Утром после завтрака наша команда, следующая с майорами, собралась с вещмешками у казармы. Всего нас было человек двадцать, и все, что меня особо порадовало, были русскими. Вернее сказать, славянами, так как почти половина были украинцами. Мы получили инструктаж. Предстояло ехать в город Торгау, это два часа на местной цивильной электричке. Получили краткий инструктаж, по дороге от офицеров не отлучаться, с местными жителями не разговаривать, ну и вести себя прилично. Попрощавшись со своими друзьями, с которыми мы были неразлучны еще со Свердловска, мы вышли из сборного пункта и направились на вокзал. Настроение у меня было радостное и приподнятое. Наконец-то моя армейская судьба складывалась довольно хорошо, служить буду в войсках связи, в городе Торгау. Да и надоело уже почти неделю ошиваться по различным пересылкам. Подошли к вокзалу, не прошло и десяти минут, как подошла местная электричка. Вагоны снаружи не сильно отличались от привычных нам, возможно, немного меньше наших . Войдя внутрь, отличия сразу бросались в глаза. В вагонах была идеальная чистота, вместо деревянных сидений, были мягкие, обитые дермантином, полудиваны серого цвета. Серый цвет означал то, что вагон для курящих, на это указывали так же железные выдвижные пепельницы у каждого окна.
Воины расселись, я успел разместиться прямо напротив толстенького майора, уж больно мне хотелось получить от него подробности моей будущей службы, к тому же майор был очень располагающим к себе человеком. Поезд тронулся, и приступил к расспросам. Майора не нужно было упрашивать, он сам охотно стал рассказывать. Бойцы подтянулись к нашим местам и слегка даже загородили проход между мягкими сиденьями. Слушали внимательно, стараясь не упустить каждое слово майора.
Служить нам предстояло в 82-ой отдельной, Варшавской Краснознаменной, Ордена Александра Невского радиотехнической бригаде особого назначения. О как! Располагалась эта воинская часть в городе Торгау. Знаменит этот город тем, что в 1945 году там состоялась историческая встреча наших и американских войск. Встреча на Эльбе. Да ведь об этом нам даже в школе на уроках истории рассказывали. Отдельные подразделения этой бригады располагались почти по всей границе западной и восточной Германии, это были так называемые точки. Учиться нам предстояло в ШМС (школе младших специалистов) на операторов перехвата и пеленгования радиотелефонных переговоров, вот почему нужно было знать английский язык. Прослушивать предстояло непосредственно, как в те годы говорили, вероятного противника, то есть американцев. Личный состав части на девяносто процентов состоит из славян. Майор много рассказывал о части, так что дорога пролетела незаметно и через два часа мы вышли на вокзале города Торгау. К вокзалу был подогнан автобус, и мы с комфортом, ибо лучше плохо ехать, чем хорошо идти, направились в часть.
Ехали не долго, но я всю дорогу не отлипал от окна, все же виды из него мне были в диковинку. Торгау не слишком отличался от Франкфурта, по крайней мере, как мне показалось. Все те же двух трехэтажные аккуратные дома, вымощенные брусчаткой неширокие тротуары, все какое-то маленькое и аккуратное. Вот и приехали к широким раздвижным воротам с красными звездами. От КПП проследовали к штабу бригады. По пути толстенький майор кратко нас информировал, показывая окрестности. Пока шли, я усиленно крутил головой, осматривая все то, о чем говорил майор. Прямо у КПП находилось высокое трехэтажное с мансардой добротное здание из красного кирпича, явно постройки еще начала века. Эта была казарма боевых частей, далее располагались еще два таких же здания, это были тоже казармы, в одной из них располагалась ШМС, в которой и предстояло мне служить, по крайней мере, будущие полгода. Основная дорога была асфальтирована, дорожки рядом с казармами были выложены ровной брусчаткой. Слева располагалась двухэтажная столовая, дальше столовой был штаб, куда мы и направлялись. Это было все, что удалось увидеть за столь малое время нашего марша, но впечатлениями я был насыщен. Вид казарм, постройки начала века был торжественнен и суров.
У штаба майоры нас передали встречающим сержантам-срочникам. Как оказалось, мы были первыми из нового набора ШМС. Неделю назад был выпуск курсантов осеннего призыва, обучавшихся полгода в ШМС и сейчас распределенных по боевым частям. Невысокий младший сержант зачитал пять фамилий, в числе которых был я и двое моих земляков. Я втайне надеялся, что Алика все-таки зачислят в другую роту, но такого не случилось. Уж и не знаю почему, но Алик мне просто не нравился. Сержант построил и отвел нас в казарму ШМС. Казарма нашей третьей роты находилась на первом этаже, у входа нас встретил огромного роста старший прапорщик. И сама фигура у старшего прапорщика была огромная, ладони огромного размера, большая голова с крупными чертами лица, мохнатые брови предавали ему еще и свирепое выражение лица.
- Ну, шо, хлопцы, я старшина третьей учебной роты, старший прапорщик Григоренко, прошу любить и жаловать. Сейчас мы пойдем в столовую, а затем в баню. Ну а потом, я вас вые...бу.
Григоренко, никто и не сомневался, был хохлом, голос, под стать всему его внешнему виду был громкий и зычный, с хохляцким выговором. Его шутка про вступление с нами в половую связь после столовой и бани, не вызвала всеобщего восхищения, наоборот, даже напугала нас, так как весь вид старшего прапорщика не оставлял сомнений в том, что с нами пятерыми, да еще и с сержантом, он справится на раз. Видя то, что мы уже приготовились к неминуемой участи, старший прапорщик сжалился над нами.
- Да шо, вы бойцы, я же шучу. Эта мой принцип такой, солдата нужно сначала накормить, помыть в бане, дать отдохнуть, а затем хорошенько вые...бать, чтобы службу знал.
Оставив свои пожитки в казарме, мы отправились в столовую под командованием старшего прапорщика. Везде, и по пути в столовую и в столовой, все приветствовали старшего прапорщика. Бойцы отдавали честь, офицеры и прапорщики здоровались, было видно, что наш старшина обладает каким-то блатом. Обед уже закончился, было видно, как последние роты уходят из нее, мы были последними. Несмотря на это, по приказу нашего старшего прапорщика нас сытно накормили. Столовая была несравненно лучше, чем во Франкфурте, да и вообще несравнимая со Свердловском. Несмотря на то, что обед уже закончился, везде была чистота, наряд уже протирал столы, мыл пол. Пища была вкусная, наваристый суп на первое и толченая картошка со свининой на второе. Солдатская баня так же порадовала своей чистотой и порядком, и она была очень кстати, так как я не мылся уже неделю. И тут старший прапорщик приказал бойцу банщику выдать нам хорошее белье. Так что принцип нашего старшего прапорщика, по крайней мере, про еду и мытье, работал. Про вторую часть его принципа все как-то уже и забыли.
- Кто умеет красиво писать?
Спросил старший прапорщик. Я уже интуитивно, предчувствуя, что дело пахнет какой-нибудь халявой, ответил, что очень даже красиво пишу. Ну вот, подумал я, напросился, а вдруг нужно быть каким-нибудь писарем. Сразу вспомнился Остап из "Двенадцати стульев": "Киса, как художник художнику, вы умеете рисовать?"
В вотчину старшего прапорщика, в подвал, спустились мы вдвоем с младшим сержантом, с тем, который нас привел от штаба, фамилия его была Бородин, и он был почти земляк, из Свердловска. Пока ждали старшего прапорщика, я успел рассмотреть казематы. Подвал был довольно высокий, не менее двух метров и располагался под всем первым этажом. В подвале была идеальная чистота, покрашены стены, пол выложен плиткой, было светло и сухо. В подвале был ротный склад, не каптерка, как принято говорить, а именно склад. Все имущество роты хранилось там.
- Тут еще и баня есть.
Сказал Бородин.
- Вечером и по выходным друзья Григоренко приходят париться. Если кто-то себя плохо ведет, то здесь есть и личная тюрьма старшего прапорщика.
Ага, подумал я, вот почему с Григоренко, не имеющим большого воинского звания и даже не бывшим офицером, все здороваются. Видать много здесь любителей цивильно попариться. Ну и, возможно, посадить в тюрьму Григоренко своих недругов есть много охотников.
Бородин показал на дверь в темном углу.
- За особо злостные залеты, можешь туда попасть, с утра до вечера посидишь, и сразу как шелковый становишься.
- И часто там узники бывают?
- Редко, в нашем наборе только одного посадил.
Да уж, подумал я, настоящий феодал. Сверху каменный дворец, внизу казематы с пыточными камерами.
Вошел старший прапорщик, отпустил Бородина и показал мне объем работ. Как оказалось, именно писать мне ничего не нужно. Мне нужно было клеймить имущество у вновь прибывших бойцов. В строго определенной рамке нужно было наносить фамилию имя и отчество бойца и номер военного билета. Честно признаться, почерк у меня был отвратительный, зато узким архитектурным шрифтом я владел чуть ли не в совершенстве. В техникуме мне полюбилось черчение, было дело, я даже чертил сокурсникам проекты, за плату.
Вот так я, малость, подзакосил от службы. В роте пока было только пять курсантов, мы были первыми из нового набора, и было много хозяйственной работы по подготовке к приему набора. Утром, после завтрака, я спускался в каземат, и целый день до обеда я клеймил имущество. Клеймо наносилось акриловой краской с помощью швейной иглы. Наносилось, на пилотку, ХБ, сапоги с внутренней стороны, ремень. Заполнял карточки на каждого бойца и делал еще какие-то работы на складе. До меня эту работу выполнял маленький пухлый сержант, он был помощником Григоренко, сейчас же он был моим непосредственным начальником.
Всего в роте было десять сержантов, все разных призывов. От полугода, это те, кто призывался прошлой осенью, закончил ШМС и остался сержантом, их было трое. Были сержанты отслужившие год, и полтора. Курсантов планировалось набрать сто двадцать человек. В учебном подразделении должности предусматривали звание офицеров на ступень выше. Так учебной ротой командовал майор Евдокимов, взводами командовали капитаны. Пополнение прибывало каждый день кроме воскресенья по пять и больше человек. Почти половина были хохлы, в основном из восточных и центральных областей из Харькова, Донецка, Луганска, Киева. Были так называемые западенцы - жители западных областей. Эти хлопцы разговаривали на режущей слух смеси украинского и русского, так называемом суржике. Пару хлопцев вообще признавали только ридну мову. Были курсанты почти из всех регионов страны. Так что толстенький майор не обманывал, бригада на девяносто процентов была славянская. Были, конечно же, и азиаты и представители горских народов, но все они были либо обрусевшими, либо имели достаточное образование и интеллект, что мимо них не могли пройти офицеры, прибывшие за пополнением. К примеру, на второй день после меня прибыл невысокого роста, худенький и маленький боец, скорее похожий на тринадцатилетнего пацана, чем на рядового Советской армии. В его облике были восточные черты. Заполняя карточку с личными данными на него, у нас с ним произошел примерно такой диалог.
- Фамилия, имя. Отчество?
- Бабаханов Анвар Зинатуиллович.
- Место жительства?
- Москва.
- Образование?
- Неполное высшее.
- Профессия отца?
- Кинорежиссер.
- Профессия матери?
- Член союза писателей.
Эко, думаю, с такими анкетными данными тебя и в армию занесло. Впрочем, в те времена забирали в армии на срочную службу и из институтов, где не было военной кафедры, но это продолжалось совсем недолгое время, буквально пару лет и уже студенты моего призыва были досрочно, на полгода раньше уволены из армии. Студентов в роте было много, было много с техникумом как у меня, у тех, у кого как говорится в известном фильме: "Десять классов на лбу написаны", было даже меньше чем первые две категории. Многие бойцы окончили спецшколы с углубленным изучением иностранных языков. Так что весь контингент был образован и в меру даже испорчен интеллектом. Подсмотрел я личные карточки и на наших сержантов. Паша Шияновский наш замкомвзовда, был родом из Киева, окончил два курса местного биофака, но меня очень рассмешила его гражданская профессия - цветовод декоратор. Явно не воинственная профессия. К тому же, Паша был явным евреем, и было очень смешно слышать, как он командует:
- Гооота, газ, газ, газ-два-тги...
Абсолютно все вновь прибывшие проходили через подвал, там они по очереди раздевались до трусов, а я клеймил их форму и заполнял карточки. Все старался делать аккуратно и качественно.
До полного комплектования рота не занималась боевой подготовкой, выполнялись хозяйственные работы. Но, в целом, жили по расписанию. Подъем в 6-00, пробежка зарядка, умывание, в 8-00 завтрак и дальше по расписанию. Расписание было вывешено у входа в роту. Расписание я тоже писал узким архитектурным. В первый день ждал указанной в расписании, так называемой, вечерней прогулки. Почему-то я думал, что пойдем за территорию части в город. Конечно же, я ошибся. Вечерняя прогулка заключалась в маршировании строем по плацу. В первые дни, когда курсантов было мало, маршировали без песни, но когда набралось человек двадцать, нужно было учить ротную песню. Паша Шияновский, приказал всем учить к следующему дню песню "Россия, родина моя", но ждал так же иных предложений. Что-то меня подмывало предложить другую песню.
- Тащ, сержант, хорошую песню знаю из кинофильма "Бумбараш".
- Это какую-такую? Наплевать, наплевать?
- Нет, тащ сержант, вставай буржуй, настал последний бой.
- Что же хорошая песня, так что исполняй.
Мы маршировали, и я пел песню. Песня была бодрая и подходящая для строя, но почти никто ее не знал. Кроме того, куплеты этой песни должен был петь запевала с громким голосом, а строй только подпевать припев:
Вставай буржуй, настал последний бой,
Против тебя весь бедный люд поднялся,
Он улыбнулся, засмеялся, все цепи разорвал
И за свободу бьется как герой.
И строй должен орать припев:
Ничего, ничего, ничего, сабля пуля штыки все равно
А ты родимая, а ты дождись меня, и я приду.
Я приду и тебя обойму, если я не погибну в бою
В тот тяжелый час, да за рабочий класс, за всю страну.
Песня всем понравилась и рота что есть мочи горланила ее. Услышал как мы поем и майор Евдокимов, похвалил, и утвердил своей властью эту песню в качестве ротной. На вечерней прогулке пели так же и другие песни, зачастую из мультиков. "Пусть бегут неуклюже", "Теперь я чебурашка" и другие. Особого энтузиазма эти песни не вызывали. Однажды Паша Шияновский, спросил у меня, как уже один раз отличившегося с песней, не знаю я какую-нибудь забойную песню. Я, поразмыслив пару секунд, сказал что знаю. Мне на ум пришла мысль устроить провокацию. Я любил В.С. Высоцкого, знал наизусть очень много его песней. Знал и редкие, практически никому не знакомые песни. Так вот есть у него песня, которую в каком-то спектакле про войну, поют немецкие солдаты в 1941 году. Есть там такие слова:
По выжженной равнине, за метром метр,
Идут по Украине солдаты группы Центр...
Я пропел первый куплет этой песни. Песня была хоть и бодрая и ритмичная, но не для строя, уж больно сложный мотив, и я почти полностью исполнил ее один. Наши сержанты хохлы, услышали слова песни, где упоминалась Украина, и сразу же стали говорить, что это песня хорошая, раз поется в ней про их ридну Украину. Второй раз мне уже кое-кто подпевал, но в целом, исполнение этой песни общего восторга не вызвало.
- Ты что!
толкнул меня в бок Анвар Бабаханов.
- Это же песня фашистов, а мы тут ее в строю поем!
- Ну и что, а кто это знает?
Ответил я.
- Если будут вопросы, прикинусь дурачком, скажу, что на кассете песню слышал, а про то, чья эта песня там не говорилось.
Как потом выяснилось, Анвар Бабаханов тоже любил Высоцкого, мало того, он его в детстве даже видел, когда певец бухал у них на квартире в компании с его отцом и еще какой-то богемной тусовкой.
Со временем, я привык к военному распорядку и был очень рад, что наконец-то у меня в жизни наступила какая-то определенность. Я с удовольствием прикрутил эмблемы связи, так называемые "мухи" защитного цвета к петлицам, и этим в душе гордился, ибо добился того, к чему стремился. Приходило пополнение, и я уже в их глазах казался бывалым воином, несмотря на только что обросшую лысину. Рассказывал вновь прибывшим про часть, где им предстоит служить, про военный распорядок. Некоторых даже учил наматывать портянки и подшивать подворотнички. Однажды, у одного бойца я не увидел на ремне так называемый "тренчик", это узкий круглый ремешок на поясном ремне, располагающийся на ширину ладони от бляхи. Я спросил у бойца, где у него тренчик.
- Потерял.
- В армии нет слова потерял, есть слово прое...бал.
Деловито сказал я.
- Но ты не ссы, сейчас я что-нибудь придумаю.
Так как я был уже немного приблатнен, то придумывать я решил, попросив этот тренчик у старшего прапорщика. Неужели в его складах не будет столь мизерной и никчемной вещи. Я спустился в подвал, старший прапорщик восседал за своим столом и что-то напряженно писал. Он услышал, что кто-то зашел в его вотчину, и не только вошел, а даже подошел к его столу и стоит в паре метров от него. Ни один мускул не пошевелился на его лице, разве что кустистая бровь немного поднялась.
- Что тебе, солдат?
Спросил старший прапорщик, не только не отрываясь от своих записей, но и не поднимая глаза на меня. Я слегка оробел.
- Мне бы, товарищ старший прапорщик, тренчик... Потерял я его...
-Тренчик, тренчик... тренчик...
Губы прапорщика шептали это заколдованное слово, но он не отрывался от письма. Вдруг он резко бросил ручку, и лицо его скривилось. У меня пробежала мысль, что старший прапорщик, скорее всего, заполнял какой-то важный документ, я ему помешал, и он допустил ошибку. Моя догадка, впоследствии, подтвердилась. Пронзительные глаза старшего прапоршика уставились на меня, брови нахмурились, все его лицо стало выражать просто неописуемые ярость. Он стал потихонечку, сантиметр за сантиметром подниматься из за стола, при этом я, стал потихонечку пятиться от стола. И чем больше вставал старший прапорщик, тем дальше я пятился. Наконец-то он полностью выпрямился, затылком едва не задевая потолок, и подземелье огласил, нет, не человеческий крик, а какой-то звериный рык
- Залупенчик, солдат, залупенчик!!!
Товарищ старший прапорщик был очень страшен в гневе. Меня просто ветром сдуло, и я, прыгая через три четыре ступеньки, просто взлетел по крутой лестнице на первый этаж.
Проходили дни, приходило пополнение, и вот, в один прекрасный день, рота достигла своего списочного полнокровного состава. Я неожиданно лишился своего халявного места. Клеймить уже было нечего, да и, как выяснилось, в роте уже был внештатный писарь, младший сержант из прошлого набора, оставленный специально для этого служить здесь в бригаде. Я недолго переживал эту потерю, потому что наконец-то рота приступила к боевой учебе.