите нам бутылку текилы и лимоны с солью.....
  
   Честны только демоны. Хотя и эта честность ограничена рамками. Если ты жил в мире людей, то знаешь, как страшно звучат оркестры Ада.
   Живые не ведают об этом. Адский карнавал предстает им в первые дни после ухода. Я не говорю о сорока днях. Я понятия не имею, что это такое.
   Кто там возвращается?
   Нет, я не знаю.
   Есть вероятность отторженных отражений..... И ладно. Оставим их. Люди встречаются с воображением. Души, утянутые на дно ветром дьявола, уже не имеют шанса. Все, что слышат их близкие, это вторичные отбросы, звуки, ретранслируемые сущности....
   Открыв глаза, вы осознаете себя в очереди. Вокруг развешены флаги, и среди них превалируют красный и желтый.
   Слышатся оркестры....
   При всей своей гармоничности, это - самая страшная музыка во вселенной.
   ....Принесли текилу....
  -Ты....
  -Не надо, Сергей. Я буду смотреть. Однажды Они поймут, что я живу против всяких законов....
  -Я.....
  -Ты можешь и не увидеть этого.....
  -Когда я....
  -Да. Ты придешь туда. Я боюсь этого момента. Не ты, но я узнаю тебя.
  -Может быть, я попаду в рай.....
  -Может быть, - я вяло улыбнулся, - может быть, Сергей. Сейчас у нас есть имена. Они кратковренны, точно вспышки сигарет. Потом наступает вечная ночь. Я - большой рационалист, Сергей. Поверь мне, пройдет много тысяч лет, и, если я все еще буду существовать, я найду ключи. Но не теперь. Я буду собирать песчинки. Долго и упорно.
  -Но....
  -Я знаю. Разговор шел о ней. Я знаю, что то, что ты говоришь, правда. Когда я буду там, я посмотрю......
   Теперь уже не о чем говорить. Не нужно выдумывать точки соприкосновения. Нет ничего, о чем бы мне мог поведать простой смертный. Тем не менее, я знаю силу тишины.
   Тишина.
   Тишина.
   Природа живет параллельно тебе. Ты находишься в баре и пьешь, и вся эта адская смесь является моторным маслом. Завтра им будет что-то еще.
   -Тишина, - скажу я лживым.
   Грохот - ответ.
   Именно потому они ищут тепло во лжи. Именно потому они забивают свою голову несбыточными мечтами. Женщины утомлены мужьями. Они ищут новые горизонты в лицах тех, что не принадлежат им. Мужчины готовы броситься в объятья любой, способной глотнуть пот их глупости.
   Это очень громко.
   Широкой запах. Широкая душа. Бесконечность жизни. Мне страшно - все они будут стоять в очереди, и мне придется маскировать свои чувства, чтобы Он не узнал об этом.
   -Я наливаю молча, - сказал я.
   Сергей кивнул.
   Он понимает, что вопрос исчерпан. Никто, кроме меня, не способен разделить его мнение.
   Нет, бесспорно, мы можем прийти к подножию разума лживых. Жизнь дана для того, чтобы в период немощи и глупости найти силы, чтобы напрячь мышцы шеи и поднять лицо из жижи.
   Это самое большое испытание. Если ты проиграл по очкам, это еще ничего. Попадая на сковородку в аду, ты будешь знать, что больно не тебе одному. Исполненные сожаления, демоны будут плакать, желая разделить твою участь.
   Поэтому, сильные не думают о личинках. Это слишком ниже. Глупость великолепны сама по себе. Она бесконечна. Она вкусна. Она честнее честности. У нее много граней. Великие пророки - великие лжецы. Не знать об этом - есть торжество вечной, полужидкой, гелеподобной, слизи.
   Выйдя из бара, я шел вдоль стены.
   Любая стена - моя дверь. Отсюда начинается путь, короткий, будто разрез ножа.
   -Я помню, Сергей, - говорю я.
   И это меня ни к чему не обязывает. Я могу выйти назад спустя миллион лет. Я знаю, что когда-нибудь произойдет запайка. Это когда снаружи уже ничего не будет, и наша служба перестанет нести первичный смысл. Конечно, мы еще поработаем. Ведь сказано, что мучениям нет конца.
   Еще пара миллионов лет.....
   Еще одна пара....
   Гниение образуем перегной. Новая почва породит одноклеточные организмы очередной матрицы.
   Каждая стена - моя дверь.
   ....Я шел сквозь бесконечный дождь. Он прошивал все нижние миры, и каждый из этих миров был гораздо хуже предыдущего.
   Я шел, вдыхая пары свинца, копоти, гербицидов, атомных облаков, крови, ненависти, боли и злобы. Чем ближе был Ад, тем ужасней становились миры. На самой последней границе, тонкой, словно пленка, снятая с кожи ножом (путем самого невероятного мучения), в мире торжествовала королевская ложь. Я шел по улицам городов, где любая собака, ощущая присутствие иного, прятала голову. Жадные руки тянулись ко мне, чтобы взять меня в рабство. Здесь было много поэтов жира. Ни одна настоящая душа, проросшая в этом прескверном месте, не увидела света. Каждая из них была принижаема до конца жизни. Не помня своего прошлого, они были уверены, что страдают за некую правду. Они были уверены, что Бог.....
   Или нет, они были еретиками.....
   Но я не смел прийти им на помочь. Нет, если бы это было в моих силах, я бы сломах весь этот порядок. Но есть ли смысл пытаться, когда ты - рядовая...... сороконожка.....
   Наконец я и прибыл в то место, где являлся ей. Я распрямил все сорок ужасных, мохнатых, ног, наслаждаясь песчаными горами Преддверия Ада. Этот мир служил для парковки всех громоздких по своим габаритам существ. Здесь они отдыхали, охлаждая свои естественные генераторы.....
   Я вдохнул песок. Жара, первозданная пыль, горы ярости, и там, вдалеке, они - Оркестры Ада, вечный карнавал на фоне Страшного Суда.....
   Я непозволительно расслабился, и мохнатый паук едва не впился мне в горло. Это был Жердь, сильный, ужасный демон преисподней, игравший в забвения. Отскочив, и согнул свое тело в дугу и зашипел, источая дым и ярость. Жердь был ошпарен. Отступая, он наткнула на хвост двухголовой собаки, и та схватила его за ногу. В свою очередь, собака зацепила Адскую Птицу. Собравшись в круг, мы рычали, показывая друг другу зубы и клыки. Это было нашим обязательным ритуалом. Звери не любят слабых. Тем более, такие высокие твари, как мы.
   Когда перепалка была исчерпана, я отполз темную пещеру, где отдыхал, позабыв о своем человеческом бытии.
   В месте парковки можно находиться сколь угодно долго. Здесь свое летоисчисление. Конечно, существуют места, куда более парадоксальные. Не мне никогда туда не выбраться. Я уже и сам не знаю, что я здесь делаю. Я - сороконожка, источающая кислоту. И, вместе с тем, я помогаю людям, хотя это ни к чему. Их никто не спасет. Все они будут здесь, в адском жерле. Демоны же рано или поздно прочувствуют это, и меня накажут.
   Люди никогда не полетят в космос. Я это точно знаю. Они созданы для того, чтобы быть кормом....
   Проснувшись, я потянулся Туда. Вместе со всеми прочими тварями. Миновав пустынные, острые горы, мы прошли ворота, и вокруг воцарился карнавал. Оркестры Ада были торжественны. Они поедали мозги своих жертв. Я чувствовал, что души пришедших сюда готовы лопнуть от ужаса. Но это было далеко не самое страшное.
   Я шел вдоль праздничных колонн - все твари несли красные и желтые флаги, в руках, лапах, клешнях у них были воздушные шарики, слоганы, духовые инструменты и бенгальские огни. Отовсюду сыпались конфетти и серпантин. Я видел людей, которые стояли строями в ожидании очереди. Я знал некоторых из них. Но теперь я был тварью. Чувство сожаления было бы расценено, как предательство.
   Но что же мне нужно?
   Я повернулся на зов клюва. Да, кто-то из бесов почувствовал это. Мы не имеем права сочувствовать. Хотя, побыв в шкуре человека, рано или поздно, ты поймешь, что такое искры на фоне бесконечной тьмы.
   Я представил себе, что будет, если они поймут, что это я.....
   Вот и она. Сергей был прав. Она здесь. Ее очередь еще не подошла. И я не могу ничем помочь. Вернувшись назад, я, безусловно, попытаюсь убедить его в том, что любовь - это набор сигналов, и что в великом и чистом космосе есть только тепло и созиданье. Любовь - лишь набор правил, ведущий к размножению. Рука судьбы. Или, если хотите, нить. Но, в таком случае, как же он ощутил, что она - здесь, не там, а рядом с ним - нечто, живущее автоматически.
   Я знаю, что люди этого не знают. Разве им дано понять, что они - это корм. В космосе есть места, где рабы победили господ, где богу скрутили рога и посадили на цепь, но нас это не касается.......
   Она стоит в очереди. Я могу насладиться ее красотой, что мне теперь это даст? Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что бессилен.
  
   -Я никогда не смирюсь с этим, - говорил Сергей.
  Я кивнул.
  -Я тоже буду там?
  -Ад забирает не по принципам греха и праведности.
  -Что же?
  -Существо должно есть. Мы все ему служим.
  -Не могу поверить в то, что все бесполезно.
  -Любовь остается. До самой последней секунды. Потом - океан распада и мучений. Возможно, я бы помог тебе. Но, в свое время, я не справился. Не хочу казаться неудачником.
   -А как же все то, чем руководствуются люди на протяжении веков?
  -Не знаю. Когда-то....
  -Что....
  -Одна живая душа уже стояла на краю, за которой горело адское пламя. И я был уверен, что любовь способна на чудеса. Теперь я - всего лишь сороконожка. Я знаю гораздо больше, чем можно себе представить. Но это никого не спасает. Существует еще и механизм самоуничтожения, который способен вызвать цепную реакцию.
   -Хочешь сказать....
  -Нет, не сейчас.... Все империи рано или поздно лопаются. Я привык ждать, будучи никем. Я привык лежать в луже. Незнающим легче. Но это будет нескоро. Тебе нужно смириться....
  -Но я готов пожертвовать собой.
  -Это бесполезно. Чтобы принести себя в жертву во имя любви, до этого нужно дорасти. Ты готов выбрать этот путь. Тогда ты должен прожить много жизней, потерять память о всех своих личностях, храня в самом укромном уголке чувство самой страшной мести. Когда-нибудь твой час придет. Другого выхода нет.
   Он кивнул и замолчал.
   Мы разошлись.
   Я люблю, когда иногда бывают маленькие искры - они вдруг прорастают из ниоткуда. Их больно видеть на фоне маслянистой тьмы - океан поглощает их безвозвратно. Кажется, что ложь навсегда сильнее, но это не так. Когда-нибудь все закончится. Конечно, мне сложно представить себе этот момент. Я не люблю ложь. Я боюсь ее потому, что сам я уже давно утонул, и меня никто не поднимет на поверхность. Я лежу и ржавею, точно корабль. Это грустно осознавать. Я не представляю себе того, что на берегу вдруг появится ныряльщик, способный рискнуть ради того, чтобы одна заблудшая овца, давно превратившаяся в чудовище, могла увидеть свет. Скорее всего, то будет кнопка.
   Точно чека гранаты.
   Но впереди еще миллионы лет, и сейчас рано думать об этом.
   На следующий день я встретил их в парке. Сергей выглядел спокойным и смирившимся. Она улыбалась. Мы сошлись взглядами.
   -Мы могли видеться где-то еще? - спросил я.
   Она пожала плечами.
   -Ладно. Я пойду, - проговорил я.
   ....Может быть, сейчас.... Сейчас или никогда. Ведь больше никого не будет. Это все равно, что сидеть на вокзале в ожидании поезда, который проходит здесь один раз за жизнь.....
   Я остановился и посмотрел им вслед.
  
  
  
  
  
  
  
  Прорыв спиралью.
  
  В этом доме всегда жило зло. Его было много. Оно было густое, как мед. Те, кто выжили, стали его
  рабами. Те, кто не выжили.... Нет, мы о них уже не говорим. Я знаю, как глубоки великие ямы. Не теперь, не здесь о них говорить.
   Вот - дерево индикатор. Оно великолепно. Оно говорит об осени своим телом.
  -Посмотри, какие окна, - сказал мне Марк.
  -Да, - ответил я, - окна, как окна, но даже человек, не имеющий третьего глаза, чувствует, как его воля скатывается вниз тяжелым шариком.
  -Да. Это так.
  -Я бы выпил водки.
  -Хорошая идея.
  
   Я представил себе, что чувствовал Он. Ведь у него не было оружия, и он родился без кожи. Все, кто были вокруг него, утверждали, что кожа - это плохо, и он жил, щеголяя жилами и венами, и все над ним смеялись. Но он думал, что весь мир - ложь, а правда - это дом. И дом не давал ему в этом усомниться.
  
  -Однажды случилось так, что он поставил под сомнение свое хождение без кожи, - произнес Лука.
   Зазвонил мобильник. Это был Петр.
  -Да, - произнес я.
  -Я сегодня не приеду, дружище, - произнес он.
  -Жаль, - ответил ему я, - я так надеялся тебя увидеть.
  -Разве вам там скучно?
  -Нет.
  -Найдите себе развлечение.
  -Нам и так - достаточно концептуально.
  -Хорошо. Возможно, что я приеду завтра.
  
   Потом, когда он понял, что так нельзя, он стал придумывать способы получения кожи. Взять ее было ровным счетом негде. Да и, потом, дом следил за ним. Ему приходилось скрывать свои мысли, и они были тайными и скользкими, точно змеи, и ни одно существо во вселенной не могло прочитать их. Он брал колбы и пробирки и там растил свою кожу. Несколько раз дом ловил его. Кожу уничтожали. Все препараты и бутыли - тоже. Однако, он был уверен.
  
  -Однажды, дому пришлось отпустить его, - сказал я.
  -Да. У него не было выбора. Дом был уверен, что ему нечему опасаться. Ведь были еще сторожа, и они бы не позволили ему Понять.
  -Да, - сказал Лука, - какая из этих бутылок - та.
  -Все - те.
  -Хорошо. Выпьем водки.
  -Да.
  -Однако, он их обманул, - сказал Лука поверх очков.
  -Да, - ответил я, - только из этого не вышло ничего хорошего. Когда он вернулся, то смеялся над домом, а дом смеялся над ним, и зло струилось полосками ткани.
   -Ты увидишь, ты увидишь, - говорил он, - все догмы - это их догмы. Сними свою кожу. Ходи вновь без кожи. Ведь не знаешь, что будет, если....
  
  -И он не поверил, - сказал Марк.
  -Да, - сказал я, - сейчас мы выпьем и кто-нибудь из нас пойдет туда и попытается вырваться напрямую.
  -Почему - один? - удивился Лука.
  -Я думаю, что один на один - это будет более честно.
  -Однако, ты идешь в его лоно.
  -Да. Это так. Тем не менее, все нужно делать именно так.
  -Что ж. Хорошо. Но в этом случае пойду я.
  -Нет. Я первый предложил.
   Я знаю не так уж много мест. Гораздо чаще таким словом именуются точки, и все. Добавить здесь нечего. Если сказать проще, мы же пытаемся выдать собаке два хвоста. Ведь нет же? Хотя, конечно же, все это - в рамках представляемого.
   Он создавал кожу, и кожа тотчас горела.
   Представьте себе это. Нет, он бы и не смог с кожей. Он так привык, что вены его висят, точно корешки на обрыве у реки, и каждый легкий ветерок приносит жуткую боль. Она, боль, конечно же, никогда не могла стать сладкой. Так бывает лишь в книгах. Однако, в какой-то момент он понял, закон сохранения энергии требует именного этого.
   Ему было хорошо один раз в год. Может быть, ветер не дул, или на его бескожую плоть не лили кислоту. Тогда он не сопротивлялся. Ему становилось скучно. Он думал, что - победил, но это было несерьезно - так думать. На следующий день Дом включал все свои механизмы, и все продолжалось.
   Он понимал, что привязан. Он - один из сосудов дома. Почка на дереве. И это - его место. И никому нет дела до того, что это так.
   Системы координат не вмещает Дом.
   Есть мир, и нет Дома. Множество миров, стоящим рядом друг с другом, смотрят в упор, смотрят в лицо, но не видят друг друга.
  
  -Я пойду, - сказал я, - если же идти по очереди, то нужно соблюдать большую дистанцию. Так, что все равно один другому не поможет.
  -Ладно, иди, - произнес Марк, - верно, Лука?
   Он закурил и хитро улыбнулся.
  -Да, - Лука кивнул, - на, выпей.
  -Хорошо.
   Мы чокнулись. Водка была хороша.
   Я пошел. У меня не было определенных мыслей, не было решений, вставленных в равноугольник. Я надеялся сам на себя.
   Но я никогда не был здесь раньше, и никогда не дышал кислотой, а потому, мне было проще разобраться, где добро, а где - зло.
   Я сделал первый шаг.
   Нужно было абстрагироваться, выбросить из головы мысли неправильной формы, излишне утяжеленные.
   Здесь когда-то был Он.
   Он и дом.
   И весь мир, находящийся наружи - близкий и далекий, будто Луна, которая всегда висит над головой, но ее невозможно потрогать руками.
   Я шел через коридор.
   Однажды это случилось, и он прорвался. Это был странный день. Может быть, был дождь, может быть - и не было дождя. Может быть, в тумане бродили духи, и они жили параллельно, и тот, кто не испытывал боли, не мог их видеть и слышать. Он пытался, быть, может, десять тысяч раз, и у него ничего не получалось. Сначала дом смеялся, но потом перестал. В какой-то момент он даже сам стал участвовать в этих попытках. Он помогал ему, наполняя душу какой-то странной радостью и чувством полета, и, время от времени, он куда-то вылетал. Ему даже чудилось, что это и есть свобода. Перед глазами проносились видения. Тогда, сообразив, дом стал усиливать его грезы, внушая ему мысли о некоем мастерстве.
   И он думал - что - мастер.
   Хотя он по-прежнему был без кожи, и внешний мир был и далеко, и близко, как Луна.
   ...Я уже шел по коридорам. Сеть пропала. Чувство реальности наполнилось теплым, липким, бульоном. Все мысли находились под колпаком.
   Я ощутил запах. Сначала это было чувство какой-то странной глухоты, но, вскоре, это переросло в невыносимую вонь.
   В эфире был хохот.
   Пыль содрогалась. Что-то рвалось прямо в мозги. В первые секунды оно напоминало смесь существа и вещества, главным свойством которого была скорость. Но я был прекрасно готов. Спустя минуты оно просто кружилось вокруг, не зная, что ему делать.
   Время здесь было другим. Пространство уводило в липкую даль.... Прорвался звонок:
  -Как ты там? - спросил Лука.
  -Даже если они меня и покусают, я выйду и приму душ, - ответил я, - не нравится мне это место. Оно постоянно пытается подменить твои эмоции и внушить что-то, чего не должно быть. Это очень плохо.
  -Да. Я иду следом.
  -Да.
  
  Я понимал, что мне-то ничто не мешает отсюда выйти, и это - всего лишь неплохой тренинг. На самом деле, я хотел прочувствоваться, собрать эмоции, пройти по местам, полным боли и отчаяния, но у меня ничего не получалось. Дом был повсюду, и он постоянно пытался что-то внушить мне, и мне приходилось постоянно закрывать свой разум. Ни о каких чувствах тут не могло идти и речи.
  
  -Что ты чувствуешь? -спросил Лука.
  -Ничего хорошего. По-моему, здесь вообще невозможно адаптироваться. А уж жить - тем более.
  -Но Он жил.
  -Да. Знаю. В этом-то и феномен.
  
  Наконец, я добрался до маленькой, совершенно квадратной, комнаты. Это было его последнее место. Отсюда Он и убежал. Уж не знаю, как он сумел обмануть эту абсолютную тюрьму, невесть когда и неизвестно кем созданную.
   Может быть, у него и сейчас нет ответа.
   Окно. Тусклый свет. За окном - тихий дворик. Хотя, конечно, на самом деле там может быть все, что угодно, вплоть до дверей в ад.
   Когда-то тут был след.
   Инверсия.
   Взрыв плоти зла, фонтан энергии, треск, и - вой дома.
  Да, представляю, как он вопил, и что Он о себе услышал. Тем не менее, в тот день, когда ничего не предвещало изменений, Он вырвался.
   Сзади послышались шаги. Я обернулся. Это был Лука. Марк шел где-то далеко позади него.
   -Это здесь, - сказал я.
  -Я думал, что здесь будет опаснее?
  -Дом уже давно не получал питания.
  -Он голоден?
  -Скорее, его желудок атрофировался.
  -Как ты собираешься выйти?
  -Знаешь, для нас это не составит никакого труда. Для нас дверь - это дверь. Окно. В конце концов, выйдем через окно. Другое дело - Он. Не было ни окон, ни дверей, ни вообще, каких бы то ни было шансов.
  -Да. И все же это случилось.
  -Предлагаю открыть окно.
  -Оно давно не открывалось.
  -Ничего. У меня отвертка есть. Поддену ей.
  -Хорошо. Только давай подождем Марка.
  
   Мы открывали окно. Эфир плавно колыхался. Он то зевал массой невидимых ртов, то вдруг бросался в атаку, брызгаясь кислотой, но у него не было мотивации. Более того, дом ничего о нас не знал. Нападение - это была его физиология. Ни на какой анализ он не был способен.
   Тем не менее, этого вполне хватало.
   По своей функциональности он был совершенен.
  Уловив мои мысли, Лука произнес:
  -Они, наверное, когда-то стояли на потоке.
  -Дома?
  -Да.
  -Представляю.
  Рама заскрипела. Я потянул ручку на себя и открыл окно.
  -Готово!
  -Ну что, - послышался голос Марка.
  -Это всего лишь демонстрация, - ответил я, - что касается реальности, то я не знаю, кто бы из нас.... Ладно.
   Мы вылезли через окно. День уходил. Солнечный диск спешил на запад, где ему предстояло разжечь новые будни.
  -Это надо отметить, - сказал Марк.
  -Да, - ответил я, - там еще что-то есть, в холодильнике. Я представляю, как он будет на нас смотреть, дом. Жертвы нет, и никакого смысла жить нет. И он стоит, потому что некуда деться. Он даже не знает о том, что когда-нибудь его сломают, и на его месте построят какую-нибудь многоэтажку, и кто-то из жильцов будет страдать ночными кошмарами. Ряд квартир посчитают неблагополучными, но это никого не оставить, так как современный человек слишком затерт в рамки банальности, потребления, невежества.
   Вещи!
   А дух так и останется витать - уже не живой, но еще не мертвый. Голодный дом. Звезды будут звать его, и он будет искать среди них одну, знакомую, великую в своей темной мощи.
   -Ладно, хватит, - Марк достал водку, - надо бы порезать чего-нибудь. Не так же ее пить.
  
  
  
  
  
  
  Рубильник
  
  
  Случилось так, что Егора Станиславовича Карпуна запустили на Луну. Ему было 65 лет, и это было наказание. Предполагалось: с Луны сбежать он никак не сможет. Быстро не умрет - запас воздуха и питания у него ровно на 30 лет, проблематично, чтобы он дожил до 95 лет. Ампулы с ядом у него не было. Веревки, ремня - также. Никаких острых предметов. И, единственным развлечением был рубильник. Вокруг его лунной тюрьмы были проставлены длинные ряды фонарей. Питание их электричеством производилось так: днем они работали от солнечных батарей, ночью - от аккумуляторов. Главной же особенностью было то, что в распоряжении Егора Станиславовича был рубильник.
   Он мог свет включить.
   Он мог свет выключить.
  А потом - еще раз включить.
  А потом еще раз - выключить.
   Был понедельник, и была ему экзекуция. Вся правая стенка его лунной капсулы расцвела телевизионным экраном, и он увидел старушку, пенсионерку Нину Петровну Сазанскую, с. Пятихатки, Ростовской области.
  -Как ты там, касатик? - осведомилась Нина Петровна.
  Егор Станиславович в тот момент чай пил. Он чуть не поперхнулся.
  -А помнишь, милок, как ты нам цену на елестричество в пять раз поднимал?
  -Угу, - ответил он без интереса.
  -А помнишь, как после этого нам пенсию урезали?
  -Угу.
  Егор Станиславович вжался в кресло. Ему хотелось исчезнуть, но сделать это не было никакой возможности. Он отвернулся, но экран был и там.
   -Ты, голубчик, что нам говорил, помнишь? Работать надо! А мы, дурные, и верили. И верили, милок ты наш, что живем мы плохо, потому что мало работаем. А нам, пенсионерам-то, по что? Мы-то свое отработали. А ты примеры приводил - дескать, и пенсионеры должны работать, чтоб на ужин не есть крупу ячневую без постного масла. Я, милок, выращивала на окошке квартиры лучок. Длинный тогда в тот год вышел, зеленый. Как обрадовалась. А кот мой, Тишка, повадился лук энтот покусывать. Ему исть-то хотелось! Иму ш еды не хватало. Вот он и стал луком лакомиться. Цыбулей. Так я пошла на базар лучок продавать. Ну, думаю, бабка - все, зажила ты. А тут ты раз, и снова цену на елестричество поднял. Сказал - ничего мол страшного, это - 5 процентов. И в пять раз. А мы ж дурные - думаем, пять раз - это и есть пять процентов. И отрезали мне елестричество. И не вырос мой лучок. А ты, гад, с экрана ухмылялся, словно кот. Довольный, хитрый. Мол, работайте, работайте. Ты, милок, Егор Станиславович, просчитался. С нашем ваней-то можно что угодно делать, он и не пикнет, це ш как раб у Древнем Риме, его бьют, а он радуется и брата бьет. И сколько б его не были, а он сам у господа стремиться. Да только, милок, вдруг курс поменялся. И как узнали люди, что у нас цена на елестричество у 10 раз выше, чем в Америке, так тебя за жабры-то, милок, твои и взяли. А?
   Егор Станиславович закрыл лицо руками. Он ни в чем не раскаивался, но не было никакого шанса вернуться. Он сжался. Душа желала кричать.
   Выйти и разорвать лунный вакуум воплем.
  -А, милок? - не унималась пенсионерка.
  -Все! Хватит!
   Егор Станиславович потянулся к рубильнику. Сдохни, Луна! Молчите, сады реголита! Ночь!
   Ночь!
  Пространство погасло, однако, экран продолжал светиться, и упрямая бабушка продолжала его мучить.
   -А помнишь, родный, у тебя спросили - скажите, вот у нас высокие цены на елестричество, а что вы думаете о ценах на бензин? А ты, обожаемый наш, ответил - это все потому, что вы плохо работаете. А тебя спросили - а что же делать пенсионерам, а ты ответил - а зачем пенсионерам бензин? И вообще - работайте, пенсионеры!
   -Да. Да, - Егор Станиславович раздвинул пальцы, которыми закрывал лицо и посмотрел на экран точно из-за укрытия.
   -Что вам нужно? - вздохнул он.
  -А ничего, касатик! Ничего мне не надо. Хочу я на тебя посмотреть, на голову твою светлую.
  Карпун нервно засмеялся, потянулся к рубильнику.....
  Боль была невыносимая. Нужно было прорвать ее, точно чирей. Сжать волю и сделать это....
  Свет!
  Лунная ночь взорвалась. Засияли электрические оранжереи. Заговорили камни. Прочертились ровные, геометрические, ряды металлических аллей. Мертвый космос ожил, крича о торжестве прогресса.
   -Мучаешься, милок?
  -Что вам надо, старушка? - простонал Егор Станиславович.
  В ответ послышался ехидный смешок.
  -Думали, разобрали страну по кусочкам, радостный ты мой? Острова себе купили, леса, озера. Все, милок, купил. Из грязи да в князи. У заповедниках - дачные поселки. Живете, и нету на вас закона. А простой ваня работает. А вы ему кричите - ваня, работай, мало работаешь, потому и плохо живет. А ваня верит, думает, что и правда будет лучше жить, если больше работать будет. А и все, марципановый ты наш. И все. И теперь ты - там. На верхотуре! Смотришь на нас, словно господь! Хорошо там тебе, миленький! Тепло! Мухи не кусают. Радость ты наша, Егор, по батьке, Станиславович. А я, вот, тебе маслица принесла, постненького. С картошечкой поесть. Мне тута сказали, что передадут. Как к тебе спутник-то полетит, так и передадут. И ты кушай, да нас не забывай. Смотри на нас.....
  -Может, хватит? - взмолился Егор Станиславович.
  
   ....Потом, наступил яркий лунный день. Он был моментален. Утро на естественном спутнике Земли отсутствует. Его там просто не может быть. Наблюдатель, решивший узреть смену световых фаз, должен внимательно смотреть вдаль, чтобы насладиться терминатором - линией, которая разделяет день и ночь.
   Это происходило в очередной раз, и Егор Станиславович чувствовал страшную усталость. Порой ему казалось, что это - ад. Ад на Земле. Хотя, конечно же, если это и был ад, то - ад на Луне, разумеется.
   Земля же, такая родная и теплая, Земля, на которой осталось так много - заводы, фабрики, острова, речки, леса, заповедники, самолеты, вертолеты, автомобили - висела низко над щербатым лунным горизонтом в виде холодного серпа.
   -Эх, - вздохнул Егор Станиславович Карпун.
   Иногда его старый вдруг входил в пике. Он думал. Он практически мечтал, как юноша, на подбородке у которого появился первый пушок.
   Он видел массы.
   Руки!
   Руки? Где эти руки? Почему они не работают? Да было ведь время, когда за 100$ нужно было пахать 14 часов в сутки!
   Леса, озера, реки, самолеты.....
   Работать, работать, работать.....
   Он стоял на трибуне, и микрофоны вокруг него были, что борода.
  -Скажите, Егор Станиславович, какие меры вы будете предпринимать для поднятия нашей экономики?
  -Вы мало работаете, - отвечал он, - народ обленился! Вы поймите, иначе мы не станем европейцами! Посмотрите, какой у нас дешевый газ! Люди, не желающие работать, получают газ практически бесплатно! Что же касается электричества, то здесь - настоящее мракобесие! А вы еще говорите о том, почему у нас не развиты нано-технологии!
   -Скажите, Егор Станиславович, а что же делать пенсионерам?
  -Вы так рассуждаете, будто пенсионеры - это инвалиды. Но мы же не говорим об инвалидах. Мы говорим о взрослой особи, предназначенной для труда. Слишком дешевый свет! А бензин? А горячая вода? Да вы, простите за выражение, заелись.
   Работать! Работать! Не хотите работать, мы отключим вам свет! Военные? Да что они делают? Мне еще пять лет назад выдали аванс, чтобы я отправил подводные лодки в металлолом. А эти упрямые патриоты готовы содержать подводный флот за свой счет! Ведь все им отрезали! И свет, и газ, и воду! Сдайтесь! Сдайтесь, и идите работать! Работать! Труд сделал из обезьяны человека. Как мне отчитываться теперь в Вашингтоне? Что я им скажу? Как мы вступим в Европу?
   Егор Станиславович сжал кулаки и рванулся к рубильнику. Щелчок. Оранжереи света гаснут. Но на Луне уже давно день, и нет никакой разницы - включен свет или нет.
   -Работать! - в отчаянии кричал Карпун.
   Он дергал рубильник вверх и вниз, заставляя многокилометровые гирлянды мигать. Это был настоящий нервный срыв. Егор Станиславович потянулся к шкафу, за вином, но вина уже не было. Вино выдавалось раз в месяц, и это был плодово-ягодный суррогат, любимый напиток самых низших слоев населения.
   -Сволочи!
  Он упал на спину и задергался.
  -Я так больше не могу!
   Но ничего не происходило. Если бы у него была возможность умереть, он бы с радостью покончил собой.
   -Работать!
  Он встал на четвереньки и залаял.
  -Здравствуйте, - вдруг долетело с экрана, - это я.
  Егор Станиславович поднял голову и зарычал.
  -Что с вами, дорогой вы наш?
  -Р-р-р-р-р-р-р.
  -Не прикидывайтесь дураком, вам не идет.
  -Р-р-р-р-р-работать.....
  -Вы меня должны помнить. Я - директор оборонного предприятия. В тот день, когда вы сказали, что самолеты - это пережиток тоталитаризма, я оказался без работы, и мне пришлось заниматься продажей марсов и сникерсов.
  -Р-р-р-р-р-р.....
  -Напрасно вы это. Ведь вы в добром здравии. Я знаю, что вы хотите вернуться. Но никто теперь вас назад не пустит. У нас даже нет ракеты, чтобы забрать вас. Ведь помните, как вы сказали - "Космос мешает нам жить! Работать! Меняем космос на сковородки!" Вот мы и поменяли. Теперь единственное, что мы может - это засылать к вам транспортный корабль с продуктами. Вы поймите, это не дешево. Но нам так все равно лучше, нежели жить с вами на одной планете. Ведь мало ли, до чего вы нас могли довести? А?
  -Р-р-р-р-р-р-р.
  -Не рычите, не поверю.
  -Р-р-р-р-р-р-р-р.
   Егор Станиславович сжал кулаки, прыгнул вперед и ударился головой об экран. Экран погас, но тотчас на смену ему выехал новый.
   -Не пытайтесь! У вас ничего не получится. Мы загубили все наши программы, но уж здесь у нас все получилось. А же пойду. Мне работать надо. А к вам же сейчас для телемоста приедет команда из сирот и инвалидов.
   Егор Станиславович упал на спину, поднял кверху задние и передние лапы и заскулил. Они ничего не слышал. Луна звала его. Луна рождала в нем первородные чувства. Он ощущал себя волком, готовящимся к охоте. Его глаза ловили яркие искры звезд. Серп Земли - где-то с краю, и - в поле зрения, на фоне этого серпа - он.
   Рубильник!
   -Р-р-р-р-р-р-р......
  Егор Станиславович Карпун сжался, прыгнул, вытянув руки вперед, сжал ладонями прохладную рукоять и ухмыльнулся:
  -Г-г-г-г-г-г-г. Вот сейчас и поговорим!
  
  
  
  
  
  
  
  
  Сакральные стаканы
  
  
  
  
  
  Марафон разума. Интерсубъективность. Никаких пролегомен. Никакого введения в изучение. Схватите предмет, которого нет. Нет, ладно. Этот предмет можно и придумать. Никаких семиотических ошибок. Тут можно подумать, что есть - лучше, чем не есть. А эмоциональный человек меня поправит - а чего это вы, мол, тут же о еде. Так вот - мы живем, чтобы есть. И мы этого не видим. Хотя почти всех животных на этой планете мы уже съели. Но говорить об этом как бы зачем?
   Как бы вопросы.
   Как бы ответы.
  
  
   Все числа равны
  Возьмём два разных числа, такие что:
  a < b
  Тогда существует такое c > 0, что:
  a + c = b
  Умножим обе части на (a − b), имеем:
  (a + c)(a − b) = b(a − b)
  Раскрываем скобки, имеем:
  a2 + ca − ab − cb = ba − b2
  cb переносим вправо, имеем:
  a2 + ca − ab = ba − b2 + cb
  a(a + c − b) = b(a − b + c)
  a = b
  Неточность:
  По определению : a + c = b
  Значит,
  a + c − b = 0
  И выражение
  a(a + c − b) = b(a + c − b)
  тождественно
  a * 0 = b * 0.
  
  
  
  
  
   Теперь - общение через стакан. Я - очень серьезно, ибо все, кто читал мои рассказы, знают, что я всегда говорю серьезно. На земле всегда живет дежурное число ведьм, которые, говоря современным языком, являются промежуточными серверами на пути в общее земное поле. А все это делается потому, что общаться напрямую почти невозможно. Ежели каждый, кому ни попади, будет лезть в область системной памяти, то - мало ли, что может произойти. Впрочем, складывается порой ощущение, что кто-то все-таки влазит, но это не так. Это я - об экстрасенсах. Нет, это - общение через беса, голос солнца, духов и прочее - а здесь весь этот набор штучек выступает в роли буфера.
   Так вот, знайте: у всех дежурных ведьм есть граненый стакан. А потому, отправляясь ко сну, налейте стакан полней, пейте залпом, помните!
   Важно желать и помнить!
   Во сне они к вам придут и начнут предлагать свои услуги.
   Вы, например, можете спросить:
  -Вот я - в командировке. А я не знаю, а чем это там в мое отсутствие занимается моя жена. Как узнать?
   Здесь вы должны точно осознать - это не сон, а канал. В вашем распоряжении больше количество мысленных буферов. Все это - дежурные ведьмы, и вам никогда не узнать - что это за люди и где они живут. Порой, эти люди и сами не знают, что ментальный колпак планеты использует их таким образом. Это - чистый априоризм. Если же вы хотите апостериори - то обращайтесь к кому-нибудь еще - у меня опыта мало. Я что знаю, то и говорю. В конце концов, почитайте Лейбница.
   Так вот.
   Вот так.
   -Давайте сейчас попробуем, - говорит тогда дежурная ведьма, - смотрите внимательно мне в лицо. И мое лицо будет постепенно превращаться в изображение. В сюжет. Очень внимательно смотрите. Анализируйте. Если сюжет вдруг начнет дробиться на множество кадров, говорите. Это значит, что нужно искать кого-нибудь еще. В ходе сеанса можно перебирать множество ведьм до тех пор, пока вы не найдете нужную.
   -О, хорошо, - скажете вы, - давайте все-таки узнаем.
  
  И вот, телевизор. Нет, не телевизор. Хотя - и телевизор. А как еще сказать? Экран. Трансляция. Лицо реальности. Орган передачи визуальных образов, отличный от глаз. В-общем, вы вдруг оказываетесь у себя дома, и тут выясняется - что все хорошо. Все просто отлично. И вы даже видите мысли человека - о котором думаете.
  
  Теперь же, отвлечемся, ибо начинали мы не с этого.
  
  
  
  
  Полупустое и полуполное
  "Полупустое есть то же, что и полуполное. Если равны половины, значит равны и целые. Следовательно, пустое есть то же, что и полное".
  
  Чётное и нечётное
  "5 есть 2 + 3 ("два и три"). Два - число чётное, три - нечётное, выходит, что пять - число и чётное и нечётное. Пять не делится на два, также, как и 2 + 3, значит, оба числа не чётные!"
  
  
  Не знаешь то, что знаешь
  "Знаешь ли ты, о чём я хочу тебя спросить?" - "Нет". - "Знаешь ли ты, что добродетель есть добро?" - "Знаю". - "Об этом я и хотел тебя спросить. А ты, выходит, не знаешь то, что знаешь".
  
  
   Отец - собака
  "Эта собака имеет детей, значит, она - отец. Но это твоя собака. Значит, она твой отец. Ты её бьёшь, значит, ты бьёшь своего отца и ты - брат щенят".
  
  
   Возвращаемся к сакральным стаканам. Поговорим о том, как они важны, и что они могут. Если вы хотите всерьез заниматься просмотром информации через серверных существ, всегда держите дома ровный набор стаканов. Граненых. По 250 грамм. Ровный - это не значит, что - четный. Просто ощутите, что он - таков. Пить из них можно. И даже - желательно. И вообще, хорошо, если вы ощущаете, что ваш дом и полон, и добр, и, если это действительно так - это хорошо.
   Если вы связываетесь через сакральный стакан как бы спонтанно, как бы не ведая о том, что делаете, вы можете увидеть сюжеты из прошлой жизни. Тут нет ничего такого, ничего необычного. Это - практика. Всю жизнь, что была до этого, вы все равно не увидите. Это слишком сложно, хотя и возможно. Но отдельные образцы, сэмплы, доступны.
   Смотрите, радуйтесь, удивляйтесь.
   О напитках. Ежели не пьете спиртного, используйте дистиллированную воду, предварительно настоянную на звездном небе. Для этого наберите воду эту в стеклянный сосуд, закройте обязательно крышкой, чтобы никакая мошка или ночная бабочка не залетела, поставьте на всю ночь под звездное небо. И не забудьте подумать о том, что звезды - это существа, которые умеют звать.
   Вы помните о них, они знают о вас.
  
   На этом я не заканчиваю. Но это - не сеанс спонтанного учительства, тут все попроще. Познание может достаточно сильно отличаться от предшествующего познания, а также - от последующего познания. Об этом говорил еще Ибн Рушд. Вы должны быть готовыми к этому.
   Вещи могут быть, а могут - и не быть.
   То же самое касается и терминов. Если звучание каких-то слов особенно будоражат ваш ум, не перепутайте реальность и вымысел.
   Об остальном - потом.
  
  
  
  
  
  Тени.
  
  
  
   Когда я был молод, я считал, что, наряду со старением тела, может состариться и душа. Так происходит с любыми материалами. О металле говорить здесь как-то неуместно - он ординарен, да и, к тому же, изучен глазом веков. Пластик более нов. Некоторые виды современных пластмасс, такие, как ПЭСД (полиэтилен среднего давления, самый жесткий из полиэтиленов), способны сохранять внешний вид достаточно долго. Правда, про 100% растворяется в бензоле, и его больше нет. Пластик АВС более оптимистичен. По своему виду, по звуку, который он издает при деформации, он чем-то напоминает современную жизнь. Фторопласт-3. Применяется в виде суспензий для нанесения антикоррозийных покрытий. Не горюч, при сильном нагревании обугливается. При удалении из пламени сразу затухает. Плотность: 2,09-2,16 г/см.куб. Я подумал, может - именно он? Ведь жизнь, если ее не запихивать с помощью пестика в какой-нибудь аморальный сосуд, вполне подставляется под литературный метод. И, возможно, здесь можно обойтись без сложных авторских нововведений. В то время я занимался разработками концепций синтетической субкультуры, и все было хорошо. Я общался с такими людьми, как С.Го, Симон Перцев, Че Ган, В.Нерусский, писал статьи, где повсюду упоминал этих людей, и все у меня спрашивали:
   -Но кто же это? Мы ни разу не видели их по телевизору, мы не читали про них в газетах.
  -В вас слишком силен инстинкт авторитетов, - отвечал я, - человек должен уметь жить и без них. Иначе, он оказывается привязанным к командной строке общества, будто Эдип - пуповиной - к своей матери.
   -Вы просто словоблудите, - говорили мне многие.
  
   Потом, очень долго, я считал, что душа постареть не способна. Так, должно быть, и честней. Но потом я познакомился с людьми, которые, казалось, умели представить и доказать обратное.
  
  - Не буду говорить о том, как взрастить в себе отчуждение, - говорил С., - но для начала отмечу, что это - не слово и не чувство, а термин, описывающий некоторое владение. Оно необходимо для того, чтобы избавиться от слежки.
   -Слежки? - удивился я.
   -Да. Во-первых, ты сам за собой следишь. Ты есть главный шпион и главный надсмотрщик. Но, с самим собой, ты встретишься уже в конце. Тебе придет большое сияние, ты подумаешь, что это - Бог. Но ничего подобного. Бога нельзя увидеть. С ним нельзя поговорить. Обратное - абсурд с точки зрения выработанной веками техники медитации и познания. Поверишь ли ты, что можно ездить на велосипеде, имея в наличии лишь педали? Но, прежде, чем приступить к отчуждению от твоей собственной, назойливой, точно муха, оболочки, нужно пройти долгий путь тишины. Когда мир перестанет тебя слышать, ты будешь лишь на первой ступени. Хотя, быть может, будут потрачены годы, и ты будешь сильно отличаться от всех тех, кто не сделал ни шагу. Но все это - лишь предисловие. Я хочу тебе объяснить, как можно мгновенно постареть и, превратившись в труху, осыпаться и навсегда остаться среди песчинок мирового хаоса.
   -Невероятно, - ответил я, - никогда не приходило в голову, что такое возможно.
   -Ты не знаешь и одной десятитысячной из того, что поддается познанию, - ответил С.
  
   Но вот каков был рассказ:
  
   Г. был один из тех, кто не имел обыкновения задумываться о деталях. Они, детали, раскладывались и превращались в нужные интуитивные потоки сами собой. Возможно, что это сказано слишком сложно, однако ничего другого мне бы и не пришло в голову. Если вы катите камень в гору, не думайте о том, что вы - Сизиф. Рано или поздно, этот камень раствориться, представив вам массу совершенно алогичных вещей.
   -Я готов к тому, чтобы восстановить все свои прошлые жизни, - сказал Г. на одной конференции.
   Одни поверили ему, другие - нет. Конечно, его авторитет был непререкаем. Однако сказано, это еще не всегда - сделано. Так показывает практика.
   -И вы ясно представляете все эти километры магнитной ленты? - спросили у него.
  -Тысячи километров, - ответил Г.
   Ему было уже за пятьдесят. Его стать была золотой, совершенной. Может быть, и вы представляете себе такой же итог, но здесь было что-то другое.
   Хотя, конечно же - урожай, итог, полные знаний и мыслей закрома.
   Опыт, умение, все отточено и отработано до каждой грани. Таких мужчин любят молодые женщины. Им представляется - скорее всего подсознательно - некий абсолют мужской силы. Хотя никто в точности ничего не знал.
   Одни говорили, что у Г. много женщин.
   Другие, наоборот, утверждали, что женщин у него вообще нет, и что он - аскет.
  Возможно, что истина была где-то посередине. Впрочем, если хорошо подумать, то оно так и есть. Понимание или непонимание - это вопрос возраста разума. Но здесь все немного не так, как может показаться. Очень многие разумные существа до самой старости живут в своем перманентном, необученном, состоянии.
   Это - состояние руды.
   Г. как раз и не являлся рудой. Он был очень хорошо выверенной деталью. Помимо тонких частей, на которые бы отважился не всякий мастер, у него, должно быть, была и электроника, что вообще - вещь почти невозможная для разума.
   Кстати, именно накануне у него было подобие спора об этом. Г. особо и не спорил, так как не находил особых точек пересечения.
   - Знания нужны человеку, чтобы чувствовать себя человеком, - сказал У., профессор, философ, завсегдатай телеканалов и сайтов, - но само определение знание нужно отделить от категориального понимания, переосмыслив ее статус в потоке информации.
   -Знания человеку и не нужны, - ответил Г., - это заменитель пути, когда ничего не остается, как знать.
  -Вы сторонник декларативного знания? Но подобный подход требует наработанной системы, а кто будет строить систему? Люди с процедурными знаниями. И здесь будет равно присутствовать, как эмпирическая, так теоретическая часть. Вы же говорите паранаучным языком, и я не могу с этим не поспорить.
   -Вы не поняли, - отвечал Г., - я вообще говорю без понятий и без категорий.
  -А как же DIKW модель? Знаете, я иногда просто пребываю в шоке, когда некоторые, совершенно маститые люди, делают такие вот заявления. Хотя я уже встречал такое: знания не нужны, мы уже все знаем от природы.
  -Нет. Мы ничего не знаем. И знать не можем. Мы должны свои знания отобрать.
  -Гм.
  -Но вы не знаете, у кого и у чего их надо отбирать, а я знаю. А посему, мне ничего не остается, как подарить вам погремушку.
  У., профессор, эрудит, практик, даже и не взбесился - у него не хватило чувств. Это напоминало нехватку мощности двигателя. Одно дело, когда у вас есть шанс. Другое - когда вы едете, например, 160, и тут вас кто-то обогнал, точно пуля.
  
   Так вот, сказано - сделано.
  Г. впал в транс и отправился в мир теней. При чем, до того момента он и сам в точности не представлял, что же это пространство из себя представляет.
  
   Он и до этого предполагал, что иной мир - это самоорганизующаяся карта Кохонена. Он был уверен, что интерполированные правила доступны для детального анализа, важно лишь не испугаться и начать. Итак, перед ним было поле, и так, он двигался уверенно и четко. В конце поля он увидел начало толпы. Когда он приблизился, то стало ясно, что толпа эта крайне разношерстна, хотя, все же, преобладали старики.
   -Вы умерли? - спросил близлежащего.
  -Не знаю, - ответил тот, - стою в очереди. А зачем очередь, я и не знаю.
  -Но уж верно, не за молоком?
  -Откуда мне знать. Может, и за молоком.
  -Вы серьезно?
  -Да что тут несерьезного? Вот и авоська у меня имеется.
  Убедившись, что так и есть, авоська имеет место, Г. двинулся дальше. Толпа была, что бесконечность. Изрядно устав, он, наконец, стал находить края этой бесконечности. По логике вещей, уже должен был наступать конец дня. Однако, ничего подобного не происходило. Впрочем, и солнца не было. Его что-то закрывало. Поначалу Г. решил, что быстро доберется до края сооружения, но и здесь все было не просто.
   Наконец, он уже видел людей. Это был точно вход в гигантское метро прямо в центре рыжей пустыни, и люди упорно ждали своей очереди, чтобы попасть внутрь.
   Г.не выдержал и сел на песок. Надо сказать, что в очереди он не стоял, и то - силы его подходили к концу. Что же можно было сказать о других?
   -Дяденька, вы устали? - спросил у него ребенок.
  -Нет.
  Г. хотел внимательно посмотреть на ребенка и, может быть, даже расспросить его, но тут он понял, что сил у него совсем нет, и есть шанс не дойти. Потому, он поспешил.
   У входа в "метро" стояли странные существа - одни были одеты современно - футболки и джинсы, но головы были птичьими, и в руках имелись копья. Один из контролеров держал в руке толстую тетрадь, и там он помечал подоспевших.
   -А вы? - спросило у Г. существо с тетрадкой.
  -Я? - не понял Г.
  -Что вы тут делаете? Не видите, какая толпа.
  -Вижу.
  -У нас сегодня - не день экскурсий. Разве вы - не в курсе?
  -Нет.
  -Ладно, мне некогда, - вдруг решил птичий клюв, - проходите. Как надоест, возвращайтесь. Посмотрите все самое интересное. Но экскурсовода я предоставить вам не могу, тут уж извиняйте. Видите, какая у нас очередь. Нынче их особенно много, и всех нужно распределить, рассортировать. Поэтому, действуйте самостоятельно. До свидания. У нас много дел.
   Г. пропустили, и он двинулся вниз, по ступеням, и здесь уже никакой очереди не было. Он чувствовал невероятную легкость. Стены, облицованные фресками с гротескными лицами, были живыми. Каждое изображение что-то изображало. Однако, он не останавливался, чтобы рассмотреть их внимательнее.
   Г. держал концентрацию, и все дело в том, что его погружение было сеансом, инициированным разумом. Здесь не было никаких приборов. На самом деле, над приборами работали, было несколько проектов, включая сложные компьютерные модели, особенностью которых было описание в несколько тысяч страниц.
   Даже разработчик с легкостью в них терялся.
   -Я согласен, - говорил Г. в свое время, - что необходимо смысловое пространство, и что это поможет хоть какой-то популяризации предмета, ведь, на сегодняшний момент, им владеет лишь маленькая группа. Однако, хватит ли у нас воли и обстоятельств, чтобы прозаниматься этим сто, двести лет?
   -Вы собираетесь жить двести лет? - спросили у него.
  -Да, - ответил он в шутку.
  -Вы серьезно?
  -Нет. Я говорю о преемственности. Я говорю о том, что должен найтись смельчак, которого не испугает фантастическая история, случившаяся с Маляновым.
   -Но ведь это и есть фантастическая история.
  -Фильтруйте. Что у нас есть? Сознание, рефлексия и многоагентные системы?
  - Мне кажется, вы над нами насмехаетесь?
  -С чего вы взяли?
  
   На самом деле, никто ничего не понял. Зато, разговоры о том, много ли у Г. женщин, продолжились, равно как и на тему аскетизма, на тему темного прошлого или чисто темноты прошлого, и Г. им не мешал. Он жил в своей золотой осени, и все вокруг него было жатвой.
  
   В тот же момент случилось странное - как сказали бы ранние игроки - он попал в первый зал.
   Он так это и осознал.
   Первый зал.
   Только он был не первым, он был последним. Он тотчас все вспомнил, и было невероятно - как это он всего этого не знал.
   Еще секунду назад его мозг напоминал затуманенный шар и, в него было набито видимо-невидимо самой разной информации. И ведь казалось, что он забит под завязку. И вот, оказалось, что никакой "завязки" нет, а знания - это детство магнитной пленки.
   -Это моя прошлая жизнь, - удивился Г., - вот так вот.
  Он сидел в центре Токио на скамейке, и вокруг шумела знакомая ему жизнь. В душе что-то заколыхалось. Оков стало меньше.
   -Наверное, самым большим благом было бы остаться здесь, - произнес он, - это напоминает вечность.
   Его зрение не было сфокусированным - он видел все, и ничего. Теперь эта жизнь казалась настоящей, а нынешняя, золотая в своем совершенстве, лишь попыткой к бегству.
   -Надо найти свой дом, - подумал он.
  Внезапно перед ним возник демон с птичьей головой. Тот самый, с тетрадью.
  -Вам нравится? - спросил он.
  -Да, - ответил Г.
  -Некоторых мы сюда забираем, - произнес он, - кто этого заслужил, имеет право выбора. И так, он живет в том мире, который ему наиболее дорог.
  -М-м-м-м.
  -Это я так. Я мимо проходил. Я вообще за сигаретами спустился. Все. Не буду вам мешать.
  Г. двинулся вперед. Ему показалось, что он слышит музыку.
  -Все эти люди, все эти здания, машины, весь этот воздух - это тени, - подумал он, - тени. Мир теней прекрасней мира настоящего.
   Он вошел в подземный переход, и внезапно все изменилось - он понял это по запаху. Когда он поднялся наверх, никакого Токио не было. Он стоял на берегу моря. Шторм усиливался. Это была та музыка, с которой бы он слился.
   -Хочу кого-нибудь увидеть, - подумал он.
  Шторм был все сильнее и сильнее, и его почти сдувало, однако, Г. стоял, как завороженный. Пена напоминала ему великий и бесконечный хаос, из которого когда-то вышла вселенная. Море разбивалось о гигантские камни, напоминая жидкий язык. Г. поднялся выше, встал на край скалы и чего-то ждал. Наконец, вместе с холодом и брызгами, к нему пришла память, и он понял, что помнит эту жизнь от начала до конца. Он развернулся и пошел в поселок, и там, среди длинных связок сушеной рыбы, он понял, что в этой жизни он - женщина, и что у него есть муж.
   -Пора ужинать, - сказал муж.
   Г. засмеялась.
  -Что ты смеешься? - спросил муж.
  -Нет, ничего. Мне смешно.
  Она выбежала на улицу и на углу вновь показался давешний парень с птичьей головой.
  -Сторожишь меня? - воскликнула она.
  -Верь, не верь, я - снова за сигаретами, - отвечал тот.
  -Ты что, на побегушках?
  -Я ж не виноват, что я - самый младший.
  Г. бежала, и эмоции фонтанировали, и не было уже ничего, что связывало ее с реальностью. Это был тот самый момент, когда потерянное внимание могло привести потере концентрации, и сеанс мог перейти в обыкновенный сон, после которого сложно бы было подвести итоги. И потому, взяв свою страсть в руки, Г. остановилась, чтобы сделать краткое резюмирование.
   Пункт А.
  В этот момент из-за угла вышел рыбак, местный забулдыга и куда-то ее потащил.
  -Какое-то знакомое у тебя лицо, - произнесла Г., - как будто с аватарки с Интернета.
  -Не свисти, - ответил тот, - ты еще расскажи про свою верность.
  -Не нравиться мне эта жизнь, - произнесла Г., - что-то тут не так. Что-то тут явно не в порядке.
   Она вырвалась и побежала к берегу, где бушевал шторм.
   Г. был уверен, что на этом все завершиться. Однако, к его удивлению, вообще ничего не произошло. Он оказался в бушующем море, и его стало бросать из стороны в сторону, будто кусок картошки в кипящем бульоне. Испугавшись утонуть, Г. собрал все свои силы и выплыл. И вновь - все было так же.
   -Может быть - это мое истинно "я"? - спросил он.
   Он снял туфли, чтобы вылить из них воду, и тут выяснилось, что туфли - мужские.
  -Ага, все в порядке, - произнес он.
  Бушующее море было синим, будто синяя бутылка. Такой синевы не видел ни один живой человек, и это было неудивительно с учетом того, где находился Г. Он встал и, не обращая внимания на грохот стихии, подошел к самому краю берега.
   Вдалеке в море он увидел две гигантские башни, поднимавшиеся, казалось, из самой воды навстречу к звездам.
   -Это они, - сказал Г., - и это лучше, чем было до этого.
  -Тебе нравиться? - спросил у него демон.
  -Ты снова за сигаретами? - спросил Г.
  -Нет. У нас скоро конец смены, и я бы вообще предпочел сходить в бар, выпить кружечку пива. Идем, у тебя выходит время.
  -Нечестно, - сказал Г., - я только начал все вспоминать, и тут пора уходить.
  -Я не могу.
  -Встань на мое место.
  -Думаешь, я не знаю. Да и вообще, я не начальник. Я бы у него спросил разрешения тебе остаться на дольше время, но он сейчас в отпуске.
  -Что же делать? Ты понимаешь, насколько мне сложно там добиться такой концентрации. Когда будет второй такой случай? Видишь эти башни? Ты знаешь, что мы пришли сюда когда-то, чтобы рассыпать семена жизни, а эти сооружения были первыми домами на планете?
  -У тебя есть единственный способ прийти сюда, - сказал демон, вынимая пачку сигарет, - будешь?
  -Давай.
  -Только, насколько я знаю, самоубийство не приветствуется. Но я правила не учил. Ты ж знаешь, как они, экзамены, сдаются. Мы всей группой сбросились, сделали главному подарок. У меня есть книжка.
  -Как же ты мне скажешь?
  -То-то и оно. Но я тебе точно говорю - лучше не рискуй.
  -Ладно. Я что-нибудь придумаю.
   Они пошли обратно, и всю дорогу Г. видел бесконечные ряды теней, и каждая отдельная тень была точным отпечатком всего, что когда либо существовало на этой планете. Это было колоссальное хранилище, каждый байт которого был выстроен согласно некоей, неизвестной людям, математической модели. Двигаясь назад, к выходу из "метро", он уже не волновался относительно концентрации, и потому картинка медленно гасла. Его разум менял режимы.
   И вот, они были на выходе. Но теперь, вход находился на в пустыне, а центре высокого города.
  -И это все? - спросил он.
  -Нет же, - отвечал парень с птичьей головой, - ты что, мне не веришь?
  -Да верю. Почему - нет.
  -Ну давай тогда покурим на дорожку.
  
  
  
  
  
  -И что же он сделал? - спросил я у С.
  -Ты не хочешь додумать сам?
  -Ты меня разыгрывал?
  -Нет. Очень скоро Г. это удалось. Но подробностей я не знаю. Ведь я не был там. Я только учусь.
  -Удалось, ты имеешь в виду - удалось уйти?
  -Да, именно так, - ответил С., - мир теней притягивает человека сильнее, чем наркотики и секс. Первое слишком быстро разрушает организм, второе - гаснет с возрастом. Человеческий дух имеет множество надстроек, и каждая жизнь представляет из себя слой. Снимая слой за слоем, ты становишься моложе. Но что становится потом, я не знаю. Мне не дано идти в обратном направлении, к началу. Я, как и ты, иду вперед.
  -К разрушению?
  -Ну, откуда нам это знать.
  -И верно.
  -Чем больше слоев, тем мудрее, но, вместе с тем, и старее дух. Наверное, некоторые люди чувствуют это как-то особенно, и однажды наступает момент, когда пресс становится невыносимым.
   -Звучит хорошо.
  
   Я не стал расспрашивать об остальном. Некоторые вещи хороши в своих рамках, в кольцах своих кругов. В любом случае, чужая жизнь - вещь гораздо менее познаваемая, нежели своя. Каждый человек всегда находится в распоряжении сам у себя. Он - главный предмет в собственной лаборатории.
   Конечно, впереди могут быть километры, тысячи километров, но разве результат не стоит того?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Человек
  
  
  Толя думал, что он - писатель. Он так даже в двадцать лет думал. То было время, когда было объявлено:
  
  "Кто успел - тот и съел".
  
  Весь народ сунулся делать деньги, и тут многое, что выяснилось, и, в особенности, что человек человеку - волк, а волку - волку - это типа мир - труд - май и прочее. На счет же Первомая было очень странно, что он существовал, но то ладно. Рассказ-то - не о природе человека, и уж не о сути праздников и лозунгов.
  
  Толя тогда шел по улице жизни, шел на рынок. Он шел и мечтал. Сюжет в его голове так и крутился. Он пришел на рынок, и это был момент интересный в мире, ибо через 25-й кадр в тот год шло еще одно объявление:
  
  "Торговать!"
  
  И все торговали.
  
  Толя купил томик братьев Стругацких и тогда встретил своего брата двоюродного, Филиппа. Филиппу было лет 14, и он уже торговал, хотя денег и не зарабатывал.
   -А что это? - спросил Филипп.
  -Братья Стругацкие.
  -А зачем ты купил?
  -Читать.
  -А сколько стоит?
  -Пять тысяч.
  -Миллионов?
  -Нет, тысяч.
  -А про пишут?
  -Про многое.
  -А тут пишут, как торговать?
  -Нет.
  -А пишут, как зарабатывать?
  -Нет.
  -А богатые люди читают эту книгу?
  -Не знаю.
  -А почему оно Стругацкие?
  -Не знаю.
  -Они что, стругают?
  -Дурак, что ли?
  -А у них много денег?
  -Не знаю.
  
   Толя писал много, плотно, и буквы в его текстах постоянно толкались, хотя до конфликта и не доходило. У него было много планов, и в сердце постоянно что-то искрилось и звало. Он постоянно хотел объять необъятное.
   Спустя два года он взял свой текст и пришел в одно издательство.
   -Кто вы, что вы, - спросили у него.
  -Я - писатель.
  -Что и где вы издавали.
  -Еще ничего не издал.
  -Деньги есть?
  -Нет. Но я хорошо пишу.
  -Это не важно. Деньги есть?
  -Нет. Но, когда вы издадите мой роман, вы хорошо заработаете.
  -Нет. Нам не нужно зарабатывать. Нам надо здесь и сейчас.
  
  Потом, Толя пришел в другое издательство.
  -Здравствуйте, я хочу издать свой роман.
  -Покажите.
  -Вот.
  -Кого вы знаете?
  -Никого.
  -А зачем вы сюда пришли?
  -Но вы же издаете современный русский роман.
  -Суть писателя сейчас другая, молодой человек. Писатель - это не тот, кто пишет, а кто богат и нанимает. До свидания.
  
  
   Толя так зашел в несколько издательств. А в итоге он обошел все издательства, и везде ему отвечали одно и то же. Когда ходить уже было некуда, он решил, что его сила и молодость способны преодолеть другие преграды. Он купил сто конвертов, чтобы разослать свой роман во все издательства и журналы.
   Он не знал, что двадцать пятый кадр в тот год объявлял:
  
  "Поклоняться богатым!"
  
  Вскоре к Толе стали приходить ответы:
  -Рукописи не рассматриваются и не возвращаются!
  -Ваш роман нам не подходит. Но вы можете попробовать платную публикацию!
  -Не интересуемся.....
  -Это не то.....
  
  Тогда Толе стало ясно, что его роман даже никто и не читал. Тогда, он пошел по улицам жизни и встретил Филиппа.
  -О, - сказал Филипп, - а у тебя туфли новые?
  -А, да, - ответил Филипп.
  -А сколько стоят?
  -Не помню.
  -А сколько ты зарабатываешь?
  -Какая разница?
  -А зачем ты пишешь?
  -Хочу.
  -А платят?
  -Нет.
  -А зачем тогда ты пишешь?
  -Тебе не понять.
  -А ты знаешь, что наш мэр издал книгу?
  -Нет.
  -Он очень много заработал.
  -Но ведь это не он писал?
  -Ну и что. Зато недавно я стоял в метре от мэра.
  -И что, опылился?
  -Нет еще. Но я попытаюсь.
  
  
  Потом, были дожди - как промежуток между листами времени. И потом - жизнь была уже более быстрая, мобильная, так как появился Интернет.
   Теперь, помимо двадцать пятого кадра, объявление шли и оттуда. И главным было:
  
  "Рабы должны сами с собой бороться".
  
  Толя стал регистрироваться на литературных сайтах, и оказалось, что на этих сайтах все почему-то друг с другом воюют.
   -Странно, - сказал Толя.
  
  В тот год Толя писал еще быстрее и еще больше, и ему казалось, что человеческий мозг не имеет границ. И вот если взять черное космическое тело, и, придерживая его за шкирку, трансформировать в мышление, то процесс пройдет легко и просто. Важно лишь мечтать и верить.
   Поначалу Интернет казался ему большой и мощной сетью, и он был уверен, что при наличии постоянного доступа, можно очень быстро пристроить свои произведения. На тот момент у Толи было уже четыре романа.
   Однако, выяснилось: на литературных сайтах сидят одни писатели, но нет читателей. А во-вторых, нет исключений.
   Ни одного исключения.
   Конечно, Толя потратил некоторое время, пытаясь доказать себе обратное, но это ни к чем не привело, и он лишь напрасно израсходовал килобиты и свободное время. Ко всему прочему, он ощущал странное головокружение. И он не знал, что это шло поступление нового лозунга:
  
  "Лучший раб, это тот - который считает себя господином, а ближнего - рабом. Заниматься! Работать! Смотреть Камеди Клаб!"
  
  
   Толя сел писать новый роман, и все у него шло хорошо, гладко. Он выкладывал каждую новую главу в сети Интернет, уже не волнуясь о том, что его никто не читает. Все писатели сети читали лишь произведения в одну страницу, и там среди них было много звезд, о которых никто не знал.
   Вскоре, повсюду стали строить много торгово-развлекательных центров, и объявления стали идти парами.
  
  
  "Человек не должен летать в космос, но должен торговоразвлекаться!"
  "Ты - блоггер".
  
  И тотчас тысячи, миллионы людей подались в блоггеры. В своих дневниках люди писали репортажи по мотивам только просмотренных телевизионных программ, по ощущениям от прочитанных статей, ощущая себя жж-журналистами.
   Мир был полон журналистов.
   Но никто не знал об этих журналистах.
   Сами же журналисты, видя перед собой квадратное окошко визуального редактора, думали, что, таким образом, они вещают на весь мир.
  
  Вторая пара объявлений была такой:
  
  "Мы нашли, чем заземлить ум!"
  "IMHO!"
  
   Толя включил компьютер и стал печатать новую главу. Он писал сам для себя, четко понимая, что живет во время смены фаз и сословий, и что времена, когда сжигали на кострах, не прошли, а просто немного задумались, чтобы почесать голову. Когда же эта пауза закончится, запах смолы и серы вновь будет стелиться по улицам, заполненным гордыми, уважающими себя и ненавидящими ближнего, господами. И тогда начнется резкое уменьшение поголовья. Но он, Толя, будет в этот момент в стороне, так как путь писателя - это постоянная тренировка сознания и внимания.
  
  Из электронных приборов шла новая пара объявлений, но Толя их не слышал. Он вновь вышел на улицы, где встретил своего двоюродного брата, Филиппа.
  
  -А чем ты занимаешься? - спросил Филипп.
  -Живу.
  -А чо платят?
  -А какая разница?
  -А я еду на каток. Я буду кататься.
  -А ты хоть один раз в жизни катался?
  -Нет. Но сейчас все катаются.
  -Я знаю. Это был сигнал: кататься!
  -Какой еще сигнал?
  -Ты не поймешь.
  -Странный ты какой-то.
  -Нет, не я.
  
  
  
   Улицы жизни были полны людьми и их тенями. Тени шли следом в надежде рассказать, но их никто не видел. Объявления сыпались из всех видов электронных приборов, но это не мешало человеку плодиться, размножаться, истреблять природу, перерабатывая ее в залежи мировых экскрементов. Тут до Толи долетело его персональное объявление и прокричало на ухо:
  
  "Выключить приборы! Остановить мысль! Смотреть Дом-2. Кататься!"
  
  Толя отмахнулся и пошел дальше, фильтруя воздух улиц жизни своим воображением. Он был писатель, хотя и писал теперь сам для себя. Он шел параллельно, и на его пути не было ни одного человека.
   Человеку просто не объявляли, что по Толиной дороге можно ходить, и что она вообще существует, эта дорога. И так, они шли разными курсами, не обращая внимания друг на друга.
  
  
  
  
  
  
  Я ничего не читаю
  
  
  
  
  Я ничего не читаю. Я просто ем глазами - это когда пища заканчивается. Это когда глаза могут самопроизвольно кого-нибудь укусить. Идешь на улице. Ждешь чуда. Я каждый день жду чуда. Все думаю, думаю - может, синее неба стекло лопнет, и из трещины вылезет таинственный инопланетянн? И я полечу, полечу....
   И вот, в этот момент, глаза уже ничего не знают про разум, и сейчас бы - немного лекарства разума.
   Буквы - они как семечки уходят.
   Если предложения слабы, то автор (коли он жив еще) на дальнем конце земли икает. Он напоминает коротышку, который проглотил утюг холодный. Но я не злорадствую. У меня вообще нет этого чувства.
   Голод утоляется не только поеданием текста. А- ---- стоп. А ведь так я не сказал еще раз: я ничего не читаю! Просто мои глаза едят буквы, вот и все. Они - сами по себе, я - сам по себе. У нас даже договора никакого нет, и никто посторонний об этом не знает.
  
   Глаза вот так кусаются: я стою на остановке, и тут слышится крик.
  -А-а-а-а! Меня укусили!
   Кто кричит - не важно. А кто укусил - неизвестно. Ну а я - что? Ведь я - не виноват. Я не пойду сдаваться? Да и кто мне поверит.
   А в последнее время многим людям стало казаться, что они - князья. И потому остановка - есть место не то, и вообще, может, и не место. То место - это когда за рулем. Это когда стоишь в пробке часа три, и конце и краю этому столпотворению нет, но готов стоять. И даже если под прицелом пулемета будут из машины выгонять, вы останетесь здесь.....
   Это - попытка быть и не быть.
   Человек меняет кожу. Но не так, как тогда - когда труд перековал массы. Нет, сейчас каждый элемент хочет бежать в иную жизнь.
   И как будто нет смерти.
   В маршрутном такси глаза тоже могут кусаться. Но чу - осторожней! Они могут укусить водителя, а это - по-всякому. Я не люблю аварии. Потому, я часто хожу в очках.
   На том и рассказ.
   Но он короток. Потому - расскажу о том, что хотел написать, но так и написал.
   Данное произведение доказывало бы, что не человек произошел от обезьяны, но наоборот. Обезьяна - от человека. И явление это называлось не обратная эволюция. Мой герой назвал его коротко: Обезьянец.
  
  
   У героя есть прототип - это Сергей Демьянец, человек пафосный, но - народный. В свое время это был большой лоботряс. Ныне он вроде как исправился, но я его жизненный путь не прослеживаю. Говорить же что-то еще о нем я не буду. В одном месте я уже говорил о нем, и, при чем, немало. Кто знает - тот знает. Кто не знает - придите, спросите. Я покажу.
   Так вот, это - о прототипе
   Теперь же - о герое. Героя звали Мища. Он торговал долларами у входа в банк. Рядом был рынок, и всех рыночных работников Мища знал очень хорошо, особенно тех, кто постоянно мелькал у него перед глазами. А это - цыгане, торговавшие украденными сотовыми телефонами, милиционеры в жестяной будке с синей полоской, девочки в желтых накидках, зарабатывающие себе на сигаретки на промо-акциях, продавщицы киосков с шаурмой и жаренными бразильскими ножками, и еще - много и много людей. Много людей - много путей. Невидимый станок, который штампует человеческие существа каждый день, выдает им технический паспорт. Только как-то странен этот паспорт - никто его не видит. Никто о нем не знает. А, если вдруг, находится человек, способный считывать его первую страницу, где написан срок жизни, то его, этого человека, тотчас записывают в ясновидящие.
   Чудеса, чудеса.....
   И вот, вернемся к Мище. На лестничной клетке был у него сосед - Иоганн Силантьевич, важный дядько, профессор. Вот он-то про эволюцию и знал. Он вообще был в топ-5 людей знающих, владеющих миром посредством изучения намеков. Ибо - были бы факты. А фактов - то и ведь и кот наплакал. И на самом деле составить эволюцию по ископаемым останкам может лишь либо сумасшедший, либо такой человек ума крайнего, лучшего, топового.
   И вот, добился Мища того, чтобы с соседом водки выпить, и говорит:
  -Я, Иоганн Силантьевич, я, знаете, я - профессор от сохи. Я вывел новую теорию.
  А сосед смотрит из под очков, думает: ну вот что ему, этому барыге, надо. Чего он ёрничает?
   Словом, рассказал Мища свою историю: значится, человек был всегда. Кто он, откуда - мы не знаем. А не узнаем мы никогда, так как не тем путем идем. Зато обезьяна - суть порождение лени. Раньше обезьян не было. Если хорошо покопаться в истории, то выяснится, что никаких упоминаний о них в истории и нет. Но это - до поры до времени. С развитием прогресса ленивый человек начинает убегать в лес. Появляется протообезьяна. Ну, в к первому веку до нашей эры обезьян было уже видимо-невидимо. Все они вскорости переправляются в Африку, так как там жарко и бананов много.
   В первый раз Иоганн Силантьевич чуть Мищу сковородкой не пришиб. Но капля, как вы знаете, долбит камень не силой удара, а частотою падения.
   Теперь же отвлечемся от ядра сюжета, ибо самого произведения нет, разве что - страниц 20 всяких разных набросков - и просмотрим один маленький фрагмент. Мища стоял на балконе и кушал яблоко. И он, будучи человеком глубокомысленным, хоть и барыганствующим, постоянно находился в процессе развития мысли. И вот, он увидел, что внизу по улице идет доктор Курпатов.
   -Вот это да! - обрадовался Мища. - Это - он!
   Мища запрыгал от счастья, но доктор Курпатов почему-то этого не заметил.
  -Это я! Это я! - прокричал Мища.
  Никакого ответа.
  Может - ошибка?
  -Доктор Курпатов?
  Нет, он явно должен был услышать.
  Тогда, Мища размахнулся и бросил в доктора яблоком. Не попал. Яблоко покатилось, обогнало доктора. Тогда тот нагнулся, подобрал яблоко, и ..... укусил.
  -Черт, не он, - произнес Мища, - нет, но как же. Как же - не он? Это - он. Доктор Курпатов, постойте!
  
  Я не знаю сейчас - буду ли я дописывать , а если буду - то каков будет объем. Тем не менее, идея такова, и появилась она еще очень давно, до "джинсов". Тем не менее, разработать новую концепцию не так уж легко - старые мысли - это как машины, доведенные до нужной стадии производства.
   Хорошо разработанный проект - это уже половина дела.
   Сейчас мне предлагают написать пьесу с возможностью ее дальнейшей постановки. Совместно. Никаких идей пока нет.
   Может быть, именно - "Обезьянец".
  
   Вот. Я думал, пробежаться по закромам, пообозревать самого себя, но уж ночь, черное существо.
   Глаза, кстати, питаются не только входящими буквами, но и исходящими. Это как в почте. А потому, каждый новый рассказ, пусть - и маленький - это еще немного пищи. Если же окажется, что и ваши глаза могут есть независимо от потребления ума - то я буду рад, если чем-нибудь вам помогу.
  
  
  
  Пушкинский юбилей
  
  Ребята, здравствуйте.
   Наш мир сегодняшний - он не то, чтобы из другого теста. Просто наличие гаджетов, всяких разных сигналов, протоколов передачи данных, заставляет наш мозг усиленно приседать и отжиматься. Но суть.... Нет, сути нет. Есть маленькое окно, как в танке, и через эту узкую щель нужно различить, что есть свет, а что есть - тьма.
   Но - если они слились?
   Если гаджеты уже вшиты вам в мозги?
   Помните, был такой фильм - "Город тьмы", где люди и понятия и имели, что над всеми ими проводят эксперимент, и что они вообще - не на земле. Главный герой и полицейский офицер поехали отыскать одно местечко, и нашли его. Это был плакат на стене. И вот, плакат был сорван. Полицейский взял молоток, пробил стену и увидел - что за стеной - межзвездное пространство. Весь город - это какое-то сплошное надувательство, висящее непонятно где.
  
   Теперь, еще раз - о "Пушкинском юбилее".
   Так называется мой достаточно небольшой роман, который я написал в прошлом году.
   100 лет вперед. Россия. У каждого человека в голове - чип (разумеется). Это хорошо. Все люди делятся, впрочем, как и ноне, на общественные прослойки.
   Богатые и красивые. Это есть у вас чип дорогой, то можно его напичкать программами "талантов", "умений", прочим. Все люди новой расы - звезды, певцы, поэты. На то у них есть лицензия.
   Вторая прослойка - москвичи (жители Московии). Им тоже неплохо живется. Земля, небо, подземелья - все заполнено торгово-развлекательными центрами. Очень модно: покупать секс-машины. Посещать секс-аттракционы. Кататься на коньках. Развлекаться.
   Было сказано: он вернется.
   К 6 июня планируется оживить Пушкина.
  Третья прослойка - Иваны. Они живут в остальной России, за пределами Москвы. Для въезда в Московию им нужна виза. У них - третий тип чипов.
  
  
   Собственно, кто желает - может прочитать. Произведение это есть в библиотеке портала, и фантастики в нем не так уж много. Да и скажу вам, у меня не было никакой цели. Я просто размышлял, поставив перед собой монитор и клавиатуру.
   Пушкин присутствует повсюду: в обязательных блоках рекламы, которая через чипы транслируется прямо на роговую оболочку глаз, в рекламе на улицах, в названиях товаров, в гигантском плакате, который висит на орбите.
   Главный герой торгует Листом. Это - вещь крайне опасная.
   Сегодня, 6 июня, почему-то хочется сказать именно об этом. Ибо - то что мы чтим, это прекрасно. Но мы также не должны быть слепыми и к явлениям нынешним.
  
  
  
  * * *
  
  
  И тотчас, точно услышав мои мысли, в голове рванула рекламная бомба.
   -Он ждал 300 лет!
   -Вернуться, чтобы стать звездой!
  -Звезда - навсегда!
  -Прикольни, йок-ом-акшен, выиграй новые наклейки на программный код, заплати Пушкину, помоги, это чисто Пушкин начинает новый путь.
  -Воу, Воу!
   -Россия - по-э_______тическая стра-на! Добрая душа! Серхио Полуянович, лучший поэт 80-х. Серхио, что вы думаете?
  -Недавно, я выхожу на улицы Тель-Авива. Бьютефул! Вондерфул!
  -Скажите, Серхио, а что вы думаете о том, что вам скажет Великий.
  -Я думаю, что я ему расскажу.....
  -Что же....
  -Как мы живем. О революции.
  
  Интересно, подумал я. Это какая такая революция? Лет десять назад у них там передел имущества был, и дети этих передельщиков, они считают себя детьми революции, но вообще, это никого не коснулось, разве что, цены на 5% подскочили (то есть на 5 умножились), хотя и этого никто не заметил. Потом, вышло много книг, что-то типа "Моя революция", или - "Революция on-off", и еще - много всего. Но я как-то не читатель. Тем более, читать про Их жизнь Их глазами.
   Я и так на все это насмотрелся.
  
   Одна клиентка, Мерелин Монро Емелькина, она постоянно тащила меня в кровать. Но мне еще раньше предупредили, что этого лучше не делать. Никаких кроватей, никаких там интимных загибов у подоконника, в ванной - все это может очень плохо кончиться.
   -Смотри, - сказал мне Джоник, - два типа были, и они не вернулись именно после похода к ней. И я точно знаю, что их никто не повязал. У меня с подвязками все нормально. Что ты думаешь - мы уже месяц милицейский Лист продаем.
   -Да ладно.
  -А что ты хотел?
  -Да я чо?
  -Так вот, эта вот Мерелин Монро, ты поаккуратней. Я справки навел - раньше ее Карп снабжал, там вообще три невозвращенца.
   -Что же она с ними делает? Ест?
   -Откуда ж я знаю. Все может быть.
  -Или забирает в лоно.
  -Что скорее всего.
  -Представляю, каково им там.
  -Думаешь, они там живы?
  -100%.
  
   -Серхио, значит, вы будете разговаривать с Александром Сергеевичем о революции?
  -Не знаю. Я расскажу ему, что и теперь, в нашем мире, много зла, и главное из них - это мировой терроризм, а лучший город на Земле - это Нью Йоо-ё-ё-ё-ё-ёк! То есть, Мос-кАу, йе, и в мире все разграничено правильно. Например, есть премия "Грэмми", а мой друг Майкл Петренко, он - зе бест artist, yeah. Он - самый модный художник Москвы.
  -Серхио, а о чем еще вы поговорите с Александром Сергеевичем.
  -Не знаю. Я думаю, мы сразу же подружимся.
  -И выступите на MTV?
  -Да, я совсем забыл об MTV. Очевидно. Мы выступим. Это будет наше шоу. Наше кул-шоу.
   -Серхио, говорят, на последнем корпаративе в доме княгини Замоскворецкой вы заявили, что в следующий раз приедете сюда вместе с Александром Сергеевичем.
  -Кто это вам сказал?
  -Есть информация.
  -Нет. Не знаю. В первый раз слышу.
  -А на корпоративе в честь покупки дочерью князя Голицина-Акопяна статуса примы-балерины вы обещали спеть вместе с великим поэтом в дуэте.
  -В дуэте?
  -Вы и от этого отказываетесь, Серхио.
  -Да, ге-ге-ге. В отказ пошел.
  -Тогда скажите, будет ли вообще шоу?
  -Да. Наше стрип- шоу. Или страйп. Не помню, как правильно.
  -Хо-хо-хо, итак.
  -Итак.
  -Итак.
  -Итак.
  -Итак, наш гость забыл язык.
  -Ге-ге-ге, итак.
  -Воу!
  -Ю- у!
  -У! У!
  
  * * *
  
  
  Вот и все, ребята.
  Это все, что я хотел сегодня сказать. Ибо завтра будет 7-е, и мой спич будет уже немного не в тему.
   Пойду вотку пить.
  
  
  
  
  
  
  
  Рука времени
  
  Если вы думаете, что вы - бес, значит, для этого есть некие основание.
   Вы мерили свой хвост?
  Если нет, то надо срочно померить. Взять линейку, сантиметр, рулетку.
  Одно я время я работал мерщиком. Ко мне то и дело кто-то приходил. Я делал свое дело, выписывал справку о длине хвоста, мы пили вино и говорили о странностях пространств.
   Люблю постоянство.
   Люблю работать с расстояниями. Я постоянно куда-то попадаю - сам не знаю, куда. Почему? Отчего?
   Я не мячик, который уронила в речку Таня. Но все как раз и напоминает это. Я уже слышал об одном человеке, с ним было тоже самое с той разницей, что он считал себя не мячиком, а бубновой семеркой в некоей неизвестной колоде, и он упорно пытался эту колоду обнаружить.
   Ему говорили:
  -Да, ищи, ищи, она где-то лежит.
  -Наверняка, где-нибудь в кармане.
  -Да нет же, ей, скорее всего, играют.
  -А мне кажется, эта колода вообще лежит где-нибудь в магазине, и ее до сих пор не купили.
   Потом этот человек выбросил свою оболочку и отправился в Улей. Он, должно быть, и сейчас там.
   Я же, как-то, сидел без дела. Кругом сновали люди, летали какие-то птицы, и мне нравился эфир. Надо сказать, что эфир не всегда нравится - эфир - это не зефир. Здесь есть разница - чем старше время, тем он вкуснее. А в будущем вообще делать нечего - это я уже давно установил.
   -Здравствуйте, - сказал я прохожему на улице.
   -Здравствуйте, - ответил он.
   Мне очень хотелось говорить. Это бывает. Наверное, что-то пытается выпрыгнуть из груди - нужно его выпустить, чтобы оно не разорвало грудную клетку. Для таких ситуаций очень подходит бар.
   Бар бару рознь, конечно. Но в тот момент мне вдруг стало ясно, что я разговариваю по-немецки.
   Я осмотрелся. Обстановка была явно другой. Я замечтался. Такие эффекты иногда случаются на фоне необдуманной игры воображением. Сидишь и крутишь свои рога, свои дурацкие рожки, а пространством за окном кто-то играет, и ты сам не знаешь - что же это такое.
   В первый раз, впрочем, я удивился и даже испугался, но потом мне сказали, что это - вещь обыденная, и только ленивый не играет реальностями. При чем, все это спонтанно. Я как-то пошел на футбол. Я болею за "ФК Москва". Но я шел и думал о "Зените". И на трибуне.... Да, все верно. Я хотел встать и закричать: судью на мыло! И в этот момент оказалось, что я наблюдаю за матчем "Зенит"- "Торпедо" в Ленинграде.
   Не в Петербурге.
   После матча я украл газету в киоске - купить бы я ее не смог, так как денег у меня не было. Оказалось, что на дворе был 1967 год.
   Я почесал голову, повертел хвостом, который, впрочем, для простых людей невидим и подумал: что же мне делать в этом далеком году? Политикой я заниматься не люблю. Игровых автоматов нет, все кабаки - не кабаки, а так. Впрочем, можно пойти, покрутить роман с какой-нибудь студенткой, энтузиасткой.
   Но то было тогда. Теперь же все было как-то иначе, как-то еще. Я осведомился, какой сейчас год и оказалось, что 1918-й.
   Я встал у стены, рядом с продуктовой лавкой, закурил и посмотрел в дым. Это полезно смотреть в дым, ребята. В него можно просунуть руку и взять, например, книжку из своего шкафа.
   -Здравствуйте, - сказали мне на улице.
  -Здравствуйте, - ответил я.
   Я просунул руку и погладил кота.
  -Сволочь, - сказал я, - опять спишь на клавиатуре! Сколько можно говорить.
  Я дернул его за ухо и согнал на пол. Дело в том, что компьютер у меня всегда включен - я помногу качаю с трекер-торрентов. Поставлю на закачку фильмы, музыку, и так - на следующую неделю.
   Моя бабушка, кстати, постоянно напоминает мне, что чрезвычайное увлечение людским - дело плохое, затягивающее. Она сама качает с бесовского бит-торрента, который находится где извне, в извращенном космосе. Но это не мое.
   После сгона кота я взял со стола тетрадь и ручку, чтобы на досуге писать алгоритмические стихи. Я прыгнул на крышу ближайшего дома, влез на чердак и сочинял там.
   -Испишу тетрадку, прочту ее на консилиуме Северной Федерации Чертей, - сказал я сам себе, - пора уже становиться хорошим поэтом.
   Надо сказать, что бесы неплохо справляются со стихосложением. Более того, человека такое не дано. Любой рядовой черт может писать лучше, чем Пушкин. Что же касается подлинных высот жанра, то тут много классиков.
   Их просто миллион, классиков этих. Просто мы не зацикливаемся. В мире всего много. Слава, богатство - это для humans being. Тут все верно - живут они мало, надо в течение века своего хоть что-то схватил. Но цапнуть-то ты цапнешь, человек, а? А потом - в ад.
   Но на счет ада - это у них свое. И черти там свои. Я их не знаю. Мы, все те, что живем среди людей, вышли из Улья.
   Мы - как осы.
   Или пчелы.
   Кому как больше нравится.
   На следующий день я устроился на работу к одному инвалиду - он ремонтировал обувь, а я был у него на подхвате. Впрочем, к концу дня я сумел разобраться, в чем суть этого мастерства и уже сам уверенно работал молотком.
   -Почему тебя не забрали на фронт? - спрашивал хозяин.
   Он спрашивал это много раз, и я отвечал, что и сам я инвалид, хоть этого и не видно. Дней через пять я вот так сидел и стучал молотком. Я был один. Начальник мой, не важно, как его звали, пошел обедать. Я же курил и смотрел в дым, и там было видно другое время. Слышался вой сирен. Тарахтели зенитки. Бомбардировщики шли высоко, и от них исходил страх - это летчикам было страшно. Мне даже понравилось, как они боятся, до того, что я едва не запустил в небо башмаком. А ведь знаете, мог бы и достать. Если его, башмак, хорошо разогнать, то можно запросто повредить двигатель самолета. Правда, моторов там четыре. А вот руль высоты - это в самый раз.
   Я подразогнал дым, и тут снова оказалось, что У спит на клавиатуре.
   -У! - крикнул я ему.
  У приподнял голову. Хоть бы хны.
  -Иди, иди, - услышал я голос бабушки, - ишь, улегся. Сейчас понажимаешь тут, а мне оправдывайся потом. Иди. Мышей пора ловить. Воробьев, вон, развелось, а ты бока отлеживаешь.
   Дым рассеялся. Вечером я вышел на площадь, прошел улицами, и оказалось, что неподалеку находится госпиталь, и там много хорошеньких медсестер. Между рог моих проскочила искра. Почувствовал запах плоти.
   Вечером мы лежали на кушетке в подсобном помещении. Как ее звали, не важно. Говорили ни о чем. Я не знаю, что она думала - может, то, что я тут лечусь, а может - еще что.
   Вообще, то, что думает женщина, не имеет никакого значения. Если брать в голову слишком много, то можно эту голову сломать. На свете очень много вещей, которые не поддаются анализу.
   -Раньше мы жили в Эншеде и делали колбасу, - сказал я.
  -А почему вы уехали из Голландии?
  -Да чего тут ехать? - отвечал я.
  -Ну не знаю.
  -А ты хорошая, - сказал я, - трогать тебя приятно.
  
   Потом, выяснилось, что в госпитале много опиума, и я очень быстро пристрастился. Я пролазил в выходные - через стенку. Для беса стенка лучше, чем двери. Это чтоб вы знали.
   Вечерами было особенно хорошо. Я смотрел на звезды, ощущая сладкий яд. Несколько раз я приглашал медсестер прямо на крышу, и здесь мы радовались друг другом. Я вообще считаю, что секс - это что-то вроде обеда или ужина. Но готовить надо хорошо, со вкусом. Иначе это уже общепит, а это, как вы понимаете, вещь спорная.
   -А ты хороший, - говорила она.
   -И ты хорошая.
  -А может....
  -Чего?
  -Может, мы поженимся?
  -Ну, может.
  -А ты правда этого хочешь?
  -Ну, ты просто нравишься мне, и все.
  -Да?
  -Да, знаешь, точно.
  -Точно, точно?
  -Да.
  
   На следующий день я как-то ушел. Как-то случайно. Говорят, это только специалисты перемещаются по своему желанию, но их обычно нет. Некого спросить. Едва ему-то приходит в голову, что он чем-то особенен, он тотчас возвращается в Улей и там залегает в длительную спячку. Это какая-та нехорошая традиция, если честно. Хотя не знаю - может, и сам я такой.
   В городе был праздник, и повсюду разливали пиво. И вот, пивко... Я как-то так промахнулся и понял, что бегу под бомбами, и кругом - этот ненужный дым.
   И вот.
   Это у него заходы бывают - я даже не знаю - это он от любви или чего еще? У выпрыгнул прямо из дыма и пролез когтями по моей спине.
   -У! - закричал я. - По спине, а-а-а, гад!
   Невдалеке разорвалась бомба, мы упали и покатились. Когда я пришел в себя, кота уже не было - он вернулся, паразит. Я лежал возле шоссе. Вдалеке за деревьями виднелись многоэтажки.
   -Москва! - сказал я торжественно.
   Я присел. Рядом был монумент.
  -Воины, - сказал я, - здравствуйте. Вы в камне. И я вижу, как вы там идете, в вечной тьме. День без света. Ночь без Луны.
   Воины услышали меня. Их было много. Когда-то тут была настоящая мясорубка.
   - Вас помнят, - сказал я.
  Один из них поднял голову. У него были смазанные черты лица. Тени мало знают о себе.
  Но речь не об этом.
   Я вышел на шоссе и поднял руку.
   -Куда едем? - спросил меня водитель новой "пятерки".
  -В Москву!
   Я хотел спросить у него, какой сейчас год, однако, радио оповестило меня раньше.
   -Гласность! - услышал я.
  Здорово! 85-й. Эх, прямо сейчас - и на пивняк. Жигулевского с пересушенной воблой! Прожектор перестройки - свети!
  Давай!
  Я курил. Я много курю. Чем крепче сигареты, тем лучше. Я даже сигары в затяжку курю.
  -Импортные? - спросил водитель.
  -Не, Виталь, наши.
  -Чо-то таких не видел.
  -А это новые.
  -А мне кум из Австрии привез блок "Мальборо". Ух, знаешь, как они там живут! Эх, а мы тут.
   -Я в ГДР был недавно, - сказал я.
  Я хотел добавить, в 77-м, но не решился.
  -Да и там хорошо живут. Немцы молодцы.
  -Ага.
  -Как ты думаешь, "спартачи" порвут сегодня.
  -Черт его знает.
  -Чо, не болеешь?
  -Да так.
   Я хотел сказать "ФК Москва".... Впрочем, и скажу. Не, не скажу. Пива не попил, теперь надо попить.
  -Слушай, по пути будет пивняк, ага? - спросил я.
  -Ага.
   И вот, я сдувал пену. Жигулевское, свежее. Кругом полно пропитых довольно мужиков. Чистится рыба. Водитель же тот, небось, до сих пор офигевает. Я и сам не подумал - время-то я по мобильнику смотрел. А мобила у меня - что надо. Бесы с дешевыми не ходят.
   -Будешь ерша? - спросили у меня.
  -Ага, давай.
  -Ваня.
  -Сергей.
  Откуда ни возьмись, в руках у Вани появилась бутылка водки.
  -На хлебушку, закуси.
  -Эх, хорошо, - сказал я, - какое время. Никаких тебе гипермаркетов, никакого тебе рынка и частной собственности. Никаких пробок! Счастье. Эх, к чему идете, друзья.
  -Частная собственность необходима, - ответили мне из толпы.
  -Ты это парторгу скажи.
  -Да по рогам ему надо.
  -А я на шириково-подшипниковом работаю, - сказал я, - душевно.
  -Чего ж там душевного?
  -Да бухают они там, нихрена делают, - сказал еще кто-то, - еще и зарплату платят.
  -Мне бы так.
  -А пиво, ребята, кажысь разбавленное.
  -Нет, хорошее, - сказал я, - ничо не разбавленное. Хорошее, натуральное. Не порошковое.
   Я пошел повторять, и меня выкинуло. Но все ж неплохо было то, что я-то повторил. Я шел назад сразу с тремя бокалами, и все они остались у меня в руках.
  -И где это ты так затарился? - спросила бабушка.
  -С мужиками тер о житье-бытье. Знаешь, народ сам не знает, когда живет.
  -Давай мне один бокал. Мне один, тебе - два. Хотя и этот не осилю.
  -А давай.
   Потом я сходил и купил еще. Я так не люблю, когда мало. Пиво - дело такое. Хотя и качество тут важно.
   -У! - позвал я.
  Он прибежал. С воробьем. Свершилось! Победив свою сизую лень, он наконец-то занялся охотой.
   -Он начал прыгать на спину, - сказал я бабушке, - это плохая привычка. Спина-то у меня не деревянная. А он этого не понимает.
   Я курил.
   Дым был хорошо прорисован. В нем было немало поэтичных моментов. Начнем с... О, дым. Нет. О рука, как кисть, налитая соком из виноградин, время прорвавшая.... Нет, не идет. Тетрадь, вот та самая, что обычно валялась на системной блоке, теперь исписана донельзя. Почерк мелкий. Здесь на пару томов, если разобраться.
   Бабушка курила "Приму".
  -Накатал?
  -Ага.
  Она взмахнула хвостом.
  -А ты издай это.
  -Не.
  -Чего. Придумай себе псевдоним. А то у них все Пушкин да Пушкин. Мне уж и самой надоело. Слушай, что-то ты мало пивка-то купил. И рыбки бы....
  -Сейчас.
  Жигулевского.
  Я сделал затяжку и выпустил из себя большое облако.
  Еще кружечку. Нет, две. У них там никто не считает. Будет не хватать, водой разбавят. Все равно они своего счастья не понимает.
   Я поставил кружки с пивом на стол.
  -Знаешь, - сказала бабушка, - когда я была молодой.....
  Дым рассеивался. У попытался сунуть туда свою усатую морду, но я его оттащил. Пусть знает свое место. Я понимаю, что он уже не просто кот - его посетила высокая пыльца, и он теперь другой, он ведь я за него волнуюсь.
   Он должен это понимать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"